Бригада из тени

Все персонажи, кроме исторических личностей, придуманы автором. Все совпадения с реальными местами, названиями, лицами, организациями и событиями, указанными в книге, являются случайностью.

Вечное молчание этих бесконечных пространств ужасает меня

Блез Паскаль

«Мысли о религии»

ГЛАВА 1: Черный человек

Эпизод 1.1: Интро

Свежевыпавший снежок поскрипывал под черными армейскими ботинками. Паскаль петлял между березами, двигаясь на звук: голоса, щелчки рации, треск ломаемых под тяжестью тел ветвей. Улица, тянущаяся вдоль Ясеневской лесополосы, осталась позади.

Паскаль замедлил шаг, ступая нарочито громко.

– Эй, гражданин, сюда нельзя! – заступил дорогу румяный полицейский паренек. Вот словно только что от бабушки с пирожками и чайком.

– Я к Зайцеву, он мне звонил.

– Товарищ подполковник, тут гражданин к вам.

Стоящий поодаль мужчина в черных джинсах и кожаной куртке с поднятым меховым воротником обернулся. Увидев Паскаля, махнул рукой. Полицейский посторонился, пропуская его.

Место преступления никакой лентой, как показывают в кино, огорожено не было. Двое криминалистов осматривали землю вокруг тела, прикрытого черным мешком. Тем самым, в который его потом и упакуют. Должно быть, судмедэксперт уже отбыл, потому что кроме еще одного полицейского больше никого здесь не было.

Прежде чем подойти к Зайцеву, Паскаль остановился у трупа, затем наклонился к нему, словно прислушивался к тому, что тот мог ему сказать.

Подполковник – крупный мужчина с лицом вышедшего на пенсию боксера, наблюдал за посетителем терпеливо, но со странным прищуром, будто ждал пакости.

Паскаль подошел к нему, не замечая удивленных взглядов, которыми проводили его криминалисты, похожие как братья-близнецы.

– Здравствуй, Павел Андреевич, – первым сказал Зайцев, протягивая руку.

– Привет-привет, товарищ старший оперуполномоченный по особо важным делам, – пожимая протянутую руку, поздоровался Паскаль. – Чей труп? Кого-то особо важного?

Зайцев скупо усмехнулся:

– Торчок, закладку искал. Видели его граждане, гуляющие с собакой, их сейчас в машине коллега опрашивает. Ползал по земле, когда они вон по той тропочке шли. А когда возвращались, уже лежал. Другие бы мимо прошли, а эти, сердобольные, решили посмотреть, живой или нет. А у него лицо в обратную сторону смотрит.

– Это приход такой? – пошутил Паскаль и добавил уже по делу: – Успел ширнуться?

– По первому осмотру – нет.

– Значит, раскроете дело, как найдете второго торчка, который этого за дозу замочил, – решил Паскаль.

– Скорее всего, – кивнул Зайцев. – Но я тебе вот что скажу. Он не искал дозу. Он пытался кое-что спрятать…

– Так-так, – протянул Паскаль.

Подполковник порылся в кармане и протянул раскрытую ладонь, на которой лежала ветка странной формы – сросшийся треугольник. Если бы продеть через него шнурок, получилось бы украшение в этностиле. Страшненькое такое.

– Отдашь чарм? – спросил Паскаль.

В этом вопросе было нечто большее, чем просьба просто подержать, посмотреть. Нечто, понятное только им двоим в этом лесу, да еще тому, кто тихо лежал под черным мешком. Нечто, что оправдывало присутствие опера по особо важным делам у тела обычного наркомана.

Зайцев стряхнул ветку с ладони, как стряхивают насекомое вроде садового клопа: осторожно, но брезгливо.

– Лежало под ним, – пояснил он.

– Значит, второй не в курсе, – кивнул Паскаль. – Не возражаешь, я похожу вокруг?

– Делай, что считаешь нужным, – пожал плечами подполковник.

В следующее мгновенье он уже не обнаружил собеседника рядом. Пробормотал что-то сквозь зубы и направился к криминалистам.

***

Паскаль двигался в амальгаме, словно хищная рыба, еще не оголодавшая, но и не сытая. Здесь, между секундами, он мог не опасаться ни взглядов криминалистов, ни повышенного внимания полицейских, ни неодобрения Зайцева. Он понимал подполковника. У людей с нормальной психикой крыша не выдерживала, если дело касалось другой реальности. У Зайцева психика была отличная. Она выдержала три года назад, когда общее расследование столкнуло их лицом к лицу с Паскалем, но это вовсе не означало, что подполковник принял это знание, как родное. Понял? Возможно. Принял – нет.

Березы в амальгаме плавились теплыми свечами. Зимнее сияние было притушено, это летом они светились так, что глазам делалось больно. Там, где росли березы, граница между миром и амальгамой становилась тоньше, проходимее. Недаром испокон веков березы считались обережным деревом. Их сажали за заборами.

В янтарном свечении разлапистое пятно тьмы было особенно заметно. Рядом с пятном гасло другое, вытянутое, источало мертвенно-синее сияние сквозь едва заметную пленку мешка.

Пройдя мимо, Паскаль остановился у черной кляксы. Она потихоньку уменьшалась в размерах – земля всасывала ее, как нефть, березы растворяли светом. Однако время еще было.

Присев на корточки, Паскаль протянул руку, и погрузил ладонь в темноту. Тысячи иголочек тотчас же вонзились в нее, причиняя невыносимую боль, но он был готов. Лишь тихо хэкнул, задышал глубоко, подчиняя ее.

След был тот же. Глянули в душу желтые совиные глаза…

Паскаль отшатнулся и едва не упал, но сгруппировался, вскочил мягко, как кот. Спустя мгновение уже стоял за спиной Зайцева.

Тот резко обернулся, почувствовав движение воздуха. Паскаль заметил, как рука подполковника привычно метнулась к кобуре, спрятанной под полой куртки, и улыбнулся.

– Тьфу, черт, – пробормотал Зайцев. – Я тебе говорил так не делать никогда! Неровен час, введешь в грех!

– Это три года назад было, я уже забыл… – пожал плечами Паскаль. – Мне нужно труп осмотреть. С другом. Поспособствуешь?

– Это оно? – подполковник кинул на него потемневший взгляд. – То самое?

Паскаль кивнул. В памяти возник треск огня и крики людей, костяной стук падающих ветвей-факелов. И надрывное дыхание Зайцева, который, виртуозно матерясь, вытаскивал его, Паскаля, из адского пекла.

Видимо полковник вспомнил то же самое, поскольку артачиться не стал, а тихо проговорил:

– Шестьдесят четвертая больница, сегодня в десять. Я вас встречу у КПП номер два.

И отвернулся, будто никакого Паскаля за ним и не стояло.

Впрочем, его там уже и не стояло.

Выйдя из леса, Паскаль позвонил по телефону и долго ждал ответа. Наконец, в трубке раздался возмущенный голос:

– Я занят. За-нят! Чего тут непонятного? И не надо мне названивать в неурочное время!

– Окстись, Серафим, – беззлобно ответил Паскаль, – вторник, девять утра. Добропорядочные граждане давно на ногах. У тебя йога во сколько?

– Чего тебе нужно, а? – помолчав, ответил собеседник. – Ты знаешь, что сейчас сделал? Ты меня из астрала вышиб своим звонком! У меня теперь голова будет весь день болеть, если не больше.

– Ты бы телефон выключал на время своих… вояжей.

– Я и выключил, – мрачно ответил Серафим, – но я же знаю, что он звонит. И знаю, кто это звонит. Чего тебе?

– Есть работа для тебя, сегодня в двадцать два нуль-нуль. Расспросить надо кое-кого…

Паскаль замолчал. Пускай сам догадывается, о каком разговоре речь.

– Где? – коротко спросил Серафим.

– ГКБ-64, КПП нумер два.

В трубке раздались короткие гудки.

Паскаль театрально вздохнул, убрал телефон в карман куртки и возвел глаза к небу, где, за облаками, плыл в небесной ладье солнцеликий Ра. «За что мне все это?» – привычно поинтересовался Паскаль. Солнцеликий также привычно не ответил.

Черный Порше Кайен приветливо мигнул фарами. Открыв заднюю дверь, Паскаль увидел на заднем сидении гору шерсти, которая мерно вздымалась и опадала. Запустив в нее пальцы, он нащупал ногу и подергал со словами:

– Вставай, Бармалей, гулять пойдем!

При слове «гулять» гора зашевелилась. Из бурой гривы показался черный лоб, перечеркнутый уродливым шрамом, черный же кожаный нос, открылся живой ореховый глаз – второй был мутным и слепым, поскольку шрам проходил через него; зевнула алая пасть, демонстрируя нехилые клыки. Похожий на ель хвост забил по спинке сиденья со звуком боевого тамтама, и здоровенная псина выпрыгнула на асфальт, стряхивая дремоту, ткнулась лбом в бедро Паскалю, едва не уронив того на асфальт.

– Полегче, бегемот, – улыбнулся тот и двинулся вдоль лесополосы. – Пойдем, а то я потом уеду на весь день, а ты останешься за старшего.

Пес был несуразный: длинноногий, кудлатый, шерсть на загривке и шее казалась по-медвежьи бурой, а тело – по тигриному желтым, как и уши, забавно торчащие из темного жабо. Ходил он нормально, но когда бежал, зад смешно подпрыгивал, словно у щенка, у которого задние лапы обгоняли передние. С этим неврологическим последствием травмы так ничего сделать и не удалось.

Человек и собака уходили все дальше от того места, куда подъехала машина, очень похожая на машину скорой помощи. Труповозка.

***

В десять вечера поставить машину в старом районе – задача сродни доказательству теоремы Ферма. Пока Паскаль, чертыхаясь, искал место, стрелка на часах почти подобралась к десяти.

Еще издали он увидел у КПП высокую фигуру в длинном белом пальто, красно-зеленом шарфе и красном берете. Зайцева наверняка удар хватит…

Улыбнувшись от этой мысли, Паскаль помахал фигуре рукой. Та двинулась навстречу. Нарочито неторопливо.

– Ты куда это так вырядился, Серафим? – не здороваясь, спросил Паскаль.

– В отличие от тебя, я имею стиль, – высокомерно заявил подошедший красивый блондин лет двадцати пяти и нервно поправил завернувшийся край шарфа.

В том, как он произносил слова, была странная тягучесть, выдававшая прибалтийские корни, что подтверждалось «скандинавской» внешностью: тонкие волосы, из-под берета падающие на плечи, худое лицо с правильными чертами, неяркие серые глаза, светлая кожа.

Ботинки у парня тоже были белые – на высоченной подошве, с сотней ремешков от щиколотки до колена. Мечта любого гота, если б не цвет.

– Мы идем? – спросил Серафим и указал на КПП, словно Паскаль плохо видел. – Вот вход.

– Мы ждем кое-кого, – пояснил тот. – А пока ждем, покажу тебе дизайнерский чарм.

Он достал из кармана ветку-треугольник, полученную от Зайцева, и протянул собеседнику. Зрачки того расширились, как у кота. На мгновенье Серафим стал белее своего пальто и машинально спрятал руки за спину. Шум мотора подъезжающей машины отвлек Паскаля, а когда он снова посмотрел на собеседника, тот выглядел как обычно, если не считать мелких, почти незаметных бисеринок пота на висках.

Из подъехавшего Патриота тяжело вылез подполковник Зайцев, захлопнул дверь и подошел к ним. Машина осталась стоять там, где никаких машин не должно было быть, но он будто забыл о ней. Приблизившись, оглядел Серафима от макушки до платформ, похожих на копыта священной коровы. Выражение лица у него было такое, словно он из всех сил сдерживается, чтобы не покрутить пальцем у виска.

Наблюдая за ним, Паскаль искренне веселился.

– Этот мой ослепительный друг – Серафим, – представил он блондина подполковнику, а затем наоборот: – Серафим, это товарищ Зайцев, тоже мой друг.

– И какое звание у товарища Зайцева? – прищурился Серафим.

«Считал! – восхитился про себя Паскаль. – Вот стервец!»

Зайцев пожевал губами, ничего не ответил и двинулся к КПП. Стукнул в окошко, показал «корочку», призывно махнул рукой.

– Звание ты и сам мог бы… – продолжал веселиться Паскаль, косясь на Серафима.

– Ну вот еще, силы тратить на такое, – поморщился тот. – Как его звать-то?

– Алексеем, – не оборачиваясь, сообщил шедший впереди Зайцев.

Они прошли прямую аллею, завернули налево. Больница была большой и старой. Деревья здесь давно выросли на высоту пятиэтажного дома, стучались ветвями в окна палат, то ли подбадривали, то ли пугали лежащих в них пациентов. Над крышами поднималась мерцающая марь, наводя грустные мысли о бренности земного существования. Взглянув на нее, Серафим глубже уткнул острый нос в теплый шарф, хотя никакого ветра не было – корпуса защищали внутренний периметр. Если здесь и сквозило, так только от человеческой боли, страданий и немощей.

В отличие от спутников Зайцев ничего такого не замечал. Неторопливо шел, засунув руки в карманы, будто в Пятерочку за пивом, и казался совершенно будничным. Но Паскаль знал, что впечатление обманчиво.

Над стоящим поодаль двухэтажным зданием марь была другой – глухой, плотной, лохматой по верхней границе, будто ветер растрепал ее, как влажную кудель. При взгляде на нее, Паскаля охватила тоска. Серафим тоже это почувствовал, потому что выпростал руки из широких рукавов пальто, с силой растер длинные музыкальные пальцы, сжал-разжал и снова спрятал в рукава.

Она сидела на скамеечке у входа, рядом с полной окурков мусоркой. Полы черной хламиды мели изъеденный солью асфальт, костяшки пальцев белели в сумерках, но лица под капюшоном видно не было. Ни лица, ни глаз, лишь ощущение осенней сырости, темных ноябрьских вечеров, ломоты в костях, непонятной тоски…

– Мир тебе, – проходя мимо, вежливо поздоровался Паскаль.

Фигура кивнула в ответ.

Серафим, не смотря в ее сторону, ускорил шаг, почти сорвался на бег.

А вот подполковник, остановившись у дверей, нажал на звонок, после чего оглянулся на пустую скамейку, и, сам не понял отчего, поежился.

Дверь открыл здоровенный парень в белом халате. В одной руке у него была чашка с дымящимся кофе, в другой – бутерброд с колбасой.

– Зайцев, я звонил, – представился подполковник.

Парень молча отступил в сторону, впуская посетителей.

Шедший последним Паскаль оглянулся – она шла за ним, и дела ей не было, что прямо перед ее отсутствующим лицом дверь плотно закрылась, щелкнув магнитным замком.

***

Тело было худое и пожившее. Руки и ноги в следах от уколов. Аккуратный, даже красивый шов визуально делил живот и грудную клетку на сектора. Лицо, слава богу, успели повернуть туда, куда ему и положено.

– Как его звали? – спросил Серафим.

Странное дело, но труп его не испугал. Наоборот, блондин подобрался, сосредоточился. Снял берет и сунул в карман пальто, размотал шарф, скинул, как королевскую мантию, подбитую горностаем, на руки Паскалю.

Паскаль поискал глазами, куда деть вещь с барского плеча, повесил на крючок на стене, на котором уже висел не совсем чистый клеенчатый фартук.

– Личность установили? – спросил у Зайцева, наблюдая, как Серафим тремя кругами обходит стол, вытянув над усопшим руки.

– Денис Берданцев, сорок два года, жена умерла десять лет назад, на наркоте плотно сидел последние лет пять. Из родственников осталась дочь Диана двадцати лет отроду, которая живет отдельно.

– Она уже знает?

– Да, приезжала на опознание.

– Быстро вы его нашли!

Зайцев пожал плечами.

– Был в нашей базе.

По коридору прошелестели шаги. Паскаль повернул голову на звук, но успел увидеть лишь край черного одеяния.

Серафим встал в изножье, положив ладони на щиколотки мертвеца, и закрыл глаза.

– Ты уверен, что хочешь это увидеть? – шепотом поинтересовался Паскаль у Зайцева.

– Не уверен, но хочу, – буркнул тот.

– Тогда не лезь вперед меня, – посоветовал Паскаль, выступая на пол шага вперед, чтобы в случае чего прикрыть собой подполковника.

Из-под пальцев Серафима плеснуло индиго. Казалось, будто по его худым рукам потекла синяя кровь, бросая отблески на белый свитер крупной вязки, отражаясь в тяжелом серебряном медальоне, стилизованном под солнце со змеящимися лучами… В другую сторону, по голым ногам трупа, ползло, вихрясь и зачаровывая, голубое пламя.

Тело вздрогнуло. Зайцев вздрогнул вместе с ним – Паскаль почувствовал это, хоть и стоял спиной к подполковнику.

Пламя дошло до лица трупа, втянулось в ноздри…

Берданцев открывал глаза, вращал ими в глазницах и тяжко, натужно стонал сквозь не желающие размыкаться зубы.

Подполковник Зайцев, кажется, перестал дышать. Во всяком случае, позади Паскаля царила мертвая тишина.

– Говори со мной, Денис, – вдруг произнес Серафим непривычным низким голосом. – Отвечай мне!

– Где… я…?

Голос был хриплый, лязгающий, как плохо смазанный, разболтанный механизм. И равнодушный. Такой равнодушный, что сразу же вспоминались осенняя сырость, темные ноябрьские вечера, ломота в костях и тоска.

– Ты знаешь, кто тебя убил? – продолжал Серафим.

– Черный… черный человек…

– Как его имя?

– Не… знаю…

– Ты видел его раньше?

– Нет… Он – меня…

– Где он мог тебя видеть? – подался вперед Паскаль.

– Они… ищут…

– Кого? – спросил Серафим. – Кого они ищут?

Труп медленно поднимался. Сел, голова на размолотых позвонках свесилась назад и вбок. Скосив налитые кровью глаза, мертвец посмотрел на Паскаля:

– Найди… – пробулькал он, – найди… ее! Ты… сможешь!

– Кого нужно найти? – прищурился Паскаль.

В следующее мгновенье труп прыгнул – молниеносно и с обезьяньей ловкостью. Хладные пальцы сомкнулись на шее Паскаля, жилистые ноги обвились вокруг его бедер.

– Спаси! – прохрипел труп. – Ее спаси! Умоля…

Он подавился звуком, разжал стальные объятия и рухнул на пол в страшных корчах. Подлетевший Серафим упал рядом на колени рядом с Берданцевым, обхватил его голову ладонями и сжал, словно собирался раздавить. Зрачки под закрытыми веками блондина танцевали, как бешеные, красивое лицо казалось неживым, как и у мертвеца, которого он удерживал.

Скрипнула дверь.

Растирая горло, Паскаль обернулся, ожидая увидеть любопытствующего санитара. Но увидел ее.

Под черным куколем фосфоресцирующей бабочкой в темноте играла жутковатая улыбка.

– Серафим, – позвал Паскаль.

Тот вскинул взгляд. Резко и широко развел ладони, и труп замер в страшной неподвижности.

Торопливо поднимаясь с колен, Серафим едва не задел край черного одеяния – она уже стояла рядом. Паскаль вовремя толкнул его в сторону.

Белые костяшки парили над телом. Нечто невидимое, но осязаемое, пахнущее осенней сыростью, тянулось к ним от тела, словно нити от марионетки – к кукловоду. Раздался тонкий тоскливый звук лопнувшей струны, и Серафим беззвучно схватился за голову.

Черная фигура уходила, баюкая душу Дениса Берданцева. Праведно или нет жил умерший – ей не было дела, и никто не обнимал его нежнее ее.

– Да живешь ты вечно… – пробормотал Паскаль.

Она, не оборачиваясь, подняла руку в прощальном жесте.

В полном молчании Паскаль и Зайцев вернули тело на стол. Серафим замер, лишь подрагивали пальцы, прижатые к вискам.

– У меня аспирин есть в машине, – сказал Паскаль. – Нужен?

– У меня тоже есть, – свистящим шепотом ответил тот.

– А у меня есть коньяк, – неожиданно подал голос подполковник. – Пойдемте, хлопнем! Если вы все здесь… закончили.

Ушли, не прощаясь. Санитар, уже без чашки кофею и бутерброда, встретивший их в коридоре, повел носом, будто принюхивался, с подозрением заглянул в мертвецкую, но ничего особенного не увидел. И с явным облегчением распахнул дверь, выпуская посетителей.

В машине Паскаль сел рядом с Зайцевым. Серафим потоптался, приноравливаясь к высокому порогу, смешно подхватил полы пальто, запрыгнул на заднее сиденье и сказал:

– Вот, бл…! Я шарф там забыл.

– Иди, забери, мы подождем, – отозвался Зайцев.

Серафим передернул плечами.

– Нет, пусть там остается.

Подполковник завел мотор и перегнал машину в один из близлежащих дворов. Достал из бардачка одноразовые стопки, початую бутылку восьмилетнего коньяка. Молча разлил, молча раздал, молча выпил.

– Еще! – Серафим с заднего сиденья просительно тянул руку.

Зайцев бросил взгляд на Паскаля, тот едва заметно кивнул и медленно выцедил свой напиток. Горло все еще саднило. Вот ведь!

– Итак, что мы имеем, – произнес подполковник, – Берданцев убийцу не видел, тот застал его врасплох, подкрался со спины. Но он уверен, что за ним следили, раз сказал «ищут». Я правильно понимаю?

– Правильно, – ответил Серафим. – Он давно слежку чувствовал, но думал, из-за наркоты чудится всякое.

– А вот в том, что кого-то надо спасать, он был твердо уверен, – задумчиво произнес Паскаль. – Кого-то женского рода.

– «Будем искать!», – процитировал Зайцев. – Ну, мужики, давайте еще по одной – и по домам. На работу завтра.

– Это кому как, – усмехнулся Серафим, протягивая стопку.

– Прошла голова? – спросил Паскаль.

– Почти.

Серафим выпил третью, сунул пустую стопку в карман пальто, распахнул дверь и осторожно, чтобы не испачкать его, полез наружу.

– Ты где это чудо нашел? – одними губами спросил Зайцев.

– В психушке, – шепотом ответил Паскаль, протянул подполковнику руку: – Держи меня в курсе…

– Как и ты меня, – кивнул тот.

Выпрыгнув из машины, Паскаль посмотрел в сторону удаляющегося белого пятна.

– Эй, – крикнул он, – вернись, ангел небесный, я тебя подвезу до рая!

Белое пятно остановилось, поколебалось и вернулось.

– Нет мне от тебя покоя, Паскаль, – с горечью сказал Серафим, натягивая красный берет. – Нет и не будет!

– Ну вот, видишь, ты сам все знаешь, – серьезно ответил тот. – Что-нибудь еще расскажешь об этом парне?

– Расскажу, – пообещал Серафим и неожиданно добавил: – В обмен на услугу.

Паскаль кивнул машинально, мыслями был где-то далеко.

– Дай мне работу, – произнес собеседник. – Обещаю даже не опаздывать!

От изумления Паскаль остановился и переспросил:

– Что ты сказал?!

– Я знаю, что вы с Аяксом до сих пор этим занимаетесь, – Серафим повернулся к нему и упрямо наклонил голову. – Мои услуги вам не помешают!

– У нас есть Александра, – качнул головой Паскаль. – Зачем нам второй медиум?

– Во-первых, она больше провидица, чем медиум, – блондин не спускал глаз с собеседника. – Во-вторых, она – дама в возрасте, это не всегда к месту в вашем деле. И, в-третьих, она не умеет поднимать мертвых!

– Пойдем, – спохватился Паскаль и дернул рукав белого пальто, словно это пальто должно было идти за ним, а не его владелец. – Что мы встали-то?

Какое-то время шли молча, но Серафим не выдержал.

– Так возьмешь в дело или на х… пошлешь? – нарочито грубо спросил он.

– Зачем тебе это? Ты однажды попробовал и тебе не понравилось, – пожал плечами Паскаль.

– Мне скучно, – признался Серафим. – Бог мой, ты бы знал, какая муть все эти практики! А ведь то, что я могу, никто не может, Паскаль! И оно рвется наружу, а приложения нет – не выкапывать же мне трупы на кладбищах ради светской беседы, в самом-то деле?

– В белом пальто? Согласен, – хмыкнул Паскаль.

Серафим с яростью посмотрел на него и сказал совершенно искренне:

– Ненавижу тебя!

– Я сам себя иногда ненавижу, – согласился Паскаль. – Хорошо, ты – в команде. При условии, что будешь меня слушаться…

– Буду, – с ненавистью пообещал Серафим.

– …Даже если посчитаешь, что я не прав! – с нажимом завершил Паскаль и вперил в собеседника выжидающий взгляд.

Серафим неожиданно улыбнулся. Словно в темную комнату заглянул солнечный луч – так преобразилось его лицо от улыбки.

– Как домой вернулся, – рассмеялся он. – Хорошо, буду тебя слушаться, даже если посчитаю, что ты не прав, а вот молчать не буду, не жди! Доволен?

Паскаль поднял брови, но ничего не ответил – они уже подходили к машине.

В Порше Серафим влез ловчее, чем в Патриота. Каблуком задвинул поглубже под сиденье какую-то металлическую пластину, которая, как у каждого уважающего себя водителя, валялась у Паскаля на коврике вместе с другими железяками, окинул взглядом салон, зажмурился белым ангарским котом.

– Куда отвезти? – выруливая на проезжую часть, спросил Паскаль.

Серафим назвал адрес нового микрорайона, в котором он ни разу не был. Навигатор подсказал: без пробок ехать около сорока минут. И это было хорошо – успеют поговорить.

– Итак? – коротко напомнил Паскаль.

Блондин откликнулся эхом:

– Итак, у Дениса есть девушка, которую он любит и за которую боится. Страх этот сродни иррациональному. Ему кажется…

Поняв, что говорит об умершем в настоящем времени, Серафим замешкался и поправился:

– …Казалось, ей угрожает опасность. Он то тут, то там видел пугающую тьму, но не понимал, реальна она или это действие наркоты?

– Ну, это и так было понятно, – заметил Паскаль. – Что еще?

– Чарм… Он Денису не принадлежал. Денис его то ли украл, то ли взял без спроса. Где он был?

– Чарм или Денис?

– Чарм.

– Лежал под телом. Зайцев нашел.

– А что с ним не так?

– С чармом? – Паскаль посмотрел на Серафима.

– С Зайцевым, – в голосе блондина звучало искреннее любопытство.

Паскаль заложил крутой вираж, съехал на шоссе, утопил педаль газа в пол и произнес:

– Он и сам не знает.

Эпизод 1.2: Голос с того света

Жизненная линия Алексея Зайцева была прямой, как взлетная полоса. Потомственный сыщик. Школа, спортивная школа, юридический институт, служба в органах внутренних дел. Он не выслуживался перед начальством, не шел по головам к очередной звездочке на погонах. Его подъему по карьерой лестнице способствовали упорство, трудолюбие и маленькая деталь, о которой знали только двое: отец и Паскаль. Отец называл это «сыщицкой чуйкой», Паскаль не называл никак, но против «чуйки» не возражал.

С малых лет Зайцев обращал внимание на то, на что другие не обращали. Под странным углом лежащая сигарета, невидимый след на подоконнике, который позже обнаруживали криминалисты при помощи оборудования, светящаяся точка на карте…

Подробная карта города и окрестностей с красными флажками меток сейчас висела за спиной у подполковника. Флажков было три. Пока три, но Зайцев чувствовал, что скоро их станет больше. В городе объявился маньяк-душитель. Его делом поручили заниматься именно Зайцеву, потому что оно грозило попасть в длинный список висяков. Преступник не оставлял следов, между убитыми не было ничего общего, погибли две женщины и один мужчина, которых связывали лишь детальки детского металлического конструктора, найденные в карманах их одежды.

Алексей раздраженно бросил на стол фотографию, которую разглядывал. К остальным двум. На них были изображены: уголок, полоса и пластина, все с отверстиями для гаек. В отчете, тоже лежащем на столе, детали относили к популярным в 60-е-70-е годы наборам типа «Конструктор», «Конструктор-механик» или «Металлоконструктор» и писали о том, что на них не обнаружены ни отпечатки, ни генетический материал, ни еще какие-либо следы.

Над делом не думалось. Зайцев снова и снова прокручивал в голове события вчерашнего дня. Неприятное, тянущее чувство под ложечкой, заставившее достать из бардачка Патриота бумажную карту, несколько минут пялиться в нее с видом слабоумного, ожидая, пока не проснется «чуйка». Резкий разворот машины, приезд «на труп» в лесу, сильно изумивший его коллегу, чуть ранее выехавшего с дежурной опергруппой на вызов. Жутковатое лицо Дениса Берданцева, вопреки законам анатомии смотрящее не в землю – труп лежал ничком, – а в небо. Желание сдвинуть мертвеца с места…

Пока судмедэксперт осматривал тело, Зайцев с трудом справлялся с этим желанием. Помог коллега, продолживший осмотр. Перевернул труп, открыв ветку-треугольник. У Зайцева при виде нее заныли разом все зубы, а тянущее чувство под ложечкой превратилось в тошноту. Во рту стало горько, как тогда, когда он тащил окровавленного Паскаля на себе, среди кромешного дыма и ужасных, полных боли, человеческих криков. То дело закрыли – главарь секты под названием «Зеленая благодать» погиб вместе со своими последователями в памятном пожаре, полностью уничтожившим рощу у деревни Красные Всходы. Но подполковник помнил, что перед тем, как Паскаля на каталке засунули в машину скорой помощи, тот схватил Зайцева за руку и горячечно прошептал: «Жди, они вернутся!»

И он ждал. Проклинал себя за то, что верит похожему на цыгана типу с мозгами набекрень и лукавой улыбкой, но ждал. В тот день, когда на карте из бардачка вспыхнул видимый ему одному маячок, подполковник понял, что дождался. Прежде чем тронуть машину с места, набрал Паскаля и лаконично сообщил: «Координаты сбросил, приезжай». После чего прервал связь, продолжая надеяться, что ошибся.

Перед глазами все поплыло. На миг, на краткое мгновение между секундами, Зайцев оглянулся на карту и увидел светящуюся точку – будто некто фонариком с узким лучом подсвечивал место на карте. Пригляделся: парк, разделенный оврагом надвое.

Зазвонил телефон. Не отвечая на звонок, подполковник достал из ящика стола красный флажок, встал и воткнул в подсвеченное место. Телефон звонил настойчиво, даже настырно. Сдержав тяжелый вздох, подполковник поднял трубку. Он уже знал, что услышит.

***

Девятиэтажка в закоулках Новогиреево встретила Паскаля унылой гримасой. Проходя в подъезд, Паскаль коротко глянул на девчушку лет тринадцати в поношенной куртке, сидевшую на скамейке. Ребенок пялился в телефон, иногда поднося пальцы ко рту, чтобы согреть дыханием.

На третьем этаже Паскаль дождался, пока дверь приоткроется, жестом фокусника вынул из воздуха красную «корочку», помахал перед глазами стоящей за дверью девушки и представился:

– Оперуполномоченный Алексей Зайцев, разрешите войти?

– Но меня уже спрашивали…

Ее голос был бесцветен, даже труп Берданцева произносил слова более эмоционально. Паскаля это задело.

– Возникли новые обстоятельства, – веско произнес он, оттирая девушку в сторону и входя в маленькую квартирку. – Вы позволите?

Она развернулась и ушла на кухню. Взлетели и опали гладкие волосы цвета воронового крыла, ноздрей Паскаля коснулся горьковатый, раздражающий аромат духов, и он, не выдержав, чихнул.

Девушка уже сидела на табуретке у стола. Сложив руки на коленях, равнодушно смотрела в окно.

– Вас зовут Диана Берданцева, вы – дочь Дениса? – сев напротив, спросил Паскаль.

В ее взгляде промелькнуло удивление.

– Шмелева – по мужу. Я уже говорила…

Окинув взглядом чистую куухоньку, без стоящих как попало чашек, крошек на столе и брошенных ложечек, Паскаль кивнул:

– Да, вы в разводе с мужем, я помню. Скажите, пожалуйста, вы знали, с кем общается ваш отец?

– Нет, – качнула головой она. – У него осталась пара старых друзей, но в последние годы он с ними не встречался, только с такими же… Этих я не знаю.

Ее голос предательски задрожал, и Паскаль решил, что она расплачется. Однако девушка не заплакала, видимо, пристальный взгляд в какую-то точку на столе помогал сдерживаться.

– Вот бумага, – он вырвал лист из блокнота, извлеченного из кармана куртки, – вот ручка – напишите, пожалуйста, имена его старых друзей, телефоны, адреса – если знаете.

Пока она писала, Паскаль рассматривал ее. Невзрачная – только на первый взгляд. Чистая смугловатая кожа без следов косметики, четко очерченные губы, упрямый подбородок. Веки опухшие, отчего глаза кажутся меньше, под ними – глубокие тени. Радужки непонятного цвета из-за покрасневших склер.

Вторую ночь не спит.

Плачет.

Жалко ли ему ее? Нет. Но сердце царапнуло – в том, что она плакала, была несправедливость.

– Может быть, отец говорил что-нибудь, что показалось вам необычным? – спросил Паскаль, когда она дописала и вернула ему бумагу и ручку. – Опасался кого-то?

– Он ничего не рассказывал, – пожала она плечами. – Когда, очень редко, приходил нормальным, мы больше про мои дела разговаривали. А после его очередного визита я не нашла золотые украшения… Они еще от мамы остались. И вот тогда поняла, что все, его уже не вернуть.

Она закрыла лицо руками, плечи задрожали.

Оглядевшись, Паскаль поднялся, достал стакан из сушки, налил в него воды из чайника и поставил перед Дианой вместе с рулоном бумажных полотенец.

– А как звали его подружку? – словно между прочим спросил он.

– У него не было подружки, – Диана благодарно кивнула и взяла стакан. – Какой-то одной не было, всегда разные.

– Большое вам спасибо за помощь следствию, – с чувством произнес Паскаль. – До свидания, Диана!

– Постойте, – вдруг сказала она. – Оставьте свой номер. Я сегодня соображаю не очень, вдруг потом вспомню?

Паскаль вырвал из блокнота лист, собираясь написать телефон настоящего Алексея Зайцева, старшего оперуполномоченного по особо важным делам Главного управления МВД. Но в последний момент передумал и указал свой.

***

Когда Паскаль вошел, Аякс азартно играл в шахматы с искусственным интеллектом. Компьютер выигрывал, освещая смуглое, грубо вылепленное лицо соперника синим демоническим светом монитора. Хватаясь за голову, Аякс обещал вырвать ему материнскую плату, потрясал пудовыми кулаками, однако расположение фигур на виртуальной доске ясно указывало на шах и мат.

– Пробей номера, – Паскаль бросил Аяксу на клавиатуру листок с телефонами и прошел в альков, где стоял низкий «восточный» диван, с которого уже стекал, тянулся и шел к нему лохматый Бармалей.

– Привет-привет, бегемот, – засмеялся Паскаль, похлопывая его по спине, – знаешь, хитрюга, что у меня в кармане, да?

Он достал из кармана куртки полиэтиленовый пакет, а из пакета – говяжий стейк.

Бармалей вежливо открыл пасть. Стейк был помещен внутрь и унесен на диван.

– На один из этих номеров твой жмурик звонил за неделю до смерти, – подал голос Аякс. – Кофе будешь?

Мелодичная трель прервала его порыв направиться к кофемашине.

– Кого нелегкая принесла? – удивился он, пригладил буйные черные кудри, все время норовившие торчать в разные стороны, и пошел открывать дверь, не заметив ироничной улыбки Паскаля.

– Батюшки! – раздался возглас. – Это ж кто тут у нас?

– Зачем я здесь? – послышался в ответ высокомерный голос. – Да еще с пирожными…

– Пирожные – это Паскалю, он у нас сладкоежка, – захохотал Аякс, – а мне бы чего покрепче!

– Обойдешься, – фыркнул Серафим и прошел в центр помещения, оглядываясь.

Глазам его предстала просторная студия, отделанная в темных тонах, с окнами в пол. В алькове за диваном цвета охры стена была выкрашена золотым. Над диваном солнцем в затмении парил черный циферблат с лаконичными золотыми полосами, обозначающими часы и секунды. В центре комнаты стоял круглый стол, окруженный четырьмя стульями. Одну стену помещения занимал функциональный кухонный гарнитур, другую – несколько объединенных в систему компьютеров и повешенных в два ряда мониторов. В настоящее время мигал только один снизу – тот, с которым Аякс играл в шахматы.

– Ничего не изменилось, – протянул Серафим, словно ожидал другого. – А, нет… Что это за монстр на диване уничтожает чью-то бедную плоть?

«Монстр», не отвлекаясь, помахал хвостом.

– Это Бармалей, – выходя из алькова, пояснил Паскаль и забрал из рук Серафима коробку с пирожными. – Предупреждаю, не любит, когда его гладят по голове, и ошейник. Проходи, будь как… на работе.

Пришедший поморщился, скинул белое пальто и аккуратно повесил в шкаф-купе у входа. После чего огляделся и сел в кресло, стоящее в углу, у одного из окон, демонстративно закинул ногу на ногу. Кресло было огромное, алое, и худосочный Серафим во всем белом казался в нем случайно уроненной спичкой, которая вот-вот вспыхнет.

– Тебе капучино, ангел мой, правильно помню? – прогудел Аякс от дальней стены помещения, занятой кухоней. – Сладкий и без корицы.

– Без нее, – подтвердил Серафим.

Кофе-машина, на которую Паскаль потратил кучу денег, работала почти бесшумно, и о скорой готовности напитка сообщил лишь аромат, разлившийся по помещению.

– Опять нагрузка на сердце? – раздался приятный женский голос.

На пороге стояла элегантная дама в сером пальто и шляпе. Была она стройна и хороша собой, но что-то во взгляде добавляло ей плюс двадцать к облику тридцатилетней чаровницы.

– О, наш Пушкин пришел, – обрадовался Аякс, полез в шкаф и достал банку с цикорием. – Специально для вас, Александра Сергеевна, будет цикоричино!

– Цикориально! – засмеялась она.

– Оцикореть, – добавил Паскаль, галантно помогая ей повесить пальто в шкаф.

Теперь, кроме его черной куртки и кожанки Аякса, их там было два, в чем-то даже похожих друг на друга.

– Александра, – Серафим поднялся и тоже подошел. – Рад видеть!

– Дорогой мой, – раскрыла объятия она, – я знала, что увижу тебя здесь!

– Естественно, – фыркнул тот.

Паскаль отошел к Аяксу, забрал у него маленькую чашку черного как смоль эспрессо и сел за стол, лицом к окну. С высоты двадцать седьмого этажа город виднелся как на ладони и сам казался ладонью со своими линиями жизни, ума и сердца, своими выпуклостями богатства и впадинами нищеты. Паскаль, если бы захотел, мог нагадать этому городу будущее, но он гадал крайне редко, предпочитая холодному знанию увлекательные выверты судьбы.

Все потянулись за ним. Аякс, поставив перед остальными чашки с заказанными напитками, сел по правую руку Паскаля, Александра – по левую. Серафиму ничего не оставалось, как устроиться спиной к окну и, заодно, приглянувшемуся креслу.

Паскаль как ни в чем не бывало вылил в себя обжигающей кофе и положил на стол чарм, полученный от Зайцева, который из всех присутствующих не видела только Александра Сергеевна. Она разглядывала чарм с интересом, однако не спешила взять в руки.

– Серафим эту историю знает частично, Александра – не знает вообще, – негромко заговорил Паскаль, – поэтому сейчас немного страшной сказки. В черном-пречерном городе несколько лет назад появилась секта под названием «Зеленая благодать». Вроде бы, ничего в ней особенного не было: набирались последователи, обрабатывались, переводили свои сбережения главарю, а сами уходили жить в общину, которой принадлежали обширные земельные угодья в соседней области. Там, в лесных домиках, они жили тихо и мирно, пока из-за границы не вернулся брат одного из состоятельных сектантов. И не обнаружил, что имущество, принадлежащее родственнику, ему больше не принадлежит, а сам родственник пропал. От знакомых и друзей он узнал, что тот ушел в секту, где навсегда отрекся от мира. Но… – Паскаль сделал эффектную паузу, – когда брат явился в поселение в сопровождении крепких ребят с автоматами из своей охраны, родственника не нашел. Тот исчез бесследно. Полиция начала расследование, в ходе которого выяснилось, что, на самом деле, без вести пропало около трех десятков человек…

– Их никто не искал? – изломал тонкую бровь Серафим. – У них не было близких?

– У большинства, – кивнул Паскаль, – либо они находились в отношениях, не подразумевающих общение. Когда полиция прибыла в поселение и начала обыск, главарь на глазах у толпы совершил самосожжение. Случилась паника, огонь перекинулся на резервуар с запасом топлива для дизельных генераторов, тот взорвался. Пламя охватило стоящие рядом строения и деревья, и распространилось дальше…

– Паша, ты так рассказываешь, словно… – зрачки Александры блеснули. – Ты все это видел?!

– Собственными глазами, – невесело усмехнулся Паскаль и взглянул на Серафима.

– Так вот кого я поднимал из небытия! – от осознания тот подавился воздухом. – Все, с кем я разговаривал, погибли в ту самую ночь?

– Да. Полученные тобой сведения я передал в полицию, неофициально, разумеется. Однако, дело закрыли, посчитав, что раз главарь и большинство сектантов мертвы, значит, наказывать некого и копать дальше не стоит.

– Это ты взял там? – Александра Сергеевна указала на чарм. – Его пытались сжечь… – она прикрыла веки: – Как вижу, несколько раз пытались.

– Не там, – качнул головой Паскаль.

Аякс молча поднялся, отошел к столу с оборудованием, а затем вернулся с ручной газовой горелкой и протянул ее Паскалю.

Взяв чарм, Паскаль поднес его к горелке и пустил пламя. Минуты шли, черный треугольник оставался черным треугольником, не превращаясь в горстку пепла. Когда Паскаль выключил горелку, на нем еще вспыхивали огненные искры, а затем потухли и они. Положив чарм перед Александрой Сергеевной, он мягко попросил:

– Посмотри.

Женщина кивнула, расстегнула и сняла с запястья золотые часики, отодвинула по столешнице подальше. После чего накрыла чарм ладонью.

Какое-то время она сидела неподвижно, закрыв глаза, и лицо ее казалось прекрасной маской вечности, застывшей между секундами. А затем резче проявились тени под глазами и в углах рта, потекли, преображая гладкую кожу, растворяя ее в млечный туман, в котором ворочалось нечто, не поддающееся описанию. Рука Александры Сергеевны взметнулась и, словно принадлежала кому-то другому, легла на ее шею. Умело подкрашенные губы приоткрылись, выпуская слова коротким, похожим на лай, кашлем:

– Мой голос отовсюду, где он может быть, приведет твою душу ко мне, заставит достичь меня… Дай душе твоей прийти ко мне отовсюду, где она может быть! Ты пойдешь против всех ради меня, и я возликую! Я существую в тебе и даю тебе путь, по которому ты идешь ко мне!

– Я вышел из Дуата, – вдруг громко произнес Паскаль, и Аякс посмотрел на него с изумлением, а Серафим – с ужасом. – Я пришел из приделов Земли, дабы узреть, откуда раздается твой голос, покажи мне это место!

Туманное лицо повернулось к нему. Уста, почти растворившиеся в мороке, искривились, издавая шипение гигантской кобры:

– Ниссвергаю тебя дыхханием моего ртааа! Не найдешшшь моих грехов в записсях Сссуда!1

Пальцы Александры неожиданно сомкнулись на ее горле, женщина захрипела и забилась. Туман кольцами змеи свивался в воронку, втягиваясь в щель между умело подкрашенными губами… Паскаль вцепился в очарованную смертью узкую женскую ладонь, подскочивший Аякс схватил Александру за волосы, заставив посмотреть себе в глаза. Под его взглядом она обмякла, едва не упав со стула.

Выпустив ставшую безвольной руку женщины, Паскаль убрал чарм в карман брюк, посмотрел на Серафима и рявкнул:

– Чего сидишь, Ангел? Воды подай!

Тот, белый как полотно, неловко завозил длинными ногами по полу, вставая не с первого раза, метнулся, сшибая стулья, к кухне.

Аякс осторожно уложил голову Александры на плечо Паскалю и вернулся на место.

Пушкина пришла в себя спустя несколько минут. Благодарно посмотрела на Паскаля, держащего у ее губ стакан с водой, провела сильно дрожащей рукой по лбу. У нее потекла тушь и размазалась помада, придавая ей вид то ли паяца, то ли проститутки из фильма про маньяка. Голос хрипел даже после нескольких глотков воды, когда она произнесла:

– Погано… как…

– Что вы видели? – безжалостно спросил Паскаль, отставляя стакан в сторону.

Серафим с ногами забрался в кресло и сверкал оттуда глазищами. Выглядел бы истинным духом тьмы, если б не был во всем белом.

Александра закрыла глаза, с натугой свела изящные брови.

– Огонь… послушание… вознесение… – Она открыла глаза и посмотрела на Паскаля: – Тебя видела, Паша… Ты умер.

– Так, – кивнул он, – дальше?

– Желание чем-то обладать… чем-то небольшим, кажется, это ключ.

– Ключ от чего?

– Не… не могу сказать.

Она закрыла лицо руками.

Паскаль коснулся ее плеча.

– Спасибо! Аякс отвезет вас домой. Отдыхайте, я позвоню.

Она по-стариковски мелко закивала, поднялась, опираясь на могучую руку Аякса, и пошла к выходу.

Едва дверь за ними закрылась, Серафим произнес, не шевелясь:

– Какая ты восхитительная сволочь, Паскаль! Ты же знал, что ей будет плохо!

Не отвечая, Паскаль поднялся и подошел к компьютерам. Рядом с клавиатурой лежал листок с телефонами, который он отдал Аяксу, когда приехал. Разбудив уснувший монитор, Паскаль вгляделся в появившуюся на экране карту с отмеченными адресами, а затем посмотрел на блондина и усмехнулся.

– И я тебя люблю, Ангел. Одевайся, прокатимся.

Пес, давно расправившийся со стейком, спрыгнул с дивана и потрусил к двери, будто сказанное относилось к нему, а не к Серафиму.

В машине Серафим откинул голову на подголовник и закрыл глаза. Устроившийся на заднем сидении Бармалей, громко чавкая, вылизывал лапы. Судя по болезненному выражению, появившемуся на лице у блондина, звук его раздражал.

– А из чего, все-таки, сделан этот чарм? – спросил он, не открывая глаз.

– Из дерева, – последовал ответ.

– Этого не может быть, он же не горит в огне.

– Некоторые виды дерева не горят в огне.

– Но это не «некоторые виды дерева» – это обычная ветка, как выглядит.

– Многое выглядит не тем, чем выглядит, – засмеялся Паскаль.

Серафим посмотрел на него с подозрением:

– Твое хорошее настроение меня пугает! Тогда ты тоже был в хорошем настроении. А потом я узнал, что ты сбежал из больницы, сшитый лоскутами, как Франкенштейн. Зачем ты рассказал эту историю? Ты ничего не делаешь просто так.

– Еще не понял? – Паскаль коротко глянул на него. – Они вернулись.

Эпизод 1.3: Черный человек

Двор со всех сторон, кроме одной, окружал длинный дом. Внутри закольцованного пространства стоял храм, блестя золотыми луковками куполов и крестами, белея свежеокрашенными стенами.

Выбравшись из машины, Серафим передернул плечами, как от озноба.

– Ты чего? – удивился Паскаль.

– Ненавижу старые районы! – едко сказал тот. – У меня от них депрессия.

– Поэтому так далеко свалил – аж в Новую Москву? – усмехнулся Паскаль, ожидая очередную отповедь.

– Куда денег хватало, туда и свалил, – неожиданно мирно ответил Серафим. – А теперь и сам рад, что там живу. Смотри, тут везде тьма по углам, шевелится, копошится, а там светло как днем даже в полночь! И кофейни везде, с пирожными!

– А говорят – это я сладкоежка, – засмеялся Паскаль и открыл заднюю дверцу: – Жди, Бармалей, потом погуляем с тобой. Жди.

Пес, навостривший уши, когда Паскаль выходил из машины, положил голову на лапы.

Захлопнув дверцу, Паскаль огляделся и уверенно пошел в сторону арки на противоположной стороне двора, а выйдя из нее, повернул в первый подъезд налево. Шел быстро, Серафим, который быстро ходить не любил, едва успевал за ним.

Они зашли в подъезд, поднялись на второй этаж по заплеванной, в окурках, лестнице. Тяжелый запах мусоропровода не отставал, вместе с ними пересчитывал ступени, нажимал звонок рядом с обтянутой дерматином дверью.

– Ну кто там еще? – раздался сердитый голос.

Дверь открылась, на пороге показался взлохмаченный мужик в майке и спортивных штанах.

– Вы кто? – спросил он.

– Мы насчет Дениса Берданцева, гражданин, можно войти? – практически в одно слово произнес Паскаль и, потеснив парня, шагнул в квартиру.

– Из ментовки, что ли? – уточнил мужик и изумленно взглянул на Серафима: – И этот тоже?

– Стажер, – лаконично пояснил Паскаль, прошел в маленькую кухню и без приглашения сел на табурет. Достал блокнот и ручку: – Ваше имя?

– Скопцов Александр, – представился хозяин квартиры. – А ваше?

– Подполковник ГУ МВД Зайцев Алексей, – Паскаль строго посмотрел на него и неожиданно спросил: – О чем вы разговаривали с Денисом Берданцевым по телефону второго числа?

Белоснежный Серафим, который никак не сочетался ни с этой квартирой, ни с «ментами», ни даже со «стажером», и неловко топтался в коридоре, застыл, услышав имя подполковника.

– Я сильно удивился, когда он позвонил, – Александр Скопцов присел на табуретку напротив и почесал в затылке. – Все знали, что Денис плотно на наркоте сидит, я уже и забывать начал, как он выглядит…

– Что он хотел от вас?

– Да ничего особенно… Мне кажется, он под кайфом был, нес какой-то бред!

– Вспомните, пожалуйста, что именно он говорил, это очень важно.

– Вы его повязали? – поинтересовался парень. – Небось, как курьера взяли? Сколько ему светит?

Паскаль неопределенно покрутил пальцами в воздухе и поторопил:

– Ну же!

– Да… я даже не знаю, как сказать… Он после смерти Аленки – это жена его была, чудной стал какой-то, а наркота, похоже, ему мозг совсем выела. Мне сказал, мол, вижу тьму по углам, и она сгущается, и скоро он совсем в ней пропадет. Ну это еще как-то можно понять, но потом его вообще понесло, я ничего не понял, только он все повторял «они хотят сделать из нее…» – он запнулся. – Слово какое-то чудное, типа ушлепка. Я не слышал ни разу…

– Какое слово? – Паскаль наклонился вперед и легко дунул в лицо собеседнику. – Александр, вспоминайте!

– У… ушебти! – хлопнул себя по лбу мужик.

– А как зовут подружку, о которой он говорил?

– Да я не знаю, – растерялся парень. – Я вообще не знаю, как он живет, с кем, где? Если подружка и была, она, наверняка, тоже наркоманка.

– Что ж, – Паскаль поднялся. – Спасибо за помощь, гражданин.

И пошел к двери, где затихший Серафим с тоской косился на старенькие обои и потертый линолеум.

– Товарищ подполковник, – вскинулся Александр, – он еще в конце разговора сказал, следят за ним, мол, если случится что, чтобы я не поминал лихом. Знал, наверно, что у вас под колпаком.

Паскаль кивнул, подтолкнул Серафима к выходу и вышел сам.

Они вернулись к машине. Открыв дверцу, Паскаль дождался, пока собака спрыгнет на землю, засунул руки в карманы и посмотрел на блондина:

– С нами пойдешь или в машине подождешь? Там сквер есть, на той стороне улицы, мы туда.

Серафим хотел было сказать, что останется, но вдруг увидел ее. Она сидела на скамеечке напротив храма, и промозглый ветер шевелил полы одеяния.

– Гулять, – машинально сказал он.

Бармалей, услышав знакомое слово, замолотил лохматым хвостом прямо по белому пальто.

– Гулять так гулять, – согласился Паскаль.

Пес кружил вокруг, обнюхивая кусты и периодически задирая лапу. К удивлению Серафима, на крупную псину без поводка и намордника не обращал внимания обычно нервный контингент: мамочки с колясками и бабульки, мимо которых они проходили.

Густой чистый звук накрыл, когда они почти покинули двор. Серафим оглянулся на звонницу и заметил, как из храма вышел пожилой мужчина и медленно направился к калитке. Едва он миновал скамейку, застывшая на ней фигура в черном поднялась… и пошла следом.

***

Тело лежало под деревянным мостом, на берегу речки, протекающей в овраге. На мертвеце была расстегнутая синяя куртка, из-под которой виднелась когда-то белая рубашка. Серые брюки задрались, обнажая волосатые ноги и черные носки, один из которых сполз. Темно-синий, в треугольниках, галстук находился немного выше, чем полагалось. Именно он и был орудием убийства. Детальку от конструктора, найденную в кармане куртки, уже утащили криминалисты.

Зайцев спустился по пологому берегу, недовольно покосился на стоящих сверху зевак, указал на них сержанту, мол, убери. Наклоняясь, чтобы не удариться о свод моста, подошел к телу. Присел на корточки, разглядывая галстук, из-под которого ползли синюшные пятна, сам себе кивнул. Нет, не будет на нем «пальчиков». И хотя берег мокрый, и криминалисты, наверняка, нашли следы обуви, не даст это никаких зацепок, а дело надо закрывать, пока журналисты не проведали, что в городе появился серийник. Уже и начальство звонило. Крайне недовольное.

Он поднялся, достал телефон, набрал номер.

«Коготок увяз, всей птичке пропасть!» – говорил отец, когда приходил домой слегка навеселе после очередного раскрытия сложного дела. А теперь увяз сам Зайцев. Крепко увяз, раз звонит этому странному типу.

– Что-то нарыл, товарищ подполковник? – послышалось в трубке. Ни тебе здрасти, ни до свидания!

– Я по другому вопросу, – взял быка за рога Зайцев. – Помощь твоя нужна. Точнее, не твоя, а твоего ангела из психушки.

– Неужели? – короткий вопрос был настолько переполнен сарказмом, что подполковнику показалось, будто трубка сочится им, как ядом.

– Не верь ушам своим, Паша, – грубо сказал он. – Поможешь или нет?

– Куда приезжать?

– В семьдесят вторую, через три часа.

– Не будем ждать ночи? – вопрос прозвучал интимно.

Паскаль умел бесить и делал это с удовольствием.

В сердцах Зайцев прервал связь, но тут же снова поднес телефон к уху, потому что звонили из Управления.

– Товарищ подполковник, есть записи с домовых камер. На них видно, как в день убийства Берданцева какой-то парень выскочил из леса и убежал в сторону метро. Личность устанавливаем.

– Хорошо, – ответил Зайцев и отключился.

Он подъехал к больнице следом за труповозкой. И уже издалека увидел черный Порше, притулившийся между каким-то китайским чудом и старенькой Шеви-Нивой. Дверца Порше распахнулась раньше, чем подполковник зарулил на свободное место. Труповозка скрылась за больничными воротами.

С Паскалем и его спутником встретились на тротуаре у кабинки охраны. Зайцев продемонстрировал «корочку», после чего они зашагали по территории больницы к зданию морга.

Подполковник зашел первым, пропал минут на десять, затем вышел и поманил спутников за собой. Уверенным шагом провел их на второй этаж, в конец коридора, за белые двери в просторный анатомический зал.

Их встретил невысокий лысый мужчина в круглых, как у Гарри Поттера, очках. На Паскаля он даже не посмотрел, а вот на Серафима уставился, как на пришествие Господне.

– Ты, Василь Филипыч, отведи нас к клиенту, а потом сходи, чайку попей, да проследи, чтобы не побеспокоили, лады? – ласково сказал ему Зайцев.

От его тона мужчина как-то странно сглотнул, кивнул и, более ни на кого не глядя, повел их в конец зала, где на каталке лежал еще одетый труп.

– Потом им займешься и мне все расскажешь, – придерживая патанатома за плечи, Зайцев вывел его из мертвецкой, закрыл за собой дверь и, вернувшись к каталке, взглянул на Серафима: – Ну?

Тот стянул алый берет, убрал в карман.

– Подожди, – сказал Паскаль и склонился над трупом, будто прислушивался.

– Что? – спросил Зайцев, напряженно следя за ним.

– Он пахнет чужим безумием, – пояснил Паскаль, отходя, чтобы дать место блондину.

Зайцев крякнул. И как прикажешь это понимать? Нет бы объяснить по-человечески! Он вдруг вспомнил залитого кровью Паскаля, который закрывал его, Зайцева, собой. И как бросалась на него, волна за волной, толпа отбитых на всю голову сектантов, но не могла пересечь невидимую черту… Объяснить по-человечески? Это не про Паскаля!

Серафим, уже успевший троекратно обойти тело, стоял в изножье, растирая свои музыкальные пальцы. Потом положил ладони на щиколотки мертвеца, поморщился, стянул вниз попавший под руку носок.

– Как зовут усопшего? – спросил он, не глядя на подполковника.

– По документам Олег Семенович Новгородцев.

– Его все звали Аликом, – подал голос Паскаль и снова замолчал, ничего не объясняя.

– А-а-алик… – задумчиво протянул Серафим, и от низкого тембра голоса, так не сочетающегося с субтильной внешностью, у Зайцева по спине побежали мурашки.

Синий пламень уже вихрился у груди мертвеца, выбрасывал протуберанцы к его лицу, касался носа…

– Просыпайся, Алик! – рявкнул Серафим, да так, что рука подполковника машинально метнулась к кобуре.

Мертвец со стоном открыл глаза. Его руки, похожие на больших белых пауков, судорожно забегали по груди, пока не нашли шею, и на ней затихли, укрыв красно-синюшные пятна.

– Где… я…? – прозвучал сдавленный голос. – Что… со… мной?

– Посмотри на меня, – призвал его Серафим, заставляя сконцентрировать на себе остекленевший взгляд. И, не поворачивая головы, добавил: – Задавайте свои вопросы, Алексей.

– Ты видел того, кто тебя убил?

– Нет… слышал шаги…

– Не так спрашиваешь, – Паскаль коснулся плеча Зайцева. – Дай я. Алик, ты видел себя, когда умер?

– Да…

– Кто был рядом?

– Мужчина…

– Во что он был одет?

– Спортивный костюм… синий… теплый жилет… кроссовки для бега…

– Сколько ему лет?

– Не старый… высокий…

– Ты видел его лицо?

– Нет… капюшон… закрыл… сверху… не видно…

– Сверху? – удивился Зайцев.

Голова трупа повернулась, взгляд вперился в него. Мертвец оскалил зубы, но еще до того, как рванул к подполковнику, Паскаль наклонился вперед и дунул в лицо умершему. Тело обмякло. Этого мгновения хватило Серафиму, чтобы обойти каталку, сжать ладонями голову трупа, а затем резко отпустить.

– В парке камеры есть? – спросил Паскаль, наблюдая, как Серафим тщательно моет руки, намыливает и снова смывает. В его движениях была завораживающая грация, будто он не руки мыл, а проводил ритуал.

– На входе есть, – кивнул Зайцев. – Проверим всех бегунов, раз кроссовки… Кстати, насчет камер – есть видео некоего убегающего из леса гражданина. Интересует?

– Это твоя благодарность? – усмехнулся Паскаль. – Серафима тоже приглашаешь?

Подполковник с сомнением посмотрел на блондина, вытирающего руки бумажными полотенцами. Тот с вызовом вскинул голову, как арабский скакун, собирающийся сбросить седока.

– Приглашаю, – дрогнул ноздрями Зайцев. – Слушай, а почему белый? Такой непрактичный цвет!

– Зато красивый, – серьезно ответил Серафим. – У Алика на работе подарок для дочки лежит – ждет ее Дня рождения. Мишка Тедди. Он переживает, что про него все забудут, и она его не получит. Вы распорядитесь?

– Распоряжусь, – кивнул подполковник, ощущая себя ни много, ни мало, душеприказчиком мертвеца. – Поехали в Управление.

***

В кабинете пахло кофе. Зайцев пил его только при сильной усталости, но держал хороший – для дорогих гостей. Эти гости не были дорогими, наоборот, если б не дело, сто лет бы их не видел! Но сейчас он открыл банку, насыпал порошок в две чашки, подумал, и насыпал в третью.

– Мне с молоком, пожалуйста, – попросил Серафим.

– Нету молока, – пожал плечами подполковник. – Только кофе и сахар.

– Тогда с сахаром, – печально вздохнул блондин.

Паскаль расхаживал по кабинету, разглядывая корешки папок за стеклянными дверцами шкафов, потом подошел к окну, выглянул, будто прикидывая, как отсюда сбежать.

Дверь кабинета открылась, в нее просунулась стриженая голова.

– Шеф…

– Скройся, – коротко приказал Зайцев, и голова скрылась, бросив ошарашенный взгляд на Серафима.

Стоящий у окна спиной к остальным Паскаль хмыкнул.

– Тебе кофе с сахаром или без? – раздраженно спросил подполковник.

И дернул же черт Сидоренко заглянуть к нему, когда тут этот… ангел. Теперь от вопросов не отмахаешься!

– Без.

Паскаль отошел от окна и сел на стул у стола Зайцева.

Поставив перед ним чашку, хозяин кабинета занял свое место, развернул монитор так, чтобы гостям было видно, и включил запись с видеокамеры, показавшую, как из леса выскочил человек и понесся прочь, словно спугнутый заяц. Мужчина поминутно оглядывался и дважды из-за этого едва не упал.

– Лицо считали? – спросил Паскаль.

– Да, сейчас пробивают по базе.

– Мне бы с ним поговорить.

Зайцев кивнул. Он тоже хотел бы, чтобы Паскаль с ним пообщался.

– А можно назад прокрутить?

– На сколько?

– Минут на пять.

– Хочешь на Берданцева посмотреть? Он в лес в другом месте зашел, там нет камер.

Паскаль качнул головой.

– Не на него.

Подполковник пощелкал клавиатурой. На мониторе снова появилась лесополоса, полузасыпанная свежим снегом. Из леса тянулись тени, перечеркивая ее зеброй.

– А это что? – вдруг спросил Серафим.

Он стоял за Паскалем, смотря в монитор из-за его плеча.

Паскаль кинул на него внимательный взгляд.

– И что же?

– Вот здесь, – блондин ткнул пальцем промеж деревьев, – здесь темно. А должно быть светло.

– Где темно? – Зайцев наклонился к монитору, едва не уткнувшись в него носом.

– Да вот же, вы что, не видите?

Паскаль перевел взгляд на монитор и недобро прищурился.

– Я ничего не вижу, – пожал плечами подполковник. Отодвинулся, посмотрел на Паскаля. – А ты видишь?

Тот кивнул.

– И что ты видишь?

Паскаль проследил глазами, как из леса, не торопясь, выходит человек, спокойно идет к домам и скрывается во дворах. Спустя несколько минут другой испуганным зайцем понесся в сторону метро.

– Есенина помните? – спросил он. – «Черный человек Водит пальцем по мерзкой книге. И, гнусавя надо мной, Как над усопшим монах, Читает мне жизнь Какого-то прохвоста и забулдыги, Нагоняя на душу тоску и страх. Черный человек. Черный, черный…».

ГЛАВА 2: Переход

Эпизод 2.1: Переход

За столом сидела пожилая дама в шляпке с вуалью и аккуратном, хотя и не новом, пальто. Перед ней лежали перчатки, а рядом, в чашке, дымился чай, заваренный Аяксом.

Паскаль и Серафим, приехавшие в офис сразу после визита к Зайцеву, переглянулись.

– А мы уж вас заждались, – прогудел Аякс. – Вот, знакомьтесь, – Софья Павловна. О нас узнала от приятельницы, Галины Завидовой.

Паскаль повесил в шкаф свою черную куртку, слишком тонкую для пуховика, и устроился напротив клиентки. Он помнил дело Завидовой – мстительный супруг, недовольный тем, как быстро забыла о нем жена после его смерти, взялся всячески вредить в загородном доме, в котором она проживала: бить стекла, разбрасывать вещи, разливать воду. Когда Завидова на ровном месте поскользнулась и сломала руку, пришлось вмешаться.

Аякс поставил перед ним эспрессо, сел рядом. Серафим прокрался в кресло у окна и затих.

– Галочка о вас хорошо отзывается, – охотно сказала Софья Павловна, – очень, говорит, понимающие мальчики! Работают быстро и с гарантией. Но у меня такой случай… Я даже не уверена, что в здравом уме.

– Вы абсолютно в здравом уме, – заверил ее Паскаль, – более того, уверяю вас со всей ответственностью, что Альцгеймер вам не грозит, как и Паркинсон.

– Ох, как приятно! – разрумянилась дама. – В моем возрасте комплименты – такая редкость.

– Перейдем к делу, – улыбнулся Паскаль. – Расскажите нам все, даже то, что кажется несущественным или странным. Особенно то, что кажется несущественным и странным!

Софья Павловна была пенсионеркой, но последние десять лет продолжала работать билетершей на стадионе Динамо, благо жила недалеко, напротив Боткинской больницы. На работу ходила пешком, – для здоровья полезно, – по одному и тому же маршруту: Грушевая аллея, затем вдоль длинного дома на Ленинградке – московская достопримечательность, между прочим! – в подземный переход, что ближе к Петровскому парку. Утром в одну сторону, вечером в другую. Однажды увидела у выхода из перехода машину скорой помощи, мысленно пожалела страдальца, которому стало плохо, и забыла об инциденте. До тех пор, пока не стала замечать «скорые» сначала раз в месяц, а теперь вот, раз в неделю. Как человек неравнодушный, она подходила к фельдшерам поинтересоваться, что происходит. Те пожимали плечами, отводили глаза, кляли участившиеся магнитные бури. Единственное, что они сказали Софье Павловне совершенно точно, – у всех пострадавших внезапно стало плохо с сердцем.

– Может быть, действительно, бури, понимаете, мальчики? – говорила Софья Павловна. – Иногда как накатит, сама не пойму, жива ли я еще? Вспышки на Солнце вон какие, каждый день по телевизору предупреждают!

– Не смотрели бы вы его, телевизор этот, – посоветовал Аякс.

– Да как же без телевизора? – всплеснула руками женщина. – Ну никак невозможно!

– И что же произошло такого, что заставило вас к нам обратиться? – спросил Паскаль, возвращая беседу в нужное русло.

– Плохо мне там стало, – Софья Павловна побледнела. – Так плохо, что еле наверх поднялась. Думала, прямо там и упаду.

– Сердце? – заинтересовался Аякс.

– Сердце, – кивнула женщина. – Но я, после смерти мужа от сердечного приступа пять лет назад, всегда с собой нитроглицерин ношу. Мне Володенька перед смертью завещал носить, вот я и ношу. И в этот раз он меня спас!

– Володенька? – уточнил Паскаль.

– Нитроглицерин, – строго посмотрела на него Софья Павловна. – Я пришла домой и все-таки вызвала скорую. Нашли у меня сердечную недостаточность и положили в больницу на две недели. Там прокапали, подлечили, сейчас все хорошо. Вот только…

Она замолчала, комкая перчатки на столе.

– Вы попробуйте, какой я вам чай заварил, – успокаивающе улыбнулся Аякс. – Он как раз для сердца очень полезен!

Улыбка Аякса обычно вызывала у людей позыв упасть в обморок, но Софья Павловна послушно взяла чашку и сделала глоток. Румянец начал возвращаться на ее щеки.

– Вы боитесь снова туда спуститься, так? – спросил Паскаль, и она вскинула на него изумленный взгляд и кивнула. – Расскажите, пожалуйста, поподробнее, как вы себя чувствовали, когда вам поплохело? Голова закружилась, привиделось что-то или стало холодно?

– Точно! – воскликнула Софья Павловна. – Мне сначала стало холодно и так печально, так печально, как будто у меня в жизни все плохо. А ведь это не так! Володеньку я любила, а многие проживут век, и так любви и не знают настоящей. И внучка у меня растет, Есенька. Такая болтушечка…

– Значит, вы начали думать о чем-то плохом, а потом? – мягко прервал Паскаль.

– А потом у меня сил не стало, ноги – как гири, руки – как плети. И сердце будто сжало что-то. Оно так затрепыхалось… знаете, как птичка в кошачьих когтях.

– Когда вы поднялись из перехода, как быстро пришли в себя?

– Да почти стразу! Глотнула свежего воздуха, таблеточку под язык и дальше потихоньку. Хотя, конечно, какой там свежий воздух на Ленинградке?

– Место, похоже, нечистое, – кивнул Паскаль, – но нам надо проверить. Давайте мы перезвоним завтра?

Софья Павловна кивнула и полезла в сумочку в виде саквояжа. Достала несколько купюр, положила на стол, взяла перчатки.

– Этого хватит, чтобы вы все проверили? – спросила она, поднимаясь.

Паскаль и Аякс переглянулись.

– Вы это заберите, дорогая моя, – Аякс сгреб широченной ладонью все купюры, кроме одной, и аккуратно вернул их в саквояжик. – Может, там и нет ничего. Пойдемте, я вас провожу. Понравился чай?

– Да, очень, а на каких он травках?..

Они ушли, мило разговаривая.

– Ну иди, вспоминай, как это – работать… – позвал Паскаль и, усмехнувшись, добавил: – …Стажер.

Серафим гибко поднялся из кресла и сел на место Софьи Павловны. Прикрыл веки, нервно отбросил светлые пряди за плечо. Поднял руку, на миг задержал ее над купюрой, а затем накрыл ладонью.

Паскаль снова включил кофе-машину. Пока она работала, проведал Бармалея. Лежа на спине, раскинув лапы и свесив язык, пес сладко спал. Сейчас, когда густая шерсть свесилась вниз, стали видны так и не заросшие шрамы на задних лапах.

Паскаль отвернулся, вернулся к столу, сел на свое место и посмотрел в глаза существу напротив.

***

Когда Аякс вернулся в студию, бледный и взлохмаченный Серафим пил крепкий и сладкий эспрессо из чашки Паскаля. Сам Паскаль стоял у окна, засунув руки в карманы, разглядывая лежащий у его ног город.

Аяксу на мгновение привиделась черная, без конца и края, пустыня. Огромная, живая, пульсирующая сердцем. И некому было расчистить в ней тропинки и открывать пути, ибо тот, кто должен был это делать, затерялся во тьме времен…

Подойдя к Паскалю, он остановился рядом. Высокие, внушительные, плечом к плечу, они могли бы принести этому городу погибель, но символизировали обратное.

– Поехали? – спросил Аякс. – Пока доедем по пробкам, час-пик как раз закончится.

На диване завозился Бармалей, и Паскаль, потерев едва заметный шрам над левой бровью, приказал, не оборачиваясь:

– Ты – дома. Жди.

После чего посмотрел на Серафима:

– Побудь здесь, ангел мой, приди в себя. Можешь поспать, если бегемот тебя на диван пустит.

– Чтобы потом с себя шерсть счищать? – возмутился Серафим. – Нет уж, спасибо.

– Ну, как знаешь, – пожал плечами Паскаль и двинулся к выходу.

Вынул из шкафа куртку, накинул на плечи. Аякс кожанку доставать не стал. Вышел – в чем был: в черной толстовке с изображением оскалившегося волка.

Едва дверь за ними захлопнулась, Серафим задумчиво посмотрел на диван. И вздрогнул, упершись взглядом в желтоватые оскаленные клыки.

– Ну и пожалуйста! – чуть растягивая гласные, громко сказал он. – Не очень-то и хотелось!

***

Арестованный испуганно скрючился, будто прямо сейчас его начнут бить и забьют до смерти. Вот только угроза исходила вовсе не от подполковника, у стола которого он сидел, а от него самого. Пробегала по венам боль, тягучая, как смола, тянула, выворачивала мышцы и суставы. Нужна была доза, но где ж теперь ее взять?

– Ну, Виктор Михайлович, что с вами решаем? – выдержав паузу, спросил Зайцев. – Пишем чистосердечное или возвращаемся в камеру «на подумать»?

– Я не убивал Дениса! – воскликнул Виктор и обхватил голову руками. – Я даже не подошел к нему, как только увидел…

Он вдруг тоненько застонал.

– Товарищ начальник, мне доза нужна, плохо мне…

– Мне тоже плохо, когда подозреваемый не сознается в убийстве, которое совершил, – усмехнулся Зайцев. – Давай, Витя, тогда еще раз: расскажи, как следил за Денисом.

Виктор задышал выброшенной на берег рыбой.

Зайцев спокойно ждал, временами поглядывая на присутствующего при допросе оперуполномоченного Слесаренко.

Белобрысому, круглолицему Сергею Слесаренко на месте не сиделось. Хотелось действовать, а не вести куртуазные беседы, но вперед начальника он лезть не смел. Вместо этого ерзал на стуле, крутил в пальцах ручку, поглядывал в окно. Он был хорошим опером, из тех, кого ноги кормят, а вот в кабинетах работать не любил. «Не набегался ишшо!» – говорил Зайцев.

Понимая, что молчать подполковник может хоть до завтрашнего утра, Витя заговорил. Да, дозы не получит, но в ломке хочется лечь, и чтобы тебя никто не трогал, а не сидеть на стуле, глядя в слепящее око настольной лампы и рыбьи глаза мента напротив.

– Я за Денисом просто так пошел, от нечего делать. А когда он в лес подался, сообразил, что это он за закладкой. Нет, ну он, конечно, мог прогуливаться или отлить решил, но уж очень целенаправленно топал, да еще оглядывался с подозрением. Один раз чуть не увидел меня. Он между деревьями петлял, а я за ним, видел его хорошо – листья опали уже, лес далеко просматривается. А потом он исчез. Я ближе подошел, из-за дерева выглянул, там низинка такая, и он в земле копается. Ну, точно, думаю, закладку ищет…

Виктор замолчал и судорожно сглотнул.

– Ты говори, Витя, говори, – подбодрил его Зайцев.

– А потом я отвлекся малость – люди какие-то с собакой шли. На них посмотрел. А когда повернулся, Денис уже лежал. Как-то странно лежал… Я не понял, гражданин начальник, как он так быстро ширнулся, решил подойти… – Витя снова сжал голову руками. – Лучше б не подходил!

– Ты и подошел сзади, да, Витя? Только чуть раньше! – Ласково сказал Зайцев. – Подошел, увидел дозу, перед глазами все поплыло… Дальше сам не помнишь, как шею ему свернул. Забрал дозу, сбежал, укололся. Так дело было?

В глазах Виктора стояли слезы.

– Не убивал я, гражданин начальник, клянусь! Я – наркоман, тварь дрожащая, но не убийца!

– Ну что-то же случилось между тем моментом, как ты от него взгляд отвел, и тем, когда увидел его мертвого с лицом набекрень?

– Я не знаю, что произошло! – заорал вдруг Виктор и сполз со стула, трясясь, как в припадке. – Не знаю, не знаю, не знаю!

– Увести, – приказал Зайцев.

Слесаренко вызвал конвой. Дождался, когда арестованного заберут, посмотрел на подполковника.

– Листья опали уже… – задумчиво сказал Зайцев. – Смекаешь, Сережа?

– Так… осень же, шеф, – растерялся опер.

– То-то и оно, – непонятно ответил Зайцев. – Ну как думаешь, убийца он или нет? Что тебе сыщицкая чуйка говорит?

– Мне интересно, что вы думаете, Алексей Михайлович, – схитрил Слесаренко. – Убивал аль нет?

– Не убивал, – качнул головой тот.

– Да как же? – изумился Сергей. – Место, откуда он следил за Берданцевым, установлено, свидетели его видели убегающим в сторону метро, а вы говорите – не убивал!

– Говорить мало, доказать надо. Его отпечатков на теле нет, – Зайцев поднялся. – Поехали отсюда в родное Управление, у нас своих дел полно. Только время потеряли.

– А я думал, мы его расколем, – вздохнул Слесаренко. – Курыгин не расколол, а тут мы на белях конях.

Курыгин был следователем, который вел дело об убийстве Берданцева. Отчего Зайцев испытывает к этому делу такой интерес, он так и не понял, но отказать старшему товарищу в проведении допроса не смог, поэтому предоставил свой кабинет.

– Пойдем уже, конь белый, – хмыкнул подполковник и направился к двери.

– Кстати, о белых, – Слесаренко пристроился рядом. – Шеф, а это кто у вас был не так давно весь в белом? Артист, что ли, какой?

– Клоун, – помрачнел Зайцев. – Цирк уехал, а клоуны остались.

***

На город опускались сумерки. К вечеру похолодало, и из разверстого зева перехода через Ленинградку поднимался белесый болезненный пар. Резкие порывы ветра размазывали его по асфальту тонким слоем масла по ломтю бородинского.

Паскаль бросил машину во дворах позади арены. Они с Аяксом подходили издалека, справа чернел змей Петровского парка, подмигивая редкими огнями фонарей. У входа в переход, не сговариваясь, разделились: Аякс остался наверху, а Паскаль спустился вниз.

Он вошел в амальгаму еще до того, как нога коснулась последней ступени. Гортань перехода сузилась, будто сглотнула, а затем раздалась. Исчезли серая плитка на стенах, заплеванный пол и низкие потолки. Паскаль стоял в просторном зале, образованном световыми потоками разной степени яркости, мимо двигались радужные пузыри – сами того не ведая, люди обходили его стороной.

Оглядевшись, Паскаль повел плечами, будто разминался, и негромко произнес:

– Вот я открываю Дуат, расчищаю тропинку для твоей души. Вот я даю тебе пройти на Запад и маню Полями Иалу. Вот я призываю тебя: приди ко мне с яростью, но выйди в мире!

Каждое из сказанных слов обретало форму, падало в мерный гул толпы тяжелой золотой монетой, звенело о солнечный диск дном ладьи Ра, царапало лик луны кошачьими когтями и рассыпалось по черному небосводу звездами Осириса. Она лежала под ногами, Та-мери, возлюбленная земля. Она ластилась к подошвам, как юная дева – к любимому. Она давила на сердце, как бронзовый скарабей на грудь мертвеца, запечатывая лживые слова. Паскаль видел ее до самого горизонта, чернильной линией разделяющего нижний прах с верхним, и тоска накрыла его. Ему стало холодно и так печально, будто у него в жизни все было плохо, будто и жизни самой не было, лишь бесконечный переход от света к тьме, от жизни – к смерти.

Не трогаясь с места, смотрел Паскаль, как выныривает из горизонта порождение мрака: греховная душа человека, два месяца назад погибшего под колесами машины скорой помощи над переходом через шоссе. Как крадется, полное неутолимой жаждой тепла и света. Как жаждет их обрести.

Повеяло гниением, каким веет, когда душа при жизни сокрушает другие души: насилием, неверием, предательством, гневом, развратом, ложью. Из смрадной пасти чудовища показался серый язык, подобный гигантскому куску мертвого легкого. Потянулся к одному из радужных пузырей, коснулся, отдернулся, будто обжегся. Монстр был еще далеко, а язык – вот он, здесь, крокодилом бесшумно подкрадывался в тростнике к беспечной антилопе, спешащей к водопою…

Язык двинулся дальше, приклеился к другому пузырю, и тот на глазах начал терять радужные переливы.

– Вот я отбрасываю зло, пришедшее ко мне… – пробормотал Паскаль и, схватив язык, накрутил его на руку, как канат.

Освобожденный пузырь метнулся прочь. Паскаль знал, что в реальном мире человек вдруг почувствовал себя так, словно только что дотронулся до черной полы ее одеяния.

Монстр остановился в недоумении. Подслеповатые глазки сосредоточились на препятствии.

– Сюда иди! – процедил Паскаль и дернул язык на себя.

Видимо, монстр, наконец, разглядел, кто перед ним, потому что вцепился в землю когтями и поднялся на дыбы, размахивая верхними конечностями, одна из которых просвистела прямо перед лицом Паскаля. Он так и продолжил стоять, лишь на долю секунды отклонившись, чтобы пропустить ее, а затем свободной рукой перехватить и сломать с такой легкостью, словно ломал спичку. Чем сильнее чудовище сопротивлялось, мотало всем телом, тем упорнее подтаскивал его Паскаль, уворачиваясь от молниеносных лап и смертоносных когтей до тех пор, пока прямо перед его лицом не разверзлась огромная пасть, полная иглоподобных зубов.

– Я здесь, – раздалось позади.

– Не мог подождать? – поинтересовался Паскаль и, вонзив в зловонную пасть руку по локоть, что-то провернул с треском.

Монстр на полурыке замер, обмяк и рухнул к его ногам, брюхом разгоняя световые протуберанцы.

На ладони Паскаля лежал вздувающийся и опадающий комок плоти. Из-за его спины протянулась могучая рука. На иссиня-черной коже взблескивали всполохи окружающего сияния, делая ее полупрозрачной, блестящей, как слюда. Золотая наручь обнимала предплечье, красуясь по краю орнаментом из белой и синей эмали. Отдав кусок плоти, вместе с трубками аорты, артерий и вен, из которых еще сочилась густая склизкая кровь, Паскаль услышал ироничное:

– Благодарю!

И ответил в том же тоне:

– Иди уже.

Наклонился, зачерпнул с пола колеблющийся свет, выдул из протуберанца яростное пламя, которое кинул на лежащее у ног тело. Огонь с жадностью охватил его, затек в каждую впадину, обнимая, закольцовывая, превращая сначала в угли, затем в прах, а следом – в небытие.

– Я закрываю Дуат, – прошептал Паскаль, глядя в холодные глаза горизонта, чернильной линией разделяющего нижний прах с верхним.

И тоска накрыла его. Но это уже была другая тоска.

***

Засунув руки в карманы, Зайцев разглядывал стоящий перед ним дом. Построенная в конце восьмидесятых девятиэтажка тянулась по другой стороне улицы, как раз вдоль лесополосы. Наверху, на углу, торчал рожок камеры дворового наблюдения, той самой, запись с которой он смотрел вместе с Паскалем.