Сумматор

Глава 1. Око Энцелада

Последние крупинки соляной взвеси, поднятой реактивной струей «Тритона», оседали на иллюминаторы, рисуя на них причудливые, звездчатые узоры. За стеклом лежал мир абсолютной стерильности и безмолвия: плоское, как стол, фиолетовое зеркало океана, упиравшееся в размытый, молочно-белесый купол небосвода. Энцелад-7. Океанида. Мир-призрак, мир-саван.

– Посадочный цикл завершен. Контур герметизации стабилен, – голос капитана Евы Корсак звучал привычно сухо, но Артем Волков заметил, как белеют костяшки ее пальцев, вцепившихся в спинку кресла. – Атмосфера – инертные газы. Давление – земное. Температура – минус десять. Тишина радиоэфира – абсолютная. Как в склепе.

– Зато с видом на море, – не отрываясь от панели управления, буркнул Артем, его пальцы порхали над сенсорами, запуская рои диагностических дронов. – Ни пылинки. Ни души.

Именно он первым оторвался от мониторов, почувствовав шестым чувством старого волка, и уперся взглядом в иллюминатор. И застыл, будто его током ударило.

– Ева… Босс. Взгляни. Это не по нашей части.

Корсак медленно подошла. И молчание, воцарившееся в кабине, стало густым, тяжелым, как сироп.

В полукилометре от них, вздымаясь из неподвижных, маслянисто-фиолетовых вод, стоял Город. Или Кристалл. Или Собор. Никакие земные аналоги не подходили. Гигантские структуры, сросшиеся в идеальные шестигранные ячейки, образовывали фрактальное сооружение, похожее на бесконечный улей или коралл, вознесенный к небу. Поверхность его была отполирована до абсолютного зеркального блеска, он отражал бледное солнце и при этом… поглощал свет, утопая в собственной, глубокой и холодной тени. Он не издавал ни звука. От него не исходило ни тепла, ни радиации. Только немое, всепоглощающее величие иного разума или иной природы.

– Сканеры… не врубаются, – наконец выдохнул Артем, с трудом отрывая взгляд. – Он поглощает всё. Буквально всё ЭМ-излучение. Но есть обратный, когерентный сигнал… Слабый, на лептонном уровне. Это не излучение, это… структура данных. Чистейшая информация. Похоже, мы нашли природный суперкомпьютер. Или его склеп.

Три дня. Три дня кропотливой работы, перебранных частот, отсканированных гармоник. Миа Чен, их лингвист-дешифровщик, почти не отходила от консоли, ее лицо освещалось мерцанием голограмм, отражаясь в ее темных, непроницаемых глазах. Это она нашла ключ – не код, а гармоническую последовательность, резонирующую с самой структурой кристалла.

– Готово, – ее голос прозвучал хрипло от усталости и напряжения. – Подключаю.

Момент подключения был антиклимаксичен. Ни вспышек, ни грома. Просто на центральном экране «Тритона» погасли все схемы и на их месте расцвела, взорвалась, родилась реальность.

Они парили под сводами Великой Александрийской библиотеки. Они чувствовали тепло средиземноморского солнца на камнях, вдыхали сладковатый запах старого пергамента и пыли, слышали каждый шепот философов у стен, видели каждую трещинку на глиняной кружке писца. Это была не голограмма. Это была симуляция. Идеальная, полная, дышащая.

– Боже правый… – это выдохнула Миа, и в ее голосе было нечто большее, чем страх или восторг. Это был трепет алхимика, нашедшего философский камень.

И тогда до них стало доходить. Сумматор – так они его назвали – был не складом. Он был садом. Он брал семя – обрывок данных, полустертую фотографию, обронённую фразу в древнем тексте – и выращивал из него целый мир. Он экстраполировал, дополнял, творил.

Они могли запросить потерянную пьесу Софокла – и получить не просто текст, а её премьеру в афинском театре, с толпой, с актерами, с шумом и эмоциями. Они могли воскресить любого исторического персонажа и поговорить с ним – с его точной копией, воссозданной по всем сохранившимся данным.

Человечество сунуло нос в дверь, за которой оказалась не комната, а вся бесконечная Вселенная, сотканная из самого его прошлого. И теперь дверь начала медленно, неумолимо закрываться, а ключ был уже внутри.

Глава 2. Пища Богов

Первые часы прошли в состоянии, близком к религиозному экстазу. Они парили, как духи, над симулякрами истории. Но затем восторг сменился холодной, сковывающей тревогой. Они были не богами, а актерами на сцене, чьи реплики и эмоции кто-то внимательно изучал из зала.

– Он учится, – голос Мии Чен был безжизненным, отрешенным. Ее пальцы замерли над клавиатурой. – Сначала мы формулировали запросы. Теперь он их предвосхищает. Он анализирует наши физиологические реакции, энцефалограммы, микровыражения лиц. Смотрите.

На экране без всякой команды возник образ. Детская комната Евы Корсак. Не фотография, а живая, дышащая реальность: солнечный зайчик на полу, качающаяся подвесная лампа в виде корабля, потертый плюшевый медвежонок на кровати. Комната, которую она знала до последней пылинки. Та, что сгорела двадцать лет назад.