Иллюзия чувств

Примечание от автора

Дорогой читатель! Эта книга – первая часть дилогии «Иллюзия нас» и третья книга цикла «Разбитые сердца». Все книги по-своему взаимосвязаны друг с другом, поэтому прошу ознакомиться с первыми двумя.

Тут также присутствуют сцены насилия, употребления алкоголя и описания секса, так что советую читать тем, кто старше восемнадцати лет.

Приятного чтения и запаситесь салфетками, они вам понадобятся.

Плейлист

Burn – 2WEI, Edda Hayes

Looking at me – Sabrina Carpenter

Tous Les Mêmes – Stromae

I Wanna Be Your Slave – Måneskin

House of Memories – Panic! At the Disco

Laura non c'è – Nek

Bella ciao – Yeves Montand

Blood In The Cut – K.Flay

Kings – Tribe Society

Bathroom – Montell Fish

Dollhouse – The Weekend, Lily Rose Depp

Pyromania – Tommee Profitt, Royal & the Serpent

Shut Up and Listen – Nicholas Bonnin, Angelicca

Breakin' Dishes – Rihanna

When it's All Over – Raign

Cocoon – Alpines

Посвящается

Всем девушкам, которые прошли через огонь и пепел, но не забыли, как дышать. 

Тем, кто однажды потерял веру в любовь, но внутри всё равно продолжал верить и ждать. Тем, кто опустил руки, думая, что счастье – не для них. 

Эта книга – для вас. 

Верьте, даже когда кажется, что всё потеряно. Любовь найдёт вас. У каждой из вас будет свой Майкл – тот, кто согреет ночами и станет вашим домом.

Пролог

Семь лет назад. Италия, Милан.

– Мэтью… – мой голос дрожал, ладонь непроизвольно прикрывала лицо, словно могла защитить от его слов. – Не говори так…

Пальцы предательски вздрагивали – не от страха. От этой внезапной, острой боли, что пронзила грудь, когда его слова, жёсткие и беспощадные, обнажили старые раны.

– Я его убью, Дженни.

Не крик. Не угроза. Констатация.

И в его глазах – не слепая ярость, не жажда мести. Глубже. Боль. Та самая, что разъедает изнутри, когда видишь, как тот, кто тебе дорог, годами терпит ужасные вещи.

Мы не виделись с ним три месяца. Целых три. Каждый день я считала: первая неделя, вторая, сорок третий день, шестьдесят восьмой… И вот снова встретились, а вместо смеха, крепких объятий и разговоров до утра – ссора.

Он не мог сдержать себя. Я видела, как напрягались его плечи, как сжимались кулаки. Парень хотел защитить меня.

– Не надо убивать и портить свою светлую карму, – попыталась я вывернуть все в шутку, выдавив слабую улыбку.

Но она мгновенно исчезла под его взглядом, которым сверлил меня.

– Сколько раз он поднимал на тебя руку? – голос Мэтью дрожал не от страха, а от ярости. – Сколько раз он насиловал тебя, пока ты в слезах умоляла его остановиться? А сколько раз унижал так, что ты потом не могла смотреть на себя в зеркало?

Я замерла.

Воздух вокруг стал густым, тяжёлым. Дышать было трудно.

Он не кричал. Не нужно. Его шёпот звучал громче любого крика.

И самое страшное – он был прав.

Прав настолько, что стыд заползал под кожу. Жгучий. Невыносимый. Не за то, что со мной сделали. За то, что позволила. За то, что молчала и верила в «исправится», «простит», «полюбит снова» вместо того, чтобы просто… уйти.

– Пожалуйста… – голос сорвался, превратившись в шёпот. – Не надо…

Слёзы подступали, горло сжалось.

И вдруг – его руки. Тёплые. Твёрдые.

– Иди сюда, маленькая.

Я шагнула вперёд и уткнулась лицом в грудь Мэтью. Плечи затряслись, слёзы хлынули потоком – все те, что копились месяцами. Годы.

Он держал меня. Просто держал.

– Я знаю, что Джулио и Марио ты этого не расскажешь, – прошептал Мэтт, склоняясь ближе. – Не потому что они могут убить этого подонка. Нет… Потому что тебе стыдно перед ними за это.

Я вздрогнула.

Вот он, Мэтт. Такой, каким всегда был. Спокойный, резкий, прямой, но до невозможности чуткий. Иногда казалось, что парень видит меня насквозь.

Я ничего не ответила – просто медленно кивнула.

И обняла его. Крепко. Словно пыталась ухватиться за реальность. Уткнулась в плечо лучшего друга, вдохнула знакомый запах – лёгкий, свежий, как лето и что-то еле уловимое.

– И только поэтому я им ничего не сказал, – он провёл рукой по моим волосам. – Только поэтому…

Что-то кольнуло в груди – боль, благодарность, облегчение. Я всхлипнула, сжимая его рубашку в кулаках.

Он аккуратно приподнял моё лицо за щёки.

– Я всегда буду рядом, маленькая, – сказал он с тихой уверенностью. – Если не братья… то я.

Он поцеловал меня в кончик носа, и я тут же сморщилась, выдохнув что-то между смешком и всхлипом.

– А теперь, – он отстранился, улыбаясь, – Пойдём на ту вечеринку.

Я кивнула.

***

Я моргнула, пытаясь сбросить пелену с глаз, но яркий свет врезался в зрачки, заставляя сжаться. Тело ныло, будто меня переехал грузовик, а потом ещё раз – для верности. Каждая мышца кричала, каждая кость помнила удар. Сколько времени прошло? Часы? Дни? В голове – туман, густой и вязкий.

Резкий глухой удар где-то рядом заставил меня вздрогнуть.

Не по мне.

По кому-то другому.

Сердце рванулось вперёд, сжимаясь в груди. Я дернулась, пытаясь встать, но тело не слушалось. Руки онемели, верёвки впивались в запястья, оставляя на коже багровые следы. Каждое движение – новая волна боли.

Комната давила.

Стены, облупившиеся, грязные, испещрённые царапинами, будто сужались, сжимаясь вокруг. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом пыли, крови и чего-то кислого – страха, отчаяния.

Ещё удар.

Звук отдавался в груди, заставляя сердце пропускать удары.

– Перестаньте… – прошептала я, но голос был хриплым, сдавленным.

Они не услышали.

Или не захотели.

И почему-то второе казалось мне куда страшнее.

Где я? Что случилось?

Воспоминания в голове вспыхивали обрывками:

«Мы с Мэтью. Водка. Смех. Он что-то говорит про музыку, про старые времена…»

И потом – пустота.

А теперь…

Теперь его избивают.

Я не видела лица парня. Его держали спиной ко мне – и, может быть, это было даже хуже, чем видеть.

Моё воображение дорисовывало всё само: стиснутые зубы, вспыхивающие в глазах молнии боли и ярости, тонкую струйку крови у виска, тяжёлое дыхание. Я знала Мэтью.

Знала, как он терпит. Как молчит, сжав кулаки.

И так же знала, что он делает это не потому, что сдался. А потому что он не хотел показать слабость. Не хотел, чтобы я боялась.

А я?

Я просто сидела.

Беспомощная. Связанная. Жалкая.

Дверь открылась. Я даже не сразу поняла, что произошло. Все происходило словно в замедленной съёмке.

Кровь гудела в висках. Сердце колотилось, ломая рёбра.

И тогда – голос.

Чистый. Холодный.

Данте.

Я узнала его сразу.

Он вошёл, и воздух в комнате изменился – стал тяжелее, гуще, словно заряженным статикой перед грозой.

– Нравится, любовь моя? – его тон был спокойным, почти ласковым.

Словно мы просто столкнулись на улице, и он решил напомнить мне, что мир – всё ещё его.

Что я – всё ещё его.

Подняла глаза на мужчину. Казалось, веки налиты свинцом. Он стоял в паре шагов, непринуждённо засунув руки в карманы брюк, будто бы это обычная беседа. Но взгляд…

Пронизывающий. Стеклянный.

Безумный.

И я поймала себя на мысли: он всегда был таким? Или просто не хотела видеть этого?

– Почему ты это делаешь? – голос дрогнул, предательски выдавая слабость.

Я ненавидела себя за это.

Данте усмехнулся.

Тонко. Беззвучно.

– Ты ведь знала, что просто так это не закончится, – он наклонился чуть ближе, и его шёпот обжёг кожу. – Ты решила уйти. Бросить меня. А я не прощаю такого.

Мужчина говорил мягко, почти нежно, но каждое слово било больнее кулака.

– Я разрушу всё, что ты любишь. Всех. А когда ты останешься одна, сломленная… я приду за тобой.

Я не дышала.

Он сделал знак.

Один щелчок пальцев и Мэтью снова вздрогнул. Его тело дернулось, словно куклу швырнули об землю.

Слёзы потекли сами. Горячие, солёные.

– Пожалуйста… Он ни в чём не виноват…

Я знала, что это бесполезно.

Но всё равно просила.

Данте пожал плечами.

Как будто речь шла не о человеке, а о сломанной вещи.

Его глаза… они пустые. Как выжженное поле после пожара. Ничего. Ни тени сомнений, ни капли сожаления.

Он даже не посмотрел на меня.

Просто развернулся к выходу.

– Добейте его.

Всё внутри оборвалось.

– Нет! – крик вырвался хриплый, разорванный. – Нет! Боже…

Я задыхалась от слез и боли.

– Ублюдок! Я убью тебя!

Но крик звучал так, будто это не я. Словно наблюдаю за собой со стороны.

Как будто всё это – сон, в котором ты не можешь шевельнуться.

И всё же боль была слишком настоящей.

Каждый удар по Мэтью отзывался во мне, будто били не его, а меня.

Казалось, с каждым его вздохом во мне умирало что-то светлое.

И было мучительно больно понимать – я не могу ничего сделать.

Зачем-то считала.

Раз… Два… Пять.

Пыталась удержаться за эти цифры, чтобы не сойти с ума.

И потом – выстрел.

Звук, изменивший всё.

Резкий. Громкий.

Мир остановился.

Я не закричала.

Не смогла.

Всё замедлилось, потемнело, исчезло.

Словно кто-то резко выдернул шнур из розетки.

И только ноющая боль осталась – живая, яркая, рвущая на части изнутри.

Глава 1

Чёртова годовщина. Каждый год – как проклятый ритуал. Одно и то же: дата, отвратительный осадок на душе. Я ненавидела этот день. Не из-за тоски, не из-за боли. А потому что он, как ржавчина, въелся в мои мысли, оставил после себя мерзкий, липкий след. И сколько ни скреби – не вытравить.

Я щёлкнула пальцами, даже не удостоив бармена взглядом. Он понял и принялся наливать очередную рюмку.

Стопка ударила в горло, будто глоток расплавленного свинца. Я сжала зубы, чувствуя, как огонь растекается по жилам. Глупо. Бесполезно. Но чертовски знакомо.

Зачем я здесь?

Завтра – дело. В этом же клубе. Значит, нужно изучить обстановку, запомнить выходы, расставить в голове точки отступления. Если всё пойдёт по плану – прекрасно. Если нет… Ну, у меня всегда есть запасной вариант.

Но сегодня…

«Годовщина», – промелькнуло в голове.

Бармен налил ещё. Я взяла стопку, не глядя.

– За тебя, мой светлый, – прошептала и с глухим стуком опустила стакан на стойку.

Горечь. Сладость. Отвращение. Всё, как всегда.

Отвратительно знакомо.

Прошипев сквозь зубы, я не сразу заметила, что кто-то подошёл сзади.

– Могу ли я вас угостить, мисс?

Голос за спиной – мягкий, бархатистый, с фальшивой ноткой галантности. Как будто я не видела сотни таких же. Как будто не знала, что за этим тоном всегда скрывается либо тупое самолюбие, либо пошлое желание.

Я сделала ещё один глоток, чувствуя, как жар растекается под кожей.

– Настолько горишь желанием залезть мне под юбку? – повернулась к нему, улыбка оскалилась, как лезвие. – Расслабься. Там нет трусиков.

Его лицо дрогнуло. Всего на секунду. Потом – лёгкий вздох, будто я просто очередная истеричка, не стоящая его времени.

– Ясно. Ты одна из фанаток.

Он развернулся, собираясь уйти.

И что-то во мне ёкнуло.

– Эй, придурок! – я встала, шагнула вперёд, в голосе – лёд и сталь. – Если твоё эго такое огромное, значит, в штанах – полный провал, да?

Да, я резкая. Да, злая и грубая. Особенно когда в крови уже несколько рюмок водки.

Он остановился. Вздохнул. И…

Вернулся.

Не ушёл. Не растворился в толпе. Просто развернулся и сел обратно, ухмыляясь.

– Может, без церемоний – сразу к тебе? – бросила это ему в лицо, наслаждаясь возможностью увидеть его реакцию.

Его глаза сузились. На мгновение в них мелькнуло что-то… неожиданное. Но уже через секунду он взял себя в руки. Положил деньги на стойку.

А потом – резко схватил меня за запястье и потянул за собой.

И впервые за этот ужасный вечер я почувствовала интерес.

***

– О боже, – простонала я.

Моё тело буквально таяло в его руках. Я извивалась, как будто не могла найти себе места, а он… Он был сосредоточен, почти одержим. Его движения были неторопливыми, как будто он знал, что каждая секунда растянутого удовольствия только сильнее сводит меня с ума.

Его язык касался меня, как мягкий, горячий шелк, изучая, пробуя, дразня. Он двигался с такой тщательностью и сосредоточенностью, что я невольно сравнила его с котом, который вылизывает сметану. Но это сравнение было слишком простым для того, что я чувствовала. Это было больше, глубже, ярче.

Я задыхалась, мои руки то тянулись к его волосам, то сжимали простыни подо мной. Это было слишком. Слишком приятно. Слишком интенсивно.

Каждое движение его языка, каждый новый ласковый укус или поцелуй рождали во мне новый взрыв эмоций. Я не могла больше сопротивляться, тело предательски поддавалось его воле.

Мои бедра дрожали, а кожа пылала жаром. Я была как натянутая струна, готовая лопнуть в любую секунду. Но он не спешил. Его движения оставались размеренными, почти издевательски медленными, как будто он наслаждался каждым моим стоном, каждой попыткой избежать его настойчивости.

И я поняла, что ему нравится моя беспомощность, нравится моя реакция. А я… я позволяла ему это. Позволяла, потому что он знал, как довести меня до края и заставить жаждать ещё.

– Не смей останавливаться, – прошипела я, закатывая глаза, – Иначе, я пристрелю тебя!

Он усмехнулся – слегка, почти лениво, и это разозлило меня больше, чем хотелось признать. А потом… он отстранился. Просто взял и сделал шаг назад, оставив меня в пустоте, горящей от его прикосновений и ласки. Это было неожиданно, словно ледяной душ, заставивший сердце сбиться с ритма.

Я зло посмотрела на него, пытаясь выразить этим взглядом всю свою обиду, но наткнулась лишь на его ухмылку – дерзкую, уверенную, будто он знал что-то, чего не знала я. Его глаза, темно-зеленые, как густой лес, смотрели прямо на меня.

В этих глазах было все: желание, уверенность, игра. И его взгляд сводил с ума, разрушал мои попытки сопротивляться.

Прежде чем я успела сказать что-то, возразить, протестовать, он снова приблизился. На этот раз быстро и решительно. Его губы накрыли мои, и мир будто остановился. Поцелуй был горячим, жадным, безумно глубоким. Он целовал меня так, словно хотел забрать всю мою душу, и я позволяла ему это, полностью отдаваясь моменту.

Мои руки, почти не осознавая, что делают, скользнули к краю его футболки. Ткань была мягкой, но мне казалось, что она мешает, что она слишком долго скрывала его от меня. Я потянула ее вверх, отрываясь от его губ на секунду, чтобы снять. Он помог, и футболка полетела куда-то в сторону.

Мой лифчик оказался следующим, но это уже не имело значения. Я открыла глаза и замерла, восхищенно глядя на него. Его тело… оно было словно выточено из мрамора. Мышцы четко очерчены, но без излишней грубости. Прекрасный рельеф, каждая линия, каждая деталь была идеальной.

Он был не просто красив. Он был совершенством, и это самое совершенство сейчас принадлежало мне. На миг я даже забыла как дышать, но его руки, обвившие мою талию, вернули меня к реальности. Снова почувствовала его тепло, силу, и уже не могла думать ни о чем, кроме нас двоих.

Мужчина неожиданно отстранился, словно не в силах сдержать накативший порыв, и ловко перевернул меня, заставляя на миг потерять ориентацию в пространстве. Его сильные руки мягко, но настойчиво схватили меня за бедра, придвигая ближе к себе. От этого движения кровь прилила к лицу, а дыхание сбилось, словно воздух вдруг стал гуще.

– Облокотись на спинку, – его голос был низким, хриплым, напоминал раскат далекого грома, от которого мурашки побежали по спине.

На мгновение я замерла, вслушиваясь в собственное тело. Стук сердца казался слишком громким, почти оглушительным. Горячая кожа горела от нетерпения, а внутри все сжалось в сладкой агонии желания.

Я не ответила. Вместо этого медленно двинула бедрами, намеренно касаясь его члена, чувствуя, как он резко выдохнул. Его глухой стон разнесся в тишине, будто музыка, созданная только для меня.

Подчиняясь не его приказу, а собственной ненасытной жажде, я послушно облокотилась, чувствуя, как напряжение внутри достигает предела. Это была не просто разрядка, которую я искала. Это было что-то большее, почти болезненное – желание раствориться в этом моменте, стать его частью, ощутить все до последней капли.

Мир вокруг будто остановился. Еще мгновение – и я почувствовала у самого входа его влажную, горячую головку. Это было не просто прикосновение, это было обещание чего-то необузданного, чего-то, что вот-вот должно произойти.

Его движения были неторопливыми, дразнящими, будто он хотел, чтобы я ощутила каждый сантиметр. Он провел членом вдоль моей влажной, пульсирующей плоти, будто рисуя линии. Это прикосновение было почти пыткой – медленной, сладкой, выводящей из себя. Я изогнулась, не в силах сдержать стон, который сорвался с губ.

А потом он вошел. Резко, без предупреждения, пронзая меня горячей волной. Это было так внезапно, так глубоко, что я вскрикнула, не осознавая, насколько громко. Этот звук, полный смеси боли и наслаждения, разлетелся по комнате, оставляя нас наедине с этим моментом.

***

Когда я вышла из ванной, всё выглядело странным, почти чужим. Мужчина сидел на краю кровати, и я заметила его взгляд – непонимающий, настороженный, как будто он ожидал, что я сделаю что-то другое. Смотрел на меня, не скрывая своей реакции.

– La notte è stata meravigliosa, ma non ci rivedremo più. Finché (с итал.: Ночь была замечательной, но больше мы не увидимся. Пока), – проговорила я.

Схватив свою сумочку со столика, я почувствовала тяжесть на душе, но не смогла заставить себя остановиться. Мои пальцы нервно сжались вокруг ручки, когда я вышла из квартиры. Ноги двигались быстро, будто они знали, куда мне нужно идти, а мысли все равно путались. Я пыталась не думать о том, что только что произошло.

Секс был потрясающим – не было ничего похожего. Это было остро, эмоционально, как будто мы забыли обо всём, кроме того, что происходит между нами. Я могла бы остаться, ещё немного, задержаться в этой буре чувств, но нет.

Если останусь, это будет означать одно – я начну что-то чувствовать. Но я не могла позволить себе этого.

Мы все равно не увидимся больше. Я знала это с самого начала. Никаких привязанностей, никаких повторений. Это было лишь мгновение, которое не имеет продолжения.

Глава 2

– Ты слушаешь? – спросила я, глядя на него с таким интересом, как если бы он был просто забавной игрушкой, не более.

Мой голос прозвучал мягко, почти ласково, но в воздухе повисло что-то тяжёлое, неотвратимое. Я наблюдала, как Ромо вздрагивает, как его зрачки расширяются, вбирая в себя весь ужас происходящего. Он попытался отвести взгляд – слабый, жалкий рефлекс, – но в конце концов кивнул.

Страх.

Страх делает людей слабыми и беспомощными. И мне это нравилось.

Его глаза забегали, словно он пытался найти выход из этого кошмара. Видела, как тело Ромо напряглось, руки бессильно дёргались, а дыхание стало сбивчивым. Я чувствовала его страх. Вдыхала, как аромат дорогого вина.

– Так вот…

Я позволила паузе растянуться, наслаждаясь тем, как тело мужчины напрягается в ожидании. Мои пальцы лениво провели по краю стола, ощущая холод полированного дерева.

– Представляешь, что он сделал?

Его взгляд заметался, как у пойманного в ловушку зверька. Я видела, как дрожат его губы, как капли пота скатываются по вискам. Его руки дёргались в верёвках, беспомощно, бессмысленно.

А потом я рассмеялась.

Громко, звонко, от души.

– Предал!

Слово вырвалось, как выстрел. Я встала, ощущая, как страх Ромо обволакивает меня, питает, даёт силы. Каждый взгляд мужчины, каждый нервный вздох – всё это для меня наслаждение.

Только для меня.

Я подошла к столу, медленно, словно давая ему время осознать, что дальше будет только хуже. Мои пальцы скользнули по металлу револьвера – холодному, безжалостному. Я открыла барабан, вытряхнула патроны на стол.

Один.

Один остался.

Надежда – это самое жестокое, что можно дать человеку перед смертью.

Барабан щёлкнул, провернувшись с лёгким металлическим звоном. Я видела, как он замер, как его дыхание спёрлось в груди.

Я дернула скотч со рта мужчины, слыша, как он тут же задышал тяжелее. Ромо закашлялся, пытаясь что-то сказать, но я лишь приподняла палец, заставляя его замолчать.

Вы спросите меня, что он сделал? А я отвечу, без всяких сомнений.

Этот глупец забирал наши наркотики. Воровал у своей семьи деньги. Месяц за месяцем, год за годом, всё подло и тщательно скрывая. Обманывал нас, как детей, и продолжал это делать, пока однажды не оказалось, что он уже забрал так много, что назад пути нет.

– Мисс Канаверо… – его голос был хриплым.

– Говорить будешь только то, что надо, – я произнесла эти слова спокойно, но в голосе слышалась угроза, – Начнёшь умолять о прощении – умрёшь мгновенно.

Моя интонация не оставляла сомнений.

Он хотел что-то сказать, но в последний момент передумал и прикусил язык. Храбрец, да? Это забавно.

– Хороший выбор.

Я улыбнулась.

– Этот человек воровал у нас. Месяцами. Годами, – мои пальцы сжимали рукоять револьвера. – Думал, что мы не заметим? Что будем терпеть?

Я наклонилась ближе.

– Ты знаешь, что бывает с крысами, которые крадут у своих?

Он знал.

Я выпрямилась, подняла револьвер.

– А теперь, мы с тобой сыграем в русскую рулетку, feccia (с итал.: Мразь), – произнесла я.

Ромо зажмурился.

– Открой глаза.

Он повиновался. Выбора то у него нет.

– Зачем? – спросила я с искренним любопытством. – Деньги? Жадность? Или просто думал, что ты умнее всех?

Он задохнулся, пытаясь найти слова.

– Я… Я тратил на себя! Продавал, употреблял…

Я взвела курок.

Щелк.

Звук пустого выстрела. Я почувствовала, как в груди у него что-то сжалось. Он всё ещё жив.

– Повезло, значит, – проговорила я с насмешкой.

Его взгляд стал ещё более беспокойным. Всё в нём кричало о слабости, жалости, и мне было приятно это видеть.

Я добавила ещё один патрон. Прокрутила барабан.

И прицелилась ему между глаз.

– В-вы не говорили, что б-будете добавлять п-п-патроны… – он начал заикаться.

Я не могла удержать ухмылку. Это было забавно.

***

– Вы знаете, что надо делать с его телом, – сказала я, с лёгким покачиванием головы.

Мои слова повисли в сыром воздухе подвала, отдаваясь металлическим холодом. Двое солдат, с налитыми потом лицами и напряженными до дрожи мышцами, переглянулись и молча взялись за работу.

Их пальцы впились в еще теплое тело, оставляя на коже багровые следы. Я наблюдала, как алая струйка крови медленно стекает по полу, смешиваясь с грязью, превращаясь в липкую черную жижу.

Я услышала, как ко мне подошёл Марио. Он остановился, заметив труп, затем его взгляд поднялся ко мне. В глазах парня была тень любопытства, но ещё больше – предвкушение.

– Я думал, ты с ним подольше поиграешься, – голос Марио прозвучал слишком беспечно.

Я медленно повернула голову, чувствуя, как шелк платья скользит по коже. Марио был младшим братом, но иногда мне казалось, что он слишком многое себе позволяет.

– На мне новое платье, – ответила я, чуть склонив голову, будто извиняясь. – Не хотела испачкаться его мозгами.

Марио рассмеялся – коротко, беззвучно, лишь уголки губ дрогнули. Но его смех резко прекратился, когда тяжелые шаги раздались на лестнице.

Он встал в ровную позу. В этом движении не было ни капли суеты – только уверенность. Лицо застыло в сосредоточенности, а черты казались выточенными из камня.

Глаза цвета тёмного шоколада уставились на проход. Он уже знал, кто идёт.

Когда Джулио вошёл, воздух стал гуще, словно само пространство подчинилось его присутствию. В нём было что-то хищное – спокойствие льва, который уверен в своей силе и не видит смысла торопиться. Старший брат зашёл в комнату медленно. Его глаза мельком скользнули по моему лицу: он пытался понять мои эмоции, выискивая слабость. Никак не привыкнет к тому, что теперь я хочу такую жизнь, как у нас.

Хоть Марио и младше, но сходство с Джулио было очевидным – одинаковая форма глаз, прямые носы с небольшой горбинкой, волосы почти чёрного цвета. Только в Джулио всё это было огранено зрелостью и жёсткостью. Если Марио ещё мог казаться просто привлекательным, то Джулио был другим – его красота была опасной, лишённой мягкости. Он не стремился нравиться, но именно это и делало его неотразимым.

В их облике жила самовлюблённость людей, привыкших быть выше других.

– Марио, ты мог бы помочь сестре, – его голос был спокойным, но в нем чувствовалась сталь.

Его шаги звучали тяжело и уверенно, как у того, кто не привык уступать.

Он подошёл ко мне и, как заботливый старший брат, поцеловал меня в макушку. Я не могла сдержать лёгкую усмешку, но в следующий момент уже закатила глаза.

Этот жест когда-то значил нежность. Теперь же лишь формальность.

– Зачем вы оба здесь? – спросила я, не скрывая раздражения.

Марио неожиданно громко воскликнул:

– А! Точно! – он как будто только что вспомнил, зачем пришёл. – С тобой Отец хотел поговорить.

Я не удостоила его ответом, лишь развернулась и пошла. Мои каблуки мерно стучали по мрамору, эхо разносилось по пустым коридорам.

Прошлась по ступенькам, следом через просторную гостиную, и снова по лестнице, не оглядываясь.

Наконец, подошла к кабинету отца.

Дверь, тяжелая, дубовая, с резными узорами, которые я помнила с детства. За ней – его мир. Мир, где правил он.

Я постучала.

Тишина.

Потом – шорох бумаг, глухой звук передвигаемого кресла.

Дверь открыла прислуга. Как всегда, в кабинете пахло табаком, пыльными книгами и ромом. Я могла чувствовать этот запах ещё до того, как вошла, и он был знакомым, почти родным.

Отец сидел за столом, медленно барабаня пальцами по дереву.

Он выглядел так, словно время лишь подчёркивало его силу, а не отнимало её. Густые седые волосы, зачесанные назад, сверкали серебром при каждом движении, будто в них заключался целый жизненный путь. Лицо с резкими, но благородными чертами – высокий лоб, твёрдый нос, густые брови – дышало уверенностью и умением принимать решения. Глаза же, тёмные и внимательные, выдавали человека, который привык смотреть на все с мудростью и серьёзностью.

Седая борода обрамляла его лицо, придавая образу ту суровую завершённость, что бывает лишь у мужчин, чья жизнь была полна испытаний. В спокойной позе чувствовалась скрытая мощь: он не нуждался в словах, чтобы заставить других ощутить уважение. Даже в простой тёмной одежде мой отец выглядел так, будто одет в невидимый мундир – мундир человека, к которому прислушиваются и которому доверяют без колебаний.

Села поудобнее в кресло напротив стола отца, не торопясь, чувствуя, как глаза мужчины следят за мной. В комнате достаточно тепло, а запах табака плотно окутывал воздух.

– Ты что-то хотел, папуль? – губы сами растянулись в улыбке.

Он долго молчал, глядя на меня. Глаза были полны расчетливости и строгой дисциплины. В его мире слабые не выживают.

На губах отца наконец появилась легкая улыбка, и он мягко произнес:

– Да, шоколадка. Нам нужно серьезно поговорить.

Глава 3

Я медленно выпрямилась, позволив взгляду скользнуть по его лицу. Каждая морщина, застывший след усталости казались сейчас такими явными, будто время, которое он так ловко обманывал годами, наконец настигло его. Но глаза… Нет, глаза оставались прежними – холодными, расчетливым.

Он был сильным.

Я знала это лучше всех. Видела, как ломались люди, бросившие ему вызов, как дрожали голоса тех, кто осмеливался перечить. Но сейчас… Сейчас он напоминал мне старую крепость – неприступную, величественную, но с трещинами в стенах, которые не замечал никто, кроме меня.

Встала из кресла и сделала шаг вперед, намеренно сократив расстояние между нами. Ни страха, ни сомнений – только ледяное спокойствие, выточенное годами. Мои пальцы едва заметно дрогнули, но лицо оставалось бесстрастным.

Улыбнулась – губы растянулись в том самом выражении, которое сводило с ума мужчин и заставляло нервничать врагов.

«Слабость – это всегда смерть», – напомнила я себе.

– Что случилось? – голос прозвучал ровно, почти небрежно, будто я спрашивала о погоде.

Он вздохнул. Звук, знакомый до боли – тяжелый, с хрипотцой, будто каждый вдох давался ему с трудом.

– Мне кажется, мое время, как Босса, подходит к концу.

Тишина.

Я не шелохнулась, не моргнула, не позволила ни единой мышце выдать то, что в эту же секунду начало творится у меня на душе. Но где-то внутри, в самой глубине, где пряталось все, что я так тщательно хоронила, что-то екнуло.

«Нет. Не сейчас. Не ему.»

– Ты знаешь, чем обычно заканчивается жизнь Дона… – продолжил он, и в его голосе впервые за все годы прозвучало нечто, от чего мне захотелось сжать зубы до хруста.

Горло сжалось. Я ненавидела это чувство – предательскую слабость, ком, подступающий к горлу.

Отец.

Человек, научивший меня стрелять раньше, чем читать. Тот, кто раз за разом повторял, что слезы – удел проигравших. И кто успокаивал меня в детстве, если я боялась выдуманных монстров.

А сейчас он говорил о смерти так, будто обсуждал смену поставщиков.

– Джулио займет твое место, – бросила я, нарочито медленно, подчеркивая каждое слово.

Он рассмеялся. Коротко, беззвучно, лишь уголки губ дрогнули.

– Джулио умеет убивать. Но Дону нужно не это. – он постучал пальцем по виску.

– А Марио слишком молод и беспечен для должности, – добавила я.

Пауза. Его взгляд, тяжелый, как свинец, уперся в меня.

– Я хочу, чтобы после меня Доном стала ты.

Воздух застыл.

Я не отвечала. Не потому, что не знала, что сказать. Лишь слегка наклонила голову.

Это был мой долг. Моё место.

Но мысли о его смерти заставили меня почувствовать слабость.

Я быстро отбросила это. Не сейчас. Пусть он мой отец. Но в данную минуту этот человек – Босс. А поэтому я была не просто дочерью.

Женщиной, в мире, где от тебя ничего не ждут, кроме как быть тенью и удобством. Иногда к нам относились настолько отвратительно, что лишний раз боишься перечить мужу или родственнику. Но у меня были привилегии и хорошее отношение родителей. Может, потому что клан изначально принадлежал моей матери.

Но нас всегда недооценивали. Либо они боятся, либо не уважают. И не всегда ясно, что из этого хуже.

Он открыл ящик стола, достал папку. Движения все такие же точные, выверенные, но… медленнее.

– Наш гений предал нас. Вот его замена.

Я раскрыла файл. Имя. Уолтер Коллинз. И ничего больше.

– Ты издеваешься? – бровь поползла вверх сама собой.

– Именно поэтому я хочу мира с его кланом. Если о нем нет данных – он лучший.

– Когда мне вылетать?

– Послезавтра. И… – он запнулся, – Тебе нужен муж, – сказал он, словно это просто очередное дело, требующее моего внимания.

Тишина.

Я почувствовала, как что-то внутри меня медленно, неумолимо начинает закипать.

– Что? – прозвучало тише шепота, но он услышал.

– Если ты хочешь править так, как правлю я… – продолжил он, не дав мне времени на раздумья, – Должны быть гарантии того, чтобы в случае чего был твой наследник.

Гнев.

Он поднялся откуда-то изнутри, горячий, ядовитый.

«Как. Он. Смеет.»

– Но… – голос предательски задрожал.

– Нет, Дженнифер, это не подлежит рассуждениям, – сказал он, – И нужен такой муж, который не связан с нашим миром.

– Почему?

– Я бы мог договориться с кланом Н'драгенты, но ты в курсе наших натянутых отношений, – продолжил он, – И если ты не забыла, то для остальных моя дочь мертва.

Эти слова звучали как приговор. О, да, я помнила. Как же я могла забыть тот день.

Я снова закатила глаза, на этот раз не скрывая своего недовольства. Он всегда был таким.

– То есть выбора у меня нет? – с надеждой спросила я.

– Нет… – твердо сказал он, – А теперь нам пора в винодельню.

Мой «муж» уже у нас? Это звучит настолько абсурдно и чуждо, что я едва могла в это поверить. Папа уже принял решение. Конечно. Как всегда.

Взрыв эмоций, крики, протесты – все это осталось на кончике языка, а я лишь кивнула. Как бы ни пыталась бороться, его слово было законом.

Я встала. Медленно, плавно, как хищница перед прыжком.

Не привыкла, чтобы меня использовали как пешку в чужих играх.

Но это был мой отец, и я знала, что против него не попрешь. Он не дал мне выбора.

***

– Куда вы, идиоты, меня тащите?! – вырвалось у меня сквозь стиснутые зубы.

Яростная волна накатывала с каждой секундой, но тело не слушалось – ноги подкашивались.

Меня волокли, как тряпичную куклу, сквозь туман полудрёмы. Голова гудела, а мешок на голове лишь подчеркивал жгучую беспомощность. Чёртов напиток… Будь я трезв, уже бы давно уложил этих ублюдков.

Как я мог так проколоться? Всё-таки не мальчишка – ежедневные тренировки, спарринги, умение бить точно в болевые точки… А теперь вот – беспомощный мешок с костями в чужих руках.

Голова раскалывалась на части, будто кто-то вбил в череп гвоздь. Сознание возвращалось обрывками: палящее солнце, тёплый песок под спиной, смеющаяся блондинка с коктейлем… И предательская пустота после нескольких глотков.

Мне что-то подмешали.

Зубы сжались до хруста. Эти ублюдки посмели…

– Вы хоть представляете, кто я?! – голос вырвался хриплым рёвом, сорвавшись на высокой ноте.

В ответ – сдавленный смешок. Будто я не угроза для них, а надоедливая муха.

Хлопок двери, резкий поворот – и затхлый воздух сырости ударил в ноздри. Но затем почувствовал аромат вина или чего-то такого.

Грубые руки впились в плечи, швырнув на стул. Дерево треснуло под весом, а затем мне связали за спиной руки.

– Кто вы… – начал я, но голос внезапно стал опасным шёпотом, – …твари?

Они молчали. Верёвка впивалась в запястья, но боль лишь разжигала ярость. Каждая мышца горела, требуя действия.

***

Тридцать пять километров до Павии³ растворились за окном, как дым от дорогой сигары. Я едва успела ощутить движение – лишь мимолетные отблески солнца на витринах, мелькающие кипарисы, да легкое покалывание в кончиках пальцев от сжатых в кулак рук. Время словно играло со мной в жестокую игру: внешний мир мчался с бешеной скоростью, тогда как внутри все застыло в напряженном ожидании.

Отец сидел рядом, его профиль напоминал высеченный из мрамора барельеф – холодный, непроницаемый, вечный. Мои ногти впились в ладони, оставляя на коже небольшие следы. Не от страха – от раздражения.

Дверь распахнулась с изящным скрипом. Теплый воздух обволок лицо, словно шелковый шарф. Я сделала глубокий вдох, вбирая аромат виноградников, пыли и чего-то металлического – возможно, крови.

Как банально.

Охранники замерли по стойке «смирно», их спины выгнулись в почтительном поклоне. Я прошла между ними, не удостоив взглядом. Отец шел следом, его шаги мерно отстукивали ритм нашей маленькой процессии.

Кабинет встретил нас гулким эхом чужого гнева. Голос незнакомца резал воздух отрывистыми англоязычными ругательствами.

Какое отсутствие стиля. Какой вульгарный всплеск эмоций.

Отец вошел первым – царственно, неспешно. Его пальцы легли на полированную столешницу с привычной собственнической небрежностью. Я заняла место у его плеча.

Когда мешок сорвали с головы пленника, по моей спине пробежала дрожь. Эти глаза… Этот проклятый, слишком знакомый изгиб губ…

– Нет, отец, – мой голос прозвучал как удар хлыста по обнаженной коже, – Кто угодно. Только не он.

– Ты… – голос мужчины дрогнул с отвратительной ноткой надежды. – Я искал тебя…

Я не пошевелилась. Не моргнула. Лишь ощутила, как в горле закипает яд презрения.

Та ночь, которую я стерла из памяти, как стирают пыль с дорогого витража.

– Дженнифер, подожди за дверью, – отец даже не повернул голову.

Я кивнула – один четкий, отточенный жест. Пятеро охранников выстроились в коридоре, их лица застыли в каменных масках.

Почему я не могу слышать этого разговора?

Глава 4

Чёртов год поисков. Я проклял каждую минуту из этих трёхсот шестидесяти пяти дней, но продолжал рыскать по грязным закоулкам и элитным особнякам, будто пёс, почуявший след.

Всё из-за неё.

Из-за той, с кем провёл одну ночь – короткую, как вспышка, и ядовитую, как укус змеи.

Как можно влюбиться в девушку, которая сначала унизила тебя, потом переспала – и сбежала?

Не знаю.

И знать не хочу.

Но вот он – результат.

Кольцо. Маленькое, блестящее, с едва заметной трещиной на внутренней стороне. Она оставила его у меня. Забыла? Специально? Неважно.

Сжимал в кулаке перед выходом на ринг. Глупо, да? Брутальный парень с кольцом в кармане. Только оно не давало мне сдохнуть. Кроличья лапка, амулет, проклятие – называйте как хотите.

Единственная вещь, которая ещё пахла ею. Даже если запах был выдуманным, иллюзорным, как всё остальное.

А теперь меня накачали и похитили. Её чёртов отец.

Смешно, правда? Я не знаю, кто она такая.

Даже имя было фальшивкой.

Кто же ты такая, моё безумие?

Моя беда.

Моя слабость.

Моя болезнь.

– Итак… – начал он на чётком, выверенном итальянском.

Голос – ровный, спокойный, как у человека, привыкшего убивать без лишнего шума.

– Майкл Рейнольдс. Боксёр. Владелец сети спортзалов.

Голос ровный, почти любезный. Он перечислял мои заслуги, будто читал досье перед казнью.

Я смотрел ему прямо в глаза. Серые, выцветшие, холодные, как камни, полежавшие под дождём.

– Кто вы, и что вам от меня нужно? – бросил я на его же языке.

Он даже не моргнул. Хмыкнул себе под нос, уголки губ еле дрогнули, будто он только что услышал плохую шутку.

Но взгляд не изменился.

Он цокнул языком, почти с сожалением. Не то чтобы ему было жаль – просто ритуал. И сделал знак охраннику. Тот шагнул молча, не создавая шума, как тень.

Удар – резкий, короткий. Где-то между ухом и затылком.

Боль пришла быстро. Выдохнул, слегка пошатнувшись.

Темнота на мгновение заслонила всё. Гул в ушах. Пульс в голове бил так, будто череп сжимали тисками.

Я знал это состояние. И поэтому уже не больно. Организм привык к подобному.

– Говорить только тогда, когда Босс разрешит, – прорычал охранник.

Голос – как наждак по стеклу.

Он встал рядом. Близко. Очень. Запах дешёвого одеколона вперемешку с потом ударил в нос – едкий, кислый, как гниющая кожа. Я скользнул взглядом по его боку и заметил пистолет.

Не спрятан. Наоборот – напоказ. Словно предупреждение. Или вызов.

Плевать.

Только сейчас, наконец, заставил себя осмотреться по-настоящему. До этого, извините, был слишком сосредоточен на голосе старика и пульсации в черепе, чтобы замечать детали.

Но теперь видел всё. Чётко. Без иллюзий.

Коричневые стены, от которых веет смертью. На полках вдоль стен – ящики. Металлические, грязные, промаркированные номерами.

В некоторых – винтовки, разложенные в идеальном порядке. На других – аккуратно уложенные пистолеты, ножи, гранаты. А на третьих – бутылки вина.

Чёрт… Там даже были мины. Мины, мать их.

Это не просто кабинет. Это – тыл. Сердце чего-то гораздо большего, чем просто банда с улицы.

Это как логово хищника.

– Кто вы, чёрт побери?

– Мы знаем, что ты искал мою дочь, – сказал он спокойно. Слишком спокойно.

Голос – ровный, почти бесстрастный, но в нём было что-то, от чего по коже шёл мороз. Не угроза. Хуже. Уверенность. Та самая, с которой люди отправляют других на смерть, даже не поднимая глаз от стакана.

Он махнул телохранителю – лёгкий, неторопливый жест.

Тот подошёл к столу, взял папку, бросил мне на колени и раскрыл ее.

Фотографии. Чёткие, цветные, крупным планом.

Я узнал это место с первого взгляда – клуб в центре Лос-Анджелеса. Тот, куда я зашёл без особого плана, просто чтобы забыться.

На первом снимке – я. С бокалом. Слегка уставший, с тенью ярости на лице.

На втором – я и она. Дженнифер. Или Барбара. Или чёрт знает, как её на самом деле зовут.

Слишком близко. Слишком живо.

Дьявол…

Сердце начало гулко стучать.

Но нельзя показывать слабость.

Не перед ними.

– Что вы хотите? – спросил я, уже зная, что ответ мне не понравится.

Он посмотрел на меня, как на вещь.

– Мужа для дочери, – выплюнул он, как будто это было что-то отвратительное.

Пауза.

– А раз вы знакомы… и ты не из нашего мира…

Голос – вязкий, как болото.

Я хотел перебить. Но прикусил язык. Здесь нельзя бить первым, если не знаешь противника.

– Ты идеально подходишь на эту роль, – завершил он.

Сказал это так, будто выбирал мебель.

– А если не соглашусь?

Гнев мелькнул в его глазах. Быстро. Но я заметил.

– Твой труп никто не найдёт. А если и найдут – не смогут опознать, – ответил он.

Я не испугался. Не дёрнулся. Просто медленно выдохнул.

Не то чтобы я не думал о его дочери.

Чёрт, если быть честным – я думал о ней слишком часто. Иногда по ночам, когда всё тело ломило от усталости, а разум цеплялся за образ её губ, шепота, запаха на простынях.

Но жениться?

После одной ночи?

Я что, по-вашему, идиот?

На его лице что-то дрогнуло. Мимолётно, почти неуловимо. То ли печаль, то ли разочарование.

Может, он действительно хотел ей «лучшей доли».

Может, верил, что я – безопасный вариант. Что я из другого мира, и потому не втяну её в мясорубку.

– А вам это зачем? – бросил я. – Почему бы вашей дочери самой не решить, выходить за меня или нет?

Вопрос не требовал ответа. Да и не прозвучал он как вопрос. Скорее как вызов.

Но старик его проигнорировал. Просто кивнул своему псу.

Охранник подошёл к двери, распахнул её и отступил в сторону.

И вот она вошла.

Плавно. Хищно. Как кошка, которая знает, что её боятся.

Каждое движение – выверенное.

Злая походка. Да, именно так. Не спешила, но и не тащилась – шаги чёткие, уверенные.

Девушка встала рядом с отцом, по правую руку.

Как королева на коронации.

Не смотрела на меня.

– Я думаю, Майкл согласен, – сказал он.

– Папуль, он бы согласился и без твоих угроз, – протянула она, мурлыча.

Повернулась ко мне.

Губы – в полуулыбке.

Глаза – изучающие.

– Ты опять прибег к своему старому методу: угрозы, – усмехнулась, будто речь о детской шалости.

Он хмыкнул.

Я смотрел на неё.

На эту девушку, которая держалась так, будто весь мир – её сцена.

Красивая? Да.

Опасная? Без сомнения.

Играла? Нет.

Она была настоящей.

Настоящей в своей уверенности, в этой мерзкой самодовольной грации.

– С чего ты взяла? – бросил я.

Голос – низкий. Грубый.

– Может, развяжете? – добавил с насмешкой.

Она посмотрела на меня. Внимательно.

Словно я не человек, а экспонат, который она уже когда-то изучила, но решила вновь оценить под другим углом.

– Ты до сих пор носишь моё кольцо.

Тон – ледяной. Никакой романтики. Просто констатация факта.

– Хватит пустых разговоров, – отрезал он. – Брак будет фиктивным. Через год – развод.

Она театрально закатила глаза. И, чёрт возьми, даже это выглядело красиво.

В этом была какая-то своя сила.

– Боже, папа, – протянула девушка. – Ты всё ещё думаешь, что кто-то будет соблюдать этот контракт? Через год… – взгляд на меня, ленивый и цепкий, – …я либо задушу его, либо он влюбится в меня по уши.

Улыбнулась.

«Я ведь уже люблю», – промелькнуло в голове.

– Документы и все пункты в них вот, – проговорил мужчина сухо.

Один экземпляр протянул дочери, другой – отдал охраннику.

Тот подошёл ближе, взял и кинул их мне на колени.

Я скользнул по тексту глазами. Быстро. Поверхностно. Смысла вчитываться не было – они уже решили, кем я стану и что от меня потребуется.

Каждая строчка там – верёвка. Ещё один виток на шее.

Мои запястья освободили. Руки заныли, но не успел я шевельнуться – металл прижался к виску.

Холодный.

Дуло.

Рядом мне протянули ручку.

Выдохнул. Беззвучно.

Пальцы обхватили ее. И я подписал. Одна страница. Вторая.

Документы тут же отняли, как будто боялись, что я передумаю.

Поднял голову. Медленно.

И столкнулся с её взглядом. Спокойным. Удовлетворённым.

У неё уже ничего не было в руках. Значит, подписала. Быстро. Без нервов.

Мужчина кивнул ей, и Дженнифер, не оглядываясь, направилась к выходу.

Я не отрывал взгляда от её фигуры. Грациозность. Женственность. Красота. Уверенность. Сила. Вот, что от нее исходило.

Хлопок двери, и девушки уже не было. Просто тень, исчезнувшая в пустоте.

Не выдержав, я задал вопрос, хотя сам знал, что это не моё дело.

– Что вы скрываете от неё? – произнёс я, голос хриплый, но спокойный.

Ответ пришёл мгновенно, будто его ждали. Без всякой иронии или злости – просто как факт.

– То, что может убить её раньше, чем я пристрелю тебя, – отрезал он.

Что-то быстро вошло мне в шею.

Сознание помутилось. Странное, лёгкое чувство. Не боль, а холод. Как будто весь мир вдруг стал слишком далёким.

Тёмная вуаль накрыла всё. И я не успел даже осознать, что происходит, как отключился.

Глава 5

Весь день пролетал в бешеной, бессмысленной суматохе. Не потому что мир рухнул или случилось что-то неотвратимое. Нет. Просто папочке Дженнифер взбрело в голову устроить свадьбу. На следующий день после того, как его люди накачали меня и привезли сюда, как мешок с мясом.

Вчера вечером меня доставили обратно в отель – молча, без объяснений, будто вернули просроченный товар. А на рассвете – сюрприз – у выхода уже ждала их чёрная машина. Стекла тонированные, взгляд водителя сквозь зеркала – пустой.

Как будто и не человек вовсе, а просто инструмент, нанятый на случай, если я решу поиграть в побег.

Хотя… куда бежать? От этой семьи не сбегают.

Могли бы просто назвать адрес. Я бы приехал сам. Но нет, им важно, чтобы ты чувствовал себя вещью. Чтобы понимал: твоё мнение, желания – ничто.

Возможно, я и правда идиот. Раз оказался здесь.

За день удалось немного разузнать. Не без труда, конечно. Люди в этом городе либо молчат, либо боятся до чёртиков. Но всё же язык у кого-то оказался длиннее страха. Клан «Sole Nero». Смешное название – «Чёрное Солнце». Прямо как в дешёвом криминальном сериале. Только вот не смеются здесь. Не шутят.

Они заправляют этим проклятым городом: наркоторговля, оружие, торговля людьми, грязь и кровь, разлитая по улицам, будто бензин.

Мне, по идее, должно быть страшно. Это логично. Но, чёрт побери… я не чувствую ничего.

Когда я пытался выведать что-то о дочери дона, люди замирали. Буквально. Отворачивались, будто я стал прокажённым. Один лишь старик, сидевший у церкви, прошептал: «Её больше нет. Девочка мертва. Кто-то выстрелил – прямо в грудь. Говорят, упала, как кукла». Его голос дрожал, будто он сам видел произошедшее.

А теперь – свадьба. С вполне живой и красивой девушкой.

Значит, смерть Дженнифер – спектакль. Хорошо поставленный, продуманный до мелочей. Осталось понять – зачем?

Когда они привезли меня к себе – в этот надменный, слишком роскошный особняк с колоннами и мраморными полами, – в руки мне буквально впихнули три смокинга. Чёрный. Серый. Бежевый. Как будто цвет тряпки на моих плечах что-то менял.

– Выбирай, – бросила какая-то женщина с кислым лицом. – И быстро.

Не слушая моих слов, они отправили меня в комнату.

Широкая кровать с золотой вышивкой, занавески до пола, огромный шкаф во всю стену. Всё пропитано запахом денег, власти и бессмысленного шика.

Мраморные лестницы, ковры, картины с такими рамами, будто их вытаскивали из музея.

Прислуга сновала туда-сюда, как муравьи, носились с подносами, с цветами, с коробками. Кто-то кричал на кого-то за пролитое шампанское. Кто-то плакал из-за неправильного оттенка скатерти. .

Я сел на край кровати и скинул смокинги перед собой. Смотрел на них и не чувствовал ни капли желания вообще что-то надевать.

Хотелось бы выйти, хлопнуть дверью и забыть об этом спектакле. Но куда? Здесь всё под контролем.

А Дженнифер…

Красивая. Упрямая. Злая. Сосредоточенная.

Слуги шептались: она перебирала платья, будто от этого зависела её жизнь. Одно – швырнула. Второе – надела, скривилась, сбросила. Ни одно не годилось.

Когда она проходила мимо – а я ловил её взгляд – в её глазах читалось только презрение. Чистое, неразбавленное. Как будто я был виноват в этом цирке. В этом браке, который она не выбирала.

…Который не выбирал и я.

Но я люблю её. До боли. До тошноты. До бешенства.

Может, это не любовь. Может, одержимость. Но какая разница?

Её отец приказал – мы поженимся. Для него это сделка. Политический ход. Закрепление власти.

А для меня?

Адская пытка.

Сидеть рядом. Дышать одним воздухом. Видеть, как она отгораживается стенами, хотя когда-то… когда-то позволила прикасаться.

Честно?

Я чувствую себя… как мальчишка. Не тот, что волнуется перед первым свиданием. Нет. Тот, за которого всё решили. С кем ему быть. Что ему носить. Как дышать.

Только я никогда не был этим мальчишкой.

С пяти лет и до восемнадцати – детдом. Металлические кровати, облезлые стены, дежурные крики воспитателей, дешёвая еда и пустота. Там никто не спрашивал, чего ты хочешь.

И вот… история повторяется.

«– Не закрывайте дверь, пожалуйста! – сорвался мой голос, хриплый и полный отчаяния.

– Подумай о своем поведении, Майкл, – женщина сказала это ровно, почти лениво, не оборачиваясь.

Щелчок замка.

Тишина.

Тьма.

Холод будто жил тут всегда. Я почувствовал, как он проползает по коже, залезает под одежду, но не двинулся. Какой смысл?

Старый подвал. Бетонные стены – серые, пустые. Ржавые стиральные машины, груды мебели, покрытые пылью времён. Воздух – густой, пропитанный сыростью, дешёвым мылом и тоской. Воняло забвением.

Я молча сполз вдоль стены и сел на грязный пол, поджав ноги к груди. Взгляд упал на лампу под потолком. Она давно не горела.

Сначала я не плакал. Не сейчас. Только тяжело дышал, будто воздух был чем-то чужим. Меня трясло. Не от холода, нет. От ненависти.

Почему?

Почему она меня не любит? Этот вопрос врезался в сознание, отравлял всё внутри. Я сжал кулаки до боли. Перед глазами всплыло ее лицо. Родное, но такое равнодушное.

Я стиснул зубы, как будто это могло помочь удержать слёзы, но они всё равно скатились по щекам. Глаза горели, и эта боль была чем-то знакомым. Привычным.

Она сдала меня сюда. Выбросила. Как старый диван.

Ржавые машины, кривые стулья, паутина в углах – всё шептало: «Ты такой же. Никому не нужный. Брошенный.»»

Я резко моргнул, пытаясь стряхнуть с себя обрывки ненавистных воспоминаний. Но они всё равно продолжали терзать меня.

Голос вырвал меня из мыслей.

– Я – Марио.

Темноволосый. Смуглый. Брови сведенные – уже по одному взгляду понятно, что я ему не нравлюсь. Моложе лет на десять, но в глазах – ни капли детской глупости. Только холодный расчет и готовность перейти грань.

Он протянул руку.

Я не стал разглядывать – просто схватил, резко потянул на себя. Здравый смысл шептал: главное – не дрогнуть.

– Майкл. Ваш новый зять.

Марио кивнул, не отводя взгляда. Его пальцы вдруг сжали мое запястье с такой силой, что кости затрещали. Я не дернулся.

Лицо парня приблизилось ко мне, а слова вылетели с яростью.

– Обидишь мою сестру – закопаю под ее же лилиями. Заживо.

Ни шутки. Ни сомнений. Чистая, отточенная жестокость.

А в голове – дурацкая мысль: «Она любит лилии?»

Смешно.

Не только любит – сажает их. Голыми руками, в аккуратно вскопанную землю, среди идеально подстриженных кустов. Прислуга, наверное, смотрит с ужасом.

Дженнифер и сама как лилия.

Тонкая. Хрупкая на вид. Идеальная осанка, холодный взгляд, фигура, от которой невозможно взгляд оторвать.

Ее духи витают в комнате еще до появления девушки. Сладковатые. С ноткой чего-то ядовитого. В первые минуты – приятно. Через час – начинает душить.

С лилиями так же. Красивые. Утонченные. А постой рядом день – и голова раскалывается, хочется вышвырнуть их к чертям.

С ней – то же самое.

Откуда я знаю? Всего один день знакомства.

Не считая ночи.

Не считая того разговора, где решали нашу судьбу.

Ее характер: сильный. А она сама слишком самовлюблённая. Я сложил всего лишь два плюс два.

Влюбиться в лилию не глупо. Глупо ждать от нее тепла.

Но я люблю ее.

Глупо. Жестоко. До злости.

Или это не любовь? Черт знает.

Я наконец переоделся. Выбрал бежевый костюм.

Из трёх вариантов – самый «приличный».

Чёрный ближе по духу, да. Но что-то подсказывало – Романо Канаверо это бы не оценил. А учитывая, кто он и что из себя представляет… лучше не давать повода. Не сегодня.

Не подумайте – мне плевать на мнение старых ублюдков, хоть в шелках, хоть в крови по локоть.

Но жить, как ни странно, пока ещё хочется. Вот и весь расчёт.

Одет с иголочки. Манжеты сидят, как надо, пиджак – по фигуре, ворот не давит. На мне чужая форма, чужой праздник, чужая жизнь. От меня здесь только кожа. Всё остальное – постановка.

Стук в дверь. Слуга сообщает:

– Господин, невесту вы видеть не должны. Таков обычай. Машина ждёт.

Обычай.

Смешно. Они похищают, угрожают, ломают жизни людей, а тут вдруг вспомнили про обычаи. Какое благородство.

Меня выводят, как пса на поводке. Или арестанта.

Какая разница?

На улице – палящее солнце. Слишком яркое для такого дня. Отражается от машины – дорогой, чёрной, с затемнёнными стёклами. Меня усаживают внутрь, дверь захлопывается, как решётка.

Сижу, смотрю перед собой и наконец понимаю: «Я заложник.»

С кольцом на пальце. В галстуке.

С красивой женщиной, которую люблю.

С жизнью, которая мне не принадлежит.

Или нет. Может, я не заложник.

Может, просто калека.

Без прав. Без голоса.

Без выхода.

***

Высокие готические своды давят на плечи, будто храм построен не для молитв, а чтобы напоминать о вечной вине.

Витражи пропускали холодный синий свет – безжизненный, как взгляд мертвеца. На позолоте алтаря играли блики.

Орган ревел – слишком громко, торжественно. Даже музыка здесь звучала как угроза.

Всё было слишком.

Слишком пафосно. Театрально.

Я стою у алтаря, и мне кажется, в церковь набилась половина Милана. Не свадьба, а спектакль.

Забавно. Ведь официально она мертва, разве нет?

Окинул взглядом зал. Некоторые лица узнавал – охранники, солдаты, верные псы клана. Остальные – незнакомые. Родня, должно быть. С одинаковыми масками вместо лиц: холодными, надменными, будто все они слеплены по одному лекалу.

Мужчины в костюмах, от которых слепит глаза. Женщины в платьях, усыпанных камнями – и злобой в глазах.

Где её мать?

Ни одной женщины, хоть отдалённо похожей на материнскую фигуру.

Не пришла? Не пустили? Или…

Или её просто нет в живых.

У донов редко бывает полный комплект семьи.

Музыка сменилась. Заиграла та самая мелодия – торжественная, пафосная, как будто сейчас не свадьба, а явление новой святой.

Гости встали.

Как по команде.

Точно марионетки. Только щелчка пальцев не хватало.

И тогда появилась она.

На пороге – Дженнифер. Под руку с отцом.

Он вёл её гордо, будто выводил на сцену, а не к алтарю.

Она улыбалась.

Слишком сладко. Слишком правильно. Каждой второй подружке, старушке в первом ряду, даже кому-то из охраны.

Словно действительно счастлива.

Восхитительная актриса.

Если бы не знал, как она смотрит, когда думает, что никто не видит – может, и поверил бы.

Но сейчас…

Чёрт.

Она была ослепительна.

Настолько, что в горле пересохло.

Платье – белое, облегающее, будто соткано из лунного света. Казалось, ткань держится на ней лишь по воле случая.

Фата мягко ниспадала на плечи, создавая тот самый ангельский, лживый образ.

Каждый шаг – выверенный, лёгкий, будто она не идёт, а парит.

На секунду поверил, что всё это – на самом деле.

Что она – моя. Что мы женимся по собственной воле.

Но иллюзия разбивается быстро.

Я вижу, как её пальцы чуть сильнее сжимают руку Романо.

И понимаю: она тоже играет.

Только делает это лучше. Гораздо лучше.

Вот и вся любовь.

Вот и вся правда.

Белое платье. Фальшивая улыбка. Кольцо, которое станет кандалами.

Мужчина подвёл её к алтарю. Как будто передавал вещь.

Аккуратно, без слов, с выверенным движением – положил руку дочери в мою.

Улыбнулся ей. Тепло. Почти по-настоящему.

А потом зло взглянул на меня.

Я ничего не ответил. Ни взглядом, ни жестом. Только сжал её пальцы чуть крепче, чем нужно. Она не отдёрнула руку.

Теперь она стоит напротив меня.

Лицо – спокойное, как у фарфоровой куклы.

Епископ открыл книгу.

– Дорогие возлюбленные, семья и друзья, мы собрались в этом священном месте, чтобы засвидетельствовать союз двух душ перед лицом Господа и Церкви.

Я почти не слышал его слов.

Смешно.

Какая церковь? Какой Господь?

Мы стояли на крови, в здании, где благословляют преступления, а не браки.

Это не союз душ.

Это – сделка.

– Брак – это не только радость, но и испытание… – произносит священник с тем самым тоном, который используют при зачитывании приговоров.

Он говорит о силе, о выборе.

Где-то на заднем плане тихо шуршит ткань – кто-то из гостей поправляет платье. Кто-то кашлянул. Кто-то тяжело вздохнул.

А я просто стою.

И жду.

Священник разворачивается ко мне. Смотрит так, будто верит в эту церемонию. Словно видит не подставу, не фарс, а настоящую свадьбу.

Смешной, наивный человек. Или хорошо играет.

– Майкл Рейнольдс, ты пришёл сюда по своей воле…

По своей?

– Ты обещаешь любить её, хранить верность…

Много слов.

А важно лишь одно: «пока смерть не разлучит вас».

С этим я бы согласился.

Я медленно повернулся к Дженнифер.

На ней всё та же маска. Но в глазах – мелькнуло что-то. Страх? Боль? Злость?

Смотрел прямо на неё.

И ухмылялся.

– Да, я обещаю.

Теперь её очередь.

– Барбара Кессел… ты пришла сюда по своей воле…

Я заметил, как она задержала дыхание.

Повернулась ко мне.

Смотрела. Долго. Без улыбки.

Только глаза, в которых горело что-то живое.

– Да, я обещаю.

Я взял её руку.

Холодная. Напряжённая. Пальцы слегка дрожат, но она держится.

Словно на сцене, под прицелом.

Да и есть ведь за кем наблюдать – за нами сейчас смотрит целый зал, полный чужих лиц и враждебных глаз.

Она не отдёргивает руку. Не сжимает мою в ответ.

Движение резкое, уверенное.

Почти жестокое.

Из-под лба замечаю, как Дженнифер чуть морщится.

Не из боли – из отвращения.

Хочет закатить глаза. Но не делает этого.

Она выдыхает. Тихо.

– Я, Барбара Кессел, беру тебя, Майкл Рейнольдс, в мужья…

Голос спокойный. Даже приятный.

Улыбка на лице почти живая.

Вот только глаза – по-прежнему настороженные.

Они бегло изучают моё лицо, будто пытаются просчитать: сорвусь я или доиграю.

– Обещаю быть верной тебе в богатстве и бедности, в здравии и болезни, пока смерть не разлучит нас. Этим кольцом я вверяю себя тебе.

Она берёт кольцо. Резко, уверенно.

И точно, почти агрессивно, надевает его мне на палец.

Метка. Как ошейник. Как напоминание.

Теперь я – её муж. Дженнифер – моя жена.

На бумаге. По приказу. Под дулом пистолета.

Епископ поднимает руки, его взгляд – как у актёра, который привык к сценическим паузам.

– То, что Бог сочетал, человек да не разлучает. – голос дрожит, излишне торжественный, – Перед лицом Церкви и закона я объявляю вас мужем и женой.

Зал затихает на секунду, словно каждый вдруг понял – всё. Игра окончена. Дела сделаны. Но есть один момент, который никто не решается осветить.

Орган в углу ревёт, тяжело, как гроза. Присутствующие встают и начинают аплодировать.

Мы с Дженнифер подходим друг к другу.

Я перехватываю девушку за талию. Жёстко. Как будто в этот момент пытаюсь доказать и показать ей, что она – моя.

Прижимаю к себе и впиваюсь в её губы. Горячие, мягкие. Я запоминаю этот момент, будто застреваю в нём, намеренно, чтобы потом было что вспомнить.

Не так, как год назад.

Хочу продолжить этот поцелуй.

Я ожидал, что она ответит. Хотя бы на миг, для видимости.

Но вместо этого Дженнифер отстраняется, плавно, так, чтобы никто не заметил. Для меня это как нож в сердце. Как острая боль в ребрах, которую невозможно заглушить.

Её губы…

Такие мягкие.

Чёрт.

Почему я всё ещё хочу её?

Глава 6

Отец начал слишком сильно опекать меня. Уже второй день, как я замужем, как официально стала «уважаемой женщиной» – по всем их чертовым стандартам.

А он, вместо того чтобы отпустить, наоборот, сжал хватку сильнее.

Даже сюда, в Америку, прислал мне телохранителя. Личного. Постоянного. Бессменного. Он будет со мной – везде. Всегда. Даже в сортир, если потребуется.

А если я захочу секса? Скажем, внезапно. Захочу – и получу. И что, он рядом будет стоять? Смотреть, охранять меня от утреннего кофе в постель и мужской руки на бедре? Или вдруг в самый разгар кто-то попытается меня убить – любовник, например? Ну, по версии отца, всё возможно.

Меня бесит эта навязчивая забота. Противная, липкая, как варенье. Мне давно не пятнадцать. Я уже не та девочка с большими глазами, которая верила, что папина любовь – это щит от мира.

Раньше надо было опекать. Гораздо раньше. Когда я плакала ночами, и никто не замечал. Когда зубы сжимались от страха, а он думал, что я просто капризная. Теперь – поздно. Я сильная. Красивая. Опасная.

– Где ты вообще живёшь? – спросила я.

Лениво откинувшись на спинку сиденья, скользнула взглядом по его профилю. Резкий, холодный, будто высеченный из камня. Не мужчина – статуя.

Мы уже почти добрались. Хотя могли обсудить это где угодно: в аэропорту, на борту частного самолёта, хоть на взлётной полосе, но мне не хотелось. И вот, только сейчас я осознала все в полной мере.

Муж.

Муж, мать его.

Слово звучит, как насмешка. И как кандалы.

Он чуть повернул голову, но даже не удосужился посмотреть на меня.

– В Лос-Анджелесе, – бросил коротко, как будто отвечает не жене, а деловому партнёру. – Мы как раз сейчас едем в мой дом.

Мой дом. Приятно звучит, чёрт возьми.

Я прищурилась, не скрывая ленивой усмешки.

– Как мило, – протянула я, облокотившись на подлокотник. – А в прошлый раз была квартира. Или мне это привиделось?

Пауза.

Это мне так повезло? Или отец всё-таки подбирал его тщательно? Он ведь знал, что мне нужно в Лос-Анджелес. По его же поручению, между прочим.

Значит – не случайность.

Мой отец не верит в совпадения.

Я отвернулась к окну. Вечерний город плыл мимо – яркие огни, пальмы, стеклянные фасады. Величественные. Глянцевые.

Фальшивые.

Прямо как моя новая фамилия.

Нет, я люблю отца. И братьев. По-своему. Они давали мне всё, что только пожелаю – машины, дома, украшения, охрану, связи, власть. Все эти годы я жила, как принцесса. Нет – как королева.

Только трон был не совсем мой.

Ещё нет.

Но мне уже двадцать три. Я больше не девочка, которую можно спрятать за охраной и поцелуями в лоб.

Фигура на обложках. Модель, да, пусть и под фальшивым именем. Фамилия, которую я ношу в мире – выдуманная, но голос за ней мой.

Контракты и миллионы – мои.

И тем более, я наследница клана.

Не игрушка. Не украшение. Не разменная монета. Я – угроза.

Может, он решил посмотреть, насколько я готова? Устроить проверку.

– У меня есть квартира, но я её сдаю, – небрежно пожал плечами Майкл, даже не глядя на меня.

Сказал будто между делом. Будто говорит о погоде. О том, где припарковал машину. Не обо мне.

Я медленно повернула голову, наблюдая за его профилем. Челюсть сжата. Голос ровный. Удобная маска.

Холодный. Расчётливый. В какой-то степени даже красивый.

Мне почти понравилось.

Почти.

Я усмехнулась. Протяжно, словно кошка, растянувшаяся на солнце и вдруг увидевшая мышь.

– А они знают, что ты творил на той кровати? – мой голос был сладким.

Я прикусила губу, наблюдая, как в уголке его рта дёрнулась почти незаметная линия.

Он не ответил сразу.

Тишина.

Только рёв двигателя и его ровный, контролируемый вдох.

– Было бы странно, если бы я им рассказал, – сказал наконец.

Больше он не говорил.

Я отвернулась, снова уставившись в окно. Сердце било в грудной клетке медленно, размеренно – ни капли волнения, ни капли стыда.

***

Машина мягко остановилась у обочины, и я чуть склонила голову – частный дом. Большой. Безвкусно дорогой. Явно хотел впечатлить кого-то. Только не меня.

Патрик уже вышел из-за руля и направился к моей двери. Всё как положено – молча, быстро, с выученной грацией.

Я выбралась из автомобиля легко, не торопясь. Сбросила ногу в туфле с каблуком на асфальт, чуть расправила плечи, провела рукой по волосам. Всё это – медленно, красиво.

Патрик закрыл за мной дверь, а Майкл вышел уже сам. Без сопровождения, без жеста приказа. Странный. Будто нарочно отказывается пользоваться тем, что у него есть. Сам таскает свои сумки? Серьёзно? Это или глупость, или гордость.

Он прошёл к багажнику, поднял крышку и достал оттуда мои чемоданы – три, кстати. Один Louis Vuitton, другой Chanel, и третий – самый дорогой, с моими инициалами. И одну свою убогую чёрную сумку.

Без слов мужчина двинулся к двери. Дом был красивый, да. Даже слишком. Как будто старался скрыть за фасадом что-то невнятное и скучное.

Я следовала за ним. Не потому что доверяю. Потому что хочу знать, в какую пещеру занесло меня теперь.

Шагала неторопливо, позволив каблукам цокать по дорожке – звук уверенности, от которого мужчины либо млели, либо теряли самообладание.

Пошла дальше, не спрашивая, не оглядываясь. В коридоре две двери – обе открыты. Две спальни. Конечно. Будто заранее знал, что одну придётся уступить.

– Сюда, – бросила я, указывая на лучшую спальню, – Завтра ещё столик приедет. И послезавтра у нас мероприятие. Будь готов.

Комната дышала свободой – высокие окна, свет, пространство. В отличие от его берлоги с черной рубашкой на стуле и пустым стаканом у кровати.

– Это была моя спальня, – его голос прозвучал хрипло, с раздражением, – Может, тогда вместе спать будем? – протянул он, небрежно опираясь о косяк.

Я остановилась. Медленно обернулась, приподняла бровь и встретилась с ним взглядом. Без страха. Без флирта. Просто так, как смотрят те, кто знает свою власть.

– В мою комнату не заходить, – произнесла я чётко, каждое слово – как удар хлыста. – И запомни: не трогать меня и не флиртовать.

Я повернулась, встречая его взгляд без страха:

Он шагнул ко мне, слишком близко, и я почувствовала его дыхание на своей коже:

– На публике мне придется тебя касаться, il mio giglio. (с итал.: Моя лилия)

Фраза сорвалась с его губ так мягко, словно мужчина действительно считал себя поэтом, а не боксёром с хищным нутром.

Он сделал шаг ко мне. Я не шелохнулась.

– Я не твоя, – сказала, тише, чем хотела.

Почти шёпотом. И это раздражало.

Выпрямилась, пожала плечами, вернув себе безразличие. Маска снова на месте. Ни намёка на слабость.

Он усмехнулся в ответ. Грязно. Самодовольно. Опасно. Ещё один шаг – и между нами не осталось расстояния. Только напряжение.

Только ток, пульсирующий где-то между сердцем и злостью.

– Ошибаешься, cara mia (с итал.: Моя дорогая), – его голос был бархатным, почти ласковым. – На твоём пальце кольцо.

Майкл наклонился. Тепло его дыхания коснулось моего уха, и я едва сдержалась, чтобы не шагнуть назад. Не потому что боялась.

– И у тебя теперь моя фамилия, – прошептал он с таким удовлетворением, будто это была победа.

Я не дрогнула. Не двинулась ни на миллиметр. Только медленно улыбнулась. Так, как улыбаются акулы перед тем, как сомкнуть челюсти.

– Только не забывай, что это временно. И всё ложь, – прошипела я прямо ему в лицо, вцепившись глазами в его.

Там было всё: холод, вызов и… Нежность?

Я выставила руки вперёд и резко оттолкнула его. Майкл явно не ожидал этого. Это было приятно.

Повернулась и пошла к двери, не оборачиваясь.

Но он всё равно бросил мне в спину, тихо, почти шепотом:

– Но ты всё равно стала моей.

Я хлопнула дверью ванной. Резко. Со злостью. Не с истерикой – нет.

Слава богу, комната находилась прямо напротив моей спальни.

Всё, что исходило от Майкла, вызывало отвращение. Он – как шершень, противный, жужжащий, агрессивный.

Я подошла к зеркалу. Посмотрела на своё отражение. Волосы идеально уложены, кожа чистая, макияж почти не сбился – даже после всего. Но я всё равно злилась.

Мне не нравится он.

Не выношу его. Ни взгляда, ни голоса, ни этого мерзкого самодовольства, от которого хочется вырвать – причём на него, на белую рубашку.

Этот брак был ошибкой.

Тупая, продуманная, выверенная ошибка.

Я провела пальцами по кольцу, что блестело на безымянном пальце.

Символ сделки.

Символ контроля.

Молча сорвала его. С силой. Будто обжигало.

Я не принадлежу никому.

Согласилась только потому что люблю отца. Потому что он смотрел своими уставшими глазами и сказал: «Это важно». А для него я сделаю все. Без размышлений. Всегда.

Но терпеть этого мужчину рядом?

Быть с ним?

Позволить ему приближаться ко мне, словно он имеет право на это?

Меня это бесит.

Я положила на раковину кольцо.

А затем снова посмотрела в зеркало.

Все та же я. Сильная. Жестокая. Уверенная.

Резкий хлопок двери снаружи заставил меня вздрогнуть.

Затем послышался стук в ванную.

Я резко обернулась. Мое тело напряглось, как натянутая струна.

– Что?! – прошипела я, не скрывая злости.

Через секунду голос проник в пространство.

– Встреча с кланом через час, – произнес Алвиз, не спеша.

Мой новый телохранитель.

Алвиз.

В его облике нет ничего лишнего, каждая деталь будто выверена и подчинена одной цели – внушать уверенность и давить одним своим существованием. Широкие плечи, крепкая фигура, строгая линия подбородка – вот, какой он.

Его лицо… суровое, спокойное, без тени лишних эмоций. Короткая стрижка подчёркивает этот холодный образ, а аккуратная щетина делает его черты чуть грубее и мужественнее. Губы плотно сжаты. Он говорит только тогда, когда решит, что это имеет смысл. Только тогда, когда это нужно ему.

А взгляд… тяжёлый, тёмные глаза не просто смотрят – они прожигают. Постоянно оценивают, измеряют, высчитывают. Кажется, что он видит больше, чем показывает: каждую мелочь и каждый жест.

На нём тёмный костюм, который сидит идеально, подчёркивающий силу тела, но не бросающийся в глаза. На запястье – часы, строгие, без излишеств, как и всё остальное в облике парня.

Алвиз владеет собой, ситуацией, людьми. Кажется, он не знает, что значит быть слабым.

И всё же… его присутствие было неприятным. Тягучим. Давящим. Вроде ничего дурного он не сделал, но рядом с ним воздух будто становился тяжелее.

Алвиз не был тем, кто мог меня зацепить. В нём нет ни загадки, ни живого огня. Он не мужчина, которого хочется рассматривать. Он инструмент. Холодная сила. Человек, который должен быть рядом, чтобы защищать. Но в его осанке, в каждом движении читалось нечто большее – презрение, скрытая насмешка.

Он – телохранитель.

Тень.

***

Алкогольные стойки сверкали, как сокровищницы восточных шейхов, а сцена в центре зала манила взгляды, обещая зрелище, которое гости запомнят навсегда. Но для меня это было всего лишь фоном – декорациями к спектаклю.

– Миссис, сюда, – прозвучал голос охранника, вырвав меня из моих раздумий.

Массивный мужчина с грубым, невыразительным лицом и цепкими глазами, в которых читалось что-то между напряжением и страхом.

Я кивнула, делая шаг вперёд, нарочито замедляя движение. Алвиз следовал за мной бесшумно, но я чувствовала его присутствие – как нож за спиной, который тебе вот-вот воткнут.

Люди расступались перед нами, даже не понимая почему.

На втором этаже охранник распахнул массивную дверь с тёмной кожаной обивкой и золотыми заклёпками – типичная попытка произвести впечатление.

Как мило. Как пошло.

– Миссис, сюда, – повторил он, распахивая дверь.

Я прошла мимо, не оборачиваясь.

Кабинет был просторным, пропитанным фальшивым величием. Тёплый свет лампы и дорогое дерево пытались создать иллюзию уюта, но я знала – за этим скрывается то же самое, что и везде: страх, жадность, желание власти.

Мои каблуки гулко ударили по полу, и я каждый раз наслаждалась этим звуком— каждый шаг отдавался эхом.

Дверь закрылась с мягким щелчком, отрезая нас от шума клуба.

Тишина.

Молодой. Слишком молодой для своей роли. Приятные черты лица, но взгляд – усталый, вымученный, как у человека, который давно не спал. Пожалуй, возможно, я бы даже дала ему шанс.

Я позволила себе едва заметную усмешку. Села напротив него, опускаясь в кресло.

– Ты глава «Пламенного альянса»? – спросила я, растягивая слова.

Мой голос звучал спокойно, но с ноткой превосходства – будто этот вопрос был формальностью, пустяком.

Он кивнул, едва заметно.

– А ты, я так понимаю, Дженнифер. Из итальянского клана.

Я сощурила глаза, изучая его. Блондин. Стрижка короткая, небрежная. Грубоватые черты, но самое интересное – этот взгляд. В нём читалась усталость, но не слабость.

Скорее всего, на него так влияет семья. Я уже слышала о его дочери и девушке. Забавно, как жестокие мужчины могут быть слабы в личных делах. Этот парадокс меня всегда забавлял.

– Мой отец хочет заключить с тобой союз, – сказала я, закидывая ногу на ногу.

Он хмыкнул:

– Какая мне выгода с этого? – спросил он, пытаясь найти хоть малейшую слабость в моём лице.

Я позволила тишине повиснуть между нами, утяжеляя воздух.

– С нашей помощью твоя власть в нашем мире укрепится, – наконец произнесла я, чуть наклонив голову вперёд, – Мы предлагаем то, чего у тебя никогда не будет без нас. Возможности, о которых ты мог лишь мечтать.

Я выдержала паузу, наблюдая, как Уолтер переваривает мои слова.

– Экспорт и импорт товаров – чистые маршруты, надёжные контакты. Мы расширим твои территории, дадим влияние. А самое главное – мы обеспечим тебя поддержкой. Связи, которые твои конкуренты никогда не смогут получить.

Он молчал, его глаза теперь стали уже менее уверенными. Я видела, как он взвешивает каждое слово и начинает осознавать, что отказываться от этого предложения будет ошибкой.

Я откинулась на спинку кресла, скрестив ноги. Лёгкая, почти незаметная ухмылка тронула мои губы.

– Взамен мы просим твои навыки хакерства, – начала я, – Совместный бизнес, экономическую выгоду в виде отмывания денег и контрабанды.

Уолтер, сдержанный и молчаливый, не проронил ни слова, но его взгляд стал чуть настороженным. Внезапно его помощник наклонился, что-то прошептал.

– Мы сейчас, – сухо бросил он, вставая из-за стола.

Парень и его человек покинули кабинет, оставляя меня одну. Ну, почти.

Алвиз стоял за моим плечом, как тень, готовая в любой момент среагировать.

По сути, его присутствие не было важным – просто ещё один охранник. К тому же рядом с дверью стоял второй.

Алвиз нарушил молчание.

– А если он откажется?

– Не твоего ума дело, – бросила я, сдерживая раздражение в голосе.

Алвиз слишком много болтал. Эти вопросы лишь раздражали меня.

Минут через пять Уолтер и его помощник вернулись в кабинет.

Уолтер снова сел за стол. Заметила, что уголки его рта дрогнули, и это было достаточно, чтобы я поняла: он напряжён.

– Хорошо, я согласен, – сказал парень, сдержанно, почти хрипло.

Медленно приподнялась с кресла, ощущая, как власть вновь наполняет меня. Мне хотелось улыбнуться, но сдержала эмоции.

Уже собиралась покинуть кабинет, когда тишину разорвал первый выстрел. Он пронзил пространство, вырвав меня из потока мыслей.

– Твою мать! – вырвалось у меня.

Глава 7

Замешательство сменилось хаосом.

Где-то на улице – вопли, топот, звон разбитого стекла. Алвиз бросился ко мне, прикрывая своим телом так стремительно, что я едва успела заметить его движение. Мужчина вытянул пистолет, а взгляд его стал сосредоточенным, словно весь мир для него сжался до одной задачи.

Защитить меня любой ценой.

– Соседнее здание! – резко бросил он, вглядываясь в окно.

Я сжала зубы так, что челюсть заныла. Раздражение подкатило к горлу едким комом. Кто-то посмел стрелять, когда здесь нахожусь я? Сердце колотилось – не от страха, нет. От ярости. Горячей, обжигающей.

– Прикройте Дженнифер и найдите этого ублюдка! – рявкнул Уолтер, прижимаясь к стене между окнами.

Умная тактика. Оттуда его не видно, а значит – не достать.

Видимо, цель – я.

– Чёрт! – прошипела я сквозь стиснутые зубы. – Я же говорила следить, Алвиз!

– За нами не было хвоста, миссис! – огрызнулся он, но в голосе проскользнуло напряжение.

Еще один выстрел.

Я пригнулась рефлекторно, а пуля с глухим стуком вонзилась в деревянный стол, оставив после себя дымящуюся дыру. Не случайный выстрел. Тот, кто стрелял, знал свое дело. Но… не попадал. Специально.

Почему?

Адреналин ударил в виски. Мое сердце забилось быстрее, но я заставила себя не терять хладнокровия.

– Сможете отвлечь? – повернулась к Уолтеру и его помощнику.

Достала пистолет из сумки. Тяжесть холодного металла в ладони – привычная, почти успокаивающая.

Уолтер нахмурился, но его помощник кивнул, сжимая в руках автомат.

– Доверяю свою жизнь первым встречным. Чудесно, – усмехнулась я, сквозь раздражение.

Но выбирать не приходилось.

– Алвиз, прикрывай меня, – коротко бросила я, проверяя патроны в обойме.

– Понял, – отозвался он мгновенно, вставая за моей спиной.

– На счёт три, – бросила взгляд на Уолтера, – Один… Два… Три!

Помощник Уолтера рывком выбежал к окну, открывая огонь по соседнему зданию. Грохот автоматической очереди разнёсся по кабинету, заглушая всё вокруг.

Я переместилась вдоль стены, глаза сканировали улицу, крыши, тени. Где ты, падаль?

Вспышка. Крыша соседнего здания.

Алвиз выстрелил дважды. Пули просвистели в воздухе. Ответный выстрел – штукатурка рядом со мной осыпалась, белая пыль осела на рукаве.

– Грёбаный снайпер, – процедила я

Уолтер схватил рацию, которую ранее бросил на стол. Удивительно, что она вообще цела.

– Мне нужны люди, срочно! И чёртов транспорт – организуйте выезд! – приказал он холодным тоном.

Блондин кивнул мне, а лицо его стало более сосредоточенным. Парень выскочил из укрытия, так же открывая огонь в сторону снайпера. Пули звенели по крышам, и, хоть они и не попадали в цель, внимание стрелка, похоже, было отвлечено.

Почувствовала, как в груди закипает адреналин. Я вышла из-за укрытия. Плавно. Уверенно.

Здания стояли близко – силуэт снайпера виден отлично. Он в укрытии, но позиция неидеальна. Ошибка.

Проверила магазин. Перезарядила. Подняла пистолет. Выждала момент.

Прицелилась.

Выстрел.

Пуля попала точно в лоб.

Он упал замертво. Я же чувствовала лишь то, как адреналин продолжает бурлить в венах.

– Что за чёрт?! – выкрикнул Уолтер.

Не сразу повернулась к нему, давая себе время на то, чтобы перевести дух. Стрельба, опасность – это моё пространство.

Выйдя из-за стеллажа, наконец посмотрела на парня с ледяным выражением лица.

– Кажется, на меня объявили охоту… – сказала ему.

***

После встречи с Уолтером и этой чертовой перестрелки внутри меня закипело раздражение.

Я устала.

Не физически. Морально.

Мне нужно унять этот бурлящий поток эмоций.

Вошла в ванную, провела ладонью по краю ванны, включила воду. Хлынул поток. Горячий, почти обжигающий – так, как я люблю.

Не спеша прошла в спальню, пальцы скользнули по шелку самой любимой пижамы – кроваво-красной, как свежая рана. Она всегда дарила мне ощущение роскоши, власти, напоминала, кто я.

Вернувшись в ванную комнату, положила вещи на край, затем сбросила топ и стянула брюки. Тело, может, и не нуждалось в отдыхе, но мне хочется хотя бы на несколько минут забыть обо всём этом.

Бесконечные игры, манипуляции, выстрелы…

Я, конечно, не жалуюсь, но эта «охота» не входила в планы.

Черт.

Я ведь только сегодня приехала в Лос-Анджелес. Откуда они узнали? И главное – кто эти «они»?

Бросила в воду бомбочку для ванны. Она зашипела, выпуская клубы пены, будто живое существо, задыхающееся в кипятке. Звук был… удовлетворяющим. И через несколько секунд я погрузилась в воду, чувствуя, как она обволакивает меня.

Достала бутылку вина – ту самую, что велела поставить здесь Алвизу. Открыла ее и налила в бокал, почти сразу отпивая из него. Ощутила, как прохладная жидкость скользит по горлу, расслабляя. Закусила губу.

Выключила воду и именно в этот момент ща спиной послышался голос.

– Миссис, – произнёс он.

Я не повернулась. Не показала ни малейшего интереса к его присутствию.

– Если ты сейчас не выйдешь, я пристрелю тебя.

Говорю спокойно. Без угрозы в голосе – просто констатация факта.

Алвиз знает – я не шучу.

Шаги стихли, и я почувствовала, что напряжение в воздухе отступает.

Вода тихо плескалась, наполняя комнату каким-то покоем.

Оставшись наедине с мыслями, поняла: нужно разобраться в ситуации. И для этого надо не просто убивать тех, кто стреляет в меня.

– Теперь можешь говорить, – проговорила я, отпивая вино.

Алвиз не торопился с ответом. Намеренно тянет время.

– Я не знаю, кто нанял этого снайпера, но он был точно не один, – сказал телохранитель.

Его голос немного дрогнул, но, прочистив горло, продолжил:

– Видел другие следы рядом с телом.

Я не повернулась, но внутри что-то кольнуло. Вздохнув, осознала, что всё только начинается.

Ну и влипла же я.

***

Мужчина расхаживал по кабинету. Его движения были размеренными, точными – как у хищника, вышагивающего по клетке перед кровавой трапезой. Итальянские ботинки глухо стучали по полированному мрамору, каждый шаг нарушал гнетущую тишину, будто капли крови на белоснежном шелке. Тяжелые шторы поглощали дневной свет, оставляя комнату в полумраке, где воздух казался густым от запаха дорогого табака и невысказанной ярости.

Его лицо вдруг исказилось. Скулы ходуном, вены на шее вздулись, пульсируя в такт бешеному ритму сердца.

Как они посмели? Как посмели ослушаться его, Данте Лоретти?

– Приведите Густаво, – слова вырвались сквозь стиснутые зубы, но голос оставался ровным, почти ласковым.

Солдат молча поклонился и ретировался, даже не подняв глаз на своего повелителя.

Оставшись один, Данте замер. Его широкая грудь медленно поднималась и опускалась. Внезапно он резко развернулся и со всей силы врезал кулаком в стену. Глухой удар, треск штукатурки, и вот уже алые капли стекают по белоснежной поверхности. Он завороженно наблюдал за тем, как кровь медленно стекает по его пальцам.

Он любил кровь.

И обожал боль. Она напоминала о том, что он жив. Что у него есть власть. Над собой и другими.

Удар. Еще один. Левой рукой. Затем обеими. Его грудь сотрясал хриплый смешок – в этом ритуале было что-то почти священное. Кровавые отпечатки на стене напоминали детские ладошки – только это были следы его безумия. Густые. Липкие. Теплые.

Он остановился лишь тогда, когда пальцы начали неестественно выгибаться, а в запястьях раздался отчетливый хруст. Медленно, с наслаждением, он лизнул каплю с тыльной стороны ладони. Металлический привкус.

И в этот момент дверь скрипнула.

– Густаво… – губы Данте растянулись в улыбке, в которой не осталось ничего человечного.

Когда мужчина наконец обернулся, в его глазах горело только холодное безумие.

Густаво втащили в кабинет, как мешок с мусором. Руки были скручены, дорогая рубашка порвана, на щеке красовался свежий синяк. Охранник, брезгливо сморщившись, швырнул парня на колени перед Боссом.

Данте стоял вполоборота, делая вид, что не замечает жалкую фигуру у своих ног. Или, может, просто наслаждался моментом. Затем, с театральной медлительностью, повернулся.

Его взгляд скользнул по дрожащему телу. Пронзающий. Уничижительный. Уголки губ дрогнули в гримасе, напоминающей улыбку – будто перед ним была не человек, а сломанная игрушка, которую оставалось лишь добить.

И Данте сделал шаг. Всего один. Точный, быстрый, как удар ножом. Подошёл и, не колеблясь, всей тяжестью тела наступил пяткой на пальцы Густаво.

Крик. Глухой, животный. Парень дернулся, пытаясь инстинктивно отдернуть руку, но наручники не давали и шанса. Слезы тут же залили его лицо.

А Босс… Засмеялся. Искренне. От всего сердца. Этот вопль был для него слаще любой симфонии.

– Вторую, – прошипел он, сузив глаза. – Положи, блядь, вторую руку.

Густаво замер. Все его тело содрогалось. Он знал – неповиновение будет стоить дороже.

Медленно, почти не веря собственным движениям, парень опустил ладонь на холодный пол. Слёзы уже текли пр щекам, капали на пол, впитывались в дорогой ковер.

И снова удар. Послышался хруст. Сдавленный вопль, полный страха и отчаяния.

Данте наблюдал за этим с неподдельным интересом. Ему это нравилось.

– Поднимите его, – бросил он, даже не удостоив жертву взглядом.

Два солдата мгновенно подчинились. Они подхватили парнишку под подмышки и рывком поставили на ноги. Он тут же бы повалился, если бы его не держали – ноги дрожали, как у щенка, которого били слишком долго.

Руки бессильно свисали вдоль тела: изломанные пальцы покраснели и отекли, из-под ногтей проступала кровь. Не ладони, а месиво, слипшееся от крови и слёз. Губы потрескались, а подбородок блестел от соплей и слёз.

Парнишка тихо хныкал, едва дышал – будто боялся, что даже воздух причинит новую боль.

В чем он провинился?

Данте медленно развернулся, наслаждаясь каждой секундой этого спектакля. Приблизился так близко, что Густаво почувствовал запах его дорогого парфюма, смешанный с медным запахом крови и потом.

– Кто распорядился её убийством? – спросил Босс почти шёпотом.

Густаво замер. На мгновение весь мир сузился до этих четырёх слов. И он понял.

Парень всё понял.

В этот момент страх в нем сменился чем-то другим – отчаянием и обидой.

Он же хотел как лучше. Думал, что делает так, как хочет того Босс. Разве не сам Данте говорил, что девушка должна исчезнуть? Разве не он с пеной у рта говорил, как она его бесит? Или о то, как она предала?

Густаво кивнул. Парнишка был уверен, что делает все правильно. Он сам нашел снайперов. Проверил маршрут и уточнил время.

Он же всего лишь хотел угодить.

– Я… я думал… – голос дрожал, слова застревали в пересохшем горле.

А Данте посмотрел на него с выражением какого-то безмерного сожаления.

– Ты думал? – голос стал холоднее. Ниже. Жестче. – Ты? Ты решил, что знаешь, чего я хочу?

Босс усмехнулся. И в этом звучало лишь безумие.

– Ты маленькая, сопливая мразь, Густаво. Ты даже дышать не смеешь, пока я не разрешу! А ты осмелился думать за меня?

Мужчина ударил его по лицу. Не слишком сильно, нет. И даже не с яростью. Словно насмехался. Унижал. Наслаждался.

Густаво захлебнулся воздухом, но не проронил ни слова.

А Данте склонился к его уху и прошептал:

– Я говорил, что она должна умереть. Но я не говорил, когда. И так же не говорил, от чьей руки, – растягивал слова мужчина, – Я хотел смотреть ей в глаза, пока жизнь будет уходить из нее…

Мужчина отстранился и, наконец, посмотрел на Густаво.

– Я-я… д-думал, что это п-порадует вас, – пролепетал парнишка, запинаясь на каждом слове, – В-вы же с-с-столько раз г-говорили о т-том, ч-что ненавидите е-её…

Он едва держался на ногах. Лицо искажено болью, страхом и какой-то надеждой. А вдруг простит?

Данте застыл. Он выпрямился и какое-то мгновение молчал.

С диким рыком он оттолкнул всё, что находилось у него под рукой – настольную лампу, тяжёлую, с вы гравированным гербом. Смахнул её со стола с такой силой, что она разлетелась на части.

– Я отдавал приказ?! – завопил Данте, и голос словно эхом отдавался в комнате.

В нем было столько бешенства, что даже подчинённые затаились в углу, как статуи.

– Или, может, ты посчитал себя достаточно умным, чтобы заменить меня?!

Мужчина шагнул в сторону Густаво. Лицо в миллиметре от его собственного. Дыхание обжигало.

– Или ты подумал, что решив за меня, станешь мне ровней? – теперь же голос Босса стал ниже, словно рычание.

Густаво затрясся. Он отрицательно покачал головой и что-то бормотал:

– Н-нет… н-нет.. Я п-просто х-хотел… Я д-д-думал…

– Ты не думаешь! – заорал Данте, ударив его под ребра кулаком, – Ты не создан для этого! Ты – ничто, мать твою! Жалкий слуга, который только и годится для того, чтобы исполнять мои приказы! – кричал Босс.

А затем добавил тише, словно оскорбляя этим:

– И то хреново.

Мужчина обошел Густаво кругом, будто решал что-то. Тот же невнятно пытался оправдаться.

– Я-я-я… Я о-ошибся…

Данте остановился перед ним и посмотрел на парнишку с жалостью.

– Ты не просто ошибся, Густаво… Ты стал разочарованием, – протянул он, – А знаешь, что я делаю с теми, кто меня разочаровал?

Босс перевел взгляд на двух солдат и жестом что-то показал им.

– Вы знаете, что с ним делать, – бросил Данте.

Два бойца, словно дрессированные и верные псы, одновременно кивнули. Они подошли и схватили Густаво под руки. Парнишка не сопротивлялся. Не мог. Его ноги подкашивались, тело било дрожь, а дыхание сбивалось.

Но он понял. Осознал весь ужас ситуации и момента.

– Н-нет… П-п-пожалуйста… Б-босс, пожалуйста, – всхлипывал Густаво.

Голос срывался. Становился то громким, то невозможно тихим. Он не просто говорил. Молил.

Глаза Данте были пустыми. Он смотрел на Густаво с отвращением и презрением.

Он даже не отвечал.

Просто медленно вернулся к столу и опустился в кресло. И с удовольствием посмотрел на то, как его жертву тащат прочь.

Густаво истошно закричал, пытаясь вырваться. Он цеплялся сломанными пальцами за дверной косяк, оставляя кровавые полосы на полированном дереве.

– НЕТ! БОСС, ПОЖАЛУЙСТА! Я ВАС УМОЛЯЮ! Я НЕ ХОТЕЛ! – кричал парень, захлёбываясь собственными слезами и страхом.

Подчинённые, с трудом вытащив слугу за порог, захлопнули дверь. Щёлкнул замок. Тишина не наступила, ведь в коридоре всё равно прорезались истошные, отчаянные крики. Данте слушал их недолго, всего пару секунд, но этого хватило, чтобы на губах родилась та самая улыбка.

Он медленно повернулся к столу. В кабинете, будто нарочно, всегда стояло маленькое зеркало – нелепая деталь в окружении, но именно оно ему нравилось. Мужчина наклонился ближе, вглядываясь в отражение: собственные глаза, полные чего-то извращённого, тянущегося из самых тёмных глубин. Губы, искривленные в ухмылке, которую так легко спутать с обаятельной.

Дженнифер ненавидела его. Он чувствовал это каждой клеткой своего тела, но именно ненависть и возбуждала. Делала игру слаще. Чем сильнее она отталкивала его, тем больше хотелось сжать её в тиски, лишить свободы дыхания и воли.

Да, для девушек он идеален. Эти ухоженные тёмные волосы и пряди, чуть выбившиеся из причёски, взгляд, который заставлял дрожать даже самых гордых. Его глаза цвета тёмного мёда – такие глубокие, что можно утонуть. Дженнифер когда-то верила в их тепло. Но там никогда этого не было. Только пустота. Только холодный расчёт и сладострастная жажда контроля.

Мужчина умел смотреть так, что человек превращался в вещь. В игрушку. Всё, что ты значишь для Данте, – это удовольствие, которое он получит, ломая тебя медленно, методично, без спешки.

А улыбка… Господи, как же на неё велись. Она казалась лёгкой, даже игривой, будто он вот-вот пошутит или расскажет что-то интересное. Но за ней зияла пропасть. Улыбка – как оскал зверя перед прыжком. Он умел этим выражением лица заставить людей чувствовать себя грязью под его ногами.

Щетина, подогнанный костюм, идеальная осанка – каждая мелочь идеальна.

Он создавал образ «совершенного мужчины», и мир вёлся на это.

Данте был красив. Божественно красив.

И в этом таилась опасность.

Глава 8

Тишину за кулисами вдруг разорвал голос менеджера:

– Так, девочки, соберитесь!

Он орал так, будто от его крика зависело вращение Земли.

– Через десять минут ваш выход!

Я даже не повернула голову. Просто поймала в зеркале его жалкую тень – взъерошенного, суетливого, с липким блеском пота на лбу. Господи, пусть заткнётся.

Это шоу – не его заслуга.

Мы не слепые. Видим часы, слышим объявления, чувствуем, как воздух натягивается, как струна, перед самым выходом. Нам не нужен его истеричный лай.

Мой взгляд скользнул к отражению.

Макияж Безупречный. Волосы гладкие, без единого предательского локона.

Идеально.

– Барби, ты сегодня открываешь показ.

Я медленно развернулась к нему. Бровь сама собой поползла вверх.

Барби.

Как же въелось это прозвище. Оно меня так бесит.

Мои пальцы слегка сжались – мне хотелось вонзить ногти в его глупое, самодовольное лицо. Вырвать клок этой жалкой щетины.

– Предыдущая не пришла, вроде заболела, – продолжил он, будто мне было хоть каплю интересно. – А ты единственная, кому подойдёт этот наряд.

Он пододвинул манекен к себе.

Платье.

Я осматриваю его – длинное, струящееся, с вырезом, смелое. На ком-то другом оно бы выглядело вульгарно. На мне – идеально. Оно подчёркивает то, что и без него невозможно не заметить.

Алый цвет – глубокий, насыщенный, словно кровь, пролитая на белый мрамор.

Я медленно подошла к манекену, скользя взглядом по изгибам ткани, по узорам, что сплетаются в завораживающую симфонию. Кружево – тонкое, почти невесомое.

Глубокий вырез, плавно переходящий в линию плеч. Талия подчёркнута. Разрез на бедре – высокий, дерзкий, без стеснения. Он не даёт права отвести взгляд.

Я прикасаюсь к ткани кончиками пальцев.

– Окей, – лениво бросила я, даже не удостоив его взглядом. – А теперь можешь идти, чтобы мы переоделись.

Парень вздохнул. О, это был самый настоящий драматичный вздох жертвы, которой якобы причинили боль.

Как трогательно.

Но мне плевать.

Я наблюдаю, как менеджер выбегает из гримёрки. Смешной. Никчёмный.

Лёгким движением я хватаю манекен и тяну его за собой в раздевалку. Пространство узкое, но мне не мешает

Перед зеркалом задерживаюсь на секунду. Визажист постаралась, но я и без этого слишком красивая. Чёткие скулы, выразительный взгляд, губы, на которые не взглянуть – невозможно.

Платье.

Сначала я аккуратно стягиваю его с манекена и вешаю на крючок. Неторопливо, размеренно – красота не терпит суеты.

Затем сбрасываю с себя лосины и футболку. Чувствую, как по коже пробегает лёгкий холодок – короткая вспышка уязвимости, но мне это даже нравится. А через секунду материя шикарного платья касается тела.

Я вдыхаю.

Идеально.

Делаю шаг вперёд, вглядываясь в своё отражение.

На мне это платье смотрелось лучше, чем на бездушном манекене. Намного лучше.

Оно обволакивало меня, повторяя каждую линию моего тела, словно вторая кожа – тонкая, шелковистая. Ни одной складки, ни одной лишней детали. Совершенство. Я провожу руками по ткани.

Я задерживаюсь у зеркала, пристально изучая своё отражение. Поворачиваюсь влево, затем вправо, слегка двигаюсь, наблюдая, как играет свет на ткани.

Линия плеч открыта ровно настолько, чтобы приковывать взгляды, но не показывать ничего лишнего.

Я прищуриваюсь.

Кто может сравниться со мной?

Ответ очевиден.

Последний взгляд – медленный, оценивающий. Взгляд человека, который точно знает, что он великолепен.

Разворачиваюсь и выхожу из раздевалки.

Шаги гулко отдаются в пространстве. Каблуки стучат по полу – не громко, но достаточно, чтобы каждый звук резал воздух.

Остальные девушки уже стоят в ожидании. Нервничают. Перебирают пальцами, поправляют платья, оглядываются.

***

Я снова вышла на подиум.

В другом платье.

Оно тоже красное. Коллекция в таком оттенке выполнена.

Глубокий, насыщенный цвет, не просто привлекающий внимание – заставляющий смотреть. Бархатный, как разлитое вино, и такой же опьяняющий.

Верх оголяет ключицы, подчёркивает каждый изгиб, а глубокий вырез – не жалкая провокация, а демонстрация силы. Настоящей. Необузданной.

Справа ткань спадает асимметричной драпировкой – капризной, дразнящей. В этом весь смысл: оставить незавершённость. Заставить желать большего.

Пальцы скользят по талии, расшитой бисером. Узоры – как капли крови на алом.

Шаг. Второй. Третий.

Высокие каблуки стучат по подиуму. Свет ослепителен, но я не моргаю. Яркие вспышки камер пытаются поймать меня, но я даю им ровно столько, сколько хочу.

Спина ровная, подбородок чуть приподнят. Ткань скользит по телу, повторяя каждое движение, подчёркивая линию плеч, изгиб бёдер. Это не просто платье, это продолжение меня.

Взгляд – пронзительный. Не смотрю в зал. Их глаза впиваются в моё лицо, ловят малейшие движения губ, следят, как мои пальцы едва касаются бедра, как волосы плавно ложатся на плечи. Я чувствую их взгляды, как чужие пальцы на теле, но мне всё равно. Пусть жаждут, пусть завидуют.

Знаю, что идеальна.

В конце подиума замираю на секунду. Остановиться – значит дать им время восхититься. Позволить насладиться мной. Разворачиваюсь плавно, грациозно. Через секунду ухожу обратно.

Но спиной я чувствовала чей-то пристальный взгляд.

Тот самый, что прожигает кожу, оставляя невидимые, но ощутимые следы.

Мурашки пробежали по телу. Только с ним у меня бывают такие ощущения.

Майкл.

Он здесь.

Я не поворачиваюсь. Не даю ему этого удовольствия. Пусть смотрит.

Пусть жадно следит за каждым моим движением.

Пусть пожирает глазами.

Я продолжаю идти все также, без лишних эмоций.

Вернулась в гримерку. Здесь шумно. Кто-то смеётся, кто-то что-то обсуждает. Но я не слушаю.

Молча прохожу дальше, в раздевалку.

Больше я сегодня не выхожу. Поэтому аккуратно снимаю платье, сдвигаю ткань с плеч, чувствую, как оно мягко скользит по коже.

Красное, властное, неповторимое – и всё же это всего лишь ткань.

Настоящая сила – это я.

Я разворачиваюсь, выискивая в вещах белую рубашку и бордовые брюки.

Да. Я люблю красный.

И что?

Это моя стихия.

Не представляю себя без него.

Красный – это страсть. Кровь. Власть.

Огонь, который не погасить.

– Mio Giglio, la tua figura mi sta facendo impazzire! (с итал.: Моя лилия, твоя фигура сводит меня с ума!)

Его голос прозвучал за спиной – низкий, тягучий, слишком самоуверенный.

Я подскочила, инстинктивно развернувшись, сердце дернулось от неожиданности.

– Идиот! – мой голос ровный. – Что ты здесь вообще делаешь?

Я схватила рубашку с кресла и натянула её на себя, чувствуя, как поднимается раздражение. Пуговицы застёгиваю медленно. Пусть ждёт.

– Ну как? – в его тоне играет фальшивое удивление. – Ты же моя жена.