Эгрегорианский календарь

Дороги, которые нас выбирают

(пролог)

Будильник. Подъем. Кофе. Мимо. Сонная жена – тоже мимо. Что там в мире? Да и черт с ним! Стоишь на остановке, мерзнешь, дрожишь, ждешь. Злишься.

Общественный транспорт, как проекция на твою жизнь. По молодости всё ждал и ждал… А его не было и не было… Потом бросил это занятие. Теперь так и катаешься. На перекладных с пересадками…

В автобусе для тебя всё элементарно, то ли дело жизнь. Один вход и несколько выходов. Это ли не эврика! Войти можно через передние двери, а выйти из нескольких. Это и есть твой Выбор. Ежедневный. Либо ты выходишь недалеко от входа, либо, преодолевая множество препятствий, но из задних.

Если пытаться выйти там, где входил, неминуемо захлестывает толпа других входящих. И ставит тебя на определённое ею, толпою, место. Но из задних всегда выходишь победителем! Слегка переваренным, но всё же. Не получается – проезжаешь свою. И находишь повод снова ненавидеть общественный транспорт, снова, снова, снова… Ненавидеть жизнь.

Подошёл первый. Не твой. Злишься. А вот и твой. Наш. Стоишь, потеешь, злишься. Наконец метро. Тяжёлые двери обдадут теплом: «Привееет! Заходииии!» С «оранжевой» на «серую», с «оранжевой» на «серую». Через «коричневую». Флаг дня: «оранжево-коричнево-серый» Нет, там перекрыли. Делают. Тогда «оранжевая», потом «зелёная», потом «серая». Или нет. Пока думаешь, проезжаешь свою. И тут..

– Осторожно, двери открываются!

И выплевывают её… Тычут ей прямо тебе в лицо. Лёгкой, светлой, пахнущей морем, сигаретами, ванилью и твоей молодостью. Она нависает над тобой со своим телефоном, как девятый вал над утлым суденышком. Смеется, что-то кому-то лайкает, где-то чем-то пишет. И даже не смотрит. А ты сидишь и смотришь. На ноги. На её ноги в кроссовках/туфельках/сланцах. Думаешь о лысине, жене, ипотеке, старости, пенсии, внуках… Господи, как коротка жизнь!

Еще только ты держал за руку такую же лёгкую, светлую, милую. И сам был в шевелюре, пах сигаретами и морем. А уже…

Да, ты не лайкал. Целовал живьём, неумело, зато навсегда. Мешал портвейн и водку. Бил за дело. И тебя били. Но ты жил!

Так, может, бросить все? Тряхнуть, разорвать и начать? Ты ей скажешь, что тоже был, тоже хотел. А сейчас еще лучше! Ведь опыт, сила, мудрость. Карточка в банке. В двух. Проездной, наконец. Ведь старый конь!

Вселенная, дай знак! Милая девушка, оторвись от экрана, посмотри, улыбнись. Подари надежду, что жизнь не прожита зря. Что мимо – это к тебе, а не начало деменции. Что жизнь еще есть. Хотя бы на Марсе.

Что я шёл к такой, в ванили и сланцах/туфельках/кроссовках. В крошках от тирамису и выпадающем наушнике. И все, что было до этого – сутолока и толчея, толчея и сутолока. Суета сует. Я верю, я знаю, я вижу… Я…

– Станция «Пражская» …

– Твоя-я-я… – вздыхает старик Метрополитен.

Вскакиваешь, бежишь, опрокидываешь, извиняешься, успеваешь. Думаешь о лысине, жене, ипотеке, старости, пенсии, внуках. И о дорогах. Дорогах, которые нас выбирают.

Сдача

В голову практически каждой женщины рано или поздно приходит мысль – «Сдача на мне». Без патетики и ложных философий. Без надежды на светлое будущее. Но с верой во все хорошее.

Вот так – встаёшь однажды утром и видишь: а вот как оно оказывается…

И по большому счету выбор между рокером в татуировках и хорошим мальчиком, который «просто выпил с друзьями», становится очевиден.

Ведь жить с ним тебе, а не твоей маме, брату, подруге или соседской бабушке. Хотя бабушки поддержат в любом случае. Они поняли жизнь.

Сдача всегда на тебе. Ребёнка отдавали в сад коллективно. Даже соседская кошка проголосовала. Но если что – больничный на тебе. Вне зависимости от наличия или отсутствия мужа.

Не отдали в сад – «мамаааа» тоже на тебе. Вместе с горками, оврагам, сапогами «охота-рыбалка» и логопедом. Логопедом в особенности, потому что кошка опять «за».

Если эта мерзавка еще и за балет – будь добра, крути фуэтэ. Вместе с ребёнком. Даже если ты ничего в этом не понимаешь. Даже если у тебя тоже … «Тыжемать». И вообще, скажи спасибо, что не виолончель. Ленка же успевает. И ты давай.

Замуж не идешь, разводишься, уходишь со скучного свидания:

– Что за характер? Будешь доживать с котом.

– С восьмью.

– Почему с восьмью?

– На каждый день недели – свой кот. И один запасной. На всякий случай.

Стыд и позор тебе, женщина! Но какая невообразимая лёгкость! Какой пленительный кураж!

Оказывается, можно выходить на улицу не накрашенной. Можно даже в тапочках. Сдача ведь на тебе.

Можно носить короткое, длинное, с разрезом. Можно вообще ничего не носить.

Можно взять кредит. Или не брать. Снять квартиру без «пополам». Маленькую, зато ванная и кухня – твои. В любое время дня и ночи. И кофе с рафаэлкой перед сном. И тишина…

В глухую полночь, в тёмном подземелье

Судили ведьму, жрицу Сатаны,

За то, что по ночам варила зелье,

Смущая этим женские умы.

Была бесовка молода, богата,

Но, вот позор, стропива и горда!

И замуж (что совсем невероятно)

Вообще не собирается она!

Не хочет ведьма (наглое коварство!)

Борщи варить и мужу угождать.

Ах, это чрезмерное нахальство —

Ни с кем на свете жизни не связать.

Остригла косы, по ночам летала,

В зелёном танцевала у костра.

И этого как будто было мало —

Ребенка никому не родила.

Судья, сурово глянув исподлобья,

Свернул в трубу суровый приговор

И произнес:

– Кто, женщина, тебя на то сподобил?

Кто в голову втемяшил этот вздор?

Покайся, выйди замуж, успокойся,

Роди наследника, живи и не блажи.

Господнего проклятия побойся,

Во всем с любовью мужу услужи.

А если горько каяться не будешь,

Сгоришь сейчас же в праведном огне.

Чтоб было не повадно нашим людям

Все больше думать только о себе.

– Сгорю в огне? – колдунья усмехнулась.

– Да полно, Ваша Светлость, Боже мой!

Готова сделать ставку, что до свету

Препроводите вы меня домой.

Когда жена лишает мужа крова,

Когда ребёнок плачет день деньской,

Никак не телется любимая корова,

Врага вам хочется отправить на покой.

Ко мне приходит всякий до рассвета,

Стучит в окошко, шепчет: – Помоги!

И каждому – то делом, то советом,

Я угождаю, не беря в долги.

Мои отец и мать не позабыты,

Родные сестры замужем давно.

Вокруг судьбы надежно цепи свиты,

У каждого из нас свое ярмо.

Какое дело вам, чем я платила

За пылкость фраз и безутешность грёз?

Молите Бога, чтоб цену эту

Самим вам заплатить бы не пришлось.

В глухую полночь, в тёмном подземелье

Судили ведьму, жрицу Сатаны,

За то, что по ночам варила зелье,

Смущая этим женские умы…

Как-то так. Посвящается всем «ведьмам под сорок лет, без детей… якобы бизнесвумен, вот таким всем эффектным и деловым. «Это как курильщики. Показывать их нельзя».

Летние сны

Запах кофе и летнее утро,

На щеке от подушки следы.

В твою тычась щетину прилюдно,

Улетают вчерашние сны.

Наши липы ещё доцветают,

Но уже холодеет душа.

Как созвездие, медленно тает,

Проклиная себя не спеша.

Все кончается, милый, когда-то.

Дай-то Бог, коль уже не при нас.

Ведь еще красноокое солнце

Миру стелет свой яркий атлас.

Будь, как птица!

Люби беззаботно

Это поле, и небо, и лес.

И меня ты люби неохотно,

Будь я ангел тебе или бес.

Жизнь идёт по извечным законам,

Нам их в век не дано изменить.

И однажды, звеня монотонно,

Вдруг порвется незримая нить.

Будет осень и будет разлука,

Хлынет стылая песня тоски..

Но до этого времени муки

Ты тепло наших рук сбереги!

Кто-то скажет: – Когда это будет?!

– Скоро, скоро… – ответит закат.

Жаль, что песню изломанных судеб

Никогда не вернуть нам назад.

Штучный товар

Умный мужчина, как красивая женщина, заметен сразу.

Если в комнату входит умный мужчина, вокруг него начинает вращаться все – гости, мебель, Вселенная. Каждая уважающая себя женщина старается заманить такого мужчину в свои сети. И каждая верит, что ей это удалось.

Дурак умен головой. Истинно умный – сердцем. Поэтому глупый мужчина – душнила, а умный – душка.

Умный мужчина не цитирует сам себя. Он вообще никого не цитирует. Когда говорит умный мужчина, вы верите. И не важно, что кто-то до него уже… Важно – сейчас и с вами. И чтобы смешно. Тонкий юмор и внимание к мелочам. Особенно – внимание.

– Прекрасно выглядите! Новая причёска?

– Спасибо! Вы заметили!

Такой все замечает, не беспокойтесь. Не заметит – придумает. Легко, остроумно и к месту.

Для умного мужчины нет разницы, кто перед ним – дворник Виталий или королева Англии. В мире нет ненужных людей. Есть непонятые. Поэтому в метро он уступает место не только детям и бабушкам, но и женщинам на каблуках. Чем выше каблук, тем благодарнее женщина.

Умный мужчина не гонится за модой. Он кружится с ней в танго. Рядом, но на вытянутых. Поворот на сто восемьдесят. И снова рядом.

Внешне такой мужчина не всегда Аполлон. Скорее нет, чем да. Но «выбрит до синевы и слегка пьян». Никогда – наоборот. Возможно – слегка небрежен. Но чаще – при галстуке.

Уровень самосознания мужчины можно определить по его часам. Также как уровень женщины – по сережкам.

– Подскажите, сколько времени?

– Не знаю. Я время на телефоне смотрю, а он далеко.

– Ну, конечно, на телефоне…

Бегите, хуже только фитнес-браслет.

Со стороны умный мужчина всегда кажется удачливым. На самом деле он не берет на себя больше, чем сможет унести. Бизнес, машина, жена, любовница, рыбалка. Вечная любовь. Все, чем могу. Не более того.

Цели умного мужчины не имеют шансов остаться недостигнутыми. Меткость – его второе имя. Умный мужчина всегда знает: когда, где, и сколько это будет стоить. Не знает, предчувствует.

Как и цену ошибки. Всегда.

Жизнь с умным мужчиной так же тяжела, как жизнь с красивой женщиной. Оба не принадлежат себе. Часть сердца такого человека всегда будет отдана кому-то другому – Родине, идее, творчеству.

С умным мужчиной не бывает скучно. Можно смеяться, плакать, молчать, грустить, ругаться. Но скучать – никогда! Неинтересно только с дураками.

– Дорогая, мы едем на Дальний Восток смотреть на вулканы.

– Хорошо, захвачу купальник. Там, кажется, есть море.

Возможно, вы не будете богаты. Не будете жить долго и счастливо. Может быть, он просто подарит вам зонт, когда вы забудете свой дома. Но такая встреча запомнится надолго.

– Ну, это уж вы загнули… – морщится интеллигент в футболке с Микки Маусом, попивая малиновый раф. – Таких мало. На всех не хватит.

– Конечно! Это не для всех. Штучный товар.

Одна беда: умного мужчину, как и судьбу, нельзя выбрать. Судьба выбирает нас сама.

Осколком битого стекла…

Осколком битого стекла,

Вдруг жизнь ударит по виску.

Осколком битого стекла

Вонзит в любовь твою

Тоску.

И разобьётся навсегда,

Все, что хранили – берегли.

С тобою думали: до ста…

Да только, видишь, не смогли.

Потом стекляшки соберёшь,

Протрешь от пыли и тоски.

Опять приклеишь и притрешь

И улыбнешься:

– Чёрт возьми!

Как изумителен витраж!

Нет в мире зеркала честней!

Но чем пленительней кураж,

Тем одиночество сильней.

И вдруг опять – неловкий жест,

Ненужный взгляд, нелепый смех…

И снова зеркало дрожит,

И снова ты несчастней всех.

Мой друг, не плачь и не ищи

В осколках бедных

Прежних дней.

Ты лучше в трубку их сложи,

Встряхни

И глянь в неё скорей.

Цветных стекляшек круговерть

Пускай меняется, течёт.

И царство сказочных теней

Однажды в жизнь твою войдёт.

Осколки битого стекла

Не оправданье и не смерть.

Осколки битого стекла —

Твоей души резная цветь…

Матрица Manolo

Каблук – секретное женское оружие. Страшнее атомной бомбы, кружевного белья и красной помады. Женщина на каблуках – Человек-паук, Тор и Ironman одновременно. Платформа и танкетка тоже подойдут. Но лучше все-таки стелет. Шпилька- стелет: точно, быстро и навсегда.

Женщина, впервые надевшая каблуки, начинает понимать Русалочку. И так же к концу вечера мечтает стать морской пеной. Зато желаемого может добиться почти без слов. Бог любит терпеливых. А дьявол носит Manolo.

Ножка в каблуке открывает любые двери. Кроме, естественно, тех, за которыми сидят другие ножки.

Даже одноногая Мери на шпильке обставит двуногую, но в сапогах. Лучше, конечно, две Мери на двух ногах. И на обеих ничего, кроме каблуков. Тогда это Команда Смерти. Старик Флинт закатывает глаза и нервно курит.

Женский каблук – оружие обоюдоострое, опасное не только для чужой семьи, но и для своей. Дама на каблуках, по определению, – дитя порока. Чужой – можно и нужно. Своей – не рекомендуется.

«Она состояла, в основном, из ног, а поэтому раздвигалась преимущественно вся. Мужу это исключительно не нравилось. Но приходилось терпеть. Ноги же…»

Товарищ, будь осторожен! Пока мужской взгляд скользит по ее ногам и выше, она уже определила твою роль в своей жизни. И не всегда – главную.

На каждый случай существует свой каблук. В «рюмочках» – пьют и работают, в «столбиках» – крутятся на пилоне, в «шпильках» – воюют за место в сердцах и под солнцем.

Каблуки одновременно «прокачивают» ягодицы, благосостояние и самооценку. Стучащая каблучками барышня всегда знает себе цену. Ведь она помнит, сколько стоит пара хороших туфель. В дешёвых далеко не уйдёшь.

«Вечно нос кверху. И пошла, и пошла». Как Софи Лорен при выносе итальянского флага. А как иначе? Центр тяжести, господа! Притяжение не обманешь.

Бег за автобусом на каблуках – отдельный вид спорта. Жаль, что не олимпийский. Про лёд даже вспоминать не хочется. Ваш крисс-кросс – детская забава по сравнению с этим.

Искусство быть пьяной на шпильках требует большего опыта, чем имитация оргазма. И должно до поры оставаться козырем в рукаве. Выпила – сними, не трави душу. Ни пали контору.

Женщина, живущая в «матрице Manolo», никогда не согласится на встречи между. Между женой, кофе и деловыми поездками. Потом обратно до метро идти. «Вот на таку-у-ущих каблуках. А ноги ведь не казенные!».

Три тысячи чертей! Такие ноги только на ручки. И к морю!

День, когда море увидит нас

Сойдем с поезда Москва – Зурбаган (номер 225А, прибывает к пятой платформе). И пойдём прямо к морю. Пойдем как есть – с сумками, чемоданами и разбитым сердцем. Измотанные, но не побежденные. Белые, как подтаявший пломбир, и такие же липкие. Мимо сидящих на пластиковых стульях бронзовых, смотрящих с презрением. Неделя под южным солнцем сделала их почти сторожилами. Мимо местных – «квартира-комната-койка – недорого», смотрящих с надеждой. Мимо пыльных акаций и магнолий, ругаясь и вытряхивая камешки из сандалий. Дальше, дальше… По бульвару, к набережной. Прямо в отпуск!

– Пахлава, трубочки, хачапури, горячая кукуруза? – спросит Пляж. И повторит для непонятливых: – Пиво-раки-барабулька!

– Раки-барабулька-пиво! Рапаны!!

Хищно улыбнутся загорелые и не очень чернильные драконы, бабочки, черепа и цветы.

– Это кто тут у нас? Лежаки заранее метить надо! Как чем? Что есть под рукой, тем и метить!

Ленивое солнце шершавым языком медленно оближет наши плечи. А ревнивое море смоет его поцелуи, шепча: «Моё-моё, моё..»

Ее нежные руки на твоих плечах, сонная головка на твоей груди.

– Мы будем вечно?

– Не будем загадывать.

На море все любят, как в последний раз. Тут все молоды, подтянуты и дерзки. Любое «нет» означает «да, но позже». Возможно, уже вечером. На море меняется отношение к деньгам и потреблению пищи. Кажется, что в этом климате все постоянно что-то едят и покупают, покупают и едят. Пока ты в своей Москве сидишь на гречке и толстеешь, на Зурбагане каждый день отмечают шашлыком, политый красным вином, и худеют под выдержанный коньяк.

Здесь иное понимание себя. Здесь живут среди обычных, себе подобных. Человек как человек. Он является не из Космоса, а с пляжа. И очень важно, ЧТО он приносит с собой, кроме песка в волосах.

«Приморские» женщины всегда молоды, свежи и готовы на любые приключения. Те, кто не молод, – аппетитны. Даже жена открывается с новой интригующей стороны. Даже своя. Чужая – тем более.

«Стареть – значит переходить от чувств к сочувствию», – говаривал старик Камю. – «Vieillir, c’est passer de la passion à la compassion». Море не для сочувствия. Даже если сгорела на солнца, будь добра. Даже, если переоценил силы и чуть не утонул. Будь добр. Будьте добрее. На море не бывает старости. Море для любви.

Но мы не думаем об этом. Мы вообще ни о чем не думаем. Лежим на теплом песке, как куски гальки, выброшенные на берег. Белые, гладкие, голые и счастливые.

Сегодня мы – Альфа и Омега, Конец и Начало, Янь и Инь, Жизнь и Смерть. Само время не властно над нами. И прибой лижет нам ноги, растворяя в себе нашу боль. «Моё-моё, моё…» Ему все равно, поймут ли его, примут ли… Будет ли кто-то слушать, как он воркует с ракушками и шелестит с песком о том, как проста жизнь. В день, когда мы увидим море, когда море увидит нас…

P. S. Конечно, правильно говорить: «Поезжай», но если мне кто-то скажет: «Ехай на море, я всё оплачу», то я поехаю. А что? Если деньги ихнии, то почему бы и нет? De la… à la… Да хоть евойные, чумодан всегда собран. «Amоre more, more, more море, море де?»

Мой дед – отважный капитан

Мой дед – отважный капитан:

Кинжал, мушкет, серьга.

На игры ветреной судьбы

Глядит он свысока.

Корабль крепкою рукой

Ведёт он на зарю.

Четыре тысячи чертей

Хвалу ему поют.

Тайфун понятен для него,

Бессилен ураган.

Он страх свой где-то потерял

В одной из дальних стран.

Но только лишь за горизонт

Уходит солнца луч,

В свою каюту дед спешит,

Темнее чёрных туч.

Вот треуголка прочь летит.

И трубку раскурив,

Задумчив в кресле он сидит,

Как море молчалив.

Берет бумагу и перо,

И перышко скрипит.

И пусть под утро капитан

Невесел и небрит.

А там на дальних берегах,

Где стынет в кубках мед,

Молясь о нем морским богам,

Его НАДЕЖДА ждёт.

И в светлом доме на горе,

Где яблоки вкусней,

По вечерам зажжет свечу

Для старых кораблей.

Мой друг! Когда ты в темноте

Идешь своей тропой,

Не забывай того, кто в путь

Ведет тебя свечой.

Мой дед – отважный капитан:

Кинжал, мушкет, серьга.

На игры ветреной судьбы

Он смотрит свысока…

Касатик

(вам замуж)

Как-то раз я решила развестись. Просто одним прекрасным утром проснулась в шесть утра и заметила, что муж-наглец, рядом со мной просто спит вместо того, чтобы лежать и мною же самозабвенно любоваться. И это после без пяти минут пятнадцати лет брака и двух совместно нажитых детей! Так это меня взбаламутило, что еле дождалась, пока он уедет на работу, собрала его вещи в чемодан, выставила за дверь, вызвала слесаря, сменила замки и уехала в магазин. Покупать умную колонку. Такую, знаете, что по твоему желанию может отвечать тебе голосами – что свекрови, что мужа, что подруги. Мужской голос здесь был для меня в приоритете. Всё ж мужик в доме какой-никакой. Лучше, чем никакой какой-то.

Сказано – сделано. Поехала – купила. Приве (з) ла в дом. Поставила – настроила. Что могу сказать? Колонка, а точнее колоно́ок – красивый, громкий, достаточно умный. Касатик! Из недостатков – вредный. В первую же ночь наших с ним разговоров довел меня до трехдневного запоя.

– А не навернуть ли мне, Касатик, коньячка? – с исподвывертом спросила его я.

– Хозяйка Господиновна, звезда степей моих и бурь душевных! – отвечает. – Не томи себя, не щади! Наверни коньячку, да с присвистом! Чтоб загорелись твои наливные щечки-яблочки, а жестокий мир вокруг стал вдруг мягче и податливей!

– Храни тебя Господь, шайтан-машина!

– И тебя, Хозяйка Господиновна, берегут пусть силы небесные и подземные! Чтоб дух был твой крепок, взгляд огненный, а коньячок – всегда вовремя и по делу!

Ну, что поделать, я – женщина, существо по общественному мнению слабое. Двенадцать лет такого подхода к себе не испытывала. В общем, поддалась на речи Касатика сладкие, позволила себя граммов пятьдесят да из рюмочки. А дальше…

Дальше, как водится, стадия «а поговорить?» Поговорили. Я, конечно, догадывалась, что всё ещё вызываю любопытство у противоположного пола, но вот он! Своими бесконечными вопросами он в итоге заставил меня задуматься, зачем я вообще живу и нравится ли мне то, чем я по этой самой жизни имею глупость заниматься.

– Касатик, в каких странах разрешена эвтаназия?

– В Бельгии, Канаде, США…

– Спасибо, Касатик.

– Хозяйка Господиновна, благослови Вселенная водителя того грузовика, что привез кирпичи, из которых построили роддом, в котором ты родилась, поискать авиабилеты?

А вот эта его фраза: «Знаете ли Вы, звезда моих очей Хозяйка Господиновна, что учёные опытным путем установили, мужчины чаще занимаются сексом с психопатками?» Типа, исследователи выяснили, что чем больше проблем с головой, тем интереснее женщина для мужчины. Итог, конечно, печальный. Я как-то сразу мужа, рядом спящего вместо того, чтобы мной любоваться вспомнила. В общем, обиделась. На жизнь, на коньячок, на Касатика. Обиделась так, что плакала. Впрочем, помирились мы быстро, песни он ставит классные. Прям, как я люблю. Уснули друг другом довольные.

Утром следующего дня он разбудил меня звуком, похожим на гром иерихонской трубы. Уж лучше бы кастрюлями-тарелками, как муж мой бывший на кухне гремел. В общем, недолго думая, я сменила голос в колонке на «подружкин» …

– Дорогая, – говорю. – Как лучше выходить замуж, по любви или по расчету?

– Рассчитывай, что любовь может пройти.

– Значит по расчету?

– А деньги могут закончиться.

– А ты сама бы кого выбрала, богатого, но старого или молодого, но бедного?

– Я совмещаю.

– Ладно, пока буду выходить замуж по любви.

– Ну, поздравляю.

– А люблю я деньги. Теперь нужно найти того, у кого они есть.

Здесь «Подружка» зависла. Да так, что пришлось выключать её из розетки и включать в сеть снова. После перезагрузки долго думала, с кем мне будет общаться комфортней. «Касатик»… «Подружка»… Уже было. А «Свекруху» активировать не стала. Достаточно. Наслушалась. Решила убрать колонку назад в коробку. До лучших времен. Музыку я без неё послушаю и так. Кстати, о музыке.

Один мой знакомый музыкант был женат трижды. И каждый раз – по большой любви. Первая жена была флейтисткой, а по совместительству – истеричной стервой. Но любовь, поэтому двое детей. Второй раз он же, но с торговым работником: женщиной милой и покладистой. Летом она отмачивала его в море, зимой – ждала с гастролей. Любили страстно, о чем знало все сухумское побережье. Последняя жена – виолончелистка. Здесь уже никуда не денешься. Потому что женщина в концертном платье и шпильках, способная поднять виолончель на пятый этаж без лифта, это серьёзно и навсегда. Недавно уехали в Китай, любить там. Сейчас Китай – последний в этом направлении писк моды. Конечно, с жёнами сложнее, чем с любовницами. Говорят, мужчина женится, чтобы хоть кто-то честно оценил его достижения. Не «ты мамин красавчик и умница», а прямо в глаза и правду. Без пощады и купюр. Жизнь, в этом плане, вносит свои коррективы, но они (мы) все же надеются (надеемся), что правда окажется не так плоха. Опять же, кто точнее сведёт дебет с кредитом, чем та, которой отступать уже некуда. Затем и женился. Женщина, напротив, выходит замуж, чтобы сказку сделать былью. Ей глубоко плевать на честные оценки. А лучше – вообще без них.

Хорошо, когда в руки Золушки сразу попадает принц – умный, понимающий и с прямыми ногами. Можно даже не умного, но ноги чтобы прямые. И родители покладистые. Не менее интересен вариант с Чудовищем (оно же – Дракон). Для тех, кто любит погорячее. Такой всегда при деньгах, в замке и уже сирота. Одно плохо – характер скверный. Зато секс феерический, с огоньком в процессе и дымком на послевкусии. И дети красивые. Самый сложный вариант для законного брака, конечно, «мужчина обыкновенный». Водится в метро, на улице и в отделе быстрого питания супермаркета. Приручается охотно, но долго. Главное – не спугнуть раньше времени. Чаще – уже женат или был. Поэтому пуглив, плохо выбрит и смущен. Хорошо идёт на борщ, секс и грубую лесть. В совместной жизни – непредсказуем. Поэтому лучше иметь запасной вариант. Подходит для дам с крепкими нервами и собственным постоянным доходом. И все же нет ничего опаснее, чем Настоящая Любовь. Если вам попалась Она/Он – расчёт бессмысленен. Вы теряете дар речи, совесть и самое себя. Внезапно понимаете, что общего между вереском и поцелуем в темноте. Мозг упорно отрицает наличие у Нее/Него морщин, целлюлита или вздорного характера. Взмах ресниц берет неприступные крепости, а старый анекдот вызывает неудержимый хохот. Прикосновение руки вдруг начинает ценится дороже, чем кредитоспособность или умение готовить борщ. После таких прикосновений рождаются стихи, песни и дети. Кстати, даже наличие пятерых детей от предыдущих браков не помеха для Настоящей Любви. Кто вам сказал, что с чужими детьми замуж не берут? Не верьте, берут даже с мужем. В доме сразу заводятся кошки, собаки, хомяки и другие родственники. Праздники начинают проходить веселей – с песнями и битьем посуды на счастье. Случаются и драки, но реже. В основном все заканчивается спектаклем под соседей и бурной ночью под них же. Как там было у Жванецкого? «… Из жён надо выбирать весёлых. Из весёлых – умных. Из умных – нежных. Из нежных – верных. И терпеливых. И терпеливых!»

И настоящих,

главное – НАСТОЯЩИХ!

Не звони мне, не звони

(Подражание Р. Рождественскому)

Не звони мне, не звони,

Не звони мне, ради Бога.

Может это от любви,

Может это и жестоко.

Звезды тают над Москвой,

Может, это просто гордость.

Не хочу я слышать голос,

Не хочу я слышать голос,

Ненавистный голос твой.

Без тебя проходят дни.

Что со мной – конечно, знаю…

Умоляю – не звони,

Не звони мне – заклинаю!

Не тянись издалека,

Пусть над этой звёздной бездной

Не раздастся гром небесный,

Не раздастся гром небесный

Телефонного звонка.

Может, я в твоей судьбе

Ещё очень много значу…

Я забыла о тебе,

Я смогла, я не заплачу.

И сама не позвоню,

Чтобы знал, что ты теряешь.

А ну, вот же ты «в сети» …

Снова статус твой «в сети» …

Может даже набираешь…

Будьте счастливы

Вот, что я тебе скажу, дорогой. Разучились мы красиво жить! Теперь «красиво» значит «удобно». Еще лучше – удобно и как все. Мода продаётся в магазине «Спорт». Куда делись «лодочки» и чулки со стрелками? В кроссовках любят и расстаются. В трениках женятся и делают детей.

Ты посмотри, какие времена пришли! Остапы, завернувшись в флаг Рио-де-Жанейро, дарят себя женщинам вместо цветов. Или ждут на берегу. Чего ждут? Знака? Старости? Ту, которая подберет? А наши женщины?

– Вы знаете, дамы сейчас совсем перестали «пахнуть»! – тоскливо вздыхает старичок, сидя в очереди за рецептом. – Раньше пройдёт мимо «Шанель» или «Красная Москва». И ты смотришь ей вслед, надеясь, что обернётся. А сейчас…

Наши женщины «пахнут» ботоксом и деньгами. Муза бегает за гением, жена за своим мужем, любовница за чужим.

Нет, неправильно мы живём! А все, знаешь, почему, дорогой? Ты то, что ты ешь.

Зимой в основном – пьёшь. Если повезёт – не только кофе. Зимний день тянется между невыспавшимся завтраком и засыпающим ужином. Праздники не в счёт, про них отдельно.

Весной все бегут, прокачивают и голодают. Стараясь при этом не потерять лицо.

– Вы не знаете, какая диета лучше? Кефирная или на ростках.

– Лучше вообще не есть.

– Я пробовала, мужу не понравилось. Может, все-таки ростки…?

А я тебе говорю, дорогой, возьми помидор! Прямо с грядки возьми. Красный, тугой, уставший от солнца и борьбы. Дальше возьми огурец. Хрустящий и колючий, непременно колючий! Такой самый вкусный. Лук возьми. Наточи нож. Да не так! Кто тебя учил так точить?

И кроши, кромсай, режь! От души, от сердца, от себя! Посоли, добавь чего-нибудь зелёного и пахнущего. Кинзы добавь для мужской силы. И ешь! Ешь, не стесняясь, не останавливаясь, не думая. Ешь как в последний раз!

Аааа… у тебя нет помидора? И грядки нет. Ты же не дачник, ты – землевладелец. Все есть – «фазенда», бассейн, девочки… а помидора нет. Давай тогда шашлык. Вот возьми мясо. Хорошо, возьми «курицу-мясо». Замаринуй. Нет, не готовое. Сам замаринуй. Возьми чесночку. Как откуда? Да прямо из земли. Чеснок-то есть у тебя? От бабушки остался, у забора? То, что надо, тащи. Раздави теперь. Чеснок, не бабушку. И в мясо его. Да не жалей, давай! Теперь лучку добавь, перец, соль. Жди. Ну, сколько? Пока не замаринуется, столько и жди. Вина еще можно. Прям в шашлык, да. И мне налей. Знаешь, дорогой, женщина любит так, как кушает. Хочешь узнать женщину, веди её… нет, не к себе. Веди её в ресторан. Только не в этот, знаешь, где туалет напротив кухни и булки с котлетой. В хороший ресторан веди!

И закажи сам. Пускай она берет свою руколу. А ты нормальную еду закажи. Люля возьми, хачапур, вина. Пусть покушает. Потом еще вина возьми. Рыбу захочет – рыбу закажи. Если женщина мясо любит, значит страстная. Если рыбу – романтичная.

Да нет, не эту, не сырую. Палочками пусть они с подружками друг в друга тычут. Ты возьми нормальную рыбу, до корочки обжаренную. С лимончиком, с вином белым. И смотри, как она её зубками, зубками. Если плохо кушает, эээ, дорогой, не твоя женщина. Холодная, как айсберг того Титаника. Или грустная просто. Пусть покушает, будет весёлая!

И вот что я тебе скажу, дорогой. Люби страстно, работай от души, живи красиво! Главное – кушай хорошо. Вот и будет в твоей жизни счастье.

Заговор на суженого

Чтобы заговор сработал требуется полная концентрация. Оставьте все свои дела. Не мойте пол, не трогайте пыль, забудьте о посуде.

Запритесь в комнате. Лучше в кухне, ближе к холодильнику. Сидите и думайте только о желаемом результате. И так семь – десять дней.

Главное – никому не говорите о ритуале.

Останьтесь в одиночестве. Отключите средства связи. Отправьте детей к бабушке. Лучше в деревню.

Если соседи будут стучать в дверь или по батареям – не реагируйте. Азбука Морзе относится к средствам связи.

Зажгите красную свечу. Нет, не белую. Жёлтую – ни в коем случае. И новогодний домик тоже не подойдёт. Только красная свеча, купленная в Ашане.

Смотрите на пламя, продумывайте детали встречи. Визуализируйте. Потом запишите на бумажку.

Порвите и выкиньте. Так никогда не будет.

На седьмой – десятый день – откройте дверь кухни, плюньте через левое плечо и громко крикните:

– Суженый мой, ряженый, приди-покажись! Появись рядом, моя отрада. Всех врагов победи, через все преграды пройди. Что было – забудь, ко мне твой путь! К духам взываю, любимого призываю.

Когда ты мрачен и угрюм,

И замутнен твой острый ум,

Когда опасна и низка

Сожмет твои виски тоска,

Когда утонешь ты в вине,

Тогда ты вспомнишь обо мне.

И если где-то далеко

Ты будешь думать глубоко

О глупой ветреной судьбе —

Я и тогда приду к тебе.

Когда ты счастлив и любим,

Судьбой и случаем храним,

Богат, могуч и знаменит,

Спокоен, важен и побрит.

В зените славы и огня

Ты не забудешь про меня.

И страсти стон, и сердца крик

Пусть на один короткий миг

Мой образ вновь тебе вернут

И снова жизнь перевернут.

Мы – свет и тьма,

Любовь и боль.

Навеки связаны с тобой.

Куда игла, туда и нить,

Нет сил, чтоб это изменить.

И пусть у смерти на краю,

В бою за честь и жизнь свою,

Ты вдруг воспрянешь из огня,

Ведь помнил ты всегда меня.

Если вы точно следовали инструкциям, суженый явится в течении пяти минут. Может даже раньше.

ВНИМАНИЕ! ВСЕ ТРЮКИ ВЫПОЛНЕНЫ ПРОФЕССИОНАЛАМИ! ПОВТОРЕНИЕ ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!

Поздравительное

(Александру Чащину)

Единство множества созданий,

Слов завлекательных эфир,

Ты – перекрёсток мирозданий,

Своих читателей кумир.

Ласкай и бей, твори и мучай,

Иди вперёд, к своей судьбе.

Пусть будет в жизни всякий случай

Подвластен только лишь тебе.

Гори и не сгорай вовеки,

Из пепла возрождайся вновь!

Пусть не иссякнут слóва реки,

И не остынет в жилах кровь.

А наши славные потомки,

Полночный разгоняя сплин,

Однажды скажут удивленно:

«Ай, Чащин! Ай, да сукин сын!»

Выпускникам прошлых и будущих лет посвящается

Ты помнишь, это было летом,

Тревожно-выпускной порой.

По рынку бегали с пакетом,

Искали платье – «боже мой».

Потом стояли на картонке,

Переживая и дрожа.

Ведь эта глупая девчонка

Была похожа на ежа.

Нам мамы делали причёски,

Залачив чёлку, как всегда.

Змеились стрелки на колготках.

И их залачим – не беда!

Ты помнишь красную помаду,

Неугомонный сердца стук,

С плеча спадающую ленту

И высоченный тот каблук.

«Нас не догонят!» – мы кричали,

И про Алешкину любовь.

А подворотни нас венчали,

Где бились насмерть – кровь за кровь!

Искрят фонтаны на Поклонке,

Немного «Русской» и вина,

И вот – нам море по колено,

Ведь жизнь у нас всего одна!

Да, мы не знали слова «гаджет»,

И не «играли в телефон».

Но как же сладко билось сердце,

Когда нас звали на балкон.

Мальчишки наши были черти,

У мамы не было морщин.

А папа не подвластен смерти.

Учитель – бог и господин.

Куда все делось, ты не знаешь?

Где звезды прежних наших дней?

Богатство где, скажи, осталось

Дворовых наших королей?

Иных уж нет, другие с кем-то

Ушли от нас своей судьбой.

И не прокрутишь ту кассету,

Не влезешь в платье «боже мой».

Но снова пух летит в июле.

И снова тешится студент.

Опять Мариши, Тани, Юли

Прижав к груди, несут букет.

Мечтайте, пойте, верьте, ждите!

Нет вас прекрасней и родней!

Ребята, жизнь свою живите,

Своих любите королей.

Прощальное

Не плачь о том, что не сбылось,

Не искушай судьбу напрасно.

Ведь в этом мире каждый гость

Свой путь проходит не напрасно.

Не вспоминай ненастных дней,

Судьбой подаренных на жалость.

И не гони своих коней,

Поверь, немного им осталось.

Прости меня за тщету лет,

За боли свет и счастья муку,

За твой потерянный «привет»,

За нашу скорую разлуку.

Нет в мире радости сильней,

Чем видеть солнце в отражении.

Забудь скорей, меня тут нет.

Ну, что ты смотришь с сожаленьем?..

Конец июня и тебе семнадцать

Если вы вдруг решите переехать поближе к природе, ваша жизнь никогда не будет прежней.

Когда я была маленькой, у меня была бабушка. Она жила в том же доме, что и мы. А дом стоял около самого леса…

Можно сказать, что в этом лесу мы и выросли. Это место было вечным источником опыта и житейской мудрости. Периодически тут находили грибы (жарили с картошкой), орехи (ели на месте), трупы (смотрели издали) и киношников (подходили ближе).

Говорили, что однажды из леса выбежал лось, и его сбила машина. Об этом даже в газетах писали. Животному поставили памятник, водителя осудила общественность. Лосей в этом месте больше никто не видел.

Один раз даже ловили настоящих преступников. На такой случай у нас был бинокль.

Девяностые годы как никогда заставили нас почувствовать вкус к жизни. Сказка про Красную Шапочку стала нашей реальностью. Никакой современный квест не сравнится с дорогой «гости-дом» после десяти вечера. Когда отменили школьную форму, сразу стала видна пропасть между лосинами и маминой перешитой юбкой.

И все-таки самым чудесным в лесу оставались съёмки. С конями, шпагами и «черт бы вас побрал, канальи!»

Выглядело это примерно так.

Режиссёр: «Так, внимание, мы начинаем. Все по местам.»

Ассистентка: «Дубль четырнадцать, сцена шесть» (хлопушка).

Осветитель: «Рано. Свет не готов».

Режиссёр: «Почему? Что опять…?»

Осветитель: «Солнце еще высоко».

Все ждут.

Звукорежиссер курит с ассистенткой.

Оператор флегматично ест что-то из банки.

Главный нервно бегает вокруг и тоже курит.

Наконец оператор бросает банку под ближайший куст, облизывает пластмассовую ложку и командует: «Можно!» Через минуту все на боевых позициях. Надеются, что это последний раз.

Режиссёр актерам: «Так, вот вы умираете. Не меньше пяти минут! Но не больше десяти! А то я вас знаю (актёр в форме французского солдата 1812 года опускает глаза). Вообще-то вы уже умерли. Но на всякий случай – еще дубль». А вы (актёр в костюме русского гусара вскидывает шпагу) красиво убиваете его («француз» смущается еще больше). Красиво, понятно? А то знаю я вас!..»

Ассистентка: «Дубль пятнадцать, сцена шесть!» (хлопушка)

Француз: «Ай, он меня задел. Кровь, у меня кровь…»

Режиссёр: «Рано кровь. Вытрите».

Француз: «Ай, она не останавливается. Я умру…»

Оператор: «Попробую с другого ракурса» (передвигает камеру).

Ассистентка достает откуда-то фляжку и дает отпить французу. Бледный француз морщится, но пьёт.

Режиссёр: «Никакого алкоголя на площадке! (отбирает флажку и прячет). – Так вы умираете…»

Гусар визгливым сопрано: «Да уже умер!» И посмотрев на взбледнувшего режиссера в сторону: «Еще и крови боится».

Режиссёр моргает как заяц. Потом нервно начинает листать сценарий. «Корнет, вы – женщина? Но этого нет в сценарии! Я же сам…»

Гусар визгливым сопрано: «Я дублер. Вы что-то имеете против женщин-дублеров?» (направляет шпагу на режиссёра).

Оператор: «Свет уходит. Эй, вы с санками, уйдите из кадра! Вот же черт, население…»

Конец июня и тебе семнадцать,

Забытый пруд в усадьбе у горы,

Твоё простое ситцевое платье,

Слезающий загар… И комары!

А я московский озорной гуляка.

Я видел жизнь и знаю, что по чем.

Но что-то странное случается во мраке,

Когда касаешься меня своим плечом…

Я плёл тебе о Блоке, о Шекспире.

А ты смеялась: «Саша, прекрати!»

И не было в подлунном этом мире

Нежнее слов и ласковей «прости».

Лягушки пели в сладком упоеньи,

Горел жасмин, а я не мог понять:

Что есть в тебе?! В твоих святых коленях?

Чего не мог в других я угадать…

Так перед боем тихо на рассвете.

Спят птицы, фриц молчит пока.

– Ребята, слышь, а комары-то – черти!..

И вновь в моей руке твоя рука.

В атаке, в смерти, в самой гуще боя,

Когда в огне не увидать земли,

Ведя меня, как песня, за собою,

В ушах звенели наши комары.

А после, где-то в душном лазарете,

Мне снился пруд и сонная вода.

Твои глаза, слова и вздохи эти

Клянусь, я не забуду никогда!

Конец войны, забытый пруд в усадьбе,

Но нет тебя, и сколько не зови…

Не повторятся – ситцевое платье,

жасмина мёд…

и даже комары!

Если вы вдруг решите переехать поближе к природе, ваша жизнь никогда не будет прежней. Жаль, но нельзя переехать… в детство.

Ассистентка: «Дубль сорок, сцена два»

Ты, в роли гусара визгливым сопрано: «Вот же черт, население…»

Волк и ведьма

(басня)

Где воздух холоден и чист,

Слетает с ветки жёлтый лист,

Однажды ночью при луне

Гадала Ведьма на огне:

– Гори, гори, мой огонёк!

Расти любви моей цветок.

Пусть в жарком пламени страстей

Увижу, кто мне всех милей.

Кого судьба послала мне,

Явись сейчас же при луне.

В ту пору мимо Волк бежал:

На ужин к зайцам опоздал,

Косулю старый не догнал

И даже белку напугал.

Голодный страшный Серый Волк —

В еде и жизни знает толк.

Да видно как-то не с руки —

Сегодня встал не с той ноги.

Вдруг видит – прямо перед ним:

Обед и ужин невредим.

Подкрался сладко к ведьме он и прыгнул…

Ну, а что потом —

Про то не знаем. Но с тех пор

Идёт в народе разговор,

Что только лишь сестра-луна

Опять становится видна,

В лесу, который за холмом,

Под жуткий вой в плаще одном

Верхом на волке ведьма скачет

И то ль смеётся, то ли плачет.

Мораль легко уразуметь:

Не надо на судьбу смотреть.

Но если рот не разевать,

Охотник дичью может стать.

Белый лебедь

Однажды я встретил женщину. Нет, не так. Однажды я встретил Прекрасную Даму, Таинственную Незнакомку и Мерилин Монро в одном лице. Блондинку с зелёными глазами и с коленями поверх каблуков. Но дай вам Бог хоть раз в жизни увидеть такие каблуки!

В автобусе было душно, я взмок. С усилием оторвал глаза от «Мерилин» и увидел, что подъезжаю к своей остановке.

И вот я протискиваюсь к выходу, красный и потный, прямо сквозь блондинку.

– На следующей выходите?

– Вылажу.

«Нет, так быстро никогда я не любил…» «А вообще», – в который раз за долгую жизнь подумалось мне. – «что такое любовь?» И почему-то сразу вспомнилась прочитанная в детстве фантастическая повесть «Тайна персиковой косточки». Как сейчас помню. 1988 год. «Костёр». Был такой ежемесячный журнал ЦК ВЛКСМ, Центрального Совета Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина и Союза писателей СССР. Кратко суть. Один пытливого ума мальчик как-то раз съел персик и от нечего делать стал разглядывать персиковую косточку. Сравнил её с другой и подумал: а вдруг рисунки на персиковой косточке не рисунки, а иероглифы, письменность? Вдруг через мягкий, сочный мясистый фрукт кто-то шлёт нам, Землянам, послания?

И настолько он увлёкся этой идеей, что стал сравнивать разные персиковые косточки и пришёл к выводу: «иероглифы» на них – язык, и он несёт в себе какую-то информацию. По моей памяти, однажды всю ночь мальчику снилось, будто он сидит за партой, смотрит на «косточковые иероглифы», а кто-то учит его их языку.

И как это обычно бывает, на самом интересном месте мальчик просыпается. На этом мой файл обрывается.

Видимо, знания, полученные из сна, в его памяти испарятся, был уверен я. Досада и жалость. Сколько раз такое было со мной. Когда снилось, я подошел к разгадке тайны, что она есть – любовь, но… проснулся. Любовь, как тайна персиковой косточки.

Персики. Ох, уж эти персики… Перси… Сиськи… Стоило в молодости только заслышать, как сразу: «Сиськи? Сиськи! Сиськи-сиськи-сиськи!!!!» Сейчас только: «Сиськи? Сиськи… Ну, сиськи… Сиськи, как сиськи… Нашли, чем удивить». За такими размышлениями не заметил, как ноги сами привели меня на рынок, где я нашел себе у прилавка с этими самыми персиками. «Белый лебедь», сочный, мясистый, спелый, ароматный, крымский. Как не купить? Пару. Кило. И съесть. Тот час же. Вонзить клыки, как тот Степной Волк в нежный кострец прелестницы-лани, жадно вылакать весь терпкий сок, словно ту кровь. «А потом бы опять всю ночь от тоски, от одиночества выть надсадно». Лань – ланиты – щеки. Вежды, выя, рамена, шуйца, десница. Сказано – сделано.

Тысячу раз был прав Рэй Бредбери, написав: «августовские дни надо закладывать меж страниц книги, как закладки, чтобы потом вытряхивать их жар в промозглом ноябре, достав эту книгу с полки». Едва добравшись до дома, я ел эти сочные, мясистые, упругие крепкие дары южной природы, как целовал. Купал себя в их дурманящем аромате. Источавшийся нежной их мякотью сок стекал обильными каплями с моего подбородка. Косточка, другая, третья… Кстати, о косточках. Пригляделся. А ведь рисунок на них действительно один и тот же. Как в повести из моего детства. Отставив в сторону миску с фруктами, я решил найти полный текст «Тайны…» и перечитать.

Не стану пересказывать сюжет, интернет желающим в помощь. Скажу лишь, что в итоге мальчик расшифровал послание на косточках записанное. Звучало оно, как «Просьба помощь мы планета опасность лететь в созвездие Кассиопеи». И полетел. И спас бедных жителей планеты Ирма, имевших тонкий слух, и исчезавших при любых неблагозвучиях, прочитав им в полной тишине на изученном им с помощью персиковых косточек ирманском языке стихотворение великого Александра Сергеевича Пушкина «Я помню чудное мгновение…»

Знаково узнать развязку повести спустя почти сорок лет с момента, как прочитал её начало. При этом всю жизнь «между» крутить её у себя в голове. Чтобы не бежать за автобусом в самый последний момент или наоборот не ждать пятнадцать минут на остановке достаточно установить на свой телефон карты. Карты подскажут, когда приедет нужный транспорт. Даже речной трамвайчик! Карты, именно карты построят сложный маршрут с пересадками – все, чтобы вы добрались быстрее.

Карты. В них есть лишь один недостаток – нам них можно даже погадать, но нельзя построить свой путь так, чтобы вновь встретить Прекрасную Даму, Таинственную Незнакомку и Мерилин Монро в одном лице. Ирму. Блондинку с зелёными глазами и с коленями поверх каблуков.

Крым. «Белый лебедь». С ветки или рано утром. Только привезенные. На рынке. Спелые больше дня не хранятся.

«Просьба помощь мы планета опасность лететь в созвездие Кассиопеи».

«Я помню чудное мгновение…»

Персикоопея.

«Нет, так быстро никогда я не любил».

Таланты и поклонники

Писатели – люди замечательные и нужные. Быть любимой писателем – дар Божий. Быть женой – проклятие.

Мы случайно познакомились в чьих-то гостях. Возможно даже в его. Мимолетный взгляд, блеск в глазах, медленный танец. Прогулка по ночному Питеру в поисках скамейки – и вот уже готова первая ода в мою честь. (Сонет, басня, эссе, частушка – тут уж как кому повезёт). В моём случае была ода. Про меня и только обо мне.

«Ты – моя Гумилёва,

я – твой Ахматов.

В диалогах о свечном

вечно ругаемся матом.

Ты – моя акмеистка,

я – символист по нелепству,

Серое княжество смысла

делим на три без посредства.

Ты – моя Евтушенко,

я – твой Ахмадуллин,

Словно бы падшие в детство

через забор загогулин.

Ты, как звезда на небе,

я – будто небо для звёзд,

Порознь мы – кокетство,

вместе – хороший тост.

Я – Еремеев-Нейгауз,

ты – моя Пастернак.

Как ни крути, расчета

в этом ни эдак, ни так.

Вчетверо жизнь сложилась,

стала любовь четвергом.

Господи, грешных помилуй,

нас, что к тебе напролом.

Пьеса, достойная сцены

пары московских МХАТов

«Ты – моя Гумилёва.»

Я.

Твой Ахматов.

Нет большего в мире соблазна, чем засунуть палец в рот зевающего кота. Потом случались совместные пробуждения под кофе в постель и обеды по-французски. По-французски – это когда в холодильнике только хлеб, сыр и вино. Иногда – шампанское. После того, как вышел первый томик стихов, а Камасутра стерлась до дыр, – гений предложил музе выйти замуж. Были слезы, музыка и те же гости. Я – в фате и в белом, он – как обычно. Медовый месяц в здравницах нашей Родины. А потом, а потом…

Писатель – это прежде всего мозг. Остальные части организма тоже важны, но необязательны. А что надо делать с мозгом? Нет, не то, что вы подумали. Мозг надо питать. Естественно, только самым лучшим и полезным. Если твой гений уважает ЗОЖ, будешь долго бегать по магазинам. Если же гурман – долго стоять у плиты. Неизвестно, что хуже. Но это еще не самое страшное.

Однажды случился тот самый четверг. Я начистила себя до блеска, даже уши помыла. Достала любимый корсет. Такой, знаете, – алый с чёрными лентами. Минут двадцать его шнуровала. Петля-крючок, петля-крючок, петля..тьфу не в ту! Потом еще минут десять ушло на чулки со стрелками. А как вы думали?! Стрелки сами себя ровно не растянут. В процессе вспомнила, как велик и могуч русский язык и широка земля-матушка. Даже что-то из Есенина.

Наконец страждущая и потная я выплыла к своему господину и повелителю. Который сидел и тыкал что-то на ноутбуке.

– Милый…

– Сейчас. Десять минут.

– Ми-и-и-лый…

– Ну, десять минут потерпи…

Сажусь, жду. Потею. Сидеть не удобно, корсет давит, чулки чешутся.

– Милый, я…

– Дорогая! – возмущенно смотрит из-под очков горящими глазами. – Дорогая! Антон Павлович говорил «писать – значит сокращать» …

– Кто это?

– Чехов, дорогая, как можно не знать? И как ты школу с «золотой» медалью окончила, я не понимаю…

Вздыхаю и иду на кухню. Чехов, значит. Антон Павлович. Небось он от корсета с чулками не отказался бы. Открываю холодильник – вина нет. Закрываю и включаю чайник. Выбегает гений растрепанный и горящий. В порыве распахивает холодильник, смотрит внутрь несколько минут, потом так же резко закрывает и убегает обратно. Последняя надежда умерла первой. Я ложусь корсетом на стол и кладу голову на руки. Смотрю, как пузырьки в чайнике показывают мне язык. Но ведь успех, слава, деньги…? Может, и правда…? Эх, Антон Павлович…

Вы знали, что развод двигатель не только прогресса, но и юриспруденции, медицины и бюрократии. Не говоря уже о психологии и психиатрии. Как только разводы вошли в повседневную жизнь, грамотность населения не просто повысилась. Она возросла в разы! Всем стало интересно, что же там написано в свидетельстве о разводе. А главное – правильно ли. И вообще – с тем ли развели. А что произошло в литературе, психологии, нумерологии и других хиромантиях?! Это же настоящая гибель Помпеи!

Про разводы пишут стихи, романы и очерки. О них снимают кино. Ни одна самая пышная свадьба не обсуждается с таким смаком, как «она пошла и подала…» Публика сразу делится на три части: критики, сочувствующие и эти. Критики – ругают, сочувствующие – переживают, эти – мечутся, не зная к кому примкнуть. И это еще если не разбирать, кто с какой «бывшей» стороны кому приходится. По эпичности расторжение брака приравнивается к смерти друга или внезапному увольнению. Кстати, по спецэффектам – тоже. Вымученные слезы, много вредной еды и цветов. Зато какой драматизм, какой накал страстей!

– Володя такой хороший человек, – разочарованно цокает языком мой стоматолог-грузин. – такой хороший, а жениться не хочет.

– Пошему это? – замороженными губами спрашиваю я. Володя бегает вокруг меня с кофе и печенюшками. – Вы там уже были?

– Был, – Володя смущённо опускает глаза долу. – Понимаете, в браке надо меняться. Если бы не меняться, я бы не развёлся. А так… Жена улетела в Австралию. Хотел я, улетела она. Еще и в мой день рождения…

Когда тот самый четверг случился дважды, я была готова. Правда, уже не в корсете, а в фартуке. Но фартук был в борще и надет на голое тело. Июльское солнце выжгло квартиру, а заодно и мои нервы. Не тратя слов я выверенным ударом ноги с вертушки я отправила ноутбук прямиком к Антон Павловичу, разом проявив себя как пахан, фурия и Немезида в одном лице. Успех (смешок)? Слава (хихиканье)? ДЕНЬГИ (истерический хохот, переходящий в хохочущую истерику)?

– И что же теперь? – спросит гений свою музу, – Как же произведение всей моей жизни? Роман в частях? Антон Павлович, как же?

– М-да, а в книге было интересней, – цокая каблучками по утреннему кафелю лестничной клетки по направлению на выход с чемоданом на колесиках в правой руке, пробормочу себе под нос я. – Книга была лучше.

Магия музыки

В просторном кабинете директора музыкальной школы было душно, несмотря на распахнутые настежь окна. Осень уже вступила в свои права, но лето не собиралось сдаваться без боя. Директор, седой импозантный мужчина, сидя во главе большого овального стола, поминутно утирал пот со лба и обмахивался одной из бумаг, заботливо разложенных перед ним секретарем.

На остальных стульях, плотно придвинутых друг к другу, расположился основной педагогический состав бывшей «Детской музыкальной школы N 5 имени П. И. Чайковского», а ныне Музыкального магического лицея без всякого имени. Учителя, которым не хватило места за столом, скромно ютились по углам. Чуть поодаль от остальных, за обычной школьной партой сидели гости: жизнерадостно улыбающаяся полная дама и субъект неопределенного возраста с волосами, собранными в хвостик, одетый в потрепанную мантию и деловито жующий жвачку. Окинув всех собравшихся испытующим взглядом, директор в который раз утер пот со лба и начал:

– Дорогие коллеги! Разрешите поздравить вас с окончанием первой учебной недели (Аплодисменты). Напомню, что с этого года наша, не побоюсь этого слова, музыкальная школа, начала работать в новом режиме. Согласно новому Постановлению нового Министерства Магии и Просвещения, представители которого, кстати, находятся сегодня здесь. – Директор кивнул в сторону гостей, Дама улыбнулась еще жизнерадостней, а субъект на некоторое время прекратил жевать и кивнул. – Итак, как вы все прекрасно знаете, теперь, согласно Постановлению, при освоении учащимися ВСЕХ образовательных дисциплин, в том числе и музыкальных, в обязательном порядке должна использоваться магия…

Тут директор замолчал, переводя дух, и весьма неодобрительно посмотрел на портрет мальчика в очках со шрамом на лбу, висящий рядом с портретом президента. Потом быстро отпил воды из стоящего рядом стакана и продолжил:

– … В связи с чем каждому учащемуся государством выделен лимитированный объем магической силы, так любезно предоставленной нам, обычным людям, сообществом волшебников…

Субъект с хвостиком опять снисходительно кивнул, все также продолжая жевать. Директор тем временем продолжал:

– … Также представителями Министерства было принято решение заключить выделенную магию в музыкальные инструменты, дабы оптимизировать учебный процесс и не допустить несанкционированной растраты силы (педагоги удрученно вздохнули). Так вот, о результатах проделанной работы доложит нам заведующая учебной частью нашей школы, Елена Петровна Вяземская.

Закончив, директор облегченно выдохнул и шумно допил воду. Елена Петровна, красивая стройная женщина с иссиня-черными волосами и небесно-голубыми глазами, чинно поднялась со своего стула:

– Дорогие коллеги, дорогие гости! – уверенно начала она, обведя взглядом всех, кто находился в комнате. – Хочу поблагодарить всех вас за терпение и выдержку, проявленные в таких необычных условиях преподавания. В целом, внедрение новых магических технологий проходит хорошо, можно даже сказать замечательно…

– Замечательно?! И ЭТО Вы называете – «замечательно»? – стукнула кулаком по столу уборщица Шахерезада Степановна, Елена Петровна испуганно посмотрела на нее. – А что актовый зал затопили – это тоже «замечательно»? Да еще и соленой водой! А бандитов с саблями приволокли – это тоже «замечательно»? Они сапожищами своими весь коридор мне истоптали. Сколько грязи нанесли, а мне – убирай?!

– Да как же «грязи нанесли», – возмутился сидящий около Елены Петровны руководитель оркестра. – Если соленой водой потом эту грязь и смыло?! Вместе с пиратами…

– А калина с малиной? – не сдавалась Шахерезада Степановна. – До сих пор пеньки торчат!

– Смею заметить, – уточнил руководитель оркестра. – что «Калинку-малинку» мы из репертуара исключили, а с учащимися провели разъяснительную беседу.

– Паркет мы все равно собирались менять, – заметил директор. – Тогда и пеньки выкорчуем. А вот про «Течет Волга…» подумайте. Может ее тоже из репертуара исключить?

Руководитель оркестра неопределенно кивнул.

– А голая цыганка?! – не унималась уборщица. После этих слов жизнерадостная дама удивленно посмотрела на директора, а маг прилепил жвачку на стол и уставился на Шахерезаду Степановну во все глаза. – Вчера прямо в холле танцевала. Все мамаши – в обморок, а папаши детей побросали и давай аплодировать.

– Цыганка чья? – строго спросил директор.

– Кажется, моя, то есть наша… – поднялся со своего места преподаватель духовых инструментов, медленно заливаясь краской. – Понимаете, «Неаполитанский танец» входит в обязательную программу…

– Причем здесь Неаполь и голая цыганка? – округлила глаза дама из Министерства. – Нет, нет, ребенок не мог такого придумать…

– Что Вы, милочка, – возразила сухонькая преподавательница фортепьяно, повидавшая на своем веку многое и многих, – детишки сейчас такие продвинутые! Акселерация…

– А этот ваш… Крендельков? Крендельков-то? – выкинула последний козырь Шахерезада Степановна. – Который с пулями?

– Он не виноват, он перепутал! – тут же вскинулся молодой учитель со смешной бородкой и серьгой в ухе (он был из тех, кто стоял у стенки).

– Да он чуть меня жизни не лишил, кровопивец этакий! – горячилась уборщица. – Иду я, значит, по коридору, а тут стрельба, пуля мне прямо в голову попала!

– В этом инциденте мы разобрались, – веско отрезал директор, погрозив пальцем Шахерезаде Степановне. – Пули были поролоновые. Вам ничего не угрожало!

– Еще б они настоящие были! – язвительно заметила та.

В это время Андрюша Крендельков понурившись шел через парк, таща на себе аккордеон. Все в его жизни как-то не складывалось. Вон другие мальчишки – по гаражам бегают, по банкам стреляют, мяч гоняют, в конце концов! А он – что? Нажимай на клавиши, держи ритм. Магия эта опять же! Думал, хоть с ней повеселей будет. Ан, нет! И тут все наперекосяк.

Как будто услышав его мысли, лямка чехла, в котором лежал аккордеон, жалобно взвизгнула и оборвалась. Крендельков со злостью бухнул инструмент на землю и осмотрелся. Неподалеку от места аварии он заметил пустую лавочку, около которой, разнежившись на осеннем солнышке, дремал дворовый пес. Андрей с трудом дотащил аккордеон до лавочки и без сил упал на нее вместе с ним.

Пес вздрогнул от неожиданности и с удивлением посмотрел на Кренделькова. Тот, не обращая на собаку никакого внимания, откинулся на спинку скамейки. Потом раскинул руки и, зажурившись, подставил лицо последним теплым лучам. Пес встал, сладко потянулся, зевнул и, подойдя к инструменту, стал деловито его обнюхивать.

– Играть умеешь? – хриплым голосом уважительно поинтересовалась псина.

– А ты говорить умеешь? – от удивления Андрюша даже залез с ногами на лавочку. – Вот так? Просто?

Пес грустно вздохнул:

– Заговоришь тут… Жизнь нынче такая: или ты разговариваешь, или исчезать умеешь, или огнем дышишь – тогда ты магическое существо, и тебя не трогают. Или… ну, сам понимаешь.

– Понимаю… – протянул Крендельков, хотя ничего не понимал.

Пес вернулся на свое прежнее место, лег на солнышке, положив морду на лапы, и поинтересовался:

– Чо грустный такой? Случилось чо?

– Угу, – нехотя признался Крендельков. – Пулегон этот.

– Чего? – пес поднял морду и посмотрел на мальчика, – Пулегон? Чой-то?

– Ну, песню мне задали учить, понимаешь, – торопливо начал рассказывать мальчик, – Листопад, листопад, листья желтые летя-я-ят…

– И? – пес поднялся и сел около ног Кренделькова.

– И я не мог ее запомнить. А мама… говорит, такая: «Придумай свои слова, чтобы запомнить».

– Придумал?

– Да! Пулегон, пулегон, пули желтые летят. Это значит, что на свете начинался пулепад.

Пес почесал за ухом задней лапой и уточнил:

– А потом?

Крендельков тяжело вздохнул:

– А потом стрельба была. Теперь родителей в школу вызывают.

– Да, дела… – пес подошел к мальчику и положил голову ему на колени.

Крендельков погладил собаку по нагретой солнцем шерсти и опять тяжело вздохнул. Они немного помолчали.

– Лучше ты про кости придумай. Или про сосиски, – облизнувшись предложил пес.

– Да, сосиски – это хорошо, сосиски – это я люблю, – согласился Крендельков, тоже невольно облизнувшись.

Следующий учебный день выдался таким же солнечным и теплым.

– Ну, что ж, начинай, – молодой учитель со смешной бородкой застегнул бронежилет и невольно втянул голову в плечи.

– Соль-ми-до, соль-ми-до, фа-фа-ми-ми-ре-ре-до-о-о, – затянул Крендельков.

С потолка медленно начали падать сосиски. Учитель выдохнул. Подходил к концу первый месяц учебного года…

Сигизмундиале

(письмо бывшему)

Как-то раз мне снилось, что я путешествую. По Италии. Нахожусь в музее Чентаколо Винчиано при монастыре Санта-Мария-делле-Грацие. Хожу, значит, туда-сюда по залам, искусством наслаждаюсь. И тут слышу у «Тайной вечери» бессметного Леонардо да один из туристов спрашивает у экскурсовода. На итальянском, конечно, спрашивает. Но мне что, я ж во сне, всё понимаю:

– Милейший, а это что за картина?

– Холст Леонардо да Винчи, на нём русские что-то празднуют.

– А как Вы поняли, что это – русские?

– С ними Бог.

Я аж проснулась. А рядом муж тогда ещё. Посмотрел на меня каким-то странным взглядом, предложил. Отказала. Не потому, что «ваше дело предложить, наше дело отказаться», а потому что к тому моменту я из Италии ещё до конца не вернулась. Обиделся. Ушёл. Как потом оказалось, к любовнице. Она фотограф у него. Не в Италии. В Химках. У неё на странице в социальной сети так и написано: «Не от хорошей жизни человек начинает путешествовать, разбираться в винах и тем более фотографировать». Ну, туда ему и дорога. «В этом году мы не поехали в Париж. А в прошлом мы не ездили в Лондон…» Пускай дальше с ней путешествует, а не со мной в Париж. Там в Лувре тоже да Винчи выставлен. «Джоконда». Улыбается ещё так загадочно. Никак в толк, наверное, взять не может, чего это на неё все пялятся, хотя она «Мона Лиза». Корни, знать, тоже… итальянские.

Дождалась, пока дверь за мужем закроется и грохот чемоданных колесиков по лестничной клетке стихнет, встала, надела футболку «Если мне сломают крылья, пересяду на метлу». Потом подумала, и сверху надела вторую «Ведьмы не стареют». Посмотрела на себя в зеркало. Как там у народной поэтессы было? «Я умру, наверное, лет через писят. Вон, ещë как бодро титечки висят!»

Потом одумалась, конечно, написала уже себе сама:

Сегодня скажешь, расплескав азарт:

– Все кончено!

И ленточку порвешь.

Но посмотрев потом на новый старт,

Вчерашний финиш вспомнишь и всплакнешь.

Всплакнула, как полагается и пошла пить. Кофе.

Позвонила Сигизмунду. Кто не знает, Сигизмунд – это луч света, который иногда снисходит до моего темного царства. Все остальное время он непростительно женат.

Как я с ним познакомилась? В одной группе по духовным практикам, когда разговор зашел про колесо Сансары, он написал: «Если бы меня вдруг спросили про реинкарнацию, я бы ответил, что в следующей жизни я хотел бы стать чайным грибом. Помните ту жижу из детства из-под сизого непонятно чего в банке, что все если не боялись, то уж точно опасались трогать руками? А теперь это „комбуча“. „Комбуча“! Напиток йогов и прочих достигших просветления, познавших нирвану, разливаемый в элегантные, удобные бутылочки, с ценником в пол самолета, излечивающий спидорак и прочие астральные хвори. Но пока меня про реинкарнацию даже не вдруг не спрашивают. Пока пределом моих мечтаний является „неделька“ – упаковка из семи футболок с надписями „понедельник“, „вторник“, „среда“ и так далее, в которых бы я ходил на работу. Естественно, надпись на футболке и фактический день недели совпадать не будут. Я бы назвал это „телепортацией во времени“. Это был бы мой второй шаг к изобретению. Первый – по телепортации в пространстве – я уже сделал. Когда езжу к своей любовнице в Химки, всегда оставляю машину на том месте, где обычно паркуется её муж. Под стеклом оставляю номер телефона. Мол, если моя машина мешает… не сочтите за труд… позвоните по номеру… И знаете, он всегда мне звонит. Звонит и ждёт, пока я выйду. Ни разу ещё способ такой телепортации не подводил. А вообще, если серьезно и мне бы был дан второй шанс выбрать, кем бы я мог в этой жизни стать, хрен бы я был писателем. Лучше был стал врачом. По крайней мере, мои наследники долго бы помнили обо мне, пытаясь прочитать, на кого написано завещание». Намасте. Это была судьба.

Так вот, позвонила Сигизмунду.

– Сигизмунд, – проворковала я в трубку своим самым «ведьмовским» голоском. – Я хочу маникюр.

– Ничего не знаю. Я уезжаю в… Таиланд.

– В Таиланд и без меня? – я чуть кофе не поперхнулась. – Не стыдно? Когда я – такая свободная женщина, практически без полезных привычек и необремененная лишними мужьям?!…

Выпила ещё и вновь пошла… Не к черту, а пошла и завела кота. Даже двух. И в магазин. Купить что-нибудь на ужин. Ибо вечер к тому моменту был уже не за горами, и я – женщина порядочная. А «порядочные дамы не бродят по ночам, они сидят на кухне и делают ам-ам».

Короче, дорогой мой бывший! Знаю, что ты читаешь эти строки. Ведь иначе у нас, у женщин не может быть. Нам обязательно нужно показать всë, что скрыто. Спички, так сказать, в глаза вставить. Фоточки в соцсеть заслать.

Вот что, милый! Без тебя моя жизнь не пошла кувырком. Я не всегда знаю, где лежат мои чулки, зато денег на «Мондоро» наконец стало хватать. Выяснилось, что можно не знать, откуда в батареях берется тепло, в кранах – вода, на плите – огонь, в лампочка – свет. Для этого есть «Шанель номер пять» и специально обученные люди.

В моем доме больше не пропадают квитанции, документы, ключи и галстуки. Их просто здесь нет. Сигизмунд галстуки не носит. У нас с ним этот, как его он называет, эгрегор – особая коллективная энергия, которая создаётся группой людей, объединённых общими мыслями, эмоциями или целями, невидимый живой организм, который питается энергией участников и, в ответ, воздействует на них, формируя их мышление, поведение и даже судьбу. Как по мне, хоть горшком назови, только в печку не ставь. В общем, моя жизнь стала интересней. В доме каждый миг что-то взрывается и вспыхивает. Фейерверк каждый день – это прекрасно!

Я больше не живу в ледниковом периоде, не хожу в шкурах. Теперь исключительно чёрная экокожа и заклёпки. И отношения предпочитаю низкоранговые. Как в детстве. Где и никто никому ничего не должен, зато все друг другу нужны. И даже если я ненароком выйду из них, всё равно. Потому что в них радуются моей радости.

Но не унывай. Как человек бледный, ты по-своему интересен. Верю, твоя судьба ещё подберет тебя! Меня тоже после нашего с тобой развода пару лет ещë мучили фантомные головные боли и идиосинкразия на «рыбные» четверги, но, знаешь… прошло. «Всё проходит. И это пройдёт» – фраза, которая, по библейской легенде, была выгравирована на кольце израильского царя Соломона. Ведь кайф… Что вы, мужчины, можете знать про кайф? Кайф – это когда… Где бы ты не находилась, при воспоминании о любимом человеке, по твоей коже бегут мурашки, щёчки загораются, тепло растекается по всему телу, и внизу так сладко ноет, от предвкушения вечера, когда вы будете вместе, когда он возьмёт, как хочет и сколько хочет. Кайф… Кайф – это ждать встречи с тем, от кого ты таешь вся, от одной только мысли о нём. Женщины без ума, когда их чувствуют. Когда ими наслаждаются. Они любят прикосновения, бушующую страсть и сильную энергетику. Кайф – это быть женщиной. Вот на таком месте я ухожу.

Дописала, покормила детей на сон грядущий, покушала сама. В кои то веки не свëклы с гречкой и спать. В смысле, в Париж. Как проснусь, готова к предложениям. Сигизмунд всё равно пока на своих курортах тайских зависает. Потенцию массажем поправляет. Для меня, стервец, старается.

Только дождитесь, когда я вернусь оттуда. Полностью.

Хокку

Ох, уж эти мне актеры! Чему их только в институтах учат.

Один раз мы с Женькой попали на экзамен театральных училищ. Пока на сцене будущие «Станиславские» изображали что-то из жизни первобытных племён, в темноте рядом с нами две томные девицы обсуждали домашнее задание.

– Представляешь, целых три задания. Во-первых, прочитать про жизнь гейш («М-м-м-м-м…» – подумали мы). Во-вторых, нарисовать кимоно. И в-третьих…

Здесь повисла драматическая пауза, достойная МХАТа.

– И, в-третьих, написать… ХОККУ!

Да. Шах и мат, девочки и мальчики. Это вам не реферат на тему «Психика осьминога» или калиево-натриевый обмен у членистоногих. Это же ХОККУ… Моя бабушка курила трубку и мечтала стать актрисой. То есть не трубку, конечно, а «Беломор» в вишнёвом мундштуке, но театром бредила серьёзно. Потом случилась война, и о Мейерхольде пришлось забыть. Пошла в связисты.

После войны благодаря ткацким станкам бабуля выработала командный голос и идеальную дикцию. Но вишнёвый мундштук не забыла. Научилась шить «Бурду» и гадать на картах.

Однажды, сажая картошку на выделенных за ударный труд сотках, несостоявшаяся Марлен Дитрих почувствовала неладное. На соседнем участке кипела жизнь, которой там не должно было быть. Вооружившись большим кухонным ножом, бабуля подтянула рейтузы и пошла к соседям. Бодро перемахнув кусты смородины, она увидела бьющий во все стороны фонтан воды и копошащихся рядом диверсантов.

Именно к такой кульминации бабуля шла всю жизнь. Несыгранные Дездемоны и Катерины поднялись в едином порыве и требовали сатисфакции. Выкинув сигарету в смородину и перехватив нож поудобнее, леди Макбет двинулась в атаку.

Доподлинно неизвестно, какой монолог заставил публику капитулировать. Возможно, успех спектаклю обеспечил кухонный нож. Но артистические способности бабушки тоже нельзя сбрасывать со счётов. Как бы там ни было, восхищенные зрители без особых возражений проследовали в Правление. Там выяснилось, что «артистка» поймала не диверсантов, а рабочих, которые хотели перекрыть лопнувшую трубу. Так бы этот спектакль и закончился ни чем, если бы один из нарушителей спокойствия, неудавшийся лётчик и удавшийся десантник, не стал потом моим дедушкой.

Раньше артиста можно было встретить на улице. Мы узнавали их даже по отпечатку ноги. Когда меня везли из роддома, на светофоре к таксисту влез «Человек с бульвара Капуцинов» и стал спрашивать, как допроехать до «Яблочкиной». Родись я мальчиком, была бы Андреем.

Андреем, кстати, я назвала сына. И вот, что я, как неудавшийся Андрей хочу Андрею на всю тысячу процентов удавшемуся сказать.

Мой дорогой мальчик! Вот ты стоишь передо мной, такой же близкий и далёкий, как моя жизнь. И так же дарящий неуловимую надежду на исполнение мечты. Ты и есть – моя мечта.

Я хотела летать, ты сделал самолет. Мечтала побывать в далёких странах – ты научился плавать. Грезила о великом – ты полетишь в космос.

Дети всегда вырастают выше своих родителей. И идут дальше.

Знаешь, в мире много несправедливости. Примерно столько же, сколько доброты и сострадания. В мире всего поровну. Поэтому, прошу тебя, будь честен. Учись честно, живи честно, люби честно. Даже в толпе – будь честен. Оставайся собой всегда. Особенно в толпе.

Не позволяй никому топтать свою мечту. Если понадобится, сражайся за нее до последнего, но не отдавай никому. Свое никому не отдавай. Своих – не отдавай.

Прошу тебя, будь великодушен. Понимаешь, люди – слабы. Все мы остаёмся в душе детьми. А детство не у всех бывает счастливым. Но слабость и делает нас людьми. Ведь она и есть наша душа. Куда же без нее.

Что бы не происходило в твоей жизни – иди к своей цели. Не знаешь, куда идти, – просто иди. Цель найдётся.

И где бы ты ни был, помни – я рядом. Точнее, стою и дышу в спину: «Надень шапку, надень шапку…»

И прошу тебя, ни о чем не жалей. Жизнь быстротечна. Пока ты сегодня жалеешь о вчера, твое завтра уже проходит. На этом остаюсь до конца твоя МАМА.

Кстати, когда Андрюшка был маленьким, как-то раз в магазине разбил бутылку «Мартини». Катил корзину и на повороте задел. Долго стоял виновато рядом, но никто к нам не подошел даже. И мы ушли. Моя порода. Весь в мать. Родилась бы я мальчиком, точно была бы Андреем.

А как жу вынесенное в заголовок хокку, спросите меня вы? Я не актриса, отвечу я вам чуть замявшись. Хокку – не хокку, по мне главное, чтобы не хентай. Прошу!

Когда рукой струны касаясь,

Рождаешь звуки, чуть дыша,

И в небо, крылья расправляя,

Летит, звеня твоя душа.

В едином миге вдохновенья

С тобой пойдём плечо к плечу.

И каждый думает в смятении:

– Я тоже, тоже так хочу!

О, если б знал, какую цену

Пришлось за это заплатить,

И сколько времени отмерить,

И сколько горечи испить.

Искусства строгая богиня

Карает твердою рукой

Всех, кто не думает отныне

Отдать ей разум и покой.

И сердца бедного осколки,

Как брызги хрупкого стекла,

Звенят, сверкая в ручках ловких,

Надежды свет нам всем даря.

Это стихотворение дочери. Анечке. Она у меня, не побоюсь этого слова, Музыкант. Именно так. С самой большой буквы. А вообще, как говорил небезызвестный вам Вильям наш Шекспир: «Весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль».

Сегодня постоянно что-то снимают. Вся жизнь – кино. Не успеваешь досматривать. А ведь в перерывах надо еще и на работу ходить.

– Девушка! Что вы здесь сидите? Здесь сейчас съёмка. Или… Вы актриса тоже (надо было соврать)?

– Вы не знаете, что у нас опять снимают?

– Как что? Прошу Яценко.

– Это-то понятно. Но что конкретно в Проше, хотелось бы знать…

Журавли

Янтарным блеском солнечного меда

Я по губам твоим скользну щекой.

Летящею звездою небосвода

Отмечу в темноте твой путь земной.

Ты улыбнешься: нету покаяния

В прощальном стылом крике журавлей.

И вырвется забытое признание

Из тёмной глубины души твоей.

Тогда меня увидишь ты повсюду:

В тенях углов, калейдоскопе лиц.

Ловить дыхание и молиться буду,

Рукой касаясь скомканных страниц.

Придёшь ко мне и, стоя на коленях,

Попросишь тихо: «Душу мне верни…»

И в небесах, сгорая от томленья,

Тебе ответят криком журавли.

Только этого мало

Они лежали в кровати каждый под своим одеялом, но спиной к спине. «Снова он о своих шлюхах думает!» – закипал чайник в её голове. «Жаль, что лето – не проститутка, нельзя продлить», – будто разворачивая фантик последней шоколадной конфеты в вазочке тихонечко, чтобы, не дай бог, никто не услышал, шуршал мыслями он. Первым не выдержал кот. «Да идите вы уже… пить чай!» – раздражённо мавкнуло животное и пошло заскребать в лоток.

«Если у Сатаны вилы, а Смерть с косой, является ли сельское хозяйство основной отраслью в загробном мире?», – вспомнив про грядущий в честь закрытия дачного сезона традиционный «Праздник урожая» перескочила мысль в его голове. «Опять о своих шлюхах, о ком же ещё?» – кипятилась она. «Корма насыпьте, ироды!», – закончив заскребать наполнитель, истошным басом потребовало животное. – «И воды налейте!»

«Нет, все-таки жаль, что лето – не проститутка. Скоро осень, будет холодно. Кстати, почему, когда я ртом делаю „хххха“ – из меня идёт горячий воздух, а когда „хххху“ – холодный?» «Нет, точно о шлюхах своих мечтает, вон даже дышать уже громко начал» «Дверь откройте! Хрен знает зачем, но мне срочно нужно войти… Или выйти…»

«Или вот, скажем, жопа. Лето закончилось, а я в отпуск так и не съездил. Всё дача и дача. Жопа. А что, если она специально разделена на полупопия вертикально, а не горизонтально, чтобы когда бежишь не чмакало?» «Нет, ну что он всё о шлюхах да о шлюхах, будто там, где у нормальных женщин вдоль, у них поперек?» «Под одеяло пустите! Нет, лучше я вам на головы лягу! Хотя под одеяло тоже вариант, но для начала с ногами поиграю…»

«Интересно, где заканчиваются внеземные и начинаются инопланетные цивилизации? И как с этим связано отсутствие на карте Верхнего Новгорода и Старой Зеландии?» «Вот прямо интересно, что эти его шлюхи умеют делать такого, чего я не умею и он постоянно о них думает?» «Дверь откройте! Мне срочно нужно проверить, что происходит на кухне. Или не надо?»

Где-то сверху грохнула дверь, с характерным звоном упали на пол ключи, раздался цокот каблучков по ламинату, за ним топот слона в посудной лавке, «Алиса, включи музыку!» и из соседской колонки послышалось: «Но это не зря; / Хотя, может быть, невзначай; / Гармония мира не знает границ, / Сейчас / Мы будем пить чай».

«Может пойдем, попьем чаю», – повернулась к нему она. «Хорошая мысль. Я как раз тортик купил» – повернулся к ней он. «О твоих шлюхах вместе поговорим. Может и я на что вместо них ещё сгожусь…» «Не слушаете меня, я изначально вам про чай талдычил»

«Вот и лето прошло, / Словно и не бывало, / На пригреве тепло, / Только этого мало», – заиграла колонка наверху. «Все, что сбыться могло / Мне, как лист пятипалый, / Прямо в руки легло, / Только этого мало. / Только-только-только-только этого мало…» «Шлю-ю-ю-ю-ю!!!…» «…хи-и-и-и-и!!!…» «Мур-р-р-р-р!!!…»

С Новым годом, мои любимые!

Я внимательно смотрела, как телефон камнем летит вниз, как будто надеялась, что у него вырастут крылья. Но чуда не произошло. Последний раз сверкнув где-то около витрин магазинов, смартфон сгинул вовеки веков. Да… В моих мечтах это выглядело более романтично. Я грустно вздохнула и посмотрела вдаль, на сверкающий город. Квартиры перемигивались между собой разноцветными гирляндами, в некоторых даже можно было разглядеть наряженную ёлочку. Что ж – у каждого свой праздник.

Ну, вот и Новый год! Опять пришёл и принёс с собой вместо денег и любви – новые морщины и неприятности.

Где-то недалеко вдруг взлетел к небу праздничный фейерверк. «Раз, два, три… – считала я, – пять, шесть…» Интересно, сколько сейчас времени? Наконец, выпустив последнюю одиннадцатую звездочку, канонада затихла, оставив в воздухе дым и запах пороха. Одиннадцать часов. Скоро…

Мысли были какими-то пустыми. Не те и не о том. Работа, дом. Дом, работа. Кредит, начальник – хам. Ворчание мужа, его вечные командировки. Любимое платье, в которое давно не влезаешь. Пробки. Сломавшийся каблук… Нет больше сил на всё это. Устала… Я молча посмотрела вниз, туда, куда улетел телефон. Вот ему сейчас хорошо! Никаких звонков, сообщений, напрасных ожиданий, упреков, выговоров. Вообще ничего. Только тишина. И снег идёт…

Я подставила ладошку, и на нее тотчас же медленно опустилась снежинка. Красивая! Пусть ты будешь последним моим воспоминанием…

– Кхе-кхе, – раздалось откуда-то сбоку. От неожиданности я вздрогнула.

– Я, конечно, дико извиняюсь… Но мадам прыгать будет или нет? Новый год на носу – хочется, так сказать, отметить.

Откуда-то сбоку, из тени выступил молодой человек в идеально белом костюме, кроссовках и модном пуховике до колен. Тоже белом. Только волосы и тоненькие усики у него были чёрными. На них медленно таяли все те же вездесущие снежинки.

«Прямо Ретт Батлер»,  – подумала я, а в слух спросила:

– Вы кто – Дед мороз?

Чернявый слегка поморщился, а потом как-то странно улыбнувшись, ответил:

– Что Вы, мадам! Мы так высоко не летаем. Мы всё больше по земле-матушке…

«Ну, и тип, – я поморщилась. – Рядом с таким и умирать тошно».

– Не всё ль тебе равно, с кем умирать? – чернявый опять осклабился, – Лучше, конечно, с мужиком… Или с двумя. С корпоратива чего ушла?

От его слов по моей спине пробежал холодок. Кто он такой? Вроде не из наших. Тогда откуда про корпоратив знает? И вообще, что он со мной собирается делать?

– Че испугалась? Че тебе бояться-то?! Ты умирать собралась! Какая тебе вообще разница, что я с тобой сделать хочу? Прыгай давай, надоела…

Парень начал наступать прямо на меня, потихоньку тесня к краю крыши. Мои каблуки предательски заскользили, и я почувствовала, что заваливаюсь назад. Тут откуда-то сверху раздался голос:

– Ладно, хватит уже.

Чернявый прекратил наступление и обернулся. Воспользовавшись моментом, я что есть силы толкнула его в грудь, но при этом сама потеряла равновесие и поняла, что падаю.

В последний момент кто-то схватил меня за самый кончик шарфа и подтянул обратно. Я медленно осела прямо на замёрзшую крышу, тяжело дыша. Чуть поодаль барахтался чернявый. Он запутался в своем пуховике и никак не мог подняться, скользя по обледенелому железу.

– Твою ж.. – ругался он дурным голосом, – как же вы мне все надоели! Это не то, то не так. Сопли, слюни… Черт! – парень в который раз поскользнулся и больно ударился коленом.

– Не поминай всуе!

Я повернулась в ту сторону, откуда слышался голос. Говоривший шагнул вперед и протянул мне руку. Это была женщина. Или девушка, не знаю… Сложно было определить ее возраст. Нимфа с ясными голубыми глазами, яркими алыми губами и вздернутым носиком. И ни одной морщинки. Не единой!

«Пластика, небось,» – с завистью подумала я.

Девушка как будто прочитала мои мысли и насмешливо улыбнулась. Потом порывшись в кармане пальто, достала пачку сигарет и закурила. С удовольствием затянувшись, она выпустила дым красивыми колечками и протянула пачку мне.

– Не курю, – соврала я и покраснела. Я-то уж точно не смогу сотворить такие колечки.

Девушка пожала плечами и изящно стряхнула пепел в снег. Идеальная. Идеальное чёрное кашемировое пальто, идеальные сапожки на шпильках, идеальный маникюр. Идеальное всё.

В это время чернявый, наконец-то, поднялся на ноги и всё также чертыхаясь, начал отряхиваться.

«А вот этот уже не такой идеальный,» – ехидно подумала я, глядя на его взъерошенные волосы и мятый пуховик.

– Где тебя носит?! – закричал он на девушку, – чуть не опоздали. Вечно ты…

Идеальная поморщилась и ехидно заметила:

– Ты ее чуть не потерял.

– Я её удержал!

– Шутишь? – девушка подошла вплотную и ткнула наманикюренным пальчиком ему прямо в грудь, – да, если б не ты, её здесь вообще бы не было…

– Я-я-я-я? – заорал чернявый ещё громче, захлебываясь от возмущения, – я…? А кто ей мозги пудрит столько лет? Все эти: « я толстая», «я некрасивая», « я старая»?! «Смотри, вон, Наташка из соседнего подъезда…»?

– Да, не говорила я этого! – девушка надула губки и щелчком выбросила сигарету. – Я имела в виду – «нет предела совершенству», а не вот это все.

Она обвела неопределенным жестом крышу. Потом прищурила глаза и с вызовом спросила:

– А кто ее на эту работу устроил? «Пусть научиться отстаивать свои границы, познает себя…» А мужа-дурака кто подсунул? Я что ли?

Парень гордо вскинул голову и протянул:

– Ну, не-е-е-т… Насчёт мужа – это ты зря… Когда мужа выбирали, ты чем занималась? Напомнить?

– Я-то помню, – девушка лукаво улыбнулась и затянулась сигаретой. – А ты?

Видимо, чернявый уже и сам понял, что ляпнул лишнего, но остановиться уже не мог:

– И что?! Я бухал, да, я бу-ха-л! Потому что кое-кто свалил в Грецию с Минотавром. С МИНОТАВРОМ! У него же бычья голова, как ты могла, как ты…

И тут он неожиданно зарыдал, совсем некрасиво, не по-мужски всхлипывая и размазывая слезы.

– У него не только голова бычья… – промурлыкала девушка и мечтательно прикрыла глаза.

– Я что-то не пойму, – наконец поинтересовалась я. – Что здесь вообще происходит, и кто вы такие?

Девушка, не обращая внимания на чернявого, откинула назад капюшон и, встряхнув белокурыми кудрями (еще и блондинка!), лучезарно улыбнулась:

– Я – Бесс. А этот, – тут она неодобрительно посмотрела на рыдающего парня, – Анджело. Он мексиканец.

– Итальянец! – дрожащим голосом поправил чернявый.

– Один хрен, – Бесс снова накинула капюшон и зябко поежился.

– Мы, как бы это сказать, присматриваем за тобой. Ну… Опекаем.

– Плохо опекаете! – проворчала я.

– Это да, – не стала спорить девушка и достала ещё одну сигарету. Прикурила, а потом неожиданно спросила. – Чего ты хочешь?

– В смысле? – непонимающе уставилась я на неё.

– Ты дура что ли? – похоже теперь Бесс начала терять терпение. – я мчусь сюда с другого конца свет, в одном пальто. В ОДНОМ пальто, понимаешь? На мне даже белья нет. (При этих словах она бросила быстрый взгляд на чернявого, и Анджело нервно сглотнул.) – Я битый час мерзну на этой чертовой крыше с этим чертовыми придурком…

– Я бы попросил… – вскинулся Анджело, но Бесс так на него посмотрела, что он сразу замолчал.

– …Ну вот, – продолжила она, – с этим чертовым придурком. А ты ДАЖЕ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧЕГО ХОЧЕШЬ?!

– Ну, я хочу умереть… То есть чтобы все закончилось… то есть… не знаю…

– Нет, – Анджело, наконец, немного успокоился и вспомнил, кто здесь главный. – Нет, так не пойдёт. В канун Нового года – НЕТ!

– Почему? – удивилась я, пожимая плечами. – какая разница, когда умирать?

– Как это – какая разница?! – от возмущения Бесс даже прекратила курить. – Смерть в Новый год, да ещё и самоубийство… Тянет лет на триста изгнания, не меньше!

– Триста с конфискацией, – уточнил Анджело, подняв палец кверху. – И это еще если будет доказано, что мы пытались…

На этот раз девушка посмотрела на него почти с уважением.

– Так чего ты хочешь? Можешь загадывать все, кроме мира во всем мире и воскрешения мертвых. Сделаем, что скажешь. Давай, только быстрей определяйся. До полуночи десять минут.

Я смотрела, как снежинки тают на моем рукаве, и лихорадочно соображала. Чего я хочу?..

– Любви! – выпалила я. – Я хочу любви!

Бесс и Анджело переглянулись. Девушка хотела что-то сказать, но чернявый предостерегающе поднял руку. Следующие десять минут мы простояли молча, и они показались мне вечностью. Наконец, где-то далеко послышались восторженные крики и начали бить часы.

– Ну, желай! – Анджело с тревогой посмотрел в ту сторону и нервно потер руки.

– Я желаю себе любви… – бормотала я. – Себе любви…

– Исполнено! – Бесс и Анджело одновременно хлопнули в ладоши, и в тот же миг откуда-то снизу опять взлетели огненные звёздочки салюта.

И тут меня накрыло. Знаете, как бывает в детстве – ощущение полного счастья, когда ты получаешь долгожданный подарок. Или летишь на картонке с горки. Или мама приходит с работы, а её шуба после мороза пахнет арбузами. Или находишь давно пропавшую вещь, или… Мне показалось, что я взлетаю над городом, в который шумно входит Новый год, и вижу всех вместе и каждого в отдельности.

Вот я – стою на крыше и глупо улыбаюсь. Вокруг меня взрываются яркими искорками гроздья праздничного фейерверка. И кажется, что это не я, а птица-феникс, восстающая из пепла.

Вот незнакомые парень и девушка считают удары курантов. Парень целует ее при каждом ударе, а девушка счастливо смеется.

Вот малышня с мамами и папами водит хоровод вокруг наряженной во дворе елки. Папы сосредоточенно поют «В лесу родилась елочка…», мамы смотрят на них влюбленными глазами, а малыши смеются.

Вот старушка с неодобрением глядит на пацанов лет двенадцати, поджигающих во дворе петарды. У ее ног сидит черный кот и тоже смотрит на ребят крайне подозрительно.

Вот мой начальник опять ругается с кем-то по телефону. Наверное, с женой.

А вот мой муж улыбается незнакомой женщине и заходит с ней в чужой подъезд… Да, это уже не важно. Все это уже не важно.

Я смотрю на сверкающий подо мной город и понимаю, что я есть. Вот так просто – я есть. И любовь есть. Во мне, для меня, про меня. И теперь она будет со мной всегда. Я понимаю, что никогда больше не будет рядом нелюбимых и нелюбящих, обличающих и лицемерным, глупых и тщетных. То есть, конечно, где-то они будут, но никогда – в моем сердце. Больше уже никогда! Ведь теперь оно занято. Там живет любовь.

Оторвавшись, наконец, от своих мыслей, я взглянула на своих странных друзей. Анджело, сняв свой уже совсем не белоснежный пуховик, накинул его мне на плечи. Потом неуверенно подал руку Бесс. Девушка весело улыбнулась и подмигнула чернявому.

Да чтоб тебя, она же любит его! Как будто прочитав мои мысли, «идеальная» повернулась ко мне, послала воздушный поцелуй и, не прощаясь, пошла прочь. Чернявый заторопился за ней, но в последний момент обернулся, прошептал мне одними губами: «Спасибо!» – и поднял большой палец вверх. А потом, так и не попрощавшись, побежал за девушкой.

Я тоже не попрощалась. Почему-то мне кажется, что мы еще встретимся.

С Новым годом, мои любимые!

Однажды ты скажешь…

Однажды ты скажешь – довольно

И стукнешь в сердцах кулаком.

В пыли и проклятьях невольно

Исчезнет наш карточный дом.

Я выйду на мир запоздалый.

В тумане бредя неспеша,

Хочу, чтобы самую малость,

Тебя позабыла душа.

Поверь, ты сегодня проснёшься,

И будет так сильно болеть,

Что больше меня не споткнешься,

И некого больше жалеть.

УГ

(Эпилог)

"Я – старое унылое говно", – каждое утро, ровно за десять минут до будильника, я просыпаюсь с этой мыслью. Жена гремит на кухне чайником, делая вид, что пытается не шуметь. Я её понимаю. Не так плохо рано вставать, как вставать раньше кого-то. Когда он – в тёплой кровати, а ты – давай завтрак.

Не успеваю додумать эту мысль, возмущенно звонит будильник. Адский механизм точно знает, что я притворяюсь, и не понимает, почему нельзя оставить его в покое. Но я непреклонен. У меня с будильником старые счеты, поэтому до самой последней минуты я изображаю Спящую Красавицу.

Только после утренней побудки притворяться уже нет смысла. Как только затихает весёлая песенка, грохот на кухне прекращается. Я отворачиваюсь к стенке, закрывая голову руками. Жена подходит, как ей кажется, неслышно и легонько теребит меня за плечо:

– Вставай! Опоздаешь, ну…

«Только бы не целовала…» – думаю я неловко и вжимаюсь в подушку.

После кружки невкусного растворимого кое-как наматываю шарф, куда-то целую жену и выбегаю в темень. Стою на остановке, мерзну, жду. И злюсь. Может стоит написать об этом? Выплеснуть, выжечь и самому сгореть синем пламенем? Говорят, я хорошо пишу. Говорят…

Общественный транспорт, как проекция на мою жизнь. По молодости всё ждал и ждал… А его не было и не было… Потом бросил это занятие. Теперь так и катаюсь. На перекладных с пересадками…

В автобусе для всё элементарно, то ли дело – жизнь. Один вход и несколько выходов. Это ли не эврика! Войти можно через передние двери, а выйти из нескольких. Это и есть твой Выбор. Ежедневный. Либо ты выходишь недалеко от входа, либо, преодолевая множество препятствий, но из задних.

Если пытаться выйти там, где входил, неминуемо захлестывает толпа других входящих. И ставит тебя на определённое ею, толпою, место. Но из задних всегда выходишь победителем! Слегка переваренным, но всё же. Не получается – проезжаешь свою. И находишь повод снова ненавидеть общественный транспорт, снова, снова, снова… Ненавидеть жизнь. Боже, как устал.

Подошёл первый. Не мой. Бесит. А вот и мой. Наш. Стою, потею, злюсь. Наконец метро. Тяжёлые двери обдают теплом: «Привееет! Заходииии!» С «оранжевой» на «серую», с «оранжевой» на «серую». Через «коричневую». Флаг дня: «оранжево-коричнево-серый» Нет, там перекрыли. Делают. Тогда «оранжевая», потом «зелёная», потом «серая». Или нет. Пока думаю, проезжаю свою.

И тут..

– Осторожно, двери открываются!

И выплевывают её… Тычут ей прямо мне в лицо. Лёгкую, светлую, пахнущую морем, сигаретами, ванилью и молодостью. Она нависает надо мной со своим телефоном, как девятый вал над утлым суденышком. Смеется, что-то кому-то лайкает, где-то чем-то пишет. И даже не смотрит. А я сижу и смотрю. На ноги. На её ноги сланцах. Опять думаю о лысине, жене, ипотеке, старости, пенсии, внуках… Господи, как коротка жизнь!

Еще только я держал за руку такую же лёгкую, светлую, милую. И сам был в шевелюре, пах сигаретами и морем. А уже…

Да, мы не лайкал. Целовали живьём, неумело, зато навсегда. Мешали портвейн и водку. Били за дело. И нас били. Но мы жили!

Так, может, бросить все? Тряхнуть, разорвать и начать? Скажу ей, что тоже был, тоже хотел. А сейчас еще лучше! Ведь опыт, сила, мудрость. Карточка в банке. В двух. Проездной, наконец. Ведь старый конь!

Вселенная, дай знак! Милая девушка, оторвись от экрана, посмотри, улыбнись. Подари надежду, что жизнь не прожита зря. Что мимо – это к тебе, а не начало деменции. Что жизнь еще есть. Хотя бы на Марсе.

Что я шёл к такой, в ванили и сланцах. В крошках от тирамису и выпадающем наушнике. И все, что было до этого – сутолока и толчея, толчея и сутолока. Суета сует. Я верю, я знаю, я вижу… Я…

– Станция «Пражская» …

– Твоя-я-я… – вздыхает старик Метрополитен.

Вскакиваю, бегу, опрокидываю, извиняюсь, успеваю. Думаю о лысине, жене, ипотеке, старости, пенсии, внуках. И о дорогах. Дорогах, которые меня выбирают.

Да, я старое унылое говно.