Окно с видом на радугу

Глава 1.

Он подкараулил меня, когда я вышла из склада и закрывала его. Склад, это конечно громко сказано, на самом же деле небольшое помещение в цокольном этаже, где хранились овощи, консервы и прочее снадобье, предназначенное для питания пансионата, в котором я работаю в должности управляющей. Дмитрий Геннадьевич – так звали мужчину, прижал меня к стене, в лицо пахнуло его дыханием. Смесью табака и ещё чего-то кислого. Я невольно отстранилась, в голове пронеслось:

– Хорошо, что выйти успела и дверь закрыть!

– Вот ты и попалась! – проговорил он, всё теснее прижимая меня к стене.

– Дмитрий Геннадьевич! – восклицаю я и, силясь, улыбаюсь.

Он называет себя, не как иначе, как руководство. На самом же деле приходится сводным братом одного из учредителей, занимается разовыми поручениями, но мнит из себя большое начальство. Ездит на огромной машине. Сам щуплый, плюгавенький, но зато машина необъятных размеров. Его ели из-за руля видно. Явно ею дополняет в себе то, на что природа для него поскупилась.

– Что? Не ждала? – растягивает он слова, явно наслаждаясь своим преимуществом.

– Да как-то и в самом деле неожиданно!– пытаюсь даже изобразить смех. Правда он несколько истеричный получается, но мой собеседник не замечает этого.

– Ты что? Не рада?

– Да что, вы! Мы всегда вам очень рады. А чего мы тут стоим? Пойдёмте, ко мне поднимемся, – тараторю я, улыбаясь, а сама пытаюсь освободиться от его навалившегося тела.

– А чем тебе здесь не нравится? Никто не мешает!

Вдруг слышу призывное: «Аудииит!», которое по цепочке передаётся на все этажи и доходит до цокольного. Это означает, что в пансионат нагрянула проверка, и пока открываются ворота, въезжает и паркуется машина, у нас есть время устранить нарушения. Кто бы мог подумать, что сейчас это ненавистное слово прозвучит для меня спасением.

– Дмитрий Геннадьевич! Труба зовёт! Мне нужно заняться своими прямыми обязанностями.

Пытаюсь отшутиться и высвободиться из цепких рук. Но не тут – то было!

– Ты же знаешь, что одно моё слово и ни одного замечания к тебе не будет. – самоуверенно произносит собеседник, и на его лице отражается всемогущество.

– Знаю, знаю! Но не могу пользоваться вашей добротой.– по-прежнему улыбаясь, воркую я, глядя ему прямо в глаза, а внутри нарастает жуткое желание звездонуть промеж этих глаз, а лучше промеж ног и освободиться из его цепких рук!

Наконец его хватка ослабла и я вырываюсь. Стремглав влетаю на этаж. Вот уже и проверяющий Павел входит, улыбаясь. Попадаю «из огня да в полымя». Я отвечаю ему тем же.

– Что? Успели спрятать все свои грехи?– интересуется он с порога.

– Да какие у нас грехи, Павел Петрович! Мы невинны и чисты, как агнцы божьи! – несу я околесицу, чтобы не показать своего раздражения и придать общению лёгкость. Только на юморе и держусь, это моя защитная реакция!

– Так уж и невинны? – спрашивает он и осекается, видя вошедшего Дмитрия Геннадьевича. Мужчины здороваются. Между ними завязывается разговор, а я благодарю бога, что оставил время для того, чтобы сиделкам привести всё в надлежащий порядок. Дальше начинается долгая нудная проверка. Переживаю за кухню. Ещё вчера обнаружила, что истёк срок хранения некоторых продуктов. Успела ли повар выбросить их? Оказалось, что успела. Я облегчённо вздохнула. Девчонки тоже не подвели. Перед обедом мужики пошли курить на задний двор. И, о боже! Полная миска с яствами для кота красуется в центре.

«Ах, твою ж, за ногу!» – чертыхаюсь я про себя. Безрезультатно пытаюсь загородить это безобразие, но не удаётся. Явно за это прилетит штраф.

«Ну, что за дура такая безмозглая!» – ругаю я мысленно сиделку. Долговязую, несуразную, вечно лезущую на рожон бабёнку, которая из-за своего языка и отсутствия, так называемых тормозов, поменяла не одно место работы. Вот, наконец-то и до нашего пансионата докатилась. Она терпеть не может мужчин, зато обожает котов, которые ей отвечают взаимностью. Вот и приручила тут одного бездомного. Откормила пятиразовым питанием. Кот этот умнее хозяйки оказался. Он, вальяжно разгуливая по пансионату, всякий раз бесследно исчезал при посещении проверяющих. А эта клуша не могла спрятать следы его пребывания!

– Жалуетесь, что крысы вас одолевают, а сами еду им оставляете! Или котов тут держите? – спрашивает Павел, а я не знаю, что сказать, как сгладить этот инцидент. А что тут скажешь? И не выкрутишься! Делаю вид, что сама впервые увидела происходящее.

– Я с этим разберусь, Павел Петрович!

– Да уж будьте так любезны!

Идём на раздачу. Проходя мимо, показываю виновнице кулак. Та, с невозмутимым видом накрывает стол для обеда. Начинаем с верхнего этажа. Павел внимательно взвешивает порции. Слава богу, здесь всё в порядке. Но за кошачью миску, как я и предполагала, он не ограничился разговорами, а записал нарушение в протокол!

– Ну, вы понимаете, что я не могу пройти мимо такого? – говорит он, пытаясь изобразить сожаление, но я очень хорошо понимаю, что он получает надбавки за выявленные недочёты в работе. А это для него дополнительный плюсик к повышению тех самых надбавок. Что он, сам себе враг закрывать на это глаза? Только сегодня я не выдержала. Видимо сказывается хроническая усталость месячного пребывания здесь.

– Да, конечно! Я понимаю, что виновата во всём! Даже в том, что болеют, умирают, что падают, что сходят с ума! Чувствую, что увольняться мне нужно к чёртовой матери!

– Ну, что же вы так, Елена Павловна. Не принимайте всё так близко к сердцу! – успокаивает он, пытаясь добавить сочувствие в голос, но получается плохо.

Веду его на кухню. От обеда ещё никто не отказывался! Но улыбаться и изображать лёгкость, уже нет никаких сил! Как же мне это всё надоело. Чувствую себя проституткой, которая должна всех ублажить. Проверяющий Павел и «руководство» с удовольствием едят. Повариха у нас и правда, очень хорошо готовит. В этот момент никто из них даже не задумывается, откуда взялись для них порции, если всё приготовленное рассчитано строго на присутствующих в пансионате. Потом оба отправляются восвояси. Сотрудники облегчённо вздыхают.

Уложив постояльцев на тихий час, все собираются на первом этаже, и я начинаю разбор полётов. Отчитала любительницу кошек, пригрозив:

– Учти! На какую сумму меня оштрафуют, ровно столько я вычту из твоей зарплаты! А если ещё раз меня так подставишь, то вылетишь отсюда к чёртовой матери!

Она недовольно фыркнула, но пререкаться не стала, что на неё совсем не похоже. Ну и на том спасибо.

Всех остальных быстро отпустила, потому что тихий час – святое дело. В это время персоналу предоставляется возможность прикорнуть, да и мне это не помешает!

Но не успела голову на подушку положить, как зазвонил телефон. Я выматерилась вслух, окружающие сотрудники солидарно поддержали меня в этом порыве. Но, взяв трубку, без запинки озвучила выученный текст: название пансионата, фамилия, имя, отчество управляющей и вопрос: «Чем я могу быть вам полезна?» Оказалось, что полезна, я могу быть бухгалтерии, у которой нормированный рабочий день. И именно в это время, не раньше и не позже понадобились данные по оплате. Мне ничего не остаётся делать, как отправиться на своё рабочее место. Мой отдых накрывается медным тазом.

После тихого часа бесконечная вереница родственников. Я ели дождалась ужина, потому что в обед, расстроившись, так и не успела толком поесть. С нетерпением жду конца дня. Желание одно – лечь и забыться. И вот долгожданное горизонтальное положение принято! Но предаться данному наслаждению не даёт пришедшая сиделка, которая заявляет, что одна тяжёлая постоялица умерла. Она уже третий день была в беспамятстве и все ждали её кончины, но, как сейчас это некстати! Данный факт означает, что сначала я буду, неизвестно сколько, ждать скорую, а когда зафиксируют смерть, то придётся ждать труповозку, которая никогда не спешит со своим визитом. Ночь замаячила бессонными ожиданиями. Я принимаю единственно правильное решение:

– Сейчас мы все ложимся спать. В пять часов вызываем все службы и делаем вид, что умерла она тихо ночью так, что никто не слышал.

Сиделка довольная уходит на свой этаж. Ей, так же как и мне, приятней выспаться рядом с трупом, нежели провести бессонную ночь на ногах, в долгих ожиданиях. Вот, наконец, и закончился очередной рядовой, ничем особо не примечательный день в пансионате для пожилых людей, где я работаю. Мысль о том, что этот прожитый день приближает меня к отпуску – греет изнутри. С этим и засыпаю.

Глава 2

Мыслеобразование. Эту дисциплину давно пора ввести в школьную программу. Мы не задумываемся и часто не обращаем внимания на то, что творится в голове. Постоянный поток мыслей хаотично движется внутри и наивно думать, что он не имеет никакого значения для нас. Это можно сравнить с тем, если бы мы шли по заминированному полю, не разбирая дороги и не видя, что у нас под ногами. Редко кто достигал бы при этом конечной цели. И уж точно такое путешествие нельзя назвать приятным и радостным. А если начать отслеживать свои мысли, начинать искать в этом потоке радостные? Я прочитала в одной умной книге, что продвигаться к ним нужно по эмоциональной шкале, шаг за шагом. То есть искать облегчающую мысль, закрепляться в ней, затем делать следующий шаг – искать ещё более облегчающую и так до тех пор, пока не будут найдены устойчивые позитивные мысли, которые дадут тебе эмоциональный фон. На это необходимо время, чтобы они закрепились и стали устойчивыми в подсознании. Это, скажу я вам, кропотливый труд и максимальное внимание. У меня это плохо получается, и я по-прежнему извожу себя «страшилками», которые роятся в моей голове. Тогда я прибегаю к испытанному способу избавления, к которому прибегают многие. Я работаю до изнеможения, до тех пор, пока не валюсь от усталости. Это даёт мне возможность ни о чём не думать и засыпать мгновенно! При этом вытесняются все мысли и желания, кроме одного – выспаться! Это отлично получается, когда я нахожусь на работе, в пансионате, а вот, когда приезжаю домой, то дня два уходит на то, чтобы отоспаться, а потом мысли прорываются и просто захлёстывают! Начать мыслить по-другому невозможно по мгновению волшебной палочки, но я не отчаиваюсь, потому что решила, что другого пути просто-напросто нет. Но одно дело решить, другое, воплотить, справиться с мешаниной в своей голове.

Особенно трудно бывает вечерами, ощущаешь такой спад, что всё кажется бредом сивой кобылы. Такое впечатление, что ночью только самые страшные мысли активизируются. Подкрадётся одна такая и буквально выбивает сон, как пробку из бутылки, и я уже не знаю, куда девать своё тело, оно зажато, я не могу его расслабить, мне трудно найти ту самую спасительную облегчающую мысль. Они будто испарились куда-то. Остались одни угрожающие, с претензиями и обвинениями.

Вот и сейчас меня просто отбросило в тот незабываемый Новый год. И в голове одно за другим воспроизводятся события того времени. Я заканчиваю ВУЗ, живу в общаге, где кроме меня ещё три однокурсницы. Так мы все вместе и бродим по рынку в надежде купить чего-нибудь вкусненького к новогоднему столу. Стипендию проели давно, на руках небольшие заначки, хранимые специально для праздника. Некое НЗ. Неприкосновенный запас, который ни на что, кроме как на новогодний стол потратить никто из нас не имел право. А цены взлетели до небес! Мы сетуем, что занялись закупками слишком поздно, но всё-таки продолжаем ходить и прицениваться.

Я никогда не робела перед мужским полом, всегда умела поддержать беседу. Девчонки говорили, что я умею кокетничать. Не знаю так ли это, никогда не задумывалась, никогда не старалась, оно само собой как-то получалось. Зная это, они всегда отправляли меня к пацанам, когда чего-то нужно было. И я всегда оправдывала их надежды. Мне никогда не отказывали, поэтому у нас всё было прибито, привёрнуто и починено. Вот и тогда разговаривать с мужчиной, который обратил на нас внимание, стала я. В результате он помог с покупками и даже подвёз нас на своей огромной машине к самой общаге. Но на этом всё не кончилось. Он пришёл 31-го с огромным пакетом всяческих вкусностей и, поздравив всех нас с Новым годом, пригласил меня встретить праздник в другом месте. Подношения я конечно приняла. А попробовала бы не принять! Меня бы тогда, в лучшем случае, просто не поняли соседки по комнате, а в худшем – саму бы, наверное, съели! Но пойти неизвестно куда с малознакомым мужчиной всё-таки не решилась и отказала. Тогда он остался с нами. Сидел на облезшем табурете в дорогом костюме и ел с нами традиционный салат оливье и селёдку под шубой. К его подаркам мы не притронулись, единогласно, не сговариваясь, решили, что это будет перебор, а впереди маячила сессия и вот тогда консервы с красной икрой, печенью трески и мясом криля пойдут, что называется, на «ура»! Но зато танцевала я с новоявленным знакомым весь вечер и всю ночь. От него приятно пахло дорогим парфюмом, он с каждым разом прижимал меня всё сильнее в танце и касался губами моих волос, его горячее дыхание обжигало, когда он шептал на ухо всякие глупости. А потом, в укромном уголке лестничной площадки, он целовал мою шею, губы и всё то, что открывалось в районе груди. Это были действия зрелого мужчины, который имел опыт, и соблазнить неопытную девчонку не составило для него никакого труда. Наши отношения развивались с молниеносной быстротой. Как мне тогда удалось сдать сессию, я до сих пор удивляюсь. Он был старше меня на десять лет, имел жену с ребёнком, но скоро развёлся. Я не считала себя разлучницей. Я ничего не делала, чтобы разрушить его семью, поэтому никогда и не испытывала чувства вины. Это был его выбор, его решение. Он, как ураган ворвался в мою жизнь, а я попала в вихрь этого урагана и уже не в силах была сопротивляться. Так, едва закончив учёбу, я стала его женой. Мне завидовали. Вытянула, что называется, счастливый билет. Евгений, так звали моего мужа, окружил меня заботой по полной программе. Я ни в чём не нуждалась. Холодильник всегда ломился от изобилия продуктов, так что голодные студенческие годы остались далеко в прошлом. Вещей так же было предостаточно. Правда, всё мне покупал исключительно муж. Всё, вплоть до нижнего белья. Мне же выдавались небольшие суммы на мелкие расходы. Я вначале пыталась сопротивляться. Но потом поняла бессмысленность этого и смирилась. Евгений всё равно делал по-своему. Скоро у нас родилась дочка Иришка, и моё внимание было направлено исключительно на неё. По мере её взросления, я стала посещать с ней музыкальную и художественную школу, учила вместе с ней французский и ждала после тренировок, где дочь занималась теннисом. Я всегда была на связи и должна была в течение дня сообщать о своих перемещениях. За этим Евгений следил строго, объясняя это тем, что он волнуется за нашу безопасность. На самом же деле был очень ревнивым. Мои встречи с подругами терпеть не мог. Он мог неожиданно нагрянуть в кафе, где мы встречались, и устроить сцену. Это напрягало, да и было стыдно перед ними за такой контроль, поэтому скоро подружек у меня не стало. Мне приходилось постоянно себя контролировать, чтобы не дать повода для ревности. Но тот всё равно находился, и тогда Евгений устраивал скандал. Выяснение отношений проходило всегда бурно, невзирая на окружающих. И только дочка плача, обхватив его за шею, со словами: «Папа! Не ругай маму!» – могла прекратить это безобразие. Тогда муж затихал и, поглаживая Иришку по спине, успокаивал её и успокаивался сам. Так мы прожили пятнадцать лет. А потом наш уклад, наш быт, да и впрочем, вся жизнь в одночасье рухнула. Вернее рухнул бизнес мужа, а последствия не заставили себя долго ждать. Из комфортабельной квартиры в центре города, пришлось переехать на окраину и снять там хрущёвку в пятиэтажке. То, что дела были совсем плохи, я поняла, когда муж разрешил мне пойти работать. Раньше он даже близко не рассматривал этот вариант. Мне тогда посчастливилось устроиться на завод по специальности, хотя никакого опыта работы у меня не было совсем. Деньги, хоть и небольшие, но всё-таки спасали. Во всяком случае, на еду хватало. Именно в то время он заставил меня взять кредит в банке, в надежде поправить сложившуюся ситуацию. Муж тогда стал пить, а в данном состоянии приступы его ревности стали практически ежедневными. Мы старались как можно тише собраться утром, и пока Евгений спал, выскользнуть из квартиры. Я на работу, Иришка в школу. Если это не удавалось, и муж просыпался, то скандал начинался с самого утра. Любой мой внешний вид, независимо от одежды, вызывал в нём приступы ревности. Мне казалось, надень я паранджу, то и это бы не спасло! Он обзывал меня, не стесняясь в выражениях и если бы рядом не было Иришки, то вероятнее всего, я бы ещё и по физиономии получала. Она в то время была моей защитницей. При ней поднять на меня руку, он не осмеливался. Поэтому я всё время старалась, чтобы она была рядом. Я никогда не изменяла мужу, поэтому постоянные нападки изводили и оскорбляли меня. И однажды, доведённая до отчаяния, я решила ему отомстить. И ничего лучше не придумала, как изменить с другим мужчиной, в надежде, что тогда обвинения будут хотя бы оправданными.

Целую неделю ходила и присматривалась к мужикам в нашем отделе. Наконец остановилась на Владимире Сазонове. Он был скромным, не многословным, значит трепаться не будет. Был женат. И я решила, что это тоже хорошо. Не будет прилюдно демонстрировать своего ко мне отношения. Я подошла к нему в одно прекрасное утро и без предисловий заявила:

– Я хочу с тобой мужу изменить. Ты согласен?

Владимир замер, не проронив ни слова, а я продолжила:

– Если согласен, то в обед встречаемся на третьем этаже.

Там располагался заброшенный актовый зал. Я почему-то не сомневалась, что он придёт. И он пришёл. Я молча расстегнула на груди блузку, обнажая грудь. Владимир высвободил её из бюстгальтера и стал жадно целовать. Я в это время стала расстёгивать молнию на его брюках. Всё произошло без лишних слов, быстро, прямо на покрытых пылью столах. Я ждала, что получу хоть какое-то удовольствие, но этого не произошло. Мне постоянно казалось, что кто-нибудь вот-вот войдёт в дверь, да и столы ритмично стучали об пол, что так же сильно отвлекало и не давало возможности расслабиться. Одним словом, я кое-как дождалась завершения, и когда всё закончилось, то с облегчением выдохнула. Так же молча привела себя в порядок и вышла. Владимиру же велела выйти спустя некоторое время.

Так была совершена месть моему мужу. Чувствовала ли я при этом облегчение? Совсем нет. А вот перед Владимиром испытывала вину, за то, что так его использовала. А ещё перед его женой. А если она узнает? Почему раньше я даже не задумалась над её чувствами и совсем не думала о последствиях? Из случившегося я поняла лишь одно, что совершила чудовищную глупость. Но, как говориться, что сделано, то сделано. И я постаралась об этом быстрее забыть. Да вот только Владимир не собирался делать ничего подобного, а стал преследовать меня и требовать встреч. Даже моё признание, что это был акт возмездия и наша связь, лишь одноразовая акция, не останавливали его. Одним словом, получилось, как в той поговорке: «Не было печали – купила баба порося». Это прямо про меня!

Господи! И чего меня опять понесло в эти воспоминания! Пытаюсь найти ту самую облегчающую мысль! Да не тут-то было! Прошлое, словно клещами впивается и разрастается метастазами в голове, не позволяя думать ни о чём другом, полностью захватив моё внимание.

Непонятно, чем бы закончилось моё безрассудство с Владимиром, если бы не произошло несчастье. И вот перед глазами мёртвый муж, который не сумел справиться с потерей бизнеса и решил добровольно уйти из жизни, оставив мне свои долги. Похороны, упрёки родственников, обвинения в мой адрес, чувство вины не понятно за что проносятся в голове. И боль вновь разгорается внутри.

Воспоминания воспроизводят картинку за картинкой. И вот перед глазами я уже вижу зарёванное лицо дочери. Тот самый момент, когда мой отец, соответственно её дедушка, перевел мне деньги на покупку ей выпускного платья. Мы не смогли тогда ими воспользоваться, так как они тут же были списаны с меня в счёт уплаты долга банку. Я тогда рыдала вместе с дочерью и чувствовала такое отчаяние и бессилие, что впору хотелось отправиться за мужем следом! Помню жуткий стыд и беспомощность, когда наряженные выпускницы получали аттестаты зрелости, а моя дочь была в школьной парадной форме – белый верх, тёмный низ. Ни о каком выпускном вечере речи не было. На это у меня просто не было денег.

Моя жизнь тогда была похожа на разбитую повозку, пытающуюся проехать по взрытой дороге, когда твои убеждения, блоки, установки и привычки вновь и вновь возвращают тебя на круги своя, и ты бежишь по проторенной дорожке, не в силах вырваться. В голове создаётся противостояние, когда по-старому ты жить не хочешь, а по-новому не знаешь как. И это буквально раздирает тебя на части. Внутри начинает двигаться энергия, которая не находит выхода наружу и ты чувствуешь нестерпимую боль. Когда говорят про душевную боль, то она та самая, которую не унять, не заглушить. Она может быть такой силы, что способна ломать и корёжить физическое тело. Чаще всего я прибегала к известному способу, который как считают многие, если не излечивает эту боль, то хотя бы смягчает её. Это начать искать виновных. Получалось, и я во всех своих бедах винила мужа. У меня появлялись сочувствующие, готовые поддержать в этой иллюзии, пожалеть, и я даже получала от этого небольшое ослабление своей боли, но ненадолго, а потом она возобновлялась с ещё большей силой. Тогда я вновь искала виноватых. Находить их становилось проще. И вот уже всё вокруг противостоит мне и я уже жертва этого страшного и злобного мира. Я и не заметила, как складывала свои обиды в увесистую стопочку и прятала внутри. Я даже не догадывалась, что это бомба замедленного действия и стоит кому-то извне поднести к этой легковоспламеняющейся массе спичку, то она загорится ярким пламенем. Периодически она и горела, выжигая всё и опустошая, иногда затухала и тлела, но была постоянно внутри и делала больно, больно, больно. И я не в силах была избавиться от этой изматывающей боли! Я думаю, что она известна не только мне. Большинство людей живёт с ней, от этого сходят с ума, потому что уму бывает просто не выдержать такой объём, постоянно усиливающейся боли.

– За что это мне? – не раз я задавала один и тот же вопрос. Тогда-то я и стала искать ответы, терзающие меня, читая, как я называла, «умные книжки». Это потом, опять-таки благодаря им, этим умным книгам, за которые цеплялась, как за соломинку, я перефразировала его, и он зазвучал так:

– Для чего это мне?

При такой постановке вопроса, уже отпала необходимость искать виноватых, в нём содержался более глубокий смысл, ответ на который я пока не находила, но обвинения, которые так упорно тянули меня вниз ослабили свою хватку и дали возможность посмотреть на сложившуюся ситуацию со стороны.

Как бы паршиво на душе тогда не было, я благодарила бога за то, что у меня есть дочь, иначе бы я просто не выжила, а ещё отец, перед которым я чувствовала свой дочерний долг. Иришка умудрилась тогда без троек окончить школу и поступить на бюджет. Она стала жить с моим отцом в его городе, а я искать работу, где можно получать деньги наличными, обходя банки. Такое место нашлось. Это был пансионат для пожилых людей в Подмосковье. Физически я была крепкой, поэтому работа сиделки меня не страшила. Да и опыт ухода за лежачими больными был. Помогала отцу, когда мама полтора года не вставала с кровати.

Долго искала Московский офис, волоча за собой чемодан, когда, наконец, нашла, то войдя, увидела ещё трёх человек, претендующих на данную должность. У нас забрали документы и велели ждать. После стали вызывать по одному. Пока сидели, то подошло ещё два человека. Уже вызвали и их, а я всё оставалась в коридоре и начала нервничать. Ну что же со мной не так? Наконец и меня пригласили на собеседование. Спросили, почему я, имея высшее образование, претендую на данную должность. Я честно ответила, что нужны деньги, причём наличные и обрисовала мою сложившуюся ситуацию.

– А не хотите попробовать себя в должности управляющей пансионатом?– задал вопрос мой собеседник.

– Я не имею опыта такой работы.

– Опыт дело наживное,– заверил тот.– Вы будете месяц стажироваться, вас научат вести всю документацию, узнаете всю специфику работы. Если справитесь, то будете работать управляющей в одном из наших пансионатов, а если нет, то сиделкой всегда сможете устроиться.

Я согласилась и поехала на предстоящее место работы. С документацией разобралась быстро и через месяц стала заменять управляющих, когда те были в отпуске. Гоняли по всему Подмосковью. Объясняли тем, что у меня получается быстро сходиться с людьми, без конфликтов и скандалов! В таком темпе проработала год, а после мне предоставили место управляющей на постоянной основе. Условия были жёсткие. Нужно было 45 дней находиться в данном учреждении. Ухаживать за престарелыми людьми: кормить, убирать, выполнять гигиенические процедуры. Но это было не самое страшное. Нужно было постоянно находиться в одном помещении с этими людьми. Вместе есть, спать, общаться. Не было места для уединения. Ночевали мы в цокольном этаже. Не было даже двери, чтобы отгородиться, поэтому, как только просыпались сиделки и начинали свою работу, то просыпались и все остальные. Утро у нас начиналось с 5-6 часов. Вначале мытьё лежачих, затем ходячих. К 8 часам все вымытые, одетые и причёсанные ждали завтрака. В пансионате проживали пожилые люди, которые самостоятельно не могли ухаживать за собой, которым требовался постоянный внешний контроль. Именно поэтому и привозили их туда родственники. Нужно отметить, что в большинстве своём, все они были из обеспеченных семей, а многие прежде сами занимали хорошие должности. Проживание здесь стоило приличных денег. Соответственно, не каждый мог себе позволить подобное.

Что же объединяло всех нас, оказавшихся в этом месте? Казалось бы ничего общего. Из разных социальных слоёв, разного воспитания и образования, даже вероисповедание было разное. Понимание скоро пришло и состояло оно в том, что всех нас объединяла боль. У всех она была своя. Каждый, попавший сюда, с удовольствием рассказывал свою историю, стараясь доказать, что его боль сильнее. Всё это многократно усиливалось, и ткался холст коллективной боли, состоявший из ниточек каждого присутствующего здесь. Это чувствовалось даже физически. Пансионат располагался в низине. Спускаться к нему нужно было по крутому склону. А чтобы попасть на железнодорожную станцию или в магазин, необходимо было приложить ряд усилий, для преодоления данного склона. И как только я поднималась вверх, так мне словно открывался другой мир, там даже, как мне казалось, легче дышалось. И, напротив, как только я спускалась в лощину, так сразу чувствовала тяжесть, словно меня накрывало плотным облаком той самой боли. И приходилось некоторое время адаптироваться, словно ты из света вошёл в тёмную комнату, только после этого боль начинала притупляться и можно было испытывать другие чувства.

Текучка была страшная. Когда я спрашивала вновь прибывших о причинах, приведших их сюда, то многие начинали с разговора о милосердии и помощи людям. И я сразу понимала, что надолго здесь этот человек не останется. И чем с большим пафосом говорилось об этом, тем короче предполагалось его пребывание здесь. Гораздо дольше задерживались те, кто приехал зарабатывать деньги и честно об этом заявлял. Деньги платили там, действительно немного больше среднего по России и это удерживало людей, помогало решить их материальные трудности.

Здесь шло постоянное движение, новые люди, новые лица, новые судьбы. Мне даже, в какой-то мере, нравилась эта «движуха», нравилось наблюдать за людьми. Именно здесь я научилась без оценок, без осуждений принимать их поступки, их решения, их действия. Приходилось даже призывать вновь прибывших сотрудников не осуждать решение родственников, сдавших своих родных на наше попечение. Особенно людей с восточным менталитетом. Им особенно трудно было понять тех, кто отдаёт своих родителей в подобные заведения. Тогда я задавала им вопрос: «Что милосерднее, гуманнее, человечнее? Заплатить немалые деньги и отдать своего близкого в заведение, где он будет под присмотром, сыт, ухожен и будет получать медицинскую помощь, что даст возможность сохранить к нему добрые, возможно даже нежные чувства. Или оставлять его дома одного и постоянно переживать о нём, о своём имуществе, терпеть его неадекватность, раздражаться, ненавидеть и неистово желать скорейшей его смерти?». Такая формулировка вопроса несколько смягчала пыл осуждения, а к концу смены и вовсе перестраивала мышление.

Я воспринимала данную работу как возможность выжить, выучить дочь и освободиться от дога. Я делала то, что положено и не позволяла себе ныть и сетовать на тяжёлую жизнь и судьбу.

С коллективом у меня не было особых проблем, хотя конечно были симпатии, были и такие, к которым относилась настороженно, но неприязни не было. Нравилось то, что не лезут в душу и не пытаются учить жизни. Многое воспринималось с юмором, даже вещи, которые вызывали физическое отвращение. И это помогало.

Для чего мне нужны люди, которые потеряли разум? Я задавала и задаю себе этот вопрос постоянно и ловлю на мысли, что я не шарахаюсь от них. У меня нет к ним брезгливости. Отмечаю что, не смотря на неадекватность постояльцев, у каждого из персонала были свои любимчики. И я не исключение. Для меня это Лёшенька. У него синдром Дауна. Для данного диагноза он живёт уже долго. Ему сорок три года, а он маленький безобидный мальчик. Все меня зовут Елена Павловна, но только ему позволено называть меня Леночка. Только он может подойти ко мне сзади и прислониться головой к моей спине, назвать меня дорогой и любимой. Может даже поцеловать меня в макушку или в плечо. Он очень любит петь, знает множество песен наизусть и в караоке он первый участник.

Как ни странно, но воспоминание о Лёшеньке стало той самой облегчающей мыслью. Через пару дней мне вновь предстоит вернуться к работе. Когда приезжаю из отпуска, то привожу ему гостинцы, и он радуется как ребёнок. Вернее он и есть ребёнок, несмотря на свои годы. Если его спросишь, сколько ему лет, то он скажет, что 17. Ему всегда столько, для него не существует времени. Он всегда находится в своих семнадцати годах. Родившись в семье дипломата, жил всё детство за границей, имел гувернантку и получил хорошее воспитание. Ест аккуратно, не торопясь. Речь правильная, никакого сленга, тем более бранных слов. Своих близких родственников называет уменьшительными именами. Что меня может привлекать в общении с ним? Скорее всего – открытость, беззащитность и искренность, с которой он относится ко мне. Я люблю задавать ему разные вопросы. Мне интересны его ответы, возможно потому, что они откровенные и не замутнённые условностями и стереотипами.

– Лёша, а если бы я была животным, то кем бы я была?

– Лошадкой.– не задумываясь отвечает он.

– Потому что я работаю, как лошадь? – смеюсь я в ответ.

– Нет. Маленькой такой лошадкой, как пони. С тёплыми мягкими губами.-

неожиданный ответ. Я задумываюсь ненадолго, а потом вновь спрашиваю:

– А если бы я была цветком, то каким?

– Подснежником, – следует ответ незамедлительно.

– Почему?– я жду, что он скажет, что-то вроде «нежная, трепетная», но он отвечает:

– Потому что ты сильная!

– А подснежник разве сильный?

– Да.

– Почему ты так думаешь?– но Лёша не может ответить, повторяя.– Сильная. Ты сильная!

Порой он начинает рисовать картинки в своих фантазиях и озвучивать их. В них, в этих картинках рядом с ним всегда фигурирую я в качестве любимой. В эти моменты он очень счастлив и улыбается, обнажая источенные кариесом зубы.

– Ты возьмёшь меня замуж?– в такие моменты спрашиваю я.

Улыбка исчезает с его лица, и он строго отвечает:

– Я не могу.

– Почему?

– Мне мамочка сказала, что я никогда не могу этого сделать.

– Почему?– вновь пытаюсь выяснить я.

– Потому, что мамочка мне так сказала.

Ему явно неприятен этот разговор, он не любит оспаривать слова, сказанные мамой, хотя её давно нет на свете.

Ну вот. Вновь пансионат! Чего здесь-то о нём думать? Через три дня вернусь, и всё вновь закрутится в непрерывной суете, а сейчас я перевожу своё внимание и отмечаю, что до отъезда ещё раз нужно заглянуть к папе. Мысли об отце открыли мягкий поток нежности внутри. Как хорошо, что он есть у меня, и к нему можно прижаться как в детстве, зная, что он всегда поддержит и выслушает.

Папа, несмотря на свой почтенный возраст, три года назад встретил прекрасную женщину, и они решили жить вместе. Это было так неожиданно для меня и одновременно, я была рада этому. Потому что папа никогда не был счастлив с моей матерью – властной, вечно недовольной женщиной, которая предъявляла к нему постоянные претензии. Его теперешняя избранница оказалась приятной во всех отношениях женщиной и потому, как отец просто расцвёл с её появлением, я была счастлива за них. Кроме того, перебравшись к ней, он и мой жилищный вопрос решил. Отец продал свою квартиру, улучшил их, теперь уже совместные, жилищные условия и купил мне небольшую студию. Иринке он ещё раньше помог с ипотекой. Он мудрый у меня, мой папа. Сказал, что обе мы молодые и нам обеим нужно устраивать свою личную жизнь, поэтому решил, что жить нам нужно раздельно. Дочка свою квартиру уже обживает, а вот я…

Почему я тогда остановилась на этом долгострое? Сама не понимаю. А произошло это так. Когда пришла на осмотр жилья, то увидела комнату, наполненную солнечным светом. На лоджии огромное панорамное окно, а из него я увидела радугу во всё небо! Меня совсем не смутило ни то, что дом долго строился, да и сейчас не спешил сдаваться в эксплуатацию, так как комиссия находила и находила постоянные нарушения. Мне тогда это показалось таким незначительным. Я видела только эту красоту, открывшуюся передо мной с высоты двадцатого этажа! Я была просто зачарована ею. Другие варианты относительно жилья, я больше не рассматривала.

«Вот только о доме не начинай, иначе вообще не уснёшь!»– молю я себя и усилием воли перевожу своё внимание на приятные минуты, проведённые с дочерью. И я вновь и вновь благодарю бога за то, что она у меня есть! Её готовность всегда поддержать меня успокаивают и вселяют надежду. С мыслями о ней я наконец-то засыпаю.

Глава 3

И вот я снова в пансионате, как будто и не было двухнедельного отпуска. Вернулась даже в некотором приподнятом настроении. Меня с улыбками встречали как сотрудники и, так и постояльцы. Они обнимали меня. Я видела искренность в их глазах, неподдельную радость.

Как это бывает в пересмену, появилось много новых людей. Я традиционно задаю вопрос об их мотивации, приведшей в пансионат, возможно потому, что я сама постоянно ищу ответ на этот вопрос. И опять эти разговоры о миссии по спасению людей, чтобы дать им тепло, ласку и прочее бла, бла, бла! Всё не то! Я видела, как эти, созданные умом, причины лопались как мыльные пузыри после нескольких дней пребывания здесь. Я отслеживала, как моментально жалость преобразовывалась в раздражение, а затем в ненависть. Порой даже случались, так называемые «разборки» с постояльцами по выяснению кто прав, кто виноват. Причём сотрудники так втягивались в этот процесс, что вывести из него бывало очень сложно.

Не успела чая с дороги выпить, как зовут. Родственники некого Князева, изволят меня видеть. Он, знаете ли, не подарок. Это если мягко выразиться, а по сути, некий омерзительный тип. Сотрудники относятся к нему с настороженностью из-за его агрессивности. Князев постоянно задирает нашу горничную. Та татарка по национальности. Одним словом, не нравится ему азиатская внешность. Стукнуть может, если та рядом, бросить что-то в неё. А что с него взять? Не призывать же к моральным нормам? Его ум давно сбросил подобные условности и ограничения и предоставил руководить своими действиями разросшуюся в нём махровым цветом ненавидящую всех сущность. С горничной мы договорились, что та на стороже будет. Иногда, когда убирает комнату, может приглашать кого-нибудь из персонала, заметив, что прилюдно Князев более сдержан и откровенно не кидается с кулаками.

Он живет в комнате, где кроме него ещё два человека. Один из них безобидный дед, который не доставляет особых хлопот, а второй – Лёшенька. В прошлом Князев занимал руководящую должность в одной строительной компании и был слаб к женскому полу, гулял, что называется, «налево и направо». После двадцати пяти лет брака, бросил жену и ушёл к молодой, но когда с ним случился инсульт, то та быстро пристроила его в пансионат и исчезла из его жизни. Старая же жена вместе с сыном периодически его навещают. Что заставляет её поддерживать бывшего мужа для меня остаётся загадкой. Более ненавистного человека среди постояльцев я не встречала. Я заметила, что она, та самая ненависть, бывает подавленная или ярко выраженная. В подавленном (скрытом) состоянии это может выглядеть так: бабушка/дедушка – божий одуванчик. Мухи как говориться не обидит. Но при любом удобном случае, когда никто не видит, делает различные, что называется, пакости. Выбрасывает чужие вещи, портит мебель, рвёт бельё и даже справить нужду может в самом неподходящем месте! Таких здесь полно. Выраженная же ненависть выглядит как агрессия на окружающих. Начинается она с громких голосовых выпадов и часто доходит до рукоприкладства. Так вот, Князев был как раз, с такой вот, ярко выраженной ненавистью. Свою агрессию он начал выплёскивать ещё, будучи в ясном уме и твёрдой памяти. Если это можно в конкретном случае так назвать. На свою старую жену он очень часто поднимал руку, изменял ей постоянно, да и сейчас не был замечен в сожалении и раскаянии, а она же регулярно посещает его, долго сидит с ним, даже о чём-то беседует. Я, правда, даже не представляю о чём. Раз в месяц, когда нужно оплачивать пребывание, с ней приезжает и сын. Он явно пошёл в папашу и при встрече начинает приставать ко мне, предлагая свидания, деньги и прочие радости жизни. Причём делает это прилюдно, никого не стесняясь. Вот и сейчас, вальяжно расположившись на стуле, тянется через стол и накрывает своей ладонью мою руку. При этом слащаво поизносит:

–Ну, что мы, Елена Павловна, всё о делах, да о делах! Когда, наконец, придадимся более приятным занятиям?

– Ну, что вы, Юрий Сергеевич! – произношу я, мысленно контролируя, правильно ли я назвала его. Я обязана знать имена и отчества не только постояльцев, но ещё и их родственников. Убедившись, что не ошиблась, отшучиваюсь.– Давайте будем вести себя сдержанней, ведь мы не одни.

На что его мать, видимо, относит моё замечание на свой счёт и машет рукой, явно поощряя действия сына:

– Не обращайте на меня внимания, дело ваше молодое.

Хорошо, что кабинета у меня, как такового нет, просто есть стол в переходе между этажами, поэтому я никогда не остаюсь наедине с поклонником, а иначе не известно, чем бы эти приставания закончились. Ну и, естественно его ухаживания не остались без внимания окружающих. Девчонки подтрунивают надо мной:

–Елена Павловна! Чего же вы теряетесь! Папа на месте, мама тоже. Благословение дадут, и заживёте в любви и согласии. Мы вам спальное место в цоколе отгородим шторкой!

–Заживём,– соглашаюсь я. – Если папу не прибью ненароком!

Случай этот произошёл перед самым моим отпуском. Замечать я стала, что Лёшенька чуть свет, а уже сидит в холле, да и на сон час не спешит в кровать. А в тот день захожу, а он передо мной из комнаты пулей выскакивает, и голос Князева слышу:

–Дебил, урод. Пошёл вон!

А когда вошла и увидела, что тот с плечиками в руках стоит и размахивает ими, то тут у меня тормоза и отказали. Захлопнула дверь, выхватила те самые плечики из его рук. Благо сделать это было не трудно. После инсульта руки у него плохо действовали. И этими самыми плечиками так отходила обидчика, что даже сломала их. А когда увидела, что тот завалился на кровать, то подошла, подушку схватила и над головой подняла:

– Ты, мразь! Если ещё раз увижу, что Лёшеньку трогаешь или горничную нашу, то удушу! Скотина ты этакая!

Сама себя испугалась. Тогда точно готова была привести свои слова в исполнение. С тех пор, Князев пыл свой поубавил. Вот и сейчас для контроля Лёшеньку проводила в комнату, удостоверилась, что Князев запомнил мою угрозу, несмотря на то, что удержать в памяти самые элементарные вещи совсем не мог. Видимо просто сработал инстинкт самосохранения, как у животных, когда те чувствуют превосходство соперника в силе. Да и что говорить о больных людях, когда порой, те, которые считаются «адекватными», реагируют только на основные инстинкты, забывая, что они разумные существа. Нет, я не злоупотребляла своей силой, но иногда прибегала к этой крайней мере, чтобы обезопасить себя, да и окружающих меня людей. Так получилось и с Юрием Михайловичем. В прошлом тот занимал высокую должность в сфере железных дорог. Подтверждением тому являлась увесистая пачка визиток, на которых красовались имена с занимаемыми высокими должностями. С собой он всегда носил портфель с логотипом РЖД, куда, собственно и прятал те самые многочисленные визитки. Так же в тот портфель были собраны все зубные щётки, зубная паста, салфетки и прочая мелочь, которую он изымал у постояльцев. Правда, для какой цели, ни мне, ни кому другому, он объяснить не мог. Видимо ранее страдал клептоманией, вот навык и остался прибирать к рукам всё, что плохо лежит. В свои 80 лет, он был в отличной физической форме. По рассказам последней жены, в прошлом очень разборчиво относился к еде. Никакого мяса, только определённые сорта рыбы. Регулярные пробежки, занятия спортом. Он сохранил не только прекрасное физическое здоровье, но и мужскую потенцию. В шестьдесят шесть лет у него родился сын от третьего брака, который был ровесником его правнуков.

Здоровое тело это прекрасно, когда голова в порядке, а в данном случае, как ни парадоксально, но оно представляло трудности для тех, кто ухаживал за ним. Вполне активное тело вынуждено подчиняться уму, который заставлял его выделывать невероятные трюки, и требовалось много усилий и внимания, чтобы обезопасить его. Наверняка, было бы проще ухаживать за малоподвижным телом, нежели обеспечивать контроль над подобным, в целях его же безопасности. Ум навязчиво диктовал Юрию Михайловичу, что необходимо вырваться из стен пансионата и обрести свободу. Что там, за забором, его ждёт вертолёт, который унесёт его за пределы нашей Родины, где его ждут друзья и приличный счёт в швейцарском банке. Поэтому он, как только оказывался вне зоны бдительности персонала, искал лазейки, обходя высокий забор по периметру. Я уже упоминала, что пансионат стоял в низине, вот и в тот день он оказался на самом верху. Отчаявшаяся сиделка призывала всё своё красноречие, чтобы побудить его спуститься вниз. И вот мы следим с содроганием, как он прыгает сверху – вниз по камням, ловко балансируя на откосах. Ему 80 лет! Оступиться и скатиться вниз по выступающим железобетонным плитам, укрепляющим склон, в этом возрасте очень даже возможно. И в ответе за всё, буду, прежде всего, я! По телу пробегает холодок, в висках начинает стучать кровь. Мне страшно! Когда он, наконец-то, оказывается на земле, то самообладание покидает меня! Я стягиваю с ноги тапок и со словами: «Не смей больше туда забираться!»– начинаю хлестать им постояльца, а он закрывается от меня руками. Я не могу остановиться. Наконец, Юрий Михайлович вырывается и спешит прочь, я кричу ему вслед:

– Чтобы я тебя здесь больше не видела!

У самой трясутся руки и ноги! А в голове проносится мысль:

– Так вот и случаются инфаркты!

Да, меня можно осудить за подобное, возможно раньше я бы и сама это сделала, но не сейчас! Меня переполняет страх! Именно он опускает меня на уровень инстинктов и диктует свои правила! И я следую этим правилам, потому что не знаю, как действовать иначе. Внутри у меня нет ни чувства превосходства, ни обиды, ни злости. Я просто, как это делают животные – обозначила место каждого в иерархии сообщества, и это работает. Отныне я – вожак стаи! Проходя мимо, всякий раз напоминаю ему об этом, указывая на тапок, и он включается в эту игру, не пытаясь нарушить продиктованное мною правило. Теперь можно на какое-то время передохнуть. И как бы зловеще не выглядели эти эмоции со стороны, они не несут сильного энергетического заряда. Они не могут навредить ни мне, ни Юрию Михайловичу, словно петарды, от которых только шума много.