Цена спасения

От автора

Для начала уточним: автор осуждает любые формы насилия, геноцида, суицида, экстремизма, нацизма, терроризма, военных преступлений, употребления и распространения запрещённых веществ; автор относится с уважением к каждой культуре, религии и национальности, к конституции Российской Федерации и международному праву; автор не выражает согласия с идеями, взглядами и действиями ни одного из своих героев; автор ни к чему не призывает – если Вы увидели в книге обратное, видимо, Вы что-то неправильно поняли.

Итак, а теперь к сути. Без уточнения одной важной детали здесь, в начале чтения может сложиться совершенно неправильное представление о романе. Например, как о однобокой, максималистской художественной литературе с “Z-посылом”, ничем не отличном от линии современной государственной повестки. Как о чём-то вроде очередной “книжонки” о попаданцах, спасающих Советский Союз от распада в 1991 году (только без самих попаданцев, но с тем же идейным наполнением). В народе к подобному роду художественных произведений – не только литературных – почти у каждого, независимо от политических взглядов, сложилось именно такое пренебрежительное отношение. Справедливо это или нет – решать не мне, но, думается, политика – дело слишком тонкое, особенно в России, чтобы кто-то брался что-то утверждать, по-своему трактовать те или иные исторические события, и этим, на деле, никого ни в чём не убеждая. Поэтому я и не берусь за это.

И я допускаю, что даже в этом вступлении, вероятно, я не смогу Вас переубедить, и Вы сможете всецело убедиться в том, что я говорю, только ближе к финалу романа. Но прошу, поверьте, при всей политизированности сюжета, тесной связи с “слишком уж современной” историей, Цена спасения – это даже не политическое высказывание, она о другом.

Я никогда не хотел быть писателем, не хотел писать книги. Но однажды, в силу настигнувших меня идей, собственных и не только, и их влияния на меня, почти одномоментно мне в голову пришла идея об этой истории, так хорошо эти идеи отражающей. И я сразу понял, что её необходимо немедленно где-то запечатлеть, отразить. И лучшего способа, чем написать книгу, я не нашёл.

В центре истории, так или иначе, должна была стоять идея, что по итогу отразилась во взглядах центрального персонажа романа – Александра Крепина. И эту идею сложно назвать чисто политической, она скорее о роли человечества во Вселенной, о роли человека в человечестве, о прогрессе и его двигателях, о “подлинной” ценности жизни, о несовершенстве материальной природы, угрозах человечеству с этих парадигм… По самой задумке масштаб действия вырисовывался колоссальным, иначе невозможно отразить саму эту идею. В лучшем случае можно было превратить историю в рассказ с каким-нибудь локальным действием и аллегориями, но подобное лично меня никогда не трогало, да и вряд ли заложенный смысл смог бы кто-то правильно трактовать, когда он скрыт в абстракциях.

Поэтому передо мной встал выбор: придумать новый мир с нуля (возможно, перенести повествование в далёкое будущее, но по ходу чтения Вы, надеюсь, поймёте почему это убило бы весь смысл происходящего) или вести повествование в современности, в которой я, так как живу в этой современности, и обратил внимания на те проблемы, что рассматривают идеи Крепина. Но придуманный мир с этими проблемами был бы слишком похож на наш, иначе мне пришлось бы упустить важные аспекты центральной идеи. Цена спасения стала бы научной фантастики, к посылу произведений которой, у ряда читателей, независимо от итоговой глубины, всегда будет какое-то пренебрежительное отношение; это будет в лучшем случае пища для ума о далёком будущем, являющаяся, по сути, всего лишь формой эскапизма(кстати, некоторые могут счесть даже итоговую Цену спасения научной фантастикой, например, из-за необычных технологий, но на деле роман научной фантастикой не является). Поэтому, со всеми рисками, я выбрал второй пути – сюжет, разворачивающийся в современности. К сожалению, роман с идеей, ядром которой является тема мирового и социального устройства, не может не коснуться политики. Понимая, что описанного мной ранее пренебрежения к политической литературе мне не избежать, я решил использовать политику как своё преимущество: более продуманный сеттинг, чем реальный мир, представить себе сложно, да и идея, заложенная в мировоззрении Крепина, в реальности родилась именно в контексте современных политических взаимоотношений. Да и многие другие актуальные современные проблемы, не менее важные, должны были раскрыться с новой стороны в контексте идей Крепина.

Хочется сказать сразу. Возможно, звучит так, будто идеи Крепина – это то, что я всецело разделяю. Но я скорее с ними считаюсь, они заслуживают внимания, возможно, чтобы пересмотреть любую другую идеологию. Идеи Крепина бросают вызов всему тому, что мы знаем, и бросает вызов идеологии читателя – пусть Вы даже самый аполитичный человек на свете. И особенно чувствуется этот вызов (почему опять же всё-таки нельзя было отказаться от контекста современности), потому что Крепин напрямую заявляет, что действовать именно читателю, как современнику, нужно здесь и сейчас. И это нормально, если центральные лица, выступающие, по сути, как “главные герои”, будут вызывать у Вас ненависть своими идеалами. Эта книга для представителей любых идеологий, но людей, готовых считаться с чужой позицией. Вы вольны выбирать, кто герои этой истории, а кто – злодеи, хотя лучше так не упрощать. Собственно, как и в реальном мире.

Но! С первой же главы вы, верно, посчитаете, что всё сказанное мной здесь – это абсолютный обман. Первая часть книги выглядит максимально однозначной, даже несмотря на серую мораль центральных персонажей, противоборствующие им силы показаны максимально с негативной стороны и вплоть до своих фамилий карикатурно (но идеи этих персонажей не являются особенно важными для сюжета, а, вспомнив современные реалии в нашей стране, поймёте, почему как-то оправдывать их, скажем так, неуместно), а почти каждая глава сопровождается “проповедью” Крепина, которую, кажется, автор пытается выставить как абсолютную и непоколебимую истину. Как отмечали некоторые из читателей, Крепин поначалу кажется одними лишь высказываниями настолько совершенным, подобным полубогу, что даже не ощущается живым человеком. Но первая часть – это пролог истории, без которого основное действие невозможно, как сюжетно, так и идейно. И, на самом деле, любой маркетолог говорит писателю следующее: главное – это сделать начало максимально захватывающим. Читатель купит, а что дальше – неважно. Но я – не маркетолог, я хотел создать произведение, которое в первую очередь оставит след в читателе, заставит задуматься, потому целью я поставил всё отдать финалу, который, я Вам обещаю, никого не оставит равнодушным. Ведь начало книги определяет отношение читателя к ней по ходу чтения, а концовка – его отношение к книге на протяжении всей последующей жизни.

Первоначальный замысел, который и привёл меня к написанию романа, замысел, лежащий в основе произведения: подобие мессии, что мечтает повести человечество к спасению любой ценой, исходя из той самой идеи, что Вам, читатель, раскроется уже по ходу чтения. И в контексте политического сеттинга, и куда заставляют современные реалии перенести эти события – в Россию – Крепин, как образ, лучше мне увиделся, как человек с начала романа в своих целях, стремящийся стать именно русским мессией (именно в политическом смысле, не духовном), что должен воплотить, казалось бы, самые безумные идеи о величии России и даровать России новую основополагающую идею. Это может отталкивать, но без идей Крепина в первой части, которые важнее для сюжета книги, чем большая часть самого сюжета первой части, без этого образа русского мессии (который затрагивает и первую половину второй части), а значит без с художественной точки зрения кажущейся однозначной правоты русских патриотов – основная история, происходящая с середины второй по последнюю четвёртую часть, не будет иметь основы, действия персонажей в столь сложном мире будут казаться беспорядочными.

А теперь к делу.

Пролог

Всё началось с родившейся ещё там, наяву, агонии всякой идеи, смерть которой с каждым годом становилась всё более неотвратимой. Самое радикальное и безумное, наивное и циничное, светлое и несущее обиду на всё и вся – всё, что могло дать этому миру смысл, а человеку путь, – гибло самым беспощадным образом. Этого нельзя было увидеть, но можно было остро почувствовать через всё более неизбежно побеждающую идеологию, видевшуюся оскорбительной и мерзкой, но сильнее всего лицемерной и полной гордыни, заключавшуюся в самой победе над идеологией и в свободе от неё.

Огромный зелёный железный город, что был незначительным в сравнении со всей Землёй, но самым величественным и законченным в ряду того, что вообще когда-либо было создано человечеством, неумолимо разрастался, но не вширь, а вглубь, медленно пожирая всё остальное из того, где только был человек. Всякие иные цивилизации давно уже были просто периферией, постепенно сливаясь с Центром. Их города всё больше превращались в деревни, но не в те, что были направлены к природе и умиротворению, а в каменные и неразвитые. Люди бежали оттуда в богатый и красивый Центр, где их жадно ждали, а оставленные ими дома пустели, умирали, исчезали.

Всё медленно присоединялось к великому Центру, который однажды победил человечество. Присоединялось или умирало. Сопротивление грозило голодом и смертью. Присоединение вело к слиянию и исчезновению тех жалких остатков, что еще не погибли от безразличия к ним Центра.

Центр не был злом. У него просто не было души. Он был системой, как и любая другая система, способная просуществовать достаточно долго, Центр был направлен в первую очередь на свой собственный рост и благополучие. У него не было ни сил, ни времени, ни смысла заниматься чужими проблемами. А любая помощь, если и была, медленно приводила к слиянию.

Прошло много лет, похожих друг на друга больше, чем те, что были в последнее тысячелетие, менялся разве что быт. Причудливые машины наполнили дома, всё становилось белым и монотонным, а вокруг стояла тишина. Центр объединил под собой всё человечество на Земле, давно обезличив все культуры и традиции, которые ныне отзывались отчаянными криками поколений народов, коих больше не было, и стояли эхом на пустых бессмысленных улицах.

Человек сам по себе теперь окончательно стал центром, как того и желал. Дальнейшее расширение Центра создавало необходимость продолжать существование чего-то коллективного, потому за ненадобностью всё было отложено куда-то на будущее. Человечество обживало всё то, что у него уже было: природу, Землю, прежние технологии. Людей становилось всё меньше, ведь всякая мысль о будущем считалась предрассудком в это неменяющееся, застывшее от отсутствия всяких конфликтов и проблем время. Не было больше необходимости в продолжении рода – Центр медленно пустел. На прошлые поколения люди были злы за желание возложить на них ответственность за всё, что будет происходить, на будущие – за то, что те, подобно им самим, цинично и потребительски будут полагать, что их предки что-то были им должны.

Столетия были похожи на предыдущие, сменяясь одно за другим. У людей более не было ничего, кроме устоявшегося скучного быта, к которому они так долго стремились. Вялость ощущалась в самой их душе.

Однажды, совершенно незаметно и закономерно, была стёрта и грань между богатыми, не знающими, чем заняться в своей бесконечной власти над этим пустым и скучным миром, и обычными людьми. Легко можно было обеспечить оставшуюся жалкую сотню тысяч. Каждый мог заполучить то материальное, о чём так мечтал.

Блуд и мерзость заполонили то, что ещё оставалось, хотя даже в них не было страсти. Это были лишь попытки придать сему пустому миру хоть какой-то смысл и огонь, но они лишь заводили в ещё большую тьму. Однако такая жизнь давно была в порядке вещей.

Люди в ту пору слабо отличались друг от друга. Красота, например, была давно доступна почти каждому. Худая светловолосая девушка с утончённым подбородком, впалыми щеками и идеальными для баланса между миловидностью и вульгарностью скулами, с кристально-голубыми глазами казалась страшнее всяких изображений и образов, что искали и создавали люди во все времена. Пронзительный взгляд, полный гордыни и безразличия, самодовольно твердил за неё: “Я мертва!”

Деревья всё гуще росли в городах, а дома пустели, сносились. Люди перемещались всё ближе друг к другу, влача пустое существование. Тогда особенно активно восставали те немногие, что грезили о великом будущем человечества, их видели безумцами и маргиналами. Но весь их бунт был лишь на словах, разрушить систему всегда просто, но создать с нуля что-то новое, то, чего не хочет никто из окружающих? Да и для “бунтовщиков” это был способ лишь самоутвердиться да развлечься собственными мыслями. Но даже если бы они и победили однажды, вряд ли у них получилось бы что-то изменить. Богатства Земли были давно истощены, поэтому человечество было обречено и не было смысла надеяться даже на чудо.

Город сам стал деревней, сливаясь с лесом. Однажды машина, обеспечивающая городу жизнь, встала: будучи такой сложной, она уже не была способна справиться, когда так мало людей было на её обслуживании. Цивилизация умерла.

Люди ушли. Ушли в тёплые тропические леса, на уютные берега, постепенно сливаясь с природой, становясь зверьми, отрицая способность мыслить как бесполезный пережиток прошлого. Всякое знание и образование было утеряно, через столетия исчез язык, а с ним и разум.

Вселенную больше никто не осознавал, и тогда она перестала существовать…

Проснуться никак не получалось. Очертания тёмной неуютной комнаты вокруг проглядывали совсем неявно, двинуться не получалось. Единственное, что сейчас хотелось Александру, – выбраться отсюда.

Пелена начала рассеиваться, и он наконец проснулся, обдумывая свой сон. Паника и одиночество охватили Александра в этой тишине. Все тело жаждало сна, но разум твердил: “Туда нельзя возвращаться, пожалуйста, не надо!”

Из скрывающихся в ночном сумраке углов комнаты будто бы выглядывали те, кто с какой-то особой циничностью приоткрывал Александру этим сном часть какой-то великой тайны, а может, наоборот насмехались над мелочностью его переживаний, чуждыми и неизвестными им. Человечество для них было лишь пылью во Вселенной, значимость которой оно нашло только само для себя. И с ними было трудно, почти невозможно поспорить, от того Александр только больше боялся их, и был до безумства зол.

Он включил свет, казалось, что так станет спокойнее, но его просторная комната показалась такой маленькой, что стало только страшнее. Захотелось сбежать, но чувствовалось, что в широких домашних коридорах лучше точно не станет, а на улице было так же темно и одиноко, как и здесь. Потому Александр продолжал сидеть неподвижно, ожидая момента, когда можно будет увидеть хоть кого-нибудь, отчего, как ему казалось, стало бы легче.

Александр уснул лишь под утро, нехотя, сопротивляясь самому себе. И новый сон, как бывает редко, но бывает, стал одной большой эмоцией. Чувством справедливости, надежды, решимости и беспристрастной жесткости.

ЧАСТЬ I. Глава 1. Бедный миллиардер

Несмотря на позднее время, улица была словно живая. Движение машин, громкие песни, смех и оживлённые диалоги словно сливались в одну музыку – музыку ночной Москвы.

Для каждой компании друзей, выпивающих очередной бокал за барной стойкой, для каждой мило прогуливающейся влюблённой пары, ведущей диалог обо всём и ни о чём, для вышедшего прогуляться мужчины, которому не спится или просто молодого трудяги, желающего отдохнуть от тяжёлой работы, эта ночь казалась быстрой, но прекрасной мимолётной сказкой.

В одном из баров за столом на круглом диване в углу у окна сидел человек, которому явно было не так весело, как остальным. Он был в старом свитере, в мятых джинсах, в грязных ботинках, но при этом с дорогими часами на правой руке. Несмотря на довольно опрятную причёску, борода его была крайне неухоженная, а щетинистые усы под большим носом топорщились в разные стороны. Среднее телосложение и рост также не выделяли его из толпы.

Он просто тихо и угрюмо пребывал в отчаянии, глядя на улицу через окно, подперев голову своей большой ладонью и, казалось, в тот момент презирал весь мир. Иногда мужчина поворачивал свой взгляд на бокал дорогого шампанского, стоящего перед ним, и как бы с неохотой делал глотки, а затем ставил на место и вновь возвращался к своему занятию. Сюда он заходил уже не первый день и даже не первый месяц, повторяя одно и то же раз за разом.

А всё началось с того процесса, который, как ему казалось, его вовсе не касался. Мужчина был уверен, что в любом случае для него всё будет так же, как и раньше. В те времена его заботили лишь личные интересы, хотя у него была возможность присоединиться к игре и, возможно, изменить её исход. Но теперь с каждым днём мужчина постепенно терял всё, что пытался сохранить и развить, уже не участвуя в этом процессе.

В бар вошли два молодых человека, каждому не больше двадцати пяти на вид. Оба были одеты в одинаковые опрятные, но недорогие костюмы. Первый из них был невысокого роста, со светлыми прямыми волосами до шеи, с весьма крупным лицом острым в очертаниях, за исключением чуть-чуть пухлых щёк, с какой-то нечистой кожей, юркими глазами, с едва заметным вторым подбородком. В руках он нёс чемодан. Второй значительно выше, худ, с русыми короткими волосами, с немного вытянутым лицом и острым, но несколько впалым подбородком, с уверенными чёрными глазами и ухмылкой на лице.

Они встали у входа и начали осматривать бар. Вскоре первый показал пальцем в один из углов, второй кивнул, что-то сказал и пошёл туда. Там сидел тот самый угрюмый и печальный мужчина. Высокий молодой человек подошёл к его столу, сел и, слегка улыбнувшись, сказал:

– Здравствуйте, Константин Григорьевич!

Константин Григорьевич резко перевёл на появившегося молодого человека взгляд, не поворачивая головы. На мгновенье в его глазах мелькнул страх, а затем Константин Григорьевич вновь стал смотреть в окно и пробурчал:

– Отстаньте, пожалуйста! Я не в настроении.

Но молодой человек продолжал, улыбаясь, смотреть на сидящего, не собираясь уходить. Константин Григорьевич, отвёл взгляд от окна и уже собирался уйти, как вдруг услышал хитрое: “Это по поводу Вашей дочери…”.

И тут он неприятно ожил, с опаской посмотрев на молодого человека. Посмотрел на неприятного собеседника, выдохнул, сел на место и сквозь зубы проговорил:

– Что вам ещё нужно? Вы из ЦРУ?

– Подождите, давайте сначала представлюсь. Меня зовут Александр. Александр Владимирович Крепин.

– Давайте ближе к делу, пожалуйста! – нехотя пожимал Константин Григорьевич протянутую руку. – Не надо издеваться надо мной!

– Вы же, уверен, знаете, что оказались в порочном круге, верно? – Крепин вдруг стал чуть более серьёзным, расслабленно упав на диван напротив. – Я обозначу, что знаю я. Вы Константин Григорьевич Никифоров. В прошлом обласканный властью нефтяной магнат. Но после того, как произошёл госпереворот и к власти пришли силы с совершенно другим политическим курсом, Вы, как “пособник” старого “режима”, подвергаетесь немалому давлению, от влияния и богатства Вашей компании почти ничего не осталось. Все Ваши сбережения находятся в американских и швейцарских банках, а также Ваша дочь живёт за границей. Попробуйте вывезти её в Россию, и тогда всё Ваше состояние перейдёт под юрисдикцию пешек МВФ, под предлогом того, что это расплата за Ваше сотрудничество с прошлым “диктаторским” правительством, а также за то, что Вы якобы решили отказаться от сотрудничества с демократическими странами и стали восстанавливать свой бизнес как “авторитарный экономический анклав” в новой “свободной” России, раскачивая в ней обстановку, – все эти термины Александр произносил с каким-то неподдельным удовольствием, словно неумелый актёр, изображающий гурмана, наслаждающегося изысканным блюдом. – И вы банкрот! Или же Ваша дочь лишится имущества после вывода денег с ваших счетов, и её состояние через “законные и либеральные” суды перейдёт под управление банка. Ей запретят право вылета, а затем она будет жить в нищете до конца своих дней, а возможно её даже посадят. Да и Вам и так не дадут вывести все деньги…

– Ваши коллеги нередко не напрямую, но весьма ясно мне на это намекали! Я всё это знаю! Я выполнил кучу ваших условий, Вы действительно думаете, я этого не знаю?

– А вы действительно думаете, что я из ЦРУ?! – с насмешкой удивился Александр.

– А разве у кого-то ещё есть эта информация?

– Да! У ФСБ, например.

– Так ФСБ уже со времён госпереворота и инаугурации Налавина косвенно, но полноценно управляется ЦРУ.

– Не спорю. Но у меня в ФСБ есть связи. Там мне о Вас и рассказали.

– Тогда что Вам нужно?

Александр широко улыбнулся.

– Ваша нефтяная компания всё время была под протекторатом государства. Конечно, и раньше на Вас из-за рубежа давили довольно жестоко, шантажировали Вас. Например, грозили вывести Ваши миллиарды из офшоров в случае, если бы Вы не проспонсировали того самого нужного им депутата, не помню фамилии. Вы понимаете, о ком я. Но всё это было в пределах разумного. Однако после госпереворота и прихода к власти Налавина всё изменилось. Теперь у Вас нет защиты в лице наших спецслужб. Наш новый президент слишком сильно “сблизился” с США, и теперь ЦРУ крайне просто шантажировать и управлять кем угодно. Почти всё Ваше имущество с помощью шантажа за копейки купили иностранные компании, иначе бы Вы потеряли вообще всё. Но у Вас была возможность не допустить этого кошмара! Если бы Вы несколько месяцев назад бросили свои деньги на поддержку хотя бы со стороны СМИ тогдашней власти, вывели бы деньги из иностранных банков пораньше, потеряв примерно лишь только половину, спонсировали наиболее лояльных президенту депутатов… Тогда с Вашим влиянием и состоянием были бы шансы не допустить госпереворота. А теперь Вас считают пособником прошлого режима лишь за бездействие в оказании помощи оппозиции, что сейчас находится у власти.

– Что Вам нужно?! – уже раздражался Константин.

– Не здесь… Такие вещи опасно обсуждать в столь людных местах.

– А я с Вами никуда не пойду…

– Послушайте! – стал говорить тише Крепин. – Это Ваш шанс. Шанс спасти умирающую компанию, Ваше богатство и влияние на нужных людей.

Константин посмотрел на Александра с надеждой, но через секунду сквозь зубы процедил:

– Это какая-то проверка, верно? Да ничего уже не вернуть! Для меня всё кончено!

– Я не из ЦРУ и не из каких-либо спецслужб, – возразил Александр.

– Это видно! Вы обычный мошенник! Вот Вы кто! Оставьте меня в покое!

Александр стёр улыбку с лица и спокойно сказал:

– У меня есть веская причина Вам помочь. Я не могу сказать об этом здесь.

– А где тогда? Вы со мной пойдёте куда-то, а затем ограбите, например. Нет уж!

– Можно сесть в Вашу машину и там всё обсудить. С Вами будет охрана, и я она не позволит мне сделать что-либо плохого. Там Вы послушаете моё предложение и, если оно Вам не понравится, Вы просто отклоните его, и мы разойдёмся навсегда. А если я Вас заинтересую… Впрочем, узнаете.

Константин огляделся по сторонам и с недоверием сказал:

– Ладно, так и быть. Я как раз собирался ехать домой, время езды примерно полчаса. Если Вы не успеете договориться со мной до прибытия, то дальше я слушать не намерен.

Александр, еле сдерживая улыбку, ответил:

– Мне хватит.

Они встали из-за стола и направились к выходу. Крепин подошёл к светловолосому спутнику, с которым пришёл в это место.

– Лёш, можешь ехать домой, – кивнул ему Александр.

Алексей кивнул и вышел из бара перед выходящими Крепиным и Никифоровым.

Возле дорогой чёрной машины у входа в бар стояли двое крупных мужчин за тридцать и ещё один небольшого роста и кавказской внешности – все были одеты в чёрные костюмы.

Константин, выходя из бара, прокричал им:

– Поехали! Я еду впереди сегодня, чтобы сидели рядом и внимательно следили за ним, – показывал он на рядом идущего легко усмехнувшегося Крепина.

Кавказец открыл дверь своему начальнику, и тот, садясь в машину, показал на Александра и устало сказал:

– Вот этот с нами.

Один из крупных мужчин открыл заднюю дверь со стороны водителя, и Крепин уселся посередине. Почти мгновенно справа и слева от него оказались две груды мышц, а кавказец сел на место водителя.

– Попытаетесь сделать что-то не то – Вам конец, – с ноткой угрозы сказал Константин, попутно пристёгиваясь.

– Я и не собирался, – с той же лёгкой улыбкой на лице ответил Александр.

– Ладно, быстрее к делу и закончим с этим, – недовольно проговорил Константин. – Азим, газ!

Машина двинулась с места.

– Итак, Вы никогда не задумывались, какие риски Вам несёт восстановление Вашей компании в прежнем виде? – начал Александр.

– Я не люблю делить шкуру неубитого медведя, знаете ли, – пробурчал Константин.

– Вам придётся отсудить многое из своего имущества, тем самым разорвать все связи с Западом и вступить в конфронтацию с новым правительством во главе с Налавиным, что и без того на Вас давит, – как бы не услышав ответа, продолжил Александр.

– И что?

– Вы, боюсь, ещё не поняли, кто я такой… В нашей стране пока ещё нет такой силы, которая может свергнуть текущую власть и вернуть России суверенитет. Но такой силой могли бы стать Вы, вернув свой бизнес…

Константин уже было повернулся, чтобы что-то сказать, но Александр показал ему пальцем “тихо” и добавил:

– Точнее, Вам бы пришлось ей стать, ведь Налавин не оставит Вас в покое, если Вы всё вернёте.

Олигарх ухмыльнулся.

– Из какой Вы партии, молодой человек?

– С чего Вы взяли, что я из партии? Да, моя деятельность крайне связана с политикой, и я бы даже сказал, что являюсь представителем политической силы, но пока что мы слабо проявили себя.

– Так кто вы?

– Мы – небольшая оппозиционная организация, имеющая некоторые полезные связи.

– То есть Вы хотите, чтобы я, когда верну свой бизнес, начал проталкивать вас во власть и продвигать на выборах?

– Нет. Так у нас с Вами точно ничего не получится.

– Почему это?

– Вижу, Вы никогда не занимались политикой… Выборы побеждает тот, кто через СМИ привлёк на свою сторону больше людей. По большому счёту побеждает не тот, кто прав, а тот, кто больше заплатил за свою предвыборную кампанию. Уж извините, но даже весь бюджет Вашей компании близко не сравнится с тем, сколько в агитацию вкладывают США и такие же подконтрольные им, как Вы, российские олигархи. Конечно, важна ещё и эффективность пропаганды, но и тут мы проигрываем.

– А как же уровень жизни? Десятки тысяч безработных после сокращений в армии? Инфляция? Растущая преступность? Разве, думаете, люди этого не видят?

Александр впервые вышел из себя:

– Да, за это можно будет зацепиться. Но только и всего! Люди – тупоголовый скот! Кто-нибудь что-нибудь слышал о полноценном спонсировании богачами из США армии Третьего Рейха, что официально задокументировано? А те люди, что сравнивали СССР и США тех лет, апеллируя к “ужасам” сталинских репрессий, вообще слышали о репрессиях против коммунистов в штатах в пятидесятых годах двадцатого века?! И это только промежуток в пятнадцать лет. Эта ложь окутывает нас на протяжении всей истории. Все о чём-то знают, но не обращают внимания, потому что за это недостаточно заплатили! Для общества правда – это не то, что было на самом деле, а то, за что больше заплатили, что поставили в центр общественного внимания!

Затем лицо Крепина вновь приняло прежнее улыбающееся выражение. Никифоров вошёл в ступор и, как бы оправдываясь, попытался ответить:

– Я… Я это всё прекрасно понимаю. Вот и пытаюсь выяснить, на что Вы надеетесь.

– Знаете… Для победы на выборах, нам нужны голоса более пятидесяти процентов избирателей, которые нас поддерживают. Ну то есть миллионов восемьдесят человек. Но для моего плана хватит и полмиллиона, но не тех, кто просто нас поддерживает… Нет… А тех, кто готовы ради освобождения России на всё, абсолютно на всё! Например, убивать.

– Господи, только не говорите, что…

– Мои люди уже находятся как в Италии, где живёт Ваша дочь, так и в Швейцарии, где лежат Ваши оставшиеся деньги, – перебил Александр.

– Я… – тянул, пытаясь выговорить хоть что-то, олигарх. – Если Вы говорите о госперевороте, то я не буду в этом участвовать. Это безумие!

– О революции. Вашего состояния вполне хватит на неё. Точнее того состояния, которое мы Вам вернём.

– Как Вы мне его вернёте?

– Для начала вывезем из-за границы Ваши счета и дочь.

– Каким образом?

– За это не волнуйтесь. Эту операцию мы продумали довольно давно и уже подготовили. Стоит только позвонить моим людям. Но без Вашей помощи у них ничего не получится.

– Но тогда мне придётся ввязаться в вашу безумную затею…

– Верно!

– Это крайне опасно… – пребывал в замешательстве Константин.

– Но всяко лучше, чем пребывать в страхе всю жизнь и в конечном итоге умереть в нищете. Вы ведь теряете своё состояние каждый день. А ведь тогда такая же участь постигнет и Вашу дочь, которая, кстати, как и Вы, живёт, по сути, в тюрьме.

– Но тогда я хочу быть лицом революции… – задумался олигарх.

– Зачем? – удивлённо спросил Александр.

– Если они убьют меня, это лишь усилит недовольство и ухудшит им ситуацию… Так мне будет безопаснее.

– Мне сказать ещё раз? Настоящие события не влияют на восприятия общества. События, за освещение которых хорошо заплатили, – влияют. Например, когда убьют Вас, то наши противники будут лишь рады этому, а наших последователей убедят в том, что всё кончено и мы проиграли. Так Вы лишь ставите себя под удар.

– А как мне тогда получить гарантию, что я буду в безопасности? – с недоверием спросил Константин.

– Никак, – безразлично ответил Александр.

Повисла тишина. Крепин подробно рассматривал Никифорова из-за спины олигарха. Константин нарушил молчание лишь через несколько минут:

– Но ведь моё физическое присутствие необязательно? Могу ли я залечь на дно где-то и просто переводить деньги время от времени?

– Да, только тогда нам нужно как-то продумать, как осуществлять переводы средств и при этом безопасно, и чтобы счета никто не блокировал.

– Переводы можно совершать и через криптовалюту… Однако тогда мне нужно будет перевести в неё почти все свои средства, да и иначе я их долго и не сохраню – все мои счета довольно скоро заблокируют. Но такая крупная финансовая операция не сможет пройти без подтверждения от ЦБ, особенно в текущих моих отношениях с властью. Это может оказаться большой проблемой.

– Это отличная новость, потому что у меня есть варианты, как надавить на ЦБ. А деньги Вы можете вскоре хранить и в китайских банках, там тоже есть неравнодушные знакомые, – хранение средств в валюте упростит переводы. Так Вы согласны?

Константин задумался, а затем спросил:

– А где гарантия, что мы победим?

– Такой гарантии, разумеется, нет.

– А Вы хоть понимаете, что со мной будет в случае провала революции или Вам плевать?

– Ну тут два варианта. Нас всех посадят или убьют.

Никифоров пришёл в замешательство, но Александр продолжил:

– Но в случае, если Вы откажитесь, Вас и Вашу дочь точно ждёт судьба не лучше…

И вновь повисла тишина, теперь Крепин смотрел на Константина ещё пристальнее, чем вызывал немое раздражение у сидевших рядом телохранителей. Спустя некоторое время машина приехала к особняку Никифорова.

Но ни олигарх, ни молодой революционер не торопились выходить из машины. Но прошло не так много времени, как олигарх всё-таки нарушил тишину:

– Хорошо, я согласен…

Глава 2. Возвращение

Андрей Плотников сквозь приоткрытую штору по-мёртвому устало глядел в окно. Он уже которую неделю находился в этом гостиничном номере и ничего не делал. Три мягкие белые постели, небольшая уборная, маленькие тумбы и изящные, но тусклые лампы, освещающие комнату, – всё порядком надоело ему. Лишь два товарища, и по совместительству соседи по комнате, хоть как-то смягчали ситуацию, но и они бесконечно изнывали от скуки, как и остальные трое из его группы, а те жили в других номерах, а выходить из них по плану было запрещено. Но сейчас и они спали, ведь была поздняя ночь. А Андрей всё нетерпеливо ждал, и в этом томительном и унылом ожидании давно смешались день и ночь, нарушив Плотникову всякий распорядок сна.

Высокий, с худым выразительным лицом и узким подбородком. С сухими, но мощными руками, особенно сильными плечами, которые угадывались под его белой рубашкой. Ярко-светлая короткая причёска сильно молодила его, отчего двадцатисемилетний Плотников выглядел на двадцать. Однако редкие морщины на лбу и под глазами были так глубоки, как далеко не у каждого старика.

Крепин отправил их сюда, чтобы помочь какому-то олигарху, который, по словам того же Крепина, в свою очередь, должен был помочь им. Андрей, хоть и возглавлял операцию и был одним из основных лиц, детали всего плана в целом не знал.

Наконец раздался звонок. Чтобы разбудить всех на случай, если он произошёл бы ночью, в комнате лежала колонка, подключенная к кнопочному телефону. В этот момент соседи по комнате Плотникова проснулись.

– Просыпайтесь, – скомандовал Андрей. – Судя по всему, пора готовиться.

Взяв трубку, Плотников услышал:

– Восьмой номер, первый этаж, в семь-пятнадцать. Вылет в одиннадцать ноль четыре, билеты уже куплены. Прилёт в четырнадцать-пятьдесят шесть. Изменений никаких, всё на месте?

– Да, – кратко ответил Андрей.

Сразу же послышались короткие гудки.

В небольшом гостиничном номере вокруг одного лысого мужчины, который, судя по всему, был главным, столпилось восемь человек.

–Это будет сегодня, – объявил он. – Изменений никаких. Наш вылет в десять-сорок пять. Так как банк открывается как раз в десять, заместитель Брукера подъезжает за минут пятнадцать.

– Олеже, ну ведь мы так и рассчитывали, зачем повторять? – спросил один из мужчин.

– Да это так! Один вот не запомнил, когда у нас сюда был вылет, и из-за него чуть вообще всё не полетело, – усмехнулся Олег, глядя на одного из своих товарищей, вызвав лёгкий смех у остальных. – Но сейчас нам ни в коем случае нельзя отклоняться от плана, никак. Нам ведь необходимо вылететь примерно в одно время с Плотниковым.

– Но другой группе будет намного проще, – заявил ещё один мужчина из группы. – Им просто бабу до самолёта довезти, а нам чуть ли не банк ограбить.

– Как сказать, – усмехнулся Олег. – “Бабы” всякие бывают, особенно если это дочь богача. Ну ладно, собирайте все свои вещи, готовьтесь. В девять-двадцать сбор у нашего микроавтобуса.

Андрей уже подходил к восьмому номеру.

Теперь, на его взгляд, начинается, пожалуй, самая неприятная часть операции. Надо будет познакомиться с ней, договориться. И всё-таки… Как же это унизительно, что Александр послал людей Олега, у которых и опыта меньше, и вообще сил как таковых, на намного более сложное и опасное задание. А ему надо возиться с какой-то избалованной девчонкой.

Всё, что Плотников о ней знал, уже выводило из себя. Натужно яркие социальные сети, из которых он и сложил картину, бесконечные тусовки, нытьё ни о чём, о тех проблемах, которые как бы вовсе обесценивались на фоне проблем Андрея, очень странные попытки залезть в психологию – причём странные не своей экстравагантностью, а банальностью.

Ну вот и восьмой номер. Андрей замер перед ним. Ему совершенно не хотелось заходить туда. В тот момент ему казалось, что это хуже любой пытки. Ведь далеко не каждая пытка унизительна, и порой даже пытку можно перенести с гордым видом, чувствуя себя победителем. Но всё же делать было нечего. Плотников постучал…

Но ответа не последовало. Андрей недовольно выдохнул и постучал ещё раз. Через несколько секунд из комнаты он услышал недовольный сонный женский голос:

– Кто там?

Дверь открыла молодая девушка, одетая в ночную рубашку. Стройная, но не то чтобы совсем худая, высокая. Распущенные прямые русые волосы опускались до локтей. Лицо казалось бы совсем миловидным и даже чем-то невинным, однако чуть выдвинутая верхняя челюсть делала его немного грубым.

– Ксения Константиновна? – сказал Андрей и резко вошёл в номер, быстро закрывая за собой дверь. – Я от Вашего отца.

– Я знаю, – сонно ответила девушка, вдруг уперевшись в Плотникова взглядом. – У меня уже собраны вещи, и я готова вылетать.

– Их придётся оставить, – отрезал Андрей.

Никифорова скорчилась.

– То есть вообще всё?

– Да, и даже загранпаспорт, – недовольно бормотал Андрей. – Никто не должен узнать раньше времени, что Вы уезжаете. Поэтому мы сделали Вам поддельный паспорт. Билет для Вас на фальшивое имя у нас уже есть. А остальное для того, чтобы улететь, Вам не понадобится.

– Ну… Тогда я их возьму просто так. Они мне обязательно понадобятся.

– Нет, Вы их не возьмёте, – строго сказал Андрей, закатывая глаза.

– Это ещё почему? – недовольно спросила девушка. – Тут все мои вещи, одежда… Я же не могу их просто оставить! Я без них не поеду…

– Знаете что! – угрожающе сказал Андрей, однако успокоившись, поймав на себе серьёзный и суровый взгляд Ксении. – Вы дочь одного из некогда самых богатых людей в мире. За Вами ведётся постоянная слежка. Если Вас увидят выходящую с миллионами сумок, то сразу поймут, что Вы куда-то переезжаете, а значит, в тот момент слежка усилится, чтобы узнать, куда именно вы направляетесь. Нам этого не надо. Они должны подумать, что Вы просто вышли на очередную прогулку, а Вы сядете к нам в машину, и мы уедем отсюда и от Ваших вещей навсегда. И если что, Ваш отец быстро купит новые вещи.

– Но… – попыталась перебить Плотникова девушка.

– Значит так! – ещё более грозно заговорил Андрей. – У меня задача доставить Вас Вашему отцу. И мне плевать, как я Вас доставлю. С вещами или без вещей, Вас целую и невредимую или покалеченную за неподчинение нам. Мне главное – Вас доставить. Вам всё ясно, надеюсь?

– Вы очень грубы, – опустив глаза в пол, ответила Ксения, натужно усмехаясь безо всякой улыбки. – Удивительна мораль наёмника, его задача, то есть просто его собственные деньги, важнее интересов всех вокруг! Как вы с этим живёте, мне интересно? На кой Вам эти деньги?

– Это меня спрашивает дочь олигарха? – съязвил Андрей, сразу же ему вдруг стало противно от самого себя во всей этой сцене. – Спросите у своего отца, он Вам на это ответит, – произнёс он уже тише.

– Только он никогда никого не убивал и не калечил, – отстранённо ответила Ксения, закрыв глаза, задумавшись о чём-то явно ей неприятном.

– Переодевайтесь и выходите, только быстрее! – холодно сказал Плотников, открывая дверь. – И поверьте, есть причины помогать Вашему отцу помимо денег, – у Андрея возникало лёгкое запретное желание рассказать, что он никакой не наёмник, но раскрывать настоящий род своей деятельности каждому встречному было опасно.

– Не сильно заметно, что Вы его большой фанат, чтобы искренне желать помогать ему! – с ненапористым упрёком горделиво протараторила Никифорова. – Тем более, будь это так, Вы бы так ко мне не относились.

– Дело не в этом, – по телу Андрея прошёлся лёгкий холодок оттого, что он совсем не понимал, зачем так судорожно оправдывался перед ней, тратя драгоценное время, почувствовав себя каким-то ничтожным и мелочным. – Я не хочу с Вами спорить, собирайтесь быстрее и не мешайте. В конце концов, это мы помогаем Вам, а не наоборот.

Небольшой микроавтобус стоял на обочине возле леса, повёрнутый в сторону дороги. На водительском месте сидел усатый мужчина средних лет, а позади водителя, держась за спинку кресла и выглядывая из-за неё, сидел Олег. Остальные места в машине заняли другие шесть человек из их группы.

Дорога вокруг была пуста, а признаки цивилизации – небольшой городок – виднелись лишь у горизонта. Но тут вдалеке послышался глухой рёв. Микроавтобус выехал поперёк трассы, заграждая движение едущему в его сторону спорткару. Машина вынужденно остановилась, после чего люди из микроавтобуса стали поспешно выпрыгивать на дорогу, окружая её. Внутри остался только водитель.

Олег подошёл к двери спорткара и постучался в стекло. Окно опустилось – внутри сидел небольшого роста сухощавый маленький швейцарец, почти не имеющий волос.

– Мы от Никифорова, – усмехнулся Олег.

– Ааа… Господин Никифоров, – сказал, неловко улыбаясь, швейцарец по-русски с акцентом. – Он обещал, что придёт сам. И в более официальной обстановке.

– Обстоятельства изменились, – непринуждённо ответил Олег.

– Хорошо, так что же хотел господин Никифоров?

– Вывести все свои деньги на свой счёт и прекратить с Вами сотрудничество раз и навсегда.

– Это мне известно, – неловко начал швейцарец. – Но на таких условиях, думаю, исполнить его желание невозможно… Ведь это весьма длительный процесс.

Олег достал из-за пазухи пистолет и стал рассматривать:

– Не дурите меня! Я в курсе, что все это – формальность. Никаких денег вы полноценно Никифорову не вернёте никогда! Однако запрос на удовлетворение просьбы Константина Григорьевича был отправлен также и вашим инвестором – Кристофером Бейзером. Поэтому у Вас уже есть право вернуть деньги Никифорову, несмотря на Ваш низкий статус.

Банкир застыл от ужаса и что-то бурчал себе под нос.

– Ну, значит, мы найдём кого-то другого, – ответил Олег, перезаряжая пистолет.

– Но… Подождите, – трясущимся голосом говорил швейцарец. – Мне точно будут угрожать и скорее всего посадят, я…

– Это понятно. Конечно, просто за помощь грабителям, убийцам и террористам в случае угроз с их стороны у вас не сажают, но когда вы этим затрагиваете интересы США и их спецслужб, то тут вступают в дело “абсолютно” ненадуманные обвинения. Это всё понятно… Но как говорят у нас на Родине: “Из тюрьмы выйдешь, из могилы – нет!”, так что не медлите с решением.

Некоторое время швейцарец не шевелился, уставившись в руль.

– Хорошо… Я переведу деньги.

– Молодец, – сказал Олег, глядя на него пустыми глазами. – Отправляй запрос.

Швейцарец дрожащими от страха руками набрал на своём телефоне какой-то пароль и открыл отдельную страницу со счётом Никифорова. А затем подтвердил запрошенный вывод средств.

– Всё? – спросил Олег, банкир кивнул. – Молодец, – и выстрелил банкиру в голову. Переднее стекло и салон оказались забрызганы кровью. – Спрячьте его и отгоните машину в лес! – скомандовал Олег своим людям. – У нас минут пять!

Андрей и Ксения быстрым шагом молча шли по оживлённому аэропорту в сторону стола регистрации. Плотников был одет в лёгкую синюю рубашку и в простые чёрные брюки, а Никифорова была в роскошном красном платье с открытыми плечами, а также в солнечных очках и большой алой шляпе – она старалась увезти всё самое лучшее на себе. Чтобы не вызывать лишних подозрений вся группа расселась по разным местам в самолёте, разделившись на пары. Андрею, как главному, досталась в качестве соседа в полёте сама Никифорова, как цель операции.

– Теперь осталось, чтобы нас пропустили, дальше проблем не будет, – как бы про себя проговорил Плотников, становясь в хвосте очереди.

– И всё же я так и не поняла, – будто бы наслаждаясь собой, настаивала Ксения. – Зачем? – спрашивала она так, словно ответ ей был очевиден, и он непременно изобличит Андрея.

– Что зачем? – сохраняя как бы незаинтересованную в беседе сдержанность, спросил Андрей.

– Зачем Вы помогаете моему отцу, если он Вам не нравится, а дело, ну Вы так говорите, не в деньгах?

– Может быть это не стоит обсуждать в столь людном месте? – украдкой посмотрел на попутчицу Плотников.

– Вы думаете нас, средь всего этого шума, услышит? И поймут, о чём мы говорим на русcком, в Италии? – крутя шеей, подняла бровь Никифорова.

– Чего Вы этим хотите добиться? – почему-то не мог сдержать улыбки Андрей. – Вам ли корить наёмников, когда и от вас нет никакого проку?

– Я никому не несу вреда, никому не мешаю, живу в своё удовольствие!

– Вот именно с таким аполитичным взглядом на мир Вы меня не поймёте! Поэтому я Вам тут ничего не отвечу.

– С аполитичным? А дело в политике? – чуть ли не рассмеялась Ксения с ноткой чего-то, похожего на презрение.

– Да, представьте себе. Не каждый человек может, например, со спокойной душой всю жизнь прожить за границей, просто от того, что там жизнь комфортнее.

– Я не хочу говорить о политике, – переводила взгляд Ксения.

– Но готовы говорить о морали? Интересно…

– А как они связаны? – устало усмехнулась Никифорова. – Чувством долга?

– Нет, тем, что тебе ценно. Тем, что ты искренне любишь.

– И Вы искренне любите Россию, насколько я поняла из Ваших слов? Но пока не поняла, как это соотносится с тем, что Вы мне помогаете. И за что же Вы её любите? Настолько сильно, раз оправдываете этим свои преступления во имя человека, что Вам, видимо, неприятен?

– А обязательно надо любить за что-то? Нельзя любить просто так? Неужели Вы, например, просто так никогда, будто бы ни за что, никого не любили?

– Никого? Ну одно дело люди, а другое дело такие абстрактные понятия, как страна. Ну вот за что её любить? За белую берёзку, за булочку, за трамвайчик? – засмеялась Ксения.

– Вот, что якобы за это свою страну и любят, Вам скажут люди, которым за это платили до Налавина. Например, российские киноделы. Только они по-настоящему её не любят. Додумывают, как Вы сейчас, что эта любовь такое, а на деле даже не верят в её существование.

– И что же она такое? Если это что-то более осознанное, то значит это что-то очень политическое. А уж поверьте, политизированных людей я знаю, тут приходилось общаться с большим количеством самых разных людей. В Европе много политических активистов. А это просто умники, причём очень в этом отношении противные. Там вот никакой искренней “любовью” и не пахнет, одной самозабвенной уверенностью в собственной правоте.

– Вот насчёт этих умников я с Вами абсолютно соглашусь. Таких очень много, особенно среди европейских “политических активистов”. Только это скорее любители полемики. Для них это просто что-то схожее с научным интересом. Вот даже среди нас. Мы в нашей группке, что Вас сейчас вывозит, все ярые патриоты – на этом мы, собственно говоря, и сошлись. Не хочу его осуждать, но вот есть среди нас один человек, тоже вроде патриот, но вот очень точно подходит под Ваше описание. Он очень умный, его мысли хорошо сформулированы. А в то, что эти мысли имеют значения для него больше, нежели обычный интерес… Не веришь. Хотя порой заслушаешься, вроде почти во всём прав, со всем я согласен. Но такое чувство, что ему не составит труда, зайди его мысля однажды в немного другую стезю, воткнуть всем нам нож в спину.

– Это кто именно из вас? – хитро улыбнулась Ксения.

– Когда мы в микроавтобусе ехали, он на задних местах сидел, – шутливо-подло осматривался Андрея, делая вид, что боится того, что его подслушают. – Такой высокий, с чёрными волосами.

– Я поняла о ком Вы, наверное. Он как-то несильно приметен, – не всерьёз задумалась Ксения. – И всё же, что она такое – эта любовь? И как вы её можете сравнивать с любовью к родителям, к своему партнёру? Всё равно я вижу это каким-то клубом людей, что с того же самого, как Вы сказали, научного интереса считают вместе какие-то вещи более… Полезными, наверное. А этот Ваш паренёк просто более честен с собой.

– Я бы мог объяснить Вам, за что люблю сам. Только Вы не поймёте.

– Не поймёте… – протянула Ксения недовольно и немного надменно. —Нет уж, теперь говорите.

– Мне кажется я недостаточно красноречив, чтобы правильно выразить мысль…

– А Вы попробуйте.

Глаза Андрея заблестели, будто два маленьких кристалла, и устремились куда-то вдаль. Каждая мышца лица будто бы расслабилась и напряглась одновременно.

– Россия – страж на службе всех угнетённых. По крайней мере она являлась такой до февральского госпереворота. Но однажды всё должно вернуться на круги своя. Ты смотришь на мир и сердце обливается кровью. По всему миру нищета, люди умирают с голоду. Только лишь здесь, в Европе хорошо. А весь мир забит, зажат, разрознен. И боится дать значимый отпор. А Россия не всегда лидер им, но почти всегда страж. Понимаете?

– Не очень. Россия, на службе угнетённых? Каких угнетённых? Это, вроде как, Европа, Америка их как бы защищает. Не понимаю о чём Вы. И опять же, причём здесь любовь? Опять, что правильно, а что нет.

Андрей вдруг заливисто, но сдержанно рассмеялся.

– Я не могу об этом говорить как-то связано и серьёзно. Если Вы никогда не слышали про неоколониализм, про его концепцию, вряд ли Вам о чём-то скажут мои слова. Но опять же, попытайтесь понять – выйдет лекция по экономике, но такая наука как экономика, для меня по крайней мере, просто отражает реальность, а реальность порождает чувства. Это именно чувства, очень сильные, не мысли, как их нормально формулировать?

– Да ничего, – приветливо улыбнулась в ответ Ксения. – Я зато Вам поверила. Только вот не самообман ли всё это? Как это Россия защищает “угнетённых”? Ну вот если разобраться?

– Опять же говорю, неоколониализм. Уж поверьте, если в человеке есть хоть сколько то сильное чувство справедливости, то с позиций неоколониализма, лишь ознакомившись с ним, этот человек станет возносить Россию, как её поборника. Даже если он самый радикальный космополитичный либерал, уж поверьте, есть по крайней мере один пример на счету. Россия бьёт по интересам угнетателей, скажем так. Взять хоть недавний конфликт на Украине.

– Но эта война! Неужто Вы считаете, что эта любовь может быть столь сильна, что за неё можно отправиться насмерть? Так и что же, если война может быть “хорошей”, то на неё добровольно пошли люди, что больше Вашего любят Россию? Или Вы бы тоже отправились?

– Я её до конца прошёл с двадцать второго года, – хмуро пробурчал Андрей.

– Боже, сколько Вам лет? – показалась взволнованной и искренне сострадающей Ксения.

– Двадцать семь, – отвернулся Плотников.

– Младше меня на три года, а уже так… – она резко и задумчиво замолчала. Почему-то ей стало стыдно.

Олег со своими людьми ехал к аэропорту. Он сидел рядом с водителем и постоянно смотрел то в одно окно, то в другое, в смятении о чём-то задумавшись.

– Не забывай, что нам ещё надо избавиться от оружия, – сказал Олег водителю.

– Я помню. Тут как раз по пути есть лесочек. Там и сбросим.

– Вы точно хорошо спрятали тело?

– Да, точно!

– Как-то всё просто получилось. Мы управились за совсем короткое время, а сами были вооружены на встречу с полноценной охраной. Кто-ж знал, что он один ездит.

– И что?

– Ну охрана такого высокопоставленного лица наверняка следит за ним. И он должен был уже приехать на место. А раз его нет, то охрана уже начала поиски раньше времени, тогда у нас меньше времени до того, как нас заметят, но раньше времени мы же улететь не сможем?

– То есть ты хочешь сказать, что план Александра всё-таки не был так “гениален”, как нам говорил Трифонов?

– Нет, я только больше убедился в его гениальности.

– Ну и что тогда волнуешься? С нами ничего не произойдёт.

– Не в этом дело. Сдаётся мне, Крепин нами “пренебрёг”. Для него важнее эти проклятые деньги, а с таким планом, жертвуя нами, Крепин имел наивысшие шансы на это… И деньги-то уже у Никифорова, на кой теперь-то мы Крепину сдались?

Водитель цыкнул и задумчиво приподнял брови. Он попытался что-то сформулировать, но смог лишь пробормотать что-то невнятное.

Ксении было непривычно сидеть в эконом-классе, особенно из-за его тесноты, но её это сильно не тревожило. Двигатели изо всех сил гудели, но вокруг как будто бы всё молчало. Насчёт того, что получится успешно сесть в России она не волновалась, а потому верно давно бы уже уснула, а не продолжала бы смотреть, застыв у окна, если бы не давящий её пустой, направленный чуть выше кресла впереди взгляд Андрея, сидевшего подле. Почему-то Ксения испытывала сострадание к этому человеку, хоть и без сожаления. Всё же, Плотников будто бы знал где находится и зачем, но Никифоровой виделась в том какая-то неуловимая трагедия.

– Может быть я чего-то не понимаю конечно, – вдруг заговорила она тихо, не отворачиваясь от окна. – Ну ведь если, как Вы сказали, нужна именно любовь, то почему бы просто не любить людей рядом? Это безопаснее, проще, даже понятнее, наверное… Родителей, детей, партнёра…

– Люди могут предать. Все, без исключения…

– Да, Вы правы, наверное, – ещё сильнее влезла взглядом в иллюминатор Ксения. – Вот меня родная мать, – Никифорова была из той категории людей, коих было особенно много в двадцать первом веке – в эпоху так называемой “новой искренности”, когда, например, в соцсетях публично рассказывают о своих самых личных проблемах, нередко даже умудряясь монетизировать это. Потому Ксении не было проблематично рассказать о чём-то столь, на первый взгляд, сокровенном случайному человеку. Возможно, потому что оно и не являлось для неё сокровенным, ведь, может быть, для таких людей в принципе нет ничего по-настоящему сокровенного. – Просто бросила нас с отцом, когда мне было три. И даже теперь, спустя столько лет, он не может её забыть, и периодически приходит в клуб, где они часто проводили время. Просто сидит там в углу и грустит, ждёт, вдруг она придёт. Такая любовь, конечно, не к чему. Но ведь и своя страна может предать, нет? Не в этом ли парадокс любви как таковой?

– Если Родина предаёт тех, кто ей предан, значит кто-то предал саму Родину или она сама себя. И вот Налавин сделал именно это. Предал её. Мы потому Вашему отцу и помогаем.

Глава 3. Что делать?

– Ваша дочь уже в трёх часах от Москвы! – объявил Александр, неожиданно ворвавшись в комнату, и сел напротив Никифорова.

Константин в этот момент сидел за столом и пил кофе, чтобы взбодриться с утра. Услышав эту новость, он чуть было не поперхнулся.

– И деньги пришли! – сказал он с улыбкой, словно не веря в происходящее. – Правда с комиссией в десять процентов…

– Чтобы её избежать, нам бы пришлось оформлять и предъявлять кучу документов, – оправдывался Александр. – Уж поверьте, времени там на это не было…

– Ничего! – махнув рукой, перебил его олигарх. – Если бы не Вы, я бы и близко не вернул себе столько денег.

– Но не забывайте про свою часть сделки…

– А куда мне деваться? Вы же сами знаете, что мне придётся поддержать Вашу революцию, при текущей власти я не смогу сохранить состояние.

– А почему ж Вы тогда так спокойны? Вы же очень боялись сначала участвовать во всём этом.

– Да, кстати об этом, – сделал серьёзное лицо и строго посмотрел на собеседника Никифоров. – Я нашёл отличное тайное местечко с особняком у моря на востоке России, где мог бы спокойно скрываться вместе с дочерью. Оттуда я буду пересылать вам необходимые средства и не переживать о своей безопасности. Но… Для этого нам нужно как можно скорее перевести все средства в криптовалюту… Я до сих пор не понимаю, как Вы собираетесь добиться разрешения на столь крупную финансовую сделку.

– ЦБ – сегодня крайне коррумпированная структура, – как бы поправляя олигарха, сказал Александр. – Думаю, у меня есть связи, чтобы Вам разрешили всё оформить. Но Вам нужно будет дать нам на это несколько сотен миллионов… Чтобы уж наверняка.

Андрей и Ксения скорым шагом вышли из телескопического трапа и стали спускаться вниз.

– Так куда мы так торопимся? – спросила Никифоров.

– Надо встретить наших.

– Так они же ещё явно не вышли! – хмуро ответила Ксения.

Плотников просто отвернулся и до выхода в зал они оба молчали. Через две минуты в толпе выходящих из самолёта пассажиров к ним выбежал молодой парень лет девятнадцати, оглянулся и впопыхах сказал:

– Андрей, идите без нас. Мише, как только он отключил авиарежим, почти сразу позвонили Павлов. Короче… – молодой человек заговорил устало и непринуждённо. – Иди к нему, он Вас отдельно куда-то должен отвезти, а мы тут сами как-нибудь разберёмся, не переживай.

– Ну ладно… – нахмурился Андрей.

Дочь олигарха с Плотниковым отправились на выход. Вскоре они снова встали в очередь у паспортного контроля. Их быстро проверили, лишь слегка приоткрыв паспорт и сверив фото с лицом, и отправили восвояси. Быстро миновав зал прилета, они вышли в основное пространство первого этажа. Всюду, полулёжа на грязном, давно нечищенном полу, сидели бедняки, одетые в какие-то лохмотья, и просили милостыню.

– Что произошло? – удивлённо спросила у Андрея Ксения. – Когда я уезжала, такого не было.

– Когда ты уезжала, такого правительства не было, – мрачно ответил Плотников. – Вот что произошло…

– Чтобы ты о них не говорил, но так они же вроде наоборот хотели… Всё улучшить.

На улице царил хаос. Бездомные устроили здесь настоящий лагерь, соответствующий их положению. Где-то виднелись самодельные палатки из тряпья, кто-то сидел и варил что-то в ржавом котелке у пропахшего сгоревшей пластмассой костра.

– Собрались здесь в надежде получить что-то из забытых багажей, – мрачно обратился к дочери олигарха Андрей. – По большому счёту, все вещи должны возвращать, но эти люди не дают этого сделать, угрожая разгромом аэропорта. Идём, нам надо обойти аэропорт.

На обочине в селе Чашниково возле недорогой чёрной машины с тонированными стёклами стоял Алексей Павлов. Как только он увидел дочку олигарха, сразу подошёл к одной из задних дверей и открыл её.

– Здравствуй, – сказал он своему товарищу, как бы не замечая Ксению, а затем повернулся к ней, указывая на вход в автомобиль, и неестественно улыбнулся:

– Прошу!

И сразу открыл ей дверь. Никифорова с некоторым раздражением посмотрела на Павлова и села на заднее сиденье.

– Где Олег? – быстро спросил Андрей. – У него всё получилось?

– Не знаю, – разводя руками ответил Алексей. – Давай сядем и всё обсудим.

– Хорошо, – недовольно стрельнул глазами Плотников.

Павлов оббежал машину и сел за руль, а бывший военный устало откинулся на спинку кресла рядом с водителем. Машина тронулась.

– Ну так что? – нетерпеливо спросил Андрей.

– Олег и остальные должны были вернуться, но билеты у них были куплены в Домодедово, так что не знаю, – спокойно и безразлично отвечал Павлов.

– Ну как так? Они же должны были уже прилететь, и ты бы об этом сразу узнал.

– Об этом сразу узнал бы Александр, а не я, – также безразлично отвечал Алексей. – Возможно, он пока не хочет, чтобы мы знали, что происходит.

– Это всё равно как-то подозрительно… – эмоционально протягивал Плотников.

– Послушай… – устало говорил Алексей. – Я недавно говорил по телефону с Александром, где-то час назад, и вроде как всё было в порядке. Вдобавок он был… Даже несколько радостным.

– Как это Крепин может не выглядеть радостно? – иронизируя, задал риторический вопрос Андрей.

– О чём вы вообще? – вмешалась в разговор Ксения.

– Для Вас это не должно иметь никакого значения, – перебил её Алексей, вдруг съёжившись. – Простите, но и наше руководство, и Ваш отец просили Вас в это не погружать, – тихо говорил Павлов.

– Она об этом не знает… – ответил Андрей и, поймав на себе взгляд Ксении, махнул рукой, мол, всё хорошо. – Ну ладно… – снова обращался уже только к Павлову Плотников. – Просто понимаешь, давай будем честны, я, Степан, Макар, да и остальные в целом, скорее всего, намного лучше бы сработали в Швейцарии вместо Олега и его людей.

– И? – не понимая, спросил водитель.

– Вернуть деньги было намного более сложным заданием, и мне совершенно неясно, почему Крепин послал не меня… Он ведь всё прекрасно понимает!

– Ему лучше видно, – резко отрезал Алексей.

Крепин скинул ботинки, сел на застеленную кровать, прислонился к стене и, наклонив голову, погрузился в раздумья. Каждая его спонтанная мысль была не о нём и его собственной судьбе, а исключительно о его революционной деятельности. Но даже среди них не было места мечтам. Только задачи, планирование, редкие концепты – исключительно логические контекстные конструкты без вложенных Александром чувств и переживаний. Он будто бы строил детализированный до мелочей пустой дворец, а затем тихо наслаждался одним лишь его величественным видом. И Крепин свято верил, что того ему достаточно.

Спустя минут двадцать такой полудрёмы Александр услышал звонок. Достав свой кнопочный телефон из кармана и прислонив его к уху, он услышал:

– Мы подъезжаем, с Никифоровой всё хорошо, Андрей с нами.

– Ясно, – устало проговорил Крепин и отключился.

Потянувшись, он встал с кровати, нацепил ботинки и неторопливо пошёл ко входу.

У лестницы его сразу увидела старая служанка и, всплеснув руками, разочарованно и заботливо вздохнула:

– Вот зачем он там стоит?

Александр спустился на первый этаж, подошёл к окну у двери и посмотрел в него. На улице шёл ливень. Константин стоял возле дороги и уже насквозь промок. Вода лилась на него в огромных количествах, а он и не думал шевелиться.

Вскоре из туманной темноты показался тусклый свет. Александр осторожно выбежал из дома и встал возле входа. Машина остановилась, а затем фары выключились. Из неё выбежала Ксения. Завидев отца, она на секунду остановилась, чтобы рассмотреть его, а затем бросилась к смиренному Константину Григорьевичу и обняла его.

Алексей и Андрей синхронно открыли свои двери и подошли к олигарху, собираясь пожать ему руку и поздороваться, но Константин Григорьевич и не думал вырываться из объятий дочери. Александр повертел головой, подзывая Павлова и Плотникова к себе.

– Это лишнее, – сказал он им, когда они подошли. – Проходите, там с ним, может быть, поздороваетесь.

Алексей сразу вошёл внутрь. Андрей же остановился возле Крепина и сурово спросил:

– Где Олег?

– Задачу выполнил, – отвечал Крепин, кивая. – Иди внутрь, мы там обо всём поговорим.

– Хорошо, – недовольно пробурчал Плотников.

Через некоторое время Никифоровы направились к дому, где их все ждали. Войдя внутрь, Ксения приобняла служанку и сказала ей тихо:

– Привет, Галя.

Старуха робко улыбнулась. Она явно была довольна.

– Ну что, пошли что ли пообедаем и выпьем пару бокальчиков? – задорно спросила Никифорова отца.

– Прости, но сейчас я должен поговорить с этими молодыми людьми… Иди подожди в своей комнате, ладно?

– Хорошо, – растерянно ответила девушка и направилась на второй этаж.

Служанка – Галина – сразу пошла за ней.

– Пройдёмте в мой кабинет, там всё обсудим, – с дружелюбным безразличием сказал Никифоров остальным.

 Четверо мужчин направились на третий этаж. К нему было два подхода, с правого и с левого крыла второго этажа. Вели эти лестницы на огромную роскошную террасу, которая занимала почти весь третий этаж. Однако через коридор, присоединённый к ним, можно было пройти и к части третьего этажа, покрытой крышей. Это была большая круглая комната с черными стенами и с таким же круглым столом посередине.

Мужчины сели за него, и первым начал говорить Александр.

– Константин Григорьевич! – Крепин повернул задорный взор на олигарха. – Сразу скажу, на будущее, что дальше я не всегда буду готов сразу выйти на связь. Поэтому разговаривайте с Павловым, благо Вы уже знакомы. Он неплохой юрист, так что поможет в случае чего. А это Андрей Дмитриевич Плотников, – Александр усмехнулся в своей манере. – Вы даже не поздоровались с ним, а именно он, между тем, и руководил возвращением Вашей дочери и денег.

– А как же Олег? – удивлённо спросил Андрей.

Крепин посмотрел на Плотникова как бы улыбающимися непонимающими глазами и спросил его:

– Какой ещё Олег?

А затем Александр строго посмотрел на Андрея, после чего Плотников понял, что сказал что-то не то, и в замешательстве пробурчал:

– Простите, ради Бога… Просто неудачная шутка…

– Итак, – продолжил Крепин. – Для начала нашей полноценной деятельности необходимо разрешение на финансовую операцию на бирже на несколько миллиардов долларов для Вас, Константин Григорьевич. Для этого нужны некоторые документы из ЦБ, и ещё хотелось бы прихватить пару документов для следующей части нашего плана, которую я пока что раскрывать не хочу. Тем не менее, для успешной коррупционной сделки в самом ЦБ необходимо очень много денег. У меня есть нужный человек из ФСБ. Он сделал поддельные документы для Ксении, до этого вышел на Вас, Константин Григорьевич… Без него бы мало что получилось. Он имеет некоторые рычаги давления на важных сотрудников ЦБ, поэтому всё необходимое есть возможность заполучить. Но денег нужно очень много… Да и многое будет потеряно на комиссии, когда будете покупать криптовалюту, её избежать не получится – надо торопиться.

– Это не проблема, – ответил олигарх.

– Да, мы это всё уже обсуждали с Вами лично. Но сейчас всем необходимо оставаться здесь и надеяться на то, что наш человек в ФСБ сработает хорошо, и стараться ни о чём не волноваться. Но Вам, Константин Григорьевич, я бы посоветовал начинать постепенно готовиться к отъезду.

– Так скоро? – спросил Никифоров.

– За вывезенные активы и дочь Вас никто убивать не станет. Однако мы сделаем не только это.

– Что Вы задумали, Александр? Если это опасно для моей жизни, я отказываюсь.

– Нет, просто этот поступок посягнёт на кое-что по-настоящему важное для нынешней власти и Запада. И тогда… Тогда Вы станете главным врагом государства.

– Я не согласен на это, – напрягся Константин. – Вы хотите просто раздражать их? Переключить их внимание на меня? Или что?

– Нет… – вертел головой Александр. – Цель не в том, чтобы обернуть нынешнюю власть против Вас. В этом нет смысла. Когда мы достанем документы, Вы всё узнаете. Пока рано об этом, лишь по той причине, что задуманное обобщённо выглядит абсурдно и неполно, если не знать некоторых нюансов, вроде особой роли нашего человека из ФСБ, но даже здесь мне всё называть опасно. Но Вы точно не откажитесь. Наоборот, Вам это должно понравиться. В первую очередь именно Вам, Константин Григорьевич. А если вдруг я не прав, то там без Вас всё равно ничего не получится, так что всё на Ваше усмотрение.

Душный запах старой краски и вековой пыли гнал Казакова быстрее подниматься вверх по тёмной лестничной клетке, в которую только и бил с улицы местами, но неприятно сильный тускло-оранжевый свет фонарей. Но Даниил, проводя руками по грязным перилам, оставляющим на его руках тёмные, будто сажевые пятна, не торопился подниматься. После поездки в Италию в составе группы Андрея Плотникова, пусть большую часть времени Даниил Казаков и провёл в номере, он всё же отчего-то сильно устал. Когда груз ответственности спал и пришло осознание того, что вся эта утомительная своей нервозностью суматоха завершилась, Казаков будто наслаждался последними мгновениями своей сонливости и неуюта вне родного дома, лёгкой болью в бёдрах.

Навстречу Даниилу спускалась средних лет, почти пожилая женщина. Слегка полноватая в силу возраста, высокая. Одета она была в чёрные брюки да в синий пиджак на белую футболку. Вычурная тушь над большими любопытными глазами будто бы делала её куда старше. Тёмное-тёмное, видимо от перебора с краской, что скрывала седину, уложенное каре вместе с чёрной сумочкой из искусственной крокодиловой кожи придавали ей совсем уж деловитый вид.

– Здравствуйте, – устало поздоровался Казаков, не поднимая глаз.

– Дань, ты? – вглядываясь, любопытно и приветливо спросила женщина.

– Да, я, тёть Надь, – натянуто, но совсем без раздражения или неловкости улыбнулся Казаков, заранее остановившись на этаже, предполагая, что разговор может выйти долгим.

– Ну вот, не забыл! – будто удивлённо выпрямилась Надежда. – А ты что это? Ты ж вроде в Питер в этот ваш “Военмех” учиться уехал, мне Натка все уши про это прожужжала!

– Направление, сами понимаете, с недавних пор неперспективное… Так что я вот и вернулся, – грустно усмехнулся Даниил. – Причём ещё в начале мая.

– Неперспективное… Сказала б, что бездельник ты просто, вот и всё! Но я ж и тебя хорошо знаю, да и с отцом твоим такая же беда приключилась.

– Такие времена, – пожал плечами Даниил. – Якобы не нужна сейчас России никакая армия, мы теперь миролюбивое государство. Но ничего, я как-нибудь прорвусь!

– Ох, ну удачи тебе, Дань, удачи! – деловито кивала Надежда, став наконец спускаться дальше.

– До свидания, тёть Надь, – сказал Казаков, когда та уже заходила ему за спину.

– До свидания, – вздохнула женщина, уже не оборачиваясь.

Лёгкий зуд, одновременно раздражающий и придающий сил, появился у Даниила. Он стал идти по лестнице с чуть большей скоростью, наконец достигнув последнего этажа. Рядом с дверью с чёрным кожаным покрытием, с приклеенными двумя золотистыми цифрами “4” и “3”, на уровне глазка находился звонок – большая чёрная кнопка на белой коробочке, закрывающей голую конструкцию из проводов. Даниил, не поднимая глаз, зажал эту кнопку – раздался беспокойный треск.

– Иду! Иду! – послушался добродушный озабоченный голос по ту сторону.

Тройной оборот ключей – дверь распахнулась. Из-за неё выглянула совсем низенькая женщина лет пятидесяти – Наталья Михайловна Казакова. Одета она была по-домашнему, очень просто: бежевый свитер и черные спортивные штаны. Беспорядочные тускло-русые волосы наполовину закрывали уши, на которых дужками лежали маленькие прямоугольные очки. На утончённом лице особенно выделялись идущие параллельными дугами морщины под серыми глазами.

– Привет, Данька! – радостно воскликнула женщина.

– Привет, мам, – осторожно приобнял Казакову сын.

– Заходи! – улыбаясь с каким-то открытым умилением, отходя, освободила проход внутрь Наталья Михайловна. – Заходи! Я сейчас ужин разогрею, а ты пока заходи!

Хозяйка квартиры, выключив в прихожей свет, прошла вглубь узкого коридора на небольшую тёмную кухню. Казаков быстро стянул с себя обувь и прошёл вдоль стен, покрытых белыми обоями с едва заметными жёлтыми блёстками, в ванную. Встав в узком пространстве по левую сторону от чуть ржавевшей ванны между раковиной и стиральной машиной, он посмотрел в зеркало.

У Даниила было почти прямоугольное лицо, лишь лоб был несколько скруглённым и широким. Небольшой рот и нос были совсем как у матери. Серые глаза были тоже похоже, но несколько грубее и строже. Русые волосы были чуть длиннее, чем совсем короткие. Внимание Казакова привлекла несвойственная ему небритость, особенно его раздражали и забавляли его усики.

Казаков прокрутил один из двух маленьких вентилей и из изогнутого крана потекла жгучая вода. Прополоснув руки, Даниил взял кусок жёлтого хозяйственного мыла, втирая его в ладони, особенно в тех местах, где после перил на лестничной клетке остались чёрные пятна. Дожидаться, пока смоется пена под неприятной горячей водой, Казаков не ждал, а потому вытер её на белое полотенце, висевшее на двери.

Даниил прошёл на кухню, усевшись на тесный диван за небольшой деревянный стол. В комнате, как и во всей квартире, был выключен свет. Мать, отходя от микроволновки, тут же подала Казакову на стол тарелку с гречкой и двумя сосисками. Усевшись напротив, Наталья Михайловна притянула к себя с центра стола высокую свечку и, достав из кармана небольшой спичечный коробок, зажгла её, поставив на то же место.

– Почему со свечкой? – незатейливо спросил Даниил.

– Ну разве так не красивее? – кивала Наталья Михайловна, после сказанного перейдя на лёгкий грустный шёпот. – Да и на свете мы сейчас экономим сильно. Сам понимаешь, и цены выросли на него по понятным причинам, и отец сейчас без работы сидит. Просто пьёт без остановки с середины марта, как всё произошло. Тут его не столько даже факт того мучает, что вся его многолетняя карьера ни за что, ни про что закончилась, как то, что он себя преданным чувствует. Говорит, что вся война, что он прошёл, а это было для него непросто, сам помнишь, получается вся насмарку и даже хуже. Всем сердцем этого Налавина ненавидит. Ты же помнишь, каким он патриотом был всё время. Я не рассказывала, но еле как его отговорила на тот ужасный митинг идти.

– Это какой ещё митинг?

– Который ещё в апреле был на Арбатской площади. Когда протестующие огонь по ОМОНу открыли, там погибло около тридцати человек. Ты тогда на выходные приехал, а потом ушёл куда-то, я волновалась очень.

– Это в тот день, когда я познакомился с Андреем, да? – скорчился Даниил. – Ты же знаешь, я человек аполитичный, я подобные места предпочитаю обходить стороной, поэтому я даже не помню.

– Аполитичный человек идёт в армию? – с какой-то грозностью мотала головой Наталья Михайловна. – Ты так о себе стал говорить только с тех пор, как вернулся из академии. Что бы ты без этого Андрея делал? – интонацией обозначила она смену темы. – Не найди ты себе такого друга, сейчас бы вообще без работы сидел. Как там ваша с ним вахта? Ты перед отъездом так и не объяснил, что даже она из себя представляет.

– Работа на алмазных шахтах в Мирном, – сухо отвечал Даниил. – Ничего конкретного. Сейчас временно отпуск.

– Данька… – сделала виноватый вид Казакова, глядя в пол. – Я сейчас на себе одна тащу всю семью. Я не знаю, что делать с отцом. Я не справляюсь с моей зарплатой кассирши. Если у тебя остались с вахты лишние деньги… Мы всё вернём, как отец снова придёт в норму. Правда, вернём, если так нужны. Но сейчас мне даже на еду не хватает.

– Если уж хочешь услышать моё мнение на современную ситуацию, сейчас всем стало хуже. Всем. Не думаю, что сильно помогу, – ответил Даниил отстранённо.

– Не всем, – кивала Наталья Михайловна. – Врачам и учителям в госучреждениях зарплаты сильно повысили. Вот Надя – учительница начальных классов – теперь около ста пятидесяти тысяч зарабатывает, она вот на днях о племяннике враче своём рассказывала. Всё сваливать на внешние обстоятельства нельзя.

– Это поднятие зарплат – обычный популизм!

– Ты совсем не можешь нам ничем помочь? – сделала жалобный вид Казакова.

– Мне дали только столько денег, сколько хватит на себя, не больше…

– Тогда нам видимо всё равно жить в одном месте, есть одну еду, платить за одну коммуналку… – беспокойно говорила Наталья Михайловна, будто вот-вот затрясётся.

– Нет, мне выдали квартиру на время отпуска, – положив лоб на ладонь, отвечал Даниил. – И дают мне денег строго на базовые потребности. Сейчас у меня вот ни копейки, честно!

– Если не хочешь нам помогать, просто так и скажи, врать не надо, – ласково, но грустно говорила женщина. – И я не буду тебя винить, честно! Отец просто впал в пьянство, ты, конечно, не обязан из-за его тараканов в голове чем-то таким жертвовать. Да и как бы желания помогать такому человеку может просто и не быть. Но не обманывай меня, пожалуйста! – сказала она тихо. – Скажи, как есть, ну?

– Я не обманываю, – мотал головой Даниил c пустым взглядом.

– Что ж за вахта тогда такая? – возмущалась самой судьбой Наталья Михайловна.

– Это частная контора, по сути, – стиснув зубы, говорил Казаков. – Денег у нас пока мало, но это перспективно! Нам пока дают их столько, чтобы хватало. В квартире я буду жить даже не один. Уверяю тебя, – Даниил улыбнулся, – мы… Мы добьёмся такого успеха, о котором мы даже не мечтали. Да, это рискованно, но сейчас по-другому никак. Как появится возможность, клянусь, я сразу помогу, я же никуда не денусь!

– Не нравится мне вся эта твоя история с этой подозрительной “вахтой”, но ладно, – закрыв глаза, кивала Наталья Михайловна.

Резко на кухню ворвался пожилой мужчина. Внешне он выглядел так, что можно было легко представить его в молодости: закруглённые большие скулы, высокий, но узкий подбородок, почти квадратное лицо, пронзительный суровой взгляд над негустыми бровями, прямые волосы, сам он определённо был когда-то сухощавым, спортивным и высоким. Но сейчас у Сергея Ивановича Казакова – отца семьи – словно от дешёвого грима, совсем неестественно и глаза стали грустнее, и появился второй подбородок, и значительно вырос выделяющийся на фоне остального тела живот, волосы поредели и поседели, спина стала слабее, делая Сергея Ивановича сгорбленным, менее высоким.

– Кто здесь “впал в пьянство”, а?! – спрашивал вошедший, ехидно улыбаясь, что с его глазами выглядело угрожающе; Казаков сел между сыном и своей женой. – Я уже недели две в рот ни капли не брал! Что ты ему фигню городишь, а?

– Ну так пошёл бы работать тогда! – кивнула в сторону Сергея Ивановича Наталья Михайловна.

– Тысячи и тысячи солдат самых разных возрастов почти одномоментно остались без работы, всё занимают! Нафиг кому-то нужен предпенсионный мужик?!

– И ты вечно будешь так сидеть и ничего не делать? – спрашивала Наталья Михайловна.

– Нет, – мотал головой Сергей Иванович. – Я ищу работу, но я военный в первую очередь. У меня из роты товарищ – Пашка Баранов – уехал в Беларусь служить. Беларусь ещё держится от этой мерзости, одна сейчас против всего мира стоит! Думаю, туда поедем, им русские офицеры нужны! Если, где и осталась теперь хоть какая-то Россия, коей я присягу давал, так это там!

– Ой, кому ты там нужен будешь! – махнула рукой Наталья Михайловна. – Тем более на переезд деньги нужны, а для этого ты должен для начала пойти работать! И как мы тут Даньку оставим?

– Да его послушаешь, ему без нас хорошо! – смотрел на сына Казаков. – Вот, квартиру себе нашёл, помогать не хочет, даже чуть-чуть!

– Да у меня правда нет денег! – оправдывался Даниил.

– Не оправдывайся! – старший Казаков отвернулся к окну с пустым взглядом, полным ненависти к чему-то очень фундаментальному. – Аполитичный он, блин… Сначала в армию, якобы Родину любит. А теперь он срать хотел на то, что её какие-то подонки захватили! Как покорные рабы, обратились эти твари к западным господам и говорят: “Научите нас дебилов жить! А то хотим так же жрать вкусно и много, как вы! А сами мы ж никто, ничтожества! А вы нас научите, учителя! Дайте стать частью вашего элитарного общества, хоть и на правах холопов! А вы и дальше, решайте, кто террористы, кто злодеи, кто диктаторы, уничтожайте на тех землях целые города и народы! Просто недоеденные ошмётки с барского стола нам иногда кидайте, пожалуйста, да не судите ни за что!”, а тебе вот всё равно! Поколение зудящих желудков!

Свеча догорела. Кухня окончательно погрузилась во тьму.

Разговор между Плотниковым, Павловым, Крепиным и Никифоровым продлился до ночи. Когда все, и в особенности Константин Григорьевич, были уже до конца истощены, настал тот момент, когда присутствующие негласно поняли, что на сегодня всё. Короткими кивками они распрощались, собираясь вставать из-за стола. Но Андрей, желая выпытать правду о другой группе у Александра, не стал торопиться, как понял, что Крепин хочет уйти из помещения последним, и почти сразу же остался сидеть дальше, пожирая глазами любопытного к поведению Плотникова Александра. Павлов же, обратив внимание на происходящее, из какой-то осторожности остался сидеть дальше. В итоге стол и впоследствии комнату покинул лишь Никифоров, то и дело бросая на революционеров подозрительные взоры.

– Так что с Олегом? – спросил Андрей, отворачиваясь от выхода, как только хлопнула дверь.

– Он прислал сюда деньги, а затем его группу перехватила полиция на пути в аэропорт, – спокойно отвечал Александр. – Олег и его люди оказали вооружённое сопротивление – выживших среди них нет.

Андрея словно ударил гром. Он застыл, устремляя стеклянный взгляд на Крепина.

– Алексей, выйди из комнаты, пожалуйста! – грубо и чётко попросил Александр.

Павлов, не менее поражённый, встал, и несмотря на услышанное, весьма размеренным шагом ушёл.

– Андрей, – начал Крепин. – Из того задания невозможно было вернуться живым. По сути, план по переводу денег обратно, а за этим зорко следят спецслужбы, да ещё и включающий убийство, с полностью выжившей командой без взятых в плен её членов, которых могли бы пытать, после чего они бы всё рассказали, невозможен. Я не мог так рисковать и составил план действий, по которому погибнет вся группа, зато операция почти гарантированно пройдёт успешно. Поэтому я пожертвовал Олегом.

– Но почему Олегом, а не мною? И где гарантия, что завтра ты не пожертвуешь мной, найдя мне более опытную и сильную альтернативу?

– Я пожертвовал им не поэтому, – отрицал Крепин. – Просто он был националистом, а с ними лучше не работать в долгосрочной перспективе.

– Да? То есть… Тогда зачем вообще вся это революция, раз ты так ненавидишь националистов?

– Это будет революция патриотов. Таких, как ты…

– А в чём разница-то такая большая?

– Ну смотри. Возьмём, например, ситуацию с Дураковым. Помнишь такого?

– Ну помню.

– Ты считаешь его героем? Он же русский, создал, по сути, в одиночку лучший мессенджер в мире. При этом живя в другой стране, платя ей налоги…

– Нет конечно. Я думаю, он просто продажный подонок.

– А националист считает по-другому, – на миг улыбнулся Александр. – Он скажет на примере Дуракова: “Смотрите! Ну посмотрите же! Так мог сделать только русский по национальности”. Националистам плевать на то, откуда ты. Им всё равно, кому ты служишь. Им важнее то, кто ты по крови. Для них главная ценность – русские как нация. Для них важнее всего благо нации. Но, по сути, это обычные потребители, мещане, которые считают, что могут получать больше, чем другие, только из-за своих генов, ценность которых естественно не зависит от национальности. Для патриотов же главная ценность – Россия и россияне как жители одной большой страны. Им плевать на то, какой ты нации. Их больше беспокоит честь и слава Отечества. Они больше верят в то, что общественные настроения разных стран отличаются не из-за генов, а из-за их культур, экономического и географического положений. В своём анализе они являются скорее материалистами, нежели идеалистами. Их взгляд на мир формируется скорее из фактических и математических знаний, нежели из нравственных, эмоциональных и духовных, которые могут завести в концептуальные дебри, приводящие к крайне странным идеям и идеологиям. Нам нужен материализм в этой борьбе, потому что, если мы будем руководствоваться эмоциями, духовными и культурными концепциями, то мы не победим.

– Если ты отбрасываешь и порицаешь всякие чувства… – пытался сформулировать Андрей. – Теперь мне ясно, отчего ты так спокойно раскидываешься жизнями. Но почему ты хочешь этой революции? Ты же сам говоришь, что это всё эмоции.

– Так как я хочу спасти человечество.

– Что? – усмехнулся Плотников. – Как это – спасти человечество?

– Давай так, человечество – это вид, – сухо объяснял Крепин. – Любой вид должен развиваться. А если он не развивается, то начинает деградировать. А если что-то деградирует, то оно в конце концов умирает. Самых больших достижений человечество добилось в двадцатом веке, до этого невероятными, относительно прошлых столетий, темпами развивалось в девятнадцатом. Раньше мир был многополярен. И смотри, что получается. Когда в мире множество примерно равных по силе центров силы, то есть государств, то ради своего выживания они готовы на всё, так как инстинкт самосохранения – главный мотив. Поэтому необходимо догонять в научном и социальном развитии своих оппонентов и обгонять их. Только тогда государства готовы вкладывать невероятные деньги в новые открытия, экономические системы, социальные идеи, идущие в противовес идеям противника. Плюс ко всему, каждому государству необходимо сплотиться ради этой цели, и довольно редко в таком случае происходит конфликт элит внутри страны. И тогда весь мир, по сути, превращается в огромный научный и философский узел, который развивается за счёт конкуренции его центров. Без этого человечество станет постепенно умирать, так как перестанет развиваться. Но… У этой конкуренции есть побочный эффект. Он называется войной. И тогда центры – государства, которые изначально вкладывались в науку как в средство создания оружия – начинают применять все свои достижения против оппонентов. Причём это необязательно грубая сила. Можно с помощью пропаганды дать людям из чужого центра абсолютно простую, разработанную кем-то идею, после чего народ там уничтожит свою страну изнутри, как значимую силу. И по итогу всех этих войн в мире остался только один центр силы – США. Столь значимых и масштабных империй ещё никогда в истории человечества не было. США захватили, по сути, весь мир и держат под своим контролем почти каждого значимого политика, каждого богача. После развала СССР прогресс остановился. Нет, благодаря обмену технологиями он даже скакнул в девяностых, но и только! Теперь штатам не нужно развиваться, они и так уже всех победили. Ими не движет инстинкт самосохранения, ведь им некого бояться. Остальные развиваться не способны. Им не хватает экономических ресурсов, чтобы успешно развиваться. А те, у кого хватает, сильно зависят от США. Например, Япония. Вдобавок ко всему штаты в девяностые, как я уже говорил, всё же развивались. И теперь их очень сложно догнать. И ныне каждая страна мира заключена в порочный круг. Чтобы развиваться научно и социально, надо стать достаточно сильными, как США. Но чтобы стать достаточно сильными, как США, надо развиваться. Или же пойти против них, но тогда США лишат тебя всего, чем владеешь. И теперь миром правят конформисты, которые делают всё по американской указке. И очень важно, что если это продлится ещё дольше, то все силы, которые хоть как-то могли противостоять Америке, падут раз и навсегда, так как уже не выдержат усиливающегося давления на себя. И тогда США станут править миром в ближайшие века, которые для человечества станут последними.

– Подожди, но ведь развитие было. Взять хотя бы телефоны с компьютерами, интернет…

– Это всё разработки времён холодной войны – противостояния двух центров силы. Просто раньше, как и почти все технологии, они использовались лишь в военных целях. Процессоры не сильно изменились после двухтысячного года. Там просто подкручивали пару составляющих, из-за чего они стали намного мощнее, и всё. Закон Мура. Телефоны – это те же процессоры, засунутые в маленькую коробочку. Интернет – средство военной связи, используемое военными ещё до девяносто первого. Обществу теперь интересно не будущее самого общества и его судьба. Ему интересна судьба каждого отдельно взятого человека. Теперь каждому интересен лишь свой комфорт и благосостояние. Идейных людей всё меньше и меньше. Всё ведёт к катастрофе. И знаешь, что меня пугает больше всего? Взять хотя бы до сих пор одну запрещённую раньше в России европейскую организацию… Суть, не в том, что это как-то омерзительно и противоестественно, а в том, что люди на полном серьёзе выходят на демонстрации, некоторые посвящают этому всю жизнь… Потому что борются за более комфортную жизнь, без осуждения, понимаешь? Они борются за комфорт, отдают все свои силы за то, чтобы чувствовать себя спокойнее и приятнее. Это низко… Этому нельзя посвящать жизнь.

– Но зачем тогда именно наша революция?

– Ты не подумай, что я не считаю тебя своим. Для меня патриоты – главная движущая сила человечества. Они ведут вперёд свои центры, строят их. Пока вы есть, у людей есть шансы на выживание. Нет никакого смысла перенимать мою идеологию. Да, она гласит истину, но от неё мало толку. На этом вряд ли можно построить жизнеспособное государство. Это не то, что стоит нести в массы. Сейчас мои цели совпадают с целью патриотов на сто процентов, ведь я хочу построить такую Россию, которая будет новым центром силы, чтобы мир вновь стал многополярным.

Глава 4. Коррупция

Вдоль стен стояли различные шкафы с документами. Напротив двери кабинета стоял стол. На нём лежала пара важных бумаг, стояла зелёная лампа, миниатюрный флаг России, а за столом сидел мужчина в военной форме лет сорока пяти, темноволосый, с проглядывающей сединой. Он осторожно и неспешно доставал свои вещи из стола и клал их в кожаный портфель. Взяв всё необходимое, он подошёл к шкафу и стал рыться в документах. Найдя что-то похожее на флешку, он положил её в передний отсек своей сумки.

Раздался стук в дверь, и в тот же миг в комнату вошёл человек в костюме. На вид ему было меньше тридцати: высокий, с блестящими чёрными волосами, густыми бровями и вечно нахмуренный.

– Василий Борисович, это что за беспредел происходит? – сказал он недовольно мужчине в военной форме.

– О чём Вы? – не понимая, спросил Василий Борисович Трифонов.

– О чём?! – уже раздражённо переспросил тот, что моложе. – Вы два месяца назад по собственной инициативе взялись за Никифорова вместо нас. Говорили, что хотите лично окончательно задушить его и его компанию. А теперь…

– Что теперь? – резко перебивая, спросил Трифонов.

– Никифоров вывел все свои активы, наняв каких-то зеков, которые взяли в заложники заместителя директора банка и заставили вывести всё обратно на счёт Никифорову. А потом наёмники ещё его и убили банкира.

– Так у Константина Григорьевича есть дочь, – ответил Василий Борисович. – Она как раз живёт в Италии и надавить на Никифорова через неё вам, ЦРУ, не проблема. Тогда-то…

– Они и её вывезли! – недовольно указал высокий мужчина.

– Какой ужас… – протараторил Трифонов, будто бы насмехаясь. – Тогда… – он на минуту задумался. – Я в жизни не поверю, чтобы все, кто возвращал активы, смогли сбежать. Им тогда пришлось бы пересечь границу, а правоохранительные органы Швейцарии работают довольно чётко. Наверняка у Вас есть те из них, кого можно допросить. Они наёмники, а значит, если мы пообещаем им свободу, они нам всё расскажут.

– Да, Вы правы, но в то же время не совсем, – с гримасой отвращения на лице ответил младший. – Никто из них не сбежал. Как только они заметили полицию, сразу же вступили в бой. И сейчас они все мертвы…

– Это довольно странно… – отвечал Василий Борисович, посматривая на дверь с почти незаметной нетерпеливостью. – У Вас есть о них хоть какие-то сведения?

– Большинство из них уже сидели. Некоторые бывшие военные. Многие из них выросли в детском доме. Их биография скучна до безобразия и там вообще ничего полезного нет.

– Но хоть какая-то зацепка есть?

– Только одна – человек, вывезший дочку Никифорова. Если другая группа работала довольно грубой силой и не имела в подобных делах никакого профессионализма, то он… Он похоже работал в одиночку, а также подделал ей документы, сбивал нас с толку. Он обошёл всю итальянскую группу, наблюдавшую за Никифоровой. Андрей Плотников. Приехал по своим документам и, похоже, находится сейчас в России. Мы официально запретили ему выезд из страны. Так что легально у него выехать пока не получится. Но намного интереснее его биография. К примеру, в двадцать один год он пошёл добровольцем воевать против Украины, бросив учёбу. Всё, что нам известно о нём, находится в этой папке.

– Хорошо, я этим займусь, – с той же простотой ответил Василий Борисович и направился к двери.

– А Вы куда-то собираетесь? – недовольно спросил высокий.

– Ну да, – пожал плечами Трифонов.

– Вы… – младший не мог подобрать слов, он был по-настоящему зол и не скрывал этого. – Я просто напомню, что после смены власти Налавин приказал расформировать всё ваше гнилое ФСБ. Однако ЦРУ увидело в ФСБ пользу для защиты демократии в России и во всём мире, но мы до сих пор относимся к вам с настороженностью. Мы убирали каждого имперца, каждого, кто сотрудничал с бывшими властями, но вот Вам дали шанс – назначили Вас директором ФСБ. И удержаться здесь, на посту директора спецслужб страны, которая раньше была главной угрозой демократии, – очень сложно. Вы сейчас же приступаете к работе!

– Фостер! – дружеским тоном заговорил директор ФСБ. – Мне очень надо… Майкл, пожалуйста!

– Заткнитесь! – отвечал американец, который, стоит отметить, совсем не имел акцента. – Если Вы провалите и это дело… – он запнулся, грозя пальцем. – Мы не просто уберём Вас с поста директора – мы вспомним Ваши связи с прошлой властью, а дальше – сами понимаете.

– Я Вам обещаю, что это дело я не завалю… – заискивающе улыбался Трифонов, будто бы не обращая внимание на оскорбления. – Но невозможно работать, когда Вы контролируете каждое моё действие. Дайте мне чуть больше свободы, и Вы увидите результат – я Вам это обещаю. Мне надо поехать. Это важно для меня. Как только я вернусь, я сразу приступлю к работе.

– Хорошо, Василий Борисович, – недовольно кивнул Майкл Фостер, сжав челюсти. – Доверюсь Вам в последний раз.

В гостиной, спрятавшись от жгучего, проходящего сквозь панорамное окно солнечного света, широкие лучи которого ложились на густые чёрные проливные тучи, окрашивая их углы в белый, в лестничной тени стоял большой уютный своей мягкостью зелёный диван. На нём, положив под себя и скрестив ноги, сидела воодушевлённая Ксения, показывая рядом раскинувшемуся и на вид скучающему, но одновременно очень сосредоточенному Андрею галерею на своём белом ноутбуке.

Никифорова остановилась на очередной фотографии. Она была сделана на фронтальную камеру, телефон в руке держала, задорно подняв бровь, полноватая молодая девушка с крючковатым носом. Позади неё стояли и смотрели в объектив, также весело, но в достаточной мере самыми разными способами корча лицо, почти с десяток женщин, среди которых, как совершенно неизвестно почему казалось Андрею, особенно выделялась Ксения, выглядевшая тут гораздо моложе и живее, чем сейчас. Среди них был только один мужчина: улыбающийся и нахмурившийся, рыжий, с ещё более рыжей небольшой бородой, серёжкой и в белой шапке.

– Я хоть и училась на дизайнера, но, признаться, больше это было как хобби, – рассказывала Ксения. – Я неплохо закончила учёбу, чтобы просто доказать себе, что могу, но, когда моему отцу ничто не стоило обеспечивать меня… – она улыбнулась. – Я просто решила заниматься, чем нравится. В работе не было практического смысла, я бы всё равно зарабатывала копейки по сравнению с тем, что мне может дать отец. А какой-то независимости мне было не нужно, однажды я всё равно унаследую его компанию. Ну, должна была, теперь ведь никто не знает, что с ней будет. Простые тусовки и вечеринки быстро мне наскучили – люди там какие-то скучные, неинтересные и злые. Я решила заняться волонтёрством, попутно жертвуя те немалые деньги, что мне давал отец, в небольшой благотворительный фонд. Не то что бы я прям сильно горела заняться чем-то благородным, просто это было весьма интересно. Именно обществом, людьми, которые были частью благотворительного фонда. Они все очень умные, интересные, понимающие, с ними есть, что обсудить. Не без своих тараканов в голове, но от такого было только занимательнее…

– Какие же они все соевые на вид, – бурчал Андрей, поймав на себе осудительный весёлый взгляд Ксении. – Да и не только на вид, судя по тому, что ты говоришь, – он повернулся на Никифорову. – И чем же занимался ваш “благотворительный фонд”? – спросил Плотников так, будто в чём-то её изобличает, но при этом совершенно несерьёзно.

– Помогали мигрантам из самых разных стран, – продолжала задорно смотреть на Плотникова Никифорова, будто бы выжидая чего-то, особенно после того, как он сказал “соевые”. – Из Африки, Ближнего Востока, Украины… – услышав последнее, Плотников молча нахмурился, отводя взгляд, однако, судя по тому, что Ксения улыбнулась шире и хитрее, это как будто и было ей нужно. – Ой, не разводи комедию! Мы помогали беженцам, а не армии. А значит знаешь скольким парням из Украины мы помогли сбежать от мобилизации в Европу? Если так подумать, велика вероятность, что я лично способствовала снижению боеспособности украинской армии больше, чем ты! – она устремила указательный палец к потолку.

Андрей кивнул и широко и довольно улыбнулся, но засмеяться себе не позволил. Затем он, как и Ксения, скривил кончик губы, отчего показался хитрее.

– Только не говори такие вещи своим друзьям-любителям кофе на обезжиренном молоке, пожалуйста.

Никифорова усмехнулась.

– Не переживай, после того как мой отец пал в немилость Налавину, это отразилось и на отношении ко мне даже в Европе. Меня просто выкинули из нашей организации, после всего того, что я для них сделала. Так что уже не скажу. Правда, конечно, это не решение моих друзей, по ним-то я скучаю, потому это, наверное, моя самая любимая фотография. Они всё равно хорошие люди, хоть и “соевые”, – последнее слово она произнесла неумелым басом, как бы изображая Андрея.

– Я и не говорю, что они от этого плохие, – непринуждённо говорил Плотников. – Просто слегка… Смешные.

– Да уж, там бы волонтёром ты точно долго не продержался, – задумалась Ксения.

– Я никогда бы туда и не пошёл!

– А в наёмники бы пошёл! Ну-ну.

– Я ж говорю, я не совсем наёмник. Думаешь, твой отец разрешил бы жить обычному наёмнику в своём доме?

– Разные ситуации бывают, на самом деле.

– Ну да, – кивнул Андрей. – И всё-таки мне интересно, как вот вам всем жить с нами, наёмниками, под одной крышей, если не секрет? Мы хоть и существуем обособленно в таком большом доме, да и прошла одна ночь всего, но всё же!

– Отец какой-то молчаливый в последнее время, насчёт него не знаю. Лично мне всё равно. Лёша ваш как-то вообще ходит тихо, никого не трогает. Александр Владимирович вообще из комнаты не выходит. Ну с тобой интересно время проводить, например, но больше ничего такого принципиального. Но вот Галя очень вас опасается, – шёпотом заговорила Ксения. – Александр Владимирович, говорит, моему отцу мозги пудрит. А Павлов, по её мнению, вообще на маньяка похож…

– Возможно, – виновато усмехнулся Плотников. – А про меня что говорит?

– Про тебя просто сказала, что ты красивый и всё, – улыбнулась Ксения.

– Мне бы о таких вещах с начальниками, вроде Крепина, разговаривать, – отвернулся Андрей, скрывая своё лёгкое удовольствие от услышанного.

– Как он в таком молодом возрасте управляет наёмниками, непонятно! Он же младше даже нас.

– Я про него ничего не знаю, но обычно таких успехов так рано можно добиться только с очень богатыми родителями, – сказал Плотников сухо.

Глаза у Ксении стали шире, взгляд не всерьёз недовольнее. Андрей пришёл в замешательство от её реакции, как вдруг засмеялся.

– Господи, да я не это имел в виду! – воскликнул он, тут засмеялась и Никифорова, не открывая рта.

Ксения отвернулась и мечтательно помрачнела.

– Знаешь, просто Галина меня с самого детства сама растила, матери-то у меня не было толком, – пожала она плечами, вздыхая. – Вот мы так тесно и общаемся, секретов толком нет друг от друга. А отец, как-то так, всегда отстранённым был.

Плотников сразу не знал, что ответить на это. Никифорова ему казалась опечаленной, разбитой жизнью по совершенно разным причинам, особенно сейчас. Пусть эти причины порой и могли показаться мелочными, но Ксения и сама, казалось, отдавала себе в этом отчёт, но Андрей прожил достаточно, чтобы понимать, что несчастье может приходить и к человеку, не обременённому бытовыми трудностями, но сегодня у Никифоровой и этих переживаний вполне хватало. И Плотникову искренне было ясно, пусть и кажущееся отчаянно слабым, стремление хотя бы с кем-то, хотя бы между строк, не высказывая всего явно, поделиться тем, что так тревожит, пусть и не напрямую. И то, что Ксения хотела поделиться всем этим именно с ним, пусть и пока что не так явно, быть может, она и себе всего нормально не сформулировала, будто бы возлагало на Плотникова ответственность сострадать ей, которую он почему-то и не сопротивлялся принять, хотя, если подумать, вполне бы мог. Молчание после немного неуместных слов Ксении показалось бы невыносимым, а перевод темы, будто бы забрал у Андрея эту неясно зачем ему желаемую привилегию, выраженную в её доверии. Потому он, почти сразу, пододвигаясь ближе, заговорил о себе.

– А я вот своего отца не знал никогда, – говорил Плотников размеренно. – Мать про него толком не рассказывала. А как ушёл я на фронт, и она меня невзлюбила, называя убийцей. Не сошлись во взглядах, скажем так. С тех пор ни разу не виделись. Так что даже такая служанка – это уже многое.

– Не, ну отцу моему не настолько на меня всё равно, чтобы его как будто и не было, – говорила Ксения также тихо. – А отказаться от родного сына, которого ты вырастила, из-за каких-то таких вот убеждений… Это какой-то бред.

– Да я там тоже хорош, – вздохнул Андрей. – Давай не будем о грустном, – улыбнулся он через силу. – Вот мы же хотели прогуляться, как дождь кончится, а он, видимо, уже заканчивается. А за территорию из мер безопасности выходить нам нельзя. Нет, здесь, конечно, и дома весело, можем ещё раз сходить в ваш шикарный бассейн с фонтаном (я до сих пор не понимаю зачем фонтан в бассейне!) в подвале, но каждые полчаса туда ходить, кажется, слишком. Но, может, есть чем заняться на территории?

– Тебя послушать, ты как будто на курорт приехал, а не работать! Хочешь воспользоваться всеми услугами нашего пятизвёздочного отеля! Хотя мой отец, думаю, не то чтобы был бы рад даже тому, что ты плавал в нашем бассейне. Хорошо, что он не узнает.

Оба с ехидной улыбкой посмотрели друг на друга.

На лестнице послышались шаги. Спустился Крепин, заворачивая к дивану. Показавшись перед слегка напрягшимися Никифоровой и Плотниковым, он приветливо улыбнулся.

– Ксения, Вы бы не могли позвать отца? Я не могу найти Галину, а мне, чужому человеку, да ломиться в комнату Константина Григорьевича?! Очень Вас прошу!

Никифорова кивнула и, провожая Александра холодным тусклым взглядом, направилась к лестнице. Крепин с лёгкой улыбкой, чуть оборачиваясь и вслушиваясь, дождался, пока Ксения поднимется, и тут же упал на диван рядом с хмурым Плотниковым прямо на то место, где сидела Никифорова.

– Ожидаемо, но тебя уже ищут спецслужбы, – начал Крепин, задумчиво и улыбчиво прищуриваясь. – Трифонов вышел с нами на связь. И Никифоровым, и нам надо уезжать, как можно скорее. Твоя группа уже сидит на съёмных квартирах, но всё равно их связь с тобой не нашли, их никто не разыскивает. Вы хорошо сработали, но оставим пока твою группу там.

– И куда мне ехать? – задумался Андрей.

– У нас пока катастрофически мало людей, освоенных средств и связей. Есть только одна достаточно надёжная квартира, где тебя бы не нашли, а я бы смог без лишних глаз заниматься организацией с этой аппаратурой, что мне должен выдать Трифонов, а Лёша смог бы мне помогать.

– Ты главный среди нас, пусть пока никто этого в спецслужбах и не подозревает! Будут искать меня, найдут тебя и всему конец!

– Я знаю! Мы очень рискуем, живя в одной квартире с разыскиваемым преступником и адвокатом, что возьмётся за такое крупное дело!

– То есть ты не нашёл никого, кто смог бы защищать Никифорова в суде, кроме Павлова?

– Да, я знаю, но это временно! Тут вопрос и в том, что, появись ты теперь на камерах хоть раз, тебя сразу найдут. Трифонов стёр записи с камер аэропорта Шереметьева, а после, так как ты был в тонированной машине, тебя не смогли отследить. А она у нас здесь одна, выехать на ней нам надо вместе, никого не должны заметить, так что это вопрос чисто технический.

– Я понимаю, но зачем нам Павлов? – возмущался Андрей. – Ты хочешь сказать, что во время такого важного суда, за ним не будут следить? Узнавать кто он, где живёт?

– Квартира в таком удачном месте и такой архитектуры, что, не находясь внутри самой квартиры, почти невозможно следить за тем, что происходит. Лёша не будет жить с нами двумя до конца судебного процесса, дальше, будем надеяться, он не будет интересен спецслужбам. Он спокойно может появиться на камерах, а его связь с Никифоровым, учитывая предстоящий судебный процесс, никого не удивит, так что Лёша спокойно может выйти под камерами с территории этого дома. Но после он мне будет нужен рядом, потому что мне нужен рядом исполнитель, до того, как я выстрою всю сеть, чтобы Лёша вместо меня контактировал с внешним миром. А ты рано или поздно уедешь от нас, но всё равно, учитывая твою роль в революции, лучше будет, если у нас будет возможность обсудить всё вживую и заранее.

– Хорошо, – недовольно вздохнул Плотников. – Но ты знаешь, что я задолго до госпереворота был знаком с Василием Борисовичем. Если ищут меня, то этим я подставляю его.

– Трифонов – директор ФСБ, – отвечал Крепин непринуждённо. – Ты в глазах спецслужб обычный наёмник, так что такой важный человек из ФСБ, как Трифонов, пусть тогда и не находясь на должности директора, спокойно мог взаимодействовать и контактировать с такими людьми, какими спецслужбы пока видят тебя, то есть наёмником. Никакие спецслужбы не работают законно.

– Звучит, вроде, не так плохо, но ведь если хоть что-то пойдёт не так…

– К сожалению, да, так оно и есть, я понимаю, – кивал Крепин задумчиво. – Но было ясно с самого начала, что тебя станут искать, и с самого начала я понимал, как подставляю этим и себя, и особенно Трифонова, – затем Александр быстро переменился в лице, улыбнувшись. – К вечеру нас уже здесь не будет. Так что иди собирай вещи.

Василий уже подходил к зданию Центрального банка. После недавнего дождя дорога была покрыта лужами. Директор ФСБ успел переодеться в деловой костюм.

У входа находились большие чёрные ворота, а рядом была будка, в которой сидел охранник. Трифонов постучался к нему в окошко, дожидаясь, пока оно откроется:

– Можете пропустить?

– А где Ваш пропуск?

Василий стал рыскать в своём рюкзаке и достал оттуда какой-то небольшой документ.

– Вот мой пропуск, – заявил он, показывая своё удостоверение из ФСБ.

– Какие-то проблемы?

– Да, надо кое с чем разобраться. Можете мне вызвать Никиту Дмитриевича Гунашева?

– Да, конечно.

Небольшой дворик у входа был совсем пустым. Василий поднялся по небольшой лестнице к двери и вошёл внутрь. Там стоял лысый мужчина лет сорока. Он оглядел директора ФСБ и спросил:

– Не Вы случаем Василий Борисович Трифонов?

– Это я.

– Простите, что сразу не узнал, всё же ФСБ уже не столь значимая структура и…

– Я понимаю, – делал очень мелкие и частые кивки Трифонов. – Пойдёмте наверх, нам надо кое-что обсудить.

– Я же надеюсь, меня ни в чём не обвиняют?

– Нет. Ни в чём, – махал рукой Василий Борисович.

Гунашев вошёл в свой кабинет и сел на удобный белый диван. Трифонов сел напротив на кресло. На столе между ними в круглой стеклянной вазе лежали яблоки и мандарины.

– Итак, – начал Василий. – Вам должна была прийти недавно заявка от Константина Никифорова. Вы же получили её?

– Да, получили. Но пока не рассматривали и, честно говоря… И не собираемся.

– Ясно почему. Он тесно сотрудничал с прошлым правительством, и его в принципе не любят в правительстве. Тем не менее… Вы один из главных людей в ЦБ. Вполне можете дать разрешение на это.

– К чему Вы клоните?

– Может мы могли бы договориться?

– Это как это… Договориться?

– Ну… У меня в портфеле лежит носитель криптовалюты с сотней биткоинов.

– Я не стану… – засмотрелся Гунашев на портфель Трифонова, как вдруг резко опомнился. – Вы хотите меня подкупить?

– Ну… – протянул Трифонов. – Можно и так сказать. Если Вы боитесь за собственную жизнь – не переживайте. С таким состоянием Вы сможете укрыться, где угодно, и жить там безбедно.

– И в чём смысл такой жизни, если мне надо будет скрываться?

– Сотня биткоинов – где-то полмиллиарда рублей по текущему курсу. С такими деньгами Вы будете жить отлично в любой точке мира. Тем более, Россия – далеко не самое лучшее место на Земле, сами понимаете. Может тут теперь и свобода, но осталась бедность, отсталость, да и коррупция тоже.

– Не так уж мне здесь и плохо… – пробурчал Никита. – Это какая-то проверка, да?

На лице Гунашева читалась тревога. А вот Трифонов был спокоен, как удав.

– Нет. Я бы не пришёл сюда лично, чтобы проверить Вас или подставить. Я бы послал какого-нибудь своего человека под прикрытием. Я не стану заниматься столь незначительными делами.

– Кто знает, может, Вы специально пришли сюда, чтобы я подумал так же… – пробурчал Никита Дмитриевич.

– На кону полмиллиарда рублей, – бормотал Василий Борисович. – Просто напоминаю.

Гунашев истерично засмеялся, отчего ему сразу стало стыдно, и он перестал:

– Вы хоть понимаете, что подкупаете должностное лицо?

– Я не идиот, – разводил руками Трифонов. – Конечно, понимаю.

– Ну если только дать разрешение на запуск серверов… – задумался Никита Дмитриевич, закусив изнутри щёки, отчего перекосило рот. – Хотя нет! Знаете что! Меня так просто не купишь!

– Понятное дело! – выдыхал Василий. – Я никогда не сомневался в Вашей честности! Поэтому на самом деле у меня две сотни биткоинов, ну да ладно… – махал рукой Василий Борисович.

– Погодите… – чесал затылок Гунашев, раскрыв рот. – Сколько?! Вы с ума сошли? Откуда у Вас такие деньги вообще?

Трифонов будто не слышал его:

– Но только для этого мне нужен доступ к архивам договора и всем записям камер со сделки по продаже РосРесурса Никифорова. К той, что была пять месяцев назад, то есть в марте.

– Но я… – глаза Никиты стали быстро бегать по комнате из стороны в сторону. – Не знаю, – сказал он в пустоту самому себе.

– Я, как глава ФСБ, способен дать Вам полную защиту во всех судебных разбирательствах. Вас максимум уберут с должности или понизят.

– Да дело не в этом! – подавленно ответил Гунашев.

– А в чём? В Ваших моральных убеждениях? Что-то вроде “все говорят, что коррупция – это плохо, поэтому я так поступать не буду!”? Я Вас прекрасно понимаю!

Гунашев нервно рассмеялся:

– Да нет же! Я…

– Не оправдывайте себя. Да и сами подумаете, разве новая власть, которая правит только шесть месяцев, но уже разрушила всё, того достойна? Достойна Вашей верности?

Банкир посмотрел на Трифонова с некоторым презрением.

– Понимаю! – оправдывался сотрудник ФСБ. – Вы, кажется, убеждённый либерал…

– Да нет же! Я…

– Ладно… – показал Василий пальцем в потолок. – Что тянуть кота за хвост? Там на самом деле четыре сотни биткоинов!

Гунашев, преодолевая какую-то неясную боль, вскрикнул:

– Хорошо, я согласен!

Банкир, сделав недовольное разочарованное лицо, быстро подошёл к компьютеру на своём столе и скомандовал Трифонову:

– Давайте сюда свой носитель!

– Конечно, держите…

Василий Борисович открыл передний отсек своей сумки и протянул флеш-накопитель Гунашеву. Банкир, дрожа, взял носитель, вставил в компьютер и со злостью произнёс:

– Набирайте свой пароль!

Трифонов неторопливо подошёл к клавиатуре и набрал какие-то символы. Увидев обещанную сумму, Гунашев, недоверчиво глядя на Трифонова, демонстративно взял телефон со стола и позвонил кому-то:

– Алло, Лена! Прими заявку от Никифорова и сейчас же оформи прилагающиеся документы! Также дай гостю доступ к архивам за март! Немедля!

А затем резко положил трубку. Трифонов кивнул и сказал:

– Благодарю! И всего хорошего!

Он направился к двери, но послышался удивлённый голос сзади:

– Погодите, но тут пять сотен биткоинов, а не четыре!

Трифонов повернулся к банкиру и ответил:

– Если совсем честно, я думал, что Вас будет купить несколько сложнее… Оставьте всё себе.

– Итак, Константин Григорьевич! – объявил ворвавшийся в комнату олигарха Крепин. – Заявка принята, совершайте перевод, пока у Вас всё не арестовали!

– Это… – отвечал удивлённый и радостный олигарх. – Это прекрасно!

– И да, Константин Григорьевич! – сказал Крепин. – Я же обещал Вам, что то, что мы сделаем дальше, Вам понравится. Так вот…

Александр медленно положил на стол какие-то папки с документами.

– Что это? – с настороженностью спросил олигарх.

– Прочитайте, – улыбался Крепин.

Олигарх открыл одну из папок и, листая один документ за другим, сказал:

– Так это же копия.

– Не переживайте! – потёр глаза Александр. – Документы будут доставлены завтра утром.

– Хорошо, но что это?

– Прочитайте, – Крепин снова показал на документы.

Олигарх стал всматриваться в текст, а затем, удивлённо подняв бровь, сказал:

– Так это же протокол сделок по продаже месторождений. И зачем он нужен?

– Там всё, мягко сказать, было незаконно. Вы это знаете лучше других. Шантаж, коррупция, сфабрикованные судебные дела…

– И что мне это даст?

– Мы отсудим для Вас РосРесурс, а также заставим покинуть Россию все иностранные нефтяные компании. За правонарушения. Тем самым избавим власть от важных союзников и изменим настроения в элите и обществе.

– Мне нравится, – хмуро сказал Константин, затем как-то стыдливо улыбнулся. – Вдобавок, у меня у самого есть некоторый компромат на них. Но чего-то слишком далеко вас всё это затянуло.

– Против доказательств в документе не попрёшь!

– Но нам всё равно нужен очень хороший адвокат.

– Хорошо, что Алексей талант, неправда? – усмехнулся Александр. – А пока что готовьтесь к отъезду.

Глава 5. Народный олигарх

Мужчина лет пятидесяти, одетый в халат и тапочки, сидел у себя в квартире в большой круглой комнате, за столом, на котором не стояло ничего, кроме недопитой бутылки с алкоголем. На белых стенах висели дорогие бра, освещающие помещение. Он попивал элитное вино из большого бокала и читал какой-то иностранный роман, всматриваясь через маленькие круглые очки с очень тонкой оправой в каждую строчку.

Раздался звонок в дверь. Мужчина осторожно положил книгу на стол, отодвинул бокал с вином и нехотя пошёл ко входу в свою квартиру. Он недовольно протянул: “Кто там?!” – и распахнул дверь.

На пороге стоял Александр, одетый в дорогой костюм.

– Вы кто? – удивлённо и грозно спросил хозяин квартиры.

– Я по поводу Вашей работы, – спокойно ответил Крепин.

– Можете говорить поконкретнее? – с неудовольствием попросил жилец.

– Да, хорошо. Но для начала мне надо пройти к Вам в квартиру.

Мужчина в халате оглядел Александра и, снисходительно сказав: “Тогда подождите минутку!”, захлопнул дверь.

Крепин выдохнул и стал оглядывать этаж многоквартирного дома, который он не разглядел, выходя из лифта, будучи погружённым в раздумья. Это был широкий длинный коридор с полом, покрытым зелёным чистым ковром, с дорогими лампами, большим обзорным окном с одной стороны и комнатой с двумя лифтами с другой – самая обычная планировка в дорогих домах и элитных отелях. Но она была до того однообразна и безвкусно устроена, что Александр быстро начинал сходить с ума от скуки и духоты, царившей здесь.

И вот спустя долгие три минуты дверь распахнулась, и перед революционером предстал хозяин квартиры, одетый в джинсы и рубашку, обтягивающую его большой живот, а сзади него – так же вольно одетые четыре телохранителя, которые, судя по их взглядам, были вялыми и витающими в облаках.

– Так чего Вы хотели? – спросил пожилой мужчина.

– Вы же Леонид Сергеевич Соколов и по совместительству председатель Верховного суда РФ? – доброжелательно спросил Александр.

– Ну да, и? – самодовольно поинтересовался хозяин квартиры.

– Позвольте мне зайти, пожалуйста, для начала! – заглянул в квартиру Крепин. – Я бы очень хотел с Вами поговорить!

– Хорошо, но прежде Вас осмотрят.

К Александру подошёл один из охранников. Он быстро постучал по всем карманам Крепина и протянул:

– Ничего…

Александр стал прорываться сквозь охрану, чтобы зайти в квартиру, но в тот же миг они расступились. Тогда Александр прошёл в зал, в котором сидел судья до его прихода, и опустился на стул возле стола, а затем, улыбаясь, обратился к Леониду Сергеевичу:

– Давайте присядем и всё обсудим!

Соколов, возмущённый таким поведением, вошёл в зал и закрыл за собой дверь, затем сел напротив на мягкий диван.

– Итак, – начал Крепин. – Недавно в Верховный суд, то есть к Вам, поступил запрос на рассмотрение дела о пересмотре сделки Никифорова и иностранных компаний по продаже месторождений.

– Я такое не стану рассматривать, конечно, – как бы хвастаясь собой, ответил Соколов. – Очередной олигарх бесится из-за того, что просчитался и заключил невыгодную сделку… Не переживайте, не буду.

– И зря! У нас есть весь компромат и документальные свидетельства того, что сделка была незаконной, а также имели место шантаж и угрозы.

Судья вздохнул, глядя в потолок, и ответил:

– Ну я же вижу, что Вы не идиот! Когда речь идёт о подобных Никифорову или о других политических делах… Никакой закон не в силе! Это всего лишь цирк, за которым скрывается коррупция, ложь, шантаж, манипуляции, угрозы и прочая грязь. Особенно в такой стране, как Россия, – он широко улыбнулся и потянулся к вину.

– Именно поэтому я здесь. Я пришёл предупредить Вас, что, когда начнётся судебный процесс, за ним будет наблюдать очень высокопоставленный человек. Директор ФСБ. И он может в любой момент направить как подсудимого уже Вас за подсуживание любой из сторон в действительно независимые суды. Таких осталось мало, но мы найдём. Прошло меньше шести месяцев со времени смены власти и ещё не везде сидят прозападные пешки Налавина.

На лице Соколова появилась тревога, а затем, изо всех сил пытаясь показать себя спокойным, он, улыбаясь, ответил:

– Я просто не приму Вашу заявку, вот и всё! Мне не о чем переживать!

А затем потянулся за бутылкой и вылил всё в свой огромный бокал.

– Не волнуйтесь, Леонид Сергеевич, я всё понимаю, – неторопливо и спокойно отвечал Крепин. – Вас в случае победы Никифорова в деле не просто сместят с этой должности, а скорее всего лишат всего. Абсолютно всего. А затем посадят или убьют. Это ясно… Однако господин Никифоров сможет укрыть Вас где-нибудь на Кубе, к примеру, и там Вы бы смогли жить на его обеспечении до конца своих дней.

– Мне такого не надо. Дайте старику дожить спокойно! Та жизнь, которая у меня сейчас, просто замечательна! Самые красивые женщины, дорогое вино, деньги – у меня есть всё. Я судил почти каждого члена прошлого правительства под вымышленными предлогами. За это мне дали столь высокую должность. Я многим рисковал, чтобы получить вот это всё! И я вдруг отдам всё это за то, чтобы какой-то олигарх стал зарабатывать чуть больше? Нет уж… Ни за что!

– Вам достаточно сделать просто один звонок! Сказать, чтобы приняли заявку!

– Зачем мне это?! – возмутился судья, стараясь показать, насколько ему неприятен этот разговор.

– Поймите, Вы немного теряете, Вы просто будете почти так же богаты, но не в России, – покосился Крепин. – Но при этом Вы сделаете общественно важное дело. Разве Вы не видите, что устроил Налавин, придя к власти? С самого февраля он ослабляет влияние на различные регионы, которые в ближайшей перспективе отделятся, разваливает армию, насильно проталкивает иностранный капитал, что убивает отечественную промышленность… Этот ход должен охладить его пыл.

– А Вас лично так волнует судьба страны или Вы просто отрабатываете деньги, что Вам заплатил Никифоров? – усмехнулся судья. – Вы думаете, что это действительно кого-то волнует?

– Да, такие люди точно есть, – кивнул Крепин.

Судья уж было собирался налить себе новый бокал вина, но его бутылка была уже пуста. Он показал жестом “стоп” и пошёл к небольшому мини-бару в противоположном конце комнаты.

– Мне совсем не нравится Ваш взгляд на вещи, молодой человек, скажу честно, – отвечал судья, любуясь десятками бутылками самого дорогого вина.

– Давайте что-нибудь крепкое… – тихо произнёс Александр.

– Я так понимаю, Вы хотите поразвлечься за счёт моей коллекции… Было бы забавно, если Вы пришли сюда только ради этого.

– Нет, – Крепин не знал, как реагировать, находя сказанное странным.

– Не оправдывайтесь! В моём доме обычно бывают только охрана и проститутки. Одни делают вид, что верны мне как псы, но видно, что они здесь из-за денег, а другие делают вид, что тоже получают удовольствие, хотя от такого старика его быть не может и тоже очень видно, что они это делают исключительно ради наживы. Эта фальшь была мне отвратительна первое время, но потом я привык… Но в Вас я её почти не вижу. Если хотите знать, мне приятнее считать, что Вы – мой собутыльник.

Судья поставил на стол большую бутылку абсента. Леонид подошёл к полкам с рюмками, но Александр остановил его:

– Стойте! Возьмите что-нибудь побольше. Вот те непрозрачные кружки, примерно с четверть литра.

Леонид покачал головой. Судья демонстративно поставил кружки на стол, налил в них абсент и сел напротив Крепина:

– Ну что же! Раз уж Вас так волнует этот Никифоров, так давай выпьем за него!

Они подняли кружки, Леонид улыбнулся, они чокнулись и поднесли напиток к губам. Александр побледнел, очень осторожно и совсем немного наклонил кружку, и стоило только капле попасть ему в рот, как Крепин закашлялся и покраснел. Соколов, выпивший явно больше, засмеялся с треском в его слегка хрипловатом голосе.

– И всё-таки я не понимаю, – прекращая смеяться, закрывая рот, ответил Соколов. – Вы, видно, образованный человек, умный, а пытайтесь купить меня такими предрассудками.

– Какими предрассудками? – вертел головой Крепин.

Судья явно был в предвкушении, потому сделал ещё глоток, глазами тем временем выжидая пока Александр тоже выпьет.

– Для начала ответьте Вы мне на вопрос, Вы просто работаете на Никифорова или действительно верите в то, что такая страна, как Россия, для адекватного человека может иметь хоть какое-то значение?

Крепин легонько улыбнулся, он явно заинтересовался, а затем, будто догадавшись о чём-то, ответил:

– Верю, я верю, что Родина должна быть важна человеку. И мне она важна. И я искренне не понимаю Вашей трусости, когда на кону стоит справедливость! – произнёс Александр так наигранно, что чуть не рассмеялся, смотря в потолок.

– Удивительно, – судья сделал ещё глоток – довольно крупный. Его совсем сморщило. – Разве Вам неизвестно, что Родина, религия, да и прочая мура – лишь инструмент, который создан для управления массами! Господи, да это так очевидно, что даже произносить это странно! – воскликнул он и сделал ещё один глоток – теперь несколько меньше. – В чём должен диктатор убедить народ для того, чтобы тот беспрекословно слушал его, умирал за него – убедить в том, что в их стране есть какой-то смысл, что это какая-то обязанность – служить ей, что в ней есть что-то священное. Та же самая религия – только там всё ещё глупее, люди выдумывают себе дядьку на небесах, и беспрекословно слушаются его церковь, через которую государство ими и управляет, оправдывает войны. Абсолютные, не имеющие ничего общего с правдой предрассудки! Бога нет – каковы вообще есть причины полагать, что Он есть? Зато есть самые настоящие преступления в Его честь, вроде крестовых походов, и наживающиеся на церкви люди. Государство? Это просто разделение территорий на сферы влияния, а патриотизм, фашизм, нацизм – придуманы только для того, чтобы рабам было хоть какое-то дело до интересов верхушки. Господа хотят привить чувство ответственности рабам за весь остальной мир, хотя сами этого чувства не имеют. И никто не должен иметь. Потому что и неясно что это, если по-настоящему! Человек не обязан ничего никакому человечеству, потому что любая польза обществу – это предрассудок, придуманный для удержания власти. И есть только одна польза человечеству, а точнее человеку – быть свободным от этих предрассудков, – судья сделал ещё глоток. – Не жить, ради того, чего вовсе нет, а придумано кем-то другим. Свобода – единственная верная идея, но и она не должна быть предрассудком, потому и ради неё не стоит ничего делать. А единственная ценность (настоящая ценность!) – это человеческая жизнь, иное – лишь придумано. Ведь именно человек несёт в себе свободу! И только его интересы имеют ценность, он не должен быть зависим или обязан другим. Его состояние, быт – вот что важно. Это есть на самом деле, это не придумка, вроде величия империи или Бога, приносившие только боль, репрессии, смерти, войны! А потому, я хоть и являюсь человеком свободным, ничто никому не обязанным, но я точно скорее бы выбрал либерального Налавина, нежели патриотичных Вас. Либерализм – самая чистая идеология, свободная от предрассудков, позволяющая человеку вырваться из оков и общественных устоев, чтобы он стал самим собой, – судья сделал совсем большой глоток, но уже не обращал никакого внимания на то, как ему становится хуже. – И мне решительно непонятно, как такой человек, выглядевший весьма образованным и умным, может верить в какую-то идею о таинственном долге перед чем-то! Причём перед Россией – страной, несущей миру только горе и войны, как в случае с Украиной! Почему для вас благо России важнее блага других государств – сплошные противоречия!? И, как мне кажется, большая часть из вас просто боится об этом помыслить, не хотите… Гессе в своё время очень точно сказал: “Кто слишком любит покой, чтобы самому думать и самому быть себе судьёй, тот подчиняется без разбора любым запретам”.

– А разве сам либерализм и идея о свободе – не такой же предрассудок? – спрашивал Крепин, пока судья наливал себе ещё. – И раз уж они гласят о том, что нет ничего ценнее человеческой жизни, то отчего либералы убивают, почему некоторые из них живут ради этой идеи, раз верят в свободу от обязательств? Разве это не либеральные сторонники Налавина расстреляли старую власть, разве не либералы стреляли по Белому дому в девяносто третьем? И разве США – центр всех свобод – не принимают участие почти во всех мировых конфликтах?

– Никакой свободы врагам свободы! – Леонид выпил ещё, кажется, ему было совсем плохо. – А разве патриоты никого не убивают?

– Но патриоты и не ставят человеческую жизнь, как высшую ценность, – кивал Крепин, сделавший для приличия вид, что слегка выпил.

– Выходит, Вы нацист? – Соколов задержал взгляд на одной точке на столе, воняло перегаром.

– Почему? – невольно глухо засмеялся Александр.

Судья откинулся на диван, разливаясь по нему.

– Вы нацист! – показывал он на Крепина пальцам в полубреду. – Нацист! Гитлер, да? Всё ясно с Вами, молодой человек! НА-ЦИ-СТ! Нацист! – Крепин, сдерживая смех от неловкости, кивал. – А я сразу всё… Всё понял! Нацист! Нацист! Нацист-нацист-нацист.

– Хорошо, – сдержанно кивал Александр.

В таком бреду судья провалялся ещё около трёх минут, затем слов его было не понять. Александр настороженно встал и рывками оказался над судьёй. Крепин достал телефон из кармана Соколова и осторожно приподнял его покрасневшую голову, направив её в камеру смартфона. Экран разблокировался. Александр залез в контакты. Первым же контактом была “Администрация”. Революционер позвонил на этот номер и когда на том конце послышалось женское “Алло?”, Крепин, притворившись полупьяным и сделав голос чуть ниже, сказал:

– Алло! Примите заявку по делу Никифорова. Сегодня должны были занести.

– Но я не уверена, что это того стоит… – виновата ответила девушка.

– Мне виднее. Ты всего лишь администратор. Скажи всем, чтобы всё оформили сегодня же!

– Хорошо…

Довольный Александр выключил телефон, положил его в карман судье и вышел с кухни в коридор. Он шёл к выходу, а вслед его провожали недовольные и недоверительные взгляды охранников.

Трифонов беспокойно застыл с суровым взглядом, задумчиво рассевшись за своим местом в кабинете. Когда в комнату, не постучавшись, вошёл холодный и уверенный, но всё же взволнованный Майкл, эфэсбэшник, предварительно подняв и тут же опустив свои густые полуседые брови, будто бы пробудился.

– Они всё сожгли, Василий Борисович! – сел консультант из ЦРУ перед Трифоновым. – Сотрудники приехали на задержание Никифорова, а он просто сжёг до основания свой собственный дом. Я надеюсь, что мы найдём хоть что-то, но там, наверное, уже ничего и нет. Меня очень настораживает эта ситуация.

Трифонов вздохнул и сказал, приложив ладонь себе к подбородку:

– Я должен Вам сказать ещё кое-что. Никифоров начал дело в Верховном суде по отмене сделок о продаже своего имущества. И, как мне сообщают мои источники, у Константина более чем достаточно компромата.

– Как? Когда и почему?

– Не переживайте, – улыбался Трифонов. – Не забывайте за кем здесь сила и власть. Я буду лично контролировать весь судейский комитет во время вынесения решений и обсуждений. Мы просто прибегнем к шантажу. Однако мне придётся все силы и время потратить на это.

– И тогда Ваши поиски заморозятся? – недовольно заключал Майкл.

– Да, к сожалению, – как бы по-простому принимал это Василий. – Но так мы заморозим и планы Никифорова. Так что всё в порядке.

 Андрей и Александр сидели напротив друг друга за столом в небольшой, но ухоженной съёмной квартире, заканчивая расправляться со своим мясным ужином.

– Иностранные компании уже ищут адвокатов, но, как мне сказал Трифонов, никто за это дело не берётся, так как оно заранее проигрышное, – говорил Крепин.

– Это отлично, но Павлову точно ничего не угрожает? – спросил Плотников как формальность.

– Думаю, нет. Во-первых, ЦРУ считает, что дело уже выиграно ими, так как им кажется, они уже держат над наблюдением весь Верховный суд. Поэтому Алексей для них не имеет никакого значения. Во-вторых, главная заслуга Павлова в том, что он правильно умеет структурировать материал. И сейчас, какого адвоката не поставь, в случае честного судебного процесса – мы победим в нём. А убийство Алексея или вред ему – только усугубит ситуацию в самом процессе и суд должен стать более благосклонен к Никифорову.

– То есть нам пока не о чем переживать?

– Пока – да. Считай, что последующие недели три судебного процесса – наш с тобой отпуск.

– Слушай… – с лёгким интересом спрашивал Плотников, хотя читалась в этом и какая-то настороженность с недоверием. – А можно спросить тебя о кое-чём?

– О чём? – живо произнёс Крепин.

– Ну… – пытался изложить свою мысль Андрей. – Вот ты считаешь, что отсутствие прогресса само по себе приведёт к гибели человечества… И это понятно лишь интуитивно, но всё равно. Не понимаю, как ты себе это представляешь, а ведь ты на этом себе всё и выстроил, – он отвёл взгляд.

– Ну… – приятно задумался Александр. – Сценариев может быть очень много… Начнём с самого банального. Численность человечества увеличивается с геометрической прогрессией. И, к примеру, будь на Земле восемь миллиардов, как сегодня, в самом начале двадцатого века, то человечество просто бы не выдержало бы такого из-за нехватки ресурсов, а точнее из-за неумения их рационально использовать и из-за того, что не нашло альтернативные источники топлива вроде атомной энергии. Человечество ждал бы коллапс. Кстати, да, из-за огромного количества центров сил таких, как: Россия, Япония, Великобритания, Франция, Германия, США и многих других – в первой половине XX века очень быстро развивалась наука. Сегодня мы можем справиться с нехваткой ресурсов, только полетев в космос и высасывая в колоссальных количествах ресурсы из соседних планет. Но сегодняшний уровень развития космонавтики даже близко к этому не подошёл – ей занимаются только американские богатейшие энтузиасты. Но повторись космическая гонка как между СССР и США, вот тогда мы очень скоро подойдём к этому. Но пока у нас нет СССР или его замены. Поэтому вести гонку некому. Лидер и так уже ясен с конца девяностых годов – США. Землю ждёт нехватка ресурсов и человечество вымрет или падёт в каменные или средние века, без возможности выйти оттуда. Чем это обернётся – тоже весьма интересно. Теперь второй сценарий. Тоже до жути банален – экология. Боюсь, если не в ближайшие сто лет, то в следующие – нас ждёт полное разрушение всей экосистемы планеты, так как воздух будет загрязнён, озоновый слой будет разрушен и прочее… И опять только один выход – космос. Или мы находим новые, более экологичные источники топлива на других планетах, или покидаем Землю, заселяя всё человечество на разных иных экзопланетах. Но и к этому мы тоже даже близко не подобрались. И очень далеки от такого. Но, допустим, человечество каким-то образом решило эту проблему без науки. Например, издав в каждой стране закон о том, что можно рожать не более двух детей в семье и численность людей станет постепенно сокращаться. Но тогда в дело вступают природные катастрофы. И с сегодняшним состоянием планеты мы их не переживём. К примеру, извержение супервулкана, который может произойти лет через пятьсот, например, смешает и так загрязнённый воздух с пеплом. И тогда почти всё живое на планете вымрет. Но ведь можно предсказать и прекратить катастрофу. Но пока… Мы не научились влиять на столь масштабные процессы и предсказывать их со стопроцентной точностью. Ну да ладно, не суть. Это не слишком вероятно и немного спорно. Но… Тем не менее история не может быть статичной бесконечно. Рано или поздно что-то будет. А однополярный миропорядок, который заведомо не имеет внешних врагов, всё больше и больше будет заточен под себя. Всё станет слишком зависимо друг от друга – потому что так удобнее и практичнее, а о прочности такой системы никто и думать не будет, так как угроз нет. И любое случайное событие, которое имеет хоть какое-то значение, способно в миг разрушить всю систему.

– И что тогда? Всё же наоборот станет лучше по твоей логике, раз ты сам борешься против такой системы.

– Нет, не станет. Здесь будут такие же последствия, как от перехода к каменному веку. Теперь, всё будет строиться так, как захочет общество. Но к тому времени в людях угаснут уже сегодня угасающий патриотизм и идеи национального возрождения. Все люди к тому времени станут типичными сегодняшними европейцами. Их не будет интересовать ничего, кроме собственного комфорта и благосостояния. И тогда весь мир перейдёт на систему, столь сладкую и заманчивую… О ней уже были размышления раньше. Люди откажутся от государств и будут жить в небольших деревушках. Также они откажутся от денег и законов. Они будут заниматься тем делом, которым хотят заниматься, и давать его плоды обществу. Хочешь быть фермером – будь им. Хочешь быть художником – будь им. И так далее. Все, получается, живут в достатке. Если кто-то совершил что-то плохое или надо принять какое-то решение, то для таких случаев будут созданы сообщества, которые делятся, например, по профессиям. Внутри каждого сообщества будет свой делегат. Затем, все члены сообщества решают, что делать с какой-то ситуацией, обсуждая её, и, приходя к общему решению, излагают её своему делегату. Затем делегаты от каждого сообщества собираются вместе и уже решают, что делать, исходя в своих суждениях только из воли своих сообществ. И придя к общему решению, выносят его и оно претворяется в жизнь. И много таких ещё вещей, кажущихся очень привлекательными. Знаешь, как называется такая система? Просто её название ассоциируется в обществе с совершенно иным.

– И как же?

– Анархия.

– И в чём тогда её вред? – возражал Андрей с азартом.

– Вот видишь! – будто бы даже обрадовался Александр. – Даже ты этого не понимаешь. А на самом деле это самый худший исход из всех возможных.

– Я даже не представлял, что у них есть столько материала, а это только первый день, – сказал Майкл, вышедший из зала суда.

– Да, – разводил руками Василий. – Хоть судья и делает вид, что он, мол, такой честный и пока на стороне Никифорова, который, кстати, и не пришёл, скрываясь где-то, но он за нас, уж поверьте. Просто проблем нам ещё создаёт со своим фондом Кристофер Бейзер, который вдруг решил поиграть в справедливость, проталкивает своих адвокатов, да и вне суда чего-то активно давит все корпорации, попавшие под обвинения Никифорова. Где-то даже выкупает их пакеты акций, будучи готовым передать их нашему олигарху.

– Я это всё знаю. Только, тем не менее, наняли то мы очень хороших американских адвокатов, но они не справляются. Для приличия, надо хотя бы сделать вид, что мы побеждаем.

– Вы правы, – отвечал Василий Борисович. – Тем более, в зале присутствовали и журналисты, которые скорее антиправительственные, и они транслировали и освещали события судебного процесса на всю страну.

– Это ужасно, но не критично.

– Вы правы. Пойдёмте на улицу, а то здесь душновато.

Двое сотрудников спецслужб направились к выходу. Открыв дверь, они увидели толпу, стоящую вдоль дороги и ограждённую решёткой и полицейскими. Митингующие выкрикивали лозунги: “Долой оккупантов”, “Российские ресурсы в собственность россиянам!”, “Никифоров, мы с тобой!” Всё слилось в единый возмущённый гул. Майкл шёл с недовольным лицом, опустив глаза вниз, а Василий краем глаза смотрел на этих людей и не мог сдержать улыбки.

– Алло, я же сейчас говорю с Александром Крепиным?

– Верно, – раздался протяжный ответ. – Только на этой линии никто не называет моего имени. А это кто?

– Казаков. Даниил Казаков. Вы же помните меня?

– Я помню, да. Консультировал Вас перед тем, как принять к себе и перед поездкой… Мой контакт Вам дали только на экстренный случай. Что-то случилось?

– Нет, ничего такого, – послышалась неловкая усмешка. – Просто поймите. Вы нас посадили на эти съёмные квартиры, запретили часто выходить в свет из-за истории с Италией, да и…

– Вы сейчас звоните с обычного мобильного номера? – перебил Даниила Крепин.

– Да… А что?

– Пока ничего, звонки со мной вроде отследить не могут, но впредь Вы будьте осторожны со словами на линии, да и в принципе со звонками со мной, хорошо?

– Хорошо, конечно… – немного растерялся Казаков.

– Так что Вы хотели? – без лишнего терпения рвался к сути дела Александр.

– Деньги, что вы нам выделяете, идут ровно на наши собственные потребности. А сейчас ничего зарабатывать мы, сами понимаете, не можем. У меня родители сейчас в очень затруднительном финансовом положении, а я никак им помочь не могу, потому что сижу вот в этой квартире, никуда не выхожу, как Вы говорили. У Андрея, есть все данные, чтобы мне всё перевести. Им нужно хотя бы тысяч десять, я просто уже и не знаю, что делать, поймите! Если вдруг из выделенных Никифоровым на суд денег есть что-то лишнее, ненужное, то, что не жалко… Пожалуйста, я правда не знаю, что делать!

– У меня, конечно, есть такие деньги, таких мелких денег мне как раз не жалко. Другое меня волнует. Вы вот сейчас это просите, а хоть понимаете, что с нами жизнью рискуете? Если Вам так важны Ваши родители, и их приоритет для Вас на уровне революции…

– Я же не говорю, что покину вас или в чём-то ослушаюсь, если Вы не поможете! Я всё равно останусь с вами, светиться ни на какой работе не буду, хоть и нужны деньги! Просто Вы единственный, кто может сейчас помочь.

– Вам же всего девятнадцать, да?

– Да, – сухо ответил Даниил.

– Я бы посоветовал, всё равно Вы ничем таким в своей квартире, наверное, не заняты, обдумать тот факт, что в Вашем положении велика вероятность, что случится так, что никогда никаким родителям или кому-то ещё Вы помочь уже не сможете. И попробуйте как-то с этим смириться, приоритетом поставив наше с Вами дело. До свидания!

Послышались короткие гудки. Казаков откинулся на мягкое изголовье большого зелёного дивана, стоящего у стены в центре комнаты. Даниил с тусклым взглядом откинул от себя телефон. Его подобрал сосед по съёмной квартире Казакова, сидящий за высоким столом рядом и с язвительной ухмылкой наблюдающий за Казаковым, и положил перед собой.

Двадцативосьмилетний Макар Чуль, тоже ездивший в Италию, был среднего роста, гибок в своей плечистой худобе, что особенно было заметно сейчас, когда он был одет в майку. Короткая причёска подчёркивала некоторую нахальность его несколько морщинистого (особенно на лбу) лица, что всё равно выглядело как-то по-детски от сверкающих и дерзких, но не очень умных больших глаз под густыми бровями.

– Я говорил, что ничего не получится, – запрокинул голову Даниил.

– Попытка не пытка, брат, – цокнул Чуль. – Я и не обещал, что получится, но воспользоваться возможностью надо было!

– Да, только теперь Крепин меня считает полным идиотом, – смотрел на соседа Казаков. – Ненадёжным. Безответственным. Ты вообще слышал, как он со мной разговаривал?

– Успокойся, – нахмурился Макар. – Ты разве его не знаешь? Мы все для Крепина – пушечное мясо, не больше. Плохо ли это? Не знаю, вроде это эффективно, а как-то обидно само собой. Так что хуже как-то выглядеть перед ним… Ну точно ты не стал. Уверен, на утро этот гад проснётся, даже не вспомнит, – Чуль резко посмотрел на засветившийся телефон Даниила рядом с собой. – Всё-таки прислал что-то похоже, – Макар придвинул телефон к себе. – Пятьдесят тысяч!

– Шутишь! – вскочил с дивана Даниил, подходя ближе.

– Да нет же, сам посмотри!

– Леонид Сергеевич, – начал Трифонов. – У меня к Вам есть предложение…

У Соколова уже появились синяки под глазами от недосыпа. Он посмотрел на эфэсбэшника безжизненными глазами и недовольно протянул:

– Слушаю.

– Вы и так понимаете, что после дела Вас не ждёт ничего хорошего. Сейчас, спустя две недели, всем заведомо ясно, что Алексей уже победил. Так вот… Ещё несколько дней будут обсуждаться только небольшие тонкости. И я знаю, что у Вас есть возможность всех опустить и закончить судебный процесс быстрее. Вы сейчас направляетесь в зал, где обсудите итог сегодняшнего процесса. Очень Вас прошу, вынесете финальный приговор сегодня.

– Зачем? – сконфузился судья.

– Меня поставили следить за тем, чтобы Вы подсуживали иностранцам. Но я следил за Вашей честностью. Они совсем скоро окончательно догадаются, что происходит. И мы с Вами в большой опасности. Но закончи Вы дело сегодня, то Кристофер Бейзер обещает Вам убежище в Америке.

– В Америке? – глаза судьи загорелись.

Леонид недоверчиво посмотрел на Василия, а затем опустил глаза в пол и сонно проговорил:

– Я согласен…

Затем он вошёл с Трифоновым в комнату с остальными судьями и прямо с порога заявил:

– Друзья, хватит страдать бессмыслицей. Чтобы мы ни пытались выдавить из этого дела против Никифорова – всё равно выдавливать нечего. Поэтому предлагаю сразу объявить его полную победу и принять все его требования. Так мы хотя бы успеем скрыться куда-нибудь от преследования спецслужб, в ином случае они поймут, что мы просто тянем время и отсрочиваем их поражение, и тогда мы будем под прицелом уже здесь и окажемся в большой опасности. Так что я сейчас выйду и объявлю полную победу Никифорова.

Все остальные в комнате, кроме Василия, были растеряны, не способные найти слов. Но вскоре со страхом в глазах закивали.

– Ага, – проговорил Леонид и вышел из комнаты.

Он быстро встал за своё место в зале и объявил:

– Все иски Константина Григорьевича Никифорова удовлетворены. Все вышеперечисленные ранее месторождения возвращаются в собственность Никифорову. Деятельность всех упомянутых корпораций на территории Российской Федерации признаётся запрещённой. Решение обжалованию не подлежит.

Раздался звук бьющегося молотка. Из зала послышались недовольные возгласы. Как только судья вышел из зала, его встретил Трифонов:

– Вы, вроде, не совсем по-официальному правильно всё огласили, – сказал немного удивлённый эфэсбэшник. – Наш водитель ждёт Вас за зданием. Спасибо и удачи Вам!

Леонид и Василий направились в разные стороны. А навстречу эфэсбэшнику шёл разъяренный Майкл в окружение охраны, который, лишь завидев Трифонова, закричал:

– Где Ваша обещанная победа?! Что это за?..

– Подождите, – перебил его эфэсбэшник. – Я…

– Нет, Василий Борисович! Я всё понял! Всё это время у нас в отделе была крыса, которая отдавала документы, прокручивала сделки и шпионила за нами для Никифорова. Сказать кто это?!

– И кто же? – удивлённо спросил Трифонов.

Цэрэушник был разгневан.

– Вы думаете, что мы совсем за Вами не следили? Кто пропадал, как оказалось, в Центральном банке, на время того, как этому олигарху кто-то запросто разрешил перевод средств в криптовалюту? У кого доступ ко всем архивным документам, на которых было построено дело? Кто тормозил расследование, как мог? Кто, оказывается, долгое время был знаком с Плотниковым? И кто способен дать так просто выиграть это дело Константину, заставляя судей играть по правилам? И кто только что договорился с судьёй?

Трифонов стал молча медлительно отступать назад.

– Схватите его! – приказал Майкл, и из-за спины Фостера вышла вооруженная охрана в количестве четырёх человек.

Она набросилась на Василия и благодаря своему весу и численности без особого труда быстро скрутила ему руки за спиной. Трифонов молчал и не сопротивлялся, он старался сохранять спокойное лицо, изредка на мгновения морщась, когда руки сжимали слишком сильно.

Глава 6. Захват телеграфа

Павлов шёл по небольшому зелёному дворику, освещённому оранжевыми лампами на высоких бетонных столбах. Он передвигался строго по дорожкам сквозь детские площадки, отчего путь получался слегка изворотливым, во всё же идущим прямо к подъезду обычной хрущёвки, подобной которой наполнена вся Россия. Поднявшись длительными мучительными шагами по тусклой узкой лестнице на третий этаж, Алексей подошёл к одной из трёх квартир в этом узком пространстве и позвонил в неё. За дверью послышались приближающиеся шаги.

– Кто там? – спросил Андрей из-за неё.

– Это я, – устало ответил адвокат. – Лёша.

Плотников посмотрел в глазок двери и, убедившись, что ему не врут, открыл Алексею.

– Здравствуй! – сказал Павлов с порога и направился внутрь.

Андрей не стал смотреть на проходящего в квартиру товарища, двигаясь в сторону своей новой комнаты, а лишь из-за спины безжизненно поздоровался в ответ.

– Где Александр? – спросил Алексей.

– Он в своей комнате, как и обычно, – с некоторой злостью и досадой ответил Плотников.

Андрей уже подошёл к двери, но остановился над ручкой, как услышал вопрос Павлова:

– Что-то случилось?

Плотников косо повернулся к нему и ответил, нервно улыбаясь:

– Я теперь не знаю, чего от него вообще можно ожидать!

– Он что-то такое сделал?

– Крепин ради этого олигарха готов пойти уже на всё! – возмущался с печальной иронией Андрей, игнорируя вопрос.

– Так что случилось-то? – спросил Алексей грубо, чтобы не выглядеть паникёром, однако его интонация показалась ему самому очень глупой, отчего он смутился.

– Ради победы в этом деле он отдал им Василия Борисовича! Теперь Василий Борисович в руках ЦРУ и одному Богу известно, что с ним теперь сделают! Где гарантия, что Крепин не пожертвует завтра нами? Или кем-то из моих, кто, как я понимаю, ему в будущем нужен не будет?

Плотников быстро зашёл в комнату и громко захлопнул дверь. Раздались шаги и из другой комнаты вышел Крепин.

– Я слышал, что он тебе наговорил, – сказал он Павлову. – Тем не менее, Василий знал, на что шёл. Просто Андрей не верит в успех, так как до конца не знает нашего плана, да и похоже вообще не понимает, что такое революция.

– Я верю тебе! – резко бросил Алексей. – Я ведь, как и ты, понимаю, насколько это важно, а потому такие жертвы… – Павлов пожал плечами.

– Надеюсь, до Андрея это тоже в будущем дойдёт, – говорил Александр хмуро. – Революция, конечно, дело очень непростое. Ну ладно! – резко переключился он. – Идём, нам надо созвониться с Никифоровым. Когда есть деньги, мы и начнём заниматься делом.

Они вошли в комнату Александра. Она была просторной, но пустой. Только небольшой рабочий стол и кровать находились в ней. Хозяин комнаты сел за своё рабочее место, достал из стола толстый серый кнопочный телефон.

– Его мне передал Трифонов, – пояснял Крепин, рассматривая устройство. – За несколько дней до того, как его раскрыли. Ты пока помолчи.

Александр достал из-под стола какой-то прибор, похожий на радио, с подключенным старым советским микрофоном. Соединив с помощью провода этот прибор и телефон, Крепин набрал номер. На всю комнату стали слышны гудки.

Через некоторое время из сооружения послышался искажённый помехами голос Никифорова:

– Алло?

Крепин поднёс микрофон ко рту и сказал:

– Это Александр.

– А, здравствуй! – Константин был доброжелателен. – Я, как узнал, глазам своим поверить не мог! Всё вернули! Спасибо огромное!

– Не надо благодарить меня! – холодно ответил Александр. – Я делаю это исключительно для своих целей, а не по доброте душевной… – в голосе это не читалось, но всем своим внешним видом он выказывал лёгкое отвращение.

– Хорошо, – всё равно оставался весел Никифоров. – И что теперь?

– Как я уже говорил, люди не восстанут, если информацию им не будут давать СМИ и освещать в нужном для революции свете, какие бы обстоятельства ни были. Ваша победа в суде безусловно успех в информационном поле, но для того, чтобы сознания людей направить в нужное русло, необходимо дать им дорогу, по которой они пойдут. Нам нужно своё средство пропаганды, чтобы получить сторонников.

– Вы хотите создать своё СМИ?

– Нет, конечно, этого мало! Понимаете ли в чём дело… После госпереворота отечественные и довольно успешные в СНГ-пространстве соцсети и браузеры подверглись давлению. И для зарабатывания денег зарубежными капиталистами, и для цензуры “антидемократических” идей. Однако прошлая власть давила уже на иностранные аналоги – те не спешат полноценно возвращаться или теперь не поддаются должному регулированию. Из-за всех событий февраля и марта США, помогая Налавину и устанавливая новые правила по всему миру, то есть в войнах в Африке и на Ближнем Востоке, сильно опустошили свой бюджет. Конечно, если говорить про американских миллиардеров, то они стали намного богаче, но их не всегда интересуют национальные интересы. Поэтому, если сейчас создать свою социальную сеть с браузером, не подчиняющуюся госрегулированию, и дать ей должную финансовую поддержку, то она взорвёт опустевший рынок, при этом не подвергаясь серьёзному давлению. В Санкт-Петербурге есть группа хороших программистов, которые разработали и то, и другое. Однако из-за небольшого состава команды и маленького бюджета они многое не доработали и совсем не раскручены. Но если Вы им поможете финансово, вместе с рекламой… То они за недели две станут известны на всю Россию и приложение будет у большей части населения. Но мы поступим так, как обычно поступают американцы. Мы проспонсируем их только взамен на то, что их алгоритмы будут продвигать антизападные и антиналавинские идеи. И даже самые неизвестные ранее люди с нужными нам идеями станут висеть у каждого в рекомендациях и быстро завоюют популярность. Но и этого мало. Пока хватка США ослабела, эти энтузиасты должны развернуть масштабную информационную кампанию во всех известных соцсетях – их же детище должно быть, в первую очередь, безопасным средством коммуникации. Учитывая то, что старое российское правительство на протяжении больше двух с половиной десятилетий убеждало людей в том, что Запад и прозападная элита России – их главные враги, думаю, люди очень быстро пойдут за нами.

– Вы так говорите, как будто считаете мой кошелёк резиновым. Даже коррупционная сделка в ЦБ очень сильно потрясла мои финансы… Однако пока что Вы быстрее возвращаете мне деньги, а не тратите. Нужно отдать должное.

– Я Вам обещаю, что это – одна из последних столь дорогих сделок. После того, как будет развёрнута информационная кампания, мы быстро найдём миллионы сторонников по всей России. Тогда нам уже будет необходимо формировать группы из тех, кто готов пойти дальше немой поддержки. И мы это сделаем по всей стране. Координировать их тоже будем через соцсеть. У спецслужб не будет доступа ко всему, и мы спокойно будем контактировать там. Это и будет началом активной подготовки к революции. Дальше всё должно пойти само собой.

– Пока что всё звучит слишком хорошо, но верится с трудом. И когда Вы поедете к этим программистам?

– Завтра утром к ним поедет Павлов. Он хорошо разбирается в юридических тонкостях, так что, я думаю, так будет лучше.

Крепин посмотрел на Алексея, ожидая его реакции. Тот, казалось, был рад.

– Что же… – сказал Константин так, будто попал на остров с аборигенами, не зная их обычаев, но при этом пытаясь наладить с ними контакт. – Тогда удачи вам всем, конечно. А сколько денег нужно?

– Миллиардов восемь долларов, думаю, – отвечал Крепин вдумчиво. – Не меньше.

– Это фактически всё моё оставшееся состояние! – разочарованно и без всякой надежды на сочувствие произнёс Никифоров.

– А у Вас есть какая-то альтернатива?

– Привет! – открыл дверь в квартиру Чуль.

Гостья робко кивнула и, пригнувшись, зашла в съёмную квартиру, сразу после врезалась стеклянными глазами в Казакова, который, положив ногу на ногу, уперевшись в стену, стоял в углу, нетерпеливо наблюдая за одевающим кроссовки Макаром.

Екатерина Зорина пришла в хмуром зелёном свитере и тёмных джинсах. Будучи ровесницей Казакова, она была совсем ещё молодой. Сильные толстые скулы натягивали щёки, оголяя острые очертания слабоватой челюсти. Маленькие впалые глаза под немного выпуклым лбом, круглый рот за пухлыми блёклыми губами. Светло-русые волосы собирались в одну косу. А скромный и совсем невинный вид подчёркивал её очень небольшой рост.

– Привет! – выглядел уставшим, но радостным Даниил.

– Привет! – исподлобья улыбнулась Екатерина.

– Ты насколько надолго сможешь уйти? – спрашивал, сощурившись, Казаков у Чуля, заглядывая за спину Зориной, будто бы показательно не замечая её.

– Мне есть где перекантоваться, да и эта квартира мне осточертела, – уже стоял непосредственно у выхода Макар. – Так-то сколько угодно, только бы “вахтовик” не узнал! Сам понимаешь, он не то, что вообще запрещает нам выходить из квартиры, как Андрею, конечно, но это нежелательно!

– Вам не разрешают выходить из квартиры? – спрашивала Екатерина у Казакова. – Это точно вахта, а не тоталитарная секта?

– Точно, – хмуро ответил Даниил, раздражённо наблюдая за Макаром, сделавшим натужно виноватый вид.

– То, чем вы занимаетесь, вообще законно? – шёпотом допытывала Казакова Зорина.

Чуль демонстративно покинул квартиру.

– Ну конечно, – продолжал смотреть на входную дверь Даниил. – Давай лучше пройдём в комнату.

Екатерина вздохнула. Она прошла к зелёному дивану в гостиной и не спеша уселась, беспокойно наблюдая за Казаковым. Даниил с неловкой ухмылкой расположился рядом, повернувшись к гостье корпусом, та опустила взгляд, медленно проводя ладонью по шениллу под собой.

– Мы именно из-за этого не можем встретиться в каком-то другом месте? – задумчиво и жалобно спрашивала Зорина.

– Да, – строго ответил Казаков. – Но я не хочу с тобой говорить о работе или “вахте”! – он провёл обратной стороной ладони по волосам Екатерины. – Я и без того думаю только об этом, а, уж поверь, это ужасно скучно, уныло и неинтересно. Мне действительно даже рассказать тебе нечего. Даже какой-то интересной мысли для тебя нет, так что я хочу послушать именно тебя! Твой мир, по крайней мере сейчас, куда лучше и красочнее моего, и я хочу быть его частью.

– Мой мир? – сжавшись, приятно усмехнулась Зорина. – Мне он действительно нравится, но в нём нет ничего взаправду красочного. Неделя за неделей – пять дней обычной ничем не примечательной одинокой учёбы. Самые лучшие впечатления обычно остаются после службы в церкви в воскресенье, но это скорее что-то тихое и умиротворяющее, спокойное, а не красочное. Ах, ты же пропустил Пасху! – она с приятой неловкостью отвернулась. – Я бываю с этим навязчива, знаю…

– Нет, что же ты? – придвинулся Даниил. – Это же, наоборот, невероятно! Ты знаешь, как я этому отношусь, – он периодически набирал в рот воздуха, опасаясь того, что сказанное им по итогу будет звучать чересчур картинно. – Во многом именно в этом ты для меня и невероятнее кого угодно на свете. Русская вера красива и величественна, скромная и такая родная. Для меня иметь что-то против – это значит пойти против самого себя.

– Я совсем тебя забыла! – искренне улыбалась Екатерина, уперевшись взглядом в Казакова. – Мне необязательно выпячивать свою веру напоказ. Но если через христианство я понимаю всё? Говорю с подругами, обсуждаем кого-нибудь или какой-нибудь случай. А я не могу, например, человека и его поступки понимать вне концепции светлой души, сражающейся со страстями! И все вокруг смотрят на меня осуждающе, мол, я только и пытаюсь показать какая благородная, раз верую, молчаливо просят хотя бы рядом с ними понимать жизнь вокруг с каких-то “общепризнанных норм”. А я уже не понимаю этих норм, чтобы даже имитировать. Не понимаю, как можно всю жизнь поставить на карьеру, как можно говорить, что кто-то труслив, когда тот просто скромен? Всё моё миропонимание давно захватил Бог, и нет, это не в коем случае не значит, что я от этого вдруг стала какой-то праведной или святой. На этом пути довольно сложно сражаться со своей гордыней, когда искренне думаешь, что понимаешь больше остальных. А для меня ты единственный человек на свете, кто не просто не осудит меня на этом сложном пути, но и прикроет, защитит, избавит от одиночества, что приходит к православному в моменты сомнений! Я безумно счастлива, что Господь послал мне именно тебя… – она чуть привстала и нежно поцеловала смутившегося Казакова в лоб. Затем Екатерина села обратно, помрачнев. – Когда ты уезжал в академию, мы поклялись друг другу хранить верность, пока ты не закончишь её и не вернёшься и мы тут же не венчаемся. Я прекрасно понимаю, что всё очень поменялось, но я хочу знать… Что мы будем делать дальше? Ведь нельзя быть полноценно вместе до свадьбы, венчания, ты же знаешь!

– Конечно! Просто я скоро, похоже, снова уезжаю “на вахту”, поэтому я даже не знаю, возможно ли так быстро что-то решить сейчас…

– И всё? То есть за всё время, как ты наконец вернулся, мы встретимся только один раз и вот так вот?

– Хорошо, – Даниил встал, начав беспокойно ходить по комнате с задумчивым видом, затем остановился, встав перед Зориной. – Нам обещали, что следующая поездка хоть и будет длинной, но скорее всего уже последней. Я решу этим все свои проблемы. И когда я вернусь, когда вся эта работа закончится, я обещаю, мы незамедлительно венчаемся, а затем полностью сосредоточимся на свадьбе! Ты согласна?

– Конечно! – встала Екатерина, взяв Казакова за руки.

Павлов накинул куртку, взял чемодан и был готов выходить.

– Ну, удачи! – расслабленно сказал ему Андрей.

– И тебе, – вежливо ответил Алексей, повернувшись.

Адвокат быстро вышел из квартиры. Плотников подошёл ко входу и закрыл дверь на замок.

Было около пяти утра и Александр всё ещё спал. Андрей всё не мог перестать думать о том, что он в очередной раз находится в безопасности, ему не надо ничего делать, а остальные в это время работают. И наверняка Крепин снова пошлёт его на какое-то простое и быстрое задание, а потом снова придётся запереться в этом жилище и ничего не делать в ближайшие недели. И эти мысли лишь усиливали его скуку. Через пару часов из комнаты Александра послышались какие-то звуки и стало ясно, что Крепин проснулся.

Единственное, чем мог занять себя Андрей, – это поговорить с кем-то. С Павловым общение казалось скучным и пустым, поэтому с ним они существовали почти отдельно, а Крепин со своей вечной занятостью вообще редко появлялся, хотя диалог с ним всегда получался интересным, оставляющим яркое впечатление, побуждая к раздумьям даже в последующие одинокие часы.

Плотников, вопреки мнению своих соседей по квартире, с самого начала не держал обиды на Александра. Другое дело, его сильно раздражал подход Крепина. Александр виделся Андрею просто умником, что, благодаря своему рациональному взгляду на мир, будто бы цинично возвышал себя над остальными людьми, чьи жизни он ни во что не ставил. И Плотников, верно, потому что Крепин всё же так яро был на стороне того, что самому Андрею было дорого и казалось правильным, не презирал его за такой подход. Он даже пытался понять и принять для себя, что дело вряд ли было в гордыне Александра, а скорее в заведших в заблуждение неверных мыслях. Правда, чем они были неверны, Андрей и сам не понимал, воспринимая их как неверные, лишь исходя из неизвестных ему чувств. Потому поговорить с Крепиным всегда было занимательно, в те моменты идеи Александра особенно казались Плотникову не ложью, а любопытной и чуждой Андрею альтернативной правдой.

Когда Крепин отправился на кухню завтракать, Плотников зашёл следом за ним, сел напротив в попытке завести разговор. Ему самому не нравилось, что все полагают, якобы он в обиде. Потому, будто бы ничего и не было, Плотников сказал первое, что пришло на ум:

– Недели две назад, ты говорил, что анархия, как ты её объяснил, ужасна. И сказал, вот я якобы ничего не понимаю. Так в чём же её проблема? Как ты её описал, в ней нет ничего плохого.

Крепин с каким-то тихим и возвышенным, внезапно возникшим удовольствием, которое выражалось не в улыбке, а в каком-то уважительном и верном взгляде, ответил:

– Ну раз ты хочешь послушать, то слушай, – он поудобнее уселся на стуле, а затем чем-то неуловимо изменился. – Во-первых, без государства прекратится финансирование науки и человечество остановится в развитии, не будет больше создавать новые технологии. Наука – дело очень дорогое и, если не будет концентрации капитала в руках правительств, никто не сможет вложить в науку столько финансов, так как они будут распределены между обычными людьми. Во-вторых, анархия, по большому счёту, заберёт от человека всё то, что отличает его от животного, ведь она и ставит перед собой задачу исключить из общества такую вещь, как власть и стремление к ней. Всё то, благодаря чему нас можно назвать разумными существами, берёт корень от этого. Наша тяга к знаниям – желание контролировать природу и подчинить её себе. Наша тяга к свободе – это желание не просто управлять своей жизнью, но и хотя бы чуть-чуть контролировать мир вокруг. Само общество – это то, что создано с целью, чтобы этим управляли, чтобы кто-то это контролировал. Правители, богачи или же некоторая часть общества управляет всем обществом в целом. Желание не быть одиноким рождается оттого, что мы хотим влиять на чужие жизни. Даже любовь существует лишь оттого, что мы хотим иметь некоторую власть над тем, что считаем прекрасным, и подчинить это себе. Я могу продолжпть этот список бесконечно… Анархия же дарит комфорт и сытую жизнь, а также даёт гарантию, что такие глобальные процессы, как война, тебя более не коснутся. Да, она даёт человеку свободу и в некотором роде власть, причём каждому. Но, по большому счёту, в таком обществе не остаётся ничего общего с обществом разумных существ. Ты живёшь, работаешь и жрёшь без всяких мечтаний и стремлений. Без семьи, так как основоположники этой идеи не совсем идиоты и увидели в этом тоже своего рода воплощение власти, так как это взаимный контроль над партнёром и взаимные ограничения. Анархия – это то, что уничтожит разницу между нами и животными. Из-за того, что мы лишимся того, что делает нас людьми, мы в результате эволюции перестанем быть доминирующим видом и скорее всего вымрем, так как наши организмы не приспособлены к жизни обычных животных. В лучшем случае, мы лишимся разума, наши организмы приспособятся к дикой среде, и мы станем какими-нибудь новыми обезьянами. Через миллионы лет, разумеется. С появления сложных организмов и до нашего времени прошло примерно столько же, сколько осталось Земле до того, как всю жизнь на ней выжжет Солнце. Если на нашей планете и появятся новые разумные существа, которые будут способны увести нас с планеты до катастрофы, то это будет под самый конец существования Земли, и они вряд ли успеют.

– Погоди, ты зашёл слишком далеко! – нахмурился Андрей. – Это конечно и звучит логично, но этому нет никаких подтверждений.

– Спорно, но есть, – усмехнулся Андрей.

– Какие?

– Инопланетные цивилизации.

– Чего? – Плотникова это забавляло и в каком-то смысле даже испугало тем, что можно подумать, будто Крепин не в себе, однако Андрей всё же сохранял то выражение лица, которое не обижает собеседника насмешкой.

– Точнее их отсутствие. Смотри… – Александр выставил перед собой полусогнутую правую руку, совместив пальцы. Начнём с наименее подходящей теории, которая, тем не менее, доказывает, что отсутствие прогресса нас уничтожит. Теория уникальной Земли. Нам надо рассмотреть вероятность появления жизни. Для начала начнём с того, что галактики периодически сталкиваются, что приводит к катастрофам, в результате которых вся жизнь в них должна погибнуть. Но Млечный Путь находится на отшибе, и он довольно давно ни с чем не сталкивался. Ни разу за всё существование Земли. То есть из-за того, что мы находимся в столь редкой галактике, в ней смогла появиться жизнь. Так же периодически происходят столкновения звёздных систем. Но наша солнечная система движется по столь редкой траектории вокруг центра галактики, что это, пожалуй, единственная звёздная система в Млечном Пути, в которой за последние миллиарды лет не происходило столкновений, убивающих всё живое. Не буду всё подробно объяснять, но если кратко, то эта теория гласит, что солнце – это звезда, дающая тепло, на планете правильное соотношение воды и суши, планета находится на правильном расстоянии от звезды и движется по правильной траектории, произошло столкновение двух планет, в результате которого одна из них стала спутником другой, вызывая необходимые отливы, наличие на правильном расстоянии такого гиганта, как Юпитер, который защищает от большинства астероидов, возникновение одноклеточной жизни в подходящих условиях, прохождение этапа одноклеточной жизни очень маловероятно, как и возникновение разумной жизни. И множество иных факторов. С точки зрения теории вероятности, мы не просто единственная жизнь во Вселенной, нас вообще не должно существовать. Вселенная – крайне враждебное для нас место. И если мы не станем развивать науку, то она уничтожит человечество как единственную разумную жизнь. Если эта теория верна, то мы уже опаздываем в своём развитии.

– Слишком уж это мрачно.

– Да. Только следующая теория ещё более мрачная. Вероятно, теория уникальной Земли ошибочна, так как не предусмотрела то, что формы разумной жизни могут быть абсолютно разными. Но почему-то мы не видим их следа во Вселенной. В конечном счёте, они должны были появиться ещё давно, и плоды их жизнедеятельности спустя миллиарды лет развития должны были быть видны по всей Вселенной. Но мы не замечаем их. Почему? Всё очень просто. Для начала мы должны понять, в чём мы точно схожи с иной разумной жизнью. И это, определённо, инстинкт самосохранения. Без него никто не выживет на первых этапах эволюции, так как не имеет такой цели. Также, наличие общества в любой стадии его развития. Без него невозможно передать свои знания будущим представителям своего вида. И то, и другое – свидетельства того, что у иных разумных существ также есть жажда власти вследствие существования общества. А также желание комфорта, а следовательно, и алчность – следствие инстинкта самосохранения. И раз мы их не видим как цивилизации, так и плоды их развития, мы приходим к страшному выводу. Что-то убивает все цивилизации. Не даёт им развиться. И боюсь, я знаю что. Любое общество будет враждовать внутри себя из-за жадности элит, но вызывая тем самым конкуренцию, а следовательно, и развитие… Но рано или поздно кто-то победит. Кто-то возвысится над своим миром и станет им управлять. В каждой цивилизации появляются свои США. И, в конце концов, разумная жизнь вымирает. И это, к сожалению, естественный ход вещей. Но я хочу его нарушить. Сломать природу. А без больших потерь и высоких жертв мы такого никогда не достигнем…

– Не знаю, правильно ли думать настолько далеко, да и о том, чего мы не знаем.

– Не могу быть уверенным на сто процентов. Просто эти две теории лишь закрепляют мою теорию, но они не являются её основой. Но одно мне ясно точно. Угроза от господства США для человечества настолько колоссальна, что мы пока не способны осознать её полностью.

Машина остановилась, и Алексей открыл глаза. Он робко поблагодарил таксиста за поездку и вышел из машины, очутившись на обычной питерской улочке. Старые дома с роскошными оконными рамами и изящно изогнутыми стенами, с которых осыпалась краска, с балконными перилами необычных форм и с тёмными длинными полукруглыми арками, ведущими во двор, стояли вдоль широкой дороги, которая вела к очередному перекрёстку, а затем уходила куда-то вперёд.

Алексей минут десять искал нужную арку и наконец очутился в небольшом дворике необычной пятиугольной формы с подъездами на каждой из сторон. На большей из них находился вход в подвал. Спустившись по небольшой узкой лестнице, Павлов оказался у двери. Он остановился у неё, не решаясь действовать несколько секунд, а затем постучался. Однако никто ему не открыл. Затем Алексей, осматриваясь вокруг, попытался дёрнуть за ручку – дверь отворилась.

Павлов вошёл в большое, но полупустое пространство. Тёмные стены слегка освещались небольшими слабыми лампочками. Всюду были протянуты провода, подключённые к источникам электричества. Сверху виднелись трубы. В несколько рядов были расставлены столы с ноутбуками. За ними сидели люди возраста примерно от двадцати до тридцати пяти лет, одетые в свободную форму. Когда адвокат зашёл, они даже не обратили на него внимания.

В конце помещения, за самым дальним из столов, на Павлова удивлённо посмотрел, наверное, самый старший из всех присутствующих: сухощавый и высокий, выглядевший на лет сорок с чем-то. Только за его столом, который был больше остальных, стояла лампа, а также лежали горы бумаг. Он направился к Алексею.

– Здравствуйте! – сказал он. – А Вы кто?

– Алексей Павлов, – в небольшом замешательстве ответил адвокат.

Начальник усмехнулся:

– Извините, просто слышали же историю с Никифоровым? Там просто адвоката звали так же. И вы даже похожи чем-то. Он сейчас у всех на слуху. Я Фёдор Фёдорович Линов, – начальник протянул Алексею руку, и тот в ответ пожал её. – Значит, Вы и его однофамилец, и тёска? Это забавно.

– Я он и есть, – смущённо глухо произнёс Павлов.

Фёдор недоверчиво улыбнулся, а затем также недоверчиво, но с тем же интересом спросил:

– Чем докажете?

– Тут у Вас темно немного. Вы меня, наверное, просто не узнали.

– Наверное. Может быть, выйдем на улицу? Там и поговорим.

Линов открыл дверь и показал жестом, чтобы адвокат шёл первым. Они вышли на улицу и встали друг против друга. Фёдор стал разглядывать Алексея.

– Вы действительно Павлов! – удивлённо заключил он. – Так и что же Вас привело сюда?

– У меня к Вам предложение от Никифорова. Мы знаем, что…

– Погодите! – перебил собеседника Линов. – Предложение от Никифорова? Я весь во внимании.

– Да, – продолжил Алексей в некотором замешательстве. – Мы знаем про Вашу соцсеть и браузер, и…

– Соцсеть и браузер? Нет… Понимаете ли в чём дело… Вся идея соцсетей – всегда была в том, чтобы в неё размещали файлы определённого типа. Например! Видеохостинги размещали видео, где-то – фотографии, где-то, если рассуждать технически, – текстовые файлы. Браузеры – не соцсети, но всё же приближённое к ним. Там размещают информацию, а точнее сайты. И так далее… Но абсолютно все виды файлов уже испробованы, поэтому новых идей не будет. И мы решили создать соцсеть, в которой будет всего понемногу, со встроенным браузером. Вероятно, Никифоров неправильно нас понял.

– Сути дела это не меняет. Так только проще. Так вот, как мы понимаем, Вам необходима куча денег на развитие проекта с учётом нового оборудования и рекламы. Никифоров готов Вам выделить восемь миллиардов долларов, при одном маленьком условии…

Фёдор страшно воодушевился, услышав это:

– Восемь миллиардов? При всём уважении, этого будет слишком много и нам столько и не нужно… Программа уже готова, пусть и не оптимизирована, но даже за треть этой суммы можно запустить такие сервера, с которыми это не будет проблемой.

– Но у Вас будет только две недели на то, чтобы сделать Вашу соцсеть одним из лидеров на российском рынке. Нужна ещё и реклама.

– Но даже так этого очень много, – доброжелательно улыбался Линов.

– Это замечательно! – кивал Павлов. – Нам только лучше. Теперь к условию.

– А да, конечно! Просите, чего хотите!

– Нам нужно сделать так, чтобы Ваши алгоритмы проталкивали антиправительственные и антизападные идеи в топ. Чтобы в рекомендациях пользователей висели призывы к переменам. Чтобы в новостях в браузере отображались новости, направленные против Налавина и его людей. Чтобы, когда человек смотрел в интернете информацию об историческом событии, он видел взгляд со стороны выгодной для патриотической части России, а не так, как этого хочет западная элита. Более того, во всех остальных соцсетях Вами должна быть развёрнута мощная информационная кампания – для этого Вам остальные деньги. Разумеется, это очень опасно, да и вам в штат нужны талантливые политтехнологи. В Китае есть один неравнодушный бизнесмен, который пообещал предоставить Вам и убежище, и сотрудников. Он в несколько оппозиционных отношениях с китайским правительством, да и не хочет раскрываться, поэтому проектом будете руководить только Вы. Мы Вам будем давать задачи.

Линов внешне приуныл и уже погрузился в раздумья. Посмотрев в сторону двери, он, помедлив, ответил:

– Это очень рискованно. Но у моих зарплата двадцать тысяч где-то. Пришли сюда из обанкроченных российских корпораций после марта. Им терять почти нечего. Так что… Была не была!

Глава 7. Революционеры

Александр, Алексей и Андрей сидели за кухонным столом, изредка прихлёбывая борщ из своих тарелок, и молчали. Каждый выглядел уставшим.

– Знаете… Всё пошло даже лучше, чем я думал! – слегка неуместно, но уверенно и с предвкушением заговорил Крепин.

– В каком плане? – спросил, не отвлекаясь от еды, Алексей.

– В том, что не подозревал, что общество активизируется так быстро. За эти две недели эти программисты сделали неплохую соцсеть, хоть и далеко не самую лучшую. Но люди быстро нахлынули туда, так как ищут по всему интернету своих единомышленников. Оппозиционная агитация во всём российском интернет-пространстве. Большинство людей поддерживало прошлую власть, а некоторые не очень, за такие вещи, как коррупция. А победили, по итогу те, кто, используя эту самую коррумпированность былого правительства как аргумент в свою пользу, были просто либералами. Никакую коррупцию они не победили – это ведь делается только репрессиями и хорошей работой спецслужб. А они хотели окончательно присоединить Россию к этой однополярной системе. Конфликт на Украине показал, что нынешняя идеология либералов в России – желание стабильности по всему миру. Это похвальная гуманистическая цель, но не для политики нынешних времён. Хотя дело не только в каких-то миролюбивых целях. Их убедили, что сегодняшний мир – лучшее время за всю историю человечества. Если смотреть с точки зрения быта, то возможно. Но самое главное, к сожалению, они не понимают, что из себя представляет государство. Тогда, в две тысячи двадцать втором году и последующих, они называли нас государством-террористом. Но если посмотреть с их точки зрения взгляда на мир и законы, то каждое государство – государство-террорист! И так было всю историю! Каждое из них или центр силы, который постоянно ведёт войны, шантажирует политиков и манипулирует ими, совершает бесконечные противозаконные акты через спецслужбы, или их пособники, каковыми и сегодня являются почти все страны на Земле, которые помогают центру силы в лице США, способствуют развитию американской экономики, продают им оружие, подстраиваются под них и их систему, да и просто торгуют с Америкой, а некоторые, такие как Россия, Германия, Китай, Франция, Великобритания, и сами совершают преступления подобные преступлениям центра, а остальные лишь потирают руки в сторонке, ожидая своей возможности совершить преступление ради своих нужд. Но тот, кто туда не входит, по типу, Ирана – само проявление диктатуры и милитаризма и тем более преступлений по либеральным законам, и такова цена иранского суверенитета, так как иначе во власть просочатся прозападные политики и отнимут суверенитет. И у государства есть только четыре выбора: или быть центром, то есть террористом всех террористов, или быть пособником центра и порой совершать мелкие преступные действия, например, кого-то убить по политическим мотивам или укрыть международного преступника в своей стране в интересах центра, или быть полноценным пособником полюса силы, то есть полноценным террористом, или же сопротивляться всем центрам, задействовав террористические методы. И так было на протяжении всей истории человечества! Страны менялись лишь ролями, преступлениями и способами их исполнения.

– Ты немного отошёл от темы, – нетерпеливо перебил Андрей.

– Извини, – ответил Александр. – Если кратко, то из-за того, что в интернете господствовала лишь либеральная пропаганда, поставленная как единственная истинная, переполненная фальшью, которую ещё пока видит большинство русского населения, никаких антиправительственных движений и не возникало. Были протесты, вооружённые столкновения, но не было организованности. Нужен альтернативный источник мысли. Точнее тот, что совпадает с народной мыслью. Но попробовав найти хоть что-то, почти в каждой социальной сети ничего не находили из-за алгоритмов и цензуры, введённых Западом во времена СВО. И только заслышав о новой платформе, люди сразу рвутся туда. И тут они словили джекпот! Здесь всё, что они хотели услышать! И даже больше! Тем более, на оставшиеся средства я связался с обычными безработными энтузиастами, которые через свои соцсети потихоньку продвигают мою идею о том, что однополярный мир должен быть разрушен. За определённую плату из оставшихся денег Никифорова я заставил их говорить то, что нужно, и теперь их сотни. Связался я, конечно же, анонимно. Через подставные лица. Далее, на те же деньги, я договорился с множеством людей о создании политических клубов, в которых люди могли бы собираться и что-то обсуждать. Естественно, это должно вылиться в нечто большее, не переживайте. Но теперь эти компашки по всей стране. Да, пока что они занимаются лишь разговорами, но многие из них готовы и на большее! Признаюсь, прошло бы чуть больше времени с госпереворота Налавина, и у нас бы и шансов не было сделать что-то подобное. Ещё не все политики на его стороне, особенно на региональном уровне. Ещё не так хорошо подействовала пропаганда. И в конце концов ещё не так прочна власть Налавина. Так что пока у него всё рушится, как карточный домик.

– Погоди, – с несколько не понимающим лицом остановил речь Андрей. – Для создания всего этого нужны были большие деньги. И ты же наверняка использовал деньги Никифорова?

– Да, – невозмутимо ответил Крепин.

– Сколько осталось из тех восьми миллиардов? – грозно спросил Плотников.

– Ну, сотня миллионов, – не понимая, ответил Александр. – А что случилось?

– Ты же наверняка Никифорову даже не сказал об этом.

– И? – раздражённо спросил Крепин. – Он нам не союзник, а временная помощь. Или опять всё дело в его дочери?

– Нет, – чётко отрезал Плотников и с раздражённым лицом встал. – Просто это слишком рискованно, вдруг узнает.

– В этом сама суть революции! – улыбаясь, ответил Александр. – Мы здесь не на равных условиях, как на войне, на которой ты был! Здесь всё совсем по-другому, пойми ты это уже!

– Может быть пойму… – пробормотал Плотников и сел на место.

– Твоя задача, Андрей, – продолжил Крепин, как будто предыдущего разговора и не было, – со своей группой съездить в Ростов-На-Дону. Там одни из самых убеждённых ребят, и я думаю, они станут активно ездить по стране и агитировать уже к действию. Точнее, к вступлению в нашу организацию, что ответственна за создание этих клубов. Пусть они будут под моим контролем.

– Я в розыске! – возражал Андрей. – А без Трифонова в спецслужбах мы теперь даже не знаем, насколько ЦРУ с ФСБ ставят на меня и как близко подобрались.

– Именно поэтому с каждым днём всё опаснее оставлять тебя жить вместе с нами, – улыбнулся Александр. – Теперь ты должен уехать, а из нашей квартиры выйдешь через проход в подвале дома, через который можно выйти в Лосином острове. Там пройдёшь по слепой от камер зоне, которую не раз обговаривали.

– Да, так я не подвергну опасности тебя с Алексеем, но…

– А точнее всю революционную сеть, – перебил Андрея Крепин.

– Но зачем я? – возмущённо мотал головой Плотников. – Мои люди смогут съездить договориться и без меня, они не в розыске, им ничего не угрожает.

– Мне нужен мой исполнитель на местах. Человек, что будет руководить самим действием непосредственно. Именно ты подходишь на эту роль больше всего, если брать твою группу, по личным качествам, да и ты многое знаешь, – тут Крепин сделал паузу и в предвкушении задумался. – У революции уже есть свой Фидель Кастро, но ей нужен и свой Че Гевара. И сейчас ты подходишь на эту роль больше всего, а без этой роли от тебя нет вообще нет толка, как и теперь уже от твоей группы, если разобраться.

– Но если я поеду со своими людьми, то этим я подставлю и их. Их также объявят в розыск и нас быстро всех переловят, если спецслужбы успеют одуматься, пока мы будем светиться в Ростове и на пути в него. А что будет потом, как мы сумеем скрыться?

– Клубы уже сейчас сильно нагружает ослабленный Налавиным аппарат спецслужб. И если клубы начнутся объединяться в мою сеть, то ФСБ очень скоро перестанет поспевать за всем, что происходит вокруг клубов, и уж тем более не будет гнаться за самыми обычными исполнителями, коими твоя группа будет выглядеть со стороны. Им будут нужны организаторы, вроде Никифорова и меня.

– А если нашу группу всё же повяжут даже до того, как доедет поезд?

– Вам, как и людям Олега, придётся биться насмерть. Ты, например, слишком много знаешь, чтобы попасть в плен.

– Но наша группа теперь, получается, совсем тебе не нужна? Кто тогда станет “новым Че Геварой”?

– Сейчас если именно этот план обернётся успехом, то всё пойдёт наилучшим образом из возможных. Но и цена провала не так высока, – Крепин выпрямился и бездушным взглядом упёрся в стену. – С таким количеством сторонников, как теперь… Незаменимых людей не существует.

Плотников вновь встал из-за стола.

– И ты говоришь мне об этом напрямую? – он гневно смотрел на Крепина. – Говоришь, что моя жизнь и жизни моих товарищей ничего для тебя не стоят?! То есть стоят всего лишь того, чтобы просто рискнуть ими ради более быстрого и удобного результата?!

– Да, – тоже встал из-за стола Крепин и, проходя мимо молчаливого Алексея, двинулся прямо на Андрея. – Ты сам знал на что подписываешься! Это революция, если ты здесь, то твоя жизнь уже ничего не стоит, и в первую очередь ничего не должна стоить для тебя!

– Одной моей я может быть и готов пожертвовать, но не всей группы разом, которая там может и полезна, как твои люди на местах, но необязательна! А как ты вообще спишь спокойно, торгуясь чужими жизнями, скажи, а?

– Каждый человек имеет равное и абсолютное право на жизнь, – тяжело дышал Крепин, выпрямившись, и показывал пальцем на Плотникова. – Кем бы он не был. Но есть вещи превыше всяких прав. И если для тебя таковым высшим идеалом не является наша революция, Россия, то ты не готов, но тогда ты мне в принципе не нужен, как обуза.

– Я готов жертвовать кем-то или чем-то, лишь зная, что это имеет какую-то ценность. Я и мои люди, возможно, умрём из-за необязательного риска? – губы Андрея опустились, передние верхние и нижние зубы сомкнулись так сильно, что, казалось, вот-вот сотрутся. – Это совсем другое.

– Если ты настоящий революционер, тебе необходимо осознавать, что революция может провалиться, а потому велика вероятность, что всякая жертва может оказаться напрасной. Если ты не готов к потенциально напрасным жертвам и риску, то ты уж точно не готов принять такую важную роль. Так что возможно я в тебе ошибался, а значит ты мне больше не нужен, а значит можешь уходить. Или делай, что я говорю!

Андрей тяжело вздохнул и, закрыв глаза, прошёл на порог коридора.

– Хорошо, мы поедем в Ростов, – пробурчал он.

Андрей проснулся, не зная сколько часов он проехал в поезде. В купе собрались все остальные шестеро его людей.

Михаилу Белову было чуть более двадцати. Высокий, худой и слегка сутулый, с аристократическими чертами лица, блестящими чёрными длинными волосами. За свою жизнь он нередко переходил от одной идеологии к другой. По большому счёту, не в одну из них он до конца не верил, воспринимая лишь как занимательную пищу для ума. Скорее он был антагонистом для таких идеологий, как либерализм, находя в них множественные противоречия. Для него они были весьма презабавны, потому Михаил и любил погрузиться в их изучение. Но во что он верил точно, так это в то, что каждый человек всем обязан всему человечеству, что именно оно превыше всего. Когда его вербовали, он первое время отнекивался, считая, что эта революция обречена, но Белова удалось убедить. Вдобавок к этому, пообщавшись с Крепиным, как и все остальные члены группы при вступлении, и узнав о взглядах Александра при первой же их встрече, Михаил нашёл их довольно интересными, что окончательно повлияло на его выбор.

Степану Отцову было под сорок. Крепкий и широкоплечий высокий мужчина средних лет с не очень умным лицом. Участник СВО. В прошлом жил в деревне на Дальнем Востоке России, где был священником. Всегда был немногословен. Над своим выбором, по ощущениям окружающих, никогда не раздумывал и ни о чём не жалел.

Стасу Валерьеву было более сорока. Он был несколько полноват, со сросшимися небольшими бородой и усами, оттопыренными ушами. Но всё же на вид он не был неприятен, а скорее даже наоборот. Он был убеждённым сторонником социализма и был уверен, что если Россия окончательно попадёт под влияние Запада, то капиталистические США станут настолько сильными, что империализм уже будет некому сдерживать. Поэтому он и присоединился к Крепину. В прошлом журналист, начавший карьеру даже не с политики, а с рассказов о технике, но в данный момент он увлёкся именно политикой.

Макар Чуль служил с Плотниковым и был почти его ровесником. После февраля в армии произошли серьёзные сокращения, и он оказался без работы вместе с сотнями тысяч других солдат. То чёткое желание власти разрушить армию, совмещённое с деградацией правоохранительной системы, дало ему мотивацию присоединиться к оппозиционной деятельности. Поэтому, когда Андрей присоединился к Крепину, Макар, узнав об этом, сразу же поддержал его.

Пожилой Семён Сидоров был самым старшим из группы. Служил когда-то вместе с Андреем. Присоединился к Крепину сразу же с Плотниковым и, вероятно, стал бы главным вместо Андрея, если бы в своё время не потерял бы ногу на фронте. Присоединился в силу патриотических убеждений. Из группы, в силу физической неполноценности, он был единственным, кто не поехал в Италию, остался в России, не рискуя ничем. Обычно он помогал всем остальным, как организатор в самых рутинных задачах, ответственный за них.

Также здесь был и самый младший из группы – девятнадцатилетний Даниил Сергеевич Казаков.

Андрей всё мучительно думал об Александре. Плотникову закралась в голову мысль, что Крепин своими утверждениями о способах достижения цели упускает сам смысл их борьбы. Да и тот факт, что Крепин так просто отправил его сюда, зная, что Андрея разыскивают, Плотникова пугал. Вполне справедливым было полагать, что по какой-то неизвестной причине Александр мог бы целенаправленно пожертвовать им, отправляя в Ростов. Поездка занимала всего пятнадцать часов, и вот в таком состоянии Андрей проехал первые пять.

В какой-то момент Семён с Данилой обратили внимание на Плотникова и, сев ровно напротив него, спросили:

– Какой у нас план действий?

– Никакой, – равнодушно ответил Андрей. – В таких делах надо импровизировать.

– Что-то случилось? – спросил Семён. – Ты всю дорогу молчишь, а мы наконец можем все вместе пообщаться.

– Я просто всё больше и больше не доверяю Крепину! – отвечал Андрей в сторону окна. – Он до боли лишён каких-либо моральных принципов. Вообще любых.

Семён понимающе улыбнулся и ответил:

– Он просто прагматик. Только и всего.

– Это конечно, – отвечал Плотников. – Но это только малая часть. У него есть идеи, что полезны в достижении цели, однако он ими вообще, кажется, упускает всякий смысл вообще всего. То есть вообще всего. Самого существования. Если всё так мрачно, вовсе не ясно, для чего бороться хоть за что-то. Он хочет вечного существования человечества, а какой в этом смысл, если никто не будет счастлив?

– А в счастье ли смысл? – ворвался в разговор Белов. – Не чересчур ли это эгоистично?

– А в чём тогда? – спокойно и отстранённо спрашивал Отцов.

– Так ведь, на мой субъективный взгляд, в человечестве, – отвечал Михаил, задумчиво нахмурившись. – Счастье – это иллюзия, выдуманная человеком, разве нет? Его на самом деле нет, а, как умрёшь, оно пропадёт навсегда, даже в таком выдуманном варианте.

– Счастье – это вообще очень субъективное понятие, – соглашался Валерьев. – Сложно как-то правильно понять всю ситуацию, если исходить из него.

– Это мы сейчас куда-то не туда полезли, – улыбнулся Макар, ворвавшийся в разговор со своей верхней полки. – Это всё очень размытые и неясные понятия, тут сложно понять, что верно, а что ложно.

– Да нет, – добродушно и вдумчиво рассуждал Семён. – Тут всё предельно ясно. Просто тут у каждого своя истина. А чужую полноценно опровергнуть совсем не представляется возможным. Одни видят всё важным с точки зрения человека, другие с точки зрения мира в целом. Для счастья человека не имеет значения величество человечества, для мира не имеет значение счастья как таковое.

– К слову, для счастья человека всё же имеет значение судьба человечества, – отвечал Белов. – Не для всех, но для кого-то точно.

– Очень спорно, скажу честно, – гулким басом возражал Отцов. – Если для тебя самое важное – это величие человечества, то ты, думается мне, априори несчастлив, так как само счастье отрицаешь.

– Почему? – совсем нахмурился Белов.

– А есть ли в мире тот, кто прямо по-настоящему счастлив? – задал риторический вопрос Чуль, усмехаясь.

– Уверяю тебя, есть, – беспокойно смотрел по сторонам Степан.

– И всё же я не понимаю, – говорил Алексей за обедом. – Почему по твоему мнению в мире только один центр силы? Ведь есть же ещё Китай, например.

Александр задумался.

– Эта тема сложная. Свою концепцию я объяснял людям уже не раз и это было много лет назад. Знаешь, что они мне ответили? Что на самом деле Россия могла бы стать сверхдержавой, если бы мы просто искоренили коррупцию. Но тут всё намного сложнее. Понимаешь ли, по факту вся мощь любого государства держится на его экономике. Но деньги не берутся из воздуха! И тут мы подходим к главной проблеме рыночной экономики. Чтобы заиметь деньги, надо получить их от кого-то, у которого они должны убавиться. То есть обокрасть, или, говоря более политкорректным языком, продать выше себестоимости. То есть, я произвожу товар за сто долларов и продаю за сто пятьдесят. На этом строится вся экономика. Если так подумать, то, рассматривая с точки зрения одной лишь математики, получается, что это – натуральный грабёж. То есть, чтобы построить хорошую экономику, необходимо высасывать деньги из экономики другой страны. Это называется занять своё место на рынке данного государства. Но сегодня есть только одно место, из которого можно что-то высасывать – страны Запада. То есть среда обитания гегемона и его вассалов. У них в столь относительно малом пространстве больше шестидесяти процентов всей мировой экономики. А они только меньше двадцати процентов от всего населения Земли. И приходится все товары продавать туда, а там в свою очередь высокая экономическая конкуренция между корпорациями. И такое государство вынуждено будет всё продавать по низким ценам, которые совсем немногим больше, чем себестоимость. И оно постепенно встраивается в систему однополярного мира, становится её неотъемлемой частью. Ничего не напоминает? Это Китай! Он никогда самолично не выберется из этой однополярной системы. Он успешно торгует – и элита Поднебесной, которая, между прочим, такой же олигархат, как и наш до февраля, чувствует себя прекрасно. Им фактически больше нечего желать. Запад получает дешёвые товары, как буст к экономике, но ни в коем случае не как что-то необходимое, в чём нас убеждают многие.

– А если мы предположим, что Китай всё-таки решится пойти против Запада и попытается стать новой сверхдержавой? У них есть заводы, фабрики, хорошая экономика…

– Тут опять стоит начать издалека. Есть одно очень большое отличие между Китаем и Россией. Население. Китай стал настолько экономически мощным за счёт дешёвого труда огромного населения. К примеру, Россия, приложив такие же силы, имея население в десять раз меньше китайского, получила бы и экономику в десять раз слабее китайской. Ну то есть на полтриллиона больше, чем сейчас, что значительно, разве что, для уровня жизни… Но это никогда бы не сделало РФ сверхдержавой. То есть при нынешней системе единственный вариант получить экономику сверхдержавы – иметь колоссальное население. Но это крайне нестабильная штука. Когда Китай по-настоящему выступит против штатов, то автоматически потеряет кучу западных рынков. Это будет серьёзный ущерб для него. Тогда начнётся сложность, например, с прибылями заводов, так как их очень много. Плюс ко всему, не стоит забывать, что окупает Китай себестоимость незначительно, а следовательно вся экономика направлена на обеспечение производства. То есть начнётся колоссальный производственный кризис, что спровоцирует голод десятков миллионов людей. И в тот же миг Китай превратится в Индию, которая из-за своей нестабильности, вызванной низким уровнем жизни, при нынешней однополярной системе никогда не выберется из этого экономического ада. Что же касается Запада, то рынки быстро займут другие корпорации, которые только и ждали, пока они освободятся. Поэтому, Китай – пока что политический импотент и противовесом США не является.

Андрей и остальные подходили к месту. Вокруг был самый обычный постсоветский хмурый дворик. Четыре пятиэтажки окружали небольшую детскую площадку и множество зелёных деревьев.

Семён всегда ходил со специальной тростью, на которую он опирался. Он подошёл к Андрею, показал на какой-то подвал и сказал:

– Скорее всего, они там…

Все направились в ту сторону. Узкая лестница с маленькими ступеньками. Группа, толпясь, остановились на ней. Плотников постучал в дверь. Её быстро открыл какой-то крепкий мужчина и с недовольным лицом спросил:

– Вы кто?

– Мы хотели бы к вам присоединиться, – не растерялся Андрей, по сути, соврав.

Мужчина мрачно ответил:

– Ты пойдёшь один. Поговоришь с главным.

Он подозвал Плотникова, тот вошёл внутрь, и мужчина закрыл дверь.

Внутри, теснясь в небольшом помещении, сидело человек тридцать. Тут всё было неплохо обустроено для подвала: окрашенные стены, небольшая сцена, книжные полки, пошарпанные диваны. Тусклый свет не доставал до тёмных углов. В основном здесь были мужчины. Одни читали книги про политику, другие вели дружескую дискуссию, за которой наблюдало несколько человек, кто-то просто разговаривал. Фоном тихо звучала какая-то песня Высоцкого. А в углу лежало с десяток автоматов Калашникова.

Пройдя через всё помещение, Плотникова подвели к какой-то двери. Мужчина приказал:

– Заходи!

Андрея втолкнули в какую-то комнатку, напоминающую кабинет. Здесь был небольшой шкаф и письменный стол со стареньким ноутбуком на столе, за которым сидел мужчина лет шестидесяти, который, несмотря на возраст, выглядел бодро.

– Я Виталий Денисович – главный тут, – представился он. – А Вы кто?

– Андрей Дмитриевич. И я пришёл не один. У меня там товарищи на улице тоже хотят зайти.

– Ничего, пусть подождут там! Погода хорошая! Вы к нам хотите присоединиться?

Плотников начал быстро говорить, чтобы его не перебивали:

– Нет, у меня предложение. Слушайте внимательно! Все сегодня существующие клубы, наподобие этого, были созданы через соцсеть “Единство”. Есть один человек, держащий под контролем алгоритмы этой программы, противник прозападного правительства и Налавина, в частности. По данным этого человека, Ваш клуб один из самых радикально настроенных. Этот человек собирается осуществить полноценную революцию. Нам нужны такие люди, которые будут готовы в момент свержения власти поддержать новое правительство и взять под силовой контроль свои регионы. А самое главное, те, кто станет участвовать в самом перевороте. И у нас к Вам на данный момент только одна просьба… Мы знаем, что у Вас есть налаженные связи с клубами из других городов. Мы бы хотели, чтобы члены Вашего клуба ездили по России и агитировали людей к взятию регионов под контроль, к участию в самом перевороте или хотя бы к участию в таких же поездках. И ещё очень важно! Необходимо будет сплотить их в единую организацию, которая будет подчиняться тому самому человеку, о котором я сказал. Деньги на поездки мы выделим в полном объёме каждому, как и компенсируем зарплаты, которые не будут выплачены, так как работу придётся бросить.

Виталий Денисович был очень приятно удивлён, а на его лице сияла широченная улыбка. Попытавшись скрыть её, он скептически спросил:

– А где доказательства Ваших слов? Вдруг Вы просто меня обманываете.

Андрей достал из кармана какую-то флешку и передал её главному в клубе. Виталий Денисович вставил её в разъём ноутбука, и на экране высветилась папка с файлами. Открывая каждый из них, он внимательно, хитро и довольно прищуриваясь, несколько минут молча пробегался глазами по документам и, перематывая, прослушивал аудиозаписи, пока Плотников с отстранённым видом стоял напротив, скрестив руки на груди.

– Значит этот человек помог Никифорову выиграть недавнее дело?

– Скорее не помог, а сам со своими людьми всё сделал.

Виталий Денисович продолжил всматриваться в файлы. Увидев очередной скриншот, он спросил:

– Перевод нескольких миллиардов Единству?

– Да! Это взамен на то, что политический сегмент соцсети будет под контролем этого человека. Так и появилась возможность создавать клубы, и так они и были организованы.

Глава клуба встал с места и восхищённо, сдерживая улыбку, сказал:

– Естественно я согласен!

– Тогда об этом стоит объявить людям, находящимся в клубе.

– Да, только сейчас тут не все! Члены клуба могут приходить сюда в любое время суток, и поэтому тут круглые сутки уходят и приходят люди. Сейчас рабочее время, здесь только одна пятидесятая количества всех членов клуба… Ну, будние дни, что с них взять!

– Но тут вроде и сейчас тесно.

– Но они никогда не бывают здесь все! Обычный член клуба приходит сюда приблизительно раз в три дня… Поэтому мы всем всё быстро расскажем и сможем их организовать! Но, так или иначе, сейчас надо красиво Вас представить, чтобы люди согласились на эти поездки.

– Не переживайте, этот самый человек примерно объяснил мне, что говорить.

– Такой нескромный вопрос. А кто он?

– Этого я не могу Вам сказать. Сейчас он близок к раскрытию спецслужбами, а он само сердце революции. Если я скажу его имя и тем более фамилию, рискну слишком многим.

– Но у меня совсем немного вопросов. Кто он такой? Что он за человек вообще?

– Понимаете ли… – усмехался Андрей. – Я достаточно общался с ним и взаимодействовал, но всё ещё не знаю.

– Что же… – вставал, кряхтя, Василий Денисович. – В таком случае просто берегите его! Какая разница, что он за человек, если он осуществляет общую задумку десятков миллионов людей?! Спасает всю Россию и её граждан от злой участи!

– Возможно… – пробурчал под нос Андрей.

Двое мужчин, без слов поняв друг друга, встали и направились к выходу из комнаты. Пройдя по очень узкому коридору, они вышли в основное помещение прямо на небольшую сцену. Глава клуба встал перед всеми, дожидаясь пока все замолчат, и радостно объявил:

– У нас для Вас очень важное объявление, друзья! Пожалуй, самое важное из всех, что были до этого. К нам пожаловали гости и сделали нам очень хорошее предложение! Итак, Андрей Дмитриевич, прошу Вас!

Все члены клуба захлопали, но, казалось, просто для приличия. Отношение к Плотникову было умеренно настороженное, ведь он выглядел очень молодо. Андрей встал в центр помещения, присутствующие окружили его, и он начал свою речь:

– Итак, забегая вперёд, скажу, что все подробности я передал Виталию Денисовичу на флешке, и, в случае чего, он всё объяснит и ответит на вопросы по организации и конкретным целям. Так вот. Есть один человек, в целях его безопасности я не стану называть его имени и фамилии. Назовём его условно… – Плотников предался фантазии, на секунду замолчав. – Антимонополист. Сложно, но с его взглядами сходится. Просто он считает, что необходимо, чтобы в мире было много различных сверхдержав, чтобы они конкурировали и таким образом двигали прогресс планеты вперёд. А сейчас такими являются только штаты. Но это не суть! Антимонополист крайне влиятельный человек. Как я уже говорил, у меня есть все доказательства! Он держит под контролем Никифорова и помог ему выиграть суд. И сейчас распоряжается большой частью его капитала. Имеет немалое влияние на Единство. Потому что сам его и спонсировал. И именно он направил алгоритмы соцсети к продвижению идей патриотизма в России, а также к созданию всех подобных клубов. Скажите мне, хоть кто-то из Вас попал сюда не благодаря этой соцсети? Нет! Ну, может, через знакомых, которые там состояли… Антимонополист готовит масштабную революцию и очень успешно! В вашем клубе он увидел самых радикально настроенных и идейных людей! Вы за деньги Антимонополиста, разумеется, можете отправиться организовывать людей на присоединение к его сети. Это абсолютно безопасно! Таким образом мы объединим под своим началом колоссальное количество людей, с которыми у нас есть все шансы свергнуть прозападную власть. Опять же, все подробности у Виталия Денисовича.

Для членов клуба это была неожиданность, полноценно среагировать на которую они бы смогли, только всё до конца обдумав. Затем кто-то из них спросил:

– Виталий Денисович, про этого Антимонополиста он точно ни в чём не преувеличивает?

Глава клуба спокойно ответил:

– Скорее даже наоборот!

Затем другой член воодушевлённо, но с задумчивым скептицизмом заявил:

– Мы, конечно, хоть завтра готовы ехать! Только скажите куда!

Все остальные из клуба закивали в ответ. Виталий Денисович объявил:

– Вставайте в очередь в мой кабинет! Входим по одному. Также предупредите тех, кого сейчас нет!

Глава 8. Медвежья услуга

Лето заканчивалось. Постепенно начинало холодать, периодически стали идти слабые, но долгие дожди. Небо всё чаще становилось серым и угрюмым. Но ночью даже в крупных городах можно было увидеть звёзды.

Прошло уже шестнадцать дней с тех пор, как Андрей с группой уехали из Москвы. Михаил Белов по прибытии в Москву решил вместе с членами разных оппозиционных клубов отправиться в поездку по России для агитации к действию.

Крепин и Павлов продолжали жить на своей съёмной квартире. Александр целыми днями сидел в своей комнате и с кем-то периодически связывался по телефону, что ему дал Трифонов, а иногда отправлял Алексея на какие-то встречи, чтобы осуществить с кем-то контакт через третьи лица.

Семён стал главным в одном из клубов в Москве и занимался организацией его деятельности. На эту должность его назначил Крепин. Старому ветерану казалось, что это попытка Александра избавиться от него и занять хоть чем-то, лишь бы не мешался, но Крепин утверждал, что конкретно этот клуб должен сыграть в своё время одну из решающих ролей. И этот клуб был действительно крайне популярным и не ограничивался одним помещением. Из-за того, что в него входили десятки тысяч человек, Семён лишь занимался организацией встреч конкретных людей в определённых местах или какими-то мероприятиями. Пожалуй, о клубе Сидорова уже слышал фактически каждый внутри Садового кольца, но далеко не каждый придавал этому значения. Спецслужбы также не сильно интересовались им, но ОМОН периодически разгонял сходки и встречи членов клуба.

Стас занимался агитационной деятельностью в интернете. Став одним из главных оппозиционеров в социальных сетях, он периодически осторожно продвигал идеи патриотической революции. Плюс к тому, из-за его социалистических взглядов также им высказывались идеи о том, что проблема всего происходящего и причиной февральских событий является капитализм. Несмотря на то, что это порой отталкивало некоторых патриотически и националистически настроенных людей, и могло показаться чем-то вредоносным, Стас переманил на сторону Крепина немало левых, утверждая, что новая система, хоть и не будет лишена капиталистических недостатков, всё-таки будет ближе к социализму, чем нынешняя.

Даниил, Степан и Макар разъехались по всей России. В некоторых регионах просто была необходима какая-либо подрывная деятельность, и они в ней постоянно участвовали.

Андрей, благодаря помощи революционеров тайно перемещаясь из города в город, на местах руководил как присоединением местных клубов в сеть Крепина, так и различными мелкими диверсиями, что мешали работе ФСБ.

***

Крепин нажал на кнопку на своей самодельной коробке с подключённым телефоном Трифонова и микрофоном, и послышались гудки. Через секунд тридцать раздался громкий голос Никифорова:

– Алло, слушаю!

– Вы просили, чтобы я с Вами связался.

– Вы тратите фактически весь мой бюджет, государство желает национализировать мои месторождения, компания подвергается постоянным проверкам и штрафам и скоро уже будет приносить мне одни убытки. Мне нужно много денег, а Вы требуете всё больше и больше с каждым разом. У меня вот-вот проблем будет больше, чем до встречи с вами. Меня это не устраивает!

– Понимаю, и что Вы предлагаете? – спросил Крепин с усмешкой, будто устало с чем-то смирившись.

– Я не вижу никаких результатов Вашей деятельности.

– Конечно, Вы же в Сибири!

– Я постоянно смотрю СМИ! И там нет ничего о Вас!

– Но мы ведём относительно скрытую деятельность.

– Я даю Вам две недели на хоть сколько-то видимый результат. Теперь я буду высылать Вам по двадцать миллионов долларов раз в неделю. Не будет результата в нужный срок – два миллиона в неделю!

– Я не успею, да и сейчас мне и тридцати миллионов мало. Я обеспечиваю громадную сеть по всей стране…

– Ну значит не надо было так много на себя брать, Александр Владимирович, – твёрдо проговорил Никифоров. – У меня есть пути отступления, то есть я могу пойти на компромисс с правительством Налавина, Вы знаете это! – говорил Константин уже шёпотом. – Я уверен, они бы многое мне оставили и простили бы за компрометирующую информацию о вашей революционной сети и прекращение её финансирования. Но я пока даю ваш шансы и время, но я в невыгодной позиции, поймите меня. Мне нужны результаты, как можно скорее! Действуйте, Александр Владимирович!

Звонок завершился. Крепин повернулся на рядом сидящего Павлова.

– Не переживай! – улыбался Александр. – Я знал, что этим закончится, ещё до знакомства с ним. Не удивлюсь, что “результаты” ему нужны, чтобы запугать правительство для того, чтобы оно охотнее пошло на сделку об урегулировании…

***

В комнате было очень темно. В ней была только небольшая койка, освещённая тусклым светом из очень маленького мутного окна. В углу камеры стоял Трифонов, одетый в чёрную форму.

– Василий Борисович, – послышалось из-за двери. – На выход!

Дверь открылась и в помещение вошли двое мускулистых высоких мужчин. Они были в военной форме. Бывший директор ФСБ, закатывая глаза, протянул руки. Один из вошедших надел Трифонову наручники. Затем один смотритель встал позади заключённого, другой – спереди, и все трое, покинув камеру, вышли на лестницу. Спустившись по ней до самого низа, оказались перед какой-то дверью. Они вошли в неё и оказались в пустой комнате со столом посередине и по одному стулу с каждой его стороны.

Помещение освещала тусклая лампочка на потолке. Смотрители усадили Трифонова на стул, повернутый в сторону двери, обернули его наручники цепью, идущей из центра стола, и повесили на этот железный узел замок. А затем встали справа и слева от двери и словно превратились в каменные статуи.

Следующие три минуты ничего не происходило. Трифонов просто водил взглядом с одного человека у двери на другого. И вот за дверью послышались тяжёлые шаги. Она распахнулась, и вошёл Майкл. Он, как всегда, был одет в дорогой костюм. В руках у него была небольшая сумка.

– Покиньте комнату, – приказал Фостер смотрителям.

Те выполнили приказ. Майкл сел напротив Трифонова и улыбаясь начал:

– Среди членов так называемых клубов гуляет миф о каком-то таинственном Антимонополисте – якобы организаторе оппозиции… Но мы-то с Вами знаем, что на самом деле людям нужен образ какого-то нового Ленина, а не мечтающего сохранить богатства олигарха, который ради этого готов устроить что-то вроде госпереворота. Так что с этим мне всё предельно ясно…

– И что? – насмехаясь, спросил Василий.

– Мы же были с Вами приятелями. И я правда не хочу морочиться с судом, с Вами и Вашим отстранением, ведь юридически Вы – ещё глава ФСБ. И я правда не хотел бы, чтобы Вы из-за своей глупости сели в тюрьму на неопределённый срок. Поста директора ФСБ Вам уже никогда не видать. Мы уже нашли зацепку в поисках вашего друга Андрея. Он был в Ростове-На-Дону и с ним были какие-то люди, на которых мы накопали интересную информацию. Там был некий Стас Валерьев, который сегодня является одним из главнейших публичных оппозиционеров в Единстве. Сейчас он, правда, скрывается в Китае. И нам его не достать. Однако есть ещё ряд личностей, которые могут быть с ним связаны. И все они в розыске. И рано или поздно мы найдём кого-то из них и всё узнаем. Но Вы можете ускорить процесс! Нам незачем будет искать какого-то Андрея, когда мы узнаем информацию про Никифорова. И мы ведь запросто выяснили, что Плотников – Ваш старый приятель, с которым Вы давно знакомы. Это не может быть совпадением. Я повторюсь! После того, как Вы скажите нам всё, что знаете, мы Вас отпустим при условии подписания рапорта об увольнении. Я не хотел бы, чтобы этим занимался лично Налавин.

Трифонов задумался на секунд двадцать, а затем хмуро ответил:

– Я Вам ничего не скажу, Фостер. Всё равно Вы не поверите.

– Тогда, Вам то этого не знать, придётся прибегнуть к пыткам! – задумчиво сжал губы Майкл. – Хоть Вы и отрицаете свою вину, но вы, по большому счёту, дали старт целой террористической сети глубоко внутри государства, помогая Никифорову с судом и переводом средств, а ведь её пока так и не получилось заблокировать, а глушить её сервера не получается, потому что она теперь держится на нескольких тысячах патриотов-радикалов по всей стране, что используют мощности своих ПК для поддержания сети. Даже запретив её, она сможет работать, так как имеет филиал в Китае, где находится и сервера оппозиционной соцсети “Единство”, которую также финансировал Никифоров. Название жуткое, согласитесь, как будто специально под чего-то такое фашистское! Так что Вы виновны в слишком многом и должны молить о пощаде, а не отвергать подобные весьма щедрые предложения.

Василий Борисович, чуть подняв подбородок, продолжал молчать.

– Как знаете! – встал из-за стола Майкл. – Я не намерен тратить на Вас время. Я дам Вам несколько дней подумать, а затем мы перейдём не на совсем легальные способы допроса. Так что одумывайтесь, пока не поздно. Потом выхода отсюда не будет, вопрос будет стоять только в том, сохранить Вам жизнь или нет! Но не переживайте, пока Вы нам всё не скажете, мы позаботимся о том, чтобы Вы оставались живыми, моля о смерти. Жизнь же мы отнимем после, если слишком утомите меня!

***

Раздался звонок. Андрей беспокойно ходил по комнате, опустив голову в пол, о чём-то раздумывая. Как только на всю комнату зазвучал трещащий рингтон, Плотников закрыл глаза, больно сжимая кулаки и потирая большим пальцем все остальные, вздохнул и лёгкими большими шагами подошёл к телефону. Конструкция телефона была громоздкой: к металлической коробочке с примитивным двухцветным диодным дисплеем были подключены клавиатура и звуковое устройство, напоминающее трубку домофона. На дисплее отображался звонящий, что был записан как “КАВ”. Андрей, продолжая стоять, принял вызов.

– Алло, – раздался в трубке голос Крепина.

– Что-то случилось? – спрашивал Андрей.

– Нет, пока ничего такого, – отвечал Александр. – Как идут дела?

– Сейчас я в Омске. Клубы присоединяются всё охотнее, узнавая о наших масштабах, которые вместе с этим и увеличиваются. Особых проблем вроде нет, но я приезжаю на новые места и нередки случаи, когда там обо мне уже знают от пока не очень хорошо контролируемых членов нашей сети, что, как и я, пусть и не так успешно без твоей помощи, но путешествуют по стране и пытаются завербовать к нам в сеть людей. Кажется, что всё работает автономно, но организации им всё равно не хватает.

– Я работаю над этим, ты же не зря даёшь им контакты моих посредников. Но ты прав, пока тебе лично появляться на публике клубов опасно. Очевидно, что за клубами следят спецслужбы, засылая шпионов. Так что старайся организовывать всё через кого-то другого. У тебя сейчас достаточно людей для этого?

– Да. Не уверен, что могу им доверять, но они в основном ещё из Ростова, а две недели назад, по ощущениям, спецслужбы не были так заинтересованы клубами, так что эти люди вряд ли работают на ФСБ или кого-то другого, хотя я и стараюсь не подпускать их слишком близко к себе. Лично и очень редко вижусь лишь с парочкой из них, но никому не доверяю какой-либо информации, что может хоть как-то привести к тебе.

– Неплохо, – усмехнулся Крепин. – У меня к тебе поручение, хоть и необычное. Произошло нечто весьма ожидаемое. Но позволь тебе кое-что объяснить. Проблема системы, которая сложилась в России после девяносто первого года только в одном. Сегодня так строится фактически весь мир. Олигархи проплачивают агитационную кампанию для каких-то людей, кандидатов во власть, которые по итогу только таким образом и способны избраться, чтобы они проталкивали законы, выгодные для их корпораций. Таким образом, государство живёт не в своих национальных интересах, а в интересах компаний, а точнее кучки богатеев. Это называют демократией, когда народ настолько не понимает в политике ничего, что, например, считает хороший уровень жизни главной целью такого крупного государства, как Россия, да и вообще думает, что это действительно самая важная цель существования государства. Население выбирает того человека, которого проплаченные СМИ, а они все проплаченные или просто конформистские, осветили в лучшем виде. И знаешь почему люди с неправильной картиной мира так легко ведутся? Всё просто. Приведу пример. Если мы станем утверждать, что 2+1=4, то сколько тогда будет 2+2? С одной стороны это будет 4, так как 2+2=4, а с другой стороны, так как 2+1=4, а 2+2, на один больше, чем 2+1, то 2+2=5, а с ещё одной стороны 2+2 = 6, так как 2+1=4, то 1 преодолевает разницу в 2, так как 4-2=2, и таким образом 2+2=2+1+1 по нашему равно 2+2+2 и равно оно 6. И этот список можно продолжать до бесконечности. Даже одно противоречие в картине мира приводит к тому, что совершенно разные взгляды на ситуацию оказываются одинаково справедливо верными, потому людей можно убедить в чём угодно. Люди действительно считают, что существует генетическая память наций, что почти все идут в политику не ради денег и власти, а из-за своих убеждений, что некоторые государства готовы не совершать каких-то поступков исключительно из-за недовольства со стороны населения, что политика государства почти всегда строится на идеологии, а не на его экономических интересах, да в прочий бред. У более девяноста процентов населения примерно такая картина о мире: есть государства, которые развивают в своей стране уровень жизни, так как это их главная и единственная цель, а вся геополитика – второстепенна, она лишь способ правильно договориться между странами для взаимного сосуществования. Поэтому, например, войны в двадцать первом веке они видят столь абсурдными и неправильными или вовсе не обращают на них внимания. И из этой неправильной картины мира, как я уже показал на примере “2+1=4”, можно сделать столько различных выводов, которые будут противоречить друг другу, что людей просто будет обманывать. Это и есть демократия. Но и при иной капиталистической системе под контролем всё держат богачи. И это очень сильно замедляет и останавливает процесс развития общества, так как сложно принять какое-то важное решение. Для России с точки зрения, например, её географической ситуации, то есть огромных территорий, необходима сильная власть, которая всё будет держать под контролем. Которая не станет лавировать между интересами политических группировок, которых в России очень много, а будет принимать важные решения, не спрашивая разрешения ни у кого. Полезные ископаемые в нашей стране – стратегически важный ресурс, который определяет политику во всём мире. Например, у нас есть станция, которая крайне эффективно умеет перерабатывать уран и через неё проходит вся атомная энергетика мира. Она, кстати, была изобретена в СССР и до сих пор никто не изобрёл достойный её аналог – это к вопросу о том, что якобы прогресс не остановился. Мы бы могли отключить её и ослабить кого угодно. Однако же это ударит по кошелькам и наших олигархов, не говоря о том, что компания, владеющая этой станцией, понесёт убытки. Поэтому станция открыта для мира, и нами, как инструмент политического давления, не используется.

– И как же мы тогда будем строить новую Россию, если капитализм, по такой логике, помешает? – спросил Андрей.

– Вопрос риторический, – пробурчал Крепин. – Проблема в том, что даже сейчас приходится лавировать между интересами различных группировок, что сильно нас ограничивает. И, как несложно догадаться, главным таким ограничением является Никифоров, правда без его денег мы не выживем. И это решаемо, но вот решения этой проблемы могут быть проще и сложнее. И именно ты, как ни странно, похоже открыл нам путь к самому лучшему решению. Я не хочу ставить тебе перед моральным выбором, потому пока ничего не скажу. Но в течение суток ты должен ждать моего звонка, я тебе дам поручение. Провалиться не страшно, хоть провал и усложнит мне задачу. Страшно, если ты начнёшь задавать вопросы и пытаться делать что-то, выходящее за рамки дозволенного, пусть это и поможет добиться успеха в твоей задаче, но это может буквально разрушить всё, что мы построили. Тебе всё ясно?

– Ты до сих пор мне не доверяешь? – напряжённо спрашивал Плотников. – Почему бы не объяснить всего сейчас, чтобы я лучше подготовился и тогда бы, возможно, вероятность провала была бы ниже.

– Ещё раз. Провал не страшен, он просто усложнит задачу, но не страшен он всей революционной деятельности в целом, а вот тебе лично не знаю. И раз так, то велика вероятность, что ты, как совершенно обычный и нормальный человек, подверженный эмоциям, в этом нет ничего зазорного, поставил бы на кон больше положенного, потому что у тебя просто-напросто будет такая возможность. Жди звонка!

Трифонов сидел на своей койке и задумчиво смотрел в стену. Он был почти в полной темноте, и единственным его ориентиром были звуки машин с улицы. Из коридора, в котором уже был потушен свет, изредка слышались тяжёлые шаги смотрителей. Из окна доносились какие-то возмущённые крики.

Свет в коридоре включился и на мгновение ослепил Василия через небольшое отверстие в двери. По коридору послышались ускоренные шаги и возмущённые вопросы.

– Что происходит? – послышался чей-то басовитый голос.

– Не знаю! Это вообще секретный объект! А тут какие-то психи ошиваются рядом! – ответил второй.

– Да, но тем не менее мы в центре Москвы на Тверской улице возле дороги, хоть и в каком-то подвале. Это вероятно очередной одиночный пикет, у которого просто место проведения совпало с нашим зданием, – размышлял третий.

– Ладно! Мы двое пойдём вниз! Отгоним этого придурка отсюда, – скомандовал второй.

– Хорошо, – ответил третий. – Буду ждать вас здесь.

Послышались быстрые шаги, отбивающие по лестнице. Трифонов сразу ожил и прислонился ухом к двери, боясь упустить малейший звук. Через минут пять послышался периодический глумливый хохот. На этаж снова пришли первый и второй смотритель.

– Представляешь, – сказал первый. – Там какой-то псих с плакатом “Трёхметровый кот близко” с таким нарисованным большим котом орал что-то вроде: “Камышовые люди идут!”, может сектант какой-то?

Василий вдруг закричал на всё помещение:

– Срочно! Мне нужно встретиться с Майклом!

– Зачем? – угрюмо спросил второй.

– Я хочу ему всё рассказать! – ответил Василий.

Константин стоял на утёсе между двумя своими телохранителями. Перед ним расстилался бескрайний Тихий океан. Солнце ярко освещало водную гладь. В этом утёсе и было скрыто его жилище, выходящее окнами в сторону океана.

Сзади подошла легко одетая Ксения.

– Почему ты здесь стоишь так долго?

– Дышу, – болезненно отвечал Никифоров. – Морской воздух очень полезен.

– Ты никогда не следил за здоровьем, – усмехнулась дочь.

– А чем здесь ещё заняться? Вроде деньги есть и много денег есть, а приходится здесь прятаться, как крысе какой-то. Так ведь меня ещё море дразнит. Смотришь на него, купаться хочется, а здесь одни скалы – ближайшие пляжи общественные, а мне там появляться нельзя, да ещё и в нескольких сотнях километрах отсюда. Даже выпивка вся закончилась. Абсолютно пустое и скучное место! Только что море да воздух.

– Так ведь у нас и бильярд, и домашний кинотеатр, чего только нет!

– Но это конечно весело! А с кем играть? С тобой? Так сколько раз уже с тобой играли? С Галиной Прохоровной? Может быть, с ними? – усмехнулся Никифоров, показывая на рядом стоящих телохранителей. – Это конечно идея! А смотреть что? Всё это уже так надоело! Всё какое-то нудное, да и всё хорошее я уже по тысячу раз пересмотрел! Просто это несправедливо! Я заработал свои миллионы, мне несказанно повезло, а к чему это привело? В Москву хочу! А нельзя! Вот и дышу…

В Москве тогда было раннее утро.

Заинтересованный Фостер с лёгкой ухмылкой на лице вошёл в ту же самую комнату, где он в прошлый раз допрашивал Трифонова, который большими стеклянными глазами, но с весьма спокойным выражением лица, следил за каждым движением Майкла.

– Итак, что же Вы собираетесь мне рассказать, Василий Борисович? – спрашивал Фостер с натужной приветливостью.

– Одно условие: Вы выслушайте всё, что я Вам скажу, а потом уже будете делать выводы.

– Я для этого сюда и пришёл, Василий Борисович, чтобы Вас выслушать, – устало улыбнулся Майкл.

– Хорошо, – Трифонов стал смотреть прямо Майклу в глаза. Его голос стал непривычно тихим, рассудительным и отстранённым. – До смены власти российская СВР, а ФСБ тесно с ней сотрудничала, очень сильно интересовалась семьёй владельца американской инвестиционной компании “BlueStone”. ЦРУ явно знает про неё больше, но за мной грешок, я не стал делиться с вами никакой информацией, известной России. Её тогдашний владелец умер через несколько дней после госпереворота в России, а его место занял единственный сын – Кристофер Бейзер. Нам было известно, что и отец, и сын занимают весьма явную антиглобалистскую позицию, идущую вразрез с политикой США. Ходят даже слухи, что поэтому отца семьи отравило ЦРУ. Кстати, это правда?

– Это никому в американской элите не секрет. Так что могу точно без всяких последствий сказать, что это правда.

– Жаль, знай я это раньше, мне бы это сильно упростило дело. Дело в том, что по-настоящему за всеми нарастающими антиправительственными настроениями стоит не Никифоров, как Вы думаете, и уж тем более никакой не “Антимонополист”, а Кристофер Бейзер. Я стал предполагать о его намерениях, когда я следил, как мне и было положено, за Никифоровым, ещё за месяц до инцидента в Швейцарии и Италии. Но согласитесь, если бы я стал следить за влиятельным американским бизнесменом, пытаться ему ставить палки в колёса, да кем бы он ни был, в текущих политических условиях, сами понимаете, если бы в ЦРУ узнали об этом, я бы точно оказался в неприятном месте, подобном этому. Я начал бороться напрямую с Бейзером, тайно от ЦРУ. Задача ФСБ всё-таки работать ради безопасности России, не ради интересов ЦРУ, а, как Вы уже могли заметить, та организация, что спонсирует Никифоров, настроена весьма радикально, и мне была весьма ясно, что так будет, с самого начала. ЦРУ бы, что оно делает и сейчас, а я был в этом уверен, не стало бы ничего противопоставлять интересам Кристофера Бейзера, так как этот очень влиятельный американский гражданин, со своими связами, в том числе, как я выяснил, и в самом ЦРУ, а боролось бы против его марионеток, как Никифоров.

– Допустим, за всем стоит Кристофер Бейзер. Но где доказательства? А как Вы объясните, что буквально помогли ему в очень многом. Если бы не Ваши действия, ситуация в России не была бы такой напряжённой.

– Я просил меня дослушать, Фостер. Для начала доказательства. Я уверен, что весь разговор записывается, поэтому прикажите Вашим людям, что нас сейчас прослушивают, отправить всё сказанное мной на экспертизу. Данные легко проверяются, поэтому, надеюсь, что они всё выяснят ещё по ходу нашего разговора. История следующая. Кристофер Бейзер через своих посредников договорился с Никифоровым о том, что поможет ему с возвращением всех средств и обретением финансовой независимости, а взамен олигарх на свои деньги должен был создать движение российских революционеров, в победе которых заинтересованы оба миллиардера. И я хочу подчеркнуть, что это именно революционеры, они не просто хотят смены власти, они хотят кардинально поменять систему таким образом, чтобы Россия стала даже не государством, а чётко организованной системой, направленной исключительно против самого существования США, что так сходится с идеями этого Антимонополиста и очень похожими идеями Кристофера Бейзера. О его идеях, подозреваю, в ЦРУ знают и без меня. Кристофер Бейзер не может напрямую спонсировать этих радикалов, потому что такое бы запросто отследили американские спецслужбы, поэтому он действует весьма осторожно. А теперь к доказательствам. Запрос на перевод денег Никифорову из того самого банка, откуда и вывел свои деньги Никифоров, от 22:21 13 июня 2028 года по лондонскому времени лично от Кристофера Бейзера. Собственно, если разобраться юридически, то деньги были возвращены Никифорову именно по требованию Бейзера. Далее ещё интереснее. Значимую часть спорных активов, что Никифоров хотел вернуть себе, Кристофер открыто выкупал у компаний, что могли потерять их задаром, потому Бейзер приобретал их почти за бесценок. Можно трактовать это, как неудачный и рискованный шаг с расчётом на поражение Никифорова в суде, закончившийся тем, что Бейзер ничего не получил. Но по закону с каждым новым приобретением Бейзер отвечал за всё большее количество адвокатов, выступающих против Никифорова в суде. И Бейзер менял адвокатов, и с каждым разом легко заметить ухудшение качества юристов. Студенты, просто проходимцы с улицы. Проще всего это проверить по цене за них. Услуги новых адвокатов стоили в десятки раз дешевле предыдущих. Можно просто принять Кристофера Бейзера за идиота, но я предлагаю вам запросить запись из здания суда в южном коридоре от 18:36 4 июля 2028 года. Там произошёл весьма характерный разговор двух адвокатов Бейзера, который весьма ясно показывает, что им было поручено целенаправленно провалить дело. Вам таких доказательств достаточно, Фостер?

– Если всё подтвердится, то вполне, поэтому подождём, – заключил Майкл. – Я вижу по такой конкретике со временем и датами, что Вы заранее заучили, что сейчас сказали, а значит готовились к тому, чтобы всё рассказать ещё до Вашего раскрытия.

– Я ждал, пока в ЦРУ всё выяснят, в том числе и мою невиновность. Но то, что Вы рассказали мне позавчера, про то, какую силу набрали революционеры… После этого я передумал. Надо действовать быстрее.

– Вы хотите сказать, что невиновны? – усмехнулся Фостер.

– Не во всём. Я виновен в своём самовольстве, разумеется, но, уверяю Вас, оно принесло пользу. У меня куда больше доказательств связи Бейзера и Никифорова, но их уже не так просто достать. Я действительно знаком с Плотниковым. Он хоть и наёмник, но преимущественно работает на меня. И здесь он тоже работал на меня. Плотников по моей просьбе под прикрытием работает на Никифорова, я же непосредственно взаимодействовал с посредниками Бейзера, уверяя, что могу помочь. Мы узнавали всё больше, но приходилось помогать. Если бы не мы с Андреем, какой-нибудь другой наёмник вывез Ксению Никифорову из Италии, кто-нибудь другой дал взятку Гунашеву, дело было бы выиграно Никифоровым и так, учитывая проплаченных адвокатов. Так что революционеры бы справились и без нас с Плотниковым, но тогда бы у меня на руках не было бы такой ценной информации.

– И в чём же ценность Вашей информации? – закатил глаза Майкл. – Вы всего лишь ещё раз убедились, что за всем стоит Кристофер Бейзер. И где доказательства, что Вы не работали на него, исходя, например, из каких-то своих убеждений?

– Я Вас уверяю, что свои убеждения я сегодня же на деле докажу Вам, – напористо отвечал Трифонов. – Но для начала я хочу, чтобы Ваши люди проверили, говорю ли я правду. У Вас есть время подождать?

– Да, пожалуй, – заинтересованно откинулся в спинку стула Майкл.

***

– Слушаю! – игриво потрясывая пальцами, принял звонок Крепин.

– Я отошёл в безопасное место, – раздался энергичный голос какого-то революционера. – Майкл Фостер вошёл в здание около тридцати минут назад.

– Отлично! – бодро отвечал Александр. – Извлеките сим-карту и сломайте пополам, устройство разбейте и выкиньте. Всего хорошего!

– Мне сообщили, что всё сказанное Вами о доказательствах оказалось правдой, – с приятным недоумением проходил к своему месту напротив Трифонова Фостер.

– Надеюсь, что теперь Вы понимаете, насколько далеко зашёл и готов зайти Бейзер, – отвечал Василий Борисович. – Я хотел дать Плотникову больше времени, чтобы он всё выяснил, потому я откладывал этот момент. Но уверен, что тех доказательств, что есть у нас, вполне хватит на то, чтобы отправить Бейзера за решётку, он, как минимум, наниматель тех людей, что убили того самого банкира из Швейцарии, но для этого мне нужно выйти отсюда и найти Плотникова. Но я не могу быть под надзором ЦРУ, ведь пока всё не выяснено до конца, а я буквально веду игру против американского гражданина. Вы можете выпустить меня? Майкл, Вы-то должны понимать, что та часть верхушки ЦРУ, что под влиянием Бейзера, – наши с вами враги.

– У нас недостаточно доказательств касательно Ваших настоящих намерений, поэтому пока это невозможно, – отвечал Майкл холодно.

– А если у меня будут такие доказательства? – спрашивал Трифонов, положив локти на стол.

– Смотря какие, – задумался Майкл. – Если я точно буду убеждён, что Вы всего лишь допустили ошибку в попытке вести двойную игру, сильно помогая революционерам, то ради информации от Плотникова, я конечно отпущу Вас. Вы удивитесь, но семья Бейзеров в принципе является серьёзной проблемой для ЦРУ уже который год, поэтому в том, что Вы выяснили, ценности мало.

– Пока Никифоров предпринимает какие-либо действия, куда проще выявлять необходимый компромат на Бейзера. Ко всему прочему, Кристофер Бейзер потратил на революционную сеть безумные средства. Если бы мы остановили рвения Никифорова с самого начала, то Бейзер бы нашёл другой способ попытаться устроить революцию, а сейчас он поставил на сегодняшних революционеров всё. А без денег Никифорова, понятное дело, все эти революционеры быстро загнутся, как и любые планы Бейзера по смене власти в России в ближайшем будущем. Так что, если мы избавимся от Никифорова именно сейчас, то нанесём Бейзеру сильный удар, когда им уже так много поставлено на кон, и вся обстановка в стране быстро нормализуется. Я выжидал такого момента достаточно, думается мне. Никифоров скрывается на побережье Тихого океана в Сибири. Местность относительно открытая, его дом прямо в скале, там нам весьма сложно выставить каких-либо снайперов, потому лучшим решением будет напрямую пригнать туда оперативников, что ликвидируют Никифорова при штурме здания или прямо на поле вокруг, но зато свидетелей не будет! Я заранее, ещё во время суда, сформировал группу из спецназа ФСБ неподалёку, они, конечно, не знали и не знают, зачем я туда их отправил, но им достаточно отдать чёткий приказ и Никифоров в течение часа будет мёртв. Такого достаточно, чтобы доказать Вам свою лояльность?

Андрей спал в своей небольшой постели. Его разбудил долгожданный звонок.

С едва открытыми глазами, без штанов он пересёк комнату и взял трубку.

– Скажи честно, тебе хоть чуть дорога Ксения? – послышался твёрдый и беспристрастный голос Крепина.

– Я знаю её вживую всего два дня, – раздражённо усмехнулся Плотников.

– И всё же Вы весьма мило общались, – усмехнулся Александр. – Да и ты ей бесконечно звонишь с этого телефона, а она тебе. Не забывай, мне приходит история твоих звонков. Но на это мне всё равно, в любом случае с такими телефонами, как у меня и у тебя, звонки не отслеживаются. Проблема вот в чём. В течение нескольких минут Ксения будет мертва. Единственный, кто сможет помочь ей, – это ты. Звони ей сейчас же, но единственное, что ты можешь ей сказать, так это то, чтобы она уходила, как можно дальше, причём одна. Скажешь большее – всей революции конец.

Ксения сидела в своей комнате и что-то смотрела в своём телефоне, в то время как служанка протирала пыль на полках. В этот момент на экране Никифоровой высветился звонок от Плотникова.

– Мне тут Андрей снова звонит, – с удивлением сказала Ксения служанке. – Как-то он неожиданно, обычно мы договариваемся.

– Значит что-то важное! – отвечала старуха, более увлечённая полкой.

Дочь олигарха взяла трубку.

– Алло?

– Это я! Андрей! – раздался беспокойный голос.

– Я знаю… – неловко усмехнулась Ксения. – Что случилось?

– Слушай, что я тебе говорю и не задавай лишних вопросов. Ты сейчас где? – Плотников говорил так быстро, как мог.

– В своей комнате, – не поняла Никифорова.

– Быстро выйди на улицу! – всё так же, но уже строже сказал Андрей.

– Зачем?

– Это неважно, пожалуйста!

Девушка, не отрывая телефон от уха, встала с кровати и вышла из комнаты. Пройдя по коридору, она поднялась по лестнице и вышла на улицу.

– И что теперь? – немного напугано спросила она.

– Есть какая-нибудь закрытая местность поблизости? Например, лес?

– Да, есть!

– Значит беги туда! Скорее!

Ксения быстрым шагом направилась в сторону леса. Она подчинялась приказам Андрея скорее из страха и непонимания происходящего и уже совершенно не задумывалась о том, зачем он говорит ей это. Более того, это привносило хоть какое-то разнообразие в её унылое существование здесь, над беспокойным океаном.

Один из телохранителей наблюдал за ней, потому чуть отошёл от Никифорова. Другой стал чуть более внимательным, выйдя из расслабленного транса, как вдруг услышал зудящий и неприятный звук вдалеке. Он подошёл ближе к морю, откуда раздавалось жужжание.

– Константин Григорьевич! – настороженно обратился он к своему начальнику. – Там внизу что-то летает…

Никифоров с одним из телохранителей посмотрели вниз и увидели целый рой из дронов, летящих вдоль воды.

– Это ФСБ, ЦРУ! – воскликнул Константин. – Скорее, уезжаем! Где Ксюша?

– Она ушла в сторону леса, – ответил другой телохранитель.

– Слава Богу, надеюсь, там она будет в безопасности! – убеждал олигарх сам себя, тяжело дыша. – В машину!

Водитель сидел на бревне возле автомобиля и устало глядел в сторону моря.

– Уезжаем, – скомандовал ему Никифоров и все четверо побежали к дороге, проходящей ближе к лесу.

В этот момент снизу раздался взрыв. Укрепление, на котором держалась вся конструкция особняка сломалось и огромная глыба, скользя по остальному обрыву, громко рухнула в воду, поднимая пыль над сильными волнами, созданными падением.

Ксения бежала в лес, но услышав взрыв, она тут же прокричала Андрею в трубку:

– Я слышала что-то вроде взрыва!

– Ты уже добежала? – строго спрашивал Плотников.

– Нет… – испуганно ответила девушка, тяжело дыша.

– Значит спрячься где-то!

– Тут трава высокая… Подойдёт? – застыв от страха, спросила девушка.

– Да, подойдёт! – торопливо отвечал Плотников, прищуриваясь. – Ложись!

Никифорова легла на землю, а затем с ужасом спросила:

– Это наш дом, а внутри была Галина… С ней всё будет хорошо?

На глазах Ксении наворачивались слёзы.

– Не знаю, – растерянно ответил Андрей, не понимая, что ещё ответить. Конечно, он не мог знать ответ на этот вопрос, да и не совсем понимал о чём его спрашивают.

Константин с водителем буквально влетели в машину, а телохранители бежали следом. Никифоров уселся на среднее сидение сзади, ожидая свою охрану. А к ним уже приближались три чёрных внедорожника, из окон которых выглядывали люди с автоматами в руках. Один телохранитель сел в машину, так как его место было со стороны обочины. А другому пришлось оббегать, чтобы сесть сзади водителя, то есть ближе к дороге.

– Поехали! – приказал Никифоров.

Водитель нажал на газ, и машина, завывая, рванула вперёд, а бедный телохранитель остался один перед вооруженными людьми на подъезжающих автомобилях. Раздались многочисленные выстрелы и в тот же миг на дороге валялся его изрешечённый, хлещущий кровью труп. Убийцы больше не обращали внимания на него.

– Азим, сворачивай на дорогу, в лес! – кричал Никифоров.

Машина резко повернула. Эфэсбэшникам на их внедорожниках это не представлялось проблемой – они свернули с дороги и поехали через поле. Теперь машины уже ехали сбоку от Константина, в метрах двадцати. Сотрудники спецслужб из окон открыли огонь по автомобилю олигарха, но из-за того, что на высокой скорости было тяжело хорошо прицелиться, они промахивались.

– Что происходит? – в слезах спрашивала Андрея Ксения. – Там стреляют.

– Пожалуйста, успокойся… – растерянно, не понимая, что делать и что говорить, отвечал Андрей, выдыхая.

Машины спецслужб постепенно сворачивали в сторону Никифорова. Константин сжался и наклонился вниз, боясь, что в него попадёт снаряд. А выстрелы всё не прекращались. Один из эфэсбэшников, стреляющих из окон, достал гранатомёт.

– Азим! – увидев это, закричал выживший телохранитель. – Быстрее!

– Я еду быстро, как… – отвечал водитель.

Но он не успел договорить, так как ему влетела пуля в висок. Машину стало заносить и, почувствовав лёгкую цель, эфэсбэшники фактически мгновенно запустили в неё снаряд гранатомёта. Автомобиль слегка подлетел вверх и тут же был разорван на части, оставив вместо себя лишь быстро затухающую огненную сферу. Машины спецслужб повернули на дорогу и, ускоряясь, уезжали в лес.

Ксения, услышав взрыв, резко встала. Увидев вдалеке горящий автомобиль отца, она закрыла глаза, легко затрясшись. Словно молния ударила в неё, она села на землю. Через тихие слёзы, в которые полностью погрузилась Никифорова, слов её было не разобрать.

– Что случилось?! – твёрдо спросил Андрей, почему-то ему стало жутко.

Но бормотание Ксении становились всё менее ясным, множественным, мучительным. Плотникова начало бросать в дрожь. Он уж было хотел хоть как-то её утешить, сказав, первое, что придёт на ум, как на том конце послышались короткие гудки.

Через час проснулся Алексей. Он всегда вставал рано. Поднявшись с постели и переодевшись в дневное, он вышел из комнаты. Увидев Крепина, сидящего в коридоре, он, продолжая путь на кухню, как обычно сказал:

– Доброе утро!

– Доброе утро, Лёш! – отвечал Крепин с обыкновенным для него спокойствием. – Представляешь, Никифоров был убит час назад.

Алексей застыл на месте, поражённый, и с опаской, надеясь на то, что всё не так уж и плохо, спросил:

– Как это? Андрей знает?

– Я от него и узнал, – спокойно ответил Александр.

– И что нам теперь делать?

– Пока ничего! – усмехнулся Крепин. – Сам помнишь наш последний разговор с Никифоровым, он стал для нас серьёзной проблемой, но это было ожидаемо. Хоть это и было рискованно, но мы заранее спланировали с Трифоновым то, что его арестуют, хотя и предотвратить арест было трудно. Трифонову конечно пришлось выдать ЦРУ весьма ценную информацию, чтобы обеспечить себе алиби, ну и местоположение Никифорова, которого спецслужбы незамедлительно ликвидировали, но взамен Трифонова освободили, а долго ему у них оставаться было нельзя, Трифонов слишком много знает. Теперь имущество почившего Никифорова перейдёт его дочери, на которую у нашего Андрея есть определённое влияние, так что можно считать, что все деньги Никифорова наши. Был конечно план и на случай смерти Ксении, но… Впрочем, это уже неважно.

Алексей безучастно закивал головой и пошёл на кухню, чтобы приготовить себе завтрак.

Глава 9. “Поленница”

Андрей шёл по душному коридору элитной гостиницы: на стенах висели картины, на потолке хрустальные люстры, а весь пол покрывал очень гладкий и чистый ковролин. Плотников выглядел немного уставшим, но всё же уверенным и стройным.

Дверь в нужный номер была слегка приоткрыта. Плотников бесшумно зашёл внутрь, осторожно заглядывая за угол прихожей в комнату с большой застеленной двухспальной кроватью по центру, на которой, подперев колени, пустыми красными заплаканными глазами Ксения смотрела в окно, бившее ярким солнечным светом в её бледное лицо. Её волосы, чуть извиваясь, были беспорядочно распущены, касаясь толстого мягкого белого покрывала.

– Привет, – неспеша подходил к Ксении Андрей. – Ты как? – спросил он не сразу, только когда смог увидеть её лицо, будучи у окна.

Девушка, промолчав, тут же опустила голову. Плотников, чуть нагнувшись, осторожно шагнул к кровати и бесшумно сел на край. Андрею сразу же показалось невыносимой, неловкой и унизительной эта многозначительная застывшая немая сцена, потому он стал беспорядочно придумывать, как бы заставить Ксению говорить. Можно было бы допустить, что Никифорова бы просто хотела, чтобы пока она сидела, погрузившись в свои удручающие мысли, рядом кто-то был, если бы не кажущийся каким-то обиженным и даже гневным взгляд Ксении, который Андрей успел заметить лишь на мгновение. Плотников поднял голову к потолку и нагнул её в сторону Ксении.

– Ладно, я понимаю, – сказал он тихо. – Иди сюда…

Ксения, не меняя согнутой позы, механически пододвинулась к Андрею. Плотников приобнял её за оба плеча. Слегка продрожавшая от его прикосновения Никифорова показалась ему закостенелой и сжатой, наощупь твёрдой и холодной. Ксения закрыла глаза, и Андрей невольно упёрся в её печальное лицо, беспокойно рассматривая каждую его деталь. Беспощадно бил в ноздри запах её волос.

Никифорова довольно быстро и, как показалось Плотникову, весьма грубо вырвалась из его объятий.

– Ты же всё знал, правильно? – вдруг пробурчала она с ноткой угрозы.

– О чём, я не понимаю? – растерялся Андрей, с замершим сердцем смутно догадываясь о чём говорит Ксения.

– Раз ты сказал мне убегать, значит знал о том, что мне угрожает опасность. Значит знал и том, что они собирались сделать с отцом, – Никифорова с холодной гордостью выпрямилась. – Но по какой-то причине решил не спасать его, хотя, если бы как позвонил, рассказал о покушении, наверное, отец был бы жив.

– Не был бы, – отвернувшись и закрывая глаза, скрывал всякую эмоцию Андрей, чтобы его быстро придуманная ложь, смешанная в большинстве деталей с правдой, звучала увереннее. – Революционеры теперь повсюду, теперь они целая сеть, структура со своей иерархией, законами и правилами. Мне ничего не объяснили, просто сказали, что тебя надо спасти, заставляя убегать подальше.

– Крепин, правильно? – повернулась на Андрея Ксения с помешанным, бесчувственным и пустым взглядом. – Тогда почему он не сказал спасти отца?

– Крепин мне сказал правду. Мы поздно узнали о нападении. Основной целью спецслужб был он, а не ты, поэтому у тебя ещё были шансы, – врал Плотников, специально смотря ей прямо в глаза.

– Ты ужасный циник! – громко прошептала Никифорова. – Вам то откуда знать, были ли шансы, чтобы вот так распоряжаться жизнями? – дыхание становилось всё тяжелее, края глаз опустились. – Это не твоё решения, а Крепина, я понимаю! Но ты же с ним согласен. Тем более для тебя это вопрос денег. И ты сейчас говоришь мне такие вещи в лицо, о каких-то шансах, предположениях, будто папа – это вещь какая-то… – Ксения, потрясываясь, закрыв глаза, тихо заплакала.

Андрей поражённо отвернулся. Он встал, отходя к окну. Он всячески старался это скрыть даже перед самим собой, но почему-то он с острой болью, пронзающей горло с двух сторон, потерял возможность дышать. Всё вокруг помутнело. Плотников открыл форточку и высунул голову на улицу, жадно вдыхая воздух. Затем, стараясь выглядеть смиренно, он с неестественно прямой спиной отошёл от окна, с неожиданностью поймав на себе взволнованный взгляд Ксении. Она, как показалось Плотникову, весьма резко изменилась в настроении, хотя и продолжала выглядеть печальной, а на глазах всё ещё сверкали слёзы.

– Знаешь, как я устал от этого?! – вдруг воскликнул Андрей, на весьма короткое мгновение он поймал себя на мысли, что какой-то своей частью, особенно прагматичный и рациональной, он перестаёт находиться тут и осознавать ситуацию. – Я не наёмник, я думаю, это уже и так ясно. Я революционер, а не просто работаю на революцию за деньги, мне вообще не платят, так, словно рабу, следят не умру ли я с голоду. Меня воспринимают, как вещь. Не считаются не просто с моими чувствами и желаниями, но и с самой жизнью. Но дело в том, что и я, и твой отец, и многие другие, мы сами выбрали революцию! Так что теперь приходится с этим мириться, сами виноваты! Точнее даже не так. Я, например, верю, что я поступил правильно, решив так. И я думаю, твой отец – тоже. И я, хочу сам в это верить, смирился с тем, что в любую секунду могу быть убит, что каждый вокруг может оказаться врагом, а мне в нужный момент придётся забыть о человечности. Может быть, ты до сих пор не поймёшь, но после того, как ты спросила, пусть и не вкладывая в это большие смыслы, за что я так люблю… Ну то есть получается, за что именно это борьба. Зачем я, твой отец и тысячи других выбрали это? Мы, думаешь, столь наивны, что и не подозревали, что мы, по сути, подписали себе смертный приговор? Конечно, мы все всё понимали с самого начала. Просто есть в России та правда, что, ну для меня лично, например, наполняет мир смыслом. Какая? О силе Человека, о том, что Человек, кто бы что не говорил, не часть природы, как любят говорить зелёные, а, благодаря разуму и возможности осознанного стремления к великому, что-то даже противоположное. Что в этом мире точно есть прекрасное, и оно живёт внутри нас. Человек способен победить инстинкт, грех, называй как хочешь, и эта воля и разум не проклятие, как нам любят говорить мыслители на Западе. Что созданные Человеком смыслы не эфемерны, а возможно единственное, что существует по-настоящему, где-то в чуждом материи пространстве. Что весь смысл Вселенной и мироздания в нас, даже если мы всего лишь пылинка в космосе. Но мы не вправе забывать об этом, а потому ответственность на каждом из людей велика. Мы – центр Вселенной, только потому что мы единственные, кто вообще знает о ней, способен ставить перед собой цели, а наши чувства и любовь, та, что выходит за рамки инстинктов, – всё, что есть в этом мире в противопоставление бессмысленным бездушным древним звёздам. И этот мотив с Россией был вообще всегда. Века в православии, что рисует человеческую душу такой красивой, социализме, что верил, что Человек способен выстроить нечто совершенное. Пусть эта идея – всего лишь мечта, направленная в вечность, и ей нет подтверждения, но без этой мечты нет никакого смысла жить дальше. Без этого нет любви к людям, да вообще нет мира, в котором ты хотел бы продолжать существование. Всё вокруг, там, в множественных проявлениях, противоположенных России, будто твердит: никакого смысла нет, зачем он нужен? Теперь у нас просто семья ради семьи, деньги ради денег, карьера ради карьеры, хотя и сейчас люди перестают себе лукавить, в факте семьи уже новые поколения перестают видеть смысл, постепенно и во всём остальном. Всё это происходит и в самой России, врать не буду. Я сам так считаю, я говорил с другими революционерами, нам всем будто бы очевидна мысль, что без тех великих смыслов, пусть они и сковывают нас, губят нашу жизнь в таких проявлениях, как эта революция, но без этих смыслов, самым очевидным выходом, раз всё бессмысленно, является суицид. Только суицид, чтобы не мучиться. Если революция провалится, для миллионов русских, да, не всех, жизнь станет столь невыносимой, что смерть будет лучшим, что с ними может произойти. А такое состояние куда хуже смерти. И выхода из него не будет. И, прости, мне приходится забывать о ценности всякой человеческой жизни, твоего отца, своей, кого угодно, потому что слишком многое на кону, но смысл в том, что, уверен, Константин Григорьевич, был бы нам благодарен, зная, что мы спасли тебя. Потому что ты для него всё, он безумно любил тебя, все это видели, пусть я и немного знал о нём. Но и революция для твоего отца идейно представляла большое значение. Смысл в том, что сейчас, когда, я думаю, всё в твоей жизни потеряно, есть смысл спуститься с небес к народу, пообщаться с революционерами, может тогда ты прочувствуешь то, что мы все там чувствуем. Да, оно делает жизнь тяжелее, но наполняет смыслом даже самые незначительные вещи. Ведь ты же тоже выросла в России, знаешь это место, ты русская (я имею в виду не просто по крови, само собой), ты не будешь среди революционеров лишней. Да, заметить там эту идею можно не сразу, многие покажутся грубыми, а их мысли поверхностными, но то, как они выглядят, поверь, это скорее даже вопрос темперамента.

– Это ты сам так решил жить, – через силу улыбалась Ксения. – Я-то тут причём? И почему из-за этого должны страдать другие?

– Твой отец тоже решил так жить. И, учитывая, что он отдал за революцию жизнь, он бы определённо хотел бы, чтобы остаток его средств, что теперь перешли тебе, были направлены на нужды революции.

– Вот зачем ты оказывается пришёл? – со злой усмешкой ожила Ксения. – Просить денег?

– Без них вся сеть нагнётся, нам всем конец, – опустил глаза в пол Андрей. – Я вынужден. Если тебе всё равно, ты же должна понимать, что Налавин никогда не оставит тебя в покое, а спецслужбы, вероятно, уже готовят покушение и на тебя.

– Ты же просто пользуешься моим положением, напоминаешь об отце, на которого тебе всё равно на самом-то деле, – Никифорова бессильно мотала головой. – Я не дура и понимаю, что у меня нет другого выхода. Нет, я, конечно, могу пойти и начать сотрудничать с властями, рассказать о Крепине, который видимо у революционеров там важная шишка, о тебе. Но это было бы…

– Было бы что? – осторожно спросил Андрей, как бы подбадривая Ксения на развитие мысли.

– Я бы не смогла жить с этим дальше, как ты бы не смог жить без своей этой революции, типа такого, – неловко проговорила Ксения. – Всё, что ты мне говоришь, кажется и будет казаться местами каким-то одержимым безумием. Ну правда, что уж тут врать! Но это не значит, что со всем я не согласна. Ты говорил, я помню, про неоколониализм. Я замечала его до этого, но это действительно лучше формулирует, что и так как будто было на уме. Его масштабы и значимость правда казались меньше, но я никаким СМИ не верю на слово, чтобы так быстро определиться с этим. Был случай… – она на мгновение задумалась. – Моя группа помогала мигрантам в Испании в лагере беженцев. Это всё так сложно… Вместе с беженцами местным, живущим в Европе с рождения, жить становилось труднее. Приезжие не приживались, были настроены враждебно. Им были чужды местные законы. Но в Африке, на Ближнем Востоке, откуда все они бежали, постоянно вспыхивали войны, оставляющие в руинах целые города, всюду эта ужасная и беспроглядная бедность, в которой трудно даже выжить, не то чтобы нормально жить… Так что мигрантам нигде не могло быть хорошо, но в Европе был хоть какой-то шанс на продолжение существования. Одной ночью в лагерь, словно какой-то груз, к нам привезли очередную партию беженцев. Их было чего-то около сотни. Я помогала одной небольшой семье… – она приняла задумчивый и взволнованный вид. – Мать и сын. Изголодавшие, исхудавшие, уставшие. Они несколько месяцев добирались до нас, сначала по земле, полулегально пересекая границы, потом в трюме грузового корабля, пересекая Средиземное и Балеарское моря. Мальчик был сильно болен… Просто от того, что простыл и устал, почти не ел. Температура выше сорока. Я до полудня сидела с ним и его матерью и медсестрой в палатке, как-то стараясь помочь. На очень ломанном английском со мной разговорилась мать. Её звали Наджия, вроде как. Она постоянно благодарила меня за помощь, хотя я ничего и не сделала толком, постоянно плакала. Оказалось, – голос Ксении дрожал, – она из Сирии. Она пережила войну, завела семью. Муж, трое детей. Но там всё равно почти невозможно жить. Семья и так была на грани бедности, но тут начались какие-то минимальные проблемы с долгами. Мужа убили, ей с детьми угрожали. Там всё так, никакого порядка. И Наджия решила сбежать, но тяжёлый путь из троих детей до самого конца пережил только мальчик. В лагере он почти всё время спал, изредка бредил что-то на своём языке. А к полудню умер… Я не была готова смотреть на его разбитую мать в этот момент, и я, до сих пор безумно стыдно, просто сбежала, стараясь забыть… И там всё так, кто бы не приехал. Я не понимаю. Мы живём в двадцать первом веке, тут, в Европе, люди борются за какие-то социальные излишки, пока миллионы в нескольких сотнях километрах умирают от голода. Я поняла о чём говорит эта теория неоколониализма. В маленькую страну приходит бизнес из страны покрупнее, и местные компании становятся неконкурентоспособными. А самый лучший выход, если не продавать природные ресурсы, как мой отец, строить предприятия, которые работают на компании покрупнее из Америки, Европы, отдавая почти всё. В такой среде невозможно развиваться, голод и бедность там победить почти невозможно, потому что деньги бесконечно утекают из этих стран на Запад. А если этому начать сопротивляться – тебе объявляют войну, блокаду, санкции. Звучало бы, как бредни российской пропаганды, если бы отец, в своё время, не учил меня основам того, как вообще работают крупные корпорации. Я ещё тогда поняла, насколько это противно, потому и зареклась никогда не заниматься его компанией. Россия всё это время занималась тем же самым, что и Запад, но, исключительно в силу своих возможностей, она не душила тот же Ближний Восток так сильно, то есть не делала того, от чего жизнь почти каждого там словно в аду. Но учитывая, что вас, революционеров, волнует проблема, как вы его называете, “неоколониализма” … У вас, конечно, ничего не получится, ваше видение России в случае успеха – утопия. Всё равно всем будут править деньги, а не мечты о спасении бедняков из далёких стран. Но вот ещё что. Отец научил меня одной вещи, которую я очень хорошо поняла. Если есть в твоей отрасли какая-то сфера, в которой ты никогда не будешь на лидирующих позициях, а она одна из ключевых – сделай так, чтобы она перестала быть ключевой и вымерла. Так и завистливой кучке богачей из России будет выгодно победить неоколониализм. Но пусть хотя бы так. Пусть хоть как-то с неоколониализмом можно будет бороться. Сегодняшняя власть забрала у меня всё, она стоит на стороне тех, кто всё время сеял по миру то, борьбе с чем я готова была посвятить всю жизнь. Я не хочу крови, как, видимо, её хочешь ты, но я ни за что не пойду к властям и не сдам им Вас, ни за что, – она подняла взгляд на потолок, в попытке сдержать бушующие эмоции. – Деньги переводить на те же самые счета Крепина?

– Да, – ответил то ли пристыдившийся, то ли удивлённый, то ли по-настоящему восхищённый от услышанного Андрей.

– Мне одно обидно, – говорила Ксения как будто бы самой себе, с призрачной надеждой неясно даже ей самой на что. – Мною просто пользуются, не воспринимая за человека. Поэтому мне, конечно, не очень приятно на это соглашаться.

– Крепин никого не воспринимает за человека, – горько заключил Плотников.

– А речь ни о нём, – резко и с каким-то упрямством бросила Никифорова.

– А о ком? – лицо Андрея будто скорчилось от чего-то очень неприятного, но затем на нём появилась лёгкая мечтательная улыбка. – Обо мне? – Ксения, казалось, демонстративно молчала. Андрей энергично сел рядом. – Нет. Я тебя знаю совсем недолго, но ясно вижу в тебе совершенно благородные, милосердные и искренние стремления. И они не вымышленная иллюзия, потому что ты умудряешься при всём быть реалистом, отчего сложнее… Отчего ты ещё больше… – тут Плотников резко замолчал, стараясь не смотреть на Ксению. Он с усмешкой выдохнул. – Ладно, плевать, ведь, быть может, мне суждено погибнуть уже сегодня, поэтому!.. – с какой-то странной радостью воскликнул он.

Андрей, с дрожью, резко наклонился к Ксении, не ожидая её реакции. В груди запылало что-то тяжёлое и тянущее вниз. Андрей расправил плечи, окружая Ксению руками. За мгновение до того, как его пронзило насквозь чем-то тёплым и почему-то очень родным, он ощутил её свежее неровное дыхание. Плотников коснулся мягких и сладких губ, поцеловав её. Никифорова сначала скованно затряслась, слегка напуганная, но затем вдруг сдалась, осторожно положив холодные руки Андрею на щёки.

Плотников осторожно отодвинул голову назад, смотря в направленные прямо в него мечтательные глаза с чуть приподнятыми зрачками. Он со смятением отвернулся.

– Нет, Господи, нет, это… – бурчал Андрей.

– Что? – взволнованно, но уверенно спросила Ксения.

– Это как-то неправильно, не знаю, – мотал головой Плотников.

– Пожалуй, – примкнулась к стене Никифорова. – Решим с этим, когда всё это закончится и ты вернёшься, а ты обязательно вернёшься, хорошо?

– Хорошо, – после недолгой паузы устало улыбнулся Ксении Андрей. – А пока мне пора. Пока! – проговорил он неуверенным шёпотом.

Плотников встал с кровати и, не поднимая глаз с пола, вышел из номера, небрежно открывая дверь. Он, сам не зная почему, быстрым шагом прошёл по коридору, спешно спустился по лестнице, почти сразу оказавшись на жаркой улице. Андрей прошёлся мимо небольшого перелеска за серым забором, перебежав небольшую дорогу, вышел к шоссе, забегая во двор хрущёвки, напротив которой находилось какое-то старое заброшенное здание.

Андрей достал кнопочный телефон из кармана и тут же позвонил. Ему ответили почти сразу.

– Посредники сообщают, что все деньги уже переведены на нужные счета, так быстро! – послышался усмешливый голос Крепина. – То есть ты её всё же убедил.

– Правда пришлось врать ей, что это не мы подставили её отца, и, по сути, убили его, и что якобы Никифоров был идейным революционером, – пробурчал Андрей. – У неё возникли вопросы, откуда я знал, о том, что ей угрожает опасность.

– Но ведь всё обошлось, так ведь?

– Так.

– Ну и отлично. Теперь, по классике, изыми сим-карту и разбей телефон, только прямо сейчас, времени немного. А затем скройся.

– Хорошо, – сказал Андрей и послышались гудки.

Дрожащими руками Плотников снял с обратной стороны толстого телефона крышку, достал сим-карту и, разрывая её на несколько маленьких кусочков, смял её в кулаке. Затем он со всей силы бросил телефон на землю и стал яростно топтать всё, что от него осталось. Оглянувшись вокруг, Андрей стал ускоренно уходить глубже внутрь дворов.

***

– И я Вас категорически приветствую! – на экране смартфона с харизматичной выразительной насмешкой бодро говорил, растягивая последние звуки в каждой своей фразе, лысый пожилой мужчина в маленьких очках, сидя за столом на чёрном фоне. – В народе набирает популярность так называемый Антимонополист, рассказывающий о весьма интересных вещах. Впрочем, уверен, что постоянные зрители моего канала в целом знакомы с позицией данного молодого человека. Среди многочисленных налавинских историков уже нашлись те, кто пытаются доказать на исторических примерах, что все его слова – чушь. И нам весьма любезно господин Антимонополист предоставил небольшой и скромный аудиоответ для его критиков. Голос, по понятным причинам, ему пришлось зашифровать. Итак, включайте!

– Я начну максимально издалека, – раздался шипящий, басящий, почти невыразительный голос. – Предположительно человечество появилось на востоке Африки. По большому счёту, та система, которая у него была тогда – это анархия в истинном значении этого слова, а не в котором его воспринимает современное общество. Объяснение того, что такое настоящая анархия, я не единожды выставлял на странице своего аккаунта, останавливаться на этом не будем. Ресурсы в регионе начали истощаться и никакой замены им человек попросту не нашёл, так как он попросту не развивался из-за отсутствия необходимой конкуренции. Благо уйти из той местности текущий прогресс позволял. Таким образом, человечество разошлось по всей Земле, но, тем не менее, из-за отсутствия сконцентрированный мощи, то есть государства, единственными достижениями человека были лишь орудия труда, умение охотиться, заниматься земледелием и разговаривать на простом языке, не имея как таковой письменности. Первым известным государством был Египет. Что стало причиной его возникновения? Это загадка даже для меня… Но скорее всего дело в том, что ресурсов на планете было достаточно, не было необходимости человеку возвращаться обратно в состояние неразумного животного и на протяжении столь долгого времени, которого, например, у нас сегодня бы не было, всё-таки произошёл социальный парадокс. Всё состояние передавалось по наследству и, по итогу, одни семьи становились гораздо богаче иных, при этом данный процесс происходил постепенно. Когда ты живёшь в богатой семье, тебе проще приумножить капитал своего рода, а когда в бедной – сложнее сохранить. И таким образом экономическое расслоение в обществе только росло. И когда одни стали намного могущественнее и богаче других – первые захотели окончательно закрепить свой статус и объединить усилия для получения новых ресурсов, недоступных в их регионе. И тогда-то и появились первые законы и первая армия. А чтобы управлять этой системой, во главу стал богатейший и могущественнейший род из всех. Так и появилось первое государство. Но его постоянные набеги и захваты вынудили соседей встать против первого государства. И когда ещё непокорённые регионы объединялись против потенциального захватчика – появлялись новые государства. Именно поэтому мы не нашли никаких признаков серьезного прогресса, когда зашли на территорию Америки и Австралии в первый раз. Там были люди, которым не угрожало никакое полноценное государство, а следовательно и не нужно было создавать государство в противовес, а значит там отсутствовала конкуренция наций. А в Евразии и в северной Африке она была. Не стоит заострять внимание на дальнейших событиях, но если кратко, то человечество там, не имея явного государства-лидера, стремительно для тех времён развивалось. Появилась, например, Древняя Греция. Она фактически никогда не являлась явным лидером, однако постоянно подвергалась внешним угрозам, из-за которых и пришлось развиваться, внутренняя конкуренция между полюсами, то есть государственными образованиями. Там были заложены самые основы любой науки. Именно в Греции и возникли первые представления о таких науках, как геометрия, физика, философия и иных. Однажды произошло нечто ужасное – появление Рима. Он захватил и подчинил себе весь регион, став полноценным правителем фактически всего развитого на тот момент мира, захватив и Древнюю Грецию. Да, Рим унаследовал её культуру и, по некоторым теориям, и национальность. Забегая вперёд, такое сегодня можно сказать о США и Европе… Посудите сами, сначала была территория, на которой конфликтовали несколько государств, объединённые общей культурой, иногда подвергающиеся угрозам извне. Потом колонисты с её территорий отправляются заселять не слишком изученные на тот момент земли, а затем они же и берут под контроль те земли, откуда пришли. Отличия лишь в том, что Европа больше воевала между собой, нежели с иными захватчиками, как Греция, и США, в отличие от Рима, захватили своего “прародителя” не напрямую. В эпоху Римской Империи, когда она стала однозначным лидером в регионе, с какого-то момента вообще не было серьёзного научного развития, за исключением того, что был в Китае, Индии и других далёких странах. Рим был обречён с того момента. Прогресс остановился, и всё начало гнить. Но благо власть Римской Империи не охватывала всё человечество, так как банально даже не был изучен весь мир. И тогда, для Рима буквально из ниоткуда, пришли варвары. Они сломили власть Римской Империи, а на её руинах и осколках и появилась известная нам Европа, основанная этими варварами. Да, прогресс после падения Рима отодвинулся немного назад и человечество погрузилось в “тёмные века”, но в этом и заключается следствие однополярного мира. Однако развитие наконец-то стало идти вперёд, благодаря смене иерархии на власть сразу нескольких центров. За это время было несколько попыток создать империю, которая стала бы намного сильнее всех остальных. Например, Золотая Орда. Но она развалилась, так как по своим масштабным заселённым территориям обгоняла время и управлять таким при том уровне прогресса было невозможно. Всё время человечество делило между собой сферы влияния, потому развивалось и открывало новые земли. Наступает конец восемнадцатого-начало девятнадцатого века, когда Семилетняя война – первая война, идущая по всему земному шару, ведь то позволял прогресс – завершилась, ознаменовав то, что покорение всего человечества разом технологически больше не миф. Именно в восемнадцатом веке, когда центры силы в Европе наконец стали особенно ярко выражены, были заложены основы вектора современного прогресса. И в девятнадцатом веке происходит пик этого противостояния – Франция решает захватить всю Европу, став, по сути, сильнейшим государством мира. Но Францию опять же остановили. После этого власть в мире была поделена между равными по силе государствами. Плюс у научного прогресса есть удивительное свойство – его скорость растёт в геометрической прогрессии, в случае его присутствия, а не как сейчас. Из-за всех этих факторов человечество стало развиваться с невиданной силой. Составлено адекватное представление о физике, развитие химии, индустриализация! Я могу перечислять этот список бесконечно! По итогу такого деления на сферы влияния между европейскими державами, такого прогресса всё-таки проявил себя побочный эффект этих явлений – война. Самая крупная за историю. Первая мировая война. А затем и Вторая мировая война. Но за те пятьдесят лет мировых войн человечество достигло таких высот! Машины, самолёты, танки, кино, открытие новых источников энергии, ядерное оружие, завершённые проекты первых космических летательных аппаратов – и это только малая часть списка. А затем случилась холодная война между единственными центрами силы, пережившими эти войны, – США и СССР. А что дальше – я объяснял неоднократно.

Плотников и Трифонов сидели за тесным столом на каркасных белых стульях уже около часа в сельской столовой, в которой подавали суп, жёсткое, как подошва, мясо с разными гарнирами, по своей консистенции напоминающими сухой порошок. Сами они находились в обычном типичном для России селе с небольшими одноэтажными, двухэтажными домами, дворики которых занимал огород. Стояло оно посреди широкого поля, окружённого со всех сторон высоким лесом, идущим за горизонт.

Оба уже давно поели и скучали от безделья. Разговорились они по дороге, направляясь из Москвы в Астрахань на поезде, а потом ещё на такси сюда, а сейчас, проведя без сна последние сутки, они молчали, пытаясь не задремать, а на другое не хватало сил.

Дверь открылась и в столовую зашёл мужчина лет пятидесяти. Среднего роста, слегка полноватый, но своим живым бодрым лицом и умными соколиными глазами он контрастировал со всеми остальными в столовой. Одет он был в рубашку и брюки.

– Это он, – ожил Василий Борисович, взглянув на вошедшего.

Мужчина подошёл к столу Андрея и Трифонова и, готовясь сесть, протянул руку Плотникову:

– Лев Яковлевич Попов – генерал-полковник.

Самый молодой из присутствующих пожал руку и приветливо представился в ответ:

– Андрей Дмитриевич Плотников – младший сержант.

Генерал молча пожал руку Василию Борисовичу, сел за стол и немедленно спросил:

– Ну так каков план и что от меня требуется?

– Мы хотим устроить налёт на объект “Поленница” в Тверской области, – ответил Трифонов. – И я знаю, что ты знаешь его местоположение.

– Когда вы собираетесь это сделать? – вдумчиво спросил Попов.

– Двадцать третьего сентября, – ответил Василий.

– Так в этот день в Тверь прибывает Налавин, насколько я знаю.

– Вот именно! – отметил Андрей.

– Теперь мне ясно, но это рискованно, – улыбнулся Лев.

– Да, а теперь самое главное, – продолжал Трифонов. – Я знаю, что весь твой гарнизон против Налавина и что он сможет и захочет нам помочь. У нас есть куча денег. Мы хотели бы, чтобы вы для нас закупали оружие. Вы на границе с Грузией, а у вас определённо есть связи, чтобы доставать его из Ирана.

– Да, есть, – ответил генерал. – Каков бюджет?

– Три миллиарда долларов, – сказал Андрей. – Вооружить необходимо двадцать тысяч человек на один бой.

– Я думаю, хватит, – заключил генерал. – К восемнадцатому всё будет готово. Откройте карты в Единстве, я вам сейчас покажу, где “Поленница”.

В конце огромного кабинета стоял блестящий от лака стол, на нём лежали документы, стоял компьютер, а за его монитором расположился больший экран. Перед ним находился ещё один стол, но только поменьше, с двумя стульями – справа и слева. Также в центре помещения стоял третий стол: длинный который выглядел так, будто был создан для каких-нибудь пиршеств. Все стулья в комнате были абсолютно одинаковыми: в их спинках и сиденьях было по подушке, а материалом было дорогое окрашенное дерево. На стене справа от входа были окна, закрытые шелковистыми светлыми шторами, над которыми висели жёлто-коричневые занавески. В дальнем от входа углу стоял деревянный шкаф, за стеклом которого располагалось множество книг. Справа от него стояла зелёно-коричневая ваза с картиной, огибающей её по кругу под самой цилиндрической крышкой с жёлтым шариком наверху. Весь пол был покрыт светлым ковролином с незамысловатыми серыми узорами. Стены хоть и были внутри белыми, но покрывались ещё одной деревянной коричневой стеной, идущей от пола и до середины. Сверху, на таком же светлом потолке прямо над рабочим столом висела огромная люстра. Наверху серой стены напротив входа красовался герб России. Справа и слева от него располагались два российских флага.

Это был кабинет президента России. За рабочим столом сидел Марк Эдуардович Налавин. Даже когда он сидел, было ясно, как он строен и высок. По его мышцам можно было сразу понять, что Марк когда-то был довольно спортивным, однако ныне мускулатура его слегка обвисла. На вид ему было не больше тридцати пяти, но на самом деле он был куда старше. У Налавина были русые волосы, аккуратная причёска, чисто выбритые подбородок и щёки. Нос с горбинкой, глаза большие, но совсем стеклянные.

В комнату кто-то постучался.

– Можете входить! – проговорил президент, не отрываясь от записей.

Дверь отворилась и появился низкий седой мужчина – его советник Григорий Петрович Солёв. Увидев его, Марк прервал работу и стал чуть более расслаблен.

– Какие новости? – спрашивал президент.

– Наши люди, внедрившиеся в клубы, выяснили нечто интересное.

Советник присел, положив руки на колени, на один из стульев возле стола Налавина и продолжил:

– Их лидеры явно не дураки. И действуют по масштабным планам, всё ещё до конца нам неясным, в условиях повышенной скрытности, зная о наших агентах. Например, сейчас, они просто скинули каждому индивидуальное местоположение и во сколько там нужно быть. А затем оттуда уже сведут всех вместе и поедут куда-то. Нашим людям стало известно, что всех ещё и вооружат заранее. Скорее всего будет вооружённое нападение. На кого и куда – было бы совершенно неизвестно, если бы не наши кроты. Были сформированы группы по пять человек, и каждая едет в своей машине. Забавно, но машины лидеры оппозиции не предоставляют, а требуют от каждого своей. Так вот, не сложно догадаться, если есть множество точек для разных машин, то должна быть точка сбора! И, судя по четырём местоположениям, высланными лично нашими агентам, которых радикалы принимают за своих, мы смогли найти несколько точек возможного съезда. Мы не нашли ничего другого, кроме как одну из дорог на Тверь. И при том это будет двадцать третьего сентября, ровно в тот день, когда Вы поедете туда.

– Хотите сказать, что они готовят покушение на меня? Хотят ворваться толпой в город и убить меня?

– Ну да!

Налавин искренне улыбнулся, но при этом выглядел он весьма печально.

– Скажите, а почему, будучи членами оппозиционных клубов, наши агенты знают так мало? – спросил президент.

– На таком уровне там знают все. Всем движением руководят пару человек, контролирующих всё. Обычным людям из клубов ещё сказали только то, что это задание будет противозаконно и высокая вероятность погибнуть на этот раз. Но некоторые готовы и на такое.

Марк закивал головой и ответил:

– Жаль, что мы недооценивали этого Антимонополиста и прикрыли работу в этом направлении на такое долгое время. А ведь казалось, что после смерти Никифорова всё будет кончено.

Советник, слегка растерявшись от таких рассуждений, спросил:

– Так на какое число мы переносим Ваш визит?

Налавин вновь закивал головой, слегка улыбнулся и ответил:

– Эти люди не обычные мирные протестующие, выступающие за свои права мирным путём… Теперь это вооружённые террористы, которые борются за то, чтобы Россия вновь стала авторитарным изолированным государством. Они угроза для всего народа России, а, вероятно, с их безумными амбициями и для всей мировой демократии. И террористов необходимо остановить. И теперь победить их можно только в бою. По всей стране много людей с такой же позицией, которые не присоединились к этому террористическому движению, так как не знают о нём или считают бессильным, и, если я не поеду в Тверь, все тут же узнают о террористах и поверят в их силу, а значит пожелают присоединиться. Не дай мы бой террористам сейчас, всё может закончиться плачевно! Мы поступим по их примеру: за несколько часов до их приезда мы дадим приказ войскам c близлежащих баз и гарнизонов направиться в Тверь. Так мы заманим террористов в ловушку, чтобы нанести им непоправимый ущерб, а террористы и не будут знать о ней. Но для этого я должен быть там, в Твери!

– Но, Марк Эдуардович… – пытался остановить начальника советник.

– Я знаю, это опасно. Но кто я? Я президент такой сложной страны, взявший на себя эту ответственность! Я должен пойти на такие риски! Тем более, террористы вряд ли будут знать про то, где именно я буду находиться в Твери.

– С их связями… – мямлил Солёв. – Они наверняка узнают…

– Ну и пусть! Примем же финальный и решающий бой с ужасной Россией прошлого! – сказал Налавин как бы в шутку, но всё же испытав горделивое наслаждение.

Майкл, беспокойно поправляя пиджак, прошёл к своему ненавистному рабочему столу. Он сел, с задумчивым видом нервно постукивая пальцами по лакированному дереву. Затем, поправив своё положение на кожаном кресле на колёсах, Фостер достал из стола серый, толстый, на вид старый ноутбук, похожий больше на кейс, а вместе с ним небольшие чёрные наушники с очень тонким проводом, которые с брезгливой осторожностью подключил к компьютеру и надел на себя.

Майкл раскрыл ноутбук. После недолгой загрузки на экране появилось мерцающее изображение рабочего стола. Фостер с помощью тачпада открыл окно с нужным ему приложением и стал смотреть на часы напротив его рабочего места, неприятно отстукивающие каждую секунду. Правая нога непроизвольно тряслась.

На экране высветился вызов. Прокряхтев, Майкл, коротким движением нажав на тачпад, принял его.

– Фостер? Меня хорошо слышно? – прозвучало в наушниках на английском.

– Да, сэр, – на английском же ответил Фостер.

– И Вас хорошо. Итак, разъясните ситуацию подробнее. Только не замалчивайте неудобные факты, это сыграет против Вас же.

– Я не собираюсь и полноценно признаю свой провал, – глотая звуки, закрыв глаза, говорил Майкл. – Готов сейчас же уйти в отставку и понести любую ответственность.

– Фостер, пожалуйста, не надо продолжать разыгрывать фарс, – прозвучал уставший и спокойный ответ. – Если что, про Тверь мне известно в мельчайших подробностях. Мне интереснее инцидент с Трифоновым.

– Как оказалось, Никифоров не был сердцем революционного движения, видимо, всем действительно управляет “Антимонополист”, а олигарх был всего лишь спонсором, причём он даже похоже местами мешался революционерам. Эта был размен: Никифорова на Трифонова, причём абсолютно неравноценный. Трифонов, очень высока вероятность, не просто на стороне революционеров, но и один из их главарей, причём знающий очень много полезной нам информации. Вся проблема в Никифорове для нас была в том, что значимая часть его капитала теперь принадлежит его дочери, а она продолжает переводить средства революционерам, причём нам пока неизвестно насколько большие. Все финансовые операции внутри их сети идут или передачей наличных, или переводом криптовалюты, мы не в силах полноценно такое отслеживать. Так что убийство Никифорова не принесло нам никакой пользы, а Трифонова мы освободили просто так. Он сейчас просто скрылся. По всей стране хаос, протесты, забастовки, в таких условиях сложно кого-либо найти. Плотников, его старый товарищ и человек, вывезший Ксению Никифорову в Россию, был нами замечен в активном контакте с революционерами, причём он тоже там не последний из людей, пока мы пытаемся найти и допросить Плотникова – это задача реалистичнее. Единственное, какую пользу мы получили от сделки с Трифоновым – это то, что теперь Ксения Никифорова, спонсирующая революционеров, под нашей активной слежкой. Мы готовы ликвидировать её в любой момент, и собирались это сделать ещё сегодня утром, однако Вы лично направили запрет.

– Майкл, Ваш провал безусловен, но простителен. Мы стали активнее следить за деятельностью Кристофера Бейзера, и тщательно проверили, что сказал Трифонов… Вы знаете, как долго BlueStone действовал вопреки интересам Америки. Так что я, думаю, не удивлю Вас, если скажу, что сказанное Трифоновым о Бейзере дословно оказалось правдой. И эта информация оказалось очень ценной. Бейзер оказывается действительно стоит за революцией, однако неизвестно, насколько на самом деле ему лояльны вскормленные им революционеры, подчиняющиеся “Антимонополисту”, и как “Антимонополист” связан с Бейзером. Кристофер действует куда радикальнее своего отца, потому, особенно с найденной нами информацией, его BlueStone осталось недолго до банкротства. Более того, те силы в ЦРУ, что были лояльны Бейзеру, постепенно отворачиваются от него. Его компания уже обречена на банкротство. Бейзер глава инвестиционной компании. Через инвестиционные компании проходят триллионы долларов, но компании необходимо их почти не тратить, чтобы выплачивать инвесторам, потому что, по большому счёту, эти деньги берутся компанией в долг. Такие инициативы Бейзера, как выкуп активов для Никифорова во время суда, очень дорогие, и Бейзер не сможет выплатить деньги уже в следующем квартале и ему придётся объявить себя банкротом. Но поэтому ему нечего терять, никакие деньги Бейзеру уже не придётся возвращать, а тогда его бюджет, пусть и не совсем его на самом деле, превышает весь ВВП Российской Федерации. Борьба революционеров против Налавина с самого начала была неравной в пользу первых, поэтому Ваши провалы были сами по себе разумеющимися. Кстати, часть контрольного пакета акций всех оффшоров и банков, через которые переводятся деньги между революционерами, были выкуплены Бейзером несколько месяцев назад. В соцсеть “Единство”, сразу после переезда в Китай, BlueStone проинвестировал миллиарды. Казалось бы, ситуация для нас безвыходная, но давайте взглянем на неё с другой стороны. Бейзеры с конца двадцатого века приносят Америке одни неприятности, однако через несколько месяцев всё их влияние сойдёт на нет. Революционеры, насколько мы знаем, задумали ворваться в Тверь и, судя по всему, убить президента России, который принципиально решил оставаться там до последнего. Мы можем сейчас помешать террористам, убить Никифорову, судорожно глушить связь, надавить, чтобы последствия от действий революционеров были минимальны. А можем поступить разумнее. Вы сохраняете жизнь Ксении Никифоровой, прекращаете арестовывать революционеров и не делаете ничего, что может им помешать в их провокации. Тысячи жертв, в идеале убитый президент, российская элита в панике. Правительство США уже готово направить по дипломатическим каналам властям России предложение, которое поможет в кратчайшие сроки гарантировано справиться с угрозой революции, но с некоторыми выгодными для Америки условиями – бессрочный ввод войск НАТО на территорию России. Просто вдумайтесь. Вряд ли Россия после такого останется ядерной державой и после такого только у США будет достойный ядерный арсенал. Мы получим идеальный плацдарм для развёртывания войск на территории всей Евразии. С армией американского влияния будет хватать, чтобы не просто вернуть американские ресурсодобывающие компании в Россию, но и сделать их чуть ли единственными владельцами месторождений, утвердив США абсолютным экономическим лидером. Так, влияния и возможностей у Америки будет вполне хватать, чтобы объявить торговую блокаду Китаю, ограничить всё его влияние в мире, победить вообще всякую автократию в мире, плюс мы наконец-то покончим с внутренней угрозой, исходящей от Бейзеров. Так мир избавится от явления диктатура, риска ядерной войны, да и вообще всяких войн. Америка решит почти все мировые проблемы. И всё благодаря Вам и Вашей работе в России. Это во многом моя инициатива, но я в последнее время часто выхожу на связь с нашим президентом. Он, как и большая часть конгресса, видит в этом плане громадные перспективы. Поэтому сейчас Ваша задача просто наблюдать, в первую очередь узнать о том, кто этот “Антимонополист”, и никак не мешать революционерам, но разгонять панику, шантажировать элиты. А, как только будет подписан указ о вводе наших войск, всё, что Вы и местные спецслужбы под Вашим надзором выяснили, должно помочь быстрее покончить со всей сетью революционеров. Когда всё закончится, Вы вернётесь в Америку героем, и я гарантирую за Ваши заслуги должность на самой верхушке ЦРУ. Конечно, если правительство России категорически отклонит помощь НАТО в борьбе с этими террористами, то вы будете должны незамедлительно ликвидировать Никифорову, найти и допросить Трифонова, расправиться с остальной верхушкой революционеров и покончить с ними раз и навсегда, не ограничивая себя ни в чём.

– Сэр, я извиняюсь, но я вынужден Вас предупредить. Во-первых, касательно Антимонополиста. Мы предположительно выяснили, кто он. Он разговаривал о чём-то в баре в центре Москвы с Никифоровым за девять часов до инцидентов в Швейцарии и Италии. И его сопровождал адвокат Павлов, что защищал Никифорова в суде. Также навещал верховного судью Соколова, который во время этого визита и позвонил, приказав дать ход этому делу. Что интереснее, он и до встречи с Никифоровым часто попадал на камеры с Павловым. У Павлова весьма интересная биография. Он, например, изначально был гражданином Украины, все родственники погибли в ходе контртеррористической операции на территории Донбасса в 2015 году, и пока именно Павлов наша единственная зацепка, но пока мы не можем его найти. А про Антимонополиста мы не знаем почти ничего, кроме внешности. Молодой мужчина, лет двадцать семь на вид, брюнет, рост больше 6 футов. У нас есть его подробнейшие снимки, но проблема в том, что по ним мы не нашли его ни в одной базе данных, так что скорее всего он нигде не числится, что меня пугает. Возможно, Трифонов предварительно стёр упоминания о нём отовсюду, пока ещё был главой ФСБ, но ведь есть и письменные свидетельства, медицинская карта, сотни часов с записи городских камер, всё это стереть почти невозможно. Так что найти Антимонополиста будет очень сложно. Во-вторых, это просто моё наблюдение. Я подробно изучал идеологию Антимонополиста, которую можно считать и идеологией всей революции. Он стремится не столько построить какое-то сильное и независимое государство, сколько создать, я бы даже сказал, антигосударство, технически цель которого только одна – противостоять США до победного конца, чем бы он ни был. Поэтому, кстати, неудивительно, почему Бейзер поддерживает революцию. Если в руках такого человека, как Антимонополист, Боже упаси, окажется такое большое государство, как Россия, ещё и с ядерным арсеналом – это может стать величайшей катастрофой не просто в истории Америки, а в истории всего человечества. Я, конечно, не имею права давать Вам рекомендации и тем более указывать, но рисковать в надежде извлечь выгоду из ситуации, при нынешних обстоятельствах я бы не стал.

– Фостер! Если наши войска будут введены, то это должно произойти до середины ноября. Если революционеры в силах свергнуть правительство к тому времени, то никакое давление на них нам уже не поможет. Если же Россия отвергнет наше предложение о введении войск, то это станет ясно в течение дней пяти, бездействие за это время сильно ситуацию не изменит, и Вы продолжите активную борьбу против революционеров. Так что Ваше временное бездействие несёт за собой минимальные риски, и как раз таки помогает эффективнее противодействовать революционерам. Итак, мой приказ ясен?

– Да.

– Тогда исполняйте! До свидания!

Звонок оборвался. Майкл, оставшись наедине с самим собой, тяжело выдохнул. Спустя двенадцать отстукиваний секундных стрелок на часах напротив рабочего стола Фостер резко встал и стал торопливо обхаживать свой кабинет, погрузившись в беспокойные размышления.

Плотников с Трифоновым и Чулем сидели на задних креслах белой “Нивы”, с умеренной скоростью рассекающей лесную дорогу. Сидя посередине, Андрея уткнулся в ноутбук на своих коленях. Машину вёл Казаков, а рядом с ним сидел напряжённый Отцов.

– Что же, самое время! – объявил в какой-то момент Василий. – Начинайте работу чат-бота!

Андрей нажал на какую-то кнопку и скомандовал:

– Давай!

Даниил надавил на газ, и машина начала заметно ускоряться.

Черный БМВ стоял на обочине. В нём сидели пятеро весьма крепких мужчин.

– Народ! – вдруг сказал один из них. – В чате высылают нам координаты первого местоположения, из которого мы должны отправиться до второго и так далее. И это действительно ведёт к той дороге на Тверь, о которой нам говорили!

– Звоню начальству! – сказал водитель.

– Но всё равно – уже едем! – скомандовал ещё один. – Надо докладывать о каждом их шаге.

– Пока что, судя по сообщениям наших агентов, они действительно направляются на дорогу, ведущую сюда, – сказал Григорий Налавину, кладя трубку.

Они находились в огромном, светлом, но пустом зале, в котором стояли только огромный диван и стол. А сам этот зал занимал целый этаж хрущёвки. А под окнами в небольшом дворе стояли танки и военные.

– Хорошо! – без энтузиазма сказал Налавин. – Но надеюсь, обойдётся все не слишком большими жертвами…

***

Чёрное БМВ выезжало на трассу. Теперь оно выстроилось в ряд из каких-то автомобилей. С каждого поворота в него въезжало всё больше и больше машин.

– Все иные варианты теперь окончательно отброшены! – объявил водитель. – Из всех вероятных вариантов единственное место, куда мы можем поехать, – это Тверь!

– Значит, срочно доложим об этом начальству! – скомандовал один из пассажиров.

Нива выехала на широкую трассу.

– Стоп! – скомандовал Андрей.

Автомобиль остановился. Через несколько минут подъехал целый ряд автомобилей, остановившихся позади “Нивы”. Вскоре справа подъехал ещё один ряд. А потом и слева.

Приезжало всё больше и больше машин. И теперь они заняли и встречную полосу, нарушая все правила дорожного движения.

Нива начала медленно двигаться вперёд. Все ряды машин стали ехать за ней, освобождая место для новых. Когда Даниил проехал так около трёх километров в течение получаса, Андрей, не отрываясь от ноутбука, объявил:

– Все построены! А теперь вперёд!

Белая Нива рванула с места и несколько тысяч автомобилей отправились вслед за ней…

– Теперь уж точно! – объявил Григорий. – Они выехали на дорогу к Твери. Но есть один маленький нюанс…

– Какой? – спросил Налавин в пол-оборота.

– Судя по нашим снимкам со спутников, там около четырёх тысяч автомобилей. В каждой из них по пять человек. Значит сюда движется около двадцати тысяч человек.

Президент засуетился, а затем стойко ответил, взявшись за голову:

– Этого всё равно мало для победы над всеми силами в городе. Но сколько же людей сегодня погибнет!

– Сколько здесь машин вообще? – спросил один из пассажиров БМВ, оглядываясь вокруг.

– Очень много… – ответил ему поражённый водитель.

Машины ехали синхронно и держали между собой нужное расстояние, исключая возможность аварии. Огромная железная армада неслась за своим маленьким белым лидером, разумеется, не без страха, но при этом готовые принять свою судьбу…

– До Твери осталось пятнадцать километров! – сказал Даниил, глядя в навигатор.

– Значит, совсем скоро, но не сейчас, – ответил Трифонов. – Немного ещё.

В зал к Налавину зашли люди в костюмах и занесли какой-то большой экран, а затем в спешке покинули помещение.

– Отсюда Вы сможете видеть их движение напрямую со спутников! – пояснил Григорий, нажав на кнопку на экране, тем самым включив его.

– Ага, – только и сказал медленно Налавин и стал глазами поедать экран, наблюдая за движением автомобильного марша.

Советник лишь пожал плечами, встал подле своего начальника и стал, изображая заинтересованность, смотреть в экран.

Трифонов вдруг начал быстро шевелиться, глядя то в одно окно, перемещаясь к нему всем корпусом, то в другое, а затем резко объявил:

– Сейчас!

– Что происходит? – спросил Налавин Григория в смятении, подходя ближе к экрану.

– Я не знаю, – растерянно отвечал советник. – Они… Они куда-то поворачивают…

– Господи! – воскликнул президент, отвернувшись от экрана к Солёву. – Их цель не Тверь, видимо они сворачивают в сторону объекта “Поленница”!

– Что это? – спросил советник, прищурившись.

– Это один из крупнейших военных складов. Тех запасов оружия им хватит на что угодно!

– Мы сможем их перехватить?

– Уже нет, – взялся за волосы Марк Эдуардович. – Можно лишь послать сигнал военным на объект, но так мы выиграем минут десять.

– Так они хотя бы смогут продержаться дольше, наши войска из города подоспеют, и террористы попадут в ловушку!

– Точно! – кивал Налавин со слабой надеждой. – Тогда у нас ещё есть шансы!

– Куда мы поворачиваем? – раздался недовольный голос с задних сидений БМВ.

– Не знаю… – задумался водитель, всматриваясь в происходящее за стеклом.

Машины стали следовать за повернувшей с трассы на просёлочную дорогу Нивой. Места на той дорожке было немного, и всем пришлось ехать вдоль маршрута по полю, которое было достаточно гладким, чтобы езда по нему не вызывала никаких затруднений. Впереди виднелся густой лес с гигантскими соснами.

Небольшую опушку, окутанную лесной тенью, со всех сторон окружали огромные сосны. В её центре были воздвигнуты несколько полукруглых железных зданий, рядом с ними находились пара танков и антенна, которая торчала прямо из земли. Вокруг поляны был воздвигнут невысокий забор с колючей проволокой. По всей территории патрулировали вооружённые люди по три человека.

Сокрушая лесную тишину, прямо в патрульной группе из трёх человек раздался небольшой взрыв. Расположенная рядом с ними антенна разломилась на две обгоревшие части.

– Что здесь происходит? – спросил офицер, подошедший к месту происшествия.

Один из трёх солдат, что сразу подбежали сюда, выпрямился и ответил, уткнувшись в покрытый копотью осколок:

– Трое наших подорвались. Повреждена антенна.

– При каких обстоятельствах это произошло?

– Пока выясняем! – ответил всё тот же патрульный. – Скорее всего несчастный случай.

Офицер завертел головой.

– Нет, скорее диверсия – всё это слишком подозрительно. Особенно то, что подорвана антенна! – он достал рацию из кармана и стал говорить в неё. – Усилить патрулирование! Быть в полной боевой готовности!

Андрей посмотрел в экран своего телефона.

– У людей там не было связи с внешним миром, кроме специальной антенны, стоящей там, чтобы избежать рассекречивания местоположения объекта. Она слегка меняла радиоволны в окрестности. А сейчас я этого не замечаю. Её всё-таки уничтожили, и теперь никто не узнает о нашем нападении! Значит эффект неожиданности за нами!

Нива доехала до леса и остановилась. Андрей, Василий, Даниил, Макар и Степан стали выходить из неё. Остальные машины также остановили движение, и люди из них с лёгким опасением также стали покидать автомобили.

В бот поступила новая команда: строить баррикады из машин. Водители обратно полезли в машины и, слегка повернув их и отъехав в другую сторону, совершили несильные столкновения машин между собой, и затем вновь вышли наружу. Несколько рядов из разбитых машин окружали лес.

Андрей направился в чащу, зазывая за собой, – идти до объекта надо было порядка пятисот метров. Все революционеры, взяв с собой автоматы из своих машин и зарядив их, решительно направились вслед за Плотниковым.

С дальнего конца базы раздался взрыв. Все солдаты в патрулях синхронно перезарядили оружие. Из тёмных зарослей кустов под огромными соснами раздались выстрелы. Две группы патрульных, проходившие там, сразу рухнули на землю.

На опушку вышел Андрей с автоматом в руках. За ним выбежали ещё несколько вооружённых человек.

– Вперёд! – вскричал Плотников так сильно, как мог.

Из всех концов леса выходило всё больше людей. Растерявшиеся солдаты стали направлять на них оружие, не зная, что делать, пребывая в полной растерянности. В глазах даже самых суровых на вид из них читались страх и неуверенность.

– Открыть огонь! – послышался из раций приглушённый помехами голос.

Солдаты нажали на спусковые крючки и лесную тишину нарушили выстрелы, взрывы и режущие слух предсмертные крики.

Большинство революционеров попросту держали оружие в первый раз в жизни. У них не было никакой тактики. Они просто мчались вперёд и стреляли во всё, что движется… Они мяли немногочисленные патрули своим количеством. Все солдаты прятались в укрытиях, успешно отстреливаясь от нападавших, но тут же к ним подбегал почти десяток революционеров и разбивал им голову прикладом.

Из одного из ангаров выехал танк, направляя пушку в сторону противника, затем открыл огонь по бегущим в его сторону революционерам. Человек тридцать нападавших разлетелись в разные стороны от взрывной волны. Кто-то из них умер на месте, кто-то лежал на земле с разорванными на части телами с органами наружу, доживая свои мучительные последние минуты. В тот же миг около полусотни разъярённых революционеров кинулись на танк. Одни стали забираться на него, пока остальные подсаживали их. Открыв люк, около десяти человек прыгнули в танк. Изнутри раздались выстрелы. Через несколько секунд вылез один из революционеров. В чужой крови у него была испачкана вся одежда и лицо. Он встал на вершину башни с тяжёлым дыханием и с криком “Ура!” стал спускаться вниз.

Андрей вбежал вместе с Макаром и Семёном и ещё примерно сотней революционеров в самое крупное из зданий. То, что им было нужно, находилось в его подвале. Они прорывались вперёд, расстреливая всё на своём пути даже если никого не видели. Если им навстречу выбегал солдат, то он мгновенно погибал под огнём десятков автоматов. Плотников шёл впереди по этим серым коридорам. Эта толпа двигалась от лестницы к лестнице, спускаясь всё ниже и ниже.

Руки, голова, форма – у Плотникова всё было в крови павших солдат, охранявших склад. Он уже не чувствовал себя собой. Всё было сном, в котором он озлобленный зверь, а ему настоящему передавалась лишь сила этих чувств. Тело горело, время потеряло всякое значение.

Группа Андрея спустилась на самый нижний этаж. Теперь, когда толпа была так близко к цели, группа бежала сломя голову. В один момент, одна из дверей отворилась и порядка десятка солдат ворвалась внутрь торопившейся толпы. Они начали стрелять во все стороны, забирая всё больше и больше людей. Макар с криком влетел в толпу солдат и в мгновение перерезал одному из них горло небольшим ножиком. Сразу же от другого военного, ему прилетел патрон в грудь. Чуль, изгибаясь, свалился прямо под себя, захлёбываясь в крови.

Группу солдат окончательно окружили. И, зажав спусковые крючки, революционеры поразили каждого из них десятками патронами. А Макар лежал на полу, пытаясь вдохнуть в себя немного воздуха. Никто уже и не замечал его. Намного важнее сейчас было взять оружие, и Чуль это прекрасно понимал. Звук вокруг стал медленно затухать, а через несколько секунд его не стало.

Ворвавшись на склад, толпа во главе с Плотниковым, не дав противнику опомниться, расстреляла находящихся там солдат. Толпа оказалась в огромном пустом сером зале с длинными полками с различным оружием, тянущимися до самого потолка высотой с трёхэтажный дом. К полке на каждом этаже были пристроены лесенки.

– Теперь выносим отсюда всё! – скомандовал Плотников.

В подвал спускалось всё больше и больше людей. И собрав в охапку столько оружия, сколько возможно, они по очереди покидали ангар. Выйдя наружу с тяжёлой кучей из самых различных автоматов, перед Андреем предстал весь объект, контролируемый революционерами. Все патрульные были мертвы.

Плотников отправился в сторону одного из ангаров. Здесь находились пять танков.

– Вывозите! – скомандовал он.

Через минут пять все вещи со склада были вынесены. Теперь снаружи была растерянная толпа, в которой каждый держал по два-три автомата в руках, коробке с патронами и паре- тройке гранат.

Андрей встал на один из захваченных танков, и все устремили на него взор – после его атаки все безусловно воспринимали его главным, хотя до этого многие о нём даже не слышали. Мгновенно все замолчали, и Плотников начал вести свою речь, полагаясь лишь на яростное воодушевление, которое он испытывал, полноценно он уже не мог мыслить, вспоминая лишь совсем ужасные вещи:

– Сегодня мы потеряли немало людей! Мы не предупредили вас о том, что будет. Но иначе бы наш план рассекретили спецслужбы, люди откуда есть среди нас даже сейчас – здесь. Мы должны взять всё оружие, что удалось захватить, в том числе и танки, и отправиться через лес в Тверь. Причём как можно скорее, ведь совсем скоро основные силы подоспеют сюда. В этой чаще нас будет сложно найти, да и вдобавок военным придётся преодолевать барьеры из наших машин на въезде в лес. Мы останемся в городе перед нашим финальным ударом, который вам станет известен тоже лишь в нужный момент. А пока мы должны залечь в Твери на дно, сохраняя оружие для самого главного нашего удара. Теперь Налавин и его люди будут бояться нас, но сейчас мы близки к победе и до неё нам осталось совсем чуть-чуть! Это я вам обещаю! До встречи, братья!

Толпа не разразилась радостными и восторженными криками, никто не ликовал, не аплодировал. Она не была сломлена ужасом и отчаянием. В глазах этих уставших людей читалась тихая надежда…

По пустому шоссе, вдоль леса, на большой скорости ехал кортеж из пяти машин. Сверху их сопровождали два вертолёта. В одной из этих машин на заднем сиденье расположились Налавин и его советник. Они ехали молча, так как ни сил, ни настроения говорить о чём-то не было. Марк Эдуардович потухшими глазами смотрел в окно, подпирая голову рукой. А Григорий дремал, изредка открывая глаза и поглядывая на Налавина. В один момент президент заявил:

– Необходимо объявить террористический уровень опасности по всей стране.

Советник повернулся к Марку Эдуардовичу и понимающе кивнул, а затем ответил:

– Думаю, это не решит всех проблем сразу… Теперь террористы очень хорошо вооружены и представляют большую угрозу для нас. Текущими силами Тверь нам не удержать. Но почему бы нам не ввести дополнительные войска?

Налавин вздохнул.

– Уровень народного недовольства растёт с каждым днём. И судя по сообщениям, которые мне приходят – террористы не собираются брать город военным путём. Да он им и не нужен. Они просто селятся в домах сочувствующих им граждан. Чтобы их находить, нам придётся осматривать каждую квартиру, каждый дом. К сожалению, сегодня оппозиционные СМИ намного сильнее наших, и они смогут быстро вызвать этим народное недовольство во всём городе. Нам не хватит войск, чтобы такому противостоять.

– Так выведите их из других регионов! Сейчас мы не ведём никаких боевых действий. Вывод нескольких десятков батальонов из какой-нибудь Сибири – это вообще не проблема. Террористам так или иначе придётся надолго задержаться в Твери, так что у нас есть время застать их врасплох.

– Когда я пришёл к власти, одним из первых моих законов было сокращение финансирования армии, чтобы показать Западу, что мы пацифисты, и пойти с ним на сближение. И это помогло. Россия – это государство, которое угрожает демократии на протяжении почти всей своей истории. Когда в Европе пошли либеральные реформы в девятнадцатом веке, именно Россия отправляла свои войска на подавления революций, которые приводили к демократическим изменениям. Именно она стала главным противником США и Европы после Второй мировой, поставив свой социализм в противовес идеям свободы. И даже после распада СССР, когда Россия встала на капиталистические рельсы, на сближение с цивилизованным миром к власти пришли автократы, устроившие войну в Европе! Эту страну можно спасти, только окончательно ослабив её, не дав ей никаких шансов вернуть армию и влияние! Иначе при первой возможности Россия ввяжется в противостояние с цивилизованным миром! Я хотел закончить все эти процессы побыстрее, окончательно доведя Россию до распада на маленькие государства и ослабляя её. Но у здешнего народа какая-то животная ненависть к демократии, жажда получить себе национального лидера, противостоять свободному миру – это у русских как будто в крови. Этот народ необходимо окунуть в ад как можно скорее, иначе диктатуру вообще никогда не искоренить, так как Россия всю свою историю способствовала ей во всём мире! Я должен был уничтожить эту страну на благо человечества… Я делал всё настолько быстро, насколько мог, но совершил ошибку, разрушив армию!

– Но и сейчас её остатки дезертируют! – поддержал начальника советник. – Неужели у нас нет никаких идей, как выйти из этой ситуации?

Но президент его, казалось, и не слушал:

– Я изучал те идеи, которые пропагандировал “Антимонополист”. Мне казалось, это просто идиот… Но нет! Он крайне умён, но он настоящий садист и сумасшедший! И в случае успешной революции он единственный кандидат на приход к власти. И Россия может стать новым Третьим Рейхом. Или, что ещё хуже, новым СССР! Этот человек угроза уже не просто для свободы России. Он угроза для самого существования свободного мира!

– И что Вы хотите этим сказать?

– Больше нельзя медлить! Да, некоторые элиты и провластные группировки были бы против, так как такое было бы им невыгодно. Но сейчас… Сейчас стоит вопрос их выживания. И они просто не могут не согласиться на это! После этого в России больше никогда не смогут прийти к власти авторитарные режимы, направленные против цивилизованного мира! И тогда момент, когда демократия восторжествует над всем человечеством, станет лишь вопросом времени.

– Так и что же Вы собираетесь сделать?

– Я хочу дать разрешение на бессрочный ввод войск НАТО на территорию России.

Глава 10. Затишье перед бурей

Андрей вошёл в комнату. Её стены были покрыты старыми, пожелтевшими за года, когда-то белыми обоями. На подоконнике стоял большой коричневый горшок с цветами, которые наклонились вниз под весом собственных бутонов. Справа от входа располагался шкаф, на стенках которого торчала засохшая краска, оголяя слегка гнилое дерево. Рядом находился немного порванный серый диван, с выпирающим наружу желтым пухом, напротив него на чёрной тумбе – квадратный серый телевизор, показывающий тусклую картинку, сопровождаемую различными шумами и помехами. Перед ним сидели Даниил, пожилой хозяин квартиры, одетый в майку и джинсы, а также бородатый молодой революционер.

– Не началось ещё, да? – спросил Плотников.

– Какие же вы все нетерпеливые, однако! – ответил ему, улыбаясь, пожилой мужчина.

– Да нет! – махнув рукой, отвечал ему Даниил. – Это просто он такой!

– С чего вдруг? – оправдывался Андрей. – Я бы посмотрел сколько бы в тебе терпения осталось, сиди ты в доме, ничего не делая несколько недель.

– Но я тоже сидел, забыл?

– Правда? Но тебе можно было выходить на улицу, а мне нельзя. Ты мог ходить на встречи с кем-то, а я – нет.

– Возможно, – ответил Даниил. – Но если ты такой терпеливый, тогда почему в Италии ты единственный каждую ночь стоял возле трубки, ожидая звонка?

Плотников гневно посмотрел в сторону Казакова, демонстративно сжимая кулаки.

– Так! – прервал их старик. – Я им тут жильё дал, еду готовлю, телевизор разрешаю смотреть. А вы тут у меня дома балаган устраиваете!

Даниил откинулся на диван.

– Извините! Это мы так… По-дружески. Ничего серьёзного, уж поверьте.

Андрей закивал головой, отводя глаза в сторону, затем сел между Даниилом и хозяином квартиры.

– На самом деле обращение должно было начаться ещё минут двадцать назад! – стал объяснять старик Плотникову. – Но они как обычно – задерживаются.

Через несколько минут новости всё же прервались. Все стали пристальнее смотреть на экран, понимая, что совсем скоро начнётся.

Теперь показывали только рекламу различных иностранных ресторанов, импортных магазинов одежды и прочих продуктов потребления, которые вновь вернулись в Россию после снятия санкций.

– В такие моменты, когда вся страна, волнуясь, прикована к телевизору, они зарабатывают больше всего, – ухмыльнулся старик. – Подло!

– Кто “они”? – спросил Даниил. – Телеканалы, которым платят за рекламу, или эти бренды, которых сейчас рекламирует?

– Да и те, и другие… – махнул рукой хозяин квартиры.

Прошло ещё минуты две, и вот после очередной рекламы заиграла торжественная музыка. На экране, на фоне Кремля появилась надпись о том, что начинается обращение президента РФ М. Э. Налавина к народу России.

Сидящие на диване стали смотреть на экран ещё пристальнее.

– Ну посмотрим, что он скажет о вас, – с легкой иронией в голосе произнёс старик.

На телевизоре высветился величавый зал – широкий, высокий и почти пустой. Его узорчатый пол древесного цвета покрывали широкие длинные красные ковры. На белых стенах было множество окон, закрытых оранжевыми шторами, расположенных в два ряда друг над другом. Над входом в зал красовался выгравированный в мраморной стене Георгий Победоносец, окружённый рельефными узорами, находящийся под полукруглым потолком, на котором висели громадные люстры.

Вскоре к камере подошёл Налавин, встал прямо и начал свою речь:

– Граждане России! Сейчас нам предстоит не слишком длинный, но очень важный разговор. Всем уже известно о так называемых клубах. И четыре дня назад произошли события на военном складе в городе Тверь, о которых уже всем известно! Это большая трагедия для всех нас. Я выражаю свои глубочайшие соболезнования семьям тех, кто защищал этот склад. На сегодняшний момент известно о четырёх сотнях погибших. Они герои и пример для нас! Я прошу сейчас всех задуматься и ответить себе на вопрос. Когда на военные объекты нападают беспощадные террористы, для которых не существует никаких моральных принципов – это что? Вся история России – это бесконечное угнетение её народов, включая и сам русский народ. И вот в тысяча девятьсот девяносто первом году, после распада СССР, мы наконец получили шанс на демократию и свободу. Но с началом нового тысячелетия у нас нагло вырвали страну из рук, а затем эти же люди развязали войну в центре Европы! А сегодня, в две тысячи двадцать восьмом году, наш народ, устав от автократии, отнял власть у этих преступников… У преступников, которые обворовали наш народ, подлейшим образом репрессировали оппозицию и устроили страшную кровавую войну! Это уму непостижимо в двадцать первом веке, поэтому немногие осознавали всю трагедию происходящего. Теперь мы часть цивилизованного мира и общества. У нас истинная свобода и демократия. А эти террористы из клубов, движимые имперскими амбициями и реваншизмом, хотят отнять то, к чему мы так долго шли и стремились! Один лишь факт нападения на военный склад говорит нам о том, что они реальная угроза для всеобщей безопасности! Граждане! Боюсь, иного выхода больше не осталось… Мы вводим уровень террористической угрозы по всей России, чтобы эффективнее противодействовать террористам. Но прошу Вас, не стоит паниковать и волноваться! Да, к глубочайшему сожалению, жертвы будут. Но никогда не стоит думать, что свобода так легко даётся! За неё необходимо бороться! Так как мы теперь не милитаристская страна, излишне сильная армия нам больше не нужна, и поэтому я постепенно делал нашу страну менее военизированной. Но никто и подумать не мог, что среди нас живут такие имперцы, которые готовы ради таких амбиций на всё! Но запомните раз и навсегда! Все враги свободы постоянно утверждали, что демократия – это проявление слабости! Но это никогда не было так! Со свободным миром мы стали лишь сильнее! И поэтому, чтобы спасти Россию, нами было принято решение о рассмотрении закона о запросе помощи у стран НАТО, которые уже согласны. Совсем скоро договор об этом будет подписан, и у террористов не будет никаких шансов отнять у народа страну! Поэтому заверяю всем тем, кого волнует свобода и мир – бояться не стоит, и совсем скоро это всё закончится! А террористам хочу сказать только одно – остановитесь! Ваша борьба не имеет уже никакого значения. Вы уже проиграли, ведь против НАТО у вас нет никаких шансов, так что…

Андрей нажал на кнопку на пульте и телевизор погас.

– Вот гнида! – поспешно протянул Плотников, а затем быстро вышел из комнаты, казалось, он куда-то очень торопился.

Крепин смотрел в окно. Множество самых обычных многоэтажек стояло на заасфальтированной поверхности, где иногда встречались небольшие участки свободной земли, покрытой слегка пожухлой октябрьской травой. Ничего необычного.

Комната была оклеена белыми обоями. Вдоль двух стен стояли шкафы. Пол был покрыт обычным ламинатом. Справа от входа стояла небольшая кровать. Рядом с окном, оставляя немного места слева, где и находился Александр, стоял огромный письменный стол, растянувшийся от стены до стены.

В комнату зашёл Алексей. Крепин медленно отвернулся от окна и посмотрел на вошедшего.

– Что случилось?

Павлов был растерян. Он вздохнул и нехотя ответил:

– Вчерашнее обращение Налавина слышал?

– Я знаю, что там было. Но, как я уже говорил, реальные факторы с трудом влияют на восприятие общества, но тот, кто владеет СМИ, способен обернуть всё в свою пользу. Теперь только всё больше и больше людей присоединяются к нам, понимая, что теперь на кону стоят уже их судьбы и само существование страны.

– Я понимаю, но не думаю, что это сильно нам поможет.

– Нет, не сильно! Но от этого обращение в проигрыше только они.

– Я про то, о чём там было сказано, – уточнял Алексей. – Введение войск НАТО…

Крепин улыбнулся, а затем ответил:

– Не переживай насчёт этого! Мы устроим всё несколько раньше, чем об этом будет принят закон.

– У нас одиннадцать дней, Саш… Когда это раньше?

Александр вздохнул и ответил:

– У меня есть некоторые источники. Не могу пока что объяснить тебе всего, но поверь… Я нашёл способ убить всех зайцев одним выстрелом. Теперь революция близка как никогда.

Павлов слегка улыбнулся и сказал:

– Я бы никогда не поверил в это, но, зная тебя…

– Но от тебя тоже кое-что сейчас зависит! Мы не просто так переехали сюда. Для тебя есть поручение. Помнишь тех бездомных у Шереметьева?

– Помню.

– Ты адвокат, хоть и скромный, но бываешь красноречив! Те люди отчаялись, и ты сможешь их убедить помочь нам в обмен на то, что мы изменим им жизнь. Тем более, почти все оказались там из-за реформ Налавина. Эти люди должны сыграть немаловажную роль в моём плане… Так что через девять дней поедешь к ним.

– Хорошо, – ответил Алексей и, постоянно оглядываясь, вышел из комнаты.

Трифонов, Андрей и пять революционеров шли по тропинке в лесу. Берёзы и дубы уже стояли голые, но огромные сосны всё же озеленяли осенний лес. Вдалеке виднелась небольшая опушка.

– Это здесь! – объявил Плотников, указывая на большую земляную кучу, покрытую ветками.

Все, кроме Василия и Андрея, подбежали к ней и отодвинули ветки. Внутри лежали автоматы, гранаты и патроны.

– Тут много! – сказал один из революционеров, обращаясь к двум главарям. – За раз не унесём!

– Значит в несколько заходов давайте! – ответил Плотников.

Революционеры кивнули и стали собирать оружие в рюкзаки.

– Нам стоит отойти, – шепнул Василий Андрею.

Плотников устало и понимающе кивнул, вместе с Трифоновым они двинулись дальше по дороге.

– Что случилось? – спросил Андрей.

– Мне кажется, мы слишком торопимся… – ответил бывший эфэсбэшник.

– Нет. Семь дней осталось до принятия закона. Мы должны подготовить всё, как можно скорее!

– Мы еле-еле успеваем собрать всё оружие. Что-то даже придётся оставить.

– Возможно, но этого вполне хватит на всех, в том числе и на тех, кто приедет. Тем более не каждому понадобится оружие…

– Меня крайне удивляет, что Крепин посвятил только тебя одного в свой полный план. Почему, я могу знать?

– Я играю в нём очень важную роль, и я заранее должен знать, что будет…

– И тебе не нравится задуманное? – внимательно спрашивал Трифонов.

– Да нет. Просто сложно осознавать, что на тебя полагаются так много людей. Страшно, – грустно усмехнулся Андрей.

– Хорошо. Но скажи мне, почему именно Химки?

– Сейчас мы все собираемся там не просто так. Во-первых, в Тверь свозят всё больше солдат и здесь оставаться небезопасно. А если мы будем там, то нам будет спокойнее первое время.

– Да не верю я! Мы же буквально оккупируем целый город! Привезём туда всё оружие, расположимся у тех, кто хочет нам помочь, или будем жить в подвалах, но всё же буквально сделаем город нашим. И на это уйдёт немало сил и времени. Скажи мне, в чём дело?

– Крепин не разрешает, прости…

– Ну скажи мне, я должен знать хоть что-то в конце концов!

Андрей вздохнул, а затем коротко ответил:

– Непосредственная близость к Москве. Большего сказать не могу.

– И всё-таки удивительный это человек – Крепин. Я так подумал, а ведь то оружие, которое мы отдавали другим революционерам по всей России, что должны будут захватывать администрации городов… Они же периодически нападают на другие склады, агитируют дезертировать целые батальоны, забирая с собой оружие… Ты же знаешь, сколько нам сюда привозят автоматов и патронов! Нашим главным союзником должно было стать время, в течение которого Налавин уже был бы обречён. Причём его было мало… Этот шаг с введением иностранных войск скорее от спешки и безысходности, поэтому имеет много непродуманных моментов и откровенных изъянов, идущих нам на пользу.

– Крепин неплох, как лидер, в планировании, даже талантлив, – ответил Андрей. – Но идеи и мотивы… Он за нас только потому, что наши с ним цели пока что одинаковы. Но намного выше России он ставит свою мечту о многополярном мире.

– Ну знаешь! Крепин ведь всего лишь организатор революции, может он и не придёт к власти. И тогда это уже не будет иметь никакого значения.

– А есть какой-то другой кандидат? – грустно усмехнулся Андрей. – Он весьма популярен в народе несмотря на то, что никто ничего не знает о нём как о человеке. Просто “Антимонополист”. А ещё он невероятно влиятелен, и просто не допустит кого-то другого к власти.

– Пожалуй! Но согласись всё же, он всяко лучше Налавина и принесёт России намного больше пользы.

– Да, конечно. Иначе бы меня здесь не было.

В подвале было почти темно. В него вела небольшая узкая лестница, которая начиналась за дверью на улице. Напротив входа стояла ещё одна дверь. Серые бетонные стены были покрыты ржавчиной, опавшей с металлических труб, покрывающих потолок. Из одной из них периодически на пол со стуком падали капли. Справа от двери расположилась дугообразная толстая длинная труба. На ней, опершись на стену, сидели Степан Отцов и Даниил Казаков. По лестнице спустились двое молодых мужчин.

– Вы кто? – спросил Степан с некоторой ноткой угрозы.

Один из пришедших ответил:

– Мы хотим присоединиться к вам.

Отцов просто отвернулся к двери. Даниил спросил:

– Участвовали в Тверском Налёте?

Двое помотали головами.

– Как вас зовут? Мне нужны фамилии и имена, – попросил Даниил, доставая блокнот с ручкой и готовясь записать данные новичков.

– Я Егор Ларин, а это Дмитрий Карташов, – сказал тот, кто ответил Степану.

Закончив писать, Даниил отложил ручку и положил блокнот в карман.

– Вы же знаете кто я? Я Казаков, один из главных доверенных Плотникова. Так что считайте, что вам обоим повезло, что попали сюда. Сюда, в Химки, съезжаются очень много людей, чтобы помочь нам. Очень много. Таких прибежищ, как этот подвал, здесь уже тысячи. В каждом по нескольку сотен человек, многие из них ночуют там. Например, сейчас за этой дверью порядка тридцати человек несмотря на то, что сейчас день и полно работы. Благодаря моему высокому положению, я смог более-менее нормально обеспечить своё прибежище. Но оружие в Химках уже заканчивается.

– А куда вы его тратите? – спросил Егор.

– Не тратим, – коротко ответил Степан.

– Слишком много людей приехало, – пояснил Казаков. – Оружия на всех уже не хватает несмотря на то, что мы помимо Тверского Налёта теперь устраиваем новые, пусть и не такие масштабные, и покупаем всё больше и больше оружия из Азии.

– А прямо на всех нужно оружие? – спросил Дмитрий.

– Антимонополист за эти дни неоднократно говорил, что если кто-то решится поехать в Химки, то он должен быть готов держать оружие в руках и убивать.

Андрей ехал в сером лифте с зеркалом во всю стену напротив дверей и слегка поцарапанными стенами с приклеенными на них обрывками листовок. Дверь открылась и Плотников вышел. Перед ним коричневой краской на зеленой стене было написано “одиннадцать”. Слева был ещё один лифт, а рядом с ним запертая дверь. Андрей позвонил в неё. Послышался тихий звонок и через минуту дверь Плотникову открыл Павлов.

– Привет, Андрей, – поприветствовал гостя Алексей.

– Да, здравствуй, – безразлично отвечал Андрей, проходя в квартиру.

– Саша сейчас занят. Но он скоро освободится, насколько я понимаю.

– Он сам говорил, что у нас очень мало времени и много забот, и, так как этот разговор – только наше личное дело, Крепин хотел бы, чтобы он состоялся, когда у нас у обоих не будет никаких дел. У меня только сейчас, за четыре дня до принятия этого злосчастного закона, наконец-то появились свободные три-четыре часа. Потом их может уже и не быть… – раздосадованно кивал Плотников.

Алексей ничего не ответил, а просто подошёл ко входу в квартиру, потянул за ручку и открыл дверь. Андрей прошёл внутрь. В квартире был выключен свет, а за окном уже было темно. Плотников прошёл чуть дальше, к двери слева от входа, и открыл её. В своей комнате, которую освещал только лунный свет, напротив окна сидел Крепин. Он задумчиво смотрел на улицу.

– Ты свободен? – спросил Андрей, закрывая дверь.

– Уже две минуты как, – тихо ответил Александр.

Плотников включил свет, сел на кровать справа от двери.

– В таком случае рассказывай, что хотел… – будто невольно засыпая, говорил Андрей.

Крепин вздохнул.

– После того, что произойдёт, тебе уже будет слишком поздно об этом узнавать, ты сам понимаешь. Но я хочу, чтобы перед этим ты кое-что понял. Ты, вероятно, считаешь меня крайне жестоким и безжалостным человеком.

Александр налил себе в кружку воды из кувшина, стоящего на его столе, а затем залпом выпил содержимое. Сделав небольшую паузу, он продолжил:

– Я говорил тебе, что я из Москвы и в моём прошлом не было ничего особенного. Я говорил тебе, что познакомился с Алексеем только после того, как начал готовиться к революции… Но всё это время я лгал тебе. Я родился в начале двухтысячных в Донецке, который тогда ещё был частью Украины. Мой отец был самым обычным шахтёром, а мама учителем начальной школы. Ещё у меня была старшая сестра – Варя… Жили мы небедно, но точно нельзя было сказать, что нам всего хватало. Но жизнь была счастливой. Хотя, возможно, это лишь нынешнее восприятие. Как сейчас помню, как мы со своим лучшим другом Колей в последний день учебного года пошли в парк искупаться в озере. Вода была холодной, но освежающей. Пляж был переполнен людьми. Вроде ничего необычного, но почему-то именно то воспоминание о былой жизни я запомнил больше всего. Помню, часто летом, когда было воскресенье и отец наконец-то получал свой выходной, мы шли всей семьёй ранним утром в парк и гуляли там до самого позднего вечера… Папа сильно уставал и было видно, что иногда ему действительно было бы лучше остаться дома и прилечь, но он категорически отказывался, отвечая, что хочет единственные свободные часы провести время с семьёй. Мы купались, болтали о жизни, об учёбе, о будущем, устраивали пикники, поедая приготовленный мамой суп, а поздно вечером возвращались домой и смотрели какой-нибудь фильм на одном из двадцати каналов. Начинали обычно где-то с середины и приходилось понимать, что происходит по ходу развития сюжета. А после ужина, усталые, ложились спать. Но потом случился Майдан, а затем и Русская весна – в городе начал твориться хаос. Но он вдохновлял, давал какую-то надежду. Когда стала формироваться народная милиция ДНР, мой отец пошёл добровольцем одним из первых. Теперь мы жили очень бедно… Раньше я был слегка пухлым, но за полгода непрекращающейся войны без достаточного количества еды я ужасно похудел. В свои двенадцать лет я весил где-то тридцать один килограмм. Помню спросил у мамы: “А против кого мы воюем?”, а она тихо ответила: “Против своих…”, а когда я, слегка ужаснувшись, спросил: “Почему?”, она грустно ответила: “Других украинцев обманули…”. Я уже собирался уходить, потому что было немного сложно осознать то, что мне сказали, но на выходе из комнаты спросил: “Кто, мам?”. Она вздохнула, улыбнулась, будто бы не хотела погружать меня во что-то такое серьёзное, и ответила как-то невдумчиво: “Американцы!” Я вышел, пытаясь понять, что я сейчас услышал. В моём представлении американцы – это были бравые дяденьки за океаном из фильмов. Звучит смешно, но я был совсем мал. В тот момент я рвался понять, где же меня обманули. Что я не так понимаю? Но меня что-то останавливало. Вероятно, страх взглянуть правде в глаза… Спустя две недели пришла весть о смерти отца. Его тело было разорвано гранатой на куски и… Было просто уже нечего хранить, но похороны всё же были. Но на них только и были я, сестра, мама и коллега отца, которого отпустили с фронта попрощаться с другом. На похороны, побоявшись войны, не приехал брат отца из Москвы – единственный живой родственник. Моя сестра через несколько дней начала бледнеть и кашлять кровью, у неё часто был озноб. Но было просто необходимо зарабатывать семье на жизнь, и она помогала врачам в больнице, получая сущие гроши… Помню, шёл по улице вместе с Колей. Всё вокруг разрушено… Магазины, жилые дома, наша школа… Мы возвращались из подвала – места, где проходила наша учёба. Подхожу к своему дому и вижу. Он полуразрушен и горит. В тот момент я не мог даже с места сдвинуться. Мне стало плохо… Когда я очнулся, надо мной стояли какой-то врач и сестра. Медленно открывая глаза, я услышал, что доктор говорил о том, что из-за недостаточного питания и сильного волнения у меня большие проблемы с сердцем. Когда я окончательно пришёл в себя, то увидел сестру и спросил её о маме… Посмотрев на неё, я сразу всё понял. Мы оба заплакали и обнялись, понимая, что мы вдвоём остались во всём мире… Через несколько дней нас вывезли в Ростов-На-Дону, как беженцев. Что случилось с Колей, я не знаю и по сей день. Сестра чувствовала себя всё хуже и хуже… И теперь она целыми днями лежала в постели. В тот момент я был озлоблен на весь мир. Я хотел найти тех, кто отнял у меня всё, и разрушить их дома, поубивать там всех. А я помнил слова матери. Я углубился в изучение истории, прося у местной волонтерки телефон на два часа перед сном, чтобы узнать об этой Америке. Мне не было интересно больше абсолютно ничего. Вся моя жизнь лишилась иного смысла. Я существовал лишь для этих двух часов. Узнав о том, что для того чтобы получить земли, на которых они живут, был устроен самый масштабный геноцид за всю историю человечества, в котором было убито более ста миллионов человек, о том, что это именно американцы воздвигли Третий рейх, спонсируя армию Гитлера, о том, что это именно они способствовали распаду СССР, который коснулся уже моей семьи, и в результате которого погибли родители моего отца и о том, что после всего этого они самая сильная и влиятельная страна в мире!.. А самое главное о том, что именно США повинны в смерти моих родителей. У меня остался лишь один объект для мечтаний, для грёз и для смысла… Уничтожение этой отвратительной страны. И это казалось очень справедливым и благородным, ведь не мне одному она разрушила всё. Я уже тогда понял, что мне не под силу на что-либо повлиять, и в тот же миг я понял, что жизни некоторых людей, как и моя, с точки зрения истории почти ничего не значат. Я зарылся в себя, приумножая эту бесконечную ненависть. Тогда я и встретил Лёшу… Помню, он сидел в углу, сжавшись и накрывшись серым одеялом, прихлёбывая свою небольшую порцию куриного супа. А в тот момент у меня была одна проблема, мешающая мне думать о необходимости разрушения штатов, – мне было не с кем поделиться своими мыслями. Я просто подсел к нему, из-за чего он крайне удивился, а затем спросил, пытаясь подвести его к теме: “Знаешь о США?”. А он, стиснув зубы, сказал, как отрезал: “Ненавижу их!” Правда, когда я начал выяснять почему, он лишь ответил, что они развязали войну на Донбассе. А я ему рассказал о всех их преступлениях. Он был крайне удивлён тому, что я знаю так много о них и внимательно слушал. Так мы и подружились, на почве общей ненависти! Лёша уже тогда был человеком, неуверенным в себе, боящимся ответственности, а ещё ужасно верным… Нам казалось, что в тот момент нас не понимает весь мир, и мы вдвоём единственные, знающие правду, стоим против него. Это давало какое-то невероятное воодушевление. Но потом умерла Варя, и я был окончательно подавлен. За мной наконец приехал мой дядя – тот самый брат папы, а затем отвёз в Москву. Перед отъездом одиннадцатилетний Алексей пообещал мне, что найдёт меня и мы вместе отыщем способ уничтожить штаты… Я согласился, но никогда в это не верил. С тех пор я жил с дядей. Он без конца пил, и жили мы на жалкие копейки. Но стоит отдать должное: несмотря на то, что он был тем ещё алкашом, он не приводил домой своих собутыльников и никак не доставал меня. Он просто каждый вечер приходил после работы, выпивал бутылку дешёвого пива и укладывался на кровать, бормоча во сне что-то себе что-то под нос… В школе я учился неплохо. Но друзей или даже приятелей у меня не было. Мне были неинтересны эти люди, которые только и мечтали о том, чтобы однажды заработать кучу денег, и о любви в самом её пошлом и безвкусном смысле! А у меня оставалась всё та же мечта… Но со временем я начал осознавать, что все страны в мире находятся в плотных тисках США, и никто их пока что не сможет уничтожить. И я хотел, чтобы однажды именно Россия показала всему миру свою силу и сделала что-то такое, что пойдёт в полный разрез с интересами Запада. Только в России я видел ту, что сможет сопротивляться Америке. Однажды я, проснувшись ночью и придя на кухню взять себе воды, увидел грустного дядю, смотрящего в окно. Он подошёл ко мне, обнял и заплакал. Он начал извиняться за то, что не был на похоронах отца, что не увёз вовремя из Донецка всех нас, что не забрал меня с Варей, пока Варя была жива, а ведь в Москве правда ещё могли её спасти… Но я никак не реагировал. Мало того, что мне было плевать на него, все эти проблемы казались мелочными на фоне моих мечтаний. Это я запомнил очень хорошо. Я выпустился из школы, и поступил на физмат в МГУ. Я понял ещё тогда, что политику и все мировые процессы надо рассматривать с точки зрения логики и математики, поэтому я углубился в неё как мог. Вскоре мой дядя умер от цирроза печени, оставив мне свою квартиру. Когда начался карантин в 2020 году и меня перевели на дистанционное обучение и удалённую работу, ко мне приехал Алексей. Он сказал, что не забыл меня и нашёл благодаря тому, что при отъезде я сказал ему, в какой район Москвы еду. А затем, добравшись сюда, стал спрашивать всех в округе обо мне. И однажды, он встретил коллегу моего дяди, который знал некоего Крепина… Так постепенно собирая информацию, Лёша и нашёл меня. Я не могу сказать, что был рад встрече, но и какой-то злости на него или раздражения у меня не было… Мило! Как оказалось, он поступил на адвоката, постигал социальные науки в надежде найти в них способ уничтожить США, которые отняли у него всё. С тех пор мы жили вдвоём. Пока наши ровесники строили отношения, без конца пили и развлекались, мы жили в грёзах о возмездии! А затем случилось двадцать четвёртое февраля две тысячи двадцать второго года… Рано утром ко мне в комнату прибежал Алексей и радостно кричал: “Вставай! Скорее!”. В тот день я впервые за долгое время был счастлив. И я заплакал, представляешь! Наконец-то хоть кто-то поднялся на борьбу! Наконец-то будет спасён мой родной Донецк! И я снова смогу погулять по его парку, покупаться в том пруду… Правда совсем один… Первым делом, что мы сделали с Павловым, – записались в добровольцы. Но мне отказали из-за больного сердца, и Лёша поехал один. С тех пор я стал внимательно изучать украинский кризис. И постепенно ко мне начало приходить прозрение. Все те, кто уничтожал Донецк, все эти украинские националисты были движимы слепой ненавистью, как я. Только они ненавидели русских, а я США. Вот и вся разница. И мне стало до того противно от всего этого… Через три месяца Алексей вернулся с ранением, после которого он не мог воевать. В тот момент вся моя картина мира начала распадаться. У меня больше не было мотивации уничтожать штаты. И как бы это странно ни звучало, но единственное, что я после этого стал ненавидеть, – это ту ненависть и бессмысленность, которую я видел в себе теперь во всём. Пока Алексей лежал в больнице, я был в ужасе. Неужели вся моя жизнь, вся пропущенная на эти гнилые мысли молодость – это всё было пусто?.. Я не мог с этим смириться так просто, а ещё я чувствовал, что что-то, тем не менее, было в мире не так. И хотя в наше время и шли небольшие локальные конфликты со дня распада СССР, но не было серьёзных угроз и, казалось, мир стремился к абсолютному отсутствию войн, к стабильности… Но шестидесятипроцентная доля всех ресурсов находилась у менее чем одной пятой части человечества, а весь остальной мир голодал. Я в глубине души понимал, что происходит что-то не то. И тут я вспомнил коронавирус. Почему какая-то болезнь в мгновение ока потрясла весь мир, хотя и не была такой опасной, как, например, в средние века холера, и смогла столь быстро распространяться? Миру не хватало какой-то мобильности что ли… Скорости и реакции, развития. Однажды мой взор обернулся на науку. И там я увидел крайне медленное её движение, а где-то в принципе отсутствии кого-либо прогресса… Но из-за чего это? Так я и стал постепенно формировать в себе идею о необходимости уничтожить однополярный мир, уходя от чего-то столь идеалистичного, как эмоции. Я больше не хотел строить картин мира, исходя из них или своего личного опыта. Ведь это было необъективно. Павлов, как бы это ни было удивительно, после возвращения домой быстро воспринял новую концепцию. И мы продолжили мечтать об уничтожении США, исходя из того, что это уже спасёт всё человечество. И так по тернистому пути рассуждений и нежелания вновь окунуться в идеалистическое, во мне сформировались примерно нынешние взгляды. Но тогда мы с Алексеем ещё верили в наше правительство, верили, что оно сможет однажды сломать штаты. Но вдруг происходят события этого февраля… Описать моё удивление очень сложно. А отчаяние ещё сложнее. Теперь, когда пал последний оплот сопротивления против однополярного мира, мы осознали, что у человечества фактически нет шансов на спасение. И все вокруг были слепы, не осознавая этого. А по этой причине было действительно страшно. Моя жизнь снова потеряла смысл, но теперь я был готов на всё. Я понимал, что мало что могу изменить. И тогда я вновь впал в свои безумные чувства. Я решился на месть, на убийство, хотя я пока не знал, у кого отнять жизнь. Сойдясь на том, что мне бы хотелось сделать это с предателем России, я нашёл на мой взгляд самого главного приспособленца и подонка, который, правда, неплохо был защищён. Всю оппозиционную элиту и всех несогласных сдерживали спецслужбы. И я решился убить их нового руководителя, который стал таковым после прихода к власти Налавина. Я решил убить Трифонова… Тогда ещё был март и весь тот месяц я занимался тем, что пытался узнать его адрес и однажды встретить его возле дома. Я нанимал каких-то дешёвых хакеров, чтобы выйти на его знакомых, обманывал, шантажировал. Один раз даже пошёл на свидание с какой-то девушкой, её имени я не запомнил. Не сказал бы чтобы она была особо привлекательной, да и всё прошло не очень удачно, но ценную информацию я от неё получил. Я узнал о том, что двадцать второго марта Василий едет на какое-то светское мероприятие. Мы с Алексеем уже тогда знали, что нам светит срок, но наша жизнь и так не имела смысла, так что нам было всё равно… План был прост. Когда все начали есть, Алексей, который смог получить для нас приглашения, попросив их у одного олигарха, у которого был постоянным гостем, потому что выиграл для него пару дел два года назад, сев рядом с Трифоновым, мол, случайно пролил немного вина ему на костюм. Трифонов после такого пошёл в туалет, дабы переодеться. И там его ждал я, взявший обычный кухонный нож и готовый перерезать ему горло в подходящий момент. Как только я увидел его, я тут же набросился, но Трифонов, несмотря на возраст, оказался явно сильнее. Он в мгновение ока выбил нож, а затем повалил меня на пол. И тут я закричал, что он предатель и подонок, продавший Родину за высокую должность. Трифонов лишь вздохнул и попросил, чтобы мы просто присели и поговорили. Мы действительно сели вдвоём за дальний столик, и он рассказал мне всё. Оказывается, его поставили на эту должность, так как просто было некого туда посадить. Он вызвался, дабы заниматься подрывной деятельностью, замедляя работу спецслужб. Трифонов мне привёл все доказательства. Так нам двоим и пришла в голову идея о революции. Я попросил его, чтобы он вывел меня на людей, которые готовы отдать жизни, сражаясь за суверенитет России. Так я и вышел на тебя с Олегом, а далее через вас я нашёл всех остальных. Впрочем, обо всём, что было дальше, ты и сам знаешь… Это я всё к чему… Я окончательно переборол в себе чувства, нужен только рационализм. После встречи с Василием я уже давно не мыслю о людях как о хороших или плохих. Я лишь вижу обстоятельства, которые несут положительный или негативный характер. И я не считаю, что хорошим или плохим будет какое-либо событие зависит от того, насколько хороший человек его инициатор. Да и нет никаких хороших или плохих людей… Всех людей куют обстоятельства, которые от них не зависят. Человек рождается в какой-либо среде, и все его последующие решения зависят от того, что с ним случилось ранее, а это в свою очередь зависит только от ещё более ранних событий, которые также зависят только от того, что произошло в прошлом. И так человек начинает формироваться с рождения и того, что с ним произойдёт, он, собственно говоря, не выбирает. Мы все заложники определённых событий и обстоятельств… И на самом деле мне жалко каждого убитого человека, причиной смерти которого стали мои действия. Ведь так же погибли и мои родные. Поверь, с моим больным сердцем мне сложно это переносить, поэтому я постоянно гашу в себе чувства, особенно сострадание. И мне жалко каждого человека, ведь каждый имеет право на жизнь… Но есть вещи превыше всякого права… Я это тебе уже говорил. Сейчас важнее всего спасти человечество, иначе всё наше существование не будет иметь смысла, и мы так и сгинем, не изменив эту Вселенную! И заплатить за это можно любую цену. Ведь цена спасения человечества может быть какой угодно, и это пора тебе понять, хотя я и сам этого ещё не до конца осознал.

Крепин замолчал, поворачиваясь на Андрея.

– Я не знаю, что сказать, – пробурчал Плотников, бегая глазами по комнате, оставаясь в статичной позе. – Честно. Мне, правда, не захотелось даже чуточку больше сделать того, что ты меня заставил, – сказал он с ноткой угрозы. – Но куда уже деваться? Просто… – у него путались мысли.

– Что? – настойчиво спросил Александр.

– Не одного тебя вытащил со дна Василий Борисович, – улыбнулся Андрей. – Мы с ним знакомы гораздо дольше. Я никогда не знал отца, меня растила только мать. Она была умеренным оппозиционером, кстати, верующей, и большой сторонницей перестройки, все её взгляды сформировались именно тогда. СССР она представляла как самое страшное зло. Глубоко убеждённым либералом она никогда не была, хотя про диктатуру и “репрессии” говорила постоянно. Жили мы на юго-востоке московской области и весьма бедно, поэтому я слушал и верил в её рассказы про коррупцию и диктатуру современной тогда власти. Как только позволил возраст и я сам стал во многом разбираться, меня буквально захватила оппозиция. Идея об одной только свободе – как она чиста и прекрасно звучит! Пока не начнёшь разбираться. Я верил в то, что этим можно спасти Россию, верил, что существует демократия, что она возможно, когда я смотрел на Запад. И вот, я тогда даже школу не окончил, в восемнадцатом году, когда шли митинги, я естественно принимал в них участие. Меня невероятно бесило то, что дальше слов оппозиция не заходила. Тогда я даже взял из дома нож. Я был готов сопротивляться, дать бой. Я почему-то верил, что, сделай я это, и сразу так сделают все, после чего всё зайдёт дальше слов. И вот мне подвернулся шанс, за щитами омоновцев я увидел одиноко ходящего позади них высокопоставленного (я смотрел на форму) офицера – это и был Василий Борисович. И я решил убить его. Я с трудом пробрался под щитами, а он пошёл в сторону какого-то двора по одинокой улице, как будто вообще не обращая на меня никакого внимания, я поверил, что Василий Борисович меня не заметил. Он остановился в тёмной арке, я медленно подходил со спины. Он резко, ему вообще было всё равно, перебросил меня из-за спины. Как только ты мне обо всём этом рассказал, я подумал, у него вообще фишка такая – подставляться под отчаявшихся, преимущественно под ножи! Со всех сторон набежал ОМОН, меня посадили в отдельный автозак, и мне грозила тюрьма за покушение на лицо при исполнении. Меня привезли в отдел, там я снова встретил Василия Борисовича. И он не стал меня обвинять или угрожать, он попытался меня переубедить. Рассказал мне о том, почему демократия не работает, на примерах. Он мне заботливо показывал некоторые секретные документы, на их примере он объяснил, что такое лоббирование и как по-настоящему принимаются законы при демократии. Что нет никакой власти народа, а есть власть кучки богатеев. Но меня это сильно не впечатлило. Гораздо важнее была неэффективность системы. Я хотел, чтобы люди в нашей стране жили достойно. И Василий Борисович мне доказал на примере уже официальной статистики и некоторых пикантных подробностей, откуда растут ноги такой плохой экономики России и других стран мира, откуда деньги у “демократических” стран. Он сказал ровно то, о чём ты сказал сейчас. Шестьдесят процентов мировой экономики у восемнадцати процентов населения, а все остальные должны развиваться в пределах оставшихся сорока, двадцать из которых уже занял Китай. Негде расти и некуда. Всё принадлежит Западу, а остальные кое-как сводят концы с концами. По всему миру голод, несчастье, войны, а Запад всё пытается, сидя своей толстой задницей на золоте, утешить маргиналов в своих странах! Для вида, разумеется. На деле западные монополии убивают всякую иностранную экономику, незападные страны становятся лишь рынками сбыта. Кто вздумал сопротивляться – война, почти сразу! Да даже коррупционеры-чиновники в России все деньги держали на Западе, мечтали о нём, их дети жили в Европе и США. И я вдруг испугался: меня всё это время обманывали какие-то мерзкие злодеи, то есть западные политики и элиты, рукоплескавшие тогда российской оппозиции, улыбающиеся в своих дорогих костюмах, которые взывали к моему чувству справедливости, а на самом деле я был лишь инструментом для достижения того, чтобы Россия стала рынком сбыта (ещё большим рынком сбыта), чтобы они заработали, и ничего более за этим не стояло. Но страшнее было другое. Я получается всё время мечтал, чтобы моя страна стала частью этой преступного союза стран ради более сытой жизни! Нет! Ни за что! Во чтобы то ни стало, уж лучше голодная смерть, но с честью, с поднятой головой! Трифонов победил. Он переубедил меня. Я раскаялся, я пообещал ему, что сделаю всё, что нужно для России. И он отпустил меня, сказав, что пока ничего не нужно. Нужно будет, когда Отечество начнёт войну с Западом или его союзниками, кем бы они не были, нужно будет, когда те проворовавшиеся молчаливые, на деле верящие не в Россию, а в деньги, подонки смогут привести к власти прозападные силы, когда конфронтация с Западом им станет окончательно невыгодной. И я искренне захотел исполнить однажды свой долг во имя победы над неоколониализмом! Это было весьма наивно, но я дважды выполнил это обещание. Когда я уходил на войну, бросая пятый курс ВУЗа, я прощался только с Василием Борисовичем, с коим мы стали близки, да с парочкой друзей, которые моего стремления никогда бы не поняли. Моя мать тоже никогда бы не поняла, она была пацифистом до мозга костей. Она и за смену позиции то меня не простила, считая, что я ни во что не ставлю человеческую жизнь. А за войну ни за что. Поэтому с двадцать второго года я её ни разу не видел, навсегда пропал из её жизни… А Василий Борисович до сих пор рядом!

Крепин, искренне улыбаясь, кивал.

Толпа в более ста тысяч человек собралась на площади возле торгового центра.

Вокруг были скучные высокие оранжево-белые дома, магазины и небольшие забегаловки, своими формами похожие на будки. Несколько сотен полицейских машин окружали этих людей, но, когда правоохранители пытались протиснуться в толпу, их мгновенно выталкивали. Сейчас это было территорией революционеров.

Плотников пробирался сквозь них, и все вокруг расступались, лишь завидев и тут же узнав его. Он двигался к самодельной сцене, куда были повёрнуты взоры десятков тысяч. Камеры и прямые трансляции этого митинга освещали происходящее тут на всю страну. И вот наконец Андрей подошёл ко сцене и стал подниматься на неё. Стоявший за ней Даниил вышел и передал ему микрофон. У Плотникова получилось отбросить всякое волнение, сказав себе, что всё это всего лишь сон, что далось просто ведь поверить в величие того, что он сейчас видел, было сложно. Свежий холодный ветер обдувал Андрея. Он оглядел толпы тех, кто был с ним согласен в самом фундаментальном, тех, кто ему доверял, тех, у кого был тот же смысл самого существования, тех, от кого веяло каким-то родным теплом. Андрей поднёс микрофон и начал свою речь:

– Россияне! Когда всё начиналось, я и не верил, что всё будет настолько масштабно. Я и не верил, что у нас столько людей, готовых на всё ради Родины. Но сейчас я вижу это! Грядущие события могут разрушить Россию! Все мы в глубине души понимали, что рано или поздно Налавин пойдёт на такое. Многие из нас уже отдали свои жизни за общее дело… И каждый раз задаёшься вопросом: “А готов ли я также?..” Наши “цивилизованные” соседи по планете пытались убедить нас, что мы народ с рабским сознанием и готовы терпеть любые унижения, так как не свергали прошлую власть или советскую. И это за нас, дважды, сделали элиты. Винили нас в том, что мы не боремся за “истинное благо” – демократию. За свои права… Но для нас всегда были вещи поважнее этого. Русского человека, и я имею в виду не национальность, всегда более интересовала судьба всего мира и справедливость. Именно поэтому именно мы в своё время стали первой социалистической страной, пытаясь спасти мир от капитализма. И не так важно, насколько это было истинно… Но именно такая мотивация сподвигла наших предков на революцию. Именно мы отдали больше всего жизней во Второй мировой войне, сражаясь с нацистами, угрожающими всему человечеству. И забрали у нацистов больше всего жизней. Нас редко интересовали такие вещи, как своё собственное благо или своя свобода. Мы хотели лишь идти вперёд и развиваться, нещадно сметая зло на своём пути. Россия – это великий стражник, пытающийся спасти, развить и сохранить этот мир, нещадно жертвуя собой и своим народом. Вот наш истинный путь! И европейцы с американцами не могут этого понять… И боятся нас, ведь понимают одно, что, с нашей точки зрения, это они сегодня та угроза, которую нам необходимо одолеть. Но после распада СССР нас стали убеждать в обратном, и мы, наивный и добрый народ, поверили в сказку Запада о свободной жизни. Но постепенно мы стали видеть этот обман, теряя в войнах на развалинах Советского Союза своих родных и близких, голодая и претерпевая унижения. Мы видели множество бесчинств Запада по всему миру. Мы видим развязываемые ими войны, их ограбление целых народов. А также их извращения и отсутствие нравов, вызванное такой вседозволенностью и богатством. И когда они окончательно решили забрать нашу Родину, мы всё же восстали. Остановить ли нас теперь? Сохраним мы их гнилую демократию или попытаемся сломить её по всему миру? Пусть они ещё надеются, что в нас нет столько злобы на них… Но новой России как сверхдержаве – быть. Мы будем нещадно бороться со всеми коррупционерами, со всеми предателями… Сторонники Налавина так боялись нового репрессивного тридцать седьмого года, но сами довели страну до необходимости этого. Теперь Россия вновь станет одной из величайших сверхдержав мира, чтобы подняться на борьбу со злом. Осталось буквально восемнадцать часов до принятия закона, которым власти хотят уничтожить Россию. Всю нашу историю. Но мы не покорные рабы, готовые продать своё прошлое за более богатую жизнь. Да и не будет она так богаче, как они рассказывают, но это ведь и не главное… Там, на Западе, смотрят на нас и не понимают, каким это образом для нас есть что-то важнее материального блага и комфорта. Они не понимают, почему для нас важнее Бог, Родина и справедливость… Оттого и боятся. План Антимонополиста, я бы сказал, безошибочен и не имеет просчётов. Что бы ни случилось, мы всё равно победим. Скоро Вам на телефоны в отдельном боте в Единстве, будут индивидуально приходить команды, что делать. И не забудьте установить VPN, ведь без него ничего не получится: ресурс блокируют. Берите своё оружие! Будьте готовы ко всему! Совсем скоро вам станет ясно всё! Совсем скоро весь мир узрит нас! Совсем скоро мир узрит то, что сможет сдерживать гегемонию США! Совсем скоро мир узрит возвращение той великой России, которую мы потеряли! Начались часы, которые вершат историю. И каким будет мир, зависит только от нас с вами!

Плотников опустил микрофон. Вся толпа разразилась восхищённым грозным рёвом.

Глава 11. Марш

Сквозь серые тучи, покрывавшие небо, пробивались солнечные лучи, освещая Тверскую улицу. Они попадали на старые дома, которые, несмотря на большой возраст, выглядели так же утончённо и просветлённо как в момент их постройки. Внутри Садового кольца начала устанавливаться хорошая погода.

По абсолютно пустой дороге ехал кортеж из пяти чёрных дорогих машин. Они тихо проехали фонтан, продвигаясь к Пушкинской площади, и, почти доехав до бульвара, повернули налево. Вдалеке виднелись башни Кремля. Справа от них наконец появилась конечная цель их следования – здание Государственной Думы. На входе в него стоял Налавин в окружении прессы и десятка до зубов вооружённых военных; он ожидал направлявшегося сюда человека. Машины остановились. Из четвёртой по счёту от ехавшей впереди машины вышел пожилой, но энергичный человек в окружении охраны.

Президент России стал с особой осторожностью направляться в сторону иностранного гостя. Улыбнувшись, Налавин протянул руку. Пожилой мужчина протянул руку в ответ и тоже казался радостным, хотя в этом была какая-то нотка фальши, присущая таким формальным встречам.

– Здравствуйте! – поприветствовал гостя Налавин на чистом английском, без малейшего акцента. – Пройдёмте внутрь!

Когда они зашли внутрь, Марк на том же языке заговорил:

– Вы прибыли довольно рано… Осталось приблизительно пять часов. Лидеры остальных стран и генсек НАТО пока что не прибыли, но не переживайте: зато будет время подготовиться. На самом деле Вы даже не представляете, какая честь для меня, что в столь важный для моей страны момент с нами будут главы таких великих и свободных держав, как Германия, Франция, Великобритания и Ваша Родина – США.

Президент Америки любезно улыбнулся, незаметным хищным взглядом рассматривая прессу, снимающую их с расстояния нескольких метров, и ответил на родном языке:

– Всё ради мира и свободы, мой друг. Всё ради мира и свободы…

Игорь Киров сидел перед телефоном, который ему выдали революционеры несколько часов назад. Он был твёрдо уверен, что сообщение в Единстве от них ему придёт совсем скоро или вовсе не придёт, ведь час принятия закона был близок.

Киров был слегка полноват. Средних лет, будто униженно уставший от жизни всем своим видом, особенно это виделось в его больших утомлённых голубых глазах, въевшихся в глубокие круги из морщин, в которых всё равно будто бы выражалась какая-то то ли его невинность и нежелание зла, то ли трусость и слабость. Он был почти лысым, а редкие волосы беспорядочно торчали во все стороны.

Ещё несколько дней назад он был совсем непримечательным бездомным, который выживал у Шереметьева. До этого он был инженером на крупном военном предприятии, зарабатывая копейки со времён госпереворота, но за последние месяцы он был уволен по сокращению, не стало денег для оплаты ипотеки, отчего он и оказался на улице. Жена ушла, забрав их единственного сына.

С каждым месяцем различные криминальные силы всё больше пользовались отчаянным положением бездомных. Их заставляли обворовывать гостей аэропорта, выполнять грязную работу за пределами территории, обещая достойную плату. Среди бездомных распространяли дешёвые наркотики. Очень быстро те, кто активнее приветствовал преступность, встали во главу местной общины.

Но несколько дней назад пришли революционеры, коими руководил неизвестный Игорю, так как он не имел возможности хоть как-то проверять новости, Алексей Павлов. Полиция уже давно не обращала внимания на происходящее здесь. Кирова назначили главным почти по чистой случайности – он просто оказывал революционерам содействие, устав от произвола. Теперь Игорь должен был повести всех бездомных, кто не боялся, на помощь революции. Павлов пообещал, что каждый из участвовавших получит своё жильё, когда сменится власть. В победу над Налавиным верили не все, но у большинства в столь отчаянном положении уже не было другого выбора как поверить в неё.

Всех бездомных в тот день согнали ближе к лесу, ведь в аэропорт должны были прибыть несколько каких-то очень важных людей. Определённо, это как-то было связано с принимаемым законом. Все дороги в Москве уже перекрыли. Внутри Садового кольца был объявлен комендантский час. И это в среду – в рабочий день. Киров понимал, что начинается что-то, что бесследно пройти не сможет.

Осознание значимости происходящего постепенно приходило к Игорю. Он чувствовал это и в людях вокруг. Скорее всего, революционеры были правы. Их Родине вот-вот будет подписан смертный приговор. И вот-вот Россия может навсегда кануть в лету. Это беспокоило Кирова. Почему ему всегда было как-то наплевать на свою страну, да и на политику в целом, и вот, когда она стоит на пороге своего окончательного распада и полного уничтожения как суверенного государства, он впервые заволновался за неё? У него собирались отнять что-то, к чему вообще нельзя было прикасаться, о чём раньше ему невозможно было подумать.

Уведомление пришло. Текст был краток: “Двигайтесь вдоль трассы М-11 и далее, пока не достигните Красной Площади”.

– Осталось почти два часа до начала процесса, а мы ещё совсем не начинали! – возмутился Даниил.

– Вот именно, что два часа до начала! – ответил Семён. – Это не так мало!

Они сидели в огромной комнате с высокими потолками. Белые стены, шикарные старинные диваны вдоль них, антикварные вазы на дорогих столах, покрытых лаком. Из небольшого окошка виднелось пересечение Тверской улицы и Страстного бульвара.

– Совсем скоро, мой друг, тут всё зашумит, – продолжил лидер московского клуба. – Мои люди готовы выйти, но будет слишком рано. Боюсь, я и сам не до конца понимаю всего плана, но мне известна только эта его часть. Думаю, когда дело ведёт Крепин, может произойти что угодно, поэтому не стоит ни о чём переживать. Теперь он единственный человек в мире, который хоть сколько-то понимает, что будет дальше.

– Андрей многое знает, – возразил Даниил.

– Многое, но не всё, – ответил старик.

– Чего, например, он не знает?

– Например того, что знаю я.

Отцов с Беловым шли по засыпанной мёртвыми листьями дорожке в парке. Сквозь голые деревья справа виднелся Путевой Дворец.

– Знаешь, что меня пугает? – сказал в какой-то момент Михаил.

– Что? – на автомате спросил Степан.

– Нам раз за разом высылают контрольные точки, откуда снова посылают новые, чтобы запутать нас. Понятное дело, что так нужно, чтобы Налавин не узнал наш следующий шаг и всё такое… Но сути это не меняет! Мы же стояли у истоков этого, нам-то можно довериться.

– Тебя раздражает только то, что мы идём не совсем по прямой? – спросил Степан.

Несмотря на то, что Отцов был крайне молчаливым и закрытым человеком, с Михаилом он раскрывался и мог разговаривать с ним даже на равных. Степану было интересно с таким необычным человеком как Белов, поэтому он всегда с удовольствием слушал его речи. Михаил же всегда был рад тому, кто его по-настоящему хочет слушать, желание высказывать свои мысли тому, кто мог бы его не понять, кто имел совершенно противоположный взгляд, возникало крайне редко.

– Нет, вовсе нет! – возражал Белов. – Я жил в этом районе с класса шестого и знаю его. Мы все идём вдоль Ленинградки в сторону Тверской улицы. Просто как-то оскорбляет тот факт, что нам с тобой, как одним из самых главных, Крепин мог бы спокойно сказать, куда именно мы идём.

– Знают, куда мы конкретно идём, только Александр и Андрей. Сюда движутся все люди из Химок, а ты знаешь, что их там было очень много. Если бы даже кто-то, вроде нас, пошёл бы по прямой, то заметив это, какая-нибудь полиция бы через камеры определила направление всего движения слишком рано.

– Да, но мы были бы только одни! Ты хоть сам веришь в то, что сказал? – Михаил вдруг стал менее напряжённым. – Хотя уже как-то всё равно.

Когда двое вышли из парка, перед ними предстал огромный голубой стадион. Справа, вдоль Ленинградского шоссе, в ряд шли люди. У них на плечах висели автоматы.

– Как я и говорил! – сказал Белов, показывая на людей вдалеке. – Все мы идём в одну сторону. Вопрос лишь в том, где будет точка сбора.

Налавин находился в небольшом кабинете в здании Госдумы, где сидел задумчиво над какими-то листами. В комнату вошёл Солёв и объявил:

– Канцлер Германии прибыл!

– Отлично! – ответил Марк, отвлекаясь. – А сколько вообще человек сейчас приехало?

– Совет Федерации в полном составе. Здесь уже главы НАТО, США и Франции. Пока не приехал только премьер Великобритании, а также половина наших депутатов.

– Я надеюсь, что они все придут, а не как обычно? Не хотелось бы позориться перед всем миром…

– Не беспокойтесь! Не будет только двух, и то по состоянию здоровья. Мы собрали всех, кого только могли!

– Двух?! – раздражённо спросил Налавин, а затем спокойно опустил глаза в бумаги. – Ну и чёрт с ними!

– Осталось ещё полчаса до начала. Так что не переживайте, что пока не все. Вы же знаете их, они часто опаздывают!

– И это нормально? Эх, ладно, не мешайте только! Я хочу слегка скорректировать свою речь.

– Ну так что? – спросил Трифонов, входя в комнату к Сидорову и Казакову. – Когда уже начнётся то, что Вы с Крепиным задумали?

– На самом деле, три минуты и можно начинать, – ответил лидер московских клубов.

– Ну можешь хотя бы сейчас уже сказать, что за план? – усмехнулся Даниил.

– Могу, но не хочу, – хитро ответил Сидоров. – Но совсем скоро вы сами всё увидите. Главное, подготовьте свои группы, вооружите их. Пусть стоят на позициях. Сейчас это самое главное для вас двоих.

Игорь шёл вперёд, а вслед за ним шли толпы бездомных – небритых, усталых и грязных – по пустым улицам богатейшего места России. И здесь они были совсем одни… И им могло бы было неловко от понимания того, что сейчас из окон на них смотрят презирающие их люди, попрятавшиеся по своим домам от грядущей бури. Те люди, у которых стабильная и спокойная жизнь, которым есть, чего терять, и которые наверняка недовольны, что какие-то непонятные ничтожества теперь ходят по их улицам, вместо них, запертых в своих квартирах.

Но это не мешало бездомным идти вперёд. Сейчас они перебороли не только неловкость, но и страх смерти, понимая, что сегодня надо было просто выжить в течение нескольких часов и победить, и тогда всё снова будет хорошо, а может даже лучше. Или же они умрут, но и это было в чём-то лучше, чем ночами не спать от ужасных болей в животе, вызванных бесконечным голодом, жить в грязи и вони, быть неуверенным в завтрашнем дне, постоянно испытывать чувство стыда. Сейчас им было всё безразлично, кроме того, что надо победить и желательно выжить.

Когда бездомные подходили к площади Маяковского, из-за угла резко выехал полицейский автомобиль. Из него, не торопясь, вышел молодой полицейский, направился к Кирову и стал недовольно угрожать ему немного высоким голосом. Голос звучал уверенно, но в целом сотрудник, раскрасневшийся и согнутый, так не смотрелся:

– Сейчас комендантский час! Я советую вам уходить. Вы вроде пока что ничего не нарушили, но очень близки к этому, да и мне оформлять сразу столько человек проблематично. Поэтому лучше уходите.

Игорь растерялся и совсем не понимал, что ответить и как быть. Сзади машины из-за угла вышло человек двадцать в олимпийках. У некоторых были биты, а кто-то вертел в руках самодельные ножи.

– Дай им пройти, дружище! – крикнул один из них полицейскому.

Сотрудник правоохранительных служб обернулся. Завидев вооружённых, пусть и подобием холодного оружия, людей, он окончательно растерялся. Полицейский стал отходить, слегка задрожав. Затем он резко обернулся к Игорю, достав из кобуры пистолет.

– Уходите! – приказал он Игорю, направив оружие на него.

– Дружище! – крикнул тот же человек сзади. – Ты же понимаешь, что если убьёшь кого-то, то эти сотни бедных людей тут же разорвут тебя на части? Но ты можешь нас и пропустить, оставшись цел, что скажешь? Может не стоит умирать ради правительства, которое вот-вот продаст Россию?

Полицейский задрожал ещё сильнее, пытаясь сохранить невозмутимость лица. Он обернулся с грустным лицом на человека, сказавшего ему это, а затем положил пистолет на землю, поднимая руки вверх.

– Не стоит! – продолжал человек из толпы. – Мы не собираемся тебя брать в плен или в заложники. Опусти руки и убегай как можно дальше, пока тебя не поймали за то, что помог “фашистам”. Удачи тебе, дружище!

Полицейский побежал в сторону огромного величественного, но при этом безвкусного в плане архитектуры здания, напоминающего средневековую башню.

– Итак, друзья! – сказал человек из толпы беднякам. – Мы тут под Семёном Сидоровым – организатором московских клубов, а лично я – Пётр Клавдиевич Мельников. Нам сказали провести всех вас, но надо уже торопиться, а то из-за этого парня мы уже слегка опаздываем.

– А куда мы идём? – спросил Киров.

– Туда, куда и все. К Госдуме.

Майкл бежал по коридорам Государственной Думы так быстро, как мог. Коридоры уже были пусты, так как фактически всё правительство и гости уже собрались в зале. Фостер остановился у одной из дверей и вошёл в кабинет.

– Что происходит?! – возмущённо спросил Налавин. – Дайте мне уже наконец-то нормально подготовиться. Начало уже через десять минут, а Вы меня беспокоите по поводу и без повода.

– Не без повода, господин президент, – ответил Майкл, – В нашу сторону движутся порядка сотни тысяч человек из разных концов Москвы. В основном это люди из клубов Сидорова.

Марк был очень неприятно удивлён. Но затем, подумав около десяти секунд, он сказал:

– Я думаю, ОМОН сможет им помешать взять здание… Пусть они все выстроятся по периметру. Не дадим им пройти близко… Если это всё, на что они способны, то это, конечно, не оправдывает многих Ваших личных проколов, как фактического главы российских спецслужб, но показывает, что сейчас всё их фашистское движение прибывает в состоянии агонии. Они пытаются испробовать все свои силы, неспособные принять, что у них нет шансов. ОМОН спокойно сможет не пропустить даже двести тысяч протестующих, так что можем не переживать. Так что скорее передавайте приказ от меня, чтобы вся полиция особого назначения быстрее ехала сюда.

– Уже сделано, – ответил Майкл.

– Прекрасно, – заключил Налавин. – Но всё же пока мы не можем начать заседание, и я не хочу, чтобы наши гости из цивилизованных стран сейчас знали о том, что происходит. Мне не нужна паника, ясно?

Цэрэушник замешкался, а затем тихо и кратко ответил:

– Ясно.

Киров и Мельников уже подходили к Госдуме.

– Бегите вперёд! – скомандовал бездомным Пётр. – Присоединяйтесь!

Впереди была огромная толпа, заполнившая всё пересечение Моховой и Тверской улицы. Куда ни посмотри, везде были протестующие, стоявшие так плотно, что смотрящие с верхних этажей гостиницы “Националь,” первые этажи которой также уже были заполнены, вряд ли бы смогли различить в общей массе кого-то конкретного.

Члены клубов обходили здание Госдумы, как могли, постепенно окружая его. Внутрь, закрывшись своими щитами, им не давал пройти ОМОН. Люди перелезали заборы, били окна, пытаясь залезть в стоящее на пути здание, чтобы через него пройти дальше, сносили все заграждения на дорогах. Место, где сегодня собрались те, кто мог забрать у протестующих то, что им так ценно, постепенно бралось в окружение.

Но впереди всех бежали бездомные. Вокруг них, средь протестующих, были представители элиты среднего класса, которые вышли лишь из-за своих убеждений, кои они редко озвучивали в жизни до этого, а бедняки, жившие у Шереметьева, почувствовав силу духа и единства, царившую среди митингующих, стали до конца уверены, что это именно люди, сидевшие в Госдуме сегодня, отняли у них всё.

Здание было взято в два кольца. Внутреннее состояло из ОМОНа, не пропускающего внутрь внешнее, состоящие из тех, кто рвался внутрь.

– Что же, Семён Сергеевич! – заключил приятно удивлённый Трифонов, находясь всё в той же комнате вместе с Казаковым и Сидоровым. – Это воистину неплохо! Но когда настанет наша с Даней очередь действовать?

– Этого мне уже не говорили, – ответил старик.

– Вы меня вызывали? – спросил Майкл, войдя в кабинет к Налавину.

– Да! – ответил президент. – Мы не можем начинать, пока на улицах творится этот кошмар! Поэтому скоро сюда прибудут войска с ближайших баз. Танки, люди с автоматами и бронемашины заставят этих людей разойтись. Кроме того, вся полиция из ближайших отделений должна подъехать сюда. Мы быстро сломим их окружение. Но стрельбу и взрывы не слишком безопасно устраивать у здания Госдумы для находящихся внутри людей. Ведь кто знает, возможно, эти “митингующие” окажут вооружённое сопротивление.

– По нашим данным, у них нет оружия, – возразил Майкл.

– Всё равно! Вы единственный военный человек при исполнении здесь, и я хотел бы, чтобы…

– Стойте! – на лице Фостера выскочили вены. – Я здесь просто, чтобы дать показания насчёт террористов. Тем более я не военный, а сотрудник спецслужб.

– Вы должны будете попытаться выехать из окружения, чтобы оценить обстановку и понять, можно ли сейчас безопасно эвакуироваться и покинуть это место. Просто попытайтесь сбежать отсюда, а затем свяжитесь со мной и расскажите, что Вы увидели.

– Как скажете… – ответил Майкл так покорно, как определённо не хотел бы отвечать.

Киров продолжал стоять в стороне рядом с Мельниковым.

– Какой смысл в происходящем, если мы никак не можем прорваться внутрь, а просто держим их в окружении? – недовольно, но не без доли оптимизма спросил Игорь.

– Мы не дадим никому выйти оттуда…

– Рано или поздно сюда прибудет подкрепление ОМОНу и нас просто разгонят!

– Дружище! У меня друг участвовал во всем известном Тверском Налёте, и он сказал только одно. Верхушка революции, как и их планы, непредсказуема! Нам изначально сказали, что надо просто окружить здание и ждать. А вот чего именно нам ждать? Это очень большой вопрос с крайне непредсказуемым ответом, но, скорее всего, весьма приятным.

Михаил со Степаном теперь шли по стареньким дворам с пятиэтажками.

– Что-то мы круто повернули… – проговорил Белов задумчиво. – Но похоже мы движемся обратно, а направление всё то же…

– Похоже, необходимо, чтобы все прибыли примерно одновременно, чтобы спецслужбы нас не нашли раньше времени.

– Да, но нам сказали идти влево, а затем по прямой вправо и сейчас мы снова идём к Беговой улице, до которой ещё у арены оставалось идти недолго. Просто, если так подумать, то сама ситуация со стороны выглядит комично.

Степан и Михаил прошли ещё чуть вперёд. Когда они вышли на свободное от машин пересечение Ленинградского шоссе и Беговой, перед ними предстали относительно новые застройки, странный дом, держащийся на столбах вместо фундамента, высокий сине-оранжевый бизнес-центр, но, глянув на Ленинградское шоссе, они узрели то, что было довольно ожидаемо, но всё же поражало разум своей масштабностью.

Майкл стал медленно подходить к чёрной машине у входа в Госдуму. Почему-то он ужасно боялся, и на него давило буквально всё: крики протестующих, омоновцы и их шипящие рации и даже здание напротив. Когда Фостер сел в автомобиль, внутри его ждал водитель.

– Поезжай! – безжизненно прошептал цэрэушник.

Машина тронулась. Она стала медленно продвигаться и омоновцы, чуть завидя её, осторожно расходились, давая ей проехать дальше.

Увидев толпы протестующих вдалеке, водитель спросил с осторожной вдумчивостью:

– А Вы уверены, что это хорошая идея?

Майкл промолчал.

Удивлённые омоновцы и дальше продолжали расступаться. Некоторые из них, закрывающие “кольцо” своими щитами, расступились, давая машине проехать вперёд. Когда автомобиль окончательно вышел из круга, омоновцы вновь заняли свои позиции. Теперь вокруг Майкла были лишь протестующие. Они, как только омоновцы оказались позади, стали стучать в двери автомобиля. Откуда-то почти сразу прилетело битой, после чего удары не останавливались – все окна в машине были разбиты и через них внутрь стали лезть протестующие. Майкл вжался в кресло, обреченно защищаясь руками.

Прямо рядом с ним оказался молодой, одетый в яркую спортивную форму, крепкий мужчина. Он достал небольшой ножик из кармана. Цэрэушник отчаянно и умоляюще завертел головой. Но протестующий, не обращая внимания, воткнул ему нож в глотку…

– Консультант из ЦРУ мёртв! – объявил Солёв, войдя в кабинет Налавина.

– Как мёртв?

– Протестующие убили его сразу, как появилась возможность, – ответил Григорий.

Президент вздохнул, упершись в кресло руками, и закрыл глаза.

– Через сколько здесь будут войска? – спросил Марк Эдуардович.

– Через минут семь, не больше.

– Тогда волноваться не о чем, – ответил Налавин, без конца моргая.

Неожиданно в комнату вошёл тяжело дышащий омоновец, собираясь что-то сказать.

– Что случилось? – с напором спросил Марк.

– Там… – дрожащим голосом отвечал вошедший, а затем протянул какой-то планшет. – Посмотрите!

Налавин взял устройство в руки, посмотрел на экран и спросил:

– Это что? – спросил президент.

– Это съёмка с наших дронов, – ответил омоновец. – Это происходит возле Белорусского вокзала…

Налавин мгновенно поднялся с места, а затем громко приказал, мгновенно разгневанно возбудившись:

– Срочно! Пусть все войска и полиция перекроют Тверскую улицу! Плевать я теперь хотел на окружение Госдумы! Сделаете всё возможное, но не дайте им пройти вперёд! – Марк Эдуардович сел в кресло. – Теперь по крайней мере ясно, куда пошло всё украденное оружие. В случае необходимости открывайте огонь. Никакой пощады! Если протестующие, окружившие нас, что-то начнут делать или проявят активность, не скупитесь на противодействие! Делайте, что хотите, но остановите террористов любой ценой!

Андрей стоял посередине дороги. Справа от него был памятник Горькому, а впереди начинались дома, построенные ещё до революции 1917 года.

А сзади него на Ленинградском шоссе растянувшись километра на два стояли тысячи революционеров. Именно отсюда, от Белорусского вокзала, должно было начаться финальное шествие…

В бот пришла очередная команда: “Постройтесь в пять рядов и направляйтесь вперёд”. Люди суетливо становились, как было приказано, и Плотников стал продвигаться вперёд, почти не дожидаясь окончательного построения. И все революционеры последовали за ним.

Их было чуть меньше сотни тысяч, и многие из них были вооружены. Теперь это были не просто толпы протестующих и устраивающих вооружённые налёты дебоширов – это была настоящая армия…

В кабинете Налавина стояли министр обороны, Солёв и секретарь администрации президента.

– Войска и полиция уже прибыли? – спросил Марк недовольно.

– Фактически, – ответил министр. – Террористам придётся пройти все Тверскую-Ямскую и Тверскую улицы, то есть идти по прямой, полностью обставленной домами с двух сторон, а на их пути встретятся два перекрёстка. Первый – пересечение с Садовым кольцом на Маяковской, где уже успешно заняли оборону наши полицейские. Второй – пересечение с Тверским бульваром на Пушкинской, куда по Театральной уже едут наши вооружённые части.

– Что из себя представляют военные, которые сюда прибудут? – требовал разъяснений Налавин.

– Бронемашины, обычные штурмовики, спецназ и парочка танков.

– А как же воздушные силы? – со злостью спросил Марк.

– А причём здесь они? – удивился министр.

– Подождите, – перебил всех Солёв. – Похоже, что господин президент желает на вертолётах устроить эвакуацию.

Налавин быстро кивнул.

– Но боюсь, что это невозможно! – объяснял советник и, не желая видеть реакцию Марка Эдуардовича, отвернулся к двери. – Во-первых, над Москвой бесполётная зона, но это полбеды. Самое главное администрации уже хорошо известно, так что объясните Вы, Иван Николаевич!

Секретарь посмотрел на Солёва, а затем дрожащим голосом сказал:

– Очень многие дезертировали буквально пятнадцать минут назад, узнав, что они должны будут сражаться с протестующими. И дело не просто в их миролюбии, а в солидарности с террористами. Со стороны некоторых военных даже вооружённые попытки не пропускать части в город, но они были быстро подавлены. Одного лётчика, который поддерживает революцию, достаточно, чтобы просто подлететь к зданию Госдумы и открыть огонь хоть с бомбардировщика, хоть с вертолёта, а мы даже не успеем понять, надо ли его сбивать…

– Так ведь в таком случае сразу после удара пилота всё равно собьют, неужели вы хотите сказать, что никто этого не понимает? – задал риторический вопрос президент.

– Понимает, Марк Эдуардович. И очень хорошо. Но все они готовы к этому, – ответил министр.

Налавин развёл руками:

– Умирать за призрачные имперские амбиции? Не понимаю…

Революционеры двигались по Тверской-Ямской в сторону Маяковской. Их дорогу перекрывали полицейские автомобили, но восставшие, навалившись на очередной автомобиль, переворачивали его, хотя он и не сильно закрывал им дорогу.

Никто из тех, кто шёл маршем на Госдуму, пока не доставал оружие, ведь даже того, что у них было, вполне хватало.

Полицейские лишь завидев революционеров сразу направляли на них оружие, но, как только они присматривались чуть лучше и видели перед собой нескончаемую толпу, понимали, что если они по кому-то выстрелят, то в тот же миг будут разорваны в клочья. Поэтому одни ложились на землю, откидывая всякое оружие от себя, и клали руки за голову, вторые забивались в угол и прятались в каком-нибудь магазине или забегаловке, во дворах, третьи стояли, направляя оружие на людей, не решаясь выстрелить, и получали отнимающий сознание удар по лицу, четвёртые просто спасались бегством. Но никто не решался стрелять…

Тем не менее, пока остальные революционеры успешно, без всяких рисков, затруднений и опасностей для жизни уверенно шли вперёд, Андрей прятался за перевёрнутыми машинами. Плотников понимал, что некоторые полицейские не стреляют, потому что не хотят погибать из-за такой мелочной цели, как один протестующий. Но он одно из лиц революций, если не главное. И вероятно, как казалось Плотникову, некоторые убеждённые либералы рискнули бы жизнью, ради возможности пустить пулю Андрею в лоб.

Несмотря на быстрый шаг, заграждающие путь автомобили, периодические пресечения действий полицейских, революционеры сохраняли строй.

Спустя пятнадцать минут после разгрома полицейских революционерами первые шеренги наконец-то вдали увидели памятник Маяковскому, в то время как замыкающие строй только видели перед собой площадь перед вокзалом.

На площади Маяковского полицейские строили очень плотную и компактную баррикаду из своих автомобилей и занимали позиции. Они хоть и перекрыли всю дорогу, но больше всего их было справа от дороги, по которой шёл путь их противника, то есть рядом с памятником поэта. Они торопились, ведь революционеры были уже близко.

И вот стройные шеренги стали выходить с Тверской-Ямской. Завидев их, полицейские поспешно бросили доделывать баррикады и быстро начали искать, где занять позицию, после чего перезаряжали автоматы и пистолеты и направили их на первых людей, идущих в строю.

Революционеры шли всё тем же темпом. И понимая, что вновь придётся переворачивать и сдвигать машины, они с боевыми криками кинулись разрушать баррикады на проходе к Тверской. А тем временем полицейские уже держали палец на спусковом крючке, готовясь выстрелить. Они понимали, что по-хорошему уже давно надо было начать, но осознавая, что есть вероятность проиграть и погибнуть в последующей за этим схватке, всё ещё не решались на действие. А тем временем революционеры разрушили уже половину баррикад.

Из раций послышался приказ “огонь на поражение”. Почти все полицейские никак не решались, пока через секунд пять один из них всё же не сделал первый выстрел. Теперь схватка была неизбежной, защитники правопорядка открыли огонь.

Фактически все первые ряды марша революционеров окровавленными и изуродованными телами лежали на земле. Первые двадцать секунд были больше похожи на массовый расстрел, нежели на вооружённое противостояние. Но вскоре некоторые из революционеров смогли укрыться в ресторанчике напротив памятника. Они заняли не самые лучшие позиции, стреляя по полицейским из окон и периодически ложась под подоконники, укрываясь от пуль, но этого хватило, чтобы новые шеренги, выходящие на площадь, вооружившись своими украденными автоматами начали громить позиции полиции благодаря численному превосходству.

На всей площади шла стрельба, но уже через три минуты полицейские со своими пистолетами не смогли победить в схватке с революционерами, которые были вооружены автоматами. Остатки защитников правопорядка стали убегать сквозь разрушенные баррикады вглубь Тверской улицы, а революционеры бросались вслед за ними.

Степан и Михаил проходили по площади. Здесь сражались и довели бой до конца только идущие первыми, до чьих шеренг дошла “очередь”, а “очередь” до Отцова с Беловым в момент столкновения ещё не дошла. Все стёкла на первых этажах здесь были разбиты от попавших снарядов. От того что было в помещениях, откуда отстреливались революционеры, уже ничего не осталось. Памятник был изрешечён множеством пуль, случайно попавших в него. Качели, стоящие раньше слева от него, превратились в разбитые на куски дощечки.

– Я много гулял здесь, – грустно сказал Белов, проходя мимо того самого ресторана.

– Не об этом думай, – резко отрезал Отцов, движущийся рядом. – Мы пока далеко от того, чтобы сражаться, пока что сражаются лишь первые шеренги. Но мы не знаем, что нас ждёт впереди.

Революционеры уверенно наступали в сторону Пушкинской, расстреливая спасающихся бегством полицейских.

Но вот вдали показались люди, формой не похожие на полицейских. Это были солдаты. Они были вооружены намного серьёзнее прежних противников, да и подготовка у них была в разы лучше, а ещё многие из них были на бронированных машинах. Они двигались навстречу маршу, расстреливая его шеренгу за шеренгой.

Революционеры начали укрываться в магазинчиках, стоящих по бокам от дороги, занимая там позиции и готовясь встретить противника встречным огнём. И вот полноценная перестрелка началась.

И опять, благодаря численному превосходству революционеры стали уничтожать военных, что только оказывались в их поле зрения. Но так было с солдатами, не защищённых транспортом. Бронированным машинам же революционеры не наносили никакого ущерба, и военные из них успешно отстреливали революционеров. Пытаясь преодолеть это преимущество военных, по машинам стали кидать гранаты, которые не долетали до цели, так как бронированные автомобили стояли настолько далеко, насколько это возможно, ведь военные осознавали, что только благодаря дистанции они пока ещё не обречены.

Андрей, не успев за ведущими шеренгами марша во время пути к Маяковской, наконец-то подобрался к тому месту, где происходили основные события. Увидев вдалеке бронированные машины и прячущихся революционеров, он мгновенно сообразил, что происходит, и быстро запрыгнул в какую-то забегаловку, где укрывались его собратья, и сразу же спросил громким голосом, пытаясь перекричать звуки стрельбы, чтобы его услышали:

– Есть гранатомёты?

Сидевшие здесь шестеро революционеров, чьи лица уже были покрыты копотью, были приятно удивлены, увидев Плотникова. Самый молодой из них, быстро перебежав в другой конец помещения, стал копаться в какой-то длинной сумке и достал нужное Андрею оружие вместе со снарядами.

– Держите! – сказал он, протягивая Плотникову гранатомёт со всем необходимым.

Андрей молча взял его, зарядил, закинул на плечо и быстро выпрыгнул на улицу. Быстро прицелившись в одну из машин, он выстрелил, а затем запрыгнул обратно в помещение.

Взрыв повредил её, хоть та и оставалась боеспособной. Революционеры, увидев это, начали массово повторять за Плотниковым. Когда на дорогу одномоментно выбегало по человек двадцать, готовых выстрелить в боевые машины, военные не успевали убить каждого, а снаряды в их машины уже летели. Так, постепенно революционеры начали наступать, в какой-то момент заставив солдат окончательно оставить позиции. Строй уже был нарушен и революционеры, не раздумывая, бежали вперёд, где-то образуя давку, падали. Но это уже не имело значение, ведь вскоре вдалеке показалась Пушкинская…

Казаков с Трифоновым смотрели в окно, наблюдая занятие позиций вооружёнными солдатами. Военные расположились от МХАТа до Пушкинского фонтана, устанавливая самые плотные баррикады у продолжения Тверской, что вело напрямую к Госдуме.

– Семён в безопасности? – спросил Даниил, перезаряжая снайперскую винтовку.

– Да, мы его хорошо спрятали, – ответил Василий. – Но сейчас главное не это. У тебя всё на позициях?

– Да.

– У меня тоже, поэтому осталось только ждать наших, и когда бой начнётся, обстреливать солдат из винтовок…

На Пушкинскую стали заходить революционеры, бегущие впереди марша. Теперь с ними никто церемониться не стал – обстрелы начались сразу. Но не все военные могли попасть по наступающим, так как для многих из них не было просто подходящей позиции, ведь революционеров закрывал узкий проход из старых домов.

Из вошедших на площадь в первые секунды почти никого не оставалось. Но революционеры бежали на врага всё быстрее и быстрее, постепенно продвигаясь и занимая позиции для битвы на улице.

Спустя две минуты непрекращающихся обстрелов революционеры уже заняли значительную часть перекрёстка, шагая по трупам своих товарищей. И теперь они начали поливать солдат встречным огнём.

Вся улица начала заполняться революционерами. Но солдаты, хотя их и было в разы меньше, имели танки, бронемашины и другую технику, до сих пор не уступая преимущество.

Это уже не было похоже на сражение. Множество людей со всех сторон теперь толпились вместе, стараясь хоть как-то повернуться в этой давке и ударить по врагу. Плотность людей была настолько большой, что один выстрел танка уносил под сотню жизней.

Все последующие протестующие, заходящие на площадь с улицы, почти сразу растворялись в бойне, и поэтому Степан и Михаил уже беспрепятственно подходили к Пушкинской.

На дорогах валялись трупы, впереди были слышны периодические взрывы, предсмертные стоны. Здания обваливались на головы людей, аллея горела, от памятника Пушкину ничего не оставалось.

Но всё равно революционеры бежали вперёд, веря, что находятся в шаге от победы, будто и не подозревая о том, какими жертвами для них обернётся и уже оборачивается этот шаг…

Вход на Пушкинскую был полностью под контролем революционеров, и поглощавшая людей толпа сама, толчками, понесла Отцова и Белова в сторону военных.

Даниил снова всматривался в прицел, выискивая новую жертву. В этом хаосе отличить солдата от революционера было сложно. Он видел всё происходящее внизу как законченную панораму. И самое страшное было то, что оторваться от этой картины было нельзя ни на секунду. Вот тут десятки революционеров запрыгивают на вражеский танк, пытаясь прорваться внутрь через люк и ломая его тем, что попадётся под руку. А здесь, засев в бронированной машине, какой-то солдат расстреливает из своего пулемёта всех, кого видит. А на дороге догорающей аллеи, сломив небольшой опорный пункт противника, революционеры смешались в толпе с солдатами, и каждый там желает просто повернуться и нанести хоть какой-то удар противнику, но пока что весь наносимый вред лишь от того, что, будучи зажатыми, они почти не могут дышать. А возле Пушкинского сквера военные успешно расстреливают революционеров, бегущих, словно безумные, прямо на них.

И все среди восставших как будто забыли, что главная цель – это проход дальше по Тверской. Но на этом проходе была небольшая, но самая настоящая крепость, через которую было бы сложно прорваться. Танки без топлива, чтобы не взорваться и не возгореться, здесь превратились в стены. Десятки солдат, спрятавшись за ними, высовывали свои пулемёты, готовясь стрелять. Но пока не приходилось, ведь революционеры не могли прорваться даже сквозь толпу из военных, окруживших баррикады…

Раздосадованный Казаков, понимая, что до победы, судя по всему, очень далеко и пока что никто и не думает, прорывать эти баррикады, выстрелил в одного из военных, сидящих в этих баррикадах. Голова солдата разлетелась на части, превратившись в кровавую кашу. Все военные рядом резко переполошились, пытаясь разобраться откуда был выстрел.

Даниил сразу же прыгнул на пол, уворачиваясь от взглядов противника. Сейчас его пронесло, но в следующий раз, если он выстрелит туда, последствия для него могут быть катастрофическими.

А толпы революционеров всё врывались и врывались в эту безумную бойню, маршируя по Тверской на Пушкинскую. И вся эта вливающаяся масса была неизменна, пока между ними друг за другом не въехало пять танков. В самом последним из них сидел Андрей, сопровождаемый профессиональными танкистами, что присоединились к революционному движению ещё в первые её дни.

Когда колонна из танков въехала на перекрёсток, толпа революционеров стала поспешно и неуклюже расступаться, пропуская боевые машины вперёд. Завидев танки, один из солдат, засевших в баррикаде, достал свой гранатомёт и выстрелил в первую в ряду из надвигающихся громаден. Та была больше не способна ехать.