Разговор с дьяволом

Сцена 1: Беспамятство и Огонь

Сознание возвращалось к нему не всплеском, а медленным, вязким всплытием со дна бездонного тёмного океана. Сперва не было ничего – ни мысли, ни ощущения, ни самого понятия о существовании. Лишь абсолютный нуль бытия.

Первым появилось дыхание. Вернее, его отсутствие. Он сделал резкий, рефлекторный вдох, но вместо живительной прохлады в лёгкие ударило нечто густое, обжигающее и едкое. Воздух пах так, словно мир сгорел дотла и всё ещё тлел, спустя тысячелетия после своего конца. В нём чувствовалась вульгарная сладость горелой плоти, острый, щелочной укус серы и сухой, пыльный вкус пепла, который тут же облепил язык и нёбо.

Он закашлялся, и этот звук – грубый, животный, первый звук, который он издал в этом месте – показался кощунственно громким в оглушающей тишине.

Артур открыл глаза.

Зрение поймало картинку, но мозг отказывался её интерпретировать. Не потому, что она была пугающей или отвратительной. Она была… неправильной. Чужой.

Над ним простиралось небо. Но это было не небо его мира. Оно было цветом запёкшейся крови, густого, почти чёрного багрянца, в котором плавали тяжёлые, маслянистые облака красновато-черного цвета. Ни солнца, ни луны, ни звёзд. Лишь тусклое, рассеянное свечение, исходившее откуда-то сверху, не отбрасывающее теней и не несущее тепла. Оно не освещало, а лишь подсвечивало уродство этого мира, как неоновый свет в комнате уродцев.

Он лежал на спине. Под ним была не земля, а потрескавшаяся, каменная твердь, шершавая и горячая на ощупь, будто её только что покинули гигантские печи. Он оттолкнулся локтем и сел, с трудом преодолевая странную, свинцовую тяжесть в конечностях. Мир вокруг поплыл, закружился, и он едва не рухнул обратно. Тошнота подкатила к горлу тем самым едким пеплом, что висел в воздухе.

– Где я? – его голос прозвучал хрипло и неестественно громко. Шёпотом здесь говорить было невозможно. Тишина была настолько абсолютной, что требовалось её нарушить, доказать самому себе, что ты ещё можешь издавать звук.

Никто не ответил. Эхо не возникло. Звук его слов упал в мёртвую, безвоздушную пустоту и растворился в ней, не оставив и следа.

Артур медленно повёл головой по сторонам, и его охватил первобытный, ледяной ужас. Не страх перед чем-то конкретным, а животный ужас перед Ничем.

Он находился в центре бескрайней равнины, уходящей во все стороны до самого кровавого горизонта. Повсюду лежали чёрные, обугленные камни. Кое-где из трещин в земле выползал слабый, утробный свет и стелился низким, ядовито-жёлтым туманом. Вдалеке угадывались силуэты мёртвых, обгорелых деревьев, застывших в вечном, немом крике. Ни ветра, ни движения, ни намёка на жизнь. Только бесконечная, монотонная пустыня под багровым куполом.

Он попытался вспомнить. Имя. Его звали Артур. Всё. Дальше – стена. Гладкая, зеркальная, непроницаемая стена. Он копался в памяти, лихорадочно, отчаянно, но натыкался лишь на обрывки, лишённые контекста и смысла. Лицо женщины. Улыбка. Зелёная трава под ногами. Холодный дождь. Вкус кофе. Всё это было призрачным, как сон, который тает на утро, оставляя лишь смутное чувство потери.

Что случилось? Авария? Болезнь? Он сосредоточился, вжимая пальцы в горячий камень, пытаясь через боль вернуть себе связь с реальностью.

Боль. Да. Он чувствовал боль. В висках. Во всём теле. Значит, он жив? Но это место… оно не было местом для живых. Оно было местом для… для чего?

Он поднялся на ноги, пошатываясь. Его одежда – обычные джинсы, футболка—была цела, но покрыта тонким слоем серой пыли. Он потрогал себя, ища раны, сломанные кости. Ничего. Только эта всепроникающая, изнуряющая слабость, будто его жизненные силы были выкачаны гигантским насосом.

– Эй! – крикнул он, и его голос снова бесследно утонул в пустоте. – Кто-нибудь!

Тишина в ответ была оглушительной. Она давила на барабанные перепонки, на разум, на плоть. Это была тишина могилы, растянутая на вечность.

Он сделал несколько шагов вперёд, выбрал наугад направление. Его ботинки скрипели по мелкому щебню. Каждый звук казался профанацией. Он шёл, не зная куда, движимый лишь инстинктом – бежать от этого Ничто, найти хоть что-то, что имело бы смысл.

Мысли метались в голове, сталкиваясь с той самой стеной. Когнитивный диссонанс был слишком велик. Рациональная часть мозга, та самая, что заставляла его проверять источники, анализировать факты, искать логические объяснения, отчаянно пыталась надеть на происходящее хоть какую-то знакомую схему. Галлюцинация? Кома? Сон? Но всё было слишком реальным. Слишком осязаемым. Запах гари был отвратительно настоящим. Тепло, исходившее от камней, обжигало кожу сквозь ткань джинсов.

Он остановился, чтобы перевести дух, и в этот момент его взгляд упал на землю у его ног. Среди чёрных камней лежал один-единственный, маленький, совершенно обычный предмет. Ржавый гвоздь.

Он замер, уставившись на него. Это было настолько нелепо, так странно в этой вневременной пустоши, что разум на секунду отказал. Он наклонился и поднял его. Теплый металл, шершавая ржавчина. Реальный. Осязаемый. Знакомый.

И в этот миг, в тот самый момент, когда палец ощутил знакомую шероховатость металла, стена в его памяти дала трещину.

Вспышка.

Яркий свет фар на мокром асфальте. Пронзительный визг тормозов, растянувшийся на вечность. Стекло, разлетающееся на миллионы осколков, сверкающих, как алмазы в свете фар. Острая, разрывающая боль. А потом – тишина. Такая же, как здесь.

И темнота.

Артём уронил гвоздь. Он снова услышал свой собственный, прерывистый хрип. Он смотрел на свои дрожащие руки, на бесконечную пустошь, на багровое небо.

И тогда, наконец, до него дошло. Не как интеллектуальное заключение, а как физическая, неопровержимая истина, входящая в каждую клетку его тела.

Это не галлюцинация. Не сон.

Тишина вокруг него была не отсутствием звука. Она была отсутствием жизни. Отсутствием надежды.

Он медленно, с нечеловеческим усилием, поднял голову и посмотрел в кроваво-черные небеса.

– Нет, – прошептал он. И это слово, наконец, породило эхо. Оно отразилось от скал его собственного отчаяния и вернулось к нему, помноженное, усиленное в тысячу раз. – Нет. Нет. Нет…

Но ад оставался глух к его мольбам. Он уже был здесь. И он знал. Это знание было последним, что у него отняли.

Сцена 2: Одинокая фигура

Его собственное эхо – «Нет, нет, нет» – преследовало его, превратившись в насмешку. Оно звучало уже не как отрицание, а как приговор, вынесенный ему самим собой. Артур сжал голову руками, пытаясь заглушить звук, но он шёл изнутри, из самой глубины его существа, которое теперь знало то, что знать не должно было никогда.

Он плакал. Слезы, горячие и солёные, оставляли чистые полосы на его испачканном пеплом лице. Они были последней связью с тем миром, последним проявлением чего-то человеческого, что ещё теплилось в этом месте абсолютной безнадёжности. Он рыдал, содрогаясь всем телом, и его рыдания были такими же одинокими и бессмысленными, как и его крик.

Он не знал, сколько прошло времени. Минута? Час? Вечность? В этом месте время утратило свой линейный ход. Оно застыло, как смола, тянулось и сжималось, подчиняясь какой-то иной, непостижимой логике.

Когда слёзы иссякли, осталась лишь пустота. Та же пустота, что и вокруг, но теперь поселившаяся внутри него. Он сидел на корточках, уставившись в трещину в камне, из которой сочился тот самый ядовитый, жёлтый свет. Он смотрел на него, не видя, полностью поглощённый осознанием своего конца. Не конца жизни, а конца всего. Навсегда.

Именно в этот момент капитуляции, когда он уже почти перестал быть Артуром, а стал просто сгустком боли и отчаяния, его взгляд, блуждающий по бесплодному горизонту, наткнулся на нечто. Нечто, что не было камнем, туманом или мёртвым деревом.

Вдалеке, на небольшом холме, сложенном из обломков чёрного базальта, сидел кто-то.

Сердце Артура совершило один-единственный, судорожный прыжок в груди, замерло, а затем заколотилось с такой бешеной силой, что стало больно. Кто-то. Другой. Живой? Душа?

На мгновение ослепительная, безумная надежда вспыхнула в нём, сжигая пустоту. Он не один! Значит, есть шанс! Значит, можно говорить, искать выход вместе, делиться ужасом, и от этого ужас должен стать меньше. Всё его существо, всё его отчаяние ухватилось за эту соломинку.

Он вскочил на ноги, пошатнулся и, не чувствуя свинцовой тяжести в ногах, побежал. Он бежал, спотыкаясь о камни, его дыхание стало хриплым и прерывистым от непривычной нагрузки и едкого воздуха.

– Эй! – закричал он, едва не падая. – Эй, постойте! Я здесь! Помогите!

Фигура не двигалась. Она не подала никакого знака, что услышала его. Она просто сидела, и по мере того как Артур приближался, детали проступали всё чётче, и его первоначальный порыв надежды начал угасать, сменяясь настороженностью, а затем леденящим страхом иного рода.

Это был мужчина. Он сидел на обломке колонны из тёмного, почти чёрного мрамора с прожилками кровавого цвета, как на троне. Его поза была расслабленной, одной рукой он опирался на колено, в другой что-то держал, внимательно рассматривая. Он был одет не в лохмотья как босяк и не в доспехи стерегущего демона. На нём был идеально скроенный костюм цвета антрацита, который, казалось, вбирал в себя всё тусклое свечение этого места, не отражая ни лучика. Ткань выглядела дорогой и неуместной, как смокинг на руинах Помпей.

Артур, задыхаясь, остановился в десяти шагах от него. Теперь он видел его чётко.

У него были острые, утончённые черты лица, будто высеченные резцом скульптора, познавшего всё горе мира. Волосы – тёмные, с проседью у висков – были идеально уложены. Он не был молод, но и не стар; на его лице читалась не возрастная усталость, а усталость метафизическая, тяжесть бесконечно длящихся эпох.

И он был спокоен. Абсолютно, неестественно спокоен. В то время как Артур ловил ртом воздух, сердце его вырывалось из груди, а по телу бегали нервные мурашки, этот человек излучал невозмутимость скалы, веками стоящей против океана.

Он не смотрел на Артура. Его взгляд был прикован к предмету, который он перебирал в длинных, изящных пальцах. Артур присмотрелся.

Это была бабочка. Или то, что от неё осталось. Её крылья, когда-то, должно быть, яркие и прекрасные, были теперь иссушены, превращены в пыль, скреплённую тончайшей паутиной трещин. Она была мёртва, мертва бесконечно долго. Но "человек" смотрел на неё с видом знатока, изучающего редкий экспонат в музее.

Артур застыл в нерешительности. Вся его надежда испарилась, сменившись ледяным недоумением. Кто это? Надзиратель? Палач? Почему он молчит?

– Извините… – прохрипел Артур, и его голос прозвучал жалко и глупо. – Я… я не знаю, где я. Вы не подскажете? Что это за место?

Мужчина медленно, очень медленно поднял голову.

И Артур увидел его глаза.

В них не было ни злобы, ни ярости, ни демонического огня. Они были самого обычного, серого цвета, глубоко посаженные и невероятно старые. В них плавали целые галактики скуки, тоски и знания, столь всеобъемлющего, что оно, казалось, сокрушило всякую возможность удивления. Это был взгляд существа, которое видело рождение и смерть звёзд, взлёты и падения империй, начало и, возможно, конец всего. И которому от всего этого было невыразимо скучно.

Эти глаза остановились на Артуре, и тому показалось, что его просветили насквозь, прочитали всю его короткую, ничтожную жизнь за долю секунды, от первого крика до последнего вздоха, и не нашли в ней ничего интересного.

Мужчина не ответил на вопрос. Вместо этого он улыбнулся. Это была недобрая, но и не злая улыбка. Она была полна бездонной, вековой иронии.

– Ну вот, – произнёс он. Его голос был тихим, бархатным, идеально модулированным. Он не нарушал тишину, а вписывался в неё, становясь её частью. Каждое слово было отточенным и падало с весом гири. – И он наконец-то задаёт правильный вопрос.

Артур замер, не понимая.

– Я… что?

– «Что это за место?» – повторил мужчина, слегка склонив голову набок, как учитель, поощряющий нерадивого ученика. – Это начало. Все остальные вопросы – «почему я здесь?», «что мне теперь делать?», «есть ли выход?» – вторичны и не имеют смысла без ответа на первый. Признать реальность своего положения. Это похвально.

Он отпустил иссохшую бабочку. Она падала медленно, будто в безвоздушном пространстве, и, коснувшись камня, рассыпалась в мелкую пыль, которую тут же унёс невидимый поток воздуха.

– Позвольте представиться, – он мягко провёл рукой по колену, смахивая несуществующую пыль. – Для целей нашего… общения… вы можете называть меня Люцифером.

Имя повисло в воздухе между ними. Оно не прозвучало как удар грома. Оно прозвучало как констатация факта. Простое, неоспоримое, ужасающее в своей простоте.

Мозг Артура отказался это воспринять. Нет. Нет. Это шутка. Проверка. Обман чувств. Его губы шевельнулись, но звука не последовало.

Люцифер наблюдал за его внутренней борьбой с тем же выражением лёгкой, научной заинтересованности, с каким он только что рассматривал мёртвое насекомое.

– Ваше замешательство понятно, – заметил он. – Ваша культура нарисовала вам довольно… эффектный образ. Рога, хвост, вилы. Всё это такое банальное, не находите? Штампы. Я же предпочитаю классику. Простота форм. Элегантность.

Он встал. Его движения были плавными, лишёнными всякой суеты, исполненными странной, хищной грации. Он не был высоким, но казался огромным, доминирующим над всем пространством вокруг.

– Вы задали вопрос, – продолжил он. – И я на него ответил. Прямота – единственная вежливость, которая остаётся в этом месте. Добро пожаловать в Преисподнюю, Артур.

Услышав своё имя из этих уст, Артур отшатнулся, будто от удара током.

– Нет… – это был уже не крик, а стон. Последний жалкий лепет отрицания. – Этого не может быть. Я не… я не могу быть здесь. Это ошибка!

Люцифер вздохнул. Это был усталый, почти человеческий вздох, но в нём сквозила такая бесконечная усталость от одной и той же повторяющейся тысячи лет пластинки, что Артура стало физически плохо.

– «Ошибка», – произнёс он, и в его голосе впервые прозвучала лёгкая, почти незаметная насмешка. – Это самое популярное слово на пороге. Его произносят все. Тигры, считающие себя овечками. Овцы, не подозревавшие, что в них скрывается тигр. Это скучно, Артур. Не уподобляйтесь толпе.

Он сделал шаг вперёд. Артур инстинктивно отступил.

– Со мной… со мной не могло этого случиться! – пытался аргументировать Артур, его разум лихорадочно искал оправдания, лазейки. – Я не святой, но я и не… не монстр! Я обычный человек!

– Именно поэтому вы и здесь, – парировал Люцифер, и его серые глаза на мгновение вспыхнули холодным огнём. – «Обычный человек» – это и есть основной строительный материал всего этого… предприятия. Святые и монстры – они для специальных коллекций. Редкие экспонаты. А это —

Он широко повёл рукой, указывая на бескрайнюю, мёртвую пустошь.

– это массовое производство. Конвейер. Вы – статистика. Среднее арифметическое. Норма. Добро пожаловать в норму.

Он снова улыбнулся своей леденящей улыбкой и жестом указал куда-то за спину Артура. Тот обернулся.

И увидел, что там, где секунду назад была лишь пустота, теперь стояла массивная, тёмная дверь из полированного дерева с ручкой из чёрного матового металла. Она казалась абсолютно реальной и в то же время кошмарно невозможной здесь, среди камней и пепла.

– Мои апартаменты несколько комфортнее, чем эта… общая зона, – произнёс Люцифер за его спиной. Его голос снова приобрёл вежливый, светский тон. – Если у вас накопилось ещё несколько вопросов, предлагаю продолжить беседу в более подходящей обстановке. Я уверен, нам есть что обсудить. По крайней мере, мне от вас уже не так скучно, как от большинства.

Он сделал паузу, давая Артуру осознать предложение.

– Пройдёмте?

Сцена 3: Первые слова

Артур молчал. Дверь. Она не вела никуда, просто стояла посреди бесконечной пустоши, как декорация, забытая на сцене после окончания спектакля.

Артур замер, уставившись на неё. Его разум, уже изрядно потрёпанный, отчаянно пытался найти логику, ярлык, куда бы это можно было отнести. Галлюцинация? Самая яркая и подробная в истории. Ловушка? Но тогда для чего вся эта театральность?

Люцифер ждал. Он стоял рядом, его руки были спрятаны в карманах брюк, а на лице застыло выражение лёгкого любопытства, будто он наблюдал за интересным экспериментом. Он не торопил, не давил. Он просто позволял ситуации развиваться, и в этом его спокойствии была своя, особая форма давления – более тяжёлая и неумолимая, чем любая угроза.

– Что… что за дверь? – наконец выдавил из себя Артур.

– Портал, – ответил Люцифер просто. – Метафора. Дверь. Выберите определение, которое вас меньше всего пугает. По сути, это просто более удобный способ перемещения. Проходить сквозь стены – дурной тон, даже здесь.

Он сделал изящный жест рукой, приглашая.

Артур не двигался. Инстинкт самосохранения, заглушённый шоком, начал подавать слабые, но настойчивые сигналы. Не иди. Что бы ни было за этой дверью, это хуже, чем здесь. Здесь хотя бы можно бежать. Куда угодно. В никуда.

– Я никуда не пойду с тобой, – прошептал он, и в его голосе снова зазвучали нотки неповиновения, отливающие детским упрямством.

Люцифер склонил голову набок. —Альтернатива? Бегать по этому… ландшафту… вечность? Выполнять роль вечного странника в нереальной постановке? Скучно, Артур. Невероятно скучно. Я предлагаю вам диалог. Беседу. Возможность узнать ответы на те самые вопросы, что сейчас разрывают ваш разум изнутри. Разве это не ценнее, чем бесцельное блуждание?

– Ты лжёшь. Ты просто хочешь заманить меня в ловушку. Чтобы… я не знаю… мучить.

На губах Люцифера появилась кривая улыбка. —Мучения… – он произнёс это слово с лёгкой насмешкой, будто пробуя его на вкус и находя безвкусным. – Это так примитивно. Шипы, огонь, крючья… Физическая боль – для начинающих. Она быстро приедается. И тому, кто её причиняет, и тому, кто её испытывает. Нет. То, что я предлагаю, куда тоньше. И, осмелюсь предположить, для существа с интеллектом – болезненнее.

Он посмотрел на Артура прямо, и его серые глаза стали пронзительными. —Вы ведь считаете себя умным человеком, не так ли, Артур? Рациональным? Требующим логики и доказательств? Вот их-то я вам и предложу. Весь ассортимент. Без прикрас. За этой дверью – не костёр. За ней – библиотека. Архив. Вся информация о вашей жизни, о жизни человечества, о природе этого места – она там. И я даю вам шанс оспорить её. Оспорить меня.

Идея была настолько чудовищной и неожиданной, что Артур на мгновение онемел. Библиотека? Архив? Это не укладывалось ни в какие представления об аде.

– Оспорить? – тупо переспросил он.

– Конечно. Вы же уверены, что оказались здесь по ошибке. Что вы – невинная овечка, забредшая не в тот загон. Что система дала сбой. Что ваши мелкие грешки не тянут на вечное проклятие. Прекрасно! – Люцифер мягко аплодировал, и звук хлопков был сухим и гулким, как стук костей. – Докажите это. Приведите аргументы. Убедите меня. Если ваш разум так силён, используйте его сейчас. Это ваш единственный шанс на… пересмотр дела.

Он снова указал на дверь. —Или вы предпочтёте сразу признать своё поражение и остаться здесь грызть гранит абсолютного отчаяния? Без возможности сказать хоть слово в свою защиту?

Это был мастерский ход. Он бил точно в цель, в самое ядро личности Артура. Гордость. Уверенность в собственной правоте. Рационализм. Ему предложили не пытку, а диспут. И отказаться – значило признать, что его разум, его главное оружие, бесполезно. Значило капитулировать без боя.

Артур медленно выдохнул. Его руки разжались. Он посмотрел на дверь, потом на Люцифера, на его спокойное, почти профессорское лицо.

– А если я докажу? Если ты ошибся? – спросил он, и в его голосе впервые зазвучал не страх, а вызов.

Люцифер улыбнулся, и в его улыбке было что-то почти человеческое – смесь азарта и предвкушения. —Тогда вы будете свободны. Я лично сопровожу вас к вратам. Моё слово – это единственная валюта, которая здесь что-то стоит.

Он не верил ему. Не мог поверить. Но альтернатива была хуже. Безнадёжность была хуже. А здесь был хотя бы призрачный шанс. И вызов.

Артур сделал шаг вперёд. Потом ещё один. Его ноги были ватными. Он протянул руку к к почти горячей металлической ручке.

– Не бойтесь, – произнёс Люцифер за его спиной. – Знание не жжётся. Оно… обжигает иначе.

Артур с силой нажал на ручку. Дверь бесшумно отворилась, открывая не пространство за ней, а… иную реальность.

Вместо выжженной пустоши перед ним простирался бесконечный зал. Бесконечные стеллажи из тёмного дерева уходили ввысь, теряясь в туманной дымке под самым потолком. Воздух был сухим и пахнул старыми книгами, пылью и чем-то ещё, сладковатым и неуловимым. Горели лампы под зелёными абажурами, отбрасывая на пол круги тёплого света. Было тихо. Такой тишиной, какая бывает только в самых старых библиотеках мира.

Люцифер переступил порог первым. —Проходите, – сказал он, и его голос приобрёл новые оттенки, стал глубже, резонирующий в этом огромном пространстве. – Добро пожаловать в самое сердце Преисподней. В хранилище всех грехов, всех мыслей, всех поступков. Добро пожаловать в свой личный ад, Артур. Тот, что вы создали сами. Теперь давайте посмотрим, что у нас получилось.

Сцена 4: Библиотека Теней

Бесшумно шагнув за порог, Артур замер, охваченный новым витком ошеломления. Воздух сгустился, сменив едкую серную горечь на запах старого дерева, воска для полировки и вековой пыли, витающей в лучах света от ламп под тёмно-зелёными абажурами. Тишина здесь была иной – не мёртвой, а благоговейной, нарушаемой лишь воображаемым шорохом перелистываемых страниц и мерным, неумолимым ходом вечности.

Он стоял в центре зала, который, казалось, не имел ни конца, ни края. Стеллажи из чёрного, отполированного до зеркального блеска дерева уходили вперёд, вбок и ввысь, образуя перспективу, ломающую сознание. Они терялись где-то в туманной дымке, под самым потолком, который невозможно было разглядеть. На полках, плотно друг к другу, стояли книги. Тысячи, миллионы, миллиарды томов. Их переплёты были из кожи самых разных оттенков – от бледно-телесного до тёмно-коричневого, некоторые были украшены тиснением, другие – совершенно гладкие, будто обтянутые велюром.

Люцифер прошёл вперёд, его шаги не издавали ни звука на тёмном паркетном полу. —Нравится? – спросил он, не оборачиваясь. Его голос приобрёл здесь лёгкую, профессорскую интонацию. – Это единственное место в моих владениях, где я разрешил себе небольшую… эстетическую слабость. Порядок. Гармония. Всё на своих местах. Никакого хаоса.

Артур машинально потянулся к ближайшему фолианту. Кожа переплёта была на удивление тёплой и податливой на ощупь, почти живой.

– Не трогайте, – мягко предупредил Люцифер. – Каталогизация заняла вечность. Не стоит нарушать систему.

Арткр отдёрнул руку, будто обжёгшись. —Что это за книги?

– Досье, – ответил Люцифер, останавливаясь и проводя рукой по корешкам на ближайшей полке. Его пальцы скользили по ним с нежностью библиофила. – Личные дела. Каждая мысль, каждое действие, каждая упущенная возможность. Всё учтено, всё внесено в протокол. Вся ваша история, Артур, вся история человечества – здесь. Это главный архив. Сердце машины.

Он повернулся к Артуру, и в свете лампы его лицо казалось высеченным из старой слоновой кости. —Вы хотели оспорить своё здесь пребывание? Что ж, давайте начнём с азов. С правовой базы. Прошу проследовать за мной.

Он повёл Артура вглубь лабиринта стеллажей. Они шли минуту, пять, десять – Артур потерял счёт времени. Ряды книг казались абсолютно одинаковыми, образующими идеальный, бесконечный узор. Наконец Люцифер остановился у одного из стеллажей, ничем не отличавшегося от других.