Ты как я

·

Когда-то пришли в заброшенный край добрые и трудолюбивые люди и положили там асфальт. Как только они ушли, вслед за ними из леса выбрался голодный Некто и асфальт погрыз.

Добрые люди обиделись и больше не пришли. Вот и вся история наших дорог.

Деверь вел предельно аккуратно. Лучшие инструктора вождения – любовь к своей машине и невыплаченный кредит.

Клиренс Лексуса позволял кататься по умеренным бездорожьям. Но когда автомобиль преодолевал более серьезные ямы, что-то страшно хрустело под колесами, а под днищем раздавался жалобный звук, который в переводе с языка Данилкиной «ласточки» означал «ой, папочка, больно!!!».

Данила страдал. Страдал, застревая со своей ненаглядной в пробке. Когда в салоне оказывались грязные люди и оскверняли нежный полимер нутра, его собственное сгорало от боли. Он смотрел на свое авто с нежной жалостью, как мать смотрит на перворожденное дитя, не веря, что этот сгусток нежности, выплюнутый ею в безжалостный мир, способен выжить.

С момента вступления в бездорожье атмосфера в салоне пропиталась такой ненавистью ко мне, что не справлялся даже Морриконе со своими меланхоличными свирелями. Каждый острый камень, бьющий в шину, Данила мысленно вгонял мне в сердце и ему становилось легче.

Ну и ладно.

– Останови здесь, – потребовала я, заметив женщину с пустым ведром, которая отошла от центра дороги к обочине, чтобы пропустить нас.

Я опустила стекло и спросила:

– Добрый день! Вы, случайно не знаете, где здесь живет Марья? Бабка, которая гадает.

– Бабка, которая гадает?– сказала женщина и рассмеялась почему-то. – Знаю.

– А как туда проехать, не подскажете?

Она ответила насмешливым тенором:

– Так её же нет, Вы в пустой дом едете.

Я одновременно испугалась и рассердилась.

– Как это так – «нет»? А где она?

– Здесь бабка ваша.

Сначала я не поняла, о чем она говорит, а затем охнула и поспешно выбралась из салона.

Невысокого роста, светловолосая, в шерстяном синем платье: теперь она нравилась мне настолько, что я готова была ее обнять.

– Я к Вам. – сообщила я.

– Так ясно, что не к соседям, – Марья окинула смеющимся взглядом, – Езжайте до горки и ждите часок. Кое-куда схожу и вернусь.

Я покосилась в сторону авто. Перспектива ждать «часок» удручающе подействует на деверя. Может, даже впервые в жизни увижу его истерику. Но на сочувствие к нему меня уже не хватало. Мне себя-то уже нет сил жалеть. Главное, мы на месте.

Я вернулась в машину и сообщила о дальнейших перспективах. Данила, положив руки на руль, запустил в пальцы белобрысую челку и застонал.

– Не ной! – приказала я нервно. – Мужчины не плачут.

Марья уходила. Её спина зацепила мой преданный взгляд и потащила за собой в синюю даль. Она поможет, убеждала я себя. Такие – помогают. Хотя – как определить?

_

Было жарко, как в духовке: Данила принципиально не включал кондиционер. Такие пассажиры, как я, не заслуживают спасительной прохлады.

Я покинула салон и ходила вокруг авто. Данила тут же включил кондиционер и уткнулся в смартфон, пытаясь подключиться к Интернету. При этом не забывал демонстративно отворачиваться, когда я приближалась к водительскому сиденью.

Ах ты, жук.

Даниле не нужны колдуньи, он и без них обладает даром перевоплощения. Когда я ему была нужна, он скулил щенком, поджавшим хвост. Теперь, когда поджав хвост пришла я, он превратился в Данко, бросающего в толпу последний уголек своего

доброго сердца. Праведный упрек и гибель во взоре.

Однажды Данилка дозрел до измены. Ну, как – «измены»… Все, на что осмелился этот трус – флирт с пухлой рыженькой дамочкой. И ладно бы хотя бы в Тиндере – он ее выудил из «Одноклассников».

Глуп тот муж, который прячет пароли от жены и при этом забывает нажимать кнопку «выход». Лиза и не собиралась копаться в белье мужа: ее телефон замкнуло, она захотела выйти в свой аккаунт, а вместо этого попала в святая святых. И получила возможность увидеть путь развития прогрессивного виртуального романа мужа с какой-то, скажем откровенно, весьма неразборчивой особой.

На первом этапе завоевания Данила решил особо не умничать. Выхоленные и изнеженные браком мужчины уверены, что современные женщины глупы, мелки, ведомы и хорошо клюют на сладкий плод романтического внимания. Как бы женщины ни строили из себя гордых и независимых, романтика подкупает всех.

Вот только плоды Данила выбрал ужасные, до прискорбия банальные. Он копипастил дамочке стишки с рифмами «любовь-вновь», «глаза-слеза» и, того хуже, глагольными – «ходить – любить», «гулять-терять». Дамочка все, конечно, понимала, но прощала грех глупости. Тут надо отдать должное хорошенькому Данилиному лицу.

В ответ на стишки дамочка игриво, словно бедрами, виляла виртуальным кокетством.

После того, как определились взаимные симпатии, виртуальные отношения вошли фазу взаимного обнюхивания. Стартовал этап «вопросы-ответы».

Все шло как по маслу: дамочка не преминула справиться о семейном положении Данилы, дескать, штампы в паспорте могут у каждого стоять, а Вы, красивый-молодой, почему пишете другим цветущим дамам?

Данила сработал по избитой схеме «умерших в браке чувств». Время и быт довели любовь до нулевой отметки на шкале любвеметра. Благополучие оказалось ловушкой. Холод поселился в его душе. И вот он, жаждущий огня, нашёл его в сияющих глазах прелестной женщины.

Следует отдать должное Даниле – он не путал «тся и ться», был в меру эмоционален, не изобиловал смайлами, не клеймил Лизу совсем уж страшными изъянами. Время и быт, во всем виноваты время и быт. Прямо как у меня.

Также Данила был ленивым трусом. По переписке было очевидно, что свое жаркое желание встретиться с дамочкой он только имитирует. Пытается раскочегарить старую печь, но жарить на ней не собирается.

Но Лиза сама дорисовала недостающие детали.

Данилу вытурили из дома прежде, чем он успел вытереться полотенцем. Теперь он мог показать самочке не только красивую стилистику, но и чего посущественнее. Данила хотел поиграть перспективой, но за обычный виртуальный флирт пришлось платить реальными потерями.

Шансов у деверя было немного – слишком уж Лиза тогда разошлась. Задела фраза про угасшие чувства и то, что от него она и в период ухаживания подобных эпитетов не слышала. Увидев, каким патетическим может быть ее прозаичный муж,

сестра решила, что живет с оборотнем и накрутила себя до предела.

И тогда в дело включилась я.

Когда Данила пришел ко мне с просьбой о помощи, я не изображала из себя Богиню Земли, которую отрывают от глобальной миссии ради пустяка. Я пошла ему навстречу. Сделала всё, чтоб гордая сестра вошла в дом тяжелой поступью и

с ворчанием разожгла остывший семейный очаг. Я припугнула Лизу одинокой старостью, которая светит всем глупым жёнам, которые готовы бросить мужа за безобидное распускание хвоста перед посторонними куропатками. У меня был козырь – секса не произошло и Данилка конечно же гад, но чистый и целомудренный.

Лиза пообижалась еще сутки и вернулась.

Хорошо получилось тогда разобрать чужие проблемы. А свои решить я не смогла. И фантазия на саму себя не сработала, и красноречия не хватило. Да и муж от меня ушел спать с другой.

– Терпи, Данилка. – поддержала я деверя, завидев синюю фигурку вдалеке. – Она возвращается.

Данила сквозь зубы выразил щенячий восторг.

А мне стало так тоскливо, что захотелось выть.

Марья отослала нас к большому деревянному дому у опушки, сама пошла туда же, чуть расплескивая воду из ведра.

– У нее что, воды нет дома? – злобствовал Данилка. – Вся такая знаменитая и одаренная, а водопровод не может провести?

– Это вода заговоренная. – ответила я, чтоб он отстал.

– Ой, помогите!

Он бездарно изобразил иронию и через это на меня хлынула вся его подавленная злость.

И тут я поняла, что не в поездке дело. Эта эксплуатация – расплата за тот грех, и напоминание о нем. Данила бы с легкостью отказал мне, не будь он так грязно обязан. То, что ему пришлось согласиться, было знаком, что он все еще помнит эту историю

и мое участие в ней.

В будущем надо внимательнее совершать добрые поступки. Взвешивать, не будет ли потом твоя доброта напоминанием о чьей-то слабости. И потом, когда помощь потребуется мне – не кинут ли ее мне в ужасе, как выворачивая карманы высыпают

все карманные деньги пьяному инвалиду однокласснику, которого внезапно узнал в переходе: лишь бы поскорее отвязаться и забыть, «развидеть».

***

Через десять минут я оказалась в полутемной комнате с зелеными обоями. Марья присела на узенькую кроватку. Стрельнула в мою сторону сканирующим взглядом. Затем взяла со стола маленькое зеркальце и посмотрела в него.

Не совсем удачный момент для прихорашивания.

– Он не из-за постели ушел. Он придавленный был. Ты его задавила как плитой. – вдруг сказала она резко как-то, без подготовки. Даже наводящих вопросов не задала. Так нельзя.

У меня почернело в глазах, но я лишь вздрогнула и смолчала.

– Так тебя и вижу: корону нацепила и сидишь. А ему покоя нет: ни ты себя еще не нашла, ни он еще сам себя не нашел. – продолжала она. А ты всё задавила.

Думать о том, что степенный, рассудительный Миша не нашел в жизни покоя и нуждается в поисках самого себя, на первый взгляд, смешно. Но она попала в суть, поэтому я справедливо приняла на веру сказанное.

– Он не от тебя – от себя бежит. Тоска у него в душе, он видный, яркий, но не любимый никем, вот и носится из угла в угол. Он себя не любит, пустой, ищет любви.

Она внезапно замолчала и испытующе посмотрела на меня:

– Привораживать пришла?

Я кивнула.

Марья снова взглянула в зеркальце.

– Нельзя. Парень будет пороги топтать, а душой маяться. Вам друг без друга надо жить. Не твое это, ему та женщина счастье дает. Он с ней полный, цветет. А с тобой как сплющеный. Отпусти его.

Я наставила на Марью угрюмый лоб со свежими рогами, чтобы она своим развитым третьим глазом оценила украшение.

– Мы в церкви венчались. Мне все равно, нашел он себя или нет и кто ему там что даст. У меня всё на местах. – угрюмо сказала я.

– Кроме него?

– Да, кроме него, а вообще-то он мой муж, знаете ли. – начала дерзить я.

– Ой, ой, замычала: «Муж, муж…» Сама вижу, что муж. На бумажке. А венчались ради моды и чтобы фотографий понаделать да повывешивать в интернете на обозрение. У вас-то дома ни одной иконы не висит, – заворчала вдруг Марья, – Зачастили в храмы, на лепнину полюбоваться. В душе Бога надо иметь, а не бегать по церквам на экскурсии. Ты-то сама молилась хоть раз в жизни? Венчались они…

Она снова вперила оскорбленные праведные очи в зеркальце. Потом быстрым взглядом поделила меня вдоль и поперек. Я, как обычно, хотела парировать, спросить у нее, а чего она колдовством занимается, если это грех. И вдруг увидела, что стены в зеленоватых обоях и глаза Марьи стали одного цвета. Словно у нее вместо глаз появились две дырочки, сквозь которые было видно стену. Все внутри у меня страшно сжалось и замерло.

– Ты за него замуж вышла ради молвы. Всё ты любишь себя показывать, какая ты годная, какая ты славная. Вы друг друга не от души, а как в лавке выбирали. Он себя любит, ходит как индюк и говорит много. И ты такая же. И не любит он тебя, ты его не любишь. Вы вообще никого не любите. У вас даже к себе нет любви.

Я обреченно вздохнула.

– Вот тут вы правы…

Марье моя честность, видимо, понравилась. Голос потерял ворчливые нотки, но продолжал резать по живому:

– Ты все делаешь по правилам, по ноточкам. Все хочешь жить как в журнале, создаешь картинку. Хоть ты и правильно, ровно живешь, но много в тебе черного, пропавшего. Не своей жизнью живешь. Душишь сама себя, всю жизнь душишь. Сидишь в конуре, а кричишь, что на горе. Вот только быть тебе из-за твоей глупости не на троне, а под ним. – вдруг начала она сыпать прибаутками. – Твоя же собственная чернота тебя повалит, убивать будет.

– Давайте оставим фольклор. – прошу я устало, избегая задевать взглядом зеленые дырочки глаз колдуньи.

– Его нельзя привораживать.

– Почему нельзя? Всех можно, а его нет? – возмутилась я.

Марья что-то увидела в зеркальце, зацыкала, замотала головой.

– Беда будет.

Я тоскливо уставилась на эту женщину. Да, я слышала и знаю о том, что приворот это грех, и его делать не стоит. Но почему об этом не думала та, что увела у меня мужа? Да и сам Миша, перед тем, как полезть в чужую постель, к батюшке в церковь на покаяние тоже не сходил. Им обоим все равно, а я, значит, должна соблюдать нормы

Божественной морали?

– Уже случилась беда. – отвечаю я стойко и больше не боюсь смотреть на обои сквозь её глазницы. Что же ведьма, хочешь проверить меня на крепость, проверяй. Времени у меня много. – Пожалуйста, сделайте это. Я вас очень прошу. Для меня хуже уже не будет, иначе бы меня здесь не было. Я не из тех, кто увлекается такими делами. Я сюда пришла за помощью. Мне надо вернуть мужа. У меня семья распалась, я с ума схожу. Я не ела двое суток. Помогите мне. Пожалуйста.

Марья вздыхает и откладывает зеркальце.

– Семья… Ну что же, раз так, то знай – к хорошему такое не приводит. Я предупредила. Богом ты повенчана, но не под Ним живешь. О себе думаешь, а не о Его законе. А закон его был таков – «Любите друг друга».

Я едва сдерживала чистую злость. Хотелось крикнуть на нее, оскорбить. Но

хамство все испортит. А она ведь точно что-то умеет и знает. Вон, как угадала сразу, с чем я к ней приехала.

– Помогите мне пожалуйста. Вы мне поможете? – выдавила я по словам, униженная этим вопросом. Щеки пылали.

Она кивнула, выждав паузу. Мне стало противно. Липкое ощущение. Ненавижу просить. Ну, вот зачем заставлять людей унижаться, если все равно согласишься?

– Я тебе защиту еще поставлю, чтобы меньше тебе прилетело. Больше молись, сделай пожертвование, лучше матерям одиночкам помоги при церкви. Фотокарточку привезла?..

***

Марья вышла меня проводить.

– За отворотом вернешься – не чеши волос перед дорогой.

Рука моя нависла над ручкой дверцы.

– А с чего вы взяли, что я вернусь? – с подозрением спросила я.

– С чего взяла, с того и взяла.

Сбитая с толку ее словами и странным ощущением легкости, я села в раскаленную машину. Данилка надавил на педаль и Лексус сорвался с места.

«» «» «»

Лежа на диване с перетянутой полотенцем головой, сквозь мигрень, я мысленно спорила с Марьей и вспоминала, как мы с Мишей поженились. Память подкидывала из архивов картинки – знакомство в институте, отношения, сватовство, свадьба с венчанием, семейные будни.

«Не любила»…

Ну да! Я Мишу не любила.

Любовь – это нечто абстрактное. А вот благополучный брак – это «программа минимум» нормальной женщины. И если с любовью непонятно, как она сложится, то нормальный брак достижим, если выбирать головой.

Возраст у нас был идеален. Миша был достойной кандидатурой.

Если бы попался вариант лучше, он был бы отставлен в сторону. Но в институте лучше него не было.

Были и перспективнее, но не такие красивые. А я хотела красивых детей.

Красивые, но не такие грамотные. А я опять же, думала о детях.

Грамотные, но не обаятельные.

Обаятельные, но из неблагонадежных семей.

В конце концом то, что Миша красив, умен, обеспечен и хорошо устроен, не было ключевым моментом, хоть и было зачислено к нему в достоинства.

Главным было то, что Миша тоже, как и я, был ориентирован на семейные ценности и приучен к чистоплотной и добропорядочной жизни. Мы не тискались по подъездам: мы встречались с целью пожениться сразу после выпуска. С ним будущее было спокойным и красивым.

Мы не знали лишений и не должны были их знать: наши родители не зря надрывались, вынося смены эпох, они дали нам лучшее и мы оправдали их надежды.

После окончания института мы сыграли свадьбу, Миша тут же был устроен к своему отцу на работу, в банк. Работал с душой, из папенькиного сынка быстро стал расти в специалиста.

Я не собиралась работать. Я воплощала себя, как жена: готовилась к беременности, училась организовывать быт и уют. У меня появился собственный дом: это было очень интересно. .

Первые два-три месяца мы были если не счастливы, то безмятежны.

Суеверные люди то, что наступило потом, называют «проклятьем». Мол, сглазили молодую семью, позавидовали красоте и благополучию.

Но сейчас, после бессонных ночей, пролитых слез, я осматривала случившееся уже отстраненно, как посторонний. Гипноз, который был на мне и в который я ввела себя иллюзиями, сошел. И опустошенной, очищенной душой я четко видела: мы все имитировали, мы с самого начала были обречены. И Марья была права: я имитировала больше Миши, я была одержима как фанатик.

Я была готова к браку как солдат, которого научили маршировать и прыгать через шины и турники, а воевать – нет. В готовке-стирке-глажке я старалась показать себя образцовой женой. Все через какое-то “спецобучение”, все сделать идеально, и возгордиться тем, что жизнь все ближе и ближе к глянцевой картинке из журнала. Когда я стала такой и почему? До брака я занималась бытом не так остервенело, меня, конечно, приучали к чистоте и порядку, но я не проявляла признаков одержимости. Если масло в масленке не было закрыто крышкой, я не приходила в ярость, и не впадала в невроз, увидев, что трусы сложены не в органайзер, а ворохом лежат в тумбочке. Но здесь произошло странное: чем больше я вкладывалась – тем больше рос невроз. Спустя два месяца я начала ощущать себя только через вложения в дом и внешность. Я училась, училась – и открывала для себя, как мало я в этом знаю.

Но не учила я главного навыка: как существовать с большим, незнакомым, реальным мужчиной, сделанным из плоти и крови, под одной крышей.

Как муж Миша оказался непредсказуемым, раздражающим и чужим.

И однажды вся схема разрушилась. Это случилось через четыре месяца после свадьбы.

Миша встретился с бывшей подругой – той, что была «до меня». Всего лишь встреча. Просто старая подруга. По сути, можно было и не сообщать мне. Но Миша честно предупредил, куда идет – и ушел.

В моей модели брака таких случаев не допускалось. Все бывшие исключены из схемы. Красивая образованная мать орудует на кухне, отец изучает деловые журналы в гостиной, дети ползают по чистому ковру – и каждый при этом чувствует себя полноценным и счастливым. Никто не выходит на улицу, не совершает ошибки.

Этим людям не о чем говорить со своими бывшими. Потому, что у них нет бывших.

Если глава семейства поднялся с кресла и пошел на встречу с какой-то женщиной –

я его не знаю. Это какой-то неизвестный мне тип и, возможно, в кармане его брюк не пачка влажных салфеток, а презервативы.

Встреча с бывшей была страшным симптомом того, что муж выходит из моей реальности. Я его не знаю.

К чему приведет такая неуправляемость? Воображение рисовало меня на лестничной площадке: избитую, в изодранном платье, растерянно прижавшую к груди двух отощавших детей.

В ожидании Миши я ерзала у телевизора. Честно делала вид, что спокойна. Но когда в дверной скважине заскрипел ключ, со мной случилось что-то вроде нервного приступа. Дрожа всем телом, как левретка, я сообщила о том, что мой муж «проститут», и его подружка – проститутка. Пусть он предъявит мне справку из венерического диспансера о том, что не принес домой ни ВИЧ, ни лобковую вошь.

Миша с изумлением выслушал и стал интеллигентно кричать, что я не имею права так оскорблять его уважение к прошлому лобковой вошью. У него в прошлом остались теплые чувства, и для него было важно закрыть ту историю.

Видимо, у него тоже была своя модель жены – просветленной и мудрой хранительницы очага, которая после его встреч с бывшими должна делать ему кофе, и, трогая запястье, задавать ласковые вопросы о том, как всё прошло с теплыми чувствами. Получилось ли закрыть гештальт?

А если жена вместо этого исполняет арию «Проститут», кривя рот и некрасиво брызгаясь слюной, то никакая она не хранительница очага. Она психически неуравновешенная особа, такая же раздражающая, реальная и чужая, как он для нее.

Его воображение нарисовало ему, наверное, меня – лохматую, визжащую, стоящую на подоконнике и держащую нашего годовалого ребенка над бездной.

Потом вопли стихли. Многочасовое молчание. Как воспитанные люди, мы признали главное: раз оба кричали, значит, оба не правы.

Неловкий односложный диалог, переросший в примирение. Мы обоюдно извинились и отпустили друг другу грехи. Но извинения звучали не от души, а прощения исходили не от сердца: мы провели это как очередную формальность. И оба в один миг поняли, что мы – неприятные и непонятные друг другу люди.

Которым теперь всю жизнь предстоит жить в одной квартире.

Расходиться никто не собирался. Но надо было установить хоть какой-то паритет. Мы старались больше не ругаться. Но в общем пространстве всё чаще возникали мелкие стычки.

Мой бытовой невроз начал расти: теперь, когда я складывала Мишины трусы по методике “кармашек”, или готовила на ужин то, что он любит – я видела себя не хранительницей очага, а женщиной, которая совершает бессмысленные действия по отношению к большому малознакомому мужчине. Действия эти ничем не окупятся. Поэтому давались очень тяжело. Мужчина обеспечивает меня, чтобы я создавала ему порядок, который он разрушает. И я начала это саботировать.

В итоге мы стали или ругаться, или избегать друг друга. Впрочем, это не мешало Мише исправно исполнять супружеский долг, что, увы, только усугубляло дело: если сначала он был приемлем, теперь он стал мне противен.

Мише каждый день был нужен секс и он не забывал использовать меня, как законную жену в этом плане. Делал он это с усталым видом привыкшего потребителя: «если у меня есть женщина, значит у меня есть секс».

Мне с самого начала это дело казалось пустой потной возней, но если в первые недели было любопытство и какой-то интерес, теперь я чувствовала отвращение.

При этом я женским нутром чувствовала, что секс – это акт предельной духовной близости, но у нас этого не было. Я видела яркие сны, в которых незнакомые мужчины становились частью меня. А в реальности самый близкий и единственный мужчина самозабвенно и отчужденно возился на мне, противно потея при этом.

Я упрямо цеплялась за концепцию благополучия. Я не должна разводиться. Я перетерплю. Мы – семья, а семьи нельзя разваливать. Мерзкий секс не длится сутками, мы не проводим вместе много времени. Мы будем жить вместе, всю жизнь, и точка.

Миша не выглядел счастливым, но речей о разводе тоже не заводил.

На седьмой месяц брака его работа наполнилась внезапными командировками, во время которых он выключал телефон. Я все понимала, но ничего не могла доказать. Проверяла его телефон – он был пуст. Миша подчищал переписки каждый день и это было главным доказательством того, что у него кто-то есть.

Я знала, что он мне изменяет. В принципе, чужой мне человек, неприятный. Но все это было немыслимо. Я хотела не такой жизни, не это я себе планировала.

Я не заслуживала такого отношения. Он может принести мне заразу. И вообще, это какой-то сюр – это могло произойти с какой-нибудь дурной, некрасивой, неряшливой

женщиной, которая плюет на свою жизнь. Но не со мной, нет.

Воспоминания и выводы немного меня растормошили и ввели в состояние злости.

В конце концов, это мне решать, когда начинать и заканчивать наш брак. Меня нельзя сейчас бросать. Я не готова. Это слишком. Не про меня.

Зазвонил телефон, и я обнаружила, что пальцы сжаты в кулаки. Я долго не хотела брать трубку, думая, что звонит мама. И она, и папа уже утомили тревожными звонками на тему возможного развода. Я поддерживала их пыл и активно тревожилась вместе с ними. Но сейчас настолько устала, что мне больше не хотелось

обсуждать события последних дней.

Родители двадцать восемь лет играют в игру «Мы с Тамарой ходим парой». Они не умеют разговаривать на темы «что делать, когда от тебя ушел муж». И ведут себя раздражающе глупо.

Какая-то злость у меня на них, как будто они виноваты в том, что случилось. Особенно на маму. Первый раз в жизни мне не хочется к ней прислушиваться и вести с ней диалоги.

Но звонил Миша.

– Катя… Как ты? – поинтересовался он тихо.

У Миши всегда такой интеллигентный, мягкий голос, словно из него, как из пластилина, можно фигурки лепить. И с таким голосом он делает карьеру, заводит любовниц, бросает жен, идёт по жизни, как ледокол.

– Нормально, Мишенька. Как на новом месте? Кормят хорошо? Шкурку с помидоров она счищает, надеюсь.

Миша сообщил, что мои издёвки не дошли по адресу. А потом начал наставлять:

– Катя, давай решать наши задачи с уважением и пониманием. Как взрослые свободные люди. Ты же давно видишь, что наш брак не сложился… В институте мы были душа в душу, а сейчас мы чужие друг другу. Мне жаль, что мы так старомодно поженились без предварительной жизни вместе. Жаль, что мы не поняли это с самого начала. Но это все равно не повод проклинать друг друга. Ты – умопомрачительная женщина, у тебя впереди прекрасное будущее, возможно, ты даже будешь счастливее меня. Ты настолько сильная и цельная, что…

Пафос…

Я положила трубку и окинула взглядом пустую комнату. Затем пошла в комнату, открыла шкаф, вывалила с полок и вешалок вещи на пол. Села рядом с вещами и стала перебирать их, складывая заново, более аккуратно. Выходные домашние платья. Много домашней одежды, стильной, удобной и дорогой.

А что я носила на выход?

Винтажный комплект из французского магазина. Спортивный

костюм, который я так и не надела. Это были парные костюмы для совместных пробежек в парке, свой Миша увез к любовнице. Юбка-карандаш цвета хаки. Легкий

сарафан из бежевого шифона. Белая свободная рубашка. Черные брюки.

Еще какое-то странное платье. Бесцветное тряпьё. Почему у меня все

выходное тряпье – бесцветное? А куда я его носила? Я ходила куда-

нибудь все эти годы? Что я ищу? Что я тут делаю?

Я мельком взглянула в зеркальную дверь шкафа и отшатнулась.

Оттуда смотрела тощая больная особа с каменным, осунувшимся лицом и

демоническим огнем в глазах. Кожа была серого цвета.

Я развернула короткое платье цвета фуксии. Единственная цветная

вещь моего безупречного гардероба – и самая любимая. Мне в нем было

удобно, как в халате и в то же время оно превращало меня в женщину

высших сфер. В нем я была какой-то… безопасно обнаженной.

Я приложила его к себе, как бы примерив, затем наступила ногой на

лиф и рванула на себя. Платье затрещало, но не поддалось. Я стала

раздирать его в ширину. Платье вдруг застонало, как женщина.

Я принесла ножницы и с неистовым наслаждением резала ткань, бормоча ругательства. Потом принялась за все остальное. Когда передо мной лежал ворох лоскутков, я выдохлась. Не выпуская ножниц, легла на свои тряпки и закрыла глаза.

***

Следующие дни совсем не были похожи на предыдущие. Было очень жалко: то ли гардероба, то ли жизни, то ли себя.

Тоски по мужу не было. Но появился страх. Огромный мир навалился и сжал меня со всех сторон. А изнутри на меня навалилась я сама, такая же огромная, черная всепоглощающая дыра. И где-то между этим – часть сознания. .

Я ощущала себя голым цыпленком, который вылупился из скорлупы и лежит, обессиленный, даже не может поднять свою огромную голову. Мне двадцать три

года. Я красива, молода, неопытна, и безбожно глупа. Но в этом возрасте уже стыдно прятаться в инфантильности и бежать обратно под опеку родителей, если у тебя что-то не сложилось.

Но что-то изменилось. Умершей концепции благополучия больше жалко не было. Если прежде я цеплялась за брак, как за единственную сферу существования, то теперь мне хотелось освободиться от нее скорее. Сбросить с себя остатки этой скорлупы, в которую все равно уже не спрячешься. И начать уже жить.

Ничего хорошего так и не случилось в этом браке. Я за это все цепляюсь потому, что мне страшно остаться одной. Из-под папиной и маминой опеки я прыгнула под Мишину опеку. Даже без паузы. Я так и не научилась жить одна, товарищи. Проблема не в том, что от меня ушел муж. Меня не существует.

-

Я направлялась из банка в парикмахерскую. Я была свободна материально, как содержанка олигарха – в моей сумке лежало около восьми тысяч евро, триста долларов и шестьдесят тысяч рублей, которые Миша не успел конвертировать в валюту. Наши семейные сбережения конвертировались в выходное пособие брошенной жены. Да, я фактически ограбила Мишу – половину этих денег ему дал отец. Но денежный вопрос на первое время решен, мы с этим быстро разберемся.

Я зашла в салон, села в свободное кресло. Ирина сразу заметила меня и, отложив журнал, подошла.

– Привет, дорогая, как дела? – спросила она.

Мы не дружили. Но обычно, пока она делала свою работу, мы с ней активно курлыкали тонкими голосами про тренды и телевизионный мусор. Было в этом что-то глянцевое, как будто мы – персонажи из рассказа про успешных цветущих женщин, в Cosmo. Я была одной из немногих клиенток Ирины, кто не ныл мастеру о своих проблемах, а поддерживал картинку роскоши и благополучия. И это нам обоим всегда очень нравилось. Но сейчас у меня хватило сил лишь выдохнуть невнятное приветствие.

Я сняла заколку и распустила волосы пшеничного цвета. Они с тихим шелестом рассыпались по плечам.

– Освежать? – спросила стилист, привычно расправляя в сторону пряди моих здоровых, живых волос, спадающих до талии.

– Коротко стричь, красить в черный.

Ирина недоверчиво нахмурилась и повезла меня к раковине.

– Ну все, приехали, мерси! Коротко стричь… – бормотала она, поливая мою голову прохладной водой. – Сейчас немного концы освежу, и все. Тоже придумала.

Моим волосам никогда не нужен был особенный уход, подчеркивание этого тоже было частью нашего с ней ритуала. Ирина никогда не предлагала сменить имидж.

«Освежить». Я была бриллиантом, а она – ювелиром, который нежно и заботливо, с уважением, счищает наносное, полирует и возвращает в

руки хозяйки. Не надо менять форму. Не надо добавлять новые грани. Все и так хорошо, я безупречна, а она – заботливый мастер ухода.

Мы исполняли этот ритуал и каждая из нас становилась лучше. Я – еще красивей. Ира – еще компетентней.

Ира вымыла мои волосы, просушила их феном и стала распутывать влажную копну. В этот момент у нее запел смартфон. Она извинилась и отошла, чтобы ответить.

.

Я взяла ножницы и отрезала толстую прядь почти под корень. Волосы бесшумно опали на пол. Тоже самое я проделала с другой стороны. Голове стало вдруг так легко, как будто она воздушный шарик на ниточке. Даже шея выпрямилась.

Ира ахнула:

– Ты что!?

– Ира, вот к чему это все, а? За что я тебе плачу такие деньги? – возмутилась я. – Я же сказала: стричь и красить! Где каталог с красками?

По глазам Иры я поняла, что она готова сделать сейчас все, что я говорю, но больше она видеть меня не хочет. Да и я дала взглядом понять, что сюда больше не вернусь. Время ритуалов изобилия закончилось.

Через полтора часа на меня из зеркальной плоскости смотрела женщина с короткой стрижкой пикси цвета черного шоколада. Скулы в обрамлении рваных прядей резко выступали и все черты лица словно были кем-то заново подрисованы. Шея оказалась невероятно длинной. Огромные глаза мерцали.

– Слушай, ну, тебе и так хорошо. – пробормотала Ира неискренне, укладывая воском острые, как у ежика, пряди. – Давай макияж сделаю?

– Давай.

Невдалеке шушукались посетительницы и персонал: поглядывая на меня, бабье старалось хихикать так, чтобы я это обязательно слышала.

«Блондинка маскируется» – донесся чей-то негромкий голос. Острила какая-то девушка, увешанная турецким золотом. Мастер, которая занималась ей, поддакивающее хихикнула. Уборщица, нарочно громко цыкая, и покачивая головой, смела в совок частицы фальшивого золота прежней меня.

Я сошла с кресла.

Ира держала в руках мои волосы, рассматривая их с состраданием.

– Может, заберешь? – спросила она меня. – Тут точно полметра есть…

– Сожги их.

Я расплатилась и пошла к выходу. Проходя мимо той, что шептала обо мне гадости, я громко бросила через плечо, не глядя в ее сторону:

– 

Так это Вы на весь салон смердите. Смените парфюм.

Я вышла на улицу под ее подавленный возмущенный клёкот.

Удовлетворения не было. Внутри рычала и билась о грудную клетку ярость. Хотелось свободы, полета. Я вошла в магазин одежды.

В стиле я всегда выбирала простые формы, минимум аксессуаров,

нейтральные тона. Бриллианту не нужна вычурная огранка, говорила

мама. Я любила яркие цвета, но мне нравилось слушать маму и, опять

же, воображать себя бриллиантом.

Мамины установки, в которые я так свято верила, оказались

демагогией. Во мне бунтовала каждая клетка, как бунтуют обманутые

вкладчики, доверившие свои активы мошеннической финансовой

пирамиде.

Я выбрала фиолетовое платье, один край которого поднимался до

бедра, а другой спускался ниже колена, с глубоким квадратным

декольте. Померила и влюбилась в себя такую. И тут же, без паузы, в

тунику из зеленого шелка. Тут же мой взгляд притянуло желтое платье.

Я стала снимать с вешалки все яркие вещи. Нагрузившись, ушла в

примерочную кабинку.

Была вереница магазинов. Пакеты у кассы. Обувь, аксессуары,

помада, духи. Лица людей. Голоса. Цены. Деньги. Мир настоящей

женщины, сотканный из меркантильности, вещизма, мелочности,

дешевых восторгов над дорогими вещами, жгучего одиночества, которое

тонет во всей этой мишуре.

А потом я плыла над бренным миром, на двух маленьких синих

лодочках, гребя огромными пакетами с покупками, в оранжевом платье-

мини с одним оголенным плечом. Люди казались рыбами,

проплывающими мимо меня, и виделись, как сквозь пленку мутной воды.

У дома я остановилась, чтоб перераспределить пакеты в руках. Пока

я ловила выпадающие ручки, две девочки, скачущие по классикам у

входа в подъезд, прекратили игру и таращились на меня.

– Когда я вырасту, я стану, как эта тетя. – авторитетно заявила

одна из девочек своей подруге.

– Боже упаси, деточка… – пробормотала я и вошла в подъезд.

Дома я стала перебирать покупки. Шмотки, косметика, парфюм.

Вечерние туфли. Как всё это дёшево, дёшево, дёшево.

***

Вечером я сидела на ярко освещенной кухне. Я повесила новую занавеску из крупных сиреневых бусин, мне нравилось, как свет от лампы отражается в каждой из них.

Я не купила ни одного домашнего платья и на мне не было ничего, кроме короткой маечки и бесшовных трусиков, которые мне так понравились, что я купила их двадцать штук. Все старые покоились в помойном ведре.

Первый раз со времен супружества в моем доме не был приготовлен

ужин. Впервые на мне не было тщательно выглаженного домашнего платья. Вечерний досуг не нужно сопрягать с заботами о завтрашнем Мишином облике. На это время у меня обычно запланирована глажка: я выбираю рубашку, брюки, носки, трусы и глажу их под легкий джаз. Это одна из любимых частей брака: я очень люблю гладить. Я давно отгадала главный секрет благополучия: в идеальной жизни все, в первую очередь, идеально выглажено, а потом все остальное. Сегодня я живу не в идеальной жизни, а в реальной: сижу голая на кухне и на скорую руку соображаю, чем перекусить.

Я хотела порезать салат, но обнаружила, что нож затуплен. Вытащила точильный камень и все ножи. Мне нравился звук, с которым нож проходит взад-вперёд по камню. Я не могла остановиться – всё точила, точила, чтобы слушать этот звук и чувствовать сопротивление камня и металла в ладони.

–

Запел смартфон. Я ответила – в трубке раздался голос сестры, заранее полный сострадания:

– Привет, что делаешь?

– Точу ножи… – ответила я задумчиво.

– Зачем? – удивилась она.

«Чтобы не сойти с ума окончательно», – хотела я ответить, но, чтоб не пугать сестру, я ответила:

– Они тупые. .

Этот ответ почему-то испугал Лизу еще больше.

– Катя! – тревожно зазвенела она в трубку – Ты что надумала?

– Ничего я не надумала, – выдохнула я, прижимая плечом трубку к уху и продолжая скрежетать ножом. – Точу тупые ножи. Без подтекста.

Лиза меня уже не слушала. Ключевое слово «нож» застряло в ее сознании, инфицированном ужасами из криминальных сериалов.

– Отложи все ножи и жди меня! Я сейчас приеду! Никуда не двигайся! – заверещала она и положила трубку.

– Да я никуда, собственно говоря, и не собиралась. – пробормотала я, продолжая свое занятие. Куда я пойду, на ночь глядя, в трусах?

***

Лиза оторопело смотрела на меня. Лицо её постепенно вытягивалось в длину.

– Проходи. – сказала я и ушла на кухню.

Лиза пришла за мной медленным шагом. Села на венский табурет напротив и

рассматривала меня с любопытством деревенского дурачка. Затем, наконец, обрела дар речи.

–Ты… когда так? А это…где?

– А, это? – я и забыла, что постриглась. Задорно взъерошила волосы. – Свежо, да?

– Ммммэ…. – ответила Лиза не слишком грациозно. – А почему ты… в одних трусах?

– Могу и их снять. Я свободный человек – ухмыльнулась я. Но затем пощадила сестру и ушла одеваться.

Лиза принялась меня ругать. Близкие люди часто с испугу ругаются. А еще выражают

заботу руганью, если не могут выразить ее по иному.

Она ругала меня за прическу, за ножи, за странный взгляд, за пустой холодильник,

за истощавшее голое туловище. Затем поругала за то, что я её не

слушаю. Затем за то, что я не слушаю её и в этот раз. Наконец, поняв,

что вся ругань проходит сквозь моё и так уже обруганное судьбой тело,

она достала из пакета вкусности в ярких контейнерах. Сама стала

накрывать на стол, разговаривая уже спокойнее:

– Нельзя себя так вести. Да, случился полный треш. Но при чём здесь волосы? И при чем тут нож?

– Все это не взаимосвязано, – ответила я, расставляя тарелки. – И потом, при чем тут нож? Ни при чем тут нож…

– Ну прекрати! Что это за вид? Ходишь голая!

– Я же не по улице хожу. – искренне удивилась я – У себя дома я могу делать, что хочу. Это мой дом.

Лиза глубоко вздохнула. Меня, в самом деле, не за что было ругать. По закону жанра меня вообще надо обнять и жалеть, покачивая из стороны в сторону. Я то ни в чем не виновата. Это я – обманутая жена, очередная жертва бездушного мира полигамных мужчин. В чем винят таких, как я? В том, что они в ответ на предательства стригут и красят волосы?

Я смотрела на сестру прямо и спокойно. Она сдалась.

– Я знаешь, что подумала. Может, ты поживешь у нас некоторое время? – предложила она быстро и в ее глазах тут же появился страх, что я соглашусь.

Я решительно сделала отрицающий жест:

– О нет, не до такой степени все плохо, чтобы я жила под одной крышей с Данилой. Нет нет, ты не подумай что у тебя плохой муж, – спохватилась я, – Я имею в виду, я не буду жить с чужим мужчиной под одной крышей. В тот же туалет не сходишь по человечески. Я в порядке, правда, я вывожу.

– Правильно… Скорее всего, Миша скоро вернется. – сказала Лиза.

Я с досадой посмотрела на Лизу, которая явно не подготовиласочувственной стратегии.

– Ну, а если не вернется, перережу себе вены и вы поставите мне

розовый памятник. Или сопьюсь и стану шлюхой. Ничего страшного.

– Ты дура, такое говоришь? Даже в шутку такого не произноси при мне! Это недостойно!

Я успокоилась.

– Извини. Да, я что-то в последнее время потеряла связь с достоинством. У меня вопросы к тому, что это, вообще, такое.

Лиза вздохнула и съела конфету. Мы помолчали.

– Мама очень переживает за тебя – сообщила сестра. – Названивает

родителям твоего. Там тоже все в шоке. У нее постоянно давление. Для нее это нонсенс, разводов у нас на роду не было. Тем более, от тебя этого не ожидали. Сама знаешь, это я в семье была трудный ребенок, а ты…

– Знаю, – отозвалась я, с отчаянным весельем махнула рукой. Слушай. А давай выпьем. У меня вино есть.

У Лизы в глазах вспыхнуло что-то, о чем она мне не сказала. И спорить не стала. Но я поняла, что это. Она видела меня в будущем: в спившуюся, сломанную с пучком грязных волос на макушке, возлежащую у маленького телевизора на металлической кровати с каким-то мужчиной в грязной тельняшке.

Но мне уже было все равно, что и кто там себе обо мне рисует. Все эти веселые картинки все равно никогда не имели ничего общего с реальностью. Потому, что некого рисовать: меня не существует.

***

– Всю жизнь думала, что мир делится на два типа людей – плохих и хороших. – откровенничала я позже, когда вино было выпито. – Плохой человек не работает, грабит, убивает и топит котят в ведрах. А хорошие это все остальные, чистоплотные, интеллигентные, работящие люди, вроде Миши и меня. А сейчас мне страшно. Я вдруг поняла, что я всегда видела, что мы все – гнилые. Мы все – подлые. Ходим в чистых рубашечках. Красиво говорим, поливаем себя дорогим парфюмом… Нас не отличишь от нормальных людей! Понимаешь? Мы помещены в среду, где невозможно

предугадать поведение друг друга. Вот как жить? Как доверять людям после такого?

Лиза не знала, чем отвечать на мои излияния. Задумчиво жевала

головку чеснока и смотрела в стену.

– Да. Вот например вчера по телевизору такие ужасы показывали, – сказала она, чтобы показать, что поддерживает мою позицию. – Нашли ребенка в мусорном баке. А еще один мужчина прожил с женщиной пять лет, а когда она его оформила в своей квартире, нанял убийцу. Ее спасли, правда. Но он… вот как можно быть таким дураком, искать наемного убийцу через интернет? Ужас, да?

Я догадалась, что ей скучно и трудно поддерживать мою философию по Достоевскому. Хоть и приехала она погладить меня по хребту и утешить, но такие откровения ей не под силу. А изливаюсь я в этом стиле уже второй час. Наверное, мне полагалось не философствовать, а просто рыдать, брызгаясь в бокал соплёй. А она бы говорила, что Миша козел и вернется, потому, что я королева. А я начала рассуждать о том, что мир катится в ад.

Я поднялась и стала убирать со стола.

– Да. Ужас. Тебе, наверное, пора. Данила нервничать будет. Я вызову такси.

– А может, я останусь? – предложила Лиза, хотя и было видно, что она и сама хочет уехать. Я покачала головой.

– Уезжай. И заряди маму каким-нибудь оптимизмом. Что-нибудь типа того, что у меня все будет хорошо… Что я прорвусь. Обязательно- обязательно. Я реально прорвусь, мне просто нужно время. Я, знаешь, что поняла? Проблема не в том, что Миша ушел. Проблема у меня началась раньше. По большому счету весь этот брак и был проблемой… Мне просто действительно надо немного разобраться в себе. Найти себя, понять, что и когда пошло не так. Я разберусь и все будет хорошо.

– Дай Бог… – помолилась кратко Лиза и, сорвав с меня обещание

вести себя хорошо, не точить ножей, не стирать веревок и не убираться

в аптечке, стала собираться домой.

Проводив сестру, я включила телевизор и привычно взялась за

уборку.

Убиралась я ровно до тех пор, пока какая–то тарелка не улетела из моих рук прямо в стену. Так, словно кто-то незаметно надел мою руку на себя, как перчатку и сделал это прежде, чем я смогла что-то сообразить. Потом в стену полетела чашка с остатками салата. Потом бокалы.

И тут же этот бес схватил меня за плечи и стал трясти. Я опустилась на пол в середину кухни, и отодвинулась от стены, боясь, что ударюсь в нее головой.

Наступила тишина, наполненная звуками снизу, со двора, с проезжей части: смех детей, гудки, голоса, музыка, шорох, шелест – и при этом полная тишина вокруг и внутри меня. Даже стрелки на часах не шевелились – оказывается, села батарейка.

Я встала, отправилась в зал, взяла пульт, желая и у себя дома создать

жизнь, наполнить комнату звуками.

Нужно было и у себя создать праздник. Но что-то дрожало во мне, рассыпалось, сдавалось. В этой квартире никогда не было праздника. Тут всегда было тихо. А если не было тихо, то было наигранно. Все это время я изображала праздник, который, как оказалось, даже мне был отвратителен, не то, что Мише, который в итоге сбежал сверкая пятками из этого рая.

И тут я поняла, кто виноват.

Мама.

Мама, вы все меня предали. Ударили в самую суть, самое

беззащитное нутро мое раскрошили, разбросали, как мусор, мама. Мама,

как ты могла? Как ты могла быть такой уверенной во мне?

Ты должна была предвидеть. Как можно было отдать меня замуж, зная, что все мои понятия о мужчинах, о себе самой, так иллюзорны? Да я же в этих делах слепой котенок, глаза которого так и не раскрылись. Для кого ты выращивала и пестовала это

нежное создание с максималистскими шаблонами? Для волосатого буратино, который проткнул носом мой бумажный очаг и ушел со своей Мальвиной в новый театр?

А я кто теперь? А кем я была раньше? Кого ты родила? Мама, зачем ты так со мной? Куда мне теперь с этим всем багажом?

– Собрали чемоданы, но не знаете, куда ехать? Только сейчас! Спешите! – четко продиктовала женщина из телевизора местную рекламу – Горящие туры. Шри–Ланка, Мальдивы, Доминиканская Республика. Мега–тур, Впустите себя в рай!

Я оторопело таращилась в экран. Потом подошла к зеркалу и всмотрелась в лицо. Губы опухли. Щеки обвисли, глаза «потекли». Мне стало стыдно этого лица. Так с собой нельзя, таких в рай не пускают.

– Впустите себя в рай. – повторила я вслух, чтобы и стенам было слышно, и никто не передумал там, вне меня. Чтобы готовились.

***

Я плакала всю ночь, и, чем больше я плакала, тем больше осознавала, что я ни секунды не скучаю по Мише и не жалею, что он ушел. Я плачу не потому, что мне хочется, чтобы он вернулся. Я плачу потому, что вообще в это ввязалась, предала и потеряла себя.

Утром стало удивительно пусто и хорошо. Впервые за эти дни. Мой комплекс жертвы покрыло плитой равнодушия и на ней кто-то выгравировал новое лицо – спокойное, освещенное нездоровым весельем и бесстрашное.

Спрятав глаза за очками, я отправилась в туристическое агентство.

В офисе было тихо и прохладно, роскошная ухоженная девушка скучала за ноутбуком, наливались здоровым соком в кадках такие же, как она, роскошные и ухоженные папоротники и толстянки.

Умиротворенно журчал из динамиков Дидюля. Вносить в этот оазис свою апатию было

кощунственно.

Я хотела было развернуться и уйти, но какой–то парень в смешной клетчатой шляпе проскользнул в дверь, придержав ее для меня, и мне пришлось пройти, чтобы не мешаться на пороге.

Парень сел в кресло, поздоровался с нами, взял рекламный буклет. Я опустилась в кресло рядом и взяла другой буклет из стопки. Девушка поприветствовала нас, но выдерживала паузу, видимо, ждала, пока мы с ним закончим изучать рекламу.

Реклама обещала доставить нас из бетонного душного города проблем в райские кущи, где океан, омыв наши ноги, смоет суету и зароет в мелком песке нашу

усталость. Если мы с детьми, то наших детей займут и развлекут, если мы влюбленная пара, то нам обеспечат медовый месяц, если мы веселая компания, нас развеселят еще больше. Главное определиться, кто мы, а все остальное решат знающие люди.

Глазированная блондинка учтиво и покровительственно, как умеют только квалифицированные менеджеры, склонилась надо мной.

– Могу я Вам чем-нибудь помочь? – промурлыкала она мне в плечо.

Парня она пока игнорировала, лишь озарив его извиняющейся улыбкой.

Я, видимо, казалась более платежеспособной, чем он.

– Я хочу выбрать тур на… Мальдивы. – сказала я, ткнув наугад пальцем в фотографию с большой печальной черепахой. Девушка просияла и стала задавать вопросы относительно сервиса, билетов и прочей дорожной суеты.

Отвечать было трудно: мой тусклый, сломанный истериками голос не вписывался в радушную атмосферу офиса. Мозг как-будто разучился вести светские беседы и соображать в этом направлении. Я мялась и ломалась и, вконец смутившись, попросила кофе.

Офис–менеджер, наконец, поняла мое состояние. Больше не стараясь выудить персональных пожеланий, она включила чайник, раскрыла передо буклет и голосом морской сирены стала рассказывать.

На меня полился поток немыслимой информации о коралловых песках, дельфинах, кокосовых пальмах,бунгало, атоллах, саронгах и летающих рыбах.

Все эти вещи так не вписывались в мое восприятие, что, слушая девушку, я впала в состояние легкого, пахнущего кокосовой стружкой, транса.

– Так, погодите, девушка. Давайте без маркетинга. Вы сейчас описываете картинку с вашего рабочего стола. Но мы же с Вами понимаем, что реальность и картинка на рабочем столе не имеют ничего общего?

Девушка рассмеялась.

– По поводу других стран я бы с вами согласилась. Но Мальдивы в лишней рекламе не нуждаются. Даже если Вы до этого видели несколько морей и океанов, эта поездка

несомненно произведет на Вас впечатление. – продолжала она тактику завоевания клиента, даже не отвлекаясь на мои возражения.

Если она будет говорить и дальше, то не стоит и ехать. Достаточно выслушать её и вернуться домой с острым ощущением, что я уже

побывала на курорте. А потом я могу прийти сюда и съездить, например, в Австрию.

– Я не видела несколько морей. И океанов тоже. Ладно, прекратите спойлерить. Я еду. – сказала я, перебив её. – Давайте подберем тур.

Девушка одарила меня звездной улыбкой и пошла к компьютеру.

– Какой класс вам оформляем? – спросила она – Отели на Мальдивах делятся на три вида – Standard, Superior и Deluxe…

Услышав незнакомые слова, я снова растерялась, но девушка пояснила: на Мальдивах отели обычно не выше двух–трех этажей, и в основном туристам предлагаются отдельные бунгало.

Подумав о том, что нужно будет отдать несколько тысяч долларов за тур, я стала немного трезветь.

Во-первых, после шопинговой терапии я не посчитала денег и не знала, сколько у меня осталось. Меньше всего хотелось опозориться перед роскошной девушкой и типом в шляпе. На всякий случай я выбрала самый скромный тур.

– Надеюсь, песок и океан класса standart не сильно отличаются от песка и океана высшего класса? – попробовала я сострить.

– Не намного, я считаю, – ответила девушка, вбивая в компьютер мои данные. – Если вам нужен именно песок – там он одинаково белый и чистый. Так… На какой день Вас устроит вылет? Есть несколько вариантов: на следующий понедельник. Или на следующий месяц: третье, пятнадцатое, двадцать шестое…

– Выбор слишком богат, я теряюсь.

– Вы полетите одна?

– Да.

– Просто у нас как раз сейчас действуют скидки для семей. Многие пары считают, что очень дорого отдыхать с детьми и семьей. Но это миф, потому что у нас скидки бывают просто обвальные… Если вы поедете с мужем, то…

– Я похожа на женщину, обремененную семейными заботами? – перебила я с какой-то вульгарной игривостью.

Девушка искренне рассмеялась.

– Нет, вы похожи на женщину, у которой вообще нет забот. Просто у вас в паспорте печать, на пальце кольцо …

Я улыбнулась.

– Это оптическая иллюзия. – ответила я меланхолично. – Я не замужем. Есть возможность улететь в понедельник? – спросила я. – В рай лучше всего попадать по понедельникам.

Девушка излучала на меня коммерческий свет добра.

– Конечно, возможно.

***

Когда я зашла домой, я вдруг поняла, что мне легче. Как-будто что-то в жизни встало на нормальные рельсы. Земля не уходила из-под ног, и самое главное – я вдруг почуствовала, что я себе больше не противна и не незнакома.

Жаль, что у меня нет миллиона долларов: оформление туров работает как отличная терапия. Можно даже никуда и не ездить. Просто ходить по городу и оформлять туры. Это точно мое.

До поездки было еще целых пять дней, но я решила собрать чемодан. Только я успела достать из ящика купальник, как запел смартфон. Звонили из турагентства.

– Екатерина… Я поздравляю… – взволнованно и быстро сообщала девушка. – Вы выиграли у нас путевку высшего класса в отеле Бандос. Вам будет предоставлена водная вилла, где…

Далее она опять стала плести нечто нереальное. Я лишь ждала момента, чтобы ввернуть в образовавшийся секундный перерыв между ее словами:

– Это розыгрыш?

Девушка стала горячо уверять в обратном и продолжила врать. Врала она так уверенно, что мне даже крыть было нечем и некогда.

– Черт с Вами, – признала я, наконец, свою удачу. – В конце концов, дороже – не дешевле. Но учтите, если окажется, что это маркетинговая уловка, я клянусь – я ничего платить не буду.

Девушка пообещала, что мне не нужно будет ничего платить, пожелала доброго вечера и положила трубку.

Не успела я отложить телефон, как он запел опять. На экране светилось лицо Миши

– его фото я поставила на заставку к звонку. Я нажала кнопку приема и поднесла ее к вспыхнувшему вдруг уху.

– Привет, – сказал Миша невнятно, будто набитым ртом.

– Привет, – выдала я идентичный бубнёж.

– Кать… Я завтра приеду за вещами, можно?

– Нет! – отрезала я жестко, – Ты отсюда даже трусов не заберешь. И не звони сюда больше.

Я отбросила мобильник в сторону.

Мне не нужны вещи Миши. Да и он мне не нужен, по большому счету. Но пусть помучается.

В дверь раздался звонок. Я прокашлялась и пошла открывать. На пороге стоял широкоплечий парень с букетом оранжевых гербер и растерянно смотрел сверху вниз на моё злое лицо.

– Чего тебе, мальчик? – спросила я грубо. Масштаб мальчика поражал. Он почти доставал кепкой до лампочки и заслонял весь проем. Но лицо у него было таким простым и детским, что по-другому назвать его я не смогла.

– Это Вам. – сказал мальчик-мутант, всовывая букет мне в руки. Затем протянул небольшую коробку. – И вот это. И вот это.

Он придвинул мне под нос ручку и бланк. Я расписалась и захлопнула

дверь. Пройдя в зал, положила коробку на диван и стала искать вазу для цветов.

Хотелось позвонить Мише и предложить интересный вариант, куда он может засунуть свои цветы и подарки. Но я сдержалась. Не найдя вазы, разломала цветы и с мерзкой улыбкой выбросила их в мусорку. Тут же стала раскаиваться в этом. Села на табурет и обессилено сложила руки на коленях.

Что я творю последнее время? Я ничего не добьюсь хаотичными поступками, злобой и разрушением. Хватит разрухи. Это мужчины вроде Миши могут позволить себе крушить мир вокруг. А я принципиально так себя вести не буду. Это не я. Я буду наводить порядок в этом хаосе. И я снова научусь улыбаться. На этот раз искренне и от души.

Пристыженная собственной неадекватностью, я пообещала себе, что на оставшиеся от поездки деньги обращусь к психологу. По привычке приготовила ужин, но есть не стала. Вымыла кухню, отмыла со стены остатки еды и вина. Села возле распахнутого окна, положила голову на руки и стала смотреть на улицу, где в свете фонарей кипела вечерняя дворовая жизнь.

Меня отвлек странный писк. Я насторожилась и обратила слух в сторону зала, откуда доносился этот звук. Затем пошла в комнату, разбираться с источником.

Коробка, забытая на диване, раскачивалась. Писк перерос в чьи-то дикие вопли.

Открыв коробку, я отскочила от неожиданности – оттуда выскочил комок пастельного, почти розового цвета. Я попыталась взять его на руки, но он укусил меня за палец и шмыгнул под диван.

Остаток вечера я простояла на четвереньках перед диваном, тыча в пыльное царство последнюю сосиску.

– Персик, Персик, ну выходи, – звала я умоляюще. – Я вообще про тебя забыла. Вернее, не знала. Ну, идём ко мне, маленький.

Котенок оказался вислоухим и злопамятным. Я принесла блюдце с водой и раскрошила сосиску у дивана.

Мне хотелось позвонить мужу.

«Что ты такой жадный, одного кота прислал? Ты мне десять кошек пришли – подготовила я упрёк – Чтоб я стала, как те безумные кошатницы, у которых полы от мочи протекают».

Но я решила подождать. Вопли неотложны только при родах. В других случаях их всегда можно оставить напоследок.

Герберы и котенок. Миша раньше был банален, прислал бы шоколад и розы. Он даже ушел стандартно – к другой.

Персик продолжал обижаться под диваном. Я искупалась, обработала царапину, намазалась кремом, легла на диван и уснула под ворчание телевизора.

Ночной сон прервала возня. Я почувствовала, как котенок запрыгнул на меня, устроился клубочком на груди и уснул. Не в силах проснуться, я почесала его за ушком и продолжила спать.

***

Утром первое, во что я влезла ногой, было блюдце с водой. Я отдернула ногу, но вторая тут же опустилась в лужицу кошачьей мочи. Я застонала и гневно взглянула на Персика, который драл тесьму на абажуре.

– Прекрати – сказала я ему. – И не смей наводить здесь бардак. Ты у меня вилкой есть научишься…

Персик туповато взглянул на меня, и я улыбнулась. Ну и страшные же они, эти вислоухие. Не влюбиться невозможно. Я потянулась за халатом.

– Пойду, куплю тебе чего-нибудь.

Появились новые заботы – купить Персику игрушку, еду, лоток, а главное, пристроить квартиранта на время поездки.

Маленький стервец, от которого, кроме царапин и лужиц, толка не было, был кем–то, на ком можно сосредоточиться. Большего и не требовалось.

Я позвонила Лизе. Для того чтобы она согласилась взять Персика, я провернула маленькую хитрость – зачитала долгую речь о депрессии и о том, что меня совсем прижало. Рассказала о том, что испытывала ранее: о том, что в жизни нет смысла и радости, что все беспросветно, и я, хоть головой и понимаю, что это все временно, но, кажется, не вывожу в моменте.

Как только интонации в голосе сестры сменились с рассеянных на жалостливые, я быстро, пока Лиза «горяченькая», попросила её присмотреть за кошкой на время моего отъезда.

Лиза ойкнула, замолчала. Мою хитрость она, конечно же, раскрыла, но теперь отказывать было неудобно и она согласилась.

Я поблагодарила и положила трубку. Даже в депрессиях есть свои плюсы. Все тебя

жалеют, угождают. На сердце приятно горчит скорбное ощущение собственной правоты… Как бы не войти во вкус и не застрять добровольно в этом выгодном

состоянии. Из меня получится прекрасный нытик.

Персик вскарабкался на мои колени, сильно царапаясь – за что тут же схлопотал легкий шлепок.

– Ещё хоть одно увечье, я тебе когти отстригу. И зубы выпилю – пообещала я, обнаруживая в себе садистский потенциал. Персик слегка

сжал коготки, показывая, как его испугали мои угрозы. Я усмехнулась и,

взяв его на руки, поднесла к лицу. Поцеловала в мордашку и впервые за

много дней, улыбнулась от души.

Когда я снова прикорнула на диване, убаюканная телевизором, он

улегся ко мне на грудь. Я спихнула его сквозь дрему, но через несколько

минут он снова оказался у меня на груди и стал точить об меня когти.

– Хороший ты, гад Персик, – умиротворенно пробормотала я, и мы

уснули.

«» «» «»

Провожать меня поехали родные. Впереди Данилка в роли раба-носильщика толкал чемоданы, мама в роли мамы шла справа, Лиза – слева. У всех были важные лица.

Мама прижимала меня с одной стороны, Лиза с другой и обе

разговаривали друг с другом обо мне в третьем лице, называя меня

«она»: «она должна», «ей нельзя», «её нужно»…

Потом они решили обратить внимание и на меня.

– Не вздумай есть фрукты, отравишься, – предупредила мама.

– Да, и поменьше купайся, в воде медузы, – добавила Лиза.

– Остерегайся мошенников и ни с кем не разговаривай.

– Не оставляй ценные вещи в номере, украдут. Там даже из сейфов

воруют.

– На пляже тоже не оставляй ничего!

– Не покупай ничего, не трать деньги.

– Не бери в прокат скутеры: могут обмануть и заставят платить за

царапины!

– Не пей алкоголь!

– Старайся не заходить в незнакомые места (как будто у меня на

этом курорте были знакомые места).

И, наконец, самое последнее напутствие:

– Отдохни от души!

Пока я думала, как можно отдохнуть от души тем образом,

который мне предлагали, Лиза приобняла меня за плечи и, подмигнув, добавила шутливый постскриптум:

– Не заводи курортных романов!

После прощальных «обжиманцев» оковы родственной любви разомкнулись и я пошла проходить череду унижений таможенного контроля. Стало даже пусто от такой свободы.

Близких рядом нет. Не нужно спасаться от Персика и Персиком от одиночества. Я отключила телефон и бросила его в сумочку, которую кинула в пластиковый бокс.

Всё. На Мальдивы лечу только я. А вы тут оставайтесь в своих бахилах.

«» «» «»

Внизу мелькало покрывало из зелено-серых лоскутков. Приятно думать о том, что все мои беды произошли на точке, которую с такой высоты даже под лупой не разглядишь.

– Я тоже люблю сидеть у окна. – сказал мой сосед, разворачивая леденец.

Я ответила:

– А мне скучно. Если хотите, можем поменяться.

– Нет, сидите… Я уже насмотрелся на ту сторону облаков.

А я вот не видела ту сторону облаков, хотелось сказать мне. Как-то не довелось мне летать. Зато я видела ту сторону брака.

– Небо открыто для всех, – сказал сосед, вдохновившись тем, что я отвечаю – Но вот попадают туда не все.

Я смолчала.

– Это хорошая идея, путешествовать в одиночку.

– Иногда приходится, – хмыкнула я.

– Но вы, вроде, замужем? – он указал на кольцо.

– Вроде – я усмехнулась. – Нет, я не замужем. И, как оказалось,

никогда не была.

– Как оказалось? – переспросил собеседник.

– Да. Мой брак, он… сгнил еще до его посадки.

Я улыбнулась натянутой улыбкой. Отвернулась к иллюминатору, стала водить по нему пальцем и усиленно источать отчуждение. Мой сосед больше не задавал

вопросов и отвлекся на игру в смартфоне.

В салоне было спокойно, лишь чей-то ребенок громко восторгался всем подряд, потом, без пауз и плавных переходов, стал капризничать, сначала умилительно, потом раздражающе. Я надела наушники и включила музыку. Очень скоро стало скучно и захотелось спать. Я приложила висок к корпусу и попыталась расслабиться. Но

голова заколотилась об жесткую обшивку, было неудобно и даже

больно.

Я выпрямилась и пошевелила затекшими плечами.

Мне на колени лег небольшой пластиковый пакет.

– Возьмите. – сказал сосед и улыбнулся – Не бойтесь, не заражено. И даже не использовано. Это ортопедическая подушка, маска и беруши. Для комфорта.

Я смутилась.

– Спасибо, не нужно.

– Возьмите. Лететь еще долго. Уснете сразу же.

– А Вы?

– Я не хочу спать.

Он забрал у меня пакет и, достав из него подушку, надул ее.

Протянул мне. Я взглянула на манящую подкову-ошейник и больше не могла вежливо и отчужденно смущаться. Надела подушку на шею, воткнула бируши и натянула маску на глаза.

Откинулась на спинку и познала рай.

Я проснулась лишь тогда, когда меня тронула стюардесса: нужно было пристегнуться, самолет пошел на снижение. Я стянула маску, вытащила бируши, глянула в иллюминатор.

Мой сосед перегнулся, посмотрел на островок внизу и сказал:

– Мале.

Я хотела вернуть ему набор услаждения, но он задержал мою руку.

– Оставьте. Еще же назад лететь.

Я отблагодарила его улыбкой. Спорить ради куска полимера не хотелось, хоть забота постороннего человека смутила. Я упаковала комплект и в это время ко мне опять подошла стюардесса, проверять, пристегнуты ли на мне ремни.

Самолет слегка затрясло.

***

Белая яхта за семь минут доставила нашу группу на маленький островок. Уже стемнело, я очень устала от пограничных проволочек и таможенных турбулентностей. Но это стоило того: нас потрясли и выплюнули в атмосферу влажного тепла и

ненавязчивой, приятной заботы. Улыбчивые и молчаливые люди–апостолы в белых одеждах довезли нас до отеля. Там состоялась процедура оформления по

номерам, которую служители, глядя на наши скисшие лица, старались максимально упростить, отпаивая нас кофе и водой. Я попросила себе glass of water и нежилась в большом белом кресле, пока мне не дали знак следовать за сотрудником отеля.

По деревянному мостику в компании сопровождающего меня невысокого азиата, я дошла до своего бунгало. Первое, что я увидела – огромная белая кровать под балдахином. Больше я ничего не замечала. Сняв босоножки и забыв чемодан на

пороге, босиком протопала по деревянному полу до облака и присела на

него.

Парень что-то щебетал на английском, включая и выключая свет,

указывая то в сторону душевой, то на телевизор, то куда–то за окно, а

затем посмотрел мне в глаза, узрел в них туман и куда–то

испарился.

После его ухода я разделась, раскинулась в позе звезды и уснула крепко

и глубоко, как спали в далеких веках мои предки, возвращаясь домой из

кровавых походов.

«» «» «»

Обычно я вижу яркие и сюжетные сны, но в этот раз я не помнила сновидений. Проснувшись, легко соскользнула с матраса, подошла к двери, ведущей на террасу и, распахнув ее, увидела в окно пелену океана, бирюзовым градиентом уходящую в самый космос.

Я умерла и больше ни о чем не нужно переживать. Я призрак, который бродит между чистотой, красотой и любовью, с которой тут сделано все, даже плитка на полу.

Но затем эмоции бренного тела вернулись и мне стало любопытно, есть ли на планете еще что-то, кроме меня и бесчисленных оттенков синевы.

Пора было принимать душ и отправляться на поиски приключений. Я собиралась арендовать скутер, есть, пить и трогать все подряд, даже если после этого

помру от чумы и холеры.

И мне нужен флирт. Или, если все пойдет хорошо, курортный роман.

Я надела купальник и панаму, нанесла солнцезащитный крем и легкий макияж, растрепала волосы и вышла на деревянный мостик. Узнав пляж по очертаниям

шезлонгов и силуэтов, направилась туда.

Белый песок был похож на толченый сахар. У берега вода была кристально чистой и теплой.

Я задумчиво ходила по краю, ступая по воде, которая даже не мутилась под ногами. Постояла на берегу.

Какой-то парень старался плескаться поближе и пулял в меня дерзкий взгляд. Мне не хотелось начинать отдых сразу с флирта, но раз уж ему так не терпится, я не буду возражать.

Я отошла от людей и села под пальмовидное дерево. Полулежа устроилась на полотенце, вытянула ноги. Было душновато и влажно.

Парень направился прямо ко мне.

– Коктейль? – предложил он и протянул стакан с торчащей из него трубочкой.

Поняв по моим глазам, что я не откажусь, он опустился со мной рядом на песок и придвинул к моему лицу стакан. Я поймала трубочку губами и глотнула прохладный фреш–коктейль с непонятным вкусом.

– Ну вот, я тебя полил, расти большой.

Парень улыбнулся во весь рот,

– Спасибо. – поблагодарила я.

– Тебя как зовут? – спросил он по-хозяйски и придвинулся ближе. До меня донесло аромат чужого тела и я ощутила что-то вроде преддверия тошноты. Нет, ни при каких обстоятельствах это тело на мне не окажется.

Я продолжала поддерживать беседу, но голос мой уже раздраженно позванивал, а взгляд угас. Ненадолго хватило моей прыти. Все-таки флирт придется вычеркнуть из программы – мне становится дурно при одной только мысли о близости с мужчиной.

Брутальный незнакомец продолжал процедуру обольщения. Он сел поближа, примяв мое парео и стал задавать наводящие вопросы. Я односложно отвечала, мне хотелось согнать его с платка, но теперь и платок мне стал противен, после того, как на нем посидела чужая мужская мокрая задница в плавках.

– Кстати! Я Михаил. А тебя как величать? Наверное, какое-нибудь красивое имя. Виолетта? Ангелина?

Я вскочила.

– Мне пора на завтрак.

– Позавтракаем у меня в номере. – предложил Михаил и многообещающе подмигнул. – У меня есть шоколад. И ананасики.

– Мой супруг будет против такого расклада. – сказала я и выставила

перед ним безымянный палец.

– А, так ты со своими самоварами приехала. – парень встал с моего парео. – А флюиды источаешь как одинокая. Ну если что, супруг там перепьет или поругаетесь, заходи. Обсудим тяготы супружеской жизни. Или новую поэзию Бродского. Я, если что, тоже женат, но не здесь.

Он показал окольцованным пальцем в направлении отеля, подмигнул и ушел, забрав коктейль.

Я оставила оскверненное парео и пошла вдоль пляжа, прикрыв плечи полотенцем и стараясь оставаться в тени. Гнев обуревал меня.

«Новая поэзия Бродского? Да что ты знаешь о Бродском?» – бушевала я, непонятно из-за чего разозлившись на него – «Что ты знаешь обо мне?».

Людей в этой части пляжа было меньше – семейка, пара старушек и несколько детей. Я опустилась на свободный шезлонг и вытянула ноги. Какой-то человек, проходя мимо, остановился и протянул мне платок.

– Вы забыли, возьмите.

Я приняла парео двумя пальцами и брезгливо скинула его на песок.

– Спасибо.

– Как устроились на коралловых небесах? – спросил парень и я его узнала: это заботливый попутчик с подушечками.

– А, это вы. – я успокоилась и почему-то обрадовалась.

– Рад, что узнали.

– А я думала, Вы остались в Мале.

– Да, удивительно, но я там не остался.

Он улыбнулся и развел руками.

Я вновь расправила плечи и вложила во взгляд фальшивую

заинтересованность. Увидев, что он собирается уходить, поспешно

завела диалог:

– А где Вы устроились? Вы присаживайтесь, пообщаемся. Тут ко мне клеится какой-то гадкий тип, а Вы хоть знакомое приятное лицо.

– Рад слышать. Мы же с Вами соседи. Я живу в соседней вилле.

– Это хорошо.

– Хорошо. – сказал парень. Потом, помолчав, неловко улыбнулся: – Максим.

– Что – «Максим»?

– Меня зовут так. Должны же мы познакомиться, все-таки, для

проформы.

– Да? А я не знала, как Вас зовут? – я рассмеялась. – Какое-то смутное ощущение, что знала. А пойдем, Максим, купаться, раз такое дело. Мы же с тобой на “ты”?

Сойдя с шезлонга, я пошла к воде. Настроение у меня изменилось моментально. Я сразу поняла, что у нас будет секс с Максимом: меня не раздражал его запах, голос, мне нравилось его интеллигентное лицо с тонкими приятными чертами, худощавое стройное тело, а главное – в его компании я тут же становилась спокойной и легкой.

Где-то краем сознания я понимала, что это все очень дурно. Что это спокойствие ложное и на самом деле я полна злобы и пустоты и я никого и ничего не хочу. Это не секс а ритуал сепарации от идеи хорошей девочки, от брака и Миши. Это месть.

А этот уютный и безопасный парень – отличный для этого объект. В нем нет ничего от самца. В его компании я сразу понимаю, что он безропотно стерпит любые мои глупости и грубости.

Я даже знала, какой у нас будет секс: это будет чувственно и приятно, но быстро пойдет на спад. Потом он исчезнет из моей жизни. Но я успею слить в него черное одиночество, что копилось все эти годы, пока я всем подряд пыталась угодить.

Вот, для чего, мама, предназначен мужчина, а не для того, чтобы жить с ним, не для семьи. Нет во мне женщины, мама, во мне только бездна обиды, которую время от времени надо в кого-то сливать.

– А ты впервые здесь? – спросила я, пока мы шли в теплую бескрайнюю лазурь.

– Нет. – ответил Максим. – Уже однажды здесь был.

– 

Есть тут какие-нибудь… приятные развлечения? – я игриво приглушила голос, чтобы показать, что меня интересуют особо приятные развлечения.

– Как-нибудь развлечемся. Думаю, даже приятно – ответил Максим и улыбнулся.

Немного поплавав рядом, мы выбрались на берег. Максим достал из сумки солнцезащитное средство и взглядом спросил разрешения. Я кивнула и повернулась спиной.

Прикасался он ко мне осторожно, как к ценности.

– На руках царапины. – заметил Максим.

– Это Персик.

– Оригинальную кличку дала.

– Мне самой нравится. – согласилась я и заметив, что Максим достает из сумки термос, спросила. – А в твоей самобранке бутерброда случайно нет?

– Здесь неподалеку есть маленький ресторан с хорошей кухней.

– Пошли поедим. Очень проголодалась.

Мы дошли до уютного местечка с деревянными столиками на берегу. Максим достал из сумки фотоаппарат и стал меня снимать, я изучала меню.

Как дальше развиваем события? Как это всё происходит у нормальных людей?

– Кать, закажи «кули боркиба». Вкусный и сытный пирог с рыбой.– предложил Максим. У меня все рухнуло внутри.

Мда, вот это история. Я же не называла своего имени.

Банально, Миша, очень банально.

– Даже так? Ну что ж, руководи парадом. – ответила я, не подавая виду, что заметила его «прокол».

Нам принесли пирог, воду, ананасы и папайю, порезанные дольками, белый ром. Максим разлил алкоголь.

– Ну, за хороший отдых. – сказал он.

– Ага, – подхватила я саркастично, – Или за чью-то успешную работу.

Максим опустошил бокал.

Откинувшись на спинку плетеного кресла и закинув ногу за ногу, я начала атаковать шпиона:

– Ну, как? Ваша служба и опасна и трудна, м?

– Служба?

– Ну да. Следить за мной.

Он вдруг выпрямился и замер, как испуганный суслик, и смотрел на меня, не дыша и не моргая. Я попала в яблочко.

– Рассказывай. Я не злюсь. – продолжала я нажимать с интонациями доброго следователя.

– Что рассказывать? – спросил Максим, крайне осторожно подбирая слова. Я пожала плечами.

– Как дела у Миши.

Максим сбил меня с толку искренним изумлением во взгляде. Чтобы лишить его возможности отпираться, я спросила:

– Откуда тебе известно мое имя, это раз? Я тебе его не сообщала. В самолете ты терся возле меня – два. И на пляже, подошел будто случайно – три. И последнее – как ты догадался про то, что Персик – это кличка кота? Говори, как есть. Это же Миша тебя послал, следить за мной. Вот только зачем? Впрочем, я не тебе должна задавать эти

вопросы. Тебе он заплатил. А ухаживания в сценарий не входят?

На лице Максима появилось что-то вроде просветления, как-будто он что-то понимает.

Я поднялась.

– Какие же вы все мерзкие. .

Он перехватил мою руку за запястье.

– Я не терся в самолете возле тебя. Я возле тебя сидел. Я знаю, как тебя зовут, потому, что стоял сзади во время регистрации. Человек на посту переспросил твое имя, ты повторила, – медленно сказал Максим, держа моё запястье крепко и эта сила, с которой он сжимал мою руку, была ключевым моментом того, что он говорит правду. То, что царапины от кота, видно сразу. Да и кличка кошачья.

Я высвободила свою руку и вернулась на место.

– Никто не запоминает имен людей, которые стоят впереди на проходном пункте в аэропорту. Такого просто не-бы-ва-ет. – сказала я, проявляя упорство сектанта, которого выманивают из землянки, уверяя, что конца света не произошло.

– Почему? Ты мне понравилась. И я обратил на тебя внимание… – сказал Максим и волнения выпил стакан воды. – Вот и запомнил. И подошел не случайно. Хотел продолжить общение и нашел повод.

– Да ладно! – я презрительно рассмеялась, хотя внутри что-то уже щелкнуло и стало почти стыдно. Я оглянулась, приглашая окружающих присоединиться к моему презрению. Но никому до нас не было дела и это сделало мой стыд огромным. – Честно?

– Честно. – ответил Максим. Я нервно хмыкнула и еще попыталась удерживать позицию обвинителя.

– Значит, ты хочешь сказать, что это у меня паранойя?

Но Максим был безупречен и не оставлял мне шансов:

– Диагнозы должен подтверждать специалист. Пока что вижу, что у тебя сильный стресс. Судя по всему, от развода. Это нормально. Ты сама

сказала, что твой брак сгнил. Но если он превратился в ведро помоев, не надо это носить в себе и тем более, скармливать другим. Другие ни в чем не виноваты. Тем более если ты решила со мной развлечься и успокоиться этим, ладно, но не надо сливать этот негатив в меня. Я ни в чем не виноват.

Наступила тишина. Во мне, наконец, наступила спасительная тишина.

– Я не буду извиняться. – подобрала я слова. – Я не чувствую себя так, как-будто должна. Но если тебя все это оскорбило…

– Да мне и не надо.

– Отлично. И мне не надо.

Я разозлилась на Максима, что он не выручает меня из этой ситуации. Мог бы сказать что-нибудь уместное, чем так странно на меня смотреть.

– Ты знаешь, что по статистике девяносто процентов отношений портится из-за того, что в первые часы знакомства один оказался перед другим в глупом положении? – спросил Максим как бы невзначай. Он перестал быть удобным и ехидничал и мне это понравилось. Я поспешила перебить ему аппетит.

– Отношения? Я тебя умоляю.

– Ну ты же решительно настроена.

– Имею право, я свободная женщина.

– Главное, чтобы свобода тебя радовала.

– Сколько тебе лет? – спросила я, помолчав.

– Двадцать пять. – ответил Максим: – Еще остались нервные вопросики?

– Есть, ты же будешо честным? .

– Расскажу, что хочешь.

– Кто ты по специальности?

– Фотограф.

– Женат? – поинтересовалась я для чего-то. Как-будто мне есть до этого дело. Мишина любовница не смотрела на печать в паспорте, когда увела моего мужа. Почему меня это должно заботить? Все еще рвусь в моралистки?

– Это в будущем.

– Есть невеста? – испугалась я. Почему-то невесту мне жалко. Я не настолько цинична. Невесты похожи на белых пушистых котят, их невозможно обидеть.

– Ищу. – сказал Максим с намеком и игриво подмигнул. – Мустанг еще дик, но уже просится в загон.

– Ну, ну. – я усмехнулась. – Недолго осталось бродить по прериям.

– Думаешь? Как я тебе? – Максим зачем-то показал мне свои плечи, как будто по ним я должна оценить его брачный потенциал. – Не страшный, по твоему?

– Не страшный. И тут я не ехидничаю.

– Нравлюсь?

– Да.

Мне было и стыдно перед ним, и неловко за себя, за эту правду, которая вдруг разлилась между нами. Он как будто читает меня насквозь, и это невыносимо.

– 

Нальешь мне выпить?

– 

У меня есть такая примета: не нужно пить, если нервничаешь. Пить нужно только в веселом настроении.

Странный сценарий. Обычно женщину спаивают. Видимо, своим агрессивным поведением я уже успела зарекомендовать себя, как потенциально неблагоприятную собутыльницу. Одну из тех, за кого потом стыдно перед окружающими. Я никогда в жизни не пила ничего крепче вина и не напивалась, но была уверена, что если это произойдет, я буду вести себя именно так, чтобы другим за меня было стыдно. Максим был прав.

– Съездим завтра на рифы, поныряем? – предложил Максим. Я кивнула и отставила пустую тарелку.

– Ты знаешь, мне теперь не по себе. Ты прав, у меня стресс. Я здесь буду пять дней и все эти дни буду очень глупить. У тебя еще есть время этого избежать. А если останешься, то не обращай внимания на мои выходки. У меня сложный период.

– Так все плохо?

– Я тебе это сказала не потому, что мне нужно исповедоваться. Мне неловко за свое поведение. Мне показалось, что муж нанял тебя за мной следить. Он ведет себя странно – сначала прислал мне кошку и цветы, потом я вдруг выиграла путевку, ни с того ни с сего. Я не верю в такие вещи. А когда ты назвал меня по имени, я утвердилась в мысли, что это Миша меня таким образом решил проверить. Или подослал тебя соблазнить меня. И потом использовать измену для развода. Понимаешь?

Максим ответил не сразу.

– А когда ты узнала, что соблазняю я тебя не по его команде а из самодеятельности, ты сильно разочаровалась?

– Зачем эта информация?

– А я вот хочу знать! – Максим сдвинул брови. Больное какое-то любопытство. Я почувствовала себя так, словно прикоснулась к какой-то темной части его личности – и внезапно меня к нему потянуло еще больше. Я растерялась. Он не уютный покладистый тихоня. Он такой же, как я. Расколотый и не искренний. И то одно из него вырвется, то другое. Вот сейчас он не хочет просто секса. Он хочет влезть куда-то дальше. И меня к нему тянет.

– Давай вырулим обратно во что-нибудь веселое. Я не хочу заниматься психотерапией вместо флирта. Я не жертва. Мне плохо, но мне не нужен в твоем лице «жалетель». Я хочу отдохнуть, развеяться, а потом начать жить с чистого листа. Неприятно, что у нас разговор зашел в это русло. Все начиналось хорошо, но ты мне все еще нравишься, давай продолжим в том же духе.

Максим молча разлил остатки рома. Мы выпили, не чокаясь.

– Вы любили друг друга? – спросил он, упорно не желая абстрагироваться от темы моего брака. – Или может кто-то один любил? Ты его? Он тебя?

– Я еще раз прошу тебя…– процедила я беззлобно, но веско. – Закрыли тему.

– А давай-ка поговорим, и оставим это здесь, – Максим с пафосом ткнул указующим перстом в пустые рюмки.

И тут я поняла – он ревнует.

Да он напился.

– Я хочу знать, каким был твой брак. По любви или по расчету?

Он вдруг прервал сам себя.

– 

Так, я действительно лезу не туда, во всяком случае не вовремя. Прошу прощения, нарушил последовательность.

– Да все нормально.

– И все-таки хотя бы сейчас, будь выше этого.

– Я и так выше этого.

– Ты всегда будешь самой-самой. Что бы ни случилось. – сказал он, громко, начав активно жестикулировать. Он точно был пьян. Да и я тоже не отставала, судя по странным поворотам нашей беседы и тому, что меня все сильнее тянуло к нему. Это алкоголь меня размазал. Мне нельзя пить.

– А знаешь? Вот это меня и сгубило. Я всегда была «самой-самой». А

что толку? Кто я теперь? Ой, хватит обо мне. Расскажи лучше ты о себе. – я придвинулась к нему поближе.

– Не. Обо мне – вообще не вариант. Давай я расскажу тебе историю о любви… водяных клопов. – сказал Максим.

Я нервно рассмеялась. .

– Извращенец!

– Нет, это красиво, слушай. – перебил он меня и глаза его оживленно заблестели – Водяные клопы находят себе любовь, выбивая спинами по воде круги. Круги как радиоволны, помогают влюбленной паре найти друг друга. После того, как самка приходит к самцу, они спариваются. Выбираются на сушу, и дальше, внимание! – он задрал кверху палец – самец показывает самке место, куда она должна отложить яйца. Она откладывает яйца, при этом продолжая спариваться!

– Высокие отношения – я хохотала в голос.

– Что ты! Это прекрасно, это же природа. И потом, это… не просто эротично. Это точный расчет! – в голосе Максима я заподозрила восхищение. – Им важно, чтобы все яйца были оплодотворены. Жалко только, что самка потом погибает. А самец водяного клопа остается возле яиц, охраняя их и высиживая.

– Рыдая над фотографией убиенной самочки. – прокомментировала я, промокая прослезившиеся глаза салфеткой.

– После появления на свет клопиков папа еще какое-то время будет находиться рядом с ними, научит жить, там, пылесосить пляжик, мыть за собой ракушки, а потом, когда они станут самостоятельными, уплывет на поиски новых приключений. – Максим рассказывал так упоенно, что я поняла, что он действительно восхищен таким раскладом.

– Не забывая слать им гифки на праздники… – закончила я за него с

усмешкой – Вот она, природа ваша. История о том, что вы, самцы, изматываете своих бедных самок до смерти.

– А я вижу в этой истории беспрецедентную женскую и отцовскую любовь. – возразил Максим горячо. Глаза его горели, как у маньяка-энтомолога – Но ты права. Мы смотрим на мир из окошек половой принадлежности.

Я опять расхохоталась до слез, хоть на этот раз причины не было.

Из бара нас и других любителей романтики выманило солнце, которое окрасило облака и разлило оранжевую краску по всему горизонту. В маленьких

окошках отеля уже загорались огни. Море полыхало.

Мы дошли до берега и сели на песок. На пляже почти не было

людей. Волны докатывались до наших ног, мы трогали теплую воду

босыми ступнями и держались за руки.

– А почему ты здесь один? – спросила я, любуясь игрой красок на воде – Где твоя личная жизнь?

– Здесь. – ответил Максим и приобнял меня за талию. Я ткнула его в бок, чтобы не ерничал.

– А безотносительно?

– Основная личная жизнь: работа. Утром, днем и вечером живу только с ней.

– Ну и дурак. – сказала я с упреком. – Красивый молодой парень, а ведешь себя, как старик.

– Ты и вправду так считаешь? Я красивый? – спросил Максим и его щеки отразили закатные краски. Я вздохнула и пальцем ноги отодвинула дохлого крабика, которого волна положила к моей ступне.

– Знаешь же, что красивый. Живи на полную катушку. Прожигать юность и красоту глупо. – посоветовала я и физически ощутила, как собственные слова состарили меня лет на пятьдесят. Захотелось ныть и говорить какие-то фразы,

включая «с высоты своего возраста», «жизнь научила меня», «у тебя все

впереди» и проч. Я младше него на год.

Максим ковырял ногой отвергнутый мной трупик краба. То вдавливал его в песок, то вытаскивал. Не выдержав этого зрелища, я слегка пнула его по ноге, чтоб он прекратил. После этого мы замолчали.

– Пойдем? – спросила я, поднимаясь.

– Куда? – спросил Максим, ловко вскакивая на ноги.

– Ко мне.

«» «» «»

Мы вошли в мой номер и остановились у двери. Я прильнула к Максиму для поцелуя. Мягкие, незнакомые, сладкие губы одновременно и потянули к себе и вернули меня в реальность, поцелуй напомнил мне весь контекст происходящего. Я отстранилась и протрезвела от внутреннего противоречия.

Я взглянула в лицо Максима и поняла, что он это видит.

– Так… Проходи.

Я прошла первая. В гостиной моего номера красовался стеклянный

пол, практическое предназначение которого сначала было мне неясно.

Днем я опасливо его обходила. Теперь осторожно взошла в центр и сделала

пару осторожных па.

– 

Не провалится?

– 

Нет.

С наступлением вечера фокус был разгадан. Максим включил

лампу, на свет стали сплываться рыбки. Мы созерцали нашествие, стараясь не смотреть друг на друга. Максим, как оказалось, знал всех рыб по названиям.

– А это кто? – спросила я, тыча пальцем в красивую рыбу, которая выписывала круги в желтоватом свете.

– Мурена. – ответил Максим. – А вон там, помельче, стеклянная рыбка. А эта – ваха.

– Ты еще и умный! Это сексуально. – заметила я, опять становясь злой и вульгарной.

Максим обратил на меня лукавый взор:

– Когда ты смущаешься ты начинаешь дурить, – заметил он.

Я пожала плечами и спокойно парировала:

– Вообще, я пьяная. Я впервые в жизни пью весь день. Мне казалось, что трезвая, но только сейчас поняла, что я пьяная в кашу.

Уголки его губ слегка приподнялись.

– Хочу съесть эту кашу.

– Из топора – заметила я скептически, снова устремляя взгляд в пучину морскую. – Какая прелесть. Ну, так ешь. А зачем я тебя сюда позвала? Не на рыбок же смотреть. Кушайте не обляпайтесь, как говорится.

Я вызывающе посмотрела на него.

– 

Умеешь же ты обрубить все на корню. А не боишься проснуться утром с пустой кастрюлькой? – вкрадчиво продолжил Максим. – возьму и исчезну, забрав твое сердце, честь… Еще и кредит на тебя оформлю.

Я наигранно зевнула.

– Трясусь от страха. Не забудь захватить на память мои грязные трусики. Или на лбу мне что-нибудь напиши.

Максим нежно рассмеялся.

– Чудная.

Я тоже рассмеялась и перебралась к нему в кресло. Стало теснее,

душнее, но уютнее.

Мы еще раз поцеловались. И опять это было не вовремя – и для него, и для меня. Я поняла, что пока он на расстоянии, меня к нему тянет, но как только доходит до близости, у меня включается голова. И я ничего не ощущаю. Как выстрел случайно упавшего ружья в пустой комнате – никого не задело, никто не услышал.

Да, скорее всего, так у нас все и будет. Ну, хотя бы так. Он мне не противен. А с Мишей у меня было, оказывается, омерзение, которое я при этом считала за норму.

Я придвинулась к нему еще теснее, он крепче прижал меня к себе. Это не выглядело, как прелюдия. Он обнимает меня, как хорошего друга, который попал в беду. Именно таких объятий мне и не хватало, но именно из-за них весь сценарий холодной мести летел к чертям. Мне хотелось жалеть себя.

– Ты простишь мужа, если вернется? – спросил Максим.

От слова «муж» во мне натянулись струны раздражения.

– Максим, еще одна фраза о моем браке, и я попрошу тебя уйти.

– Извини.

Но он уже все испортил.

– Хороший был день. – сказала я многозначительно, но искренне и разомкнула объятья. .

– Прощаемся? – спросил Максим. Я кивнула.

– Только до завтра. Хочу спать. Аж сознание теряю.

– А как же горячий секс мести и ненависти? – Максим попытался съехидничать, но то ли он устал, то ли я, но номер не удался.

– Я, кажется, еще не пускала кругов спиной по воде. – заметила я равнодушно. – Хотя… завтра приходи. Займемся. Можем и сейчас, если тебе к спеху. Но сегодня я тебя разочарую… Да знаешь, я вообще тебя разочарую. Я поняла о себе, что я не сексуальна. Так хочется быть искушенной и страстной, это же все-таки половой контакт, как тут ударить в грязь лицом.

Максим взглянул на часы и тоже поднялся.

– Сексуальность дело наживное. Но сегодня у нас точно не выйдет. Ты деревянная и злая, как солдат Урфина Джюсса, и вряд ли я тебя сегодня расколдую, да и сам устал от всего этого – цинично, но здраво рассудил он. – Ну все мы с тобой успеем. Отдыхай и ни о чем плохом не думай.

– Я ни о чем не думаю, я замаскированная брюнетка. – усмехнулась я.

Он тоже рассмеялся.

– 

Да, я же еще забыл тебе посоветовать просто стать счастливой.

Максим поцеловал меня в щеку, попрощался и, напомнив, что зайдет завтра утром, ушел. Я подумала, что насовсем. У нас не получается поверхностной связи, мы сразу стали родными друг другу. И конечно же, всю мою внутреннюю тьму он почувствовал и понял, что у меня внутри. И он в это не полезет. Уже завтра найдет себе более легкую спутницу и будет делать вид, что не знаком со мной. И правильно. От меня за километр несет драмой. Я заражаю ей всю округу. Скоро даже рыбы под моим бунгало начнуть спрашивать себя, для чего они живут. Думать о несправедливом ходе бытия и гендерной несовместимости. Они нарожают таких же детей, их будут поедать туристы и весь этот райский островок заполонит атмосфера обиды друг к другу.

Мне нужно было сразу же ответить взаимностью толстошкурому тезке мужа. Он циничен и даже не ощутил бы злых флюидов тоски, не вынул бы их на свет, не зеркалил бы их от меня, как Максим.

Я приняла душ, легла на кровать и провалилась в мягкую бездонную черную

дыру.

«» «» «»

До полдника мы пробыли на коралловом рифе – Максим научил меня погружаться с маской. Под водой оказалось множество всякой живности, которая плавала, ползала и лопала друг друга. Наблюдать за ней было приятно и весело, и я как будто вернулась в далекие годы детства, когда жучки и паучки казались красивыми лишь потому, что были необычны.

Максим, хорошо знакомый с миром подводных глубин, то и дело сообщал название

какой-нибудь красочной рыбки, которая проплывала у моих колен. Встретилась нам и черепаха. Она была такой большой, что захотелось покататься на ее спине. Но Максим отговорил, предупредил, что для этого существа я могу стать смертельным пассажиром. Черепаха была прекрасна. Вздыхая, я поплавала вокруг нее, крепко ее обняла, поцеловала в панцирь и позволила ей уплыть в синие дали.

– А ты не брезгливая и не пугливая. На вид вся такая рафинированая штучка, а резвишься как дитя. – Заметил Максим.

– Я брезгливая к грязи. Но это же не грязь, а природа.

– По большому счету и грязь – это природа. Если посмотреть под микроскоп…

– Я тебя умоляю, не начинай…

Когда от погружений начало мутить, мы выбрались на берег и сидели, рассматривая свои сморщенные пальцы. Ветер быстро высушил мои волосы и, изредка притрагиваясь до них, я догадывалась, что сейчас похожа на ежика. Мне действительно после всего этого нужно будет увлажняться и восстанавливаться несколько недель. Нос и щеки пощипывало – я обгорела.

Максим зачем-то растопырил пальцы на ногах и шевелил ими, рассказывая о предыдущей поездке в эти места, о каких-то найденных им черепашьих яйцах, о звездопаде, о прочей неинтересной но красочной чуши.

Я любовалась им. В его компании мне было легко и тепло.

Когда мне было лет четырнадцать, я увидела в интернете красивое фото с влюбленной парой и стала мечтать о том, чтобы у меня появился возлюбленный, с которым бы мне было уютно и здорово. Меня охватила какая-то лихорадка: я рисовала нас, коллекционировала фото с влюбленными парами, слушала романтическую музыку. Я видела себя в каких-то уютных, нежных отношениях, и эта мечта грела мне сердце.

Но потом в семье начался кризис у старшей сестры. Кризис был связан с мальчиками. Дом наполнился конфликтами на тему того, как должны вести себя порядочные девочки. Мама, конечно же, обращала это к Лизе, но мне почему-то казалось, что это обращено и ко мне к моей забитой мечтами голове. Каждое слово из маминых нотаций о беспечных влюбленностях и куда они приводят девочек, залетало в мою душу и, кажется, воздействовало на меня больше, чем на Лизу, потому, что ее поведение от этого становилось все хуже, а вот я со стыда переключилась на учебу.

Но глядя сейчас на Максима, я вдруг поняла, что он полностью соответствует мечтам той моей версии, которая только начинала знакомиться с отношениями и еще была готова доверять. Куда эта версия делась потом?

К идее отношений я вернулась позже. Я тогда осознала, что женская судьба действительно делится очень четко: на жен и не жен. Есть такие, как мама, женщины, которые хорошо вышли замуж. И есть какие-то другие, и с ними не все в порядке. Есть уровень – “правильная”, чистоплотная женщина с домашними ценностями. И есть женщины уровнем пониже, у которых в жизни беспорядок во всем.

Я стала прагматично думать о хорошем, благополучном браке с таким.

Максим ощущался, как родной человек, с которым было пройдено несколько безвозвратно забытых прошлых жизней. Возможно, так сыграла забота, с которой он вошел в мою жизнь с самого начала. Его стройное тело танцовщика, от которого пахло солью моря, живые глаза, улыбка, все было «своим».

Максим случайно перехватил мой взгляд. Быстро провел пальцем по моему носу и спросил:

– Как выспалась?

– Прекрасно.

– Видела эротические сны? Местных мулатов во влажных фантазиях?

– Я пожалела, что выпроводила тебя. Можешь потешить чувство мужского достоинства.

– Даже так! Да ты верна мне, старуха. – проговорил Максим кряхтящим

голосом и расхохотался. Я лукаво посмотрела на него.

– Ну да, ты до сих пор единственный претендент на отмщение. Не могу я тут найти кого-то лучше.

– Кать, да забудь ты уже про отмщение. – сказал он вдруг абсолютно серьезно. – Я лично не могу так. У нас и безотносительно этого все хорошо, или мне это кажется?

– Вовсе не кажется. – ответила я, но почему-то напряглась изнутри.

– Ну вот. У нас все равно будет близость, мы же нравимся друг другу. Ты же видишь, как мы прекрасно подходим друг другу. Тебя ко мне тянет, меня к тебе, нам хорошо и легко. Я не хочу, чтобы между нами лежал еще какой-то мужик, которому ты мстишь. Тебе самой-то от этого не противно?

– А тебе не все равно? – искренне удивилась я.

– Не все равно. – ответил Максим заносчиво. И словно ударил меня брезгливой фразой, – Может быть тебе все равно, но лично я не приветствую половых контактов без обоюдного влечения и с таким… жалким контекстом. Не обижайся, пожалуйста!

Я медленно поднялась.

– Вот поэтому, – сказала я спокойно, но огорченно, – я не хотела, чтобы ты доставал меня вопросами о муже или о чем-либо еще. Какая вообще должна быть разница? Зачем ты все это выковыриваешь из меня? Если ты тут со мной сидишь, значит и тебе нужна близость, так неужели нельзя побыть милым, и не разводить этого всего?

– Ага, то есть, ты считаешь, что вот я такой сижу, жду когда мне обломится близость с тобой, притворяюсь миленьким, и вот это вот все? Ты так это видишь?

– Нет, конечно! – но я растерялась, потому, что я видела это именно так. Вернее, мне было удобнее так видеть.

– И чтобы получить этот секс я не должен разводить негатив, потому, что так вот мстить мужу со мной – это нормально?

– Ну да! Я женщина, ты мужчина. – огрызнулась я. – Зачем усложнять и лезть мне в душу, и притворяться семейным психологом и портить все? Ну нормально же все идет!

– Прекрасно! У нее все идет нормально! Я, значит, приглянулся тебе, просто как объект с членом, которого надо использовать, чтобы выкинуть из головы другой объект с членом? И должен сейчас позитивно и радостно на тебя напрыгнуть, так? Ты, вообще, так обо всех мужчинах думаешь, или это только я произвожу такое впечатление?

– Зачем так утрировать? – изумилась я его цинизму. – Не надо говорить гадости! Да, мне нужен мужчина. Да, в твоей компании мне комфортно… Было. Пока ты не начал все опошлять.

– Я называю вещи своими именами. Ты так спокойно подчеркиваешь то, что наши отношения это твое отмщение. Если бы ты не капала мне на мозги этим каждую минуту, я бы, наверное, даже послужил бы тебе в роли тропического фаллоимитатора. Но сейчас извини… И вообще, слушай, как ты меня довела! Второй день вместе, а ты уже меня вывела из себя.

Он жутко возмутился, это передалось и мне. Я встала. Голос мой дрожал:

– Так, все, остановились. Мы действительно не туда с тобой зарулили. Давай это… прямо сейчас разойдемся и все. Что я, здесь себе мужчину не найду?

– Ну, уж ты найдешь, дааа! – Максим театрально развел руками, словно охватывая ими пустынный островок. – При твоей-то жажде мести ты каждую черепаху тут ублажишь. Достойнейшее времяпровождение! И тебе самой приятно? Ты же не такая!

– Знаешь…

Я хотела ему сказать, что никто больше не будет указывать мне, какая я. Что для меня достойно, а что нет. И вообще, всем окружающим хотелось бы пожелать, чтобы они вели себя так достойно, как только могут, но в отношении меня засунули все свои лекции во все бреши своих чистых духовных тел.

Стоило мне лететь за несколько тысяч километров от мамы, Лизы и остальных, чтобы здесь выслушивать очередную нотацию о том, что я что-то делаю не так.

Но разговор уже был логически завершен. Я пошла по берегу, уходя как можно дальше от Максима. Но, отойдя от него шагов на двадцать, вспомнила, что мы находимся на маленьком безжизненном пятачке суши посреди бескрайних вод, и плыть нам назад все равно на одном катере. И если он уплывет сейчас один, мне придется остаться тут и питаться ракушками и дождевой водой. Поэтому я просто села подальше.

Была какая-то карикатурность в сочетании волшебного пейзажа, который выглядел радугой, разлившейся в синей лазури, и всей это кипящей грязью в моей душе.

– Запечешься сейчас окончательно, гордая ты птица! – крикнул презрительно Максим. – Поехали домой.

Максим подошел к катеру, который мы взяли напрокат и позвал меня взглядом, полным недовольства. Я оделась и села на заднее сиденье. Он завел мотор.

Я не была на него зла, мне просто не хотелось больше иметь с ним ничего общего. Все было так хорошо, но и он тоже заставил меня ощутить себя беззащитной и отвратительной. Странно выходит. Как только человек становится мне близким, он приобретает право на унижение меня. Акт заботы – акт унижения. Что-то идет не так.

Выходит, чтобы быть защищенной от этого, нужно просто ни с кем не сближаться. Печально все как-то.

Катер прибыл на место. Я сошла и, не глядя на Максима, направилась к себе.

– Катя! – позвал он, не вылезая на сушу.

Я оглянулась. Он грустно улыбался.

– Знаешь. Я понимаю, что ничего уже не будет, но ты извини меня. Безотносительно всей этой гадости, мы хорошо провели время. Приходи скорее в норму, пожалуйста. Я рядом. Спасибо за компанию. Все было прекрасно, пока я не начал.

– И тебе спасибо, – сказала я печально.

Он резко завел мотор и рванул куда-то в синюю бескрайность, не оглядываясь.

Я растерянно смотрела ему вслед. Странное чувство зашевелилось во

мне. Вроде бы виноват он, это он начал хамить и извращать мои слова. Но при этом я ощущаю себя причастной к этому. Как-будто я вижу ту поломку, которая спровоцировала его на это. Говорят, это иллюзия жертв абьюза: они чувствуют себя виноватыми за чужое агрессивное поведение. Но ведь он извинился, признал, что был не прав и отстранился от меня – и тут я увидела себя со стороны. Я четко увидела, что именно мне нужно в себе исправить, благодаря его словам.

Я действительно так к нему и отнеслась, как он и сказал: как к удобному персонажу для мести. Я не увидела в нем живого человека, не услышала его искренности. Даже когда я ощутила это родство, это стало для меня удобными условиями для того, чтобы развлечься, я не хотела сближаться с ним по-настоящему.

Я полна обиды, причем не только на Мишу, а вообще. Так я и буду теперь жить. Отравлять всех, кто хочет ко мне прикоснуться, своей затаенной обидой.

Вот ко мне приблизился хороший, открытый и искренний парень. Он хотел не только физической близости. Он хотел легкости и романтики. Он хотел душевно сближаться и заботиться, и хотел, чтобы я увидела его не как объект для мести, а как живого человека. Да, я сейчас на это не способна. Но он имеет право злиться.

Я вошла к себе, приняла душ и внезапно захотела есть. Нарезала ломтиками папайю и вышла на террасу. Легла на теплый шершавый шезлонг.

Всё было более чем красиво. Девушка менеджер не подвела, картинка с ее рабочего стола трансформировалась в реальность. Я попала в райский уголок забытья и растворилась в Матрице.

Бог создал Мальдивы для того, чтобы люди забывали. Даже грусть, купаясь в лазури этих вод, становилась красивой. Одиночество насыщалось пурпуром заката и превращалось в самодостаточность. Вот только правды о себе даже здесь нельзя скрыть.

Я не была собой. Сущность моя расколота на несколько женщин. Одна из них – мама. Фабрика для производства

образцовой жизни. Это она была светлой частью. Другая – неудавшаяся

жена Миши. Неудачный сотрудник маминого предприятия, оказавшийся

дилетантом. А третья – я. Всю жизнь молча наблюдающая за

тем, как эти две женщины во мне все что-то старались вместе, создавая

идеальные модели существования… Теперь их проект потерпел крах и

они готовы друг друга сгрызть. Наступило мое время, я сижу тут как ядовитое насекомое, источающее яд. Вся такая свободная в нравах, суждениях и выборе

а на самом деле просто хочу изрыгать в мир ненависть… и не знаю, кто я.

Что меня ждет по возвращению? Какие вопросы я начну себе задавать? А может мне тут остаться? Напроситься в уборщицы.

Время в раю истекает. Мне жаль этих уходящих мгновений,в месте, которое предназначено, чтоб не думать здесь о таких вещах.

Волны почти втянули в себя гаснущее солнце. Пальмы на берегу

почернели. От воды пошел минеральный аромат. Сердце стало

постепенно успокаиваться. Лапа, которая сжимала его все это время,

вдруг разжала когти.

Я встала, чтобы подойти ближе к воде и тут заметила на соседней

террасе Максима. Он сидел на самом краю, под фонарем, свесив ноги, и

смотрел в воду. Лицо его, освещенное желтым светом, казалось старым

и усталым.

Я помахала ему, он помахал в ответ. Мы грустно улыбнулись друг другу.

– Почему один? – спросила я.

– А ты? – парировал он.

– Это временно. Сейчас пойду искать мулатов. – сказала я с кокетливой усмешкой.

Он рассмеялся.

– Что смешного?

– Я не думал, что ты продолжишь меня провоцировать.

– Я?! Тебя?! – искренне изумилась я.

– Ага. Ты же хочешь меня задеть?

– Хм. – удивилась я, – И вправду.

– Да. И со мной этот трюк работает.

С ним невозможно врать. Ни себе, ни ему. Мы с самого начала стартовали от всего тяжелого, но правдивого.

Я тоже рассмеялась. Затем смерила расстояние от его террасы до

своей. Воды были относительно спокойны.

– Доплывешь? – спросила я.

Он спрыгнул в воду и доплыл до лестницы. Когда он поднялся, вода

стекала ручьями на дощатый пол. С мокрыми волосами, свисающими по

вискам, он вдруг стал очень похож на старого забытого товарища,

одного из тех, кого мы никогда не вспоминаем, но с кем связаны

теплые воспоминания.

– Ну, и?.. – спросил он растерянно и слегка заносчиво.

– Дело не в отмщении. – сказала я грустно. – Ты теплый и настоящий. А у меня внутри ни того ни другого. И мне сейчас этого не хватает.

– Я такой для тебя.

Это было так сентиментально, что мне даже захотелось заплакать.

Но я сделаю это позже, когда не будет рядом мужчины, который почему-

то ради меня хочет быть лучше, чем он есть на самом деле.

– Останься сегодня у меня. Я хочу спать в обнимку.

«» «» «»

Миша опять задержался, но теперь уже надолго. И снова не отвечал на звонки и сообщения. И не открывал мессенджер.

Нет, все не будет «как у всех». Я не позволю так к себе относиться. Я не затасканная домохозяйка в застиранном халате.

Он пришел домой к двенадцати, когда самые язвительные фразы уже были расфасованы и выложены на передний план. Одна, наиболее острая, оставлена на

контрольный выстрел.

– Мы разводимся. – выдохнул Миша, опередив меня. – Я ухожу.

Все заготовки рассыпались в прах. Рот мой пытался еще что-то вымолвить, но муж не давал шанса:

– Я много думал о том, почему у нас так происходит. – говорил он

взволнованно, – Это я виноват. Ты же была самой прекрасной девушкой на факультете. Дело даже не в красоте, хотя ты очень красивая. Но ты была необычная.

Остроумная, яркая, сильная. Ты писала стихи, шутила, устраивала мероприятия. Я сейчас тебя не узнаю, ты как жена из дурного кино. С тобой невозможно находиться в одной комнате, ты стала душной и скучной со всеми этими бытовыми финтифлюшками. С этим складыванием носков, с этим меню, с этим… пароочистителем.

Он зачем-то толкнул пароочиститель, который стоял рядом с ним.

– И больше всего меня угнетает то, что это я сделал тебя такой. И я сам себе не нравлюсь. И я понимаю, что я должен уйти ради тебя, ради нас. Мне следовало с самого начала это остановить, пока все не зашло слишком далеко. Это не нужно было начинать. Мы слишком далеко зашли с этой показухой.

Миша легкими, складными фразами аннулировал нашу совместную жизнь. Я глотала воздух, подбирая слова, а Миша торопливо добивал:

– У меня уже давно, фактически с самого начала нашего брака, есть другая женщина. Фух, я это сказал. Да, она есть давно. Она никогда не будет тебе ровней. Но она мне больше подходит. Я уничтожаю тебя, а на нее действую благотворно. Со мной ты

вянешь, а она – расцветает. Когда я занимаюсь с тобой сексом, я сам себе противен. Когда я занимаюсь сексом с ней, я становлюсь самим собой. Поверь, если бы было хоть немного по–другому, я никогда не позволил бы себе совершить подобное. Но только это спасает меня от полнейшей разрухи. Все эти месяцы я ощущаю себя грязным за то, что сплю с ней. Но на самом деле грязь – это когда я сплю с тобой. Катя, хватит. Я хочу спасти свою душу. И в первую очередь – твою.

Красивые и грамотные речи. То, за что я выбрала Мишу. Да, внешне он был не

просто красавчиком – великолепным мужчиной. Одним из тех, в кого влюбляются, не спросив имени. Статный,высокий, широкий в плечах, с глазами благородного оленя, с сильными руками, и с великолепным уровнем воспитания Миша мог покорить одной улыбкой. Но выбрала я его за красивые речи.

Потом речи затихли, и оказалось, что у него воняли ноги. Что он сильно потел во время секса, каждый раз заливая меня с ног до головы. И если бы я его любила, это бы заводило меня. Но мне это было отвратительно.

Он брился через день и его щетина по утрам сильно кололась. Когда он будил меня поцелуем для утреннего секса, у него пахло изо рта чем– то затхлым и, отворачиваясь от его губ и колющегося подбородка, я проводила аналогию, что мне в лицо тычут дохлым ежом. Меня тошнило. Своей большой лапой он

мял мне грудь так, что приходилось щипать его в ответ, чтоб хоть как-то

отомстить.

А еще у него был большой член. Шутки про то, что женщины падки на размер придумали и поддерживают те, кому не пробивали головкой матку. Хоть раз бы испытали эти ощущения, больше бы так не шутили. Я испытывала их ежедневно.

Каждый новый день начинался с моего отвратительного настроения. Каждый утренний душ был процедурой смывания с себя омерзения.

Я не учла этого, когда готовила себя к семейной жизни.

Но даже это не означало того, что Миша теперь должен встать и уйти. Да, во время близости мне было пусто, дискомфортно, больно в компании этого чужого и, будем честными, уже неинтересного… да будем честными уже до конца – противного мужчины.

Но мы были супругами, это означало «и в горе и в радости», мы должны до самой смерти оставаться рядом, независимо от того, хотим мы этого или нет. Мне было

тяжело, но я настраивалась только на это. Я вообще-то думала, что мы собираемся рожать детей.

А сейчас Миша уйдет, я останусь одинокой и брошенной. А это намного хуже, чем дохлый еж на лице по утрам. Как я буду жить? Что я скажу родным? Кем я буду? Из ухоженной, самодостаточной девушки, порядочной жены, потенциальной матери, я превращусь в отброс общества – разведенку.

Социальное положение для меня никогда не было пустым звуком. Я заботилась о том, что скажут люди. Гордилась тем, что выхожу замуж девственницей. А надо было попробовать с самого начала, что это такое, бежала бы от этого Миши, куда глаза глядят.

Я всегда гордилась тем, что я веду себя как разумная женщина, и, значит, со мной никогда не произойдет того, что происходит с неразумными. Меня не изнасилуют, потому, что я не хожу по сомнительным компаниям и не пью там, меня не оскорбят потому, что я не выгляжу и не веду себя как женщина, которых можно оскорблять, меня не бросит муж потому, что я идеальная жена, а таких не бросают.

И вот какую реальность я получила. От меня ушел муж. Это невозможно усвоить как случай, который произошел именно со мной.

Я не знаю, почему это произошло. Почему, пока тысячи подобных мне женщин благополучно вьют семейные гнезда, а я и в готовом скворечнике, который мне предоставили мои родители, не смогла ничего создать.

Миллионы женщин программируются на успешный брак, это базовая программа жизни.

Почему она у меня слетела, я так и не поняла.

Но если буквально сегодня утром я хотела разобраться, теперь мне уже неважно.

Можно, конечно, продолжать обвинять Мишу. Или маму. Или считать дефективной себя. Это по-своему упоительно, быть жертвой.

Но это почему-то меня больше не удовлетворяет.

Я больше не хочу считать себя жертвой. Я хочу понять свою ошибку и больше ее не повторять. А для этого придется перестать смотреть на себя глазами мамы или

общества.

Пришло мое время начать видеть себя. И принимать решения

самостоятельно.

И, честно говоря, мне скорее страшно, чем хорошо. Может, в смысле психологического развития и поисков себя это очень полезно, оказаться в такой ситуации. Но мне кажется, что глупостей я натворю больше, чем нужно. Мне страшно, но у меня нет другого выхода.