Ты (не) должна знать о сыне

– Этот ребенок не должен выжить, – сухо говорит мужчина, кивая на крошечного младенца в кувезе. – И вы поспособствуете.

– Вы в своем уме? – Я резко поворачиваю голову и смотрю на равнодушное лицо незнакомца.

Он даже не моргает.

– Как, придумайте сами. Несчастный случай. Инфекция. Сердечная недостаточность. Мне все равно.

Мужчина достает пухлый конверт и засовывает в карман моего халата.

– Вы предлагаете мне… – даже язык не поворачивается повторить.

– Я предлагаю… Сделать, как будто ничего не было, – спокойно отвечает он. – Вы же не первый день работаете. – Никто не узнает. А вы получите солидную прибавку к зарплате.

Я сжимаю кулаки. Воздух в грудной клетке становится густым. Это какой-то сюр…

– А что будет с ней? С девушкой?

Он оборачивается. На лице только раздражение.

– Мне плевать на нее, – сухо бросает он. – Выживет – молодец. Нет, значит естественный отбор.

Разворачивается и уходит, оставляя после себя тишину и жгучий вес в кармане.

Я стою.

И не могу пошевелиться.

Потому что, от моего решения зависит несколько жизней.

Глава 1 Егор

Весь день сегодня тихо. Чересчур тихо. Нехорошая примета. А для нашего отделения нейрохирургии это вообще аномалия. На удивление никто не орет в коридоре, не дергает в ординаторскую с «тут срочно!» Я даже успел допить кофе и покурить в удовольствие.

Впервые за последние две недели можно расслабиться. А еще построить планы. Договорился с коллегой на пару часов подменить меня, чтобы выехать пораньше, встретиться с ребятами и выключить голову. Просто вечер в компании близких. Просто релакс.

Я даже успеваю собрать сумку, застегнуть куртку и спуститься в приемный покой, когда раздается громкий крик скоропомощников.

– Срочно! Женщина после ДТП! Без сознания! Беременная! Подозрение на ЧМТ!

В горле пересыхает, а ноги мгновенно прирастают к полу. Мне надо идти. Моя смена закончилась, но я как идиот стою и смотрю на происходящее.

Беременная. Черепно-мозговая травма. Коллега забирает у фельдшера сопроводиловку и увозит девушку на осмотр. Все, можно выдыхать, но отчего-то свербит в груди.

Разворачиваюсь и иду подстраховать Бориса Саныча.

– Егор? Ты чего не ушел? – бросает он небрежно, глядя на меня поверх очков.

– Решил спросить не нужна ли помощь? – подхожу ближе к девушке и бегло осматриваю ее сам.

Все крайне плохо. Просто атас… еще и кровища отовсюду. По ней словно каток проехал.

– Не нужна, – равнодушно роняет Борис и стягивает перчатки. – Слишком тяжелая. Без шансов. Давление падает, пульс нормально не держит, гематома огромная. Я не возьму. Не хочу статистику портить ради трупа рисковать.

Я замираю.

– Что ты сказал? – медленно поворачиваюсь к нему.

Он пожимает плечами:

– Умрет на столе. И всем от этого будет только хуже. Пусть ее в реанимацию, максимум стабилизация. А дальше – как повезет.

У меня внутри гудит, как от взрыва. Сердце бьется. Значит, мы еще в игре. Пока пульс не остановлен – это не труп. Пока хоть одна клетка держится – я работаю. Все остальное – отговорки.

Я не говорю ничего. Просто разворачиваюсь и кидаю коротко медсестре:

– Забираю ее себе. Готовьте первую операционную. Срочно.

– Кровь на анализ и КТ немедленно, – добавляю уже на бегу. – Акушера найдите мне срочно! Где он, черт возьми?!

Ухожу переодеваться, пока девушку готовят к операции. Мы пересекаемся с бригадой у входа в операционную. Девушка на каталке. Молодая. На вид лет двадцать с небольшим. Лицо – в ссадинах, губы синюшные. Глаза закрыты, веки подрагивают. Рядом с головой – запекшаяся кровь. Волосы мокрые, спутанные, прилипли к лицу. Живот под окровавленной тканью – вздутый, тяжелый.

Кладу ладонь на пульсирующую вену у шеи. Сердце бьется. Слабо. Надо стабилизировать, иначе потеряем.

– Зови Аркадича, пусть стабилизирует. Нам нужно время.

Медсестра сбегает за нашим самым опытным анестезиологом. У него волшебные руки и огромное сердце.

Мы делаем КТ в рекордные сроки. Аппарат пищит, я стою за стеклом, глядя, как медики готовят девушку. Снимок появляется на экране – и все становится ясно.

– Внутричерепная гематома. Смещение. Давление нарастает слишком быстро. Мы теряем ее, – говорю. И тут же, не дожидаясь подтверждения: – Экстренное кесарево. И одновременно готовим ее к трепанации.

– Одновременно?! – акушер бросает на меня взгляд. – Мы не успеем!

– Если сдадимся – точно не успеем, – отрезаю. – У нас нет времени на обсуждение.

В операционной пахнет стерильностью и напряжением. Люди двигаются четко, без слов. Все все понимают. Здесь нет зрителей. Здесь играем по-крупному. Я не знаю, кто она, откуда, что за ребенок. Но мне все равно. Главное – это спасти две жизни.

Я стою у головы. Акушерская команда – ниже. Девушку интубировали. Она в наркозе. Черепное давление нарастает и работает против нас. Но я знаю – если шаг в сторону, если пауза, если секунду колебаться – она не вытянет.

– Состояние нестабильное. Давление на минимуме, – сообщает Аркадич.

– Сделай что-нибудь! Мне нужно десять минут. Не больше.

Он кивает и мы начинаем.

Акушеры работают быстро. Хирургия – хронометр, и этот отсчет слышу всем телом. Под пальцами я чувствую, как тело слабеет. Вроде бы живое, но уже отдаляется. Это всегда так. Тишина между мирами.

– Есть! – кричит кто-то. – Мальчик!

Громкий, хриплый писк. Вдох. Он жив.

Секунда. Только секунда на взгляд в сторону. Затем – скальпель. Моя очередь.

Я поднимаюсь к голове. Раскрываю доступ. Работаю быстро. Плавно. Без гнева. Без жалости. Только холодный расчет. Медленно, как по минному полю, чтобы шаг за шагом вывести ее из тьмы.

Я не верю в чудеса. Но я верю в себя. Если я на месте, если я здесь – значит, у нее еще есть шанс. Кто кого на этот раз, Бог? Твоя воля или мои руки?

Через два часа операция заканчивается. Я снимаю перчатки. Внутри все выжжено. Как всегда, после боя. Но я доволен собой. Сохранил девчонке жизнь.

Я выхожу в коридор. Сажусь. Только сейчас чувствую, что дышу.

– Доктор? – подходит медсестра. – Младенца перевели в реанимацию. Он в тяжелом, но стабильном состоянии. А женщина…

Я встаю.

– Она жива. Значит, еще не все потеряно.

Иду дальше. Потому что я – не спасатель. Я – упертый придурок, который не умеет сдаваться.

Сегодня я снова бросил вызов Богу и на этот раз победил. Но так бывает далеко не всегда. Личное кладбище у меня тоже есть и пополняется регулярно, как бы я ни старался.

Я выхожу в коридор, где обычно собираются родственники и друзья пациентов. Кто-то с надеждой, кто-то – с пустыми глазами. Но здесь никого. Я подхожу к посту медсестры.

– Родственники девушки из ДТП уже приехали?

Женщина за стойкой качает головой:

– Нет. Никто не звонил, не приходил. Ни имени, ни телефона. При себе – только одежда. Ни документов, ни украшений. Полный ноль.

Я не сразу отвечаю. Просто стою и думаю над всем этим. Меня это не должно интересовать в любом случае. Свою работу я сделал. Но все же выдавливаю:

– Если кто-то появится… найдите меня. Я буду в ординаторской.

Глава 2 Егор

Записываю последние строчки в истории болезни. Почерк скачет. Чернила ложатся неровно, бумага кажется влажной, хотя я точно знаю – в помещении сухо. Просто руки предательски дрожат. Не от усталости, нет. Это что-то другое. Что-то между выбитым из организма адреналином и незавершенной внутренней работой. Как будто операция еще продолжается, только теперь не скальпелем, а чем-то другим – тишиной.

Складываю карту. Автоматически. Мозг предлагает пойти в ординаторскую, закрыться, налить себе кофе, посидеть в кресле, включить свет и попробовать отдохнуть. Но ноги несут в другую сторону. Я поворачиваю направо, по коридору. Там, где неонатология и детская реанимация.

Не должен. Это не моя зона. Не мой пациент. Я нейрохирург, разбираюсь с тканями мозга, дети не мой профиль. Но иду. Не ради отчета. Не ради протокола. Просто, потому что не могу иначе.

Медсестра на посту узнает меня с первого взгляда. Она ничего не говорит. Только слегка кивает, словно понимает. Я прохожу мимо, притормаживая у окна. Там, за стеклом – кувез. Прозрачный, пластмассовый, полный трубок и слабого тепла. А внутри – он. Тот, кого вытащили из живота мертвой девушки. Ну, почти мертвой. Почти.

Подхожу ближе. Замираю.

Он не двигается. Совсем. Только редкое подрагивание грудной клетки говорит, что внутри – есть жизнь. Маленькая. Нестабильная. Почти неосязаемая. Но есть.

Ребенок крошечный. Бледный, кожа почти сливается с белым одеялом. Головка без волос. Глаза закрыты. Рот приоткрыт, а нос морщится едва заметно при вдохе. Он дышит. Сам. Старается. Сильный мальчик.

– Все стабильно, – говорит медсестра, подходя сбоку. Голос ее тихий, как будто боится нарушить хрупкий покой. – Держим его на кислороде. Дыхание слабое, но идет. Сердце пока держится. Пульс скачет, но держится.

– Вес?

– Два триста. Маловато. Сатурация в пределах нормы. Артериальное давление низкое, но стабильное. Показатели пока внушают осторожный оптимизм.

Я молча смотрю на экран. Не вчитываюсь в цифры – я их знаю наизусть. Мне нужно другое – видеть своими глазами. Проверить. Убедиться.

– Родные? – спрашиваю после паузы.

Медсестра качает головой:

– Никого. Ни звонков, ни сообщений. Документов при поступлении не было. Ни имени, ни адреса. Ни даже телефона. Девушка как будто… Брошенная.

«Брошенная» эхом отдается в голове. Интересно…

Это слово остается висеть в воздухе. Я сжимаю челюсти, чувствую, как ноют суставы в пальцах.

Я жду, пока медсестра уйдет. Остаюсь один. В помещении тихо, даже аппараты гудят как будто глуше. Свет над кувезом мягкий, теплый, почти домашний. Как будто эта коробка – единственное безопасное место в мире. Хотя для этого малыша так и есть.

Я опускаю ладонь на стекло. Малыш не реагирует, но мне все равно. Контакт не для него. Для меня.

– Ты не должен был выжить, – говорю тихо. – Но выжил. Горжусь тобой. Настоящий мужик.

Пауза. Вдох. Выдох.

– Мама твоя тоже боец. В сознание не пришла, но борется. Мы не сдаемся, понял? Мы. Трое.

Молчу. Смотрю на него долго. Он не знает, что родился в неподходящее время и в неподходящем месте.

– Я не отдам тебя в статистику, – говорю я почти шепотом. – Не отдам в чертовы проценты. Не позволю умереть просто потому, что ты не вовремя. Ты вовремя. Именно сейчас. Именно здесь.

Я отступаю на шаг. Смотрю еще секунду. И только тогда ухожу.

За спиной – тонкое шипение воздуха, слабое мигание монитора и сердце, которое еще бьется. Это все, что нам пока нужно.

Выхожу из детской реанимации, чувствую, как ноги гудят от напряжения. Голова тяжелая, будто налита свинцом. Сколько часов я на ногах? Вторые сутки пошли. Организм работает по инерции, как старый мотор, который глохнет, но еще тащит. Я и сам не понимаю, как держусь. Не ел, не пил, не спал. Обычная история. Только сейчас почему-то тянет вниз, будто земля плотнее стала.

Мимо проходит Света, медсестра. Она кидает на меня взгляд, тормозит.

– Ты опять не ел? – спрашивает с мягкой укоризной. – Егор, ты сейчас свалишься. И кому тогда лучше будет?

Я не отвечаю. Просто выдыхаю.

Света оборачивается, понижает голос:

– Если хочешь… я тебе еду разогрею. Еще утром принесла, как знала, что пригодится. Специально, кстати, для тебя. Пойдем?

Не сопротивляюсь. Света бывает очень настырной, но бороться с ней у меня нет сил. Да и поесть и правда не мешает. Не потому что хочется, а потому что иначе отключусь прямо в коридоре.

– Ну пойдем, попробуем, что там у тебя, – говорю я.

Она улыбается, будто ждала этого момента много лет. Ведет меня в ординаторскую, где уже накрыт поднос: пирог и пюре с котлетами, даже чай с лимоном.

Я сажусь, не снимая халат. Просто опускаюсь в кресло и чувствую, как тело тает.

Света включает микроволновку. Говорит что-то – про смену, про ребенка в соседнем боксе, про врачей, про ночь. Я почти не слышу.

Голова падает на грудь. На секунду. Всего на секунду. Но это уже не я – это организм. Я отключаюсь.

Темнота. Полоска сна. Вздрагиваю.

И в эту самую секунду за стеной – резкий сигнал. Короткий, пронзительный, как выстрел.

– Остановка! – раздается голос дежурной. – Бокс три, пациентка после ДТП!

Я мгновенно вскакиваю на ноги, сердце колотится в горле. Никакого сна. Никакого отдыха. Я бегу обратно.

Потому что именно сейчас решается главное.

И я должен успеть.

Глава 3 Егор

– Готово! – выкрикивает медсестра. Голос режет, как скальпель.

Разряд. Сердце дергается. Монитор все еще молчит. Прямая линия.

– Еще раз! – командует Аркадич, и я киваю, даже не глядя.

Второй разряд. Все тело пациентки вздрагивает, будто вырванное из тьмы. Но мониторы упрямо рисуют ровную черту. Время уходит. Мы теряем ее.

Третий. Пауза – бесконечно долгая. И вдруг… пик. Еще один. И еще. Волна на экране дрожит, как жизнь, возвращающаяся по капле.

– Есть! – выдыхаю я. – Пульс пошел!

Я отступаю. Дыхание сбито, ладони мокрые под перчатками. Футболка прилипла к телу. Спина ломит, будто я сам провел эту дефибрилляцию.

Аркадич хлопает меня по плечу. Я не чувствую ни гордости, ни облегчения. Только пустоту и… странное, отстраненное выгорание.

Я сажусь у стены, сползаю вниз. Пол холодный, прохладой пробирает через ткань. Сижу и смотрю в одну точку, как будто там ответ на все.

Мы ее вернули. Опять. Как долго она продержится? И сколько еще таких «опять» я выдержу? Сколько раз я могу вытащить людей из небытия, не разрушив себя по частям?

Глаза закрываются сами. Я не засыпаю – я просто выключаюсь. Как перегоревшая лампа. Опять.

Меня будит легкое, почти материнское прикосновение к плечу.

– Доктор… Егор Алексеевич…

Открываю глаза. Надо мной склонилась Мария Петровна, санитарка. Ее лицо знакомо с первого дня интернатуры: морщины, усталые глаза, седые волосы, собранные в аккуратный пучок. Женщина с руками, которые видели больше боли, чем половина ординаторов вместе взятых.

– Вы всю ночь как на углях. Я думала, свалитесь, – мягко говорит она, укрывая меня взглядом. – Совсем себя не бережете, доктор. А ведь от Бога вы. Уж я на своем веку повидала – и таких, что по бумажкам работают, и таких, что от страха бегут. Но вы – не из них. Вы другой.

Я натягиваю слабую улыбку. Суставы скрипят, спина отзывается тупой болью. Смотрю на часы. 06:43. Солнце уже касается окон. Через полтора часа – обход.

– Спасибо, Мария Петровна, – хрипло говорю. Она кивает, как будто знает, что именно мне сейчас нужно: не слова, а просто присутствие.

Поднимаюсь и плетусь в душ. Холодная вода бьет по плечам, срывает остатки сна и тревоги. Смывает тяжелый день, чтобы начать новый.

Сухой халат, влажные волосы, шаги по пустому коридору. В автомате гудит старая кофемашина, плюет в пластиковый стакан вязкую, горячую смесь. Выпиваю глоток – привычная гадость, но хоть немного бодрит.

– Егор Алексеевич, – подходит медсестра, – вас ждет у себя заведующий. Просил срочно.

Киваю. Сигареты лежат в нагрудном кармане. Выхожу на улицу. Первая – на вдох. Вторая – на попытку выровнять дыхание. С каждой затяжкой в голове чуть больше ясности, хотя легкие режет.

Поднимаюсь к заведующему. Захожу в кабинет. Там не только он. Еще двое. Не в халатах, не в медодежде.

Один в костюме, второй – попроще. Полиция. Угрозыск, наверняка. Один – следователь, другой, по глазам, – опер.

– Доброе утро, Егор Алексеевич, – говорит заведующий с легкой натянутой улыбкой. – Эти господа по поводу пациентки, поступившей вчера. Девушка после ДТП. Хотят прояснить обстоятельства.

Я опускаюсь в кресло, ставлю на стол стакан с кофе.

– Поступила в критическом состоянии. Без сознания. Беременность тридцать три – тридцать четыре недели. Черепно-мозговая травма. Без документов. Ребенок выжил, но сейчас в реанимации, очень слабенький. Девушка – в коме.

Следователь быстро записывает.

– Имя, фамилия? Данные?

– Неизвестна. При поступлении не установлена. При себе – ничего. Ни сумки, ни телефона, ни украшений. Полная анонимность. Никто не пришел. Никто не позвонил.

– Мы проверяем камеры, просим ориентировки. Но пока – тишина, – отзывается опер. – Когда с ней можно будет поговорить?

Я сжимаю губы.

– Неизвестно. Это не перелом ноги. Кома может длиться день, неделю, месяц. Никто не знает.

Мужчины переглядываются. Встают. Благодарят. Я едва киваю и выхожу.

Ординаторская. Тишина. Ноутбук греется на столе, я открываю нужную форму. Заполняю отчет. Сухо, механически, стиснув зубы. Ненавижу это – после всего того, что происходит в реанимации, вот так превращать борьбу в графы и пункты.

Через десять минут набираю номер.

– Илья, привет. Мне нужна помощь. У меня тут ситуация. Поступила девушка. Беременная. Без документов, без имени, без ничего. Я не верю, что полиция будет рвать жилы. Я хочу знать, кто она.

– Присылай все, что есть. Фото, описание, дата и время. Я пробью. – Голос Ильи ровный, уверенный. Я знаю – он не подведет.

Отключаюсь. Упираюсь пальцами в переносицу. Мозг гудит.

В этот момент в дверь стучат. Заходит медсестра. Лицо ее – как перед важной новостью. Что-то между испугом и облегчением.

– Егор Алексеевич… Она очнулась. Пациентка. В сознание пришла.

Я застываю. Сердце замирает на долю секунды, а потом резко срывается с места. И я вместе с ним.

Глава 4 Эва

Свет бьет в глаза.

Резкий, белый, холодный. Он режет, как скальпель, и кажется, будто прожигает насквозь. Я моргаю, но даже от движения век становится больно. Гудит где-то в ушах, тело будто не мое – тяжелое, ватное, затянутое в липкий туман.

Я не сразу понимаю, что это не сон. Это реальность. Слишком резкая, слишком яркая. Без предупреждения.

Но где я?

Вокруг – тишина. Плотная, как под водой. Лишь тонкое пиканье где-то рядом. Медленное, регулярное. Писк, как метроном, отмеряющий жизнь. Внутри все напряжено, как перед ударом. Я пытаюсь повернуть голову – не выходит. Пальцы дрожат, едва шевелятся. Паника приходит тихо, как подкрадывающийся зверь.

Что-то не так. Что-то очень не так.

Я чувствую: кто-то рядом. Они смотрят. Они дышат надо мной. Тяжелое дыхание. Запах антисептика. Веки приоткрываются, и в поле зрения всплывает силуэт в белом халате. Лицо размытое, без черт. Но белое. Как стена.

– Все хорошо, – говорит спокойный женский голос. – Вы в больнице. Все позади.

Я не слышу остального. Только этот белый свет, пульсирующий в глазах. Тело сжимается от страха. Паника накатывает волной. Мозг словно кричит: "Опасность! Беги!"

Я рвусь. Дергаюсь. Слабо, неуклюже. Но внутри начинается паника. Крики внутри, хоть снаружи – только сипение. Тело не слушается, но ужас сильнее.

– Эй, спокойно! – руки на моих плечах. – Вы только очнулись! Не надо…

Я срываю катетер. Трубки. Вдох – резкий, как судорога. Пикание учащается. Кто-то суетится. Кто-то хватает меня за запястья. Кто-то говорит «держи». Впрыскивают что-то в вену, а я… я хочу только одного – исчезнуть. Исчезнуть отсюда. Из этого белого, липкого ада.

– Как вас зовут? – спрашивает кто-то. Тихо. Слишком спокойно.

– Я… – губы едва двигаются. Звук не мой. Слова чужие. Я не знаю. Я не помню. Там пусто. Имя… у меня было имя.

– Вы помните, что случилось?

Тишина. Настоящее и какие-то обрывки воспоминаний перемешались. Все наложилось друг на друга: голоса здесь – и крики откуда-то изнутри. Я теряюсь. Не понимаю, где нахожусь. Все кажется чужим. Мягкие стены, мерцание монитора, руки в перчатках – будто из фильма. Это реальность? Или я еще там? Но там – это где? Обрывки. Яркий свет. Шум. Вода? Нет… кровь? Холод. Удары. Хриплый голос. Живот… что-то с животом. Боль. Много боли. Но ничего не складывается в цельную картинку. Только дрожь. И ужас. Леденящий душу.

– Все хорошо, – повторяет женский голос. Снова. И снова. Как заклинание.

Нет. Я не в безопасности. Я не верю ни одному слову. Особенно от тех, кто в белых халатах. Сердце в груди бьется, как пойманная птица. В клетке. Я пытаюсь уйти – хоть мысленно. Пытаюсь сбежать, сама не знаю от кого и почему.

Я отворачиваюсь. К стене. Закрываюсь руками. Я не хочу, чтобы ко мне прикасались. Ни один из них. Даже взгляд – слишком много.

Шум в коридоре. Приглушенные голоса. Один выделяется:

– Доктор Горинов, она пришла в себя. Но… реакция тяжелая. Паника.

Доктор. Шаги. Медленные, но твердые. Дверь скрипит, будто предупреждая. И что-то меняется. Воздух становится другим. Чище. Спокойнее. Словно страх отступает – на секунду.

– Не надо ее держать, – говорит новый голос. Мужской. Низкий, спокойный. Без суеты. – Просто отойдите. Дайте мне минуту.

Меня отпускают. Комната замирает. И тишина… впервые – не пугающая.

Я остаюсь. Затаив дыхание. Жду, не зная чего. Дышу глубоко и частно. Мужчина приближается. Не резко. Мягко, как будто идет к раненому зверю. Как будто не хочет спугнуть.

– Послушайте… – голос все такой же ровный. Тихий. Но в нем есть сила. – Вам ничего не угрожает. Вы в больнице. В нейрохирургическом отделении. Я вас оперировали. Все прошло успешно. Сейчас важно только одно – чтобы вы не навредили себе.

Слушаю его вкрадчивый голос и не слышу слов. Только звук. Все равно не верю никому. Он в белом халате. Он – один из них. Хоть его голос другой, но халат – тот же.

Горинов приближается еще на шаг. Я сжимаюсь сильнее, словно хочу спрятаться в собственной коже.

– Меня зовут Егор Алексеевич Горинов. Я ваш лечащий врач. Вы попали в аварию. У вас была серьезная травма головы. Но сейчас вы в безопасности. Понимаете?

Я не понимаю и не верю. Только качаю головой и зажмуриваюсь, чтобы ничего не видеть. Сердце бьется, как у зверя, загнанного в угол. Я прижимаюсь к кровати, к подушке, к себе. Руки дрожат. Губы беззвучно шепчут: «Не надо…»

Он делает еще один шаг, медленный, с выверенной осторожностью.

– Вам никто не причинит вреда. Клянусь. Мы только хотим помочь. Вы очень слабы. Вам нужно восстановиться. Все остальное – потом.

Я вскидываюсь, как могу. Слезы выходят быстрее слов. Тело отказывается слушаться, но я чувствую: еще чуть-чуть – и я сорвусь. Или потеряю сознание. Или выцарапаю себе горло. Я не знаю, кто он. Но мне страшно. Страшно до тошноты. До рвоты. Меня начинает трясти, колотить, как от судорог.

Доктор кивает кому-то за моей спиной. Я не вижу, кому. Только чувствую, как воздух сдвигается.

– Коли, – говорит он. Голос все такой же мягкий. Но без выбора.

Укол – как жало. Острая вспышка. Тепло разливается по телу. Я пытаюсь сопротивляться, но больше не могу. Все уходит. Голоса – вдали. Слова – обрывками. Тени – за стеклом.

И снова темнота. А говорил в безопасности…

Глава 5 Егор

Я вхожу в палату и прошу всех выйти. Даже не глядя на них. Просто делаю шаг – и все меняется. Остаемся только мы. Я и эта девушка.

Она сжалась в край кровати, будто боится нас. Дышит тяжело, взгляд метается. Пальцы едва держатся за одеяло – но видно, как белеют суставы. Похожа на дикое животное, попавшее в капкан.

– Не надо ее держать, – тихо говорю я. – Просто выйдите. Дайте мне минуту.

Я приближаюсь медленно. Как к мине. Медленно, осторожно, с каждым шагом отслеживая малейшее ее движение. Ее страх передо мной почти физический. Я видел такое. Когда-то. Но не у таких, как она.

Ее глаза смотрят сквозь меня, не видят. Только ждут удара. А я не собираюсь бить. Я собираюсь понять.

– Послушайте… – голос ровный, будто не мой. – Вам ничего не угрожает. Вы в больнице. В нейрохирургическом отделении. Я вас оперировали. Все прошло успешно. Сейчас важно только одно – чтобы вы не навредили себе.

Она не слышит. Или не хочет. Она не верит. Ни мне, ни себе. Она дрожит. Я вижу, как губы шевелятся – но слов нет.

– Меня зовут Егор Алексеевич Горинов. Я ваш лечащий врач. Вы попали в аварию. У вас была серьезная травма головы. Но сейчас вы в безопасности. Понимаете?

Молчание. Она смотрит, как будто я говорю на другом языке.

Я делаю шаг. Она дергается. Тело натягивается, как струна. Я вижу, что она на грани. Еще мгновение – и она выломает себе плечо, лишь бы не находиться рядом со мной.

– Вам никто не причинит вреда. Клянусь. Мы только хотим помочь. Вы очень слабы. Вам нужно восстановиться. Все остальное – потом.

Она смотрит на меня – и я впервые чувствую, что это не просто страх. Это что-то глубже. Страх – как память. Как опыт. Как инстинкт. Ее не учили бояться врачей. Ее заставили.

Я киваю в сторону двери, даже не оборачиваясь.

– Коли, – говорю. – Осторожно.

Сестра с уколом входит быстро, сработано четко. Она даже не успевает снова дернуться. Впрыск – и тело начинает расслабляться. Я вижу, как тяжело она борется с этим. Как ей не хочется снова уйти в темноту. Но выбора нет. Так будет лучше для нее.

Ее веки опускаются. Ее дыхание замедляется.

Я остаюсь.

Я не тороплюсь. Не потому, что устал. Я не имею права на ошибку. Спешка – враг точности. А сейчас мне нужна именно она. Холодная, спокойная, безэмоциональная точность.

Подхожу ближе. Осматриваю девушку внимательно. Медленно, с врачебной точностью.

Следы старых уколов – по внутренней стороне локтей. Слишком много, слишком неаккуратно. Не наши. Не здесь.

Запястья тонкие, обтянутые кожей. Кости выступают. Вес явно ниже нормы. Истощение? Возможно. Хотя по сроку беременности этого быть не должно.

Я отодвигаю край простыни, проверяю зафиксированные повязки. Все заживает, как надо. Но общее состояние организма говорит об обратном. Что-то здесь не складывается.

Девушка не просто попала в аварию. С ней что-то происходило до этого. Что-то долгое, медленное и неправильное.

Сажусь на край стула, который придвигаю ближе.

Смотрю на нее. На запястья, с которых сорваны датчики. На плечи, подрагивающие во сне. На сухие губы, что пытались что-то сказать, но не смогли.

Она не знает, кто она. Она не помнит. Но боится – это совершенно точно. И мне этого достаточно.

Достаю телефон. Делаю снимок лица и следы уколов. Аккуратно, без вспышки. Отправляю Илье. Короткое сообщение: «Вот девушка. История мутная. Очень.»

Пости сразу прилетает ответ: «Принято»

Остается только ждать. Илья работает не быстро, но качественно. Нет такого человека, информацию на которого, он бы не собрал. Это его стихия.

Прикрепляю все датчики, проверяю, чтобы все работало и выхожу в коридор. Подзываю дежурную медсестру:

– Кристина, вы сегодня дежурите?

– Да, Егор Алексеевич.

– Следите за этой девушкой очень внимательно. Не отходите ни на шаг. И, как только она придет в себя, сразу мне сообщите. Даже если среди ночи. Поняли?

– Поняла, Егор Алексеевич, – кивает она серьезно. – Все будет под контролем.

– Осторожнее с ней. Она немного не в себе, – предупреждаю я. – Не навредите.

– Я поняла, – кивает медсестра и понимающе улыбается. – Я не подведу.

Иду в сторону ординаторской. Коридор пуст, только лампы мерцают в полумраке. Уже почти у двери, меня ловит Света. Когда-то я позволил себе маленькую слабость – секс с подчиненной. До сих пор расплачиваюсь.

– Егор… – голос с приподнятой интонацией, как будто она давно ждала момента. Быстро сокращает расстояние и обнимает меня за талию. – Ты еще долго? Я закончила смену. Может, поедем ко мне? Отдохнешь. Я приготовила кое-что…

Я отстраняюсь мягко, но твердо. Мне сейчас не до интима. Это точно.

– Нет. У меня еще дела.

Света недовольно морщит губы:

– Ты теперь сутками около нее будешь сидеть? – кивает в сторону реанимации.

– Если потребуется – буду, – отвечаю спокойно.

Разворачиваюсь и иду в ординаторскую, не оборачиваясь. Позади остается ее шумный вздох, духи, тишина. И ощущение, что я что-то упускаю из вида.

Вхожу в ординаторскую. Прикрываю дверь. Наливаю себе чай и только собираюсь включить ноутбук, когда слышу голос за спиной:

– Доктор Горинов?

Оборачиваюсь. Мужчина лет сорока. В штатском. Незнакомый. Внимательно смотрит на меня, будто уже что-то знает.

– У вас есть минута?

Глава 6 Егор

– Слушаю вас, – понимаюсь на ноги.

Мужчина окидывает меня быстрым взглядом, словно прикидывая с кем имеет дело. От него исходит аура превосходства, но меня этим не впечатлить.

– Я по поводу девушки, которую вчера доставили после ДТП, – сухо поясняет мужчина. – Черепно-мозговая травма. Беременная. Без документов…

Его слова лишены эмоций, будто зачитывает сводку, а меня это только сильнее напрягает. Но повода послать его у меня нет.

– Вы ей кто?

Он уверенно приближается и чуть склоняется ко мне.

– Я отец ребенка. Мне сообщили, что мальчик жив. Я хочу убедиться лично.

Только во взгляде этого мужчины не проскакивает радости. Да и особого тепла тоже не видно. Не нравится мне этот пассажир.

Я киваю.

– Конечно, но в начале я хотел бы взглянуть на ваши документы.

– Права подойдут? – усмехается он.

– Вполне…

Он протягивает мне карточку с водительскими правами. Козырь Виктор Михайлович. Чуть усмехаюсь и поднимаю глаза, сверяя фото с оригиналом. Вроде похож. Только старше стал, но почти не изменился.

Возвращаю права и киваю головой, приглашая его за собой:

– Пройдемте.

Пока мы идем по коридору, я пытаюсь понять: как он узнал? Кто сообщил? Откуда такая осведомленность? Почему его интересует только ребенок? А девушка?

Виктор идет спокойно. Не суетится. Ни капли волнения. Ни одной лишней эмоции. Человек, который привык давать распоряжения, а не просить. Внутри все начинает тихо разносить.

Детская реанимация. Приглушенный свет. Тишина, в которой слышно даже, как дышит аппарат. Кувез светится теплым белым, как колыбель. Внутри мальчик. Слишком маленький, слишком рано появившийся в этом мире. Он шевелит пальцами и дергает ножками.

– Мальчик слабенький, но скоро нагонит, – поясняю я, заметив, что Виктор хмурится. Он рассматривает его слишком придирчиво. Молча. Долго. А потом произносит:

– Этот ребенок не должен выжить.

Слова раздаются в тишине, как выстрел. И в первую секунду, мне кажется, я слышу их только в своем воображении. Резко поворачиваю голову и встречаюсь со стальным взглядом. Лицо Виктора спокойное. Равнодушное. Глаза не моргают. Он словно и не человек вовсе, а бездушная машина.

– Вы в своем уме?

– Как – придумайте сами, – продолжает он холодно. – Несчастный случай. Инфекция. Сердечная недостаточность. Мне все равно. Главное – результат.

Он достает пухлый конверт, без капли смущения засовывает его в карман моего халата. Все отработано. Видимо не впервой.

– Вы предлагаете мне… – даже язык не поворачивается продолжить.

– Я предлагаю… сделать так, как будто ничего не было. Никто не узнает. Вы же не первый день работаете. Никто не узнает. А вы получите солидную прибавку к зарплате.

Мои пальцы сжимаются в кулаки. Воздух в грудной клетке становится густым, как сироп. Все тело напрягается, как пружина. Это какой-то сюр…

– А с ней что? С девушкой? – выдыхаю, хотя знаю ответ.

Он оборачивается. На лице только раздражение.

– Мне плевать на нее, – сухо бросает он. – Выживет – молодец. Нет, значит естественный отбор.

Хочется послать этого ублюдка куда подальше. Выкинуть из отделения за шкирку. А лучше вообще написать заявление. Но я прекрасно понимаю, что все это его не остановит. Если не я, он найдет другого, более сговорчивого сотрудника. Нельзя так рисковать. Мне нужно время. Немного больше времени и выдержки.

Он разворачивается. Спокойно. Идет к выходу, как будто мы обсуждали логистику поставки, а не человеческую жизнь. Дверь закрывается за ним беззвучно.

Остается только тишина. И жгучий вес в кармане. Я не могу пошевелиться.

Я врач. Но в первую очередь человек. И выбор, который он мне предлагает, – не просто сделка. Это рубеж. Из-за которого нельзя вернуться.

Позже я сижу в том же кресле. Конверт лежит на столе. Я не притрагивался к нему. Даже не посмотрел, что внутри. Хотя догадываюсь, что деньги. И не малые. Но его вес все еще на мне. Как клеймо. Вижу, как дверь распахивается.

– Ну и где тут генератор проблем? – Илья входит в ординаторскую и осматривается.

Я даже не удивляюсь, что он здесь.

– Зря приехал. Мог просто посмотреть фото.

– Посмотрел. И знаешь, что нашел? – Илья закрывает дверь и бросает папку на стол. – Ни-че-го. Ни медкарты. Ни регистрации. Ни баз. Ее нигде нет, Егор. Понимаешь? Такое ощущение, будто твоя девушка – призрак.

Я киваю и растираю лицо ладонями. Рассказываю все, что произошло в последний час. Сухо. Без лишних деталей. Только факты. Он слушает внимательно, молча. Иногда хмурится. Иногда просто смотрит в одну точку.

Когда я заканчиваю, он откидывается на спинку стула и выдыхает:

– Это не случайность. Ни авария. Ни ее исчезновение. Ни этот урод в костюме. Это кто-то чистит следы. И делает это профессионально.

– Я знаю, – говорю тихо. – Именно поэтому я не могу молчать.