«Индивидуальные занятия»

Право выбора

Осенний парк тонул в фиолетовых сумерках. Две женские фигуры медленно брели по шуршащему ковру из палой листвы; одна – упругим, уверенным шагом, другая – волоча ноги, словно несла на плечах всю тяжесть уходящего дня.

– Юль, ты не представляешь, до чего же мне всё омерзительно… – голос Наташи был глухим и безжизненным. – На работе начальник – форменный тиран, изводит по мелочам. Коллеги смотрят на меня то ли с сочувствием, то ли с брезгливым осуждением. Мне кажется, даже мой кот провожает меня взглядом, полным презрения, когда я вваливаюсь в квартиру – уставшая, обессиленная после очередного бездарно прожитого дня в этом проклятом рекламном агентстве.

Она с силой пнула носком сапога горку мокрых листьев.

– У меня нет сил даже душ принять. Всё – одно сплошное уныние; депрессия, от которой жить не хочется. Прихожу, падаю на диван и просто ем. Ем и смотрю какое-то экранное крошево по телевизору. Смотрю и плачу. Понимаешь, Юль? Просто смотрю в пустоту и реву. А мне ведь всего двадцать один год…

Юля, шедшая рядом, сочувственно обняла её за плечи.

– Наташ, я всё понимаю. Но может, хватит уже терзать себя из-за этого своего Васи? Сколько прошло? Год? Полтора?

– Серёжа, – механически поправила Наташа. – Не Вася. И да, почти год. Да я о нём и не думаю уже. Вроде бы…

– Ну да, я так тебе и поверила, – хмыкнула Юля, но беззлобно. – Ладно. Дело не в Серёже, он лишь спусковой крючок. Я знаю, что с тобой на самом деле: у тебя тотальный упадок жизненной энергии. Тебе нужно пробудить свою кундалини.

Юля остановилась и, заглянув подруге в глаза, загадочно улыбнулась.

– И поверь, это тебе поможет.

Наташа отшатнулась, её пальцы судорожно сложились в щепоть и метнулись ко лбу.

– Юль, твоя йога – это от лукавого, прости господи! – она с испугом перекрестилась.

– Да что ты несёшь? – мягко возразила Юля, убирая с её щеки прилипший кленовый лист. – Йога – не религия, а древняя мудрость о гармонии тела и духа. Но я сейчас имела в виду не совсем стандартные асаны… Слушай внимательно. Я знаю одного инструктора. Он проводит индивидуальные занятия у себя на дому. Так вот, он пробудит твою кундалини так, что ты забудешь не только о Серёже, но и о том, как тебя даже зовут.

Она понизила голос до доверительного шёпота:

– Я уже направила к нему нескольких своих подруг, таких же страдающих, как ты. Они вернулись к жизни. Благодарили меня со слезами на глазах.

До Наташи стал доходить истинный смысл сказанного. Её глаза расширились от ужаса и… чего-то ещё. Неуловимого, постыдного любопытства.

– Юля… бля, – выдохнула она. – Ты… ты что мне предлагаешь? Я тебя правильно поняла? Господи, прости… – и снова тень крестного знамения.

– Да. Именно так ты меня и поняла, – спокойно, почти с нежностью ответила Юля. – И я знаю, что глубоко внутри ты сама этого хочешь. Тебе нужно, чтобы кто-то взял тебя и просто… хорошенько перезагрузил. В общем, я предложила, а ты думай. Контакты я тебе скину. Если решишься, конечно.

Неделя тянулась, как липкая патока. Для кота Барсика, существа ритуального и ценящего порядок, поведение хозяйки превратилось в тревожный ребус. Чёрный, лоснящийся, с глазами цвета старого золота, он сидел на спинке кресла – на своём наблюдательном посту – и следил за хаотичным маятником её движений.

Наталья то замирала посреди комнаты, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, то начинала метаться по квартире. Встанет с дивана, сделает два шага к окну, вернётся. Пройдёт на кухню, откроет холодильник, посмотрит в его холодное нутро и, ничего не взяв, закроет дверцу. Щёлкнет пультом – экран телевизора на миг взорвётся цветастыми картинками, и тут же погаснет. И так по кругу, по бесконечному кругу тревоги.

Барсик перевёл взгляд с её осунувшегося лица на источник всех бед – маленький чёрный прямоугольник, лежащий на столе. Именно к нему она возвращалась снова и снова, но так и не решалась прикоснуться. Наконец, кошачье терпение иссякло.

– Мяу, – требовательно произнёс он, спрыгивая на пол. – Мрр-мяу!

Наталья вздрогнула, словно очнувшись от дурного сна.

– Ой, Барсик… прости, мой хороший. Сейчас, сейчас покормлю. Совсем я… задумалась.

Насыпав в миску пахучие гранулы, она вернулась к столу. Рука сама потянулась к телефону. Мгновение она просто вертела его на столешнице, словно это была рулетка, а на кону стояло всё её будущее. Разблокировала экран. Заблокировала. Снова разблокировала. В списке контактов сиротливо светилась одна-единственная новая запись: «Николай. Йога».

Дрожащими пальцами она нажала на вызов. Сердце заколотилось где-то в горле. Кровь сперва отхлынула от лица, оставив на нём мертвенную бледность, а затем ударила в щёки горячей волной стыда.

Один гудок. Второй. Третий…

– Слушаю, – раздался на том конце провода низкий, обволакивающий баритон.

Наталья замерла, не в силах вымолвить ни слова.

– Алло? – в голосе не было нетерпения, лишь спокойное ожидание.

Она судорожно сглотнула, прокашлялась.

– Кхм… Николай? Здравствуйте… – голос был чужим, срывающимся шёпотом. – Мне ваш… ваш контакт дала Юля. Подруга. Она сказала, что вы проводите… занятия. Индивидуальные. По… пробуждению кундалини, – последние слова она выпалила на одном дыхании, боясь остановиться. – Я правильно позвонила?

На том конце провода повисла пауза. Недолгая, но такая плотная, что, казалось, её можно было потрогать.

– Да, всё правильно, – наконец ответил он. Голос звучал ровно, по-деловому, и от этого контраста с её смятением становилось ещё страшнее. – Вы хотите записаться на занятие?

– Да-а-а… – выдохнула она, закрывая глаза. – Пожалуй, да.

– Хорошо. Минуту, я посмотрю своё расписание… – послышался тихий шелест страниц или клик мыши. – Так. Могу предложить вам среду, в двадцать один ноль-ноль. Устроит?

– Да…

– Тогда записывайте адрес.

И пока она дрожащей рукой выводила на клочке бумаги название улицы и номер дома, её не покидало ощущение, что она записывает не адрес, а координаты начала чего-то нового.

Назад дороги нет

В назначенный вечер среды Наталья шла по незнакомым улицам, и каждый шаг отдавался гулким ударом в груди. Сердце не билось – оно колотилось, как птица в клетке, мечась между рёбрами. Щёки то и дело вспыхивали горячим румянцем стыда, стоило лишь воображению нарисовать смутные, греховные образы предстоящего «занятия».

Господи, прости… Господи, прости… Господи, прости… – беззвучно твердила она, словно мантру-оберег. Пальцы сами собой нащупали на шее тонкую цепочку. Секундное колебание – и она, расстегнув замочек, сняла маленький нательный крестик и спрятала его в потайной карман сумочки. Словно снимала с себя последнюю защиту.

«Может, ну его? – мелькнула паническая мысль. – Ещё не поздно, можно просто развернуться и уйти».

Но тело уже не слушалось. Какой-то тягучий, томный жар внизу живота не дал ей повернуть назад, толкая вперёд, к неизвестности. Так, погружённая в свой внутренний шторм, она и не заметила, как дошла до нужного адреса. Клочок помятой бумаги в её руке казался не просто записью, а талисманом её падения. Или, быть может, возрождения.

Перед ней вырос мощный дом из тёмного брёвенчатого сруба, окружённый садом, где доцветали кусты пепельно-розовых гортензий. Кованая калитка была приоткрыта – молчаливое приглашение войти в этот сумрачный рай.

Наталья шагнула во двор и подошла к массивной двери, собранной из дубовых и ореховых плашек. Рука сама потянулась к дверному молотку в виде бронзовой львиной головы с кольцом в хищной пасти. Она неуверенно постучала; звук получился глухим. Замерев в ожидании, она заключила с судьбой детский торг: «Если через минуту никто не откроет – ухожу».

Но ей не дали и минуты. Из глубины дома послышались шаги – мерные, уверенные, хозяйские. Шаги, отбивавшие ритм её обезумевшего сердца и отсекавшие последний путь к отступлению.

Замок щёлкнул на удивление тихо. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы он мог выйти на порог. Первое, что она увидела, были его руки. Большие, с длинными пальцами и ухоженными ногтями – руки скульптора или музыканта. Одна рука спокойно лежала на дверном косяке. Он был высок, и ей пришлось слегка поднять голову. Лицо его было наполовину в тени, но свет из дома падал на скулу, очерчивал линию подбородка и ловил блеск в одном, совершенно спокойном глазу.

Он не улыбался. Не хмурился. Он просто наблюдал, и Наталье стало не по себе от ощущения, что этот человек видит её насквозь – не одежду, не макияж, а весь её клубок страха, стыда и отчаянного желания.

– Да? – произнёс он, и этот единственный слог прозвучал как камертон, настраивающий всё пространство вокруг на свою частоту.

– Я… я Наталья, – прошептала она, чувствуя, как в горле застрял тугой ком воздуха. – Я записывалась к вам. На сегодня, на девять.

Она сказала это на одном дыхании и тут же отвела взгляд, утыкаясь в узорчатую плитку крыльца, не в силах выдержать его взгляда.

– Я понял. Проходите.

Переступив порог, Наталья словно погрузилась в иной мир. Воздух был густым, пропитанным ароматом сандала, кедра и чего-то ещё – пряного, почти животного. Эта энергия обволакивала, обезоруживала. Разувшись, медленно, словно нехотя прощаясь со своей прошлой жизнью, она проследовала за ним.

– Вот ванная. Можете переодеться там.

В просторной ванной комнате, отделанной травертином, Наталья опёрлась руками о края большой керамической раковины и посмотрела на своё отражение в зеркале. Из зазеркалья на неё смотрела незнакомка с лихорарадочно блестящими глазами и чувственной, загадочной улыбкой на губах.