Выбывшие

Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!

Вы дитя, а дети так жестоки:

С бедной куклы рвут, шутя, парик,

Вечно лгут и дразнят каждый миг,

В детях рай, но в детях все пороки, —

Потому надменны эти строки.

М.И. Цветаева

…Но теперь я слаб, как во власти сна,

И больна душа, тягостно больна;

Я узнал, узнал, что такое страх,

Погребённый здесь в четырёх стенах;

Даже блеск ружья, даже плеск волны,

Эту цепь порвать ныне не вольны…»

И, тая в глазах злое торжество,

Женщина в углу слушала его.

Н.С. Гумилев

Отпусти грехи самому себе,

и ты получишь право простить весь мир

Р.У. Эмерсон

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВОСКРЕСЕНЬЕ

Санкт-Петербург. Большой проспект В.О. 

Сентябрь 01, воскресенье, 09:14

Ключ мягко скользнул в замочную скважину, стальным профилем выстраивая по оси штифты ровно по линии среза. Беззвучно провернувшись, цилиндр вынудил ригели спрятаться и дверь, щёлкнув, открылась. Оказавшись внутри тускло освещённой прихожей, она с удовольствием втянула в себя тёплый аромат дома. Пахло сухостью и пылью. Попав сюда с улицы, где на неё непрестанно нападал шквалистый ледяной ветер с дождём, ощипывая своей холодной злостью всю плоть разом, она даже обрадовалась этому туманному спокойствию воздуха, заполнившему её квартиру в Петербурге.

Хозяйка не была в апартаментах чуть больше месяца и соскучилась по этим уютным стенам. Оставив чемодан в передней и, сняв успевшие промокнуть ботинки с замёрзших ног, она, минуя кухню, направилась в комнату, служившую ей и кабинетом и спальней одновременно, на ходу расстёгивая отяжелевший от сырости плащ. Отворив двустворчатые двери в деревянных рамах в стиле ар-нуво, имитирующих стебли, оплетающие витражное полотно, словно вьюнок садовую перголу, она замерла на пороге. В центре помещения, на паркете из американского ореха, уложенного французской ёлочкой, лежало тело.

С забившимся в отчаянном ритме сердцем она медленно подошла к нему и внезапно почувствовала, что реальность изменилась, перестала быть насущной и перенесла её в сферу абстракций и спекуляций, словно сама собственница заснула и видит какой-то странный, сумбурный сон. Подойдя ближе, она увидела, что на полу покоится женщина лет тридцати пяти, со светлыми длинными волосами, худощавая, невысокая. На ней был чёрный классический костюм и белая рубашка. Сейчас ткань этого предмета одежды была пропитана кровью, и только по заострённым акульим концам воротника и манжетам можно было определить, что ещё недавно он сиял белизной. Вся грудь убитой, а в том, что женщина погибла насильственной смертью, сомневаться не приходилось, была залита алым цветом, являя взору развороченные бутоны ран. Тонкие кошенилевые ручейки стекали с тела на пол, рассеиваясь по пазам шевронов ценной породы дерева, образуя меандровые геометрические узоры. Владелица квартиры как заворожённая, не в силах оторвать взгляд, смотрела на представшую перед ней картину смерти, загипнотизированная этим фаюмским портретом, выставленным на обозрение. Она знала жертву. Хорошо знала.

«Красивые туфли» – машинально отметила она про себя. Ревностно чтившая модельную обувь и с педантичностью подходившая к её выбору, качеству и уместности, хозяйка дома не могла не заметить, что лодочки на ногах убитой были очень дорогими. И так же, автоматически, с присущим женщинам оценочным суждением в вопросе моды, она, проверяя соответствие аксессуаров выбранному стилю, заметила, что сумки нигде нет. Мебели в комнате было не много, а центр и вовсе пустовал, владелица апартаментов не могла не заметить этот атрибут образа, если бы он был в наличии.

Она вздрогнула от неожиданности, услышав гулкий звук из прихожей. Что-то упало. Верно чемодан. Он всегда был неустойчив. Этот шум вырвал хозяйку из оккупировавшего её оцепенения. В голове её тотчас роем сотен встревоженных ос зажужжали мысли и начали жалить, одна больнее другой. «Что теперь будет с ней? С сыном? С будущим? С карьерой? Что ей делать? Кто сможет помочь?»

Она достала из кармана телефон.

Москва. Ленинградский проспект.

Сентябрь 01, воскресенье, 09:24

Темнота, поглощая фотоны, сгустилась в сознании спящей, вытолкав из него все мысли, загоняя существующее «Я» в кокон тёплой дрёмы, она захватила монополию по управлению физиологическими процессами в данном ей теле. Ахроматия пространства по шкале неба Бортля1 достигла первого класса: в отделке стен квартиры, как и в ядре восприятия Майи, царила идеально тёмная ночь.

Первое время ей было непривычно находиться в таком, казалось бы, мрачном окружении. Но со временем эти плохо отражающие свет цвета: серый, коричневый и чёрный перестали давить и, теперь наоборот, согревали, успокаивали. Комната, в которой сейчас спала Майя, была заполнена стильно подобранной мебелью, подходившей не столько самому интерьеру, сколько хозяину этого дома – полковнику юстиции Кандаурову Макару Михайловичу. Большая мягкая кровать хлопкового бархата каштанового цвета, инкрустированная вставками из античного дуба; прикроватные тумбы с массивными хрустальными лампами на них; банкетка с каретной стяжкой из мягкой телячьей кожи кофейного оттенка в изножье; пушистый бельгийский ковёр в винтажном стиле с потёртостями и размытым цветочным орнаментом; окно с декоративными шпроссами, отороченное плотными гардинами из рельефной ткани шоколадного колера, пестрящей пшеничными прожилками; модульный паркет из палисандра – эти вещи окутывали последние несколько месяцев вечера и ночи Майи.

Противный навязчивый звук колокольчиков, перемежаясь с тремоло стальных треугольников пытался пробиться сквозь границы, охраняющие её сон. Настойчивое дребезжание перкуссии телефона, взывающего к ответу, неспешно вползало в обессмысленное сознание. Не поднимая век, Майя нащупала этот такой омерзительный с утра источник какофонии, приоткрыла один глаз, и, увидев имя звонившего, нажала на кнопку «Ответить», одновременно проваливаясь обратно в сладкое небытие.

– Майя! Майя!!! – Голос Киры прозвучал объёмным густым контральто, силясь разогнать метаболизм мышления сонного оппонента.

– Ммм…? – просопела та, ещё не очнувшись от морока.

– Меня убили… Убили! – Звук в динамике вдруг пропал, оставив собеседнице лишь тишину неизвестности.

Майя откинула руку, сжимавшую телефон с погасшим дисплеем на одеяло, повернулась на бок и затихла, размеренно вдыхая и выдыхая. Однако разбуженная звонком большая мужская рука уже легла на её грудь и нежно сдавила, не давая опять погрузиться в объятия Морфея. Вторая такая же, чуть развернув налитое сном тело, прижала его спиной к своему. Майя поёрзала, устраиваясь удобнее в этой уютной рукотворной полусфере, и уткнувшись ягодицами в отвердевшее достоинство, блаженно выдохнула.

– Кто звонил? – Позёвывая, прошептал ей на ухо Макар.

– Кира… Её убили…

– Ну, ты скажешь тоже… – ухмыльнулся Кандауров и поцеловал Майю в затылок.

Она резко распахнула глаза, когда это короткое слово из пяти букв было произнесено ею самой в пустоте спальни и достигло, наконец, сознания. Майя огляделась по сторонам. Она в квартире полковника. Утро. Звонок. Сон? Она быстро схватила телефон и открыла закладку с последними вызовами. Кира действительно звонила. Три минуты назад.

– Макар, проснись! Вставай, ну же! – Прокричала Майя, вскакивая с постели, одновременно набирая номер Киры. «Ответь. Ответь! Ну, пожалуйста!» – мысленно уговаривала она, вслушиваясь в бездушные протяжные гудки.

Растормошённый визгом Майи, полковник, упёршись спиной в мягкое изголовье кровати, с каким-то заторможенным интересом наблюдал за агонией своей любовницы. Она металась по комнате абсолютно голой, с всклокоченными волосами, одной рукой прижимая к уху телефон, второй собирая разбросанную по полу одежду. Макар похлопал ладонью по одеялу, мягко обращаясь к Майе:

– Дорогая! Иди ко мне. Расскажи, что случилось?

В попытке натянуть носок одной рукой, скрючившись в неестественной позе, она ударилась головой о стену и застонала:

– Ой-ой-ой!

– Майя! – Полковник встал и как был, нагой, подошёл к ней, обхватил за плечи и приподнял. Он отнёс её к постели, сел сам и усадил к себе на колени.

– По порядку. Внимательно. – Макар остановил на ней пристальный серьёзный взгляд.

Майя опасливо покосилась на него, словно решая, можно ли ему доверять. Она старалась унять взбесившееся сердце, напуганное утренним сигналом и теперь качавшее кровь с каким-то судорожным остервенением.

Роман с Кандауровым начался почти четыре месяца назад. Знакомство их состоялось во время расследования полковником убийств в Северной башне – бизнес-центре, в котором Майя работала заместителем главного бухгалтера в одной из компаний-арендаторов2. После успешного завершения следствия и начались их с Макаром встречи, но теперь основу их составлял его не профессиональный интерес, а личный. Полковник был часто загружен работой, но те дни, в которые они всё-таки встречались, были наполнены лёгким общением, страстью и смехом. Майе очень нравился такой формат отношений. Она успевала соскучиться по нему, но не успевала скучать с ним. Макар оказался интересным собеседником и чувственным партнёром, щедрым на ласки. Он понимал её несколько колкий юмор, был предупредителен и галантен. Сейчас они оба были в отпуске. Всё собирались съездить куда-нибудь, но уже третий день проводили в квартире полковника, практически не вылезая из постели, восполняя упущенные сексуальные выгоды, не скупясь на проценты за пользование телами друг друга. Майя прижалась лбом к заросшей рыжеватой щетиной скуле Кандаурова, рассказала ему о странном звонке Киры и о том, что сейчас она не отвечает. Такого рода шутки не были свойственны подруге. Да и голос её, по теперешнем размышлении, говорил о том, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Кира не стала бы понапрасну беспокоить Майю.

– Где она сейчас? – уточнил полковник.

– В Петербурге. Вчера уехала, ночным поездом.

– Звони ей. Ещё. – Коротко бросил Юст. – И я кое-кому позвоню, – сказал он, пересадил Майю на кровать и направился к тумбе, на которой лежал его чёрный прямоугольный связной.

Санкт-Петербург. Каменностровский проспект.

Сентябрь 01, воскресенье, 09:25

Утро. Он не любил утра. Все утра последних лет. День, вечер, ночь – не вызывали такой тоски и оторванности от мира, людей, семьи, как это побуждало в нём утро. Сиротливое одиночество дома, в котором он просыпался, усугублялось тоскливой уединённостью стоящей в комнатах звенящей тишины и серостью неба за окном, такой частой в Петербурге. Да и в солнечные дни легче не становилось. Он давно жил один. Предполагалось, что он должен был уже привыкнуть к обездоленности пространства, встречающего каждый его новый день. К безмолвию, заполнившему его квартиру. К эхо мыслей, отскакивающих от пустых стен. Он стоял у окна, маленькими глотками отпивая крепкий чёрный кофе из чашки тончайшего костяного фарфора. Солнца не было видно. Только сплошное море алюминиевого воздушного купола, гладкого и серебристого, укрывшего своей фольгой северный Город. Город, так и не ставший ему родным, хотя раньше он считал себя космополитом.

Уловив вибрацию телефона на мраморной столешнице позади себя, он повернулся и взглянул на загоревшийся экран. «Неизвестный номер». Какое-то странное чувство охватило его. Он будто понял, на каком-то интуитивном уровне, в диапазоне восприятий, еще не декодированных сознанием: началось.

– Слушаю, – ответил он невидимому собеседнику, взяв со стола трепещущий гаджет.

Не перебивая звонившего, дав ему договорить обо всём, что тот хотел рассказать, и, стараясь сохранить хладнокровие в голосе, человек, не любящий утро, сухо произнёс:

– Согласен. Диктуйте адрес.

Ему не было нужды записывать координаты дома, куда его просили прибыть в кратчайшие сроки. Он прекрасно знал, где находится место, в котором его сейчас так ждут. «Ну что ж, действительно, началось» – подумал он и печально усмехнулся. Допив свой кофе, он порывисто направился в кабинет, за дипломатом и пиджаком.

Санкт-Петербург. Большой проспект В.О.

Сентябрь 01, воскресенье, 09:34

Герман Елагин степенно шагал по тротуару по направлению к двери в парадную. Он посмотрел на дом, к которому его доставило такси. Это был четырёхэтажный особняк девятнадцатого века, выкрашенный в тон старой обожжённой глины с окнами, обрамлёнными, будто паспарту, в широкие наличники и прямые аскетичные сандрики сливочного цвета. Сложная многоскатная крыша, увенчанная фигурными щипцами, и овальными люкарнами была обита серо-зелёной фальцевой кровлей. Угол дома украшала двухэтажная башенка с эркерами, завершавшаяся гранёным металлическим куполом в виде перевёрнутого колокола оттенка сухого какао и декоративным шпилем. Дом был старым, но отремонтированным, а в прошлом, скорее всего доходным. Герману припомнились лекции по архитектуре, прослушанные им много лет назад в университете. Это каменное творение, напоминавшее средневековый замок, было создано в югендстиле. Благородное, лаконичное, по-скандинавски практичное, но гармоничное, без острых углов и прямых жёстких линий, это здание приковывало к себе взгляд. Герман вошёл внутрь. В парадной царили растительные мотивы: в орнаменте метлахской плитки на полу, в изгибах кованых стоек перил, имитирующих цветущие подсолнухи, на барельефах стен и картуше входной двери. Он поднялся по мраморной двухмаршевой лестнице на третий этаж и, следуя указаниям полковника Кандаурова, позвонил в звонок у массивной старинной деревянной двери.

Она тут же распахнулась и перед Германом предстала бледная Кира. Взгляд её был затравленным, в глазах, подёргивающихся, будто в нистагме, стояли слёзы.

– Привет. – Тихо произнёс Герман. – Позволишь? – Он указал рукой на пространство за спиной квартирной хозяйки, предлагая ей пропустить себя внутрь.

– Да… Да… Заходи. Я… просто плохо сейчас соображаю. Извини. – Дрожащим голосом пробормотала она и отодвинулась от проёма вправо, освобождая место для гостя. Герман вошёл внутрь. Он огляделся и принюхался. Воздух был тёплым, пыльным, но характерного запаха разлагающегося тела Герман не услышал. Значит, убийство произошло недавно. А возможно, и не здесь. Еле уловимый металлический привкус витал в атмосфере апартаментов, намекая на разлитую где-то неподалёку кровь.

– Полковник проинструктировал тебя? Ты вызвала полицию? Или мне это сделать? – Герман дотронулся до её плеча, мягко сжимая его, заглядывая Кире в глаза.

– Вызвала, да. Что-то долго они едут. Я ничего не трогала, – поспешно добавила она.

Произнося последнюю фразу, Кира дёрнулась, по телу её пробежала дрожь, Герман почувствовал её нервные экзерсисы кончиками своих пальцев, принявших на себя колебания волн от ударов миниатюрных отбойных молоточков.

– Хорошо. Пойдём на кухню. Выпить бы тебе сейчас чего-нибудь крепкого. Но не предлагаю. Лучше давать показания на трезвую голову. – С этими словами Герман осторожно повернул застывшую у двери Киру и, уже сориентированный в квартире, подтолкнул её в сторону кухни.

Они познакомились друг с другом чуть более полугода назад, во время расследования Юстом, как с давних лет Елагин называл своего друга полковника Макара Кандаурова, преступлений, совершённых в офисных зданиях, принадлежащих Герману. Юст, не оставаясь в долгу, прозвал товарища детства Бенефициаром. «Трудно выговариваемо. И веет снобизмом» – пенял полковнику Герман своё неудовольствие от придуманного прозвища. «Зато, правда» – весело парировал Макар, продолжая называть его так, ломая язык. Майя Воронцова, которую они некогда окрестили Замом, сокращая, таким образом, название занимаемой ей должности, была подругой Киры, просто Киры, без странных кличек и псевдонимов. Герман даже не знал её фамилии. Она наравне с ними троими принимала участие в событиях тех дней. А в настоящее время Майя и Макар состояли в романтических отношениях. «Фартит полковнику, как всегда» – беззлобиво хмыкнул про себя Герман. Теперь их четвёрка виделась чаще. На обедах, ужинах и прогулках, устраиваемых свежеобразованной парой.

– Я заварю тебе чай. Нужен сладкий. Обязательно сладкий. Садись. – Бенефициар усадил Киру на мягкий стул с высокими подлокотниками в велюровой обивке бежевого цвета и продолжил говорить, произнося слова уверенным спокойным тоном, стараясь своим голосом передать Кире хотя бы часть этих ощущений.

– Полковник с Майей прибудут к вечеру. Адвоката я тебе нашёл. Меня уверили, что он лучший в Городе. Он обещал быть здесь в течение двадцати минут с соглашением и ордером. Ты меня слушаешь? – Герман, повернувшись к Кире спиной, доставал с полок жестяные банки с чаем и сахаром, чашки и блюдца. Он включил газ и налив воду в чайник, поставил его на беззаботно пляшущий огонь в плите. Закончив хозяйничать, и так и не дождавшись от Киры никакой реакции на свои слова, Бенефициар обернулся к ней. Кира смотрела в окно, приковав взгляд к открывшемуся виду проспекта. Казалось, она находится сейчас в какой-то другой реальности. Тело её физически ещё было здесь, в этом видимом мире, но сознание, испуганное происходящим, упорхнуло куда-то. Далеко, туда, где было безопасно и уютно, где можно было спрятаться, затаиться.

– Кира! Ну же, соберись! Не ты же убила эту женщину. Всё будет в порядке. – Герман поставил перед ней чашку с ароматным дымящимся содержимым. – Выпей, согрейся.

Кира, словно очнувшись, изумлённо посмотрела сначала на Германа, затем на белый фаянс, наполненный горячим напитком, и кивнула.

– Да. Сейчас. Ты прав. Я постараюсь. Ты сказал, что договорился об адвокате? Ты его знаешь?

Герман присел за стол во второе, составляющее пару тому, в котором устроилась Кира, кресло и, отпив терпкий пряный эрл грей, ответил:

– Нет, я с ним не знаком. Мне посоветовал его мой юрист, из столицы. И дал его контакты вместе с рекомендациями. Этот защитник не берется за дело без верительной грамоты. – Бенефициар невесело улыбнулся. – Но твой случай его заинтересовал.

Герман покосился в сторону входной двери, когда услышал переливчатые мелизмы звонка. Он встал и, проходя мимо Киры, добавил:

– Видимо, это он. Сиди, я встречу. Пей чай.

Поезд Москва – Санкт-Петербург.

Сентябрь 01, воскресенье, 09:54

– Это она? – Юст кивнул на экран ноутбука, привлекая внимание Майи, уткнувшейся в экран своего телефона.

– А? – Зам повернулась к полковнику и взглянула на открытую страницу браузера, передающую в мельчайших подробностях портрет привлекательной женщины со светлыми волосами, ухоженным, с аристократическими нотками лицом и несколько надменным выражением на нём. Надпись под фотографией, сделанная крупным шрифтом с засечками, гласила: «Ида Ланг». Ниже была приведена краткая биография запечатлённого в цифровом пространстве образа:

«Ида Ланг родилась в Москве в одна тысяча девятьсот восемьдесят шестом году. Настоящее имя писательницы – Мария Софронова. По признанию самой Марии, она выбрала себе такой необычный псевдоним в честь знаменитого кинорежиссёра Фридриха Ланга – экспрессиониста немого кино и прародителя эстетики американского нуара, чьи чёрно-белые ленты поразили маленькую Марию ещё в детстве. Софронова добавила к известной фамилии имя Ида древнескандинавского происхождения, означающее «трудолюбивая, преуспевающая». Это имя часто связывают с богиней Идунн, хранительницей яблок и вечной молодости. Сочетание «Ида Ланг» таким образом, может рассматриваться читателями как характеристика черт Марии: любовь к профессии, новаторство, собственный неповторимый стиль, тяга к экспериментам, женственность, а также желание запечатлеть свое творческое наследие в вечности. Не скромно, скажете Вы. Да, возможно. Однако количество проданных экземпляров книг Иды Ланг наглядно, можно сказать, рублём, подтверждает эти, казалось бы, завышенные оценки самой себя.

Детство Иды ничем не отличалось от периодов взросления других детей Советского союза. Родители её принадлежали к среднему классу. Мама была учительницей русского языка и литературы, отец инженером-радиотехником. К сожалению, умерли они рано, ещё до рассвета творческой карьеры дочери. У Ланг есть родной брат. Ида окончила финансовый университет с отличием, и долгое время работала экономистом. Она всегда была увлечена словесностью, много читала, но не выделяла для себя преимущественного жанра рукописей: это были и классические и научно-популярные издания, философия, история, и, конечно же, приключенческие и детективные романы. О последних Ланг со смехом отмечала, что практически всегда угадывала, если не кто конкретно виновник, то хотя бы почему совершено то или иное преступление. И уже в возрасте тридцати лет, обсуждая с подругой недавно опубликованную книгу известного автора детективов, Ида высказала мнение, что современные истории либо слишком предсказуемы и шаблонны, либо так закручены, что в них теряется всякая логичность, и, соответственно, возможность раскрыть тайну. А ещё, что встречалось теперь повсеместно, в них было столько действующих лиц и героев, что знакомящийся с произведением человек в них путался, и желания читать дальше, вступать в вязкое болото имён, дат, биографий и разбирать, кто из них, кто, не возникало. Ланг сказала тогда: «Вот если бы я писала детективы, то…» Подруга подловила её на этой фразе: «Ну, давай, попробуй! Что же ты? Напиши!» И Ида решила рискнуть. Так появился на свет её первый роман «Теория эфира». И вот уже почти пять лет творчество Иды Ланг радует нас, библиоманов, своим изысканным языком, элегантным юмором, харизматичными героями и, конечно, таинственными загадками и секретами.

Завтра, 02 сентября выходит новая книга Иды. Встречайте! Детективный роман «Эскейп»…»

– Да, это она, – ответила Майя, пробежавшись глазами по строкам. – Неужели ты никогда её не видел?

– Нет. Я редко читаю художественную литературу, тем более детективы. На работе хватает.

– Н-да. Понимаю. Я с Ланг лично тоже не встречалась, но Кира мне часто рассказывала о ней, – задумчиво продолжила Зам. – У меня сложилось впечатление, что они неплохо ладили. Не дружили, нет, но были полноценными партнёрами.

Майя закусила губу и начала её пожёвывать, посматривая на часы.

– Принято. – Покосившись на Зама, Юст дотронулся указательным пальцем до её рта. – Скоро приедем. Не терроризируй тело, доставшее мне свыше в качестве подарка судьбы, уж и не знаю за какие заслуги.

Услышав этот странный комплимент, Майя заливисто расхохоталась.

– Никто ещё не говорил мне таких приятных слов. – Она пылко поцеловала его в щёку. – Я так рада, что ты поехал со мной! Спасибо.

– Ну, это-то понятно. Куда голова, туда и тело, – рассмеялся полковник.

Майя прыснула от смеха.

– Герман с Кирой? – спросила она, успокоившись.

– Да, – пробормотал Юст. Он вернулся к просмотру данных в сети. – Полиция скоро будет. Осмотрятся, зафиксируют место преступления, понятых пригласят. Потом в участок поедут, а на месте криминалисты будут работать. Кира даст показания. Адвокат уже там. Так что все формальности точно будут соблюдены.

– Адвокат? – Удивилась Майя. – Не знала, что у Киры есть собственный адвокат.

– Он не её, – возразил полковник. – Он знакомый Германа. Вернее так: знакомый знакомого Германа.

Юст скопировал какой-то абзац, перенёс его в текстовый файл, и добавил:

– Говорят, он лучший в Городе.

Майя нахмурилась, будто вспоминая что-то, а потом мягко дотронулась до кисти Макара своими пальцами, погладила и легонько сжала.

– Юст, отвлекись на секунду.

Полковник, быстро отреагировав на вдруг ставший встревоженным голос Зама, внимательно посмотрел на неё.

– Что такое?

– Скажи мне, как зовут этого адвоката?

– Ммм…У него интересное имя… Необычное. – Полковник почувствовал, как пальцы Майи, лежавшие на его руке, встрепенулись. – Его зовут Ларс. Ларс Бегичев.

Оглушённая этим именем, Зам резко отдёрнула свою ладонь от кожи Юста и прижала её к своему лицу, закрываясь, как щитом.

– Да в чём дело?! – Недоумённо взорвался полковник, наблюдая это странное поведение. – Вы знакомы?

Зам обречённо помотала головой, отнимая руку от скул.

– В некотором смысле. Ларс – муж Киры.

Юст вопросительно поднял бровь.

– Я почему-то думал, что она в разводе.

– Официально – нет. Но они уже несколько лет живут отдельно, – пояснила Майя.

– Роман их общий сын? – уточнил полковник.

– Да, только он предпочитает, чтобы его называли Ромэо.

Макар хмыкнул и спросил:

– И что же? Они плохо разошлись?

– Ну как сказать. – Зам сдвинула брови. – Не то, чтобы плохо. Мне кажется, что для них обоих это был fin de siècle3.

– Даже так? – удивился Юст. – Ничего. Её защита теперь в его интересах.

– Хотелось бы верить, – устало проговорила Майя и откинулась на спинку сиденья, закрывая глаза.

Мысли кружились в её голове, словно пёстрые деревянные лошадки на карусели. Платформа сознания жонглировала ими, циклично поднимая то одну, то другую фигурку вверх и вниз, под аккомпанемент тревожной цирковой музыки. «Как там Кира? Как она отреагировала на встречу с Ларсом? Что он ей сказал? Знал ли он, кто будет его клиентом, когда ехал в ту квартиру? Почему согласился помочь? Будет ли его защита надёжной? Поставит ли он интересы Киры выше своей злости на неё? Можно ли ему доверять?»

Стальной хищник семейства соколиных, произведённый и выпущенный человеком в оковы наземной колеи в стремительном горизонтальном полёте мчал их с полковником в Северную Столицу. Обычно успокаивающее звучание стука колёс поезда, привычного с детства, монотонное и ритмичное, пыхтящее и ухающее, простое и родное, такое знакомое и убаюкивающее, сейчас не было доступно ни слуху, ни взвинченным нервам Майи. Теперь же, рельсовые плети, состоящие из «бархатных путей», поглощали все эти старые и привычные звуки, и Зам, как ни старалась, не могла успокоиться. Скорость прогресса съедала традиции, оставляя после себя только комфорт, такой важный, но такой не живой. Такой прагматичный, отстранённый, неодушевлённый. Как закон. Слепой и беспристрастный. И сейчас Майя беспокоилась только о том, сдержит ли Адвокат торжественную клятву и будет ли добросовестно решать проблемы своего доверителя? Или он усугубит их? Пристрастен ли он?

Санкт-Петербург. Большой проспект В.О.

Сентябрь 01, воскресенье, 09:54

Разум Киры, опутанный тончайшими нитями мыслей, как будто обдали кипятком, разъедая давлением насыщенного пара клубок населявших его идей, оставив только одно чувственное ощущение. Голос. Этот голос, что сейчас произнёс слова приветствия Бенефициару в её прихожей. Кира сидела спиной к двери и не видела говорившего. Но она узнала его голос. Сразу. Его тембр, скорость, температуру. Речь Германа, тягучая, как едва тёплая карамель, произносилась неохотно, и казалось, что она выталкивается диафрагмой под давлением внешней среды. А этот голос, звучавший в противовес коротко, холодно, словно брошенный в сильном замахе руки камень, летел быстро и резко. Слова со свистом ударялись в выбранную мишень. В груди у Киры задребезжало сердце, сотрясённое воспоминаниями; острые осколки их, впившиеся в перикард, заставили её замереть в кресле. В страхе. В недоумении. «Зачем он здесь?»

Затылок как будто стянуло венцом из стального терна, чьи шипы грубыми пиками въелись в виски, заставив натянутую кожаную мембрану тревожно забубнить под натиском испуганного багряного потока. Герман и гость прошли в кухню и встали перед ней. Кира не могла оторвать взгляд от своего отражения на глянцевой поверхности купажированного напитка в чашке, зажатой в ладонях.

– Кира? – Бенефициар мягко обратился к ней. – Тебе нехорошо?

Он было двинулся к ней, но остановился, увидев, что она подняла руку в тормозящем его жесте и отрицательно покачала головой.

– Дело в том, что мы знакомы. – Опять раздался этот голос, оседая сухим льдом на натянутых нервах Киры. – Просто давно не виделись. Здравствуй, Кира!

Она почувствовала обращенные на неё взгляды. Сейчас был её ход. Нужно ответить. Кира медленно подняла глаза и в упор посмотрела на приветствующего её мужчину. Он совсем не изменился. Кира помнила его именно таким, каким он выглядел сейчас, возвышаясь над ней в квадратах этой маленькой комнаты, заполняя собой и без того небольшой её размер, сокращая его до минимального. Давление воздуха снизилось, он стал разреженным, Кире стало трудно дышать.

Холодные голубые глаза смотрели на неё внимательно, как ей показалось выжидающе, словно он боялся внезапного нападения и пытался уловить в движениях её тела начало атаки. Он был чисто выбрит, светлые волосы зачесаны назад, кожа отдавала бронзой и в сером цвете утра мягкость этого тёплого оттенка выглядела неуместно и даже вызывающе. Пепельного цвета костюм и белая сорочка с запонками облегали крепкое высокое тело, застывшее ледяной скульптурой перед ней в нетерпении. Взор Киры опустился к его рукам. В одной он держал дипломат из кожи какой-то экзотической рептилии, по рисунку эпидермиса которой она не могла сейчас точно определить, что за земноводное послужило материалом для этого аксессуара. В другой руке был зажат телефон в серебристом корпусе. Медового цвета кисти с длинными пальцами были исполосованы гребнями вздувшихся от напряжения вен. И почему-то именно карта этих вздыбленных магистралей успокоила Киру. Он просто человек. Он не имеет больше власти над ней. Он ей больше не управляет.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросила она, сбрасывая, наконец, странное оцепенение, охватившее её, когда она услышала его.

– Я приехал тебя защищать, – чётко разделяя слова, ответил гость.

– Я об этом тебя не просила, – в тон ему бросила Кира.

– Господин Елагин ходатайствовал. – Мужчина повернулся для подтверждения своих слов к Герману.

Бенефициар кивнул.

– Кира, Ларс Бегичев твой Адвокат. Я прослушал превосходный панегирик в его честь от своего поверенного. А я ему доверяю. Времени менять защитника сейчас нет. Полиция прибудет с минуты на минуту. – Он растерянно посмотрел на неё.

– Я не знаю, что у вас за отношения и что между вами произошло. Но, могут ли ваши разногласия подождать? Ситуация не простая. – Герман поочерёдно посмотрел на Адвоката и на его будущую подзащитную.

Тишина затопила помещение. Вопрос грозным облаком завис над головами собравшихся в нём людей. Бенефициар почувствовал натиск упрямой силы, исходившей от Бегичева, энергетическое же поле Киры источало оппозиционное сопротивление, отталкивающее настойчивое склонение Ларсом принятие не желаемого ей, но необходимого решения.

– Тик-так, тик-так. – Напомнил Герман. – Кира, или этот Адвокат или будем искать другого. Просто скажи. Чего ты хочешь?

Она обречённо вздохнула, посмотрела на Елагина и, мотнув головой в сторону Бегичева, тихо ответила:

– Пусть будет этот. На сегодня. Дальше посмотрим. Я же всегда смогу отказаться от его услуг, верно?

Кира продолжала взирать на Германа, не отрывая глаз.

– Конечно. О замене подумаем позже и…

Он не успел договорить, громкий стрёкот дверного звонка раздался из прихожей. Бенефициар уже было развернулся, вложив в массу своего тела возможности потенциальной скорости, когда услышал повеление Адвоката, заставившее его своей мощью остановиться.

– Я их встречу. Так будет правильнее. Поверьте, я знаю, о чём говорю.

Бегичев метнул в сторону Киры ещё один, какой-то задумчивый взгляд и вышел из комнаты, температура в которой с его уходом стала заметно выше, а воздух стал легче проникать в альвеолы лёгких.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОНЕДЕЛЬНИК

Санкт-Петербург. Лиговский проспект

Сентябрь 02, понедельник, 10:04

«…Иногда текст её произведений казался мне похожим на вишнёвое варенье. Вязким, липким, тягучим. Он оставался на пальцах и губах при перелистывании страниц, на нёбе при проговаривании фраз и лексем, в мыслях при впитывании смыслов. Чтобы смыть его душистый вкус, мне нужно было прочесть много, много «воды», выполоскать этот словесный сахар изнутри себя, разбавить его насыщенную подтекстами консистенцию, разводя до скупой бледности пигмент метафор и аллегорий. Её рукописи я заглатывал резко, но смаковал медленно, отправляя вглубь своего восприятия сначала жидкую сиропную часть описаний, а затем, с нескрываемым удовольствием надкусывал упругую проваренную плоть характеров, укрытых в пропитанной сладким елеем вишне. Заканчивая лакомиться историей, я обсасывал, словно деликатес, костяные ядра идеи, терпкость духа которых добавляла в литературное блюдо неповторимый, незабываемый изыск. Сочинения Иды Ланг не были гладкими и ровными, они, сродни десерту винного оттенка проникали в душу порционно, урывками, расталкивали её комками ягод и лишь потом неторопливо переваливались в хрустальную креманку сознания. И я ехал своим мышлением по роману: сосредоточенный и внимательный, боясь упустить из виду детали и сбиться с дороги, ухабистой и сложной, но от этого не менее интригующей. Я всё хотел увидеть конец пути, понять его цель, узнать, что же там?…

«О творчестве Иды Ланг. Жила бы она дольше, если бы писала лучше?»

Автор статьи Одоевский В.Ф. литературный обозреватель «Рантье».

Еженедельный журнал Рантье, №09/01.

«Лучше бы ты этим прекрасным языком книги писал, а не эпитафии и разгромные рецензии!» –огрызнулась про себя Кира, отложив свежеотпечатанный альманах в сторону, и уставилась в окно. Её злорадные размышления были прерваны тихими звуками шагов, которые она в своей задумчивости могла бы и не услышать, если бы не скрипнула планка паркета. Обернувшись, Кира увидела замершую Майю, с виноватым выражением на припухшем от сна лице.

– Прости, – тихо сказала она, робко улыбнувшись. – Не хотела тебя напугать. Ты как?

Зам осторожно подошла ближе, заглядывая Кире в глаза.

– Зла. Очень зла. – Кивнув на столешницу, подставившую свою каменную спину недавно прочитанному печатному изданию, Кира заметила:

– Все литературоведы и полемики внезапно воспылали любовью к Иде, узнав, что её талант скоропостижно канул в лету. Интересно, да?

Майя с видимым облегчением выдохнула.

– Это хорошо, что ты злишься. Я рада. Так дело быстрее пойдёт. А что до злопыхателей изящной словесности, то не переживай, лицемерие – часть их работы. Ты же знаешь.

Кира усмехнулась.

– Знаю. Знаю.

Она рассеянно наблюдала, как Майя подошла к широкому кухонному острову из светлого мрамора с вычурным рисунком венозных прожилок угольного цвета, и, раскрыв еженедельник, застыла на несколько минут, углубляясь в его изучение. Закончив это занятие, она, как и Кира, отложила молочные, пахнущие типографской краской листки на край стола.

– Написано красиво. Не поспоришь. – Майя улыбнулась. – Кофе?

– Непременно.

Сейчас они: Кира, Майя и Макар находились в Петербургской квартире Германа, настойчиво предоставленной им в качестве их временной обители. Он долго доказывал, что решение снять номера в отеле не выдерживает никакой критики и что здесь им будет много лучше и удобнее. Северная резиденция Бенефициара была не очень большой, но стильной и уютной. Две изолированные комнаты: кабинет, занятый Кирой, и спальня, в которой расположились полковник и Зам, а также огромная кухня-столовая-гостиная, окружавшая их с Майей этим утром. Стены и потолки дома, выкрашенные в светло-серый цвет с жемчужным подтоном, были украшены молдингами и широкими плинтусами. Высокие полуциркульные арочные окна с мелкой расстекловкой вливали в комнаты струи природного эфира, делая пространство лёгким и воздушным. Камень, дерево, бархат, шифон, зеркала: от декора интерьера веяло смесью чопорного английского дворянства и интеллигентных французских буржуа. Сам хозяин квартиры нашёл приют в апартаментах своей дочери Евы, проходившей курс обучения в местном университете по классу дизайна.

Кира была благодарна Герману за всё, что он сделал: за помощь с ночлегом, за его присутствие вместе с ней в её доме во время проведения обыска и за поиск адвоката. А Майе с Макаром за то, что смогли приехать, да ещё и так быстро. От осознания того факта, что она оторвала своих друзей от их занятий, а Юста с Замом от их долгожданного отпуска, Кира злилась больше прежнего. На того, неизвестного, кто убил Иду Ланг или в её квартире или принёс убитой туда, заставив теперь разбираться с этой проблемой. Кире было искренне жаль, что писательницу постигла такая страшная смерть, но сейчас собственные чаяния волновали её больше. Нужно было подумать, как выбраться из этой топи. Как обезопасить будущее сына. И своё. Своё будущее, в недавно светлый лик которого вторглось незваное прошлое. Бегичев. Как же так угораздило Германа, среди всех возможных адвокатов Города, выбрать именно его?

Вопрос, ответ на который получить сейчас не представлялось возможным, затих в голове Киры, заглушенный звуком закряхтевшей кофемашины. Ароматные зёрна, раскрутившись в воронке навстречу жерновам, перемололись, утрамбовались и отправились дальше, готовясь к своей последней высокотемпературной метаморфозе, перед тем как предстать перед подругами в виде любимого напитка. Майя взяла чашки с кофе и, поставив одну перед Кирой, села рядом с ней за стол. Отпив глоток, она прикрыла глаза от удовольствия.

– Ммм. Отличный сорт. – И чуть не поперхнулась, услышав за спиной бодрый голос Макара:

– Доброе утро!

Санкт-Петербург. Лиговский проспект.

Сентябрь 02, понедельник, 10:44

Низкий рваный ритм выхлопа, извергаемый железной гортанью стих, едва центр тяжести мотоцикла по инерции сместился на его переднее колесо, увеличивая при резком торможении площадь контакта протектора шины с асфальтом. Японский нейкед, с открытым трубчатым скелетом рамы и спрятанным в стальном контейнере механическим сердцем в брюшине под седлом, заблестел хромированными деталями на солнце, смущенно выглянувшем из-под низко нависающих сизых облаков. Быстроходный азиат был выполнен в ретро-стиле. Шестидесятые годы прошлого века прекрасно угадывались в его округлых формах, мягкой кожаной отделке чёрного сиденья, спицованных колёсах, классических выхлопных трубах. Старая школа читалась и в отсутствии обтекателя и ветрозащиты. Сняв тёмный матовый шлем и перчатки, всадник, перекинув ногу через седло с левого бока железного зверя, ловко соскочил с него и выдвинул подножку. Свободной от удержания защитной экипировки рукой он вытащил ключ из замка зажигания, достал из небольшого бокового кофра сумку с ноутбуком и прошёл в парадную дома, рядом с которым припарковался.

Добравшись до двери нужной квартиры, он расстегнул оказавшуюся вдруг тесной куртку из гладкой перфорированной кожи и надавил на звонок. Следуя по коридору апартаментов за встретившим его Германом, Ларс оказался в большой комнате, с расположенным в дальнем углу кухонным гарнитуром и массивным мраморным столом, поглотившим почётное место перед анфиладой окон необычной формы.

Все были в сборе. Бегичев оглядел собравшихся. За столом сидели: Майя с небрежным пучком на голове, судя по выражению её лица, смущённая его появлением; бородатый крепкий мужчина, возраста Ларса, с интересом разглядывающий его, с такой же, как и у Воронцовой, причёской, что делало их удивительно похожими друг на друга; только что опустившийся в серое кожаное кресло напротив косматого незнакомца Герман, представленный Бегичеву вчера, и Кира, устроившаяся дальше всех, у окон, отчего светивший ей в спину свет, затенял лицо, делая затруднительным чтение мимики и выражения глаз. В тишине гостиной Ларс снял куртку, повесил её на спинку кресла, и сухо проговорил:

– Начнём. Это, безусловно, несколько опрометчиво со стороны моей подзащитной, пригласить всех вас на эту беседу, но, надеюсь, вы сохраните информацию, озвученную здесь в тайне, и приватность её не будет нарушена. Для тех, с кем я не знаком, – он бросил быстрый взгляд на спутника Майи, – меня зовут Ларс Бегичев. Я Адвокат. И, волею судеб, муж Киры.

Полковник вопросительно поднял брови, переглянувшись с Замом, словно задавая ей немой вопрос: «Это он всегда так разговаривает?». Она фыркнула в ответ, пожимая плечами. Герман улыбнулся уголками губ. Кира закатила глаза. Все эти мизерные комичные реакции не укрылись от Ларса. Касательное напряжение, нагружавшее ось пружины его нервов всё утро, вдруг уменьшилось, зазоры между витками спиралей стали меньше и Бегичев, наконец, расслабился, ощутив обычную холодную уверенность в себе.

Юст приподнялся и протянул Адвокату руку в приветственном жесте.

– Макар. Макар Кандауров. Полковник юстиции. В отпуске, – представился он.

Ларс пожал крепкую ладонь.

– Рад знакомству.

Он обернулся к Бенефициару.

– С господином Елагиным мы знакомы.

Герман утвердительно кивнул головой, то ли подтверждая этот факт, то ли вновь приветствуя Ларса.

– Майя. Как поживаешь? – обратился теперь Адвокат к Заму.

Она скосилась на Киру и тихо ответила, с сомнением в голосе:

– Всё хорошо Ларс, благодарю.

– Кира. – Бегичев взглянул в её сторону, но не получив никакой реакции, всё же немного наклонил голову к левому плечу, на секунду, не больше, а затем, решив, что утренний церемониал учтивости этого собрания завершён, сел, наконец, в кресло и положил руки на столешницу, сцепив их в замок перед собой.

– Ну что ж. Я озвучу факты, известные мне на текущий момент, касающиеся вчерашнего … ммм… происшествия, потом подзащитная расскажет свою версию событий прошлого утра, ознакомит с тем, какие отношения связывали её и жертву. Далее, мы определимся со стратегией защиты и поиска доказательств непричастности к совершённому правонарушению. Согласны?

Получив одобрительные кивки со всех сторон, Ларс начал:

– Вчера, первого сентября, в квартире номер пять на Большом проспекте Васильевского острова была найдена, с признаками насильственной смерти, Мария Софронова, известная также как Ида Ланг – автор детективных романов, публикующийся под псевдонимом. Её тело было обнаружено около девяти часов утра Кирой Ключевской, собственницей указанного недвижимого имущества. Поездом ноль двадцать два А «Ночной экспресс», прибывшим на конечную станцию согласно расписанию в шесть часов сорок минут Ключевская приехала из Москвы в Петербург на рассвете минувшего дня. На такси она добралась до своих апартаментов и, зайдя внутрь, обнаружила в комнате убитую Софронову. Причастность к преступлению отрицает. Кира утверждает, что ключи от дома ни Иде, ни кому бы то ни было другому не передавала, о встрече с жертвой в тот день не договаривалась и причин желать смерти Марии не имеет. Алиби Киры на момент убийства, произошедшего по предварительным данным в промежуток времени с двадцати трёх часов тридцать первого августа до семи часов утра первого сентября, подтверждается проездными билетами, показаниями водителя такси и файлами его видеорегистратора, а также геоданными телефона Киры. Придомовые камеры по адресу нахождения убитой не установлены, ни с фасадной стороны дома, ни с внутренней дворовой части, определить время её прибытия по месту смерти возможным не представляется. По сведениям опрошенных свидетелей, проживающих в соседних апартаментах выше и ниже этажами, посторонние люди ими замечены не были, как в день убийства, так и в предыдущие несколько дней, шумов и криков, доносящихся из пятой квартиры, они не слышали. Следователь сообщил, что смерть Иды Ланг предварительно расценивается как насильственная, наступившая в результате резано-колотых проникающих ранений, нанесённых неизвестным лицом в область сердца и солнечного сплетения, видимо вызвавших обширное кровотечение вследствие повреждения мягких тканей. Пока это всё. Я верно изложил твою позицию? – Ларс обратился к Кире, задержав на ней взгляд.

Она кивнула и продолжила сидеть с опущенной головой и прикрытыми веками за стёклами очков, отчего издалека казалась недорисованным портретом: с оформленными бровями, носом, губами, но без глаз.

– Всё так и было, – прокашлявшись начала она. – Более того, смерть Иды навредила мне. И с точки зрения финансов, и с точки зрения моего дальнейшего карьерного роста. – Кира сделала двумя пальцами обеих рук в воздухе движения, имитирующие кавычки и опустила ладони на колени, замолчав.

– Что ты имеешь ввиду? – уточнил Бегичев. – Вчера ты сказала, что была литературным агентом Иды и вела её бухгалтерию в соответствии с договором оказания услуг. Есть ещё что-то, чего я не знаю? Что-то, что вас связывает с ней?

Кира продолжала упрямо молчать, игнорируя вопрос.

– Послушай, мне лучше знать все нюансы ваших отношений, чтобы иметь возможность подстраховать, если полиция попробует использовать факты, о которых мне неизвестно, против тебя. Итак? – С нажимом произнёс Ларс.

Ответа не последовало.

– Кира, он прав. – Вмешался Герман. – Однажды, я был под следствием и… скрыл некоторые обстоятельства от своего адвоката. Эта ошибка стоила мне времени и денег. Я дольше был под арестом и больше заплатил за защиту.

Майя, дотянувшись до ладони Киры, мягко сжала её.

– Хочешь, я расскажу? – поинтересовалась она.

Кира отрицательно покачала головой, глубоко вдохнула и прошептала на выдохе:

– Ида была моей куклой. В переносном смысле, конечно. Мы так её называли между собой, – продолжила она после паузы.

– Куклой? – Озадаченно обратился к ней Бегичев.

– Настоящий автор детективов Иды Ланг – я. Это мой псевдоним. Я писала все книги. – Кира передёрнула плечами, произнося эти слова.

– Но, почему на всех обложках и … – Начал возмущённо Бенефициар, но не успел закончить предложение, услышав твёрдый голос Киры, обломивший его речь пополам.

Она расправила плечи и посмотрела прямо в глаза Герману:

– Я не хочу быть узнаваемой. Мне не нравится публичность. Я предпочитаю спокойно ездить туда, куда захочу, передвигаться без охраны и не бояться быть пойманной в ловушку фотоаппарата в неприглядном виде. Я не хочу, чтобы обсуждали мою внешность или личную жизнь, чтобы беспокоили моих родственников или друзей с просьбами рассказать обо мне. Пусть мой сын будет свободен от такого внимания, от сплетен и зависти за его спиной. Я не люблю светские сборища, мне не нравится душевно обнажаться во время интервью, я ненавижу толпу. Я хочу просто делать то, что мне доставляет удовольствие. Писать свои истории. Мария, наоборот, упивалась этим ажиотажем вокруг Иды Ланг. Так что мы обе получили то, что хотели. Она – славу и деньги, я – деньги и свободу.

Кира выпалила эту тираду на одном дыхании и, закончив, судорожно спустив из лёгких воздух, уже более спокойным тоном пояснила:

– Три года назад, вместе с моим издателем, мы решили найти женщину, готовую выдавать себя за Иду Ланг. Продажи шли в гору, нужно было представить писателя широкой публике. Мария нам подошла. Ей нравилась эта роль. И она хорошо оплачивалась. Мне не было никакой нужды её убивать. Теперь встанет вопрос о том, как дальше мне печататься? Одну, две, ну три книги нам удастся выдать за оставленные Идой после смерти неизданные рукописи. А дальше? – Кира досадливо покачала головой.

Герман поочерёдно посмотрел на сидевших за столом людей.

– Я один, видимо, не знал об этом? – В его голосе сквозила обида, обращённая, судя по его взгляду, на полковника.

– Не смотри так на меня. Майя мне только вчера сообщила эту новость, да и то, вынужденно, – оправдался Юст.

– Потрясающе, – резюмировал Елагин и поджал губы.

– Герман, я… – торопливо начала Кира.

– Всё в порядке, – отмахнулся Бенефициар. – К тебе у меня нет претензий. Сюжеты у тебя великолепные. Я почти всё прочитал. Моё почтение. – Уже мягче проговорил он.

Бесстрастный голос Адвоката напомнил о себе:

– Ты сказала «мы так её называли». Кто ещё знал о том, что она подставное лицо?

Кира нахмурилась, словно подсчитывала в уме количество посвящённых в её тайну. Когда она, наконец, посмотрела на Ларса и заговорила, отблеск линз её очков, пробежав по стёклам, на миг ослепил его, сбив ритм дыхания.

– Родители, Майя, пару человек в издательстве и Мария, конечно. Теперь вот Макар и Герман. Тебе, насколько я могу судить, это уже было известно, – съехидничала, не удержавшись, она.

Бегичев не отреагировал на её выпад и задал следующий вопрос:

– В каком издательстве? И кто конкретно?

– Мы…я… сотрудничала только с одним. «Парафразъ» отсюда, из Петербурга. Главный редактор, он же генеральный директор – Самсон Рочдельский и его заместитель – Эстер Осипова, только они были в курсе подмены. В начале нашего партнёрства мы вчетвером: Самсон, Эстер, Мария и я, подписали соглашение о неразглашении сведений, составляющих коммерческую тайну. Только на таких условиях я согласилась работать. Им всем, как и мне, крайне невыгодна смерть Иды Ланг.

– Услышал. Сейчас следствие начнёт детально изучать подноготную Софроновой. Её связи в бизнесе, в личной жизни, её прошлое. Скорее всего, эта информация также раскроется. Для тебя это скорее плюс. Хорошо ли ты её знала? Есть ли у тебя предположения, кто хотел её убить?

– Нет. Мы встречались в основном в издательстве, перед публикацией новой книги, проведением рекламной компании или тура. Решали, как лучше презентовать, на чём акцентировать внимание. Я поясняла ей некоторые непонятые места в романах, слова и обороты. Это были разговоры по работе, ничего личного. Общение по финансовым вопросам происходило исключительно по переписке, в мессенджерах и почте, – объяснила Кира.

– Кто вас познакомил?

– Эстер. Она её нашла. Самсон проверил Марию по своим каким-то каналам. Она ни в чём подозрительном замешана не была. – Кира, в поисках поддержки посмотрела на Майю.

– Мы тоже, что смогли, проанализировали. – Вступила та в разговор. – Социальные сети помогли. Обычная женщина. Любила покрасоваться, но это не порок. Ни мужа, ни детей у неё не было. Жила одна. Про родственников не упоминала. Она подходила по всем параметрам.

Бегичев с недоверием покосился на Зама.

– Ну, хорошо. Я направлю в издательство официальный запрос по поводу продолжительности и условий твоего и Софроновой сотрудничества. Правильно ли я понял, что посредничество в литературной среде и консультации в области финансов – это твои главные источники доходов? И у тебя был единственный клиент – Ида Ланг?

Кира утвердительно мотнула головой.

– Ты индивидуальный предприниматель?

– Да.

– Мне нужны копии твоей отчетности за все годы работы с Ланг, и расшифровки доходов. Пришли мне на почту, у Германа есть мои контакты. Это косвенно подтвердит твою незаинтересованность в её смерти. Сегодня вечером будут известны результаты вскрытия тела Иды. О результатах я сообщу. Я попробую узнать больше о том, как жила Софронова, чем дышала, и кто желал ей зла. – Ларс бросил взгляд на циферблат дорогих наручных часов.

– Пока тебя ни в чём не подозревают. Ты можешь спокойно перемещаться по Городу. Но, если захочешь покинуть его, ты должна сказать мне – я предупрежу следователя. Он не стал пока назначать тебе меры пресечения. С тебя взяли только обязательство о явке. Это – форма принуждения, не ограничения.

– Всё, как я люблю, – саркастически усмехнувшись, буркнула Кира.

– Увидимся завтра. Господа. – С этими словами Адвокат поднялся, пожал руки мужчинам, кивнул Майе и удалился из комнаты.

Герман отправился провожать гостя. Кира же, как только шаги Бегичева стихли, вскочила из кресла, запустила руки в свои медного цвета волосы и, повернувшись к окну, запрокинула голову к потолку.

– Ну, дорогая, не так уж всё и плохо, – утешила её Зам.

– И правда, Кира, ты же только свидетель, не переживай, всё скоро выяснится, – заметил полковник.

Кира тоскливо простонала что-то нечленораздельное и посмотрела на проспект, с сонно двигающимися по нему в этой предполуденный час авто. Она следила, затаив дыхание, за тем, как Ларс, уже в шлеме, положив ноутбук в багажный кофр, быстро сел на мотоцикл и с рёвом тронулся с места, сверкнув напоследок стоп-сигналом, светящимся красным огнём прожигающей его изнутри злости.

Кира отвернулась от этого зрелища. Герман же, наблюдая за ней, стоя со сложенными на груди руками, тихо спросил:

– Кира, почему вы расстались?

Она вздрогнула, как от удара, услышав его слова, и испуганно посмотрела на Бенефициара.

– Я…я, – голос её, казалось, пропал, его было почти не слышно.

– Я ему изменила, – закончила она через несколько секунд.

Герман вскинул брови.

– А он?

– Он? Он посадил в тюрьму того, с кем я это сделала.

Санкт-Петербург. Большой проспект В.О.

Сентябрь 02, понедельник, 14:54

Много ли вы знаете видов ветров в Петербурге? Герман отчётливо различал пять. Он второй год приезжал в Северную столицу почти каждый месяц и хорошо изучил эти царствующие в воздухи эфиры. Первый был ласковым и тёплым, он обнимал и ластился, словно младенец. Петруша. Лёгкий и невесомый, он бережно касался вас своими прозрачными ладошками, обтянутыми абрикосовой на ощупь кожей. Нежное, бархатистое, замшевое прикосновение. Он дотрагивался едва ощутимо, мягко обволакивал собой, словно вуалью и летел со смехом дальше, по каким-то своим легкомысленным ветряным делам, неуловимый, ускользающий. Петруша оставлял после себя запах молока с пенками и печеного яблока с корицей и мёдом, он, как и мадленки Пруста, возвращал в детство, в молодость, в те времена, когда казалось, что всё возможно, всё достижимо, стоит только захотеть.

Второй, Петрарка, огульник и пройдоха, кружа юркими восьмёрками вокруг прохожих, плутовски подмигивая и хохоча, срывал с голов шляпы и шапки, уносил с собой газеты, бесстыдно оголял коленки, бёдра и ягодицы попадавшихся ему на пути мадам и мадмуазель, задирая подолы их платьев и юбок, трепал полы и шлицы пальто, разматывал шарфы, создавал пыльных дьяволов, кружа в них как в центрифуге песок, траву и листья. Петрарка рушил с трудом созданные заботливыми руками цирюльников прически, отпускал волосы дам на волю, и они метались вместе с ним в фривольном воздушном канкане. На него трудно было злиться. Просто хотелось крикнуть ему: «Довольно, отстань!» И пойти с улыбкой дальше, сетуя со светлой завистью о беззаботности отроческих проделок.

Третьим был Петер. Герман прозвал его именно так, по-скандинавски сдержанно и коротко. Петер отличался, как многие представители северных народов, склонностью к меланхолии. Он был бледен и обезвожен. Его тревожность проявлялась в монотонном, постоянном воздушном напоре, без резких порывов и взмахов. Река этого ветра текла инертно, подавленно, неторопливо и однообразно, сопровождая своё течение тоскливым, жалобливым постаныванием и сиплым присвистом, что проникали в сердца встреченных на его пути незнакомцев, вызывали какое-то грустное томление, проигрывая на струнах души мелодию отчаяния и безнадёжности, подгоняли быстрее идти в тепло, в уют, в общество. Он раздражал слух своим скорбным гулом высоких нот, подавлял унынием, хладил будущим тленом. Герман не любил его занудство.

«Гнев Петра» обрушивался на Город без предупреждения, он бил под ноги и в спину, громыхая и ревя, ударял в грудь, да так, что перехватывало дыхание от его холодного остервенелого натиска. Он гнул деревья, раздувая свои лёгкие в безумной ярости, выдыхая из них воздух с бешеной, непреодолимой силой. Он бушевал и неистовствовал. Но, к облегчению Германа, это безумство не длилось долго. Пётр был отходчив. С ним только не нужно было спорить, сопротивляться и противостоять ему. Просто дать этому свирепому явлению исступлённо излиться, не прерывать его, замереть в средоточии его чудовищного экстаза. И тогда он, махнув на прощанье уже смягченным, слабым дуновением, улетал прочь, сам удивляясь этой своей несдержанности, позволительной такой благородной особе и потому простительной ему.

Самой безжалостной была «Царская месть». Эта невидимая сущность лупила наотмашь, оставляя на лице красные следы от ледяных оплеух и синеву на конечностях от болезненных щипков. Глаза слезились, бронхи жгло, кожу покалывало от хлёстких затрещин и рубящих ударов по корпусу, опаляло едким льдом шипящих завихрений, пронизывало насквозь пустошью холода до точки отсчёта собственного «Я». Пространство заполнялось прозрачной преградой, тормозящей ход, не пропускающей вперёд, заставляющей терпеть наказание, неважно было ли оно заслуженным или нет. Сам движение – ветер сковывал других, не пускал, не щадил. Месть освобождала из плена только после завершения демонстрации своих сил и значимости, когда природное превосходство было достигнуто и искупление завершено.

Сегодня верховодил воздушными войсками Петрарка. Он ловко обогнул Германа, вышедшего из такси, забрался ему под куртку, раздул ее, словно монгольфьер и взъерошил волосы, пока Бенефициар придерживал открытой дверь для Зама и Киры. Майе, появившейся первой из тёмной утробы автомобиля, проказник вертопрах смахнул капюшон с головы, трепля пучок, а Кире чуть не сбил с носа оправу, сдув её на бок. Закончив свои дурачества, оставив улыбки на лицах троих пассажиров, Петрарка, хихикая, испарился.

Они приехали к дому, в котором располагалась опечатанная квартира Киры, чтобы она смогла забрать несколько вещей. Следователь, ведущий дело об убийстве Иды Ланг, по ходатайству Адвоката, предоставил Кире временный доступ в её жильё. Под цепким подозрительным взглядом капитана полиции, сунувшим им под нос своё удостоверение, что поджидал их у входной двери, троица прошла в апартаменты. Суворов, вроде бы так его звали, был небольшого роста, среднего возраста, с выделяющимся под формой брюшком и блестящими своей кожаной гладкостью в свете жёлтых ламп залысинами. Он был напыщен и важен, словно маленький император, ратующий о своих владениях. Капитан прошёл вслед за гостями и принялся внимательно следить за Кирой, в спешке собирающей необходимые предметы из шкафчиков ванной комнаты и ящиков письменного стола в привезённый с собой бумажный пакет. Герман с Майей осматривали место убийства, расположившись в углу. Труп уже давно был увезён, но следы крови ещё блестели на паркете, застыв в них бордовыми карамельными жгутами. Остатки дактилоскопического порошка и отпечатки подошв ботинок полицейских прилипли к полу вмести с ними. Майя, передёрнув плечами, отвернулась и ушла на кухню. Герман усмехнулся про себя, наблюдая за метаниями капитана, не решавшегося оставить ни Киру, ни Майю без присмотра. Он встал в проёме и словно раскормленный гусь, вытягивал шею то в направлении кухни, то кабинета, прозорливо всматриваясь в его глубину. Суворов нервно притоптывал ногой, готовый, если заметит что-то подозрительное в действиях женщин, тут же рвануть к одной из них. Бенефициар, оставаясь равнодушным к страданиям полицейского, обошёл помещение по периметру и осмотрел расставленную вдоль стен мебель: антикварный резной платяной шкаф рядом с дверью, небольшой, видимо, раскладывающийся пузатый диван с приставленным к нему торшером в ретро-стиле по другой стене и дубовый письменный стол у окна, за которым сейчас копошилась Кира, склонившись над ним в кожаном кресле кирпичного цвета.

Только последняя стена оставалась пустой. Она вся представляла собой коллаж из старых антикварных дверей, плотно прижатых креплениями друг к другу, выкрашенных в основной цвет квартиры. Воплощением этой объёмной сливочной гризайли служил стройный ряд из пяти отреставрированных деревянных полотен. В прошлый свой визит у Германа не было возможности рассмотреть нюансы этого панно. Оно являло собой историю города, смену эпох в декоративных предпочтениях современников. «Интересная находка дизайнера» – восхитился Бенефициар. Резные детали, застеклённые фрамуги с травленым орнаментом, фацетированные стёкла, глухие и открытые филёнки, узоры, розетки, венки, гирлянды, ликторские связки, пики и кресты, арочное завершение у центральной двери – все эти символы олицетворяли собой характерные черты разных стилей: классицизма, ампира, ренессанса, петровского барокко и, конечно, модерна. Это разнообразие форм и художественной отделки придавало неповторимость, ламповую уютность комнате, и Герман был согласен с автором проекта, оставившим не заставленным мебелью эту часть апартаментов. Он подошёл ближе, рассматривая изысканное убранство.

– Потрясающе, – пробормотал он.

– Мне тоже очень понравилась эта идея декоратора, – отозвалась Кира, вставая рядом. – Ты знаешь, вот эта дверь настоящая, – она показала на вторую от окна створку. – Раньше она вела в бильярдную. Как рассказывал мне агент при покупке, квартира в дореволюционное время была огромной, богатой, в ней было не меньше семи комнат. И только в советские времена она была разделена на две.

Они вдвоём молча любовались летописью веков, принявших столь неординарную форму, встроенную в современное бытие таким странным образом.

– А это что такое? – неожиданно спросил Бенефициар, указывая пальцем не небольшое, едва заметное отверстие в верхней раме на подлинной двери.

Кира приподнялась на носках, чтобы лучше разглядеть точку, о которой говорил Герман. Сквозь маленький лаз, словно залепленный чем-то с обратной стороны, виднелся свет. Казалось, дерево было просверлено насквозь, и это свечение отражало внутреннее содержание соседних апартаментов.

– Господин Суворов! – окликнул капитана Бенефициар.

Маленький уполномоченный тут же оказался рядом, проследив за рукой Германа, он, как и Кира, привстал на цыпочки, силясь разглядеть блестящее пятно.

– Что это? – строго спросил капитан.

– Это я у Вас хотел узнать, – усмехнулся Герман.

– А Вы что скажете? – повернулся Суворов к озадаченной Кире.

– Не имею понятия, – пожала она плечами.

– Что там, за этой стеной?

– Квартира соседей, – сказала Кира.

– Что нашли? – Вернувшись с кухни и встав рядом с Германом, поинтересовалась Майя.

Суворов, Бенефициар и Кира обернулись к ней.

– А что Вам об этом известно? – сощурив один глаз, обратился к Заму капитан.

– О чём? – опешила Майя.

Суворов махнул на неё рукой и нахмурился, было заметно, как сильно напрягается он от неизбежного, в данных обстоятельствах, мыслительного процесса.

– Я позвоню следователю, – наконец решил он. – Там разберутся. И с соседями, и с этим, – кивнул он на панно.

– Пожалуйста, отойдите, – капитан сделал шаг назад, призывая последовать присутствующих за собой. – Вы собрали все необходимые вещи?

Кира утвердительно качнула головой, приподнимая вверх наполненный пакет.

– Да, спасибо. – Она посмотрела на Германа, словно ожидая новых инструкций о том, как себя вести.

– Тогда прошу покинуть место происшествия! – начальственным тоном приказал Суворов, подбородком подсказывая направление выхода.

Герман, пропустив женщин вперёд, неторопливо направился в сторону прихожей, задумчиво оглянувшись на странную брешь в престарелом шпоне.

Санкт-Петербург. Лиговский проспект.

Сентябрь 02, понедельник, 19:54

– Майя, Кира, знакомьтесь! Ева – моя дочь, – с гордостью объявил Герман, проходя в гостиную вместе с молодой девушкой, которую он нежно обнимал за плечи.

Они вчетвером собрались в квартире Бенефициара на ужин. Кира, чтобы хоть как-то отвлечься, а заодно и отблагодарить друзей за помощь и поддержку, расстаралась и приготовила несколько своих фирменных блюд. Она прекрасно готовила. Майя занялась сервировкой, к приготовлению яств Кира её не допустила. Когда все собрались: Юст приехал со встречи со старым приятелем-следователем, занимающим сейчас высокопоставленную должность в системе внутренних дел Петербурга, а Герман из своего офиса, и предупредил, что ждёт дочь в гости, стол уже был накрыт.

Ева оказалось высокой и стройной, у неё были длинные волнистые волосы цвета тёмного соболя, такие же блестящие и густые, как у маленького юркого зверька, пушистые ресницы, большие голубые глаза, чуть вздернутый носик и пухлые чувственные губы. Всё это великолепие красовалось на тонкой алебастровой коже. Щёки Евы чуть подёрнул румянец, когда она увидела сидящего рядом с Майей полковника и, освободившись от хватки отца, кинулась в сторону Макара.

– Юст! Привет! Наконец-то ты приехал! – она бросилась к нему, обхватывая ладонями с длинными пальцами его шею, заставляя полковника привстать.

– Привет, Ева. Как ты выросла! – Несколько сконфуженно пробормотал Юст, неловко похлопывая по спине девушку, прижатую к нему всем телом.

Приветствие затянулось, и Зам вопросительно посмотрела на Германа.

– Ева, ты смущаешь полковника. Садись, мы ждали только тебя. Все уже проголодались.

– Привет! – поздоровалась Майя, когда Ева всё-таки устроилась в кресле, отпустив Макара.

Дочь Бенефициара удивлённо посмотрела на неё и на Киру, потом повернулась к отцу и требовательно спросила:

– Папа, кто они?

Герман хмыкнул и обратился к женщинам:

– Прошу простить манеры Евы. Она забылась, увидев старого знакомого. – Он поднял брови и укоризненно взглянул на дочь.

Она, верно истолковав намёк, вздохнула и нехотя обратилась к Кире:

– Добрый вечер. Простите.

– Так-то лучше. Bon appétit! – одобрительно воскликнул Бенефициар и с этими словами схватился за хромированные щипцы, наполняя свою тарелку запеченным мясом из упитанного чёрного тажина, установленного в центре стола.

Весь вечер Майя была в некотором замешательстве. Она прекрасно ладила с сыном Германа Яковом, они даже работали в одной компании, и Зам думала, что и со вторым ребёнком Елагина найти общий язык не составит труда. А теперь её не покидало ощущение, что Ева настроена по отношению к ней враждебно. Девушка смотрела, казалось, сквозь Майю, игнорировала её вопросы об учёбе, о том, нравится ли ей жить в Петербурге, о том, как она переносит специфический климат Города. Спустя полчаса пустых попыток расположить Еву к себе, Зам оставила эту затею как неудачную. Нет, так нет. Она переключилась на общение с Кирой и Юстом, правда под прикрытием ревнивого взгляда дочери Германа, весь ужин не сводившей с Макара глаз. Влюблённых глаз. «Сколько ей лет? Восемнадцать, как Якову? Они же близнецы. И, что же, это первая любовь? Видимо» – спрашивала и сама себе отвечала Майя.

Прощание с полковником, по завершении вечера, вышло бурным. Ева кивнула Кире, сухо поблагодарила за угощение, правда, весьма вежливо, и, так и не удостоив своим вниманием Майю, конвоируемая родителем вышла в прихожую, откуда попросила подойти Юста, «на минутку». Зам различила заливистый призывный, такой уже по-женски взрослый смех Евы и чмокающие влажные звуки, спутники поцелуев.

Майя переглянулась с Кирой. Та округлила глаза и, смеясь, сказала:

– Она ещё ребёнок. Пройдёт.

Зам услышала, как с мягким щелчком закрылась входная дверь. Юст, забежав в гостиную, быстро проговорил, обращаясь к ней:

– Я на минуту, – он указал на сверкающий экран своего смартфона. – Срочный звонок. Переговорю в спальне. – И скрылся в проёме.

Бенефициар, усевшись обратно за стол, пытливо оглядел Майю и, медленно растягивая слова, пояснил:

– Ева давно думает, что влюблена в Кандаурова. Я, признаться, надеялся, что по приезде в Петербург она его забудет. Ну, понимаешь, учёба, новые ребята, увлечения. Но, как видишь, этого не произошло. Странно, да? – Он озадаченно всмотрелся в бокал с виски в своей руке.

– Не то слово, – невпопад ответила Зам.

Герман рассмеялся и подался в кресле вперёд навстречу ей.

– Бросай ты его Майя, отдай Еве. А мы с тобой будем счастливы вместе. – Подмигнул он Заму.

Она ошарашено воззрилась на Бенефициара.

– Даже не мечтай! Гера, ты что несёшь?! – пробасил неожиданно возникший из-за его спины полковник, хмуря брови.

Кира расхохоталась, наблюдая эту сцену. И у Майи сразу полегчало на душе, когда она сообразила, что Герман просто подтрунивает над ней. Придав серьёзности выражению своего лица, она ответила:

– Заманчивое предложение, я подумаю.

– Майя! – Накинулся Юст на неё с таким встревоженным видом, что и она, не выдержав, залилась смехом.

– Ну и шутки у вас! – буркнул Макар уже мягче.

– Шутки, шутки, не кипятись. – Успокаивающе пробормотал Герман, однако во взгляде, которым он впился в Майю прежде, чем отвернуться, в этом вдумчивом, внимательном, сосредоточенном взгляде, Заму почудилось на мгновенье, что Бенефициар был не так уж и далёк от своих истинных глубинных желаний, когда предлагал ей эту рокировку. Что-то промелькнуло в его глазах, то ли разочарование от её неверия в его искреннее расположение, то ли сожаление по несбывшемуся романтическому союзу, то ли тоска от невозможности обладания тем, что ему недоступно, Майя не могла уловить. «Нет, нет, это же Герман!» – укоряла она себя. «Великий и ужасный Кремень. Он друг. Просто друг. Мне показалось».

– Лучше послушайте, что я узнал, – прервал размышления Зама Юст.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВТОРНИК

Санкт-Петербург. Лиговский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 01:14

Майе не спалось. Прекратив бессмысленные попытки погрузиться в сон, считая про себя, делая глубокие вдохи и выдохи, она смирилась с властью бодрствования и приподнялась, упершись локтём в подушку. Майя посмотрела в окно, откуда серебристый лунный свет рассеивал свои лучи по комнате, и на спящего рядом с ней крепким сном Макара. Он лежал на спине, закинув одну руку за голову, и тихо дышал, равномерно приподнимая и опуская широкую грудную клетку, а серповидный спутник Солнца мягко обволакивал его лицо, окутывая своей бледностью, расправив меха мелких морщинок в уголках глаз, стирая следы усталости, омолаживая его. «Молодость так скоротечна» – подумала вдруг Майя. Ей, как некстати, вспомнилась давешняя встреча с дочерью Германа. Ева. Юная, длинноногая, тоненькая, но женственно округлая в нужных местах, грациозная. Дышащая свежестью. Распространяющая её вокруг. Заряжающая ей. Майе, в её тридцать восемь уже не сравниться с Евой. Маленькая, угловатая, худощавая. Слишком взрослая. Что нашёл в ней Юст? Она пыталась предстать дистанционным смотрителем, оценить себя со стороны, увидеть глазами Макара. И не находила никаких преимуществ, сопоставляя себя с Евой. Зам знала, что это бесполезное занятие, что ничего, кроме разочарования подобные мыслительные эксперименты не принесут, но не могла остановиться. Что это? Ревность? Зависть? Злость? Что за мягкотелый бескостный зверь разъедал её уверенность изнутри?

Майя вздохнула. Она была убеждена в том, что у мужчин рефлексия относительно вопросов старения происходит по-другому. Она ещё раз оглядела мирно сопящего Юста рядом с собой. Полковник долго останется привлекательным для противоположного пола. Годы, дающие о себе знать в текстуре бороздок на его лице, в появившейся седине на висках, в спокойном, знающем, иногда циничном взгляде только украшали его, придавали ему неповторимую изысканность, омытую временем его бытия, отражали накопленный опыт, мудрость, понимание. Макар был завсегдатаем спортивного клуба, и тело его было ярким тому подтверждением, потом и напряжением добывая успехи в борьбе с леностью и немощью. Он был подтянутым, с прямой осанкой и прекрасно очерченным рельефом мышц. Лишний вес бежал от него под натиском выпадов, жимов, тяг и гиперэкстензий. Юст был и ещё долго будет интересен в качестве романтического партнёра женщинам разного возраста: от восемнадцати, как неожиданно поняла вчера Зам, и старше, много старше.

А что она, Майя? Она выглядела моложе своих лет, это правда. Но долго ли продлится действие этого генетического каприза? Как скоро неравная борьба с неизбежным проявлением её возраста на лице и теле будет проиграна, и полковник перестанет считать её желанной? Прежде она не задумывалась над этим вопросом. Что же случилось за ужином? Неужели её интуиция нащупала что-то вроде мужского интереса, проявленного Юстом в сторону Евы? Почувствовала ли Зам восхищение во взгляде полковника, направленного на девушку? Увидела ли охлаждение к своей персоне? Уменьшение внимания? Нет. Судя по частоте и качеству их близости, в том числе и этой ночью, Майя не могла утверждать, что отношение Макара к ней изменилось. Последний секс был особенно нежен и чувственен, насыщен яркими моментами и пропитан какой-то необычной доверительностью и деликатной ласковостью со стороны Юста. Зам похолодела. Быть может, ночная страсть была вызвана чувством его вины?

Всё! Хватит! Нужно остановиться. Так можно дойти до абсурда в своих умозаключениях. Майя тряхнула головой и тихо, аккуратно, чтобы не потревожить полковника выскользнула из кровати, а потом и из спальни, мягко прикрыв за собой дверь.

Зам побрела в сторону гостиной, заметив льющийся оттуда тёплый рассеянный свет. Кира сидела за столом, что-то просматривая на экране ноутбука. Линзы очков отсвечивали светло-голубым фоном, рядом с компьютером лежал раскрытый блокнот, исписанный мелким почерком, в руке она сжимала за тонкую длинную ножку прозрачный бокал с тёмно-бордовым содержимым. Плечи Киры укрывал ворсистый шерстяной плед. Фигурка казалась издали такой маленькой, уязвимой и беззащитной, что Майе стало стыдно за свои нелепые сетования о протяженности молодости во времени и пространстве ради эстетически приятственного созерцания своего «Я» другими людьми. «Глупого «Я» – вынесла вердикт себе Зам.

Подруга заметила её появление, и устало улыбнулась.

– Ты что бродишь? Не спится?

Майя кивнула, подошла к Кире, склонилась над ней, крепко обняла и поцеловала в щёку.

– Видимо, уже выспалась, всё-таки я в отпуске. Встаю позже, да и не устаю совсем, – ответила Зам. – А ты чем занята?

– Да вот, пытаюсь расшифровать личность Иды Ланг. Что она? Кто она? Кто желал ей зла? У кого был мотив её убить? У кого возможность? Я делаю так со своими персонажами перед тем, как вводить их в книгу. Создаю им личные дела.

– Зачем тебе это Кира?

Она сняла очки, потёрла пальцами переносицу и, вздохнув, тихо ответила:

– Помнишь, что сказал Макар вечером?

– Ты имеешь ввиду наследство Иды?

– Да. Полковник умалчивает, боится меня напугать, но я думаю, как только следователь узнает о том, что Ланг оставила своё имущество мне, а он это скоро узнает, я престану быть просто свидетелем, я стану подозреваемым, причем номер один. Cui prodest4, понимаешь?

– Ищи, кому выгодно… Да… – задумчиво протянула Майя. Она отошла от Киры и, достав из шкафа бокал, налила себе немного вина из бутылки, стоящей на столе.

– Я тебе помогу. – Решительно заявила она. – Ты не против? – Зам покрутила фужером в воздухе.

Кира в ответ взяла свой, легко коснулась им хрустальной стенки бокала подруги, вызвав звонкий короткий звук, и усмехнулась.

– Я не против, чтобы ты выпила вина, дорогая.

Майя улыбнулась.

– Нам нужен план.

Санкт-Петербург. Каменностровский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 01:35

Ларс был удовлетворён. У него было такое чувство, какое ощущаешь, когда находишь правильный ответ, разобравшись со сложной задачей, или когда принятые тобой решения оказываются верными, ведут к намеченной цели в конце выбранного на развилке пути, и эта цель настигается тобой. Потому что именно так и должно было случится. Не иначе. Такое непоколебимое довольство собой, тёплое, густое, поднимающее самоценность в жерле собственного эго на новый уровень. Сегодня верньер его профессионального развития совпал с основной шкалой транспортира карьерного роста в коллегии адвокатов, в которой он служил вот уже более пяти лет. Сегодня он стал полноправным партнёром, и уже завтра название коллегии претерпит первые изменения в связи с этим – в нём появится его фамилия. Ларс долго этого ждал, много работал и учился для этого, и поэтому, как только резолюция его партнёров о приглашении его в их ряды была подписана, он предложил отпраздновать это событие вечером всей компанией.

Они устроились на втором этаже московского ресторана «Civilis», заняв большой, в форме эллипса стол под витражной крышей в пространстве между двумя винтовыми лестницами, ведущими в нижний зал. Ларсу нравилось это место. Элегантность декора, выбор музыкального сопровождения, вкус блюд, качество обслуживания: всё было на высшем уровне. Их расположение на своеобразном балконе позволяло оставаться в некоем обособлении и из любопытства обозревать первый ярус, самим не боясь быть рассмотренными и подслушанными.

– За Бегичева! За Ларса! – Громкий возглас его друга, а теперь ещё и партнёра, Сергея Урусова, с поднятым вверх широким бокалом в руке, выбил его из убаюкивающего внутреннего самолюбования.

– За Ларса! – эхом откликнулись присутствующие.

Бегичев, отсалютовав партнёрам и сотрудникам, прижал руку к груди и отблагодарил:

– Спасибо за доверие. Польщён. Растроган. – И поклонился, громко вздохнув, чем вызвал приступ хохота.

Отсмеявшись, он заметил, что бокал сидевшей напротив него помощницы Урусова, Яны, пуст. Ларс обратился к ней:

– Ещё вина?

Она улыбнулась, медленно кивнула, и, убрав за ухо прядь длинных каштановых волос, продолжила лукаво смотреть на него. Ларсу показалось, правда, он был уже не совсем трезв, что в этой улыбке и во взгляде было больше чем просто выражение делового этикета, в них сквозило приглашение к отношениям, манеры в которых отступают на второй план.

Бегичев задумался. Секс был бы отличным завершением сегодняшнего торжества. Вот только… Только он был женат. Жена. Отправил ли он ей сообщение, что задержится? Он потянулся было к телефону, но тут же отдёрнул руку и нахмурился. Зачем он только вспомнил о ней? Их брак на грани распада, а он, Ларс, пока не решил, что с этим делать, кроме того, что развод он ей не даст. Он знал одно, сейчас она не оценит его триумф.

Ларс наполнил бокал Яны соломенного цвета вином и потянулся к штофу с виски в центре стола. Долив остатки янтарного напитка и, уточнив у любившего больше всех этот вид алкоголя Урусова, заказать ли ещё, Бегичев осмотрелся в поисках официанта. Гарсона поблизости видно не было, и Ларс неторопливо оглядел помещение ресторана. Он был полон гостей. Второй этаж был отдан для отдыха только их братии, но и в нижнем зале все места и даже длинная барная стойка были заняты посетителями. Скользя расслабленным прищуром от стола к столу, Ларс ненадолго задерживал взор то на красиво одетых женщинах и импозантных мужчинах, старающихся кто понравиться друг другу, кто укрепить уже имеющееся чувство, то на компаниях знакомцев, веселившихся за одним столом, перекрикивающих и перебивающих друг друга, а потом заходящихся в дружном громком ржании. Лавируя вниманием среди этой разношёрстной публики, Бегичев, наконец, упёрся взглядом в самый дальний угол зала, где заметил за столиком у выхода, в небольшом алькове, страстно целующуюся пару. Что-то в движениях женщины в красном платье показалось ему смутно знакомым, он сфокусировался на ней, всматриваясь внимательнее. Сейчас Ларс лицезрел её затылок, увенчанный, словно морской раковиной, причудливо уложенной причёской, тонкую длинную шею и изящную спину, зажатую мужскими руками с двух сторон будто прессом. Вот только… Эти волосы, этот ржавый тициановый оттенок, так ценимый прерафаэлитами, он был слишком похож на цвет волос его жены. Жены! Бегичев замер, будто разбитый параличом, наблюдая за тем, как после того, как пара отлепилась друг от друга, женщина повернулась в профиль. Она залпом допила вино из витого бокала, стоявшего на столе и, улыбаясь, поднялась. Её спутник, положив руку на её талию, повёл свою даму к выходу.

Ларс внезапно оказался в бардо грозных форм. Великая чернота заполнила его разум. Яна что-то говорила, пытаясь привлечь его внимание, Урусов хлопал по спине и громко хохотал, силясь втянуть его в общее празднество, трактир шумел, пил и ел, словно один большой ненасытный механизм, а в тёмном мышлении Бегичева яркими цветными вспышками загорались и гасли, ослепляя болью сознание, чудовищные факты. У Киры есть любовник. Другой мужчина. Не он. Правда ли это? Вчера он рассмеялся бы в лицо тому, кто это предположил. Но сегодня, сегодня это стало неопровержимостью. У неё была возможность, мотив и средства для этого.

Последние год-два Ларс был очень занят, приезжал домой поздно, иногда работал в выходные. Киру не контролировал, да и признаться, мало уделял ей внимания – вот она, возможность. С мотивом ещё проще: жена уже полгода настаивала на разводе. Правда последние пару месяцев перестала об этом говорить, но она вообще прекратила с ним обсуждать что-либо, кроме сына. А средства? Её тело. Её время. Её внимание.

Спелое облако тени, оккупировавшее его разум понемногу начало развеиваться, оставляя после себя обсидиановые гудроновые нити, стянувшие смолой липкой ревности сердце в болезненном спазме, пряча в своём блестящем изломе ядро предательства. «Царская месть» забушевала, завыла, взревела в его душе, опустошая, отнимая теплоту испаряемыми ей хладагентами. Кроваво-красный туман злости застлал разум, став бельмом перед глазами, ослепляя его, атрофируя рефлексию. «Ты пожалеешь об этом!»

– Что ты сказал? – Яна недоумённо уставилась на Бегичева.

Он, с трудом сосредоточившись на ней, с кривой ухмылкой сипло выдохнул:

– Это я не тебе, так, мысли вслух.

Ларс пристально посмотрел на девушку, окидывая её оценивающим мужским взглядом:

– Какие планы на вечер?

Вспоминая сейчас своё поведение и реакцию на тот поступок Киры пятилетней давности, Бегичев каждый раз спрашивал себя, могло ли быть иначе? Можно ли было бы избежать расставания? Измены? Он отрицательно покачал головой, отвечая сам себе. Ларс сидел за письменным столом в своей квартире. В тишине кабинета сегодня он не смог укрыться, успокоиться, забыться работой. Кира. Она занимала его мысли, бередила память. Но больше не злила его. Кулак ненависти разомкнулся, расслабился. Бегичев рассеянно посмотрел на кипу бумаг на столешнице, на сверкающий экран ноутбука, на раскрытые в нужных местах кодексы. Довольно. Хватит на сегодня. Он встал и прошёл к столику у книжного шкафа, на котором располагался его небольшой бар. Налив в пузатый снифтер коньяк, Ларс повернулся к окну.

Санкт-Петербург. Петровский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 02:51

Окно погруженной в ночную слепоту спальне отражало грифельную лакированную гладь Малой Невы. Река была безмятежна, она – нет. Сон не шёл. Вот уже два часа она ворочалась в постели, меняла позы, но и так и не уснула. Всё не могла освободить свою голову от навязчивых мыслей.

Два. Пять. Два и пять. Пять и два. Такие простые и красивые цифры. Такие маленькие и малозначащие, такие юные и наивные до тех пор, пока стоят вдали друг от друга, обособленно, пока сохраняют свою автономность и цельную идентичность, пока не образуют собой число, скрывая в этом синтезе совокупность единиц измерения. Но, только они вступают в один ряд, являя миру непоколебимую для умопостигания двузначность, лёгкость их независимого бытия исчезает, на свет появляется цифровой ассиметричный палиндром. Двадцать пять и пятьдесят два. Середина начала и середина конца. Разница между ними, если измерять её в годах, огромна. Прожив четверть века, ты веришь, что всё ещё только началось, зародилось, в самом расцвете. В пятьдесят два твой жизненный нарратив уже не так богат событиями, повествование происходит плавно и неспешно, всё чаще обращаясь к потоку итогового мышления, чем к описаниям динамических сюжетов, от чтения которых невозможно оторваться. «Старение не имеет развития, но обладает некоторым экстенсивным интервалом, захватывая в свой путь мобилизованные остатки физической и душевной энергии, интегрируя их в завершающий сезон жизни». С этим тезисом, прочитанным ею где-то на просторах интернета, она не могла согласиться. Ей пятьдесят два. Да. И она в прекрасной форме. Некоторые сорокалетние завидуют ей. Красива, здорова, успешна, реализована, финансово независима, общительна. Она не хотела бы вернуться в свои двадцать пять. В том возрасте она даже не понимала, что и зачем она делает, куда идёт, какова её цель. Бездумное шаблонное существование. Не жизнь – общественный эстамп, слепок чужих желаний, не более. А вот предстать опять тридцати пяти-тридцати восьмилетней было бы чудесно, но как это не грустно было признавать, не осуществимо. В те свои годы она испытала весь спектр пиковых переживаний, глубоких, осознанных, реальных. До прошлой осени она, в общем-то, не сильно беспокоилась по поводу своих лет, ей казалось, что она приняла невозвратность времени и получала удовольствие от каждого прожитого дня. Одно только не давало ей покоя. Она не была любима. Больше не была. Им не была.

Шесть месяцев назад что-то изменилось. В ней проснулась зависть. Она стала её бессонницей. Навязчивой идеей. Мучила и не отпускала. Извела. Если бы только он не увлёкся женщиной так сильно младше и его, и её самой, всё могло бы сложиться иначе. Тогда вчера утром она не читала бы в «Рантье» статью о погибшей писательнице Иде Ланг. Ещё совсем недавно она думала, что ей станет легче, избавься она от мучающего её триггера, что она вернёт себе сон, спокойствие, лёгкость. Но произошло обратное. Она испугалась, страшно испугалась, узнав подробности вчерашней смерти. Теперь она поняла, почему весь день её преследуют эти глифы: два и пять.

Пять ножевых ранений. Она так долго планировала умертвить молодое тело, вызвавшее в ней зависть. Тщательно разработала план, всё просчитала и продумала. Она хотела отравить его. Но! Ни в коем случае! Не дотрагиваться! Не увечить, тем более таким варварским способом, этим плебейским оружием – ножом. Она боялась крови, иногда теряя сознание при её виде. А тот, или та, кто искромсал Иду, словно завзятый кожевенник – нет. Она поняла, что их двое.

Двое убийц. Она и второй, неизвестный. Кто же он?

Река была неподвижна, поблескивая глянцевыми всполохами, мерцающими в ночном свете. Вода несла в своём неторопливом скрытом течении умиротворённость и покой. «Я так ничему не научилась у тебя» – печально подумала она, созерцая тёмные глубины. «Не достичь мне Атмана, не стать Сиддхартхой»5.

Санкт-Петербург. Добролюбова проспект.

Сентябрь 03, вторник, 13:04

– Самсон Яковлевич! – Кира протянула руки навстречу крупному седовласому мужчине, вставшему из-за стола при её появлении.

Он был высок, поджар и мускулист, на первый взгляд казалось, что ему не больше пятидесяти, однако Кире было доподлинно известно, что в прошлом году он отметил свой шестидесятилетний юбилей. Рочдельский, а это был именно он, раскрыл объятия и нежно сжал в них Киру, прикрывая глаза. Нежась в уютном лимбе его рук, она в очередной раз поразилась силе упругих мышц, спрятанных под дорогим сукном его костюма. Имя его полностью соответствовало внутреннему наполнению.

– Сочувствую. Искренне. Мне очень жаль. – Приподнявшись на носках лоферов, тихо сказала Кира Самсону в самое ухо.

– Это ужасно, ужасно! Уму непостижимо! – воскликнул он, отпуская Киру, печально качая красивой головой с волнистой, благородного снежно-серого цвета львиной гривой и такой же густой бородой.

– Это моя подруга, Майя. Она в курсе всего. – Представила Кира Зама, выглядывавшую из-за её спины. – Ты не против? Адвокат рекомендовал мне не оставаться одной. Сам понимаешь. – Виновато пробормотала она, следя за реакцией Рочдельского. Может он хотел поговорить с ней наедине, без свидетелей?

Но Самсон лишь учтиво улыбнулся женщинам и приглашающим жестом призвал садиться.

– Как ты? Как Эстер? – спросила Кира, устраиваясь в мягком кресле с подлокотниками из морёного дуба.

– Эстер держится. Она молодец. Холодная голова. Ты же знаешь, выдержки ей не занимать. – Голос его был низким, гортанным, с длинным вибрирующим «р», напоминающим рычание.

– А я? Разбит! Раздавлен! Такая трагедия! Такая ужасная смерть! – Рочдельский протяжно вздохнул и театрально взмахнул руками. Таким большим, сильным, прекрасным, но и таким по-детски несчастным Кира видела его впервые. В его глазах цвета горького шоколада, обычно светившихся мягким лукавством и обволакивающих своим маслянистым блеском, сейчас сквозила неприкрытая грусть.

– Эстер в издательстве. Я не могу работать. Просто не могу! Положился на неё, впрочем, как и всегда. Без Эстер – как без рук. – Самсон пожал плечами.

Они расположились в светлом зале ресторана Messis. Цветовой гаммой и обилием открытого воздушного пространства, с минимумом мебели и далеко стоящими друг от друга столиками, он напоминал саванну. Марципановые стены, чередуясь с миндальными, служили рамой внутреннего пейзажа. Высокий потолок, окрашенный в тон сияющей лазури, вызывал ассоциации с субэкваториальным небом. Стулья же, обитые тканью цвета арахиса с вкраплениями нитей оттенка кунжутных зёрен с дубовыми, в тон буйволовой кожи, подлокотниками высились подобно стволам кустарников, проглядывающих из плотно застеленной дерновиной равнины, испепелённой дожелта солнцем. Выцветшего зелёные портьеры из мешковатой тяжелой ткани, окаймляющие высокие окна являли собой фауну этого засушливого региона. Расставленные вдоль стен глиняные вазы разной высоты, цвета домашнего сливочного масла сочились композициями из сухоцветов. Кортадерия, мискантус, пшеница, лагурус, лимониум и вейник, увенчанные шапками из пушистых метельчатых соцветий, колосились палитрой золотого: топлёного молока и шампанского. Шалфейные стебли эвкалипта придавали интерьеру мягкость, расслабленную оторванность от городских спешных ритмов, камерную уютность, наполняли помещение терпким, бодрящим благоуханием с мятным послевкусием.

И в центре этой полупустынной диорамы царствовал Самсон. Благородный лев, потерявший самку из охраняемого им прайда. Застывшая в печали статуя из пудостского камня, величаво взирающая на мир. Трагично, но горделиво. Кире стало жаль его. Он всегда относился к ней дружелюбно и по-отечески покровительственно.

– Ну, ну. – Кира погладила его по большой загорелой кисти, задев платиновую печатку с чёрным ониксом, красующуюся на мизинце. – Мы справимся. Ты справишься!

Он охотно кивнул.

– Да, да, конечно. Ты хотела узнать, как мы дальше будем сотрудничать?

Кира замялась.

– Не совсем. Я думаю об этом ещё рано говорить. Как только полиция найдёт того, кто … это сделал, мы обсудим дальнейшее партнёрство. Уверена, Эстер что-нибудь придумает. Я хотела спросить, может тебе известно что-то о том, как Ида провела последние дни, о том, кто желал ей зла?

Самсон свёл вместе чётко очерченные, ещё сохранившие угольный пигмент широкие брови.

– Я только вчера вернулся из Столицы. Провёл там несколько дней. Эстер мне звонила туда, сообщила о случившемся. Так что, дорогая, я не знаю, чем была занята Ида прошлую неделю. Но, когда мы виделись последний раз, всё у неё было хорошо, она радовалась, что скоро выйдёт новая книга, опять будут презентации и интервью, ты же знаешь, как она любила внимание публики.

Кира кивнула и отметила про себя: «Прекрасное алиби».

– А может она рассказывала о ссорах, конфликтах с кем-нибудь? Вы с ней общались чаще, чем я, возможно, Ида делилась своими проблемами? – С надеждой в голосе спросила она.

Горизонтальные морщины на лбу Рочдельского проступили глубже, когда он задумался над этим вопросом.

– Нет, Кира, – медленно возразил он. – Не могу сказать. По крайней мере, мне ничего о таковых неизвестно. Да и вряд ли она стала бы делится со мной. – Он виновато улыбнулся.

– Отчего так? Мне казалось, вы прекрасно ладите, даже сдружились?

Самсон поморщился и неохотно объяснил, сделав неопределённый жест рукой:

– Видишь ли, некоторое время назад мы разошлись во мнениях по одному вопросу, и, как бы тебе это сказать, отдалились что ли. Вернулись к деловому сотрудничеству, без примесей личного.

Кира внимательно всмотрелась в его лицо. Рочдельский был очень привлекательным мужчиной, от него веяло аттитьюдом маскулинности – превосходством, уверенностью, свободой, стремлением к доминированию. Вот почему его застенчивый взгляд, мельком задевший её, при объяснении их с Идой особенностей коммуникации, показался ей фальшивым.

Всё это время молчавшая Майя внезапно заговорила, слегка запинаясь:

– Самсон Яковлевич, прошу прощения, у Вас был роман с Ланг? Любовная связь?

Рочдельский хмыкнул. Изящным сексуальным жестом он поправил причёску, проведя ладонью по волосам, зачесывая их назад, к затылку.

– А Вы быстро раскусили меня, милая. – Прищурившись, укорил он.

– Было дело. Но недолго! – Самсон поднял вверх указательный палец, обращаясь к удивлённой Кире:

– Несколько месяцев встреч, нечастых встреч. Каюсь, я неравнодушен к светловолосым нимфам.

– Но… Я не знала. Даже и не представляла… Что ты и она… – растерянно пробормотала Кира.

Самсон поджал губы.

Кира вспыхнула, поняв, что обидела его.

– Не хотела тебя уязвить, не подумай! Просто это неожиданно. Никогда не замечала между вами ничего… такого.

– Прошу прощения, но что послужило причиной вашего расставания? – Робко поинтересовалась Майя.

Самсон насмешливо поднял брови.

– Причина простая. Ида хотела семью, детей. А я нет. – Рочдельский развёл руками. – Пробовал однажды, был женат, но ничего путного из этого не вышло. Эстер может подтвердить.

– Эстер? – удивилась Кира.

– Она не рассказывала? – Самсон ухмыльнулся. – Мы были женаты. Лет пятнадцать назад. Я выдержал всего три года.

– Нет, я и об этом не знала, – растерянно протянула Кира.

Рочдельский тихо рассмеялся.

– День откровений для тебя, дорогая?

Кира кивнула, улыбнувшись ему.

– Для меня существует только одна жена – моя работа, издательство. А вы, авторы – мои дети, – с пафосом сообщил Рочдельский.

«Лукавишь, Самсон, – подумала Кира. – С Ланг твоя связь вышла за рамки отношения отца и дочери».

– А в «Парафразъ» у Иды не было ни с кем споров, неприязни? Не знаешь? – продолжила спрашивать она.

– Думаю, нет. Ни разу не слышал, ни от неё, ни от сотрудников издательства, ни о чём подобном. – Самсон с недоверием посмотрел на собеседницу. – Что это за любопытство Кира? Твой внутренний детектив жаждет справедливости?

Кира замолчала, взвешивая ответ.

– Видимо. Хочу знать, зачем её тело принесли в мою квартиру? Кто-то знает, что она – это я? Что я настоящий автор? Не может это быть простым совпадением. Если так, то мне, да и всем нам нужно понять, что этот кто-то сделает с этими сведениями, ты так не считаешь?

Самсон хотел что-то возразить, но, заколебавшись, не издал ни звука, хмуря брови.

– Ты права. – После некоторого раздумья согласился он. – Но я не знаю, как тебе помочь в твоих поисках этого «кого-то». О себе и своей семье Ида говорила не много. Я знаю только, что у неё есть брат, но они совсем не близки. Да и виделись мы с ней два-три раза в неделю, не чаще, в основном, по вечерам. Месяцев пять или около того. Потом она начала на меня давить. Выводить на разговоры «о нас». Я это не люблю. Лёгкость пропала, понимаешь? Пару недель назад мне пришлось завершить наш роман, о чём я сказал Иде в нашу последнюю встречу.

– Она рассердилась? – подала голос Майя.

Рочдельский перевёл на неё взгляд.

– Если и рассердилась, то виду не подала. Попрощались мы на позитивной ноте, пожелав друг другу удачи. – Он осекся в замешательстве. – Я и сам удивился, как просто всё вышло.

– Интересно, – сказала Майя. – То есть характер у неё спокойный был? Не взрывной?

– Так в том то и дело. – Рочдельский подался вперёд. – Я думал, что задел её самолюбие, решил, что она вспылит, разгневается, ведь женщина она была страстная, энергичная, и умела постоять за себя. А тут ничего, полный штиль. Только произнесла в конце: «Да, так будет лучше для нас обоих. Удачи». И всё.

Самсон выглядел таким обескураженным, что Кире захотелось расхохотаться. Скорее всего, ни одна из его партнёрш не принимала так философски озвученное им «тяжёлое» решение о необходимости расстаться. Кира даже представила, что Рочдельский продекламировал в тот момент трогательную продуманную речь, надеясь на соответствующий эффект, но не был оценён по достоинству, что его озадачило, укололо, а может быть, и возмутило: ведь он готовился! Ида Ланг, безусловно, удивила Самсона своим уравновешенным и непреклонным «так будет лучше». Кира прониклась некоторым уважением к своему альтер эго.

– Может так проявилась её обида? В… преувеличенном равнодушии? – стараясь подбодрить Самсона, спросила Кира.

Лицо его немного просветлело и разгладилось, когда он услышал эти слова.

– Да? Я как-то не подумал об этом варианте. Но, вероятно так и было! – С облегчением закончил Рочдельский.

Кире показалось, что она отчётливо видит, как планка его мужской самоценности поднимается обратно на привычную поднебесную высоту.

«Иллюзии, они такие иллюзии» – усмехнулась она про себя.

– Многие знали о Вас? – Продолжила расспросы Майя, пытаясь сохранить серьёзность на лице.

– Я просил Иду не распространяться об этом в издательстве и в прессе. Но поручиться за то, что она никому не рассказала, не могу. Хотя, думаю, Эстер догадывалась. Её не проведёшь, она всегда точно знает, что у меня новый роман.

– С Эстер вы не обсуждали эту тему? Я правильно поняла? – допытывалась Кира.

– Нет, что ты! Она сама деликатность, да и судачить о бывшей с бывшей не в моём характере. Кстати, о сплетнях: сегодня в «Парафразъ» приезжал твой адвокат, беседовал с Эстер и остальными. И следователь тоже был, я приглашён к нему завтра на допрос. – Важно закончил Рочдельский и шумно выдохнул.

– Тяжело всё это.

– Согласна. – Кира тоскливо улыбнулась ему и взглянула на Майю, набиравшую текст на клавиатуре смартфона. – Нам пора, Самсон. Спасибо за встречу. Если нужна помощь, я…

– Знаю, знаю. – Самсон похлопал её по руке. – Увидимся ещё до твоего отъезда? Вместе с Эстер?

– Обязательно, – пообещала Кира, вставая.

Санкт-Петербург. Невский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 15:14

Такси везло Киру с Майей в офис Германа, мягко пружиня по асфальту рессорами, нивелируя влияние неровностей дороги на комфорт поездки. Макар попросил приехать, они с Бенефициаром ожидали также появления Ларса с новостями. В салоне тихо звучала знакомая печальная песня, напомнившая Кире, как она уже ехала однажды в похожем автомобиле пять лет назад под аккомпанемент такой же грустной мелодии. Правда, в Москве.

С гулким грохотом хлопнула дверца такси, Савин вышел, пожелав Кире удачи, оставив её наедине с водителем. Всё то время, когда она сидела с ним рядом на заднем ряду салона авто бизнес-класса, после того как они отъехали от ресторана, где её муж праздновал своё новое назначение, Кира старалась держать себя в руках. Застыла. Отстранилась. Отгородилась. На вопросы Стаса отвечала односложно и деловито, предотвращая тем самым его попытки разговорить её, установить доверительность и панибратство, обсуждая Ларса. Вскоре Савин понял, что у неё нет желания откровенничать и перестал обращаться к ней. Высадив мужчину, таксист, обернувшись вполоборота, уточнил:

– Новый Арбат, двадцать один?

Кира откашлялась и подтвердила:

– Да. Да.

Она закрыла глаза, признаваясь в неспособности больше противостоять наступившей благодаря самой себе страшной действительности. Своим исчезновением Савин смёл последнюю преграду, сдерживающую критический объем её боли. Он вышел в жаркий сумеречный июль, а она осталась здесь, в охлаждённой металлической самоходной коробке, остывшая и неживая, прокручивая в мясорубке рефлексии события этого вечера снова и снова.

Как описать боль? Физическая локализуется обычно в определённой части тела, её можно отследить, измерить интенсивность и устранить, выяснив причину и пройдя лечение. Боль – она же зло, легко претерпеваема, говорил Эпикур, заявляя о существовании всего двух видов страдания. Слабо выраженное, но постоянное, к которому привыкаешь. И сильное, то, что убивает, но и длится недолго. А что с душевной болью? Где она обитает? В каком месте воет и мычит? Кире казалось, что вся она охвачена жгучей непрекращающейся резью, разливающейся по системам организма нестерпимыми конвульсиями. Она почувствовала, что дрожит. Крупные судороги волнами сотрясали тело. Её накрыло приливом жара, который тут же сменился холодным окатом. Голова закружилась, мышцы шеи отвердели, диафрагма, перестав быть пластичной, окаменела, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть, пресс скрючил спазм. Жуткая по своей мощи боль обрушилась на неё.

По щекам покатились слёзы. А может, они уже давно текут? Какая разница? О чём этот плач?

«Что я наделала!?» Кира наклонилась вперёд, упёрлась головой в спинку переднего сиденья, скруглив спину, прижала руки к животу. Сейчас она ощущала себя так, словно у неё вырвали хребет, основу, опору собственного организма, своего «Я». Мышцы превратились в желе, отделяясь от костей с невыносимым жжением, выворачиваясь изнутри, они отказывались повиноваться импульсам, рефлекторные дуги которых теперь были перерублены и расцеплены. Область средостения будто набухла и вспучилась, казалось, что миокард, раздутый от раскалённых эмоций, сейчас лопнет, треснет по своим кровеносным швам от катастрофического душевного давления. И даже пресловутый водяной пар, сгенерированный сердцем для охлаждения, поднявшись к голове и сконденсировавшись вокруг глаз, изливаясь из них солёными реками, не помогал остыть. Поток прозрачных капель, сочившихся из прикрытых век, уже намочил колени, но не собирался останавливаться на достигнутом. Скорость течения увеличилась, Кира заревела в голос, безутешно и безудержно, бесполезно и безнадёжно, несмотря на горькость и громкость рыданий. Это были слёзы раскаяния, уязвления от сознания собственной вины, принятия душевной ущербности и однобокой тесноты своей правды.

Цветными поплавками в озере воспоминаний оживали моменты их совместной жизни с Ларсом: первая встреча, робкие пробные поцелуи, страстные ночи, его радость, когда она сообщила ему о беременности, горделивое выражение на лице, когда он взял на руки только рождённого сына, шумная свадьба, торжественная благоговейная мордашка Ромэо, держащего в раскрытых ладошках обручальные кольца в дворце бракосочетаний, новая дорогая машина, просторная квартира, долгожданные ленивые каникулы на море, дни рождения и новогодние праздники. Эти буйки были красочными, блестящими, радужными. Именно они изъявляли больше всего. С годами цветовой спектр этих якорей, цепляющих память, изменился, превратившись в оттенки серого, отяжелившего тенями привычности их лёгкое бытие, проявив негативом равнодушие, холодность, отстранённость в отношениях. Их брак начал умирать. Кира начала умирать в нём.

Можно ли оплакивать свою смерть при жизни? Сегодня Кира скончалась для своего мужа. Сегодня она перестала для него существовать. Быть. Сегодня состоялись её одинокие похороны. И сейчас Кира присутствовала на собственных поминках, совершая обряд омовения в свою же честь, играя роль главной вопленицы. Слёзы лились и лились, оплетая, словно лианами щёки, шею и грудь Киры. Стенки её отсыревшей души, намокшие от пропитавшей их безысходности, сморщившись, начали отслаиваться. Мягкими комками, слой за слоем, сходили спокойствие, уверенность, стабильность, открытость. Оголялся её стальной скелет: разочарование, уныние, неизвестность, одиночество. Кира откинулась назад, запрокинула голову, закрыв лицо ладонями, не в силах остановить скулящие грудные стоны.

Водитель такси, силясь перекричать её всхлипы, испуганно окликнул:

– Эй! Что с Вами? Может позвонить кому, чтобы встретили? Мы приедем через минуту.

Так и не получив ответа, он продолжил движение, постепенно снижая скорость. Автомобиль остановился. Скоро Кира ощутила, как тёплый летний воздух обдал её ноги своим порывом. И в ту же минуту ласковые, но твёрдые руки сжали её плечи.

– Я здесь. Слышишь? Ты не одна. Я с тобой. Выходи, тебе нужно согреться.

Майя, это была Майя. Всегда Майя.

Громкий звук клаксона вернул Киру в настоящее. Такси притормозило перед неожиданно вынырнувшим перед ним препятствием, качнув пассажирок на сиденьях. Кира повернулась к Майе, и та мягко улыбнулась ей.

– Почти приехали, – проговорила она.

– Да, – ответила Кира и, поддавшись внезапно охватившей её нежности к подруге, потянулась к ней и крепко обняла.

– Спасибо, – прошептала Кира. – Спасибо, что ты есть у меня.

Санкт-Петербург. Ленинский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 15:44

– Что значит, убита двумя способами?!

Трое мужчин, как по команде, повернулись на этот возмущённый окрик Киры, державшей в руках несколько страниц документа, озаглавленного: «Выписка из заключения комплексной судебно-медицинской экспертизы по материалам дела №….». Чтобы понять, чем вызвано негодование подруги, стоявшая рядом с ней Майя, с силой вырвав документ у Киры, принялась внимательно перечитывать текст, состоящий из хитросплетений узкоспециализированных терминов.

Громкий возглас Киры разнёсся подобно сирене в просторе огромного кабинета Германа в его Петербургском представительстве. Мужчины стояли у массивного письменного стола Бенефициара. Герман и Ларс были в тёмных костюмах и белоснежных сорочках, Юст же сегодня выглядел расслабленно и неофициально, он был в штатском: в джинсах и светлом джемпере. Ему очень шёл этот наряд, однако, в этой бизнес экспозиции, деловой и строгой, полковник казался субъектом не уместным, впрочем, как и Майя с Кирой. Офис Бенефициара занимал меньшую площадь, чем в столице, но всё равно удивлял своими размерами и воздушностью. Высокие потолки, молочного цвета стены, великолепные панорамные окна, дорогая мебель из дерева и кожи. В глубине комнаты располагалось рабочее место Германа: пухлый реклайнер, обтянутый кремовым шевро и разлапистый чёрный стол, перпендикулярно к которому был приставлен ещё один, длинный и узкий, с рядом кресел для размещения коллег, подчинённых и гостей хозяина кабинета. Сейчас этот последний предмет интерьера пустовал, мужчины предпочли стоя обсуждать вопросы оказания помощи Кире.

– Ты неверно сформулировала вопрос, – раздался бесстрастный голос Бегичева. – В этом отчёте эксперты лишь указывают на то, что не могут указать определённо, какая причина стала основной в смерти Ланг. Отравление или резаные раны. Они предполагают, что сочетание этих двух факторов привело к её кончине. Яд лишил её возможности адекватно отреагировать, вызвав реактивное поражение нервной системы и потерю сознания, а ранения, нанесённые острым предметом или предметами, привели к сильной потере крови. Однако, как самостоятельные факторы, эти два вида повреждений, не могли бы убить её.

– Ты хочешь сказать, что, если бы её только отравили, она бы выжила? – в сомнении спросила Кира, обращаясь к полковнику.

– Да, через какое-то время пришла бы в себя. Ощущала бы слабость и тошноту, но поправилась бы, если бы вовремя обратилась за медицинской помощью. – Ответил вместо него Ларс, словно не замечая её намеренного игнорирования.

– А те пять кровавых ран, хоть и выглядели устрашающе, на самом деле были довольно поверхностными, и практически не повредили внутренних органов, но задели несколько больших сосудов. Позвони она в скорую, или попытайся остановить кровь самостоятельно, с большой долей вероятности осталась бы жива, – дополнил Макар. – Честно говоря, первый раз вижу такое неуклюжее убийство.

В тишине роскошного кабинета наступила гнетущая тишина. Слышно было только шуршание перелистываемых Майей страниц экспертного заключения. Оторвав взгляд от мёртвых листов, описывающих обстоятельства кончины Ланг, Зам повернулась к Юсту.

– Что это такое глифосат ФОС?

– Это один из видов гербицидов, фосфонометил. Он используется и в аграрной промышленности, и в частных домохозяйствах, как средство для уничтожения сорных трав и разного рода вредителей, считается безвредным для человека, если, конечно не забывать о рекомендованных мерах безопасности при работе с ним: не пить, не вдыхать, защитить кожу и слизистые во время обработки.

– Его легко можно купить? – поинтересовалась Майя.

Полковник одобрительно сощурился в ответ.

– Вполне. Кто угодно на сайте любого маркетплейса или в специализированном магазине может приобрести его.

Зам нахмурилась и принялась копаться в листах отчёта, что-то выискивая.

– Не трать время, – остановил её Юст. – Я и так тебе скажу, как он попал в тело Иды. Она не пила его, в желудке следов гербицида не обнаружено, на кожных покровах тоже.

– Инъекция? – Попыталась угадать Кира, задав вопрос почти шёпотом.

– Нет. Герман?

Бенефициар приподнял бровь.

– Не томи. Не тот случай, чтобы делать ставки.

– Это-то понятно, – вздохнул полковник и, почесав порядком отросшую за эти несколько дней бороду, продолжил:

– Она надышалась им. Концентрированным, не разбавленным раствором.

Женщины в недоумении посмотрели на Юста.

– Надышалась? Как и где она могла это сделать? Осень на дворе, и, насколько я понимаю, в это время года обработкой парков и садов уже не занимаются. Я даже не уверена, что местные власти вообще практикуют такой способ избавления от сорняков в общественных местах. Ведь дети играют, гуляют собаки… – Недоверчиво пробормотала Кира.

– Ты права, – подтвердил Герман. – В чистом, не разведённом виде случайно надышаться глифосатом в городе невозможно.

– Она курила? – вдруг вклинился в разговор Бегичев, заставив присутствующих устремить в его сторону заинтересованные взгляды.

– Ты думаешь… Что она… В принципе, конечно, это возможно, – обеспокоенно протянул полковник, что-то подсчитывая в уме. – Да, это вполне вероятно. Гербицид без запаха, без вкуса, если им…

– Подождите! – Перебила размышления Юста Кира. – Ланг не курила. – Она запнулась, а потом, вспомнив что-то, опустила плечи и тихо добавила:

– Не курила обычные сигареты. Теперь я вспоминаю, что иногда видела её с электронными испарителями, знаете, такие одноразовые, паровые, с разными фруктовыми вкусами.

Герман посмотрел на Юста, затем на Ларса и резюмировал:

– Потрясающе. Кто-то, кто желал смерти Иде, либо подменил жидкость в её испарителе, либо дал ей новый, начинённый гербицидом. Она, ничего не подозревая, делает один вдох, второй, может третий. Ароматизаторы и вкусовые добавки скрывают яд, она продолжает вдыхать, до тех пор, пока ей не становится плохо, и она не теряет сознание. Так?

Бегичев кивнул, соглашаясь, и подхватил мысль Бенефициара:

– А потом тот, кто заполнил электронную сигарету глифосатом, наносит Ланг несколько ударов ножом с небольшим лезвием, так написано в отчёте, Майя? – Ларс указал головой на пачку бумаг в её руке, передавая тем самым эстафету в их беседе.

Зам растерянно опустила глаза на бумаги, ища в тексте нужные абзацы, и, смущаясь, продекламировала:

– Да. «Режущий предмет с острым краем, предположительно нож с гладким заточенным лезвием, длиной не более двенадцати сантиметров», – закончив цитировать, Зам уточнила у полковника:

– Разве конструкция испарителя предполагает сборку и разборку? Я имею ввиду, сложно ли было бы добавить в это устройство гербицид? Или для этого нужны какие-то специальные знания и умения?

Он пожал плечами.

– Я не думаю, что это сложно. Насколько я понимаю, внутри этой пластиковой коробки находится аккумулятор, чип, датчик и нагреватель, а вокруг него что-то похожее на поролон или вату, пропитанную ароматизированной жидкостью с глицерином и никотином. Убийце нужно было заменить только эту последнюю деталь, смочить в глифосате, капнуть вкусовых добавок и собрать заново. Уверен, это не составило большего труда, особенно, если, преступник предварительно потренировался. И, кстати, это объясняет, почему в альвеолах её лёгких были обнаружены именно аэрозольные соединения с этим веществом. Ведь испаритель продуцирует пар, оседающий в бронхах. А частицы этой субстанции удалось идентифицировать только на губах, да и то, в микро количестве.

– Самый главный вопрос, волнующий, как я думаю, всех нас: кто мог подсунуть эту отравленную штуку Иде? Ясно, что это человек, который, может и не близко, но был знаком с ней, вхож в её доверенный круг общения. На публике она курила, ты не знаешь? – Спросил Ларс затихшую Киру.

Она вздрогнула, как всегда, когда он обращался к ней напрямую.

– Я… не знаю… – Она не смотрела на Адвоката, адресуя свой ответ Герману.

– Вчера я изучала данные из открытых источников, по поводу светской жизни Иды. Социальные сети, комментарии её поклонников, обзоры критиков, статьи в прессе и глянцевых изданиях, хроники с её участием. Ни на одной из фотографий, ни в одном видео и в тексте не упоминалось об этой её вредной привычке, – спешно добавила Кира.

– Значит, скрывала, – подытожил Бегичев.

– Всё равно, слишком многие могли знать об этом факте: сотрудники издательства, родственники, друзья, приятели, соседи, любовники, да мало ли кто ещё. Этот факт не сильно сужает круг подозреваемых, но несколько очерчивает его границы теми, кто знал о её «парении», – вставил Бенефициар.

– Это трудно будет доказать, – сказал Ларс. – Но как версия – вполне рабочий вариант. При Ланг на месте преступления такого устройства найдено не было, и сумку так и не нашли, а ведь она была в тот день с ней. Возможно, таким образом, убийца пытался скрыть улики.

Кира слушала, замерев с поднесённой к губам рукой, озарённая собственной догадкой:

– Получается, следствие будет искать того, кому выгодна её смерть. А я – идеальный кандидат на роль преступника, так ведь? Мы были партнёрами, я занималась её финансами, знала о её привычке, Ланг завещала всё мне. Зачем? Зачем она это сделала? Неужели ей некому было больше оставить свои деньги? – Устало опустив плечи и сняв очки, Кира принялась массировать переносицу.

Герман сел в кресло во главе стола и подвинул к себе лежащую на краю небольшую кожаную папку.

– Раз уж мы заговорили об этом. – Бенефициар постучал указательным пальцем по обложке, открыл её, достал какой-то документ, пробежался по нему глазами и отчитался:

– Имущество у Ланг-Софроновой было не много: две квартиры в Петербурге, небольшой участок земли под Сестрорецком и средства на счетах в банках, в основном, в виде срочных депозитов с разными сроками возврата. Умно.

– Много? – спросила Майя Германа и пояснила, в ответ на его недоумённый взгляд. – Денег. Много у неё осталось денег?

– Как сказать. Смотря для чего. – Сардонически улыбнувшись, откликнулся Герман.

– Много, – перебила его Кира. – Я занималась её инвестициями, во вкладах размещено около пятидесяти миллионов, плюс проценты, и остатки. Всего миллионов семьдесят.

– Прилично, – отреагировала Зам.

– Занимательно не это, – напомнил Герману Юст. – Расскажи им.

Кира со свистом выдохнула и со стоном протянула:

– Ещё какой-то сюрприз?

Бегичев подался корпусом вперёд, Майя впилась глазами в Бенефициара, полковник застыл в ожидании.

– Апартаменты, расположенные на Большом проспекте рядом с твоими Кира, согласно данным Росреестра, – Герман потряс листом бумаги, взятым из папки перед своими слушателями, – принадлежат, вернее, принадлежали Иде Ланг. Она была твоей соседкой. Приобрела это имущество полгода назад.

Кира, издав какой-то жалобный, высокий звук, замотала головой из стороны в сторону.

– Нет, нет! Ты ошибаешься, Герман! Все её крупные покупки проходили через меня, я вычитывала договоры, обговаривала условия с агентами, вносила предоплату, потом подавала налоговые декларации за неё. В этом году у неё не было сделок купли-продажи недвижимости. Я бы знала.

– И, тем не менее, – мягко продолжал настаивать Бенефициар. – Посмотри, вот документы о собственности. – Он протянул Кире скреплённые листы.

Она подошла, взяла их и, судя по тому, как побледнело её лицо, нашла строчку с нужной информацией. Вскинув глаза на Германа, она обречённо произнесла:

– Но как? Я же управляла её активами, счетами. Оплата стоимости этих апартаментов была произведена наличными? Это невозможно. Я знаю, сколько стоят эти квадратные метры, это огромная сумма. Такие сделки проходят только с использованием расчётных счетов. Или, что, у неё был какой-то счёт, о котором я не знала? – Кира опустошённо воззрилась на Майю, ища то ли ответов на свои вопросы, то ли поддержки.

Зам поспешила к подруге. Встав рядом, она погладила её по спине и тоже заглянула в документ.

– Чем это для меня обернётся, Макар? Как повлияет?

Полковник задумался на минуту, Кире показалось, что прошла вечность, перед тем как Юст начал обличать свои мысли в слова:

– Пока и сам не пойму. Не знаю, к каким выводам придёт следователь. Скорее всего, для тебя ничего не изменится. У тебя отличное, многократно подтверждённое алиби. Единственное, что он может предположить, что это было заказное убийство с целью завладения материальными благами Ланг. Но для этого у следователя должна быть или очень хорошая фантазия или очень маленький опыт работы, или и то, и другое вместе. Потому что очевидно, что способ убийства Иды противоречит методам работы наёмников. Всё вкривь и вкось.

– Спокойно, Кира! Полковник знает, что говорит. – Ободряюще добавила Майя. – Герман, сможешь добыть копию договора купли-продажи? Мы сможем узнать из него и про форму оплаты и про бывшего владельца, вдруг он прояснит что-то?

Бенефициар дёрнул уголком губ.

– Попробую. Но не обещаю. Связи мои велики, но могущество не безгранично. – С иронией в голосе ответил он, и медленно пробежался глазами по мускулистой фигуре полковника. – Может нам поможет представитель исполнительной власти?

Юст ответил Герману тяжелым взглядом исподлобья и с ехидством парировал:

– Он постарается.

– А что насчёт обследования соседней квартиры? Помнится, когда мы были там с Кирой и Майей в последний раз, досточтимый уполномоченный Суворов собирался доложить руководству о найденном нами в двери отверстии. Имеет ли это какое-то отношение к делу? Живёт там кто-то за этой стеной? – Невозмутимо продолжил Герман, на этот раз, адресуя вопросы Бегичеву, успевшему сесть за стол и записывающему что-то в чёрный ежедневник.

Ларс оторвался от своего занятия и нарушил молчание:

– Пока у меня нет данных. На завтра назначена встреча с майором, ведущим это дело. Возможно, тогда я получу новые сведения. Кира, ты замечала когда-нибудь входящих в соседние апартаменты? Может Ланг сдавала их внаём?

Кира повела плечом, задумалась на мгновенье и отозвалась, не отводя взгляда от Майи.

– Нет. Я никого не видела. Там всегда было тихо. Только в предыдущий мой визит я слышала звуки ремонта: дрель, молоток, что-то скребли, царапали, двигали. В основном днём, вечером всегда было спокойно.

– В этой квартире должен быть чёрный ход, – предположил Герман. – В доходных домах всегда была отдельная дверь, выходящая во внутренний двор, для лавочников, почтальонов, посыльных и слуг. Я запрошу поэтажный план в архивах, и текущий тоже. Кто знает, может в этих чертежах и найдётся ответ на вопрос, каким образом Ланг и её убийца попали в квартиру Киры незамеченными ни камерами, ни проживающими в доме.

– А что с родственниками, Ларс? Ты говорил с ними? – спросила Зам.

Бегичев пожал плечами.

– Из живых известен только один. Её брат.

– Да, мы тоже его нашли. Завтра с Кирой собирались с ним встретиться.

– Нет! – Командным тоном одновременно прокричали Адвокат и полковник.

Женщины, поразившись такой несдержанной свирепой реакции на, казалось бы, невинное заявление Майи, замерли, в растерянности поглядывая на мужчин.

– Не нужно вам к нему приближаться, – уже мягче попросил Юст. – Этим займётся или Ларс или я.

Макар посмотрел на Бегичева, наклонившего голову в знак согласия с полковником.

– Её брат, Майя, как бы тебе сказать, асоциальный тип. Две красивые девушки, решившие его расспросить об умершей сестре, могут лишить его последних капель общественной сознательности. Это небезопасно. – Мрачно закончил полковник.

– Хорошо… – смутилась Майя. – Я поняла.

– Несколько расплывчатое описание его личности ты дал, Макар, – заметила Кира.

– Он пьёт, – вставил Герман. – Завзятый алкоголик, причём агрессивный. Я правильно понял?

– Как всегда, – полковник скривился от прямолинейности друга.

Майя похолодела. Она боялась таких людей. С детства. Цепенела и обезволивалась.

– Да… Тогда лучше вы с ним… поговорите. Конечно. – Сипло выдавила она.

Заметив смущение Зама, Кира, решив сменить неприятную тему, поделилась:

– Сегодня мы пообщались с моим издателем. С Самсоном Рочдельским. Оказалось, что у него был роман с Идой. По его словам, он с ней расстался около двух недель назад.

– Ты знала? – Внимательный взгляд Ларса задержался на жене.

Она, чуть покачав шеей, глядя в сторону, призналась:

– Нет. Они не афишировали свои отношения. Но Самсон утверждает, что Эстер могла знать. И, возможно, кто-то из друзей и знакомых Ланг.

Кира пересказала Ларсу, Юсту и Герману суть их беседы с Рочдельским.

– Интересно, – оценил полученную информацию Бегичев, когда она закончила свой рассказ. – Теперь мне будет, что предъявить следователю, если он вдруг решит переквалифицировать тебя в главного подозреваемого.

– Не думаю, что он мог убить Иду. Да ещё таким образом, – возразила Кира.

– Дело не в том, мог он или не мог. Дело в том, что сможет и не сможет доказать суд. Моя задача – убрать внимание с твоей персоны, найти альтернативного обвиняемого и обнажить его мотивы, возможности и средства.

Кира не нашлась с ответом и отвернулась к окну. Она устала от этой ситуации. От этих разговоров, от неизвестности, от неясности. Всплывающие факты, доселе ей неведомые, тянулись длинными нитями от одного человека ко второму, от второго к третьему и так, казалось, будет продолжаться бесконечно. Слухи, слова, домыслы, прогнозы, подтверждения, выводы хаотично связывались в один большой запутанный моток, вместо того чтобы предстать перед разумом ровным логически вытканным вязаным полотном, в которой каждой петле было присуще своё законное место.

Кира слышала, как будто издали, на заднем плане своего сознания, голоса друзей и Адвоката, продолжавших обсуждать дело об убийстве Иды Ланг и строить планы по поиску новых данных, а сама смотрела в окно, на расстилающуюся перед ней площадь, медленно, но неотступно погружающуюся в сумерки. Она подумала, что и сама начинает тонуть в этом тёмном тумане, опускаться на дно под тяжестью повисшего на шее клубка, состоящего из человеческих действий и причин их породивших, насильно навешенного на неё каким-то неизвестным злым умыслом, сдавливающего и мешающего дышать. Эти хитрые переплетения ей, во что бы то ни стало, необходимо было распутать, чтобы снова ощутить свободу и лёгкость, избавившись от тяжкого груза.

Из топи мыслей, засосавших Киру, её вырвал звонкий девичий голос и звук открываемой двери. Кира обернулась как раз в тот момент, когда в кабинет, пружиня и размахивая руками, влетела Ева, в облаке молодости и свежести.

– Папа! – Она произнесла это слова на французский манер, делая ударение на втором слоге, задорно улыбаясь.

Герман встал и пошёл навстречу дочери.

– Добрый вечер всем! – Весело поздоровалась Ева с гостями отца, получив в ответ возгласы приветствия. Она обняла Германа и подошла к полковнику, оттесняя Майю. Зам укоризненно взглянула на Бенефициара, подняв бровь, на что он ответил ей своей самой ангельской улыбкой и развёл руками. Майя отошла к Кире и всмотрелась в теряющий свой последний свет день за окном.

– Я готова! – Радостно сообщила Ева Юсту, опуская руку ему на предплечье.

Полковник оглянулся на Зама, осторожно убрал тонкое запястье Евы и вопросительно обратился к Бенефициару:

– Не понял?

– Поужинать, мы договорились поужинать вместе. Забыл предупредить, – поспешил ответить Герман. – Ларс, Вы с нами?

Ева с интересом окинула взглядом высокую фигуру Бегичева.

– Благодарю, в другой раз. Много дел. – Он положил ежедневник в дипломат, пожал руки мужчинам, попрощался с Майей и Евой, вздохнул в сторону Киры, стоявшей к нему спиной, и направился к двери, бросая на ходу:

– Кира, я завтра позвоню. – И вышел.

Кира заметила, что, как только он исчез из их общего пространства, мышцы её плеч расслабились, ожили, наполнись кровью и кислородом. Давившая на затылок окаменелость исчезла. Она оторвалась от созерцания улицы и обронила:

– Пожалуй, я бы подкрепилась.

– Тогда прошу! – Герман указал на дверь. – Такси я сейчас закажу. Поедем на двух.

В молчании дойдя до лифтового холла, они увидели Бегичева, что-то печатающего в своём смартфоне, и остановились рядом с ним.

– Час пик, – прокомментировал Бенефициар.

В первом прибывшем лифте, в ауре музыкального сопровождения, томились плотно стоящие друг к другу люди, спешащие домой, их было так много, что о том, чтобы втиснуться внутрь ещё одному человеку не могло быть и речи. Вторая кабина пришла уже наполненной лишь на три четверти, что позволило войти в неё Герману, Еве и полковнику. Следовавшая за ним Майя вдруг обнаружила перед собой резко сдвигающиеся металлические створки, словно кто-то специально нажал кнопку быстрого закрытия. Зам спешно отступила назад, досадуя, но догадываясь, кто мог использовать эту функцию. Но тут двери так же молниеносно открылись, и крепкая мускулистая рука потянула её за талию обратно в кабину, прижав к твёрдой груди и обняв за спину. Майя облегчённо вдохнула любимый древесный аромат. Она посмотрела на Еву с исказившимся от недовольства лицом. «Ладно, маленькая бестия! В этой игре могут участвовать двое!» Зам отвернулась от неё, выискивая взглядом Киру, но так и не найдя её среди пассажиров лифта мысленно загадала: «Надеюсь, ты не поедешь с Ларсом наедине, дорогая».

Санкт-Петербург. Ленинский проспект.

Сентябрь 03, вторник, 18:04

Кира прошла в пустую кабину лифта и вжалась спиной в её заднюю стенку, стараясь стать как можно меньше и незаметнее. «Пара минут, и я буду свободна» – успокаивала она себя. Зашедший следом Ларс казалось, заполнил собой всё пустое пространство, хотя внутренняя площадь скоростного подъёмника была достаточно большой для того, чтобы, судя по информационной табличке, размещённой рядом с панелью управления, вместить в себя десяток человек. «Только сто двадцать секунд, и всё» – напомнила себе Кира. Она ещё ни разу за последние пять прошедших лет не оставалась наедине с Бегичевым, да ещё так близко. Кира молчала, зачарованно уставившись на смену цифр на небольшом экране, отсчитывающем пройденные этажи. Герман высоко забрался, на тридцать третий. Он оставался верен своим предпочтениям. Кира была так сосредоточена на сменяющих друг друга числах, что не сразу сообразила, отчего счётчик вдруг застыл на отметке «тринадцать». Она почувствовала, что плавный ход кабины остановился только когда её чуть качнуло, а затем немного подбросило вверх и стальная капсула замерла в полной недвижимости, зажатая в стенках пищевода небоскрёба непереваренной массой. И Кира вместе с ней. И с Бегичевым.

Внизу живота, откуда-то изнутри, медленной ледяной струйкой стала подниматься наверх паника. Она, по мере своего стремительного продвижения, пенясь и ширясь, крохотными пузырьками страха обволакивала густой вязкой плёнкой все попадающиеся на её пути органы, заполняя их собой. Желудок сдавило судорогой оцепенения, лёгкие затопило беспокойством, сердце захлестнул испуг, к горлу подобралась холодная худая кисть ужаса, вдавливая когтистыми пальцами трахею в позвоночник. Сознание законсервировалось, узурпированное старой фобией.

– Кира! – Резкий оклик Адвоката на миг открыл щель к рефлексии.

«Клаустрофобия. Паническая атака. Инструкция» – успела подумать Кира. «Дышать медленно. Сосредоточиться на внешнем. Отвлечь внимание». Она посмотрела на Бегичева. Бегичев. Беги. Бег. Бежать! Вторая волна паники подступила к гортани в попытке добраться до мыслящего аппарата в её голове. Ещё чуть-чуть, несколько сантиметров и начнётся истерика. Голубые глаза Ларса смотрели внимательно, сосредоточенно и как-то ещё, Кира не могла уловить. Что там в них? Озабоченность? Беспокойство? Она усмехнулась про себя: «Это уж вряд ли!» И эта маленькая насмешка над собой помогла усмирить вал тревоги, не дать ему заполонить разум.

– Я в порядке, – тихо прохрипела Кира, стараясь дышать плавно и глубоко.

В этот момент что-то щёлкнуло в безмолвии стальной клети, и свет, струящийся в их временном каземате, погас. Кира перестала бороться, мрак укрыл её с головой, пропитывая отчаянием. Она в волнении потянулась к тому месту, где как она помнила, находилась поблёскивающая светодиодами панель и начала без разбора нажимать на все кнопки подряд, тщетно пытаясь найти ту, что отвечает за вызов помощи заблокированным против воли в этом жестяном коробе. Всхлипывая, она нервно шарила руками по стене и наконец, увидела, что палец её попал в цель: одна из ячеек зажглась красным светом, обозначив контур тревожного колокольчика.

– Кира, успокойся. Я уже написал Герману, что мы застряли. Помощь скоро будет. – Раздался сзади голос Бегичева.

Она застыла и опустила руки, только сейчас осознав, что в кабине стало светлее. Охваченная страхом она не сразу заметила, что Ларс подсвечивает помещение фонарём, зажжённым в его смартфоне. Он держал его экраном вниз, чтобы сияние субпикселей не слепило глаза. Кира почувствовала, что испуг ослабил хватку, и ощутила влагу на своих щеках. Такого рода атаки происходили с ней каждый раз, стоило ей оказаться в маленьком помещении без возможности немедленно выбраться из него. Она испытывала жуткую тревогу в замкнутых пространствах, без окон или других видимых выходов.

– Сядь, – приказал Ларс. – Сядь прямо на пол. Сама знаешь, тебе станет лучше.

Это сухой приказной тон на миг всколыхнул в ней что-то горячее, взрывное, давно дремлющее внутри и рвущееся на поверхность, что-то опасное, то, что сейчас она предпочла не заметить, обойти стороной, чтобы не спровоцировать конфликт. Она не любила подчиняться, и он знал это так же хорошо, как и то, что ей станет легче, если она устроится на полу. Кира прислонилась к дальней стене лифта и обхватила себя руками. «Сколько нужно ждать? Десть минут? Двадцать? Как учила её Майя? Считать. Сосредоточиться на счёте. Один и…» Она не успела досчитать и до десяти, как опять услышала глухой голос Ларса, звучащий на такой низкой частоте, что она едва не выходила за порог слышимости.

– Я знаю, что ты мне не изменяла.

У Киры перехватило дыхание от этого ряда звуковых волн, полоснувших её восприятие своим смыслом, словно бритвой. Она молчала, боясь сделать вдох. Кира давно закрыла дверь в прошлое, в тот вечер, в те часы и минуты. Замуровала и загерметизировала все чувства, доводы и мотивы, предопределившие тот её поступок пять лет назад. Они остались где-то глубоко в памяти, там, куда уже не проникал блик воспоминаний, они были похоронены и, как думала Кира до недавнего времени, истлели и иссохлись. До этой минуты, до этого момента, когда Бегичев вдохнул в них жизнь, оживляя их будто заклинанием своими несколькими неосторожными словами.

– Кира, я знаю, что ты этого не делала, – напомнил о себе Ларс.

Она продолжала молчать, скованная виной и стыдом.

– Я хочу, чтобы ты это знала, – не успокаивался Бегичев.

– Замолчи, – прошептала Кира.

– Я…

– Замолчи. Замолчи! Замолчи!!! – крикнула она так громко, что от металлических стен кабины скорбным набатом ещё долго отлетало эхо окончаний, напоминая тоскливые крики чаек на взморье.

Кира прижала ладони к ушным раковинам и закрыла глаза, спасаясь в искусственно созданном ею вакууме. В тишине. В темноте. Ещё бы заткнуть нос, чтобы этот запах, его запах: древесины, табака и чёрного душистого перца, окутанных дымкой прибрежных волн, не проникал к её рецепторам, не дразнил и не возбуждал. Паническая атака уже была забыта, словно никогда и не грозила ей. Теперь всё существо Киры охватил вызванный памятью гнев на себя и на Бегичева, обида и унижение, переполнявшие её.

– Я. Должен. Сказать. – С нажимом, уже громче продолжил Ларс. – Я понимаю, почему ты это сделала. Почему обманула меня. Заставила поверить в адюльтер. Ты… Если бы не это, я тогда не отпустил бы тебя. Только так ты могла стать свободной.

– Я не хочу об этом говорить, – резко бросила Кира. – Перестань.

– Нам нужно об этом говорить. Закрыть гештальт.

– Тебе нужно, мне нет. – Не сдавалась она.

– Этот человек, якобы твой любовник – Стас Савин, два месяца назад был освобождён условно-досрочно. Сегодня утром я узнал, что две недели назад он прибыл в Петербург. Я должен предупредить тебя, что он может захотеть отомстить. Тебе. Мне. Нам обоим. Тебе нельзя сейчас оставаться одной, нужно, чтобы рядом постоянно кто-то был, пока я не разберусь в его намерениях, пока я не буду точно знать, что он не собирается причинить зло тебе или Ромэо. Я уже нанял людей для ведения наблюдения за ним.

Кира ошеломлённо уставилась на него. Смартфон, освещающий белёсым светом кабину, замигал вспышками сообщений, маленькими молниями озаряя лицо Ларса, награждая его демоническими чертами так, что Кира отшатнулась в испуге. От того, что он сказал, от того, что сделал сказавший.

– Ты же сам способствовал тому, что Стасу предъявили обвинение! Ты же хотел, чтобы его посадили! Ты организовал всё это! А теперь ты боишься, что он будет мстить?! Конечно, будет! Только не мне, тебе, – накинулась на него Кира.

– За себя я не боюсь. А ты ошибаешься, – твёрдо проговорил Бегичев. – Его вина была доказана. И если бы ты не была ослеплена тогда единственным желанием – сбежать от меня, ты и сама увидела в Савине то, что смог разглядеть я, то, что он так тщательно скрывал. Он был мошенником. Обманывал женщин, выманивал у них деньги, под разными предлогами уговаривал их оформить кредиты, продать имущество. Он получал средства и скрывался в неизвестном направлении. Да, одураченные его харизмой, они делали всё это сами, по доброй воле, введённые в заблуждение его словами. Именно так и работают профессиональные аферисты: их жертвам становится стыдно признать собственную недальновидность и они предпочитают молчать об этом. Я просто собрал по кусочкам пазл его жизни. Думал тогда, что он твой настоящий любовник. Мне важно было знать, что за человек будет приближен к моему сыну. А доказательства, обличающие его, собрало следствие, и они были более чем достоверны.

Адвокат вздохнул, переложил телефон в другую руку и продолжил, уже мягче:

– Я знаю, что вы когда-то учились вместе в старших классах и ты, скорее всего, и сама не знала, чем он зарабатывает на жизнь, когда попросила его помочь в твоём спектакле. Не нужно вешать на меня ярлык палача, занёсшего топор над головой невиновного. У меня есть его дело, могу отправить тебе для ознакомления, если, конечно, в тебе достанет взрослости и беспристрастности для объективного суждения, – менторским тоном закончил он.

– И, кстати, он сразу же признался мне, как только понял, кто я, что это ты попросила его сыграть ту сцену в ресторане, а он не знал, что я там буду. Мне даже не пришлось спрашивать о том, что произошло. И я точно не жалею, что он понёс заслуженное наказание. Нарушил закон. Вина была доказана. Он отсидел свой срок. Всё просто.

«Куда уж проще?» – мысленно вспылила Кира.

Если бы всё это сказал ей любой другой человек, даже тот, кого она видела бы в первый раз в жизни, Кира, возможно, отреагировала бы по-другому. Задумалась бы, прочитала документы, нашла пострадавших, поговорила бы с ними. И могла бы изменить своё мнение о Стасе, ведь она действительно знала его совсем мало. Но, то, что слова, а также брошенное в лицо обвинение в предвзятости, были произнесены именно Бегичевым, только разозлило её, заставляя, пусть и глупо, по-детски, противиться возникновению сомнений. Все эти годы она оправдывала себя и свой проступок его ничтожным поведением, гадкой мстительностью в отношении человека, посмевшего прикоснуться к ней, его жене. Нет, она пока не готова отпустить свои иллюзии, снять шоры с глаз, поверить. Не здесь. Не сейчас.

– Я тебе не верю, – заключила Кира.

– Как угодно, – сдержанно ответил Ларс. – Только будь осторожна. Не позволяй своему упрямству навредить себе или сыну.

– Ты что же, думаешь, что убийство Иды это дело рук Стаса? – Изумлённо воскликнула Кира.

Бегичев задумался на несколько секунд и нехотя протянул:

– Нет. Не похоже на него. Он мошенник, вор, конокрад. Убийства не его стихия. Он слишком малодушен для этого. Конечно, люди меняются, тем более в заключении. Но всё-таки я не уверен, что личность его трансформировалась столь радикальным образом. Хотя, кто знает?