Тартария. Год Огненного Дракона
ГЛАВА 1: КУЗНЕЦ, КОТОРЫЙ СЛЫШАЛ МЕТАЛЛ
Металл пел мне с детства.
Не звенел. Не гудел. Не скрипел под молотом, как у других кузнецов. Он пел. Тихо, как колыбельную, когда я касался его пальцами. Иногда – грустно, иногда – торжественно, будто знал, что из него выйдет: меч, плуг, шестерёнка для летающего фонаря или сердцевина для «Железной Души». Я думал – это нормально. Все так слышат. Просто стесняются говорить.
Отец, Григорий Каменный Лоб (так его звали в городе – за упрямство и лоб, который разбил три наковальни в драках молодости), говорил:
– Мирон, ты слишком много болтаешь с железом. Оно не отвечает. Оно – материал. Ты – мастер. Ты его лепишь, как глину. Не наоборот.
Но он врал. Я видел, как по ночам, когда думал, что я сплю, он сам прикладывал ладонь к остывшему клинку и шептал что-то. Как будто просил прощения. Или благодарил.
Каменьград – мой город. Приграничный. Последний перед Запретными Лесами, где шепчут деревья, а звери смотрят на тебя с разумом в глазах. Город невелик – три улицы, рынок, школа снов, храм Духов Природы и наша кузница – «Каменный Огонь». Но он – как микрокосм всей Тартарии. Здесь всё есть: и светоткань на витринах, и дети, играющие с механическими жуками, и эфирные зеркала, где торговки спорят с поставщиками из Алтын-Орды, не выходя из лавки.
Сегодня – день большой кузни. Заказ от Стражи: починить трёх «Железных Слуг», что сломались после патруля в Ледяных Холмах. Их привезли на платформе, запряжённой двумя «Медведями-Танками» – огромными зверями с бронёй из сплава и глазами, горящими, как угли. Медведи зарычали, когда их разпрягали, – не от злобы, а от усталости. Я погладил одного по морде. Он ткнулся мне в ладонь, как щенок.
– Ты опять с ними разговариваешь? – раздался голос за спиной.
Я обернулся. Маруся.
Дочь командующего Стражей Каменьграда. Высокая, с косой до пояса, цвета тёмного мёда. Глаза – как весенний лёд: прозрачные, но холодные, если не знаешь, как в них смотреть. На ней – лёгкий доспех из светоткани, переливающийся от синего к серебряному. На плече – знак пилота «Орла-Разведчика». Её машина стояла рядом – изящная, как сокол, с крыльями из гибкого сплава и кристаллическим сердцем в груди.
– Не разговариваю. Слушаю, – ответил я, улыбаясь.
– И что он сказал? – Она скрестила руки, приподняла бровь.
– Сказал, что ты опять прилетела без разрешения отца. И что твой «Орёл» скрипит на левом крыле. Опять.
Она замерла. Потом фыркнула.
– Ты ведь не слышишь машин. Ты просто слишком хорошо знаешь мою технику. Потому что каждый раз её чинишь.
– А ты каждый раз ломаешь её. Потому что летаешь, как ураган.
Она усмехнулась – та самая улыбка, от которой у меня внутри всё переворачивалось. Та, что появлялась только для меня.
– Значит, договорились: я ломаю – ты чинишь. Вечный круг.
– Ага. И я ещё и плачу за материалы. Ты хоть знаешь, сколько стоит кристалл для стабилизатора полёта?
– Знаю. Ровно столько, сколько стоит моя благодарность. – Она подмигнула. – Которую ты очень ценишь.
Я хотел ответить, но тут отец громко кашлянул у наковальни. Намекнул взглядом: работай, болтун.
Маруся кивнула на прощание и пошла к командиру Стражи – своему отцу. Тот стоял в стороне, хмурый, как туча перед грозой. Он никогда не одобрял нашей дружбы. Говорил: «Кузнец – не пара для дочери командующего». Но Маруся не слушала никого. Особенно – отца.
Я вздохнул и вернулся к «Железному Слуге» №2. Его звали Ферро. Все «Слуги» имели имена. Это не машины. Это – существа. Созданные Механикусом по древним чертежам. У них есть память. Эмоции. Даже чувство юмора – у некоторых.
Ферро лежал на верстаке, грудная плита открыта, кристаллическое ядро мерцало тускло, как умирающая звезда.
– Что с тобой, старина? – прошептал я, касаясь его рёбер.
Голос в голове – тихий, хриплый, как будто из глубокого колодца:
«Сломался мост. Между мыслью… и движением. Они… слишком громко кричали. В лесу. Я не смог… заглушить.»
– Кто кричал?
«Не люди. Не звери. Не машины. То, что между. То, что не должно быть.»
Я нахмурился. «Между» – так мы называли мистических существ, что иногда выходят из Запретных Лесов. Духи. Призраки машин. Тени прошлого.
– Покажи, где болит.
Я провёл пальцами по его внутренностям – медные провода, хрустальные трубки, шестерни с гравировкой древних рун. И вот – там. Маленький кристалл связи, треснутый. От перегрузки. От страха? От крика?
Я заменил его на новый – из своего запаса. Капнул на стык эликсира связи – жидкого света, что спаяет металл с душой. Прошептал слова, которые слышал в детстве от отца, хотя он клялся, что это «просто техника»:
– Соединись. Помни себя. Живи.
Кристалл засветился. Ферро вздрогнул. Его глаза – два зелёных огонька – вспыхнули.
– Хранитель… – прошелестел он.
Я замер.
– Что ты сказал?
– Ты – Хранитель. Тот, кто слышит. Тот, кто помнит. Тот, кто… пробудит Сердце. – Его голос стал чётче. – Они идут. Те, кто боится. Те, кто ненавидит. Они уже здесь. Под кожей города.
– Кто?
Но Ферро закашлял – металлический, скрежещущий звук – и замолк. Глаза погасли.
– Нет! – Я тряхнул его. – Ферро! Очнись!
– Мирон! – окликнул отец. – Ты там убить его хочешь? Он же хрупкий!
– Он сказал… – начал я.
– Что сказал? Что ты – его любимый мастер? Ну да, ты всех их балуешь, как детей.
Я хотел возразить, но… что сказать? Что железный слуга назвал меня Хранителем? Что предупредил об опасности? Отец засмеётся. Или испугается. А этого нельзя.
Я закрыл грудную плиту Ферро. Затянул винты. Поставил его на ноги. Он зашагал – сначала шатко, потом уверенно.
– Готов к службе, – сказал он ровным, обычным голосом. – Благодарю, мастер Мирон.
Ни слова о Хранителе. Ни слова о криках. Ни слова об опасности.
Они уже здесь. Под кожей города.
Я посмотрел на улицу. На рынок. На детей, играющих с жуками. На эфирное зеркало, где торговка смеётся с поставщиком. На Марусю, что спорит с отцом. На солнце, что светит сквозь кристаллические фонари.
Всё спокойно. Всё красиво.
Но я – я слышал. И теперь не мог перестать слышать.
—
Вечером город засыпал медленно, как всегда. Светоткань на домах меняла цвет на тёплый янтарный. Летающие фонари поднимались над крышами, освещая улицы мягким светом. Из храма доносилось пение Духов – вечерний ритуал благодарения Земле и Небу.
Я сидел на крыльце кузницы, точил нож для Маруси – заказала «с особым узором и лёгким весом». Узор я вырезал в форме её любимого зверя – снежной лисы. А вес… ну, тут пришлось посидеть с расчётами. Она любит, когда оружие «танцует в руке».
– Ты опять для неё что-то мастерил? – спросил отец, выходя с кружкой травяного эля.
– Для Стражи. Общий заказ.
– Врёшь. У тебя глаза, как у влюблённого щенка, когда ты про неё думаешь.
Я не стал отвечать. Отец сел рядом.
– Слушай, сын… Я не против Маруси. Она – огонь. Умна. Сильна. Но её отец… Он не простит, если ты…
– Если я что? – спросил я, не поднимая глаз. – Если я полюблю её? Если я попрошу её руки? Если я…
– Если ты не сможешь её защитить, – тихо сказал отец.
Я замер.
– Что ты имеешь в виду?
Он вздохнул, отхлебнул эля.
– Ты думаешь, я не знаю, что ты слышишь? Что ты чувствуешь? Я видел, как ты в пять лет остановил раскалённую заготовку взглядом. Как в десять – заставил молот биться в такт твоему сердцу. Ты – не просто кузнец, Мирон. Ты – что-то большее. И это… опасно. Особенно сейчас.
– Почему сейчас?
Он посмотрел на меня – прямо, без уклончивости.
– Потому что война идёт. Не снаружи. А изнутри. Шпионы Альянса уже в городе. Я видел их знаки на стенах. Слыл их шёпот в эфирных зеркалах. Они ищут… того, кто может пробудить Сердце Тартарии.
– Что это?
– Легенда. Древняя машина. Говорят, она может защитить страну от любого врага. Но для этого нужен… Хранитель. Тот, кто слышит металл. Камень. Ветер. Души машин.
Я почувствовал, как по спине пробежал холод.
– Ферро… сегодня назвал меня Хранителем.
Отец резко встал. Опрокинул кружку.
– Что?!
– Он сказал… что я тот, кто пробудит Сердце. И что «они уже здесь. Под кожей города».
Отец схватил меня за плечи.
– Никому. Ни. Слова. Понял? Если это услышат – тебя убьют. Или увезут. Или сделают оружием. Ты – не игрушка, Мирон. Ты – человек. И я не отдам тебя им.
Я кивнул. В горле стоял ком.
– Я молчу.
Он обнял меня – редкий жест. Пах железом, потом и дымом.
– Спи. Завтра будет тяжёлый день.
—
Я не спал.
Лежал на своей постели, у окна, смотрел на звёзды. Они были яркими – сегодня без облаков. В Тартарии звёзды не просто светят. Они – часть энергетической сети. Их свет питает кристаллы. Их ритм задаёт пульс машинам.
Я закрыл глаза. Попытался услышать город. Как всегда.
И услышал.
Сначала – тихий гул. Как сердцебиение. Потом – шёпот. Голоса. Голоса машин. Голоса камней. Голоса… людей.
«…дозор на восточной стене…»«…кристалл в третьем квартале мигает…»«…она всё ещё думает о нём…»«…завтра ночью… склад… поджечь…»
Я резко сел.
– Что?!
Тот последний голос… он был человеческий. Но… злой. Холодный. И он говорил о поджоге. О складе.
Я вскочил. Натянул рубаху, сапоги. Схватил свой поясной нож – не тот, что для Маруси, а боевой, с рунами на лезвии. Выскользнул в окно – через задний двор, мимо спящего «Железного Пса» – нашего сторожа. Он только вильнул хвостом, но не подал тревоги. Он меня знал.
Я бежал по тёмным улочкам. Сердце колотилось. Куда? К какому складу? В Каменьграде их десятки. Но… я чувствовал. Тянуло на восток. К Складу Седьмому – где хранились кристаллы для «Облакоходов» и «Орлов-Разведчиков». Самый ценный. Самый опасный – если загорится, взрыв разнесёт полгорода.
Я бежал. Ветер бил в лицо. В ушах – эхо голосов. Теперь они кричали:
«Быстрее!»«Он идёт!»«Убить кузнеца!»
– Меня? – прошептал я. – Почему меня?
Не было времени думать.
Я вылетел на площадь перед Складом Седьмым. И увидел их.
Трое. В чёрных плащах, без знаков. Лица скрыты масками из тёмного стекла. Один держал флягу с «Огненной Смолой» – зельем, что горит даже под водой. Второй – «Громовой Жезл», нацеленный на дверь склада. Третий – стоял на страже. И в его руках… был «Копьё Ветра». Оружие Стражи. Её оружие.
– Маруся… – вырвалось у меня.
Она стояла спиной ко мне. Высокая. Гордая. Но… что-то было не так. Она не двигалась. Не говорила. Как кукла.
– Маруся! – крикнул я.
Она резко обернулась. Глаза… пустые. Как у «Железной Души» без ядра.
– Мирон? – её голос был плоским. Без эмоций. – Ты не должен был здесь быть.
– Что с тобой?! Кто они?!
– Они – правда. Ты – ошибка. Тартария должна погибнуть. Чтобы мир стал чище.
– Ты не Маруся! – крикнул я. – Что они с тобой сделали?!
Третий мужчина – тот, что с «Копьём Ветра» – засмеялся.
– Ничего. Просто показали ей правду. Её отец – предатель. Он работает на Альянс. А она… дочь предателя. Ей нечего терять.
– Врёшь!
– Проверь. Когда она очнётся. Если очнётся.
Он махнул рукой. Тот, что с жезлом, выстрелил. Разряд плазмы ударил в дверь склада. Та взорвалась. Огонь вспыхнул мгновенно – жадный, сине-чёрный, как адская пасть.
– Нет! – Я бросился вперёд.
Маруся подняла «Копьё Ветра». Нацелила на меня.
– Остановись, Мирон. Или я убью тебя.
Я замер. Посмотрел ей в глаза. Там не было ничего. Ни любви. Ни гнева. Ни страха. Только пустота.
Но… я слышал. Глубоко внутри. Её голос. Её настоящий голос. Он кричал. Он бился. Он звал меня.
«Мирон… помоги… я здесь… внутри…»
– Я слышу тебя, – прошептал я. – Держись.
Я не стал думать. Не стал бояться. Я послушал металл. Послушал огонь. Послушал ветер.
И… приказал.
– Огонь. Стой.
Огонь… остановился.
Пламя замерло в воздухе. Как будто кто-то нажал на невидимую кнопку. Оно не гасло. Оно просто… перестало двигаться. Как картина.
Все замерли. Даже Маруся. Её глаза дрогнули.
– Как…? – прошептал мужчина с жезлом.
– Он… Хранитель, – сказал тот, что с «Копьём». – Бежим!
Они бросились бежать. Один – к переулку. Второй – на крышу. Третий – схватил Марусю за руку.
Я не мог дать им уйти. Не мог дать им увести её.
Я посмотрел на огонь.
– Пойди за ними.
Огонь ожил. Сорвался с места. Прыгнул. Обхватил первого – того, что бежал в переулок. Тот вскрикнул – и упал, охваченный пламенем, но… не горящий. Просто… обездвиженный. Огонь держал его, как цепи.
Второй – на крыше – выстрелил из жезла. Разряд пронзил воздух. Я услышал его путь. И… согнул его. Разряд ударил в дымоход рядом. Кирпичи взорвались.
Третий – с Марусей – замахнулся «Копьём».
– Не тронь её!
Я приказал ветру.
Вихрь сорвался с земли. Поднял мужчину в воздух. Закрутил. Швырнул о стену. Он рухнул, выронив оружие.
Маруся стояла одна. Огонь вокруг неё плясал, но не трогал. Как стража.
Я подошёл к ней. Медленно. Рука дрожала.
– Маруся… это я. Мирон. Ты меня слышишь?
Она моргнула. Глаза… дрогнули. Вернулись. Те самые – ледяные, но живые.
– Мирон…? – прошептала она. – Что… что я сделала?
– Ничего. Ты спасла меня. – Я соврал. Но это было нужно. – Они… пытались украсть кристаллы. Ты их остановила.
Она посмотрела на огонь. На мужчин. На «Копьё» в своих руках.
– Я… не помню…
– Всё хорошо. Я здесь.
Она пошатнулась. Я поймал её. Она прижалась ко мне. Дрожала. Как ребёнок.
– Мне… страшно, Мирон. Что-то… внутри… шептало. Заставляло… я не хотела…
– Я знаю. Я слышал. Ты победила. Ты сильнее их.
Она подняла на меня глаза. В них – слёзы. И… благодарность. И… что-то ещё. То, что я боялся признать даже себе.
– Ты… остановил огонь. Как?
Я не знал, что ответить. Не мог сказать правду. Не здесь. Не сейчас.
– Просто… повезло.
Она усмехнулась – слабо, но это была её улыбка.
– Ты врун, кузнец. Но… спасибо. За всё.
Вдали – крики. Бегущие шаги. Стража. Люди. Город просыпался.
– Нам надо уходить, – сказал я. – Пока не решили, что это мы подожгли.
Она кивнула. Оперлась на меня. Мы пошли прочь – в тень, в переулки, в ночь.
За спиной – горел склад. Но огонь не трогал кристаллы. Он стоял, как стража. Ждал моей команды.
Я не знал, что делать дальше. Не знал, кто эти люди. Не знал, правда ли, что её отец – предатель.
Но знал одно.
Я – Хранитель.
И война… только начинается.
—
Утром город гудел, как улей. Пожар потушили – не огнём, а «Ледяными Сферами», что выпустили из башни управления. Склад пострадал, но кристаллы целы. Виновных не нашли – «исчезли, как дым». Стража прочёсывала окрестности.
Я стоял у кузницы, пил травяной настой, который отец назвал «от глупости и героизма». Маруся сидела рядом, бледная, но уже в себе. Её отец приходил – хмурился, задавал вопросы, но она отвечала уверенно: «Я патрулировала. Увидела подозрительных. Попыталась задержать. Не справилась». Он ушёл, не сказав ни слова. Но посмотрел на меня… как на врага.
– Ты мне так и не сказал, как ты остановил огонь, – тихо сказала Маруся.
Я посмотрел на неё. На её глаза. На её руки – в ссадинах, но сильные. На её губы – которые я хотел поцеловать, но боялся.
– Я… слышу вещи. Металл. Огонь. Ветер. Иногда… могу попросить их помочь.
– Попросить?
– Ну… приказать. Иногда.
Она долго молчала. Потом взяла мою руку. Сжала.
– Ты – необычный, Мирон. Но… это не страшно. Это… красиво.
– А если я – опасность? Если из-за меня… начнётся война?
– Тогда мы её выиграем. Вместе.
Она улыбнулась. Та самая улыбка. Та, что грела лучше любого костра.
В этот момент над городом пролетел «Облакоход» – большой, с гербом Совета Мудрецов. Люди задрали головы. Я тоже.
На борту – стоял человек в плаще цвета грозового неба. Высокий. Худой. С глазами, как у совы. Он смотрел… прямо на меня.
Механикус.
Создатель «Железных Душ». Гений. Безумец. И… теперь, кажется, мой судья.
Он кивнул мне. Едва заметно.
«Ты не просто кузнец. Ты – ключ.»
Я сжал руку Маруси.
– Держись, – прошептал я. – Будет страшно.
– Я не боюсь, – ответила она. – Пока ты рядом.
Облакоход скрылся за крышами.
Но я знал – он вернётся.
И всё изменится.
ГЛАВА 2: ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО
Утро после пожара в Каменьграде началось не с пения птиц, а с гула «Облакохода».
Тот самый – с гербом Совета Мудрецов и фигурой в плаще цвета грозы. Он завис над площадью, как хищник перед прыжком. Люди высыпали из домов, задирали головы, шептались. Дети тыкали пальцами. Стража выстроилась у склада – теперь уже оцепленного. А я стоял у кузницы, всё ещё чувствуя вкус ночи на языке: дым, страх, её волосы у моей щеки, когда она дрожала в моих руках.
– Он за тобой, – сказал отец, не отрывая глаз от неба. – Механикус не летает просто так. Если он здесь – значит, ты уже не просто «сын кузнеца». Ты – событие.
– Может, он за пожаром? – пробормотал я.
– Пожар потушили. А он смотрит на тебя. С самого прилёта.
Я не стал спорить. Потому что знал – отец прав. Механикус видел меня. И кивнул. Как будто говорил: «Я знаю, кто ты. Иду за тобой».
– Что делать? – спросил я.
Отец положил мне руку на плечо. Тяжёлую. Надёжную.
– Встретить. С достоинством. И с закрытым ртом. Помни: ты – кузнец. Не маг. Не Хранитель. Просто парень, который умеет чинить железо.
– А если он спросит про огонь?
– Скажи правду. Но не всю. Скажи, что ты… чувствуешь металл. И иногда – стихии. Это не преступление. Это дар. А дары – не объясняют. Их принимают.
Я кивнул. Глотнул воды из кружки – холодной, с мятой. Попытался успокоить сердце. Оно билось, как молот по наковальне.
—
«Облакоход» плавно опустился на площадь. Ветер от его антигравитационных колец поднял пыль и листья. Люди отступили – не от страха, а от уважения. Механикус – не просто учёный. Он – легенда. Создатель «Железных Душ». Архитектор машин, что ходят, летают и даже… думают. Говорят, он помнит времена Древних Строителей. Говорят, он – бессмертен. Говорят, он сошёл с ума, но его безумие – гениальное.
Трап опустился. И он вышел.
Высокий. Худой, как ветка после бури. Плащ – не ткань, а что-то живое: переливался от серого к фиолетовому, будто в нём текла сама туча. Лицо – бледное, с резкими чертами, как выточенное из камня. Глаза – большие, светлые, без ресниц. Смотрели… насквозь.
Он не спешил. Шёл медленно, ступая точно по плиткам, как будто следуя невидимому узору. За ним – двое «Железных Слуг» – не простых, а его личных: с золотыми вставками на броне и глазами, как у сов – жёлтыми, с вертикальными зрачками.
Он прошёл мимо командира Стражи – тот поклонился. Мимо старейшин – те замерли. Мимо детей – те притихли. И остановился… передо мной.
– Мирон, сын Григория, – сказал он. Голос – тихий, но слышно было на всю площадь. Как шёпот в храме. – Кузнец. Слышащий металл.
Я сглотнул.
– Да, господин Механикус.
– Не «господин». Просто Механикус. Или «учитель», если тебе угодно. – Он улыбнулся. Узко. Без тепла. – Ты вчера остановил огонь.
Это был не вопрос. Это – констатация.
– Я… попытался спасти склад, – сказал я, как учил отец. – Огонь… подчинился. Не знаю как.
– Знаешь, – мягко возразил он. – Просто боишься признать. – Он поднял руку. Не для удара. Для… приглашения. – Пойдём. Поговорим. Не здесь.
Он развернулся и пошёл к «Облакоходу». Я посмотрел на отца. Тот кивнул: иди. На Марусю – она стояла чуть поодаль, в доспехах, с «Копьём Ветра» на плече. Её глаза говорили: я с тобой. Даже если не могу пойти.
Я пошёл за Механикусом.
—
Внутри «Облакохода» было… не как в корабле. А как в живом существе.
Стены – не металл, а что-то мягкое, пульсирующее, как кожа. Пол – податливый, как мох. Воздух – пах мятой, озоном и чем-то древним, как пыль в библиотеке забытых времён. Окна – не стёкла, а мембраны, через которые видно всё: и небо, и землю, и… энергетические потоки, что текут между ними. Я видел их – синие, золотые, красные нити, как кровеносные сосуды мира.
– Садись, – сказал Механикус, указав на кресло, которое… выросло из пола. Само. Под мою форму.
Я сел. Оно обняло меня, как старый друг.
– Ты слышишь их, – сказал он, не глядя на меня. Смотрел в окно. На город. – Потоки. Голоса. Души машин. Даже… мысли камней.
– Иногда.
– Всегда. Просто не всегда признаёшь. – Он повернулся ко мне. Его глаза… светились. Не метафорически. Буквально. – Ты – последний. Последний носитель Крови Строителей. Последний, кто может слышать всё.
– Что это значит?
– Это значит, что ты – не человек. Не полностью. Ты – мост. Между миром людей и миром машин. Между прошлым и будущим. Между Тартарией… и её Сердцем.
Он встал. Подошёл к стене. Провёл рукой – и она открылась. Внутри – плавал кристалл. Не обычный. Большой, как кулак. Прозрачный, но внутри – мелькали образы: города, сражения, лица, звери, машины, звёзды…
– «Книга Памяти», – прошептал я.
– Да. Одна из немногих, что ещё живы. Остальные… мертвы. Или спят. Эта – для тебя.
– Зачем?
– Чтобы ты вспомнил. Кто ты. Откуда. Зачем ты здесь.
Он взял кристалл. Протянул мне.
– Возьми. Приложи ко лбу. Не бойся. Она не причинит вреда. Она… вернёт тебя домой.
Я сглотнул. Руки дрожали. Я протянул руку. Коснулся кристалла.
Он был… тёплый. Как живое сердце.
Я прижал его ко лбу.
—
Мир… исчез.
Не стал тёмным. Не стал пустым. Он сменился.
Я стоял… нет, парил над землёй. Над Тартарией. Но не той, что знаю. Эта была… больше. Ярче. Города – не из камня и стали, а из света и кристаллов. Небо – не голубое, а переливающееся, как крыло бабочки. Машины – не летали, а танцевали в воздухе, как птицы. Люди… нет, не люди. Строители. Высокие. Светящиеся. С глазами, как у Механикуса. Они говорили… не словами. Мыслями. Песнями. Музыкой.
Я слышал их. Всех. Каждого.
«Сердце бьётся…»«Машины поют…»«Земля дышит…»«Враг идёт…»
Враг.
Тени. Чёрные. Бесформенные. Они ползли с запада. С юга. С севера. Они не имели лиц. Только… жадность. Ненависть. Страх. Они называли себя… Альянсом. Они боялись Строителей. Боялись их света. Их знаний. Их гармонии.
– Мы не хотим войны! – кричал один из Строителей. Его голос… был моим голосом. – Мы хотим делиться!
– Вы – ошибка! – кричали Тени. – Вы – неестественны! Вы – нарушаете порядок!
Они напали.
Не мечами. Не пушками. Забвением. Они выпускали… туман. Серый. Липкий. Он стирал память. Стирал знания. Стирал… души.
Строители падали. Их свет гас. Их машины – останавливались. Их города – рушились.
Но… не все.
Один. Самый молодой. С лицом… моим лицом. Он держал в руках… кристалл. Большой. Пульсирующий. Сердце Тартарии.
– Убегай! – кричали ему. – Спрячь Сердце! Пока не поздно!
– А вы?!
– Мы – память. Ты – будущее. Беги!
Он побежал. Сквозь огонь. Сквозь туман. Сквозь крики. За ним – гнались Тени. Они метали в него «Громовые Жезлы». Он падал. Вставал. Кровь… моя кровь… капала на кристалл.
Он добежал до гор. До храма. Спрятал Сердце. Запечатал. Прошептал заклятие… нашими губами:
– Пусть пробудит его тот, кто слышит всё. Кто помнит всё. Кто… любит всё.
Он упал. Умирал. Но… улыбался.
– Я… передал эстафету… – прошептал он. – Сын… найдёт… Сердце…
И тогда… он посмотрел на меня. Прямо. Сквозь время. Сквозь смерть.
– Ты – мой сын, Мирон. Помни. Пробуди. Защити.
—
Я вскрикнул.
Открыл глаза.
Я лежал на полу «Облакохода». Кристалл – рядом. Тусклый. Потухший. Механикус стоял надо мной. Смотрел. Ждал.
– Ну? – спросил он. – Вспомнил?
Я сел. Голова гудела. Сердце колотилось. Щёки… были мокрые. От слёз.
– Я… не сын кузнеца.
– Нет. Ты – сын Строителя. Последнего, кто спрятал Сердце. Он отдал жизнь, чтобы ты мог его найти. И пробудить.
– Зачем? Зачем мне это?
– Потому что Альянс снова идёт. И на этот раз… они хотят уничтожить не только Тартарию. Они хотят уничтожить всё, что мы построили. Всё, что мы есть.
Он протянул руку. Помог мне встать.
– Ты не один. Я – с тобой. Совет Мудрецов – с тобой. И… – он сделал паузу – Маруся – с тобой.
– Она… знает?
– Она знает, что ты – необычный. Что ты – её судьба. Этого достаточно. Пока.
Он подошёл к окну. Посмотрел на город.
– Ты поедешь в Алтын-Орду. В Академию Хранителей. Там ты научишься управлять своей силой. Поймёшь, кто ты. И подготовишься… к войне.
– А если я не хочу?
– Ты хочешь. Ты просто боишься. Это нормально. Но… ты слышишь, Мирон. Ты слышишь крики тех, кто погиб. Ты слышишь шёпот тех, кто живёт. Ты слышишь… зов Сердца. Оно ждёт тебя. Уже тысячу лет.
Я посмотрел на кристалл. На свои руки. На город внизу. На Марусю – она всё ещё стояла там. Смотрела на «Облакоход». Ждала.
– Хорошо, – сказал я. – Я поеду.
Механикус улыбнулся. По-настоящему. Впервые.
– Отлично. Мы вылетаем завтра на рассвете. Приготовься. И… попрощайся.
—
День прошёл, как сон.
Я чинил последние заказы. Отдавал инструменты подмастерьям. Разбирал свой угол в кузнице. Отец молчал. Только иногда клал мне руку на плечо. Или ставил рядом кружку с элем. Маруся приходила ближе к вечеру. Без доспехов. В простом платье из светоткани – синем, с золотыми узорами. Красивая. Настоящая.
– Ты уезжаешь, – сказала она. Не вопрос. Утверждение.
– Да. В Алтын-Орду. В Академию.
– Это… хорошо?
– Не знаю. Но нужно.
Она подошла ближе. Взяла меня за руки.
– Ты… не просто кузнец, да?
– Нет. Я… Хранитель. Так говорит Механикус.
– А ты сам?
– Я сам… боюсь. Но… я слышу. И не могу закрыть уши.
Она прижалась ко мне. Голова – на моё плечо.
– Я с тобой. Даже если не могу поехать. Я… буду ждать. Каждый день. Каждую ночь.
– Маруся… – Я обнял её. Крепко. – Я вернусь. Обещаю.
– Не обещай. Просто… живи. И помни меня.
Мы стояли так долго. Пока не стемнело. Пока не зажглись летающие фонари. Пока не запели Духи в храме.
Потом… мы пошли к реке. Той самой, где в детстве ловили светлячков-машинок. Сели на берег. Молчали. Смотрели на воду.
– Ты помнишь, как мы в десять лет устроили гонки на «Железных Жуках»? – спросила она.
– И ты выиграла. Потому что подстроила мой.
– Не подстроила. Просто… улучшила. Он летел быстрее. Но… перевернулся.
Мы засмеялись. По-настоящему. Как дети.
Потом… стало тихо.
Она повернулась ко мне. Взяла моё лицо в ладони.
– Мирон… я…
Она не договорила. Просто… поцеловала.
Мягко. Нежно. Как первый снег. Как первый луч солнца. Как первое слово в новой песне.
Я ответил. Осторожно. Боясь сломать момент. Боясь, что это сон.
Но это был не сон.
Её губы… её дыхание… её слёзы… всё было настоящее.
Когда мы оторвались, она смотрела на меня. Глаза – полные света.
– Теперь ты точно вернёшься, – прошептала она. – Потому что я… люблю тебя.
Я не мог говорить. Просто кивнул. И снова поцеловал.
Мы сидели так до полуночи. Не говоря ни слова. Просто… чувствуя друг друга. Слушая реку. Ветер. Звёзды.
—
Утром я собрал мешок. Немного одежды. Инструменты. Книгу отца – с записями о ковке. И… нож, что точил для Маруси. Я оставил его ей – на прощание. С запиской: «Чтобы помнила. И защищалась. Особенно – от себя».
Она пришла проводить. С отцом. Командир Стражи не смотрел на меня. Но… кивнул. Это был его способ сказать: «Береги мою дочь. И… себя».
Механикус ждал у «Облакохода». Улыбался.
– Готов?
– Да.
Я обнял отца. Крепко. Долго.
– Спасибо… за всё.
– Ты – мой сын. Всегда. Даже если… не по крови.
Я кивнул. Подошёл к Марусе. Взял её за руки.
– Я вернусь.
– Я буду ждать.
Мы поцеловались. На глазах у всего города. Мне было… не стыдно. Не страшно. Просто… правильно.
Я поднялся по трапу. «Облакоход» закрылся. Завибрировал. Поднялся в небо.
Я смотрел в окно. Пока Каменьград не стал точкой. Пока Маруся не исчезла из виду.
– Она – твоя сила, – сказал Механикус, стоя рядом. – Не прячь это. Любовь – не слабость. Это… топливо для Сердца.
– А если я её потеряю?
– Тогда… ты потеряешь себя. И Сердце – тоже.
Он отошёл. Оставил меня одного.
Я смотрел в окно. На облака. На землю. На нити энергии, что текли между ними.
Я слышал их. Громче, чем раньше.
«Ты идёшь домой…»«Ты – Хранитель…»«Ты – надежда…»
И… ещё один голос. Тихий. Родной.
«Я с тобой, сын…»
– Я помню, отец, – прошептал я. – Я… иду.
—
Полёт длился три дня.
Мы летели над Запретными Лесами – там, где деревья шептали проклятия. Над Ледяными Холмами – где спали Драконы Времени. Над Пустыней Песчаных Зеркал – где отражались души прохожих. И, наконец… над Алтын-Ордой.
Город… не город. Чудо.
Башни – не из камня, а из света, заключённого в кристаллические формы. Мосты – парили в воздухе, соединяя вершины. Парки – пели, когда по ним шли. Фонтаны – били не водой, а жидким светом. А в центре – Дворец Совета Мудрецов. Огромный. Сияющий. С крышей, что касалась облаков.
– Добро пожаловать домой, Хранитель, – сказал Механикус.
«Облакоход» плавно опустился на площадь перед Академией. Высокие ворота – из сплава и живых лиан – распахнулись. Нас встретили… трое.
Первая – девушка. Рыжая. С глазами, как у кошки. На ней – лёгкий доспех, больше похожий на шкуру. Улыбалась оскалом.
– Лютая. Оборотень. Пол-волка, пол-девушки. Не дразни – кусаюсь.
Второй – парень. Высокий. Худой. В тёмных очках, хотя вокруг – свет. Держал посох с кристаллом на конце.
– Стальной Глаз. Вижу энергию. Не лица. Не ложь. Только… суть.
Третий – толстяк. С усами, как у моржа. В комбинезоне, весь в масле и искрах.
– Кузя! Механик! Юморист! И, возможно, ваш будущий спаситель, когда что-нибудь взорвётся. Или сожрёт. Или взорвётся и сожрёт.
Я улыбнулся. Впервые за три дня.
– Мирон. Кузнец. Слышащий… всё.
– О, вот это поворот! – воскликнул Кузя. – Значит, ты – тот самый? Про которого шептались? Что остановил огонь взглядом?
– Не взглядом. Просьбой.
– Ещё лучше! – Лютая хлопнула меня по плечу. – Мы тебе понравимся. Или сожрём. Не решено.
– Он – Хранитель, – сказал Механикус. – Относитесь с уважением.
– Уважение – это скучно, – пробурчал Стальной Глаз. – Я вижу… свет. Очень яркий. И… боль. Много боли.
Я замер.
– Ты… видишь мою боль?
– Вижу всех. Боль – часть энергии. Особенно… у Хранителей.
Механикус положил мне руку на плечо.
– Ты будешь учиться с ними. Жить с ними. Сражаться с ними. Они – твоя новая семья. Пока… ты не вспомнишь старую.
Он повернулся, чтобы уйти.
– Механикус! – окликнул я. – Почему ты мне веришь? Почему… помогаешь?
Он остановился. Посмотрел на меня. Его глаза… снова светились.
– Потому что я – последний, кто помнит твоего отца. И я дал ему клятву: если его сын появится – я сделаю всё, чтобы он выжил. Даже если для этого… придётся разбудить Сердце. И начать войну.
Он ушёл.
Я стоял. Смотрел ему вслед. Чувствовал… тяжесть. И… тепло.
– Эй, Хранитель! – крикнул Кузя. – Добро пожаловать в ад! То есть… в Академию!
Они повели меня внутрь.
Академия была… как живой организм. Коридоры – меняли форму. Классы – парили в воздухе. Учителя – говорили голосами в голове. Я слышал их всех. И… они слышали меня.
«Новый…»«Сильный…»«Опасный…»«Надежда…»
Меня провели в комнату. Просторную. С окном на город. С кроватью, что подстраивалась под тело. С «Эфирным Зеркалом» на стене – можно было звонить домой.
Я подошёл к зеркалу. Коснулся его.
– Покажи… Марусю.
Зеркало затуманилось. Потом… прояснилось.
Она стояла у реки. Та самая. В том же платье. Смотрела на небо. На то место, где исчез «Облакоход».
– Я здесь, – прошептал я.
Она… вздрагнула. Посмотрела прямо в зеркало. Как будто… слышала.
– Я знаю, – прошептала она. – Я… чувствую тебя.
Она улыбнулась. Та самая улыбка.
– Жду, мой Хранитель.
Зеркало погасло.
Я сел на кровать. Закрыл глаза.
Я был далеко от дома.
Но… не один.
Я слышал их всех.
И… они слышали меня.
—
Ночью я не спал.
Сидел у окна. Смотрел на Алтын-Орду. На её огни. На её дыхание. На её… боль.
Потому что город… стонал.
Не громко. Тихо. Как раненый зверь.
«Они внутри…»«Они крадут…»«Они готовят…»
– Кто? – прошептал я.
«Те, кто ненавидит… Те, кто боится… Те, кто… предаёт…»
Я встал. Подошёл к окну.
– Где они?
«В Совете… В Страже… В школах… В сердцах…»
Я сжал кулаки.
– Я найду их.
«Ты – Хранитель… Ты – надежда… Ты – свет…»
Я закрыл глаза.
– Я… помню.
И в этот момент… я услышал его.
Голос. Далеко. Глубоко. В горах. В земле. В сердце мира.
«Сын… Я жду… Пробуди меня…»
– Я иду, отец, – прошептал я. – Я… иду.
ГЛАВА 3: АЛТЫН-ОРДА – ГОРОД БУДУЩЕГО
Первое, что я понял в Алтын-Орде – здесь всё живое.
Не в смысле «здесь много людей». А в смысле – стены дышат. Полы пульсируют. Окна моргают, как веки. Даже лестницы – не просто ступени, а что-то вроде спинного хребта гигантского зверя: мягкие, податливые, подстраивающиеся под шаг. Если ты устал – они становятся пологими. Если торопишься – сами тебя чуть подталкивают вперёд.
– Не пялься, – хмыкнул Кузя, шагая рядом со мной по коридору Академии. – Через неделю начнёшь с ними разговаривать. А через месяц – ревновать, когда они кого-то другого подталкивают.
– Они… слышат нас? – спросил я, осторожно ступая.
– Всё слышат. Всё видят. Всё чувствуют. Это – не здание. Это – существо. Его зовут… ну, официально – «Архитектон». Но мы зовём его «Старик». Потому что он ворчит, когда кто-то бегает по коридорам после заката, и поёт колыбельные, когда кто-то плачет.
Я остановился. Прислушался.
И… услышал. Тихий, басовитый гул. Как будто город… да, поёт. Не мелодию. А… состояние. Умиротворение. Бдительность. Любопытство – ко мне.
– Он знает, кто я, – прошептал я.
– Конечно знает, – отозвалась Лютая, появляясь сбоку, как тень. Она шла босиком – когти на пальцах царапали пол, но «Старик» только посмеивался (я слышал этот смех – как скрип древних балок). – Ты – Хранитель. Для него ты – как внук любимого сына. Только не говори ему это. Зазнается.
Стальной Глаз шёл позади, постукивая посохом. Его очки мерцали.
– Структура энергии… изменилась с твоим приходом. Город… рад. И… боится.
– Чего боится? – спросил я.
– Что ты не справишься. Что ты… сломаешься. Что Сердце проснётся слишком рано.
Я не знал, что ответить. Просто кивнул.
Мы вышли на балкон – огромный, парящий над городом, без перил. Только энергетический барьер, почти невидимый. Внизу – Алтын-Орда раскинулась, как сон архитектора-бога.
Башни – не просто высокие. Они растили свет. Из их вершин били лучи, соединяясь в небе в гигантскую сеть – «Эфирную Паутину», как объяснил Кузя. По ней текла энергия, связь, знания. По ней летали «Облакоходы», как птицы по невидимым веткам.
– Видишь ту башню? – Лютая ткнула пальцем влево. – Башня Памяти. Там хранят «Книги» всех, кто когда-либо жил в Тартарии. Можешь зайти – послушать предков. Только не плачь громко. Они ненавидят, когда их будят без причины.
– А вон та, с куполом, как глаз? – спросил я.
– Храм Света и Тьмы. Там живут Духи Природы. Иногда выходят погулять. Любит особенно Дух Ветра – щекочет девчонкам юбки. Надоел всем.
– А школы?
– Вон те, что похожи на раскрытые книги. Там учат «Снам Знаний». Ложишься – а тебе во сне передают курс физики, истории или… управления «Громовым Жезлом». Просыпаешься – и уже знаешь всё. Главное – не засыпать на уроке алхимии. Иначе приснится, как ты взрываешься. Реально болезненно.
Я смеялся. Впервые за долгое время – легко, без страха. Город располагал к этому. Он не давил. Он… обнимал.
– А где… Совет Мудрецов? – спросил я, понизив голос.
Все трое замолчали.
– Вон там, – тихо сказал Стальной Глаз, указывая посохом на центральную башню – чёрно-золотую, с венцом из кристаллов на вершине. – Дворец Разума. Туда простым смертным – вход заказан. Даже нам.
– А Механикусу?
– Ему – можно. Он… почти один из них. Только без титула. И без совести, – хмыкнул Кузя.
– Он хороший, – сказал я.
– Он нужный, – поправил Стальной Глаз. – Хорошие – умирают первыми. Нужные – выживают. Чтобы другие могли быть хорошими.
Я задумался. В его словах была… правда. Горькая, но правда.
—
Нас провели в столовую – огромный зал, где столы сами подкатывались к тебе, а еда выбирала тебя. Не наоборот.
– Подумай о том, чего хочешь, – сказал Кузя. – Только чётко. Иначе получишь… ну, в прошлый раз Лютая подумала о «чём-то остром и мясном», а ей принесли перец чили, завёрнутый в бекон… и живого скорпиона внутри. Съела. Сказала, что вкусно.
Я закрыл глаза. Представил: борщ, как у отца. С чёрным хлебом. И квасом.
Столик подкатился. На нём – дымящаяся тарелка, хлеб, кружка с квасом. Даже запах – как дома.
– Вау, – протянула Лютая. – «Старик» тебя действительно любит. Обычно новичкам дают… ну, что-нибудь нейтральное. Вроде светового желе.
– Он скучает по дому, – сказал Стальной Глаз, не глядя на меня. – Город это чувствует. И… жалеет.
Я сел. Начал есть. Каждая ложка – как объятие. Как память. Я слышал отца: «Ешь, сынок, пока горячее». Я слышал Марусю: «Ты опять ешь, как голодный медведь?».
– Эй, – окликнул Кузя, – а ты правда остановил огонь взглядом?
– Не взглядом. Я… попросил его остановиться.
– И он послушался? – Лютая присвистнула. – Вот это да. А воду можешь заставить течь вверх?
– Не пробовал.
– Давай сейчас! – Она вскочила. – Вон фонтан! Попробуй!
– Не сейчас, – отрезал Стальной Глаз. – Энергетический фон нестабилен. Может… отозваться.
– Чего бояться? Он же Хранитель!
– Именно поэтому. Его сила… необузданна. Как ураган в бутылке. Пока бутылка цела – всё спокойно. Но если…
Он не договорил. Я понял.
Я чувствовал это. Внутри. Как будто во мне – океан. И я стою на берегу. Пока волны маленькие – всё хорошо. Но если нагрянет шторм…
– Я научусь, – сказал я. – Управлять.
– Научишься, – кивнул Стальной Глаз. – Иначе… погибнешь. Или погубишь других.
Лютая фыркнула, но не стала спорить. Кузя почесал затылок.
– Ладно, хватит мрачных пророчеств. Давайте лучше покажем новичку спальню! А то он ещё подумает, что мы все такие зануды.
—
Спальня была… на двоих. Со Стальным Глазом.
– Почему именно с ним? – спросил я, глядя на две кровати – одну обычную, другую… подвешенную в воздухе, в коконе из света.
– Потому что он – самый спокойный, – сказал Кузя, ставя мой мешок у стены. – Лютая храпит, как дракон с простудой. А я… иногда взрываю что-нибудь во сне. В прошлом месяце – тумбочку. И… тапок. Тапок, Мирон! Как?!