Я тебя найду. Потерянная в Little Sea

Часть I

Дом Фаустов. Июль.

Вероника подглядывала сквозь приоткрытую дверь за своим отцом и его гостем. Сегодня в доме был приëм. Скромнее, чем обычно, так как отец любил размах и яркие запоминающиеся торжества. Повод здесь был не важен. Важно было пустить пыль в глаза, как господин Гэтсби из небезызвестного романа Фицжеральда. «Старый фанфарон» – мысленно называла его Вероника.

Из кабинета до Вероники доносились приглушённые голоса. Её отец, Михель Фауст, стоял возле небольшого бара в форме глобуса и потягивал маленькими глотками виски. Напротив него на углу массивного дубового стола сидел Дьюла Фаркаш. Он-то и приковывал всë внимание Вероники, но она не могла толком его разглядеть. Мужчина сидел в пол-оборота к ней, она видела его боком, мелькал локоть, обтянутый шёлковой сиреневой тканью рубашки. И его периодически загораживал отец.

Михель внезапно прервал беседу, отставил стакан и двинулся на выход.

– Сейчас-сейчас, Дьюла, вернусь, договорим, – сказал мужчина, выходя за дверь.

Дочь он не заметил, она притаилась в углу за тумбой, на которой стоял горшок с раскидистой драценой.

Дьюлу она прежде видела, но последний раз несколько лет назад. От отца она слышала обрывочные факты о нём, да и город полнился слухами, и сейчас её распирало от любопытства. Ей хотелось посмотреть на него вблизи, и в тоже время, ей было страшновато.

Наконец, она вернулась к приоткрытой двери, и стала незаметно наблюдать. Дьюла уже успел переместиться в чёрное мягкое кресло у рабочего стола отца и закурить его же сигару. Дьюле было позволительно всё, если не всё, то многое. Михель Фауст, депутат городской думы, хоть и частично, но зависел от него.

Девушка сама себе не смогла бы объяснить, почему испытывает такой мандраж, будто делает нечто запретное, наблюдает за тем, чего видеть не должна. Это в своём же доме?.. Она постаралась стряхнуть наваждение.

Дьюла носил необычную причёску, во всяком случае, во всём окружении Вероники мужчины не имели привычки отращивать столь длинные волосы. Густая иссиня-чëрная грива спускались ему до середины спины. Забранные от висков пряди были связаны в один хвостик на затылке, терявшийся в общей массе блестящих волос. Вероника подумала, что сама она таким богатством похвастаться не могла бы, хотя и гордилась своими медно-рыжими кудрями.

Дьюла был погружён в свои мысли, и будто бы не замечал её. Вероника, тем временем, почувствовала себя совсем глупо, и всё же решилась ступить в кабинет отца. Как будто бы небрежно, как будто бы невзначай. На середине пëстрого ковра она дёрнулась, приложила ладонь к своей груди…

– Ох! Вы здесь. Напугали!

Дьюла поднял на неё тëмные глаза, выдыхая струйку сизого дыма.

– Здравствуй, Вероника, – не улыбнулся он. Отклонился в кресле, и то чуть скрипнуло. – Уже такая большая девочка, а всё не меняешь привычек.

Вероника осеклась, поняв, что он с самого начала знал, что она наблюдает. Как малявка. Хотя ей уже двадцать два года на минуточку. Но девушка не потупилась. Лишь широко улыбнулась. И её улыбка тут же погасла.

Ощущение близости хищника. То самое, что вызывает оторопь, и в то же время, манит. А он смотрит без выражения, однако, за маской спокойствия таятся клыки, или ещё хуже – чëрный туман неизвестных мыслей. И он в любой момент может щëлкнуть зубами прямо перед лицом. Иррациональное, первобытное, прошибающее до мурашек ощущение. Когда смотришь на человека и взываешь к здравому смыслу, но кто мы перед опасностью, которую не в состоянии охватить своим существом?

Именно это чувство и одолевало Веронику, хоть она и боролась. Дьюла курил, будучи здесь, с ней, в кабинете, лишь частично. Взгляд его был расфокусирован, и ни на что толком не направлен. Ничего не делая, он ввёл её в состояние неконтролируемого напряжения.

– Дьюла… – позвала она, приблизившись.

– М?..

– А… Почему вы не со всеми? Не в зале.

Не это её волновало, но нужно было что-то говорить. Через коридоры с повышенной шумоизоляцией всё равно доносились звуки музыки из зала приёмов, а ещё через приоткрытую форточку были слышны голоса людей, собравшихся на фуршет у бассейна.

– А ты? – улыбнулся он лишь одним уголком рта, приподняв и чëрную широкую бровь. Глаза его сейчас были мутно-синими, почти серыми, хотя Вероника помнила их другими. Яркими, глубокого синего оттенка, как старинные сапфиры на подвесках её матери.

– Я просто мимо проходила и…

– И?

Дьюла не был раздражен… Вероника на это надеялась. Просто ему доставляло удовольствие ставить людей в тупик. Так она думала.

– Ладно, я заметила вас и решила поздороваться.

– Я не со всеми, потому что приехал только, чтоб уважить твоего папеньку и немного переговорить с ним о делах. Не более.

Вероника не могла перестать смотреть. Особое внимание привлекали его руки, усыпанные крупными перстнями. Рубин, изумруд, турмалин, бетонит… Чëрный оникс, несколько металлических на всю фалангу. Руки сильные, при этом не грубые.. Движения его пальцев приковывали взгляд, и девушка старалась поднимать глаза на лицо мужчины, но при этом избегала прямого взгляда. Ему нельзя смотреть в глаза. Это тоже иррациональный голос изнутри.

– Ты ещё учишься? – спросил он. Но интереса в его голосе Вероника не услышала.

– Нет, закончила. Но собираюсь поступать в магистратуру.

Дьюла согласно покачал головой.

– Умница.

Затушив куцый обрубок сигары, он поднялся с места.

– Мне всегда было интересно, сколько вам лет… – Вероника впервые пересеклась с ним взглядом, о чем тут же пожалела, потому что отвернуться было уже невозможно. И она ощутила подкожный холод, внутренний озноб. Белую занавеску тронул ветер, раздул веером пóнизу, задирая на самый стол.

«Это с улицы. Уже холодно».

Красив ли Дьюла? Бесспорно. Но это было последнее, о чем она могла бы сейчас подумать. Он внушал чувство опасности, что не сделать шаг назад было невозможно. Вероника попятилась на несколько шагов к массивным книжным полкам из тёмного дерева. Дьюла не обращал на это внимания.

В голове девушки была каша из калейдоскопа фактов… Венгр по происхождению. Ходили слухи на уровне шëпота, что генеалогия семьи Фаркаш восходит к одной из веток королевской семьи Венгрии. Эти слухи не получали ни подтверждений, ни опровержений. Колдун. Убийца. Криминал. Неограниченная власть. Держит в рукаве весь Аберет. Манипулирует. Уничтожает. К нему на поклон ходит весь «верхний эшелон». Отец Дьюлы построил свою империю на крови. И Дьюла за последние пять лет успел себя зарекомендовать, как достойный преемник. Удержал власть и бизнес.

– А как ты сама думаешь?

– У вас будто нет возраста…

– Двадцать девять.

«…Тысяч лет?.. »

Ровный голос, спокойный взгляд, но его влияние невозможно переоценить. Конечно, про колдуна – это байки, обзывательство, как порой обольстительную женщину называют ведьмой. И, тем не менее…

И Вероника снова смотрела ему в глаза. Теперь она увидела, что он… Печален. Бледен. Или ей казалось?.. И она спросила раньше, чем успела подумать:

– У вас что-то… Случилось?..

Дьюла повернулся к столу и налил в пустой стакан воды из хрустального графина. Отпив, провёл большим пальцем по уголку рта, собирая прозрачную каплю. У него пухлые губы, это почти незаметно, так как они практически всегда сжаты. Вероника обращала внимание на такие детали, на которых вообще никогда не концентрировалась. Это было странно, но сейчас от неё ничего не ускользало: шуршание складки шёлка на его предплечье, движение груди от дыхания, движение кадыка при глотании. Ветер снова задрал занавеску. Вдох. Выдох.

«Мне дурно… Надо уйти отсюда. Побыстрее… »

Всё, как при замедленной съемке. И Дьюла пугал всё меньше, всё больше притягивал к себе. Она тянулась к нему всем своим существом.

– Я потерял близкого человека, – тихо сказал он.

Она не ожидала.

– Я… Простите… Примите мои соболезнования.

– Спасибо, – он осушил весь стакан до дна.

Вероника часто поморгала и сделала к нему шаг. Коснулась нежного шëлка манжеты. Дьюла не отреагировал, лишь задержался на ней взглядом. Сейчас она видела его совсем близко. Глаза мужчины стали совсем тёмные. Красивые линии век, ровная кожа цвета слоновой кости, он был аристократичен буквально в каждой черте своего облика. Только, когда говорил или улыбался, были заметны чуть желтоватые от курения выпирающие клычки. Изъян, придававший ему только больше манкости.

– Нельзя, – прошептал он и едва ощутимо, вежливо, но твёрдо оттолкнул Веронику. Аккурат в ту секунду, когда в кабинет вернулся Михель.

Наваждение резко оборвалось. Вероника глубже вдохнула, будто к ней снова вернулась воля. Она выбежала прочь, на ходу чмокнув отца в скулу.

И не видела широкой улыбки Дьюлы ей вслед. Улыбался он недолго. Поворачивался к Михелю он уже с нечитаемым выражением лица.

Михель с задумчивым видом разливал виски по стаканам.

– Я не буду, Михель, – вежливо отказался Дьюла.

– Выпей со мной, уважь друга, хоть пригуби,– улыбнулся тот сквозь усы и короткую, подстриженную бороду. Михелю было едва за пятьдесят, но он уже успел стать полностью седым, и былая яркая рыжина чуть проглядывала сквозь посеребрëнные волосы.

Дьюла всё же принял стакан и сделал глоток.

– До меня дошли слухи, что ты залил кровью Самриту. В городе давно не было таких потрясений.

Дьюла не смотрел на него, снова присутствовал лишь частично, периодически глотая виски.

– Это правда, что ты прикрывал ту девчонку? Что наделала столько шума.

– По объективным причинам.

– Ты не тот, кто действует по соображениям справедливости.

– Тем не менее, представлений о ней не растерял, – размыто отвечал Дьюла.

– Столько кланов на тебя теперь точат зубы. Оно того стоило?

Дьюла лишь казался безучастным, и Фауст это знал. Чувствовал. Невозможно было не понять. Он долго не отвечал, и Михель продолжил:

– Я просто боюсь, как бы кровь не залила весь Аберет. Месть за месть цепляется, ты же знаешь. Мне эти волнения не нужны. Особенно сейчас, во время предвыборной кампании, – говорил Фауст спокойно, но в словах его легко угадывались ноты предостережения.

– Я понимаю, Фауст. Делаю всё возможное, чтобы кровь не вышла из берегов.

– Так… Стоило?..

– Не знаю. Но не жалею. И не пожалею. Мне нечего терять.

– Да ну? – вскинул бровь молодой старик. – Я же знаю, что она погибла в этом безумии.

Дьюла качнул головой, осушил стакан до конца и поставил его на стол чуть громче, чем мог бы.

– Я сочувствую тебе. Правда, Дьюла. Как бы там ни было… Но я хочу попросить тебя не забывать о том, что терять тебе всё же есть, что.

– Я ценю вашу заботу, – Дьюла поднял тускло блеснувшие глаза на собеседника. Фауст говорил об его ответственности и множестве тянущихся к Дьюле ниточек. Вовсе не о личных потерях.

Фауст волновался о себе. Мафиозная разборка в городе, где он баллотировался на пост мэра, была ему сейчас костью в горле.

Тринадцать. Тринадцать влиятельных семей были втянуты. Ровно столько входило в клан Кастро. Шесть из них были уже обезглавлены лично Дьюлой. И это являлось проблемой. Всем было известно, под чьим покровительством находился Фауст.

И Михелю хотелось бы выразиться жёстче, хотелось разбить бутылку виски об его голову, встряхнуть за воротник, но он не смел. Слишком многое было на кону. Слишком многое зависело от, по его меркам, ещё мальчишки, который, без всяких сомнений, влюбился и потерял голову от горя. И сетовал лишь на то, что Ласло, отца Дьюлы, уже нет в живых. Тот бы нашёл на него управу. А у Фауста, к сожалению, таких рычагов давления не было.

После ухода «дорогого гостя», Михель ещё некоторое время пребывал в мрачных размышлениях наедине с собой. Вернулся к гостям лишь под конец приëма.

***

Её машину нашли в озере. Её саму – нет. Но самое большое озеро Аберета – СкаЛит практически никогда не отдавало утопленников. Слишком глубокое, со множеством подводных пещер и валунов, до сих пор не до конца исследованное. К нему прочно прикрепилось название Little Sea*, заменившее официальное. Воды его темны и опасны. Кто тонет в нём, редко бывает обнаружен, разве что оно само смилостивится и отдаст своего пленника на каменистый берег. Вокруг ЛиттлСи ходит много легенд, несмотря на то, что в нём не водится никого вроде Лох-Несского чудовища. Оно само по себе – чудовище – раскрытая пасть, под не очень высокой, но опасно нависающей над ней, покатой скалой, опоясанной узкой дорогой.

Машина съехала в озеро на большой скорости с высоты крутого серпантина, пробив ограждение. Дьюла был почти уверен в том, что злоумышленник долго преследовал её, а после – просто «выдавил» с узкой извилистой дороги. На этом «Серпантине смерти» было легко это сделать. Куда больнее ему давалась мысль, что Ассанта не выдержала всех потрясений и… Он болезненно поморщился.

И не мог перестать размышлять.

«Тебе было страшно? В те последние минуты?»…

Её любимый чëрный спорткар, её ласточка, у которой было даже имя – Кеди́* с громким хлопком, разгоняя на берег волны, рухнула в озеро. Треснули стëкла. Машина быстро заполнялась водой, а Ассанта ударилась головой в процессе падения об руль, или об стекло, отключилась. Пришла в себя, когда уже задыхалась, набрав полные лëгкие воды. Когда умирала.

«…Тебе было больно?…»

Ассанта билась в заклинившие двери, широко открывая рот в беззвучном крике, но выходили лишь пузыри…

Дверь открылась сама, или она всё же выбралась, но не смогла выплыть?..

Или же… Её убили, а машину скинули в озеро. Или. Она где-то под замком.

Страшные образы в разных проявлениях завладевали Дьюлой, и он не был способен их отогнать.

Был и третий вариант, на который Дьюла в тайне надеялся. Этого ничего не было. Всё инсценировка. И неважно, для кого, для него или для взбешëнных семей. Даже, если для него. В тайне, потому что понимал – это могут быть лишь пустые надежды, которые впоследствии разобьют ему сердце. Снова.

Его люди искали её.

Время шло, но никаких зацепок, никаких следов, ничего не находилось. Он устал. Чертовски. Критически устал. Только не замечал этого, пока горел жаждой мести.

Чувство это вовсе не было похоже на пламя. Нет, это бездонная, чëрная, губительная яма, тянущая в себя на арканах выжигающей морозом ненависти. Ему хотелось каждого, кто был к этому причастен, сломать в руках, как куклу. Сворачивать головы… И в первую очередь… Себе. Дьюла винил себя. Если бы он повёл себя иначе… Если бы… Вовремя её услышал, ничего этого бы не случилось. Ничего.

Со дня, когда «Кеди» нашли, прошло уже больше двух месяцев. Дни шли, и надежды на третий возможный сценарий, таяли. На смену им приходила серая, гнетущая апатия, до удушья. Как бывает, когда плотная серость духоты нагнетается перед грозой, а она всё не проливается дождём, лишь гремит где-то вдалеке… Будто под стеклянным куполом, пока медленно, по капле, исчезает кислород, и каждый вдох становится болезненным, не оправдывающим ожиданий. Это состояние иссушало, тело становилось тяжёлым и неподъëмным, а душа и того тяжелее.

Ассанта каким-то образом упала с огромной высоты в озеро, когда только зацвëл жасмин. Конец мая. Ещё точнее – двадцать девятое мая. Её любимый период в году. Он помнил её с охапкой нарванных жасминов прошлым летом, эти цветы были неразрывно связаны с её образом.

Предположительно, машина оказалась в воде около семи утра. Эти цифры теперь стали его неизменными спутниками. Постоянно возникали в голове в любое время, независимо от того, чем он занимался.

Не уберёг.

_________________

Примечания:

*Кеди (Kedi) – Кошка (турецкий)

*Little Sea – Маленькое Море (пер.англ.), в дальнейшем в тексте будет упоминаться, как ЛиттлСи

Глава 1

Фауст в то лето не одержал победы на выборах. Этому способствовало множество факторов, но поведение клана Фаркаш среди них занимало не последнее место. Он знал, что перестрелки на улицах Аберета между враждующими сторонами происходили всё чаще.

Сам он был так или иначе задействован в улаживании этих вопросов, так как договорённости между Фаркашами и Фаустами носили двусторонний характер, и уклониться от их исполнения, даже в ущерб себе, он, при сложившихся обстоятельствах, не мог. В перестрелках погибло немало его знакомых, похороны в то прóклятое, кровавое лето, были чуть ли не каждую неделю. Ассанта Кастро даже посмертно оставляла кровавый след.

Когда Михель Фауст всё же решил заглянуть в это дело, ужаснулся масштабу нанесённого ею ущерба. Она запустила механизм разрушения на уровне целого города одним своим существованием, хоть и объективно являлась пострадавшей стороной.

Изучая детали происходившего в Самрите кошмара, он хватался за волосы на висках.

Как теперь это остановить? Как, скажите, боги?..

Тут уже было не до переживаний о провалившихся для него выборах. Но у него оставалась надежда на будущее. Отрыв от победившего кандидата был небольшой, всего восемь процентов. Каких-то восемь процентов. И Михель признавался сам себе – сейчас быть на месте мэра ему бы и не хотелось. Как Самуэль Бофорд будет улаживать разбушевавшуюся войну – было большим вопросом.

Дьюла же как будто не унимался. Как будто вцепился с железной хваткой бультерьера и не отпускал, даже не пытаясь сгладить ситуацию. Смиренно принимал все последствия своих действий. Фауст также знал, что Бофорд имел родственное отношение к одной из тринадцати злополучных семей. Смерть Родриго Кастро, отца Ассанты, буквально подняла всех на уши. И, так как Бофорд приходился Артуру Бофорду, правой руке в делах Родриго Кастро двоюродным братом, – убитому людьми Дьюлы, это сразу ставило под угрозу возможность мира между ними.

Фауст даже сомневался, вытянет ли Дьюла такое противостояние. Но о подробностях их взаимоотношений Фауст не имел понятия. Чувствовал себя сидящим на бомбе замедленного действия, готовой рвануть со дня на день.

***

Самуэль Бофорд вызвал Фаркаша на личную аудиенцию, едва занял свой пост. Конечно, не в мэрию. Для встречи была выбрана нейтральная территория, коттедж за городом, который он обычно использовал для развлечений, вызова проституток и прочих увеселений с друзьями вдали от дома своей благопристойной семьи.

Они разместились в просторной зале. Условием Дьюлы было – отсутствие третьих лиц. Потому в доме никого, кроме прислуги и штатной охраны не находилось. Фаркаш прибыл в сопровождении двух своих верных сподручных, которые остались за закрытыми дверями залы. Бофорд расценил поведение Дьюлы, как жест открытости. Даже в столь щекотливой ситуации, Дьюла демонстрировал Бофорду отсутствие страха и уверенность в собственной… Правоте.

На стеклянном столике стоял поднос с кофе и десертами. Мужчины сидели друг напротив друга в кожаных креслах и переговаривались о погоде и живописности этого района близ леса и реки. Дьюла не рассматривал Самуэля, вообще не имел привычки смотреть прямо в лицо без особых на то причин. Взгляд его не был блуждающим или ускользающим, скорее чуть рассеянным. Собеседнику, так или иначе, казалось, что он весь в зоне его внимания, хоть и ненавязчиво.

Самуэль, как и все Бофорды, имел светлые волосы, тонкие черты лица и светлые глаза. Конкретно у него они были льдисто-голубыми, проницательными. Ножи для колки льда.

– Что ж… Вот мы и встретились, – проговорил новый мэр. – Я думаю, вы понимаете, зачем я вас пригласил.

В отличие от Дьюлы, он смотрел ему чётко между бровей, создавая иллюзию, что смотрит в оба глаза сразу. Ровесник Фауста, он практически не имел седины. Высокий, статный, аристократически-гордый профиль, выдающийся нос с благородной горбинкой, гладковыбритый подбородок, сухая комплекция. Ему легко можно было дать сорок с небольшим.

– Явно не убивать, – ответил Дьюла, берясь за рельефную ручку фарфоровой кофейной чашки.

– Мы взрослые люди. Дьюла. Я хочу просто поговорить. Без… Официоза.

– Неожиданно, – Фаркаш подул на горячий кофе и тут же отпил.

– Я… – начал Самуэль. – Естественно, хочу положить конец распрям. И… Я до сих пор не до конца понимаю, что произошло в том чëртовом доме. Но до меня дошли слухи, что Артура убили не вы и не ваши люди.

– Я. – резко отрезал Дьюла.

Мэр устало потёр глаза.

– Нам необходимо будет сотрудничать, по крайней мере на протяжении всего срока моего пребывания на посту. Я наслышан о вас. Более того, мы виделись. Я думаю, вы помните…

Дьюла согласно кивнул.

– И я понимаю, какие роли вы играете в Аберете. Так уж вышло, что теперь мы здесь. Я хочу понять, как мы можем прийти к консенсусу.

– Я думаю, вы знаете, что сейчас мои люди уже просто отбиваются. Всё свершилось. Я больше ничего не делаю.

– Дьюла, как умер Артур? – снова вернулся к интересующей его теме Самуэль. И впервые ощутил внимательный взор, который сложно было выдержать без подготовки.

– Давайте не так. Что вам сказали?

– По моим сведениям, он умер в доме Кастро. А не в своём, как задокументировано в официальной версии.

Дьюла не поменялся в лице. Оставался спокойным и отстранённым. Покрутил в руке чашку с допитым кофе и наклонил, переведя взгляд на кофейную гущу. Самуэль с интересом наблюдал за его действием.

– Какое это уже имеет значение?

– Вопрос в другом. Какое значение это имеет для вас? Насколько я знаю, Ассанта Кастро числится погибшей. Полгода поисков ни к чему не привели.

Самуэль успел заметить, как при звучании имени девушки губы его собеседника чуть дëрнулись.

– Для неё это уже не имеет значения. Даже, если это сделала она. Но для меня… Это может иметь значение в отношении вас.

– Сложно выразились… – Дьюла пошевелил бровями, всё ещё глядя в чашку.

– Вы меня поняли, – возразил Бофорд ровным голосом.

Дьюла поднял на него глаза и всё же поставил чашку на стол. – Вы хотите просто правды?

– Просто правды, – кивнул Бофорд.

– Для себя.

– Для себя, – он снова кивнул.

– И эти сведения не будут никуда заноситься.

Бофорд чуть нахмурился, но кивнул.

– Не будут. Не за чем.

– Если бы я зашёл в тот дом, убил бы сам.

– Почему она это сделала?

– Вы меня удивляете.

– Скажу честно. Близких отношений с Артуром не имел. Никаких тесных родственных моментов. Мы были не более, чем родственники, вынужденные общаться по праздникам.

– Самуэль, в деле Ассанты всё есть.

– Я хочу услышать от вас.

Дьюла чуть прищурился. Он всё ещё не имел полного представления о личности Самуэля, не понимал его мотиваций. Не было связной, общей картины. – Когда она была маленькой, он занимался с ней тем, чем с детьми не занимаются.

– Вы боитесь слова «педофил»?

– Я не хочу произносить его в сочетании с её именем, – ответил Дьюла после долгой паузы.

– Вы… Сильно любили еë, – озвучил Самуэль свои мысли скорее сам себе. Дьюла становился читаем. Ассанта делала его уязвимым. Криминальный авторитет ничего не ответил, но смотрел уже только ему в глаза.

– Как она его убила?

– Вы узнали бы больше от своего племянника, – отчеканил Фаркаш. – Я, к сожалению, там не присутствовал. – Дьюла блефовал. Племянника Бофорда в тот день в доме Кастро также не было.

Всё, что было связано с теми днями, всё, что было связано с тем прóклятым домом, отзывалось в нём болью. И он понимал, что становится излишне подвержен эмоциям, чего ему не хотелось. А Самуэль явно собирался этим пользоваться.

– Анна, мать Ральфа, увезла его в Англию и оборвала со мной все связи. Вообще с городом. По понятным причинам, – пояснил Самуэль. – А то, что вы сказали о деле… Многие материалы уже уничтожили. Ещё перед выборами. Вы же понимаете, что такие подробности о моём не самом далёком родственнике, не должны были существовать?..

Дьюла устало закатил глаза на секунду. – Ну да. Делать можно, а говорить нельзя, – он вдруг улыбнулся, обнажив зубы. Остро, зло. Обвинением.

Самуэль впервые отвëл взгляд. – Как убила?

– Изрезала. Одиннадцать ножевых.

– О-о-аух. – вздохнул Самуэль и присвистнул. – В деле было сказано, застрелен в голову. В деле было сказано, потворствовал насилию над ней. Но таких подробностей не было нигде. Почему вы защищаете её даже сейчас?

– Потому что не защитил тогда. Вы были в доме? После? – спросил Дьюла без перехода.

– Нет. К сожалению, меня тогда не было в городе. Я вернулся через три недели после того, как всë это произошло. Поэтому той кровавой бани не застал.

Они помолчали некоторое время. Дьюла сидел, сцепив пальцы в замок на своём колене, Самуэль, откинувшись на спинку кресла, наблюдал за гостем полуприкрытыми глазами.

– Я хочу понять, как вы настроены на мой счёт.

– А вы – на мой?

– Я готов договариваться.

– Я тоже всегда за переговоры.

– Значит, я могу надеяться на спокойствие в ближайшем будущем, когда всё, наконец, уляжется? Я посодействую всеми возможными путями.

– Думаю, да.

Когда Дьюла покидал убежище мэра, подумал: «Он будет ждать момента, чтобы убить меня».

В свою очередь Самуэль подумал: «Его надо убрать».

Глава 2

Начало ноября выдалось бесснежным и по-настоящему холодным. Вероника ехала в такси, равнодушно глядя на проносящиеся мимо городские огни вдоль автострады. Только в ноябре такое пронзительно сине-чëрное небо. Только в ноябре такой пронизывающий холод в воздухе. Будто темнота и холод смешиваются в нечто единое, когда никакая шуба не спасает от поцелуя ветра в рëбра. Зимой такого нет. Во всяком случае, в Аберете ноябрь ощущался горьким ледяным вином, оставляющим терпкую горечь на языке долгим послевкусием.

Вероника ехала в «Акрополь». Самый популярный сейчас ночной клуб, куда выстраивались длинные очереди ещё до открытия. Сегодня должен был выступать Dizzi Snow, популярнейший ди-джей. Она редко посещала клубы, сегодня был такой день.

Но пошла она исключительно потому что на этой тусовке будет Аарон Макмиллан, к которому Вероника неровно дышит вот уже как целый месяц. Собираются они большой группой, некоторые ребята учились с ней, некоторые просто дети дружественных семей, которых она знает с детства. Компанией в десять-пятнадцать человек они и ездят отрываться: то в клубы, то в поездки за рубеж, то отмечают вместе праздники. МакМиллан подружился с Эштоном, заводилой их компании.

И Вероника подозревала, что из общих интересов у них только дурь, но это её мало интересовало. Хотелось ему понравиться. Он нравился ей внешне: громкий, резкий в движениях, с искрометным, по её меркам, юмором, во всяком случае, она всегда хохочет над его шутками, да так заливисто, что сама удивляется. Аарон кудряв, ладно скроен, у него совершенно очаровательная родинка над губой, в его губы хочется впиться. Вероника уверена, что между ними искра. Таким горячим шёпотом он однажды ей сказал какую-то совершенно тупую шутку, что у неё ослабели ноги.

Нет, Вероника далеко не глупая девочка. Прилежно учится на юриста международного права и в будущем собирается стать дипломатом. Но, тем не менее, ничто женское ей не чуждо.

Она старательно готовилась к этому вечеру. Вчера посетила косметолога на предмет всевозможных гигиенических процедур, и теперь сама в восторге от собственной гладкости абсолютно везде, несмотря на пережитые мучения.

Сегодня делала маски для лица и волос. Завивала локоны у парикмахера так, чтоб её природные кудри лежали контролируемыми завитками, но при этом выглядели небрежно. Тëмно-зеленые глаза были подведены коричневой подводкой. Губы с недавних пор стали пухлее вследствие добавления капли филлера. От природы большая грудь сегодня была приподнята корсетом, скрытым под её лёгким коктейльным платьем от Dior, и выгодно оголена. Родинкой на левой груди Вероника откровенно гордилась, и сегодня из чистого озорства и кокетства дорисовала её коричневым карандашом для глаз до формы сердечка.

Вероника не надеялась на что-то конкретное, ей хотелось просто весело провести время, и при этом голову одолевали фантазии, как Аарон проявит к ней откровенный мужской интерес, и, возможно, получится нечто большее, чем тупая шутка, хоть и сексуальным голосом.

В их компании присутствовали ещё несколько девушек, но этим вечером приехали только три. Вероника не считала их подругами, но общаться иногда было интересно.

Выйдя из такси, она сразу двинулась ко входу, минуя очередь, у Эштона был vip- статус, поэтому он должен был провести. Однако, сегодня было так много народу, что ждать приходилось и vip-ам в том числе.

Ледяной ноябрьский ветер добрался до её капроновых чулок и выше, забирался под платье, и она хотела побыстрее попасть внутрь. Эштон ругался. Аарон тоже пытался качать права, но у них ничего не выходило. Вышибалы уже пригрозили не пустить их вообще. Вероника слушала болтовню Кристи о сегодняшнем шоппинге, разглядывая свои аккуратные ногти, а подняв глаза, чуть удивилась. Она сразу его узнала по лёгкой пружинистой поступи, грации, и, конечно, волосам. Сейчас они выбивались из-под чёрного капюшона пальто. Дьюла шëл вдоль очереди.

Сравнявшись с Вероникой, он будто бы случайно заметил её.

– Малышка Фауст? – едва улыбнулся он уголками губ.

Кристи тут же вскинулась, вцепилась в него взглядом с интересом. Переводила взгляд с него на подругу, оценивая обстановку, выдавая в себе заядлую сплетницу, коей и являлась.

– Я, – улыбнулась она, склонив голову набок. Тут же вспомнив, что «Акрополь» принадлежит Фаркашу. – Дьюла, нас не пускают, – она скосила глаза на вышибалу.

– Сколько вас? – спросил Фаркаш.

– Семь… Девять.

– Пойдем, проведу, – протянул он. Дьюла практически всегда тянул слова в свойственной только ему манере. Проговорив, он сразу двинулся дальше, к чëрному ходу.

Веронике пришлось в скорости собирать всю компанию, и они вереницей двинулись за уже скрывшимся за углом мужчиной.

– А ты откуда его знаешь? – заговорила Кристи ей на ухо, когда они сдавали вещи в гардероб.

– Иногда бывает у нас.

– Это же Дьюла Фаркаш, да?

– Да, он. Кристи накрыла нижнюю губу верхней и смешно округлила глаза, от чего стала похожа на удивлëнную рыбку. Так подумалось Веронике, и она засмеялась. Когда же она разделась, Кристи пришла в восторг от её прикида.

– Детка, твои родители случайно не физики-ядерщики? – хохотнула она.

– Ты решила меня склеить? – откликнулась Вероника в той же манере.

– Я буду первой! – Следующим её увидел Аарон, который присвистнул. Вероника практически никогда не одевалась со столь ярко выраженной агрессивной сексуальностью, поэтому это действительно произвело ожидаемый ею вау-эффект.

Тем более, ей было чем гордиться, и что выставлять напоказ. Музыка, блуждающие огни в полумраке, множество полуголых тел, звон стекла, возгласы, постоянный шум и визги от появления ди-джея. Алкоголь тëк по подбородку и груди.

Хохот забивался в уши. Музыка оглушала. Запах пудры и тональников, запах алкоголя, пота и дезодоранта. Смешение коктейлей, разноцветные трубочки. Голова шла кругом, но хотелось ещё.

Основная толпа была у барных стоек, у танцпола и на танцполе. На возвышении чуть поодаль располагались комфортные занавешенные прозрачной тканью будуары, где можно было посидеть только своей компанией. Из одной из таких вынырнул Дьюла, и Вероника едва не врезалась в него по пути в туалет.

– Весело тебе? – громко сказал он ей над самым ухом из-за бьющей по вискам музыки.

– Да! Спасибо! Без вас бы сегодня не попали! – прокричала она в ответ.

Он ласково потрепал её по волосам, и по этому прикосновению, по движению руки, Вероника сразу поняла, что он выпил. И, видимо, немало. В том будуаре, откуда он вышел, было видно ещё человек пять.

– Если захочешь, можешь к нам присоединиться, – сказал ей Дьюла и, не дождавшись ответа, затерялся между людей.

«Точно пьяный» – подумала она и почувствовала, что щеки её горят. Поспешила в туалет. На самом деле она вся горела, несколько часов танцев и коктейлей делали своё дело. Её вело, и чувствовалась усталость в ногах, но, тем не менее, количество алкоголя и ритмы, бьющие по голове, будоражили. Вероника хотела ещё, хотя чувствовала, что скоро силы её покинут.

В туалетной комнате она сняла тяжёлые кольца-серьги, от которых уже болели уши. Поправила чулки и принялась обновлять макияж. Стрелки уже подстёрлись, губам не хватало блеска. Когда она прижала карандаш к веку, дверь внезапно отворилась, и в туалет спиной ворвалась незнакомая девчонка. Спиной, потому что собой её толкал Аарон, вжимаясь ртом в рот. Он принялся пошло, громко целовать её, вминая в стенку, быстро задирая еë платье.

Вероника обомлела от этой картины, так и стояла с прижатым к уголку глаза карандашом. Девчонка азиатской внешности, с прямыми волосами, что уже наматывались на кулак.

– Подожди, боже, – прошептала азиатка и протянула руку, чтобы открыть ближайшую кабинку. Они заперлись в ней, не обратив внимания на Веронику, брови которой так и застыли на самой высокой точке. Потом она задумчиво чпокнула губами, будто размазывала помаду, сложила карандаш в косметичку, а косметичку в клатч, приподняла тяжёлые пряди волос, вскинула их, и уверенно процокола на каблуках прочь из туалета.

На улице у чёрного входа она обливалась слезами и курила толстую сигарету, которую стрельнула по дороге у первого попавшегося парня.

Понимала, что это глупо. Ей казалось, она нравится Аарону. Ещё она понимала, что он пьян, и, возможно, уже обдолбан. Но… Тем не менее. Обида крепла, разочарование и… Ревность. Кипятком по груди. Той самой, что сейчас обдавало ледяным ветром, потому что Вероника даже не взяла шубу в гардеробе.

Дверь чёрного хода отворилась. Кто-то за спиной щëлкнул зажигалкой.

– С ума сошла? Минус восемь, – прошипел пьяный Дьюла. Голос его выдавал на предмет градуса. Вероника и головы повернуть не успела, как ей на плечи накинули тёплое мужское пальто. В нос ей сразу ударил запах его одеколона, смешанный с его собственным и алкоголем. Она была слишком пьяна и расстроена, чтобы разобрать эти запахи на волокна, но резко вдохнула и выдохнула, и сразу стала согреваться, смыкая края пальто на груди, утонула в нём. Дьюла встал перед ней, взял двумя пальцами за подбородок и заглянул в глаза. Между губ у него была зажата сигарета.

– Это что за слëзы? Ну-ка?

– Да так, ерунда. Ожидания столкнулись с реальностью, – всхлипнула она, но прозвучала уверенно.

Дьюла отпустил её и выдохнул дым.

– Как зовут ожидания?

Вероника почему-то усмехнулась.

– Да бросьте. Я сейчас успокоюсь и через пять минут уже забуду.

– Знаешь, как выглядит расстроенная женщина?

– Как? – Веронику уже отпускало. То ли от минус восемь, то ли от его присутствия, которое она ощущала физически.

– У неё в глазах видно трещину на душе, как будто зеркала разбиты. И она смотрит на тебя, и ты чувствуешь вину.

Вероника совсем рассмеялась.

– Вы пьяны!

– Ужасно пьян! – подтвердил он.

Ей было странно видеть его таким. До той степени странно, что казалось нереальным. Будто так не может быть, чтоб он просто надел на неё пальто, стоял рядом, курил, нëс чушь, смеялся.

А он почему-то достал из нагрудного кармана платок и вытер ей лицо от слез, не прекращая при этом курить.

– У вас рука пьяная-пьяная, – проговорила сквозь смех плохо слушающимся голосом. Он только улыбался. Стирал растекшуюся тушь и карандаш.

– Не только рука, – сказал он, убрав платок. – Предложение в силе, – проговорил он напоследок и быстро исчез в дверях. Опять. У Вероники были заторможены реакции, и она не понимала, как он так перемещается. Он вроде плавно идёт, а потом раз, и нет его.

А потом она услышала его смех. Громогласный, перекрывающий даже бит. Яростный смех. Ей чудилось, она слышит, как огромная птица хлопает крыльями. Он хохотал, скользя затылком по спинке кресла в будуаре.

Его длинные волосы растрепались, выбились на лицо. И пока он смеялся, ей виделось, будто ему вовсе не двадцать девять лет, а каких-нибудь шестнадцать. Как заливисто, раскатисто, честно, до слез в глазах. Какой-то его друг или… Знакомый, Вероника не знала, рассказывал про своих жену и тëщу с умением стенд-ап комика довести до истерики. Она и сама смеялась, но… Смех Дьюлы в этот вечер её поразил. Он очень долго смеялся, Вероника в какой-то момент стала смутно понимать, что…

Он перешёл грань истерики. Первым спохватился тот самый знакомец, что развеселил его до полусмерти. Обхватил его за плечи, и взволнованно проговорил:

– Всё, брат, всё. Чшш.. – и дал ему воды. Дьюла ещё посмеивался, но через пару глотков стал успокаиваться.

Это всё было неважно. Смех Дьюлы продолжал звенеть у неё в голове. Она влюбилась в его звучание… Чистого колокольного звона.

Глава 3

Вероника очнулась. Именно очнулась, потому что прежде существовала в какой-то чёрной бездне. Это даже сном сложно было назвать. Скорее «нигде». Там не было ничего. Мир ещё не родился. Не было дыхания, образов, движения – ничего. Замершее пространство плотнее толщи воды.

Очнулась с ощущением, будто нечто её крепко держало, обхватив всё тело. Затëкшее, не привыкшее к движению. Она чуть подрагивала всем телом, не торопясь открывать глаза. Постепенно заново возвращала себе ощущение тела, начиная с пальцев на ногах. О нет, лучше бы она не приходила в себя.

Случайное шевеление отдалось тяжёлой истомой, болью в каждой мышце. Во рту было сухо, будто она не пила неделю.

Первыми вернулись ощущения и вызвали болезненный тихий стон.

Не с первого раза получилось приподнять тяжёлые веки, и от этого движения боль опоясала весь череп. Даже прядь на губах ощущалась тяжёлой ношей.

Тусклый свет едва брезжил сквозь приоткрытую тëмную штору. Со вторым стоном, девушка повернулась на бок и тут же на живот. Шторы были не знакомые.

Вероника усилием воли открыла глаза и несколько раз медленно моргнула, силясь собраться с мыслями, а они выскальзывали как аквариумные рыбки из рук. Сейчас она некстати вспомнила, как в детстве опускала руки в огромный аквариум в фойе офиса отца и пыталась их поймать.

«Боже, Вероника, ну какие рыбки?!»

Ей было страшно повернуться на постели. Она продолжала изучать комнату. Нет, она здесь точно не бывала прежде. Постель с кипельно-белым бельём и сбитым на край плотным перламутровым покрывалом. Без каркаса, на небольшом подмостке с лампочками по всему периметру этого «бордюра». Тёмный паркет. В комнате ни одного растения. Из мебели только шкаф, встроенный в стену, почти незаметный. На полу раскрытый выключенный ноутбук. Её ажурные трусики на углу крышки добавляли ему некоторый антураж.

Она скосила глаза в сторону, её взгляд упал на платье, в котором вчера была в клубе.

Приняв сидячее положение, всё же повернулась к другой части постели: смятая простынь и пустота. Вероника запустила руки в волосы и болезненно выдохнула. Внутри было не то, что чуть больно или ощущалось давлением, нет, будто сожжено и стёрто в ноль. Внизу живота пульсировало тянущей болью. Она закрыла лицо руками, перед глазами уже скомканным фильмом проносились картинки вчерашней ночи.

Мелькали, как на быстрой перемотке.

Она сама к нему пошла. Она сама припала к его губам, когда они в очередной раз вышли покурить. Не настолько Вероника была пьяна, чтобы совсем не соображать, градус был ровно тем, что размывал привычные грани, усиливал желания и ощущения. Этого оказалось достаточно. Как они добрались до квартиры, толком не помнила. Помнила, как он гнал её по лестнице вверх, жаля поцелуями, кусая нижнюю губу, толкая собой по стене. Она нервно смеялась, что-то внутри неё противилось, но тяга была сильнее. Помнила, как он вставил ключ в замочную скважину, удерживая её одной рукой за талию. Вероника ещё удивилась, что при всём его пьяном кураже, он попал точно в цель с первого раза, даже не съехав ключом на несколько миллиметров.

Они не включали свет. Поэтому сейчас Вероника видела квартиру действительно в первый раз.

Ещё у двери она потеряла ориентацию в пространстве, ощутив силу его рук, а глубокие поцелуи с лёгким удушением от мягких пальцев на горле, окончательно её разметали. Всё, что происходило дальше, представлялось ожившей темнотой. Только блеск его синих глаз. Именно в темноте она снова увидела их яркий цвет, серебристые прожилки внутри радужки цвета глубокой синевы, хотя, может, это всё влияние алкоголя и выброса дофамина.

В содранном от криков горле першило. Всё тело ломило.

Это было неистово, долго, воспоминания обрывочны, смешаны в ком в бóльшей степени тактильных ощущений. Она практически не чувствовала постель, только его. Его запах пропитал её.

Прежде она не переживала ничего подобного. Её скромный половой опыт был ограничен по сути неумелыми мальчишками. Она успевала с ними заскучать и даже замёрзнуть, за исключением пары раз, когда было действительно горячо. Жаль, что недолго.

Такой Дьюла её и застал: красной от смущения, но ничуть не перепуганной. Слегка потрясëнной. У неё всё ещё были сомнения, что это был именно Дьюла. Мало ли, на что способно возбуждённое воображение, но подняла глаза. Он стоял в проёме спальни и просто смотрел на неё. Как на вещь.

Дьюла был одет в лёгкий шёлковый халат чëрного цвета и такие же штаны, в руках держал крошечную чашку с дымившимся кофе.

– Доброе утро, – проговорил он ровным голосом. Будто ничего из того, что ей транслировала память, не происходило. Будто в клубе был другой человек. По нему нельзя было сказать, что вчера он был в стельку пьян и хохотал во всё горло. Будто не он закутал её в своё пальто. Вероника замерла. Ощущения той встречи в кабинете отца – снова вернулись.

– Доброе, – сказала она чуть слышно, кивнув и подтянув к лицу колени, скрытые одеялом. В висках всë громче стучала кровь.

Дьюла приблизился к ней и сел на край постели. От него пахло гелем для душа и свежестью. Влажные волосы были стянуты в тугой хвост под затылком. Подув на кофе, он вдруг подмигнул ей, и его лицо смягчилось от улыбки. Вероника чуть осмелела.

– Будешь? – поднес чашку ближе к ней.

– Я сначала умоюсь.

– Давай. Душ по коридору налево. Полотенца на тумбе – для тебя. Жду в кухне, – проговорил он и практически молниеносно покинул спальню. Вероника в очередной раз удивилась скорости его движений.

В душе она рассмотрела все свои трофеи. Множество засосов по всему телу. Светлая нежная кожа от слишком сильных прикосновений местами наливалась синяками, просматривались полоски вспухшей розовой кожи на животе, на груди. Покрасневшие соски болезненно саднили и отдавались жгучей пульсацией от струй воды.

Надо было думать, но не думалось. В голове белоснежный лист и вой ветра.

Переодевшись в любезно предоставленный ей мужской махровый халат, она прошла в кухню.

Домработница уже разложила на столе яичницу с сосисками, блинчики с несколькими видами джема, крошечный кувшин со сливками, крынку молока, и покинула кухню, едва Вероника вошла. Дьюла наливал из турки кофе для неë.

– Не знаю, как теперь в глаза твоему отцу смотреть, – сказал он, когда шаги домработницы затихли в дальней части квартиры. Вероника успела понять, что здесь комнат пять.

– Я совершеннолетняя, Дьюла. Всё в порядке.

В августе ей исполнилось двадцать три.

Вероника почувствовала на себе его взгляд: на плечах, на затылке, и выдохнула через две ступени. Когда же он склонился рядом, ставя перед ней чашку на блюдце, его запах в очередной раз произвëл эффект кипятка, сместившегося сразу в пах, в промежность. Она сглотнула и поерзала на стуле.

– Это была потрясающая ночь, – прошептал он близко к лицу, обдав кожу дыханием, ласково мазнул губами по щеке, и тут же выпрямился, занял место за столом напротив неё. Поставив локти на стол, сложил пальцы «домиком». – Но я не хочу, чтобы ты придумывала лишнее.

– Я ничего не придумываю, – Вероника подтянула к себе яичницу. От запаха жареных сосисок рот наполнился слюной. Она была страшно голодна. – Конечно… Это не входило в мои планы, – собрав волю в кулак, – но… Это случилось.

– Хорошо.

– Дьюла, почему?..

– Не знаю. Нервотрёпка. Алкоголь расслабил сверх меры.

Веронику бесил этот разговор. Они говорили как два бесчувственных истукана, как роботы. Но Дьюла задавал тон, и съехать с него было непросто. Он снова стал закрыт для неë. Но Вероника видела его вечером и ночью, видела хмельным, видела… Настоящим, как она считала. Конечно, речь не шла о какой-то глубокой связи, о чувствах, но… Это был перебор. Хотелось дать по голове, чтоб он заговорил нормально.

Как иногда бывает с барахлящими телевизорами, стоит стукнуть по крышке, и вот он уже показывает нормальную картинку без шумов.

– Я отвезу тебя домой, – его взгляд был направлен на её шею, – сбоку красовался яркий засос, перетекающий в кровоподтëк. – Или отправлю с водителем, – задумчиво продолжил он.

– Дьюла, – Вероника прищурилась и пощëлкала пальцами у него перед лицом. – Я здесь. Я есть. Я существую. Я живая.

Он улыбнулся, чем разозлил ещё больше.

– Прости я… Наверное, веду себя неправильно.

– Не наверное. – и Вероника решила ударить первой. – Я тебя захотела, и я с тобой переспала. Не ты меня совратил, воспользовался моей слабостью, а я бедная разбитая целка, не знаю куда себя деть. Нет. Я захотела с тобой переспать, и я это сделала. По пьяни или нет, неважно. Не настолько я была и пьяна, – Вероника специально говорила именно в таких выражениях и смотрела на реакцию.

Он вытянул губы трубочкой и посмотрел на неё с явственным лукавством в тёмно-синих глазах. Не такой реакции она ожидала, но её снова пробирало желанием от одного его вида.

– Я так вовсе и не думал, малышка Фауст. Я лишь озадачен…

– А можно потом? Вот про политику, про папу моего, про всё вот это – потом? – Вероника откровенно давила взглядом и тоном.

– Про что бы ты хотела сейчас? – он отклонился от стола, поставив стул на две ножки, стал покачиваться, не замечая этого за собой.

– Про… Ночь. Про секс. Про меня.

– Про тебя, – повторил он за ней. – Ты очаровательная бестия, я хочу ещё, – сказал он, отрывая блеснувшими зубами вершину треугольного блинчика. Вероника пока была без понятия, что делать с этой огромной махиной в ментальном плане, но оторваться не было ни сил, ни желания. – Ты капризная. Мы ещё толком не знакомы, а ты уже повысила на меня голос, – заговорил он снова. – Судя по всему, строптива, умна, но, видимо, недостаточно. Иначе вела бы себя потише.

Вероника втянула носом воздух, отставив пустую тарелку от яичницы и подтянула блинчики, заранее сложенные треугольниками.

– Потише – когда? Ночью? У меня не было шансов, Дьюла, – парировала она. И по его очередному движению губ поняла, что ему понравилось, но блеск в глазах резко погас. Его будто выключило изнутри. Вероника нахмурилась.

– Просто я не считаю, что ты девочка на одну ночь, Вероника, пойми… – он мягко накрыл тёплой ладонью её запястье, лежащее на столе.

Кровь ударила девушке в лицо, но она не могла противостоять желанию произнести следующие слова:

– А ты… Не хочешь попробовать?… Мы… Из одного круга. Нам есть о чем. Я…

Он прижал указательный палец к её губам с такой нежностью, что девушка даже в плечах расслабилась, поразившись.

– Что я сказал в начале? Не придумывать, Вероника, а ты уже…

– Но, почему нет? Я не уговариваю, я не настаиваю, но у меня совершенно нет желания изображать из себя трепетную лань, которая не может слова сказать человеку, который ей нравится. Я хочу разобраться тогда. Для меня это не просто пьяный секс. Я признаюсь.

– Попробовать, говоришь…

– Мы не платье обсуждаем… Хотя… Если всё так, то вы правы. Мне лучше поехать домой прямо сейчас.

Дьюла потирал гладкий подбородок двумя пальцами, глядя в окно – в самую серость ноябрьского утра.

– Я не могу дать тебе то, что ты хочешь, чего ты заслуживаешь. Я могу лишь сказать, что мне было хорошо с тобой. И… Не более.

Ей казалось, он врёт. Закрывается, защищается. Но тут же начинали грызть сомнения.

«Вспомни, кто он. Не равняй его со своими мальчиками, он ни им, ни тебе не ровня», – говорила себе Вероника. – «Ты действительно начала придумывать…»

– Ты возмутилась, едва я об этом заговорил. Мне жаль, что так вышло, – но при этом не соответствуя своим словам, томно провёл ладонью по своим волосам, сняв резинку, тем самым освободив их.

– И ты сказал, что хочешь ещё.

– Сказал.

– Меня? – уточнила она.

– Тебя, – опять лукавый взгляд.

«Он издевается?!»

Вероника отодвинула чашки и тарелки на край стола и забралась на него, перекинув одну ногу так, чтоб касаться носком его предплечья. Никогда прежде не обнаруживала за собой такой прыти в отношении противоположного пола. Такой наглости… Возможно, после того, что он с ней делал ночью, она инстинктивно считала себя право имеющей, перешедшей границу.

Дьюла мягко обхватил её ступню и подтянул к лицу, прижался губами к той нежной части сгиба, где ступня переходит в голень. Вероника облизнула нижнюю губу. Зацелованные, истерзанные, они отдались пульсацией, как рой горячих точек по губам.

– Ты ставишь меня в положение, будто я тебя уговариваю. Но ведь это не так, по глазам вижу, что не так. – Дьюла с закрытыми глазами прижимался губами к её коже, поднимаясь поцелуями все выше, и лаская ладонью её гладкое колено. – Скажи что-нибудь…– потребовала она, но тон был соблазнительный, тягучий.

– Потом поговорим, – прошептал он ей уже в губы, укладывая Веронику на стол.

***

Вероника одевалась. Без спешки придирчиво оглядывала себя в зеркале. Румянец на нежной светлой коже щек, яркий блеск в глазах. Потрёпанная, но счастливая. Повязав салатного цвета шарфик на шею с аккуратным бантиком, скрывая следы его губ, переместилась в ванную комнату. Достала из сумочки косметичку, восстанавливала макияж, вдевала в ухо золотую сережку. Дьюла прислонился к косяку в широком дверном проёме. Смотрел на неё и её отражение рассеянным взглядом, прижав палец к губам. Вероника улыбнулась сытой кошкой, заметив его взгляд. Он ответил на её улыбку, едва подняв уголки рта. Ей казалось, он также доволен. Казалось, просто ещё не пришёл в себя. И даже не представляла, какой хаос творился у него в голове. Тем не менее, не знала, как прервать тишину. Всё, что не приходило в голову, казалось…

Либо неуместным, либо глупым, либо… Слишком откровенным. Способным сделать её слишком уязвимой перед ним. На языке крутилось: «Никогда не получала такого удовольствия от секса. Думала… Это выдумки». И ждала, что он пригласит её на свидание, даже, если в какой-то завуалированной форме, или что-то в этом роде. Вероника причесывала маленькой щëточкой густые брови. Ждала. Хоть чего-нибудь. Но он отклонился от стены и ушёл в кухню.

Приведя себя в порядок и удовлетворившись своим внешним видом, прошла туда же. Но его там не оказалось. Тогда она осторожно пошла по квартире, заглядывая в каждую комнату, все двери были открыты. Отметила про себя, что квартира выглядит очень обжитой для небольшого перевалочного пункта в городе, ведь Дьюла жил в Си́гете. Она обнаружила его в просторном кабинете. Дьюла в пурпурном халате и таких же штанах сидел за рабочим столом за экраном макбука. Поднял глаза.

– Готова? – спросил он.

Это было не то, что она хотела услышать, но не растерялась.

– Да, – улыбнулась она до ямочек на щеках. – Ты часто здесь бываешь? – она посмотрела на книжный шкаф, заваленный рабочими папками сверх меры.

– Я здесь живу сейчас, – проговорил, что-то набирая в телефоне. – Через двадцать минут подъедет водитель.

Вероника кивнула.

– Хорошо. А… Как же Си́гет?

– Я там редко сейчас бываю. Живу здесь.

Си́гет имел другое официальное название. Но семья Фаркаш дала ему венгерское имя, означавшее – остров. Потому что территория находилась в разветвлении Камышовой реки. Вероника была в Си́гете однажды в детстве, и до сих пор помнила это, без преувеличения, прекрасное место. В прошлом поместье принадлежало местному герцогу. Славилось своими лиственными лесами, охотничьи угодья изобиловали дичью, земли до сих пор плодородны. В садах Си́гета водилось множество птиц, включая несколько редких видов, встречавшихся только в Аберете. Старое поместье, состоявшее из нескольких корпусов, конюшен и псарен, было практически целиком сохранено и отреставрировано. Си́гет – живописное место. Вероника хорошо помнила большой бревенчатый пирс над рекой. Он запомнился ей в ярко-оранжевом свете заходящего июльского солнца, когда лучи плотным покровом скользили по зарослям камыша.

Ласло Фаркаш был большим ценителем древностей и природы, поэтому придал этому месту вместо гламурного технологичного лоска – флëр исторической достопримечательности, тесно переплетенной с природой. Си́гет был аутентичным. Вероника помнила резной домик, вставленный между двух дубов, тесно прижавшихся друг к другу нижней частью объёмных стволов, и переплетённых толстыми корнями. Помнила веревочные качели, веревочно-деревянные перекладины, уходившие целой системой в глубь рощи.

Фигурный природный бассейн имел неровные края и выложенные потёртой под старину плиткой с мифическими сюжетами.

Особенное впечатление на Веронику произвёл зверинец с высоким стеклянным куполом и смотровыми площадками между отдельными домиками и вольерами для животных. В памяти сразу всплыла пума, надменно взиравшая с высоты нескольких метров на деревянной подложке, врезанной в такие же перекрытия. Несколько деревьев в её убежище формировали для неё удобное пространство для лазанья.

Белая волчица, стоявшая совсем близко к стеклу, загипнотизировала девочку необыкновенными глазами, исполненными силы. К её длинным лапам жалось несколько комочков-волчат.

Си́гет дышал жизнью: ржание коней, лай собак, крик пумы, пение птиц, плеск рыбы в реке, множество разноцветных стрекоз. Вероника была избалована поездками и роскошью, но Си́гет врезался в её память всего за один раз. В него хотелось вернуться. Там хотелось остаться.

Её тогда завели в старую детскую одного из детей Ласло, которые были уже взрослыми. Веронике запомнились деревянные створки большого алькова. На них был вырезан сюжет древнегреческого мифа, кажется – о Прометее. Орла с огромными когтями она не забыла. Внутри же располагалась небольшая кровать, а над ней – створчатое округлое окно, венчавшееся конусом, сегментарное, из кусочков разноцветного стекла. Вероника тогда гадала, чья это могла быть комната. Ещё там находился кукольный домик, но явно не детский. Готический замок с искусно сделанной старинной мебелью маленького размера.

– Я не думала, что из Си́гета можно уехать, – осторожно сказала Вероника. – Я его хорошо помню. В детстве он был мне похож на загадочный, сказочный лабиринт… От него веяло сказками братьев Гримм.

– Пришлось оставить его на время, – вежливо улыбнулся Дьюла. – Я тоже очень его люблю.

– Ты ведь там вырос, да?

– Лет с пяти я там обитал, да. Сейчас мне удобнее работать отсюда.

Вероника слушала его и понимала, что он говорит не всё, но деликатно не лезла с расспросами. Попыталась представить маленького Дьюлу, который бегал по веревочному лабиринту в роще… И не могла. Как будто он всегда мог быть только таким, как сейчас. И дело было не в его возрасте. Она смотрела на мужественную линию челюсти, на скулы, на припухшие от её поцелуев губы, и её вело. «В него нельзя влюбляться, дура… У него таких, как ты, наверняка, дюжина…»

Он заметил её взгляд, подобрался в своём кресле, но не защищался от неё.

– Вероника, это было один раз, и больше не будет. Я хочу, чтобы ты чётко это поняла. Не хочу надежд и обид.

– Я поняла, – она потёрла свой локоть, сохраняя уверенный вид. – Я… Сделала что-то не так?

Дьюла медленно поднялся и подошёл к ней. Положил тяжёлые ладони на её плечи.

– Нет, красотка. Нет. Ты восхитительна. Просто я понял, что дал лиха.

Вероника всё равно не понимала, но виду не подавала, хотя гордость уже была задета.

Ему позвонили. Вероника поняла, что водитель уже внизу. Дьюла напоследок мазнул губами по её щеке, и девушка ушла с ощущением, что её просто выпроводили, хоть ласково и вежливо, но именно выпроводили. Дьюла будто пытался побыстрее её отправить.

***

Атласное, юное тело в классическом сочетании с рыжими волосами. На лице не наблюдалось веснушек, скорее всего, Вероника уже их свела, как делают многие рыжие девушки… Дьюла представлял другую, когда занимался с ней сексом.

Он думал, ему хоть немного полегчает. Дьюла ни с кем не был близок после Ассанты. И сейчас не стал бы вступать в тесный контакт, если бы не понадеялся, что его разожмëт внутри. Но всё стало хуже. Добавилось едкое, разъедающее чувство вины, будто изменил ей. И не потому, что боялся её реакции, будь она рядом. Это было внутреннее ощущение. Он получил физическую разрядку, мужское удовольствие, но эмоциональную – нет. И стало только тяжелее.

«Я предал тебя». И следом:

«Прости, малышка Фауст. Было горячо, но нет».

«Я не готов… Без тебя. Я не хочу без тебя, мой бесëнок. И пока есть надежда… Я буду искать. Я так хочу… Всё исправить. Если бы только можно было всё отмотать назад…Если бы… Знала бы ты, как я тоскую. Хоть вой».

Дьюла смотрел, придерживая пальцами жалюзи, как Вероника садилась в машину.

С новой силой накатившая тоска горчила на языке и подтачивала изнутри. Со вздохом вернулся к столу и погрузился в рабочие задачи, быстро забив по клавиатуре макбука. Сейчас Дьюле приходилось за многим следить лично, перепроверять даже мелкие вопросы.

Хотел бы поехать в Си́гет, запрыгнуть на своего любимого вороного жеребца Азура, и гнать на нём, загоняя до пены и мыла. Только знал, что и это не принесёт ему облегчения, но всё же решил, что доберётся до Си́гета в этом месяце.

Глава 4

Дьюла ехал на встречу, будучи самолично за рулем. Телефон на громкой связи говорил голосом его сподручного, управляющего многими его делами в Сигете.

– А. И ещё поступил звонок из Фальцаиса. Девчонку какую-то из реки выловили. Без памяти. Избитая, изнасилованная, как я… – Дьюла прибавил громкости. – ..понял. Фотографии мне прислали, но она в таком состоянии, что не узнать. Что-то общее есть.

Дьюла курил в приоткрытое окно.

– Перешли мне, – проговорил он и отключился, выдохнул плотный клуб дыма. Ему мгновенно стало больно дышать.

Фотографии были присланы в течение минуты. Прежде, чем их открыть, Дьюла некоторое время мысленно говорил сам себе:

«Так. Без паники. Это может быть не она. Смотреть, думая, что не она».

Не сбавляя скорости, открыл сообщение и приблизил фото. Действительно, было сложно понять за таким количеством обширных гематом, да и качество фотографий оставляло желать лучшего. Тем не менее, воздуха становилось всё меньше, а к горлу подкатывал ком, появилась тошнота. Дьюла всеми силами воли сдерживал подступающую внутреннюю истерику. Она ему сейчас была ни к чему. На светофоре быстро набил буквы на экране смартфона: «Адрес больницы, и к кому обратиться на месте». После чего набрал партнёру по бизнесу и отменил встречу, резво выруливая на широком перекрёстке в обратную сторону, и теперь мчался к нужной дорожной развязке, закуривая очередную сигарету.

В больнице узнал, что девушка скоропостижно скончалась от множественных внутренних разрывов и кровотечения. Шансы были бы, если б она не провела в ледяной воде много часов. Дьюла, как ни старался, не мог целиком отключить эмоции, абстрагироваться. Его сразу окатило ледяным потом, но он вошёл в морг на опознание.

Из-под простыни безвольно свисала бело-синяя, изящная рука. Ещё заметив её пальцы, он выдохнул. Внутренний голос сразу сказал: «Не она». Но всё же Дьюла попросил откинуть ткань с лица. Опять замутило, зашатало, поплыли очертания больничного бокса. Секундное наваждение – она. Похожа. Поддых било сходство, несмотря на то, что Дьюла уже был полностью убеждён – девушка не Ассанта. А стресс ударил по всему организму с такой силой, будто он смотрел на её труп. Сердцебиение, пот ручьями, невозможность вдохнуть. Он шёл по коридору больницы, держась за стены.

Долго сидел в машине, пережидая приступ тремора в руках. В тот день он всё же напился до беспамятства в одиночестве в своей квартире.

***

Девять месяцев назад. Седьмое марта

Дьюле позвонил полицейский из участка в Фальцаисе, свой человек, и шёпотом проговорил в трубку:

– Господин Фаркаш, в управление привезли Ассанту Кастро.

– Опять угнала чью-то машину? Звоните её отцу, – без интереса проговорил Дьюла, перебирая рабочие бумаги.

– Я не знаю, но потребовали молчания. Почему-то нельзя, чтобы кто-то узнал, что она здесь.

Дьюла всë ещё равнодушно слушал, больше анализируя цифры перед глазами.

– Вам неинтересно?

– Нужно больше информации.

Полицейский вздохнул. Дьюла приложил телефон к другому уху, прищурив один глаз, что-то высчитывая в уме.

– Я перезвоню попозже. Будьте на связи.

Дьюла отложил телефон и глубоко вздохнул. Ассанта имела склонность попадать в переделки и блистательно из них выкручиваться, зачем мешать её очередному шоу? Но через час ему снова набрал тот же полицейский. Из трубки помимо голоса раздавались шумы, судя по всему, у них было оживлённо.

– Срочно приезжайте, – без приветствия сказал он.

– Ты мне приказывать будешь? – Дьюла даже улыбнулся.

– Я не могу говорить вслух, – как можно тише, почти вжавшись губами в трубку произнёс полицейский, что было понятно по заглушëнному голосу. – Она в беде, – договорил он совсем тихо и скинул звонок.

Дьюла всё ещё не чувствовал тревоги. Ему это виделось каким-то фарсом. Ассанту он не видел последние несколько месяцев. После её предательства, она была отправлена к своему отцу – в Самриту, в своё родовое гнездо. Ассанта вовсе не сирота. Переживать было решительно не о чем. Ассанта сделала свой выбор, и Дьюла поступил ещё по-божески.

Заглушил свои чувства. Скучал невыносимо, до скрежета зубовного, но решительно отказывался слышать о ней что-либо. Хотел забыть и пойти дальше. Отказывался от неё. И никак не мог отказаться. Иначе как объяснить тот факт, что он уже спешил к машине, на ходу накидывая лёгкое весеннее пальто?

Кланы враждовали. И Ассанта, вероломная, глупая девчонка, решила усидеть на двух стульях. Таких сразу стреляют как собак, но Дьюла не смог бы. Никогда не смог бы. Тогда не имел ещё понятия, что из себя представляет синдикат Кастро. Тогда он не знал, куда вернул её. Всё казалось простым. Выглядело прозрачным. Криминальную политику предпочёл оставить криминальной политикой, не впутывая личное.

Манипуляция детьми – это к Кастро. Фаркаши таким не занимались. Речь шла о похищении ребёнка из семьи Фаркаш, младшей дочери старшего брата Дьюлы. И всë указывало на то, что Ассанта помогла это организовать. Живого и здорового ребёнка вернули в обмен на живую и здоровую Ассанту – и снова всё честно, всё понятно, как два и два. Шестёрку вычислили. Шестёрка дорого стоила. Единственная дочь, единственная наследница. Засланец. Дитя раздора, дитя порока. Причина головной и зубной боли Дьюлы, и ещё бóльшая заноза и проблема для её отца, по его словам.

В обмен на его племянницу, конечно, хотели получить не Ассанту, а целый сочный кусок акций Фаркашей, но как уж получилось.

По дороге в полицию Дьюла всё же набрал полицейского.

– Ты можешь выйти куда-нибудь?

– Я попробую.

– Что у вас там происходит?

Хлопали двери, доносились звуки, невнятные реплики. Было похоже на переполох. Но его сподручный смог выйти через окошко в одном из туалетов.

– Здание чуть ли не оцеплено. Приехал представитель какой-то семьи, забыл фамилию. Требует отдать Ассанту на самосуд, как я понимаю, – затараторил полицейский.

– У неё не было возможности обратиться к своему отцу? – Дьюла уже подъехал к небольшой пробке и еле катился. – Или в чём дело? Почему я? Она попросила? Какой самосуд? Что происходит?

«Опять игра какая-то? Они снова решили развести меня, как щенка?» – мысленно лютовал Дьюла и ярился всё сильнее. Сначала он «спас» её из борделя. Который принадлежал её папочке, как выяснилось позже, и ни дня она в нëм не работала. Теперь же – вот. Сейчас бы жать на газ, спуская гнев давлением педали в пол, но нет, его ограничивали в движении.

– Дьюла, она вся в синяках. Её привезли всю в кровище. Она кого-то убила, это моя догадка, но что есть, – шептал парень. – В полицию набилась толпа головорезов, её пытаются забрать силой.

Дьюла расстегнул ворот. Вот теперь его накрывало иррациональной тревогой. Иррациональной, потому что эта мелкая стерва… Тц. Кость в горле, застряла между висков и под рëбрами огненным сверлом неутолимого желания обладать. Предала не единожды.

– А она что? Ты видел её? Говорил с ней? – голос всё-таки дрогнул.

– Видел. Я сказал, что позвоню вам.

– Она просила?

Дьюла поймал себя на мысли, что задаёт этот вопрос не в первый раз.

– Нет. Она наоборот… Сказала: «Только не ему», – признался парень, – Но я не мог, господин Фаркаш! Она…

– Опиши мне. Опиши мне всё в деталях, – сдался Дьюла.

– Я надеюсь, вы успеете. Машин подъезжает всё больше. Это за ней. Я не всматривался, но у неё перемотана рука, разбита губа, на волосах много крови. Она хромает.

Дьюла уже ни о чем не думал, кроме того, чтоб успеть. По дороге набрал номера своих юристов и вызвал их в нужный участок. Также он вызвал подкрепление из охраны для своей стороны. Отгонял страх, объезжал пробку по обочине, пытаясь понять, проанализировать. Что… Мать её, могло произойти? Что она снова натворила?..

С Родриго Кастро он один раз говорил по телефону и виделся лично единожды. Они общались после совершëнного обмена, и всё же пожали друг другу руки. Родриго Кастро рассыпался в свойственных южным людям эмоциональных речах по поводу неистовой доброты Фаркаша. Он много тогда говорил. И этот разговор сейчас автоматически проматывался у Дьюлы в мозгу, он снова не мог двинуться, застряв на дороге.

Родриго говорил, что ребёнка бы не обидел, говорил, что Ассанта подкинула ему идею, как добиться от Дьюлы желаемого, куда надавить. Ему ещё тогда этот момент показался странным, и сейчас болезненно пульсировал в голове нестыковкой. Дьюла тогда не то, чтобы поверил… Он как будто попал в… Он засигналил, перед ним слишком резко остановились, и он едва не вмазался в багажник впереди стоящего седана.

Родриго говорил, что из-за того, что он соблаговолил вернуть ему Ассанту, которую, по его же признанию, несколько лет использовал как шпиона в доме Фаркаша, радеет за мир между ними. Это всё всего лишь бумаги, а дети… Это святое.

Бред. Сейчас всё, как бред. Дьюла тогда как под гипноз попал. Слушал его.... У него не возникало никаких сомнений насчёт Ассанты. Он хмурился, погружаясь всё дальше в воспоминания. Слишком озабочен был племянницей. Его в ту минуту больше ничего не интересовало, только ребёнок семьи. А Ассанта?.. Она не присутствовала при этом разговоре. С ней он общался накануне. В одностороннем порядке. Считал, что поступает великодушно. Она молчала… Смотрела ему в лицо и молчала. Он бы и не стал её слушать тогда. Гнев его ослепил, он держался, чтоб не разбить её голову об колено. От бессилия, от боли.

Дьюла изнывал в пробке от неизвестности и страхов. Они подступали со всех сторон, и касались холодными пальцами: «Ты что-то упустил. Ты где-то ошибся». Он имел номера Кастро, стал набирать всем подряд. Ответа не было. Тогда он стал звонить на номер Ральфа. Друга детства Ассанты. С пятого гудка ему ответил слабый голос. Дьюле даже сначала показалось, что это девочка.

– Ральф? – спросил Дьюла, барабаня пальцами по рулю. Наконец, тронулись.

– Да… – выдох с присвистом.

– Ральф, это Дьюла Фаркаш, ты помнишь меня?

– Да…

От его странного голоса давление в висках только росло.

– Ральф, меня только что выдернули по поводу Ассанты в полицию. Скажи мне, ты знаешь, что случилось?

Долгое тяжёлое дыхание в трубку. «Господи, он что, при смерти? Ему лет… Девятнадцать? Как и Ассанте».

– В-вы… Совершили ошибку, – сдавленно произнес юноша. – Я не знаю, что… Она вам сказала. Но… Вы ошиблись.

– Хорошо. Ошибся, – соглашался с ним Дьюла, не понимая, о чем именно речь. – Что произошло, ты можешь мне сказать?

– Убила. Всех убила, – выдыхал он. – Она… Была в больнице, вы знаете?

Дьюла вдруг спохватился.

– Где ты сам? Тебе нужна помощь?

– Я уже в больнице. Мне… Не нужна.

– Ассанта была в больнице, – вернулся к теме Дьюла, медленно набирая скорость, узкий участок, наконец-то отпустил. – Когда? Почему?.. Кого она убила?

– Всех. Потому что Родриго убил… Ребёнка. Это было… Пару дней назад.

– Какого ребёнка? Ральф, что с тобой?..

– Переломы. Жить буду. Вашего ребёнка, – прошептал мальчик совсем бессильно. – Он забрал её. Ему не нужны были акции, – голос Ральфа был налит слезами, послышался всхлип. – Не нужно ничего. Всё… Было не так.

Дьюла по-прежнему ни черта не понимал, но его уже душило, разрозненная речь мальчишки всё же кое-что ему сообщала. И он захлебывался его же эмоцией. Ральф не врал ни единым словом. Будто человек при смерти пытался сообщить ему нечто важное.

– Почему она молчала? Почему не сказала?

– Его боялась. Его, – шептал Ральф. – Она сбежала от него к вам. Это вся правда.

Дьюла сам не заметил, как уже оказался у управления. Здесь действительно творилось безумие. Множество машин, с мигалками и без. Полицейские, метящие из пушек в приехавших. Объявления в рупор с требованием сложить оружие. Световой калейдоскоп бил по глазам. Гудели джипы. Раздавались выстрелы. Пока в воздух.

– Кого она убила, Ральф?

– Своего… Отца. И моего, и… – дышал он прерывисто

Завыла сирена. Полиции становилось всё больше.

Связь внезапно оборвалась.

«Почему они не договорились миром и просто… Не вывели её через своих ставленников? Зачем это шоу?» – пытался он понять все эти странные действия со стороны мафии. «Брать штурмом здание полиции? Безумие».

Теперь Дьюла видел, что помимо всего прочего, здесь уже присутствовали журналисты. Держались, правда, поодаль, в глаза не лезли. Слишком много оружия, слишком непредсказуемая ситуация.

Фаркаш судорожно рассуждал, с какого конца приблизиться. Необходимо было кого-то вытащить оттуда, найти лидеров с обеих сторон на личный разговор. Пока он думал, куря возле машины, уже подъехали его люди. Дьюла всё пытался перейти в режим холодного разума, как это было всегда, но…

«Убил ребёнка. Вашего ребёнка. Ему не нужны были акции. Ему нужна была она».

…Чтобы что?

Дьюла засунул руки в карманы, низко опустив голову, и двинулся в сторону из мешанины людей, машин, светящихся мигалок, погружаясь в пучину возгласов, голоса из рупора и оглушительного воя сирен.

***

Сейчас. Ноябрь

Дьюла лежал на полу в своей квартире и смотрел в потолок. Видел перед глазами ослепляющий свет красно-синих мигалок и внутренне умирал. В очередной раз.

Вибрация телефона вырвала его из болезненного оцепенения.

Вероника прислала сообщение. Видимо, нашла его номер в телефоне папеньки.

«Я хотела бы пригласить вас на кофе. Просто кофе. Сегодня в восемь». И адрес кафе в центре старого города Аберета. Когда это было? Когда она была у него? Дьюла попытался сосредоточиться на этом вопросе, чтобы вырваться из болезненных воспоминаний.

Около двух недель назад.

Дьюла наскоро умылся и побрился. Задерживал взгляд на отражённых в зеркале глазах, будто искал в них самого себя – того. Прошлого. И не находил. Ему не хотелось встречаться с Вероникой. Ему не хотелось видеть кого бы то ни было. Будто в тех страшных воспоминаниях он мог быть с ней – снова и снова. Быть рядом, чувствовать её. Но инстинкты выживания говорили ему – это бездна, Дьюла. Ты падаешь. Ты не выйдешь. Иди к Веронике. Пей кофе, дери тебя черти. Даже, если хочешь удавиться, иди к ней, несмотря ни на что. Тебе нужна живая душа рядом. И он слушал этот голос здравого смысла. Здравого ли? Остался ли он у него ещё?

От бездны стоило бежать. Снова подняв глаза на зеркало, он вдруг увидел глаза Ассанты. Светло-серые, как у пумы, мерцающие звёздами из глубины памяти.

Дьюла облил лицо ледяной водой.

Надо идти.

Вероника уже ждала его за столиком. В этот раз её наряд был скромным, стильным, со вкусом. Вся в пастельных тонах, она утопала в тканях.

«Красивая», – отметил Дьюла без интереса.

Не чувствовал вкуса заказанного салата. Задал ей несколько вопросов об учёбе в старейшей академии Аберета, являвшейся и его альма-матер, и теперь мог просто слушать её приглушённый щебет. Голос Вероники был приятным, ласкал слух.

«Голос Ассанты?». Он вдруг испугался, что однажды не сможет вспомнить её лица или голоса. Нет, он никогда их не забудет. Хоть что-то у него должно остаться.

Вероника неосознанно накручивала свой локон на пальчик, обворожительно улыбалась и певуче рассказывала забавные истории о преподавателях, экзаменах и однокурсниках.

Голос Ассанты бархатный. Сильный. Бьющий пульсом, энергией. Она красиво пела. А как она шептала на ухо тихим голосом в ночи самые сокровенные слова…

Дьюла облегчëнно выдохнул. Он помнит. Не размыто, не издалека, не как сквозь вату, а так, что может в любой момент снова её слушать, как если бы она говорила с ним также близко, как сейчас Вероника.

Крик Ассанты также прекрасен. Из глубины груди, утробный, в то же время низкий, грохочущий. Рвётся, прорывается кровью. Она зла, очень зла. Гнев был ей так же к лицу, как озорство и радость. Естественное состояние жизни.

– Ты… Не скучал? – внезапный вопрос вскользь. Вероника прятала глаза за ресницами, ковыряясь вилкой в салате.

– Скучал, – соврал Дьюла. – Останешься у меня сегодня?

Она вскинула теперь уже тонкие брови в удивлении.

– Я бы… Хотела.

Дьюла знал, что ничего не будет. Он собирался грязно воспользоваться ей – просто чувствовать тепло тела рядом, слышать стук сердца и сопение во сне. Чувствовать человека рядом. Подло? Возможно. Но это самая безобидная подлость.

– Хорошо, – улыбнулся он. – Михель знает об?..

– Нет, я не говорила, – она тоже улыбнулась, флиртуя с ним взглядом и касаясь ногой его колена под столом, чуть оглаживала.

***

Девять месяцев назад. Седьмое марта

Дьюла высматривал хоть одно знакомое лицо, но не находил. Полицейский, звонивший ему, нашёл его первым.

– Идёмте, – тронул двумя пальцами за локоть. – Я проведу вас к ней.

– Получится?

– Думаю, да.

Дьюла последовал за ним. В здании даже вахтёра на месте не было. Мужчины перескочили через турникет. Ребята в обезьяннике обеспокоенно оглядывались, хотя некоторые дергали за решётку и гоготали, как нелюди. Дьюла не оглядывался. По коридорам ветер трепал бумаги, вылетевшие из одного кабинета.

– Их еле вытолкали отсюда. Они пытались разносить, – объяснил парень, пока торопливо бежал впереди Фаркаша.

В здании полиции было пустынно, почти все находились на улице, за исключением некоторых. И они делали вид, что никого не видят. Одна девушка, видимо секретарь, разговаривала по телефону. Дверь в диспетчерскую была закрыта.

Парень привёл его к комнате допросов. Та оказалась заперта, и сейчас больше для безопасности самой Ассанты. Полицейский быстро перебрал связку ключей и отпер замок. Помимо этого вложил маленький ключ в ладонь Дьюлы.

– От наручников, – сказал он и побежал обратно.

Дьюла набрал воздух в грудь и медленно опустил ручку двери.

Ассанта сидела за столом одна, привязанная к столу за цепь от наручников. Сердце Дьюлы сразу зашлось в бешеном ритме, и с этим он ничего не мог поделать. Закрыв за собой дверь, прокрутил ключ с внутренней стороны на два оборота.

Девушка не поднимала на него глаз. Он видел кровоподтёки на её запястьях от чьих-то грубых рук. Темно-русые волосы действительно были покрыты ржавыми пятнами засохшей крови. Её правая рука была подвязана обычной тканью, возможно куском простыни.

– Ассанта, – позвал он.

Она медленно подняла на него лицо, и он прикрыл дрожащие веки на долю секунд. Разбитая бровь, синяк на скуле, разбитый уголок рта. Но следы не были свежими. Их поставили не сегодня. Он также заметил, что некоторые её ногти обломаны с коричневой полоской по краям. Медленно опустился на стул напротив неё.

Визг сирены и голоса за пределами комнаты становились всё тише и глуше. Но было слышно, как кто-то бегал этажом выше.

– Пойдём отсюда, – прошептал он, вставляя ключ в отверстие на её наручниках.

– Куда? Некуда, – проронила она, едва размыкая запекшиеся кровью сухие губы.

Металл щёлкнул, и Дьюла отбросил наручники подальше, насколько позволяла цепь.

– Меня посадят, Дьюла. Это неизбежно, – говорила она далёким, отстранённым голосом, а смотрела сквозь него, будто и не видела вовсе.

– Нет, я не дам. Чтобы ты ни сделала, – Дьюле было больно на неё смотреть, ещё больнее говорить. – Чтобы ты ни сделала, малышка, – он чуть сжал её предплечье повыше синяка. – Ты можешь идти?

Ассанта кивнула.

Она хромала. И Дьюла придерживал её за талию, закинув её руку себе на плечи. Полицейский ждал их возле условленного выхода, всё ещё пользуясь суматохой. Авторитеты не собирались уезжать ни с чем.

Когда они спускались по ступенькам крыльца, до них донёсся крик:

– Мы вас взорвем сейчас вместе с ней. С какой стати вы вмешиваетесь в это дело? Я найду того, кто эту стерву сюда привëз, и выдавлю глаза-а!..

Дьюла посадил её на заднее сидение, чтобы Ассанта могла лечь. У неё явно сильно болела нога, некоторую часть пути он всё же нёс её на руках. Заводил машину и отъезжал от участка как в замедленной съемке… Старался всё делать тихо, будто это могло ему сейчас помочь, будто так их не заметят. Но медлительность была обманчивой.

Так как машину он оставил сильно поодаль от скопления возле самого здания, практически между соседними домами, смог остаться незамеченным.

– Что это даст? – спросила Ассанта, нервно сжимая волосы на виске.

У Дьюлы уже выстраивался ладный план в голове.

– Фору. Время. Во всяком случае, тебя не схватят эти… – у него подрагивали крылья носа. – Позже я передам тебя в управление, где я с начальником в хороших отношениях. А с судебным процессом уже всё будет проще.

Ассанта как будто кашлянула. Дьюла глянул на неё через зеркало заднего вида и понял, что это была усмешка.

– Мы докажем самооборону. Всё будет хорошо, не переживай.

– Ты не знаешь, что там было, – сказала Ассанта.

– Это неважно, что там было. Я говорю, что мы докажем.

– Мы?

– Мы, Ассанта. Мы.

Она замолчала. У Дьюлы было много вопросов. А ещё напряжение от пяток до кончиков волос, и руль в руках, и полуслепые после всех этих мигалок глаза посреди ночи на дороге. Где-то на середине пути он понял, что не может вести машину. Его колотило изнутри, и он всё же решился съехать с пустой трассы на обочину. Готовился звонить, собирая мысли, но это с каждой секундой становилось всё сложнее.

– Почему мы остановились? – подала голос Ассанта, хотя до этого явно успела задремать. Дьюла не ответил и вышел из машины, открыл заднюю дверцу и закурил, глядя на неё.

– А… Понятно. Дашь мне?

Он протянул ей тлевшую сигарету, а себе взял другую. Заметил, как у неё трясутся руки. Она вся тряслась, как от холода, хотя на ней был тёплый плед, найденный в машине.

Ассанта опустила ноги на землю, сев на самый край сидения, курила, глядя на свои белые кроссовки, перемазанные кровью. Не было сомнения, что кровью.

– Прости меня, – прошептал Дьюла.

– За что?

– За то… – он болезненно сглотнул, – что ты не говорила.

Она потëрла разбитую бровь костяшкой большого пальца.

– Он бил тебя? Родриго, – слова ему давались тяжело.

Глаза Ассанты замерли на его перстнях.

– Иногда. Но… Как в этот раз – никогда раньше.

По её интонациям Дьюла понимал, что ей очень сильно нехорошо. Она была в изменённом состоянии сознания. И зрачки неестественно расширены. В другой ситуации, решил бы, что она под наркотиками.

Дьюла опустился на корточки, чтобы быть с ней лицом на одном уровне. Ловил её безучастный взгляд.

– Ты была беременна? – все-таки решился задать вопрос.

Ассанта едва заметно кивнула.

– Была… – улыбнулась, и взгляд её вдруг ожил на долю мгновения. Но приподнятые уголки губ медленно опустились. – Больше нет.

Дьюла только почувствовал, как из левого глаза у него слеза брызнула на щëку. Он тронул её за колено, которое считал здоровым, но она вскрикнула. Отдернул ладонь и едва ощутимо коснулся чуть повыше, ища, где не болит.

– Не плачь, – прошептала она, тихо выдохнув, коснулась ладонью его щеки, размазывая слезу. – Я боли не боюсь. Не плачь, – а сама плакала.

Он обнял её ладонь с мелкой дрожью в руке, прижимая к своей щеке, льнул к ней, закрыв глаза. Его душило.

– Я была на седьмом месяце, – заговорила она рваным шёпотом. – Я хотела его.

Дьюла жмурился всё сильнее, до боли в веках, и сжимал её запястье сверхмеры, но она не реагировала на это.

– У меня получалось скрывать. Но он всё равно узнал. Это был мальчик, – Ассанта всхлипнула, затянулась и долго выдыхала струйку дыма. – У больницы есть его табличка. Я назвала его Матé. Там маленькое кладбище для… – она подавилась словами, – для самых маленьких. Он… – Её колени вдруг конвульсивно дëрнулись. Дьюла успел отбросить сигарету и схватить её под рёбра, рывком прижимая к себе, принимая на себя её хриплые рыдания. Она вся спазмировалась снова и снова, каждый выдох новых слëз выходил с чудовищным спазмом по всему телу. Он ощущал собой и руками, как каменеют и разжимаются её мышцы.

– Боже…

Его стало морозить, откровенно знобить. И явно не от ночного ветра.

– Матé был весь пе-пе-р-реломанный. О-он бил… – Ассанта начала заикаться. А Дьюла не мог справиться с подступающей паникой, понимая до какой степени всё плохо. Сейчас в голове возник только один человек, что… Мог бы помочь. Его разрывало изнутри – требовались действия. Много действий разного порядка. И он, Дьюла, был необходим Ассанте. А сам он хотел только сжимать её в руках и не отпускать больше никогда. Он целовал её голову снова и снова, сминая волосы на затылке, перебирая их пальцами. Их слезы смешались.

Мимо проезжали патрульные машины, и Дьюла чувствовал, он сейчас в таком состоянии, что, если к ним хоть кто-то приблизится, он вытащит из бардачка пистолет и будет стрелять сразу в голову. Они должны уезжать как можно скорее. Только ему нужно было… Её отпустить.

– Сядешь вперёд? – прошептал он, осторожно гладя её по лицу, прижимая к себе теснее. Он так и держал её на руках. – Пожалуйста, милая, пожалуйста, нужно ненадолго собраться. Чтобы доехать.

– Сяду.

Ассанта жалась боком к дверце машины и вытирала слëзы. Дьюла одной рукой держал руль, а другой без конца сжимал и гладил её плечо.

– Я люблю тебя. Я… Кретин, – облизывал он пересохшие губы. Свет фонарей бил в глаза, всё двоилось, концентрация была практически на нуле. – Я тебя им не отдам. Не думай ерунды, – мял он её плечо всё сильнее.

Ассанта не отвечала.

– Ты слышишь меня? Ассанта, ты слышишь? – он дёрнул её за плечо, и она поморщилась, но кивнула. – Мы сможем всё решить. Всё вернуть. Слышишь, девочка?

Он нервно дёргал головой в её сторону, пытаясь увидеть её мимику, но она всё плотнее жалась щекой к креслу.

Дьюла ударил ладонями по рулю, случайно задел кнопку, от чего раздался громкий сигнал. Ассанта закричала и закрыла уши руками.

– Прости… – прошептал он, снова остановив машину, найдя первый попавшийся карман. Ассанта не откликалась.

Дьюла вышел из машины и закрыл дверь. Было три часа ночи. Он звонил сестре. – Боже, братец, ты с ума сошёл? – ответила она, перед этим дважды сбросив. – Ты время видел?

– Ты можешь приехать в Си́гет? Сейчас.

– Что случилось? – сонливости в её голосе сразу поубавилось.

– Ассанте нужна помощь. Сейчас. Срочно. Мы будем там минут через двадцать. Пожалуйста.

Повисла недолгая пауза.

– Дьюла… Ко… Конечно, я приеду…

– Возьми транквилизаторы, мне кажется, они понадобятся.

– Куда она опять вляпалась… Ладно, потом. Скоро буду.

Дьюла сбросил и вернулся в машину. Но… Ассанты в ней не было. Он каким-то образом не услышал хлопка двери, хотя стоял совсем близко. Но тут же понял – она лишь прикрыла дверцу.

С одной стороны была трасса, а с другой – пустое поле. Сухая, не вспаханная земля, затвердевшая после зимы. По этим комьям было тяжело идти. Дьюла смутно видел её колышущийся силуэт, размытый темнотой.

Он быстро догнал её.

– Куда ты идешь? – он ловил её за руку, но она выскальзывала. Вырывалась. Пыталась бежать. В конце концов, он просто обхватил её со спины целиком и приподнял от земли. Она лишь хныкала и болтала здоровой ногой. Чем ближе они подходили к машине, тем более хрипло она звучала.

– Отпусти меня. Пусти насовсем.

Дьюла поставил её, прижал спиной к машине, навалившись, обхватил ладонями лицо, и стал покрывать его крепкими, болезненными поцелуями, жмурясь. Глаза жгло невыносимо, он в очередной раз задыхался. Она шептала: «Оставь», а он боялся случайно её сломать или задушить.

– Я люблю тебя. Я люблю, – выдыхал он между поцелуями.

– Нет…

Она толкалась. Упиралась коленом ему в живот и… Целовала солёными, мокрыми от слез губами.

– Поедем домой. Поедем в Си́гет. Скоро приедет Рашель. – он уже массировал ей шею пониже затылка, мял кожу, и искал губами её губы.

– Ты всё мне расскажешь. Всë, ничего не тая. Слышишь меня?

Она морщилась от новых спазматических слëз и пыталась отстраниться.

– Я искуплю вину, милая. Я всё исправлю. Я сделаю всё, что ты скажешь. Малыш…

– Ребёнок. Матé, – прошептала она.

Дьюла прижался лбом к её лбу, судорожно гладя по волосам, чувствуя сухие корки чьей-то крови под пальцами. Он понимал, что она потеряла ребёнка буквально на днях. Поэтому… Поэтому всё так. На это ему нечего было сказать.

– Мы поедем к роддому. Хочешь?

– Да.

– Когда?

– Завтра. Завтра утром, – быстро зашептала она, он почувствовал её прикосновение к своим ключицам, она просто сжимала его за воротник и задевала костяшками кожу.

– Ты покажешь мне.

Она часто кивала, уже скользя по его лицу лихорадочным взглядом. Дьюла мягким движением отцепил её пальцы от ворота и прижался губами к костяшкам.

***

Сейчас. Ноябрь

Дьюла посмотрел в свой телефон и почесал затылок.

– Прости… Сегодня не получится, – проговорил он. Улыбка Вероники мгновенно погасла. – Ночной выезд. Такая у меня работа, – перевёл он на неё взгляд, который девушка расценила, как тëплый.

– Жаль… – она прикусила нижнюю губу и посмотрела в сторону.

Расстроилась. Такой горький взгляд, проглоченная обида.

А потом она повернулась обратно.

– Ну почему ты такой?! – снова этот взгляд и этот тон. Как тем утром. Невозможно не улыбнуться. – Ты же соврал. Мне же понятно. Зачем тогда вообще было заводить об этом разговор?..

– Прости. Я понял, что… Не смогу.

– Ты такой уверенный, такой сильный, такой… Хитрый, как о тебе говорят. Но всё, что вижу я – это шаг вперёд и два назад. Несравненный Дьюла Фаркаш. Вроде бы переводится, как волк. Утонченно разведëт на нефтяные скважины и даже бровью не поведёт, но… – она развела руками, широко раскрыв глаза, показывая, что всё пустое. Вероника понимала, что её понесло, но ничего не могла с собой поделать. Природная прямолинейность брала своё. Говорят, мужчины такое не любят. Говорят, это их отпугивает.

Тем не менее, её слова стёрли с лица Дьюлы улыбку.

– Я сильно люблю одного человека. Но она умерла или пропала без вести. Вот и всё, – проговорил он и сам скосил взгляд в сторону. – Ты не задеваешь моё самолюбие, – проговорил до того, как она успела прийти в себя и придумать ответ. – Это так и есть. Не умаляет моих достоинств, но и не заглушает ту картину, что видишь ты. Я сразу сказал – ничего не жди.

«Что ж… Допросилась откровенности». Сейчас Вероника не знала, куда себя деть. Будто она надавила, куда совсем не следовало. Действительно, не следовало. Она несколько секунд смотрела перед собой.

– Это… Связано с делом Кастро? – тихо спросила она, мысленно что-то уже сопоставив.

– Да.

– Вы… О той девочке, что застрелила этого… Садиста? И которую обвиняли?

Дьюла всё ещё смотрел в сторону, на оживлённую улочку, украшенную разноцветными огнями, сквозь стеклянную стену кафе, прижимая руку ко рту, но кивнул. – Я… Следила за процессом в новостных сводках. Мне, как юристу, это полезно… – зачем-то объясняла она.

Вероника видела, как дёрнулся его кадык и поднялась грудь. Он задышал глубоко и часто.

– Кошмарная история. Простите, я… Ужасно себя повела. Мне… Стоит уйти…

Он посмотрел на неё. И Вероника болезненно сжала зубы. Это были глаза раненого зверя. Выражение тут же сменилось на обычное. Дьюла в момент «остекленел» и самоустранился. Вероника поняла, что увидела милисекунды невероятной скорости смены состояний. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Дело Ассанты Кастро оживлённо обсуждалось в её академии. Даже преподавателями на парах.

– Но ведь… – она всё же продолжила. – Я так и не поняла одну вещь… Я могу спросить?

– Спрашивай, – спокойно ответил Дьюла, уже полностью взяв себя в руки.

– Почему это получило огласку, ведь мафия… Всегда скрыта от глаз.

– Нет, не всегда. Открой дело того же Эскобара. Да… Много примеров. А здесь изначально так получилось по роковой случайности. Слишком многих людей это коснулось, они действовали вразнобой. Одни хотели устроить самосуд, а кто-то, кто не имел в тот момент связи с другими, рассудил, что её стоит предать суду – там была подготовлена линия нападения, чтобы она получила лет двадцать, думаю, это ты знаешь, раз следила. Вероника кивнула.

– Но ведь наружу вышло в итоге всё.

– Нет, не всё. Далеко не всё, поверь. Мы стали заложниками ситуации, когда забрáло уже приподнялось. И единственным шансом защитить её, стало рассказать правду, убирая некоторые фрагменты.

– А… Ей правда хотели… Устроить самосуд, когда она была в полиции?

– Разве ты не видела?

– Смутно помню, если честно, этот момент. И это казалось настолько нереальным…

– Они громили здание полиции. Их было очень много. И да, они в открытую требовали отдать её, целый митинг мафиози против одной девочки, – усмехнулся он без веселья.

– И… Как её оттуда удалось вытащить?

Вероника правда была заинтересована. Это дело сильно всколыхнуло общественность прошедшей весной.

– Не знаю. Боги помогли.

– Вы там были? – Вероника приоткрыла губы и затаила дыхание.

– Да. Я увёз её оттуда тогда.

– И вы ведь… Выиграли. Так… Почему?..

– Я не думаю, что…

– Нет, мне… Правда… Интересно и… Не всё равно, – Вероника с трудом подбирала слова, боясь сказать не то.

– Я не хочу. Это… Нож, который… Я втыкаю в себя ежедневно.

Вероника чуть поёжилась и передёрнула плечами.

– Я… Понимаю. Спасибо, что… Вообще что-то сказали про это, – она периодически кусала губу, и иногда до боли. Ей не хотелось, чтобы он сейчас ушёл, и больше его никогда не видеть. Нет, она вовсе не брала на себя роль той самой, что способна исцелить его раны, это было бы абсурдно. Но ей хотелось иметь возможность… Узнать его лучше. Хотя бы просто общаться, несмотря на ту их, полную страсти, пьяную ночь.

– Это тебе спасибо, – Дьюла улыбнулся одними глазами.

– Нам… Ставили вопрос для обсуждения. Как… Относиться к тому, что… После убийства Кастро, она убила также домашнего секретаря. Кого-то из прислуги. А после… Стреляла по сути беззащитным людям по коленям. Понятно, что аффект, понятно, но…

– И к чему вы приходили?

– Мнения разнились. Но один из преподавателей сказал, что это конечно, отягчающее, но объяснимое явление. Хотела, чтоб мучились, как она когда-то.

Вероника водила пальцем по столу, вырисовывая невидимые спирали и треугольники.

– Те люди пришли давать ей присягу.

Веронику аж дёрнуло, она замерла на нём зелёным глазом. Второй был скрыт челкой.

– Это не уточнялось, потому что могло… Повлиять негативно. Дело было в том, что Кастро уже всех порядком достал. Он ведь не только к ней относился без берегов. И… Когда она смогла его убить… Они решили перейти к ней по наследству. Там и охрана была в том числе, и несколько просто соклановцев. Они понимали, что она в аффекте, её надо было как-то расположить. Ничего лучше не придумали, чем встать на одно колено.

Глаза Вероники ширились только больше.

– Это перед человеком, который только что снёс головы отцу и секретарю?

«…И нанëс одиннадцать ножевых Артуру Бофорду. Но ты, конечно, не можешь об этом знать».

– Ассанта всегда имела странное влияние на людей, кроме того, они не всё видели. В определённых комнатах она предварительно отключила камеры. С учётом её изменённого состояния… И влияние было изменённым. Ты ведь… Читала Повелителя Мух, например? Таких вещей много, – он потирал бровь, совсем расслабившись. – Люди зависят друг от друга, находясь в близком контакте. Влияют друг на друга. В случае Кастро – их синдикат был сообществом, напоминавшим по своей структуре… Секту.

– Интересное объяснение… Что было дальше?..

– Дальше она достала пистолет и начала делать то, что ты сказала – стрелять по коленным чашечкам.

«…И не только».

– Она… Это как-то объясняла?

Дьюла вертел в руках снятые минутой назад наручные часы, как заземляющее автоматическое действие. Смотрел, как в металлических чешуйках отражается электрический свет ламп.

– Очень просто объясняла. Когда её били – никто из них не повёл себя, как мужчина. Если бы они не упали на это колено и не стали нести чушь про присягу – скорее всего, ничего бы не было. Ей было и так слишком хреново. Но они… Разозлили её. Она сказала – что более мерзкого лицемерия в жизни не видела. Кроме того, она планировала выбраться из Самриты. Не хотела убивать, поэтому решила их таким образом обездвижить на случай, если все-таки решат напасть.

Сначала они умоляли. Но после третьего её выстрела всё же взялись за оружие. Ассанта прыгнула в люк, ведущий к подземному пути в дом и закрыла его изнутри. Когда же они вломились в основной корпус Самриты, она уже их ждала…

Вероника поджала губы.

– Да, в суде бы не сработало.

– В суде законы жизни редко работают… А законы суда к жизни практически не применимы. Ассанта слушает законы жизни.

«Слушает… В настоящем времени. Интересно… Он говорит с ней мысленно? Видит ли во снах?»

– Они надеялись разжалобить её этим действием?

– Да. Они считали, что… Не относятся никак к разборкам хозяев. Но… Многие видели, не могли не видеть, как....

…Её, беременную, били в живот с одной конкретной целью…

Но сказать не смог.

– Думаю, ты поняла.

– Да, поняла.

– И не вступились. По человеческим законам. И тут они ошибочно решили, что ей нужна Самрита. Нужен этот дом. Нужен этот штат сотрудников и братья по клану. Но нет. Это ей даром было не нужно.

Вероника смотрела с выражением глубокой грусти и даже тоски.

– И она победила. И… Это.. Тяжело принять. Как будто… Столько усилий и.. Всё зря.

– Я до сих пор ищу её.

Вероника смотрела на него во все глаза.

– И буду искать. Пока не найду.

Она возвращалась домой со смешанными чувствами. Встреча вышла… Грустной. Остался горький осадок, смешанный с восхищением Дьюлой. Осадок – какая-то часть её души, скорее всего та самая, женская, про личную исключительность. Ревностность. И, к её ужасу, Дьюла стал для неё ещё желаннее, чем прежде.

«Я больная… »

Глава 5

За три месяца до третьего марта. Си́гет

Ассанта

Она поняла, что всё уже свершилось, ещё по грохоту шагов. Дьюла всегда ходил бесшумно, а сейчас – барабанил каблуками по лестнице.

– Ассанта!

Нёсся по коридору, хлопая дверями. Искал её.

– Ассанта!

Она вся сжалась.

Открывал двери и с размаху закрывал. Ассанта лежала в его спальне с ноутбуком на животе. Грохот приближался. Дьюла ворвался в комнату с вихрем ветра, дверь распахнулась и ударилась об стену.

Ассанта не представляла, что сейчас будет. За всё время своего нахождения в Сигете она не видела Дьюлу в настоящем гневе. Обычно ему достаточно было приподнять бровь и сказать пару слов точно в цель, чтоб урезонить кого-нибудь.

Сейчас же речь шла о похищении его племянницы, которая исчезла из детской комнаты в торговом центре несколько дней назад. Девочка была с матерью, которая отвернулась на две минуты. Ребёнок просто растворился в пластмассовых шариках.

Ассанта уже знала, кто её похитил. Но лишь последние сутки. И знала – зачем. Её терзало множество сомнений и страхов, она так ни на что и не решилась. Всë, что она хотела сказать – вызвало бы только смех и агрессию.

Ассанта только успела захлопнуть ноутбук и почти бросить его на пол. Сразу поднялась с постели. Знала, что её вид сейчас только подтверждает умелую инсценировку.

У Дьюлы на покрасневшем лбу вздулась вена от напряжения. Глаза же… Нет, лучше бы в них не смотреть. Он тяжело дышал, вжимаясь пальцами в деревянный косяк проëма, но вовсе не от того, что ноги плохо держали. Нет, он сдерживался, одним взглядом душа её. Ассанта чувствовала фантомное давление и даже пузыри в горле, пыталась сглотнуть слюну, но не получалось.

– Мне не надо тебе объяснять, да? Что я всё узнал уже. Собирайся. Через два часа обмен, – проговорил он гортанным рычанием, давясь словами.

– Хорошо, – ответила она. – Что ты узнал? – спросила она. Ей хотелось услышать, как всё было вывернуто.

Он чуть не задохнулся от её наглости. Выдохнул несколько раз, прежде, чем приблизиться к ней. Ассанта не дёрнулась, она не боялась его.

Ей сейчас всё мешало. Она чувствовала, как мешают длинные волосы, струящиеся по груди, собранные в два низких пышных хвоста. Ей хотелось бы перекинуть их за спину, но она не смела пошевелиться.

Он, тем временем, поднял обе руки, сложенные как когти орла, с двух сторон от её головы.

– Ты не представляешь, что я хочу с тобой сделать. За всё твоё враньё. Два года, – трескучим, надломленным в трёх местах голосом говорил он, – Два года ты водила меня за нос со своим папочкой. Что я узнал? – он медленно убрал руки в карманы. – Узнал, что ты помогла выкрасть Стеллу. Указала, где и когда. – шипел он, глядя в глаза. Ощущение было, будто её подцепили на когти. Не увернуться. – Узнал ещё много интересного. Но это уже не имеет смысла, ты и так в курсе.

Он резко развернулся и пошёл на выход. Только в дверях остановился, посмотрел через плечо.

– За что ты так со мной? Я ведь тебя… Тц, – проговорил он тише и быстро пошёл прочь.

Ассанта чувствовала горячечное покалывание во всём теле сразу, у неё подкашивались колени. Его шаги стихли, по ним она поняла, что Дьюла зашёл в кабинет. Слышала, как с размаху закрылась дверь. Ассанта грызла ноготь на большом пальце, зажмурившись.

Мысленно она бежала за ним, к нему, кидалась на шею, кричала: «Не отдавай меня ему! Он всё нарочно! Я так тебя люблю…». И говорила, говорила, захлебываясь словами. От этого движения её отделяло полсантиметра сомнения. Душа рвалась на части.

Родриго явно подготовил почву, выставив её продажной тварью, всё, что она скажет – враньё. Столкнуться с еще одной волной гнева Дьюлы она страшилась всем существом. Ей было невыносимо видеть его таким, слышать… Он может сказать ей что-то такое, от чего она умрёт в ту же минуту на месте. Сейчас, когда так громко грохотало сердце, когда краски сгустились до такой степени – ей всё виделось… Нерешаемым. Западня. Куда не повернись, везде тупик.

До неё донеслись звуки из кабинета, будто Дьюла крушил мебель. Такое от него трудно было ожидать. И она знала, если бы… Это была просто очередная мафиозная интрига, он был бы спокоен как удав, и поэтапно двигался к решению вопроса.

Дело в яде Родриго. Он отравил его. Проник под кожу.

С Родриго нельзя говорить.

Дело в ней. Дьюле от… «предательства» вышибло пробки в голове. Зная своего папочку, Ассанта не сомневалась, градус был выкручен на сто из возможных.

Первые сутки с момента пропажи ребёнка, никто не выходил на связь. На вторые сутки поступила информация о цене вопроса. Лишь на третьи – им дали услышать ребёнка. И снова пропали на день. Даже, получив согласие на обмен ребёнка на интересующие злоумышленника акции. И лишь на пятые сутки Родриго сам вышел на связь с Дьюлой. Его старший брат Аттила, чьим ребёнком являлась Стелла, к этому моменту был уже в далёком от кондиции состоянии. А вместе с ним – и Дьюла. Почва была подготовлена, вспахана. Оставалось лишь засеять.

Ещё в тот момент у неё в груди теплилась надежда, что… Дьюла чуть остынет. И… Что-то изменится. Либо ситуация как-то повернётся, либо он… Скажет что-то такое, что даст ей шанс отмыться от грязи своего отца.

Через час она тихо, крадучись, прошла в его кабинет, с уже собранной небольшой сумкой. Главным образом она забирала не свои личные вещи, а… Его подарки. Фотографии. Какие-то памятные вещицы. Но одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять – он не остыл. Сидел в своём кресле боком, закинув ноги на письменный стол и затягивался кубинской сигарой. Взгляд его был недвижим.

Ассанта заметила проломленную кулаком дыру в боковине книжного шкафа и скол от кулака на стене рядом с ней. У Дьюлы вся кисть была содрана об дерево.

«Не думать. Не чувствовать. Тебя здесь нет», – мысленно настраивала она себя. Ей было не впервой.

– Ты… – тихо начала она, и он повернул к ней голову. Она видела в его взгляде смесь ярости, боли, вполне прозаичных стремлений. Ей казалось, переспи она с охранником, он бы не впал в состояние такого ледяного гнева. От него било холодом, Ассанта оцепенела от его взгляда.

– Я, – рыкнул он, затушив недокуренную сигару, и уставился на неё.

– Ты ненавидишь меня?

Она и сама поняла, как неуместен этот вопрос сейчас, но… Это единственное, что её волновало.

– Нет. Ненавидят тех, кто что-то значит, – чеканил он морозным низким голосом. – До сегодняшнего утра ты значила. Пока я не узнал, что это всё очередная игра, а главный приз – влияние. Ты умерла для меня в ту же минуту.

Что Дьюла умел виртуозно, так это бить словами. Ассанта инстинктивно прижимала сумку к животу, уже зная, что носит под сердцем его ребёнка. Заикнись она об этом – будет выглядеть манипулирующей дурой. Будь она постарше, будь она не так напугана, она бы смогла понять, что он просто защищается. И частично она понимала, но лишь частично, и практически на неосознанном уровне. Тем не менее, это не позволило ей поделить его слова на двадцать. Равнодушие было деланным, его непривычно красное лицо совершенно не соответствовало его словам.

– Как тебе вообще в голову пришло? Это ребёнок! Ей пять лет! – рявкнул он. – Господи, какая же ты… Я думал, ты умнее.

Она всё же попыталась.

– Это не я. Я ничего не знала, – Ассанта не чувствовала ног, не чувствовала, как касается пола, пока приближалась к столу.

– Конечно, нет. Я и не ожидал, что ты скажешь что-то другое.

Он слишком резко поднялся из-за стола, и Ассанта инстинктивно подалась назад, сильнее сжимая ремешок сумки.

«Не верь ему… Не верь… Почему… Почему всё так?! Он всегда отнимает всё, что мне дорого!» – внутри кричала она. Дьюла встал к ней вплотную, взял её за плечи. Она постаралась расслабиться. Дрожащей рукой прикоснулась к его рубашке и чуть сжала пальцами ткань.

Дьюла был неумолим. Он рывком отцепил от себя её пальцы и оттолкнул.

– Иди в машину, – прошипел он. – И благодари богов, что я тебя не пристрелил. Так эти дела решаются. Но из… Уважения к тому, что между нами было, я…

Ассанта не дослушала. Сорвалась с места и без оглядки убежала из кабинета, ловя ртом воздух.

Дьюла сел на край стола, низко склонив голову. Выдыхал.

Если бы было больше времени, чтобы он остыл… Когда Стелла уже будет в безопасности… Если бы… Но этого времени у Ассанты не было. На обмен они ехали в разных машинах.

***

Дьюла

Он много раз в своих воспоминаниях смотрел, как она удирает. Слышал свои злые слова. И понимал, не было ничего в тот момент, что могло бы его смягчить. Не было у Ассанты таких слов, что могли бы его развернуть в другую сторону. В те дни он не поверил бы решительно ничему. Такова его жизнь, опыт работы в этой среде. Нужна была жёсткость. Но в этот раз, она его подвела. Не позволила услышать свою девочку. Не позволила расширить угол обзора и дать ей хотя бы шанс. Он предал еë. Поверил врагу, не подозревая, что тот играет в тройную игру. Коварство Кастро поразило даже его. Тогда ему даже в голову не приходило, что цель совсем другая. Сама эта цель – уничтожить своего ребёнка, не приходила в голову. Кастро выставлял всё так, что семейные ценности для него – ключевые. И этому верилось. По его сицилийскому происхождению, возрасту, по его поведению… Единственная дочь.

Даже по собственным ценностям Дьюлы. Они-то его и ослепили.

Позже Фаркаш узнал, что у Ассанты были братья. Один пропал без вести, другой – был убит Родриго. Подростка, закатанного в бетон, нашли в самой Самрите уже после всего.

Дьюла не мог бы пересчитать ночей, когда не спал, думая об этом всём. Когда орал раненым зверем. Когда напивался до чертей перед глазами. Слишком страшно было представлять, что она пережила тогда. С каким сердцем уходила из его дома в пасть чудовища. Что думала, что чувствовала.

Что Родриго говорил ей о нём?… Как… Всё поворачивал, так же, как и с ним. Как топтал её за… Их связь. И его не было рядом. Неважно как, и что, какие слова прозвучали и не прозвучали, факт был в том, что его не было, когда её… Убивали. Во всех смыслах.

***

Они нашли человека, причастного к похищению маленькой Стеллы Фаркаш. И, будучи основательно избитым, он назвал имя – Ассанта Кастро. Людей с таким именем не могло быть много, тем более в Аберете.

– Я больше ничего не знаю. Ассанта Кастро лично дала наводку. Мне сказали связаться с ней. Я получил от неё указания, где, как и когда действовать!..

– Она так тебе и назвалась? – спросили его.

– Да.

Ему показали фотографию Ассанты. И он подтвердил.

– Где ты видел её раньше?

– Это дочь дона Кастро, – чуть ли не заикаясь, проговорил мужчина. – Я видел её всего несколько раз. В Самрите.

Роль похитителя исполнял посредник и наëмник, работавший на дом Кастро.

Дьюле передали сведения, полученные от наёмника. Так он узнал её настоящую фамилию. Не верилось. Не мог поверить. В сознании пульсировало: «Это какая-то ошибка. Нет… Только не это».

А потом…

– …Не убивай мою единственную дочь, умоляю. Я всё расскажу. Раз уж всё всплыло на поверхность, я расскажу тебе всё.

Состояние Дьюлы резко стало далёким от нормального, но он всё ещё пытался не поддаваться эмоциям.

– Где Стелла?

– С ней всё в порядке. Я клянусь тебе. Не трогай её… Верни. Если вернешь живой и здоровой, мы сможем всё решить миром.

– Почему раньше не явился за ней? – спросил Дьюла, ладонями стирая с лица наваждение. Всё казалось дурным сном.

– Она сама не хотела. Хотела закончить начатое. Доказать мне свою верность. У нас были проблемы, я не давал ей действовать, не доверял ей. Моя дочь пыталась доказать мне, что достойна продолжать семейное дело.

– Каким образом? – Дьюла задавал вопросы как в тумане. На самом деле, он уже представлял себе, о чëм речь.

– Помочь вытеснить тебя. Мы заигрались, Дьюла. Но ничего я не хочу так сильно, как вернуть её домой. Это всё вышло из-под контроля. Она всего лишь девочка. Я пытался ей объяснить, что от неё ничего этого не требуется. Но ты же знаешь горячность юных, весь этот детский максимализм. Уверен, ты сам таким был. Она смогла получить твоё расположение, втереться в доверие. Это так по-женски. Но я предостерегал её, чтобы была предельно осторожной. Не делала резких движений. Это мой единственный ребёнок, Дьюла.

Повисло долгое, тягучее молчание. Дьюла слышал, как грохотали стрелки его наручных часов.

– Ты подвернулся ей в моём борделе. И она уцепилась за эту возможность. Уговорила меня позволить ей доказать, что что-то может. Доказать верность клану. Убивать тебя сразу не было выгодно. Поэтому она работала шпионом. Хорошо работала. Я клянусь тебе, Фаркаш, если мы сможем это уладить, я… Больше не буду претендовать. Я уеду с ней из округа. И к Аберету не приближусь. Если дашь мне несколько месяцев, я навсегда уйду с твоего пути. Мне нет никого роднее. Последний подарок от её матери, что умерла в родах. Ты не представляешь, как я её любил.

– За эти два года могло случиться, что угодно. С ней, – проговорил Дьюла сквозь зубы. В голове всё ещё не укладывалось.

– Иногда нам приходится позволить детям совершать ошибки. И нет возможности доказать им риски, пока сами не наступят на ножи.

«Или получат пулю в лоб.»

Родриго Кастро звучал порванной струной. Едва ли не всхлипывал.

– Я прекрасно понимаю, что ты должен сделать с ней. Прекрасно. Но так уж совпало. Стелла всё ещё у меня. Я предлагаю обмен сегодня вечером.

– Я правильно понимаю… Ты хочешь сказать… Это всё было её инициативой, которую ты просто одобрил и принял, как прихоть?

– Я не буду утверждать, что мне это было совсем не выгодно. Выгодно, конечно. Но дочь мне важнее.

– Она была связана с покушениями на меня?

Кастро надолго замолчал. Слышалось только тревожное дыхание в трубке.

Дьюла ломал в пальцах чайную ложку.

– Я не буду ни на что претендовать. Я уеду вместе с моей девочкой, – вместо ответа очень убедительно запричитал отец. – Дьюла, она – всё, что у меня осталось. Скажи, что, кроме детей может иметь значение? Ни единый волос с вашей малышки не упал и не упадёт. Она вот сидит играет с её старыми куклами. Верни Ассанту. Я отдам тебе несколько своих предприятий в Фальцаисе. Даже золотой рудник в Барацисе в довесок к Стелле. Если вернëшь мне её и не тронешь.

Дьюла зажмурился до боли в веках и отшвырнул изломанную ложку.

– Я не позволял ей самой тебя убить, строго-настрого запретил, – продолжил Кастро, не дождавшись ответа. – Она хотела. Но тогда бы она вряд ли вышла из Си‌гета живой. Поэтому я доверял ей готовить покушения. Но ни одно из них не завершилось успешно. И я представляю, что ты сейчас чувствуешь. Только сейчас мы здесь, в этой точке – и всё закончится почти миром. Ты получишь Стеллу, я – свою вероломную, глупую дочь. Разве это не честно?..

И Родриго снова уверял, что заберëт её и уедет из страны в ближайшее время.

Дьюла сотрясался на стуле, по щеке катилась слеза, а лицо покрылось красными пятнами от напряжения. И кинжальная боль в сердце сводила с ума, разносилась по всему телу, до слабости в руках и ногах.

– Наверное, честно, – ответил он выдержанно, управляя голосом невероятным усилием воли.

«Господи… Слепец. Не прощу».

– Она обманула тебя. Я говорю это, чтобы прояснить всё до конца. Я не знаю, что именно она тебе говорит, но если думаешь, что влюбилась в тебя за это время, передумала… Мне придётся тебя огорчить, – тяжёлый вздох. – Прости за это. Но она с детства обручена с сыном моего партнёра по бизнесу. Эти дети любят друг друга до безумия. Их никогда нельзя было разлучить. Ральф очень ждёт её. У неё есть телефон для связи с нами. Она прячет его на территории Си‌гета. Если ты найдешь его, сам убедишься, прочитав переписку, что всё так и есть. Если же, ты простишь её… Если же.... Она действительно тебя любит… Я лишь счастья пожелаю. – последние фразы он произносил с истинно стариковским смирением, слова были пронизаны отеческой любовью и светом.

Забил последние гвозди в крышку гроба.

Телефон был найден в тот же день. В пластиковом пакете под дубом в роще. Многие переписки были удалены, но программисты смогли их вытащить из хранилища. Дьюла читал их, окончательно убеждаясь в чудовищном предательстве. Связи с подельниками, адреса, пароли, точки входа, время. Звонки на номера Кастро. Номер Ральфа Дьюла получил оттуда. Не было только никакой информации по поводу похищения Стеллы. Но телефонов могло быть и несколько.

После того, как всё было выяснено, Дьюла долго стоял, обнимая дуб, впивался ногтями в кору и медленно сползал вниз, рыча от бессилия. Проклятые чувства затопили его целиком, и ненависть сжигала заживо. Вспоминал дни и ночи с ней. Её улыбку, взгляды. Её слова, её уловки. Её сомнения, скользившие по лицу, и сейчас все нестыковки и нелогичности в её поведении получали убедительное объяснение.

Обман. Всё обман.

Её слезы в день первого покушения на него при ней. И трепетное, дрожащее, первое признание в любви.

«Я люблю тебя. Ты веришь мне?»

«Веришь мне?»

Поторопился избавиться от неё. Не желал видеть. Потому что боялся – она сможет снова его обмануть, а он поддастся чувствам, поддастся ей. Ассанта имела над ним власть. Даже в тот момент, когда он рвал и метал, когда отвечал ей на вопрос: «Ты ненавидишь меня?» – боялся, что она произнесёт слова, которые он, искренне любящей частью души, желал слышать. И он поверит. Она окрутит. Заберëтся под кожу. Снова.

Когда приблизился к ней в её комнате, подняв руки к её голове, с большим трудом подавил импульс, уже пробивший мышцы в предплечье – ударить.

Дьюла в тот момент хотел повалить её на пол и изнасиловать. Несмотря на то, что дневной свет бил через окна яркими, неуместными лучами, в его реальности преобладали чёрные и металлические краски. Хотелось сделать ей больно. Очень больно. Только эфемерные картины, полные звенящей электрическим треском животной похоти, никак не связанной с актом любви – разбивались об её до дрожи любимое лицо.

Он сумел выкрутить себе внутри жилы и уберечь от себя.

Исходя из желания дойти в этом до конца, он решился на звонок Ральфу. И не знал, что тот сидел в кабинете Кастро в тот момент. Тот ждал этого звонка. И Кастро пообещал Ральфу отрезать пальцы, если он скажет хоть слово правды. И обещал, что сдаст Ассанту в бордель по-настоящему, стóит ему хотя бы попытаться… Вторая угроза возымела более сильный эффект, чем первая.

И Ральф отвечал Дьюле строго под диктовку Кастро, сидя, будто меч проглотил.

…Пока Ассанта шла к отцу, один раз бросила взгляд вбок, на пробегавшую мимо неё радостную Стеллу, и больше не обернулась. Усадив Стеллу на заднее сидение, Дьюла облокотился на открытую дверь машины и исподволь наблюдал за воссоединением отца и дочери. Тот кинулся к ней с объятьями, целовал лицо, поправлял на ней одежду, ощупывал её, будто не верил своим глазам. Ассанта же стояла прямая и недвижимая, чуть покачиваясь от напора родителя. Один раз приобняла и похлопала его по спине. Чуть повернув голову, по касательной скользнула по Дьюле нечитаемым взглядом, после чего села в машину Кастро.

А после обмена они с Кастро стояли друг напротив друга у капотов их автомобилей. Родриго был в маске перепуганного, взволнованного отца, благодарного, едва ли не лебезящего. Дьюла видел его как сквозь мутное стекло, за толстой пеленой. Родриго приехал сразу с документами на два предприятия и упомянутый рудник. Дьюле они были не нужны, и даже вникать не собирался, настоящий этот документ или поддельный.

Родриго что-то говорил, но его дрожащий голос доносился до Фаркаша, как сквозь вату. Он какое-то время держал бумаги в руках, не замечая их.

Сказал только:

– Я даю тебе несколько месяцев. Если к лету ты всё ещё будешь поблизости – убью. Я буду следить.

Уходил, не прощаясь, бросив документы на асфальт, те разлетелись в разные стороны, подхваченные ветром.

– Спасибо, Дьюла, спасибо. Мы уедем. Такие, как ты, ещё вселяют надежду в человеческий род. Ты так милосерден…– говорил Кастро ему вслед, пока его охранник собирал бумаги.

Дьюла уходил с тяжёлым сердцем. Более того, когда уже отъезжал, обнимая на заднем сидении Стеллу, испытал это самое ощущение – сердце оборвалось. Последний взгляд на разворачивающийся перед ним чёрный джип, где находилась Ассанта.

«Что-то не так» – но он поспешил отмахнуться от этого, изнутри покрываясь коркой льда. Отстраняясь. Сердце стучало всё тише.

«Прощай, котёнок».

Дьюла старался не возвращаться мыслями ко всей этой ситуации, но она сама к нему приходила. Диалог с Родриго крутился в голове, как на повторе. А ещё Дьюле не хватало стороны Ассанты. И он до чёртиков хотел её услышать, особенно, когда прошло время. Бесконечно боролся с собой. Но фактов из разговора с еë отцом хватало, чтобы остывать в этом стремлении.

Глава 6

Внимание: в этой главе описана жестокая сцена насилия.

Впечатлительным натурам и беременным просьба не читать. Строго 18+

Девять месяцев назад. Седьмое марта

Дьюла сидел в старой комнате Ассанты, в которой с тех пор даже ничего не передвинули. Светало. Уже занимался холодный рассвет вдалеке. Окна в комнате были плотно закрыты, но было холодно. Изнутри.

На её животе и груди – пугающие чëрные гематомы. После… Беременности её живот ещё не пришёл в норму, выпирал, кожа чуть обвисла. Дьюла не отворачивался, смотрел на следы ударов. Чëрные синяки – очень… Сильно били. Не мог смотреть и смотрел, лишь сжимал руку в кулак до побеления костяшек, пока она переодевалась в свою одежду.

Здесь оставалась часть её скарба, она не забирала, а Дьюла… Так и не собрал их, чтобы отдать. И не собирался.

Не могло быть вопросов из разряда: «Почему ты не?… »

Почему ты не позвонила мне?

Почему ты не обратилась к моим людям или к Рашель?

Почему…

Потому что. Он знал ответ. Ответ был в нём. Оставалось только беспомощно сидеть на краю постели и смотреть на то, что с ней сделали. Его не покидало ощущение, что косвенно – это он. Дьюла бил словами наотмашь. А это.... Физическое проявление чужими руками. Это всё он.

Натянув кофту, она сняла штаны, и стало понятно, почему Ассанта хромает. По внутренней стороне бедра растекался страшный кровоподтек. А колено было раздутым. На другом же, которого он коснулся в машине – была синюшная вмятина.

– Это точно не перелом? – выдохнул он. – Или, может… связка порвана?

– Нет. Ушибы. Это всё ушибы, – ответила Ассанта. – Есть трещина в ребре. Мне надо было вернуться в больницу… Но… Ничего. Подлечат, пока сидеть буду.

– Ты не будешь сидеть, – прорычал Дьюла. – Успокойся.

Она посмотрела на него с какой-то… Жалостливой улыбкой и отвела взгляд.

В предрассветной тишине все звуки громче, от чего Дьюла услышал, как тихо заезжает машина во двор, вплоть до скрипа колёс по гравию. Воспалённый разум обостренно реагировал на каждый звук, запах, движение в поле зрения.

– Рашель приехала, – сказал он и потянулся к Ассанте рукой, а та отстранилась.

Повисла пауза, которую Ассанта прервала первой.

– Третье марта, – сказала она так тихо, что он переспросил. – Третьего марта, – повторила она, – наш сыночек умер, – её слова разбивали остатки возможности контроля над собой, разбивали душу до крошева на зубах. – Я так просила… Так просила потерпеть. Говорила, что я справлюсь, я всё… Вынесу.

– Почему ты не позвонила? – не выдержал он все-таки. – Тебе надо было сказать пару слов. Всего каких-то пару слов! Еще в самом начале! Но даже если так – еще, когда это только началось, добраться до телефона и набрать мне. Или Рашель. Или Аттиле, кому угодно! Это так сложно?!

– Ты бы мне не поверил… Никто бы мне уже не поверил…

– Поверил бы. Поверил бы, я бы приехал, – говорил он всё горячее. От нервов речь поменялась с текучей и плавной на быструю, с ярковыраженным «р» – прорывался венгерский акцент. – Я ничего не знал, Ассанта! К чему привели твои тайны? Твои страхи?!

Он всё же, как мог, осторожно взял её за плечи и чуть встряхнул, вынуждая посмотреть на себя.

– Постоянные тайны! Ужимки, увиливания! Оно стоило того?! – он повысил децибелы, едва не срываясь на крик. И не мог себя остановить.

– Прости… Надо было, – почти беззвучно проговорила она одними губами и опустила голову.

Ассанта стала заложницей ситуации, заложницей вранья. Родриго всё сделал так, чтоб ей уже никто не поверил. Дьюла понимал, но в бессилии своëм не мог сдержаться. И он бы поверил, расскажи она всё, как есть. Не мог бы не поверить, и даже, если и так, он бы приехал, хотя бы проверить. И собственноручно, чего обычно не делал, размазал бы это бразило-итальянское отродье, по какой-то случайности именуемое отцом, по стенам до месива.

Дверь тихо отворилась. В проёме появилась высокая чëрная тень, освещённая со спины резким светом из коридора. В комнате было темно.

Дьюла уже целый час сидел в столовой и наполнял пепельницу окурками, беспрерывно курил одну за одной. Под столом беспрестанно стучал каблуком туфли, тряся ногой.

Рашель, его всегда такая выдержанная сестра, спустилась на первый этаж в столовую вся в слезах. По профессии Рашель была психотерапевтом по стрессовым ситуациям, одной из её методик был гипноз. Дьюла глянул на неё рассеянным взглядом.

– А ты чего? Хоть кто-то должен сохранять холодный рассудок. Я надеялся на тебя.

– Ты же знаешь, я не работаю с друзьями и знакомыми. Тем более с близким кругом, – хрипло от слëз ответила она и помахала ладонями перед лицом, вбирая побольше воздуха в грудь, потом стряхнула руки, пытаясь снять напряжение, и села за стол. – Я это как увидела, так… Еле держалась всё это время. А вышла, и… – она шмыгнула носом и прижала ладонь к глазам.

Дьюла молчал, ожидая продолжения, закуривал очередную сигарету. В столовой было так накурено, хоть топор вешай, но никто не обращал на это внимания.

– В общем, – вытирая слезы с лица, заговорила Рашель. – Сильное потрясение. Зацикленность на выкидыше. Впадала в истерику, дралась со мной, – Рашель показала глубокие царапины на предплечье, синяки от пальцев на запястье. – Я ей вколола сейчас. Она спит. С ней надо работать, но как, если сейчас начнётся вся эта судебная волокита?

Сестра-двойняшка Дьюлы потрясла головой. Чёрные растрёпанные волосы выбились на лицо, она поспешно зачесала их пальцами назад. Теперь уже смотрела брату прямо в лицо такими же синими глазами, как у него.

– Там наслоилось всё одно на другое. Выкидыш и так подкашивает сильно, а тут в короткие сроки слишком… Ей слишком.

– Я рад, что ты смогла приехать. Спасибо. С тобой мне будет спокойнее. Сейчас очень много задач.

– Расскажи мне. Она говорила очень комкано и ставила акценты на то, что важно для неё.

Дьюла собрался с духом и постарался как можно детальнее рассказать, сохраняя верную последовательность, всë, что было ему известно. У самого в голове был полный хаос. Клубился кровавым маревом.

Выслушав его, Рашель только вздохнула и сказала:

– Проглядели.

– Третье марта. Четыре дня назад, – прошептал он.

– Ума не приложу, на каком адреналине она всë это провернула. – До какого отчаяния надо было её довести…

Рашель болезненно жмурилась и кривила губы от слëз.

– Не только потеря ребёнка так её взорвала…

– Что ещё? – резко спросил Дьюла.

– Ральф пытался её защитить. Она сказала, Родриго раздавил ему голову руками.

– Он выжил. Я говорил с ним.

– Она так увидела. Ты же представляешь, что там было.

***

Дом Кастро. Третье марта

У Ассанты было маловодие, что являлось патологией, но она была этому даже рада – живот незаметнее. Она скрывала его за просторными худи и вообще одеждой на несколько размеров больше. Таким образом, могла сохранять свою беременность в тайне от отца, в доме которого жила последние три месяца. Ей хотелось жить в квартире, в городе, но в свете последних событий, он не отпускал её. Держал под жёстким надзором, ввёл комендантский час, и скрыться от него не было возможности. Но едва срок перевалил за шесть месяцев… Её секрет был обнаружен.

Родриго был коренастым, смуглым. Ярковыраженные южные крови. В лице, покрытом резкими морщинами просматривалась былая красота, карие глаза миндалевидной формы, теперь уже искажённые от нависшей над глазами кожи под кустистыми седыми бровями. В клочковатых каштановых волосах пучками просматривалась седина.

От него Ассанта взяла только довольно тёмный для этой местности цвет кожи. Смуглая, медного оттенка. Её светлые глаза и пепельно-русые волосы на этом фоне выглядели необычно. Дон Родриго имел округлый живот и был слегка полноват. С виду не производил впечатления крепкого, сильного человека. Но Ассанте была известна тяжесть его руки. Кроме того, войдя в состояние агрессии, этот коротконогий мужчина шестидесяти лет от роду мог демонстрировать невероятную силу.

Она как-то читала о том, что пациенты психиатрических клиник на выбросе адреналина в изменённом состоянии сознания, будучи даже худощавой комплекции, никогда ничем не занимавшиеся, способны отрывать от стен унитазы и швырять ими в санитаров. Их с трудом могут зафиксировать и обездвижить очень подготовленные люди, и то, не в одиночку.

Нечто подобное и случалось с Родриго, когда он терял человеческий облик. А он его терял. Ассанта не раз видела, как уродовала его ярость, лицо искажалось, становилось… Не человеческим. И даже пряди на голове, приподнятые острыми концами наверх придавали ему сходства с демоном. Глаза чернели, становились отображением глухой внутренней тьмы, в них даже не отражался свет. При этом зрачки чуть двигались едва уловимой пульсацией, как у… Насекомого?

Ассанте было известно, насколько чернó у него внутри. В такие моменты, находиться с ним в одном доме было невыносимо физически. Он ощущался в пространстве, как давящее, опасное нечто, по какому-то странному совпадению, имеющее две руки и две ноги, голову, рот и нос, как у человека. Ассанта знала – он не человек.

В комнате было трудно дышать. Ассанта уже чувствовала приближение этого. Не было страха и паники, ничего не было. Она умела выключаться изнутри – иначе давно бы уже не существовала на свете.

Лампочки на люстре и старинный торшер одновременно мигнули. Ассанта смотрела в окно, заложив руки за спину. Родриго уже знал. И она знала, что он знает. Внутри сжимался и разжимался тугой узел нарастающей тревоги.

– Что ты должна была сделать с Дьюлой ещё в первый год? – раздался его потрескивающий искрами, лязгающий металлом голос за спиной. Ассанта слышала неровную поступь. Родриго чуть волочил подошвы ботинок по паркету, шаркал. Она закрыла глаза.

– Удушить подушкой, стерва, при первой же возможности. Но ты уговорила меня, заболтала, что шпионить за ним будет полезнее. Что ты могла понимать? Но я послушал. Тебе было опасно делать резкие движения. Я послушал тебя, дочка. Дал тебе свободу действий. Сколько покушений ты сорвала?

Ассанта не открывала глаз, только чуть сильнее сжала пальцами пальцы за спиной.

– Три. Три покушения. Знаешь, сколько людей я потерял уже с этим Фаркашем? Какой костью поперёк горла он у меня встал? Только из-за Фаркаша я столько лет не могу получить влияние в самом Аберете, довольствуюсь тем, что падает из него в óкруг. Из-за проклятого Ласло, которого, благо, уже нет, и из-за его щенка паршивого, отродье…

– Он не отродье, – мягким голосом ответила Ассанта, не поворачиваясь. – Он родился в браке.

Ответом ей стал удар кулака по столу, зазвенели стоявшие на нём стеклянные стаканы и графин.

– За-аткнись! – рявкнул он. – И повернись лицом, когда отец с тобой разговаривает!

Ассанта набрала воздух в грудь и медленно повернулась. Она стояла босиком в белом льняном платье, подол отпускался от самой груди. Плечи закрывала кашемировая шаль, ложилась бережным покровом на живот и грудь. Её секрет был максимально не заметен сейчас, но он уже знал.

– Я рад, что ты знаешь значение этого слова. Только вот я поздно понял, что потерял тебя. Слишком поздно. Он задурил тебе голову байками. О любви, да? Конечно, о любви, о чем ещё? А ещё, знаешь, раньше была практика, в старые времена… Враждующие княжества иногда забирали в плен чужих сынов и выращивали их. А потом отпускали. Чтобы позже они предавали свои семьи в угоду чужой политике. Именно это с нами и произошло, именно это.

Ассанта незаметно теребила край шали, разглядывая свои пальцы на ногах.

– Так, что ты сделала вместо того, чтобы работать на благо своего клана? Заимела их порождение в свой живот, – он ткнул пальцем, указывая на её животик. – И ты даже не потрудилась сделать аборт. Рассчитываешь на что-то? Вернуться к нему? Ты же знаешь, что этому не бывать. Не бывать и точка. Ты выйдешь замуж за Ральфа, как и было условлено, станешь Бофорд. И будешь работать на меня, чтобы после… Занять моё место.

Родриго приблизился к ней вплотную. Хотелось отодвинуться, хотелось убежать, но Ассанта старалась только больше расслабиться, чтобы перетерпеть всё это. Злить его было нельзя, она не в том положении. «Занять моë место» – когда-то она в это верила. Когда-то давно. Сейчас ей было известно, что его не интересует будущее. Всё, что было сделано для её «подготовки» не имело отношения к её будущему. Ассанта знала, где её старшие братья. Родриго лишь прикрывался кланом.

Прикрывался семьёй и работой на будущее – так было проще входить в доверие к людям и управлять ими. Цели у него были совсем другие. Не человеческие.

Имитация человека.

– Да. Это не менялось, – покачала головой она. – Ты же знаешь, папа.

Он грубо взял её за подбородок до ломоты в костях и уставился в глаза. Близко-близко, так близко, что она чувствовала его дыхание. Чёрные глаза засасывали, пугали, сердце само по себе бешено забилось в горле.

– Кому ты врёшь, девочка? Кому? – он больнее сжал, но она терпела и даже не морщилась. – Я уже понял, что ничего тебе не надо. Тебе нужен его член. А ты понимаешь, что он тебя продал? Всё. Финита ля трагедия. Почему ты не сделала аборт?

– Поздно узнала, – соврала Ассанта.

Родриго долго буравил её глазами, его ноздри трепетали от гнева. Он приблизился к ней совсем и прошипел прямо в губы:

– Так, я помогу.

Ещё не осознав эту фразу, Ассанта получила первый удар в скулу. Так, пощёчина, разминка, но она едва устояла на ногах.

Родриго схватил её за шею и, через подножку, толкнул на пол. От первого удара ногой в живот Ассанта задохнулась. От второго – почувствовала кровь во рту. От третьего в первый раз сдавленно вскрикнула.

Он возил её по полу лицом, бил по животу, рассказывал, как любит её, а она – предательница. Всхлипы, мокрые вдохи, редкие крики, когда совсем невозможно терпеть. Поворачивал, когда пыталась закрыться спиной. Тогда-то он, не рассчитав, с размаху, едва ли не прыгнул ей на бедро с внутренней стороны, если бы не соскользнул – точно сломал бы кость. Ассанта закрывалась и выставляла локоть, потому предплечья и локти такие сине-фиолетовые – он разжимал их.

– Убью, дрянь, убью, – Родриго полностью утратил контроль, откровенно наслаждаясь. Никак не мог насытиться, глотая её эмоции, её боль, её слезы. – До-очь, принесла в животе врага-а, – его голос уже изменился. В нём не было эмоций, чувств, даже гнева. Всё, что он говорил – лишь прикрытие. Ему важен процесс. Тварь наслаждалась. Она ждала этого два долгих года…

Ральф, по своему обыкновению, пришёл в дом Кастро. Между ними не было закрытых дверей, семьи контактировали максимально близко. Всё детство Ассанта и Ральф курсировали между домами друг друга. Вот и сейчас он пришёл к ней.

То, что он увидел в одной из комнат, сначала вызвало у него оцепенение, а потом на глаза легла красная пелена.

Конечно, авторитет Родриго был непререкаемым. Для него в том числе. Он внушал уважение и страх, боязнь до тремора, но…

Ассанта сидела на полу в углу комнаты, выставив перед собой разбитые колени, её било крупной дрожью. По бёдрам у неё текла густая кровь, а она непрерывно стонала. Спазматически стонала от боли. Под ней растекалась багровая лужа. Её пальцы тоже были перемазаны концентратом крови. Они, дрожащие, застыли в воздухе. Кастро снова к ней подходил, засучивая рукава.

– Папа, пожалуйста… Меня нельзя двигать. Нельзя двигать! Умоляю! – это был вопль раненой пумы, пронизанный сипами и хрипами. Парализованный Ральф óтмер.

– Ты что же, дура, надеешься его сохранить? – Родриго схватил её за волосы и стал поднимать наверх, отрывая от пола.

Ральф выхватил из кармана боевой нож со своими инициалами на рукоятке и бросился вперёд. Родриго был спиной к нему, а у Ассанты расширились глаза от ужаса, она вскинула руку вверх. Родриго обернулся, но Ральф не остановился.

– Не подходи, Ральф! Беги отсюда! – заорала она, как могла громко. Крик бился о стены. Крик разносился по широким пролëтам. Ральф видел двух из охраны в коридоре, когда шёл сюда. Видел также двух приближённых Родриго на первом этаже. Они не могли не слышать. Но дом отозвался на её вопль полной тишиной.

Родриго извернулся со скоростью, которую от человека его комплекции нельзя ожидать. Мгновенно выбил нож у Ральфа, который был развит физически и технически – их этому обучали, натаскивали. Но что он мог против настоящей твари, которая сейчас не намеревалась скрываться?

Уже через секунду он лежал лицом в пол, его руки были заломаны назад, а Родриго упирался коленом парню между лопаток.

– Ты на кого пошёл, дурень? Тебе это не надо было видеть, ой, не надо.

– Помогите! – закричала Ассанта.

А дальше раздался душераздирающий крик Ральфа, за которым последовали чавкающие звуки кровавой гущи.

Мир закрыло кровавым туманом. Ассанта смотрела, силясь шевельнуться… Силясь дотянуться до ножа…

Глава 7

Ассанта сидела на белоснежной койке в отдельной палате в лучшей больнице. Папочка позаботился обо всём. Всё лучшее для дочери. Ассанта обнимала живот и прижималась лбом к прохладному стеклу окна, слепо глядя вниз с четвёртого этажа на снующих внизу маленьких человечков. Подъехала скорая, кого-то спешно потащили на каталке к зданию.

Ассанта чуть двигала челюстью из стороны в сторону, удивляясь, что может вообще чем-то двигать. Родриго выдал классическое враньё – упала с лестницы. Показал самую крутую лестницу в доме. Даже, если кто-то и задумался, что для такого объёма повреждений и столь крутая лестница – не очень-то правдоподобная причина, не высказался. Родриго бывает очень убедителен. Если не словами, то другого рода аргументацией – точно. В это лучше не лезть. Ассанта бы сказала правду, и врачам, и даже сообщила бы в полицию, больше ей терять было нечего, но знала – это бесполезно в случае отца. Поэтому молчала.

Первые два дня были смутными: её спасали, вытаскивали уже мëртвого ребёнка, лечили повреждения, она практически ничего не соображала. Горячий пот сменялся на холодный и обратно. Сон и явь смешались и крутились перед глазами непрекращающимся серо-кровавым вихрем. Иногда в её болезненных видениях возникали синие глаза. Его лицо. Тогда Ассанта с криком приходила в себя.

Дьюла…

В палату вошла медсестра, поставила на тумбу поднос с больничной едой – пюре, молоко, нечто похожее на фарш.

– Вы очень часто говорили одно имя. Я сидела с вами всю прошлую ночь, – заговорила она, глядя на нее с сочувствием.

Ассанта не сомневалась в этом, но всё же повернулась к ней, сидя на подоконнике.

– Что за имя?

– Я не уверена, что это имя, конечно. Странное такое, но… Красивое слово. Дьюла.

– Да, имя, – просто согласилась Ассанта. – Это Юлиан по-венгерски, – без эмоций в голосе.

– К вам никто не приходит… Может быть, вам…

Ассанта медленно подняла руку и покачала головой. Сразу стало больно, причём по всему телу.

– Нет, мне ничего не нужно. Спасибо.

Она снова осталась одна. Слезы то накатывали волнами, то полностью высыхали, абсолютно неконтролируемо. Вот и сейчас, струями хлынули на щеки, и падали крупными каплями с подбородка. Следом пошла и кровь из носа, Ассанта раздражённо вытирала её белым рукавом больничной рубахи.

Иногда она смотрела на телефон, даже открывала контакт «Дьюла», но так и не решалась нажать на кнопку вызова. Один раз она написала ему длинное сообщение, где признавалась во всём, где рассказывала всю правду о себе, отце и Самрите, но сразу стёрла.

Позже она стояла у стены с табличками умерших детей. Её Матé уже был кремирован, урночка хранилась за табличкой. Его именем значилось Матьяш Кастро. Без Дьюлы она не могла дать ему его фамилию.

Один раз она долго просидела у стены под табличкой, и её заметил кто-то из врачей. Увёл обратно в палату.

Больше всего Ассанта хотела выносить и родить этого ребёнка от человека, которого любила всем сердцем, и с которым, как она сама считала, больше никогда не увидится.

***

Седьмое марта

– Она сказала, почему не позвонила, – проговорила Рашель.

– Думала, что я ей не поверю, – хрипло отозвался её брат.

– Нет, не поэтому, Дьюла.

Рашель отвернулась к окну и скрестила руки на груди.

– Это, конечно, тоже, но… Она решила, что не хочет видеть, как он… И тебя убьёт.

Дьюла аж рот приоткрыл.

– Меня? – он ткнул пальцем себе в грудь. – Этот?… Ме-ня?.. – Дьюла испытал настоящий шок от таких размышлений.

– Она сказала, его вид обманчив. Ещё она сказала, Ральф очень подготовленный боец. И…

– То есть Ассанта защищала меня? Меня?!..

– Да.

Рашель постукивала ключами от машины по столу.

– Катастрофа, – проговорил Дьюла.

– Это закономерно. Она видела, что он сделал с Ральфом. Там… Много искажённого восприятия реальности. Но… Также она сказала, что по той же причине не говорила ничего нам. Она считала его всесильным.

– Если она таковым его считала, то каким образом сама пошла сносить ему голову? В ней килограмм пятьдесят пять, не больше. Скорость и сноровка, конечно, есть, но в том состоянии не было и этого.

– А она не думала, что получится, – сказала Рашель и, приоткрыв рот, прижала кончик языка к верхнему клычку.

– Так. Всё. Не могу больше. Просто не могу. Исходим из того, что есть – она здесь, живая, не очень здоровая, но это поправимо. И впереди у меня сложная работа – максимально её оправдать и восстановить, – быстро проговорил Дьюла, крупно дрожащей рукой пытаясь затушить очередную сигарету, но никак не выходило, он злился от этого больше, и в какой-то момент ещё горящая головешка отлетела ему на кисть, с шипением прожгла кожу. Дьюла скинул на пол и пепельницу, и сигарету, после чего рывком поднялся со стула, и стул с грохотом завалился на бок. Он же впечатал кулак в стену и быстро взбежал по лестнице наверх.

Рашель так и сидела с низко опущенной головой.

***

Дьюла прокрался в спальню Ассанты, понимая, что её сейчас и выстрелом не разбудить, но всё же был крайне тихим. Забрался к ней под одеяло и, обняв, прислонился лбом к её ключицам, боясь причинить боль даже сквозь глубокий сон.

– Я всё исправлю, милая. У нас впереди трудный путь, но… Мы справимся. Ты справишься. – шептал он ей, потираясь лбом о ключицы и шею. Обхватив под лопатками, чуть приподнял её от постели. Долго обнимал и целовал виски и лоб, пока, наконец, не провалился в тяжёлый сон без сновидений.

Следующее утро.

Дьюла завязывал чёрный галстук под воротником чёрной рубашки перед зеркалом, когда Рашель выглянула из столовой в прихожую.

– Куда собираешься? – нейтрально поинтересовалась она.

– Мы с Ассантой… Сегодня поедем в больницу.

Сестра появилась в проходе широкой арки целиком и со скрещенными на груди руками.

– Это ещё зачем?

– Я обещал ей… К могильной табличке, – проговорил он.

Дьюла видел через отражение в зеркале, как мрачнеет лицо сестры.

– Исключено, – отрезала она, чуть склонив голову вперед. Угрожающая поза.

– Я обещал ей, – повторил Дьюла, повернувшись к Рашель лицом.

– Правда не понимаешь? Нельзя туда ехать. Ей. Сейчас. Ни в коем случае. Дьюла, боже!

– И как я это объясню?

– Я сама объясню. Вообще туда не заходи.

– Это ещё почему?..

– Может броситься. Отреагируешь неправильно. Не подходи к ней.

– Мне нужно отвезти её в участок. Я уже договорился. Вызвал патруль на четыре. Во избежание обстрела. Эти ироды не унимаются.

– Не смей её сегодня тащить к ребёнку.

– Рашель, что происходит?

– Мне нужно её вытащить. Эта поездка может её зарыть.

– Не смей так говорить, – прошипел он.

– Я говорю, как есть. Она сломана. Порвана. Всё, Дьюла. Дальше моя компетенция.

– Не записывай её в… – он не договорил, впился в сестру прожигающим взглядом. Та, в свою очередь, тоже метала глазами молнии, они смотрели друг на друга не моргая несколько десятков секунд.

– Я пытаюсь! Но мне нужно время, а его нет! Мне необходимо подготовить её. Потому что если её запишут в невменяемые, она избежит тюрьмы, но сядет в диспансер для особо опасных. Вот это будет полный край, – говорила она звенящим шёпотом.

Дьюла сглотнул и ослабил галстук, теряя опоры под ногами.

– Ты хочешь сдержать обещание, чтобы вернуть её. Думаешь, я не понимаю? Только сейчас речь уже вообще не об этом, – она приблизилась вплотную, напирала на него. – Мне не до компромиссов, поэтому говорю сразу – ты и шагу не должен ступать без моего ведома. Мы на минном поле, я сама плохо ориентируюсь. Я объясню тебе – она сейчас может взять ружье и перестрелять нас с тобой. Понимаешь теперь, где мы?..

Он не боялся Ассанту. Страх за неё – вот что сейчас сковывало его разум и тело. Сестра прямо говорила – несущая стена была снесена.

– Я понял тебя, правда, – кое-как смог он произнести.

– А теперь скажи мне. Честно. – заговорила она совсем отрывисто, едва ли не щëлкая зубами. – Ты знал о беременности? Смотри в глаза.

Сестра никогда прежде с ним так не говорила, но было совсем не до выяснений, кто главнее, и, тем более, не до обид. Рашель защищала Ассанту. Рашель была на точке кипения от стресса.

– Нет. Не знал. Честно, – ответил он.

– Почему она тебе не сказала? Она была несколько месяцев как беременна к моменту похищения Стеллы. Что у вас происходило до конфликта?

Дьюла и не заметил, как стоял уже, прислонясь спиной к стене, а сестра опиралась на руку, прижатую к стене возле его уха.

– Ничего. Мы… – Дьюла сдвинул брови, припоминая.

Ему казалось, это было очень давно, в прошлой жизни. С похищения Стеллы уже прошла целая жизнь. А что происходило в той, прошлой?..

– Не было каких-то острых конфликтов. Ничего не было. Я не знаю, почему. Правда. Может… Не успела. Или сомневалась.

– Хорошо… Я тебе верю, – Рашель убрала руку и сделала шаг назад, поправила чуть съехавшие брюки.

– Всё так плохо? Настолько?..

Она тяжело вздохнула, её веки снова покраснели, хоть и остались сухими.

– Где-то я утрировала, но мне надо было, чтобы ты понял… Сейчас не время для… Выяснения отношений. По любой теме. Не пытайся возвращать. Не требуй ответов. Оставь её в покое. Я прошу тебя. Она… Погибает внутри, Дьюла.

Её глаза всё же наполнились слезами.

– Я просто хочу, чтобы ты меня услышал. Чтобы ты её услышал. Мы докажем. Я не сомневаюсь в этом. Не трогай её. Совсем не трогай.

Не дожидаясь ответа, Рашель развернулась и быстро прошла через столовую в сторону лестницы в зале. Дьюла медленно съезжал по стенке на пол, неосознанно закрываясь руками от действительности. Проваливался в зыбучие пески.

***

Он сам поехал в больницу. Глотал слëзы, читая имя не рождённого сына, водил пальцами по вырезанным на железной табличке буквам. Ему казалось, нет никакого просвета. Тьма сгущалась. Из окружающего пространства кто-то высосал все краски, серая пелена легла на глаза. Мир стал чёрно-белым. Март обжигал морозным ветром. Бил в лицо и под дых. К своим двадцати девяти годам Дьюла уже успел многое пережить. Многое увидеть. Но это, всё вместе, лишало внутренних опор, координации и ориентиров. Разбивало привычный, и так жестокий мир, на осколки, рвало на лоскуты. Он терялся в пространстве. Казалось, его затягивает в какой-то чудовищный водоворот, и на этот раз, он не выгребет.

Дьюла нашёл в больнице каждого врача, каждую медсестру, что соприкасались с Ассантой Кастро в те дни. Некоторые были вызваны даже с выходного дня. Дьюла побеседовал с каждым, требовал озвучить все детали, вплоть до диалогов. Часть сведений нужна была ему для дела, часть же – лично для себя. Ему важно было знать абсолютно всё.

Сквозь боль и сжатые зубы читал её медкнижку. Каждое слово о том, в каком именно состоянии была она, в каком состоянии был погибший ребёнок. Это оказалось самым сложным – дочитать до конца.

Когда одна из медсестëр сказала, что Ассанта много раз звала его в лихорадке, он чуть не пустил слезу, но сумел её проглотить.

***

Дьюла взял копии всех материалов с выписками о состоянии Ассанты и фотографии побоев. По дороге домой сделал несколько звонков, один из которых – начальнику полицейского участка, ведь их ждали уже сегодня. Дьюла размышлял о том, чтобы просто спрятать её, увезти, разобраться со всем на расстоянии, мысли скользили в хаотичном порядке, но он не выдавал себя речью. Та звучала, как и всегда, спокойно и ровно, будто он говорил об обычном деле. Не стоило никому показывать своей уязвимости. Он не волнуется. Он уверен в решаемости этого дела.

–…Если ты уложишь её в больницу, это будет возможно. При учёте, что несколько должностных лиц будут рядом, – ответил на его вопрос начальник управления по имени Томас Даррелл.

– Даррел, если она останется в Си́гете, вести будут семейные врачи, документы предоставим государственные, возможно? Я пущу полицию. Ситуация такова, что в больнице будет сложнее обеспечить ей безопасность. Ты ведь понимаешь.

– Я тебя понял.

Конечно, просьба Дьюлы носила не официальный характер. Это грубые нарушения протокола, но состояние Ассанты сейчас казалось слишком тяжёлым, чтобы она могла проходить через десятки часов допросов. А держать под контролем целую больницу было бы тяжелее. Достаточно переодеться врачом, чтобы всё закончить. Это было решаемо, хоть и требовало бóльших усилий, но Дьюла делал это ещё по двум причинам: хотел сам быть с ней и предоставить сестре возможность снять обострение Ассанты.

– Ты понимаешь, о чëм меня просишь? Если об этом прознают, я сам могу лишиться погонов.

– Понимаю. Но я крайне редко о чем-либо прошу. Вспомни, пожалуйста, о нашем паритете.

– Было бы проще, не будь дело уже запущенным. Можно было бы подтасовать даты. Я сегодня уже получил звонок сверху. Управление Фальцаиса передало данные не только мне. Там уже работают ребята Кастро.

– Я понимаю, и всё же. Если ты сможешь продержать дело хотя бы три дня, я не останусь в долгу, ты знаешь. Три дня, Даррелл.

– А где гарантии, Дьюла? Где гарантии, что она просто не исчезнет? – голос мужчины звучал устало и раздражённо.

Дьюла сдержался от вздоха и проговорил всё так же ровно:

– Я даю тебе эти гарантии, – уверил он, хотя сам не был в этом уверен. Ситуация всё ещё не до конца прояснилась. Он просчитывал разные варианты. – Отправь ко мне людей. Будет под стражей. Всё прозрачно.

В Сигете слишком много потайных дверей. В Сигете есть подземные ходы, лазы и выходы, о которых знают только члены семьи. И Томас Даррелл также это знал.

– Даррелл, – Дьюла решился использовать человеческий фактор. – До того, как сделать это, она была избита до мяса. Сведения уже на пути к тебе. Выкидыш с отягчающими. И я знаю, как проходят допросы.

– Дьюла, речь о четырёх трупах и семи раненых. Я понимаю, что тобой движет. Но ты и меня пойми, брат, – также спустившись на общечеловеческий язык, заговорил Томас.

– Цена вопроса – три дня в Си́гете. С моей стороны – все справки, выписки, фотографии побоев, отчëтность и полная подконтрольность полиции.

Даррелл напряжённо дышал в трубку и шелестел бумагами некоторое время.

– Хорошо, я сделаю. Но учти, если хоть что-то пойдёт не так, малейший шаг в сторону, я буду вынужден разорвать договорённости и действовать жёстко…

– …Я полностью это осознаю.

Тяжёлый вздох из динамика.

– Я пойду навстречу, так и быть, на свой страх и риск. Это не то, что можно легко замять и спрятать. Договорённость перевести дело из Фальцаиса к нам – уже обход. За нами пристально следят. СМИ тоже подключены.

– Я не останусь в долгу, – повторил Дьюла, напряжённо глядя на дорогу и сильно стискивая руль. – Я понимаю, что ты вынужден сделать, и осознаю риски.

– Добро, Дьюла. Высылаю наряд из четырёх человек. Покажешь, где она. Разместишь их неподалёку. Двое будут у дверей.

– Благодарю.

Весь экран смартфона был влажный от пота. Отложив телефон, Дьюла провёл ладонью по взмокшему лбу и, наконец, сделал глубокий вдох и выдох, часто моргая. Написал сестре сообщение: «У нас есть три дня. Работай».

***

С приехавшими полицейскими всё было улажено. Ассанта в этот день очень долго спала после транквилизаторов, а когда проснулась, Рашель сразу занялась ей, и вот уже два часа не выходила из комнаты. При этом приглашённые врачи то выходили из комнаты, то заходили обратно. В самом воздухе стояло осязаемое напряжение. Дьюла ещё несколько раз созванивался с начальником полиции, давал указания своим людям, говорил с юристами и давал мелкие распоряжения. Первый разговор с адвокатом был назначен через два дня.

***

Рашель умывалась прохладной водой над раковиной. По её глазам читалась усталость, несмотря на то, что она находилась в рабочем режиме.

– Очень тяжёлый сеанс был, – проговорила она, вытирась махровым полотенцем.

– Вводила в транс? – спросил Дьюла.

Она согласно кивнула и сказала:

– Идём в кабинет.

– Защиту можно построить на аффекте, – проговорила она, лёжа на красной софе у рабочего стола брата. – С самообороной сложнее, так как это было не в момент. Несколько дней прошло, и для суда не будет иметь значения такая вещь, как объективная зависимость. Она могла уйти, могла не убивать. Но на самом деле нет, не могла.

– Из этого и будем исходить. Рашель, расскажи больше. Что там происходило? – Дьюла, ссутулившись, сидел на краю подлокотника, на котором разместилась сестра.– Про это всё потом, про суд. Про неё. Что она там пережила? В подробностях.

– Ты когда-нибудь слышал от неё… Имя Артур?

Дьюла сдвинул брови в задумчивости.

– …Что-то такое было.

– Артура она убила более жестоко, чем отца.

– Это я уже знаю.

– Там всё обрывками, путано. Туманом. Я не вводила её глубоко, чтобы не было ретравматизации. Но… Она сама туда свалилась, – Рашель медленно водила ладонью по своему горлу, чуть прикрывая глаза. – Она много… Кхм… – двойняшка поëрзала, подбирая слова. Дьюла смотрел на неё в упор. – Что с Родриго… Садизм. Многолетний. В более лёгкой форме, чем… Третьего марта. В больнице она из-за него не первый раз была. Но. Обычно он старался бить без следов. И так, чтоб без последствий, но больно. Это он умел. – Рашель не смотрела на брата, её взгляд блуждал, – Он бил её и говорил, как любит. Это психопат… Она очень его боялась. А потом перестала. И была уверена, что никто ей не поможет.

– А… Артур?..

– Педофилия.

Дьюла болезненно щурился всё время её рассказа, сжимая двумя пальцами переносицу.

– Что-то она говорила. Завуалировано. Когда я расспрашивал её о детдоме. Она переложила, – говорил он больше сам себе. – Артур звучал. Ей снились кошмары. Имя было. Нечасто, но было. – нервным движением отряхнул штаны на колене.

– Она несколько лет вела двойную жизнь, от которой очень сильно страдала. Перенапряжение, огромная нагрузка на психику. Она не предавала тебя, – тише сказала Рашель. – Она не знала, что ей делать.

Дьюла закрыл лицо ладонью и приоткрыл губы, грудь высоко вздымалась от дыхания. Он часто сглатывал.

– Она вообще мне не доверяла? Никогда? – натужно, с тяжестью в каждом слове, спросил Дьюла.

– Артур предавал её постоянно. Она сильнее всего плакала из-за этого. Там не было прямого физического насилия. Было растление с убеждением в безусловной любви, – сказала Рашель, стараясь придать голосу профессиональный флëр прохладной отчуждённости, но получалось плохо. – Конечно, она не доверяла. Никому, – шёпотом добавила она. – Хотела. Это я уже от себя говорю. Хотела, пыталась, возможно какой-то частью себя да, но… По большому счету, в любой момент готова была шарахнуться в сторону. Она ждала удара. Это вшито в психику таких… Людей.

– Она что-то говорила… Обо мне?

– В трансе… Она сказала, что писала тебе сообщение, когда была в больнице. Большое, рассказывала всё с самого начала. Не отправила. Она боялась получить холодный ответ. Она была… Уверена, что получит его. И… – Рашель просунула руку ему под локтем и нащупала запястье, крепко сжала его. – Ещё навзрыд говорила о том, как сильно любит тебя. Но это транс, Дьюла.

– Я пойду к ней.

– Дью…

Он уже поднялся и сам сжимал руку сестры.

– Я нужен ей. Я знаю, что нужен. Сейчас.

Рашель видела, что в углу глаза у него застыла слеза.

– Я ничего не сделаю. Пусть кидается. Чтобы она ни говорила, я чувствую её. Понимаешь? Я и тогда чувствовал, только не послушал себя…

Дьюла неосознанно сжимал её кисть всё сильнее, пока она не накрыла его руку своей, поглаживая. И он ослабился.

– Хорошо, иди, – прошептала она. – Где у тебя сигареты? Я покурю.

Брат вытащил пачку из кармана и оставил ей.

– Если что, зови. И осторожнее, – сказала она ему вслед, откидываясь на спинку кресла и выдыхая первую струю дыма. Рашель курила крайне редко.

Глава 8

Ассанта сразу шарахнулась в сторону. Стоило ему приоткрыть дверь, она спрыгнула с кровати и вжалась в стену, замерев взглядом на его руках. Притом, что щадящий транквилизатор был введён не так давно, у неё слегка прикрывались глаза, как при сонливости, но это не помешало ей рывком переместиться и напрячься всем телом.

Дьюла остановился. Появилось опасение, что она теперь так может реагировать на мужчин. Но вчера этого не было. Его глаза чуть расширились. Ассанта дышала всё чаще, и на лице появились нервные красные пятна. Она была умыта, волосы заплетены в толстую косу, платье не скрывало бинт, которым ей перевязали повреждённое бедро. Одна рука по-прежнему была подвязана. Растяжение связки. Дьюла знал, что переодеваться и с душем ей помогала Рашель.

Он всё же сделал шаг в комнату, чтобы закрыть за собой дверь. Двое полицейских стояли у стены по сторонам от неё.

– Это я, Дьюла, – единственное, что смог сказать он, не понимая причины.

– У-уходи, – проговорила она угрожающе.

Он всё же сделал два шага вперёд. Ассанта принимала всë более угрожающую позу, будто расширялась в грудной клетке и увеличивалась в размере, не сводя с него глаз. Дьюла же медленно протянул к ней руку, как бы предлагая для рукопожатия. Он смотрел на ушибы, ссадины, в глаза, в которых не было ничего, кроме боли. Страха не было. Злости не было. Только боль. Он видел её, чувствовал, осязал, дышал с ней одним воздухом, ощущал прикосновения каленого железа к обратной стороне рëбер.

– Ассанта. Ты нужна мне. Всегда была нужна. Я хочу, чтобы ты меня услышала. Я хочу тебе помочь. Ты в безопасности, – медленно подбирал он слова, всё также протягивая к ней ладонь, и подбираясь небольшими шагами, за которыми она пристально следила. – Здесь ты в безопасности. Со мной ты в безопасности. Всегда была и есть. И ты ни в чем не виновата.

Она переводила взгляд с его рук на лицо и обратно. Дышала всё также тяжело и быстро. У неё дрожал подбородок, нижняя челюсть двигалась. Дьюла с трудом подавлял желание схватить её в объятья. Страшно было видеть её… Такой.

– Я сейчас подойду, хорошо? – Дьюла склонил голову набок, старался позволить ей увидеть себя всего целиком. Руки держал на виду. – Я горжусь тобой, – прошептал он. – Иди ко мне, – он манил её к себе уже двумя руками.

Ассанта начала расслаблять плечи, взгляд становился всё более детским. Болезненным, но открытым. Дьюла сократил расстояние совсем…

– Я не могу с тобой бороться… Я не… – выдохнула она.

Дьюла опустился на колени, обнял её за ноги, прижался к ним лицом, замер, шумно дыша. Ассанта запустила руку в его волосы, прислонившись к стене, но надолго её не хватило. Она стала быстро оседать на пол.

Едва он обнял её и потянул к постели, она разразилась надрывными рыданиями, стала отталкивать. Укусила до крови за руку, забилась в истерике, стала задыхаться. Он лишь успел, как мог, аккуратно толкнуть её на постель, чтоб сама себе не навредила. Тогда в комнату вошла Рашель с подготовленной ампулой и шприцом. Постучала ногтем по стеклу и стала набирать лекарство. Ассанта увидела это, громко закричала… И внезапно вжалась в Дьюлу, будто ища защиты. Он закрыл её рукой в чёрной накидке, как крылом.

– Нет.

Рашель не обращала внимания.

– Давай. Надо. Подержи её. Щадящая доза. Дьюла.

Ассанта стояла на постели на коленях, глядя на неё поверх предплечья Дьюлы, пока он обнимал её двумя руками.

– Нет, она справится.

– Ассанта, тебе будет проще, – уговаривала Рашель.

– Нет, не хочу. Я… Не хочу! – опять голос налился силой и хрипом. Она медленно каменела в руках Дьюлы, готовая, как он понимал, к очередному рывку или атаке.

Рашель приближалась к ним. С отменной сноровкой врача, она задрала и ткань кардигана и рукав Ассанты, фиксируя предплечье, Дьюла едва успел перехватить её руку.

– Дьюла, ей тяжело, она не справляется, дай мне ей помочь.

Дьюла разрывался. Ассанта в его руках дрожала и жалась к нему, и он не мог просто держать её, пока ей будут делать то, на что она реагирует новой волной истерики. Рашель же безусловно была права.

– Ей нужна помощь, я не сделаю ей хуже, ей станет спокойнее, и всё. Она не заснёт, ничего не будет, – увещевала Рашель.

– Нельзя через силу. Она вменяема.

По её взгляду он понял, что у Рашель другое мнение, но сестра отложила шприц на прикроватный столик.

– Хорошо…

Ассанта медленно выпуталась из кардигана Дьюлы, который нехотя её отпустил. Он знал, что Рашель уступила только из-за него, хочет, чтобы он увидел, что будет дальше. Но Ассанта спокойно легла поверх одеяла, позволив его двойняшке приблизиться.

– Скажи мне, чего бы ты сейчас хотела? – нежным голосом спросила Рашель.

– Матé, – не задумываясь, ответила Ассанта.

Дьюла отошёл к окну и поставил кулаки на подоконник, но, опустив голову, всё равно смотрел в сторону Ассанты.

– Что бы тебе сейчас доставило радость, как ты думаешь? Найди светлое воспоминание, постарайся, – Рашель не говорила – убаюкивала голосом. Профессиональный Кот Баюн. Важно было не что, а как. Голос проникал под кожу, людям было тяжело ему противостоять. Это их общий с сестрой дар. – Вспомни… Ты маленькая. Кроха. Тебе тепло. С кем ты?

– С мамой… – сразу улыбнулась Ассанта.

О матери от Ассанты Дьюла ещё не слышал, и потому стал еще внимательнее, ненавязчиво поглядывая на неё.

– Мама гладила тебя по волосам? Укладывала спать?..

Ассанта озарилась тёплой улыбкой, такой странной на лице с синяками. Но Дьюла слышал, как болезненно она дышала, как нервно скалила зубы сквозь улыбку.

– Да… Пела колыбельные.

– Как она тебя называла? Ласково… Только тебя, – продолжила Рашель, и голос её звучал мерным стуком дождя по крыше.

– Piccola*, – проговорила Ассанта. Смахнула ресницами слезу на подушку. Улыбка уже не похожа на оскал. – Tesora Miо…*

– Да… – шепча, Рашель поглаживала её по линии волос у лба. – Да, милая. Как ещё?

Дьюла видел, что у сестры самой глаза с влажным стеклом, но она старалась.

–…Sole mio*.. – Ассанта всхлипнула. – Звëздочка, – коснулась языком десны и замерла.

– Молодец. Ты такая умница, – ласково похвалила Рашель, а Дьюла прислонился лбом к прохладному окну. Почему так хочется кричать?…

– Что ты помнишь? Что ещё?

– Котёнка.

– Какой он? Как его звали?

Ассанта напряжённо водила бровями, пыталась вспомнить, а слёзы остановились. Рашель их стёрла, поглаживая по щекам.

– Не помню. Он белый. Пушистый был, – она опять улыбнулась, совсем нежно, своей улыбкой. Дьюла осторожно приблизился к постели и сел возле угла в ногах. Ассанта смотрела только на Рашель и не видела её.

– Пушистый. Красивый. Белый-белый? Ни пятнышка на нём?

– Нет… Ни пятнышка. Лапки… Чёрные подушечки. А сам белый.

– А глаза какие?

– Синие… Синие-синие, как у Дьюлы, – прошептала совсем глухо, замерев. Её взгляд застыл.

Рашель зажала нижнюю губу зубами, дала ей время.

– Всё хорошо. Как ты с ним играла, помнишь? Запускала пальцы в шëрстку.

Ассанта медленно кивнула. Рашель понимала, что ходит по тонкому льду, что угодно могло случиться, что с мамой, что с котёнком, и трещины уже поползли по лицу этой девочки. Но фокусировала её внимание на моменте, на эмоциях, не на истории.

– Поговоришь с Дьюлой? Ты готова остаться с ним?

– Да, наверное.

– Если хочешь, я могу тебе помочь. В этом нет ничего страшного.

И Ассанта кивнула. Дала ввести себе препарат. Её сразу притянуло к постели совсем, взгляд стал чуть затуманенный.

Дьюла вышел ненадолго. Тряс рубашку у себя на груди в коридоре.

– Не пугайся, – раздалось сзади. – Это посттравматический синдром. Она и так умница.

– Да.

– Всё будет хорошо, сам не паникуй. Всё правильно сделал, – сестра ласково похлопала его по щеке.

– Как она… Такая в СИЗО будет? – прошептал Дьюла.

– У нас есть пара дней. Сделаем, что сможем.

Дьюла спустился вниз, перекурил и обратился к Энни, одной из горничных.

– Энни, сделай какао. Несколько сандвичей, как Ассанта любит, ты помнишь. Мне кофе. И десерт какой-нибудь.

– Поняла, – смотрела она на него с некоторым удивлением, как показалось Дьюле.

– И наверх. В комнату Ассанты. Там двое полицейских стоят, не пугайся.

Энни кивнула.

Выходя покурить и подышать воздухом, он заметил в отражении зеркала в прихожей, что у него несколько царапин на боку носа и скуле. Даже не почувствовал, пока не заметил в отражении.

______________

Примечания:

*Piccola – Малышка (пер.Итальянский) *Tesora Miо – Моё сокровище (пер.Ит.)

*Sole mio – Моё солнышко (пер.Ит)

Глава 9

Си́гет. Март

– Я ненавижу красный, – прошептала Ассанта, когда Дьюла вернулся в её комнату, в которой красного не было. Древесная мебель сочеталась со светло-голубыми и пастельными оттенками. Ассанта смотрела перед собой, сидя на полу и прислонившись спиной к деревянному каркасу постели. – Ненавижу.

На прикроватной тумбе уже стоял поднос с четырьмя поджаренными тостами с ветчиной и сыром и две большие чашки. Дьюла ясно видел перед собой осколки, а не человека. Она была разбита. Непривычно бледная, с кровоподтёками и тёмными кругами под глазами. Судорожное дыхание и лихорадочный блеск воспалëнных глаз. Сам он плохо ощущал своё тело, которое казалось слишком тяжёлым.

– Так… Странно всё, – она снова прервала тишину и повернула голову сначала в одну сторону, потом в другую, что-то ища. – Часы так громко тикают. Невыносимо.

Дьюла прислушался, не сразу распознав привычное тиканье. Маленькие часики находились в глубине комнаты на письменном столе за пустым мольбертом.

– У меня болит голова, – Ассанта поморщилась и прижала пальцы к вискам. – Почему они такие громкие? – почти плаксиво.

Дьюла взял круглые часики на подставке и вытащил из них батарейки. Тиканье прекратилось, а он сел рядом с Ассантой на деревянный пол. Не касался, но был близко.

– Я ни о чем не жалею. Я бы сделала всё снова. Надо было раньше. Ты тоже думаешь, что я психопатка? – сбивчивым шёпотом спросила она.

– Нет.

– И мне всё равно. Пусть даже так. Пусть. В конце концов… Я ему родня. Как бы мне ни хотелось думать, что я другая. Нет, такая же.

– Нет, милая.

– Я в отражении его вижу. Он во мне остался.

Дьюла с нежностью накрыл ладонью её руку, приблизившись ещё, едва задевая подбородком плечо.

– Всё закончилось. Ты закончила. Его больше нет. И в тебе тоже – нет. Тебе просто нужно время. Рашель поможет. Я… Буду рядом.

Ассанта как будто покачнулась, чтобы повернуться к нему лицом.

– Я… Била ножом Артура. И мне было мало. Я хотела дольше. Он быстро сдох. Слишком быстро. На третьем ударе.

Она будто что-то искала в его лице серыми глазами, потемневшими до оттенка мокрого асфальта.

– Действительно, слишком быстро, – проговорил Дьюла.

От Ассанты пахло антисептиком, лекарствами и стерильностью бинтов. А её личного запаха Дьюла никак не мог распознать. И видел, что её покачивает из стороны в сторону едва различимо глазу. Он мягко перебирал пальцами по тонкой кисти, едва сжимал. Ему хотелось, чтобы она говорила ещё, и старался гнать мысли о том, что впереди у неё многочасовые допросы. Её будут судить. Её будут раскачивать на эмоции и беспощадно давить на все слабые точки. Жёсткие в обращении полицейские не станут церемониться с состоянием Ассанты, даже при его давлении. Да, будет нежнее, чем обычно, но без пиетета. И всё это будет происходить в душных комнатах.

– Ассанта, я предлагаю тебе подумать над тем, чтобы сбежать. Залечь на дно на несколько лет. Я могу это сделать. Я сделаю. Только скажи.

– Нет, – покачала она головой. – Нет…

– Почему, милая? – не удержался от того, чтоб поглаживать её тыльной стороной ладони по щеке.

– Если бы меня не привезли в полицию, ещё можно было бы… А сейчас слишком большая огласка. Я же понимаю.

– Это сложно, но я могу это сделать.

– Это рисково.

– Да. Но возможно. Я рискну.

Ассанта снова покачала головой и отвернулась.

– Не надо.

– Я не сомневаюсь в том, что мы выиграем. Но это будет тяжёлое время для тебя. Допросы, заседания… Ты не в том состоянии.

Она усмехнулась, обнажив верхние зубы.

– Не стоит меня жалеть.

– Я смотрю на ситуацию реально. Я бы не хотел, чтобы ты через всё это проходила.

– Ну… А что потом? Через пару лет срок давности ещё не выйдет. Я не хочу бежать. Скрываться. Я права.

– Ты права, – кивнул он. Смотрел на неё и не понимал, как достучаться. Ей вроде бы и всё равно, а с другой стороны, как будто – нет. – Даже, если они так не посчитают, мне всё равно.

– Послезавтра приедет адвокат. Тебе надо постараться рассказать ему как можно больше. И прислушаться к нему. А сейчас давай-ка ты поешь.

Дьюла перенёс поднос на пол и поставил между ними. Ассанта ела медленно, не особо фокусируясь на еде. Ему не казалось, что она о чём-то думает, по глазам читалась прострация.

«Она выглядит как после контузии. Тц… Мой ангел, моя девочка, я соберу тебя по осколкам…»

– Если бы ты прислала мне сообщение… Я бы не ответил холодом, – тихо проговорил он.

Ассанта с трудом сфокусировалась на нём.

– Ты не знаешь, как бы ты ответил. Не говори об этом.

– Ты была совсем одна? В те дни.

– Зачем ты?..

– Потому что мне не всё равно.

Она кое-как доела половину сэндвича и отодвинулась от подноса.

– Давай ещё. Надо ещё.

Помотала головой.

– Меня тошнит.

– Хотя бы какао?

Снова помотала, посмотрела исподлобья.

– Что происходило в эти месяцы? Как ты жила? – он вздохнул, тоже закончив с сэндвичем. – Мне было очень тяжело. Я постоянно думал о тебе. Гнал мысли, хотел забыть, и… В тоже время, иногда думал… «А может… Может это всё пустое?» И хотел увидеть. Хотел… Позвонить. Хотя бы услышать.

Дьюла напряжённо следил за её реакцией, но Ассанта лишь больше бледнела, теребила свою повязку на руке и избегала прямого взгляда.

– Родриго запер меня. Ввёл комендантский час. Все телефоны были на прослушке. Иногда их вообще забирали. Перемещаться только с Артуром или с Вуди, это его ручная собака, отморозок, который не разговаривает. Я смогла только один раз попасть в больницу, чтобы пройти обследование по беременности, с помощью Ральфа. Потому что он как бы жених, но нас потеряли на два часа, поэтому впредь нас не отпускали, – говорила она, потирая глаза. – Родриго говорил, что ты продал меня. И что… Я зря думала, что могу убежать от него. Кроме него я никому не нужна. Что никогда не стану частью твоей семьи, – к этому моменту она смотрела только в пол. – Я просто существовала, – закончила Ассанта и заговорила снова после тяжёлой паузы. У Дьюлы было много мыслей, но он ещё подбирал слова.

– Единственное, о чем я думала, как сбежать от него до того, как он узнает. Где затеряться. Мы с Ральфом уже придумали. Потому что, даже если бы я вышла за него замуж в ближайшее время, ничего бы не изменилось, мы оба это понимали. И уже всё придумали. Оставалось дождаться момента, когда он чуть отвлечётся, когда… Появится лазейка. Но всё пошло не по плану. Нет. Не надо… – отстранилась она, когда Дьюла в очередной раз потянулся к ней в тщетной попытке обнять.

– О чем ты думаешь? Что на душе, малыш? Расскажи мне… Прошу тебя. – хоть и не касаясь её, он всё же приблизился, чуть навис над ней, не вставая с колен.

– О том, что… Всё потеряло значение.

– Я ни к чему тебя не обязываю, просто позволь мне быть рядом, – шептал он у самой её щеки.

– У тебя нет других дел? – резче спросила она.

– Нет, только ты, – спокойно ответил Дьюла.

***

Ассанта то напрягалась изнутри, то расслаблялась через силу. Она смотрела на него сквозь призму тумана, из самой глубины боли, будучи где-то на дне. Испытывала двойственные ощущения от его присутствия. Ей было горько и холодно. И… Никак. И, казалось, коснись она его – её пронзит болью, как от ножа. При этом он был живой, тёплый, рядом, непривычно растрепанный… Один рукав рубашки закатан, другой расстегнут. И сердце его стучало так громко, наравне с тем, как тикали часы до того, как их лишили батареек. Обострённое восприятие было выборочным.

Ей казалось, Дьюла всё время чего-то ждёт от неё. Хотелось, чтоб он ушёл и остался одновременно.

– Я тебе никто, – произнесла она, всё же посмотрев ему в глаза. – Я благодарна, что ты пытаешься помочь, но я тебе никто. И обузой быть не хочу. Я тебе никто, – повторила с нажимом в третий раз. – Я не стóю таких затрат.

– Зачем ты так? – прошептал он, побледнев до цвета мела. – Ассанта, это не так.

– Так.

– Ты поверила ему? Ты…

– Я поверила фактам. Всё так, Дьюла. И это правильно, – кивала сама себе, смотрела ему в лицо, даже не моргая.

– И зачем я тогда всё это делаю?… – обескураженно прошептал Дьюла.

– А я не знаю. Может, чтобы потом скормить своим доберманам или пантере? – она подалась корпусом вперёд. – Я не знаю, что у тебя в голове. И не могу знать, – резко поднялась и тут же согнула колено с шиканьем. Дьюла так и сидел, замерев.

– Мне не нужна твоя жалость, мне не нужны сожаления. Воспоминания о том, что было. Это было, больше ничего нет, – резала без ножа на удивление сильным голосом. – Мне нет смысла помогать, защищать, прятать, скрывать – я ничего не дам взамен.

И смотрела в ожидании, чуть прищурившись.

– А ты жестока… Я почти поверил, – Дьюла поймал её за относительно здоровую руку и прижал к своей щеке. Ассанта смотрела сверху вниз, холодно, отчуждённо, чуть выпятив нижнюю губу. – Ты не можешь не понимать, что мы оба стали заложниками ситуации. Я не говорю, что поступил правильно. Нет, вовсе нет, но… Это совершенно не значит то, что ты сказала. Я понимаю, у тебя нет ко мне доверия… И…

Она выдернула руку и заложила её за спину.

– Стали. Только он был в чëм-то прав.

– Нет. Не был он ни в чем прав! Он лишь создал ситуацию и подчеркнул то, что хотел. Хотел, чтобы так было! – в голосе Дьюлы прорывались ноты гнева на границе с отчаянием. Ассанта стояла спиной, по-прежнему прижимая руку к пояснице и искоса смотрела на него через плечо. – Не смей говорить, что ты мне никто, – прошипел он, плюнув на осторожность, и скачком к ней, сгреб в объятья, с неистовой нежностью целовал плечо, шею, скулу, висок, путаясь пальцами в волосах. Ассанта предпринимала вялые попытки вырваться, потому что снова слабела. Слёзно дышала, приоткрыв губы. И Дьюла собирал её слезы губами.

– Я верю, что… В глубине души ты всё ещё знаешь. И всё помнишь, – разворачивая её к себе лицом, шептал он. – И знаешь, что я никогда бы тебя не отпустил в это. Если бы знал хоть что-то. Доберманы… Дура. Какая ты иногда дура, – и снова целовал, блуждая горячими ладонями по спине.

– Пусти, мне надо лечь… – будто мяукнула. Дьюла помог ей добраться до кровати, улёгся рядом, навис над ней.

– Говори, что хочешь, любимая. Тебе можно всё. Мне просто больно за тебя. Больно чувствовать, что с тобой сделали, пока я был уверен, что у тебя всё прекрасно, и ни слова правды за эти два года не звучало.

– Так, и не звучало. Я просто пыталась выжить. Ничего не было! – прорычала она, но слëзы и глаза её выдавали. Дьюла бросил взгляд вниз, её кофта чуть задралась, обнажив синяки на животе, несовместимые с этим юным, нежным телом. Мышцы животика болезненно поджимались.

– Да, милая, да, – соглашался он, водя пальцами по её ладони, глотая горечь.

Чем больше она смотрела ему в лицо, тем глубже тонула в ощущении болезненной тоски.

– Почему доберманы? Почему ты сказала именно это? Ты их обожала, а они тебя. Уверен, они вспомнят.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Я знаю тебя. Ту часть тебя, что была со мной, нельзя подделать.

– Как удобно. Очень удобно, Дьюла, – болезненно скалясь, проговорила она, прогибаясь в спине. – Если бы это было так, ты бы не…

Дьюла прижал палец к её губам.

– Чш… Тогда я себя не послушал. И тот я, которого заглушил, не ошибался. Потому что это именно то, что я вижу и чувствую сейчас. Почему доберманы? – медленно отнимая палец от её губ.

– На меня как-то травили собаку.

Дьюла инстинктивно передëрнул плечами.

– Домашнюю нашу. И знаешь, ей было всё равно. Всем всё равно. Я сказала просто, не особенно задумываясь.

– И ты… Не боялась собак после этого?..

– Может, и боялась. Но у страха есть предел. Вряд ли я могу уже чего-то бояться.

В конце концов она расплакалась в его руках. У Дьюлы сбивалось дыхание, и мороз обжигал руки, потому что она не плакала – она выла. Возможно, впервые за много лет, волны истинных чувств, наконец, пробились наружу в полную силу. И он сжимал её, мысленно проговаривая: «Я с тобой. Чувствуй. Иди ко мне. Плачь. Я рядом. Ты в безопасности», и всеми силами направлял собственное тепло в неё, пытаясь визуализировать, как волокна света проникают в её израненное, кровоточащее нутро. Она давилась и рыдала, выходила и на скулёж, с силой била кулаками по его лопаткам. Дьюла содрогался от ударов, но не разжимал объятий. И чувствовал, как она возит мокрым лицом по его шее и ключицам.

– Ассанта…

– Я люблю тебя, – внезапным скрежетом, как сквозь зубы от боли. – Я всё время о тебе думала, я… Я не знала, что сказать, чтобы ты мне поверил… Я не знала, как…

Дьюла мял её в руках, зажмурившись. Её жгучие слëзы давались ему тяжело. Он хотел впитать их, забрать, облегчить её боль. Сейчас, как никогда, она ощущалась в руках хрупкой раненой кошкой, и не было силы, способной унять боль в её застарелых и новых ранах. Дьюла больше всего страшился состояния бессилия, и оно завладело им.

Я ничего не могу.

Уловил краем глаза движение: дверь в комнату тихо затворилась. Он понял, что это Рашель. Скорее всего наблюдала, услышав плачь, и всё же ушла. Дьюла был рад этому. Ему не хотелось, чтобы сестра сейчас вмешивалась.

– Я с-слабая, – зашептала Ассанта ему в плечо, – с-сл-лабая. Я не-е с-смогла нич-чего. Т-тогда.

Внезапные приступы заикания Ассанты усиливали тревогу Дьюлы. Это всегда было связано с избиением и выкидышем.

– Ты очень сильная, – также шёпотом говорил Дьюла, массируя её затылок и шею. – Очень. Ты не слабая…

– Я-я его н-н-н… – не смогла, подавилась со всхлипом. Дьюла шумно дышал через нос, прижимая к себе крепче.

– Мой котёнок… Чш… Расслабься…

– Н-не со-ох-хра-ани-ил-л-ла…

Речь становилась всё медленнее и тяжелее.

Дьюла просунул ладонь между ними и коснулся её живота, стал медленно поглаживать.

– Ты сделала всё, что могла. Всё, что могла. Ты выжила. Ты отомстила. И теперь ты в безопасности. Это много, Ассанта. Это очень много, – говорил самым убаюкивающим тоном, на который только был способен. Звучал нежно, бархатисто, стараясь не выдавать в голосе собственного невроза.

– А его н-нет…

А его нет… Нашего сына нет.

Дьюла успел вспомнить и посчитать. Это дитя истинной любви и глубокой страсти было зачато в небе, в его личном самолёте. Над морем. Сглотнув ком в горле, глубже зарылся пальцами в её волосы, массируя затылок. Пытался найти хоть какие-то слова, но не находил. Их просто не существовало.

Она чуть отклонилась назад, чтобы видеть его лицо.

– Если ты хотел меня услышать, почему не позвонил? Ты всегда делаешь то, что хочешь.

Дьюла опустил глаза.

– Тебя не было, – сказала она дрожащим голосом, и слова ударили его под дых.

Ассанта выскользнула из его замерших рук и подошла к окну. Открыла его настежь, впустив прохладный, полный влаги, мартовский воздух. Взяла толстую сигарету из пачки на подоконнике. Дьюла присоединился к ней, сел на него, прислонившись спиной к оконной раме. Молча курили, глядя на тëмные заросли дубовой рощи. Деревья казались серыми.

– Ты права. Меня не было.

Всё остальное неважно… Меня не было.

– Ты не виноват, но я… Виню. Прости. Это сильнее меня.

– Я понимаю. Ты была совсем одна.

– У меня был Ральф.

Хорошо…

Она курила и до красноты растирала кожу пониже ключиц.

– Пообещай не бежать. Я просто буду рядом. Мне не надо ничего взамен.

– Обещаю, – теперь она водила пальцем по подоконнику и сопела.

– Хозяин, – позвал его один из охранников, открыв дверь без стука. – Прости, по рации не отвечаешь.

Дьюла мгновенно изменился в лице, ещё поворачиваясь в его сторону.

– Надо стучать, – с угрозой процедил сквозь зубы.

– Приехал Торрес. Требует тебя. Он с вооружёнными людьми.

– Это за мной, – сказала Ассанта.

– Сиди здесь. Я пошлю к тебе Рашель, она отведёт в безопасное место, если потребуется, – сказал Дьюла, туша сигарету.

– Дьюла, он конченный, – добавила она.

– Разберусь, – проговорил он и поцеловал еë в лоб, после чего обратился к охраннику. – Я выйду за ворота. Троих ко мне.

Тот кивнул и поспешно ушёл. Дьюла последовал за ним.

Глава 10

За спиной Фиделя Торреса стояли трое человек с автоматами. Дьюла пришёл на встречу со своими профессиональными стрелками. Проформа, не более. Было понятно, что сегодня никто никого убивать не будет. Дьюла смотрел на него, и едва тот открыл рот, понял для себя – он будет первым. Прицелы вместо глаз на обезображенном застарелым шрамом лице прожженного убийцы ничего не прятали и ничего не выдавали – цель была поставлена, компромиссы невозможны. Мелкие капли дождя с примесью снега били по лицам как тонкие иглы.

– Я не угрожаю, Фаркаш. Это лишь самозащита, – сказал Фидель без долгих расшаркиваний.

– Я также, – кивнул Дьюла.

– Отдай девчонку, Фаркаш. Ты не представляешь, что начнётся. Клан на ушах. Мы не спустим.

– Это я уже понял. Но не отдам. Всё решит правосудие.

– Правосудие? Ты себе смертный приговор подпишешь, не понимаешь?

– Понимаю. Подписываю.

– Зачем? Подумай о своих людях. О семьях. Им эта война не нужна. Всего одна девчонка.

– Вот именно. Всего одна, – Дьюла говорил спокойно, чуть прищурившись. – Ты не понимаешь. Это поставило под угрозу все основы. Она нарушила законы. Убила отца, – он начал загибать пальцы, – Лишила отца мальчишку Бофорда, мой сын – калека. Прострелила башку секретарю, у которого осталось пять детей. Пять. – показал растопыренную пятерню, – Он просто пытался позвонить нашим, когда началось это пекло. Я уже молчу, сколько людей в больнице. Это серьёзный переход границ. Что я тебе объясняю?

– Ральф Бофорд в больнице, избитый Кастро до полусмерти. Это ничего? Её избивали, никто из семьи не пришёл на помощь. Вы знали, всё знали.

– Дьюла! Ты как вчера родился. Что там за закрытыми дверями происходит, это одно. Ну, так он воспитывал. Жесткий мужик был, храни его бог.

– Почему вы напали на здание полиции? Вы сами запустили ситуацию.

Дьюла давил его взглядом, мысленно сгорая от желания вскинуть руку и изрешетить его пулями, понимая, что попади Ассанта в руки Торреса, – он с огромным удовольствием размажет её до состояния лужи крови.

– Кастро был больше, чем просто лидер. Кастро был почти богом. Да, со своими особенностями, но это всегда так. Тут пусто, тут густо.

В голове Дьюлы постепенно складывались паззлы облика Родриго Кастро, который действительно оказывал странное влияние на людей. И даже после смерти продолжал оказывать.

«У них там секта, что ли, была? Коммуна. Напоминает».

– Ты спросил, я ответил. Не отдам. Она под моей защитой. Оговорюсь. Под защитой клана Фаркаш. Всего клана. Делайте, что хотите.

Торрес поднялся и дал знак своим людям, чтоб шли за ним. На ходу уже сказал:

– Имей в виду, ты сам напросился.

– Вы – тоже, – ответил Дьюла.

– Последствия на твоей совести, щенок, – бросил он, не оборачиваясь, и скрылся за поворотом.

«Вы сына моего убили. Вы душу мою изуродовали. Все вы. Пощады не будет. Я сожгу весь Аберет на алтаре мести, если потребуется. Это моя клятва».

***

В те тёмные дни Ассанта много спала. Всё остальное время с ней работала Рашель. Один раз был долгий разговор с адвокатом при Дьюле.

Лишь ночью он обнимал её, пока она спала, сам же заснуть не мог. Мысль о том, что совсем скоро её придётся собственноручно отвезти в участок, не давала покоя. Ситуация выглядела безвыходной. Они были под пристальным наблюдением, и прятать её даже против воли смысла не имело. Оставалось смириться с тем, что им придётся пройти через судебную систему. А это значило – надолго отпустить её от себя.

Но он по-прежнему был готов рискнуть. Дьюла вёл свой «кадиллак» светло-песочного цвета очень медленно, когда вёз ее в участок. Отсрочка. И снова завёл разговор о побеге:

– …В Венгрию. Документы почти готовы.

– Дьюла, ты ведь понимаешь…

– Да. Но я не хочу. Невыносимо…

Ассанта прикрыла глаза.

– Ты очень много сделал. Этого достаточно.

– Ты запомнила имена, к кому обратиться в случае проблем или неподобающего поведения?

– Да. Томас Даррелл. Тимоти Флетчер. Анжело Сеньи.

– Умница. Я надеюсь, это будет быстро. Я всё для этого сделал.

– Ты был в Самрите сегодня утром.

– Да. Разговаривал с матерью Ральфа. Они уезжают в Англию.

Ассанта кивнула.

– Что она сказала?..

***

Дом по-прежнему находился под оцеплением: эксперты-криминалисты продолжали работать. Дьюла впервые был на территории Самриты.. Само по себе место казалось чудесным. Дом был светлым, с красной черепицей, на средиземный манер. Фонтан с белой статуей очаровательного медвежонка, изо рта которого вырывалась вода. Колонны, увитые зеленью, множество растений вдоль стен в просторной галерее.

Внутри двора с внутренней стороны дома квадратный бассейн. Повсюду клетки с певчими птицами между горшков с цветами и пальмами. Дьюла подмечал разводы крови на стенах. Его это место не прельщало своим обманчивым видом. Внутри Самрита также носила средиземноморский отпечаток. На врезанных в стены полках стояли морские раковины, стеклянные шарики. Всё было светлое, напоминало о Санторини.

Картины с морскими сюжетами. Корабли, гавани, пейзажи, морские закаты. Охотничье ружье восемнадцатого века несколько выбивалось по стилистике. Дьюла наткнулся также на рога, головы кабана и лося, пока двигался по коридору на втором этаже, где всё происходило. Его интересовало не та, где были убиты Родриго и Артур, а та… Где истязали Ассанту. Старейшины нашли свою смерть в кабинете, на таком же ковре, как и в кабинете Дьюлы. Его больно резануло это сходство.

Фаркаш двинулся дальше, в комнату отдыха. Там не было крови, никаких намёков на то, что происходило с Ассантой и Ральфом. Дьюле бросился в глаза ремень из крокодиловой кожи, висевший на очередных лосиных рогах. Оконный проём занимал едва ли не всю стену, округлое поверху окно выходило на юг, от чего комната была залита солнцем.

Глядя на второй красный ковёр под ногами, он ощутил пристальный взгляд на затылке. Обернулся. В проёме стояла тонкая женщина средних лет с леопардовым платком на голове и в чёрном брючном костюме.

– Тоже пришли посмотреть, где их избивали? – хрипло спросила она.

– Вы?..

– Анна Бофорд. Мать Ральфа.

– Дьюла Фа…

– Я знаю. Как она?

Вопрос её звучал с искренним горьким интересом.

– Никак.

Анна кивнула и шагнула в комнату, будто прежде не решалась.

– Вы знали? – спросил Дьюла.

Она отрицательно покачала головой. Смотрела на стену под окном. Дьюла проследил за её взглядом и заметил сколы на белой стене, а также едва видимые крапли въевшейся крови. Опустил взгляд ниже. От плинтуса по паркету прослеживались тонкие борозды, содранный лак. Он набрал воздух в грудь и медленно выдохнул.

Анна сдвинула нижнюю челюсть вбок, глядя туда же.

– Я знала о том, что было пару лет назад. Артур мне поклялся, что этого не повторится. Знала от сына, которого потом водила к психотерапевту, – она медленно провела кончиком языка по губам. – Мне надо было… Надо было что-то сделать. Я не сделала. Решила, что мужчины разберутся.

– О чём именно вы говорите?

– О её наказании за попытку убежать.

Она стояла со скрещёнными на груди руками.

– Мой сын сказал мне, что вы с ней в близких отношениях. Сказал, что вы ей поможете. Это так? – она перевела на него взгляд полупрозрачных глаз.

– Так. Что за наказание?

– Здесь тоже. Публично наказывал. Так, без травм, по полу ногами покатал при остальных детях и всей свите. Но она потом месяц не разговаривала. Вообще.

Дьюла неосознанно сжимал челюсти до боли в зубах.

– Мне стоило вмешаться. Я не вмешалась. Мне вернулось. Моего сына он не пощадил. Ральф теперь инвалид. Ему будут титановые шунты в бедро вживлять. Руку надо восстанавливать. Челюсть на подвязке. Вы думаете, он хотел денег?

– Кастро?

– Да. Ему нужны были деньги? Ему нужен был Аберет? А вам? Что нужно вам?

Дьюла понимал, что она не совсем в себе, хотя вопросы задавала самые сложные в своей простоте.

– Мне жаль вашего сына. Но я… Благодарен ему. Что нужно мне? Мне нужны головы каждого, кто не вмешался. Мне нужны головы тех, кто хочет её забрать сейчас.

– А ещё? Что потом?

– Восстановить её. Я удивлён, что вы её не ненавидите. В такой ситуации матери и жены бы… Кидались на неё, как на причину всех проблем.

– Она была чудесным ребёнком, – как-то тепло улыбнулась женщина, но улыбка почти сразу стала болезненно-вымученной. – Жаль, родилась в аду. Растоптали. Цветочек… Вы любите еë?

– Да. Очень.

– Почему… Почему вы… Отпустили её? Сюда.

Она смотрела ему в лицо пытливо и пристально, её прозрачные радужки глаз в своей пустоте выглядели жутковато.

– Я ничего не знал.

– Понимаю. У меня это всё под носом было, а я всё равно не знала. Не всё.

Дьюле казалось, она лукавит. Казалось, пытается обелиться. Как будто, если он поверит в её чувства и раскаяние, ей самой станет проще себя простить. Или, хотя бы жить с этим.

– А про Артура знали?

– У меня есть к вам предложение. Чтобы облегчить… Процесс.

– Так?

– Если вы… Сможете сфабриковать версию с его убийством, я подтвержу.

Дьюла уставился на неё, смутно понимая, о чем говорит Анна.

– Я подтвержу, что он был в любом месте, в каком вы скажете. И умер так, как вы скажете.

– Интересно. Вы… Предлагаете…

– Тс…

Она подошла к нему вплотную и заговорила на ухо, отодвинув длинную прядь его волос:

– Наверное, это единственное, что я могла бы для неё сделать. Снять вину за него.

…И с себя за неё. Ты знала. Только не могла ничего сделать, или могла, но было не выгодно.

– Я принимаю ваше предложение.

– Хорошо.

– Вас уже вызывали?

– На завтра.

– Я переговорю с адвокатами и свяжусь с вами.

Анна кивнула и отстранилась.

– Вы… Не вините её? – ему было просто интересно. Даже, если правды она не скажет, он поймёт.

Она усмехнулась.

– В чëм? Это было закономерно. Либо он её, либо она его. Третьего не дано. И я рада… Что всë-таки она его. Это безумие закончилось. За Ральфа я не могу её винить. К тому же… Вы, наверное, знаете… Что Ральф любит её. Да, в этом доме выросли дети, способные любить. Это так странно.

Она обняла себя руками и тяжело вздохнула.

– Спасибо за этот разговор, – произнёс Дьюла. – Вы что-то знаете о её матери?

– Мало. И уверена, что Родриго врал, якобы она изменяла ему со всеми подряд и сбежала с каким-то мальчишкой. Вам показать комнату Ассанты?

Дьюла кивнул, дивясь, как быстро она перемещается от мысли к мысли. Делает предложение за предложением. «Сама всё ещё в аффекте, старается говорить лаконично и самую суть, пока её не размажет».

Комната была небольшой и располагалась под самой крышей в мансарде. Здесь уютно пахло деревом и травами.

– Она любит сушёные травы. Каждое лето собирала, – проговорила Анна, заводя его в комнату. Сама подошла к одному из тёмных комодов, стала открывать один ящик за другим, пока не нашла пакет с фотографиями, который протянула Дьюле.

Тот принял его и положил на комод. Сразу заметил детские фото. Посветлел в лице, хоть и не улыбался, но в глаза резко вернулась жизнь.

– Да, её все стремились взять на руки и потискать. Не ребёнок, а котёнок, – прокомментировала женщина.

Дьюла вытянул несколько фотографий, на которых Ассанте было примерно от двух до четырёх лет. Ворох светлых волос, пушистые и нежные, потемневшие с возрастом. В детстве они ей достигали едва ли не до колен. Огромные глаза горели неуёмным любопытством. Дьюла не мог оторваться от фотографий. Высыпал все, перебирал. Ассанта на руках разных людей, мужчин и женщин, Ассанта в обнимку со светловолосым мальчиком – очевидно Ральфом. На огромном коне без амуниции, явно кричит от восторга. На берегу моря, зарывшись в песок по пояс, верхом на медведе-фонтане, раскинув руки…

Анна не мешала ему.

– Я заберу их. Вряд ли они понадобятся полиции, – проговорил он, с нежностью глядя на фотокарточки. Некоторые были надорваны, другие и вовсе были половинками. В самом низу стопки он обнаружил фото, где маленькая Ассанта крепко обнимала за шею юную девушку, сидящую в кресле. Взгляд у сероглазой девушки напряжённый, рука на маленьком тельце будто стремится закрыть девочку от чего-то. У Дьюлы не было сомнений, что это мать. Анна с интересом заглянула ему через плечо.

– Да, это она. Белла.

– Белла Росси? – спросил Дьюла. Ведь Ассанта долго скрывалась за фамилией матери.

– Да.

Спрятав фотографии под пиджак, Дьюла ещё некоторое время поговорил с Анной и побродил по комнате, в которой отчётливо улавливал дух Ассанты. Нашёл и несколько её детских блокнотов с рисунками, которые тоже забрал. Многие из них вызывали неприятные ощущения. Иногда она дырявила страницы, рвала их, использовала сочетание красного и чёрного, выливая эмоции на бумагу, но в большинстве изображала добрых сказочных существ в мягких и тёплых тонах. Только лица и мордочки чаще всего выражали грусть и усталость.

***

Дьюла вкратце пересказал Ассанте разговор с Анной. Она лишь улыбнулась.

– Я буду очень ждать тебя, – говорил он. – Я уже скучаю, родная. И сделаю всё, чтобы это кончилось побыстрее.

Приехав, он долго обнимал её у машины.

Надышаться бы.

– Я с тобой, – шептал ей на ухо. – Помни, что я рядом. Я буду часто приезжать.

Она кивала и прижималась к нему в ответ. Даже сама обняла за шею.

– Тебе не страшно?

– Почти нет.

– Хорошо.

И не отпускал до тех пор, пока по ступеням полиции к ним не стал спускаться Томас Даррелл с конвоем.

– Я люблю тебя, – прошептал Дьюла и пропустил пальцы сквозь её. – Идём.

Глава 11

Рашель налила брату добротного виски двадцатилетней выдержки. Он пробыл в полиции несколько часов. Домой возвращаться не хотелось, поэтому приехал к сестре. Они долго молчали, просто сидя друг напротив друга. Тянули крепкий, пшеничный напиток маленькими глотками.

– Она была спокойна? – спросила Рашель, когда виски оставалось на донышке, и подлила себе ещё.

– Да. Пугающе спокойна.

– Денег много занёс?

– Во все двери. Даррелл может идти на пенсию, – ответил Дьюла без интереса. – Смазал, где только мог. Я не уверен, что это стопроцентная гарантия того, что ей не навредят. Но… – он поводил бровями и протянул стакан сестре, чтоб добавила виски. – Главное не спиться теперь. Оставил её там, как кусок себя оторвал. Страшно.

– Я думаю, всё нормально будет. Они же не идиоты. Ты, как смазал, так и разнесëшь.

– Они имеют право не докладывать мне, куда её повезут после.

– Но договорённость есть?

– Договорённость есть. Но бюрократия. И каста эта, сама знаешь.

– Всё, выдохни.

Дьюла вытащил из портмоне несколько фотографий, которые нашёл в мансарде Ассанты.

– Посмотри, какой она была.

Рашель аккуратно взяла фото и стала с интересом разглядывать, улыбка сама по себе расцвела на её лице, сгладив черты. Редкое явление.

– Прелесть какая, боже. И поднялась же рука…

– Тц… Не надо. Как подумаю об этом, так сразу дурнота подкатывает….

– А вот и мама. Очаровательная. Но Ассанта и на неё не очень похожа.

– Да… И мне почему-то кажется, что он ей не отец.

– Возможно.

– Давай, – он протянул руку за фото.

– Подожди. Я их не украду…

– Если бы я только знал…

– История не терпит сослагательного наклонения, братец. Не терзай себя. Никто не знал. И никто не знает, что было бы.

– Было бы очень просто. Очень тихо. Очень быстро. И с особой жестокостью, – проговорил Дьюла и осушил второй стакан. Закрыл глаза, несколько раз толкнувшись затылком в спинку кресла. – Твари…

Рашель уже отложила фотографии и налила брату ещё.

– Пей.

– Я договорился, что раз в день ей будут давать телефон на полчаса.

– Что я тебе говорила?

– Не давить. Я не давлю.

– Давишь. Ей и так дурно, ещё ты. Уймись, бога ради.

– Не могу. Потому что пока будет идти процесс, я связан по рукам и ногам. Не могу заняться устранением этой секты. Слишком большой фокус внимания, – он торопливо собрал фотографии со столика и вернул обратно в портмоне.

– Нужно ждать, пока закончится разбирательство и уляжется шумиха. Сил нет. Ждать. И угроза сохраняется, хотя это условно моё управление. Я не могу быть уверенным.

– Дьюла, ты приставил туда команду Астара. Ты заплатил всем, от вахтера до генерала. Даррелл в связке с нами со времён отца. Что ты от себя хочешь?..

– Я хочу крови. Я хочу, чтобы ответили все. Через Анну я достал имена тех четверых, которых Ральф видел в доме третьего марта. А ещё я хочу вернуться в тот день, когда совершил обмен, и решить всë иначе, но это невозможно! – он снова толкнулся затылком в спинку кресла.

– Тебе вколоть успокоительное?