Прохлада

Часть первая: Возвращение

Август в Прохладе был не временем года, а состоянием вещества. Воздух густел до консистенции горячего меда, растекался по узким улочкам, нависал над рыночной площадью и заставлял виноградные лозы на старых деревянных балконах поникать от бессилия. Городок, притулившийся между холмов и широкой, ленивой рекой, существовал в полусне, прерываемом лишь стрекотом цикад да редкими всплесками детского смеха у пристани.

Поезд прибыл в самый солнцепек. Лера вышла из вагона, и волна горячего воздуха ударила ей в лицо, знакомым, почти осязаемым запахом пыли, полыни и речной воды. Она стояла на перроне, чувствуя себя незваной гостьей в собственном прошлом. Пятнадцать лет. Прохлада не изменилась. Тот же вокзал с облупленной штукатуркой цвета яичного желтка, та же пожилая женщина в униформе, лениво машущая флажком, те же коты, спящие в тени заросшего лопухами забора.

Она приехала по звонку тети Марины. «Бабушке плохо, Лерочка. Она тебя зовет». Слова были простыми, но в голосе тети сквозило что-то еще – тревога, усталость, maybe даже страх. Бабушка Анфиса, всегда твердая, как кремень, вдруг стала таять, угасать, и в своем угасании начала говорить странное. О воде, о тенях, о том, что пора вернуть долг.

Дом на улице Приречной встретил ее прохладной полутьмой и запахом старого дерева, сухих трав и воска. Бабушка сидела в плетеном кресле у окна, глядя на кружевные занавески, колышущиеся от слабого ветерка с реки. Ее руки, прежде сильные и жилистые, теперь были похожи на пожелтевший папирус.

– Вероника, – прошептала она, не поворачивая головы. Она одна всегда называла Леру полным именем. – Ты приехала. Я знала.

Лера присела на корточки рядом с креслом, взяла ее хрупкую руку.

– Я здесь, бабуля.

Старуха повернула к ней свои угасшие глаза.

– Он проснулся, милая. Вода стала холодной. Он помнит все.

– Кто помнит, бабушка?

– Река, – просто сказала бабушка Анфиса и снова уставилась в окно.

Тетя Марина, разливая чай на кухне, только вздохнула: «Не обращай внимания, Лера. Бредит. Врачи говорят, возрастное. Но ты уж потерпи».

Но Лера видела – это не бред. Это было знание. То самое, которое всегда витало в Прохладе под слоем жаркого лета. Знание о чем-то темном и холодном, что таилось на дне реки, в глубоких омутах под крутым яром.

Вечером Лера пошла к реке. Пристань скрипела под ногами так же, как в детстве. Вода, темная и почти черная в сумерках, была на удивление ледяной. Не освежающей, а пронизывающей до костей, колючей. Она вспомнила бабушкины слова: «Вода стала холодной».