Параллельные

Пролог

Я стояла, прижавшись спиной к стене, и пристально рассматривала маленького мальчика, практически полностью скрытого одеялом. На поверхности была видна лишь тёмная курчавая макушка и оттопыренное ухо. Смотрела я пристально, словно боялась, что стоит хоть раз моргнуть, как ребёнок растворится в воздухе, оставив вместо себя лишь одеяло весёленькой расцветки.

Здравый смысл был в корне со мной не согласен. Он буквально орал и бесновался, выбивая чечётку где-то в области висков с требованием уходить. В принципе я была с ним согласна, вот только высшая форма мазохизма, проснувшегося во мне не так давно, заставляла оставаться на месте и смотреть. Что было очень непросто.

Кружилась голова. Тошнило. А ещё грудная клетка, которая горела адским огнём, отзывалась тупой болью на каждый мой вдох-выдох. Но я будто бы этого не замечала. Даже плакать не хотелось. Ни слёз, ни сожаления, ни горечи. Вообще ничего. Лишь всепоглощающая усталость и пресловутая чечётка в висках, всё больше напоминающая набат.

Дверь в палату отворилась едва слышно, на мгновение разрезав царивший полумрак полоской света. Костя покрутил головой по сторонам, наивно полагая, что картина за последние десять минут могла измениться, но обнаружив меня на прежнем месте у стены, он тяжко вздохнул.

– Тебе нужно прилечь, – завёл Козырев свою шарманку. Собственно, на этом мы и остановились пять минут назад, когда врач попросил его выйти в коридор.

– Зачем? – поинтересовалась бесцветным голосом.

Он впился в меня осуждающим взглядом, что ощущалось даже на расстоянии в полумраке, но я не прониклась.

– Нина, – с металлическими нотками в голосе предупредил Костя, – с ума не сходи. Тебе нужно лечь… и дать врачу осмотреть тебя.

– Зачем? – повторила меланхолично, пояснив на автомате: – Я и так всё знаю. Сотрясение мозга и трещина в рёбрах. Возможно, перелом. Но это не точно.

Козырев не стерпел и от души выругался:

– И ты так спокойно об этом говоришь?!

Впервые за всё время нашего разговора я неспешно повернула голову к нему, усилием воли оторвав взгляд от мальчика.

– А как я должна реагировать?

Костя замер на какое-то мгновение, явно не зная, что сказать, после чего рванул ко мне и, схватив за руку, сжал мою ладонь.

– Нин, ну пожалуйста, – почти взмолился друг юности. – Как ты не поймёшь, это ещё не конец света.

– Да?! – искренне удивилась я, отталкивающим движением высвобождая руку. Чужие прикосновения не вызывали ничего иного, кроме неприятия. – А что, по-твоему, конец?

Ответить он так и не успел – дверь в палату в очередной раз распахнулась, на этот раз резко и нервно. Первой в дверной проём ворвалась женщина, стрелой подлетевшая к больничной койке, на которой спал её сын. Правда, в самый последний момент она остановилась и удержала себя, чтобы не рухнуть на спящего ребёнка и не напугать его. Я оценила. Толика благоразумия в мамских истериках – редкость. Карина нависла над сыном и жалобно всхлипнула, тут же, испугавшись своей несдержанности, зажала рот рукой, но было поздно. Егор, скрытый под нелепым одеялом с машинками, завошкался. И вовремя, ибо следом в дверном проёме показались ещё два человека – принявший нас врач и господин Нечаев Илья Николаевич, бывший по совместительству моим мужем.

– Мальчик мой, – запричитала Карина, обнимая сонного ребёнка. Егор выбрался из-под одеяла и растерянно хлопал глазами, слабо понимая, что происходит.

– Он в полном порядке, – заверил врач, – так, пара царапин.

– И это вы называете в порядке?! – зло пророкотал Нечаев. Впрочем, его гнев вряд ли был направлен непосредственно на врача, но эмоции, переполнявшие Илью, требовали найти виновного. Страшно представить, что он сделает с работниками садика.

Оставив на время несчастного эскулапа, мой супруг широким шагом направился к ребёнку, который уже что-то во всю лепетал, делясь с матерью событиями сегодняшнего дня. Но прервался, увидев отца, позволил тому обнять себя, после чего с неменьшим упоением продолжил:

– Она сказала, что мы пойдём смотреть щенков, – тараторил Нечаев-младший. – А потом появился тот дядька… И я… я совсем не испугался, пап, честно-честно…

– Знаю, – заверил его Илья и погладил сына по голове. – Ты же у меня самый смелый.

В его голосе слышалось столько неподдельной нежности, что… Что мне даже почудилось, я сейчас попросту умру от боли, которая чёрной бездной разверзлась в моей груди, словно в неё опять влетел центнер металла. Хотя нет, с металлом было не так больно.

Мы с Костей стояли на своих местах, замерев и, кажется, даже не дыша, и наблюдали за этой семейной идиллией. Не знаю, сколько мы оставались бы незамеченными, но врач, всё это время стоявший без дела, щёлкнул по выключателю. Невыносимо яркий свет (или же это у меня было нарушено восприятие) резко ударил по глазам, из-за чего в голове потемнело, а чечётка в висках превратилась в танцы народов мира, которые нестройными рядами отплясывали внутри моей черепной коробки. Я едва не сползла по стене вниз, попыталась ухватиться за Костю, но промахнулась, случайно уронив что-то тяжелое на пол.

Жестяной шум всё ещё стоял у меня в ушах, когда к нему добавилось испуганное:

– Нина…?

Козырев таки успел подхватить меня, но голос принадлежал не ему, а Илье. Я с силой зажмурилась, после чего с трудом заставила себя разлепить веки и уставиться в перекошенное лицо мужа. Оно было… странное. Так много эмоций, и ни одна из них не поддавалась моему пониманию.

Зато Карина молодец, среагировала почти мгновенно, разъярённой тигрицей метнувшись ко мне.

– Ах ты, ведьма! – завизжала она.

Костя попытался преградить ей путь, но куда уж ему… Перед материнским гневом все были бессильны.

Каринкины пальцы вцепились мне в волосы и силой потащили куда-то в бок. Из глаз посыпались искры. Моё сотрясение ликовало: все танцоры покинули свои места, чтобы устроить одну сплошную вакханалию.

– Как ты посмела приблизиться к моему сыну?! – орала она, таская меня за гриву, – ты же сумасшедшая… тебя к детям подпускать нельзя!

Вот в этом месте стало обидно. И даже не столько за диагноз «сумасшедшая», сколько за то, что Нечаев ей всё рассказал.

Перед глазами плыло и полыхало, наверное, всё же от боли, но я бы не удивилась, если бы от едкого чувства предательства.

– Мама! – запищал Егор.

– Карина, отпусти её! – велели мужские голоса. Меня в очередной раз куда-то потащили, кажется, это Костя подхватил моё бренное тело, но не рассчитал силу и надавил в область грудной клетки. И это вдруг всё решило. Боль была столь резкой, что на какие-то мгновения я потеряла связь с реальностью.

Вспышка. Ещё. И ещё.

Вокруг меня кто-то кричал, мир шатался, рушился и трещал. Мой несчастный организм не смог найти лучшего времени, чтобы подвести окончательно. Затошнило. Ощущение было такое, что все внутренние органы совместно с танцорами из головы попросились наружу.

Но труднее всего мне давалось дыхание.

– Такое бывает, – еле ворочая языком, пояснила я неведомо кому. – Это типично…

Типично для чего, я так и не договорила.

– Нина, тебе плохо? – в конце концов мне удалось опознать Нечаева, который стоял совсем близко. – Что вы там стоите?! – рявкнул он, раздавая указания кому-то. – Сделайте что-нибудь!

Я опиралась локтями на чьи-то ладони и каким-то чудом оставалась стоять на ногах, хотя это было скорее номинально. В груди накатывали приступы кашля и мне никак не удавалось сделать вдох. Получалось лишь хрипеть и жадно хватать воздух ртом. Еле подняв голову и продрав глаза, я уставилась в серое лицо мужа. Если честно, то впервые видела его таким… испуганным.

– Нина, Нина, слышишь меня?! – как заведённый повторял Илья, удерживая меня в вертикальном положении.

Попыталась кивнуть головой в надежде, что он замолчит, но вместо этого уткнулась лбом в мужское плечо и уставилась на его натёртые до блеска туфли. Это был его маленький фетиш – чистая обувь.

– Пусти… меня, – потребовала, заходясь в очередном приступе кашля, я буквально согнулась пополам и точно бы рухнула на пол, если бы не руки Ильи. Рот наполнился вкусом чего-то металлического, и я выплюнула всё содержимое нам под ноги. К моему слабому удивлению, на туфли полетела отнюдь не мокрота, а сгусток крови. Кровавые капли растекались по обуви супруга. Получилось неожиданно красиво.

Я даже хищно улыбнулась, довольная своей догадкой про сломанное ребро. И пусть я была сумасшедшей, но зато диагност – хороший.

В этот момент шум вокруг достиг таких децибелов, что моё сознание не придумало ничего лучше, чем отключиться. Впрочем, ненадолго. Очнулась я уже на каталке, когда меня едва ли не бегом везли по большому белому коридору.

– Спасите её, – требовал Илья где-то вне поля моего зрения, следуя за каталкой. – Пожалуйста! С ней не должно ничего случиться!

Смешно. Умоляющий Нечаев – это что-то новое. А где же угрозы и требования?!

Я даже нашла в себе силы засмеяться. А что? Я же сумасшедшая. Мне можно.

Каталка замерла на месте, и над моей головой возникли неясные лица.

– Нина Евгеньевна, вы меня слышите?

– М-м-м-м, – промычала что-то нечленораздельное.

– Хорошо. Мы везём вас в операционную, у вас внутреннее кровотечение, судя по всему, гемоторакс. Необходимо срочное оперативное вмешательство.

– Нет, – выдавила из себя я.

– Что значит «нет»?! – возмутился муж. – Нина, всё будет хорошо…

Если бы он только знал, как я ненавидела эту фразу.

– Нет, – мотнула головой, еле выталкивая из себя слова. – Я.. не даю… согласия…

– Я всё объясню.

Оскалилась кровавой улыбкой и вполне чётко сообщила в пустоту:

– Иди ты на хер…

После чего блаженная темнота всё же завладела мной, унося куда-то на дно мироздания.

Часть 1

Глава 1

Месяцем ранее

Утро ворвалось в сознание неожиданно – звуком глухого удара о пол и тихим чертыханием под нос. Потом, правда, стало тихо, но я уже начала улыбаться. Силуэт забавно водящего рукой по паркету мужа мелькнул перед кроватью.

– Свет включи, – посоветовала, приподнимаясь на постели.

Ильи не было почти неделю. И пусть рабочие поездки у него случались едва ли не по несколько раз в месяц и воспринимались как нечто обыденное (за четырнадцать лет брака можно привыкнуть и не к такому), но в последнее время разлуки давались непросто. До этого скучать как-то не приходилось, но уход с любимой работы заметно поумерил мою самодостаточность, принеся острое чувство одиночества и неконтролируемое желание всё время быть поближе к мужу.

– Разбудил, – повинился Нечаев, но совету последовал, щёлкнув по кнопке прикроватной лампы. – Извини.

На что я лишь усмехнулась. Ранними пробуждениями меня было не удивить – это лишь в последние пару лет с ним стало возможно спать в одной комнате, а так телефон мужа трезвонил в любое время дня и ночи. К счастью, по мере развития бизнеса любимый всё же научился делегировать обязанности, и больше не приходилось подскакивать посреди ночи, потому что очередной криворукий идиот повернул какой-нибудь вентиль не туда.

Наконец-то наручные часы – источник разбудившего меня шума – были подняты, и Илья медленно обернулся и окинул меня взглядом с чертинкой.

– Привет, – хрипловато шепнул он, сделав шаг навстречу. Я тоже всмотрелась в крепкую плечистую фигуру и досадливо заметила:

– Костюм свежий.

– С инвесторами через час встречаюсь.

– Но ты только приехал! – капризно расстроилась, после чего сама же поморщилась от своего тона – роль ранимого цветочка явно была не по мне, и муж об этом знал.

Нечаев задумчиво покивал головой, но до кровати всё же дошёл и даже запустил руку под одеяло, поймав мою лодыжку и успокаивающе погладив её большим пальцем.

– Пришлось задержаться… – просто констатировал он.

Обижаться было бессмысленно, впрочем, как и требовать повышенного внимания. В конце концов, я, как никто другой, видела, что муж делает всё возможное и невозможное, чтобы поддержать меня. И в том, что ненаглядная жена в моём лице вдруг оказалась на обочине жизни, была виновата исключительно я.

– Бывает, – согласилась, сделав над собой усилие.

Илья наградил меня долгим пристальным взглядом, словно пытаясь что-то прочитать на моём лице. Я же всеми силами старалась сохранять спокойствие, повторяя одно и то же: «Всё хорошо, у нас всё хорошо…»

Не знаю, подействовала ли на него моя мантра или же Нечаев просто решил быть верным самому себе, но уже в следующий момент он порывисто дёрнул меня за ногу. Слетела с подушки, оказавшись с головой под одеялом. Пришлось повозиться, прежде чем Илья откинул его в сторону. Сорочка задралась кверху, бесстыдно обнажив ноги. Их-то с интересом и рассматривал сейчас Илья Николаевич, явно наслаждаясь открывшейся картиной.

От его взгляда стало жарко. И я, поддавшись искушению, вытянула стопу свободной ноги и медленно, с легким нажимом, провела пальчиками по рукаву его пиджака. Ночнушка задралась ещё выше, на что Нечаев сдавленно рыкнул.

– Ну и? – подначила его.

– Нарываешься, – угрожающе предупредили, чтобы почти тут же одним резким движением нависнуть надо мной.

– Костюм помнёшь, – весело шепнула ему в губы. Илюхина рука заскользила по моему бедру.

– Другой надену.

– Инвесторы…

– Подождут.

– Не поймут…

– Ну и чёрт с ними, – заверил он со всей горячностью, прежде чем впиться в мои губы жадным поцелуем.

***

Пятнадцать лет назад

Познакомились мы случайно. Хотя разве могло быть иначе?

Я тогда была двадцатилетней студенткой медицинского вуза, с тёмной косой до пояса и золотой медалью в анамнезе. И как назло, конкретно в тот памятный вечер на мне ещё и белые гольфы были. Илья как-то потом даже признался, что именно они его и сразили наповал, но я не поверила.

Стрелка часов давно перевалила за девять, когда я неспешно возвращалась в общежитие. Несмотря на поздний вечер, на улице всё ещё было светло, тёплый июньский ветер трепал подол моей юбки, то и дело норовя неприлично оголить ноги в тех самых пресловутых белых гольфах. Не скажу, что я прямо-таки тяготела к образу благочестивой девицы, но на календаре было третье воскресенье июня – "День медицинского работника" – и мне, как одной из участниц местного студенческого хора, выпала "великая" честь выступать на праздничном концерте для ветеранов нашей доблестной альма-матер. Мероприятие затянулось до неприличия, поэтому в общагу я тащилась не просто уставшая, а вымотанная. Хотелось есть, спать и к кому-нибудь на ручки, чтобы этот кто-нибудь пожалел и сказал, что все мои мучения однажды компенсируются. И дёрнул же меня чёрт на первом курсе записаться в хор! Но привычки девочки-отличницы из глубинки при виде слов «художественная самодеятельность» сработали похлеще красной тряпки для быка.

В паре кварталов от дома за мной вдруг увязались двое.

– Девушка, а вашей маме зять не нужен? – проявил высшую степень находчивости один из парней.

Обернулась, наградив незнакомцев красноречивым взглядом, в котором явственно читалось: «А не пойти ли вам… в сад?»

– У-у-у-у, какая строгая, – хохотнул всё тот же парень, сделав глоток пива из металлической банки.

Презрительно фыркнула и, чуть ускорив шаг, продолжила свой путь. Парочка не отставала, заставив меня порядком поволноваться.

– Ну и чего ты до неё докопался? – озвучил мои мысли спутник «дерзкого» и «опасного».

– Понравилась, – самодовольно растянул первый, да с такой интонацией, что сомневаться в том, что признание было произнесено специально для меня, не приходилось.

Сделала как можно более неприступный вид и гордо задрала нос, всячески стараясь не выдать своего волнения. Чувства были смешанные. Это только на словах я была такой смелой, на самом деле мой опыт общения с мужчинами базировался на наставлениях мамы о том, что всем им только одно и нужно. И не то чтобы я ждала, что на меня вот прямо сейчас кто-то накинется, но поведение парней определённо ставило в тупик, ибо как реагировать на происходящее, я просто не понимала.

Прижав к себе покрепче сумку, уже мысленно готовилась перейти на первую космическую, когда Дерзкий решил пойти в наступление, резко обогнав меня и встав прямо на пути.

– Девушка, ну давайте знакомиться? – без всяких обиняков предложил он, расплываясь в самодовольной улыбке.

Затормозила, упрямо закусила губы и уставилась исподлобья на незнакомца. Людей поблизости, как назло, не наблюдалась.

– Илюх, – потешаясь над происходящим, заметил второй, – ты её пугаешь.

– Кто? Я?! – вполне искренне удивился «Илюха», в театральном жесте прижав руку с банкой к груди, но немного переусердствовал, неудачно крутанув её так, что остатки пива полетели прямо на мою белую блузку.

Отскочить я отскочила, но тут же налетела на того из парней, что стоял у меня за спиной. Взвизгнула и на каком-то неясном мне рефлексе не придумала ничего лучше, чем стянуть с плеча сумку и начать ею колошматить Дерзкого. Тот хоть и смеялся, но, получив пару раз по стратегически важным местам (благо что медик во мне знал, куда бить), быстро замолк, а потом и вовсе начал сопротивляться, пытаясь ухватить меня за руки.

– Эй, ты чего такая нервная?!

– Это не я нервная, – впервые подала голос, – а ты, козёл!

– О-оу, – присвистнул довольный происходящим приятель Дерзкого. За что тут же получил от меня локтем в глаз.

На самом деле абсолютно случайно – я попросту пыталась отделаться от Илюхи и излишне сильно отвела руку назад, с размаху попав прямо в яблочко… глазное. Парень взвыл, схватившись за лицо.

Драться мы перестали. Я прижала к груди сумку и с несчастным видом наблюдала, как Дерзкий пытается помочь другу, согнувшемуся в три погибели, прижимая основание ладони к подбитому глазу.

– Точно психованная! – зашипел на меня виновник всей этой кутерьмы. – На людей кидаешься!

– Не кидаюсь! – обиделась я, потом, правда, не выдержала и потребовала у раненого: – Глаз не трогай!

Оба замерли, после чего Илья натурально заскрежетал зубами.

– Смотри, что ты наделала! Фингал теперь будет, а Костяну, между прочим, завтра идти на работу устраиваться.

По скривившемуся Костяну как-то не особо было заметно, что он из-за работы переживает, а вот что глаз болел – это да. К слову, веко уже начинало опухать. Ох и меткой же я оказалась!

– Вы меня напугали, – решила оправдаться я, с нарастающим беспокойством созерцая, как Костян трёт место ушиба. – Да не трогай же! – в итоге сорвалась я, оттолкнув Илью в сторону.

– При контузии глазного яблока ни в коем случае нельзя подвергать глаз механическому воздействию, а также следует обеспечить ушибленному глазу абсолютный покой. Для этого полностью исключить движения им и повороты головы… – протороторила тоном Гермионы Грейнджер. Не даром экзамен по офтальмологии был сдан на прошлой неделе.

Но окружающих это не впечатлило.

– Ты ещё и зануда, – обречённо вздохнул Илья.

– Я – врач! – заявила гордо, потом, правда, уточнила: – Будущий.

– Слышь, Кость, тебе повезло. Тебя покалечил врач… будущий.

– Да пошёл ты, – без особой злобы выругался раненый, поддавшись моему напору и убрав руку от лица. Впрочем, щуриться ему это не мешало.

– В какой области ты хоть врач… будущий? – потешался надо мной Дерзкий. Ему явно нравилось издеваться надо мной.

Прежде чем ответить, я замялась. Но потом всё же заявила, задрав нос:

– Педиатр.

Парни среагировали одновременно. Костя – застонал, а Илья заржал, аки молодой конь, коим он по своей натуре и являлся.

– Друг, слышал? Педиатр! Скажи спасибо, что не гинеколог.

– У нас ещё не было специализации! – надулась я, но решила для себя, что не буду больше реагировать на подколки хама, поэтому назидательно потребовала у Кости: – Глаз открой, я посмотрю.

– Ну уж нет, – попытался отказаться тот. – Кто тебя знает, что ты там ещё выкинешь?

– Я выкину? Это вы меня напугали. Накинулись на меня в подворотне, – вышло несколько утрированно.

– Да кому ты нужна, – фыркнул Илья, отчего вдруг сделалось обидно. – Мне просто скучно было!

– Ну вот и… развлекай себя сам, – огрызнулась я, после чего дала зарок больше не обращать внимания на этого гада.

Поспорив ещё какое-то время с Костей, таки убедила его продрать глаз.

– Да пойми же ты, нужно понять, надо тебе к врачу или нет. Это может быть опасно, вплоть до потери зрения.

– Я тебя тогда найду и прибью, – заверил меня он, впрочем, без особой злобы.

Глаз открыл, правда, тут же зажмурился, болезненно скривившись и посетовав:

– Ничего не вижу.

– Это нормально.

Илья хмыкнул, поэтому пришлось пояснить:

– Туман в глазах, светобоязнь, слезотечение – это обычные симптомы при ушибе…

– Да-да, мы уже поняли, что ты зануда.

Ну вот почему в глаз досталось бедному Косте, а не этой самоуверенной сволочи?!

Определиться насчёт тяжести полученной травмы я так и не смогла. Несмотря на то, что веко быстро опухло, а кровь из повреждённого сосуда заполнила собой часть склеры, в целом глаз выглядел неплохо.

– Тебя не тошнит? – поинтересовалась едва ли не с надеждой.

– А тебе бы хотелось, чтобы да? – не унимался Илья.

– Угомонись, – в конце концов не выдержал уже сам Костя. – А то она сейчас окончательно психанёт, и я останусь без глаза.

Стало совсем обидно.

– Сами разбирайтесь, – надула губы, бросив крутиться вокруг этого хохмача. Подхватила сумку с земли и быстрым шагом зашагала прочь от парней. Но уже через пару секунд Илья опять возник у меня на пути.

– Эй, ну эй… Прости, мы не хотели. Просто… пьяны немного, соображаем туго, – повинился он. – Я неделю назад только из армии дембельнулся… ну и… закрутилось как-то.

«Не интересно», – отчеканила в своей голове, но на деле всё равно продолжала стоять на месте и слушать это недоразумение.

– Короче, ты скажи, что именно нужно делать. У Козырева… то есть Кости, завтра правда собеседование. А куда ему с таким глазом в ментовку?

– Зачем ему в милицию? – не поняла я.

– Говорю же, на работу устраиваться. Сделай что-нибудь, а?

В сознании промелькнуло с десяток причин, почему нет, но он смотрел на меня так, что я неожиданно для себя выдала:

– Нужно что-нибудь холодное приложить. А ещё капли закапать, я скажу какие, ну и… повязку, наверное, наложить.

– Ща всё будет, – заверил меня зачинщик наших бед и уже через пару минут умотал в аптеку, пока мы с Костей медленно побрели в сторону их дома.

Как подписалась на эту авантюру, я так и не поняла.

***

Спустя годы после той нелепой встречи у меня в голове всё ещё не укладывалось, где были мои мозги, когда я согласилась пойти на чужую квартиру с двумя совершенно незнакомыми мне парнями. Муки совести за подбитый глаз, приправленные ощущением попранной гордости из-за стычки с Дерзким, неожиданно образовали ядерную смесь. Не знаю, что я хотела ему доказать: что ничего не боюсь или же что могу быть хорошим врачом. А может быть, всё дело было в Нечаевской наглости, которая попросту обескураживала.

Жили они недалеко от моего общежития в старенькой пятиэтажке, из которой уже потихоньку начинали вываливаться кирпичи. Квартира была съёмной, тесной, но на удивление чистой. Тесная прихожая, кухня размером с почтовую марку и скромная комната с пожелтевшими от времени обоями и минимумом мебели.

– Мы тут временно, – отчего-то смутился Костя, который даже успел проморгаться по дороге.

Я была напряжена, но отнюдь не из-за скромности обстановки.

– Всё нормально.

Пока Илья бегал в аптеку, я ещё раз осмотрела подбитый глаз. Пациент хоть и щурился сильно, в целом выглядел молодцом.

– Видишь что-нибудь?

– Плохо и с… мушками.

– Нужно обратиться в больницу, – стушевалась я. – На первый взгляд всё в порядке, но я не офтальмолог, да и… вообще, в таких ситуациях порой нужно специальное оборудование.

– Никуда я не поеду, – отмахнулся Костя. – Можно подумать, что впервые в глаз получил.

– Тогда тем более…

– Ну уж дудки. Ты порывалась меня лечить, вот и лечи.

Наверное, всё же не зря он дружил с Ильёй, занимать наглости обоим не приходилось.

В древнем холодильнике «Бирюса» нашёлся пакет замороженных пельменей, который я и использовала в качестве холодного компресса, завернув его в чистое кухонное полотенце.

Выдав короткий инструктаж, как правильно прикладывать «холод», я замолкла, едва не забившись в противоположный от Кости угол дивана. Не то чтобы я его боялась, но было неловко. Чинно сложив руки на коленях и выпрямив спину, словно линейку проглотила, я гипнотизировала советский ковёр с замысловатым узором.

Козырев тоже молчал, явно не зная, о чём говорить.

И лишь минут пять спустя, когда оба уже были готовы взвыть от обоюдного ощущения неловкости, Костя вдруг попросил:

– Ты только не подумай, что мы алкаши какие. Просто… Илья недавно из армии дембельнулся и…

– … и празднования затянулись, – продолжила я за него.

– Да нет, просто вечер такой. Расслабиться захотелось.

– Расслабились?

Ответить он не успел – под оборотами ключа заскрежетал замок.

Пока я проводила все необходимые манипуляции над Костей, Илья стоял за спиной, пристально следя за каждым действием. Я чувствовала, как мужской взгляд скользил по моей спине и рукам, смущая и заставляя нервничать.

– И всё-таки жаль, что ты педиатр, – хмыкнул Нечаев, когда я закончила накладывать повязку его пострадавшему другу, печально заметив, что отёк к завтрашнему дню вряд ли спадёт, а склера ещё как минимум неделю останется заполненной кровью.

– С чего это?! – в момент ощетинилась я, уверенная, что далее последует обвинение в некомпетентности.

– Вот была бы взрослым доктором, – многозначительно вздохнул парень, – я б к тебе на приём пришёл…

Намёк был до неприличия… толстым. Я вспыхнула до самых кончиков ушей, буркнув себе под нос нечто очень смахивающее на «извращенец» и тут же засуетилась, собирая свои вещи под довольный хохот Кости. Некоторых жизнь ничему не учит!

Уже в дверях, когда я скакала на одной ноге, пытаясь впопыхах застегнуть ремешок на босоножках, эта дембельнувшаяся сволочь решила меня порадовать:

– Я провожу.

– Не надо!

– Надо, – с нажимом отрезал он. – На улице уже ночь почти, вдруг наткнёшься на кого-нибудь.

– Спасибо, я уже, – почти психанула – ремешок никак не желал крепиться.

– Да ладно тебе, весело же получилось. К тому же уже почти одиннадцать, вот куда ты…

– Сколько?! – подпрыгнула на месте. – Блин!

И позабыв обо всём на свете вылетела в подъезд, едва не скатившись с лестницы.

Илья догнал уже на улице, как обычно преградив мне путь.

– Эй, ты в натуре всегда такая нервная?!

– Да не нервная я, – чуть не плача, топнула ногой. – У меня общежитие сорок минут назад закрылось.

Он внимательно посмотрел мне в лицо, и наши глаза впервые встретились. Я только и успела поразиться, насколько серьёзным и глубоким оказался его серый взгляд.

Чужие пальцы скользнули по моему запястью, я вздрогнула, кожа тут же пошла мурашками, а Дерзкий неожиданно скомандовал:

– Бежим!

И схватив меня за руку, действительно побежал вместе со мной в сторону общаг меда.

***

То, что это дохлый номер, я знала с самого начала, но предупредить об этом Илью как-то не догадалась. Дело в том, что на прошлой неделе пятый курс знатно набедокурил, разругавшись с нашей комендантшей в пух и прах, из-за чего та в порыве праведного гнева потребовала у вахтёров пропускать и выпускать студентов за пределы вверенного ей общежития в строго обозначенное для этого время, то есть с шести утра до двадцати двух нуль-нуль и ни в коем случае не допускать никаких поблажек.

На часах уже было почти одиннадцать, когда Нечаев принялся долбиться в створки запертой двери.

Я ему не мешала, в тайне надеясь, что это сработает.

Но всё, чего нам удалось добиться, – это грозных обещаний старушки-вахтёрши вызвать полицию.

Парень решил ещё раз от души врезать по двери, но я успела перехватить его руку:

– Не надо, – попросила я. – Тебе всё равно, а у меня потом проблемы будут.

Его брови хмуро сошлись на переносице.

– Мне. Не. Всё. Равно, – выговорил тщательно, но я не предала этому значения, раздосадованная собственной неудачливостью. Спрашивается, и зачем я с ними пошла?

– Да ну тебя, – вконец расстроилась я и, отпустив его руку, печально побрела в сторону скамейки, полностью уверенная, что ночевать мне предстоит на ней.

***

Мы сидели рядом и молчали, задумчиво рассматривая окна общаги, большинство из которых светились изнутри. Где-то там бурлила вечерняя студенческая жизнь, такая уютная и понятная. Там были друзья-подруги, а мне приходилось сидеть на лавке и грустить непонятно о чём.

– Ну, – нарушил тишину июньского вечера Илья, – долго мы ещё тут страдать будем?

Подняла на него голову, вопросительно изогнув бровь.

– Поздно уже, – пояснил он. – Спать скоро.

Сделалось грустно. Всё понятно: ему надоело со мной сидеть и ждать неведомо чего, вот сейчас Дерзкий возьмёт и уйдёт, а я останусь тут – мёрзнуть и скучать.

– Можешь идти, – как можно более безразлично разрешила ему.

– Ладушки, – легко согласился парень, подскочив на ноги. Я же отвела взгляд, не желая наблюдать за тем, как этот предатель удаляется от меня.

Но он продолжал стоять на месте, словно чего-то ожидая. Не до конца понимая природу своей тоски, которая вдруг навалилась на меня с небывалой силой, уткнулась кончиком носа себе в плечо. Нос оказался холодным.

– Эй, – окликнули меня Илья. – Долго сидеть-то будешь?

Медленно повернулась к нему.

– Пошли уже?

– Куда?

– К нам.

– Зачем?

Здесь он немного выпятил губы и закатил глаза.

– Сказал же, что поздно уже. Или собираешься всю ночь здесь просидеть?

Вообще-то собиралась, но сообщать об этом вслух было необязательно.

– Слушай, – правильно понял моё молчание Илья. – Хватит уже из себя неприступную строить. Насиловать или приставать к тебе никто не планировал.

И пусть первые мои мысли были именно такими, его прямолинейность меня смутила.

– Да я и не думала…

– Значит, вставай и пошли.

И будто бы отсекая все мои сомнения, просто протянул руку в приглашающем жесте. Наверное, если бы он попытался схватить меня, я бы обязательно заартачилась, но в какой-то момент возникло ощущение, что для него это важно, чтобы я… доверилась? Хотя, возможно, всё дело было в алкогольном тумане, что понемногу выветривался из мужской головы вместе со всей его дерзостью и безбашенностью. Но там, на уличной лавке в неярком свете общажных окон, мне хотелось верить в то, что всё происходящее волновало его не меньше, чем меня.

Как заворожённая, я вложила свою руку в его ладонь, несмело вставая со скамейки.

До уже знакомой пятиэтажки шли почти в полной тишине. Но если в случае с Костей молчание меня угнетало своей неловкостью, с Нечаевым мне вдруг сделалось уютно, и даже происходящее этим вечером показалось до невозможного правильным и логичным.

Правда, всё очарование нашей прогулки моментально улетучилось, стоило мне вновь ступить в квартиру парней. Ибо в этот момент до меня дошла одна простая истина: других спальных мест, помимо продавленного дивана, в этом доме не было.

– Да не переживай ты так, – безошибочно угадал причину моих округлившихся глаз Илья, – он разбирается.

Испуганно мотнула головой.

– Я не собираюсь с вами спать!

– Очень интересно, какой именно смысл ты вкладываешь в эти слова? – оскалился вернувшийся из небытия Дерзкий.

– Любой! Не буду я с вами ночевать…

– Думаешь, на улице лучше? – в его голосе появились предупреждающие нотки, явно намекающие на то, что его хозяин крайне недоволен происходящим.

– Лучше, – с полной уверенностью заявила я.

– Ну и дура! – зло рыкнул Илья.

Наверное, мы бы разругались, если бы в наши разборки не вмешался Костя, немного нелепо смотревшийся с повязкой на глазу, из-за чего на него невозможно было обидеться.

– Слушайте, вам ещё не надоело?!

– Нет! – хором выдали мы с Нечаевым и… засмеялись, понимая, насколько же похожи в своём упрямстве.

– Вот и отлично, – подытожил второй из парней. – А то достали уже, я и так вон, – указал он на своё лицо, – из-за вас сегодня пострадал.

– Это всё она, – оживился Илья.

– Да-да, – не осталась в долгу я, – а ты у нас белый и пушистый.

Вот в таких вот перепалках и прошёл наш вечер.

Перед самым отбоем мне выдали футболку огромного размера и отправили в ванную. Правда, выйти оттуда я согласилась только при условии, что свет в квартире будет полностью погашен. После всех заверений, что всё более чем прилично, я пулей вылетела из санузла и за считанные секунды заняла своё место у стенки. Илья героически пожертвовал своей подушкой, подложив себе под голову свёрнутую в несколько раз куртку.

– Одни неприятности от тебя, – театрально пробурчал он, укладываясь рядом. Косте досталось место на краю дивана.

Я гордо хмыкнула и отвернулась от него, что было стратегически неверным решением, ибо горячее дыхание в мою шею ещё долго будоражило моё воображение в ночной тишине небольшой комнаты.

***

Утро началось с ощущения, что меня разглядывают. Осторожно открыв глаза, я обнаружила своего вчерашнего знакомого. Илья лежал на боку и не скрываясь скользил глазами по моему лицу. Было в этом что-то такое… до ужаса интимное, что я в момент покраснела до самых кончиков ушей, но отворачиваться не стала, решив, что в эту игру можно играть вдвоём.

Не могу сказать, что Нечаев отличался какой-то особенной красотой в привычном понимании этого слова. Но совершенно точно, в нём было что-то такое… притягательное. Карие глаза, широкие скулы, волевой подбородок, тёмная утренняя щетина и почти чёрные густые волосы, которые только-только начали отрастать после армейской стрижки.

– Привет, – сдался он первым, поздоровавшись со мной отчего-то шёпотом.

– Привет, – отозвалась я так же едва слышно.

В комнате мы оказались вдвоём. Присутствие Кости в квартире не угадывалось.

Илья улыбнулся, но как-то неуверенно. Неожиданно его рука вынырнула из-под одеяла и легко коснулась моей щеки, скользнув пальцами по моей скуле, дойдя до самого уха и заправив за него прядь. Я даже испугаться не успела, столько нежности обнаружилось в его прикосновении.

– Знаешь, я только сегодня с утра понял, какую ошибку вчера совершил…

Моё сердце пропустило удар, решила, что по его мнению всё случившееся было ошибкой. Отчего-то сделалось горько и обидно.

– Какую? – борясь с желанием заплакать, выдавила из себя я.

– Большую. Я так и не спросил, как тебя зовут.

Я даже фыркнула, словно вместе с воздухом выпуская наружу всё своё напряжение.

– Нина, – опять залилась я румянцем. – Нина Алексеева.

Он кивнул головой, видимо, одобряя услышанное, после чего опять расплылся в своей самой наглой улыбке.

– Это ненадолго.

– Что именно?

– Узнаешь, – заверил меня Илья и… поцеловал. Между прочим, вполне целомудренно, просто прижавшись к моим губам.

В то утро между нами так ничего и не случилось, хотя, будем честны, обстановка была более чем располагающая, особенно когда я явилась на кухню, где Нечаев собирал нехитрый завтрак, в одной футболке и белых гольфах.

Зато случилось через пару недель, когда Костя, которого каким-то чудом взяли в полицию, заступил на своё первое ночное дежурство. А уже через полгода я стала Нечаевой под самодовольное заявление Ильи:

– Говорил же, что недолго тебе быть Алексеевой.

Глава 2

Месяцем ранее

– Ты – что…?! – тоном на порядок выше допустимого приличиями, переспросила меня Гелька. После чего с подозрением уточнила: – Ты действительно собралась врать своему Нечаеву?

Не стоит думать, что Чуганова была большим сторонником правды и честности, скорее уж наоборот. Она слишком хорошо знала меня и мою припадочную прямолинейность, чтобы верить в то, что я долгое время смогу самозабвенно водить мужа за нос.

– Не врать, – скривилась я. – Просто… опустить некоторые подробности, о которых ему знать… ну совершенно не обязательно. Я же действительно была у тебя? Была. А сколько это заняло по времени… уже дело десятое. Да и специально звонить тебе с вопросами он вряд ли станет. Это скорее так… подстраховаться.

Хоть и старалась говорить уверенно, на самом деле внутри всё неприятно сжималось при одной мысли, какую авантюру я затеяла. Если Илья не раскусит меня в ближайшие пару дней, то это уже можно считать успехом.

Чуганова недовольно фыркнула и наградила меня многозначительным взглядом.

– Ладно ты о себе не думаешь. Но ты хоть представляешь, что он со мной сделает?! Со свету же сживёт.

– Не утрируй, – отмахнулась от её тревог. Не то чтобы мне было неважно мнение подруги, но в данном вопросе и своих волнений хватало.

– «Не утрируй», – передразнила Гелька. – Нин, ты хоть понимаешь, что творишь?!

– Понимаю, – заявила упрямо, ещё и руки на груди скрестила. – А вот все остальные не понимают.

– Чего не понимают? – перебила Ангелина. – Что у тебя пионерская зорька в известном месте заиграла? На подвиги потянуло?

Едва сдержалась, чтобы досадливо не топнуть ногой. Отчего-то все вокруг полагали, что я попросту с жиру бешусь.

– Да как ты не поймёшь, что ещё чуть-чуть… и я умом тронусь! Ещё один день, проведённый в четырёх стенах, и… только и остаётся, что в окно выйти, – Гелька было уже открыла рот, чтобы возразить, но я грубо оборвала её: – И не смей мне говорить, что это всё от скуки! Клянусь, если при мне ещё раз кто-нибудь заикнётся про безделье, то я плюну ему в лицо.

– И не собиралась, – заметно растерялась подруга, не привыкшая к моей горячности. Обычно из нас двоих именно Чуганова была вечным генератором бурных эмоций. – Но… но действовать за спиной у Илюхи… я не знаю.

– Зато я знаю, – отрезала безапелляционно. – Так будет лучше для нас обоих. Обещаю, – подняла ладонь в клятвенном жесте, – быть доброй и ласковой с ним. Поверь мне, он тебе потом ещё и спасибо скажет, что дома целыми днями от скуки не кисну.

Чуганова не на шутку задумалась над моими словами. Судя по складке, пролёгшей меж бровей, наш разговор ей категорически не нравился, но все доводы против были исчерпаны. Поэтому Ангелине Ивановне только и оставалось, что сидеть в своём кресле большого начальника, передвигая с места на место мелочёвку в виде статуэток и канцелярии на столе исполинского размера, когда-то в качестве шутки подаренного ей мужем.

Подруга была гордой обладательницей собственного фонда или, как она сама любовно называла его, «фондика», занимающегося содействием в воплощении различных культурных инициатив нашего города. Геля видела свою великую миссию в помощи талантливой молодёжи, правда, её муж Аркаша был несколько иного мнения, полагая, что его любимая жёнушка только и делает, что спит и видит, как бы разорить его.

– Хорошо, – Ангелина всё же кивнула головой. – Я прикрою твою задницу. Но учти, когда Нечаев начнёт задавать вопросы, а он начнёт, и это лишь вопрос времени, я долго сопротивляться не собираюсь. В конце концов, он Кешкин друг, а огребать от своего мужа я уж точно не хочу.

***

До нужного места я добиралась в глубокой задумчивости. В словах Ангелины было зерно истины, закрыть глаза на которое было не так уж и легко. Мои отношения с Ильёй всегда строились на доверии и временами излишней прямолинейности. Но на этот раз затеянное мной заметно выбивалось из всего того, что я творила раньше. Перед мужем было стыдно, но я искренне убеждала себя – это во благо.

Стоя на светофоре и нервно сжимая руль, всё пыталась понять, когда же наша жизнь свернула не туда.

***

Четырнадцать, десять, восемь… лет назад

– Ох и мужика ты себе оторвала, Нинка! – однажды пошутила одна из приятельниц. – Красив, богат…

Я тогда хоть и изобразила улыбку на своём лице, но решила, что ни черта она не понимает в нашей жизни.

Мы поженились едва преодолев двадцатилетний рубеж. Он – гордый дембель с хитрым прищуром, дерзкой улыбкой и непомерными амбициями. Я – прилежная студентка медицинского университета с мечтами о великом. Два идеалиста, у которых и гроша ломаного за душой не было, лишь жгучее желание доказать хоть что-то этому миру и быть вместе. Приоритетность расставьте сами.

Женились на каком-то отбитом упрямстве, ведь все вокруг были против. Не против нас… а в целом.

– Ну и куда вы торопитесь?! – хваталась за голову мама, приехавшая в город из соседней области в отчаянной попытке вразумить единственную дочь. – Где вы жить будете? На что вы жить будете? Да какое там! Что вы есть будете?!

Мамины вопросы били не в бровь, а в глаз. Илюха после армии перебивался временными подработками, вынашивая свои грандиозные планы, известные только ему одному. За плечами у него был диплом техникума, отчисление из универа и год армии. Из родителей только отец, живший где-то далеко на севере со второй семьёй.

– Мы редко общаемся, – небрежно бросил он в первые дни нашего знакомства, да таким тоном, что было ясно – лучше не спрашивать.

Мои же отношения с родителями были куда теплее, да и жили они не так уже далеко (если смотреть в масштабах нашей страны) – меньше суток пути на поезде. И пусть я была любимым и единственным ребёнком для них, папа с мамой при всём желании не могли оказать полноценную помощь новой ячейке общества, поскольку сами жили весьма скромно.

Да и Нечаев был категорически против, даже тех скромных денег, что ежемесячно высылали мне родители в качестве дополнения к стипендии, которой практически ни на что не хватало.

– Сами со всем справимся, – отрезал Илья. – Я не собираюсь побираться у твоих родителей.

В начале отношений его гордость и стремление к независимости всегда меня восхищали, а уже значительно позже начали раздражать, особенно когда становилось непонятно, что мы будем есть завтра. Но если я что и уяснила из матушкиных наставлений о семейной жизни, так это завет быть терпеливой. Ведь Нечаев обещал, что у нас обязательно всё будет, значит, будет.

Наверное, я всё же была ещё слишком юна и наивна, но я ему верила. Всегда. И на любые мамины предостережения твердила: «Мы любим друг друга», чем порядком пугала маму, которая в своё время отпустила меня учиться в другой город лишь только потому, что верила в мою рассудительность. Неужели ошибалась?

– Околдовал он тебя, что ли?!

– Может, и околдовал, – с несвойственной мне беззаботностью смеялась я.

Хотя если быть абсолютно честной, то я до сих пор не понимаю, как мой прагматичный ум смог подписаться на такую авантюру, как брак с Нечаевым. У нас не было ни-че-го.

Мы даже на роспись в ЗАГС пришли в джинсах и кедах – самое приличное, что было в гардеробе обоих, а не потому что модно. Первую брачную ночь провели на скрипучем диване парней, благо что Костя решил войти в положение друга и неделю прожил у каких-то своих знакомых.

А дальше… а дальше нам выделили комнатку в моей общаге, размером едва ли не два на два метра, с двумя покосившимися кроватями и шкафом без полок. Но мы были счастливы. По-настоящему счастливы. Я часто вспоминаю те годы с щемящей теплотой в сердце, ведь всё было просто и понятно. Учись, работай, живи и люби.

Впрочем, конечно же, всё было далеко не так идеально, как хотелось. Сколько разборок и недовольств видели стены нашей комнатушки. Причин было более чем предостаточно – постоянное безденежье, сложность характеров и повышенная эмоциональность, свойственная обоим. Просто мирились мы гораздо чаще, чем конфликтовали.

Но время шло, и всё понемногу менялось.

Илья устроился на какой-то заводик, специализирующийся на выпуске малопонятных мне деталей. Сам заводик находился едва ли не за чертой города и был настолько мелкий, что больше напоминал кустарное производство.

– А другого места не было?! – искренне расстроилась я одним морозным утром, когда поняла, что у меня даже тёплых колготок на зиму нет.

– Так надо, – недовольно буркнул Нечаев, явно уставший от моих вечных вздохов. Я старалась его никогда ни в чём не упрекать, но чувство вечной гонки на выживание уже успело надоесть, и это легко читалось на моём лице.

– Кому надо?! – всплеснула руками, расценивая его упрямство как безразличие.

– Мне.

Вот тут можно было разругаться и… к примеру, развестись, но я лишь печально вздохнула и села на край кровати.

– А как же я?

– А ты должна верить, – назидательно сообщил муж, – что всё, что я делаю, я делаю ради нашего будущего.

Это была чистой воды манипуляция, и мы оба это понимали. В такие моменты казалось, что мама была права и Нечаев меня попросту околдовал. И это пугало, причём настолько, что хотелось схватиться за голову и бежать. Я смотрела на Илью и не могла понять, а зачем мне вообще всё это нужно. Муж, проблемы, безысходность… В такие дни мы расходились по разным компаниям, Нечаев где-то шлялся с Костей, а я отводила душу среди компании друзей-медиков с их чёрным юмором и общими интересами. На утро отчего-то становилось легче, и я мрачно вздыхала и шла сочинять очередное блюдо из гречки или макарон.

Спасала учёба. Её стандартно было столько, что порой даже не оставалось времени на анализ происходящего.

Да и, отдадим должное Нечаеву, он старался, хотя и не особо стремился продемонстрировать это, видимо, придерживаясь принципа «хочешь насмешить бога – расскажи ему о своих планах». Он не хотел.

Наверное, человек ко всему привыкает, и за пару лет мы всё-таки сумели друг к другу притереться. Да и жизненные обстоятельства медленно, но менялись.

Спустя два года после нашего знакомства я закончила универ, поступила в интернатуру и даже начала получать свою первую зарплату. Несмотря на её мизерность, это были реальные деньги, которые заметно облегчили нашу жизнь.

Впрочем, и сам Нечаев не сидел на месте, добиваясь первых успехов на своём заводике.

– Расширяем производство, – с улыбкой до ушей однажды сообщил он мне. – Угадай, чья заслуга?

– Твоя, – я подхватила его игривый тон и чмокнула мужа в нос. Потом, правда, немного подумала и добавила: – Учиться тебе надо.

На самом деле, реши Илюха тогда поступать на вышку, мы, скорее всего, просто померли бы с голоду, но наивная я всё ещё верила, что диплом о высшем образовании – это едва ли не единственный шанс на светлое будущее.

– Может быть, и пойду, – согласился супруг. – Только сначала на ноги встанем, а уже потом отправлюсь на менеджера или экономиста учиться.

– Зачем? – искренне удивилась я. – Ты же на инженера учился? А как же твои любимые детальки и шестерёнки?

– Учился, – кивнул Илья, – но я не собираюсь всю жизнь простоять у станка. Я хочу своим собственным предприятием управлять.

Так я узнала о наполеоновских планах супруга.

Пугали ли они меня? Безусловно.

Мне было двадцать три, ему на пару лет больше, мы жили в съёмной хрущёвке, где из крана текла ржавая вода, а из окон дуло так, что бумаги со стола попросту разлетались. Поэтому верхом моих желаний была собственная квартира, а Нечаев вон о своём заводе мечтал. Тогда мне показалось это чем-то нереальным, но спорить я не стала. У нас с ним на тот момент сложилось негласное правило: каждый волен мечтать о том, о чём мечтается. Скорее всего, ему тоже не нравилась моя должность в районной поликлинике, когда я сутками напролёт пропадала на работе, закрывая сразу два участка. Вряд ли вечно замученная жена-педиатр с дёргающимся глазом от уровня ответственности, вдруг свалившейся ей на плечи, была пределом его мечтаний. Но Илья не разу за всю жизнь не упрекнул меня в невыглаженных рубашках, пыльных полках и регулярном отсутствии приготовленного обеда. Скорее уж наоборот, с сочувствием выслушивал мои рыдания после очередного нагоняя от заведующей или же скандала с какой-нибудь неадекватной «яжматерью», которой все были должны, стоически готовил нам по утрам завтрак, потому что опять было неясно, во сколько я легла, окопавшись в своих справочниках и энциклопедиях.

Моя мечта о квартире сбылась через несколько лет. Его мечта о собственном производстве на год раньше.

– Я же говорил, что у нас всё получился, – шептал он мне на ухо в нашу самую первую ночь, проведённую в СВОЁМ доме. И даже отсутствие кровати было не способно омрачить происходившее.

***

Восьмую годовщину нашей свадьбы мы встречали в небольшой приморской гостинице. Вырвались в отпуск всего лишь на неделю, большую часть из которой провели в постели – отсыпаясь. И пусть жизнь с каждым днём всё меньше походила на гонку на выживание, оба продолжали вкалывать как проклятые, потому что, блин, интересно же! Я давно перестала разрываться между своими районными участками и трудилась в приёмном отделении детской областной больницы, в перспективе метя на должность заведующей. Даже авторитет определённый наработать успела, ибо умела мыслить нестандартно, что способствовало правильной постановке любого, даже самого неочевидного диагноза. Илья Николаевич же ныне представлял из себя солидного бизнесмена, выкупившего свой второй завод в границах области. И пусть статус олигарха ему не грозил, по крайней мере, не в этом двадцатилетии, а о размерах наших банковских займов лучше было вообще не думать, – его достижения были поистине вдохновляющими.

В то утро я проснулась первая и просто лежала в постели, любуясь спящим мужем и наслаждаясь звуками шумящего за окном моря. Сегодня он казался мне красивым как никогда. Тёмная щетина придавала ему взрослости и брутальности, заставляя моё сердце сладко сжиматься каждый раз, когда я думала о том, что именно этот человек однажды выбрал меня в свои жёны.

Илья сонно приоткрыл глаза и разулыбался, наткнувшись на мой взгляд.

– Привет, – шепнул он, дотягиваясь до моих губ.

Поцелуй выдался одновременно и нежным, и нетерпеливым. Я сползла с подушки, подстраиваясь под мужа, благо что со вчерашнего вечера одежды на нас не наблюдалось. Дыхание у обоих сбилось, сделавшись хрипловатым и прерывистым. Его руки привычно хозяйничали на моём теле, я же, подобно глине, поддавалась каждому его движению. Илья прервался всего лишь на мгновение, чтобы достать из тумбочки презерватив, когда я неожиданно перехватила его руку. Он непонимающе замер, отвел голову назад, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Ты чего?

А я вдруг отчего-то раскраснелась и испуганно отвела глаза.

– Нин? – с лёгким нажимом в голосе позвал меня супруг, не понимая, что в привычном алгоритме могло дать сбой.

Я же взволнованно закусила губу. Жест пришёл откуда-то из юности, из поры белых гольфов, которые однажды свели Нечаева с ума.

– Ну же, милая, – попросил он, касаясь своим лбом моего. – Ты же знаешь, что можешь рассказать мне всё?

Я знала, но всё равно переживала… потому что мы никогда всерьёз не обсуждали эту тему.

– Илюш, – просяще выговорила имя любимого, проведя своими пальцами по его лбу, отводя непослушную чёлку в бок. – А давай… ребёночка… родим?

Прозвучало как-то совсем приторно, а может быть, и вовсе жалобно. На самом деле я думала об этом весь последний год, но всё никак не могла решиться сказать об этом вслух. И не потому, что боялась реакции Нечаева, а будто бы сама всё никак не могла примириться с идеей материнства. В силу своей работы привыкла видеть в детях больше пациентов, чем… часть своей реальности.

Илья молчал, чем порядком меня напугал.

– Если ты не хочешь… – попыталась я пойти на попятную, но он не дал договорить, весело рассмеявшись.

– Извини, – улыбаясь во все тридцать два зуба, попросил он, – я просто на мгновение представил, как было бы здорово иметь дочку, похожую на тебя…

– То есть ты не против? – не веря своим ушам, переспросила я.

– Я не то что не против, я всецело за, – продолжал веселиться муж, возвращаясь к активному наглаживанию моего бедра. – Ты же чувствуешь, насколько я не против? – спросил он, хитро щурясь, за что тут же получил звонкий шлепок по голой спине.

– Не пошли.

– Да какое там, – фыркнул Нечаев, – дай мне хоть вдоволь насладиться моментом! Я тут, между прочим, отцом планирую стать в скором времени.

***

В скором не получилось.

С первого взгляда весь следующий год не особо отличался от своих предшественников. Мы всё ещё работали, строили карьеры, проводили безумные вечера вместе… Но тягучее ожидание чего-то нового протянулось красной нитью через каждый наш день. И пусть мы упорно делали вид, что торопиться некуда, но уже через полгода к ожиданию примешалась тревога.

«Отсутствие беременности в течение года – это нормально», – напоминала я себя каждый месяц, ощущая тянущую боль в животе.

Забавно, как меняется отношение к одним и тем же событиям в зависимости от наших ожиданий. Раньше точный приход месячных воспринимался показателем того, что мой организм работает как положено, теперь же… Теперь же начало нового цикла приносило лишь волну разочарования.

Впрочем, тогда мне ещё удавалось сохранять стойкость духа. «В жизни бывает по-разному, в том числе и так», – упорно твердила я про себя.

– На первый взгляд гинекологической патологии нет, – разводила руками моя гинеколог, – но если хочешь, пройдём расширенное обследование.

Я не хотела. Я боялась. Но благоразумие всё-таки взяло верх, и, вцепившись в Нечаева стальной хваткой, я потащила нас по врачам.

Ещё полгода ушло на вынесение диагноза – бесплодие неясного генеза.

– Переведи, – попросил меня муж.

Мы спускались по широкому крыльцу центра репродукции, и я еле держалась, чтобы не разреветься прямо там. Отчего-то чувствовала себя обманутой.

– У нас с тобой не выявлено никаких причин бесплодия, – педантично выговорила, продолжая бежать по ступенькам.

– Так это же хорошо, – обрадовался Илья, не понимая моего недовольства. – Раз нет причин…

– Значит, они их просто не смогли найти! – проскрежетала, резко затормозив и крутанувшись на месте. – Но наши шансы стать родителями от этого… не повышаются.

Муж нахмурился, закусив внутреннюю сторону щеки, обдумал мои слова и быстро взял себя в руки, даже плечи расправил:

– Это всего лишь мнение одного человека. Может быть, они плохо искали? Будем пробовать ещё.

К тому времени Илья уже достаточно уверенно чувствовал себя в бизнесе, и у него успело появиться ложное чувство всемогущества. Он искренне считал, что любую проблему можно решить, главное поднапрячься, либо отвалить очень много денег, что по сути являлось одним и тем же.

 Мне оставалось лишь вздохнуть и покачать головой. В отличие от супруга, мне вынесенный нам диагноз не внушал никакого оптимизма, поскольку было абсолютно непонятно, с чем нам предстоит бороться. Мне были нужны ПРИЧИНЫ.

Следующие месяцы я развлекалась тем, что каталась по врачам, негласно приняв за аксиому, что проблема, скорее всего, во мне.

Мы даже в Израиль слетали, но на общий результат это никак не повлияло.

Нечаев держался молодцом, всеми силами поддерживая и с готовностью отвечая на все мои идеи-предложения, даже самые безумные, но вот большого сожаления, что всё обернулось именно так, я в нём не обнаруживала. Сама же я буквально сходила с ума. Внезапно выяснилось, что возможность иметь детей была для меня безумно важна. До этого в моей жизни всё будто бы шло по накатанному плану – школа, институт, замужество, работа… И вот, моя жизнь, лишившись такого важного звена, вдруг оказалась в тупике. Я словно перестала понимать, куда и зачем идти дальше.

Просыпалась по утрам, готовила мужу завтрак, ехала на работу… и терялась. Как если бы мир вокруг лишился половины своих красок.

– Нина, – пыталась приободрить меня по телефону мама, – вы с Ильёй ещё молоды, всё может десять раз поменяться. В мире ещё и не такие чудеса происходят.

– Мама, ну какие чудеса! – злилась я. В этот период уровень прагматизма во мне практически достиг своих пределов. – Я врач…

– Вот именно. Ты врач, у тебя такая благородная профессия, – продолжала свою вдохновляющую речь родительница. Я, правда, не удержалась и закатила глаза. Медицина давно утратила для меня львиную долю своего романтизма. Весь этот пафос о спасении жизней выветрился из моей головы в течение первых двух лет работы участковым педиатром. Ибо если относиться ко всему как к великой миссии, можно смело тронуться умом. – Говорят же: делай что должен, и будь что будет.

Спорить я не стала, лишь в очередной раз сделала себе пометку на будущее о том, что лучше мне помалкивать о своих переживаниях, ибо единственное, что мне могли предложить окружающие, – это верить.

Впрочем, я и так не особо выносила свои чувства на обозрение. Даже мужу объяснить не могла, что именно меня так тревожит. Ну подумаешь, детей нет. Ну так я и до этого без них была вполне счастлива. Главное, что у меня имелись муж, любимая работа и… В общем, убедить себя в том, что всё ещё впереди, не составляло особого труда.

А потом мы как-то вместе пришли к идее ЭКО.

– Давай попробуем, – предложил Илья, полный оптимизма и довольный тем, что смог найти выход из ситуации. Как раз то самое «поднажать».

Я хоть и испугалась, но согласилась, практически не раздумывая:

– Давай.

***

Морально готовилась ко всему. Даже Нечаеву ходила и зудела, чтобы он не рассчитывал на удачу с первого раза, повторяя свою идиотскую мантру: «Бывает по-разному…»

– Да ты оптимист, – однажды вечером вздохнул Нечаев, явно устав от моего нытья.

– Не смешно! – надулась я. Гормональная терапия перед подсадкой эмбрионов сделала меня чувствительной ко всему. – Я же о тебе беспокоюсь, чтобы потом разочарования не было!

– А что обо мне-то беспокоиться? – удивился муж. – Я тебя любой люблю. Без разницы – с ребёнком или нет.

– Это ты сейчас так говоришь, – расстроилась окончательно, задетая его словами. Ощущение было такое, что беременность ждала только я. – А через пару лет ты захочешь иметь наследника.

– Поверь мне, через пару лет я буду хотеть одного – адекватную жену.

– То есть я неадекватная?! – взвилась, подскочив с дивана, на котором сидела до этого. Мне кажется, что в тот период я могла среагировать абсолютно на всё, даже на просто показанный палец, и даже не средний.

Илюха снисходительно хмыкнул и, обхватив меня за талию, усадил к себе на колени.

– То есть ты слишком сильно себя накручиваешь, – как для маленькой пояснил он, – но меня это вполне устраивает.

– Вполне?

– Вполне, – повторил Нечаев, усмехнувшись мне в шею. – Я тебе однажды обещал, что у нас всё будет? Обещал. Значит, будет.

Спокойствие Ильи действовало на меня гипнотически, и мне действительно хотелось верить, что всё будет хорошо. Не знаю, что явилось решающим фактором – достижения в области медицины, магия звёзд или нечаевская самоуверенность, но у нас и вправду получилось. С первого раза.

– Поздравляю, – просиял наш врач, водя датчиком по моему плоскому животу. – У нас два закрепившихся эмбриона.

Пальцы мужа чуть сильнее сжали мою ладонь, выдавая степень его волнения. Это он только со стороны демонстрировал стойкость, но я чувствовала, что для него происходящее не менее важно, чем для меня.

– Нужно принять решение, – продолжил репродуктолог, – оставляем обоих или…

– Оставляем! – хором выдали мы с Нечаевым, а я ещё и разревелась, не сдержавшись.

***

Беременность протекала по-разному. Случались дни, в которые мне вполне по силам было перевернуть мир, если бы мне дали нужную точку опоры, в другие же дни я ощущала такой упадок сил, что жить хотелось через раз. Но в целом всё это было ожидаемо, и мы успешно преодолевали все положенные сроки: месяц, два, три…

После первого триместра я выдохнула, решив, что всё самое нервное позади, ведь, как известно, обычно риски максимальны именно на ранних сроках.

Я продолжала работать, видеться с друзьями, мы много гуляли с Илюхой, наслаждаясь первым снегом и близостью зимы.

Первым тревожным сигналом послужила гипертония. Как обычно, я не сразу придала значение тяжести в голове, лишь на плановом осмотре у врача осознав, что причиной недомогания в последнюю неделю послужило повышенное давление.

– Беречь себя надо, – назидательно заметил Виктор Олегович, который вёл мою беременность ещё с момента её планирования, снимая с моего плеча манжету тонометра. – Нина, ну вы же врач…

– И как врач, я знаю, насколько бесит эта фраза, – напомнила я очевидное.

Мой доктор понимающе улыбнулся:

– Ладно, уели. Но поберечься всё равно надо.

Спорить я не стала и со спокойной душой ушла на больничный, дабы лежать дома, пить витамины и отсыпаться. В целом моя гипертония вела себя сносно, давая о себе знать лишь в периоды резких перепадов температур. Вскоре мне и вовсе разрешили вернуться на работу.

Срок моей беременности уже приближался к пятому месяцу, когда я ощутила первые шевеления. Они были настолько невесомыми, что я скорее догадалась, чем почувствовала, что внутри меня происходит что-то новое. Заорала на всю квартиру, порядком напугав Нечаева, который едва не навернулся на пороге спальни, прилетев ко мне с другой комнаты.

– Что? Где? Болит?

Я же стояла перед зеркалом, обхватив свой заметно округлившийся живот, и пускала слёзы.

– Нина? – уже откровенно запаниковал Илюха, готовый хвататься за телефон и звонить в скорую.

– Они шевелятся, – одними губами пробормотала я, после чего, наконец-то обретя голос: – Илья, они шевелятся!

Он окончательно остолбенел, видимо, едва не рухнув в обморок от облегчения, после чего подошёл ко мне на негнущихся ногах и приложил ладони к моему животу.

– Ничего не чувствую, – после минутного ожидания расстроился он.

– Да ты и не можешь, ещё слишком рано. Это скорее так… во мне.

– Не честно! – возмутился супруг. – У меня тут дети шевелятся, а я даже поприветствовать их не могу.

– Ну приветствовать ты их можешь и сейчас, просто ответят они… чуть позже.

– Да?! – оживился Илья и тут же опустился на колени. Сцена была забавная, но до ужаса милая. – Эй, вы, там, ау! – придуривался Нечаев. – Растите уже скорее, мы вас ждём… и скучаем.

Я не удержалась и фыркнула, а муж погрозил мне пальцем и поцеловал область возле пупка. Два раза. Третий же поцелуй достался уже мне, когда мой мужчина поднялся на ноги:

– Люблю вас.

***

У нас было целых пять месяцев идиллии, нашего маленького счастья. Но, как оказалось, у всего был свой срок.

Время приближалось к Новому году, я собиралась в ежегодный отпуск, плавно перетекающий в декретный. Нечаев круглыми сутками пропадал на своих заводах, завершая финансовый год, закрывая договора, подводя итоги и непонятно чем ещё страдая. А я откровенно скучала. Вокруг царила новогодняя суета, но у меня отчего-то никак не получалось влиться в общий поток.

– Просто у тебя впереди более глобальное событие, – пыталась приободрить меня Гелька. К тому моменту мы дружили семьями уже не один год, после того как наши мужья успели сойтись на почве деловых интересов.

– Неспокойно мне, – впервые за всё время пожаловалась я. – Сама не пойму почему.

– Привыкай, – посоветовала подруга. – Вот родишь и вообще забудешь, что такое спокойствие. Я по началу даже спать нормально не могла. Лежала и слушала, дышит он там или нет. Думала, что с Аришкой будет спокойнее, но где там, она ж девочка. Кеша и тот сбрендил на этой почве.

Ангелина и Аркаша были счастливыми родителями пятилетнего Антона и двухлетней Арины. Буква «А» в их семье считалась счастливой.

– Не знаю, – покачала головой, – на меня не похоже.

– Это ты так думаешь, но материнство, знаешь ли, новые грани женской паранойи открывает.

На что я лишь пожала плечами.

***

В последний день перед уходом в длительный отпуск я осматривала девочку с болями в животе.

– Это аппендицит, – твердила испуганная мать, маячившая у меня за спиной, пока я старательно пальпировала правую подвзошную область. – Вы посмотрите на Анечку, она же вся бледная! Её дома тошнило. И температура была. Ну что вы медлите! Сделайте что-нибудь!

Я с сомнением посмотрела на Анечку. На мой взгляд ребёнок выглядел более чем нормально.

– Так, ещё раз. Где болит?

– Правая нижняя часть живота, – отрапортовала мне девочка. – Появилось внезапно, потом ныло, теперь постоянное…

Я обречённо вздохнула и слегка надавила ближе к пупку.

После секундной заминки Анечка вскрикнула.

– Вот видите! – продолжала нервничать мать. – Ей больно, а вы медлите и ничего не делаете. Я на вас жалобу напишу!

Едва удержалась, чтобы не закатить глаза.

– Ты же говорила, что в боку болит, – сосредоточилась я на своей юной пациентке.

– Ну так же болеть может в разных местах, – ничуть не растерялся ребёнок.

Я стянула перчатки и почесала кончик носа.

– Лидия Михайловна, не могли бы выйти с… – имя родительницы, как назло, вывалилось из моей памяти, – мамой… подписать согласие на обработку персональных данных.

Лида, моя медсестра, послушно кивнула головой, пряча свою улыбку.

– Будет сделано.

– А я разве не подписывала? – удивилась женщина.

– Я не вижу, – соврала я, не моргнув глазом. – Быстрее будет, если вы ещё раз до регестратуры дойдёте.

– А Анечка?! – испугалась родительница.

– А Анечке мы сейчас хирурга вызовем, – заверила я, – самого лучшего.

К счастью, женщина не стала противиться и вышла из смотровой, наши же глаза с Анечкой заговорщицки встретились.

– А вы точно хирурга вызовите?

– Точно.

– И он меня прооперирует?

– Нет. Он сделает тебе клизму. Вот такую, – пообещала я и развела руки едва ли не на метр.

Детские зрачки в ужасе расширились.

– Но при аппендиците положена срочная операция.

– Положена, – согласилась я, – поэтому какое счастье, что у тебя не он.

Одиннадцатилетний махинатор подвис, после чего категорически заявил:

– Вы не можете знать точно.

– Могу. Слишком уж симптомы классические. Как… по интернету.

Она недовольно сжала губы и с вызовом взглянула на меня.

– Это аппендицит.

– Значит, клизма, – подытожила я, отходя в сторону, – так и запишем.

Вернулась к своему столу и начала заполнять карту, вписывая информацию в пустые поля и подчёркивая нужное.

Анечка ещё немного посопела, после чего с чувством матюкнулась и слезла со смотровой кушетки. Немного постояла у меня над душой, пока я не сдалась, спросив:

– Ну и зачем тебе это нужно?

Ребёнок замялся, но потом всё же честно признался:

– Понимаете, папа с мамой сейчас разводятся…

В этом месте я чуть не ляпнула, что вполне понимаю её папу.

– Папа съехал от нас, но если он узнает, что я в больнице, то обязательно приедет.

Утверждение было сомнительное, но ломать детские надежды в мои обязанности не входило.

– Мне очень жаль, – вместо этого посочувствовала я. – Но поставить ложный диагноз я тебе не могу.

– А если потянуть время? Папа обязательно приедет, просто нужно… немного подождать.

Мольба в её взгляде была столь очевидной, что во мне даже что-то болезненно сжалось, и я невольно положила ладонь на обтянутый халатом живот, в тайне подумав, что выбрала правильного отца для своих детей. Уж им-то никогда не придётся врать, дабы добиться его внимания.

– Мне правда очень жаль… – повторила я, – но ничего сделать не могу. Ненужные медицинские манипуляции могут быть опасны и…

Договорить я не успела, ибо дверь в смотровую резко распахнулась и на пороге возник взлохмаченный мужчина:

– Анечка!

– Папа!

***

Из больницы я уходила более чем довольная жизнью. Коллеги устроили мне трогательные проводы, а история с Анечкой и её семьёй всё-таки разбавила мой докторский скепсис: не все семьи на грани развода были пропавшими.

Ну а смелая девочка неожиданно приободрила меня, напомнив, что я тоже когда-то была не из робкого десятка. Этим даже захотелось поделиться с Нечаевым.

Застегнув свой полушубок, который в последнее время стал мне уже тесен, я достала из сумочки телефон и направилась к выходу, радостно предвкушая разговор с мужем. Звонила я ему в приёмную, ибо в промышленной зоне сотовый ловил через раз, поэтому когда на его звонок ответила Карина, личная помощница Ильи, которую он взял совсем недавно, я ничуть не удивилась.

– Нина Евгеньевна! – вполне искренне обрадовалась девушка. Разница в возрасте у нас была вроде бы и небольшая, всего лишь семь лет, но по личным ощущениям мне порой казалось, что я старше ещё недавней студентки на целую жизнь. – А Илья Николаевич в цеху, поздравляет рабочих в наступающим.

– Он это любит, – ещё шире разулыбалась, выходя из здания больницы. На улице уже было темно, но больничная территория ярко освещалась фонарями, в свете которых танцевали падающие снежинки. – Передашь тогда, чтобы он мне позвонил?

– Да, конечно, – услужливо пообещала Карина. – А вы будете завтра на корпоративе?

Мы не то чтобы приятельствовали, но относились друг к другу с некоторой симпатией, по крайней мере я. Ведь с появлением Павловой нагрузка на мужа чуточку, но стала меньше. Теперь мне не приходилось напоминать ему о днях рождения и важных датах. Гелька намекала на то, что молодая красивая помощница у такого трудоголика, как Нечаев, не есть гуд, но я отмахивалась, всецело доверяя мужу. Да и Карина больше походила на большого наивного ребёнка, чем на искушённую соблазнительницу.

Правда, был момент, когда я удивилась, зачем ему бывшая студентка, которая была ещё совсем зелёной, но довольный собой Нечаев постучал мне по лбу и заключил:

– Не быть тебе стратегом, Нин. Это она сейчас зелёная, а через пару лет знаешь, каким спецом станет? Я как раз её для себя и под наши условия воспитаю. Ты просто не представляешь, как я намаялся с подбором грамотных людей…

– Тоже мне, воспитатель нашёлся, – фыркнула, но спорить не стала.

Разговор этот состоялся пару месяцев назад, когда Нечаев начал готовиться к тому, что с появлением детей ему нужна будет команда. Сейчас же часть этой команды звала меня на корпоратив.

– Буду, – заверила я Карину, делая шаг. – Даже платье себе уже купила.

– Уверена, что вы, как всегда, будете прекрасны…

Как получилось, что мой вполне устойчивый каблук слетел со ступеньки, я так и не поняла, лишь резкий выпад вперёд, сбившееся дыхание и голос Карины фоном, который до последнего доносился из трубки.

Глава 3

 Месяцем ранее

Из раздумий меня вывел резкий сигнал автомобиля, стоявшего за мной.

– Чё встала! – грубо крикнул мне мужик, высунувшись из окна машины. – Курица! Понапокупают прав….

Я тряхнула головой, отгоняя от себя бередившие душу воспоминания, и нажала на педаль газа. На соседних полосах движение уже шло полным ходом, пока я плавала по волнам своей памяти.

Через полчаса припарковалась на стоянке перед высоким кованым забором, за которым виднелось яркое здание, больше похожее на сказочный терем. Оно настолько диссонировало с привычными больничными видами, что стало тоскливо. Мой разрыв с медициной всё ещё не был пережит до конца, а то и вовсе продолжал болезненно кровоточить на душе незатянувшейся раной.

– Нина, соберись! – скомандовала я сама себе, утирая рукой глупые слёзы, которые так и наворачивались на глазах. Выйдя из верной бэхи и одёрнув пиджак, сделала глубокий вдох, настраиваясь на рабочий лад. – У тебя всё получится.

Несмотря на внешнюю браваду, внутри меня всё буквально вибрировало от волнения. Кто бы знал, что должность фельдшера в детском саду, пусть и частном, окажется пределом всех моих желаний. Ну ладно, не всех. Но в моём возрасте уже пора было свыкнуться с мыслью, что далеко не всем мечтам и желаниям суждено сбыться. А вот об этом мне уж точно думать нельзя было, иначе впору было идти и вешаться.

Под такие нерадостные мысли я дошла до будки охранника.

– Нечаева, – представилась я усатому дядечке. – К Ольге Павловне.

Охранник с преувеличенным вниманием копался в моём паспорте, сверяя его со своими бумагами. Хотя было очевидно, что делает он это скорее для виду или от скуки.

– Проходите. Вас ждут.

Путь до самого здания садика лежал через детскую площадку. Сейчас она была пуста – на часах подходило время обеда, – но царившая вокруг тишина всё равно казалась неправильной. Детские площадки нужны для того, чтобы на них царил шум и гам, ведь там, где дети, всегда… жизнь. Я шагала по мощёной дорожке, выстукивая каблуками своих туфель неровный ритм, и пыталась представить, как буду ходить здесь каждый день, наблюдая за десятком детей, наполняющих всё вокруг смехом и криками.

«Зачем это тебе?» – голосом Нечаева спросил здравый смысл в моей голове. И пусть это была лишь фантазия, но звучала она достаточно грозно. Страшно представить, что сделает со мной муж, когда узнает о моей авантюре.

«Дома запру», – пообещал всё тот же промужний образ.

На минутку стало смешно. Илью я не боялась, за все годы нашего брака он мне ни разу не смог даже скандала нормального устроить, хотя вот для всех остальных он был великий и ужасный. Поэтому врала я ему совсем по иной причине – просто не хотела расстраивать. Знаю, он боялся, что я не справлюсь. А я… а я злилась на эту дурацкую манеру меня оберегать, ведь она словно усиливала мою… несостоятельность.

Оля встретила меня на пороге своего кабинета, разведя руки в стороны:

– Нино, как здорово, что ты приехала!

Мы приятельствовали ещё в далеком студенчестве. Её бывший муж Виталя Петрушевский был талантливым детским хирургом и по совместительству моим однокурсником, с которым мы когда-то вместе глушили разбавленный медицинский спирт на обшарпанной кухне чей-то вписки. К слову, именно Петрушевский первым на нашем курсе открыл сезон студенческих свадеб, женившись на весёлой хохотушке Оле Воронцовой, тогда ещё студентки педа. Затем как-то всё завертелось само собой, и однажды в ночи я повстречала Нечаева, позабыв обо всём на свете. Дружеские посиделки стали реже, пока медленно не сошли нет. А уже после окончания университета Виталя поступил в столичную ординатуру, и Петрушевские укатили в Москву, я же, как верная жена декабриста, осталась в Сибири тянуть свою супружескую лямку.

Пару лет назад ребята развелись, и Ольга Павловна вернулась на свою малую родину, о чём мне радостно и сообщила неделю назад, когда мы с ней случайно пересеклись в одной из местных кофеен.

– Столичная жизнь – не для меня, – сетовала приятельница из прошлого. – Виталька целыми днями в своей больнице пропадает, а я что? Дом, метро, работа – и так по кругу. Мы могли по несколько суток не видеться! А, ну её, эту Москву, вместе с Петрушевским!

Я понимающе кивала головой, а сама думала о том, что дело было отнюдь не в столице…

Разговор сам собой как-то вышел на рабочие темы. Выяснилось, что нынче Оля заведовала самым крутым детским садиком нашего города.

– Ты не представляешь, какая это ответственность! Им же всем только и подавай всё самое лучшее. А где я им возьму самое лучшее, если народ работать разучился, даже за деньги? Я за эти два года на какие кадры только не насмотрелась. Это же дети, а к ним абы кого не возьмёшь. Уже месяц медика нам ищу. Либо спец хороший, но грымза ещё та, которую не то что к детям, к людям подпускать нельзя. То вся такая «зубная фея», всех любит, всех обожает, а что делать – ни в зуб ногой. И за что им вообще дипломы только дают?

Жадно глотала каждое её слово. При слове «медик» мои глаза зажглись фанатичным огнём.

– Так и не нашла? – практически не дыша, поинтересовалась я, словно боясь спугнуть удачу.

– Нет, – легко отозвалась Оля, ещё ничего не подозревавшая о моём коварном плане.

В этот момент мой мозг суетливо соотносил одно с другим, параллельно пытаясь заткнуть голос разума, оравший: «Не смей!» Как всегда, победила моя несусветная глупость, неожиданно предложившая экс-госпоже Петрушевской:

– А возьми меня на работу?

***

Поначалу наш разговор проходил в светском ключе, мы вспомнили бывших знакомых, студенческие годы, дни давно минувшей юности. Очень быстро общие темы сошли на нет – сказывались моя тревожность и Ольгина занятость.

– Ладно, Нино, давай ближе к делу.

– Давай, – заметно оживилась, хотя мною это ощущалось скорее как паника. Мне кажется, что я так не волновалась даже в тот день, когда мне в силу обстоятельств довелось принимать чужие роды.

А экс-госпожа Петрушевская в один миг превратилась из хохотушки Оленьки в серьёзную Ольгу Павловну.

– Нам очень лестно, – деловым тоном заговорила она, – что такой высококвалифицированный специалист заинтересовалась нашей вакансией.

– Да ладно тебе, – изобразила я смущение. Тяжело быть высококвалифицированным специалистом, да и просто специалистом, когда совсем недавно тебя с позором выгнали из медицины. – Обычный педиатр.

– Ну не знаю, – на мгновение смягчилась собеседница, – Виталька всегда с уважением отзывался о тебе, а уж не доверять его мнению в этом вопросе у меня причин нет.

 Интересно, вот откуда Петрушевский мог знать о моих врачебных способностях, если не видел меня лет десять? Неужели слухами земля полнится? Если да, то страшно подумать, какие ещё слухи обо мне могут ходить по миру.

Но спрашивать об этом я, конечно же, не стала, изобразив на лице благодарную улыбку.

– Да я и сама помню, – тем временем продолжила Оля, – какой собранной и серьёзной ты была, вечно все сидят бухают, а тебе, видите ли, «к экзаменам готовиться надо».

– Да ладно, нам всем надо было.

– Но бухать им это не мешало, уж поверь.

Усмехнулась, уже предчувствуя, что работа у меня в кармане. Но не зря Ольгу Павловну взяли заведующей в самый крутой садик города, ибо, как оказалось, смотреть в самую суть дела она умела.

– Нин, пойми меня правильно, – продолжала она, вернувшись к серьёзному тону, – правда, ценю, что ты захотела работать у нас, но я обязана спросить тебя: почему ты решила уйти из медицины?

Я продолжала улыбаться, но с каждой секундой моя улыбка становилась всё более натянутой и в какой-то момент стала походить на неживой оскал.

– Ну я же знаю, что ты как Виталька, – не оставляла мне никаких шансов Петрушевская, – а такие, как вы, из врачей просто так не уходят. Вы же практики, вам нужно что-то всё время решать, кого-то спасать, вы идейные, а это не лечится.

Спорить здесь было не о чем.

– Поэтому спрошу тебя напрямую: что случилось? И очень надеюсь, что ты мне скажешь правду, я… всё равно узнаю. Сюда ходят дети таких людей, что мы просто не можем взять абы кого.

Понимающе кивнула головой. Сама не знаю, чего ожидала в этой ситуации. Что никто не узнает о моей «тайне»? Но это и не было особой тайной, несмотря на все попытки Илюхиных адвокатов замять историю. Ну а врать… врать я никогда толком не умела. И обычно, если не считать сегодняшнего утра, даже не пыталась этого делать.

Я печально вздохнула и честно призналась:

– С диагнозом ошиблась.

Олина деловитость слетела с её лица, и она сочувствующе спросила:

– Кто- то погиб?

Всё-таки она слишком много лет была замужем за врачом, чтобы понимать, как порой мы любим переживать потери. Но на этот раз случай был не тот.

– Нет, – ответила неожиданно спокойно, а может быть, и вовсе отрешённо. – Я ребёнка похитила.

***

Шесть лет назад

С лестницы я тогда чудом не слетела, в последний момент уцепившись за металлический поручень перил. В итоге шмякнулась на пятую точку, довольно сильно ударившись. Первая реакция – оцепенение. Я сидела на холодных ступеньках крыльца и не могла пошевелиться, с ужасом прислушиваясь к ощущениям в теле. Но всё вроде как было в порядке, кроме ушибленного зада, который вполне ощутимо побаливал.

И лишь выдохнув, я осмелилась дотронуться до живота. Плотно обтянутый мехом, он был в порядке. По спине прошла волна облегчения.

Телефон отлетел в сторону.

Не знаю, сколько времени я просидела на ступеньках, дрожащей рукой гладя детей, словно успокаивая, но Каринин голос, фоном доносившийся из динамика, успел сменить тональность на тревожную.

– Нина Евгеньевна…

Сил что-либо объяснять у меня не нашлось, поэтому, дотянувшись до трубки, пробормотала что-то маловразумительное и отключилась. Домой ехала на такси, посчитав, что садиться за руль в таком состоянии крайне хреновая идея.

Илюха прискакал домой через пять минут после того, как я перешагнула порог квартиры. Боюсь представить, на какой скорости он гнал по обледенелым улицам города.

– Такие, как ты, – возмутилась я, – являются бомбой замедленного действия на дорогах!

Но Нечаев лишь отмахнулся, стянул капюшон куртки с головы и провёл ладонью по волосам.

– Лучше расскажи, что случилось.

Заторможено пожала плечами.

– Да ничего.

Не знаю, почему не стала рассказывать ему о своём падении, на самом деле это была сущая мелочь, но страх, сковавший в первые мгновения после того, как я «села» на ступеньки, будто пустил во мне корни, всколыхнув что-то неспокойное.

– Карина сказала другое…

– Карина? – переспросила я, абсолютно позабыв про помощницу мужа. – А при чём тут она?

Илья слегка нахмурил брови.

– Она сказала, что ты звонила, вы разговаривали, а потом резко пропала, а когда… заговорила снова, голос у тебя был напуганный.

– И ты примчался только потому, что кто-то решил, что голос у меня был напуганный?!

Моя речь всё больше теряла своё спокойствие, обретая нотки недовольства и возмущения. Непонятно, откуда во мне бралось это раздражение – обычно в жизни я старалась полагаться на доводы разума.

– А как я должен был реагировать?! Ты же беременна, – тоже вдруг начал заводиться супруг.

– Я вполне в состоянии позаботиться о себе сама!

Нечаев тряхнул головой, словно не веря услышанному.

– О чём мы сейчас спорим? Я запереживал, я приехал. Да любой бы нормальный мужик сделал бы точно так же. Любая бы другая была только благодарна!

Он был прав, я это чувствовала, но остановиться никак не выходило.

– А я, видимо, не любая! Илья, я – врач! И я способна здраво оценить своё состояние. Если бы что-то случилось, я бы позвонила тебе!

– Ты беременная в первую очередь, – отрезал он, – а уже потом всё остальное!

В общем, слово за слово мы разругались и недовольные друг другом разошлись спать по разным комнатам первый раз в нашей семейной жизни.

Уже сильно позже, пытаясь проанализировать тот вечер и своё странное поведение, я решила, что всё дело было в напряжении, которое копилось во мне на протяжении последних лет, ну а с беременностью лишь усилилось. Я всё ещё чувствовала себя виноватой за то, что не смогла забеременеть сама. Неосознанно продолжала переживать какую-то свою женскую несостоятельность, поэтому невольно «прочитала» слова Ильи как упрёк в том, что я и детей не способна нормально выносить.

Ну а само падение стало лишь пусковым механизмом, давшим волю моим эмоциям.

Тараканов в голове было много, а вот голос разума ушёл в отпуск вместо меня.

Утром оба были хмурые и недовольные.

– За тобой заехать вечером? – попытался Нечаев сделать шаг навстречу, правда, скорее из чувства долга.

– Я не поеду, – заявила немного театрально, – я же детей жду. Буду сидеть на месте и беречь себя.

– Не нагнетай, – разозлился он. – Не хочешь ехать… Уговаривать не буду.

Вместо ответа одарила его тяжёлым взглядом. На этом мы и… порешили.

Сам день прошёл спокойно, я занималась какими-то домашними делами, злясь на Нечаева, жалея себя и, наоборот, злясь на себя и сочувствуя мужу. Кто бы знал, что гормоны превратят мой мозг в сплошной компот?

В обед заехал Костя.

– Дружка своего защищать будешь? – хмыкнула я, обнаружив на пороге квартиры Козырева. Все эти годы они оставались с Нечаевым лучшими друзьями, я же привыкла воспринимать его как ближайшего родственника. Ещё бы, я видела его в разы чаще, чем собственных родителей.

– А надо? – с намёком изогнул он свою бровь.

– Ещё не решила, – честно призналась. И тут же пожаловалась: – Он носится со мной как с писанной торбой.

– Заботится.

– Ну не так же навязчиво!

– Это же Илюха, ему всё под контролем держать надо.

Предупреждающе прищурилась, пытаясь взглядом сообщить гостю всё, что думаю о нём.

– И всё-таки ты его защищаешь.

– Скорее твои нервы берегу.

– Да-да, все вы так говорите, – вздохнула я, ставя перед Костей чашку кофе и садясь за стол напротив него.

Друг благодарно кивнул, но продолжал рассматривать меня, словно пытаясь что-то найти.

– Что? – смутилась под его пристальным взглядом.

– Ты бледная…

Невольно фыркнула.

– Комплименты у Нечаева учился делать? У него с этим проблемы.

– Да нет же, – мотнул головой Костя, отчего-то тоже покраснев. – Просто ты… какая-то… – он, не договорив, махнул рукой и сделал большой глоток из кружки, после чего неожиданно кивнул в сторону моего живота: – Толкаются?

Не сразу сообразила, о чём он, только потом осознав, что уже какое-то время потираю свой живот.

– Тянет, – нехотя пояснила я, только сейчас поймав себя на том, что всё утро боролась с неприятными ощущениями.

– Может, к врачу? – тут же нахмурился Костя, сильно напомнив этим Нечаева.

– Да нет, всё нормально, – отозвалась не совсем уверенно. – Завтра плановый приём перед уходом на праздники, так что всё должно быть хорошо.

И всё же Козырев по темпераменту уступал моему мужу, а может быть, просто не считал себя вправе лезть в нашу жизнь, поэтому придержал свои советы, лишь попросив:

– Если что, звони, в любое время.

– Хорошо, – с самым серьёзным видом пообещала я, прекрасно зная, что воспользуюсь приглашением лишь в крайнем случае.

К этому времени мы уже стояли в коридоре и неловко топтались друг напротив друга, не представляя, что ещё можно сказать. Костя обулся и натянул куртку, но отчего-то не спешил уходить, а я маялась от желания остаться одной.

Наконец, Козырев сделал глубокий вздох и признался:

– Нин, а я женюсь.

Немного зависла, соображая, о чём он говорит, а потом засияла во все свои тридцать два зуба:

– Это же здорово! Давно пора. Только я думала, что вы с Кристиной расстались.

– А я не на Кристине.

– Да?! – удивилась не на шутку. Кристина была давней пассией Кости, с которой они провстречались несколько лет, а полгода назад неожиданно объявили о расставании.

– Её зовут Ева, и она… славная.

Нужных слов у меня не нашлось. Хотелось порадоваться за него, но вот никак не получалось.

– Хочешь сказать, что ты женишься на какой-то славной девице, которую знаешь меньше шести месяцев?! – всерьёз возмутилась я.

– Ну вам же это с Нечаевым не помешало! – непривычно жёстко парировал Костя.

Чуть было не ляпнула, что у нас с Ильёй… другое, но вовремя прикусила язык. Другое что? Великая любовь? Судьба?

Прав судить Козырева у меня не было, поэтому пришлось идти на попятную.

– Да-да, извини. Ляпнула, сама не поняла что. Я действительно очень рада за тебя… вас, – соврала совсем неубедительно.

Впрочем, Костя и так всё понял.

– Ладно, давай опустим, – подыграл он мне, хотя взгляд был самый что ни на есть странный – тёмный и взбудораженный. – Я вас познакомлю, и ты сама всё поймёшь…

Его голосу тоже не хватало веры.

– Конечно.

***

Уже к вечеру я пожалела, что отказалась ехать на Нечаевский корпоратив, но позвонить и покаяться в этом не позволила гордость.

Часов до девяти прослонялась по квартире, изнывая от тоски и неясной тревоги. Муж не звонил. Это злило неимоверно. И даже вчерашние разборки меркли перед тем, что он смеет там развлекаться и радоваться жизни, пока его жена (между прочим беременная!) скучает.

Логику в своих размышлениях я перестала искать ещё накануне, списав всё на ретроградный Меркурий.

«Вот рожу, – обещала самой себе, – и стану самой адекватной женой и матерью на Земле». Помогало плохо.

Спать решила лечь пораньше, дабы разбудить в Нечаеве совесть. Вот придёт он со своей гулянки, а тут я сплю, вся такая несчастная и разобиженная. Пусть потом извиняется как хочет.

Сон не шёл долго, в голове клубились всякие мрачные мысли, от которых даже дышалось тяжело. Дети в животе были непривычно притихшие, обычно перед сном у них начиналась самая веселуха. Как хорошо, что завтра на приём.

На часах было уже за полночь, когда меня вдруг выкинуло из сна. Я резко подорвалась на постели, жадно хватая воздух ртом. В голове гудело, и никак не получалось собраться с мыслями. Приступ ужаса накрыл меня с головой, хотя причин я не понимала, лишь знала, что случилось что-то ПЛОХОЕ.

Попыталась встать с кровати, но острый приступ боли пронзил тело насквозь. И тут через пелену страха до сознания стало доходить…

Судорожно откинула в сторону одеяло, словно это был не кусок ткани, а как минимум ядовитая змея. Пальцы дрожали, но я всё же взяла себя в руки и дотронулась до внутренней стороны бедра. Там было горячо и влажно. И вовсе не по любимой причине современных авторов-романистов.

Теперь мне казалось, что тошнотворный запах крови заполнил собой всю спальню. Как ни странно, но именно это позволило мне окончательно прийти в себя и включить мозги.

Первое, что сделала, – вызвала скорую. А уже потом начала звонить мужу.

– Аппарат абонента выключен или находится… – начал вежливый механический голос.

– Сволочь! – выругалась я на телефон. В голове ещё промелькнула мысль, что с Нечаевым могло что-то случиться, но развивать её дальше я себе не позволила, приказав:

– Сначала дети!

По ощущениям скорая ехала непростительно долго. Хотя на деле между звонком в скорую и приездом бригады прошло всего минут десять, я уже предчувствовала, что нужное время упущено.

– Вы там держитесь, хорошо? – молила я детей, прижимая окровавленную ладонь в своему боку. – Вы только держитесь.

До Ильи я так и не дозвонилась. И лишь из скорой под давлением врача набрала Козырева.

– Нина?! – испуганно выпалил наш друг уже после второго гудка. – Что-то случилось?

– Всё плохо, – глотая слёзы, катившиеся градом из глаз, пробормотала я. – Всё плохо… Илью найди, пожалуйста.

В итоге в больнице со мной оказался именно Костя. Перепуганный и серый от волнения, но крепко державший меня за руку, пока я ждала вердикт врачей, и до последнего запрещавший мне реветь.

Я не мигая смотрела на жидкость, что бежала по прозрачной трубке прямо мне в вену, словно гипнотизируя и приказывая: «Помоги».

Кожа была холодной и влажной, меня слегка потряхивало от холода и резкой общей слабости. А ещё всё время хотелось пить – верный признак большой кровопотери.

Где-то на подкорке я прекрасно понимала это, понимала и ненавидела себя. Принять реальность, какой она была, оказалось выше моих сил.

– Нужно кесарить, – вынес свой вердикт Виктор Олегович, примчавшийся в больницу той ночью. – Кровь уходит быстрее, чем мы её вливаем. Да и показатели УЗИ неутешительные, степень отслойки слишком большая.

– Нет, – выдохнула я, отворачиваясь от своего врача. – Нет. НЕТ!

И с чувством ударила по краям кровати, правда, вышло смазанно, у меня не было сил даже руки толком поднять.

– Нин, спокойней, – попытался утихомирить меня Костя. – Тихо. Дети же нормально развиваются после кесарева… – ему не хватало уверенности, но желание приободрить меня брало верх.

– Ты не понимаешь… – заливаясь слезами, выдала я. – Гестационный возраст слишком мал, а они ещё и близнецы… они всегда мельче. Шансов на то, что дети будут жизнеспособными, практически нет.

Рассказ выдался до ужасного «казённым», но попытка спрятаться за терминологию являлась хоть какой-то защитой.

Костя побледнел и опустил глаза, не зная, что сказать.

– Вы абсолютно правы, – вмешался в наш разговор Виктор Олегович, – но в противном случае вы сами просто погибнете от геморрагического шока.

– Нет, нет…

Я ещё пыталась сопротивляться, но исход был понятен всем.

Врач в поддерживающем жесте коснулся моей ноги.

– Пока мы всё подготавливаем, я попрошу вколоть вам успокоительное.

***

Первое, что я увидела, придя в себя, было абсолютно восковое лицо Нечаева. Он сидел возле моей кровати и отрешённым взглядом смотрел куда-то в пустоту.

На тот момент ужас случившегося ещё не успел прорваться через пелену моего сознания, но вот этот никакущий взгляд мужа…

– Нина, – заметил моё пробуждение Илья, подскакивая на ноги и с шумом роняя стул, – Нина!

Сказать ему было нечего, и это было… выразительнее всяких слов. Вся суть произошедшего навалилась на меня гранитной плитой. Боли как таковой не было, ни в теле, ни на душе… лишь всепоглощающая безнадёга. Наверное, всё-таки седативные в крови давали свой эффект. А может быть, я просто… сгорела.

Муж неуверенно коснулся моего лба, отводя слипшиеся пряди. Его прикосновение было едва ощутимым, словно он боялся сломать меня одним неловким движением. Если бы во мне оставались хоть какие-то силы, я бы обязательно разрыдалась. А так…

Судорожный вздох и острое желание найти ответ на один единственный вопрос:

– Почему?

Илюха замер, его рука на моём лбу потяжелела, а рот приоткрылся в некрасивой гримасе, словно он собирался что-то сказать, но не мог решиться.

– Нин, я…

– Почему?! Почему… это случилось… с нами? – слова приходилось выдавливать из себя силой. Непонятно, на каком нелепом упорстве во мне ещё держалась сама жизнь.

Нечаев покачал головой, после чего, наклонившись, прижался подбородком к моему виску.

– Не знаю, милая. Я… не знаю. Главное, что ты жива, а со всем… остальным мы справимся.

***

Детей мы потеряли.

И все мои попытки найти в этом хоть какой-то смысл так и не увенчались успехом.

Иногда меня посещали кощунственные мысли, что если бы он был один, то, возможно, было бы не так больно… Но их было двое. Двое моих мальчиков, которые имели все шансы на счастливую жизнь, полную радости и любви. Два маленьких человечка, которых глупая мать не смогла уберечь.

И мысли об этом до сих рвут мою душу на части.

Говорят, что время лечит. Врут. Ты просто учишься жить с этой болью, учишься выносить её и не загибаться в конвульсиях всякий раз, когда очередной неравнодушный решает выразить своё «сочувствие».

Первый месяц все носились со мной как с писаной торбой, в то время как мне хотелось одного – уснуть и не просыпаться. Родители приехали едва ли не на следующий день после того, как меня выписали из больницы. Разом постаревшие и осунувшиеся. А может быть, это мне только почудилось.

Мама старалась быть оптимистичной и боевой.

– Родите ещё обязательно, – попыталась поддержать меня она, когда я с чего-то вдруг решила поделиться с ней опасениями, что не представляю, как жить дальше. – Раз забеременели, значит, и ещё раз получится…

Волна тёмного гнева вмиг переполнила меня до краёв. Проблема же была не в том, что у нас не получалось зачать, а в утрате… В том, что мы (или я?) потеряли двух реальных и живых детей, с которыми я почти полгода училась выстраивать отношения внутри себя. Они были! И я их любила… И ничто другое не смогло бы восполнить эту потерю, даже реши я рожать ещё раз.

Матери я ничего не сказала, лишь, психанув, выскочила в подъезд, где на лестничной клетке неожиданно обнаружился курящий отец. Наш чистенький и надраенный подъезд сроду не сталкивался с таким кощунственным бесчинством. Но отцу было всё равно, и я его прекрасно понимала. В отличие от мамы, он не пытался вести со мной душевных разговоров, он вообще не знал, что делать. Как оказалось, в таких вот ситуациях мужчины в миллион раз беспомощней женщин – нам хоть реветь белугой можно.

Папа окинул меня мрачным взглядом и… протянул пачку с сигаретами.

Так мы и стояли с ним в подъезде и курили, выдыхая облака едкого дыма. Курить я толком не умела, разве что кальян. Поэтому после каждой затяжки заходилась в очередном приступе сдавленного кашля, но… на удивление, от этого становилось легче.

– Ты должна с этим справиться, – в конце концов заявил отец с суровым видом. Я не совсем поняла, что он имел в виду: кашель или мою порушенную жизнь, но головой всё же кивнула.

Илюха всё время был рядом, первые недели не отходя от меня ни на шаг. Наверное, боялся, что я решу что-нибудь с собой сделать. Вдруг выяснилось, что все его заводы, пароходы и газеты (которых у нас не было) вполне могут выстоять и без него. Он держался молодцом, несмотря на свой вечно хмуро-растерянный вид. Впервые его вера в собственное всесилие дала трещину, и всё, что ему оставалось, – это пытаться быть со мной.

Бывали дни, когда его присутсвие попросту вымораживало меня. Его забота была почти невыносима. Я чувствовала себя виноватой. Я была виноватой. А его сочувствующий взгляд и вечная поддержка лишь сильнее разжигали мою ненависть к самой себе. Мне хотелось, чтобы на меня орали, чтобы наказали, чтобы… сделали хоть что-нибудь. Но все вокруг лишь жалели меня, пытаясь окутать в один сплошной кокон из ласк и тепла.

И если с родителями я ещё держалась, то Нечаева я натурально изводила, пытаясь вывести хоть на какие-то эмоции, кроме этой приторной заботы. В итоге даже добилась своего, в один прекрасный вечер доведя его до белого каления. Плохо помню, о чём именно мы кричали тогда, но закончилось всё неожиданными признаниями.

Илья вцепился в свою голову, воскликнув в сердцах:

– Что я должен сделать, чтобы ты меня простила?!

Я заторможено моргнула, растерянно приоткрыв рот, плохо понимая, про что он вообще говорит.

– Простила? – повторила за ним.

– Да, я всё понимаю, что такое… не принять.

Тряхнула головой, разом утеряв половину своей злости.

– Ты о чём?

Илюха резко вздёрнул голову, а потом заметался по комнате, с чувством заламывая руки.

– В ту ночь я просто был обязан находится рядом с тобой, никогда не прощу себе тот корпоратив…

После чего с чувством врезал по стене, и рамка с нашей фотографией, не выдержав накала страстей, полетела вниз, разбившись на кучу мелких осколков.

– Это к лучшему, что тебя там не было, – осторожно заметила я, до сегодняшнего дня не подозревая, какие чувства раздирают мужа на части. – Вместе нам было бы сложнее. Твоя боль, моя…

Нечаев нахмурился, словно не веря услышанному, а я продолжала:

– Единственный, кто виноват, это я…

– Не смей! – хрипло воскликнул он, подскакивая ко мне. – Не смей так говорить. Ты не виновата, но так произошло.

– Нет! Виновата, – выкрикнула и попыталась оттолкнуть его, но Илья не поддался, оставшись стоять на месте. – Я должна была понять, должна была почувствовать, должна была…

Крики постепенно перешли в истерику. Громкую и безобразную. Родители за стеной сходили с ума, пока я изливала всю свою боль Нечаеву. Смешно, но сквозь слёзы я убеждала его уйти, бросить меня, начать жить новой жизнью, думать о себе… А он стоял и молчал, периодически перехватывая мои руки при очередной попытке ударить его.

Когда же я выдохлась и, обессиленная, рухнула на кровать, он всё ещё был рядом.

– Не прогоняй меня, – уже под самое утро попросил Илья. – Пожалуйста. Я не хочу жизни без тебя…

***

После разговора с Ильёй стало чуточку легче.

Но к жизни меня вернуло вовсе не это, а звонок заведующей, деловым тоном поинтересовавшейся у меня:

– Оклемалась? Вот и нечего себя жалеть. Работать надо.

И я действительно без всяких раздумий согласилась на всё.

Илья был в ярости.

– Ты месяц еле на ногах стоишь! Не спишь и не ешь! Какая, на хер, больница?!

Ругаться в ответ я не стала, признавая правоту мужа. При этом прекрасно осознавая другое:

– Я просто с ума здесь сойду. Пожалуйста. Меня воротит от всех этих сочувствующих вздохов, – к слову, от воспоминаний аж передёргивало: накануне к нам приезжала Гелька, искренне пытавшаяся лечить меня мороженым и душевными разговорами.

Наверное, меня можно было счесть неблагодарной, но все они пеклись обо мне, и лишь одна я скорбела отнюдь не о своём неслучившемся материнстве, а о реальных потерянных детях. Даже Илья и тот больше думал обо мне, чем о наших мальчиках.

– Всё закономерно, – попыталась вразумить меня Чуганова. – Так природой заведено. Самка думает в первую очередь о потомстве, а самец о…

– Вот только я не самка! – резко оборвала подругу. – А он не самец! И плевать я хотела на вашу природу…

Ангелина надулась, но сдержалась от резких замечаний, видать решив, что я всё-таки не в своём уме.

Они все так считали.

И вот теперь, почти после двухмесячного затворничества, я засобиралась на работу… в детское отделение.

– Нина, – тягостно вздохнул Илья, пытаясь найти правильные доводы, – не думаю…

– А я тебя и не спрашиваю, – скрестив руки на груди, возразила отважно. – Я люблю тебя… но решу сама.

Заявлять такое было страшно, и не потому, что Нечаев мог бы напомнить мне, что значит быть «замужем» (хотя обычно он такой фигнёй не страдал), но все мы прекрасно знали, к какой катастрофе уже однажды привела моя самостоятельность.

Он гневно заиграл желваками, явно пытаясь свыкнуться с мыслью.

– Хорошо, – наконец-то кивнул головой. – Только прошу… не торопись.

Я и не торопилась. Сначала отправила родителей домой, заверив обоих, что всё-таки решила вернуться к жизни. Отец выдохнул с облегчением, он уже начинал сходить с ума от степени своего бессилия. А мама… мама с подозрением заглянула мне в глаза и перекрестила:

– Будь что будет.

***

Возвращение на работу прошло… странно. Больше всего я боялась сочувствующих вздохов и неловкого молчания. Впрочем, так оно и было, люди цепляли на лицо печальные улыбки, смущённо отводя глаза, когда я появлялась в поле их зрения. А потом со смаком шептались у меня за спиной. Я не винила их за это, прекрасно понимая, что такое коллектив больницы. Нет, они не были злыми или плохими, но такое событие, как моя драма, было сложно обойти стороной.

Первую неделю было труднее всего: на работе всё время приходилось держать лицо, не показывая своих эмоций и слабости, а дома… дома тоже приходилось постоянно притворяться, что я в порядке. Нечаев смотрел на меня так, словно подозревал в чём-то, будто ожидая, что я не справлюсь, поэтому рыдала я исключительно в ванной под потоками горячего душа в надежде, что вода всё-таки смоет меня в канализацию. Но вселенная либо оставалась глуха к моим молитвам, либо я сама плохо просила… Факт оставался фактом: жизнь продолжалась, и я, по какой-то неведомой мне причине, вместе с ней.

Но так или иначе, больница с её нескончаемым потоком пациентов затянула меня с головой. А потом и вовсе в городе случился запоздалый скачок сезонных заболеваний, и думать о чём-нибудь стороннем просто не было сил.

И вот, выйдя одним хмурым утром на улицу после ночного дежурства и сделав глоток свежего воздуха, я вдруг поняла, что абсолютно не хочу домой, не хочу больше прятаться в своей скорлупе. Что противопоставить своему «нежеланию», я не знала, поэтому решила действовать излюбленным способом: искать ответы подле мужа.

Пока пробиралась в промзону через все утренние заторы, неожиданно открыла для себя непостижимый факт: я соскучилась по Илье. Это было подобно грому средь ясного неба, ибо мне уже начинало казаться, что я разучилась чувствовать хоть что-либо, помимо своей всеохватывающей скорби.

Поэтому на наш завод приехала заметно взволнованная.

Только очутившись на проходной, осознала, насколько за последний год выпала из Нечаевских дел. Судя по изменениям, случившимся с близлежащей территорией, с его (или нашим?) бизнесом всё было более чем хорошо.

Я так впечатлилась, что даже поделилась своим открытием с контролёршей:

– Ого, как у вас тут всё изменилось!

– Растём, – с гордостью сообщила мне женщина так, словно это была её личная заслуга. После чего в чисто бабской манере пожаловалась: – Ещё только сотовую связь бы наладили!

Я натянуто улыбнулась.

– Передам Илье Николаевичу.

Пока шла по территории, всё время крутила головой, испытывая невероятную гордость за Илюху, сумевшего создать из когда-то заброшенных бараков с чуть ли не кустарным производством одно из самых быстро развивающихся производств нашей области.

В какой-то момент даже стыдно стало, что я настолько ушла в себя, перестав интересоваться его достижениями, а ведь для него это всё было крайне важно.

В цех я заходить не стала, здраво рассудив, что лучше будет, если я попрошу мужа самого мне всё показать. Да и Илья, когда посторонние совали нос на его территорию, начинал ругаться, мотивируя это вопросами безопастности. Поэтому, обогнув обновлённое кирпичное здание, прямой наводкой отправилась к административному корпусу.

Здесь располагалась приёмная мужа, кабинет его зама, бухгалтерия, отдел кадров и прочая административная братия. Илюха давно собирался открыть городской офис и перевести всех туда, оставив здесь лишь производство, ибо особо между городом и двумя заводами не наездишься.

Посильнее сжала кулаки и переступила порог здания, мысленно готовясь ко всему. Для меня каждый выход в люди напоминал больше битву, в которой мне предстояло доказать всякому, что я в порядке, будучи в абсолютном раздрае.

Но на этот раз мне повезло, и пока я шла по местным коридорам, все были заняты своими делами и не высовывались из кабинетов, поэтому мой приход по итогу оказался практически незамеченным. Лишь грузная главбух Татьяна Алексеевна, начинавшая с Ильёй с самых низов, ободряюще кивнула мне через дверной проем из-за своего стола.

– Нин, шли всех на хрен!

Это был её универсальный совет, который она вставляла во все ситуации. Особо уместным он в своё время казался в следующем диалоге:

– Татьяна Алексеевна, там налоговая от нас чего-то хочет, всё никак не пойму, чего именно.

– Илюха, а не послать ли тебе их на…

Конечно же, никто никого никуда не слал, однако пары седых волос Нечаеву это стоило.

Я невольно улыбнулась, но заходить не стала и, понимая, что неудобных разговоров всё равно не избежать, повернулась в сторону приёмной.

Первой, кого я увидела, была Карина, что-то разглядывающая на экране компьютера. Выглядела девушка откровенно паршиво – замученной и бледной, и меня невольно кольнуло чувство вины: оказывается, проблемы в этом мире были не только у меня.

– Карина, здравствуйте, – как можно более жизнерадостно поприветствовала я помощницу (считайте что секретаря) мужа.

Павлова отреагировала странно, буквально подскочив на ноги с круглыми от ужаса глазами. Хоть за сердце не схватилась, и на том спасибо.

– Ой… Нина Евгеньева… напугали, – говорила она запинаясь и как-то тревожно. Я же эгоистично всё списала на то, что она просто не знает, что сказать мне. За эти месяцы я привыкла к тому, что люди рядом со мной испытывали исключительно неловкость и сочувствие. Поэтому решила взять происходящее в свои руки, кивнув в сторону Илюхиного кабинета:

– У себя?

– Д-да… то есть нет.

– Это как?

– Илья Николаевич, – наконец-то овладела собой девушка, – у себя, но у него заказчики. Поэтому к нему нельзя. Извините.

– Хорошо, – озадаченно согласилась я. – Можно мне здесь подождать?

– Да, – энергично закивала она головой, после чего вдруг заметалась по кабинету: – Я вам сейчас кофе принесу. Или чай? Лучше чай.

Вставить хоть слово в её монолог было непросто, да я и не пыталась, сбросив с плеч пальто и скромно сев на небольшой диванчик, стоявший у стены, и наблюдая за тем, как суетилась Карина.

Наверное, хреновая из меня была жена большого начальника. Но я никогда не относилась к бизнесу Нечаева как к нашему. Это была полностью Илюхина стезя, я же участвовала в происходящем постольку-постольку, выдавая необходимый минимум поддержки и заинтересованности. Он всегда был скрытен, предпочитая решать все проблемы самостоятельно, поэтому в какой-то момент я даже перестала задавать вопросы, устав от его привычки никогда особо не делиться своими мыслями или чувствами. Да что там мыслями, я даже Илюхиных родственников ни разу не видела! Впрочем, он тоже вроде как ни с кем из них не общался, с той лишь разницей, что сам-то он знал о мотивах своих поступков, мне же оставалось только теряться в догадках.

– Там нет никакого криминала, – отшучивался Костя на все мои поыптки выведать у него, что же там за трагическая история выдалась у моего супруга. – Можешь не переживать.

Замечательный совет, особенно если учесть, что обычно он имел обратный эффект. Поэтому вместо «не переживать», я старалась не думать об этом. К тому же муж действительно никогда не давал мне никаких поводов подозревать его в чём-то нехорошем.

– С сахаром? Лимон? Молоко? – продолжала наворачивать вокруг меня круги Карина, нарушая ход моих размышлений.

– Просто чёрный чай, – успокоила я Павлову и попыталась предвосхитить её следующее предложение: – Больше ничего не надо. Карина, сядьте, пожалуйста, и расскажите… как здесь дела. Я заметила, что завод заметно преобразился.

Девушка опять глянула на меня переполошенно, но на своё место всё же вернулась.

– Дела? – неуверенно переспросила Павлова. – Дела здесь хорошо. Илья Николаевич – большой молодец, он столько всего для нас делает. Для всех… для всех делает. Но и строг бывает.

Речь её звучало странно, словно я разговаривала не со взрослым человеком с высшим образованием, а с ребёнком, которые имел явные ментальные проблемы.

– Ну да, – согласилась я, – на него это похоже.

Между нами повисла странная тишина, и я не придумала ничего лучше, чем начать пить чай, лишь бы хоть чем-то разбавить неловкость от нашего нелепого разговора. Карина тоже ничего не говорила, только во все глаза смотрела на меня, из-за чего мне стало совсем неловко, я даже жалобно попросила:

– Карина, а расскажите что-нибудь ещё про дела Ильи.

Она покраснела, пару раз хлопнула ресницами и вдруг затараторила, выдавая информацию с космической скоростью. Понимала я её через слово, а потом забила на происходящее, немного расслабившись от того, что моего участия в разговоре особо и не требовалось.

Тепло небольшого кабинета, горячий чай и беспрерывное щебетание Карины… всё это гипнотически подействовало на меня, словно вогнав в какой-то транс. Даже не знаю, о чём именно мне думалось, просто события последнего года бессвязно всплывали в сознании, раскачивая, как лодку, моё душевное состояние. Наверное, я всё же была не готова к общению с людьми… а тут ещё и Карина с её хаотичной речью и обеспокоенным «Нина Евгеньевна», пару раз мелькнувшим в фоне…

И вот, как-будто снова беременная я сижу на холодных ступенях больничного крыльца, испуганно хватаясь за живот, в котором шевелились в последний раз мои дети. И фоном, фоном, это ненавистное:

– Нина Евгеньевна, Нина Евгеньевна… с вами всё в порядке?

«Заткнись! – требовало всё моё нутро. – Заткнись! Замолчи! Я не хочу тебя слушать! Я хочу сидеть на крыльце и чувствовать своих детей! Заткнись!»

– Заткнись!

– Замолчи!

– Не говори!

Как оказалось, последнее я орала уже вслух, вцепившись в Карину и тряся её что было мочи. Павлова отчего-то не сопротивлялась, лишь с ужасом смотрела на меня. В себя меня привёл хлопок открывшейся двери и нервный окрик Ильи:

– Нина!

Где-то там за его спиной маячили парочка мужиков, пытавшихся из-за Нечаевского плеча разглядеть, что здесь происходит.

Я тряхнула головой и уставилась на свои пальцы, с силой сжимавшие ворот блузки Карины. Это было настолько пугающе и непонятно, что я резко разжала руки и отскочила от Павловой. Действовала скорее по наитию, вряд ли действительно осознавая, что делаю.

Помощница мужа жалобно всхлипнула и вылетела из кабинета, я же продолжала смотреть на свои пальцы так, как если бы они были не мои.

– Нин, – неживым голосом повторил Нечаев уже у меня за спиной, приобняв меня за плечи.

***

В общем, мой приезд на завод не закончился ничем хорошим.

Мало того что Карину довела до истерики, так ещё и Илюхиных заказчиков порядком напугала.

Впрочем, всё это меркло перед тем, что до нас с мужем дошла одна простая истина: я была НЕ в порядке. И как бы я ни храбрилась и ни пыталась запихать все свои чувства поглубже, моё состояние оставляло желать лучшего.

И Нечаев сделал в этой ситуации единственное, что мог – отправил меня к психотерапевту и уволил Павлову. Была не согласна с обоими его решениями, но, видимо, без этого было никак. Кто бы мог подумать, что Карина вдруг окажется столь сильным триггером для меня.

– Стыдно, – однажды призналась я ему. – Стыдно, что всё так.

– Нормально, – поправил он меня. – Неизвестно, как на твоём месте с этим справлялись бы другие. Да и выбирать между тобой и Кариной глупо, тут же всё очевидно…

Ну а психотерапия… на долгие два года вошла в мою жизнь, став какой-никакой опорой.

И нет, я не была сумасшедшей, но и назвать меня полностью здоровой язык как-то не поворачивался.

Зато пройдя через всё это, мы с Ильёй вдруг смогли заново выстроить наши отношения на каком-то более зрелом, уравновешенном и гармоничном уровне.

И через несколько лет я даже пришла к желанию предложить ему ещё раз попытаться стать родителями…

Глава 4

 Месяц назад

Ольга смотрела на меня круглыми глазами. Я не планировала жаловаться на жизнь, я вообще не планировала жаловаться, но и врать… Хватит уже того, что для Илюхи нагородила целую кучу всего.

– Нин… мне так жаль, – тщательно выбирая слова, проговорила Петрушевская.

Неопределённо повела плечом.

– Не я первая, не я последняя. Статистика по невынашиванию беременности у нас в стране… так себе.

Это не была бравада, я правда долгие годы училась относиться к случившемуся как к некой норме.

На что моя собеседница лишь с самым серьёзным видом покачала головой.

– И что… вы больше не пытались?

К этому вопросу я тоже привыкла. Особенно в исполнении своей мамы, любившей намекать на то, что как бы можно и ещё попробовать. Она не была жестокой, скорее представителем старой закалки и куда практичнее, чем я.

– Да мне после этого и не хотелось детей.

Обычно люди после этих слов любили добавлять, что это я просто себя в этом убедила. А дети должны быть обязательно, и не хотеть их… ну крайне неправильно. Поэтому науку слать всех на хер я освоила филигранно. Да и ни в чём я себя не убеждала: правда не чувствовала в себе больше сил пробовать снова.

Отчего-то потеря детей ещё до их рождения не считалась полноценной, ведь я их не рожала, значит, и полноправной причины страдать у меня не было. А я… действительно горевала. И эту мою боль в полной мере понимал только муж. Ну ещё и терапевт, который помог выбраться из депрессии, уже расцветавшей во мне махровым цветом.

Наверное, это было бы даже забавно, если бы не было так грустно. Оказывается, можно жить полноценной жизнью – ходить на работу, видеться с друзьями, заниматься сексом и абсолютно не чувствовать себя живой.

– Понятно, – немного растерянно подытожила Оля. Атмосфера между нами потеряла свою непринуждённость. Так бывает, когда один человек вываливал на другого слишком много личных признаний, а другой попросту был к этому не готов.

– Оль, я рассказываю всё это не для того, чтобы меня жалели, а чтобы ты понимала… всю картину разом.

– Тогда пояснишь, при чём тут другой ребёнок? И кого ты там похитила? А то, понимаешь, в контексте твоей истории данное заявление звучит совсем… дико.

– О-о-о-о, – многозначительно протянула я, – а тут вообще весело вышло.

***

В недалёком прошлом

Как это ни банально, но жизнь продолжалась. И так или иначе нам пришлось двигаться дальше.

Из депрессии я выбралась. И даже вроде как без особых потерь. У меня всё ещё был любимый муж, работа, на которой я была готова пропадать сутками, а также близкие друзья, с которыми, как оказалось, можно было хоть в огонь, хоть в воду.

Перед Костей я всё-таки извинилась. На что тот с обалделым видом покрутил пальцем у виска:

– Главное, что ты в порядке.

– Да. Но и ты был не обязан проходить через весь этот ужас вместе со мной. У меня для этого муж есть, – последнее я добавила уже чуть тише и заметно печальнее.

Костя виновато потупил взгляд.

– Наверное, у него были обстоятельства…

– Знаю я его обстоятельства, – смиренно вздохнула. – Пил по-чёрному всю ночь со своими работягами.

Козырёв удивлённо вскинул голову:

– И ты об этом так спокойно говоришь?

– Не спокойно, – покачала головой. – Просто… мы через это уже прошли. В ту ночь оба были не на высоте. А как всегда, разгребать пришлось тебе.

Я улыбнулась, вышло немного натянуто. Но это действительно было правдой: сколько раз в этой жизни бывало так, что чудили мы с Нечаевым, а разгребал Костя.

– Илья меня зовёт к себе, – вдруг невпопад признался друг, – в службу безопасности.

– Давно пора! – обрадовалась я. – А то на тебе вон лица уже нет, загоняла тебя твоя полиция вконец.

Мужчина устало провёл ладонью по небритому лицу, словно пытаясь стереть следы бессонной ночи.

– Да это так… у малого зубы режутся.

– Зубы? Зубы – это замечательно. Если тяжело переносит, пусть Ева мне позвонит…

Друг наш всё-таки женился. В чём была причина столь скорой женитьбы, я так и не поняла, ничего удивительного и восхитительного в госпоже Козыревой я не наблюдала. Но жить с ней было не мне…

Спустя два года после свадьбы ребята стали счастливыми родителями, а я… а я училась радоваться чужим детям и не думать о том, что моим мальчикам уже было бы почти три года.

Нахмурив брови, Костя впился в меня пристальным взглядом, словно собираясь что-то сказать, но так и остался стоять на месте, скрестив руки на груди.

– Что? – не поняла я.

Он мотнул головой, с усилием заставляя своё лицо расслабиться.

– Надеюсь, ты осознаёшь, насколько ты… замечательная.

Комплимент вышел неожиданный, и я засмеялась… нервно.

– Скажешь тоже.

– Нет, – Костя поймал мою руку, из-за чего я замерла на месте. – Ты действительно… самая… Я надеюсь, что Илюха понимает, как ему повезло.

Признание выдалось странным, поэтому я не придумала ничего лучше, как неловко отшутиться. К этому вопросу мы больше не возвращались.

Но механизм был запущен, и в итоге Костя действительно перешёл на работу к Нечаеву, чей бизнес в последние годы набрал впечатляющие обороты, настолько, что даже обзавёлся своей личной службой безопасности.

За Илюху я радовалась, но восторгов по поводу семейных богатств и статусов не испытывала, как показала жизнь, не всё можно было купить за деньги.

Я так и продолжала работать в приёмном отделении областной больницы. С мечтами о карьере я как-то завязала, хоть начальство периодически и намекало, что неплохо было бы сесть за диссертацию или прочую сопутствующую фигню.

***

Желание попробовать ещё раз навалилось на меня неожиданно. Прямо посреди ночи, когда я подскочила на кровати, вцепившись в плечо Ильи.

В ту ночь мне снился маленький мальчик с выразительно карими глазами, который рассказывал мне о том, что у него всё хорошо, а я не должна ничего бояться.

Нечаев отреагировал в мгновение ока.

– Нина?! Что случилось?!

Он сел рядом, откинув одеяло в сторону и нервно крутя головой по сторонам, словно ища опасность.

– Всё в порядке, – неуверенно заявила я, всё ещё держась за его руку. – Просто сон…

– А-а-а-а, – с облегчением выдохнул он, – кошмар?

– Ага, – на автомате соврала я, совсем неуверенная, что сон относился к разряду ужасов. Но произведённое им впечатление можно было смело отнести к категории «сильных».

– Воды? – предложил муж, но я отказалась, заверив его, что всё в полном порядке. Обратно спать мы легли в обнимку, вернее, это Нечаев приклеился к моей спине, с чувством прижав меня к себе и уткнувшись носом мне в затылок.

– Я тебя защитю… – пообещал он нелепо, уже засыпая.

То, что муж был мастером громких обещаний, я поняла давно. И в большинстве своём они действительно выполнялись. Во всём, кроме… нашей семьи. Нет, мне было грех жаловаться на жизнь, но… Но всегда как-будто оставалось какое-то «но».

Сон никак не желал идти. Илья уже давно сопел позади меня, а я продолжала пялиться в стену, рассматривая очертания мебели, слабо отсвечивающей в отблесках уличных огней. Впрочем, перед глазами всё ещё стоял мальчик из сна, с курчавой макушкой и слегка оттопыренным ухом. В голове невольно крутились мысли о том, какими бы были наши дети, родись они на этот свет. По возрасту они вполне походили на моего пришельца из сна.

– Будь сильной, – одними губами прошептала я чужой завет. – Будь сильной.

И пусть говорила я тихо, Нечаев всё равно завошкался, его сон всегда отличался особой чуткостью.

– Опять? Кошмар? Да? – бессвязно пробормотал он, явно борясь с силой притяжения подушки.

И тут на меня что-то нашло. Не иначе как очередной приступ безрассудства.

– Илья, – предельно чётко выговаривая слова, обратилась я к супругу. – Давай ещё раз попробуем ЭКО.

Он сел настолько резко, что я чуть не свалилась с кровати. Сидел он молча. Лишь одно его дыхание, нервное и тяжёлое, наполняло нашу спальню, я же, наоборот, боялась сделать даже лишний вдох, чтобы не дай Бог не спугнуть. Наверное, мы оба понимали, что тема детей была просто обязана однажды всплыть между нами. И как обычно, оба оказались попросту не готовы к этому.

– А если я скажу нет? – наконец-то осторожно поинтересовался он.

– Будет обидно, – храбрясь, отозвалась я, но внутри меня всё словно обмерло.

– Ты в прошлый раз чуть не погибла, – хриплым голосом отозвалась темнота, ибо я зажмурила глаза, чтобы сдержать накатывающие слёзы. Не так давно я себе торжественно поклялась, что строить из себя жертву обстоятельств при Нечаеве буду по минимуму.

– Наверное, какой-то риск есть всегда, – включила я доктора, – но мой гинеколог уверяет, что сейчас я в норме.

Кроме того, что по неустановленной причине я так и не смогла забеременеть, даже несмотря на полное отсутствие контрацепции в последние пару лет. Но говорить об этом вслух я не стала.

– А если… – что там «если», он так не сказал, оборвав себя на полуслове. Но мы оба понимали, что именно хотел сказать. – В общем, мы же можем попробовать… суррогатное материнство или усыновление.

– Не можем, – жёстко отрезала я, позабыв о том, что ещё совсем недавно планировала разреветься. – Я не смогу… принять чужого ребёнка.

Между нами повисла гнетущая тишина. Ощущение было такое, словно здесь и сейчас решалась моя судьба. Впрочем, так оно и было.

– Мне страшно, – вдруг признался он, и прозвучало это непривычно беззащитно.

– Я тоже.

Дальше ничего не происходило. И длилось это настолько долго, что я разочарованно уже почти уверовала в то, что он меня так и не услышит.

Но Нечаев, как обычно, меня удивил.

– Хорошо, – несмело кивнул он. – Давай попробуем.

 ***

Три месяца назад

На этот раз гормональная стимуляция далась мне заметно тяжелее. То ли из-за возраста (пять лет – это всё-таки срок), то ли из-за пережитого просто стала более восприимчивой. Но факт оставался фактом, держать свои эмоции под контролем и мыслить здраво у меня получалось с большим усилием.

Нет, истерик я больше не закатывала, но вот решения все принимала резко и необдуманно, словно куда-то торопясь, испытывая внутри себя целую бурю эмоций, которая так и норовила перерасти в ураган. А ещё я старалась не строить никаких прогнозов на будущее, решив, что если рисковать… то делать это по полной. Ощущение было такое, словно я стою на краю пропасти, готовая сделать шаг в бездну.

Илья, к моему удивлению, в этот раз переживал всё на порядок острее. Нет, он ничего не говорил, даже не предпринимал попыток запереть меня дома, но он паниковал, и я это чувствовала. Внешне вроде бы ничего не изменилось, однако меня не покидало ощущение, что каждый вечер он метался по квартире, ища пятый угол. Или же часами стоял на балконе, куря одну за одной, даже взгляд его словно потух. Не было в нём прежней дерзости, которая когда-то покорила меня.

– Ты настолько не хочешь ребёнка? – за неделю до забора яйцелеток спросила я у него, устав от похоронных настроений, витавших под крышей нашего дома.

Нечаев резко крутанул головой и во все глаза уставился на меня так, словно вообще видел меня впервые. А потом и вовсе замотал головой.

– Хочу! Но я не представляю, как я осилю следующие девять месяцев, если у нас всё получится.

– Осилишь, – убеждённо заверила я Нечаева.

Но он не стал развивать разговор дальше, попробовав всё перевести в шутку, и ткнул пальцем в свою голову:

– Я с вами натурально поседею. А тебе нужен седой муж?

– Да хоть лысый, – фыркнула я. – Но я уверена, что всё у нас получится.

Иначе… про иначе думать не хотелось.

***

Был разгар дневной смены, когда мне привезли годовалого мальчишку, зарёванного и раскрасневшегося.

– Весь день такой, – едва сама не плача, посетовала мать ребёнка. – Температура под сорок долго держалась, еле сбили.

– Сбили – это хорошо, – проговорила задумчиво, опуская своего юного пациента на кушетку, тот активно вырывался из моих рук. – Что под сорок – плохо.

– Ну мы же сбили, – недовольно возразил отец.

– Тогда зачем же приехали? – немного несдержанно вскинула я брови. Как это часто бывало, родители мне не понравились. Впрочем, мне мало кто мог угодить, обычно я не особо доверяла родителям, особенно таким молодым.

– Потому что плачет всё время! Не прекращая… – продолжал демонстрировать своё недружелюбие отец.

– А почему не в поликлинику по месту жительства? Или врача на дом?

– Со скорой как-то надёжней.

Логика у некоторых была железобетонной.

За время нашего диалога я успела расстегнуть детский комбинезончик. Обычно детей для осмотра раздевали сами родители, ибо маленьким детям было так проще, чем с ходу подпустить к себе незнакомую тётку. Но сегодня чуйка подсказывала мне, что здесь что-то не так. Да и мальчик выглядел столь несчастным, что у меня просто не получилось остаться стоять в стороне.

– Ну же, чудо, – шептала я ему, – потерпи немного, сейчас мы со всем справимся.

– День почти прошёл, – параллельно мне жаловался отец, – а он всё орёт и орёт…

– Паша! – попыталась одёрнуть его жена, но мужчина лишь отмахнулся.

– Что Паша?! Сил моих больше нет. А всё ты. Говорил же, что не нужно его так долго на сиське держать.

Вопросительно взглянула на женщину, отчего та смутилась.

– Мы только недавно грудное вскармливание прекратили.

– Странно, что не в три! – всё так же поражал нас своим «обаянием» отец семейства.

– А вы против грудного вскармливания? – удивилась моя медсестра Лида.

– Я против, чтобы детей баловали! А то вырастают потом сплошные слабаки…

За моей спиной ещё о чём-то спорили, но я уже не слышала. Мальчик перестал вырываться из моих рук и теперь лежал на кушетке, просто всхлипывая. Но напрягло меня на это. Победив детскую одёжку и освободив грудную клетку, чтобы прослушать дыхание, я вдруг обнаружила целую россыпь мелких синяков.

Ещё один взгляд в сторону родителей.

– Сашенька… он у нас такой активный, – залепетала женщина. – Всё время ударяется обо что-то…

Я спустила комбинезон ниже, понимая, что интуиция меня не подвела. Ноги Сашеньки точно так же были усеяны гематомами.

– Лид, – едва сдерживая свой гнев, позвала я медсестру, – измерь температуру, я сейчас.

В коридор я выскочила как ошпаренная, с трудом сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

Первым делом метнулась к заведующей, но кабинет оказался заперт, а сотовый я, как назло, оставила на столе. С чувством ругнувшись себе под нос, побежала обратно, по пути столкнувшись с дежурной медсестрой.

– Галина Сергеевна, вызовите полицию. Жестокое обращение с ребёнком.

Женщина деловито кивнула головой, разве что честь мне не отдала, и поспешила выполнять моё поручение.

Детские крики я услышала ещё на подходе к своему кабинету. Резко распахнув дверь, увидела расстерянную Лиду, злого мужчину и испуганную девушку, что поспешно одевала сына, опять доведя того до слёз.

– Мы уходим, – с ходу объявил мне папаша.

На мгновение я запаниковала, но быстро взяла себя в руки, сочиняя на ходу.

– А как же температура? Она может подняться в любое мгновение.

– Собъём, получилось же в первый раз.

– А если это воспаление лёгких? Отсутствие жара его не спасёт.

– Воспаление лёгких, – охнула мать.

– С чего вы взяли?! – возмутился её муж.

– По хрипам. Вы разве не слышите?! – несла я всякий бред, молясь, чтобы мой голос звучал уверенно. – Влажные и мелкопузырчатые.

Установить такие вещи на слух было невозможно, но разве могли они об этом знать.

Глаза женщины округлились, и она лишь сильнее прижала к себе мальчика.

– И что тогда? – нахмурился папаша. – Если это воспаление лёгких, то что нужно делать?

– Нужна госпитализация, – выпалила я. – Срочная.

– НЕТ! – наливаясь краской, отрезал мужчина, благо что я уже успела придумать, что скажу дальше.

– Нет значит нет. Тогда на первое время мы можем поставить укол, он должен помочь… остановить воспаление.

Лида с ужасом покосилась на меня, видимо решив, что я вконец сбрендила.

– Укол? – уже более спокойно уточнил мужчина. – Что ж, нам это подходит, если он наконец-то успокоится.

Я энергично закивала головой и протянула руки к мальчику, сделав едва заметный шаг в их сторону.

– Давайте, я всё сделаю. А вы пока с Лидией напишите отказ от госпитализации.

Женщина колебалась. Саша плакал. А я стояла, сжимая мокрые ладони. Наконец, мужчина кивнул головой, и девушка отважилась отдать ребёнка мне.

– Лида, – требовательным тоном велела я, – выдай форму для отказа и проследи, чтобы было две подписи – от обоих родителей.

Она промедлила буквально пару секунд, после чего защебетала, увлекая родителей к столу. Я же отступила к кушетке, прижимая Сашу к плечу и слегка его покачивая.

– Чш-ш-ш-ш, – одними губами проговорила я, – сейчас всё будет…

И, дождавшись того момента, когда троица отвернётся от меня, склонясь над столом, я выскочила в коридор вместе с ребёнком.

***

Почему я сразу не диагностировала гемофилию, я не знаю. Увидела синяки, соотнесла агрессивное поведение отца, и как-будто в мозгу что-то щёлкнуло: «Беги. Защищай».

Уже потом, когда отгремела первая буря скандала и я смогла хоть сколько-нибудь мыслить трезво, стали очевидны все допущенные мной ошибки. Наверное, решающую роль сыграл возраст: обычно поставить диагноз гемофилия удаётся до года, как только ребёнок начинает активно двигаться по квартире и собирать все углы. Но тут решающую роль сыграло то, что Саша долго был на грудном вскармливании, получая из материнского молока определенное количество факторов свертывания, что позволяло компенсировать их дефицит. Как только его отлучили от груди, проблемы со свёртываимостью крови стали более очевидными. Но тут в дело вступило общее попустительство родителей, которые предпочитали закрывать глаза на явные признаки того, что с ребёнком что-то не так, списывая всё на его излишнюю активность.

Если бы я была чуть внимательнее и не спешила с выводами, да хотя бы более серьёзно присмотрелась к характеру гематом, то с лёгкостью бы сопоставила одно с другим. Но меня понесло…

В общем, скандал разгорелся порядочный. Это ещё хорошо, что я с орущим ребёнком недалеко убежала, а всего лишь в ординаторскую, дожидаться приезда полиции и социальных служб. Но в итоге объясняться пришлось мне.

– Нина, ты понимаешь, – ругалась на меня моя заведующая, – что протокол существует не просто так! В том числе и для того, чтобы вас… спасителей, обезопасить!

Я понимала, но исправить что-либо уже не могла. Отец Саши вцепился в меня мёртвой хваткой, поклявшись дойти едва ли не до самого министра. Поначалу не поверила, решив, что он преувеличивает, но мужик оказался настойчив, закидав жалобными письмами едва ли не все инстанции.

И тут я совершила очередную ошибку, утаив случившееся от Нечаева. Заминка в пару дней, за которые ситуация успела превратиться в самый настоящий сенсационный скандал.

Поэтому, когда в один прекрасный момент на меня свалилась проверка прокуратуры, я оказалась абсолютно к этому не готова, а все местные паблики уже на следующий день начали пестрить моим фото, причём не самым удачным. Собственно, таким образом мой муж и узнал о моей «оказии».

– Бл… – только и смог он сказать в трубку телефона, выслушав мои сбивчивые объяснения.

Это уже дома мне рассказали много всего интересного о моей самостоятельности. Вечер у нас тоже выдался весёлым, когда Нечаев в очередной раз метался по дому (на этот раз передо мной) и нервно размахивал руками, но хоть не орал, хотя явно хотел. Приехавший к нам Костя сидел тут же, всё время ругаясь с кем-то по телефону.

По итогу, все ненужные публикации исчезли из сети этой же ночью, а не в меру «заботливый» и оскорблённый родитель был заткнут за пояс нехилой суммой, которую отвалил ему мой муж.

Но история на этом, увы, не завершилась.

– Нина Евгеньевна, каким вы видите своё будущее в нашей больнице? – поинтересовался у меня главврач, после того как мировое соглашение между мной и господином Смирновым (отцом Саши) было подписано.

– Светлым? – решила пошутить я.

– Вы же понимаете, что ни о какой лояльности и доверии к вам со стороны пациентов речи быть не может?

– А мне и не нужна их любовь, я здесь для того, чтобы лечить, – гордо вскинула голову, хотя на деле всё ещё винила себя за то, что так жёстко облажалась.

– Боюсь, что в сложившихся условиях это будет крайне непросто.

Меня не уволили, но и работать в полную силу тоже не дали – отстранили от практики, временно отослав в хозчасть с глаз долой.

– Хочешь, я с ним сам поговорю? – возмущался Нечаев, явно жаждая чьей-нибудь крови.

– Не стоит, – покачала я головой, чувствуя безмерную усталость. – Это вряд ли что-нибудь изменит.

– А хочешь… хочешь, я тебе собственную клинику построю? – предложение, конечно же, было шикарным, но ничего, кроме слабой улыбки, оно у меня не вызвало.

Я увольнялась с работы в смешанных чувствах – обида, сожаление, гнев, печаль…

О продолжении процедуры ЭКО в сложившихся условиях говорить не приходилось.

Глава 5.

Месяц назад

Оля нервно расхаживала по кабинету, то и дело посматривая в мою сторону.

Я же не сдержала снисходительного вздоха.

– Да не кусаюсь я.

– Да, – согласилась приятельница, – только совершаешь кучу необдуманных поступков.

– Не без этого, – улыбнулась печально, – но по итогу единственный человек, который во всём этом пострадал, – это я сама.

– Ага, – не унималась Петрушевская, – ты это своему главврачу скажи.

– Бывшему, – поправила я её, решив немного пошутить. – Бывшему главврачу.

Но Ольга не оценила, метнув на меня грозный взгляд.

– Алексеева, ты хоть понимаешь, на что пытаешься меня подписать?

Девичья фамилия непривычно резанула слух, но поправлять Ольгу я не стала, в конце концов, она была не обязана помнить все подробности моей личной жизни.

– Уж поверь, я понимаю АБСОЛЮТНО всё. Но не попытаться… тоже не могу. Быть врачом – это единственное, что я умею.

Она наморщила нос и села обратно в своё кресло. С минуту меня разглядывала, после чего чуть придвинулась ко мне и едва ли не шёпотом спросила:

– А почему бы тебе всё-таки не согласиться на ещё одно ЭКО?

Печально фыркнула. Сколько я уже слышала подобных советов?

Отрицательно мотнула головой.

– Я уже однажды попробовала, и неудача меня практически сломала. Спасли работа и муж. Боюсь, что, случись опять нечто подобное, Илюха попросту меня не вытащит.

Сказала, и тут же пожалела, ибо сомнений в глазах Петрушевской только поприбавилось.

– Я в порядке, – поспешила оправдаться, – честно, в порядке. Просто мне… нужно немного встать на ноги. Снова почувствовать уверенность в себе. Мне необходимо что-то из себя представлять, а не просто быть тенью мужа.

Ольга нервно закусила свою губу, явно ведя в своей голове неравный бой с голосом разума и моими доводами.

– Гарантирую, всё будет в порядке, – практически ровным голосом пообещала я, сцепив руки под столом и боясь хоть чем-то выдать своё волнение.

– А если кто-то узнает?

– Муж разберётся.

– Уже разобрался, – Петрушевская недовольно провела рукой перед собой, словно говоря: «И посмотри куда тебя это завело».

– Он не виноват, что я молчала. К тому же государственные больницы – это не его поле игры.

– А частные садики – его?

– А со всем, что касается частной собственности, он в состоянии договорится. Да и в случае чего скажем всем, что ты попросту была не в курсе.

Приятельница не взялась оспаривать мои слова, и я расценила это как хороший знак, вдруг выдав то, чего даже сама не ожидала:

– Оль, если надо… я заплачу.

***

Из садика я выходила в диком смятении. С одной стороны, на душе забрезжила безумная надежда на то, что жизнь возвращается в мои руки, с другой стороны, безбашенность собственного поступка пугала меня.

Уже сидя в машине, достала из сумочки сотовый и набрала Гельку.

– Если кто спросит, я теперь работаю у тебя.

– Боже-е-е… – простонала подруга. – Ты вконец рехнулась.

Быть тактичной и подбирать слова она так и не научилась, несмотря на положение мужа и «великую» миссию своего фондика.

– Не ссы, – ответила в тон ей, – прорвёмся.

– Нечаев мне шею свернёт.

– Не свернёт. Если что, готова взять весь огонь на себя.

– Лучше бы ты сначала весь огонь на себя взяла, а уже потом… бросалась в свои авантюры.

– Ему нужно немного успокоиться, его всё ещё трясёт из-за моей истории. Пусть сначала просто свыкнется с мыслью, что у меня есть работа.

***

Почему я ничего не сказала мужу про то, что опять подалась в медицину, пусть и таким окольным путём? В последнее время наши отношения с Ильёй всё меньше походили на… отношения. Нет, мы не ругались и даже не спорили, но мы и не разговаривали, словно махом лишившись всех точек соприкосновения. Мне даже начинало казаться, что секс остался единственной формой близости, которая была нам доступна. И это пугало со страшной силой.

В череде бесконечных потерь муж являл собой незыблемую основу моего мироздания. И утрать я ещё и его… не факт, что на этот раз я сумела бы встать.

Пока Нечаева не было дома, я успела приготовить ужин и принять душ. Долго разглядывала себя в зеркало, пытаясь понять, насколько я изменилась за последние пятнадцать лет и где же сейчас та девочка с задорной улыбкой и в белых гольфах. И если последнее можно было найти в любом магазине, то с улыбкой было определенно сложнее…

Илюха появился после десяти, когда разогретый третий раз ужин снова уже успел остыть.

– Прости, – с ходу начал оправдываться он, – за время отъезда столько дел накопилось. Думал, на части меня разорвут…

Я флегматично пожала плечами и молча покинула кухню.

Нечаев, как обычно, последовал за мной.

– Я помню, что обещал быть раньше, но…

– Ничего ты не обещал, – перебила я его, падая на постель. В спальне, освещённой лишь бра из коридора, царил полумрак. Муж встал в дверном проёме, закрыв собой остатки света.

– Нин…

– Тебе напомнить, сколько лет уже я Нина?

Он замолк, зато я вдруг продолжила, черпая силы неведомо откуда.

– И я устала. До чёртиков устала… И даже сама не знаю от чего. Впрочем, тебе не понять.

Сдавленно фыркнул, оттолкнулся от косяка и зашёл в спальню вместе с ярким лучом, который ударил мне прямо в глаза, пришлось зажмуриться.

– День тяжёлый был? – садясь рядом и закидывая мои ноги себе на бёдра, посочувствовал Нечаев, за что его тут же захотелось лягнуть.

– Не тяжелее всех остальных.

Он задумался, почесав свой подбородок с дневной щетиной, и неожиданно выдал:

– Обещаю, с длительными поездками будет покончено.

– Мы обанкротились? – спросила с надеждой, ибо, как оказалось, роль миллионерской жены мне была не по плечу.

– Не дождёшься, – пообещал мне хозяин заводов и пароходов (ну ладно, не пароходов, но маленькой прогулочной яхты). – Просто… нашёл способ, как решать все дела на месте.

– Зашибись, – без особого восторга откликнулась я. – Теперь ты просто будешь жить у себя в офисе.

– Кто-то тут в пессимисты подался…

– Кто-то просто за эти два месяца устал дома сидеть.

– И что ты предлагаешь? Ну хочешь, слетаем куда-нибудь?

Благодаря этому самому «ну» я не хотела, да и срываться с места, когда я только вот-вот решила вопрос с работой, мне было явно не с руки.

– Не хочу, – ответила честно. Думала ещё немного покапризничать, но супруг сыграл на опережение, прижавшись своим лбом к моему.

– Нин, мы через столько прошли. Через это тоже нужно… просто прорваться.

Что такое «это», никто из нас так и не пояснил.

Через пару часов, лёжа в одной постели с обнажённым Ильёй, я даже подобрела и выдала ему часть своей благочестивой лжи:

– А я всё-таки к Геле в фонд устроилась.

– Здорово! – оживился муж, растягивая гласные от усталости. – Чем заниматься будешь?

– Как обычно… мир спасать.

***

Работа в садике сильно отличалась от той, которой я занималась в больнице. В профессиональном плане она была заметно скучнее и однообразнее, но при этом будто бы более напряжённой, по крайней мере, Ольга напирала именно на это:

– Главное, чтобы у родителей не было претензий. Они платят такие деньжищи за наш сад, что имеют полное право ожидать, что их детей здесь оближут с ног до головы.

Я, не привыкшая делать различий между детьми по признаку обеспеченности их родителей, невольно поморщилась, но смолчала. Ибо не в том я положении, чтобы ставить условия.

Работники садика действительно отличались неким подобострастием по отношению к родителям, порой едва не выстраиваясь по стойке смирно. Мне это казалось дико странным, ещё и потому, что по уровню благосостояния моя семья во многом была на одном с ними уровне, а то и выше.

И страх чем-то выдать себя вдруг сыграл со мной злую шутку.

– Оль, а можно мы меня будем представлять не моей фамилией? Ну, на тот случай, чтобы моё прошлое где-то не всплыло…

Но боялась я отнюдь не своего прошлого, а той вероятности, что в фамилии Нечаева кто-нибудь признает ту самую. Не то чтобы я была светским лицом, наоборот, честно избегала все местные тусовки последние пару лет, но закон шести рукопожатий никто не отменял. И то, что какая-нибудь не в меру внимательная личность решит меня сдать мужу, было более чем реально.

А может быть, этот страх был надуманным и я раздувала из мухи слона, преувеличивая свою значимость. И где-то глубоко в душе мне просто хотелось снова побыть Алексеевой, простой девушкой из глубинки с огромными амбициями и далекоидущими планами на жизнь.

Впрочем, именно это желание и стало в нашей истории судьбоносным.

***

Примерно через неделю после моего трудоустройства, когда я всеми правдами и неправдами старалась влиться в коллектив, Петрушевская вызвала меня к себе.

– Мне нужно уехать, – почти с ходу объявила она, суетливо перекладывая бумаги на столе и практически не глядя на меня. – Я ненадолго… надеюсь.

– Оль, – нахмурилась, – что-то случилось?

Та покачала головой и поспешно заверила:

– Всё нормально.

Ложь была так себе, и я невольно насторожилась, не понимая, откуда ждать подвоха. Зато приятельница наконец-то подняла голову и посмотрела на меня… зарёванными глазами.

– Оль? – повторила уже с большим нажимом, а та неожиданно хлюпнула носом и разревелась.

– Виталька в больнице, – сквозь слёзы выдавила заведующая. – Говорят, инфаркт… а какой, к чёрту, инфаркт может быть, если ему ещё и сорока нет?!

– О боже, – только и выдавила я из себя, прикрыв рот рукой.

Человеческая реакция оказалась быстрее профессиональной. И уже только потом мозг заработал так, как нужно:

– Ты уверена, что инфаркт? Где он сейчас, в реанимации или просто в больнице? Что врачи говорят?

– Не знаю, – всплеснула руками она, – ничего не знаю. Два часа назад позвонила его мать и выдала: «Виталечка при смерти», – передразнила Петрушевская бывшую свекровь писклявым голосом. – Конечно, он будет при смерти! С таким дурацким ритмом работы… А ведь говорила! Я ведь предупреждала! Но разве его проймёшь? Супергерой херов. А всё ради чего? Чтобы его мать два года спустя после нашего развода мне сообщила, что эта скотина решил помереть?! Угораздило же меня с идиотом связаться! – вконец поплыла она, с психом швырнув бумаги на пол. – Остолоп твердолобый! Да чтоб он там… сдо-о-ох…

Последняя фраза окончательно превратилась в протяжные завывания. И пока я соображала, а не сбегать ли мне в кабинет за пустырником, Петрушевская резко взяла себя в руки, словно и не было никакой истерики.

– Ладно, – махнула она рукой, едва не упав на пол, со скоростью света собирая разбросанные документы. – Это всё патетика…

– Когда самолёт? – неожиданно для себя догадалась я.

– Через четыре часа, – не моргнув глазом ответила Ольга Павловна. – И пусть он только посмеет мне помереть, прежде чем я прилечу. Я его с того света достану, чтобы самолично предушить!

Её причитания были настолько выразительны, что я невольно усмехнулась мысли о том, что Петрушевский всё-таки счастливчик, раз его жена, пусть и бывшая, так сильно за него переживает.

– Уверена, что он не осмелится, – пошутила я, мысленно сплюнув и постучав по дереву, лишь бы бывший друг всё-таки оправился.

– Посмотрим, – окончательно пришла в себя Ольга, поднявшись на ноги и тут же переходя к делу. – Я тебя чего позвала. Я улетаю, Надежда Семёновна отпустила. Но… тут есть некоторая загвоздка. На следующей неделе к нам должен прийти новый ребёнок…

– Осмотреть? – поспешила я с выводами. – Сделаем всё по высшему разряду.

– Нет, я не об этом… Понимаешь, – замялась Оля, – тут такое дело… У нас достаточно особый контингент родителей, и иногда к нам обращаются с очень тонкими просьбами.

Заведующая явно тщательно подбирала слова, вынуждая меня опять напрячься.

– Иногда мы берём детей не под своей фамилией.

– Украденные, что ли? – пошутила я, всерьёз опасаясь, что это может быть правдой.

– Нет, слава богу. Но… Как бы тебе так объяснить… У очень богатых детей иногда рождаются не совсем официальные отпрыски. Они посильно участвуют в воспитании, но афишировать их наличие не спешат, дабы не разразился скандал в официальной семье. Вот они у нас и… проходят по подставным фамилиям.

– Зашибись, – заключила я, передёрнув плечами. У Ильи было много знакомых, кому вполне по силам было записать своё чадо в этот садик. Интересно, сколько из них могли похвастаться наличием «стороннего» отпрыска?

– Ты не представляешь, насколько зашибись. Но… нам, по сути, до этого нет дела, лишь бы платили. Так вот. Обычно всеми документами я занимаюсь лично. Но тут… поскольку Виталька, сволочь, решил помереть, меня не будет. Надежда Семёновна обещала сама закрыть все вопросы, но тебе всё равно придётся принять медицинскую карту у них. А вот она обычно идёт под настоящим именем, потому что медицина – дело тонкое… мало ли что. Короче, Нино, у меня к тебе просьба. С этого дня ты слепая, глухая и немая. Считай, что тайна приравнена к государственной…

***

Из Ольгиного кабинета я выходила в смешанных чувствах, ощущая себя то ли полнейшей дурой, которой навешали лапши на уши, то ли… вывалянной в грязи, ибо желания лезть в чужие тайны у меня не было никакого. Но отказать Петрушевской я не смогла, особенно если учесть, на какую уступку мне она пошла… пусть и за совсем не символическую сумму.

***

– Как дела на работе? – вопрос Ильи застал меня врасплох. Вздрогнула. Как в замедленной съёмке выключила кран с водой, оставив недомытую посуду в раковине, и повернулась к нему. Но муж не заметил моего замешательства, продолжив свою мысль: – Сильно Гелька тебя гоняет? Наверное, строит из себя великую начальницу.

– Есть такое, – слабо отшутилась я, чуть внимательнее приглядевшись к мужу, словно увидев его впервые за сегодняшний вечер. Ужин у нас прошёл в полной тишине, каждый варился в чём-то своём, и вот теперь Нечаева пробило на поговорить. Впрочем, поговорить – это громко сказано. Ощущение было такое, что несмотря на то, что обращался он ко мне, мысленно он был где-то далеко.

– У тебя всё в порядке? – решила я быть прямолинейной.

Супруг нахмурился и пожал плечами, не понимая, с чего возник такой вопрос. А может быть, просто изобразил удивление, ибо выглядел откровенно уставшим. И только сейчас до меня дошло, что статус «Всё хреново», можно было бы пустить бегущей строкой у него на лбу.

– Вид так себе.

– Устал просто. Дел много навалилось.

– Проблемы?

– Не больше обычного, – улыбнулся муж, но вышло натянуто, что лишь больше подстегнуло мою тревогу. Илья продолжал пристально смотреть на меня, мрачнея на глазах. Неожиданно развернувшаяся между нами сцена приобрела форму затянувшейся паузы. Мы играли в гляделки, и, клянусь, за какие-то там секунды я успела нафантазировать самое страшное. Наконец, он сглотнул, и выдал сакраментальное: – Нин, нам нужно поговорить.

Ещё ни один диалог, начавшийся с этой фразы, не заканчивался ничем хорошим.

– О чём? – непривычно спокойным тоном спросила я.

– Сядь, – попросил муж, кивнув на стул, – это будет…

Захотелось огрызнуться, как если бы его слова несли какую-то угрозу для меня, к счастью, меня прервал сотовый, зазвонивший в гостиной.

– Я сейчас, – пискнула я и выскочила из кухни, буквально схватившись за последний шанс на спасение.

Номер оказался незнакомым.

– Нина Евгеньевна, здравствуйте, – поприветствовали меня с того конца телефона. – Это Надежда Семёновна, я…

– Да, я знаю, кто вы, – перебила я собеседницу, всё ещё не отойдя от сцены на кухне.

Надежда Семёновна была владелицей нашего садика и буквально вершительницей судеб всех его обитателей.

– Тогда не буду долго расшаркиваться. Ольга Павловна высоко оценила вас, сказав, что я во всём могу на вас положиться. Поэтому я была бы очень вам признательна, если бы вы завтра с утра заглянули ко мне в кабинет.

– Хорошо, – пообещала я, испытав очередной прилив волнения: вот только истории с внебрачными детьми мне сейчас не хватало!

Завершив разговор, я вернулась на кухню. Илюха стоял у окна и курил, выпуская дым в открытую створку. Так он делал редко, но бесил этим нещадно. На этот раз ругаться я не стала, замерев в дверном проёме и скрестив руки на груди, готовясь к обороне. Отчего-то решила, что, скорее всего, он как-то узнал про мою работу в садике и теперь собирался оспорить моё решение.

Но Нечаев, как обычно, удивил.

– Нин, – сделал он глубокую затяжку, – а давай на неделе поужинаем?

– А сейчас мы чем занимались?

– Нет, я про то, что давай выйдем куда-нибудь – в ресторан или бар? Или просто погуляем. Мы миллион лет с тобой не гуляли.

Я округлила глаза, окончательно перестав понимать происходящее.

– Можно, – до неприличия сухо отозвалась я и тут же спохватилась, тряхнув головой: – Вернее, здорово, это было бы классно.

– Вот и отлично.

На этом с разговорами было покончено. Вечер прошёл тихо, мы разошлись по комнатам, где каждый занимался своими делами.

Утро встречали в одной постели, ещё не зная, чем закончится этот день.

***

На работу ехала с мыслью, что не хочу… Не хочу лезть в чужие тайны. Мне своих хватало, на фиг мне ещё эти тайны мадридского двора? А вдруг окажется, что я их знаю? Как я потом смогу смотреть в глаза обманутой жене какого-нибудь нечаевского партнёра? И да, ещё существовала врачебная тайна, которой всегда можно было успокоить разбушевавшуюся совесть. Но легче мне от этого не становилось.

Рабочий день начался в размеренном темпе: я прошлась по группам, осуществляя утренний контроль, заприметила пару «сопливчиков», отметив для себя, что не мешало бы их послушать, раздала витаминки, пообщалась с воспитателями… а сама всё время поглядывала на часы, стрелка которых неумолимо приближалась к десяти. Именно в это время Надежда Семёновна попросила меня быть в её кабинете, зачем это нужно было, я упорно не понимала. Вряд ли от меня ждали, что я начну проводить отбор в наш сад. Все вопросы были уже давно решены и на куда более высоком уровне.

Я сидела в своём кабинете и перекладывала вещи на своём столе, опасаясь неведомо чего. В конце концов, это был не первый в моей жизни ребёнок, к которому требовали «особого» отношения.

Телефон, как обычно, зазвонил внезапно, словно приходя на помощь и вытаскивая меня из темных мыслей.

– Нина Евгеньевна, – испуганно затараторила Катя – одна из местных воспитательниц, – тут Эйрих плохо.

«Плохо» оказалось приступом рвоты, повышенной температурой и вздутым животом.

– Похоже на отравление, – заключала я, завершив первичный осмотр, – что она ела?

– Ещё ничего, они опоздали на завтрак, я предлагала принести что-нибудь поесть, но Доминика отказалась.

Юная Доминика выглядела испуганной. Я коснулась её лба в успокаивающем жесте – тот оказался влажным.

– Ты кушала что-нибудь дома?

– Да, – кивнула девочка, – немного…

– А что?

– Фрукты… маме на работе подарили целую корзину.

– А какие там фрукты были, не знаешь?

Ребёнок отрицательно замотал головой

– Они были на кусочки порезаны… ну там манго, фейхоа и что-то ещё.

– Ох уж эти фрукты, которые трогал неизвестно кто, – вздохнула я после того, как у Доминики начался очередной приступ рвоты. Я придерживала её голову над лотком и следила за тем, чтобы она не подавилась рвотной массой. – Родителям дозвонились? – обратилась к Кате.

– Да, но только в ближайшие пару часов никто из них не сможет приехать. Сказали, чтобы вы делали всё, что считаете нужным, они вам доверяют.

– Кабздец, – заключила я и решила, – давайте скорую вызывать.

У садика был заключён договор на медицинское обслуживание с частным медицинским центром, поэтому за нами приехали быстро. На ходу отчитавшись о ситуации Надежде Семёновне, уехала вместе с Доминикой. В больнице провела около пяти часов, за это время моя подопечная успела пережить промывание желудка и капельницу, а я – исчерпать имевшиеся в арсенале слова поддержки.

После всех медицинских процедур Доминка смахивала на сдувшийся воздушный шарик, но выворачивать на изнанку её перестало. Теперь требовалось только дождаться появления её родителей, что те и сделала спустя несколько часов. Особых благодарностей я не получила. Не то чтобы ждала, но вдруг осознала для себя, что для определённой категории людей я находилась на уровне обслуги. Это заметно отличалось от отношения в областной – там я в первую очередь была врачом, а здесь так… работник детского сада, пусть и элитного.

Сдав девочку на руки родителям, я вышла на улицу и отзвонилась Надежде Семёновне, что все живы.

– Слава богу, – порадовалась она, – вы, наверное, устали, но, Нин, заедьте обратно в сад, мы с вами важное дело на сегодня не закрыли.

Ехала на такси, словно специально собрав все пробки. Рабочий день подошёл к концу, но хозяйка нашего садика стойко дожидалась меня в своём кабинете.

– Присаживайтесь, – кивнула она на стул перед её столом. Ей было хорошо за пятьдесят, но об этом вряд ли кто-то догадывался с первого взгляда – фигура, стиль, стать… Нет, она не молодилась, но определённо умела стареть красиво. – Прошу прощения, что задерживаю в нерабочее время, но вопрос действительно серьёзный.

Я понимающе кивнула головой, мысленно подобравшись. Не знаю, к чему именно готовилась, но вопрос меня удивил:

– Вы что-нибудь знаете о тетраде Фалло?

– Э-э-э… да, конечно. Я не кардиолог, но основы знаю. Врожденный порок сердца, состоящий из четырех компонентов: смещение аорты, инфундибулярный стеноз…

– Да-да, – перебила меня моя собеседница, – я не сомневаюсь в вашей компетентности. Думаю, иначе бы Ольга не взяла вас – она обычно щепетильна в выборе сотрудников. Так вот, я сегодня приняла мальчика с данным диагнозом в наш Центр. Как вы и сами догадываетесь, заболевание очень серьёзное и его родители сильно обеспокоены тем, как он будет посещать наше заведение.

– Но это же действительно очень опасно. Такие дети обычно не посещают детские сады на общих условиях, их могут толкнуть…

– Но у нас не общие условия, – опять достаточно жёстко отрезала хозяйка. – И поверьте, его родители прекрасно осознают, как это всё непросто… Мальчик растёт, он хочет общения, взаимодействия с другими детьми. И я думаю, что наш Центр – это замечательный шаг на пути его социализации.

Несогласно покачала головой. Правда, моё мнение мало кого интересовало, и Надежда Семёновна продолжила:

– У нас есть все рекомендации врачей, и они согласны с тем, что критических показаний для того, чтобы ребёнка заперли дома в четырёх стенах, нет.

– Я не предлагаю его запирать…

– Тем не менее. Егор будет ходить в наш Центр, и мне необходимо, чтобы вы были в курсе и всегда наготове. К тому же нужен будет подробный инструктаж для воспитателей, как поддержать и помочь ребёнку. Вот, – она придвинула ко мне пухлую медицинскую карту, – прошу ознакомиться к завтрашнему дню.

Бросила быстрый взгляд на предлагаемую мне папку, на которой жирным курсивом было напечатано: «Нечаев Егор Ильич».

Первая реакция была фыркнуть – бывают же совпадения!

– И да, – напоследок сообщила Надежда Семёновна, – в нашем центре Егор будет известен как Павлов.

В голове зашевелилось что-то неприятное, но я отмахнулась от непрошенных мыслей, без всякого пиетета заявив:

– Что же там за родители такие, что могут купить ребёнку новую фамилию и не могут сделать ему операцию на сердце.

Женщина промолчала, зато напряжение, повисшее в воздухе, стало практически ощутимым. Мне вдруг подумалось, что она тоже чувствует свою беспомощность в этой ситуации.

– Не знаю, что вы там себе придумали, – ровным тоном сообщили мне, – нас с вами это никак не касается.

Я фыркнула и встала на ноги, собираясь направиться к дверям, дабы покинуть этот кабинет раз и навсегда. Но вместо осуждения вдогонку мне прилетело совсем другое:

– Если тебе станет от этого легче, то его фамилию никто не скрывает. Просто мальчик почти всю жизнь прожил под фамилией Павлов. Его родители никогда не состояли в официальном браке, а отцовство было установлено лишь пару лет назад… и так ему будет привычнее.

Мороз пошёл по коже, я замерла у выхода, вцепившись в дверную ручку, а потом не удержалась и, резко развернувшись, подошла к столу и схватила карту.

***

Путь до моего кабинета показался мне вечностью. Ноги слушались плохо, но при этом я едва ли не бежала. Папка, прижатая к груди, болезненно жгла пальцы. С трудом отперла замок – ключи отказывались попадать в скважину. И лишь оказавшись внутри, я заставила себя сделать глубокий вдох.

Так, Нина, спокойно.

Спокойно не получилось. Даже не закрыв за собой дверь, выронила свою ношу на поверхность рабочего стола.

Первым, за что зацепился взгляд, была графа «отец». Я испуганно отскочила назад, заметавшись по кабинету и судорожно повторяя: «Нет, нет, нет…» С трудом смогла совладать с накатившей паникой и заставить себя снова подойти к столу.

Пальцы нервно дрожали, перелистывая тонкие листы медицинской карты ребёнка. Сама не понимала, чего испугалась – ну подумаешь, полные тёзки, такое бывает. Или нет?

В конце папки лежали вложенные ксерокопии документов: медицинский полис, свидетельство о рождении…

Взгляд в очередной раз пробежался по графе отец. Нечаев Илья Николаевич. Сердце болезненно сжалось, а в голове крутилось лишь одно: «Пожалуйста, пусть это будет совпадение!»

Но последними в стопке копий оказались паспорта родителей. С фотографий которых на меня смотрели мой муж и его бывшая помощница.

Папка вылетела из моих рук, усеяв пол веером бумаг. Я же продолжала стоять на месте и смотрела немигающим взглядом в пустоту.

Наверное, чисто теоретически, мой муж мог иметь пятилетнего сына. Если бы не одна небольшая загвоздка: мы были женаты много лет и ни о чём таком я даже не догадывалась.

Глава 6.

Две недели назад

Бесцельно колесила по городу, то и дело косясь на папку, беспечно брошенную на соседнее сиденье. Наверное, это можно классифицировать как должностное преступление, но ведь в ней содержалась информация о пациенте, который наполовину являлся носителем генов моего мужа… А у нас всё должно было быть с ним поровну, не так ли?

Голову разрывала сумятица горьких мыслей: от подозрений вселенского заговора до идеи врезаться в ближайший столб. Снова и снова выстраивала, подвергала критике и отметала логические цепочки. Что, если это злые манипуляции Петрушевской и её начальницы? – ну не могли они не сопоставить наши фамилии! Но всё упиралось в банальное – зачем? Допустим, они хотели срубить бабла. Однако это не отменяло, а только усугубляло тот факт, что у Ильи всё-таки был сын на стороне.

Наверное, я могла бы понять всё, даже измену. Не принять, конечно, но хотя бы логически допустить. А тут… Это ведь была не просто интрижка у меня за спиной, а самый настоящий ребёнок, которому было уже почти пять лет. И вот это буквально взрывало мой разум, ведь, как ни крути, выходило, что он стал отцом не сильно позже того, как я потеряла наших… мальчиков.

Почти до самой ночи просидела за рулём, жалея себя и оплакивая в момент рухнувший брак. Но всё это было словно… не по-настоящему, будто весь ужас ситуации никак не мог добраться до моего сознания.

Уже после десяти позвонил Нечаев.

– Привет, ты где?

Откуда-то нашла в себе силы ответить:

– У Ангелины.

Голос звучал ровно, без единой нотки истерики. Я не планировала врать. Мне вообще не хотелось с ним говорить, ибо слишком много всего рвалось наружу. Но мои губы продолжали шевелиться, выталкивая ложь.

– Засиделись… я, наверное, у них ночевать останусь.

– А предупредить?

– Спонтанный девичник.

В трубке повисла тишина, нарушаемая лишь дыханием Нечаева.

– Ты хочешь, чтобы я за тобой приехал?

– Нет, – ответила слишком резко, пришлось выдохнуть и взять себя в руки. – Всё в порядке, правда. Просто давно не виделись.

– Ты к ней на работу каждый день ездишь.

Наверное, на подобных мелочах и сгорают неумелые манипуляторы.

– Так это на работе, – наигранно фыркнула я, – разве там поговоришь? А тут… вино, приятная компания и замечательная возможность перемыть косточки.

– Боюсь спросить кому, – вроде как пошутил муж, кажется, поверив мне.

– Как кому? Конечно же вам с Кешкой.

Илюха крякнул, по-видимому приняв мой ответ. А может быть, просто сделав вид.

– Ладно, развлекайтесь.

Я судорожно закивала головой, забыв, что он не может видеть моей реакции.

– Нин, – хрипловато шепнул в трубку Нечаев, – ты же знаешь, что я тебя люблю?

На глазах моментально выступили горькие слёзы, которые были куда болезненнее всех моих сегодняшних рыданий. Я молчала. Он молчал. Наверное, всё понимал… и ничего не мог сделать.

За эти странные мгновения, которые, казалось, тянулись вечность, я изгрызла губы в кровь.

Наконец из трубки раздалось рваное:

– До завтра.

На этом наш разговор был завершён.

Утерев тыльной стороной ладони слёзы вперемешку с кровью, я набрала Чуганову.

– Надеюсь, ты мне что-то хорошее скажешь, – весело начала подруга.

– Если Илья будет звонить, скажи, что я у вас… сплю. И Кешу предупреди.

– Так, – всё веселье мигом куда-то исчезло, – а ты где?

– У любовника, – зло выдала и сбросила вызов.

***

Ночь провела в гостинице за изучением карты. К сожалению, это была не полная история болезни, а лишь усечённый вариант, предназначенный для того, чтобы другой человек мог в общих чертах понять ситуацию.

Порок сердца диагностировали Егору уже после двух лет, когда одышечно-цианотические приступы стали очевидны. То ли уровень медицины там, где жила Карина с сыном, оставлял желать лучшего, то ли сама Павлова была не особо внимательна к ребёнку. В любом случае, оба варианта вызывали во мне острый приступ злости.

После постановки диагноза мальчику назначили медикаментозное лечение, которое мало повлияло на общую картину. Год назад Егору провели паллиативную коррекцию, после чего состояние ребёнка заметно улучшилось, но его сердце всё равно продолжало работать не в полную силу, а организму по-прежнему не хватало кислорода. По показателям веса и роста Егор заметно отставал от нормы в своей возрастной группе.

В общем, мальчик нуждался в радикальном вмешательстве, но его родители отчего-то медлили. И это взбесило меня ещё сильнее. Неужели Нечаеву было жалко денег на собственного отпрыска?! Вот лучше бы на ребёнка потратился, чем купил себе новую тачку, а мне шубу!

А потом меня накрыли сомнения. А вдруг… а если… Я понимала, что во мне говорили эмоции, но трезво оценить ситуацию никак не получалось. Во-первых, информации было слишком мало, а во-вторых… слишком глубоко оказалось моё разочарование от предательства мужа.

В какой-то момент даже всплыла надежда, что я попросту сошла с ума.

***

Утро встретило меня проливным дождём. Из зеркала на меня смотрела зарёванная версия бабы-Яги. Кое-как замазала консилером синяки под глазами.