Камнеломка
Камнеломка
повесть
Глава первая
Теперь все кресла в салоне красоты заняты. Лида осматривается, неловко ерзая на сиденье.
– Вы уверены? – переспрашивает парикмахер. – Не жалко?
– Уверена. Не жалко.
Клацают ножницы, темная косичка падает на кафельный пол.
– А дальше как?
Она осторожно смотрит в зеркало.
– А я сама не знаю. Сделайте, как хотите. Только не совсем коротко, ладно?
Лида даже не узнала, сколько будет стоить стрижка. Просто увидела вывеску, вошла и с ходу спросила, есть ли свободный мастер. Нет, она не записывалась. Да, ей все равно к кому. Она смотрит в зеркало и надеется, что салон не слишком дорогой, – по крайней мере, внутри все выглядит очень просто. Хотя откуда ей знать, как долго сейчас все выглядеть? Лида в парикмахерских не была лет триста: в семье ее мужа признается только неслышная скромность. Длинные убранные волосы, неприметные серые кофточки… Кстати, если у нее еще останутся деньги после стрижки, она купит ту лазурную блузку, на которую смотрит со вторника.
Со вторника, а сегодня четверг. Утро началось с того, что она застряла в лифте, когда поднималась в офис, – Лида работала в маленьком турагентстве на верхнем этаже огромного торгового центра. Правда, лифт быстро поехал снова, но, пока он стоял между этажами, Лида успела посмотреть на себя в зеркале. Обычно она этого не делала. На что там смотреть-то? Тощая косичка да бурый свитер на пару размеров больше. А тут вдруг – несколько минут в лифте, где со всех сторон зеркала.
Тьфу, выхухоль облезлая.
Как будто ее и нет вовсе. Как неживая.
Когда лифт наконец тяжело вздрогнул и снова тронулся, Лида отвела глаза от зеркала и быстро взглянула на электронное табло в кабине. До начала рабочего дня было еще целых семь минут. Прекрасно, она даже не опоздала.
В рабочей почте среди горы спама и рассылок от разных гостиниц и авиакомпаний Лида увидела спецпредложение от авиакомпании «Эйр Балтик» – билеты Москва – Осло – Москва на самый конец марта, на ближайшие выходные. Всего-то шестьдесят евро – это уже туда-обратно, со всеми таксами и сборами.
Ох, зачем они ей это прислали?
Конец марта, ближайшие пятница, суббота и воскресенье, местный норвежский чемпионат по лыжным гонкам.
Да, без багажа, но зачем ей багаж на выходные? Да, пересадка в Риге, ну и что? Зато прилет ночью и вылет ночью. Значит, она успеет к утру доехать до Лиллехаммера, а на следующий день после последней гонки успеет из Лиллехаммера добраться до аэропорта. И на пятницу можно взять отгул, ей как раз должны за работу в праздники.
А если он не приедет?
Он. Лида посмеивалась над собой: в школе, когда одноклассницы с ума сходили от актеров и рок-звезд, она никогда ни по кому не страдала. Вот еще. А сейчас – солидная взрослая дама, и на тебе. Все началось несколько лет назад, когда Володя наконец позвал ее знакомиться с родителями. Лида так долго ждала этого, что вдруг растерялась. Стоял колючий февраль, у нее была или тонкая замшевая куртка, или белая шубка, которая досталась от старшей сестры. В куртке холодно. Шубка слишком хорошенькая. Лида не знала, что надеть, чтобы не явиться в приличную семью, как из колхоза, и не выглядеть так, словно три дня наряжалась.
Володин отец быстро ей кивнул и пошел к телевизору. Мать долго сверлила неуютным взглядом. И как припечатала с первой минуты – «вы, Лидия» – так и называла всегда только полным именем. На столе стоял чай и покупной пирог с покупным вареньем. Отец не отрывался от лыж в телевизоре, мать вела светскую беседу, экономно разливая заварку по чашкам:
– Чай… вот Чехов писал, что люди пьют чай, а в это время рушатся их судьбы. Вы, Лидия, знаете, кто такой Чехов?
– Мама! – не выдержал Володя.
Лида смотрела в телевизор, изо всех сил смотрела в телевизор, чтобы не сорваться. На экране лыжник шел в крутой затяжной подъем. Светлые всклокоченные вихры, легкая тонкая фигура, перекошенное лицо – упрямое, почти злое.
– Ну держись, совсем чуть-чуть осталось, – тихо сказала она.
– Лидия, вы с кем сейчас? Вы меня не слушаете?
– Лид, ты чего?
Позже Лида вместе с Володиной матерью, Риммой Борисовной, мыли посуду. Точнее, мыла Лида, мыла и старалась лишний раз не отворачиваться от раковины. Она чувствовала себя драной помоечной кошкой, словно ее приличная языковая спецшкола и элитный филологический факультет куда-то исчезли, а юбка из секонд-хенда и давно забытая детская комната милиции – вылезли на первый план. Но вот последняя тарелка была домыта, и прятаться стало некуда.
– Все, – Лида повернулась, стараясь улыбаться. Легко и открыто улыбаться.
– Пойдемте в комнату, Лидия, – Римма Борисовна открыла дверь. – Боже, как тут орет телевизор! Лыжи?!. Есть же прекрасный канал «Культура»! Лидия, вы любите канал «Культура»? Мы раньше каждый месяц ходили в театр. В Мариинку. Даже не знаю, как вам, Лидия, объяснить, что это значит для ленинградца… простите, упустила, вы откуда?
Лида молчала. Надо было отвлечься на что-то, отвлечься на что угодно, чтобы сдержаться и не нагрубить в ответ. Да хоть на эти дурацкие лыжи на экране. Показали бы еще раз того светленького лохматого парня – как он, доехал?
И его показали – уже после финиша, мельком. Лыжи в руках, мокрые вихры, веселая улыбка в камеру. Лида чуть не улыбнулась в ответ.
– …и сейчас кругом только торговля, хотя как же надо себя не уважать, чтобы торговать, например, в электричках шоколадками, или вот песни в метро по вагонам ходить петь… – говорила Римма Борисовна. Лида не расслышала начало фразы.
Какая славная улыбка у этого лыжника. Она вдруг, словно от этой улыбки, снова стала сама собой.
– Я тоже хожу, – повернулась Лида к Римме Борисовне. – С гитарой. На Филевской линии. Она открытая, там слышно лучше. Да, я из Выдропужска. Тверская область. Я думала, Володя вам рассказал.
Телевизор в доме Володиных родителей работал всегда. На всю катушку. Римма Борисовна кривилась, но Володин отец постоянно смотрел спортивные программы. Лида была у них уже третий или четвертый раз, но все никак не могла хоть чуточку освоиться. На экране сменялись каналы: футбол, бокс, новости, лыжи, футбол, бокс, лыжи. Краем глаза Лида вдруг увидела легкого быстрого лыжника – он чем-то неуловимо выделялся среди остальных, скользил так, словно зимний воздух и еловый лес расступались перед ним.
Она улыбнулась и выдохнула. Отчего-то Лиде стало все равно, как ее принимают в этом доме.
Володин отец потянулся за пультом, Лида испугалась, что сейчас он переключит канал.
– Я и не знала, что вы в лыжах разбираетесь, – осторожно начала она. – Володя как-то не рассказывал.
– Не разбираюсь, просто смотрю иногда. Ну, наших знаю. Не всех. Наши в синем.
– А в красном кто?
– Норвежцы, я их никого не знаю. Да там такие имена, захочешь – не запомнишь.
Но Лида уже не ответила – она начала прислушиваться к репортажу и к словам комментатора. Только бы сейчас не переключили канал. Кажется, ей удалось разобрать, как комментатор называет «ее» лыжника. Эскиль Хальворсен.
Вечером, вернувшись от Володиных родителей в маленькую комнатку, которую она снимала пополам с приятельницей, Лида стала рыться в интернете. Ведь если спортсмен выступает на международных соревнованиях – значит, он известный, и про него что-то должно быть в сети? Она забила в поисковик имя так, как расслышала, и нашла правильный вариант – как оно пишется латиницей. На сайте международной лыжной федерации была только дата рождения, несколько фотографий и результаты гонок. Лида нашла норвежскую поисковую систему и попробовала забить фамилию туда. Увидела множество разных материалов, статей, интервью, но понять на этом странном языке с перечеркнутыми буквами ничего не смогла.
Через два месяца, в апреле, она вышла замуж. Стояли первые теплые дни, на Лиде было не по погоде легкое платье с открытыми плечами и серебристые босоножки – и то, и другое осталось еще со школьного выпускного. Сразу после ЗАГСа и ресторана они с Володей укатили в свадебное путешествие. На целых три дня, в Ярославль и Кострому. Римма Борисовна настаивала, чтобы все было прилично – пышная белая фата и поездка на море – но Лида уперлась, неожиданно для себя уперлась и решила не брать ни копейки у Володиных родителей. Хотя ей очень хотелось кружевное платье, как у принцессы. Ведь всего раз в жизни. Но сейчас вместо моря она с Володей уехала в русскую северную провинцию – и ей было хорошо. Все три дня напролет они гуляли по старинным улицам и набережным Волги. Лида очень любила набережные.
На обратном пути в привокзальной книжной лавке она купила учебник норвежского языка, каким-то чудом завалявшийся на полке. И как только углядела!
Лыжи, правда, по телевизору уже не показывали. Наверное, сезон закончился. Лида проштудировала за лето учебник, освоилась с несколькими норвежскими сайтами и прочитала об Эскиле Хальворсене все, что сумела. Что-то понимала, а что-то угадывала по смыслу.
Все это было много лет назад – а сейчас Лида сидит в кресле парикмахера, смотрит в зеркало и еле сдерживает улыбку. Ей непривычно видеть себя без косы. Она давно хотела отрезать волосы, оставить короткие, чуть ниже плеч, только вот Володя был против. Он и сейчас против, но Лида вспоминает мальчишескую улыбку Хальворсена – и делает, как ей самой нравится.
Распечатанный электронный билет до Осло лежит в сумке, Лида хочет его достать, развернуть и перечитать. Или просто еще раз подержать в руках. Прямо тут, в парикмахерском кресле.
– Челку делать?
Меняться так меняться.
– Да.
Она снова смотрит в зеркало. Надо же, у нее вьются волосы, она и забыла.
Распечатка билета – словно раскаленная, Лида ее чувствует сквозь толстую кожу сумки и папки с документами.
А если он не приедет?
Ну и бог бы тогда с шестьюдесятью евро. И вообще интересно. Она никогда еще не была на соревнованиях. Столько лет смотрит по телевизору, жадно читает чужие рассказы, и все никак не соберется поехать. А ведь Хальворсен в любой момент может уйти. Ему уже за сорок, это много для лыжных гонок, очень много. Тогда, в год ее свадьбы, он был зеленым мальчишкой, только из юниоров. Потом стал суперзвездой, и почти пятнадцать лет все говорили, что он убивает лыжный спорт – скучно смотреть, все равно он выиграет. А в последние годы каждый сезон дается все труднее. Этот, нынешний, – совсем тяжело.
– Укладку сделать?
– Нет, спасибо, просто посушите.
Стрижка оказывается даже дешевле, чем Лида рассчитывала. Хватит и на лазурную блузку, и еще на что-нибудь. Лучше не тратить, оставить на поездку в Норвегию, – но Лида не может остановиться. Она так давно ничего себе не покупала. На остаток денег она выбирает помаду и тушь. Польские, дешевые и, наверное, не самого лучшего качества. Но Лида не помнит, какими должны быть помада и тушь.
Она переодевается в примерочной, там же перед зеркалом неловко красит ресницы, чуть проходится по губам помадой. Еще бы несколько килограммов долой.
Прямо в торговом центре Лида выкидывает бурый свитер.
По дороге домой она осторожно просматривает норвежские спортивные новости. Осторожно, не понимая сама, чего боится: прочитать, что он приедет, или прочитать, что не приедет? Короткое свежее интервью – скорее, не интервью даже, а вежливое «да отстаньте вы» журналистам. Нет, в этом сезоне совсем ничего не получилось. Да, он будет разбираться, в чем дело, и попробует лучше выступить в следующем. И ни слова про местный чемпионат. Наверное, если б не собирался – как-то бы сказал. Хотя кто его знает.
– Лидия? – свекровь, открывшая дверь, поджимает губы, словно увидела насекомое. – Вы что с собой сделали?
– Лид, ты чего, вообще? – пугается муж. – Хотя… а тебе хорошо!
Римма Борисовна бросает на Володю огненный взгляд.
– Вот только не начинайте, – отрубает Лида. – Мне некогда, у меня самолет через три часа.
Она влетает в комнату и останавливается в растерянности. Что она наделала? Может, никуда не ехать?
– Ты серьезно? – муж входит в комнату следом за ней, закрывает дверь.
Лида достает из-под дивана старый рюкзак. Страшный, потрепанный, но удобный.
– Да. Володь, так получилось. Билеты со скидкой, очень дешево. Виза у меня еще с командировки осталась.
– А там ты на что собираешься жить?
Лида замирает. Она как раз начала потихоньку копить, твердо решив, что в следующем сезоне поедет на лыжные соревнования и увидит Хальворсена вживую, а не по телевизору. Но кто же знал, что подвернутся такие дешевые билеты и что она внезапно сорвется в конце этого сезона. У нее еще ничего не накоплено, почти ничего.
– Разберусь, – улыбается она. – Подумаешь, пара дней.
На койку в хостеле должно хватить. И на то, чтобы доехать от Осло до Лиллехаммера. Немного еды можно взять с собой, чтобы не покупать по норвежским ценам. А вообще выходные можно перетерпеть и без еды – кто там сегодня думал, что надо сбросить несколько килограммов?
– Отвезешь меня в Шереметьево? – спрашивает она и тут же жалеет. Лучше такси. Такси она потянет, а вот рассказывать, объяснять, обсуждать что-то с Володей по пути ей сейчас совсем не хочется.
– Я уже в гараж отогнал, ты ж видела, что у подъезда машины нет.
– Не заметила.
– При мысли о своем лыжнике вообще по сторонам не смотришь?
– Хорошо, такси вызову.
В такси Лида наконец выдыхает. Хорошо, что ехать до аэропорта недолго, и самолет уже скоро – все впритык, времени подумать у нее совсем нет. А то бы она точно струсила и развернулась. Как она там будет добираться? А если потребуют кучу броней и подтверждений на паспортном контроле? А если первый самолет опоздает, и она застрянет в Риге? А если Хальворсен не приедет?
Уже в самолете, пока все рассаживаются, она достает телефон и, прежде чем перевести его в авиарежим, быстро просматривает новости. Старт-листы на завтрашнюю гонку, командный спринт, уже выложены. Лида видит ссылку на эти старт-листы, но боится по ней кликнуть – вдруг там не окажется Хальворсена? Вдруг он не приедет? А она уже сидит в самолете пристегнутая.
Вдоль прохода идет стюардесса, проверяя, у всех ли убраны столики, защелкнуты ремни и выключены телефоны. Лида должна успеть посмотреть старт-лист. Почему эта ссылка так долго открывается? Сама виновата, зачем тянула?
Наконец список открыт. Хальворсен побежит завтрашнюю гонку в паре с Арне Люндом, своим самым принципиальным соперником в сборной в последние годы. Стюардесса просит выключить телефон, Лида кивает, выключает и откидывается на спинку, показывая, что ремень у нее застегнут.
Значит, он все-таки приехал и собирается бороться, хотя сил, судя по всему сезону, у него совсем нет.
Если самолеты не подведут, она к раннему утру будет в Осло. Багаж ей получать не надо, паспортного контроля в Осло тоже не будет – Лида пройдет его в Риге. Схему аэропорта она выучила и даже распечатала. На первый поезд в Лиллехаммер должна успеть. И тогда она приедет на стадион заранее, еще до гонки. Наверное, там ходит автобус, или можно будет попробовать поймать машину. Мысль о такси по норвежским ценам Лида отмела сразу. Какое такси, у нее на еду денег нет.
Все должно сложиться. Она столько лет мечтала увидеть Хальворсена живьем, что это наконец должно сбыться.
Лида приезжает рано, задолго до старта. Так боялась не успеть, что уже за два с лишним часа до гонки была на стадионе. Еще и не рассвело толком. Ни спортсменов, ни зрителей пока нет, но жизнь уже начинает проявляться: смазчики откатывают лыжи, телевизионщики готовят аппаратуру, рабочие прямо по снегу какой-то краской рисуют яркую финишную черту. На подъезде к стадиону стоит здоровенная фура, которую Лида много раз видела по телевизору, – она знает, что в такой фуре готовят лыжи.
Начинают подтягиваться спортсмены. Сначала приезжают совсем юные и неизвестные, – даже Лида, постоянно читающая новости о норвежских лыжных гонках, их не знает. Потом появляется и первая сборная. Лида во все глаза смотрит на людей, которых видела только по телевизору. Настоящий живой Пер Норхейм! Настоящая живая Стине Бакке! А что она так рано тут делает, ведь женская гонка только после мужской? Наверное, приехала поддержать младшего брата, который пока в юниорской команде.
Зрителей почти нет, Лида удивляется: по телевизору она видела, какие толпы собираются на стадионах на Кубке мира. Но, похоже, местный норвежский чемпионат мало кому интересен.
На парковку въезжает потрепанный микроавтобус с логотипами лыжной федерации, останавливается совсем рядом, – и у Лиды перехватывает дыхание. На пассажирском месте – Арне Люнд, за рулем – Эскиль Хальворсен. Словно по команде, оба лыжника синхронно выпрыгивают из машины.
Она во все глаза смотрит на Хальворсена. Понимает, что нельзя так смотреть, но смотрит. В конце концов, он давным-давно привык к поклонницам, так что ничего страшного. У Лиды яркая розовая куртка и розовая шапка, народу на парковке почти нет, и она бросается в глаза. И Люнд, и Хальворсен быстро ей улыбаются и поднимаются в фуру к смазчикам.
Лида переводит дыхание. Он совсем такой же, как на экране, и совсем не такой. Стройный, узкокостный, широкоплечий, с четкими чистыми движениями, словно со сжатой пружиной внутри. Легкая щетина, заспанные глаза, светло-русые вихры из-под шапки – это все, что Лида успевает заметить за те несколько секунд, что Люнд с Хальворсеном идут от парковки к фуре.
Дверца фуры открывается, и на приставной лесенке снова появляются Люнд и Хальворсен, оба уже с лыжами в руках. Они направляются к стадиону, и Лида, подумав, на некотором расстоянии идет за ними. Можно было бы и ближе, можно было бы даже пожелать удачи, но ей неловко.
Перед самым входом на стадион лыжников окликает молодая женщина из пресс-зоны:
– Привет, парни! Настроены на победу?
– Иселин, – улыбается в ответ Люнд. И добавляет что-то еще, но Лида не понимает: они далековато, слышно не очень хорошо, да к тому же Люнд говорит на каком-то сложном диалекте. Она и интервью-то его, выложенные в интернете, понимает через слово. Впрочем, не очень-то и хотелось.
А вот Хальворсена она разбирает отлично. У него тоже диалект, но Лида смотрела столько интервью и передач с ним, что уже привыкла и выучила все его интонации.
– Иселин, ты же знаешь, никаких комментариев перед стартом.
– От тебя и после не дождешься, – смеется женщина.
На ней, несмотря на весеннюю грязь и слякоть, белоснежные джинсы, белая водолазка и белые сапоги – без единого пятнышка. На шее болтается карточка аккредитации. Сверху накинута блестящая серебристая куртка, по плечам рассыпается лавина смоляных кудрей.
Арне Люнд выразительно кивает в сторону стадиона.
– Иди, я сейчас догоню, – отмахивается Эскиль и снова обращается к девушке в белом: – Вот черт. Я же тебе обещал.
– Да.
– В воскресенье, после последней гонки?
– В воскресенье сезон закончится. И твое интервью будет даром никому не нужно. Сегодня.
– Хорошо. Двадцать минут.
– Я уложусь.
– Не сомневаюсь, – усмехается он. – И будешь безжалостна, как обычно.
Девушка вдруг вскидывает голову, черная волнистая грива взлетает и снова падает на плечи:
– Хальворсен, ты лучший в мире. Какая еще жалость?
Больше всего Лида боится быть навязчивой и назойливой фанаткой, тем более что Эскиль явно уже понял: заледеневшая до полусмерти девушка в розовой куртке и розовой шапке – именно его поклонница. Наверное, не надо на него смотреть такими глазами, но Лида ничего не может с собой поделать и неотрывно смотрит.
Люнд и Хальворсен становятся третьими. Каждый раз Люнд выигрывает свой этап, и каждый раз Эскиль, получив эстафету, проигрывает нескольким гонщикам – и передает четвертым-пятым. Хорошо, что финишировать должен Люнд.
Последний кусок перед сменой у Эскиля получается даже хуже предыдущих. Лида видит, что сил у него совсем нет. Краем глаза замечает, как напряженно ходит из угла в угол микст-зоны черноволосая журналистка в белом. Наконец Хальворсен, едва коснувшись напарника, валится в снег, а Арне Люнд улетает на заключительный этап – и, получив эстафету шестым или седьмым, финиширует третьим.
Призеров награждают детишки из местной спортшколы: женщин – мальчики, мужчин – девочки. Три белокурых пацана лет шести-семи тянут спички, разыгрывая, кто кому будет вручать цветы и подарки. Лида пристраивается в стороне, чтобы не мешать детям и спортсменам. Рядом с ней встает норвежская семейка с малышами, Лида чуть-чуть с ними разговорилась во время гонки. Они из того же предместья Тронхейма, что и Хальворсен, и приехали поддержать его и поболеть за него по-соседски.
Болельщиков совсем мало, но Лиде это даже нравится: нет толпы, никто не мешает стоять и любоваться, – и она стоит и любуется. Черт, черт, не надо так пялиться, смотри куда-нибудь в сторону, дура.
Эскиль перехватывает ее взгляд и подмигивает с пьедестала. Вот черт.
Мальчишки вручили призы лыжницам, теперь пора награждать мужчин, а девочки-школьницы тянут жребий. Одна из девчушек чуть ли не бросается в слезы: ей выпало награждать победителей, а она хотела дарить цветы Хальворсену. Лида не очень хорошо разбирает быструю речь на слух, но понимает, что девочку утешают. Мол, ну что ты, победители– это гораздо круче, чем какое-то там третье место.
– Зато вон тот – самый красивый! – рыдает девочка, указывая на Эскиля.
Хальворсен на своей третьей ступеньке пьедестала чуть не складывается пополам от смеха. Другая школьница, как раз та, которой досталось вручать призы за бронзу, оборачивается к плачущей девочке через плечо и показывает ей язык. Наконец лыжников награждают. Эскиль, чуть наклонившись, легко подхватывает на руки заплаканную малышку. Пожилая дама рядом судорожно хватается за фотоаппарат. Наверное, бабушка.
Хальворсен осторожно спрыгивает со ступеньки и идет к зрителям, умудряясь при этом в одной руке держать нескрепленные лыжи, палки и наградной букет, а в другой – пакет с подарками от организаторов и девочку. Потом ставит малышку на снег, отдает ей букет и разворачивается к выходу со стадиона.
– Пойдем, – кто-то тянет Лиду за рукав. А, это его соседи, из пригорода Тронхейма.
– Что?
– Пойдем, мы вас познакомим.
– Вы что?! Не надо, он же устал после гонки, и вообще…
– Пойдем-пойдем, ему будет приятно, что аж из России болельщики приехали. Эскиль, постой, есть минутка?
– Ммммм? – Хальворсен оборачивается к землякам. – Ой, вы тут? Здорово!
Он уже не такой зеленый, как сразу после финиша. Стоит, улыбается, в серых глазах пляшут черти.
– Вот тут за тебя аж из России болеют, – Лиду подталкивают в спину, она понимает, что надо что-то сказать, и теряется – что?
Сказать, что он самый лучший и что такого другого нет? Но он это слышал сто тысяч раз. Даже больше.
– Херр Хальворсен… – осторожно выдыхает Лида.
– Эскиль, – он протягивает руку. – Nice to meet you. From Russia, really?
– Да она говорит по-норвежски, – смеется сзади сосед и, прежде чем она успевает его остановить, продолжает, – из-за тебя специально выучила!
Лида чувствует, что становится одного цвета со своей курткой и шапкой.
Нет, пожалуй, даже ярче.
Глава вторая
Черти в глазах Хальворсена прыгают все резвее.
– По-норвежски? Да ладно? Что, правда, что ли?
– Правда, – смущенно кивает Лида. Надо ему что-то сказать, но что? – Херр Хальворсен…
– Эскиль.
– Эскиль, я… я просто хотела сказать спасибо. За все-все, за каждую гонку… – Лида чувствует, что ее заносит куда-то в патетику, но не может остановиться и не знает, что она вообще должна сказать.
Что можно сказать человеку, который видел не одну тысячу восхищенных поклонниц? И даже не один десяток тысяч. Она растерянно улыбается – в разговорной норвежской речи практически нет обращения на вы, и Лиде неловко сразу обращаться к мировой звезде на ты. Неловко, но приятно.
– Я очень за тебя болею…
– Я знаю, – смеется он.
Лида замечает, что он старается говорить медленнее и четче, чем обычно.
– Откуда?!
– Ммммм… ну я не слепой.
– Удачи тебе завтра, – Лида, совершенно растерянная, не хочет его задерживать после гонки, хотя Хальворсен давно уже и закатался, и переоделся, и награждение уже прошло.
– Спасибо!
В хостеле есть вай-фай, и вечером Лида, устроившись на диване на общей гостевой кухне, наконец-то проверяет все сообщения и почту. «Ты там как?» – пишет муж. Ей хочется ответить, что прекрасно. Что ее норвежский, за который она так переживала, оказался вполне боеспособным. Ее все понимают, она почти всех понимает. Что это лучшая поездка. Что ей, конечно, очень повезло: на Кубке мира в разгар зимы фанатов полно, к спортсменам и близко не подойти. А тут зрителей почти нет, а этому замечательному лыжнику после неудачного сезона очень-очень нужны поклонники. Что это был лучший день в ее жизни, а впереди еще две гонки, и Эскиль собирается их обе бежать, он ей сам сказал! Нет, наверное, Володе лучше написать не «Эскиль», а «Хальворсен». А лучше ничего не писать.
«Нормально» – отвечает Лида. «Встретишь меня?»
Окно гостевой кухни выходит прямо на железнодорожную станцию. Лида слышит шум поезда, поднимает голову, смотрит на огни за стеклом. Вечер пятницы. Она сорвалась в дорогу вчера, в четверг, чуть-чуть умудрилась поспать в самолете от Москвы до Риги, еще чуть-чуть – в поезде из Осло до Лиллехаммера. Она должна сейчас валиться с ног, но ничего подобного – сна ни в одном глазу. Хочется на простор, на улицу. Лида набрасывает куртку, кидает в карман телефон, спускается вниз и топает куда попало: сначала вдоль железнодорожных путей, потом – по асфальтовой дорожке, которая выводит к мосту через озеро. Мост длинный, на другом берегу светятся окна невысоких домов. Лида выходит на мост и, дойдя до середины, замирает. Внизу – озеро, еще покрытое льдом. С обеих сторон горят огни, с одной даже виден лыжный трамплин. Наверху – чистое небо, на котором сияет яркий и четкий, как из учебника астрономии, ковш Большой Медведицы.
Если бы не Хальворсен – у нее не было бы сейчас ни этой бездонной черной воды внизу, ни Большой Медведицы, ни сверкающих огней маленького городка с обеих сторон.
Надо все-таки выдохнуть, успокоиться и лечь. А то у нее завтра будут синяки под глазами. «Лебедева, ты хочешь, чтобы Эскиль видел тебя с синяками под глазами?» – сама себя спрашивает Лида и направляется к хостелу. Забрать с кухни рюкзак, пойти в спальню, принять наконец душ и лечь.
Едва поймав вай-фай, телефон начинает вибрировать. «Лидусь, возьми лучше такси. И тебе проще, и мне среди ночи не тащиться. Кинуть тебе денег на карту?»
На кухне никого нет. Все, чашка кофе – и спать.
«Нет, спасибо, не надо» – отвечает она. И потом все-таки добавляет, не сдержавшись: «Слушай, мы столько лет женаты. Можно было запомнить, что я терпеть не могу, когда меня называют Лидусей?»
Зрителей на стадионе сегодня куда больше – суббота, выходной. И классика, а норвежцы любят классику и разделки. Вчера было тихо, а сегодня играет музыка, на парковке не протолкнуться, и около входа появился даже передвижной ларек с сосисками, вафлями и кофе. А вчера его не было.
Начинают подъезжать спортсмены. Ей очень хочется увидеть перед стартом Хальворсена. Хотя бы мельком. Нет, конечно, она не будет его отвлекать, – сейчас он настраивается на гонку. Просто увидеть. С утра она успела только прочитать его вчерашнее интервью. Хорошее. Прямые вопросы, прямые и открытые ответы. Молодец эта Иселин Иверсен с канала НРК, Лида теперь ее вспомнила. В кадре она бывает редко, хотя любая другая с такой внешностью, наверное, только и рвалась бы в телевизор. Зато отличных статей у Иверсен выходит много, Лида и раньше читала ее материалы.
– Эй, ты, привет!
Другого Лида убила бы за такой оклик. Да нет, просто не среагировала бы.
– Привет, – она оборачивается и расцветает.
Конечно, он не запомнил ее имени. Сколько у него сумасшедших поклонниц? Счет наверняка не на тысячи, а на десятки тысяч.
– Удачи тебе сегодня, – улыбается она.
– Спасибо. Я постараюсь. Вчера было тяжело.
– Я видела, – кивает Лида. – Держись.
Похоже, она перегнула палку, – Хальворсен, не ответив, разворачивается и направляется к стадиону. Ну да. Кто она вообще, чтобы так говорить?
Лида идет к зрительским местам. Народу хоть и больше вчерашнего, но вполне можно встать так, чтобы было видно и круг по стадиону, и табло с отсечками, и длинный подъем, который начинается ближе к лесу.
Эскиль стартует одним из последних. Зло рвется вперед с первых же метров, стремительно взлетает на горку и скрывается в лесу. На табло над стадионом горят результаты уже финишировавших. На верхней строчке пока кто-то, кого Лида не знает, – здесь ведь не только первая сборная, а вся Норвегия, со всеми ее бесчисленными лыжными спортклубами. На втором месте – Пер Норхейм.
Других отсечек на табло нет – только время на финише. Стадионный комментатор рассказывает о ходе гонки, но рядом играет музыка, соседи шумно болеют за всех проезжающих мимо, и комментатора слышно плохо. Лида ждет появления Хальворсена на стадионе. Сколько ему понадобится на первый пятикилометровый круг? Двенадцать минут, тринадцать? Зрители начинают шуметь – но нет, они не ждут Хальворсена, просто на финиш едет Арне Люнд. Он размашисто пересекает красную черту, и строчка с его фамилией становится на табло первой, сдвигая остальные вниз.
А Эскиль, похоже, едет так плохо, что комментатору уже не интересен.
– Люнд-то красавец какой! – случайный сосед по стадиону, норвежец в классическом национальном свитере, бурно делится с Лидой впечатлениями. – Разорвал всех! И Норхейм молодец. Тройку уже точно никто не сдвинет! Хальворсену давно пора уходить и не занимать место в команде.
Лида выдыхает.
Не отвечать, не обращать внимания.
– Чье место? – оборачивается она.
Черт, надо же было молчать!
– Что?
– Чье место Эскиль… то есть Хальворсен… занимает в вашей сборной?
– Да полно талантливой молодежи!
– В чем проблема? Пусть будут лучше него, отбираются, выигрывают. Как тот же Норхейм.
– Да куда им пробиться, если он не уходит?
– Ну, раз не могут пробиться, – значит, до свидания. Конкретных имен непробившихся, как я понимаю, ты назвать не можешь?
– Эй, не злись.
– Я не злюсь, – неловко врет Лида. – Просто он честно на свое место отобрался. И не заслужил такого. Чтобы о нем так… да ну, – отворачивается она.
– Да я раньше сам за него болел! Юнас, – представляется собеседник.
– Лидия.
– Из Польши?
У нее, оказывается, резкий славянский акцент. За эти два дня уже несколько человек спросили, не из Польши ли она.
– Нет, из России. Из-под Твери… а, ну проще считать, что из Москвы.
– А я из Тромсё. Это на севере.
– Я знаю, где Тромсё.
– Живешь здесь? Давно?
– Нет. Просто на три гонки приехала.
– Специально на гонки? – переспрашивает Юнас. – Из России? Тут же нет русских лыжников.
– Я в курсе, что это чемпионат Норвегии.
– Ты хорошо по-норвежски говоришь.
– Спасибо.
– Бойфренд – норвежец? Или замужем здесь?
– Нет. Здесь не замужем.
– О, пойдем ближе к награждению, – переключается Юнас.
Лида смотрит на табло, надеясь все-таки увидеть там нужную строчку. Когда Эскиль после первого круга проезжал по стадиону, он смотрелся вполне неплохо. После второго было заметно, что начал уставать, но выглядел все равно сносно. В последние годы бывало и куда хуже.
Наконец он приезжает на финиш и, сняв палки, швыряет их на снег так, что Лиде кажется, сейчас пойдет взрывная волна. Злится на себя. Ну еще бы. Он девятый. Ладно проиграть Люнду и Норхейму. Но не пойми каким ребятам из местечковых спортклубов?
– Пойдем, пойдем поближе! – тянет ее Юнас. – Сейчас награждение будет.
Он, спросив взглядом разрешения, берет Лидин здоровенный рюкзак и перетаскивает его чуть ближе к фанерному пьедесталу. На ступеньках от руки краской написаны цифры 1, 2 и 3. На небольшой площадке вокруг пьедестала, как вчера, толпятся малыши-спортшкольники, которые будут вручать цветы и подарки первой десятке и вешать медали на шею призерам.
Через несколько минут церемония начинается. Зрителей не так и много – большинство после финиша потянулись сразу к выходу, на награждение остались далеко не все.
Лида смотрит на Хальворсена – тот, похоже, уже успокоился и перестал на себя злиться. В серых глазах снова пляшут черти. Он, заметив ярко-розовую куртку, прицельно кидает Лиде в руки наградной букет и, подхватив лыжи с палками, разворачивается к выходу.
Лида пытается помахать вслед рукой, но Хальворсен на нее уже не смотрит.
– Ух ты, – Юнас поглядывает на букет. – Он прямо как знал, что ты за него так заступалась.
– Ага, у нас астральная связь.
***
Краем глаза она замечает свое отражение в зеркале. Никогда в жизни она себе не нравилась так, как сейчас.
Легкая, весенняя, искристая, в яркой лазурной блузке и с новой стрижкой. Надо же, оказывается, у нее темно-каштановые волосы, а она-то столько лет считала, что бурые. Лида еще раз украдкой смотрит на себя в зеркало, потом снова утыкается в бланк анкеты.
– Володь, я фамилию твою оставлю, а?
– Чего это? – Володя отрывается от телефона.
– Тебе что, жалко? Паспорт, загранпаспорт, права, диплом – вот представь, мне это все менять?
– Оставляй, мне-то что.
– Тогда все, – Лида отодвигает наполовину заполненный бланк. – Держи, теперь твоя часть.
Пока Володя возится с анкетой, Лида на коленках раскрывает ноутбук. Она успеет ответить на пару писем от туристов. Ну хотя бы на одно. Если решила дальше идти одна – надо больше работать, и даже эти несколько минут не должны пропадать. Ничего, она прорвется.
Но не работается. Мысли возвращаются к прошедшим выходным.
***
После финиша воскресной гонки Лида дожидается Хальворсена. Просто сказать спасибо и попрощаться. Она посмотрит на него и поймет, наверняка поймет, стоит ли пытаться что-то сказать, или лучше просто кивнуть ему и уйти.
Зрители расходятся, на парковке становится все свободнее и свободнее, но темно-синяя БМВ Хальворсена еще тут. Значит, он пока на стадионе. Сегодня с утра он прикатил не на микроавтобусе лыжной федерации, а на своей машине. Может быть, собирается куда-то уехать сразу после гонки. Все уже, конец местного чемпионата, последняя гонка сезона.
Рядом с Лидой стоит молодой парень. Помладше нее, наверное. На груди – аккредитация, хотя на прессу он не похож. Он явно ждет кого-то из спортсменов – Лида за эти три дня научилась распознавать персональных болельщиков. Парень волнуется, видно, боится пропустить своего лыжника.
– Прошу прощения, – обращается он к Лиде, – Стине Бакке еще не уехала?
Он говорит по-норвежски примерно так, как и сама Лида, – медленнее и отчетливей норвежцев. Но она его прекрасно понимает.
– Я не видела. Но только что тут был ее брат, он на сером фургончике, вон, – кивает она в сторону. – Может быть, и Стине с ним.
– О, ты тоже не норвежка, – радуется парень. – Я Томми, из Франкфурта.
– Лидия. Из Москвы.
Она уже поняла, что объяснять про «из-под Твери» нет смысла. Тем более она и правда давно живет в Москве.
– У меня свой сайт про лыжные гонки, – с ходу начинает Томми, показывая ей аккредитацию. – Сам пишу, сам фотографии делаю, сам выкладываю. Сейчас раскручиваюсь, чтобы больше народу заходило. Это важно. Сейчас дам тебе ссылку.
– Я не понимаю по-немецки, – улыбается Лида.
– Я и англоязычную версию делаю. Все сам.
– А про что пишешь? – спрашивает она. Скорее из вежливости.
– Про все. Про то, что больше посетителей привлечет. Норхейм подрезал Петра Быкова на повороте и проехал по его лыжам, они второй день друг от друга отворачиваются. У Хальворсена новая девушка из шведской биатлонной юниорской сборной, Йенни Линдблум. Братьев Дюм не пустили в ночной клуб в Лиллехаммере, потому что рыжий – несовершеннолетний. Вот визитка с адресом, заходи! – Томми впихивает ей в руку клочок картона. – Я болею за Стине Бакке. Ой, вон Стине! – он бросается к высокой белокурой лыжнице.
Следом за Стине Бакке появляется и Хальворсен. Лида смотрит на него, пытаясь понять, можно ли сейчас подойти и попрощаться, или лучше его не трогать. Но Эскиль сразу ее замечает сам.
– Ждешь? – усмехается он.
– Да. Просто хотела проститься и сказать спасибо.
– Ммммм… Я плохо выступил в этот раз.
– Ты боролся. И для меня все равно самый лучший.
– Приезжай в августе, – смеется Хальворсен. – В Саннес. Буду в приличной форме, обещаю. Все, мне пора, – он достает ключи, темно-синяя БМВ подмигивает фарами в ответ. – Счастливо добраться домой!
Лида машет рукой вслед, хотя, конечно, он не смотрит в зеркало. Йенни Линдблум. Красивая, наверное.
***
– Все, готово, – Володя протягивает заполненный бланк. – Теперь куда? В банк, платить?
– Я уже все заплатила. И за тебя тоже.
Лида сохраняет неотправленное письмо и захлопывает ноутбук. Почти успела. Сегодня надо обязательно всем ответить. Если она собралась в этот Саннес в августе – надо постоянно работать. И на командировку в Осло надо соглашаться, теперь она не должна возвращаться домой, как приклеенная. Заодно и норвежский подтянет.
Она отрывает талончик электронной очереди. Вот дурочка, сразу не догадалась взять! Видит по талончику, что перед ними еще несколько пар, есть еще время. Надо бы поработать, но сейчас эти несколько минут – ни туда, ни сюда, ничего толкового она не напишет. Говорить не о чем. За окном ничего интересного, обычная московская стена. Лида вынимает из кармана телефон.
Кто-то просится к ней в друзья на фейсбуке, она кликает по картинке. У, так это ж Юнас. Тот самый, с которым она чуть не поругалась несколько дней назад на стадионе в Лиллехаммере. Накинулась на него, как фурия. И правильно накинулась.
В друзья? Ну пусть.
– Спасибо, что добавила, – тут же пишет он.
– Да ну, не за что.
Никаких новостей нет. Сезон закончен, всем уже все равно. На фейсбуке мигает еще одно сообщение. Опять Юнас.
– Я знаю, что у вас в России выходные в начале мая, да? С первого по пятое?
– Ага.
– У тебя тоже?
– Да.
– Есть какие-то планы?
– Нет, никаких, – отвечает она.
Если повезет, Лида наберет заказов и все выходные будет работать. Если нет – то нет.
– А ты тут, в фейсбуке, прямо под настоящим именем? Лидия Лебедева – так и есть?
Вот прицепился! Но скрывать ей нечего, да и смысла нет.
– Да, это настоящие имя и фамилия.
Юнас замолкает. Через пару минут окошко сообщения снова загорается, Лида кликает по нему и видит какое-то вложение.
Билет от Москвы до Тромсё. Через Копенгаген. На ее имя. С первого по пятое мая.
Лида еще раз смотрит на билет. Авиакомпания SAS не спрашивает паспортные данные и дату рождения, Юнасу хватило ее имени и фамилии. Она снова перечитывает каждую строчку – даты, аэропорты – и спотыкается на словах non refundable. Юнас купил ей билеты по невозвратному тарифу, не зная ее и даже не спросив, готова ли приехать? Глупость. Потрясающая глупость, но Лида почему-то чувствует… пожалуй, уважение.
– Сто сорок лошадиных сил, – Юнас кивает в сторону пришвартованных у пристани катеров. – Каждый. Есть два послабее, по шестьдесят. По мне, так шестьдесят – ни о чем, но немцы их берут напрокат, потому что они дешевле. На большом катере до моря – двадцать минут, на маленьком – все сорок. Но немцы в море обычно не выходят, рыбачат прямо здесь.
– А это разве не море?
– Нет. Это фьорд. Каттфьорд.
У Юнаса свое дело – он сдает туристам-рыбакам напрокат лодки, снасти и костюмы. Летом и осенью работы невпроворот, зимой спокойно, а весной – напряженно, но выкроить немного времени можно. Сейчас, в начале мая, – последние дни, когда еще получается найти время.
Рыболовного костюма размера S у него нет, чудом отыскался один М, в котором Лида болтается, как в скафандре. Юнас посмеивается, мол, а что ты хочешь, приезжают же крупные здоровенные рыбаки.
– Ну, смелее! – он протягивает руку, и Лида, неловко путаясь в костюме, перебирается на борт катера. – Ты чего боишься-то?
– Свалиться боюсь.
– Я ж тебя держу!
Держит, да. Он вообще надежный и правильный, и к концу второго дня Лида немного успокаивается. Хотя, собираясь сюда, она приготовилась ко всему. И эпиляцию сделала, где только можно, и телефон дешевого хостела в Тромсё на всякий случай себе сохранила.
А Юнас второй день смахивает с нее пылинки, и это должно быть приятно, но ей почему-то не по себе. Лида смотрит, как он уводит катер от пристани. Симпатичный, спокойный, надежный. Что он вообще в ней нашел?
– А теперь держись! – оборачивается Юнас. Лида кивает, и катер словно срывается с места.
– Красиво тут у вас.
– Да. А город тебе как?
– Понравился.
– Мы только часть посмотрели. Завтра, если хочешь, досмотрим остальное.
– Хочу, да. Я тебя точно ни от чего не отрываю?
– Ни от чего. Эти четыре дня – только тебе.
– Спасибо.
– А ты хорошо Осло знаешь? – спрашивает вдруг он.
Лида кивает. Ее трехдневная командировка на туристическую выставку в Осло сразу после развода оказалась очень кстати. И норвежский подтянулся, и все лишнее из головы выветрилось, и по городу она нагулялась вдоволь.
– Знаю, да. Ну… как минимум – очень неплохо. А что?
– У меня выставка с понедельника. В Берлине. Стенд не мой, свой слишком дорого, – так, рабочее место на общем норвежском стенде. А билет я еще не брал.
– Почему не брал, это ж уже через два дня?
– Тебе честно сказать?
– Да.
– Ты ведь тоже в понедельник улетаешь.
– Ну да, ты же мне сам билет покупал. Тромсё – Осло – Копенгаген – Москва.
– Я подумал – если все пойдет хорошо, я возьму себе билет на твой же рейс из Тромсё в Осло. У тебя там длинная стыковка, шесть часов. За шесть часов можно посмотреть Осло?
– Вполне.
– Вот. А вечером я тогда полечу из Осло в Берлин. А ты – в Копенгаген и дальше.
– А если…
– А тогда я бы просто взял себе вечерний рейс отсюда, под вечерний самолет из Осло в Берлин.
– А ты разве Осло не знаешь?
Юнас оборачивается к ней:
– Не поверишь, я вообще там в сознательном возрасте не был! Только в аэропорту. А, ну вот к маме в Лиллехаммер в конце марта ездил, но тоже прямо из аэропорта. И на гонки посмотреть в Лиллехаммере заехал. На свою голову, – усмехается он. – А в столице, считай, и не был.
– Да ладно?
– Серьезно. Так, теперь смотри на эхолот, видишь? Вот это – косяк рыбы. Прямо под нами. Сто десять метров и глубже.
– Ты мне только заранее скажи, что ты в Осло хочешь посмотреть. Чтобы я сообразила, как нам логичнее маршрут скроить.
– «Кон-Тики» и лыжный музей – обязательно. Остальное – как скажешь. Осторожнее, ты так пальцем на крючок напорешься.
Через пару минут после выхода с вокзала Лида понимает: Юнас не обманывал, он действительно совершенно не знает города.
– Сначала – наверх, – решает она. – Пока ясная погода. А потом уже вернемся вниз и двинемся на Бюгдой.
– Как скажешь.
Редкие легкие облака совсем не мешают яркому, почти летнему солнцу. Вид на центр Осло с Холменколлена – просто чудесный.
– Со смотровой – еще красивее, – обещает Лида. – Только я не пойду в музей, ладно? Я тут подожду.
– Что это? Боишься?
– Ага, высоты боюсь.
Она не боится высоты, но очень хорошо помнит, сколько стоит вход в музей и на смотровую площадку. И не хочет, чтобы Юнас за нее платил. Там, в Тромсё, она была на его территории, а тут чувствует себя на своей. Как это ни странно. И, отправив Юнаса в музей, Лида остается внизу – ждать и любоваться видом на стадион и город.
Подойти к ограждению, посмотреть сверху на знакомые трибуны, которые столько раз видела сначала по телевизору, а потом и вживую. Дальше чуть прогуляться вдоль дороги.
Лида отходит в сторону от подножия трамплина, замечает встречного прохожего, и у нее пересыхает во рту еще до того, как она его узнает.
Эту прямую осанку и хулиганскую походку нельзя спутать. Ни с кем, никогда.
– Эй, ты, привет! Ты… ты что здесь делаешь?
– Ну, будешь теперь считать, что я тебя преследую. Привет, Эскиль.
– Ничего, преследуй. Я быстро бегаю, если что.
– Я в курсе, ага.
– Нет, правда, ты как тут?..
– Я город показываю знакомому, он первый раз в Осло. А ты? – спрашивает она и тут же спохватывается: – Тьфу, прости, идиотский вопрос человеку с лыжероллерами и палками в руках.