Прихожанин

Лежать на подстилке было не удобно. И так он мастился, и эдак. Тело ныло, все было неудобно. В маленькое окно под потолком, через решетку глядела яркая, большущая, как голова коровы, луна. Ночью ветер свежел и жара не была такой удушающей. Доносился соленый запах моря, да и слышно его было прекрасно, оно шумно и грузно дышало. Глубокий звук накатывающей волны сменялся выдохом, тяжелым и сдавленным, как ему казалось, море тосковало вместе с ним, не в силах выдохнуть всю печаль разом, делило ее на вдохи и выдохи ночных волн.

Он встал. Ноги немного дрожали. Сильно до хруста потянулся, прошёлся от одной мутной стены к другой, стараясь не наступить на раскиданные в неспокойных снах руки и ноги сокамерников, и снова лёг. Храп стоял разноголосый, кто-то постанывал во сне. Чернокожий высохший мужичок, спавший неподалёку, свернувшись в чёрное пятно на полу, говорил что-то во сне быстро-быстро и всхлипывал. Где то, за окном, громко всхрапнула лошадь. Чёрный перевернулся и замолчал. Хрисан снова поднялся с настила, и осторожно прошёл под окно. Приноровился, и прыгнув, схватившись ручищами за прутья решетки, потянулся к окну. Он прижался лицом к железу и дышал, глубоко-глубоко, жадно втягивая ночную свежесть.

Внизу белыми стенами тянулась узкая улица, спускающаяся не ровными поворотами, в порт. Даже отсюда было видно мерно качающиеся мачты, поскрипывающие от качки. В городе, тут и там, тянулись вверх минареты. Море лежало чёрным ковром, украшение серебряным сияньем луны. Звезды были крупные, как глаза, но смотрели они на Хирсана, и на спящий город, равнодушно. Крики разгружающих ночной корабль рабочих отражались от белых стен приглушенным эхом, и растворялись в ночной тишине. Вдруг, совсем рядом, вспорхнула, напуганная чем-то, птица. Хрисан вздрогнул и разжав руки мягко спрыгнул на пол.

Он ещё походил от стены к стене, и все-таки лёг. Ох, не спалось ему под взглядом этих огромных звёзд и коровьей луны.

Не спалось.

Нет -говорил он себе-гнать их надо, мысли эти. Если хочешь завтрашний день пережить, перетерпеть, то не думай.

Но когда снова становилось невмочь, в такие вот лунные ночи, он распахивал эту, единственно доступную ему дверь воспоминаний во всю ширь. Он смаковал каждую мелочь, боясь упустить хоть что-то из знакомых запахов, шорохов, мельчайших деталей обстановки дома, скрипа половиц. И вот по его лицу уже пробегает лёгкий ветерок, и дернулись ветви вишен во дворе дома. Мягкий луч заходящего солнца бликовал от начищенной сбруи. И жена… Ее он вспоминал особенно бережно, словно открывал сундук с драгоценностями. Вот её каштановый локон, вот мягкая белая рука…

Но сейчас ему надо было уснуть. Уснуть, что бы завтра снова работать весь день в порту. Работать да между делом все высматривать и примечать. Да и работать надо хорошо, чтобы не быть битым, да чтоб не покалечили, и получить еду к концу дня. Крепкое здоровье-это его единственный ключ на пути к свободе… Телу нужна пища и сон. А душе… Душа пусть помолиться пока.

Хрисан и представить себе не мог, как умеет он заглушить этот дикий истосковавшийся вой, который так рвался изнутри. Каким тяжёлым камнем умеет он придавить эту распахнутую пасть.

Наконец и отдалённые голоса в порту стихли. Люди в комнате спали не спокойно, шумно. Ворочались.

Уж небось, и заря скоро, думал он. Чуть рассвет забрезжит и уже не до сна будет. Взвоет голос их, вроде как со всех сторон, во всем городе голосит. И как заливаются, что ты! Хоть уши затыкай. А, гляди ж, тоже к богу просят, и молятся ему, басурмане. А потом так и днем голосят. Покрывала себе под ноги стелят, а кто и так- на земле. Кланяются, руки складывают- молятся.

Но днем не шибко слышно- в порту бочки громыхают, да много люда разного, говорят что то, да я не разберу.

А нашу веру Христову, видать не любят… Раз, один с пирса то чертыхнулся в воду, и прям промеж кораблей, а волной корабль шатнуло, его, беднягу и задавило. Так я креститься, было, стал. А наш то, палкой мне по руке тогда здорово шибанул. И кричал как, гневно. Ну думаю, паскуда ты. Я б тебя один на один, дурь бы тебе из башки вышиб. Но смолчал я тогда. Смолчал…

Хрисан вздохнул шумно, повернулся на другой бок и стал ждать сна. Но сон не шёл.

А голос он её вдруг услышал. Да так явно, будто рядом она. Нет, уж про неё и вовсе думать нельзя, сердце становится мягкое, как кисель. В горле ком.

Тогда Хрисан пошёл своей обычной дорогой, в конце которой он точно засыпал. Представлял он, будто идёт

он по широкой улице своей станицы, вдоль стояли вишни, яблони да черешни, и все в цвету. А цветы эти светились будто в ночных сумерках, и самый лёгкий ветерок их колыхал. Тихо над деревней, ночь ещё. Кошка ему будто под ноги кинулась, да отскочила под забор. Птица над ним ночная пролетела, близко, чуть крылом не задела. А он все шёл себе лёгкой походкой, чувствуя всем телом свою молодость, силу, а главное-свободу.

И вот он уже выходил на пригорок, вдоль лимана. Вода ровная, как тёмное стекло, в ней звезды отражаются и все небо, что есть на этом свете, отражается в водах лимана. А вот и церковь наша. Купола новые, голубые. Но ночью они, как и вода, тёмные. Всей деревней купола те ставили. На кресте вышнем звезды прикорнули. Хрисан ближе подходит. Вот уж и ограда при церкви. Он крестится и кланяются до земли. Но тихо, нет никого.

Проходит Хрисан дальше, и у крыльца снова креститься. А как заходит половицы под ним поскрипывают, свежим деревом внутри пахнет, и ладаном.

В лавке церковной нет никого- ночь поздняя. В окна заглядываю удивлённый звезды. Они мерцают, радуются. Одна примостилась прямо на кресте и тихонько светит. Хрисан проходит в залу, там на иконах лики святые смотрят на него, и тоже радуются. Вот он, Хрисан, в родной стороне! Есть иконы поменьше, есть огромные. Но полу ковры, хоть и вытоптаны, а чистые. Ковры эти шаги его глушат, идёт он тихо, еле слышно. Хрисан всем святым ликам кланяется, всех признает: вот Николай-чудотворца, вот Илья, вот Серафима пречистая. Всем он кланяется, пред каждой иконой креститься. А как до главной доходит, тут уж сердце его не выдерживает- падает Хрисан на колени и слезы льются. Об одном он каждую ночь просит, когда мечется на своей подстилке, не в силах уснуть и вспоминая дом. Покажи, говорит, Господи, как мне домой вернуться. Может вырастут у меня крылья по твоему веленью и перелечу я это глубокое море, и прямо к дому. Может ветер меня подхватит, Господи, зимний буран, и донесет до родных ворот. Ох, Господи, дай мне сил ждать этого ветра и вернуться к ней живым. Дай же мне сил, Господи! На исходе они у меня, думал, в воду кинуться. Да не кинусь… Или домой вернусь, или убьют.