Марьям

Глава 1. Обет, услышанный Небесами

В тени старого миндального дерева, чьи ветви помнили еще молитвы ее отца, сидела Анна, жена праведного Имрана. Солнце клонилось к закату, окрашивая холмы Иудеи в цвета меда и шафрана.

Теплый вечерний воздух был наполнен ароматами выжженной за день травы и далеким запахом дыма из очагов Назарета. Но в сердце благочестивой Анны уже давно царили холодные сумерки.

Она смотрела на птицу, суетливо кормившую в гнезде своих пискливых, вечно голодных птенцов. Этот простой, незамысловатый образ материнской заботы, который она видела тысячи раз, сегодня полоснул ее по душе с остротой свежей раны.

Все вокруг нее жило, дышало, плодоносило. Земля щедро давала урожай, стада приносили здоровых ягнят, самые тощие на вид деревья и те склонялись под благословенной тяжестью плодов.

Лишь она, Анна, оставалась подобна красивому, но бесплодному саду, напрасно ждущему живительного дождя. Годы сплетались в серебряную косу на ее висках, а дом оставался тихим.

Пугающе тихим, не знавшим ни топота детских ножек, ни звонкого смеха, ни нежных объятий маленьких ручек. И эта тишина была для ее сердца тяжелее любого камня.

«Почему, о Господи? Почему все вокруг цветет, а мой сад пуст? Разве я не была покорна Тебе? Разве мой муж Имран, лучший из людей, не служил Тебе всей своей жизнью?»

Эти вопросы она никогда не произносила вслух. Они жили глубоко внутри, как тайный, ноющий родник, который она смиренно скрывала ото всех, даже от любимого мужа.

Она знала, что роптать на волю Создателя – грех. И она не роптала. Она молилась. Но иногда человеческая природа брала верх, и боль становилась почти невыносимой.

В памяти всплыл вчерашний день. Она пошла к деревенскому колодцу за водой, как делала это каждое утро. Там уже собрались другие женщины – молодые и не очень, с детьми на руках, с малышами, цеплявшимися за подолы. Они весело переговаривались, делились новостями, жаловались на мужей и радовались первым шагам своих чад.

Когда подошла Анна, разговоры на мгновение стихли. Она почувствовала на себе их взгляды. В одних была искренняя жалость, и от нее на душе становилось еще горше. В других – плохо скрытое высокомерие, ведь в те времена бездетная женщина считалась отмеченной печатью божественной немилости.

– Мир тебе, Анна, – сказала ей молодая Лия, прижимая к груди своего третьего сына.

– Как здоровье почтенного Имрана?

– Слава Создателю, он здоров, – тихо ответила Анна, не поднимая глаз и наполняя свой кувшин.

Она старалась сделать все как можно быстрее, чтобы уйти. Но спиной чувствовала их шепот. Они не желали ей зла, нет. Они просто жили своей жизнью, полной детского плача, бессонных ночей и безграничного материнского счастья, которого она была лишена.

«Они смотрят на меня, как на сухое дерево, – с горечью думала она по дороге домой. – Они видят во мне жену великого человека, но не видят во мне женщину. Женщину, чье сердце тоскует по своему плоду».

Ее муж Имран, потомок пророков, был человеком великой мудрости и веры. Он никогда не упрекал ее. Наоборот, он окружал ее такой заботой и нежностью, что порой Анна чувствовала себя еще более виноватой. Словно она обманула его ожидания, не сумев подарить ему наследника, продолжение их праведного рода.

Иногда она видела, как он смотрит на играющих на улице мальчишек. Он быстро отводил взгляд, но она успевала заметить в глубине его глаз затаенную тоску, которую он так тщательно скрывал. Их общая боль была молчаливой. Они никогда не говорили о ней, боясь ранить друг друга еще сильнее.

И вот сегодня, здесь, под этим старым миндальным деревом, глядя на простую птицу, на это бесхитростное торжество жизни, что-то внутри Анны надломилось. Стена многолетнего смирения, которую она так долго и кропотливо возводила вокруг своего сердца, рухнула, не выдержав напора тихой скорби.

Слезы, которые она сдерживала годами, хлынули из ее глаз горячим потоком. Она упала на колени, прижавшись лбом к прохладной, сухой земле, и из самой глубины ее истерзанной души вырвался не шепот – беззвучный крик, обращенный прямо к Небесам.

Она не просила. Не торговалась. Она отдавала. В этот миг отчаяния ее вера очистилась от всех человеческих желаний и страхов. Она говорила с Властелином всего мира так, как говорят с Тем, в Чьей безграничной Милости не сомневаются ни на миг.

«О мой Господь! Создатель всего живого, Слышащий каждую молитву! Ты видишь мою душу, Ты знаешь мою печаль. Я не прошу ничего для себя, для услады своих глаз или гордыни. Я не ищу утешения своей старости. Я лишь хочу взрастить того, кто будет служить Тебе, кто продолжит дело праведников…»

Она подняла заплаканное лицо к небу, которое уже зажигало свои первые, кроткие звезды. И в этот миг в ее сердце родилась не просто надежда, а твердая, ясная решимость. Она даст обет. Священный обет, назр, самый великий, на который только способна женщина.

Господи! Я даю Тебе слово и призываю Тебя в свидетели. Если Ты даруешь мне дитя, плод моей утробы, то оно будет полностью посвящено Тебе. Освобожденное от всех мирских дел и забот, оно будет служить в Твоем святом Доме, в Иерусалиме. Всю свою жизнь, каждый свой вздох он – или она – посвятит только Тебе.

То была не сделка, а полное, безоговорочное доверие.

Она отдавала самое дорогое, чего у нее еще даже не было, в руки Того, Кто и является источником всего. Она не ставила условий. Она просто вверяла свою судьбу Его воле, какой бы она ни была.

Когда она произнесла эти слова, по ее телу прошла легкая дрожь. Ветер стих. Даже цикады, казалось, на мгновение умолкли. И невероятное, неземное спокойствие наполнило ее душу. Печаль, которая мучила ее десятилетиями, отступила. Не исчезла совсем, но отошла в сторону, уступая место тихой, светлой надежде.

Она поднялась с колен, отряхнула платье от пыли и медленно пошла домой.

Имран уже ждал ее на пороге, обеспокоенный ее долгим отсутствием. Он всмотрелся в лицо своей жены и удивленно вскинул брови. Ее глаза все еще были красными от слез, но в них больше не было той вечной, затаенной тоски. В них горел новый, неведомый ему огонь – огонь веры, перешедшей в уверенность.

– Что с тобой, Анна? Где ты была? – мягко спросил он, беря ее за руки. Его ладони, как всегда, были теплыми и сильными.

– Я была там, где должна была быть, – ответила она, и ее голос не дрогнул. – Я говорила с Тем, Кто всегда слышит.

Имран внимательно посмотрел ей в глаза.

– Ты о чем-то молилась по-особенному?

– Я дала обет, муж мой. Священный обет.

И она рассказала ему все. О птице, о боли, о своем порыве и о тех словах, что родились в ее сердце. Она ожидала увидеть удивление, может быть, даже упрек за такое смелое решение, принятое без него. Но Имран, выслушав ее, лишь крепче сжал ее руки. В его глазах стояли слезы.

– Ты знаешь, какой это великий обет, Анна? – сказал он благоговейным шепотом. – Посвятить дитя на служение Всевышнему… Так поступали лишь величайшие из праведников. Это огромная ответственность. И огромная честь.

– Я знаю, – кивнула она. – Но в тот миг я не могла поступить иначе. Мое сердце само произнесло эти слова. Я верю… я верю, что Господь меня услышал.

Имран притянул ее к себе и обнял. Впервые за долгие годы они говорили о своей боли открыто, и это принесло им обоим облегчение.

– Если на то будет воля Создателя, – сказал он ей в волосы, – то мы примем Его дар с благодарностью. И мы исполним твой обет вместе. Каким бы ни было Его решение, отныне мы будем ждать его со спокойным сердцем.

В ту ночь Анна спала так крепко и безмятежно, как не спала уже много лет. А над их тихим домом в Назарете сияли звезды, свидетели обета, который уже был принят и записан на Небесах.

Началась новая страница в истории человечества, хотя об этом пока знала лишь одна стареющая, но полная надежды женщина.

Глава 2. Дар, окутанный тайной

Шли месяцы. Знойное лето сменилось прохладой осенних ветров, а затем и редкими зимними дождями, омывавшими каменистую почву Галилеи. И все это время в доме Имрана и Анны происходило тихое, сокровенное чудо, видимое поначалу лишь им двоим.

Надежда, зародившаяся под миндальным деревом, пустила корни. Анна, чье тело долгие годы было подобно уснувшей земле, ощутила в себе пробуждение новой жизни. Это было почти невероятно.

Каждое утро она просыпалась с замиранием сердца и прислушивалась к себе, боясь, что все это лишь прекрасный сон. Но нет – чудо было явным, оно росло и крепло внутри нее с каждым днем.

Имран окружил ее такой заботой, о которой можно было только мечтать. Он оберегал ее от любой тяжелой работы, приносил ей самые спелые гранаты и самый сладкий инжир, часами сидел рядом, когда она отдыхала, и читал ей вполголоса строки из священных свитков. Его глаза, в которых она так долго видела затаенную печаль, теперь светились тихой, благоговейной радостью.

Их молчаливая боль сменилась молчаливым счастьем. Они мало говорили о происходящем, словно боясь спугнуть драгоценный дар. Но их взгляды говорили больше всяких слов.

Весть о беременности престарелой Анны разнеслась по Назарету со скоростью степного пожара. Сначала люди не верили, считали это выдумкой, злой шуткой. Женщины у колодца, те самые, чьи взгляды когда-то ранили Анну, теперь смотрели на нее с недоверчивым изумлением.

Жалость в их глазах сменилась любопытством, а высокомерие – почтительным страхом. Они поняли: здесь происходит нечто, выходящее за рамки обычного человеческого понимания. Это было явное знамение от Всевышнего, и никто не осмеливался больше судить или насмехаться.

Теперь, когда Анна шла за водой, ей уступали дорогу, помогали нести тяжелый кувшин и спрашивали о ее здоровье с неподдельным участием.

Анна принимала эти перемены с кротким достоинством. Она не гордилась. В ее сердце жила лишь бесконечная благодарность Творцу.

Однажды вечером, когда ребенок впервые ощутимо толкнулся внутри нее, она схватила руку Имрана и прижала к своему животу.

– Чувствуешь? – прошептала она, и в ее глазах стояли слезы счастья. Имран замер, его лицо озарилось трепетной улыбкой. Он опустился на колени перед ней и прижался ухом к ее животу.

– Я чувствую… – благоговейно выдохнул он. – Слава Властелину миров, Который творит чудеса, когда пожелает.

Но иногда, в тишине ночи, Анну охватывала тревога. Не страх, а именно тревога, тяжесть огромной ответственности.

– Имран, – однажды спросила она, когда они сидели под звездами во внутреннем дворике. – Наш обет… он так велик. Достойны ли мы? Сможем ли мы воспитать дитя так, как обещали Господу?

Имран долго молчал, глядя на россыпь небесных светил. Затем он взял ее руку.

– Анна, разве Тот, Кто сотворил это чудо в твоей утробе, не знал о наших слабостях? Он избрал нас не за нашу безгрешность, а за нашу веру. Наша задача – не быть идеальными, а быть преданными своему слову. Мы сделаем все, что в наших силах, а в остальном доверимся Ему. Он лучший Покровитель.

Слова мужа успокоили ее. Она знала, что он прав. Их путь был предначертан, и им оставалось лишь следовать ему с покорностью и надеждой.

Время родов настало в один из весенних дней, когда мир вокруг снова проснулся и зацвел. С первыми лучами зари, нежными и розовыми, Анна почувствовала, что час настал.

Боль была сильной, изнуряющей, но в ней не было отчаяния. Каждую схватку Анна встречала молитвой. Она вспоминала свой обет под миндальным деревом и черпала в этом воспоминании силы. Рядом была опытная повитуха и несколько близких женщин, а за дверью комнаты в тревожном ожидании молился Имран.

Это было долгое испытание, проверка ее терпения и выносливости. Но когда солнце уже стояло высоко в небе, озаряя их скромный дом ярким светом, комната наполнилась пронзительным, требовательным криком новой жизни.

Все закончилось. Повитуха, улыбаясь, вложила в руки измученной, но счастливой Анны маленький, теплый сверток.

– Да благословит тебя Создатель, Анна! У тебя родилась дочь. Прекрасная, как утренняя звезда.

Анна прижала дитя к груди. Она смотрела на крошечное личико, на темные волосики, на сжатые кулачки, и ее сердце затопила волна такой безграничной любви, какой она не знала никогда.

Все годы ожидания, вся боль, вся печаль – все это растворилось без следа в одном лишь взгляде на это чудо. Ее дитя. Ее плоть и кровь. Дар Небес.

Но затем, сквозь пелену материнского счастья, до ее сознания дошли слова повитухи: «…родилась дочь».

И сердце ее на миг сжалось в холодном смятении. Дочь. Девочка.

Она подняла глаза к потолку, словно пытаясь заглянуть сквозь него и увидеть Небеса. И ее губы беззвучно зашептались, обращаясь напрямую к Тому, Кто даровал ей это дитя.

Господи! Воистину, я родила ее – девочкой… Но Ты лучше знаешь, кого я родила. А ведь мальчик не равен девочке…

Это не была жалоба. В ее словах не было и тени разочарования в ребенке. Это был растерянный шепот души, столкнувшейся с тайной божественного промысла.

Она давала обет, думая о мальчике, который сможет беспрепятственно служить в Храме, жить среди священнослужителей. Удел же девочки был иным. Как же ей теперь исполнить свое слово, данное так торжественно?

«Что же мне делать, о Милостивый? Как мне сдержать клятву?»

И в тишине ее души, в ответ на ее смятенный вопрос, пришло ясное и светлое чувство. Не слова, а именно чувство – полного принятия и глубокого покоя. Словно сам Создатель отвечал ей без слов: «Твой обет услышан. И он будет исполнен так, как предначертал Я, а не так, как представляла ты. Ибо Мой замысел совершенен».

Анна глубоко вздохнула, и тревога отступила. Она посмотрела на спящего младенца новыми глазами. Она больше не видела проблемы. Она видела тайну. Великую тайну, доверенную ей на хранение.

В комнату тихо вошел Имран. Он посмотрел на жену и дитя, и его лицо выражало благоговейный трепет.

– Это дар от Него, – прошептал он.

– Да, – ответила Анна, и голос ее был тверд. – Это дар. И я назову ее Марьям.

Имран кивнул, сразу поняв глубину этого выбора. Марьям. «Служительница Господа». Этим именем Анна не просто назвала дочь, она подтвердила свой обет перед лицом новой реальности. Она заявила, что ее обещание остается в силе. И ее дочь будет служить Всевышнему так, как Он того пожелает.

Анна склонилась над маленькой Марьям, чье личико было безмятежно во сне. Она поцеловала ее в теплый лоб и прошептала последнюю, самую важную молитву этого дня.

О Господь, я вверяю ее Тебе. Прошу Тебя, защити ее и ее будущее потомство от зла и от всякого, кто отвержен от Твоей милости.

И в этот миг, как гласят предания, над младенцем была воздвигнута невидимая пелена божественной защиты, которая будет хранить ее всю ее удивительную, трудную и благословенную жизнь.

Глава 3. Жребий у реки

Годы, последовавшие за рождением Марьям, были для Анны и Имрана подобны сладкому сну. Их тихий дом наполнился светом. Марьям росла не по дням, а по часам, и с самого раннего детства в ней проявлялась необыкновенная стать, не свойственная другим детям.

Она была тихим, созерцательным ребенком. В то время как ее сверстники бегали по пыльным улочкам Назарета, играя в шумные игры, маленькая Марьям могла часами сидеть у ног своей матери, когда та молилась, или слушать, как отец читает священные свитки.

Ее большие, ясные глаза, казалось, понимали гораздо больше, чем положено было понимать ребенку ее возраста.