Мировоззрение и ценности русского мира

1.1. Актуальность национального самопознания в свете «истинного национализма»

Россия представляет собой исторически сложившееся государственное единство, объединенное тысячелетней историей, сохранившее память предков, передавших идеалы и веру в Бога, а также преемственность в развитии государства. Вопрос о роли России во всемирной истории связан, прежде всего, с осмыслением экзистенциальной глубины ее духовной культуры.

В условиях наступления западного глобализма, предполагающего упразднение национальных государств, а также цифровой трансформации общественной жизни опора на духовно-моральные устои Российской цивилизации в культуре особенно важна. Необходимо возрождать лучшие интеллектуальные и духовные традиции российской государственности для будущего процветания нашего отечества, формировать национальное мировидение, активно воплощать «русскую идею» о мироустройстве, о началах сотрудничества с другими народами и государствами. Нельзя допустить того, о чем сказал Н. В. Гоголь в золотое для русской культуры время: «Велико незнание России…».

Россия занимает первое место в мире по территории и девятое место по численности населения. Она располагается в двух частях света: Европе и Азии. Общая протяженность границ России составляет почти 61 000 км, из них 2/3 – морские границы. До революции 1917 года наше государство было значительно больше, как и в советское время. Но даже сейчас оно занимает огромную территорию. Есть в России до сих пор не заселенные места. Например, огромные просторы Чукотки, Камчатки и других территорий на севере. Они могли бы показаться просто необитаемыми, если бы мы не знали, что в России есть и по-настоящему необитаемые места – множество таких островов находятся в архипелагах Земля Франца-Иосифа, Курильская гряда, а также в Белом, Японском, Баренцевом морях. Россия настолько большая, что на ее территории поместятся 2 Бразилии, почти 2 Канады, 25 Франций, 46 Германий, 69 с лишним Великобританий и 560 Бельгий.

Россия обладает богатыми природными ресурсами и энергетической независимостью. В частности, В. Н. Иванов, русский философ и писатель, писал: «Россия не только государство… Она – сверхгосударство, океан, стихия, которая еще не оформилась, не влегла в свои, предназначенные ей берега. […]

Россия – это океан земель, размахнувшийся на целую шестую часть света и держащий в касаниях своих раскрытых крыльев Запад и Восток.

Россия – это семь синих морей; горы, увенчанные белыми льдами; Россия – меховая щетина бесконечных лесов, ковры лугов, ветреных и цветущих. Россия – это бесконечные снега, над которыми поют мертвые серебряные метели, но на которых так ярки платки русских женщин, снега, из-под которых нежными веснами выходят темные фиалки, синие подснежники. […]

Россия – страна неслыханных богатейших сокровищ, которые до времени таятся в ее глухих недрах.

Россия – это не единая раса, и в этом ее сила. Россия – это объединение рас, объединение народов, говорящих на ста сорока языках, это свободная соборность, единство в разности, полихромии, полифония…

Россия грандиозна. Неповторяема.

Россия полярна. Россия – мессия новых времен…»[4]

Безусловно, что огромные территории нашего государства, которые изобилуют полезными ископаемыми, нефтью, газом, лесами, источниками пресной воды, издавна привлекали некоторых как западных, так и восточных завоевателей. Но, как сказано: «Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых» («Откровение Иоанна Богослова» 13:10), то есть «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет!» (из фильма «Александр Невский» (1939)). «Меч» следует понимать в широком смысле этого слова, который включает в себя и навязывание идеалов, чуждых России.

Современный политолог В. Э. Багдасарян писал, что мировосприятие России «выстраивалось через призму двух онтологических угроз – восточной и западной»^[5]. «Сущностно они были различны. Патриарх Кирилл выразил это различие словами о том, что с “Востока у нас стремились отобрать кошелек, а с Запада – душу”. Угроза западная была идеологическая, сопряженная с отрицанием русскости как цивилизационного феномена, а потому она воспринималась более опасной. Современное размежевание России с Западом и сближение с Китаем вновь актуализирует стратегический выбор, сделанный еще в тринадцатом веке Александром Невским»[6].

А. С. Хомяков, философ XIX века, также сосредоточил свое внимание на дихотомии Россия – Европа и считал, что в основе недоброжелательности большинства западных политиков к русским лежит досада на то, что Россия – крупнейший альтернативный Европе геополитический центр («досада перед самостоятельностью» России). Корень русофобии на Западе, по его мнению, лежит в глубоком сознании различия России и Европы во всех областях духовного и общественного развития[7]. Попытка покорить те земли, на которых расположена современная Россия, и уничтожить местных жителей появилась, с точки зрения философа, давно.

Хомяков считал, еще приднепровские и прикарпатские анты страдали от нашествия немецкого племени готов, стремившихся расширить свои территории за счёт искоренения и порабощения мирных племён. Готы жестоко истребляли мирное население. Только объединенные племена во главе с Атиллой смогли противостоять этим притязаниям и далеко отбросить от родных земель.

По мнению Алексея Степановича, не ради наживы продвигался Атилла на Запад. Бесстрашный вождь гуннов назвал себя «Божьим бичом»[8], заступником. Он направил свои удары не на богатейшую Византию, а на германский и западный мир. «Победы Атиллы утвердили навсегда самобытность освобождённых народов и самобытность восточноиранского племени в Европе. Его великим подвигом утверждена возможность Руси, Польши и всех исторических царств славянских»[9], – считал Хомяков.

Однако в начале XX века британский географ Хэлфорд Джон Маккиндер, выдающийся английский геополитик XX в., опубликовал теорию, в которой объяснил, у кого есть шанс стать мировой державой. В соответствии с его концепцией, Россия – «географическая ось истории», так как именно вокруг неё вращается вся цивилизация[10]. Маккиндер, связав географию и историю, назвал центральную часть Евразии Хартлендом, «сердцевинной землёй». Маккиндер считал, что даже если бы китайцы захватили обширные территории России, это не привело бы к снижению значимости её особой, осевой позиции. Более того, она укрепилась бы ещё больше через открытый доступ к океану. Безусловно, что подобная перспектива не приемлема для нас. Все войны, по мнению ученого, велись и ведутся за обладание той территории, которую занимает Россия.

Славянофилы XIX века также писали о том, что Россия, центр славянского мира, всегда притягивала к себе захватчиков и все войны ведутся против России. Основной упор в обосновании геополитической идентичности они делали на вере, так как Россия, по их мнению, – хранительница православия. Религиозный фактор в геополитике стал учитываться на Западе только после выхода в свет работы «Столкновение цивилизаций» Сэмюэла Хантингтона в 1994 г. Но уже в творчестве А. Д. Тойнби (1889–1975) религия является одним из главных составляющих цивилизации.

Интересна мысль некоторых исследователей о том, что Россия не ограничивается только пределами своих географических границ. Например, по мнению современного философа М. А. Маслина, Россия значительно шире своей территории. Интересно, что в период русской эмиграции первой волны был сделан тот же вывод. Репатрианты задали вопрос: «Где же Россия: там ли, где сохранились её границы, но свирепо преследуется русская душа, или там, где можно думать и жить по-русски, но за пределами Отчизны?». Споры обычно завершались признанием, что «народ, государство живут не дотоле, доколе они сохраняют свои географические границы, а доколе они исполняют свою историческую задачу, ибо если народ отказывается от неё, он или уничтожается совершенно, или превращается в другой народ, пусть по крови происходящий от этого первого и даже занимающий ту же территорию, но духовно совершенно другой, чуждый первому»[11]. В чем же заключается миссия России?

Главное значение нашего Отечества, по мнению большинства русских мыслителей, заключается в том, что Россия – страж справедливости и равновесия. В частности, в эмигрантских изданиях можно было прочесть следующие строки: «Россия была стражем справедливости во всём мире, недаром и мысль о разоружении и о вечном мире между народами, впоследствии столь изуродованная в Лиге Наций, первоначально вышла от русского царя»[12].

В связи с этим мне вспоминается икона Иоанна Воина, написанная в начале 17 века, то есть в Смутное время. Икона была выполнена в пастельных, очень нежных тонах. Иоанн Воин стоял на поле, усыпанном необычными цветами, которые росли и над, и под землей. На поле лежали лук, стрелы, колчан. В руках у святого был крест, который он поднял высоко вверх. Алый плащ, единственно яркое пятно на иконе, развевался за его спиной. Сила России, как показал автор, заключается в ее духовной мощи.

«С духовной точки зрения, миссия России заключается в том, чтобы быть Катехоном, по-русски – «удерживающим». Концепция Катехона восходит к цитате из Второго послания апостола Павла к Фессалоникийцам, в котором апостол говорит о том, что приходу грядущего антихриста («человека греха», «сына погибели») препятствует определенная сила: «И ныне вы знаете, что не допускает ему открыться в своем время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только не свершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (Фес. 2;7) Толкуя тезис о Катехоне, великий Отец Церкви Иоанн Златоуст писал: «Одни говорят, что это благодать Святого Духа, а другие – римское государство; с этим последним я больше согласен»[13]. Многие русские религиозные философы, особенно И. В. Киреевский и И. Ф. Федоров, принимали учение старца Филофея «Москва – Третий Рим» (XVI век), вкладывая в нее духовное содержание. Если принять учение старца Филофея в таком понимании, тогда Россия и есть государство-Катехон, которое удерживает распространение и утверждение зла в мире.

История показывает, что Россия действительно всегда выступала в качестве основного препятствия для реализации как западного, так и восточного проектов мирового господства. Известно, что Русь приняла на себя монгольское нашествие, защитив тем самым Европу, остановила крестоносцев (XIII век), шведов (XVIII век), выиграла войну с Наполеоном, победила фашистов и японских милитаристов в Великой Отечественной войне (1941–1945). Как же получилось, что такая непобедимая страна утратила статус сверхдержавы, а в настоящее время россиянам запрещено выступать с флагом и гимном своего Отечества на Олимпиаде, Паралимпиаде и чемпионатах мира?

Дело в том, что долгое время Россия пыталась войти и занять комфортную позицию в западной системе, не желая замечать, что в самой основе западноцентризма была заложена антироссийскость. А ведь еще Ю. Ф. Самарин, основатель политической философии в России, писал о западных странах в середине XIX века: «Они делали и будут делать нам страшное зло»[14]. Европейские государства любят, по его мнению, прибегать к помощи России ради своих корыстных интересов и объединяются, когда Россия задумает сделать что-то в духе своей исторической политики[15]. Самарин очень остро поставил и прибалтийский вопрос. Но сочинения этого автора были переизданы только в XXI веке.

Н. С. Трубецкой, стоявший у истока евразийства XX века, также считал, что западный космополитизм есть не что иное, как «обще-романо-германский шовинизм»[16]. Европейцы «настолько были уверены в том, что только они – люди, что называли себя “человечеством”, свою культуру – “общечеловеческой цивилизацией” и, наконец, свой шовинизм – “космополитизмом”»[17]. Думаю, что смысл этих утверждений остается неизменным, как бы ни проявлялся во времени, скрываясь за разнообразными формами в соответствии с историческими условиями.

«Исторический разлом» между дореволюционной и советской Россией, по выражению Н. Ф. Челищева, правнука А. С. Хомякова, сыграл определяющую роль в том, что она проиграла Холодную войну На отказе от прошлого строился новый мир.

После Октябрьской революции насаждался воинствующий атеизм, который постепенно деформировал сознание людей и их бытие, многие духовные ценности были утрачены и забыты, а место созидательного творчества национальной культуры занял идеал классового интернационалистического социализма. Но ведь нация – «это духовное единство, создаваемое и поддерживаемое общностью культуры, духовного содержания, завещанного прошлым, живого в настоящем и в нем творимого для будущего»[18]. «России безразлично, веришь ли ты в социализм, в республику или общину, но ей важно, чтобы ты чтил величие ее прошлого и чаял и требовал величия для ее будущего, чтобы благочестие Сергия Радонежского, дерзновение митрополита Филиппа, патриотизм Петра Великого, геройство Суворова, поэзия Пушкина, Гоголя и Толстого, самоотвержение Нахимова, Корнилова и всех миллионов русских людей… были для тебя святынями. Ибо ими, этими святынями, творилась и поддерживалась Россия, как живая соборная личность и как духовная сила»[19], – писал П. Б. Струве в 1918 году. В конечном счете большевистская эпоха привила некоторым гражданам России «вкус к американской мечте»[20].

В послеперестроечный период с провозглашением демократических свобод Россия получила возможность восстановить историческую преемственность, вернуться к живым истокам своей национальной культуры, традиционным духовно-нравственным ценностям. Но однополярный мир во главе с Америкой добивался окончательного слома всех ее базовых структур, способствующих сохранению исторической и национальной идентичности.

На наше Отечество было оказано мощнейшее воздействие, противостоящее созданию суверенного государства и укреплению национального самосознания, травмированного распадом СССР. Западные идеологи использовали все возможные средства воздействия на человеческую психику, стараясь дискредитировать не только достижения Советского Союза, но и историю дореволюционной России, чтобы противостоять формированию национальной идентичности и патриотических чувств жителей нашей страны. Важно было переформатировать общественное сознание в определенном направлении, внедрить в него давно избитую идею о том, что Россию нужно диверсифицировать, изменить её структуру и сущность.

Под личиной демократических свобод «был навязан запрет на различие и оценку общественных явлений и идей с точки зрения истины и лжи, добра и зла, справедливости и несправедливости, закона и беззакония, нормы и патологии, святости и греха»[21]. И, наконец, под эту адскую смесь, разрушающую психику, была подведена философская база с идеей «безграничной толерантности»[22]: все надо терпеть, так как свобода предполагает вариативность выбора, включающего в себя социальные пороки и бездуховность. Была сделана и делается попытка втолкнуть «общество в пространство неограниченных разрушений… вечных моральных норм и культурных устоев, а также стоящих за ними ценностей национальной идентичности»[23].

Как известно, некоторые ценности, которые пропагандируются сегодня на Западе, – однополые браки, парады геев и лесбиянок, половое просвещение с раннего детского возраста, распространение страшных сект и сатанизма, – угрожают существованию человека как homo sapiens. Таким образом, вопрос о выживании России заключается в выдвижении собственного мирового проекта, россиецентричной идеологии, которая должна определяться «почвой», по выражению Н. Н. Страхова, некой природной, социальной и духовной целостностью, складывающейся в ходе реальной исторической жизни[24].

Вместо враждебных российской цивилизации идей необходимо обратиться к своей, русской, которую не нужно выдумывать, так как, по определению И. А. Ильина, «возраст русской идеи есть возраст самой России»[25]. Славянофилы XIX века сводили её содержание к последовательной критике европейского пути развития, к историческому обоснованию возможности «русского» пути.

Россия является неким фильтром, находящимся между Востоком и Западом, который должен пропускать в соответствии со своим своеобразием только то ценное, что приводит культуры к общему духовному знаменателю и не противоречит традиционным российским ценностям. Всё доброе и истинное, независимо от того, европейское оно или африканское, необходимо принимать[26]. Речь идёт о творческом собирании и объединении всего драгоценного наследия, накопленного в страдальческом опыте человечества[27].

В этом смысле становится понятен феномен Н. Ф. Фёдорова, основоположника русского космизма, который, формулируя идеи космического зодчества и победы над смертью, стремился объединить весь мир в братско-сестринских отношениях. Он писал, что Россия «есть семья народов, собранных вокруг православного русского народа, которые все, не исключая магометан, творят поминовения предков»[28]. Болезнь России не к смерти, а к возрождению.

Философ призывал к объединению всех людей не на основе какой-то определённой религиозной конфессии или нивелирования каждой нации, а на основе общего дела. Таким делом является победа над смертью, воскрешение умерших. Только путь сыновнего долга, по Фёдорову, дает смысл собиранию вокруг России всех народов: и христианских, и нехристианских.

Российское мировоззрение включает в себя как важный элемент естественно-научную составляющую. Еще в советское время проводились исследования, направленные на научное обоснование идей Федорова.

В частности, на базе МПГУ, который назывался в то время МГПИ им. В. И. Ленина, была создана «Лаборатория систем управления развитием систем» (1965 год), которую возглавил Побиск Георгиевич Кузнецов (1924–2000), ученый-энциклопедист, разделявший идеи русского космизма[29]. Он разработал свою модель развития мировой системы, согласно которой система переходит к асимптотическому режиму, но накормить она может до 30 миллиардов людей. Поскольку советская номенклатура не приняла его работ, система Кузнецова была разгромлена.

А что же предложил Запад?

Западные идеологи, напротив, утверждают, что большую часть глобальных проблем современности можно решить через контролирование народонаселения. Еще в XVIII веке Томас Роберт Мальтус, английский священник и экономист, выдвинул идею необходимости сокращения людей на земле, чтобы избежать катастрофы[30]. Его идеи особенно популярны на Западе в настоящее время. Некоторые зарубежные ученые и политики называют человечество «раковой опухолью земли». Европейский практицизм обернулся мизантропией.

На этих примерах наглядно проявилось отличие западной и российской моделей мировоззрения. Вспоминаются слова И. А. Ильина: «Русская идея есть идея сердца. Идея созерцающего сердца. Сердца… передающего свое видение воле для действия, и мысли для осознания и слова. Вот главная сила России и русской самобытности. Вот путь нашего возрождения и обновления»[31]. А европейский практицизм, как оказалось, может обернуться мизантропией.

Подводя итоги, попробуем понять, чем отличается патриотизм от шовинизма. С. И. Дурылин (1886–1954) противопоставил учению славянофилов о миссии России, о народном призвании (как о Божьем замысле о нём, о назначенной ему доле участия в общечеловеческой работе для роста добра в мире) «языческий национализм», который со страшной силой проявился, как он считал, в современной ему Германии[32]. Его признаки – национальная самонадеянность, покоящаяся на уверенности в собственной несокрушимой силе, вера в своекорыстную исключительность, огромное накопление грубой силы, ориентация на «земное», материальное благополучие.

Как уже было сказано, в советское и постсоветское время было опасно поднимать национальный вопрос, так как это сразу вызывало недоверие, иногда обвинения в «национализме», понимаемом однозначно отрицательно. Но невозможно приобщиться к культуре других народов, не зная и не любя свою?

Национальное самопознание особенно актуально в настоящее время, так как дает возможность противостоять притязаниям наших политических оппонентов: человека, уходящего корнями в родную землю и знающего историю своей страны, никто не сможет одолеть. Если распространение «ложного национализма» нельзя допускать, то «истинный» в наибольшей степени проявляется в патриотизме, то есть осознанной любви к родине.

В статье Н. С. Трубецкого «Об истинном и ложном национализме»[33] говорится о том, что истинный национализм вытекает из национального самопознания, он весь основан на признании необходимости самобытной национальной культуры, ставит эту культуру как высшую и единственную свою задачу, расценивая всякое явление в области внутренней и внешней политики, всякий исторический момент жизни данного народа именно с точки зрения главной задачи»; «самопознание придает ему характер известного самодовления, препятствуя ему насильно навязывать данную самобытную культуру другим народам или раболепно подражать другому народу, чуждому по духу, но почему-то пользующемуся престижем»; «он всегда будет принципиально миролюбив и терпим по отношению ко всякой другой самобытности»; «он будет чужд и искусственного национального тщеславия или честолюбия»[34]. Какие черты истинного национализма можно было бы добавить или убрать? Обратите внимание, что философ призывает к терпимости ко всякой другой культуре, но не к тем, кто навязывает вам свою систему ценностей под видом «общечеловеческой» и требует самопожертвования в пользу своих притязаний на мировое господство.

В статье «О русском национализме» И. А. Ильин писал: «Национализм есть уверенное и сильное чувство, что мой народ тоже получил дары Духа Святого; что он принял их своим инстинктивным чувствилищем и творчески претворил их по-своему; что сила его обильна и призвана к дальнейшим творческим свершениям; и что поэтому народу моему подобает культурное «самостояние», как «залог величия» (Пушкин), и как независимость государственного бытия»[35]. Философ верил в то, что Россия «вернётся к свободному самоутверждению и самостоянию, найдет свой здравый инстинкт самосохранения, примирит его со своим духовным самочувствием и начнет новый период своего исторического расцвета»[36].

Ф. Ф. Зелинский ввёл понятие «супранационализм»[37], подразумевающий развитие собственных национальных традиций и усвоение всего того, что есть «истинного» в жизни других народов. Н. О. Лосский раскрыл это понятие так: «“Истинное единство народов”, по Соловьёву, “есть не однородность, а всенародность и солидарность всех их для самостоятельной и полной жизни каждого”»[38]. На этом пути осуществляется не отвлечённый «общий человек» марксистов, а конкретный всечеловек в том смысле, что каждый индивидуум в соборном единении с другими индивидуумами участвует во всей полноте и разнообразии жизни человечества. Такой идеал противоположен всенивелирующему и обедняющему интернационализму. Соборное единение различных народов предполагает взаимопроникновение национальных культур без утраты своей определённости. Творения различных национальных культур могут проникать друг в друга и образовывать высшее единство. Сочувственное общение с чужими культурами приведёт не к обезличиванию, а к углублённому постижению своей родной культуры[39]. Понятие «супранационализм» очень созвучно тому определению «истинного национализма», которое мы встречаем в творчестве Н. С. Трубецкого.

И. В. Киреевский критиковал националистический «Маяк» за то, что он отвергал все просвещение европейское вполне, не входя «в сомнительные разбирательства»[40]. По мнению мыслителя, неприятие всего западного демонстрирует односторонность взглядов и убожество мысли.

Чрезвычайно интересны рассуждения Самарина об «общечеловеческом» и «национальном»: «…лучше укажите норму или признак общечеловеческого, составьте свод человеческих начал <…> Наконец, и общечеловеческих начал нельзя пересчитать по пальцам; как выражение человеческой сущности они должны составлять одно целое, проникнутое одним духом: формулировав основные начала, вы должны будете определить и приложения их в различных сферах жизни. <…> Итак, сказавши: мы хотим общечеловеческого, а не национального, – вы не решили спора. <…> Француз прошлого века был уверен, что французский язык есть человеческий, а не национальный, что нравы французские решительно человеческие. <…> С вопросом: что есть общечеловеческое и как отличить его от национального – спор только начнётся»[41]. Философ указал, что оппоненты славянофилов склонны играть понятиями «общечеловеческое», «национальное», скрывая за их туманным значением свои идеологические пристрастия, выдавая европейское за истинное. В конечном счёте, как считал философ, призывы обуздать национальный «эгоизм», то есть патриотизм, в угоду амбициям Запада подрывают государственность России. Вместе с тем Самарин отметил, что славянофилы дорожат «старорусским» не потому, что оно старое, и не потому, что оно «наше», но потому, что в нем проявляются общечеловеческие или истинные начала[42], связанные с христианством. Задача нашей внутренней истории заключается в просветлении нашего народного общинного начала общинно-христианским, то есть универсальным.

Д. А. Хомяков считал, что, чем выше существо стоит на лестнице развития, тем индивидуальность более подчёркивается[43]. «Единственно, что в человеке вненародно и сверхнародно, – это дух, в нём живущий, искра Божества. Единство проявляется в области чистой нравственности, в тех творениях гения, которые под покровом народных черт дают человечеству общечеловеческие, почти всегда непреходящие сокровища именно в области духа всеобъединяющего»[44]. «Исключительно народное, как и само понятие о народе, относится к области душевной, которая связана с земной телесностью…»[45] Он считал, что славянофилы требовали возвращения к старине в смысле возвращения не к старым формам, а к духу русскому, вытесненному в высших слоях «европеизмом»[46].

Идеи Д. А. Хомякова близки Л. П. Карсавину, который считал, что «идеалы «общечеловеческие» вне своих национальных индивидуаций, безжизненны, вредоностны»[47]. «Интернационализм и абстрактность существенно противоречат духу всякой живой органической культуры. Они возможны, как страшные призраки, только на почве её разложения»[48]. В размышлениях Карсавина о периоде упадка культуры проявилось, на мой взгляд, влияние К. И. Леонтьева.

Леонтьев считал, что потерять собственное национальное «лицо» не так уж сложно, поскольку упрощение, смешение, «бытовой космополитизм, космополитизм жизни всегда берут верх»[49], в XIX в. реакция против этих процессов «везде очень слаба и жалка»[50]. При этом философ подчёркивал, что «ничего нет истинно национального <…> в <…> физиологическом национализме»[51]: «Идея национализма культурного шире, глубже, содержательнее, чем идея национализма чисто племенного и государственного…»[52] Русским, по мнению философа, надо «страстно» стремиться «к самобытности духовной, умственной и бытовой»[53], чтобы не «прозябать» в «безбожно-бесстрастной» массе однообразных «средних людей».

Не стоит ради пошлого мещанского благополучия «отказываться ни от войн, ни от дуэлей»[54]!

Подводя итог сказанному, можно сделать следующий вывод: потерять собственное национальное «лицо» не так уж сложно, поскольку упрощение, смешение, «духовное эсперанто», «бытовой космополитизм, космополитизм жизни всегда берут верх»[55]. Можно согласиться с Леонтьевым, что «ничего нет истинно национального <…> в <…> физиологическом национализме»: «Идея национализма культурного шире, глубже, содержательнее, чем идея национализма чисто племенного и государственного…»[56]. В русской религиозной философии поразительно сочетались отстаивание жизни своего народа как драгоценной духовной «жемчужины» с чувством полноты, вселенскости. Полагаю также, что истинный национализм, в традиции русской мысли, близок патриотизму.

1.2. Истоки мировоззрения русского мира

Основу российской цивилизации составляет «русский мир», создавший самобытную духовную культуру. Духовная самобытность не выдумывается, не изобретается, но проявляется в своеобразии жизненного уклада, духовно-нравственных ценностях и культурных традициях народа.

В статье «Самобытность или оригинальничание?» (1927 года) И. А. Ильин писал о том, что «всякая великая национальная культура – самобытна»[57]. Но самобытность, по мнению философа, есть «живая тайна». Смысл ее в том, чтобы «перед лицом Божиим» быть самим собой. Не нужно припадать ни к Востоку, ни к Западу, ни к Северу, ни к Югу, необходимо идти вглубь самих себя[58]. Рациональному искателю самобытность не дается. Она впервые обнаруживает себя в цветении простонародного духа, проявляется и находит оформление у национального гения.

Термин «русский мир» известен еще с XI века, но как понятие «русский мир» появилось в российском общественно-политическом дискурсе сравнительно недавно. Понятие русский мир многозначно. Приведу некоторые его определения.

Президент РФ В. В. Путин в 2001 году дал свое определение: «Русский мир крепится на международном сообществе, объединенном причастностью к России, приверженностью к русскому языку и культуре»[59]. По мнению В. А. Никонова, председателя правления фонда «Русский мир», это понятие связано с вопросом о самоидентификации. «Есть русские, которые уже не говорят по-русски. Есть иностранцы, которые считают себя русскими или считают своей миссией продвижение русского языка и культуры»[60]. Представители РПЦ определяют главные критерии русского мира так: «принадлежность к Святой Руси, общая цивилизационная принадлежность», «православные ценности»[61].

Существуют и другие определения. Русский мир — это цивилизационный код развития (Наталья Нарочницкая). Цивилизационный код — это совокупность средств социокультурного характера, посредством которого определенный набор ценностей воспроизводится в поколениях; сжатая информация, которая определяет специфический вид цивилизации. Российский цивилизационный код исключительно устойчив. В. В. Розанов писал: «У русских есть живучесть дождевого червя. Правда, – его перережут заступом – живут обе половинки. Нечего есть – он подсохнет, все-таки не умер. Опять дождичек – и опять шевелится. […] и еще поем песни и складываем сказки…»[62]. Русский мир живуч потому, что способен к духовной регенерации. Русские репатрианты в период между двумя мировыми войнами даже в экстремальной ситуации оказались необычайно жизнеспособны и принесли то, чего иногда не хватало старожилам, – высокую культуру, предприимчивость, выдержку Через систему воспитания и обучения своих детей они стремились сохранить национальную идентичность и историческую память[63].

Русский мир — национальное мировидение, русская идея о мироустройстве, о началах сотрудничества с другими народами и государствами. Русский мир — это не столько географическое, сколько духовное пространство, основанное на духовной общности людей, единых по вере, по образу мыслей, менталитету. Из интервью с Е. А. Бондаревой: «Русский мир — явление сложное, многомерное: прежде всего, русский мир стяжается внутри нас – в нашей душе, в нашей семье, в нашем доме; притом русский мир — это уклад нашей хозяйственной, деловой, управленческой деятельности…»

В связи с попыткой наиболее точно раскрыть понятие «русский мир» становится актуальным вопрос об идентичности российской цивилизации. «Впервые эту проблему попытались решить славянофилы. <…> Геополитический аспект этой проблемы видится как обоснование Россией собственной цивилизационной парадигмы»[64]. Если славянофилы «основной упор в обосновании геополитической идентичности делали на вере, то их последователи сосредоточили свое внимание на аргументах из области географии, лингвистики, этнографии и истории, политики»[65]. Не так давно в области исследования цивилизационной идентичности православия вышла монография известного философа А. С. Панарина «Православная цивилизация в глобальном мире»[66]. В настоящее время ведутся разработки нового междисциплинарного направления – конфессиональной геополитики[67].

Народы, по мнению русских религиозных философов, прежде всего, отличаются друг от друга не биологически (расово), не экономически, не политически, а духовно. В чём же особенность духовной жизни русского народа? Что означает понятие «русский дух»? И в чем его сущность?

Интересно вспомнить письмо К. Д. Кавелина И. С. Аксакову от 1863 года. Кавелин писал: «Вы рассуждаете по поводу одной статьи из “Русского инвалида”, о русском патриотизме и проводите резкую черту между русскими, проникнутыми духовной сущностью “русского народа” и русскими, внутри которых стоит, как выражаетесь, “немец”. Разумеется, Вы желаете, чтобы из последнего немец вышел вон и чтобы все русские были всецело проникнуты одною и тою же духовною сущностью русского народа. […] Я не из числа врагов, завистников или клеветников Вашей почтенной деятельности. Но мою совесть смущает это разделение на носящих в себе немца и не носящих. Выражение “духовная сущность русского народа” туманит мне голову и остаётся какой-то загадкой, которую никак отгадать не могу. Много я наблюдал, думал, читал кое-что, смиренно подходил к вопросу, желая его объяснить себе, не мудрствуя лукаво. “Духовная сущность” русского народа не даётся мне, как клад. Повторяю беспрестанно это выражение, относясь полупрезрительно к тем, кому она неизвестна и недоступна, Вы, без сомнения, знаете и понимаете её совершенно ясно. Прошу Вас, во имя истины, во имя общего нашего блага и в моё назидание – откройте мне, в чём именно заключается эта духовная сущность?»[68].

И. С. Аксаков духовную сущность русского народа, то есть «русский дух», связывал с православием, о чём писал Ф. М. Достоевскому: «Для русского человека родство, физиология очень мало значат… Одним словом для него определение его национальности совпадает с православием, другими словами с христианством… Мудрено написать воззвание о русских наряду с тем, как его пишут в других странах. Francaes! или Британцы! – “Русские” – не годится, самый язык не терпит. А на всех сходках ежедневно по всему пространству России… с воззвания “православные”. Вот как русский народ определяет свою национальность»[69].

Так сложилось исторически, что, хотя Россия всегда была многонациональной страной, ее традиционный уклад культуры был связан с православием, которое при этом мирно уживалось с наличием других вероисповеданий. Д. А. Хомяков, сын известного славянофила Алексея Степановича, писал: «Народность окончательно завершает себя в области веры. Христианство в разных его видах даёт окончательную окраску народностям. Русская народность неотделима от православия, она им как бы создана»[70].

Можно ли согласиться со славянофильским определением национальной идентичности по вере – «тот русский, кто православный» (И. В. Киреевский)?

Трудно согласиться с мнением о том, что люди, живущие на одной территории, но принадлежащие к разным религиозным конфессиям, относятся к разным цивилизациям. Кстати, И. В. Киреевский видел в мифологии народов глубинную основу для человеческой общности. Мне близка точка зрения, согласно которой цивилизации не «монолитны», многие являются поликонфессиональными, и в этом залог их динамики.

Кроме того, некоторые русские мыслители критически относились к вере простого народа, считая её неосознанной, инстинктивной. Интересно, что и сам А. С. Хомяков, родоначальник славянофильства, не разделял взгляда на русский народ как на самый православный ни в прошлом, ни в настоящем. В. Г. Белинский в известном письме Н. В. Гоголю писал о том, что русский народ – самый атеистический[71].

Помимо этого, встает вопрос и о дохристианском наследии. Некоторые русские мыслители считают, что главной особенностью русской культуры является ее синкретизм – сосуществование языческого и православного начал.

В частности, Н. А. Бердяева в работе «Русская религиозная идея» писал следующее: «Русский народ до принятия христианства не имел никакой связывавшей его старой культуры, язычество не было его культурной религией, оно было его природным дионисизмом, душевно-телесной стихией, связанной с русской землей. Когда русский народ воспринимал христианство, в нем была девственность и цельность, дух его не был раздроблен и обессилен, Цельность и девственность своей души, силу своей стихийности русский народ внес и в свое христианство. Русское исконное язычество вошло и в русское христианство и придало ему своеобразное обличие. В русском православии есть какой-то своеобразный христианский дионисизм, которого совсем нет в православии византийском. В какой-то точке русское православие соприкасается с русским хлыстовством, самой замечательной русской мистико-дионистической сектой, в которой русское язычество жутко перемешалось с христианством.

В русском культе Божией Матери, которая иногда заслоняет образ Христа, чувствуется культ русской земли. Образ матери-земли, России, и Матери Божией иногда перемешивается в сознании русского народа. Русское христианство скорее женственная, чем мужественная религия[72].

По мнению философа, «русский человек прежде всего определяется своим отношением к русской земле». «Есть что-то мистическое в отношении русского народа к земле. Не народ владеет землей, а земля владеет народом?»[73]. Для русской культуры характерно сакральное отношение к родной земле, образ которой насыщен аллюзиями на Богородицу как хранительницу Руси, на Мать Сыру-Землю, на идеал космической Софии, на вечное девство и нетленность.

Интересно, что Владыка Нестор, просветитель Камчатки и духовный пастырь русской эмиграции в Маньчжурии, часто писал свои обращения к родной земле в жанре плача, причитания, который был присущ русской обрядовой поэзии: «Осветилась Русская земля вашими костьми, упокоевая в себе прах и пепел сынов своих умученных, сожженных и убиенных во главе с Великим Страдальцем…»[74]. Далее – «Целую мою родную землю и обливаю слезами глубокой скорби и сиротства»[75]. Здесь невольно вспоминается Хромоножка из романа Ф. М. Достоевского «Бесы», которая, творя земной поклон на молитве, каждый раз целовала землю. С точки зрения писателя, русская земля есть святая земля. Владыке были близки чаяния одухотворения природы и мира. Кроме того, образ Матери-Земли из «Письма на Родину» Нестора отсылает и к славянской мифологии, в которой человек не царь земли, а «детка» ее: «Следы твои целую я, а слезы твои считаю алмазами драгоценными. Прими же, моя бедная родина, моя родная мать – Россия, со всеми твоими подневольными страдальцами – русскими людьми, мой пасхальный привет: – Христос Воскресе!»[76]

А. Л. Баркова, современный фольклорист и исследовательница мифологии, обосновывала в своих исследованиях мысль о том, что деревня сумела сохранить народное православие – форму народной религии, где «тесно переплетались элементы христианской, канонической и фольклорной традиций, связанные с народным календарем и народной медициной»[77]. Ученые повсюду искали следы древнего мировоззрения. Известны экспедиции академика Н. И. Толстого в Полесье. Удалось доказать, что домонгольская Русь – государство с очень высоким уровнем культуры, которая почти погибла в результате монгольского нашествия.

Размышляя о язычестве древних славян, Баркова призывает не путать его с многобожием. Это не просто вера, а целая эмоциональная система, воспринятая с рождения, когда «все общество в едином порыве горюет, радуется, пугается, ликует»[78], а силы, влияющие на жизнь природы и человека, персонифицируются. Язычник восчувствует мир, находясь в постоянном диалоге с универсумом.

По ее мнению, если мы не будем признавать наше дохристианское наследие, то автоматически присоединимся к западникам, которые считают, что славяне до Крещения Руси были дикими. Однако дохристианская вера наших предков не имеет ничего общего с неоязычеством, которое «идет от логических попыток реконструировать обряды и культы, но не способно выйти за границы интеллектуально-аналитического мировоззрения современного гражданина»[79]