Сокровище старого особняка

Сокровища старого особняка

Старый особняк

Лето обещало быть великолепным и пятнадцатилетнюю Сашу Арсеньеву ожидали почти три месяца свободы. Ее Саша связывала с домом, в который сейчас шла и который находился на одной из дальних линий Васильевского острова. Девочка много путешествовала с родителями, была и в Стокгольме, и в Осло, и в Праге и даже в Париже. Но по приезде родной город казался только прекрасней, и лучшим местом в нем, конечно, был Васька – родной Васильевский остров. Саша знала здесь столько чудесных, известных только ей уголков, что даже Новая Голландия с ее кирпичной «бутылкой» и просторными лужайками меркла и казалась однообразной и скучноватой. Разумеется, вне конкуренции была Нева – торжественная у Академии художеств и более скромная у набережной Лейтенанта Шмидта. Но тихие линии и дальние дворики, скрытые между ними, тоже были необычайно хороши. И прикол, как сказали бы ее одноклассники, состоял в том, что Саша теперь имела теперь в одном из таких изумительных мест то, что она называла убежищем. Саша пошла по Неве, остановилась перед памятником Крузенштерна, услышала, как одна из приезжих дам призывала сфотографироваться рядом «лейтенантом Шмидтом», но не стала объяснять, кому на самом деле поставлен памятник. Бронзовый Крузенштерн в адмиральском мундире взирал на происходящее с равнодушной задумчивостью, говорившей о том, что ему вполне достаточно собственной славы и совершенно не нужно узнавание. К тому же поправлять было невежливо, а Саша, была очень воспитана и не страдала снобизмом. Гордиться происхождением, и тем, что ты коренной петербуржец она считала глупым и недостойным, так как никакой собственной заслуги в этом не видела.

Дом, к которому она шла, прятался в глубине заросшего деревьями двора и летом был скрыт от взглядов решеткой, увитой диким виноградом. Это был особняк, возведенный еще в восемнадцатом столетии, а затем купленный и перестроенный итальянским архитектором в середине девятнадцатого. Архитектор переделывал старое здание «под себя», не стесняя фантазии и пренебрегая канонами. Возможно, именно поэтому дом поражал воображение. Башенки, эркеры, балконы – стиль был не безупречен, но это только придавало ему особое очарование. И, как казалось Саше – таинственность. В детстве она воображала, что это замок из сказок Перро, и что – то нездешнее, колдовское действительно ощущалось. Возможно такое впечатление создавалось из-за опутанной девичьим виноградом ограды, огромных старых ив над неработающим фонтаном с тритоном – словом, все было необыкновенно и прекрасно. Теперь же Саше здесь принадлежала доставшаяся по наследству квартира на последнем, третьем этаже, и, хотя распоряжаться своей недвижимостью она до совершеннолетия не могла, но мама дала ей ключ и разрешила проводить столько времени в каникулы столько, сколько душа пожелает. Правда, семья Саши, одержимая петербургским дачным сумасшествием, потребовала, чтобы большую часть лета девочка все же проводила на даче в Орехово, но Саша надеялась, сумеет договориться и будет жить в свое удовольствие там, где захочет. Надежду давали прекрасно сданные экзамены и огромная занятость родителей.

Первый раз она попала в этот дом, когда ей было всего несколько месяцев. Юлия Валентиновна Лабазова – бывшая хозяйка квартиры была преподавательницей мамы Саши в университете, и та часто бывала у нее в доме вместе с другими самыми способными студентами. Некоторые из них становились совершенно домашними людьми и приходили к Юлии Валентиновне со всеми своими проблемами, а она давала нужный совет и оказывала помощь и поддержку. Так и Сашина мама, попавшая в этот избранный круг, стала бывать в доме вместе с Сашкой, которую было не с кем оставить, и постепенно девочка завоевала сердце строгой дамы. Юлия Валентиновна была совершенно одинока, а у Саши не было не бабушек, ни дедушек. И старая преподавательница, которую маленькая Сашка стала называть Ювалей, «увнучила» девочку к обоюдному удовольствию сторон.

Молодые родители с радостью оставляли дочь на попечение ее названой бабушки, и все были счастливы. Время Юваля и Саша проводили превосходно. В холодное время они много гуляли в городских парках, ездили в пригороды; позднюю весну и лето проводили на даче. Когда Саша подросла, Юваля стала водить ее по музеям и театрам, научила понимать музыку, живопись, обучила английскому и французскому языку, этикету. И Саша, дочь вполне современных родителей, стала образцом дореволюционной барышни. При этом Юваля с самого раннего детства воспитывала в девочке самостоятельность и давала свободу действий, полагаясь на ее здравый смысл, здоровую генетику и, разумеется, на свое благотворное влияние. Папа – Всеволод Анатольевич был хирургом, мама – Елена Александровна преподавала французский язык в Университете Оба проводили много времени на работе, давая Юлии Валентиновне карт-бланш на все решения, касающиеся их дочери. Сашу не мучили назойливой опекой и понятие убежища, которым она называла квартиру в старом особняке было не вполне справедливым. Но, как все подростки, она мечтала о полнейшей свободе. И прелесть ситуации состояла в том, что разделить эту свободу она могла вместе со своей лучшей подругой и тезкой Асей.

Девочки дружили с первого класса. Асина преданность родилась в один из сентябрьских дней, когда она потеряла игрушечного кролика, тайно пронесенного в школу. Признаться в потере игрушки было стыдно, и девочка лила горькие слезы ровно до тех пор, пока Саша, тихо и незаметно, не положила ей в карман потерю. С тех пор Саша приняла на себя роль старшей подруги и опекала Асю, признавшей свою роль ведомой, но нисколько не тяготившаяся ею Девочки сильно различались характерами, но были связаны самыми тесными узами, и их отношения почти никогда не омрачались ссорами.

Ася воспитывали не так как Сашу. Мама у нее не работала, а папа был кадровым военным и на первое ставил дисциплину и силу духа – то есть то, что он желал видеть в сыне, вместо которого родилась девочка. Поэтому он не возражал, когда его восьмилетняя дочь захотела заниматься айкидо. К пятнадцати годам Ася уже имела синий пояс и непоколебимую уверенность в себе. Это качество было не лишним. В школе подруги были не особенно популярны. Мальчики, по присущему сильному полу стремлению к лидерству, не прощали превосходящих успехов в учебе, девочки – не могли пережить Аськину привлекательность. Она была блондинкой в классическом понимании красоты, но не интеллекта, и это было особенно обидно. Но открыто выражать антипатию человеку, занимавшемуся боевыми искусствами, никто не решался. Зато Ася пользовалась огромным уважением у родителей одноклассников, завоевав его время экскурсии по области, когда местные пьяные аборигены стали приставать к мальчикам. Пока родители трясущимися руками набирали телефон полиции, Ася несколькими точными ударами вывела из строя двух здоровых парней, остальные потрясенные бедственным положением товарищей, предпочли беспорядочно удалиться. Саша подозревала, что они испугались не боевого искусства Аськи, а приняли ее за какое -то иррациональное, не поддающееся грубому физическому воздействию явление, вроде тайфуна или урагана. Гордость спасенных подростков при этом была задета, и они потом говорили, что Ася поспешила с помощью и «нефиг было ей выпендриваться». С этого случая отношение к подругам изменилось, и, хотя, все понимали, что Ася никогда не применит свои боевые навыки по отношению к одноклассникам, но шуточки по поводу ниндзя и каланчи прекратились, преобразившись в боязливое уважение. Правда, вместо восхищения поступок Аси вызвал зависть и недовольство. От родителей ей тоже попало. Они серьезно испугались, и доходчиво объяснили девочке, что только возраст мог спасти ее в случае нанесения травм от уголовной ответственности. Это нисколько не умерило пыл девочки в борьбе за справедливость, но сильно поколебало веру в человечество. Мужская часть класса стала относиться к подругам еще прохладнее, но пока это девочек не волновало. Им хватало собственной дружбы.

Сашиной привлекательности не завидовали. Юваля ласково называла ее «моя кариатидочка», что совсем не радовало девочку. И действительно, подрастая, Саша все более и более становилась похожей на скульптуры мощных теток, поддерживающих арки петербургских зданий. Она уже переросла всех мальчиков в классе и разворотом прямых плеч напоминала скорее олимпийского пловца, чем подростка. Черты лица у нее были классическими и со временем их правильность должна была перейти в красоту. Пока же не знающая этого Саша считала себя почти уродом, но, будучи девочкой неглупой, нашла способ преодоления комплексов. Юваля говорила ей, что в любом человеке главное – индивидуальность, и Саша поняла, как можно компенсировать свои недостатки. Он начала культивировать свою некоторую старомодность, выделяясь среди сверстников правильностью речи и подчеркнутой изысканностью манер. Сперва над ней смеялись, затем задумались, потом стали даже завидовать, находя в Сашиной манере держаться некую стильность, достигнуть которой у не было никакой возможности. Ася подсмеивалась над «старшей подругой», называла ее занудой, что в общем – то было близко к истине, но с благодарностью принимала опеку, которая была ей просто необходима. Дисциплинированность, которую должно было привить айкидо, не смогла справиться с Асиной рассеянностью. Она все и всегда теряла, а бдительная и аккуратная подруга помогала предотвратить и найти потери. Кроме того, с Сашей было необычайно интересно. Она читала гораздо больше сверстников и знала вещи, о которых Ася, не сумевшая полюбить книги с такой же страстью, не имела представления, но которые были чрезвычайно занимательны.

Например, Асе очень хотелось услышать давно обещанный подругой рассказ о знаменитых привидениях, обитавших в разное время и в разных замках и дворцах. Выбор темы был не случаен. Дом, в котором находилась квартира Юлии Валентиновны, имел стойкую репутацию здания, в котором якобы в прошлые века обитали потусторонние силы. Но Ася не испытывала никакого страха, приходя сюда. У Юлии Валентиновны она бывала с детства на занятиях французского языка, которые та сочла более полезным проводить одновременно для двух подруг, и ничего тревожного Ася никогда не замечала.

Поэтому в день, когда подруги договорились встретиться, привыкшая к старому дому и не верившая ни в какие потусторонние силы Ася, не стала встречать Сашу во дворе и поднялась на последний этаж, где спокойно ожидала ее.

Саша в это время уже почти дошла до парадной, где столкнулась у входа с странным, немолодым мужчиной. Согнутый, почти горбун, он опирался на тяжелую трость и двигался так стремительно, что едва не сбил Сашу с ног. На плечах у него красовался огромный рюкзак, свисающий почти до земли и похожий на парашют только что свалившегося с неба десантника. Вид у горбуна был зловещий. Саша его прежде не встречала, но зная, какая экстравагантная публика обитает в их замечательном доме, не удивилась. И все же, она не дала двери закрыться и выглянула наружу. Человечек с рюкзаком стоял у выхода ворот, внимательно осматривая дом, и словно что-то подсчитывая. Увидев Сашу, он оскалился, словно крыса, показав острые зубы, и кинул взгляд, способный испепелить на месте. Маленькие глазки сверкали от злобы, ноздри носа раздувались, а трость так глубоко ушла в землю, что уменьшилась почти на четверть. Саше на миг показалось, что горбун может вернуться и ударить своей устрашающих размеров тростью, и она, ойкнув, отпустила тяжелую дубовую дверь. Та с привычным грохотом захлопнулась и в гулком эхе раздался знакомый голос.

– Сашка! Это ты?

Слава богу, Ася уже здесь, – с облегчением подумала Саша и стала подниматься по лестнице. На широком подоконнике большого окна с разбитыми витражами, удобно расположилась ее подруга Ася. Девочки подошли к квартире номер два. Саша достала связку ключей, выбрала из них самый старый и замысловатый, открыла дверь и с наслаждением вдохнула воздух. Пахло как всегда -нагретым солнцем деревом, мастикой для мебели и лавандой. А еще квартира пахла счастливым детством Саши.

Квартира, в которой жила Юлия Валентиновна принадлежала ее семье до революции и занимала целый этаж, затем из пятикомнатной квартиры сделали три. Две коммунальных, и одну отдельную, которую каким -то образом удалось сохранить Лабазовым. В ней до блокады жили – бабушка Ювали, ее мама и она сама. Жилища уютнее Саша не знала. В квартире был эркер, заполненный комнатными цветами и напоминающий маленький зимний сад, старинная мебель, печь, в центре которой находился круглый барельеф с античными нимфами. Дополнялось все это великолепие альковом, где стоял диван, на котором спала Саша, когда оставалась на ночь. В другой совсем крохотной комнате, спальне Юлии Валентиновны, имелось полукруглое окно, доходящее почти до пола. В квартире сохранились такие редкости, как вентиляционная решетка с поворотным механизмом и чудесные дверные ручки из синего стекла. Но самым интересным был огромный покрытый резьбой шкаф, похожий на замок. Маленькая Саша не раз пыталась открыть тугие дверцы шкафа и залезть вовнутрь, чтобы поиграть, но Юваля, зорко следившая за этим предметом мебели, ни разу не позволила ей сделать это.

Имелось в квартире и нечто совсем удивительное – полное отсутствие зеркал. Их не было даже в ванне. И мама Саши однажды осмелилась спросить, как Юлии Валентиновне удается выглядеть безупречно, не видя своего отражения.

– Смотрюсь в воду, – загадочно отвечала та, и постаралась перевести разговор на другую тему. Еще одной особенностью дома было неожиданное исчезновение разных крупных предметов и появление новых.

– Волшебство какое-то, -недоумевала Елена Александровна – где она все это держит?

– Может на чердаке? – высказала предположение Саша. Но когда они с Асей (Саша одна боялась туда ходить) проинспектировали чердак, то никакой мебели не обнаружили. Саша не была трусихой, но слухи о привидении, обитающем в доме с незапамятных времен, не то, чтобы внушали страх, но как -то тревожили. Первой историю о потустороннем существе ей поведала Фрида Марковна, соседка Ювали, живущая в этом доме с самого рождения. Фрида была человеком добрым, отзывчивым и одиноким. При этом она обладала чрезвычайной общительностью и радовалась любому случаю поговорить. И Саша, попросившая ее рассказать о привидении, получила самую исчерпывающую информацию Фрида подробно и с чувством поведала легенду о замурованном где-то в стене скелете погибшей девушки. По ее словам, архитектор, перестраивавший дом, итальянец по происхождению, был совершенно не обуздан в проявлении страстей, ревнив и жесток. Заподозрив свою возлюбленную в неверности, он в диком порыве гнева убил ее, а тело замуровал. Потом, как это полагается во всех подобных историях преступник сошел с ума, особняк продали и сделали из него доходный дом, а неприкаянная душа убиенной с тех бродит по дому, появляясь в самых неожиданных местах. Чаще всего призрак делает это глубокой ночью или на рассвете. Фрида клялась и божилась, что разговаривала со свидетелями, к сожалению, уже давно умершими, которые лично встречали привидение и испытали при этом такой ужас и смятение, которое никак не могло произойти при встрече с живым человеком. Из их рассказов выходило, что убиенная девушка, судя по всему, тоже была итальянкой, так как обладала присущим этой нации чрезвычайно живым темпераментом. Вместо того, чтобы величаво проплыть мимо, как положено любому порядочному привидению, она могла высоко подпрыгнуть при встрече, вскрикнуть или даже резко оттолкнуть случайно вставшего у нее на пути человека. А один раз даже она удрала с совершенно неприличной скоростью и растворилась в доме. Видно, как сказала Фрида Марковна, опять замуровалась.

– Как это растворилась, ее искали? – уточнила Саша.

– Да очень просто. Времена были еще те – тридцатые -то годы. Боялись шпионов и вредителей, и Иван Лукич, царство ему небесное, который это привидение и встретил, на всякий случай поставил у дома всю свою семью от мала до велика, даже мать – старушку вытащил, чтобы следили за домом, и задерживали всех, кто выходил и вызвал милицию.

– И что же милиция?

– Приехала целая машина. Проверили каждую квартиру, облазили каждый угол, все кладовки, шкафы, даже буфеты и никого не обнаружили. Чердак обшмонали вдоль и поперек, Подвал тоже прочесали, все вверх дном перевернули. Повезло, что у нас только две парадные, а то бы несколько дней возились и не давали спокойно жить людям.

Речь Фриды Марковны изобиловала словами, которые Саша не употребляла, но к соседке, которую она знала с рождения, Саша давно привыкла, и принимала со всеми ее многочисленными достоинствами и недостатками. Их дом, как и говорила Фрида, действительно был небольшим. Народа в нем проживало немного, в основном те, кто остались после расселения коммуналок. Почти все соседи хорошо знали друг друга и не уезжали из ветхого здания, где все постоянно ломалось и рушилось, из – за привычки или преданности месту. Атмосфера здесь царила почти родственная, и Саша, уже войдя во двор ощущала себя абсолютно защищенной. История с привидением не ослабила этого чувства. Саша не верила в потусторонние силы, терпеть не могла мистику, но интуитивно ощущала некую таинственность и странность во всем. Это придавало ее пребыванию в доме прелесть приключения, но и внушало смутную тревогу. Именно поэтому Саша ходила на чердак с Асей. Потом, стыдясь своей трусости, она попыталась проанализировать, откуда мог возникнуть страх. И поняла, что причины для его появления имелись.

Таинственная кукла и столик с секретом

История, которую она вспомнила, произошла десять лет назад. Строгая со всеми Юваля, конечно, держала дистанцию, но баловала Сашу безмерно и не могла отказать ей ни в какой просьбе. Под запретом был только шкаф, который она даже не разрешала открывать и к этому Саша привыкла, и одна интереснейшая игрушка, вернее то, что девочка сочла за игрушку. Это была старинная кукла, которую Саша однажды увидела на столике, который появился вместо старого громоздкого внезапно и непонятно куда исчезнувшего кресла. Столик был красив и замысловат, да к тому же и секретом. Столешницу, окантованную бронзовой лентой, украшала фарфоровая вставка с пастушками и пастушками, а внутри имелось скрытое имелось пространство. О секрете Саша узнала случайно, когда оставленная родителями на выходные, сидела на кухне и завтракала. Есть в одиночестве ей надоело, она вошла в комнату позвать Ювалю. Та в это время поднимала крышку столешницы. Внутри стола все было обито пожелтевшим атласом и заполнено какими – то бумагами, по-видимому письмами. Столик оказался настоящей шкатулкой, и Саша не смогла сдержать удивленного вздоха. Услышав его, Юваля вздрогнула и обернулась. Она погрозила Сашке пальцем и объяснила, что подглядывать нехорошо и, что только невоспитанные люди так не делают. Еще больше она рассердилась, когда увидела в руках у Сашки куклу, которую та взяла без спроса и которая появилась в одно время со столиком. Обычно девочка спрашивала разрешения. Но эта кукла была совершенно необыкновенной. Лицо казалось живым и его выражение было не безразличным, как у обычной куклы, а ироничным и немного злым. Такие лица Саша увидела потом у будуарных кукол на выставке ар – нуво в Эрмитаже. Они были предназначены не для игры, а для украшения комнат светских дам и, видимо, походили на своих хозяек – не очень добрых и изысканных. С другими старинными игрушками, а их было у Ювали имелось огромное количество, играть разрешалось и Сашка в упоении использовала их в изображении героев всех известных ей сказок. Среди игрушек были и гномы, и злые ведьмы, и прекрасные дамы, и рыцари – словом любая девочка сошла бы с ума от зависти. Неподалеку от Сашиного дома находился Музей кукол, который она часто посещала вместе с Ювалей, в основном из-за белого пуделя, который свободно расхаживал по залам, самым интересным из которых для Саши был зал с русскими императорами и императрицами. Это были прекрасные куклы в великолепных, соответствующих своей эпохе нарядах, но ни одна из них не могла сравнится с той, которую она взяла со столика.

Эта кукла могла украсить любой музей игрушек и была настоящим произведением искусства. Платье из истончившегося шелка украшали кружева и тонкая вышивка, красные сафьяновые туфельки хотелось увеличить до человеческого размера и надеть на ноги. Это была просто мечта, а не кукла, и Сашка очень удивилась, когда Юваля вырвала ее из рук девочки, бросила на диван, накрыла пледом и тихо, но отчетливо назвала себя старой дурой.

– Ну, хочешь, я куплю тебе любую игрушку, любую, какую захочешь! – Утешала Юваля потом девочку, которая взвыв от обиды как сирена, сидела уставившись в стену и старательно изображала страдание. Оно длилось недолго, потому что Саша надеялась, что, когда Юваля выйдет из комнаты, она получше рассмотрит куклу и, может быть, даже сумеет выпросить, чтобы поиграть. Но Юваля не спускала с куклы глаз, а на утро та исчезла вместе со столиком. На его месте вновь красовалось внушительное кресло, и все разговоры об этих предметах Юваля пресекала, ловко переводя разговоры на другие темы, или предлагая заняться чем-нибудь интересным. Сообразительная Сашка использовала это для получения разных удовольствий, пока не достигла возраста, когда поняла действовать подобным образом не очень красиво, да и развлечений, которые ей щедро предлагала Юваля, было предостаточно. Они в основном были связаны с интеллектуальным развитием девочки – экскурсии и театры. Но умная преподавательница старалась не перекормить Сашу знаниями и давала ей возможность встречаться со сверстниками. Она устраивала детские праздниками, водила девочку в кафе, они вместе путешествовали летом, и, разумеется, смотрели кино. Причем Саша отдавала предпочтения приключенческим историческим фильмам, и бедная Юваля была вынуждена по несколько смотреть с ней разные версии «Трех мушкетеров», «Графа Монте -Кристо», и даже «Игру престолов», относящуюся к ненавистному для этой старой интеллектуалки жанру фэнтези.

Историю Васильевского острова Саша изучила досконально и тоже благодаря Ювале,

– Мы, Сашенька, островитяне, – Юваля – и ты, и я и твои родители. Именно на Васильевском острове Петр хотел сделать центр столицы. Когда -то здесь жили иностранцы, и одна из женщин нашей семьи, приехавших в Россию поселилась именно здесь, а в нашем теперешнем доме представь себе, мы оказались два с половиной столетия назад.

– Но дом был другим? – уточнила Саша.

– Да, совсем другим. Двухэтажным и без особых затей.

– А как звали первую эту прапрабабушку?

– Как и меня Юлия,

– А прадедушку?

Ответ на этот вопрос последовал после некоторой паузы: – тоже Юлий. Почему -то на этот вопрос Юваля ответила не охотно, и Саша поняла, что дальше затрагивать эту тему не стоит. Вопросы возникали постоянно, но с Ювалей было так интересно, и часы, которое они проводили вместе, пролетали так быстро, что не было смысла приставать с разъяснениями. К тому же много времени занимали занятий французским. Знания давались подругам легко, но Асины успехи, хоть и были неплохи, но не шли ни в какое сравнение с Сашиными. Ученики Ювали, осевшие во Франции, говорили, что, если бы не некоторая старомодность выражений, Сашу можно было принять за француженку.

– Ну, это вряд ли, – сказал Всеволод Анатольевич, когда она передала эти слова родителям. Он оглядел свою широкоплечую дочь, размер которой стремительно приближался к сорок восьмому, а рост перешагнул сто семьдесят пять сантиметров и столь же стремительно увеличивался. Он собирался добавить еще несколько критических соображений по поводу широких скул и весьма решительного подбородка, но наткнулся на грозный, предупреждающий взгляд Елены Александровны и добавил:

– ты у нас скорее это… валькирия.

Валькирия вполне устраивала Сашу. Ее знания мифологии даже позволяли гордиться этим сравнением, и она считала его справедливым. Эти легендарные девы, говоря современным языком, были спортивны и выносливы, а Сашу родители «отдали в спорт» давно. С десяти лет она, опять же по совету Ювали, стала заниматься воздушной гимнастикой. К занятиям спортом, как и ко всему в своей жизни Саша подошла основательно, и быстро достигла успехов. У нее появилась безупречная балетная, почти как у Ювали, осанка. Неуклюжесть, от которой страдали не только постоянно бьющиеся предметы, но и окружающие, ушла. Появилась даже ловкость и изящество – слово, которое Юваля повторяла также часто, как и «стойкость духа» и «сила воли». Честно говоря, Сашу уже начинало подташнивать, когда она их слышала. И хотя начала она заниматься гимнастикой, по мнению тренеров поздно, но успехи на соревнованиях впечатляли. Вредный двоюродный брат правда говорил, что «Сашке надо идти в борцы сумо», и, собственно, в чем -то он был прав. Фигура ее предполагала скорее борьбу, а не упражнения на кольце. Но Юваля приводила примеры из истории искусства, где успеха достигали представительницы прекрасного пола самой разнообразной комплекции и внешности – от тощей как скелет Иды Рубинштейн, до сутулой балерины Тальони, коротконогой Кшесинской и длинноносой Марии Каллас. Их не волновала реакция зрителей и плевали они на всех. Портрет Рубинштейн кисти великого Серова, в Русском музее, посмотреть на который она специально сводила Сашу в Русский музей, той понравился, а под пение Каллас она потом выполняла свои номера. Но помогла преодолеть стеснительность именно стойкость духа, взлелеянная долгими годами убеждений. Саша научилась не обращать внимание на смешки, которые раздавались при ее появлении в гимнастическом костюме, но стихали после первых же движений. На Барби она, конечно, похожа не стала, но собственно и не стремилась. Тандем у подруг сложился удивительный. Хрупкая и изящная Ася олицетворяла силу, а могучая, если не сказать великанша Саша- гибкость и изящество. Эдакие – нимфа с железными мышцами, и легкая в движениях кариатида.

Еще один и очень тревожный случай произошел всего за два месяца до того дня, когда Саша встретила на входе в старый особняк неприятного горбуна. Французский язык, которым прекрасно владела Саша, мог очень пригодится в получении образовании. Родители предполагали отправить Сашу после окончания школы учиться во Францию, и об этом собиралась поговорить с одним из своих любимых учеников Юваля. Она очень любила вспоминать этого необыкновенно талантливого и успешного мальчика, который преподавал в одном из крупных французских университетов историю, специализируясь по эпохе Людовика XIV. Преданные ученики не забывали свою преподавательницу, часто звонили ей и делали подарки, иногда очень ценные. Миша Леднев, так звали этого бывшего чудо – юношу, баловал Юлию Валентиновну письмами и сообщениями о своих научных успехах, которыми та чрезвычайно гордилась. Но встреча с ним обернулась неожиданной катастрофой, свидетелем которой невольно стала Саша.

Все началось вполне безобидно. Был накрыт и изысканно сервирован обильный стол, все в квартире блистало и сверкало, и присутствующие находились в превосходном расположении духа. Леднев пришел минута в минуту с цветами и набором сыров, который обожала Юваля Он выглядел так, как должен был выглядеть французский университетский профессор истории – импозантный седовласый, великолепно постриженный, очень изящный и стройный мужчина в очках в модной оправе, узком пальто и с шарфом, завязанном миланским узлом. Сашу представили, и она некоторое время посидела за столом, чтобы продемонстрировать свой могучий интеллект и знание языка (разговор велся на французском). Когда же дело дошло до сыров, ее, не церемонясь, выставили на кухню. Сделано это было из педагогических соображений. Разговор о подготовке к учебе во Франции не мог вестись в присутствии человека, способности которого будут превозноситься. Саша, которую Юваля не баловала комплиментами, с удовольствием бы выслушала хвалу в свой адрес и приготовилась подслушивать. Но Юваля предусмотрительно закрыла дверь, которая, как и полагается в старых домах была плотной, и почти не пропускала звуков. Минут пятнадцать Саша просидела, перелистывая старые журналы «Нового мира», которые хранила Юваля. Она не прислушивалась к тихо журчащим звукам в комнате, но затем вдруг раздался звук разбивающейся посуды и гневный крик пожилой женщины. Это было так неожиданно, что Саша подскочила и приоткрыла дверь. До этого она ни разу не слышала, чтобы Юваля повышала голос. Этого не случилось, даже когда на ее хрупкую ножку встал огромный немец в Эрмитаже. Юваля безуспешно попыталась освободить ступню, а затем, подняв на гиганта, наполненные слезами глаза, с достоинством произнесла сперва на английском, а затем на французском: «Кажется, вы стоите на моей ноге, месье».

Сейчас же она кричала во весь голос. Саша очень четко слышала: «Вон из моего дома, паршивец, не смей, слышишь, не смей никогда появляться даже рядом! Мерзкий мерзавец! Огрызок! Merde! Какашка!»

Саша знала, что означает предпоследнее слово, и его перевод на русский, пусть и в смягченном варианте, свидетельствовал о гневе, силу которого было трудно вообразить.

От удивления Саша открыла дверь настежь, и теперь уже слушала тихие возражения профессора. Бранные слова старой учительницы не произвели на него никакого впечатления, и он продолжал в чем- то убеждать ее.

– Но это же будут очень большие деньги. Вы сможете путешествовать, наслаждаться красотой, оплатите, наконец, лучшее обучение этой вашей гениальной, как ее …Александре.

– Откуда ты узнал? – неожиданно спокойно спросила Юваля.

– Сложил два и два, – также спокойно ответил профессор. Правда, для этого мне надо было жить во Франции. Ну, а это, простите – ваша заслуга. А теперь, прочитайте, – он протянул Ювале какой -то толстый журнал и очень тихо добавил, – ситуация может выйти из под контроля, и вмешаются люди, которые также сложили два и два. И они не могут оказаться не столь деликатны, как я.

Юваля надела очки и взяла журнал. Читала она долго и очень внимательно. Затем отложила журнал и сняла очки.

– Ты сказал порядочный человек? – она насмешливо посмотрела на Леднева. – Ты назвал порядочным человека, который втерся в мое доверие, использовал доброе расположение и предал своего учителя?! Ты же знал, как больно опубликование этой статьи ударит по мне и какими это грозит последствиями, если не опасностью?

– Милая Юлия Валентиновна, – невозмутимо улыбнулся Леднев. – Вы преувеличиваете. Все было так давно, что на вас не упадет даже тень прошлого. Тем не менее, я предлагаю вам действовать сообща. Я очень благодарен за то, что вы сделали для меня, но иметь такие сокровища и не реализовать их, согласитесь, просто глупо.

– Да, это моя заслуга. – задумчиво кивнула Юваля. – Я оказалась глупа, непредусмотрительна и, как выяснилось совсем не умею разбираться в людях. Но должна тебя предупредить, Миша, берегись! Я не люблю употреблять патетику, но здесь без нее не обойтись. Ты не понимаешь, какие темные силы мог разбудить. Поэтому, – остановись, пока не поздно.

Леднев спокойно выслушал слова своей старой преподавательницы и усмехнулся. – То, о чем вы говорите, я написал несерьезно, так, скорее для того, чтобы о моей статье узнали в СМИ. Это информация для того, чтобы заинтересовать широкую публику. Боюсь, что ваше предупреждение запоздало. Лучше соглашайтесь иметь дело со мной, иначе получите предложения от других, менее безобидных личностей.

– Других я не знаю, а тебя предупредила – твердо проговорила Юваля и открыла дверь на лестницу.

– Уходи, Миша.

– Юлия Валентиновна, – еще раз обратился к ней бывший ученик. Он заколебался. Я подозреваю, что совершил ошибку, и нам с вами теперь может угрожать опасность. Во Франции статьей неожиданно заинтересовались люди весьма далекие от науки. Заинтересовались настолько, что одного из них, мне кажется, я увидел здесь в Петербурге. Может быть, мне показалось, но пока я шел к вам, то заметил, что за мной следят. На этот раз я сумел запутать этого подозрительного субъекта, но в конце концов, вас вычислят. Давайте решим этот вопрос к общей выгоде, и когда он решится, бояться уже будет нечего.

– Я уже слишком стара, чтобы чего- то бояться, – устало проговорила Юваля

– Но у вас есть эта ваша любимица – Александра. Опасность может угрожать не только вам, но и вашим близким. Подумайте о них!

– Уходи, Миша. – еще раз повторила Юваля, – и помни -все злые дела рано или поздно наказываются. Кстати, в твоей статье об этом тоже написано.

Профессор вежливо поклонился, только что, не щелкнув каблуками, но уже на лестнице громко крикнул: Я вас предупредил!

Громко хлопнула входная дверь, потом Саша услышала, как Юваля рвет бумагу, причем, судя по длительности процесса, рвет ее на мелкие клочки. Звук спускаемой воды подсказал, что далее уничтоженное было спущено в канализацию.

Юваля выползла на кухню. Ее лицо было пунцовым, а короткие волосы стояли дыбом. Саша заметила, что она не только страшно рассержена, но и сильно напугана.

– Валерьянки? – спросила Саша

– Коньяка. – коротко ответила старая дама – там, в шкафчике, – она указала на старый шкафчик с витражами, висевший на стене.

Саша, подавая рюмочку с коньяком, заметила, как дрожит рука старушки. Но выпила она одним залпом, не закусывая и постепенно пришла в себя.

– Я же была так осторожна, – наконец, проговорила Юваля, – но где -то определенно… она помедлила, подыскивая слово.

– Прокололась? – подсказала Саша.

– Да, именно прокололась. – Она схватилась за сердце. – Зря я доверяла этому поганцу. Но откуда он все-таки об этом узнал?

– Что узнал? – живо откликнулась Саша

– То, о чем никто не должны был узнать. – твердо ответила Юваля, – и добавила, – боюсь теперь наша жизнь коренным образом изменится. Она посмотрела на девочку.

– Так, Сашка, теперь ты будешь приходить ко мне только с кем -то из взрослых.

– Я и сама уже достаточно взрослая, -возмутилась Саша – пятнадцать лет, это, простите не ребенок. Она была возмущена до глубины души. Самостоятельно ходить в школу, ездить на тренировки, в бассейн, на дачу. А тут не пройти десять минут по цивилизованному пространству. Бред какой -то.

– Я с Аськой буду ходить, с ней совершенно безопасно, она сама кого хочешь выведет из строя. Получше автомата или гранатомета. Дальше знания оружия Саши не простирались, но Юваля и не дала продолжить.

– Асе вообще не стоит ходить сюда – очень жестко проговорила она. – Хватит того, что ты можешь быть втянута в эту историю, – и она набрала телефон Всеволода Анатольевича.

– Севочка, приди, пожалуйста, за Сашкой. Ее надо проводить.

– Хорошо, – послышался удивленный голос Сашиного папы. Как воспитанный человек он не стал задавать вопросы и ждал, что, если захотят расскажут сами. Но Юваля не захотела, и только сказала, что будет очень занята, и просит, чтобы Саша к ней не заходила. Родители потом долго выясняли, чем Саша могла обидеть свою пожилую подругу, и та рассказала про посещение Леднева.

– Ты знаешь, – задумчиво проговорила Елена Александровна, – он и в Университете был какой – то мутный. Красавчик, прекрасно учился, но обожал подлизываться ко всем, кто мог быть ему полезен, – стал комсоргом, кокетничал с немолодыми преподавательницами активно занимался общественной работой, а когда понял, что наступило другое время, быстренько переориентировался и стал пытаться уехать за границу. Юлии Валентиновне он не льстил. К ней он нашел свой подход. Был очень сдержан, корректен, но иногда, словно в забытьи, начинал нараспев читать Расина или бормотать что-нибудь из Мольера. Ты знаешь, что ее трудно обмануть, и все же Мишка сумел пролез к ней в дом и стал там своим человеком. Она даже порекомендовала его кому – то из своих знакомых во Франции, когда тот уехал туда, и, судя по всему, это были какие – то крупные связи, если он так быстро сделал карьеру.

– Правда, – продолжила Елена Александровна, – был момент, когда Юлия Валентиновна едва не отказала ему от дома.

– И что же он натворил? – поинтересовался Всеволод Анатольевич.

–Ну, как мне рассказала Юлия Юльевна, она застала его, когда он пытался забраться в ее шкаф.

– Ого, – развеселился Всеволод Анатольевич, – он что хотел украсть ее знаменитую горжетку?

Горжетка, о которой шла речь, являлась предметом гордости Юлии Валентиновны и непреходящие ужасом Сашиной мамы. Это грандиозное меховое изделие из соболей, было создано, вероятно в девятнадцатом столетии и прекрасно сохранилось. Сама Юваля обладала хорошим вкусом, одевалась строго и элегантно. Но горжетку, почему -то считала верхом роскоши и неоднократно пыталась подарить Елене Александровне. Когда та отказалась, мотивируя тем, что не может принять такую дорогую вещь, Юваля настояла, чтобы она надевала ее на все торжественные мероприятия в университете. Из-за этого несчастная, не владеющая, как все говорили, культурой отказа мама Саши, вызывала бурное веселье коллег, появляясь в доходящих ей до колен мехах. И хотя, как она говорила близким, что ощущает себя в них похожей на певиц, которые некогда развлекали в кинотеатрах ленинградскую публику перед началом сеанса, но будет терпеть. И что ей проще провести несколько часов в этом нафталине, чем огорчить Юлию Валентиновну. А коллеги пусть веселятся, сколько их душе угодно.

– Да нет, конечно. Он все время что- то вынюхивал, и говорил, что Юлия Валентиновна совсем не так проста, как кажется, и что мы, когда- нибудь еще удивимся. Я однажды увидела, как он простукивает стенки, а моя приятельница, Нина, которая работает в историческом архиве, рассказывала, что он подкатывался к ней, чтобы раскопать генеалогию Лабазовых. Но она отказала, так как он не родственник и посоветовала обратиться на прямую к самой Юлии Валентиновне. Он даже пытался дать Нине взятку. Но сам понимаешь, не на ту напал.

– И много давал? – поинтересовался Всеволод Анатольевич.

– Представь себе очень много и повышал ставки. Столько, что Нина чуть не поддалась. Она мне не рассказывала, что давно мечтала о норковой шубе, и сейчас могла бы купить, но вот совесть не позволяет.

– Так пусть попросит нашу Юлию Валентиновну подарить ей горжетку – сошьет соболиный полушубок.

– Это, конечно, смешно, но вот что я вспомнила. Ведь Леднев и меня пытался подкупить, обещая помочь остаться в Университете. Я просто не придала тогда этому значения. Я училась на последнем курсе, а он уже заканчивал аспирантуру и предложил мне помочь написать диссертацию, даже нашел руководителя и интересную тему. Единственным условием было запустить его к Юлии Валентиновне в дом, когда та уйдет и позволить порыться в документах. Ну, я послала его куда подальше, и не придала значения. Надо было вспомнить про случай со шкафом и рассказать Юлии Валентиновне.

– А как тогда обошлось?

– О, Леднев сказал, что он услышал скрип, увидел, что дверца открылась, и просто решил ее закрыть. А то, что из шкафа торчал его тощий зад, как тогда мне сказала Юлия Валентиновна, то ей показалось. Видимо, она подумала – подумала и решила, что спокойнее будет считать, что показалось. Леднев потом начал проявлять бешеную активность, участвовал во всех студенческих конференциях, писал доклады, выступал с ними, и добился, что Юля снова его полюбила и о прошлом зловещем совсем позабыла – добавила Елена Александровна в рифму, а затем резко ударила себя по лбу.

– Господи, какая же я балда! Нина просила меня позвонить. Может быть, что -то про Леднева новенькое расскажет.

И действительно, удалось узнать нечто новенькое. Нине ее друзья из других отделов архива сообщили о французском профессоре, который запросил старинные чертежи дома, в котором жила Юлия Лабазова. В запросе он указал, что пишет книгу об архитекторах – итальянцах и попросил старые планы, чертежи. Где он и где Италия, непонятно, но что -то выяснять и тем более отказывать, учитывая высокий научный статус Леднева, не стали. Она так же рассказала, что несколько месяцев назад Леднев заходил к ее коллегам, чтобы получить из справки о прихожанах католических церквей. И по странному совпадению такой же запрос поступил из Канады.

– Чем же таким ценным владеет наша старушка, как ты думаешь? – спросил Всеволод Анатольевич.

– Понятия не имею, ничего такого, за что можно было бы получить большие деньги, я не знаю.

– А что вообще известно о ее семье?

– Да, не особенно много. Юлия Валентиновна не очень любит говорить об этом. Знаю, что приехали они в Россию при Петре Первом, что были небогаты, но имели средства, чтобы потом жить в пятикомнатной квартире. Женщины занимались преподаванием французского языка, кто-то служил гувернанткой в аристократических семействах, а какая – то прабабка была даже знакома со знаменитой де Лафон – первой начальницей Смольного института благородных девиц, а бабушка Юлии преподавала в Патриотическом институте на нашем Большом проспекте. Знаю еще, что в блокаду умерла вся ее родня Юлии. Однажды она показала мне фотографию с девочкой своей ровесницей, которая имела с ней сходство. Я спросила не родственница ли это, а она ответила, что нет и никакой родни у нее не осталось.

– А папа воевал?

– А вот про папу я, как ни странно, ничего никогда не слышала. Так же, как про дедушку, прадедушку и прочих мужчин. Только женщины. О, вспомнила! Она мне показывала, как -то альбом с семейными фотографиями, и там указала на суровую даму в шляпе с перьями. Собственно, там все были с перьями. А стояла эта тетка рядом, с кем, как думаешь? С его величеством Николаем Александровичем, то бишь Николаем вторым. А потом показала мне фотографию, где та же дама была рядом с ее бабушкой.

– Так, может быть, у нее спрятаны сокровища российской короны? – улыбнулся Всеволод Анатольевич.

– И они позволили умереть ее маме и бабушке от голода в блокаду, – печально сказала Елена Александровна, – нет, здесь скорее какие-то документы, которые можно неплохо продать. В этом уж Мишка Леднев прекрасно разбирался. Лабазовы – фамилия явно неаристократическая. В лучшем случае они были гувернантками в аристократических домах или преподавательницами в Институтах благородных девиц. И все же зачем Мишка полез в шкаф?

Она некоторое время колебалась.

–Попробую я все же выяснить, что ему было надо от Юлии Валентиновны. Он, кстати, мне позвонил, когда приехал и был очень любезен.

Елена Александровна набрала телефон своего одноклассника, но он не ответил. Не отвечал он и в течение следующих трех дней. Леднев возник, или, как это не страшно звучит, всплыл только через неделю. Его тело прибило к берегу Смоленки неподалеку от столь любимого Сашей Музея кукол.

Напутствия и предостережения

В Интернете появилось сообщение о выловленном из Смоленки теле французского профессора Михаила Александровича Леднева. В кармане его пиджака нашли документы, по которым смогли идентифицировать личность. Более ничего не говорилось и никакой информации о гибели Леднева более не появлялось.

Полиции все же удалось установить, что последней, кого он видел, была его старая преподавательница. И Юлии Валентиновне пришлось пережить визит, который стал триггером, запустившим ее болезнь, а затем и уход из жизни.

Как она рассказывала потом Елене Александровне, полицейские были корректны, много вопросов не задавали, лишь пытались узнать, когда Леднев ушел, не собирался ли встретиться с кем -то, и не рассказывал ли о каких – либо конфликтах, и если да, то с кем. О своей ссоре Юлия Валентиновна не рассказала, на все остальное также ответила отрицательно. И слегла. Вероятно, ее время уже пришло, но процесс пошел обвально. Через неделю, после смерти Леднева она уже не вставала, но находилась в ясном сознании, и однажды позвала Сашину маму для серьезного разговора.

Он продлился долго. Сашка, ждавшая в своем обычном месте, куда ее выставляли, когда надо было уединиться со взрослыми, на кухне, больше полутора часов с нетерпением смотрела на дверь. Ее одолевала тревога, и она захлюпала носом, а потом и разревелась. Наконец, мама появилась. Ее лицо было залито слезами. Она подошла к дочери, потрепала ее по голове, и сказала:

– Иди, Юлия Валентиновна хочет поговорить с тобой.

Старая дама полулежала в кресле, укрытая пледом. Она с любовью посмотрела на Сашу, подозвала к себе и обняла тонкими старческими руками.

– Сашенька, я уже сказала твоей маме, что оформила дарственную на тебя – на квартиру и на все, что в ней находится. И все же, прошу, как ты не любишь этот дом, не живи здесь, пока не заведешь семью. Лучше и потом не надо. Я, к сожалению, не успела сделать, то что хотела. Не хватило сил ни моральных, ни физических, и это меня очень тревожит.

– Надо было нас попросить, – сказал Саша, – мы бы помогли.

– Нет, – печально покачала головой Юваля – все, что с этим связано, приносит несчастье, но деньги, которые ты получишь от продажи квартиры помогут тебе в жизни. Ты и без этого сумеешь многого добиться, но хорошее подспорье не помешает. Теперь о главном.

Видно было, что сил у нее немного, и она с трудом подбирает слова.

– У тебя богатое воображение, и возможно ты станешь писательницей, хотя мне бы хотелось, чтобы стала ученой. Ты у нас – девочка умненькая и с характером. Но твое стремление к приключениям и фантазия могут завести далеко. Приключения – это прекрасно, Александра. Но, боюсь, только в твоих любимых книгах. В жизни все происходит гораздо прозаичней и главное опасней. В книгах- герой преодолевает испытания, побеждает врагов и без потерь или с небольшими потерями, побеждает врагов и получает награду за смелость, верность идеалам и прочее. В жизни, увы, все иначе. Ладно. Я могу до бесконечности произносить избитые истины. Ты все равно сделаешь все по -своему. Но заклинаю – лазай по горам, ходи с Асей на яхте, забирайся в тайгу, но избегай одного – никогда не занимайся мистикой. Это – редкостная гадость. Помни одно известное высказывание – если заглядываешь в бездну, то и бездна может заглянуть в тебя. Миша Леднев заглянул, и кончилось это для него плохо. – она перевела дух, и продолжила, – уберечь тебя от опасностей я уже не могу, где -то я, – она слабо улыбнулась – сильно прокололась. И все же, хоть я, как уже сказала, терпеть не могу мистику, но надеюсь, что тебя убережет сила свыше. Назовем это Провидением. Потом, головка у тебя, несмотря на романтизм, все же трезвая, – она испытующе посмотрела на Сашу, – так?

Сашка, не была в этом уверена, но, не желая огорчать Ювалю, кивнула.

– А так как ты не принадлежишь к моему злосчастному роду, продолжила та, – то не тяни с замужеством. Хоть во время учебы, я разрешаю.

– За кого? – живо отозвалась Саша. С некоторого времени проблема личной жизни стала интересовать ее, и она подумала, что может быть Юваля даст совет. Как не любила свою названную бабушку Саша, и как не переживала за нее, но головка и нее, по -видимому, была действительно трезвая, и она помнила из книг, что умирающие обладают даром предвидения. Если Юваля назовет ей сейчас конкретного жениха, то можно будет расслабиться и спокойно ожидать его появления. Она пока не влюблялась и не хотела, как ее одноклассницы тратить время и эмоции на всякие глупости. В смысле головки, старая преподавательница оказалась права.

– Теперь о наследстве. – продолжила Юваля, – я все сказала твоей маме, но распоряжаться всем через три года будешь ты. Игрушки, если захочешь, отдай в свой любимый музей, но лучше оставь для будущих деток. – Она с любовью посмотрела на Сашу и продолжила, – с украшениями делай все, что хочешь, но горжетку носи обязательно. Обязательно! – с нажимом и даже некоторой угрозой в голосе повторила Юваля.

Саша не посмела возразить.

– Далее, если ты найдешь то, что я не успела уничтожить, – сожги. Впрочем, документы можешь оставить. Найдешь, значит такова судьба и используй их, как хочешь. Пока я была жива, это было опасно. Теперь уже не имеет значения. Вопросов не задавай, положимся на судьбу.

Интересно, – подумала Саша, – разве вера в судьбу, не мистика?

– Теперь об остальном. Если так случится, что ты найдешь остальное…

– То есть, если судьба распорядится – перевела для себя Саша.

– Уничтожь, – продолжила Юваля, – они прекрасны – но могут принести несчастье. Я не решилась, а зря. Теперь – снова о прекрасном, дай мне ту шкатулку.

Она указала на красивый ящичек, который Саша видела в таинственно появившемся и исчезнувшем столике рядом с бумагами.

– Открой и достань оттуда браслет.

Саша открыла шкатулку, в которой было специальное отделение для браслетов, но лежал один единственный золотой браслет, щедро усыпанный мелкими камушками. Она достала его и хотела примерить, но Юваля больно ударила ее по руке.

– Его нельзя надевать, никогда, запомни, пожалуйста.

Саша с удивлением воззрилась на старую даму.

– Если тебе будет угрожать серьезная опасность от какого – нибудь дурного человека, сделай так, чтобы он надел это украшение. Оно поможет его обезвредить. Если же кто -нибудь наденет его случайно, Аська, например, с нее станется! То нажми на этот коричневый, нет, – она начала считать камни – один, два, три, четыре, … на зеленый камень. Лучше бы, конечно, было выкинуть его от греха подальше, – она задумчиво повертела украшение. Но после случая с Мишей Ледневым…Ладно, храни и используй в самом крайнем случае.

Саша смотрела на Ювалю и не верила своим глазам и ушам. Как могла эта, всегда такая трезвомыслящая женщина нести какой -то бред про сжигание чего -то прекрасного, волшебные браслеты, как оружие про врагов, бумаги? И потом, как заставить, например, надеть браслет мужчину?

– Ну все, – подумала Саша, – процесс пошел, моя милая Ювалечка сходит с ума, а это – симптом совсем плохой. Она украдкой смахнула слезу.

Старушка заметила это и улыбнулась.

– Я в здравом уме и памяти, моя девочка, хотя выглядит все довольно дико и фантастично. Увы, я пыталась убежать от судьбы.

Саша, снова услышав это слово, издала негромкий стон.

– Но не удалось.

Сашка снова хотела задать вопрос, и Юваля подняла руку, не давая прервать себя.

– Меня похоронят на Лютеранском кладбище, где покоится наша семья. А потом можешь сходить туда с родителями второго ноября в День всех усопших. После этого, не надо посещать кладбище ни с цветами, ни со слезами. И без тебя придут те, с кем встречаться ни к чему. Впрочем, – она неожиданно жалобно посмотрела на Сашу. – Понимаю, запретное притягивает. Но заклинаю, не ходи Сашенька, обещаешь?

Саша не хотела давать обещание. В принципе, она их никогда, ну, почти никогда не нарушала, но тут был случай, когда обещать было бы нечестно.

– Обещай, – с нажимом произнесла Юваля – дай мне честное слово.

– Честное слово, – тихо прошептала девочка.

– И еще, – Юваля снова с любовью посмотрела на девочку. – Не смей долго горевать. Мы с тобой так хорошо проводили время, ты скрасила мне последние годы, и ухожу я почти счастливой. Обещай мне грустить только девять дней, а на десятый приходи сюда и приведи квартиру в порядок. Обещаешь?

– Обещаю. – Саша из всех сил сдерживала слезы.

– Иди, иди – устало махнула рукой Юваля, – иди мне надо отдохнуть. Остальное я сказала твоей маме.

На Лютеранском кладбище

Через неделю Юлия Валентиновна Лабазова тихо скончалась во сне. И похоронили ее, как она и завещала на Смоленском лютеранском кладбище, которое мирно сосуществовало рядом с другими местами упокоения петербуржцев – Армянским кладбищем и Смоленским православным. У последнего всегда было многолюдно из-за паломников, стекавшихся поклониться святой Ксении Петербуржской – покровительнице города. Небольшое армянское кладбище было тихим, уединенным и очень ухоженным, а расположенное рядом Смоленское лютеранское кладбище, запущенное и таинственное, было особенно интересно тем, кто увлекался историей Санкт – Петербурга. Оно было создано чуть более сорока лет после основания города для того, чтобы хоронить иноверцев, и, несмотря на название, было открыто для всех не православных христиан, в том числе и католиков. На Васильевский остров выбор пал из-за того, что именно здесь селились учёные, военные, ремесленники и другие иностранные специалисты, приехавшие из Европы в столицу Российской империи.

Готы обожали его и, как подозревали жители Васильевского острова, кроме этих вполне безобидных созданий в черном, собирались там и последователи разных мрачных, темных культов. Кладбище закрывалось в шесть часов вечера, но жители близлежащих домов иногда видели мелькающие тут и там огоньки, и рассказы об этом будоражили воображение случайных посетителей и раздражали родственников, пришедших посетить могилы. Первый раз Саша побывала здесь на экскурсии с Ювалей. Ходить было можно было только по выложенным булыжником тропинкам и те, кто привык к асфальту, а это были практически все посетители кладбища, оступались и поскальзывались. Юваля же, несмотря на свой почтенный возраст ступала так легко, словно ходила по булыжникам всю жизнь. Памятники на этом кладбище здесь имелись самые разные – от скульптур ангелов, лица которых имели портретное сходство с усопшими, надгробий в виде железных саркофагов, полуразрушенных склепов до современных памятников со свежими букетами. У кладбища имелась богатая история, поэтому Саша с Ювалей долго бродили от памятника к памятнику, от склепа к склепу, и Юваля рассказывала о том, кто лежит, и чем он прославился. У одной из оград они остановились. За решеткой было несколько надгробий, одни из них были очень старыми. На ступеньках лежали увядшие гвоздики, а рядом стояла безвкусная аляповатая ваза с роскошным букетом темно -красных, почти черных роз. Юваля достала из сумочки тряпку, смела грязь со ступенек, ведущих к ограде и с трудом опустилась на одну из них.

– А здесь кто похоронен? – спросила она.

– Здесь нашли упокоение члены одного очень несчастного семейства, – печально ответила Юваля. – Когда -то они сбежали в Петербург из Франции, надеясь, что страшное прошлое осталось позади.

Судя по мрачному выражению лица Ювали, это им не особо удалось.

– И что же произошло? – спросила Саша.

– Им было не просто, но они оказались трудолюбивыми и честными, много работали, завоевали уважение и честно зарабатывали свой хлеб… – она замолчала.

– И?

– А потом злые гены сыграли с членами этой семьи злую шутку, она разделилась и постепенно иссякла, как иссякает русло ручейка, не питаемое водами рек и океанов.

Напыщенный стиль был абсолютно не свойственен старой даме, и Саша поняла, что она действительно очень расстроена. Девочка решила не терзать ее вопросами, но их было так много, и все казалось таким странным, что она продолжила спрашивать.

– Извини, пожалуйста, Ювалечка, но ты разговариваешь сейчас со мной, как будто мне пять лет. Не могла бы ты объяснить все нормальным человеческим языком. Отчего бежали, что скрывают и какое, извини, ты имеешь к этому отношение.

Юлия Валентиновна улыбнулась, потрепала Сашу по щеке и сказала.

– Милая девочка рассказывать надо так долго и все так запутано, а главное – так неприятно и печально, что мне надо собраться с силами.

– Но, хотя бы скажи, какое ты имеешь к этому отношение, и кто приносит сюда цветы?

– Я, – помедлила Юваля, – член этой семьи.

– Ты – Юлия Валентиновна Лабазова? – Изумилась Саша.

– Ну, путь до Лабазовых был долгим, мы назывались иначе, наша фамилия постепенно русифицировалась. Три века назад нас именовали иначе.

– Целых три века? -ахнула Саша, и как же вас тогда называли?

– Много будешь знать, скоро состаришься – в абсолютно непедагогичной манере ответила Юваля, и прозвучало это так жестко, что Саша поняла – спрашивать абсолютно бесполезно.

– А кто же приносит сюда цветы? – спросила она.

– Ну, кто принес гвоздики, я могу предположить. Но вот розы…– она внимательно оглядела букет, – такую роскошь нам приносить некому, и, честно говоря, это мне совсем не нравится.

– Может быть, перепутали, – подсказала Саша.

– Дай-то бог, – вздохнула Юваля. Они вновь пошли по тропинке из булыжников, и Саша с грустью заметила, что теперь ее названая бабушка двигалась тяжело, припадая на левую ногу. Юваля все время оглядывалась, останавливалась, чтобы перевести дух, и как показалось Саше, даже украдкой перекрестилась.

Неожиданно для всех Юлия Валентиновна завещала, чтобы погребальная служба по ней была проведена в католическом храме святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте. Это вызвало недоумение у всех кроме Саши. Каждый раз, когда они гуляли по Невскому, Юваля заходила в этот храм. Она же рассказала Саше его историю. При входе в церковь старая преподавательница набрасывала на голову легкий кружевной шарф, который она называла мантильей, набрасывала нечто подобное и на голову Саше, потом бродила по храму и ставила свечи. Однажды, когда она рассказывала Саше о великолепном, лучшем в Петербурге церковном органе, у нее проскользнуло, что «прабабушка не пропускала ни одной службы», из чего Саша поняла, что этот храм был своим для семьи Лабазовых. Тогда она не обратила на это внимание, но сейчас у нее в отличие от других, пришедших попрощаться со старой преподавательницей людей не возникло никаких вопросов. Народу собралось прилично. Это были в основном ученики Юлии Валентиновны. Со многими из них Саша была знакома, встречаясь в ее доме. Это были люди разного возраста, в основном интеллигенция, но три типажа выделялись и притягивали взгляды присутствующих – старуха с рыжими волосами, в черном очень потертом плаще и шляпке, похожей на морскую зюйдвестку, к которой была пришпилена порванная в нескольких местах вуаль, неожиданная для этого головного убора. Даже под вуалью было видно, что яркостью макияжа, эта дама напоминает кинозвезду из двадцатых годов. Судя по согнутой спине и дрожащим рукам, лет старухе было много лет, и она непрерывно плакала.

Еще одним неожиданным вкраплением в группу провожающих в последний путь были двое небрежно одетых мужчин – соседи Юлии Валентиновны по дому – художники Захар Померанцев и Петенька Питерский. Оба были люди богемные и, как говорила Юваля, «не без вредных привычек». Во время службы они рыдали, передавая друг другу не очень чистый клетчатый платок. Горько плакала Елена Александровна, сурово сжимал губы Всеволод Анатольевич, а Саша до сих пор не могла поверить, что бабушки у нее больше нет.

Она тоже плакала, но странным образом замечала все происходящее и все время оглядывалась на старуху в черном. Было в ней что-то необычное, а что, Саша не могла определить.

Похоронили Юлию Валентиновну на Смоленском лютеранском кладбище, за той самой старой оградой, у которой она останавливалась вместе с Сашей. По желанию покойной цветов не приносили, но кто – то положил темно – красные до черноты розы, а букет лилий принес темноволосый мужчина средних лет. Он подошел к старухе в черном, которая вместе со всеми приехала на кладбище, поцеловал ей руку и заговорил. Беседа продлилась довольно долго, и Саша, отошедшая в сторону от родителей, смогла как следует рассмотреть странную пару. Подошедший выглядел импозантно даже среди подтянутых и хорошо одетых университетских коллег Елены Александровны. Он был одет очень элегантно, просто, но видимо очень дорого и как-то по-иностранному.

Говорили очень тихо, как и полагается на кладбище, но явно не о бренности бытия. Мужчина вначале любезно улыбался, потом начал нервно жестикулировать, словно убеждая в чем – то, а старуха лишь ехидно улыбалась. Незнакомый красавец пожал плечами и смешался с толпой провожающих, а к Саше подошла Ася и взяла ее за руку.

– На иностранца смотришь? – кивнула она в сторону мужчины.

– А почему ты решила, что он иностранец?

– Он с этой бабкой по-французски говорил и между прочим о тебе. Они не знали, что я понимаю и поэтому не стеснялись в выражениях. Бабку эту зовут Виктория, и она живет здесь, на Ваське. Француз сказал, что подвезет ее, а она отказалась

Незнакомец вновь подошел к старухе, о чем -то снова тихо заговорил, а та кивком указала на родителей Саши, на которых незнакомец очень внимательно посмотрел, словно запоминания. Также внимательно он оглядел и Асю, которая подошла к Елене Александровне, и та мягко привлекла ее к себе. Потом он поклонился странной старухе и быстро пошел к выходу из кладбища. Поминок, по желанию Юлии Валентиновны не устраивали, и, попрощавшись, публика стала тихо расходиться. Кто – то поехал домой, а ученики Юлии Валентиновны отправились в кафе помянуть старую учительницу. Ася пошла домой к Саше.

Когда подруги оказались одни, Ася выглянула за дверь, села на диван и трагическим шепотом произнесла:

– Сашка! По – моему, ты попала в какую – то фантастическую историю. Слушай и не перебивай. Пока ты там рыдала…

– Ты тоже рыдала, – быстро сказал Саша.

– Рыдала, – согласилась Ася, но, рыдая, узнала много интересного. – Она выдержала долгую паузу, внимательно посмотрела на Сашу – Даже не знаю, может быть, надо сразу рассказать Елене Александровне? Все так необычно,

Саша поняла, что подруга говорит серьезно.

– Вначале, расскажи мне, а потом решим.

Согласна, – Ася утерла вновь набежавшие слезы и начала рассказ.

– Я сразу обратила внимание на эту сумасшедшую в церкви. На нее вообще – то все кроме твоих родителей смотрели, даже ты. Но я понимала, что ваша семья с ней незнакома. Ты бы мне рассказала, такую тетку раз увидишь – на всю жизнь запомнишь. Я заметила, что она все время ворчала, сама с собой разговаривала. И я подумала, что ее недовольство как -то связано с Юлией Валентиновной и, когда увидела на кладбище, тихо пристроилась сзади. Потом подошел этот красавчик и говорили они, Сашка, хоть и шепотом, но по-французски. То есть – шифровались по полной.

– Я сразу поняла, что он иностранец! – вставила Саша.

– Француз!

– Так вот, он начал разговор сразу с вопроса. Вам удалось узнать, где это находится? А та ответила, что нет, но скоро узнает. Он тогда говорит: предлагаю помощь и двадцать пять процентов. А она так шепотом, хи-хи-хи. Узнать, где это находится, могу мол только я и поэтому мне полагается восемьдесят процентов. Помилуйте, мол мадмуазель ла какая -то

– Какая мадмуазель?

– Ну, или ла Валуа или Лавальер, или Ла-Рошель

– Час от часу не легче! Ася, Валуа – это династия, Лавальер – человек, а Ла- Рошель – город!

– Я же просила не сбивать меня! Я твоей любимой истории не знаю и знать не хочу. Ты лучше слушай дальше.

– Слушаю.

– Француз говорит, вы бы мадмуазель ла какая-то, типа не рыпались бы, мы люди серьезные и можем рассердиться. Один уже не послушал, и сами знаете, что произошло. Помощь предлагаю один раз.

А она опять хихикает и так зловещенько говорит, что без нее ничего не найдете. И чем на нее, бедную старую женщину, наезжать, то лучше бы с разобрались с воровкой, которой все досталось то, что должно было принадлежать ей, сироте. Дальше она показала на Елену Александровну и сказала, что вот мамаша захватчицы, а где сама эта Александра она не знает.

– Захватчица – это я, – прокомментировала Саша, и что же я захватила?

– Что-то, что хочет добыть этот мажор и, держись, подруга, за что, вероятно, был убит этот как его Леднев.

В комнате воцарилась тишина, и Саше показалось, что стало как -то холоднее и темнее.

– Давай, расскажем родителям! -предложила Ася.

– И они меня вообще из дома не выпустят, – покачала головой Саша, – и лето пропадет. Даже в Орехово не поедем. Здесь мы, вроде под присмотром, а там – не на глазах, бегаем по озерным просторам, по лесам и долам. Нет, если расскажем, будем сидеть на приколе все три месяца. Нет, надо действовать иначе.

– И как же?

– Сами найдем то, что ищут, опередим француза со старухой и тем самым обеспечим себе безопасность.

– Гениально, – отозвалась Ася, – осталось только выяснить, что ищут, или что ты захватила.

– Захватить я могла только квартиру Ювали и ее имущество, но ничего такого, за что можно было бы совершить преступление там нет, я уверена.

– А может ты просто не знаешь.

– Да нет же, никаких драгоценностей и никаких ценных вещей там точно нет – только старая мебель и несколько не особенно ценных картин. Если бы что -то было, то не погибли бы ее бабушка и мама в блокаду.

– Может быть сама квартира?

– Нет, Леднев предлагал деньги не за квартиру.

– Стоп! – Саша подняла указательный палец. – Ты говорила, что он называл ее мадмуазель Валуа?

– Нет, что-то вроде Валуа, точно, что на букву «В».

– Прекрасно, хоть и полное безумие, Аська! Извини и не обижайся, что я знаю, а ты нет, но именно некая графиня Валуа фигурировала в знаменитом деле об ожерелье королевы.

Саша, не напрягая память, начала излагать историю знаменитого скандала, прогремевшего в несколько веков назад.

– Итак, представим, что Валуа. Слушай! Была некая графиня де ла – Мотт Валуа, которая жила в восемнадцатом веке. Эта дама была действительно потомком вымершей династии Валуа, но видимо не очень удачным – прирожденная преступница. Она организовала грандиозную аферу, которая скомпрометировала королеву Марию Антуанетту и имела такой резонанс, что чуть ли не революцию вызвала. Дюма даже роман написал об этом называется «Ожерелье королевы». Эта Валуа сперла роскошнейшее бриллиантовое ожерелье, воспользовавшись именем французской королевы. Скандал был мощнейший. Валуа заклеймили лилией, как Миледи из «Трех мушкетеров», ты, я знаю, читала и посадили в тюрьму. Но ей организовали побег, она сбежала в Англию, там тоже изрядно покуролесила, и однажды выскочила от страха из окна. А бриллианты пропали. Точка.

– И какое это имеет отношение к нам? – пожала плечами Ася.

– По одной из версий эта графиня не погибла, а инсценировала свою смерть и удрала из Англии, причем в Россию. И бриллианты вполне могли прибыть вместе с нею.

– И где же мы будем их искать?

– Да нигде, – устало сказала Саша. – Эта версия отпадает. Юваля говорила, что их семья переехала в Россию при Петре Первом. А афера с ожерельем королевы была провернута почти через пятьдесят лет после его смерти.

– Жалко, – сказала Аська, – я бы от пары бриллиантиков не отказалась, смотри красота какая!

Пока Саша рассказывала, ее подруга нашла в Википедии статью про «Ожерелье королевы» и сейчас демонстрировала подруге фотографию, на которой было изображено это знаменитое украшение – громоздкое и такое большое, что могло оно поместиться только в гигантской шкатулке. Аське оно точно дошло бы до пояса.

– Не в моем вкусе – покачала головой Саша.

– Ну, слава Богу! Значит обойдемся. Ладно давай думать, что может скрываться в дома Юлии Валентиновны.

– Ничего в голову не приходит. Совсем ничего, – грустно покачала головой Саша

– А может быть, марка? Какая – нибудь сверхценная, которую можно продать за бешеные деньги? Спрятана, как в детективах на виду, а мы не видим.

– Она не собирала марки.

– Ну, тогда какие -нибудь документы, в которых раскрывается историческая тайна?

– Вот это уже ближе к истине. Злосчастный Леднев вполне мог бы возжелать старинные документы, и он лучше других разбирался в их стоимости, а у Ювали они точно имелись. Я сама видела. Они лежали в столике с секретом.

– Так, давай пойдем и поищем!

– Прямо сейчас, после похорон?!

Ася смутилась. В азарте она как – то забыла о печальном событии. Девочка опустила голову и замолчала, а Саша вновь стала плакать. Ей было очень стыдно, что в такой печальный день они обсуждают, что спрятано в квартире Юлии Валентиновны.

Злобный тролль

Вот так, в обещанный старой преподавательнице срок девочки оказались в ее квартире. Саша помнила и про свое обещание не горевать. Это было сложнее, поэтому она и попросила Асю составить ей компанию, а родителям сказала, что останется до утра. Они согласились, и девочка шла в свой любимый дом с почти легкой душой и надеждой, что горе скоро утихнет. Встреченный во дворе зловещий горбун рассеял их.

На звук открываемой двери выглянул сосед – художник Захар Померанцев. Выглядел он в противоречие своей фамилии далеко не цветуще. Бледная физиономия была заспана, в бороде застряли хлебные крошки и даже рыбная шелуха. Из квартиры доносились ароматы рыбы, которую он с сотоварищами выловил в Финском заливе, или в море, как называла залив Юваля. На Захаре была тельняшка и просторные шорты. Померанцев был хорошим художником и писал в основном городские пейзажи, иногда, иногда, писал и портреты. Манера письма была на любителя – размашистая и мрачноватая, а портреты никогда не льстили оригиналу, скорее, наоборот. Год назад он написал портрет Саши, который ему из сентиментальных и благотворительных соображений заказала Юваля. Портрет получился похожим, но совсем не приукрашенным. Он был сделан в манере тридцатых годов, и Сашка вышла похожей на спортсменку, шагающую на параде вместе с подобными ей крепкими духом и телом девами. Таковой она, собственно, и была, несмотря на воздушную гимнастику, высокоразвитый интеллект (так по крайней мере считали родители) и занятия языками. Ювале, прекрасно знающей свою питомицу, портрет понравился, а Елена Александровна была разочарована и уязвлена настолько, что, встречая художника на лестнице, делала вид, что не знает, или не видит его, хотя не заметить столь колоритную фигуру было просто невозможно. Картины Захара Померанцева покупали редко, но зарабатывал художник неплохо. Он делал иллюстрации к книгам, реставрировал иконы и был прекрасным мастером своего дела. После реставрации иконы выглядели освеженными и настолько благостными, что заказчики, особенно воцерковленные, проливали слезы.

– Так он же из семьи священников, – объяснила Юваля родителям Саши, которые были поражены тем, что вышло из рук художника после реставрации. Тщательность и мягкость, с которой он работал резко контрастировала с его брутальным обликом. от

– А как же фамилия?

– Так самая, что ни на есть священническая фамилия. У священников до середины девятнадцатого столетия не было фамилий и семинаристам их давали в зависимости от успехов в учебе. Те, кто учились хорошо, получали фамилии – по названию церковных праздников – Успенские, Вознесенские, Рождественские. Лоботрясам доставались «античные» фамилии – Диановы, Амфитеатровы, Меркурьевы. На, а середничкам – фамилии из мира флоры. Так появились Тюльпановы, Хризантемовы, Гиацинтовы и так далее.

Сейчас лицо потомка священнослужителей средних способностей и прилежания выражало крайнюю степень нетерпения. Было очевидно, что он жаждет поделиться информацией.

– Прошу, – он широким жестом распахнул дверь, – расскажу нечто необыкновенное, – проходите.

Девочки потянули носом. Из квартиры кроме рыбы, и табака пахло так неприятно, что заходить не хотелось. Но любопытство пересилило, и подруги проследовала за Захаром. Квартира Померанцева была крайне запущена и ноги прилипали к годами не мывшимся полам. Пахло же, как поняла потом Саша, гнилью из воды с увядшими цветами в банках, которые Захар притащил для написания натюрмортов и, видимо забыл выбросить. Повсюду стояли картины и рамы, на полу валялись принесенные в качестве реквизита предметы, добытые с помойки. Этот вывод Саша сделала, узнав разбитую ею давным-давно у Ювали вазочку, которую сама выкидывала. Неожиданным был свет, лившийся из начисто вымытых окон. Видимо ради него художник делал уступку чистоте. В кухню, куда девочек вел хозяин, можно было попасть только по узенькой тропинке, проложенной среди куч всякого барахла. Там художник попытался угостить девочек жареной рыбой не самого аппетитного вида и жареной картошкой, только что приготовленных на черной закопченной сковородке. Когда же Саша и Ася поблагодарили и деликатно отказались, Померанцев с трудом протиснулся между столом и огромным облезлым буфетом, сел у окна и начал свой рассказ.

– Девчонки! Здесь такой типус был, хорош до невероятия! Такой Тролль Троллич. Я еле удержался, чтобы не побежать за красками. Жарю, я значит рыбу, а рядом с плитой – вот оно окно. Смотрю в него и вижу шлепает по двору это существо и заходит в нашу парадную. Интересно, думаю, к кому же он в гости пожаловал. Публика у нас здесь сами знаете колоритная, но и тип необыкновенный. Заинтересовал он меня чрезвычайно. Думаю, пойду и послушаю, в какую же квартиру он пожаловал. Тихо открываю дверь, смотрю в пролет и вижу, как он бродит по площадкам, смотрит на номера и пожимает плечами. Даже трость на время отставил и так она меня заинтересовала, что я ее сверху сфотографировал.

Саша с Асей переглянулись. Они понимали, что могло привести в недоумение странного посетителя. От нумерации квартир в старых районах Петербурга неподготовленному человеку действительно можно было сойти с ума. В центре перед дверями в парадных висели таблички, на которых могло быть написано: 1 этаж – кв. 91, кв. 53; 2 этаж – кв. 12, … 6 этаж – кв. 1, 23. Эта несуразица объяснялась непростой историей столицы российской империи. До революции здесь было построено огромное количество доходных домов, где квартиры сдавались в наем, и имелось жилье на любой вкус. Все зависело от имущественных возможностей съемщика. Можно было занять огромные апартаменты на бельэтаже, а можно было ютиться в каморках, подобных тем жутким жилищам, из которых герои Достоевского шли с топорами убивать процентщиц. Предприимчивые владельцы старались сдать любой угол, в том числе чердаки и подвалы. Сарайчики во дворе также шли в ход. И всем новым «квартирам» присваивались номера, которые давались совершенно произвольно, лишь бы они отличались от других имеющихся. После революции квартиры стали уплотнять, барские хоромы массово превращались в коммуналки, их делили с помощью перегородок на несколько квартир, а принцип нумерации был старым – не повторять уже имеющиеся в доме. Петербуржцы философски принимали эту особенность своих домов, а «тролля», о котором рассказывал художник, она привела в бешенство.

– Он топтался у дверей второго этажа – продолжил Захар, – что-то вынюхивал, прикладывал ухо, прислушивался, но, видимо сомневался, туда ли пришел. А потом получил со всей дури по лбу. Видно, наша обожаемая Фрида Марковна тоже следила за ним через глазок и ей надоело. Дама она крупная, сил много и двинула дверью – будь здоров! Даже на пол приземлился. А Фрида встала у порога и как завопит мол, пусть он бомжара поганый, знает, что полиция уже в пути и, чтобы летел он по всем известным ей адресам, каким, учитывая ваш нежный возраст уточнять не буду.

– Но, когда я пришла, никого в парадной не было. -сказала Ася

– А вот здесь, отроковицы, начинается самое интересное. Ты Аська пришла через сорок пять минут, а я все это время стоял у окна и ждал, когда появится этот дяденька. После Фриды он должен был пулей вылететь. Нет, не вышел, где – то завис. Я выполз по -тихому, и на площадку. Стою, слушаю, и -чу! В самом низу, у подвала, раздается какой – то скрежет. Затем снова скрежет, потом гулкий стук и – тишина. Я дверь приоткрыл, чтобы услышать, как он будет выходить – и к окну, жарю картошку, наблюдаю. Потом ты, Аська появилась. Затем, снова скрежет и этот типус выходит во двор, а навстречу ему Сашенька собственной персоной.

– Ничего не понимаю, – Сашка пожала плечами. – он смотрел на меня, словно на врага, а я его первый раз в жизни вижу.

– Да, уж, – отозвался Захар, – увидела бы, не забыла.

– А, вы его нарисуйте! – попросила Аська, – я -то его не видела, и мне завидно, а вам, как художнику, он потом может пригодиться. А Сашка запомнит и обойдет, если не дай Бог встретит этого дядьку стороной.

– Умница, девочка! – восхитился Захар – я его для иллюстрации к норвежскому эпосу о драконах и злых гномах использую. Но только вы, девочки, потерпите минут пятнадцать, а потом часика два сами мне попозируйте.

Обе потенциальные натурщицы, вспомнившие его портреты, заметно вздрогнули.

– Не волнуйтесь, полного сходства не будет, только общий образ. Ты Сашка будешь Брунгильдой, а ты, Асенька, – Титанией, королевой эльфов

– Титания – это из Шекспира, а не из саг – мстительно проворчала обиженная Саша и удалилась в свою (!) квартиру полить цветы в эркере. Ничего себе! Она могучая воительница Брунгильда, а Асенька – прекрасная, как светлый день Титания. Нет, она не завидует и трезво оценивает свои внешние данные, но как -то нечестно. Взлетай на свое кольцо, крутись на нем, как легкая пушинка. А Брунгильдой была, Брунгильдой и останешься. Полив цветы, и убедившись, что в доме все в порядке, она вернулась к Померанцеву. Художник приступил к работе и через пятнадцать минут, как и обещал показал девочкам рисунок. Ася прикрыла рот рукой, чтобы скрыть крик, а Саша ахнула. Сходство было несомненным, но выглядел изображенный человек страшно, и она искренне порадовалась, что видела его только несколько секунд, а то бы и в обморок можно было хлопнуться прямо на асфальт. На этот раз Померанцеву не понадобилось придавать любимую им мрачность образу. На большом листе бумаге был изображен маленький человек, почти карлик с горбом. Лицо его было мрачным и уродливым. Нос клювом, узкий, как прорезь, рот и злобные маленькие глазки. Усугубляло это безобразие тяжелая мрачность и подозрительность, с которой он взирал на мир.

– Квазимодо был просто милашкой, – прошептала Ася.

– Квазимодо был добрым, – отозвалась Саша.

– Не на то смотрите, отроковицы, – промолвил уютно устроившийся в продавленном кресле автор портрета. Саша заметила, что ноги, которыми он весело покачивал были в разных, но одинаково дырявых на пальцах носках – фиолетовом и оранжевом. Цвета прекрасно гармонировали друг с другом, и Саша поняла думала, что художественный вкус может проявляться даже в таких незначительных деталях.

Надо подарить ему несколько пар, – подумала она, – попрошу у мамы денег, еще подкину мыло и шампунь, вдруг догадается помыться.