Развод. У него была другая жизнь

Развод. У него была другая жизнь

Глава 1+

Я увидела их, когда мы с Катей были всего в нескольких шагах от школы. Мой мир раскололся в тот самый миг – с хрустом, с треском, подобно тонкому весеннему льду под тяжестью тела. Андрей – мой муж, человек, которому я отдала пятнадцать лет жизни, отец моего ребёнка, моя опора и моя крепость – стоял на противоположной стороне улицы у кафе с нелепо-яркой вывеской. Его фигура в деловом костюме была до боли знакомой, но всё остальное… всё остальное было чужим, невозможным, противоестественным.

Рядом с ним – молодая блондинка с идеальными чертами лица, словно сошедшая с рекламного плаката. Её округлившийся живот не скрывался даже свободным кроем бежевого пальто. Беременна. Месяц шестой, может, седьмой. Её рука – с длинными пальцами, на одном из которых сверкнуло золотое кольцо, – лежала на плече рыжеватого долговязого подростка. Его лицо, веснушчатое и угловатое, озарялось улыбкой, всегда, когда он смотрел на Андрея. На моего мужа.

А ещё час назад, стоя у окна своей спальни, я читала сообщение: «Задерживаюсь в Новосибирске до вечера. Рейс перенесли из-за тумана. Позвоню, как буду на месте». Ложь. Такая обыденная, такая будничная, словно чашка утреннего кофе. Сколько их было – этих непрошеных чашек?

– Мам, смотри, – голос Кати доносился как сквозь толщу воды, приглушённый, искажённый нереальностью происходящего. – Это же папа, да?

Я не могла вдохнуть. Воздух вокруг превратился в густое желе. Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь в висках оглушительным грохотом. А перед глазами плясали чёрные точки.

Пятнадцать лет брака, тысячи общих завтраков, ужинов, разговоров, планов… всё рассыпалось у меня на глазах, осколки впивались в кожу, в сердце, в душу, оставляя кровоточащие раны.

– Мама? – в голосе дочери звучала паника. Я скосила взгляд – её лицо, бледное, с расширенными глазами, исказилось от испуга.

Я смотрела, как Андрей наклонился к этой женщине и легко поцеловал её в щёку – тем самым жестом, каким ещё несколько дней назад целовал меня перед отъездом в мнимую командировку. Я видела, как его рука на мгновение задержалась на её животе – чужом животе, в котором рос чужой ребёнок. Его ребёнок. Они рассмеялись – все трое – звонким смехом счастливых людей, довольных своей жизнью. Жизнью, в которой для нас не было места.

Липкий, удушающий ужас сковал меня – ноги будто приросли к асфальту, руки онемели, сжимая детскую ладонь с такой силой, что дочь тихо вскрикнула. Я ослабила хватку, но не могла пошевелиться, парализованная этим спектаклем семейного счастья на противоположной стороне улицы.

Прошло не больше нескольких секунд, но мне казалось – целая вечность. Я увидела, как Андрей наконец заметил нас. Его лицо… Я никогда не забуду этого выражения. Всегда уверенный, немного насмешливый, иногда покровительственный, иногда нежный – сейчас он выглядел как загнанный зверь. Улыбка стекла с его лица, глаза расширились в чистом, незамутнённом страхе. А кожа на лице побледнела до синевы, как будто из него разом выкачали всю кровь.

Он сказал что-то женщине, и та медленно, как в замедленной съёмке, обернулась, проследив за его взглядом. На мгновение наши глаза встретились – ледяная голубизна против моих карих – и в этой короткой, молниеносной вспышке взаимного узнавания заключалась вся жестокая правда. Она знала, кто я. Знала всё о моём существовании. И продолжала жить с моим мужем, ждать от него ребёнка.

Ненависть полыхнула во мне раскалённым добела металлом. Я почувствовала её вкус на языке – горький, жгучий, как хинин. Кровь застучала в висках с такой силой, что заглушила все звуки улицы. Глаза затуманились красной пеленой ярости. Я хотела кричать, хотела броситься через дорогу и вцепиться в её идеальное лицо, в его предательское горло, разорвать эту картину фальшивого счастья на куски…

– Мама! Что происходит? – настойчивый голос дочери ворвался в красную пелену, разрывая кокон ненависти, в который я начала погружаться. Её голос дрожал, в глазах стояли слёзы – и это отрезвило меня, как пощёчина. Что бы ни происходило, как бы ни рушился мой мир, я не имела права втягивать в этот кошмар ребёнка.

Я сделала глубокий вдох. Мои лёгкие горели огнём, но я заставила себя дышать ровно. И мир вокруг вернулся – с пронзительными гудками машин, детским смехом во дворе школы и шелестом молодой листвы на ветру.

– Ничего, родная, – мой голос звучал странно, будто принадлежал кому-то другому – механический, бесцветный, как у автоответчика. – Просто… папа вернулся раньше, чем планировал. Иди в школу, я… я поговорю с ним.

– Но мам…

– Иди, Катя, – твёрже сказала я, не отрывая глаз от застывшей на месте троицы. Женщина уже потянула подростка прочь, торопливо отступая, но Андрей стоял, словно вкопанный, с выражением обречённости на лице человека, загнанного в угол. – Всё в порядке. Мы поговорим вечером.

Как же горько звучала эта фраза. Всё в порядке. Ничто не было в порядке – и уже никогда не будет.

Катя неохотно сделала шаг к школьным воротам, оглядываясь, но я уже не смотрела на неё. Расправив плечи и до боли сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, я медленно двинулась через дорогу. Адреналин пульсировал в венах, сердце колотилось как сумасшедшее, но внешне я была спокойна, почти монументальна. Только внутри всё кипело от смеси боли, ярости и унижения, от которой, казалось, вот-вот расплавятся внутренности…

А ведь это утро началось так обыденно, так мирно. Проснувшись от солнечного луча, я ощутила необычную лёгкость. После месяцев кошмара с болезнью матери я впервые почувствовала надежду. Жизнь налаживалась. Мама шла на поправку, Катя радовала успехами в школе. Даже зеркало показывало, что ко мне возвращается прежний вид – исчезли тёмные круги под глазами, лицо начало обретать здоровый цвет.

Больше полгода моя жизнь напоминала замкнутый круг: больница-дом-аптека-больница. Мама перенесла инсульт. «Малыми шагами», – повторял невролог на каждом осмотре. И я верила – двигаться вперёд, а не назад.

Утренняя рутина казалась такой правильной, такой надёжной: завтрак для всех, сборы Кати в школу, заботы о маме. Я даже улыбнулась своему отражению в зеркале, выходя из квартиры. «Всё налаживается», – подумала я тогда. – «Скоро всё будет хорошо».

Но теперь, пересекая дорогу навстречу мужу и его разрушительной правде, я ощущала, как трескается под ногами асфальт, как разверзается бездна, в которую падали все мои надежды, планы, вера – всё, что составляло фундамент моей жизни.

Последние десять шагов показались мне самыми длинными в жизни. С каждым из них воспоминания разной давности вспыхивали в голове болезненными молниями: участившиеся командировки, деловые ужины до полуночи, новый парфюм, странные звонки, на которые он отвечал в другой комнате, его внезапная раздражительность, когда речь заходила о планах на будущее, его нетерпение, когда мама заболела и мне пришлось всё внимание переключить на неё…

Всё складывалось в одну неприглядную картину – пока я билась как рыба об лёд, пытаясь удержать на плаву нашу семью, нашу жизнь, он выстраивал альтернативную вселенную, в которой не было места ни мне, ни моей любви.

Последний шаг. Я остановилась перед ним, чувствуя, как немеют губы, как холодеет всё внутри. В его глазах плескался страх. Страх и… что-то ещё. Облегчение? От того, что не нужно больше скрываться?

– Ольга, я…

Я подняла руку, останавливая поток оправданий, который готов был хлынуть из его рта. Слова были не нужны. Всё уже сказано – его второй семьёй, его ложью, его предательством.

– Теперь я знаю, – сказала я тихо, едва узнавая свой голос. – Теперь я всё знаю.

Светлое утро, обещавшее начало новой, спокойной полосы жизни, обернулось мгновенным мраком, поглотившим весь мой мир.

Глава 2+

Домой мы вернулись в молчании. Андрей шёл рядом – на расстоянии вытянутой руки, но в то же время словно за тысячи километров от меня. Два незнакомца, случайно оказавшиеся на одном отрезке пути. Слов не было – они застряли где-то глубоко внутри, превратившись в тяжёлый ком, царапающий горло изнутри.

Руки тряслись так сильно, что я с трудом попала ключом в замочную скважину. Дверь поддалась с тихим скрипом, впуская нас в квартиру, которую мы купили три года назад – просторную «трёшку» в новом доме. Тогда она казалась крепостью, началом новой счастливой главы нашей жизни, а теперь превратилась в декорацию – фальшивую, картонную, готовую рухнуть от малейшего дуновения ветра.

Мама дремала в своём кресле перед телевизором, где беззвучно двигались губы дикторов новостей. Я перевезла её к нам после инсульта, хотя её собственная однокомнатная квартира в старом районе так и осталась за ней – просто там она не могла справляться самостоятельно. Увидев нас, она приподняла голову:

– Вы чего так рано? А где Катюша?

– В школе, – мой голос прозвучал механически, будто из старого радиоприёмника. – Тебе нужно отдохнуть, – добавила я, касаясь её плеча. – Давай я помогу тебе лечь.

– Что-то случилось? – взгляд мамы скользнул по моему лицу, затем по напряжённой фигуре Андрея, застывшего в дверном проёме. В её глазах мелькнула тревога.

– Всё в порядке, – снова эта ложь. – Просто нам с Андреем нужно поговорить.

Уложив маму в комнате, я тихо прикрыла дверь и вернулась в гостиную. Андрей стоял у окна, напряжённый, с опущенными плечами. Солнечный свет безжалостно высвечивал каждую морщинку вокруг его глаз, каждую серебристую нить в его тёмных волосах – детали, которые раньше казались мне такими дорогими, знакомыми и родными.

– Вызвать такси для твоей мамы? – спросил он, не оборачиваясь. – Может, лучше ей побыть в своей квартире пару дней? Этот разговор…

– Нет, – я оборвала его резко. – Она никуда не поедет. Это наш общий дом, а она мой близкий человек. В отличие от тебя, она имеет полное право здесь находиться.

Он наконец повернулся ко мне. Его зрачки расширились, заполнив почти всю радужку, делая глаза почти чёрными. Таким я его не видела – загнанным, запутавшимся, со странной смесью вины и… облегчения? Да, именно облегчения, словно тяжкий груз наконец упал с его плеч.

– Оля, я…

– Полгода или больше? – слова вырвались из меня потоком чистого льда. – Я видела. Она уже на шестом месяце беременности, не меньше. И это не вчера началось, верно?

Он провёл рукой по лицу – жест усталости, который я тысячи раз наблюдала после его тяжёлых рабочих дней.

– Восемь месяцев, – подтвердил он тихо. – Алексею шестнадцать. Он сын Ирины от первого брака. А ребёнок… ему уже почти семь месяцев.

Ирина. Теперь у неё было имя. Не просто абстрактная «та женщина», а конкретный человек, с именем, с прошлым, с сыном от первого брака. Реальная, осязаемая. Внутри меня что-то оборвалось – последняя ниточка надежды, что всё это какое-то чудовищное недоразумение.

– Семь месяцев, – повторила я бесцветным голосом, вцепившись пальцами в спинку стула с такой силой, что побелели костяшки. – Значит, ты начал встречаться с ней… в августе? Когда мама только перенесла инсульт? Когда я ночевала в больнице, держа её за руку?

– Оля, пожалуйста…

– Не смей, – я выставила перед собой руку, словно щит. – Не смей просить меня о чём-то. Просто отвечай на вопросы. Я хочу знать всё. Каждую мелочь. Каждую ложь.

По моим щекам текли слёзы – горячие, обжигающие, но я не чувствовала их. Внутри меня бушевал ледяной шторм, заморозивший все прочие эмоции, кроме пронзительной, кристально чистой ярости.

Андрей тяжело опустился на диван – наш диван, купленный на первую премию, которую я получила в архитектурном бюро. Мы тогда целый месяц выбирали цвет, фактуру… Я отогнала непрошеные воспоминания.

– Да, всё началось тогда, – он говорил тихо, глядя в пол. – Мы с Ириной… мы столкнулись в кафе рядом с больницей. Я был там после посещения твоей мамы, а она – приезжала к подруге. Мы разговорились… всё вышло спонтанно.

Каждое слово вонзалось в меня, как раскалённая игла. Кафе у больницы. Я помнила его – маленькое, светлое, с запахом свежей выпечки. Я сама бывала там, когда выходила глотнуть воздуха после часов, проведённых в палате. Возможно, мы даже пересекались там с этой женщиной.

– Как банально, – я не узнавала свой голос – сухой, с металлическими нотками. – Случайная встреча, спонтанная связь. И восемь месяцев лжи?

– Я не собирался… – его голос прервался. – Это должно было остаться просто небольшим увлечением. Отдушиной. Но потом всё стало серьёзнее. Она забеременела.

Забеременела. Я обхватила себя руками, чувствуя, как новая волна боли накрывает с головой. Ребёнок. Ребёнок Андрея, которого выносила другая женщина. За время моей борьбы за жизнь мамы, моих бессонных ночей, бесед с Катей, которая тяжело переживала болезнь бабушки, он создал новую жизнь с другой.

– И ты решил остаться с ней, – это был не вопрос, а утверждение.

– Я не мог… Не мог просто уйти, когда она ждала ребёнка, – он наконец поднял глаза, и я увидела в них смесь вины и какого-то упрямства. – Но и здесь я тоже не мог… просто бросить всё. Вас. Тебя. Катю.

– Какая трогательная преданность, – сарказм в моих словах мог бы прожечь металл. – Ты не мог бросить ни одну из семей – так решил жить на две? Браво, Андрей. Просто браво.

– Ты отдалилась, – его слова упали, как камни в неподвижную воду. – После того, как заболела твоя мама, ты будто исчезла из нашей жизни. Всё время в больницах, в аптеках… Вечно усталая, измотанная. Я словно перестал для тебя существовать.

Я задохнулась от возмущения. От несправедливости. От цинизма его обвинений.

– Моя мама чуть не умерла, – процедила я сквозь зубы. – Она перенесла инсульт. А ты… ты жалуешься, что я уделяла ей внимание? Что я заботилась о женщине, которая вырастила меня? Это твоё оправдание?

– Это не оправдание, – он поднял глаза. – Это объяснение. Ты спросила – я отвечаю. Да, твоя мать нуждалась в помощи. Но ты погрузилась в эту заботу с головой. Перестала быть собой. Потеряла себя как женщина, как профессионал, как личность. Осталась только дочь и мать. Жены не стало.

Каждое его слово било наотмашь, оставляя невидимые синяки на сердце. Значит, и моя работа, которую я временно принесла в жертву ради семьи, тоже была проблемой? Значит, моя забота о матери – повод для измены?

– И для этого нужно было заводить вторую семью? – мой голос опустился до шёпота. – Нельзя было просто… поговорить со мной? Сказать, что тебе тяжело? Что ты чувствуешь себя обделённым вниманием?

Он молчал, избегая моего взгляда. И в этом молчании я прочитала ответ, который был страшнее любых слов: дело не в маме, не в моей усталости, не в отсутствии внимания. Просто он встретил другую. Просто влюбился. Просто решил начать новую жизнь. Только не нашёл в себе мужества оборвать старую.

– Оля, я не хотел, чтобы ты узнала… так, – наконец произнёс он. – Я собирался поговорить с тобой, когда твоей маме станет лучше. Я не хотел добавлять тебе проблем.

Я рассмеялась – сухим, колючим смехом, который больше походил на кашель.

– Как благородно, – холод в моём голосе мог бы заморозить океан. – Ты изменял мне, заводил вторую семью, но не хотел расстраивать. Какая трогательная забота…

В дверь позвонили – резко, требовательно. Мы оба вздрогнули, застигнутые врасплох этим вторжением из внешнего мира. Андрей поднялся, но я опередила его, рванувшись к двери, словно ища спасения от этого невыносимого разговора.

На пороге стояла она – та самая женщина. Ирина. Волосы забраны в аккуратный пучок, светлый тренч слегка распахнут, обнажая отчётливо округлившийся живот. Рядом с ней – Алексей, долговязый, напряжённый, с вызовом во взгляде.

– Вы, должно быть, Ольга, – голос Ирины звучал неожиданно мягко, почти сочувственно. – Мне жаль, что всё вышло именно так. Я думала, Андрей уже поговорил с вами.

Меня затопила новая волна ярости, такая сильная, что потемнело в глазах. Эта женщина, эта… разрушительница стояла на пороге моего дома и выражала сожаление. Сожаление!

– Убирайтесь, – я вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть. – Немедленно.

– Мама, – голос Алексея прозвучал нервно, с подростковым надломом. – Пошли отсюда.

– Нет, – Ирина сделала шаг вперёд, и я инстинктивно отшатнулась. – Нам нужно поговорить. Всем вместе. Цивилизованно.

Цивилизованно? Я едва сдержала истерический смех. Что может быть «цивилизованного» в ситуации, когда в твой дом вламывается любовница мужа?

– Ира, – за моей спиной появился Андрей. – Не сейчас.

– Сейчас, – она была настойчива, уверена в себе. – Я не хочу затягивать. У нас мало времени до рождения малыша, и нам нужно определиться с жильём.

Она говорила так буднично, словно мы обсуждали расписание совместного отпуска, а не крушение моей жизни. Головокружение усилилось, к горлу подкатила тошнота.

– Мне плевать на ваши планы, – процедила я, поражаясь их наглости. Они вошли – словно захватчики, вторгшиеся на чужую территорию. – Чего вы хотите? Зачем пришли?

Ирина опустилась в кресло, где ещё недавно сидела моя мама. Эта картина – чужая женщина в кресле моей матери – казалась настолько кощунственной, что я на мгновение потеряла дар речи.

– Я хочу предложить решение, – она говорила спокойно, деловито, словно на рабочем совещании. – У нас сложная ситуация, но нам нужно найти выход. Я подумала о квартирном вопросе.

Квартирный вопрос. Она говорила о недвижимости, когда речь шла о разрушенных жизнях. О квадратных метрах, когда на кону стояли разбитые сердца.

– Видите ли, – продолжала она, поглаживая живот круговыми движениями – жест, от которого меня передёрнуло, – у меня однокомнатная квартира в старом районе. Небольшая, но уютная. Нам с Лёшей её хватало, но с появлением Андрея и малыша будет тесновато. А вам с дочерью и мамой… вашей маме ведь лучше? Она сможет вернуться к себе?

Я не верила своим ушам. Эта женщина предлагала нам съехать из просторной трёхкомнатной квартиры и переехать в её однушку, чтобы она могла вселиться в мой дом со своим сыном и будущим ребёнком от моего мужа?

– Вы с ума сошли, – я покачала головой, не веря своим ушам. – Вы думаете, я просто… соберу вещи и уеду? Отдам вам нашу квартиру? Наш дом?

– Мы могли бы договориться о компенсации, – Ирина чуть наклонила голову. – Андрей сказал, что большую часть взноса за эту квартиру делал он. Юридически…

– Заткнись, – слово вырвалось с такой силой, что все застыли. – Просто заткнись. Не смей говорить со мной о юридических тонкостях. Я продала дом и дачу моей бабушки, чтобы вложиться в эту квартиру. Я каждый месяц отдавала половину своей зарплаты на этот кредит. Я ремонтировала, обставляла, превращала эти стены в дом. Я…

Голос сорвался. Перед глазами всё плыло, комната кружилась, как на карусели. Я рухнула на стул, вцепившись руками в столешницу, чтобы не упасть.

– Оля, – голос Андрея звучал где-то далеко-далеко, – тебе нехорошо? Может, воды?

– Не смей ко мне прикасаться, – прошипела я, отшатнувшись от его протянутой руки. – Ни ты, ни она. Убирайтесь из моего дома. Сейчас же.

– Послушайте, – Ирина поднялась, расправив складки плаща, – я понимаю ваши чувства. Но нам нужно решить этот вопрос. У вас дочь. У нас – сын и скоро будет ещё ребёнок. Андрей не может жить на две семьи вечно.

– Не мог бы – и не начинал, – я наконец нашла в себе силы встать, выпрямиться, встретить её взгляд. – У вас хватает наглости прийти в мой дом и говорить о «цивилизованном решении»? После того, как вы разрушили мою семью?

– Я никого не разрушала, – в её голосе впервые прорезались стальные нотки. – Ваша семья разрушилась задолго до моего появления. Андрей был несчастен. Он чувствовал себя ненужным, забытым, отвергнутым.

Я перевела взгляд на мужа, который стоял, опустив голову, не смея смотреть мне в глаза. Трус. Жалкий трус, который даже сейчас не нашёл в себе мужества прекратить этот кошмар.

– Это он тебе так сказал? – горечь в моём голосе могла бы отравить колодец. – Что я плохая жена? Что я не уделяла ему внимания? Что я виновата?

– Никто не виноват, – Ирина смягчила тон. – Так бывает. Люди меняются, чувства тоже. Нельзя цепляться за прошлое.

– Можно подумать, ты эксперт в семейных отношениях, – я не могла сдержать сарказм. – Первый брак не сложился, решила попробовать с чужим мужем?

Я увидела, как дрогнуло её лицо, как сжались губы в тонкую линию. Попала в цель. Алексей, всё это время молча стоявший у двери, шагнул вперёд, его лицо исказилось от гнева:

– Не смейте так говорить с моей мамой!

– А ты не смей повышать голос в моём доме, – огрызнулась я, чувствуя, как по телу разливается странное онемение, словно все нервные окончания одновременно отключились. – Все вон. Немедленно. Или я вызову полицию.

– Ольга, – Андрей наконец заговорил, его голос звучал устало, обречённо, – давай не будем усложнять. Подумай о Кате. О своей маме. Ты правда хочешь скандала?

Я рассмеялась – звук вышел хриплым, надломленным, похожим на карканье.

– Я? Я не хочу скандала? – истерика подступала, грозя захлестнуть меня полностью. – А чего хочешь ты, Андрей? Чтобы я тихо ушла? Уступила тебе квартиру, за которую платила? Отдала тебе дочь, которую растила? Растворилась, исчезла, перестала существовать – просто потому, что ты нашёл себе новую игрушку?

Дверь спальни тихо скрипнула. На пороге стояла мама – бледная, растерянная, с расширенными от испуга глазами.

– Что происходит? – её голос дрожал. – Оленька, кто эти люди?

Ирина поднялась, одёрнув плащ. Странное выражение скользнуло по её лицу – что-то среднее между раздражением и неловкостью.

– Простите за беспокойство, – она повернулась к Андрею. – Мы поговорим позже. Дома.

«Дома». У них был общий дом. Общий дом, общий будущий ребёнок. Осознание этого факта снова ударило, как кувалдой по голове.

Они ушли – Ирина, Алексей и Андрей, захвативший сумку с какими-то вещами. Я стояла в коридоре, вцепившись в дверной косяк, не чувствуя ни рук, ни ног. За спиной тихо плакала мама, постепенно осознавая масштаб катастрофы.

– Оленька, – её голос звучал надломленно, – что же теперь будет?

Я медленно повернулась, глядя на неё – маленькую, хрупкую, испуганную. Мою маму, которую я так боялась потерять, ради которой, если верить Андрею, «перестала быть женщиной».

– Не знаю, мам, – честно ответила я, чувствуя, как по щекам текут слёзы. – Не знаю. Но мы справимся. Как-нибудь справимся.

Я опустилась на пол, прислонившись спиной к закрытой двери. Только сейчас, когда они ушли, я почувствовала, как меня бьёт крупная дрожь, как немеют губы, как темнеет в глазах. Шок. Классический шок после психологической травмы.

«Цивилизованно решить», – звучал в голове голос Ирины. Как будто можно цивилизованно решить предательство. Как будто можно культурно оформить измену. Как будто существует элегантный способ разрушить чужую жизнь.

Я подтянула колени к груди, обхватив их руками, и позволила себе то, чего не могла позволить при них – разрыдаться, отдавшись боли полностью, без остатка. Содрогаясь всем телом от рыданий, я выплакивала нашу историю: первую встречу, предложение руки и сердца, рождение Кати, уютные вечера, семейные праздники – всё, что оказалось ложью.

А ещё я оплакивала будущее, которого теперь не будет: спокойную старость рядом с любимым человеком, совместные путешествия, когда Катя вырастет, внуков, которых мы могли бы нянчить вместе… Все эти мечты рухнули, погребены под обломками нашего брака.

Мама неловко опустилась рядом со мной на пол, обняла за плечи. От неё пахло лекарствами и лавандовым мылом – запах детства, запах безопасности. Я уткнулась лицом в её плечо, как делала в детстве, когда мир становился слишком страшным, слишком жестоким.

– Он хочет всё отнять, – прошептала я сквозь слёзы, – нашу квартиру, нашу жизнь. А я была слишком занята, слишком измотана, чтобы замечать. Неужели я правда была такой плохой женой?

– Ш-ш-ш, – мама гладила меня по голове, как маленькую. – Не говори глупостей. Ты была прекрасной женой. И остаёшься прекрасной дочерью и матерью. А он… он просто трус и предатель.

За окном сгущались сумерки. Скоро вернётся из школы Катя. Надо будет что-то ей объяснить, как-то рассказать о том, что её отец больше не будет жить с нами. Как найти правильные слова? Как не сломать её детское сердце правдой? Как самой не сломаться от необходимости быть сильной?

Я не знала ответов на эти вопросы. Знала только одно – я не сдамся. Не отдам квартиру, в которую вложила столько сил, любви и денег. Не позволю отнять у дочери её дом. Не дам себя растоптать. Если Андрей думал, что я тихо уйду в тень, освободив место для его новой семьи, он жестоко ошибался.

– Я вызову адвоката, – мой голос звучал хрипло от слёз, но твёрдо. – Завтра же. Пусть всё решает суд.

Мама кивнула, её рука, слегка подрагивающая после инсульта, по-прежнему гладила мои волосы.

– Правильно, девочка моя. Борись. Ты всегда была бойцом.

В глубине души я знала, что нас ждёт долгий, мучительный процесс – раздел имущества, споры об опеке, выяснение, кто и сколько вложил в семейный бюджет. Но сейчас, сидя на полу в прихожей, в объятиях мамы, я чувствовала странное спокойствие. Шок начал отступать, уступая место холодной решимости.

Впереди ждала война. И я была готова сражаться.

Глава 3+

Утро наступило внезапно, без перехода – словно кто-то щелкнул выключателем. Я не помнила, как заснула. Последнее, что отложилось в памяти – мамины руки, гладящие меня по спине, её тихий шепот: «Всё будет хорошо, девочка моя». Банальные слова, которые мы повторяем, когда не знаем, как утешить. Когда правда слишком жестока.

Часы показывали 5:23. За окном едва брезжил рассвет, окрашивая верхушки деревьев в нежно-розовый. Мир снаружи был прекрасен и безмятежен, словно вчерашний день не случился, словно моя жизнь не раскололась на «до» и «после».

Тело ломило, как после тяжелой болезни. Глаза горели от слез, а в горле застрял колючий ком. Я повернула голову: рядом мирно спала Катя, свернувшись калачиком и прижав к груди плюшевого медведя. Вчера, когда она вернулась из школы, я не нашла в себе силы рассказать ей правду. Просто сказала, что папа уехал в командировку. Малодушно, знаю. Но так хотелось подарить ей еще один вечер беззаботности, еще одну ночь спокойного сна.

Осторожно, чтобы не разбудить дочь, я выскользнула из кровати. Тихо, почти на цыпочках, прошла на кухню. Руки действовали на автопилоте: налить воду в чайник, достать чашку, заварить чай. Обыденные действия в мире, который больше не был обыденным.

Вчерашнее потрясение сменилось ледяной ясностью. Странно, но я чувствовала себя удивительно спокойной. Не тем беспомощным спокойствием, которое наступает, когда нет сил бороться, а холодной, кристальной решимостью. Как будто к моему мозгу подключили дополнительную мощность, заставляющую работать с невероятной четкостью.

Я знала, что делать. Точнее, знала, чего не делать: не сдаваться, не отступать, не верить ни единому их слову. Ни Андрею с его жалкими оправданиями, ни этой Ирине с её «цивилизованными» предложениями.

Нет. Просто нет.

За стеной тихо заскрипела кровать – проснулась мама. Через минуту она появилась в дверном проеме, в старом халате, с растрепанными седыми волосами. Её лицо осунулось за ночь, под глазами залегли глубокие тени.

– Не спится? – спросила она, опускаясь на стул напротив меня.

Я покачала головой, протягивая ей чашку с чаем.

– Нужно собрать документы, – мой голос звучал странно – тихий, но твердый, какой-то чужой. – На квартиру, на кредит, на все совместные счета.

– Оленька, милая, – мама осторожно коснулась моей руки, – может, сначала отдохнешь немного? Придешь в себя? Впереди тяжелые дни…

– Нет, – оборвала я её. – Нет времени на слабость. Он хочет отнять у нас дом? Хочет всё решить «цивилизованно», в пользу своей новой семьи? Не выйдет.

Я резко встала, открыла кухонный шкаф, достала старую жестяную коробку из-под печенья. Там хранились все важные бумаги – квитанции, чеки, договоры. Мама наблюдала за мной с тревогой, но не пыталась остановить.

– Помнишь, когда я продала свою долю в бабушкиной квартире? – спросила я, выкладывая на стол стопку документов. – Это было за полгода до свадьбы. Мы с Андреем уже планировали семью, искали жилье побольше.

Мама кивнула. Конечно, она помнила. Это был повод для нашей первой серьезной ссоры – она считала, что я совершаю ошибку, вкладывая всё в совместное жилье до брака. Но я была уверена в Андрее, в нашем будущем. Наивная дурочка.

– У меня остались документы о продаже и банковская выписка о переводе денег, – я нашла нужную бумагу, пожелтевшую от времени. – Вот, смотри – первоначальный взнос за ипотеку. Сорок процентов от этой суммы – мои деньги.

Мои пальцы быстро перебирали бумаги, выискивая нужные, раскладывая их в аккуратные стопки. Это давало странное ощущение контроля, как будто, упорядочивая документы, я упорядочивала и свою разрушенную жизнь.

– А это, – я достала потертую записную книжку, – все расходы на ремонт. Я записывала каждую копейку. И вот, смотри – чеки за мебель. Большую часть покупала я, на деньги от своих проектов.

Когда-то Андрей смеялся над моей педантичностью, над тем, как я храню все квитанции, записываю все траты. «Ты как моя бабушка, пережившая войну», – говорил он, целуя меня в макушку. А я отвечала, что порядок в бумагах – это порядок в голове. Как же я оказалась права.

– Это всё доказательства, – продолжила я, глотая подступивший к горлу ком. – Доказательства того, что эта квартира – наша совместная собственность, несмотря на то, что записана на него. Что я вложила в неё не только душу, но и деньги. Свои собственные деньги.

Мама смотрела на меня с какой-то странной смесью гордости и печали.

– Ты всегда была предусмотрительной, – тихо сказала она. – Даже в мелочах.

Я горько усмехнулась. Предусмотрительной? Если бы. Если бы я действительно была такой, разве не заметила бы первые признаки его измены? Странные звонки, внезапные «командировки», запах чужих духов?

– Не предусмотрительной, – возразила я, продолжая разбирать бумаги. – Просто… педантичной. Привыкла всё документировать. Профессиональная деформация архитектора – любовь к точности.

За окном уже совсем рассвело. Первые лучи солнца пробились сквозь занавески, ложась золотистыми полосами на кухонный стол, освещая разложенные передо мной документы – свидетельства моей былой веры в совместное будущее.

– Мам, – я посмотрела ей прямо в глаза, – ты ведь знаешь, что я никогда не была карьеристкой? Я ушла в декрет, когда родилась Катя, потому что хотела быть рядом с ней. Когда она подросла, я вернулась в профессию… но не хотела большую часть времени находиться на работе, и все же согласилась стать руководителем отдела. А потом… потом случился твой инсульт.

Глаза мамы наполнились слезами:

– Оленька, неужели ты думаешь, что я не понимаю, чем ты пожертвовала ради меня? Я каждый день благодарю Бога за такую дочь. И каждый день кляну судьбу, что стала для тебя таким бременем.

– Нет, – я покачала головой, сжимая её руку. – Нет, мамочка. Ты никогда не была бременем. Ты – мой родной человек. Я не могла поступить иначе. И дело не в тебе. А в том…

Я запнулась, подбирая слова.

– В том, что он обвинил меня в потере себя как женщины. Что я погрязла в заботах о тебе и Кате, что превратилась в «только мать и дочь». Но ведь это и есть любовь, разве нет? Заботиться о близких, быть рядом, когда им тяжело?

Мама медленно покачала головой:

– Для настоящих мужчин – да. А для таких, как Андрей… Им нужна не жена, а вечная любовница. Вечно восхищенная, вечно беззаботная, вечно доступная. С первыми морщинками, с первыми сложностями они бегут искать новую игрушку.

Я никогда не слышала, чтобы мама говорила так жестко. Обычно она была сдержанна в оценках, особенно когда дело касалось Андрея. «Он хороший отец», «он обеспечивает семью» – вот и все, что она обычно о нем говорила, даже в те редкие моменты, когда мы ссорились.

– А знаешь, – продолжила мама, глядя куда-то поверх моего плеча, – твой отец тоже говорил, что я перестала быть женщиной, когда полностью посвятила себя тебе. Что я стала «только матерью». Слово в слово, как Андрей.

Я замерла, не веря своим ушам. За двадцать пять лет, прошедших с ухода отца, мама никогда не говорила о причинах их расставания. «Не сошлись характерами», «так сложились обстоятельства» – вот и всё, что я слышала.

– Он… изменял тебе? – вопрос вырвался сам собой.

Мама печально улыбнулась:

– Да, с соседкой, потом коллегой. Классика жанра, правда? Кажется, у всех предателей напрочь отсутствует оригинальность.

Мы помолчали. Солнце поднималось всё выше, наполняя кухню светом. В соседней комнате заворочалась Катя – скоро проснется, нужно будет готовить завтрак, собирать в школу…

– Я не позволю ему отнять нашу квартиру, – твердо сказала я, складывая документы в аккуратную стопку. – Не позволю его «цивилизованной» подружке распоряжаться моей жизнью. Не опущу руки, как…

Я осеклась, испугавшись, что могу обидеть маму, но она закончила за меня:

– Как я когда-то? – она усмехнулась. – Ты права, девочка моя. Я была слабой. Мне казалось, что без него мир рухнет. Что я не справлюсь одна, с маленьким ребенком на руках. И знаешь что? Я действительно не справилась бы, если бы не продала всё, что у меня было, чтобы купить ту однушку.

В её глазах мелькнула такая решимость, какой я давно не видела.

– Не повторяй моих ошибок, Оленька. Не позволяй ему диктовать условия. Борись за своё. За квартиру, за дочь, за себя.

Словно в ответ на её слова, из кармана моего халата донесся звук смс. Я достала телефон, разблокировала экран. Андрей: «Давай встретимся сегодня в 15:00 в кафе у твоей работы. Нужно обсудить дальнейшие действия. Ирина нашла хорошего риэлтора для обмена».

Я показала сообщение маме. Её губы сжались в тонкую линию:

– Невероятно. Он действительно думает, что ты просто… согласишься?

– Именно, – я почувствовала, как внутри нарастает холодная ярость. – Он уверен, что я буду покладистой. Удобной. Послушной. Как всегда.

В комнате дочери что-то звякнуло, а следом раздался горький всхлип Кати.

– Сейчас вернусь.

Катя сидела на кровати, обхватив колени руками. Заплаканные глаза, растрепанные волосы. Увидев меня, она подняла голову:

– Мам, папа не в командировке, да? Он ушел от нас?

Я опустилась рядом, обняла её за плечи. Не было смысла лгать дальше.

– Да, родная. Папа… у него теперь другая семья.

– Та женщина и мальчик, которых мы видели у школы? – её голос дрожал, но в нём не было слёз, только глухая обида.

– Да.

– И что теперь будет? – она посмотрела на меня своими карими глазами – такими похожими на глаза Андрея, что у меня защемило сердце.

– Мы справимся, – твердо сказала я, сама поражаясь своей уверенности. – Мы сильные девочки, правда же? Ты, я, бабушка. Мы справимся.

Катя прижалась ко мне, уткнувшись лицом в плечо:

– Я не хочу к нему. Не хочу видеть их. Никогда.

– Тебе не придется делать то, чего ты не хочешь. Обещаю.

Мы долго сидели так, обнявшись. Потом Катя тихо спросила:

– А жить мы где будем? Нам придется уехать отсюда?

– Нет, – мой голос прозвучал как металл. – Нет. Это наш дом. И никто его у нас не отнимет.

Я не знала, смогу ли сдержать это обещание. Не знала, хватит ли у меня сил противостоять Андрею, его деньгам, его уверенности. Но я точно знала, что буду бороться до последнего.

В 14:55 я вошла в кафе. Андрей уже ждал там – свежевыбритый, в дорогом костюме, с безупречной укладкой. Как будто ничего не случилось. Как будто не он вчера разбил мою жизнь вдребезги.

– Оля, – он привстал, пытаясь поцеловать меня в щеку.

Я отстранилась, садясь напротив.

– Нет, – сказала я спокойно.

– Что «нет»? – он нахмурился, не понимая.

– Нет – обмену квартирами. Нет – твоим условиям. Нет – всему, что ты собираешься мне предложить. Мы будем решать всё через суд.

Его лицо изменилось, став жестче:

– Оля, не усложняй. Подумай о Кате, о матери…

– Я думаю только о них, – оборвала я его. – И о себе. Впервые за долгое время – о себе. Ты хотел цивилизованного решения? Будет тебе цивилизованное решение. Через суд, с разделом имущества, с определением, кто сколько вложил в твою «единоличную собственность».

Его глаза расширились от удивления, потом сузились:

– Ты действительно хочешь войны?

– Нет, – я покачала головой. – Я хочу справедливости. И я её получу.

Он смотрел на меня так, словно видел впервые. Может быть, так и было. Может быть, за пятнадцать лет брака он так и не узнал настоящую меня. Ту, которая не сломается, не сдастся, не отступит.

– Передай своей Ирине, что её великодушное предложение обмена отклонено, – я поднялась, застегивая пальто. – Все дальнейшие переговоры – через моего адвоката.

Глава 4+

Офис адвоката находился в старинном особняке с лепниной на фасаде и массивной деревянной дверью. Я нервно одёрнула пиджак, проверила отражение в зеркальце мобильного – уставшие глаза, напряжённая складка между бровей, которой не было ещё несколько дней назад. Включая знание, что мой муж – предатель, живущий двойной жизнью.

Наташа, моя школьная подруга, сказала, что Илья Сергеевич Левин – лучший специалист по семейному праву в городе. «Акула, – сказала она, – но в хорошем смысле этого слова. Будет драться за каждую копейку, за каждый квадратный метр. И никаких сантиментов». Именно то, что мне нужно. Никаких сантиментов.

«Левин и партнеры» – гласила скромная табличка на двери. Я глубоко вдохнула и шагнула внутрь.

Приёмная оказалась неожиданно уютной. Тёплые тона, удобные кресла, тихая спокойная музыка. Девушка-секретарь с приветливой улыбкой проводила меня в кабинет.

Илья Сергеевич оказался совсем не таким, как я представляла «акулу юриспруденции». Никакого стального взгляда, резких, хищных движений или холодной усмешки. Передо мной сидел спокойный, основательный мужчина лет сорока пяти, с внимательными серыми глазами и аккуратно подстриженной каштановой бородой, в которой серебрились ранние нити седины.

– Ольга Владимировна, – он поднялся мне навстречу, жест рукой пригласил сесть. – Рад знакомству, хотя обстоятельства, конечно… Наталья рассказала о вашей ситуации в общих чертах. Но я бы хотел услышать всё от вас. В деталях.

Я кивнула, сглотнув внезапно образовавшийся в горле ком. Рассказывать снова, проговаривать вслух все детали предательства, лжи, унижения… Но это необходимо.

– Мой муж, – начала я, удивляясь твёрдости собственного голоса, – завёл вторую семью. У него роман с женщиной, которая на последних месяцах беременности. И ещё у неё сын от первого брака, подросток.

Илья Сергеевич кивнул, не выказывая ни удивления, ни осуждения. Просто факт, рабочая информация.

– Я узнала об этом случайно, несколько дней назад, – продолжила я, и в памяти снова всплыла картина: Андрей, Ирина и этот мальчик на противоположной стороне улицы. – После этого был… спор. Она явилась в наш дом, предложила «цивилизованно» обменяться квартирами. У неё однушка в старом районе, а наша – трёхкомнатная в новостройке.

Я заметила, как дёрнулась бровь адвоката. Первая эмоциональная реакция.

– Понимаю, – он сделал пометку в блокноте. – Квартира оформлена на кого?

– На мужа, – я напряглась, ожидая, что сейчас услышу неутешительный вердикт о моих шансах. – Но я вложила свои средства в первоначальный взнос. Продала свою долю в бабушкиной квартире. У меня сохранились документы.

Илья Сергеевич кивнул, записывая.

– Замечательно. Что ещё?

– Я занималась ремонтом, закупала материалы, мебель, – я открыла сумку и достала папку с документами. – Здесь все чеки, квитанции. И выписки с моего банковского счёта. Муж настоял, чтобы у меня был отдельный счёт для хозяйственных нужд, куда он перечислял деньги. Я всё сохранила.

Он внимательно пролистал бумаги, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на одобрение.

– Очень предусмотрительно с вашей стороны, – сказал он. – Редкое качество в наше время.

Я почувствовала, как к щекам приливает кровь. Сколько лет прошло с тех пор, как кто-то отмечал мои личные качества, а не только навыки жены и матери?

– Я всегда считала, что порядок в документах – это порядок в голове, – ответила я, сама удивляясь внезапной уверенности в голосе. – Это помогает мне и в работе. Я архитектор в «АртСтрой», правда, сейчас работаю удалённо и на полставки – пришлось сократить нагрузку, когда мама заболела.

– Архитектор? – в голосе Ильи Сергеевича прозвучало неподдельное уважение. – Серьёзная профессия.

– Да, – я кивнула. – Руководство пошло мне навстречу, разрешило удалёнку и сокращённый график. Приходится совмещать проекты с уходом за мамой после инсульта.

– Это важно, Ольга Владимировна, – он снова что-то записал в блокноте. – То, что вы работаете и одновременно заботитесь о больной матери и дочери – это двойная нагрузка. И значительный вклад в семью, который суд обязательно учтёт при разделе имущества.

Я растерянно моргнула. Никогда не думала об этом в таких категориях. Для меня это всегда было просто… жизнью. Тем, что делаешь ради близких, не считая, не измеряя, не ожидая возврата инвестиций.

– Скажите, – он отложил ручку и посмотрел мне в глаза, – вы уверены, что хотите разводиться? Возможно, ваш муж раскаивается, и вы могли бы…

– Нет, – я оборвала его жёстче, чем собиралась. – Никакого примирения. Никогда.

Он внимательно посмотрел на меня, словно оценивая решимость, а затем кивнул:

– Хорошо. Тогда мы действуем. Вы готовы к длительной и, возможно, неприятной борьбе?

Я почувствовала, как внутри разливается холодная решимость. То же чувство, что охватило меня в то утро, когда я перебирала документы на кухне. Это было почти… приятно. Как будто в мой дремлющий мозг, наконец, поступил кислород, заставляя его работать на полную мощность.

– Готова, – ответила я, расправляя плечи. – Более чем.

– В таком случае давайте перейдём к конкретике, – он откинулся в кресле, сцепив пальцы. – Помимо квартиры, что ещё подлежит разделу? Дача? Машина? Вклады? Бизнес?

Я нахмурилась. Бизнес?

– У Андрея сеть магазинов сантехники, – медленно произнесла я. – Но я никогда не участвовала в управлении. Это только его дело.

– Когда было основано предприятие? – спросил Илья Сергеевич.

– Шесть лет назад. Мы уже были женаты.

– Значит, бизнес – совместно нажитое имущество, – он сделал ещё одну пометку. – Даже если вы не принимали непосредственного участия в управлении, создавалось оно в браке, и вы имеете право на половину его стоимости.

– Но я ничего не знаю о его финансах, – добавила я. – Он всегда держал это в секрете. Я даже не уверена, что смогу доказать…

– Для этого есть я, – спокойно перебил адвокат. – Мы подадим запрос в налоговую, в банки. Проведём оценку бизнеса. Если потребуется, привлечём аудиторов. Всё, что вам нужно – это решимость и терпение.

Решимость у меня была. А вот с терпением…

– Как долго это может продлиться? – спросила я, внезапно ощутив усталость. – Процесс?

– При худшем раскладе – год, полтора, – он говорил честно, без попыток смягчить реальность. – Если ваш муж будет сопротивляться, затягивать, скрывать активы. Но есть способы заставить его пойти на мировую гораздо быстрее.

– Какие? – я подалась вперёд.

– В вашем случае – очевидные, – в глазах Ильи Сергеевича мелькнул холодный огонёк. – Репутация. Для бизнесмена она критически важна. Скандальный развод, беременная любовница, двойная жизнь, обман семьи – не лучший фон для деловых переговоров, не так ли?

Я невольно содрогнулась. Это звучало… жестоко. По-деловому расчётливо. И всё же, разве Андрей не заслужил именно такого отношения? Разве не он первым перевёл нашу историю в плоскость расчёта и выгоды?

– Не пугайтесь, – мягко сказал Илья Сергеевич, заметив моё замешательство. – Мы не будем действовать грязными методами. Никаких угроз, шантажа или манипуляций. Просто дадим понять, что готовы идти до конца, со всеми вытекающими последствиями. И если он разумный человек, то предпочтёт компромисс.

Я кивнула, смутно представляя себе, как это будет выглядеть. Компромисс с человеком, который уже разрушил мою жизнь.

– Что насчёт дочери? – спросила я, переходя к тому, что беспокоило меня больше всего. – Катя категорически отказывается видеться с отцом. Называет его предателем. Но ей всего четырнадцать, и я не знаю, как суд…

– Суд обязательно учтёт мнение ребёнка её возраста, – серьёзно сказал адвокат. – Особенно если оно подкреплено заключением психолога. Я порекомендую хорошего детского психолога, специализирующегося на разводах. Не для терапии – для экспертизы, которую мы сможем представить в суде.

Я понимала, что это необходимо, но мысль о том, что Кате придётся снова и снова проговаривать свою боль, отвечать на вопросы чужих людей, рассказывать о предательстве отца… Это причиняло почти физическую боль.

– Это обязательно? – тихо спросила я. – Ей и так нелегко…

Илья Сергеевич посмотрел на меня с неожиданным сочувствием:

– К сожалению, да. Если мы хотим обеспечить ей возможность самой решать, видеться с отцом или нет. Иначе суд может обязать её к регулярным встречам, независимо от желания.

Я сглотнула. Нельзя допустить, чтобы Катю принуждали. Только не это.

– Хорошо, – наконец сказала я. – Дайте контакты специалиста.

Адвокат кивнул, выписывая информацию на листке бумаги.

– А теперь, – он поднял взгляд, – давайте обсудим финансовую сторону вопроса. Мои услуги…

Я напряглась. Вот она, главная проблема. Деньги. Точнее, их нехватка. После болезни мамы я всё ещё осваивалась с новой реальностью, где каждую копейку приходилось считать.

– Я должна предупредить, – начала я, стараясь говорить спокойно, – что сейчас моё материальное положение… нестабильно. Я работаю на полставке, большая часть зарплаты уходит на лечение мамы. И Андрей перестал давать деньги на содержание дочери, как только я отказалась менять квартиры.

К моему удивлению, лицо Ильи Сергеевича не изменилось. Никакого разочарования, пренебрежения или сомнения.

– Это именно то, чего я ожидал, – просто сказал он. – В таких случаях муж часто использует финансовое давление как метод принуждения к нужному ему решению. Неприятно, но предсказуемо.

Он помолчал, что-то обдумывая, а затем продолжил:

– У меня есть предложение. Мы можем договориться о поэтапной оплате. Минимальный аванс сейчас, остальное – после завершения процесса, в том числе из средств, которые мы отсудим. Это обычная практика для подобных случаев.

Я почувствовала, как напряжение, сковывавшее мои плечи, немного ослабло. Это было… неожиданно. Я приготовилась к отказу, к необходимости искать адвоката подешевле, не такого известного и успешного.

– Почему? – вырвалось у меня. – Почему вы готовы на такие условия?

Илья Сергеевич слегка улыбнулся. Не снисходительно, как улыбаются, совершая благотворительность, а… по-человечески. Просто и открыто.

– Потому что ваше дело выигрышное, – сказал он. – И интересное. Я вижу, что вы настроены решительно. Что у вас есть доказательства вашего вклада. И что ваш муж совершил ошибку, недооценив вас.

Он сделал паузу, а затем добавил чуть тише:

– И ещё потому, что справедливость иногда должна побеждать. Даже если для этого требуется небольшая отсрочка оплаты.

Что-то в его тоне, в его взгляде подсказывало, что за этими словами стоит собственная история. Может быть, он тоже когда-то был предан? Или видел, как предавали близких?

Я протянула руку, не совсем понимая, почему делаю это:

– Спасибо. Я… ценю ваш подход.

Его рукопожатие было твёрдым, уверенным. Ладонь сухая и тёплая – рука человека, который знает, что делает.

– Не благодарите раньше времени, – он улыбнулся, но глаза остались серьёзными. – Нам предстоит нелёгкий путь. Но я обещаю – мы будем бороться за каждый шаг, за каждое право. Ваше и вашей дочери.

Мы ещё долго обсуждали детали – какие документы собрать, что говорить Андрею, если он попытается связаться напрямую, как вести себя, если снова появится Ирина… Илья Сергеевич был методичен, тщателен, предусматривал все варианты.

Когда я, наконец, вышла из кабинета, на улице уже смеркалось. Я стояла на ступенях старинного особняка, глядя на зажигающиеся в окнах огни, и впервые за эти долгие дни чувствовала что-то, похожее на надежду.

Эта надежда не была яркой, ослепляющей. Скорее, тихой, упрямой, как первый росток, пробивающийся сквозь асфальт. Хрупкий, но несгибаемый.

Появилась почва под ногами. Опора. План. Илья Сергеевич с его спокойной уверенностью и профессионализмом словно дал мне карту местности, по которой предстояло идти – опасной, коварной, но всё же преодолимой.

Зазвонил телефон. «Мама» высветилось на экране.

– Да, мам?

– Оленька, как всё прошло? – голос матери звучал взволнованно. – Он взялся за дело?

– Да, – я невольно улыбнулась, ощущая, как груз последних недель становится чуть легче. – Он взялся. И знаешь что? Он считает, что у нас хорошие шансы.

– Конечно, хорошие! – возмущённо фыркнула мама. – Ты вложила в эту семью годы жизни, свою долю от бабушкиной квартиры, растила дочь, ухаживала за мной, не бросила работу. А он… Ну да ладно, что сделано, то сделано. Главное, что теперь у тебя есть поддержка. Профессиональная.

Я шла по вечерней улице, слушая мамин голос в трубке, наблюдая за спешащими по своим делам людьми, и думала: вот она, моя жизнь. Не идеальная, не такая, о какой мечтала, но моя. И никто – ни Андрей, ни его беременная Ирина – не имеют права отнимать у меня то, что я строила годами, что заслужила своим трудом, своей любовью, своей верностью.

Я чувствовала, как расправляются плечи, как распрямляется спина, как дыхание становится глубже, увереннее. Жизнь продолжалась. И в этой новой главе я больше не была беспомощной жертвой обстоятельств. Я была женщиной, готовой бороться за себя, за дочь, за своё будущее.

Глава 5+

Конверт пришёл в субботу, обычной почтой. Бледно-жёлтый прямоугольник с ровно напечатанным на принтере адресом, без обратного. Я вынула его из почтового ящика, машинально добавив к стопке рекламных листовок, которыми всегда набивали наши ящики по выходным. Обычная почта, обычный день.

В квартире пахло блинами – мама, которой в последнее время становилось лучше, решила побаловать нас с Катей завтраком. Она стояла у плиты, ловко орудуя лопаткой, концентрация на лице – словно хирург на сложной операции. Движения всё ещё чуть замедленные, но куда увереннее, чем месяц назад.

– Почта, – я бросила стопку на кухонный стол и потянулась за чашкой кофе. – В основном реклама.

– А конверт? – мама кивнула на жёлтый прямоугольник. – Может, счета?

Я пожала плечами, вскрывая конверт. Внутри оказался сложенный вдвое лист бумаги. Разворачиваю, пробегаю глазами первые строки… и чувствую, как холодеет всё внутри.

«В Московский районный суд г. […]. Истец: Морозов Андрей Сергеевич. Ответчик: Морозова Ольга Владимировна. Исковое заявление о расторжении брака и определении места жительства несовершеннолетнего ребёнка…»

Чашка задрожала в моих руках, кофе выплеснулся на скатерть, растекаясь неровным коричневым пятном.

– Что там? – встревоженно спросила мама, оборачиваясь.

– Он… он подал на развод. Он подал до того, как я о них узнала, – мой голос звучал глухо, как из-под воды. – И требует, чтобы Катя жила с ним.

– Что?! – мама всплеснула руками, забыв о сковородке, на которой шипел недопечённый блин. – Как он смеет? Это же абсурд!

Я перечитывала строки иска, и с каждым словом внутри нарастала ледяная ярость. В сухих юридических фразах Андрей описывал меня как «эмоционально нестабильную», «препятствующую общению с ребёнком», «неспособную обеспечить надлежащие условия в связи с уходом за тяжелобольной матерью». Выставлял мои усилия, мою любовь, мою заботу – как доказательство моей несостоятельности.

– Он опередил нас, – я сжала зубы так, что заныла челюсть. – Подал первым. Чтобы выглядеть пострадавшей стороной. Чтобы забрать Катю.

Мама выключила плиту и опустилась на стул рядом со мной. Её рука, всё ещё чуть неловкая после инсульта, легла поверх моей.

– Он не получит её, – твёрдо сказала она. – Катя уже достаточно взрослая, чтобы её мнение учитывалось. И она ясно дала понять, что не хочет иметь с ним ничего общего.

Я кивнула, пытаясь унять дрожь в пальцах. Скорее бы понедельник. Нужно срочно связаться с Ильёй Сергеевичем, подготовить встречный иск…

– А где Катя? – вдруг спросила я, осознав, что в квартире подозрительно тихо.

– К Лене пошла, – мама кивнула в сторону окна, выходящего на соседний дом. – Они какой-то доклад по истории делают вместе. Сказала, до обеда вернётся.

Я глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Хорошо, что Кати не было дома в этот момент. Ей не нужно видеть меня такой – растерянной, напуганной, злой. Оставлю новости о подлом манёвре её отца на потом, когда немного успокоюсь. Или, может быть, объясню как-то иначе… Хотя нет. Хватит лжи. Хватит попыток смягчить правду. Катя заслуживает знать, что происходит.

Мой телефон завибрировал, высвечивая незнакомый номер. Обычно я не беру такие звонки, но сейчас, в контексте этого иска, любая информация могла быть важной.

– Алло?

– Ольга Владимировна? – мужской голос, официальный тон. – Старший участковый Григорьев. Мне поступило заявление от вашего супруга, Андрея Сергеевича, о том, что вы препятствуете его общению с дочерью. Мог бы я приехать сегодня для выяснения обстоятельств?

Земля словно ушла из-под ног. Заявление участковому? После всего, что произошло, после измены, после двойной жизни, после всех его действий – он ещё смеет писать жалобы на меня?

– Приезжайте, – голос дрожал от с трудом сдерживаемого гнева. – Я буду дома весь день.

Повесив трубку, я тут же набрала Илью Сергеевича. К счастью, он ответил почти сразу.

– Ольга Владимировна, доброе утро. Что-то случилось?

Я выложила всё – и про иск, и про звонок участкового.

– Так, – в его голосе появились стальные нотки, – первое: ни о чём не беспокойтесь. Это стандартная тактика в таких делах. Ваш муж пытается создать видимость, что вы – злонамеренно препятствующая сторона. Второе: не подписывайте никаких бумаг, которые вам предложит участковый. Скажите, что проконсультируетесь с адвокатом. Третье: я приеду через час. К приезду участкового я буду на месте.

От его уверенного, спокойного тона мне немного полегчало. По крайней мере, я не одна в этой битве.

Через сорок минут в дверь позвонили. Я вздрогнула – неужели участковый пришёл раньше? Но на пороге стояла Катя, раскрасневшаяся, с рюкзаком за спиной.

– Мам, мы с Ленкой закончили раньше, – затараторила она, скидывая кроссовки в прихожей. – И знаешь что? Нам учительница сказала, что наш доклад лучший во всей параллели, и…

Она осеклась, заметив выражение моего лица.

– Что-то случилось?

Я помедлила. Говорить или нет? Но разве не в этом был наш договор – больше никакой лжи, никаких недомолвок между нами?

– Катя, нам нужно поговорить, – я кивнула в сторону гостиной. – Твой отец подал на развод.

Она застыла посреди коридора. В полутьме её лицо казалось бледнее обычного, только глаза горели лихорадочным блеском.

– И?.. – осторожно спросила она. – Мы этого ждали, правда же? Ты говорила, что наняла адвоката…

– Да, но, – я запнулась, ища правильные слова, – он требует, чтобы ты жила с ним.

Лицо Кати исказилось, словно от физической боли.

– Никогда, – прошептала она. – Никогда я не буду жить с ним и этой… этой…

Она недоговорила, но в её глазах стояли слёзы – не горя, а ярости. Той же холодной, опасной ярости, что разрасталась во мне с каждой минутой.

– Не волнуйся, – я обняла дочь, чувствуя, как её тело дрожит от напряжения. – Никто не заставит тебя переехать к нему. Тебе уже четырнадцать, суд обязательно учтёт твоё мнение. К тому же, Илья Сергеевич, мой адвокат, скоро будет здесь.

– Адвокат? Зачем? – она отстранилась, глядя на меня вопросительно.

– Ещё кое-что случилось, – я вздохнула. – Твой отец пожаловался участковому, что я не даю ему с тобой видеться. Полицейский скоро приедет для разбирательства.

Катя побледнела ещё сильнее.

– Он правда думает, что я захочу его видеть? После всего?

– Я не знаю, о чём он думает, – честно ответила я. – Но нам нужно быть готовыми.

Мы переместились на кухню, где мама уже накрывала на стол – словно обычный завтрак мог создать иллюзию обычного дня. Я пыталась проглотить кусок блина, но он застревал в горле. Катя даже не пыталась – просто сидела, уставившись в тарелку невидящим взглядом.

Когда прозвенел звонок, мы все трое вздрогнули. Я пошла открывать, от внезапного страха слегка подкашивались ноги. К счастью, на пороге стоял Илья Сергеевич – в строгом костюме, с кожаным портфелем, надёжный как скала.

– Доброе утро, – он вошёл, кивнув мне и оглядев прихожую профессиональным взглядом. – Участковый ещё не приезжал?

– Нет, вы первый, – я провела его на кухню, представила маме и Кате.

К удивлению, Илья Сергеевич проявил особое внимание к Кате – не как обычные взрослые, снисходительно или покровительственно, а как к равной. Спросил о школе, об увлечениях. Заметил на стене её фотографии природы и искренне восхитился.

– У вас настоящий талант, – сказал он, рассматривая снимок заледеневшего озера в лучах заката. – Я немного занимался фотографией в студенческие годы, но до такого уровня мне было далеко.

Катя покраснела от удовольствия:

– Это просто хобби…

– Очень серьёзное хобби, – заметил он с улыбкой, а затем посерьёзнел. – Катя, я понимаю, что ситуация непростая, и я не хочу вас тревожить, но мне нужно задать несколько вопросов до прихода участкового. Вы не возражаете?

Дочь кивнула, выпрямившись на стуле:

– Спрашивайте.

– Ваш отец пытался связаться с вами напрямую в последние недели? Звонил, писал сообщения?

– Да, – Катя нахмурилась. – Звонил каждый день. И сообщения писал. Я… я не отвечала.

– Почему? – мягко спросил Илья Сергеевич.

– Потому что не хочу с ним разговаривать, – в голосе Кати звучала решимость, совсем не детская. – Он предатель. Он разрушил нашу семью. Солгал всем нам.

– Ваша мама просила вас не отвечать на его звонки? Запрещала встречаться с ним?

– Нет! – Катя даже привстала, возмущённая таким предположением. – Наоборот, мама говорила, что я должна сама решать, общаться с ним или нет. Что он всё равно мой отец. Но я не хочу его видеть. Это моё решение.

Илья Сергеевич кивнул, делая пометки в блокноте:

– Хорошо. Это важно. Если участковый будет задавать вам вопросы, просто говорите правду. Ничего не приукрашивайте, не преувеличивайте. Только факты.

Не успел он закончить, как вновь раздался звонок в дверь. На этот раз это был участковый – подтянутый мужчина средних лет с усталым лицом человека, повидавшего слишком много семейных драм.

– Морозова Ольга Владимировна? – он сверился с блокнотом. – Я по заявлению вашего супруга, Морозова Андрея Сергеевича. Он утверждает, что вы препятствуете его общению с несовершеннолетней дочерью Екатериной.

– Проходите, – я пропустила его в квартиру. – Катя дома, вы можете поговорить с ней. И это мой адвокат, Илья Сергеевич Левин.

Участковый слегка нахмурился при виде адвоката, но кивнул:

– Возражений нет. Вы имеете право на юридическую поддержку.

В гостиной Катя сразу же начала говорить, не дожидаясь вопросов:

– Я не хочу видеть отца. Это мой выбор. Мама не запрещает мне с ним общаться.

Участковый оглядел всех присутствующих:

– Может быть, нам стоит поговорить наедине, Екатерина?

– Нет, – твёрдо сказала дочь. – Я хочу, чтобы мама и мой адвокат присутствовали.

– Ваш адвокат? – участковый поднял брови.

– Да, – вмешался Илья Сергеевич. – В свете искового заявления Морозова Андрея Сергеевича, где он требует определить место жительства ребёнка с ним, мы решили, что несовершеннолетней нужна своя юридическая защита. Её интересы могут не совпадать ни с интересами матери, ни с интересами отца.

Это было новостью и для меня, но я сдержала удивление. Стратегия Ильи Сергеевича начинала вырисовываться – показать, что Катя – не пешка в наших с Андреем играх, а самостоятельная личность со своими правами и желаниями.

Участковый задал ещё несколько вопросов – когда Катя в последний раз видела отца, пытался ли он прийти к ней в школу, настаивала ли я на прерывании контактов. Всё это время Илья Сергеевич сидел рядом с дочерью, иногда тихонько подсказывая, как лучше сформулировать ответ, но не вмешиваясь в суть.

Наконец, участковый захлопнул блокнот:

– Что ж, ситуация ясна. Заявление вашего супруга не имеет под собой оснований. Девочка сама отказывается от контактов, вы этому не препятствуете. Составлю рапорт по результатам проверки. Однако, – он помедлил, – должен вас предупредить. Если ситуация изменится, и вы начнёте активно препятствовать общению отца с дочерью, это может быть расценено как нарушение его родительских прав. С соответствующими последствиями.

– Никто не собирается нарушать чьи-либо права, – вмешался Илья Сергеевич. – Мы действуем строго в рамках закона.

После ухода участкового я почувствовала такую усталость, словно разгружала вагоны. Нервное напряжение последних часов отхлынуло, оставив только свинцовую тяжесть в конечностях.

– Вы отлично справились, – сказал Илья Сергеевич, обращаясь к Кате. – Очень собранно, по существу. Многие взрослые теряются в таких ситуациях.

Катя слабо улыбнулась:

– Я просто сказала правду.

– Иногда это самое сложное, – тихо ответил он, и я услышала в его голосе отголоски какой-то личной боли.

Когда мы проводили адвоката до двери, он тихо сказал мне:

– Это только начало, Ольга Владимировна. Первый выпад, первая проверка сил. Будьте готовы – дальше будет сложнее.

– Что вы имеете в виду? – я похолодела, не понимая, что могло быть хуже, чем сегодняшний иск и визит полиции.

– Дальше начнётся настоящая война, – его глаза смотрели серьёзно, без тени паники, но с холодной уверенностью человека, знающего, о чём говорит. – Если он пошёл на такой шаг, значит, готов бороться до конца. Ждите провокаций, попыток выставить вас неадекватной, неуравновешенной, плохой матерью. Это стандартная стратегия в таких делах. Агрессивная, но, увы, эффективная.

– Я не боюсь. Мне нечего скрывать. Я хорошая мать. А он… он предатель, как верно заметила Катя.

Илья Сергеевич улыбнулся – не профессионально сдержанно, а с искренним восхищением:

– Вот эту решимость и держите. Она вам понадобится. А я буду рядом, помогать с юридической стороной.

Когда он ушёл, мы с Катей и мамой ещё долго сидели на кухне, допивая остывший чай. Разговор не клеился – каждая из нас была погружена в свои мысли.

– Странно, – наконец нарушила молчание Катя. – Папа так долго делал вид, что ему всё равно. Почти не появлялся дома, не интересовался моими делами. А теперь вдруг так отчаянно хочет, чтобы я жила с ним?

Я вздохнула, не зная, как объяснить дочери циничную логику взрослых игр.

– Катюш, – осторожно начала я, – иногда для людей важнее не сам человек, а победа. Не ты, а возможность доказать, что он – лучший родитель, чем я.

– Или дело в деньгах, – мрачно предположила мама. – Если Катя будет жить с ним, он не будет платить алименты. И ещё сможет тебя заставить платить.

– Мама! – я бросила на неё предупреждающий взгляд. Не стоило посвящать Катю в эти меркантильные подробности.

– А что? – фыркнула мама. – Правду говорю. Он всегда был прижимистым, когда дело касалось денег. Помнишь, как не хотел отдавать тебе деньги на новое зимнее пальто для Кати два года назад? Сказал, что старое ещё можно починить?

Я помнила. Как и многое другое, что старательно гнала из памяти, защищая перед дочерью образ идеального отца. Но, наверное, пришло время перестать приукрашивать реальность. Перестать создавать иллюзии. Катя уже сделала свой выбор, основываясь на собственных наблюдениях, а не на моих рассказах.

Вечером, когда мама и Катя уже легли спать, я стояла у окна, бездумно глядя на мерцающие огни ночного города. Телефон в руке тихо вибрировал – Андрей звонил в третий раз за вечер. Я не брала трубку. Всё, что нужно будет сказать, мы скажем через адвокатов. Через суд. В свете юридических формулировок, подкреплённых статьями закона.

Я почти собиралась выключить телефон, когда экран высветил входящее сообщение. От Андрея. «Зря ты так. Я просто хочу, чтобы всё было по-хорошему. Цивилизованно. Подумай о Кате».

«По-хорошему» – это не подавать на развод втайне, не жаловаться в полицию, не строить из себя жертву. «По-хорошему» – это не предавать, не лгать, не разрушать семью.

Я положила телефон экраном вниз, не удостоив сообщение ответом. Заварила чай, который не собиралась пить. Просто нужно было чем-то занять руки, унять нервную дрожь, которая появлялась всякий раз при мысли об Андрее, его беременной любовнице, его лживых глазах, его подлых манёврах.

В какой-то момент я замерла, поражённая внезапной мыслью: я больше не чувствовала боли. Не было жгучей обиды, разъедающей душу ревности, тоски по разрушенному счастью. Только холодная, расчётливая решимость дать отпор. Защитить себя, дочь, нашу жизнь. Может, это и есть настоящее исцеление? Не прощение, не принятие, а трезвое понимание: некоторых людей нужно просто вычеркнуть из своей жизни. Как опасную инфекцию, которую нужно изолировать, чтобы выжить…

Глава 6+

Звонок будильника разорвал утреннюю тишину. Я открыла глаза, на мгновение ощутив привычное забытье после сна. Но только на мгновение. Реальность накатила тяжёлой волной, как это происходило каждое утро последние недели: измена, двойная жизнь, иск, полиция… Перечень предательств, которые нанёс мне Андрей, разрастался как снежный ком.

Я тихо поднялась с кровати, стараясь не шуметь. Стены в нашей квартире были тонкими, а Катя теперь спала чутко, часто просыпалась от кошмаров. Все недавние события сильно отразились на дочери – она стала замкнутой, тихой, словно повзрослела за считаные дни.

На кухне уже хлопотала мама. За прошедшие недели её состояние заметно улучшилось – движения стали увереннее, речь яснее. Словно сама ситуация, требовавшая от неё сил и собранности, ускорила восстановление.

– Я заварила тебе чай, – она поставила передо мной дымящуюся чашку. – Есть будешь?

Я покачала головой. Кусок в горло не лез. Сегодня предстояла важная встреча с Ильёй Сергеевичем – нужно было обсудить нашу стратегию после того, как Андрей подал иск.

– Тебе нужны силы, Оленька, – мама поставила передо мной тарелку с яичницей. – Хотя бы немного. Нельзя воевать на голодный желудок.

Воевать. Именно это слово точно описывало происходящее. Не развод, не разрыв отношений, а именно война – с атаками, отступлениями, флангами и тылами. Я никогда не думала, что окажусь на поле такой битвы. Что человек, с которым я прожила пятнадцать лет, окажется противником.

– У тебя сегодня встреча с адвокатом? – мама села напротив, внимательно глядя на меня.

– Да, в десять. Я подам встречный иск, как советует Илья Сергеевич.

Мама одобрительно кивнула:

– Правильно. Нельзя только обороняться, нужно и атаковать.

За последние дни она стала настоящим стратегом, выдавая мне советы, которые, как ни странно, часто совпадали с рекомендациями Ильи. Может быть, горький опыт её собственного развода, о котором она впервые рассказала мне, давал ей это понимание.

На пороге кухни появилась сонная Катя – волосы растрёпаны, глаза ещё затуманены дрёмой.

– Доброе утро, – пробормотала она, опускаясь на стул.

– Доброе, солнышко, – я коснулась её плеча. – Выспалась?

Катя неопределённо пожала плечами. Под глазами залегли тени – свидетельство бессонных ночей и слёз, которых она не показывала при мне, но которые я иногда слышала сквозь дверь её комнаты.

– После школы поедешь к Лене? – спросила я, пытаясь создать иллюзию обычного утра.

– Нет, сразу домой, – она посмотрела на меня с какой-то взрослой серьезностью. – Буду готовиться к контрольной.

Ещё несколько минут обычной утренней суеты – завтрак, сборы, – и вот мы уже вышли из квартиры. Я проводила Катю до школы, крепко обняла на прощание. Она ответила на объятие с неожиданной силой, словно черпая от меня энергию для предстоящего дня.

– Всё будет хорошо, – пообещала я, и на мгновение сама почти поверила в это…

Офис Ильи Сергеевича встретил меня привычной атмосферой собранности и порядка. Секретарь сразу проводила в кабинет – я стала частым посетителем за последние недели.

– Доброе утро, Ольга Владимировна, – Илья поднялся мне навстречу. – Вижу, вы готовы к решительным действиям.

Я кивнула, доставая из сумки папку с документами.

– Я собрала всё, что вы просили. Выписки со счетов, договоры, квитанции о моих вложениях в бизнес Андрея.

Он внимательно просмотрел бумаги, делая пометки в своём блокноте.

– Отлично. Теперь мы можем подать встречный иск с чёткими требованиями. Доля бизнеса, компенсация вложений, право на квартиру, алименты на дочь. Всё по закону.

– Я… я готова, – голос слегка дрогнул, но глаза оставались сухими. Слёзы давно закончились, оставив место холодной решимости.

– Великолепно. Мы подадим документы сегодня же, – Илья откинулся в кресле. – Есть ещё кое-что, о чём я хотел с вами поговорить. Нам нужны свидетели, которые могли бы подтвердить ваш вклад в семейный бизнес.

Я задумалась. Моё участие в делах Андрея не афишировалось, но оно было.

– В самом начале, когда он только открывал первый магазин, я привлекла своих клиентов из архитектурного бюро. Три крупных строительные компании начали закупать у него сантехнику именно благодаря моим связям, – сказала я, удивляясь, что совсем забыла об этом.

– Кто-то из тех людей мог бы это подтвердить?

– Максим Петрович Конев, директор «СтройГрада». Он тогда очень хвалил меня за рекомендацию. И Елена Сергеевна из «АртСтрой», моя бывшая начальница. Она знает, что я вкладывала деньги от своей премии в развитие бизнеса мужа.

Илья кивнул, записывая имена.

– Прекрасно. Я свяжусь с ними. Любое подтверждение вашего вклада усилит позицию.

Мы ещё долго обсуждали детали иска, формулировки, суммы. Поговорили и о том, как вести себя в случае провокаций со стороны Андрея или Ирины.

– Главное – не поддаваться эмоциям, – наставлял меня Илья. – Они хотят, чтобы вы сорвались, показали себя неуравновешенной. Не давайте им такого козыря.

Я кивала, ощущая странную отстранённость от происходящего. Словно всё это случалось не со мной, а с какой-то другой женщиной, чью историю я наблюдала со стороны.

– Что ж, думаю, мы готовы, – подытожил Илья, закрывая папку с документами. – Теперь нам остаётся только ждать реакции противоположной стороны.

Выйдя из офиса адвоката, я не чувствовала ни облегчения, ни удовлетворения – только решимость идти до конца…

Вместо того, чтобы сразу поехать домой, я решила прогуляться по набережной. Мне нужно было собраться с мыслями, подготовиться к следующему шагу – возможно, самому важному за всё время. Я должна была позвонить Максиму Петровичу, попросить его свидетельствовать в суде о моём участии в начале бизнеса Андрея. Этот звонок требовал мужества. Максим Петрович был влиятельным человеком в нашем городе, и мне неловко было втягивать его в свои семейные проблемы.

Звонок Максиму Петровичу я сделала прямо там, на набережной. К моему удивлению, он не только помнил о моей роли в начале бизнеса Андрея, но и выразил готовность свидетельствовать.

– Ольга, я всегда знал, что без вас Андрей не добился бы и половины своего успеха, – сказал он. – Ваши контакты, ваши идеи, ваша поддержка – всё это было фундаментом его бизнеса. И если сейчас нужно это подтвердить официально – я к вашим услугам.

Его слова придали мне новых сил. Так странно было осознавать, что окружающие видели мой вклад яснее, чем я сама…

Домой я вернулась с чётким планом действий и неожиданно ясной головой. Мама должна была прийти позже – у неё был плановый приём в больнице. И я решила приготовить ужин, чтобы порадовать её и Катю, которая, как обычно, возвращалась из школы голодной и уставшей.

Но к моему удивлению, мама вернулась раньше, чем я ожидала, и с каким-то странным выражением лица – смесь возмущения и торжества.

– Ты не поверишь, что я узнала! – воскликнула она, едва переступив порог. – В больнице! От Светланы, той медсестры, которая всегда так внимательна к пациентам.

Я напряглась, неготовая к новым потрясениям.

– Что случилось?

Мама опустилась на стул, переводя дыхание.

– Эта Ирина, – начала она, и даже само имя прозвучало как ругательство, – оказывается, известная особа в определённых кругах. К ней уже уходил семейный мужчина.

Я застыла с ножом в руке, остановив нарезку овощей.

– Что ты имеешь в виду?

– Светлана рассказала, что у этой… женщины такая репутация. Она хвасталась своей подруге – медсестре из другого отделения – как «удачно подцепила бизнесмена и что у неё всегда был нюх на деньги», – так и сказала!

Я медленно опустила нож, чувствуя, как внутри всё холодеет.

– И это не всё, – продолжила мама, подавшись вперёд. – Оказывается, она работала в компании, которая сотрудничала с фирмой Андрея. Всё было спланировано с самого начала, понимаешь? Она нацелилась на него.

Я опустилась на стул рядом с мамой, пытаясь осмыслить эту новую информацию. Картина предательства становилась ещё более мерзкой, но, странным образом, менее болезненной. Словно, узнав о расчётливом плане Ирины, я получила последнее доказательство того, что мой брак был обречён не из-за моих действий или бездействия.

– Но знаешь, – сказала я после паузы, – какой бы расчётливой ни была Ирина, главная вина всё равно на Андрее. Он взрослый мужчина, он делал свой выбор каждый день на протяжении многих месяцев. Никто не заставлял его лгать, изменять, вести двойную жизнь.

– Конечно. Мужчины любят представлять себя жертвами коварных соблазнительниц, но правда в том, что они сами выбирают, кому хранить верность. Сильные остаются преданными семье, слабые ищут оправдания.

Я кивнула, чувствуя, как внутри разливается странное спокойствие. Да, это откровение не имело юридической силы, не могло повлиять на судебное решение. Но для меня, для моего внутреннего равновесия оно значило многое. Я больше не мучилась вопросами: «Что я сделала не так? Где недосмотрела? Как могла быть настолько слепой?». Теперь я понимала – против меня играли в нечестную игру. И всё же главным предателем был именно Андрей. Не Ирина с её планами, не обстоятельства, неслучайность – а муж, сознательно выбравший ложь…

Вечером, когда Катя вернулась из школы, я не стала рассказывать ей о сплетнях, услышанных мамой. Ни к чему девочке знать грязные подробности, достаточно и так тяжёлой правды – что отец предал семью. Вместо этого мы просто ужинали вместе, обсуждая школьные события, новых друзей Кати, фильм, который она хотела посмотреть на выходных. На короткое время мне удалось создать иллюзию нормальности, забыть о предстоящей битве.

Укладывая Катю спать, я заметила в её глазах вопрос.

– Что-то изменилось, мам? – спросила она. – Ты сегодня какая-то… другая.

Я присела на край её кровати.

– Да, милая. Мы начали действовать. По-настоящему.

– И мы… победим? – в её голосе была такая жажда уверенности, такая потребность в обещании, что на мгновение я растерялась. Но потом решила, что моя дочь заслуживает честности.

– Я не знаю, Катюш. Но я знаю, что мы сделаем всё возможное. И даже если что-то потеряем – мы не потеряем себя. Это точно.

Она вдруг обняла меня с неожиданной силой.

– Я горжусь тобой, мам, – прошептала она мне на ухо.

Эти простые слова стали для меня ярче любой победы в суде. Моя дочь видела во мне не жертву, не брошенную жену, а сильную женщину, которая борется за свои права. Я не могла желать лучшего примера для неё.

Ночью я долго не могла заснуть. Перед глазами проносились события дня – встреча с адвокатом, рассказ мамы о прошлом Ирины, разговор с Максимом Петровичем. Пазл нашей жизни за последние месяцы складывался в новую картину. Я вспомнила все странности в поведении Андрея, его нежелание обсуждать будущее, его отстранённость.

«Всё было спланировано с самого начала», – эта фраза пульсировала в моей голове. И с этим осознанием пришло ещё одно – ключевое: мне не в чем себя винить. Не моя забота о болеющей маме стала причиной разрыва. Не моя усталость или невнимание. Просто Андрей оказался слабым человеком, попавшим под влияние другой женщины, и при этом сделавшим свой собственный выбор – предать, солгать, разрушить семью.

Это понимание не уменьшало боли от предательства, но дарило освобождение от чувства вины. И с этим новым чувством внутренней свободы я, наконец, погрузилась в глубокий, спокойный сон, впервые за долгие недели не видя кошмаров.

А утро встретило меня звонком от Ильи.

– Ольга Владимировна, встречный иск принят. Мы начали процесс. Теперь готовьтесь – будет непросто, но я верю в нашу победу.

Я улыбнулась, чувствуя прилив решимости. Началась новая глава моей жизни – глава борьбы и восстановления. И я была готова к этому пути.

Глава 7+

Первый звонок раздался в полночь. Настойчивый, пронзительный, вырвавший меня из зыбкого сна. Рука автоматически потянулась к телефону.

– Алло?

Молчание. Только странный шорох на другом конце линии и тяжёлое дыхание. Холодок пробежал по спине. Я нажала отбой, положила телефон обратно, но сон уже испарился. Взглянула на экран – номер скрыт. Случайность? Ошибка? Хотелось верить.

Утром следующий. Едва успела выйти из душа, как телефон снова ожил, требовательно вибрируя на тумбочке. И снова неизвестный номер.

– Алло? – повторила я, чувствуя, как неприятно сжимается желудок.

– Лучше отступись, – прошипел хриплый, намеренно искажённый голос. – Не лезь куда не следует, если не хочешь проблем.

Связь оборвалась раньше, чем я успела ответить. В этот момент мама заглянула в комнату:

– Что-то случилось? Ты побледнела.

Я рассказала о звонках. Её лицо посуровело, а морщинки возле глаз углубились.

– Начинается, – только и сказала она. – Я так и знала, что они не остановятся на достигнутом.

Весь день меня преследовало ощущение слежки. Казалось, за каждым поворотом, в каждом отражении витринных стёкол мелькал чей-то тёмный силуэт. Но, оборачиваясь, я видела только спешащих по своим делам прохожих, поглощённых собственными заботами.

К вечеру позвонила Катя, голос напряжённый, с нотками страха:

– Мам, можешь встретить меня у школы? Кажется… кажется, кто-то за мной наблюдает.

Сердце рухнуло куда-то вниз.

– Что значит наблюдает?

– Мужчина у забора, – её голос дрогнул. – Высокий, в тёмной куртке. Он смотрит на меня.

– Не выходи из школы! – я уже хватала ключи, на ходу натягивая пальто. – Я сейчас приеду. Оставайся с охранником.

Я мчалась на такси, проклиная каждый светофор. Внутри бушевал ураган – страх за дочь смешивался с яростью. До этого момента я думала, что их тактика запугивания направлена только на меня. Но вовлечь в это Катю… это переходило все границы…

Дочь ждала у поста охраны, бледная, с прижатым к груди рюкзаком. Увидев меня, бросилась навстречу с таким облегчением на лице, что сердце сжалось.

– Он ушёл, как только подъехало такси, – прошептала она, вцепившись в мою руку. – Но я его запомнила.

Дома я первым делом позвонила Илье.

– Это переходит все границы, – голос дрожал от сдерживаемой ярости. – Они запугивают Катю!

– Успокойтесь, Ольга Владимировна, – голос адвоката звучал твёрдо. – Именно этого они и добиваются – вывести вас из равновесия. Сделайте несколько вещей прямо сейчас: установите на телефоне приложение для записи звонков. Заведите дневник, где будете фиксировать все случаи преследования – дату, время, описание. Завтра подадим заявление в полицию.

– Думаете, в полиции помогут? – я не смогла скрыть скепсиса.

– Пока мы не попытаемся, не узнаем. Кроме того, сам факт обращения будет зафиксирован. Если ситуация обострится, эти заявления станут доказательством систематического преследования…

Как я и предположила, в полиции мое заявление приняли неохотно, но Илья сказал, что так надо, и я доверилась опытному в таких делах человеку. А вечером установила дополнительный замок на входную дверь – простая предосторожность, но она дарила хоть какое-то ощущение безопасности.

– Может, обзавестись газовым баллончиком? – предложила мама, наблюдая за моими приготовлениями. – Для самообороны.

Я покачала головой:

– Не думаю, что они зайдут так далеко. Это просто психологическое давление. Хотят, чтобы я сдалась, отозвала иск.

Но в глубине души я уже не была так уверена. Что-то в методичности их преследования, в холодной расчётливости заставляло думать, что они не остановятся на достигнутом.

Следующие три дня прошли в постоянном напряжении. Звонки продолжались – то молчание, то шёпот угроз. Приложение исправно записывало их, и я отправляла записи Илье. Однажды, выходя из офиса, я заметила того самого мужчину, которого описывала Катя. Он стоял через дорогу, делая вид, что изучает витрину магазина, но его взгляд был прикован ко мне. Я замерла, решая, что делать – подойти и потребовать объяснений или сделать вид, что не заметила. Выбрала второе. Сфотографировала его незаметно и тут же отправила снимок Илье с пометкой: «Кажется, это тот самый человек».

Спустя полчаса адвокат перезвонил:

– Это охранник из службы безопасности компании вашего мужа. Дмитрий Воронцов. Мои источники говорят, что он бывший сотрудник органов, с подмоченной репутацией. Идеальная кандидатура для грязной работы.

– Что мне делать, если он снова появится?

– Звоните в полицию. Немедленно. И мне тоже. Но не вступайте в контакт самостоятельно.

Я обещала, хотя внутри клокотала ярость. Что за игру затеял Андрей? Неужели он думает, что запугивание заставит меня отступить?

Мы установили дополнительные меры безопасности. Я начала провожать Катю до школы и встречать после, отменила все необязательные выходы из дома. Мама, несмотря на улучшение здоровья, тоже старалась не выходить в одиночку. Мы превратились в осаждённую крепость, но сдаваться не собирались.

В один из вечеров, когда тишину нарушали только тиканье часов и шелест страниц – мама читала, а я просматривала рабочие чертежи, – раздался звонок в дверь. Мы замерли. Было уже почти одиннадцать, слишком поздно для случайных визитов.

Я на цыпочках подошла к двери, посмотрела в глазок. Никого. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышно в соседней квартире.

– Кто там? – спросила я, не снимая цепочку.

Тишина. Затем шорох, словно кто-то быстро отошёл от двери.

Утром обнаружила под ковриком конверт. Без подписи, без адреса. Внутри – фотография. Я у офиса Ильи, мы вместе выходим из здания. Снято с противоположной стороны улицы, издалека, но лица узнаваемы. На обороте надпись кривыми печатными буквами: «Мы знаем каждый твой шаг».

Я не стала показывать фотографию маме и Кате. Просто позвонила Илье, рассказала о находке.

– Я сейчас приеду, – голос адвоката звучал жёстко. – Это уже статья Уголовного кодекса – угрозы с целью отказа от правомерных действий. Сегодня же отправимся в полицию.

Спустя два часа мы сидели в кабинете следователя. Худощавый мужчина средних лет с усталыми глазами внимательно изучал наши материалы – записи звонков, фотографии, мой дневник происшествий.

– Понимаю ваше беспокойство, гражданка Морозова, – сказал он, закрывая папку. – Но пока здесь нет состава преступления. Фотография без явной угрозы, звонки… Да, они неприятные, но конкретных угроз жизни и здоровью не содержат.

Илья подался вперёд:

– Вы прекрасно понимаете, что это систематическое преследование. Запугивание с целью отказа от законных требований.

Следователь вздохнул:

– Я вас услышал. Ваше заявление мы примем, проведём проверку. Но будьте готовы, что результат может вас не удовлетворить.

– Они ничего не сделают, да? – спросила я Илью, когда мы сели в его машину.

– Сделают. В определённых пределах, – он завёл двигатель. – Но не ждите активных действий. Однако сам факт обращения важен. Если эскалация продолжится, каждое следующее заявление будет весомее.

По дороге домой я рассказала Илье о своих последних находках:

– Я проверила наш семейный альбом. Несколько фотографий пропали. Те, где я хорошо выгляжу. С отпуска, с конференции, где я получала награду. Как думаете, зачем?

Илья нахмурился:

– Готовит почву для заявлений о вашей «неадекватности». Без фотографий, где вы успешны и уравновешены, легче создать образ нервной, неуравновешенной женщины, от которой нужно «спасти» ребёнка.

Я поёжилась. Холодная расчётливость Андрея пугала больше, чем открытые угрозы.

Прошло ещё несколько дней. Звонки продолжались, но стали реже. Я старалась не обращать на них внимания, записывала и отправляла Илье, но не позволяла им управлять моей жизнью. Мы с Катей постепенно привыкали к новому распорядку – совместные поездки в школу и обратно, только по проверенным маршрутам, никаких незапланированных остановок.

И всё же каждый вечер, запирая двери и проверяя окна, я не могла отделаться от ощущения, что мы находимся под прицелом. Однажды ночью проснулась от странного шума – кто-то скребся у двери. Я замерла, прислушиваясь. Тишина, затем снова – тихий, методичный скрежет. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди.

Стараясь не шуметь, я подошла к двери. Глазок показывал только пустоту коридора. Скрежет прекратился. Я стояла, затаив дыхание, не зная, что делать – открыть и проверить или вызвать полицию. Затем вспомнила совет Ильи и решила перестраховаться. Набрала номер экстренной службы, прошептала о подозрительных звуках у двери. Оператор пообещал прислать патруль.

Патрульные на удивление приехали быстро, осмотрели площадку, но ничего не нашли. И всё же один из них, пожилой сержант с внимательными глазами, посоветовал:

– Установите камеру, гражданка. В наше время дешевле предотвратить, чем потом разбираться.

Утром я позвонила Илье, рассказала о ночном происшествии. Его реакция восхитила:

– Я уже договорился об установке. Сегодня приедут специалисты. Миниатюрная камера для вашей двери, запись на сервер, доступ через телефон. Всё в рамках программы защиты клиентов нашего бюро.

Камеру установили быстро и незаметно. Небольшое устройство почти сливалось с дверным косяком, но обзор был отличный – вся площадка как на ладони. Теперь я могла проверять, кто звонит в дверь, прямо с телефона.

Мама следила за процессом установки с одобрительным кивком:

– Давно пора. Будем знать, что за гости к нам наведываются по ночам. – Её спокойствие и практичность всегда удивляли меня.

И решение не заставило себя ждать. Через три дня после установки камеры, около двух часов ночи, телефон подал сигнал – движение у двери. Я открыла приложение и увидела её – Ирину. Уже заметно беременную, но узнаваемую. Она осторожно оглядывалась, затем наклонилась к дверному коврику и что-то положила. После чего быстро ушла, постоянно оглядываясь.

Я лежала, парализованная шоком. Значит, вот кто стоял за ночными визитами! Не какой-то нанятый головорез, а сама Ирина – будущая мать, женщина в положении.

Утром под ковриком обнаружилась странная коробочка. Внутри – мелкие куски изрезанных фотографий. Наших семейных фотографий. Сверху записка: «Это всё, что останется от твоей жизни».

Я не стала трогать коробку голыми руками, использовала пакет, чтобы сохранить возможные отпечатки. Немедленно позвонила Илье, затем в полицию. В этот раз у меня было неопровержимое доказательство.

Следователь, тот же усталый мужчина, что принимал нас раньше, просмотрел видео с камеры несколько раз.

– Чёткая съёмка, – заметил он. – Лицо хорошо видно. И да, это уже можно квалифицировать как угрозу.

– И что теперь? – спросила я, стараясь не выдать дрожь в голосе.

– Теперь мы можем вызвать её на допрос. Официально.

– Но она беременна, – неожиданно для себя отметила я.

Следователь смерил меня странным взглядом:

– Беременность не даёт права запугивать других людей, гражданка Морозова.

Я кивнула, ощущая странное смешение чувств. С одной стороны, удовлетворение оттого, что Ирина, наконец, получит по заслугам. С другой – тревога. Что, если она действительно нестабильна? Что, если этот допрос спровоцирует её на ещё более безрассудные действия?

– Вы можете обеспечить мою безопасность и безопасность моей семьи? – прямо спросила я. – Если она решит отомстить?

Следователь тяжело вздохнул:

– В рамках закона сделаем всё возможное. Но, если честно, наши возможности ограничены. Охрану мы предоставить не можем. Но, – он сделал паузу, – вы всегда можете подать заявление о выдаче защитного предписания. Это запретит ей приближаться к вам и вашему дому.