Доктор Ланской: Тайна кондитерской фабрики Елисеевых

Глава 1

Экипаж подъехал к воротам погоста ровно в три часа дня, когда основные мероприятия прошли, колокола ближайшей часовни затихли, а на дорожках среди могил нельзя было встретить даже сторожей и работников кладбища.

Феликс сошел с лесенки экипажа, после чего подал руку Лидии.

Ледяной ветер, дувший с моря, обжег горячие щеки и смахнул со лба обоих бисеринки пота. Лидия сразу же расправила свой черный платок, который повязала еще в городском храме, откуда Феликсу и пришлось брать экипаж. Ланской же, посмотрев на букет белых хризантем, которые он с трудом отыскал в Столице, поправил черную шляпу и двинулся по песчаной дорожке, мокрой после дождя, в глубину кладбища.

Лидия шла позади, стараясь не мешать Феликсу, однако она не могла не спросить:

– Сколько ее уже нет?

– Двенадцать лет и три месяца, – точно сказал Феликс, свернув в аллею.

Он помнил, как долго враждовал с семьей Жизель за право похоронить девушку на Земле, где проходили ее последние дни, однако отец девушки, наплевав и на супруга, и на порядки, и на собственное больное сердце, перевез тело дочери через портал – и приказал похоронить Жизель рядом с матерью.

Сквер Ланских – Де Бюа оказался спрятанным в укромном месте кладбища, под теню лип и тополей. Вокруг каменного возвышения, высотой в половине человеческой ноги, произрастали ровные кусты с розами и хризантемами. А на каменной плите, облицованной белой плиткой, стояли три надгробных плиты. Однако одна из них все еще пустовала: ни фотографии, ни даты смерти. Только имя «Франц Генрихович ле Бюа» и под ним дата: двадцать шестое октября одна тысяча девятьсот второго года.

Отца Жизель и супруга Анны – Марии, господина де Бюа смерть так и не забрала ни до, ни во время ни после войны. Он по – прежнему трудился в госпитале святого Петра на востоке хирургом, не приезжал на официальные приемы и не принимал у себя никого, кроме четы Драгоновских. И то, делал исключения лишь потому, что некогда отец Киприана оказал ему неоценимую услугу: вывез вопреки запрету и самого де Бюа, и его супругу с Жизель и Феликсом в тыл во время Пятой войны за Столицу с черными эльфами.

Вспоминая тот побег, когда ему было всего двадцать три и он еще учился в медицинском корпусе, Феликс готов был провалиться сквозь землю. Почему он тогда согласился? Почему сбежал, хотя уже был военнообязанным и даже уже почти был приписан к военному госпиталю на передовой…

Подойдя к чугунной калитке, Феликс достал связку ключей, среди которых были всего три важных для доктора, и, найдя черный с орнаментом в форме крестика, отпер калитку.

Лидия лишь удивленно приподняла брови.

Сколько она брала эти ключи, чтобы съездить в Цюрих в квартиру доктора за книгами или нужными инструментами, но никогда не задавалась вопросом насчёт черного ключа с крестом.

«Вот, почему он хранит ключи от квартиры в красной шкатулке…» – промелькнула в голове у Лидии мысли.

Феликс шагнул к каменной плите – и, положив букет хризантем на надгробную черную плиту с монограммой, присел на одно колено, чтобы притронуться к фотографии Жизель, как вдруг его окликнули:

– Руки убери, подонок!

Лидия сразу обернулась, сделав шаг в сторону, а вот Феликс, медленно встав на обе ноги, не спешил поворачиваться. Однако Лидия увидела на его лице жуткую улыбку, словно Феликс знал, что предъявить ему нечего, однако сама ситуация доставляла ему отнюдь не удовольствие, а какое – то мерзкое осознание своей беспомощности. Он не мог ни ударить старика, ни что – то ему сказать в ответ.

– Ты… Ты!!!…

Старик хотел закричать, но его прервал кашель, который невольно насторожил Феликса. Лидия стояла в стороне и являлась невольным свидетелем, однако все – таки ей хватило смелости преградить рукой путь пришедшему гостю.

Но ни Феликс, ни сама Лида не ожидали, с какой силой отпихнет девушку старик, а затем, приставив к горлу Феликса деревянную трость, прокряхтит:

– Убийца пришел поумиляться?..

Феликс молчал.

Он смотрел на бывшего тестя с холодом. Этот человек не вызывал у Феликса никакой иной эмоции, кроме жалости. Доктор понимал, как выглядел в глазах старика де Бюа, но никак не мог оправдаться.

– Господин де Бюа…

– Не произноси моей фамилии, дрянь, – приказал старик, погрозив Феликсу тонким пальцем, скрытым под кожаной перчаткой. – Я все гадал, кто сюда посылает деньги и цветы, а это вот кто… бывший зятек явился грешки замаливать…

– Прошу вас, давайте не тут, – взмолился Феликс, посмотрев мельком на памятники Жизель и ее матери.

– Вон пошел отсюда, – прошипел старик.

И в этот момент его лицо сморщилось еще сильнее, так как он зажмурился от резкой боли в груди. Приложив руку к пальто и сжав ткань в кулаке, старик де Бюа оперся на трость и пошатнулся. Его придержала Лидия, взяв под руку, но в следующую же секунду получила набалдашником по щеке.

И это Феликс уже не мог стерпеть.

Он притянул к себе Лидию, наскоро осмотрел ее покрасневшую щеку с царапиной, дал свой платок и, встав между девушкой и тестем, заявил строго:

– Со мной можете воевать до гробовой доски, – Феликс многозначительно посмотрел на пустующую черную плиту, – но не смейте трогать моих людей.

– Так ты что же, – старик тяжело задышал, но выпрямился, поправив цилиндр, – уже нашел себе новую… после Жизель – то…

– Минуло двенадцать лет, – продолжал отвечать холодно Феликс. – И перед вами я не собираюсь отчитываться. Лида, пошли.

– Лида?! – изумился вновь де Бюа. Не та ли ша…

– Закройте рот!

Феликс сам не понял, как перешел на крик, разнёсшийся жутким эхом. Листва на деревьях содрогнулась от порыва ветра, а солнце спряталось за нависшую над Дельбургом тучу. Лицо доктора стало белее снега, но голубые глаза помрачнели и в глубине зрачка загорелся недобрый огонь.

Старик де Бюа лишь поправил очки и, указав тростью на выход, сухо сказал:

– Еще раз увижу тут – дуэль. И мне плевать как, но я покончу с тобой.

– Ваше желание я удовлетворю в любое время, – согласился Феликс, кивнув. – Честь имею.

– Какая честь! Ты продал ее вместе с душой Кукольнику… как и жизнь моей Жизель…

Феликс не обернулся, но Лидия увидела, как парень сжал пальцы в кулаки до скрипа кожи перчаток. Ильинская сразу подошла, положила обе руки на здоровое плечо Феликсу и попыталась заглянуть в лицо. Но доктор отвернулся, шепча то ли проклятия, то ли заклинания, чтобы не ударить и без того подкашивающегося старика.

– Пойдемте, – попросила Лида. – Прошу вас.

– Ничего не говори мне сейчас, – больше прося, чем приказывая, прошептал Феликс.

Они удалились по дороге назад к выходу с кладбища, где у ворот Феликс схватил первый попавшийся экипаж, отдал запрошенную цену в виде двадцати серебряников и, буквально забросив Лидию на сидение, запрыгнул сам и крикнул кучеру:

– Кунцевская двадцать шесть! Дом его сиятельства Драгоновского!

– Слушаюсь!

Весь оставшийся день Феликс провел в постели.

Ему не хотелось ни есть, ни пить.

Даже читать никакие труды по медицине или философии, которые в минуты тревог возвращали ему спокойствие, ему не хотелось. Сердце предательски щемило почти три часа после возвращения в дом главы Канцелярии, поэтому Феликс, послав Лидию за каплями в ближайшую аптеку, задернул шторы, сбросил жилет и рухнул в кровать, закрыв глаза и задремав.

Но его покой почти сразу был нарушен.

В дверь сначала три раза постучали, а затем, не дождавшись ответа, вошли.

Феликс даже не стал открывать глаза. А зачем? Такой едкий одеколон с нотами шалфея и вишни был лишь у Киприана.

Драгоновский тихо подошел к кровати и, не применяя свои привычные едкие комментарии, посмотрел на пластину успокоительного, графин воды и лежащий на голове доктора мокрый компресс, сказал тихо:

– Пришла жалоба на мое имя. Знаешь от кого?

– Де Бюа? – без эмоций уточнил Феликс.

– Да. Изложил так, словно ты его ударил его, довел до инсульта, а потом ударил на его глазах и свою, цитирую, «любовницу в черном вульгарном платочке», – Киприан подсмотрел в письмо, хотя помнил его наизусть. – Есть, что ответить?

– Чего он хочет?

Киприан уже хотел съязвить, но понял, что в данной ситуации это либо спровоцирует Феликса на реальную глупость, либо подкосит до конца. А он не желал оправдываться перед Лидией, так как видел в девушке не просто слугу, а как раз скрытого врага, которого Феликс грамотно держит на коротком поводке своими манипуляциями.

– Требует от меня запрета на твои приходы на кладбище к могиле Жизель.

– Отписать ему лично посыл или справитесь, господин Драгоновский? – вдруг уточнил Феликс, и уголки его губ дернулись, но ехидной улыбки так и не появилось.

– Запретить я вам ничего не могу, так как это не преступление, – пожал плечами Драгоновский. – Но ответить на прошение обязан.

– Я понимаю. Каковы санкции?

– Никаких, – Киприан положил письмо на прикроватную тумбу, – я отпишу, что лично поговорю с вами и, мол, мы подумаем, как поступить. По сути, решение о вас за мной. И это не моя инициатива. А самого Короля.

– И на том спасибо.

Киприан лишь ухмыльнулся, но потом вдруг спросил:

– Скажите, вы в состоянии завтра принять князя Шелохова?

Феликс приоткрыл глаза, медленно повернул голову и еле поднял брови в немом вопросе.

– О причине визита не ведаю, однако он буквально умолял о встрече с вами. И мисс Лидией.

– А может, я там лишний?

– Нет, о Лидии он заявил лишь в конце нашего диалога. Он хочет видеть именно вас.

Феликс несколько минут молчал, но потом согласился кивком головы.

Киприан, задав еще несколько формальных вопросов из вежливости, удалился из комнаты, а вскоре после его ухода вернулась и Лидия с пергаментным пакетом, внутри коего звякали пузырьки с настойками.

Несмотря на поганое настроение и утренний инцидент, Феликс все – таки выбрался вечером на прогулку. Он видел, как бледнеет Лидия в четырех стенах дома канцелярского главы, а потому, заглушив собственные душевные стенания, пригласил девушку на променад.

На Столицу уже опустились сумерки. Небо алело, переливаясь то оранжевыми всполохами, похожими на оставленные небрежным художником мазки маслом, а море с синего сменило цвет на бордовое. Над водой кружились и кричали чайки, волны надвигающегося ночного шторма били о прибрежные скалы, подступив к столичной набережной, а на центральной площади уже вышли музыканты, чтобы порадовать молодых своими чудесными мелодиями.

Во многих дворцах и особняках принимали балы, поэтому вдоль дорог стояла вереница экипажей. И Феликс, осматривая каждую карету, узнавал некоторые эмблемы и выгравированные из золота или серебра вензеля на крышах карет.

Лидия же, придерживая шляпку с черными розами и изредка поправляя кружевные манжеты платья, выглядывающие из – под рукавов пальто, осматривала такой знакомый и одновременно чужой город. Осень вступила в свои полные права, окрасив листву деревьев в оранжевый и желтый пигмент, а из окрестных лесов и лавок торговцев несся аромат собранного первого урожая грибов.

– Как думаете, зачем к вам пожалует его сиятельство? – утончила Лидия.

Они уже сидели к тому времени в одном из ресторанов, которые еще пару десятков лет назад казались Феликсу недосягаемой мечтой. С его – то статистической зарплатой медика в госпитале, а теперь – он спокойно, не думая о ценниках, заказывает десерты ручной работы и алкоголь для себя и Лидии – и не думает ни о чем, кроме встречи на кладбище.

– Не знаю. И не желаю даже размышлять об этом до завтра, – ответил Феликс.

– Будете ругаться, если я скажу о своем дурном предчувствии?

– Конечно, – улыбнулся тепло Феликс, ковыряя ложкой в воздушном креме своего десерта. – Но несильно, – заметил потом доктор, – ибо меня тоже что – то беспокоит.

– После того, что вам пришлось пережить две недели назад, вас еще что – то может напугать? – усмехнулась Лидия, сунув в рот клубнику с верхушки своего наполеона.

– Знаешь, человеческий организм способен на многое. В том числе и забыть о боли, полученной в экстремальных условиях, – Феликс посмотрел на закатную Столицу, после чего вновь обернулся к Лидии. – И я в полной мере пользуюсь этой способностью своего сознания.

– Не верю.

– Твое право, – парировал доктор, – давай просто отдохнем. И не будем думать больше ни о чем. Нам осталось тут пробыть всего неделю. И поедем домой… в Альпы…

На лице Феликса появилось выражение неги. И Лидия лишь улыбнулась. Она знала, как сильно Феликс держится за замок графа в горах, так как попал в него еще юнцом, вырос там под наставничеством отца нынешнего графа Шефнера – и именно оттуда получил первое направление в Италию на повышение квалификации.

Лидия внимательно слушала некоторые рассказы Феликса о своей жизни в Швейцарии, поэтому понимала многие рвения и недовольства своего начальника. Но одного все равно понять не могла:

– Скажите, а почему Жизель все – таки похоронили тут, в Столице? А не на…

– Она была выходкой Троелунья. Ее родители работали сначала при королевском госпитале, а после Шестой войны специально для них построили больницу на Южных островах. Слышала что – то о клинике де Бюа?

– Разумеется. Брата там лечили от пневмонии.

– Вот и все. Отец Жизель оказался сильнее в связях, чем государственный изменник, поэтому сразу отобрал у меня тело, перевез его назад в Троелунье и похоронил. Знала бы ты, сколько я потратил времени и сил, чтобы узнать хотя бы адрес кладбища, на коем покоится моя Жизель, – взгляд доктора наполнился тоской, о которой Лидия не могла даже подумать, – но, узнав, стал ходить к ней, как тот самый преступник: тихо, скрытно и чуть ли не крадучись. Как вор…

– Перестаньте, – Лидия положила свою ладонь поверх пальцем доктора. – Вы оправданы. Все хорошо. Вы знаете, где она лежит, запретить вам ее посещать никто не запретит. Вы же были в браке официально.

– Для старика это ничего не значило. Я был для него как бельмо в глазу, – Феликс запил застрявший комок обиды вином, – и даже сейчас пытается убрать меня с дороги.

– Это глупо…

– И тем не менее.

Они вновь посидели в тишине, слушая, как в углу ресторана, на миниатюрной сцене, играют музыканты. Лидии показалось, что мелодия похожа на блюз, и Феликс не стал спорить, так как его познания в музыке кончались там же, где и нотная грамота, освоенная в приходской школе.

– А вы умеете играть? – вдруг спросила Лидия.

– Чего?

– Я слышала, как вы иногда что – то наигрываете на рояле в гостиной второго этажа, – припомнила Лидия. – Только никогда не могла понять, что именно вы пытаетесь исполнить.

– Да просто от балды нажимаю клавиши, – отмахнулся Феликс, допив вино и попросив у официанта счет. – Я не умею играть, как ты это видела у всех дворян. Так, гаммы и некоторые церковные пения.

– А хотели бы научиться?

Феликс, отсчитав из портмоне нужную сумму, положил в папку официанта, после чего поднял на девушку взгляд. Но Лидия даже не ожидала, что он будет наполнен не укором, а как раз вопросом: а можно ли?

– Я владею тремя инструментами, – поняла все без слов Лидия. – Я боялась раньше к вам подойти с этим вопросом, но перед отъездом сюда, в июле, вы прямо что – то пытались сыграть. Но я поняла, что вы не знаете некоторых знаков.

– Ха, да, в этом плане мне не повезло с учителями, – улыбнулся Феликс. – Ну что же, вот мы и нашли для себя досуг на ближайший вечер. Только приготовь сразу успокоительное.

– Бросьте, – Лидия повязала шарфик и набросила пальто, – если вы знаете нотную грамоту, поверьте, с вами будет в разы легче, чем с моим тупым братцем, который только и мог, что тыкать в клавиши пальцами.

Она протянула ему руку – и почти сразу они ушли из ресторана, направившись в дом к Драгоновскому.

За несколько недель, что провели Ланской и Ильинская в гостях в столичном доме Киприана, Лидия успела обойти весь особняк канцелярского главы и найти в одной из комнат накрытый черной тканью рояль известной в Троелунье марки.

Белоснежный красавец стоял в абсолютно пустой комнате, в которой на стенах не было обоев, а краска с досок паркета, как и лак, были словно специально содраны, обнажив оранжевое и потемневшее от времени дерево. На окнах был вековой слой пыли, а покрывшиеся паутинной сеткой портьеры были больше похожи на половые тряпки.

Когда Лидия провела Феликса в данную комнату, первой мыслью врача было: не начнется ли здесь аллергия? Но потом, когда девушка сдернула черную ткань с рояля и оголила его безупречный блеск, не тронутый временем, Феликсу стало ясно: Киприан ухаживал за инструментом, раз выделил для него отдельную, пусть и убитую, комнату.

Однако стул для занятия пришлось нести слугам, так как покрывшаяся слоем грязи табуретка с мягкой вставкой вместо сидения совершенно не понравилась Лидии. А нужное сидение нашлось как раз в гостиной на первом этаже перед камином: хозяин любил закинуть на него ноги, когда разбирал письма.

– Спину ровно, руки должны быть слегка опущены, а пальцы округлены, как будто вы держите апельсин, – начала Лидия, стоя рядом с Феликсом и правильно ставя его руки.

– Ты мне решила запястье сломать? – усмехнулся доктор, пытаясь выставить руки в нужную позицию.

– Нет, хочу, чтобы вы не мучились при перестановке пальцев. Ну вот же, можете, когда хотите.

– Упаси боже тебе знать, кого ты мне сейчас напомнила.

– Вашу учительницу?

– Хуже – моего гувернера, который учил меня этикету у Шефнеров.

Феликс невольно выпрямил спину и расправил плечи, так как рефлекс получить боль от удара тростью по лопаткам работал безотказно. Хотя самого старика уже не было в живых, а Маркус нанял другого учителя, чтобы он преподавал уже его детям, Феликс мечтал, чтобы новый гувернер ни за что не выжил настолько из ума, что схватился бы за палку.

– Итак, вы знаете гаммы?

– Разумеется.

– Сыграйте.

Феликс, сам не зная зачем, начал перебирать пальцами знакомые клавиши. Гаммами в приходской школе обычно наказывали, заставляя наигрывать их часами, пока у воспитанников не заболит голова. Либо же, пока самому учителю, давшему наказание, не надоест слушать одно и то же.

– Отлично. А теперь скажите: что вы знаете? Ну, из произведений.

– Службу «Аве Марии», – внезапно рассмеялся Феликс, нажав пару первых аккордов. – Я во гробу ее не забуду, мне кажется.

– А вам ее еще и сыграют на похоронах, – подхватила Лидия.

– Мне кажется от этого я воскресну…

Пустая комната наполнилась фоновым эхом смеха двоих.

Феликс и Лидия хохотали так, что даже несколько слуг пару раз заглядывали в комнату, чтобы убедиться, что молодые не сошли с ума. Но Феликс их быстро выпроваживал, а Лидия, покопавшись в принесенных из библиотеки Киприана бумажных нотных сборниках, отыскала свой самый любимый.

– Тут самое простое, – сказала она, утирая слезы в уголках глаз. – Я их играла в семь лет на камерных вечерах у отца.

– Так сильно меня не унижали еще, – Феликс стал считывать с листов текст.

– Поверьте, в этом нет ничего зазорного.

Следующие три часа они потратили на разбор мелодии и аккордов к ней для обеих рук. Феликс быстро адаптировался под различный текст для правой и левой руки, послушал, как мелодию «Ариэтты» играет сама Лидия, запомнил ритм и стал пытаться повторять.

И Лидия, вопреки его ожиданиям, была в восторге. По кусочкам, по тактам, но в конце концов Феликс освоил текст и стал коряво, но играть почти беспрерывно. Единственное, что постоянно подписывала карандашом Лидия, это диезы и бемоли, в которых Феликс ничего не соображал. Хотя и играл иногда их в «Деве Марии», только не знал, что черные клавиши служат как раз для повышения или понижения тона.

Когда за окном уже стемнело , а слуги позвали их в третий раз на ужин, Феликс закрыл крышку рояля и, забрав с собой ноты, направился вместе с Лидией в их комнату. Но уже по дороге служанка, молодая девчушка, служившая Киприану еще с его назначения на пост главы Канцелярии, пригласила и Феликса, и Лидию в основную гостиную, где за столом уже заседал Киприан.

У Феликса екнула душа.

За две недели Киприан приглашал их всего дважды к столу в основной гостиной, где трапезничал в одиночестве: первый раз был сразу после того, как Феликс встал на ноги после ранений, а второй – когда Эдгар, лечащий врач Ланского, официально снял последний шов с кожи больного и заявил о скором восстановлении функции левой руки.

– Что за праздник? – уточнил Феликс, присаживаясь по правую руку от Киприана.

Стол ломился от еды: жареные птицы, тушеные овощи и мясо, различные нарезки, три вида вина и соков, а также дорогой по меркам Столицы южный виноград, больше похожий на красные стеклянные бусины. Это был особый сорт, который поставляли только власть имущим за баснословные деньги.

– Ну как же, – развязно пропел Киприан, запив виноградину во рту вином. – Сегодня я получил награду лично от Короля! – парень указал пальцем в потолок.

И Феликс, проследив направление перста, уткнулся взглядом в одну из люстр, на выгнутых щупальцах коей поселились мотки паутины.

– За какие заслуги? – спросила Лидия.

– Ну как же… предотвратили химическую опасность, схватили всех участников банды «Чумной доктор», а также поставили вам, господин Ланской, еще одну галочку в оправдательный приговор, – Киприан прищурил глаза, посмотрев на Феликса, как на сообщника. – Считаю, за это можно выпить.

– Отказаться можно?

– Ни в коем случае.

– И какие санкции?

– Лишение жилья, – усмехнулся Киприан, – а поверьте, апартаменты в центре Столицы за бесплатно вам уже будет не найти. Не то время.

– Это существенно, – смягчилась Лидия, посмотрев со снисходительной улыбкой на Феликса.

Вечер прошел в относительном спокойствии, Киприан, хоть и был изрядно пьян, мыслил, на удивление Лидии, трезвее любого циника. Феликс, выпив около пяти бокалов белого вина, также стал немного елейным и раскрепощенным, отчего между доктором и канцелярским главой завязался спор.

Лидия же, смакуя один бокал красного вина на протяжении трех часов их трапезы, иногда налегала на фрукты и мясную нарезку, если чувствовала тошноту. Однако, когда часы в гостиной пробили одиннадцать раз, а Феликс и Киприан уже чуть ли не рвали друг другу манжеты рубах за правоту в только им понятном споре, Драгоновский крикнул:

– Десерты от Елисеевых! Быстро! Заказные!

Слуги тут же ретировались на кухню, а через пару минут перед Лидией и Феликсом появились блюда и подносы с различным фигурным печеньем, шоколадными конфетами в вариативных формах, а также выкованная из темного шоколада фигурка балерины, на юбке которой оказалось распылено сусальное золото.

– Это вам, мисс Лидия, – сказал Драгоновский. – Для дела с Разумининым и Панкратовой вы сделали слишком многое. Ну а вы, доктор Ланской, угощайтесь. Ибо вот… ой…

Киприан встал из – за стола, пошатнулся, задел соседний стул, снес его, но не остановился. Добравшись до стеклянного шкафа со статуэтками и императорской коллекцией фарфоровых сервизов, Драгоновский достал свернутую в свиток бумагу, скрепленную красной лентой и печатью Дворца.

Феликс сразу взял свиток, развернул и, соображая лучше самого Киприана, раскрыл от удивления глаза.

– Это же…

– Да – да! – подтвердил Драгоновский. – Ваша награда…

– Покажите, – Лидия подошла к Феликсу и посмотрела через плечо. – Что?.. Неужели…

– Да! Феликсу выражена милость самого Правителя! Это круче, чем получить грамоту от короля! Да с этой бумагой вы сможете делать все, что хотите! И все оправдаете вот этой строчкой, – Киприан указал безошибочно в строку, – «предъявитель сего делает данное действо только в интересах Канцелярии и его Величества, Короля Столицы…». Да с такой бумагой вы… мы… нет, вы!..

Киприан не договорил, так как внезапно опрокинул на себя бокал с вином, а Феликс, отдав документ относительно трезвой Лидии, кивнул на лестницу. И девушка сразу ушла, вновь сковав документ красной королевской лентой.