Генерал. Война все спишет

Глава 1

Адмиралу Алексееву не спалось – да разве сон может быть, если несколько часов тому назад половина русских броненосцев могла отправиться на дно? Да, контр-адмирал Матусевич допустил ошибку, поддался соблазну легкой победы над китайской рухлядью, над которой девять лет тому назад были подняты флаги Страны восходящего солнца.

– Не стоили они того, никак не стоили! Неприемлем риск в такой ситуации, когда три… уже четыре броненосца на ремонте!

Евгений Иванович еще раз перечитал тонкие полоски телеграммы, наклеенные на картонку, – депеша была отправлена из Дальнего через четверть часа после того, как избитый флагманский броненосец бросил якорь в порту. Итоги «победного» боя удручали: «Севастополю» потребуется не меньше месяца ремонта, а что самое плохое, потеряно одно 305-мм орудие в кормовой башне. Повреждение такое же, как в носовой башне, что произошло еще при Макарове.

Таким образом, половина артиллерии главного калибра «Севастополя» выбыла до конца войны. Также потеряна одна башня среднего калибра, выгорела дотла – броненосец спасло только то, что снарядный погреб успели затопить. И надо еще радоваться, что Матусевич поставил самый тихоходный корабль концевым и тот принял на себя большую долю снарядов, выпущенных японскими броненосцами адмирала Того.

Это решение фактически спасло другие корабли отряда от тяжелых повреждений. На «Полтаве» японским снарядом разнесен небронированный каземат 152-мм пушки, пробита труба, разрушено крыло мостика… Повезло – можно и так оценить повреждения, но две недели на исправление повреждений потребуется. Меньше всех досталось только что вышедшему из ремонта «Пересвету», корабль получил только несколько попаданий средним калибром, которые не нанесли серьезного ущерба. Так, дня на три работ, не больше, как обещал назначенный месяц назад командиром броненосца капитан 1-го ранга Бойсман.

С души будто камень свалился – потерять надолго «Пересвет», самый быстроходный броненосец эскадры, было бы большим несчастьем, а так можно сказать одно: повезло!

Канонерские лодки «Гремящий» и «Отважный» первыми прошли через минные заграждения, так что эти маленькие корабли избежали попаданий, хотя в бою с японскими крейсерами в них попало несколько 120-мм снарядов. Перевооружили их вовремя – именно шестидюймовые пушки канонерок выбили в бою маленький японский крейсер, торпедированный в самом конце схватки русскими миноносцами, когда броненосцы уже легли на обратный курс. Еще один японский корабль, тоже бывший китайский, был избит броненосцами в хлам и горящим выбросился на берег маленького островка – теперь его искореженный остов либо разобьет штормами, либо он так и останется там зримым памятником победы.

– Может, сменить Матусевича на Ухтомского? – негромко произнес Витгефт, начальник морского штаба наместника. – Он точно не попадется в ловушку – князь очень осторожен…

– Не стоит, – отрезал Алексеев, и следующие его слова прозвучали с нескрываемой издевкой: – Разумная осторожность никогда не приведет к победе, даже такой маленькой, как эта.

– Но все же…

– Не стоит, Вильгельм Карлович, стеснять инициативу младших флагманов, – перебил начальника штаба Алексеев.

Несмотря на глубокую ночь, Витгефт работал с ним вместе в кабинете – нужно было принимать ответные действия ввиду вновь сложившихся обстоятельств. Да и оставлять Вильгельма Карловича в Порт-Артуре не имело смысла, зная, что тот командовать не станет и постарается переложить всю ответственность на совет из флагманов и командиров кораблей. Так что пусть пока там Лощинский всем заправляет – кроме канонерок и миноносцев у него ничего под рукой нет, а отряд крейсеров Рейценштейна наместник подчинил непосредственно себе. И правильно сделал – теперь они находились у берегов Кореи и смогли предупредить о выходе большого транспортного флота под прикрытием шести броненосных крейсеров. А это говорило о том, что в Желтое море прибыла 2-я эскадра Камимуры.

– Нам надо думать о предпринимаемых мерах, чтобы отразить очередной десант неприятельский на ляодунский берег. Вот только где высадка состоится? Вот в чем вопрос.

Теперь, после того как генерал Фок рассказал ему о ходе злосчастной для России войны с Японией, он на многие вещи стал смотреть совершенно иначе. Поначалу он с трудом поверил рассказу генерала, но то, что Александр Викторович чрезвычайно верно и точно предвосхитил могущие быть события, потрясло наместника до глубины души.

Трудно поверить, но перед ним был совсем иной человек, пусть и в теле старика Фока, прибывший своим разумом и душою из будущих времен, от него самого настолько дальних, что дух захватывало. Жаль, конечно, что ему не рассказали о том, какие настали времена, но, с другой стороны, это и хорошо. Судя по немногим обмолвкам и фразам, Россия испытала целый ряд потрясений и подошла к жестокой конфронтации с объединившимися против нее европейскими странами. И война там вроде грянула, жестокая и страшная, причем врагам удалось устроить смуту на южных землях, где в старину всегда хватало гетманов, что преданно служили польским королям или, как Мазепа, шведскому Карлу, которого разбили под Полтавой. Иуды ведь всегда найдутся, тянущиеся к звону пресловутых тридцати серебряных монет – такова плата за предательство!

Война с объединившимися европейскими странами была для России знакомым делом – можно вспомнить славный 1812 год, когда Наполеон пошел на Москву с армией «двунадесяти языков». Поход сей закончился для Бонапарта полной катастрофой и изгнанием на остров Святой Елены, где корсиканец, возмечтавший стать императором, и помер. Или та же Крымская война, свидетелем которой он был сам, еще юнец, заплакавший, когда узнал, что русские войска оставили руины Севастополя.

Ведь тогда в Крыму бились против французских, английских, турецких и пьемонтских войск. А еще грозили вторжением австрийцы с венграми и пруссаки, в силах тяжких вставшие на западных рубежах, могущие тем вызвать восстание ненавидящих Россию поляков.

Но даже того, что Фок рассказал о грядущих событиях, что произойдут в течение пятнадцати лет, хватило с лихвою. Евгений Иванович сильно испугался за судьбу страны: две войны, одна другой страшнее, и три революции, что стали закономерным итогом и привели империю к позорным поражениям. И, как следствие, к бесславному финалу – гибели самодержавия. Расстрел царя Николая Александровича и его семьи, убийство великого князя Михаила Александровича, пока еще цесаревича, – все это последняя точка. Та самая, нанесенная кровавыми чернилами, закончившая повествование трехсотлетнего царствования дома Романовых, начавшегося со Смуты и завершившегося ВЕЛИКОЙ СМУТОЙ!

Смерти Евгений Иванович не боялся – кто пережил немало штормов на море, относится к ней как к обыденному явлению. К тому же он уже дважды побывал в бою, видел смерть в глаза. Причем в недавней схватке едва остался жив, когда от сотрясения, вызванного попавшим в рубку снарядом, его швырнуло на броневой пол. И еще опалило огнем лицо, хорошо, что успел зажмурить глаза и прикрыть лицо.

Но вот позор был куда страшнее, особенно тот, что выпал на его голову в той истории, которая уже может и не состоятся. Иначе пошел ход событий – победный бой Фока у Бицзыво оказался тем самым камушком, который, начав движение с верхушки горы, вызывает необратимую лавину. Именно в ту ночь он вывел крейсера в море и добился пусть маленького, но осязаемого успеха. А затем последовало победное сражение у Дальнего, которое в газетах, причем и в европейских, сравнили с легендарным Синопом. Правда, только он знал, что те два японских броненосца должны были погибнуть на минах, но чуть раньше.

Так что история начала изменяться, и, как яростно надеялся Алексеев, в лучшую для России сторону. Победа в войне была настоятельно нужна, а потому он был готов не только на смерть, но даже на возможное унижение ради пользы дела. С утра предстояла еще одна беседа с командующим Маньчжурской армии, и вчерашний бой, данный контр-адмиралом Матусевичем, тут оказался совсем кстати.

– С утра я расскажу Алексею Николаевичу о победном сражении, – негромко произнес Алексеев и, поймав удивленный взгляд Витгефта, решительно закончил, надавив: – Именно так, и вы должны это хорошо понимать, Вильгельм Карлович, как начальник штаба. Ведь Пятый отряд японского флота вице-адмирала Катаоко полностью выбит. Сами посудите, броненосец «Чин-Йен» и флагманский крейсер «Ицукусима» тяжко повреждены, им теперь требуется долгий ремонт с постановкой в док. Причем еще нужно довести эти корабли до японских берегов, а ведь на море бывают шторма. Еще две «симы» повреждены – все же они вели бой с «Полтавой» и «Севастополем», а потом с нашими бронированными канонерками. И вы сами должны понимать, что мы стреляли отнюдь не в морские волны!

– Так оно и есть, ваше высокопревосходительство!

– И не забывайте: мы потопили «Хэйен» и «Сайен». Боевая их ценность сомнительна, мы с вами это хорошо понимаем как моряки, но броненосец береговой обороны и бронепалубный крейсер, и неважно, какого они водоизмещения, – самый наглядный результат нашей победы. И это притом, что мы таких потерь не имеем, а о повреждениях речь не идет!

Алексеев чуть поднял голос, чтобы начальник штаба проникся. Это ему удалось – Витгефт был скептиком по своей натуре, и редко когда удавалось сломить его упрямство, как сейчас.

– Целый отряд японского флота выведен из войны на несколько месяцев. Это однозначный успех, о котором мы должны немедленно телеграфировать государю императору Николаю Александровичу! Эта наша очередная победа нужна стране! Пожалуй, больше, чем нам самим!

Глава 2

– Нужно сейчас бить, пока их тут не собралась рать несметная, тогда тяжко нам придется. Этим японцам только палец дай – всю руку нам по локоть отгрызут без всякого наркоза!

Фок испытывал чувство настоящей эйфории – удар трех русских дивизий оказался для противника внезапным. Видимо, здесь был провал знаменитой японской разведки, а может, ее агентам просто не повезло.

На пути им попалось несколько изуродованных трупов. Или тут китайцы, что в немалом числе сейчас перешли на службу в русскую армию, свою лепту внесли в зачистке вражеской агентуры. Чем-то не понравились их соотечественники, которых они заподозрили в шпионаже на пользу японцам – расправы не просто жестокие, а лютые. Память у китайцев хорошая, все прекрасно помнили, как в здешних краях девять лет тому назад зверствовал японский экспедиционный корпус. Так что переодетые японцы вряд ли смогли бы прижиться среди местного населения – выловили бы быстро, на раз-два. А вот коллаборационисты у всех народов мира имелись в достатке – всегда найдутся или продажные шкуры, или предатели, причем первое не отменяет второе, тут своего рода полный симбиоз наблюдается.

– Так что смело продвигайтесь вперед, Роман Исидорович, обхватывайте их, постоянно поджимайте с фланга, броском, прорывом идти надо на Дагушань – противника перед вами практически нет! Нужно продвигаться вперед как можно быстрее, а мы их дивизию здесь растреплем, без вашей помощи обойдемся! Ваша цель – Дагушань!

– Я все прекрасно понимаю, Александр Викторович. Можете не беспокоится, мы выйдем к побережью как можно быстрее!

Глаза генерал-майора Кондратенко блестели, он просто рвался в прорыв, такого генерала не подталкивать, а сдерживать нужно. Вот только сейчас необходимо первое, а не второе – стремление проявлять инициативу и решительность у большинства царских генералов практически вышибли за годы правления царя-Миротворца, Александра Александровича, третьего императора, что правил под этим именем.

Да и нынешний правитель Российской империи десять лет вел себя практически мирно. Лишь малой части русских солдат, и то в основном уроженцам Сибири, довелось повоевать, причем относительно – слишком несерьезным противником оказались китайцы во время подавления европейцами «боксерского» восстания. Как ни крути, то не война была, а избиение неумелого противника, пусть и многочисленного.

Эти, с позволения сказать, «победы» при ничтожных потерях вскружили головы русским генералам, и они совершенно необоснованно стали считать, что запросто побьют японских «макак» так же крепко, как и китайцев. А это очень плохой симптом: армия, не знающая, как воевать, но зато преисполненная самомнением, оплачивает свой первый боевой опыт большой кровью, что и показал бой под Тюренченом.

Японцы оказались опасным противником: армию обучали германские инструкторы, а кайзеровское воинство было самым обученным и страшным противником для любой страны мира, включая и Россию. Да и вооружены прекрасно – винтовки Арисака ничем не хуже русских трехлинеек, а пулеметы Гочкиса под японский патрон хоть и поплоше «максимов», но их у противника, как он точно знал, более двух сотен, в то время как в русской армии только начали формировать пулеметные команды. И если бы не флот, вовремя принявший «максимы» на вооружение, сейчас положение было бы аховое.

Та же ситуация и в артиллерии: скорострельная трехдюймовая пушка по всем показателям превосходит японскую полевую 75-мм пушку. Вот только орудий Путиловского завода хорошо если две-три батареи на дивизию, а это 16 или 24 пушки, остальные – старые 87-мм орудия, которых не меньше половины в составе артиллерийских бригад.

А вот японцы подготовились к войне намного лучше, у них в каждой дивизии полк из двух дивизионов, в каждом – по три 6-орудийных батареи. В первом – 75-мм полевые пушки, а во втором – горные 75-мм пушки. Последних в русской армии практически нет. Несколько батарей капризных изделий от путиловцев, да совершенно бесполезные пушки Барановского с их ничтожной дальностью стрельбы в две версты.

А тут вся местность в горных кряжах и сопках, хороших дорог практически нет, а то, что ими здесь называется, больше похоже на тропы, которые при первом ливне станут совершенно непроходимыми для повозок и орудийных запряжек. А полевую пушку, в отличие от горного орудия, которое можно разобрать на части, на спины лошадей не навьючишь, вручную тащить нужно, за колеса, ибо кони в грязи увязнут.

Про тяжелую полевую артиллерию и говорить не приходится – пушки, гаубицы и мортиры устаревших систем, принятых на вооружение в годы Русско-турецкой войны или чуть позже ее. Дальность стрельбы из них уступает японским пушкам, а это крайне скверно: в полевом бою японцы накроют огневые позиции с дистанции, на которой их не достанешь. Как ни крути, но без контрбатарейной борьбы не обойтись, а для русских трехдюймовок, что могут достать неприятеля, есть только шрапнель.

Однако присные от артиллерии генералы приняли французскую доктрину «единства пушки и снаряда», вместо того чтобы поразмышлять на досуге между посещениями в Париже всевозможных борделей и казино. А солдатам за их пустоголовость придется собственной кровью расплачиваться. Осколочно-фугасных снарядов, которые гранатами именуют, на вооружении нет от слова совсем, не предусмотрены они расписанием.

– Вы только в бои не ввязывайтесь, Роман Исидорович, и в лоб не атакуйте, солдат берегите. Обходите их, по сопкам в обход егерей посылайте или полковых охотников, а если местность удобная, то драгун с казаками. И с пулеметами на тачанках обязательно, да с орудиями. Не жалейте снарядов, у вас японцы арсеналом послужат!

Фок знал, что говорил: главной ударной силой «южного отряда» под командованием Кондратенко послужила сводная ВС стрелковая дивизия генерал-майора Горбатовского. Она была составлена из 1-й бригады 4-й дивизии, обстрелянных в бою под Бицзыво 13-го и 14-го стрелковых полков, и 25-го полка из 7-й дивизии, шефом которого был уже Роман Исидорович. Две дюжины новеньких трехдюймовок и 12 пулеметов Максима, а также шметилловские «органы», были уже вполне освоены расчетами, и оставалось надеяться, что будут с толком применены.

Еще были два отряда егерей – свой и переданный из 7-й дивизии, около трех тысяч отборных и сметливых солдат, имевших исключительно японское вооружение: винтовки Арисаки, почти два десятка пулеметов и полный дивизион горной артиллерии, взятый трофеями на одном из транспортов. С ними шли и несколько сотен китайцев, взятых в поход носильщиками – многие хотели повоевать с японцами, пошли в поход без принуждения. Наоборот, со злыми улыбками на лицах зашагали, сгибаясь под мешками, что тащили на спинах.

В авангарде должна была пойти кавалерия, которую только удалось собрать. Фок отдал все, что у него имелось под рукою: Приморский драгунский полк, две конные сотни пограничников и три сотни сибирских казаков. К ним прибавили дивизион конных егерей в виде ездящей пехоты – кавалеристами они не могли быть в принципе.

За неимением кавалерийского генерала во главу пришлось поставить командира приморских драгун полковника Воронова, заставив запомнить импровизированную инструкцию как «Отче наш». В штабе наместника хватало моряков и представителей инфантерии и артиллерии, имелись интенданты и железнодорожники, но единственная парочка кавалеристов пребывала в невысоких чинах ротмистра.

Импровизированную бригаду усилили 3-й Забайкальской казачьей батареей, а также придали две конно-пулеметные команды – восемь «максимов» установили на рессорные повозки, которые Фок стал именовать тачанками. К его несказанному удивлению, название прижилось, войдя в обиход на четырнадцать лет раньше действительного создателя, небезызвестного в истории батьки Махно…

– Постарайтесь выйти к Дагушаню главными силами за четыре дня. Понимаю, сто двадцать верст – большое расстояние, однако поторопитесь, ради бога. Коннице хватит двух суток, егерям – трех, у них повозки и носильщики. Следуйте в авангарде, так будет легче и быстрее принимать нужные решения. И всячески торопите Горбатовского – без пехоты вы не сможете удержать японцев, если они начнут отступать от Далинского перевала. Но думаю, этого не произойдет!

– Почему, Александр Викторович? Если твой фланг обхватили, вышли в тылы, то необходимо отступить, чтобы не попасть в окружение…

– Это японцы, Роман Исидорович, не европейцы, на это я и сделал расчет. Для командующего Второй армией генерал-лейтенанта Ясукато Оку, как и для его генералов, важно не потерять лицо. Они рвутся через Далинский перевал, стремясь выйти к железной дороге, а потому обхват левого фланга воспримут как временную неудачу и вначале не придадут этому значения, примут за конный рейд при небольшой пехотной поддержке. Этим вы выиграете пару дней, за которые должны пройти как можно дальше на северо-восток – стоит перевалить за сопки, и будет намного легче.

– Я постараюсь. – Кондратенко вставил сапог в стремя и уселся в седле.

Фок не стал садиться на свою лошадь, взял коня генерала под уздцы и негромко сказал:

– Не вздумайте лезть в драку и показывать излишнюю храбрость – генералу она не к лицу! Ваша задача – выполнить приказ от и до, с разумной инициативой, конечно, тут я только приветствую любое начинание. В Ташичао прибыли эшелоны Девятого Тобольского пехотного полка, все его четыре батальона отправятся за вами следом. Больше ничем не могу подкрепить – резервов нет, будет через два дня только ваша бывшая Седьмая дивизия, и то только в том случае, если Квантуну ничего не будет угрожать. Не нравится мне, что адмирал Того пока не выказывает намерений, но мало ли что будет, пока стоит «туман войны»…

Фок задумался на минуту, продолжая держать коня железной хваткой. Затем чуть громче сказал:

– Ладно, всего не предусмотришь. Держите связь посыльными – моим китайцам-проводникам всецело доверяйте, это люди проверенные и мне служат честно. Упор делайте на внезапность, артиллерийский и пулеметный огонь, офицеров выбивать в первую очередь – у вас великолепные охотники! И делайте выводы, что хорошо, что плохо. Все, езжайте!

Фок отпустил поводья и хлопнул коня ладонью по крупу – генерал Кондратенко поскакал вслед уходящей на восток колонне, за которой вилась пыль. За ним устремились офицеры и два десятка конвойных казаков.

– Надеюсь, у него все получится, иначе мой замысел коню под хвост пойдет. А сейчас нужно ехать к Надеину и Гернгроссу, пальба у них нешуточная началась! Должны сбить японцев с сопок, первая удача всегда войска окрыляет…

Глава 3

– Флот делает все, что в силах, побеждая врага на море. – Алексеев обвел взглядом собравшихся за столом генералов – шел военный совет, и на нем присутствовали все генералы, как из его штаба, как наместника, так и штаба Маньчжурской армии.

– Вчера отряд наших кораблей под командованием контр-адмирала Матусевича пресек обстрел Дальнего японской эскадрой, выйдя в море и дав бой. Совершенно разрушен и полностью сгорел, выбросившись на скалы, броненосец береговой обороны «Хэйэн», разбит артиллерийским огнем и потоплен самодвижущимся минами бронепалубный крейсер «Сайэн». Тяжко поврежден броненосец «Чин-йен» и флагманский крейсер вице-адмирала Катаоко «Ицукусима», еще два вражеских крейсера избиты настолько, что можно сказать одно: победа одержана замечательная. Весь Пятый броненосный отряд японского флота выбит в полном составе!

Заявление наместника произвело впечатление не только на штабных, серьезно задумался и генерал Куропаткин, на лице которого наместник уловил мимолетно промелькнувшую гримасу неудовольствия. Бывший военный министр, несмотря на многие полезные черты и ум, имел недостаток, который перечеркивал все. Алексей Николаевич был нетерпим к чужой славе, старался всячески принизить деятельность подчиненных, списывая на них свои просчеты и неудачи, и беззастенчиво возвеличивал достижения – как собственно свои, так и чужие, если была возможность их присвоить. Но такова природа власти, и большинство боевых генералов и адмиралов, пройдя огонь и воду, не выдерживали пения медных труб. Да еще льстецы многое напевали в уши – возле каждого сановника империи крутились рядом прихлебатели с эполетами и погонами на плечах.

– Потом был бой с броненосцами самого Того, их против наших кораблей сражалось всего три. А это означает, что «Сикисима» тяжко поврежден в бою с эскадрой под моим командованием седьмого мая и находится на ремонте. – Момент оказался удачный, и Алексеев не постеснялся еще раз надавить на свои заслуги. – В том самом, где мы утопили два броненосца и несколько крейсеров противника.

Наместник замолчал, достал белоснежный платок и вытер испарину – день наступил жаркий, и в штабном вагоне было душно, несмотря на раскрытые окна. «Сухопутные» переглядывались: уничтожение вражеского броненосца произвело на них впечатление, а вот на тип – береговой обороны, – как он и рассчитывал, они не обратили внимания. Да и ни к чему это, и так ясно, что флот сражается и одерживает победы, несмотря на превосходство врага в силах, а армия все еще «сосредотачивается».

План будущей войны с Японией разрабатывал в прошлом году именно штаб наместника. В нем предполагались следующие мероприятия: в течение трех месяцев с момента объявления войны все девять Восточно-Сибирских стрелковых бригад развернуть в дивизии, добавив в каждый полк по полнокровному батальону, взятому из армейских корпусов. Переброска этого пополнения по железной дороге отнимала, при неблагоприятном обороте, не больше двух месяцев. А два батальона, что имелись в полках, укомплектовались до штатов запасными, которых призывали со всех населенных губерний и областей Сибири.

Кроме того, все три Сибирские запасные пехотные бригады развертывались в течение двух месяцев в полнокровные 16-батальонные дивизии, а потом еще четыре недели должно было уйти на переброску до Ляояна по железной дороге полков и артиллерийской бригады со всеми положенными по штатам обозами.

Эти двенадцать дивизий и были тем местным сибирским ресурсом, на который следовало рассчитывать, начиная войну со Страной восходящего солнца, которая имела больший потенциал. Всего японцы могли выставить двенадцать полевых дивизий, набираемых по территориальным округам. Каждая из них включала в себя две бригады пехоты двухполкового состава, всего 12 батальонов. А также полк артиллерии из шести батарей (36 орудий), кавалерийский полк в три эскадрона, саперный и обозный батальоны – до 14 тысяч солдат и офицеров. Сверх штата шли носильщики, китайцы и корейцы, которых обычно было несколько тысяч человек – японские пехотинцы на марше шли налегке.

Но это было еще не все, при каждой полевой дивизии формировалась резервная бригада усиленного состава в восемь батальонов инфантерии, дивизиона артиллерии и кавалерийского эскадрона. Резервисты вооружались устаревшей винтовкой системы Мурата и только полевой артиллерией. Но большинство солдат имели опыт войны с китайцами и по боевому духу мало чем уступали кадровым частям.

Плюс дивизия японской гвардии, укомплектованная самым отборным человеческим материалом и со своей резервной бригадой. Еще две отдельных бригады кавалерии двухполкового состава – усиленного: не три, а четыре эскадрона каждый полк. Имелось семь отдельных полков полевой артиллерии, несколько дивизионов тяжелых и осадных орудий – армия вполне европейского типа общей численностью четыреста тысяч по завершении мобилизации, с обученным резервом семьсот тысяч человек.

По своим людским возможностям Сибирь как минимум втрое уступала, хоть всех мужиков поголовно в Маньчжурию отправь. Наместнику пришлось принимать подготовительные меры заблаговременно. В прошлом году с целью проверки пропускной способности Транссиба в Забайкалье отправили вторые бригады из 31-й и 35-й пехотных дивизий, по восемь батальонов каждая, вместе с приданными артиллерийскими дивизионами, но совершенно без обозов. Бригады проделали путь в шесть тысяч верст, добравшись точно в срок до Читы. Здесь их и оставили на зимних квартирах, наскоро сформировав обозы и нестроевые команды – и правильно сделали. Ведь в конце января нового, 1904 года началась война, а тут полнокровная по своей численности сводная пехотная дивизия оказалась под рукою, и переброска войск в Ляоян не заняла много времени.

Сколачиваемую с февраля Маньчжурскую армию возглавил генерал-лейтенант Линевич, которого солдаты за почтенный возраст 66 лет и непоказную о них заботу именовали папашей. Именно на его кандидатуру сделал ставку Алексеев, хорошо знакомый с ним со времен подавления «боксерского» восстания – именно старик стал фактическим главнокомандующим союзными силами, и ему принадлежала честь взятия Пекина. И хотя Линевич был первым в списке на должность командующего армией, но в столице шли свои интриги – там, чтобы избавиться от строптивого военного министра, решили в корне переиграть ситуацию.

К общему удивлению, командующим Маньчжурской армией назначили генерала от инфантерии Куропаткина, еще относительно не старого, всего 56 лет от роду, героя Туркестанских походов, начальника штаба легендарного «белого генерала» Скобелева. С именем его связывали будущую победу над Японией, в которой сейчас были уверены все присутствующие за столом, кроме одного адмирала.

Евгений Иванович благодаря обстоятельному рассказу Фока теперь знал, каким жутким поражением для России обернется эта война. Причем с главнокомандующего будет как с гуся вода – в неудачах обвинит всех, кого только сможет, ведь именно они своим дурным исполнением погубили его гениальные победные планы. И даже напишет целых четыре тома, восхваляя там себя и очерняя невежд, которые не дали раскрыться во всей красе его полководческому дарованию.

Прибыв в армию 15 марта, Куропаткин первым делом отправил Линевича во Владивосток, командовать войсками Приамурского края. Убрать возможного претендента как можно дальше есть главное правило в любой интриге. Затем Алексей Николаевич стал тасовать людей наместника, как карты в колоде, постаравшись изменить козырную масть. И постоянно писал в Петербург, требуя полной автономности в командовании, хотя любой военный прекрасно понимает, что в единоначалии есть сила. Хорошо, что в Петербурге пока не поддались шантажу – Алексеев остался главнокомандующим, но его права в отношении армии были урезаны. Он мог отдавать генералу Куропаткину лишь общие указания и не вмешиваться в управление корпусами и дивизиями.

Теперь требовалось добиться изменения плана ведения войны, но, судя по насупленному виду Алексея Николаевича, сделать это будет невероятно трудно, скорее невозможно. Но пока была жива надежда на взаимодействие и взаимопонимание, требовалось идти до конца.

– Флот российский победит неприятеля на море, хватит у нас собственных сил – в конце июня в строй войдут вероломно подорванные неприятелем броненосцы «Цесаревич» и «Ретвизан», а также «Победа». А еще государь император повелел подготовить к отплытию в здешние воды Вторую Тихоокеанскую эскадру под командованием вице-адмирала Рожественского. С ее приходом наше могущество утвердится в Желтом море окончательно, и мы можем начать тесную блокаду берегов самой Японии, а также начать подготовку к демонстрации десанта.

Алексеев старался говорить уверенно и спокойно – нужно было внушить сухопутным коллегам уверенность. Евгений Иванович теперь считал каждый час, и на то была причина, которую он тут же озвучил:

– Господа, накануне большой флот транспортов под неприятельскими флагами вышел в море от берегов Кореи. Намечается высадка десанта…

Глава 4

– Простите, господа, но о флотских делах касательно высадки вражеского десанта нам с Алексеем Николаевичем следует переговорить тет-а-тет, ибо того требует ситуация. – Алексеев пресек возможные разговоры и внимательно посмотрел на Куропаткина.

Тот чуть кивнул в ответ наместнику и негромко произнес:

– Следует перенести военный совет на час позже, если нет возражений или иных вопросов.

Понятное дело, что генералы все поняли правильно, хоть на их лицах читалась целая гамма разнообразных вопросов, а в глазах плескалась масса возражений, вот только немых – надо быть полным безумцем, чтобы в такой ситуации раскрывать рот. Все вышли, последним покинул салон контр-адмирал Витгефт, бросив взгляд на наместника.

Дверь закрылась, и два высокопревосходительства остались наедине.

– Смотрите, что происходит, Алексей Николаевич, – осторожно произнес адмирал, понимая, что теперь разговор следует вести осторожно и вначале прощупать настроение Куропаткина. – Судя по тоннажу собранных судов, а их вдвое меньше тех, что высадили десант у Дагушаня, японцы собираются перевезти две дивизии с усилением – я имею в виду артиллерию и некоторое количество резервных батальонов, но последних вряд ли больше бригады. Места для десантирования нам известны, нужно только определить, где точно будут высажены вражеские войска, и нанести им потери…

– И позвольте узнать, Евгений Иванович, как же вам стали известны эти самые доступные для высадки места?

Голос Куропаткина прозвучал с неприкрытой язвительностью, адмирал все же сдержался, чтобы не вспылить в ответ. Отношения с командующим Маньчжурской армии откровенно не сложились с первого дня, ведь каждый из них тянул пресловутое одеяло руководства на себя, считая именно свои планы наиболее действенными и полезными для ведения войны.

– Их осталось всего три по самому большому счету. Побережье всего Ляодунского полуострова в целом и самой Квантунской оконечности в частности мелководно. Кроме Порт-Артура и Дальнего есть только один порт, но проход к нему идет вдоль северного побережья Квантуна, а там глубины совсем неподходящие для морских транспортов. Высадка каких-либо больших соединений типа дивизии практически невозможна, побережье прикрыто нашими постами, в случае необходимости подтянем полевую артиллерию, причем быстро – вдоль всего полуострова идет железная дорога. И сколько бы их ни высадилось, всех сбросим обратно в море. Кроме того, в первую же ночь задействуем миноносцы и минные катера – повторится ситуация, под Бицзыво. Японцы только понесут большие потери без видимого результата. Так оно и будет!

Алексеев закончил несколько жестко, так как увидел, что генерал попытался что-то сказать. Отдавать инициативу было нельзя, и адмирал продолжил говорить дальше:

– Про побережье от Порт-Артура до Дальнего и говорить не приходится – любую высадку отобьем, и с суши, и с моря. А с конца июня и о первенстве на море можно подумать – у нас будет шесть броненосцев и два броненосных крейсера против четырех броненосцев и пяти-шести броненосных крейсеров. Практически равные силы, так что можно перехватывать инициативу в боевых действия и отсечь высадившиеся японские войска от поставок военного снаряжения и боеприпасов, или, по крайней мере, серьезно затруднить сии перевозки. И главное, больше не давать возможности перевозить большие подкрепления, когда транспорты идут десятками. Так, как произошло под Бицзыво, но не случилось в Дагушане.

– В Дагушане высадка состоялась только потому, что вверенная вам эскадра не предприняла никаких действий…

– В отличие от Бицзыво, высадка японцев состоялась именно потому, что армия решила спокойно наблюдать две недели за тем, как противник спокойно высаживается на не приспособленное для этого побережье. Две недели генерал Штакельберг спокойно смотрел на это, не предпринимая никаких действий, чтобы нанести противнику хоть какие-то потери и если не сорвать, то затруднить высадку на берег.

– Мы должны всячески избегать решительных боев с японцами, которые могут привести к значительным потерям, – как заученную мантру быстро произнес в ответ Куропаткин.

– Странно, в первые часы и даже дни противник наиболее слабый, не успевает окопаться, поставить собственную артиллерию, именно в этот момент нужно наносить решительные удары. Ибо, как ни велики будут собственные потери, у врага они будут намного больше. Под Бицзыво потери шли один к восьми, к тому же захватили тысячи винтовок, огромное количество патронов и снарядов, десятки орудий и пулеметов. И вражеские корабли не помогли, так как наша артиллерия была вне зоны поражения их орудий – японским канонеркам и малым крейсерам не хватало дальности.

– Нужно беречь наши войска от напрасных потерь, к тому же вся вина за беспрепятственную высадку японцев всецело лежит на генерале Штакельберге, что не предпринял соответствующих мер и во всем положился на отряд генерал-майора Зыкова…

Алексеев прикрыл веками глаза, не желая, чтобы Куропаткин увидел в них вспыхнувшую ярость. Но требовалось как-то договариваться, а потому усилием воли он притушил гнев. Да, теперь он понимал правоту Фока – самое страшное, это когда военный, облаченный большими полномочиями и властью, всегда уверен в собственной правоте и категорически не желает признавать допущенных им самим ошибок.

– Мы сейчас можем как победить в этой войне, так и потерпеть позорное поражение, – тихо произнес Алексеев и посмотрел на Куропаткина, лицо которого приняло скептическое выражение.

– Проиграть? Что за негативное настроение у вашего высокопревосходительства? Да мы на пороге победы: заработала переправа через Байкал, и к июлю нам прибудут резервом сразу три армейских корпуса, с помощью которых мы сбросим любой японский десант в море…

– Вы слишком оптимистично настроены, Алексей Николаевич, – усмехнулся Алексеев. – Ситуация совсем иная, чем вам представляется. Японцы ведь могут выставить до двадцати пяти дивизий, если развернут резервные бригады, как и мы. И вам это хорошо известно. Пока силы неприятеля составляют чуть больше четверти – три дивизии в Первой армии Куроки на реке Ялу и четыре дивизии во Второй армии Оку у Дагушаня, что сейчас штурмуют, пока безуспешно, Далинский перевал. Против нас всего семь дивизий, а мы против них можем выставить одиннадцать, причем не оголяя Владивосток. Этих сил вполне достаточно, чтобы сбросить японцев в море одной частью, а второй выдавить обратно в Корею. И тем достичь победы…

– Какой победы? Они залижут раны и двинут еще восемнадцать дивизий, а мы уже понесем невосполнимые потери.

– Мы их будем бить по частям, а не позволять им бить нас по частям, если станем «накапливать» силы.

Ехидство прорвалось, Алексеев не успел его сдержать, а Куропаткин побагровел. Теперь терять было нечего, и Евгений Иванович решил выговориться.

– Все необходимое японцы получат морем: патроны, снаряды, пулеметы, винтовки, пушки, боевые корабли. За их спиной Англия и Америка, которые вложили в их страну огромные деньги и поставили многое на их победу в этой войне. А три прибывающих корпуса при таком раскладе ничего не значат – будет восемнадцать наших дивизий против двадцати пяти японских. И это при нехватке патронов и снарядов – расход боеприпасов чудовищный, это бой под Бицзыво показал. Не солдатскую кровь лить понапрасну, а избивать врага ружейным, пулеметным и орудийным огнем!

У Алексеева перехватило горло, но он справился со спазмом и стал чуть ли не умоляющим тоном говорить:

– Сейчас Первый и Третий Сибирские корпуса начали наступление на Дагушань. Мы должны сбросить японцев в море. Если этого сейчас не сделать, то японцы перебросят подкрепления и дойдут до железной дороги. Им кровь из носа нужно немедленно брать Инкоу. Это единственный, а потому важный порт, который позволит им выиграть войну с нами. Тогда они смогут беспрепятственно доставлять судами грузы, а не таскать их на спинах носильщиков через всю Корею по тропам.

– А флот будет на это спокойно смотреть?

Куропаткин посмотрел с таким ехидством в глазах, что Алексеева пробрало, и он вскипел:

– Флот воюет и будет воевать, но он погибнет в условиях полной блокады. Пока вы соберетесь с силами, японцы возьмут Порт-Артур – мы только начали завозить снаряды и продовольствие, запасов на четыре месяца. Никак нельзя дать японцам возможность укрепиться на Ляодуне, это будет гибелью для флота: железная дорога как питательная пуповина, по ней идет уголь из Янтайских копей, а без него корабли просто не смогут выйти в море и сорвать вражеские переброски! А я останусь в Порт-Артуре, потому что именно со мной связывают надежды на победу в морских сражениях. И я это уже доказал, причем не раз!

Алексеев «чисто случайно» тронул большой белый крест Георгия II класса, и, видимо, этот жест в сочетании с пламенным спичем произвел на Куропаткина впечатление. А может, и завуалированная угроза – император Николай Александрович был вторым самодержцем после Петра Великого, что искренне если не любил, то относился с благоволением к русскому флоту, строительство которого шло с размахом.

– Продвижение на Дагушань – задумка генерала Фока…

– Наступление разработал мой полевой штаб – генералы Жилинский и Флуг, а Фок выполняет мой приказ как главнокомандующего, ведь Третий корпус, что обороняет Квантун, в моем распоряжении, как и дивизия во Владивостоке. Вся ответственность на мне – и я отвечу, если наступление провалится. Но мне нужно три дивизии, не меньше, ибо японцы готовятся начать десант. Как только определится его место, я брошу в бой этот резерв. Я ведь моряк. Какой прок держать броненосец в порту как резерв, если он нужен в бою, который ведет эскадра!

Укол достиг цели – генерал опять побагровел. Но задумался, и Алексеев хорошо понимал его мысли. Ситуация беспроигрышная, если пошлет дивизии. Выиграет Фок сражение, и Куропаткин объявит, что без его помощи не было бы победы. Проиграет – вся вина падет на наместника, который будет признан дилетантом в сухопутной войне, а командующий Маньчжурской армии станет полностью автономным в своих решениях.

А вот если помощь не будет оказана и японцы перережут железную дорогу в случае удачной высадки нового десанта, то крайним сделают именно Куропаткина, так как Алексеев с его морскими победами сейчас в фаворе.

Алексей Николаевич быстро просчитал возможные расклады и произнес:

– Хорошо, Евгений Иванович, я отправлю вам Четвертый Сибирский корпус генерала Зарубаева, эшелоны с войсками прибыли полностью. А еще выделю Первую Сибирскую пехотную дивизию…

Глава 5

– Вот и хорошо, что вы можете меня видеть, Митрофан Александрович. – Фок крепко пожал руку лежащего генерала Надеина – старика крепко контузило разорвавшимся снарядом. Но дело свое его дивизия выполнила – бригада японской инфантерии, к тому же изрядно поредевшая после неудачной высадки у Бицзыво, была полностью смята стремительной атакой пехоты.

Наступление русских предварял мощный удар артиллерии по двум деревенькам и небольшой китайской крепости, где попытался укрепиться японский пехотный полк. «Бог войны» показал себя в полной красе – противник был вначале ошарашен мощью огня, содрогнулся и позже даже впал в панику. Еще бы – наверное, впервые в этой войне русскими сюда было стянуто более сотни пушек калибра 76 мм и крупнее, вплоть до шестидюймовых полевых мортир. От попадания чугунных бомб весом в полтора пуда каждая, снаряженных даже не пироксилином, а черным порохом, глинобитные домики разносило в куски, только пыль в разные стороны шла…

– Жаль старика, но война есть война, а у японцев тоже имеются пушки. Вернее, здесь имелись, но полностью нами выбиты, как видно. Крепко им тут досталось. – Фок прищурил глаза, как сытый кот, обозревая картину побоища. Война ведь не только кровавый ужас – гибель врага порой вызывает такой прилив адреналина и всплеск позитивных эмоций, что даже самые страшные картины кажутся великолепными. Совсем как любил приговаривать один французский король по поводу казненных, тушки которых раскачивались на виселицах долгими месяцами на страх противникам: «Ничто не пахнет так приятно, как труп врага либо изменника».

На захваченных русскими японских позициях сейчас копошились солдаты и китайцы – такое важное дело, как сбор трофеев, всегда нужно выполнять централизованно, под строгим контролем. Так оно и понятно, ведь если не уследить, то все «арисаки» будут растащены, а если винтовки оставят, то кинжальные штыки к ним «приватизируют» самым беззастенчивым образом, слишком уж ценны ножи.

С этим явлением Фок начал бороться еще при Бицзыво, причем очень простыми и эффективными мерами – угрозой разжалования унтеров и фельдфебелей, если в роте будет найден хоть один японский штык. А также весьма суровым наказанием для офицеров – отказом в представлении к чинам и орденам. И этого оказалось вполне достаточно, штыков сдавали даже больше, чем винтовок, так как у японцев ими были вооружены все нижние чины. Про боеприпасы и орудия говорить не приходится – все подсчитывалось тщательно, неисправное отделялось, полки за сданные трофеи получали некоторую толику денежного вознаграждения от казны. Да и награды соответствующие: чем больше сдадут, тем лучше.

Видны были снующие по позициям фотографы – снимки будут изданы всеми ведущими газетами, и репортеры старались выбрать самые выигрышные ракурсы, благо трупы японских солдат лежали вповалку. Но встречались и группы сибирских стрелков, что стояли рядом с погибшими товарищами – тела лежали вразброску, со скатками шинелей, с ранцами на спинах и котелками. Прежде здоровые молодые мужики сейчас были убиты, и горестно взвоют их родные и близкие, получив извещения.

Потери неизбежны, и будут они большими или не очень, зависело в определенной мере и от него самого. Японцы ведь пока сражаются до конца, боевой дух высок, и ожесточение таково, что сибирские стрелки пленных не брали, потому что те не сдавались. А потому просто перекололи всех сопротивлявшихся штыками.

– Николай Александрович, принимайте дивизию. – Фок повернулся к командиру 5-го ВС стрелкового полка полковнику Третьякову. – «Варяга» мне нужно, будем считать генерала Надеина временно выбывшим из строя. А вы теперь при нем начальником Первой бригады, благо должность вакантна. Дело вы знаете прекрасно, так что моя дивизия в надежных руках. Следующий чин получите быстро – нужно только подождать возвращения наместника из Ляояна. Да и генерал Куропаткин не станет возражать против вашего производства в генерал-майоры. Это вам будет наградой за победу при Бычих… Название-то какое, созвучное с Бицзыво.

Фок усмехнулся, посмотрев на побагровевшего Третьякова – какой же полковник не мечтает стать генералом, он и сам таким был. Если нет здорового честолюбия, то в армии делать нечего, такие офицеры быстро превращаются либо в законченных циников, либо в беспринципных карьеристов. Последние особенно опасны, ибо страшнее любого врага.

– Дивизию берегите – в ней мои солдаты, они для меня как родные дети и внуки. Больших потерь не допускайте, нельзя проливать лишнюю кровь. Запомните это, когда генералом станете! Как говаривал великий Суворов, воюют не числом, а умением! И пушками с пулеметами, ибо скоро именно они станут диктовать ход полевых сражений!

– Я это уже понял, ваше превосходительство. Не думал, что в бою пулеметы окажутся настолько полезными…

– Это их еще мало, а вот когда в каждом батальоне будет по десять стволов, а потом и полсотни, вот тогда войска в землю закапываться начнут. И совсем иная война пойдет, не так, как в восемьсот двенадцатом году: поля сражений опустеют, ибо все прятаться начнут. А кавалерийские атаки практически исчезнут как таковые – с сабельками на пулеметы в атаку не пойдешь. Но не конница, на марше драгуны и конные егеря намного любую пехоту опередят, а в бою уже будут спешиваться, чтобы коней не потерять.

– Страшные вещи вы говорите, ваше превосходительство!

– А вы сами над этим подумайте, Николай Александрович, какие баталии нас всех впереди ожидают. Просто поразмышляйте, и к этой новой войне уже сейчас нужно офицеров и солдат готовить, заранее. Не стесняйтесь свои мысли на бумагу вносить, а то в академиях всегда к прошлой войне готовят, не думают над тем, какая она в будущем будет. Вы ведь когда учились, то больше над опытом Крымской войны размышляли, как инженер, и над осадой Плевны, где наши генералы массу ошибок допустили. Которые вроде как и рассматривать нельзя, ибо участники тех событий живы, а напоминать им о том и оттаптывать мозоли чревато последствиями. Ведь так? И давайте обойдемся без чинов, разговор у нас приватный.

– Вы правы, Александр Викторович, многие вопросы лучше не затрагивать, особенно Плевну. Вроде четверть века прошло, но слишком свежи впечатления от той многомесячной осады!

– Потому нам и надо вести подготовку к будущей войне, причем уже не против японцев, а их учителей. А навыки нарабатывать именно здесь, среди маньчжурских сопок. И опыт наш смело распространять, ибо он кровью уже оплачен. И учтите, пока идет война, к нам поневоле столичные генералы прислушиваться будут, но как она закончится, то все наши предложения станут гласом вопиющего в пустыне!

– Вы совершенно правы, Александр Викторович. – Третьяков нахмурился. Видимо, он припомнил подобные случаи.

Фок снова окинул взглядом поле недавнего боя и заговорил, может быть, чуть резче, чем следовало.

– Не пытайтесь штурмовать те позиции, где японцы укрепились и окопались. Блокируйте резервным полком и саперами, подтягивайте тяжелую артиллерию и долбите из всех стволов гранатами и бомбами. Шрапнель бесполезна против укрывшейся в траншеях пехоты, а любая атака на неподавленную оборону, особенно на пулеметы, чревата только потерями, а не победой.

Фок тяжело вздохнул, но дальше заговорил не столь напористо:

– Так что обстрел ведите до конца, и пусть Ирман записывает, сколько и каких снарядов вы истратили за определенное время и против каких позиций. Важно знать расход боеприпасов, снарядов и патронов, чтобы хорошо подготовиться к новой войне. И ведите подсчет потерь, как неприятельских, так и своих собственных. Нужно знать точно, какое оружие эффективнее всего поражает, куда приходятся ранения, чтобы предпринять соответствующие меры. Посмотрите на солдат, что стоят рядом с нами. Какие выводы можно сразу сделать? Учтите, на войне мелочей не бывает!

– Солдаты как солдаты, потрепаны немного, ну так в атаку ходили, да еще марш до нее был трудный.

– Обмундирование на коленях и локтях кое-где уже порвано. Распорядитесь, чтобы на первом же привале сверху заплатки наложили, либо из плотной ткани, либо из кожи. И сапоги пусть унтера осмотрят, особенно подошвы, они имеют свойство отваливаться. А марш вас поджидает долгий – завтра Гернгроссу помочь надобно, а то он против японских батальонов ничего сделать не может. Вы их левый фланг обхватите одним полком, а двумя обойдите. Если не захотят отступать, тем лучше – подтягивайте тяжелую артиллерию. А начнут отход, преследуйте энергично, старайтесь обойти и перехватить пути отступления. У вас для этого егеря есть, и даже конные с пулеметами. И все тщательно записывайте – устав нужно перерабатывать. А для этого полученный опыт требуется осмыслить и на его основе предложить лучшее решение. Иначе и быть не может!

– Я понимаю, Александр Викторович, все необходимые записи будем делать немедленно, для этого штабные и существуют!

– Только дуракам не доверяйте записи вести, их даже молиться заставлять не нужно. А на войне любой дурак многократно опасней врага, ибо он наш, доморощенный, плоть от плоти, и чаще умных в генералы выходит, ибо рыбак рыбака…

Фок осекся, понимая, что определенные границы переходить все же не стоит, намека достаточно. А то донесут на него с Третьяковым – такие особи в офицерской среде встречались, хоть наушников всячески вытравливали из любого полка.

Осознав российские реалии, Фок выругался от души, и неожиданно в его глазах заплясали веселые огоньки.

– В свою очередь, как только у вас будут следующие победы, а они обязательно будут, то буду ходатайствовать о белом крестике, ведь золотое оружие у вас есть, а Георгия вы вполне заслужите! Надеюсь, вы теперь не обижаетесь на «старого Фоку», что всячески измывался над всеми вами? Но то к пользе было, а результаты сейчас прямо перед глазами!

Глава 6

– Как кость нам бросил – подавитесь!

Наместник пылал яростью, и Фок его хорошо понимал – Куропаткин по отношению к главнокомандующему повел себя фактически хамовато, в полном соответствии со старинным правилом, когда один начальник, а другой дурак, потому что явился к тебе просителем.

И что самое обидное, так это то, что резервы имелись, и достаточно серьезные – после передачи войск генерала Зарубаева у командующего Маньчжурской армией оставался под рукой 2-й Сибирский армейский корпус, а к нему еще 8-я ВС стрелковая дивизия и 2-я бригада 31-й пехотной дивизии. Уже сейчас стало проявляться то, что позже станет визитной карточкой полководческих «дарований» Алексея Николаевича – стремление зарезервировать как можно больше частей в тылу и на вспомогательных направлениях, стремясь надежнее закрепить за собой территорию, вместо того чтобы сконцентрировать силы против неприятеля. Но бывший военный министр руководствовался нехитрой заповедью российского чиновничества: «Как бы чего не случилось плохого».

– С паршивой собаки хоть шерсти клок, а так все же три полнокровные дивизии, пусть сырые и еще не обстрелянные. Хоть из запасных набраны, но людской контингент превосходный – сибиряки!

Фока приход серьезного подкрепления обрадовал – сила для будущего сражения фактически удваивалась, если подсчитывать только войска 1-го и 3-го Сибирских корпусов, причем в последнем не учитывать 7-ю дивизию, что сейчас находилась в Квантуне.

– Дивизии будут переданы в трехдневный срок, причем Вторая была в эшелонах, которые прибыли на станцию от Мукдена. Должна выйти сегодня вечером из Ляояна. Тут пути несколько часов, – зачем-то уточнил наместник. – Куропаткин тебя утвердил моим помощником, если можно так сказать. Учти, под твоим командованием сейчас три генерал-лейтенанта, что по старшинству производства в чин стоят выше тебя. Им станет обидно, хотя по возрасту Зарубаев нам с тобою ровесник, а Штакельберг со Стесселем моложе будут. Ты с последним уже говорил?

– Да, после полудня – Анатолий Михайлович уже в войска отправился. Ваше назначение он одобрил – для него нож острый, чтобы два других комкора над ним власть получили!

Фок усмехнулся, припоминая подробности недавней встречи. Стессель рванул из Порт-Артура призовым рысаком, перекинув всю ответственность на коменданта крепости Смирнова. Тем более из его штабного поезда в любой момент можно было связаться по телеграфу с любым полком, так что отъезд большими неприятностями не грозил.

– Но серьезно я с ним чуть позже поговорю и найду что ему предложить. Он ведь мог в Порт-Артуре оставаться, все же начальник Квантунской области, но решил командование над Третьим корпусом из своих рук не выпускать, поискать лавров на поле сражения. Мешать он мне не будет, наоборот, сам заинтересован в прорыве генерала Кондратенко к Дагушаню. Только ему резервы нужны, мало ли где японцы высаживаться на берег станут. Мы же не знаем, что они удумали!

– Транспорты на траверзе Квантуна, причем с юга. Думаю, пунктом высадки является Инкоу. Ночью они станут проходить вдоль северного побережья Квантуна, вот тут-то мы на них и нападем!

Наместник потер руки, было видно, что Евгений Иванович возбужден до чрезвычайности. У Фока отлегло от сердца: хорошо, что теперь стало понятно, где японцы собрались высаживать десант. Инкоу – единственный порт на северном побережье Печилийского залива, другого просто нет. И бухт нет на всем северном побережье, куда бы инфантерию смогли высадить. Вернее, пара транспортов может высадить на катерах, баркасах и прочих плавсредствах первую волну десанта, но на этом все прекратится – без артиллерии, достаточного боезапаса японцы будут просто сброшены обратно в море. Наличие прибрежной железной дороги нивелировало до определенной степени временное владение вражеским флотом Желтого моря.

Переброска стрелковых полков могла быть осуществлена в течение нескольких часов от получения известия о появлении вражеского десанта; бронепоезда и железнодорожные батареи подошли бы гораздо быстрее, взяв на платформы пограничников. Да и наращивание сил русские могли осуществить в течение суток, опередив противника, и при этом имели бы подавляющее превосходство в артиллерии. Ведь именно мелководье мешало подходить к берегу броненосцам и броненосным крейсерам, а действия канонерских лодок были существенно ограничены выставленными минными заграждениями. Да и попадание в небронированные корабли шестидюймовых снарядов могли иметь для них весьма печальные последствия, вплоть до самых фатальных.

К тому же следовало учитывать не только частые в здешних водах штормы, что прервут любую высадку, но даже изрядное волнение, которое серьезно затрудняет проведение десантной операции и сводит к минимуму артиллерийскую поддержку с кораблей.

– Инкоу для японцев важнее Дагушаня – там железная дорога. К тому же могут взять наши войска в клещи, если удастся высадить на берег две-три дивизии. И время у них есть – Куропаткин согласился передать дивизии, но вот трехдневный срок меня изрядно смущает. А если говорить честно, то откровенно пугает, ведь соврать – недорого взять!

Возникла неловкая пауза. Алексеев побагровел лицом, сцепил пальцы рук. Возникшее подозрение в неискренности командующего Маньчжурской армии следовало немедленно подкрепить, чтобы не было голословного обвинения в адрес генерала Куропаткина.

– Я думаю, Алексей Николаевич вводит нас в заблуждение. – Фок решил выложить свои сомнения, причем откровенно. – Корпус Зарубаева растянут эшелонами по железной дороге: Вторая дивизия на перегоне Ляоян – Мукден, а Третья еще чуть ли не у Харбина. Если отправить их напрямую, то в течение одного-двух дней прибудет Вторая со штабом, а трех-пяти дней – Третья дивизия. Причем их нужно поторопить, и железнодорожники должны докладывать о проходящих эшелонах каждые три часа.

– Немедленно свяжись с начальником железнодорожного отдела генералом Нидермиллером, он передаст приказы и будет контролировать переброску войск. Учти, в твоем распоряжении весь мой полевой штаб, и в мое отсутствие отданные тобой приказы являются для всех генералов и офицеров моими собственными – все нужные распоряжения я сделал еще вчера. Если кто проявит нераспорядительность или строптивость, во что я не верю, отрешай от должности незамедлительно. По всем вопросам у тебя теперь есть дежурный генерал фон Клодт. Начальник штаба генерал-лейтенант Жилинский о тебе отзывается исключительно положительно, а он у меня строптив, и его мнению стоит доверять.

– Я не раз говорил с Яковом Григорьевичем. Думаю, мы сработаемся, – отозвался Фок, прекрасно понимая всю изнанку тех событий, которые не зря именуются закулисными.

Жилинский находился сейчас в крайне непонятном положении. Он являлся начальником полевого штаба главнокомандующего, но его фактически отодвинул от дел сам Куропаткин, у которого был свой штаб во главе с генералом Сахаровым. А это не могло не взбесить деятельного честолюбца. Так что предоставленный судьбой шанс возглавить штаб реальной армейской группировки, активно действующей против неприятеля на Дагушаньском направлении, Жилинский решил использовать по полной программе, ухватившись за него, как говорится, руками и ногами, вцепившись зубами. «Социалистическое соревнование», если применить термин еще не наступившей эпохи, пошло яростное, и если удастся разбить армию Оку, то позиции Куропаткина значительно ослабнут – это все прекрасно понимали, так что штаб заработал как хорошо отлаженный механизм, давно скучавший по настоящей работе.

– Евгений Иванович, для организации нормальной работы мне нужны несколько офицеров, что прекрасно проявили себя в ином времени. Вы понимаете, что я хотел сказать, – осторожно произнес Фок, кивнув на дверь салона – все же не лишняя предосторожность от подслушивающих и вынюхивающих особей, которых всегда хватало.

– Кто из них?

– Профессор академии Генерального штаба генерал-майор Алексеев, твой однофамилец.

– Знаю такого, Михаил Васильевич сейчас в Ляояне, можно выцарапать, пока без назначения. На какую должность ты хочешь его назначить?

– Начальником штаба к Стесселю, он вполне справится и заменит его, если что произойдет. А еще мне нужен Гурко, его в должности начальника штаба Первого Сибирского корпуса сменил Иванов, и полковник сейчас только его помощник. А дело для него имеется, живое и важное.

– Отправь распоряжение Штакельбергу через Жилинского, через несколько часов этот бурский авантюрист будет у тебя. Но для чего он нужен? Ведь шпионажем только и занимался.

– Нам он необходим. Это самая подходящая кандидатура для отдела военной разведки и контрразведки. она у нас сейчас на пещерном уровне, а генерал-квартирмейстер не та кандидатура. Привлекать жандармов не всегда целесообразно, у них свое управление. Еще нужно ставить войсковую разведку, привлечь китайцев к этому делу…

– Мне уже докладывали, что в твоем окружении видели китайских подданных, причем весьма подозрительных.

– Многие дела можно совершать руками туземцев, на это не обратят особого внимания. Я подобрал необходимые кадры, некоторые уже сотрудничают с нашими офицерами Генерального штаба, причем в ином времени тоже содействовали.

– Хм, а ты обстоятельно подходишь к делу, мне это нравится. И насчет жандармов ты прав – нам нужна своя тайная служба, действующая на совсем иных основаниях. Так что давай список, я посмотрю.

Фок протянул Алексееву листок бумаги, на котором были расписаны два десятка строчек – по две на кандидатуру. Наместник принялся читать, поднял на него удивленные глаза.

– Имена есть незнакомые. А где у нас капитан Самойло? И кто это такой? Хм, подполковник Лавр Корнилов, столоначальник в Главном штабе, недавно вернулся из Индии.

– Разведкой занимаются, как и твои кадры, Евгений Иванович, а подполковник заострен именно на Восток, – усмехнулся Фок, уже зная, какой на самом деле имеется штат у наместника. Вот только не упорядочен еще и не столь эффективен, каким мог бы быть. Хотя те же дипломаты вполне ему лояльны и деятельны, а это немаловажно.

Но ведь время есть, и изменить можно многое…

Глава 7

– Минные катера с «Всадником» и «Гайдамаком» уже направлены по бухтам, миноносцы Второго отряда их прикрывают. «Джигит» и «Разбойник» – на внешнем рейде брандвахтой. «Забияка» и «Гиляк» пойдут под моим флагом в бухту Луизы, прикроют наши миноносцы в случае повреждений.

Контр-адмирал Лощинский сейчас едва сдерживал волнение, докладывая Алексееву, прибывшему под вечер в Порт-Артур. Все же успел добраться из Ляояна, сделав короткую остановку на станции Ташичао, встретившись там с Фоком. Утром Евгений Иванович собирался выходить в море, благо «Баян» с «Палладой» отогнали японские дозорные крейсера, что при виде русских кораблей немедленно бросились в паническое бегство. Еще бы им не испугаться, когда и с севера показались дымы – то подходила «Диана», вышедшая из Дальнего. На этой «богине», не принимавшей активного участия в недавнем сражении, закончили экстренные ремонтные работы, и крейсер вышел в море. Его сопровождали пять миноносцев 1-го отряда – больше половины из числа способных выйти в море.

Конечно, в другое время адмирал не стал бы так рисковать, но сейчас у него не осталось выбора – стало ясно, что японцы собрались проводить десантную операцию и захватить Инкоу, падение которого грозило немалыми неприятностями. Такого варианта развития событий нельзя было допустить ни в коем случае, и Алексеев осознанно пошел на риск, прекрасно понимая, что произойди что-нибудь похожее на случай с «Петропавловском», проблем не оберешься, и ситуацию будет не исправить.

Он собрался бросить на кон войны единственный козырь, применения которого адмирал Того сейчас вряд ли ожидал. Кураж от победы над японским отрядом 7 мая оказался настолько велик, что ремонтные работы на торпедированных в первую ночь войны броненосцах были немного ускорены. Два дня тому назад с «Цесаревича» и «Ретвизана» сняли кессоны, хотя в иной реальности это произошло 23–24-го числа, как он узнал от Фока. К тому же еще 15 мая на последнем корабле установили 12-дюймовые пушки главного калибра. Через два дня провели пробные стрельбы, результат которых оказался вполне удовлетворительным.

Так что завтра с утра он выведет два броненосца в море, и если 1-й отряд Того прикрывает конвой, то есть неплохие шансы добраться до Дальнего, где их на подходе встретит «Пересвет» под флагом Матусевича, с тремя большими миноносцами в сопровождении.

О бое с японской эскадрой не могло быть и речи – команды должны чуть ли не заново привыкать к морю, налаживать взаимодействие. Ведь экипажи три с половиной месяца стояли в ремонте, какие тут походы. А вот Того от такой демонстрации явно станет не по себе – три русских новых броненосца, скорость которых не уступает японским визави, поневоле заставят неприятеля прикрывать транспорты главными силами, тут одними броненосными крейсерами в охранении не обойдешься.

Зато через десять дней, максимум две недели, можно и рискнуть сразиться с врагом. К этому времени войдет в строй «Победа», кессон с нее уберут на днях, и «Полтава», немного пострадавшая в недавнем бою, причем по вине контр-адмирала Матусевича – тому надо было просто направить на север и юг по миноносцу, и в таком случае подход японской эскадры не оказался бы для русских моряков неприятной неожиданностью. Наивный просчет, за который он устроил жестокую, но справедливую выволочку, которую Николай Александрович надолго запомнит…

– Николай Оттович, – Алексеев посмотрел на сидящего справа от Лощинского Эссена, – я вызвал вас в Порт-Артур чтобы сообщить: немедленно лишаю вас должности командира броненосца. Снимаю не только потому, что «Севастополю» месяц стоять в ремонте, а лишь руководствуясь тем, что вы настоятельно нужны на крейсерах. Рейценштейн уже вышел в море – под брейд-вымпелом «Баян» и обе наши «богини». Задача его отряд – связать боем, по возможности, вражеские крейсера и обеспечить атаку наших минных катеров от бухт Луизы и Десяти кораблей.

Алексеев сделал паузу, любуясь вначале побледневшим, а теперь побагровевшим лицом Эссена. И,как ни в чем не бывало тем же голосом продолжил говорить дальше:

– Я решил назначить вас командиром Второго крейсерского отряда. А потому спрашиваю: вы готовы выйти в море немедленно? Под вашим командованием будут «Аскольд» и «Новик». И сопровождать в атаку вы станете пять больших миноносцев Елисеева, что пришли из Дальнего и сейчас загружаются углем. Задача также состоит в прикрытии этой ночью отряда капитана второго ранга Бубнова – у него семь боеготовых «соколов». Прошу вас дать мне свой ответ.

– Я готов, ваше высокопревосходительство, в сию же секунду выйти в море. – Эссен поднялся со стула, но, повинуясь жесту Алексеева, уселся обратно. За эту минуту наместник увидел, насколько эмоциональным может быть Эссен – целая гамма чувств появилась на лице храброго остзейского немца. Тот и не думал их скрывать. Вначале недоумение, немой крик души: «За что меня так наказывают?!» Потом невероятная, почти смертельная обида, когда Николай Оттович услышал, что «Севастополю» месяц стоять в ремонте. И резонно посчитал, что наместник решил, что вина за повреждения в бою лежит именно на нем. Затем неприкрытая радость, что его возвращают обратно на крейсера, причем командиром отряда, а ведь это повышение в должности, и значительное. Эссен принял самый тихоходный броненосец эскадры по приказу Макарова и получил чин капитана 1-го ранга, ибо «Новик» относился к кораблям 2-го ранга. И теперь он возвращается обратно на крейсера и может поднять на одном из них брейд-вымпел, согласно статье «Морского устава». А тут уже полагался салют из 9 или 11 выстрелов. И до погон контр-адмирала с должности командира крейсерского отряда, то есть с упраздненного чина капитан-командора, добраться многократно легче, чем будучи командиром одного из устаревших броненосцев.

– Над каким из крейсеров вы поднимете свой брейд-вымпел?

– «Новик»!

Без секундного промедления Эссен дал ответ на вопрос адмирала. Кто бы сомневался – Николай Оттович прекрасно знает команду и возможности своего крейсера, с которым сроднился за службу. Да и возможности «Аскольда» ему хорошо известны – много раз эти два быстроходных крейсера, построенныена германских верфях, вместе выходили в море, гоняя японские миноносцы и вступая в схватки с вражескими кораблями.

– Но ваш крейсер существенно уступает «Аскольду» по водоизмещению и многократно – по артиллерийской мощи, все же шесть стодвадцатимиллиметровых пушек или дюжина стопятидесятидвухмиллиметровых – есть разница? И в скорости «Новик» превосходит незначительно, а в бронировании сильно уступает. Поднимайте брейд-вымпел на «Аскольде», – мягко посоветовал Алексеев, прекрасно понимая, какой будет ему дан ответ.

– Только «Новик», ваше высокопревосходительство. Это мой старый корабль, к которому я привязан сердечно. – Эссен даже мотнул головой от негодования, что может поступить иначе. – «Аскольд» – прекрасный крейсер, но в ночную атаку идти лучше на «Новике», он намного маневренней и может близко подойти к берегу – осадка меньше. А потому лучше атаковать транспорты со стороны берега, «Аскольд» же отвлечет на себя внимание вражеских крейсеров.

– Хорошо, я рад, что наши мысли сошлись, – мягко произнес Евгений Иванович, протянув Эссену запечатанный пакет. – Тут вся диспозиция, Николай Оттович, ее требуется исполнить. Но она не ущемляет вашей инициативы в бою. Смело принимайте иные решения, если увидите, что результат будет достижимым и принесет гораздо больше пользы. Необходимо повредить как можно больше транспортов и полностью сорвать высадку вражеского десанта. Однако не беспокойтесь, если часть вражеских судов дойдет до Инкоу. Там наша армия готова их встретить, в порту есть береговые железнодорожные батареи с нашими моряками и минные катера.

Алексеев остановился, посмотрел на Лощинского и Эссена – на лице первого он не увидел страха, а в храбрости второго можно было не сомневаться, наоборот, нужно постоянно сдерживать его порывы.

– Все командиры миноносцев предупреждены: если будут замечены вражеские броненосные крейсера, то следует атаковать их при любой возможности, пуская торпеды не по одной, а залпом из двух сдвоенных аппаратов. Нужно потопить хотя бы один из них и уравновесить силы. И еще одно: при серьезных повреждениях отходить в залив Цзиньчжоу, под прикрытие наших береговых батарей. А теперь, господа, я должен сказать вам следующее…

Глава 8

– Рад тебя видеть, Николай Платонович, наконец добрался до наших палестин. И, как моряк, попал с корабля, то есть из вагона, прямо на бал – с полудня японцы начнут высаживать в Инкоу десант. Не думаю, что наш флот их остановит, хотя определенные потери им все же нанесет. Так что, Николя, ты вовремя прибыл, тебя очень не хватало!

– А ты все в заботах и хлопотах, Александр Викторович. И тебе не хворать до конца кампании! А там как Бог даст нам обоим, Фокушка. Смотрю, ты догнал в чинах меня, да еще Георгия на шею заслужил!

Последняя фраза прозвучала в устах с неприкрытой завистью, генерал-лейтенант Зарубаев даже вздохнул, но объятия его были крепкие. Генералов в Российской империи не так и много, пути их постоянно пересекались, и все друг друга хорошо знали, причем лично, а не заочно, некоторые еще с кадетских или юнкерских времен. Тут как раз имел место быть второй случай – вместе учились во 2-м Константиновском артиллерийском училище, причем Фок – «птенцом», а Зарубаев уже портупей-юнкером, но оба были погодками, что немаловажно и всегда учитывалось.

Дальше жизненные пути разошлись: Николай Платонович закончил академию Генерального штаба и стал служить в окружных управлениях, уже в 1875 году вышел в полковники, с турками не воевал, спустя 15 лет стал генерал-майором и начальником штаба армейского корпуса. В 1899 году Зарубаев уже генерал-лейтенант, позже стал помощником командующего Сибирского военного округа и с началом войны принял под командование формируемый из резервистов 4-й Сибирский армейский корпус.

Фока ожидал более тернистый путь: пять лет службы в жандармах, так что к Русско-турецкой войне едва выслужил капитанский чин. За храбрость получил золотое оружие и Георгия 4-й степени, в том же 1890 году получил чин полковника и 3-й Закаспийский стрелковый батальон под командование – какая уж тут бригада, «академикам» путь к вершинам чист, а тут все собственным горбом вываживать, с одного полка на другой переходить, медленно поднимаясь по карьерным ступенькам. Так что первый генеральский чин получил только в 1900 го ду, ну и бригаду под командование.

И пора бы уходить на пенсию, но тут подвернулся случай, который всегда позволял старым служакам подняться в чина, доставало бы храбрости, толковости и здравого смысла, – и имя ему война. Так что теперь Фок скакнул выше, пока старый приятель корпус формировал. Но теперь положение еще больше изменилось: первая победа над японцами одержана, чин и Георгий 3-й степени получены. Должность помощника наместника ЕИВ и главнокомандующего сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке намного значимей, чем та, на которой находился Зарубаев, и старшинство в чине тут никак не поможет.

Но общались они всегда по-дружески, несмотря на разницу положения, – традиции училища к этому напрямую обязывали, и нарушать их было категорически нельзя вплоть до самой смерти. А к ситуации оба отнеслись философски: сегодня ты выше по должности, завтра – я, ничего страшного, наоборот, помогать своим завсегда нужно.

– Завтра нам тут весело будет: на транспортах идет либо Четвертая армия Нодзу, либо Третья армия Ноги, сам понимаешь, точно знать мы не можем. Но, судя по числу коптящих небо лоханей, там две дивизии, максимум еще одна бригада, не больше тридцати батальонов. У меня в Инкоу Вторая бригада Тридцать пятой дивизии, на станции Вафангоу – Двадцать шестой сибирский стрелковый полк. Одиннадцать батальонов, и это все. Когда будет точно понятно, где японцы ухватятся за берег, смогу перебросить с Квантуна еще один полк Седьмой дивизии, большего у меня нет в резерве. Так что твое появление здесь позволяет надеяться на лучший расклад сил.

– Со мною два батальона Пятого Иркутского пехотного полка, к утру подвезут еще два. К вечеру прибудет Енисейский полк, будет вся Первая бригада Второй пехотной дивизии с приданной артиллерией.

– Хм, я думал, что будет хуже. С утра введем бой двенадцать батальонов, потом я добавлю своих шесть, а ты – четыре, и к вечеру у нас уже двадцать два батальона, это намного лучше. Продержимся эти несколько часов, ничего сложного, а вот через сутки будем им объяснять, чем редька от хрена отличается и с чем эти овощи поедать рекомендуется!

– Ты, как всегда, все ехидствуешь и язвишь, Александр Викторович, – усмехнулся Зарубаев. Его длинные усы в память покойного деда ныне здравствующего императора дрогнули. Но командующий 4-м корпусом был серьезен и внимательно посмотрел на стол, где была расстелена карта с нанесенной на нее разноцветными карандашами обстановкой.

– Николай Платонович, смотри, какая кутерьма у нас здесь началась. – Фок правильно понял взгляд генерала и взял карандаш. – Японская Вторая армия чуть ли не месяц назад высадилась у Дагушаня, а так как генерал Штакельберг выполнял приказ командующего Маньчжурской армии избегать решительных действий против неприятеля, чтобы не понести потерь, то они заняли обширный плацдарм.

– Однако…

Сказанное Зарубаевым слово было настолько знакомо, что Фок непроизвольно фыркнул. Но продолжил говорить:

– Две с лишним недели накапливали войска, потом двинулись в наступление: две дивизии – на Далинский перевал, одна – к верховьям Бычихе, еще дивизия между ними держит фронт. Растянулись на сотню верст – пространства, как видишь, огромные. В Азии совсем иные размеры, просторно тут, сколько войск ни собери, все равно не хватит.

– Это я на службе в Омске понял, когда округ размером от Уральских гор и до Байкала. Если бы не железная дорога, то любые операции при таком пространстве и задумывать трудновато.

– Оно так и есть. – Фок снова фыркнул, но заговорил дальше уже серьезно. – Вот мы и решили четыре дня тому назад нанести по ним сильный контрудар. Наступление идет двое суток, и пока мы добились следующих результатов. Вот посмотри…

Карандаш заскользил по карте, утыкаясь острием то в одну точку, то в другую, то очерчивая линии в воздухе, не касаясь бумаги. А Фок одновременно пояснял склонившемуся над столом генералу:

– У Штакельберга восемнадцать батальонов, он держит оборону на пятидесятиверстном фронте. Пока держится, но начинает тут, тут и там пятиться. Оно и понятно – против него три японские дивизии, пехоты только по баталь онам вдвое больше, да еще конницы девять эскадронов.

Оку рвется через Далинский перевал главными силами, имея за спиной резервы, идущие от Дагушаня, – примерно шесть-восемь баталь онов инфантерии. Это центр японцев; справа у них, и слева у нас фланги практически пустынны, одни лишь конные разъезды. У противника там отдельная кавалерийская бригада – два полка, – восемь эскадронов кавалерии, которые подкрепляют пара батальонов пехоты и дивизион горной артиллерии, у нас бригада сибирских казаков, уже порядком растасканная, в ней осталось девять сотен. К ней несколько пеших и конных охотничьих команд, пара сотен пограничников и забайкальская казачья батарея под общим командованием генерал-лейтенанта Симонова, начальника Сибирской казачьей дивизии.

Последние слова Фок произнес с нескрываемой ехидной интонацией – термин «начальник» уместен в бюрократии, но никак не в армии и тем более не на флоте. «Начальник бригады броненосцев» звучит весьма неуместно, это не англичане, у них везде командующие, где только можно. А в русской армии совсем иначе – дивизией управлял генерал-лейтенант, и в этом случае он начальствовал. А если на нее ставили генерал-майора, то он считался временным командующим, пока не получал следующий чин и не становился полновластным начальником. Вот такие шли бюрократические игры с названиями!

– На нашем правом фланге до сегодняшнего вечера была одна дивизия японцев – по бригаде тут и там. Посередке вытянулись кишкой разъезды кавалерийского полка – три эскадрона. Против левой бригады противника три полка Первой стрелковой дивизии Гернгросса – японцы там упираются пока, но начнут обход, куда им сейчас деваться, ибо мы разнесли их крайнюю бригаду в ошметки, на нее наступает весь Третий корпус.

По фронту девять батальонов Надеина – жаль его, ранен – откинули один полк японцев, а вот другому катастрофически не повезло – попал под удар нашей обходящей колонны генерал-майора Кондратенко. Там я собрал полтора десятка батальонов и дюжину эскадронов и сотен при солидной артиллерийской поддержке и три десятка пулеметов, не считая картечниц Шметилло – завтра тебе покажу это немудреное изобретение.

– Так, понятно. – Зарубаев быстро читал карту и вывод сделал абсолютно правильный. – Ты опрокинул их левый фланг, и твоя обходящая колонна идет на Дагушань. У тебя в ней мало сил – пятнадцать батальонов ни о чем, японцам достаточно снять две бригады пехоты с центра, и твой прорыв будет остановлен. Придвинут резерв и откинут Кондратенко – конницы у тебя совсем нет, приморские драгуны и сибирские казаки ни о чем, их мало до прискорбия. Нужно было ждать сосредоточения моего корпуса…

– Так твои дивизии Куропаткин только сейчас передал, все сосредотачивает войска, а японцы уже к железной дороге подходят, отрезать Порт-Артур могут. Десант надо бить сразу, не мешкать – паровоз давят, пока он еще чайником пар пускает, потом ногу отшибешь!

Зарубаев засмеялся немудреной шутке, здесь пока еще не известной, но тут же сделался серьезным.

– Инкоу удержит моя Вторая дивизия, но есть и Третья. Подкреплять ею будешь обходную колонну Кондратенко?

– Зачем? Там японцы резерв перебросят, и станут наши три десятка батальонов перед преградой, для их силенок не пробивной. Мы другой фланг обхватим, смотри. Твой корпус стягиваем сюда, Первой дивизией заменяем Вторую (она просто опоздает на несколько дней и пойдет маршем сразу за головной дивизией). С другой стороны ты к морю выйдешь, и сибирских казаков тебе в помощь. Ибо если не сделать сей маневр, то японцы по побережью к реке Ялу могут в порядке отойти, и там у них две армии будут объединены. А оно нам надо? Мы их к Дагушаню должны оттеснить и там всех придавить одним разом. Зря я, что ли, четыре десятка девятифунтовых полевых пушек с шестидюймовыми мортирами взял?

Глава 9

– Михаил Федорович, пора идти в атаку, случай больно удобный – в лунном свете силуэты транспортов хорошо видны! Грех такой момент благоприятный упускать! Немедленно радировать условленный сигнал!

Эссен снова почувствовал себя капитаном, поднявшись вечером на мостик «Новика» и встреченный с нескрываемым восторгом всей командой. Будто крылья за спиной выросли – он снова на родном крейсере, словно и не отлучался на броненосец, на котором, как сказал бы любой служака николаевских времен, тянул лямку.

По некоторым обмолвкам наместника Николай Оттович понял, что его возвращение не на время, а навсегда – адмирал решил разделить крейсерский отряд на два. В первый войдут «Баян» и обе «богини» – последние стали бегать резвее, скорость хода выросла на узел, а то и полтора, после некоторого облегчения за счет снятия практически всей мелкокалиберной артиллерии и двух третей 75-мм пушек.

Во второй отряд войдут быстроходные крейсера, а таковых в Порт-Артурской эскадре всего два – пятитрубный «Аскольд» и его маленький «Новик». Есть еще «Богатырь», тоже детище германского судостроения, по скорости в 23 узла тот еще бегун, но он во Владивостоке.

И тут же промелькнула мысль, что наместник явно на него рассчитывает, намерен как-то перебросить этот корабль в здешние воды. Вообще-то мысль здравая – «Богатырь» нужен именно здесь, по скорости он ни один из японских кораблей не догонит, а по бронированию и защите этот русский крейсер превосходит все имеющиеся бронепалубники, приближаясь к типу броненосных крейсеров.

– Будем атаковать, Михаил Федорович, полный ход. – Эссен не собирался подменять на мостике сменившего его Шульца – тот был настоящий моряк, незачем его было обижать, как часто поступают все флагманы, пытаясь подменить собой командира. Сейчас нельзя этого делать, он теперь не командир крейсера, под его ответственностью сейчас два крейсера и дюжина миноносцев, что набирают ход, – настоящая эскадра, пусть из небольших кораб лей. И смертельно опасная, причем не только для транспортов, но и для любого японского военного корабля.

После спешного перевооружения на каждом из русских миноносцев имелась пара сдвоенных торпедных аппаратов, но уже без запасных торпед – теперь сделать в море перезарядку аппаратов было невозможно, да и незачем. Так проще: выпустил по врагу самодвижущиеся мины с близкой дистанции и выходи из атаки. И даже если неприятельские дестройеры, то есть «истребители миноносцев» тебя догонят, можно дать бой с немалыми шансами на победу – на «соколах» сняли три 47-мм пушки, установив на корме 75-мм орудие. А на 350-тонных миноносцах поставили уже три таких пушки – на корме и по бортам – вместо пяти 47-мм. Теперь все русские миноносцы получили шанс не только отбиться от неприятеля, но и самим навязывать ему артиллерийский бой – хорошо, что наместник сделал серьезные выводы из гибели «Стерегущего» и «Страшного».

Перевооружение кораблей производилось быстро – 75-мм пушки были сняты с «Дианы» и «Паллады», по 16 штук из имевшихся 24, еще столько же «пожертвовал» «Баян», на котором осталось только четыре таких орудия. Зато взамен «мелкоты» броненосный крейсер получил пять 152-мм пушек Кане с броневыми щитами, а «богини» – по парочке таких орудий, теперь они представляли вполне реальную угрозу для вражеских кораблей.

С броненосцев сняли все торпедные аппараты и выгрузили самодвижущиеся мины – мысль здравая, на взгляд Эссена, пусть несколько и запоздавшая со своим воплощением. Зачем они нужны на кораблях, ведущих бой в линии на большой дистанции, никто не понимал, но кораблестроители продолжали пичкать по пять-шесть аппаратов, и еще можно было загрузить полсотни плавающих мин. Именно взрыву последних от детонации многие приписывали столь быструю гибель «Петропавловска». Хорошо, что теперь от всего этого взрывоопасного груза избавились…

Из темноты неожиданно появился небольшой корабль, казавшийся на фоне большого транспорта, в который комендоры «Новика» всаживали снаряд за снарядом, совсем крохотным. Николай Оттович моментально понял, что это сопровождающая конвой канонерская лодка – на носу и на корме были установлены большие пушки, из которых японцы открыли огонь по русскому крейсеру. Однако Шульц не оплошал – 120-мм орудия «Новика» тут же начали стрелять по новому опасному, особенно для миноносцев, врагу. И канонерка стала получать одно за другим попадания – на корпусе были видны вспышки разрывов, из-под палубы выскочили языки пламени. И тут же последовала вспышка на носовом орудии – можно было не сомневаться, что смертельно опасная для небольшого крейсера восьмидюймовая английская или 210-мм германская пушка выведена из боя.

Воюющие беспрерывно с января артиллеристы «Новика», единственного корабля Порт-Артурской эскадры, что постоянно находился в 40-минутной готовности к выходу, намного превосходили в боевой выучке своих японских коллег, тем более что экипажи старых канонерских лодок набирались по остаточному принципу, так как лучших специалистов отбирали в 1-й и 2-й отряды адмиралов Того и Камимуры. Так что за несколько минут японский корабль, водоизмещение которого едва превышало шестьсот тонн, получил множество снарядов и превратился в полыхающий костер.

В таком ярком освещении Эссен увидел узкий корпус русского миноносца, с которого выпустили торпеду – кто-то из «соколов» решительно пошел на добивание подранка. И вражеский корабль содрогнулся от взрыва, взметнувшийся у борта огромный султан воды обрушился на обреченный корабль и даже затушил кое-где пожар. А потом канонерка ушла под воду: пережить подрыв для кораблика, водоизмещением мало чем отличавшегося от старых минных крейсеров, было бы невероятным делом, сродни чуду, которое бывает очень редко на море, где царят суровые реалии. Ибо слабейший должен погибнуть!

– Где же «Аскольд»?

Разобраться в ночном бою очень трудно, для того и прожектора включают, чтобы подсветить своим миноносцам набитые войсками, оружием и снаряжением цели. Но сейчас этого не требовалось – на огромном пространстве в десять миль, насколько хватало взгляда, кипело сражение. Вспышки и грохот орудийных выстрелов, громкие взрывы торпед – на море шла жестокая война, здесь противники яростно сражались, желая победить в этой войне. А кто же хочет проиграть?

– Миноноска с левой скулы!

Крик сигнальщика заставил Эссена повернуться – в узком луче прожектора полз двухтрубный силуэт действительно миноноски – кораблика в 60–80 тонн водоизмещением. Такие «циклоны» были и на русском флоте в дальневосточных водах, но только во Владивостоке. Так что это был враг, вне всякого сомнения, а хорошо обученные расчеты и без команды знали, что им в таких случаях делать. Снаряды моментально обрушились на врага, срывая тому выход в торпедную атаку, и в дальнейшей участи противника можно было не сомневаться – запарил и стал быстро крениться на борт.

– Противоминный калибр нужно увеличивать до ста двадцати миллиметров, – совершенно спокойно произнес Эссен, обращаясь к Щульцу. – Даже семидесятипятимиллиметровые орудия не дают немедленного результата, а все остальные – просто бесполезные хлопушки. Слишком много потребуется сделать из них выстрелов, чтобы остановить даже такой маленький миноносец.

– Я согласен с вами, Николай Оттович, только место занимают. Было бы лучше иметь вместо них пару пушек Кане, как на «Жемчуге», что строится в Петербурге. – Шульц совершенно не обращал внимания на свистящие мимо них пули – с тонущего транспорта японские солдаты стреляли из винтовок, желая нанести русским хоть какой-то ущерб, ибо нет для солдата и матроса горестнее ситуации, когда его убивают, а он не может ответить неприятелю тем же.

Но сейчас ни у кого из противников не было в сердце места жалости – наоборот, все стремились убить как можно больше врагов. Тонущие транспорты, с палуб которых в кипящие волны сыпались сотнями человеческие тела, вызывали ликующие крики на русских миноносцах. В сердцах своих все несли только один клич: «Убей врага!»

– «Аскольд», смотрите!

В отсветах пушечных выстрелов появился узнаваемый силуэт – пять труб имел только один корабль на всем Дальнем Востоке, других таких просто не было. Русский крейсер окутали вспышки выстрелов, он бил всем бортом, и семь 152-мм пушек Кане выплескивали длинные языки пламени. Его противник, подсвеченный прожектором, был хорошо виден – двухтрубный бронепалубный крейсер, а таковых у японцев осталось два: или «Акаси», или более ранней постройки «Акицуцу», ветеран войны с китайцами.

Японцам приходилось несладко – выстоять под градом трехпудовых снарядов малый крейсер не мог, на нем полыхали пожары. Специально для отражения атак миноносцев на «Аскольд» загрузили переданные с береговых батарей чугунные снаряды, бесполезные против брони, но ужасные для надстроек или против небронированных миноносцев.

Картину избиения вражеского крейсера в скоротечном морском бою Эссен разглядывал с минуту, сжимая ладонями поручни и испытывая прилив ярости. Но бой требовал от него внимания к иным событиям…

Глава 10

Японская пехота уцепилась за гребни вытянутых сопок, и теперь требовалось вышибить врага оттуда как можно раньше, пользуясь предрассветными сумерками. Иначе можно было тут увязнуть на пару дней и потерять драгоценное время, которое, в свою очередь, выиграют японцы и перебросят сюда подкрепления из резерва.

Роман Исидорович прошелся, не обращая внимания на свистящие над головой пули, – перестрелка, то затихая, то усиливаясь, шла с вечера, стоило выйти егерям и приморским драгунам к этому выгодному для обороны рубежу. И что было плохо, стрелковые полки растянулись на двухсуточном беспрерывном марше, восемьдесят верст пути совершенно измотали солдат, многие разбили ноги. Причем служивые завидовали идущим в авангарде, сетуя на то, что там были вьючные лошади и повозки.

Совершенно понятная зависть, вот только невдомек солдатам было, что идущим впереди приходилось намного хуже, ведь противник раз за разом высылал роты, а то и батальоны, что фанатично оборонялись или с отчаянной храбростью атаковали – чего стоил тот эскадрон японских кавалеристов, который сибирские казаки перекололи пиками, вырубили шашками. И теперь генерал прекрасно понимал, почему Фок всячески увеличивал пешие и конные охотничьи команды, приказав отбирать в них только самых здоровых, физически крепких, сметливых солдат, умелых стрелков, каких среди урожденных сибиряков было много. И приказал сводить команды охотников в егерские роты, а те – в батальон, один на всю трехполковую дивизию, численность которой сейчас была чуть больше, чем полностью укомплектованной бригады восьмибатальонного штата.

К сей новации старого Фоки генерал-майор Кондратенко отнесся с нескрываемым интересом – свои дивизии, созданные на основе двух бригад, он вооружил чуть ли не до зубов, ведь каждый батальон получил по шесть митральез конструкции Шметилло, которые солдаты уже прозвали молотилками. Да на полк дал пулеметную команду и собственную артиллерию, которая отсутствовала с XVIII века. И ведь хорошо получилось, теперь командир полка моментально реагировал на любое изменение обстановки, и в японцев немедленно летели 87-мм гранаты, не требовалось ждать, пока посыльные доберутся до артиллерийского дивизиона, который постоянно отставал на марше. И это притом, что дивизия стала намного меньше в людях, сохранив при этом число обозных лошадей и добавив в полки примерно с тысячу китайских кули – носильщиков. Так что не будь этого, не прошли бы по здешним дорогам, которые лучше называть тропами, столь много, едва ли одолели бы полсотни верст.

– Воюют железом, а не кровью…

Кондратенко хмыкнул, вспомнив одну из аксиом Фока, которые тот любил произносить. Старик за месяц совершенно изменился, причем день за днем, с момента победного для него боя под Бицзыво, который он дал вопреки приказам Куропаткина и Стесселя, проявив к ним совершенно наплевательское отношение. И тут же став фаворитом самого наместника, который возвратился с моря с победой, утопив в бою два вражеских крейсера.

Целым валом пошли изменения, знай про которые в Петербурге, тут же была бы дана взбучка, и такая, что и сам Фок, и Стессель моментально слетели бы с занимаемых должностей. А может быть, о самоуправстве в столице и ведали, но, зная о влиянии адмирала Алексеева, без разрешения которого о подобных новациях и речи бы не было, решили не вмешиваться, благо есть победы. А пойдут поражения, сразу обо всех грехах вспомнят, и Фока, и Стесселя, и самого наместника, тут и сомневаться не приходится. Живо прибудут грозные бумаги вместе с проверяющими особами.

Фок стал другим, как только получил ранение и контузию в бою под Бицзыво – видимо, крепко его по голове там ударило. Слава богу, что сильно приложило – в старом обличье, но со вставшими на место мозгами Фок сразу начал многим нравиться, а солдаты его просто боготворили, и в этом никто не сомневался.

Энергию, которую проявлял этот старик, могли бы позаимствовать многие молодые капитаны и поручики. Когда он спал, непонятно, но свои задумки, неизвестно откуда взявшиеся, воплощал в жизнь неукоснительно и требовательно, не просто заставляя подчиненных, но всячески им при этом объясняя и помогая. Список новаций понемногу рос, причем постоянно внедрялся в жизнь.

О том, что англичане применяли бронепоезда в войне с бурами, многие знали, но увидеть их в отечественном исполнении было определенным шоком, особенно для солдат – железный исполин, изрыгающий дым и пар, с орудийными башнями, произвел на многих ошеломляющее впечатление. Та же митральеза Шметилло, полезность которой рассмотрел именно Фок, треноги для пулеметов Максима вместо высоких лафетов со щитами, да и многое другое, не менее полезное, вроде тех ящиков ручных гранат, что поступили для испытания к егерям вместе с новыми гренадерами.

Однако было и то, что иначе, чем старческими чудачествами, не объяснить. Днем нарочный доставил с десяток железных касок уродливой конструкции, которые штабные офицеры, увидев это чудо-юдо, тут же стали называть собачь ими мисками. Было и злое название, которое, без сомнения, к ним и прилепится, стоит только надеть эти каски на голову и застегнуть под подбородком ремешки, – «тазик Фока», как он сам назвал их, впервые попробовав применить по назначению. Не стоит этого делать, любой офицер станет посмешищем…

– Юлий Юлианович, – обратился Кондратенко к подполковнику Белозору, что прежде служил в 5-м ВС стрелковом полку, а теперь командовал егерским батальоном дивизии, – вы совершили невозможное, сбив японцев с позиции…

– Просто они не успели укрепиться толком, даже окопы не выкопали. Но их тут много, сейчас пойдут в контратаку. Вот смотрите, ваше превосходительство, у них артиллерия!

Над сопками вспухли белые клубки шрапнели – сотни железных шариков обрушились на землю дождем. К счастью, неопасным – с большим таким недолетом. Но это недолго исправить, и следующие снаряды могут взорваться прямо над головой.

Кондратенко оглядел егерей, понимая, что в иное время их командир получил бы хорошую взбучку за нарушение формы одежды: вместо сапог – обмотки с китайской обувкой, гимнастерки разных оттенков зеленого, на головах – фуражки и папахи, а у некоторых вообще непотребные головные уборы. Это резало глаз, но генерал понимал, что иного просто может не быть, обходятся тем, что под руку попало.

Стрелки заняли позицию правильно – укрывшись в канавах, за скатами, в ямках. И передвигались по-пластунски, елозя брюхом по выжженной солнцем траве. И тут Роману Исидоровичу бросился в глаза офицер, обмундированный чуть лучше, в фуражке, но в китайской обувке и без шашки, которую обязаны были носить все офицеры и в любой обстановке. На такое следовало обратить внимание, хотя бы ради того, чтобы нижним чинам не подавать дурной пример, все же Устав для того и писан. Но с другой стороны, генерал прекрасно понимал, что ползать лучше без шашки, она только мешать будет, а в схватке от нее никакого толка, лучше вооружиться маузером в дополнение к нагану, понятное дело. Однако пистолет этот дорог невероятно. Не всем по карману, особенно обер-офицерам – сорок полновесных рублей в столице, а здесь вдвое больше продавцы требуют.

– Куда пехота полезла, куда?! Побьют ведь дураков необстрелянных! Сейчас пушки работать начнут!

Белозор чуть ли не кричал, показывая влево – на зелено-желтом фоне выделялись густо рассыпанные белые пятнышки гимнастерок. То прибывший с марша батальон Тобольского пехотного полка пошел в атаку, солдаты лезли вперед настырно: впереди цепи, позади взводы в колоннах для поддержки. Вот над ними и вспухли разрывы, и многие белые пятна стали недвижимыми, хотя впереди них продолжалось наступление цепями, солдаты шли в наступление перебежками…

Японцы полезли в контратаку напористо, зло и дружно, их было много – батальон, не меньше. Занявшие оборону охотники стреляли вразнобой, никто им не подавал команду стрелять залпом. Роман Исидорович только наблюдал, не вмешиваясь, для него самого это был первый бой в жизни. И он сейчас хорошо понимал, что видеть поле сражения – это одно, а вот совсем иное – оказаться в гуще событий.

– Вот и хорошо, сейчас они все тут полягут, тоже необстрелянные!

Пулеметы ударили с сопки как раз во фланг атакующей японской пехоты – и, словно коса по траве, очереди прошлись по бегущим, маленького роста японцам. Они падали десятками, а потеряв сотни убитых и раненых, стали отползать назад и всячески укрываться в ямках и траве – теперь никто не поднимался в полный рост, даже офицеры, что прежде размахивали мечами. Выбили всех храбрых в одночасье, остались осторожные или трусливые, тут все от взглядов зависит…

Нет в смерти красочности, она всегда страшна, и обличий ее много. Роман Исидорович шел мимо длинных шеренг, но не живых солдат, а погибших в бою, в котором русские все же вырвали победу, заплатив за нее большой кровью. Особенно много было трупов в белых гимнастерках, на которых алели кровью пятна. А вот егерей было всего два десятка, да и раненых у них оказалось мало – все же не так заметны, да и пороха нюхнули в предшествующих боях.

Генерал внимательно разглядывал тела и головы павших. Врачи уже подготовили доклад, и он хотел убедиться в приведенных там цифрах окончательно. В большей массе не пули убивали солдат, а осколки и шрапнель. Причем последняя была гораздо убийственней – очень много ранений в голову, причем смертельных. Мех папахи и сукно фуражки – плохая защита от падающего с неба железного дождя.

Еще раз задумчиво окинув мертвые тела взглядом, которые после панихиды предадут земле, Кондратенко еле слышно пробормотал:

– А все же Фок прав со своими «тазиками»…

Глава 11

– Прорезать строй, атакуем неприятеля!

Отдав команду, капитан 2-го ранга Елисеев пристально вглядывался в расплывшийся в темноте корпус вражеского крейсера. Ошибки быть не могло – перед ним была одна из «собачек», бронепалубный крейсер японского флота, достаточно быстроходный, не уступавший в скорости ни одному из новых крейсеров 1-го ранга русского флота, за исключением «Аскольда», тот мог выдать на полтора узла больше.

Евгений Пантелеевич прищурил глаза, прекрасно понимая, что стоит слепящему лучу прожектора попасть на атакующий миноносец, как тот будет накрыт градом 120-мм снарядов. Шутки плохи – на крейсер водоизмещением чуть больше четырех тысяч тонн японцы втиснули батарею из десяти таких орудий, что могли выпустить за минуту полудюжину снарядов на каждый из пяти бортовых стволов. И это если не брать в расчет смертоносные восьмидюймовые пушки на носу и корме, прикрытые стальными щитами. Попадание снаряда весом в семь пудов могло если не сразу утопить большой миноносец, то нанести ему такой ущерб, что пришлось бы снимать команду или уповать исключительно на Божью помощь.

Да что там миноносец, ни один из русских бронепалубных крейсеров, имеющих водоизмещение в шесть тысяч тонн, не смог бы выстоять в бою с двумя «собачками» сразу, даже один из японцев был опасен в схватке один на один. Просто потому, что по мощи бортового залпа пусть немного, но превосходил любой русский корабль, а «Палладу» с «Дианой» особенно, он их мог к тому же легко догнать. И только большее почти на две тысячи тонн водоизмещение позволяло тем же «богиням» противостоять в схватке один на один, ведь чем крупнее корабль, тем больше ему требуется снарядов, чтобы потерять боеспособность и набрать через пробоины воды.

Однако отказаться от атаки на могущественного врага Елисеев был не в силах, памятуя приказ наместника. Да и получить белый Георгиевский крест на ленте из черно-оранжевых цветов очень хотелось – кто же из офицеров не мечтает о такой почетной боевой награде? К тому же надеялся, что хоть одна из четырех торпед поразит врага.

Дело в том, что его флагманский «Боевой», как и все двенадцать русских дестройеров, что пошли в этот ночной бой, были за две недели перевооружены, хотя до недавнего времени такое казалось невозможным. Только бои с японцами наглядно показали преимущество в артиллерийском огне больших миноносцев противника – японцы стали в последнее время устанавливать по две, а иногда и по четыре 75-мм орудия.

Требовалось дать ответ, и его нашли, начав спешно довооружать русские крейсера и миноносцы. Вот только не успели. Если не считать «Лейтенанта Буракова», известного «ходока», то в строю остался всего двадцать один миноносец. Перевооружить смогли лишь десять миноносцев, остальные либо несли дозор, либо стояли на ремонте (полудюжина миноносцев, сказывались конструктивные просчеты и скверная сборка кораблей русской постройки). Да, маленькие кораблики стали несколько утяжеленными, но так с них сняли, кроме мелкокалиберной артиллерии и пулеметов, шлюпку и катер, а также недобрали в ямы угля, тем самым компенсировав несколько возросший вес.

Впрочем, иностранные образцы тоже имели недостатки, как и его «Боевой», построенный в Англии. Корпус сделан из хрупкой стали, скорость на половину узла меньше контрактной, у носового орудия отсутствовал щит, который мешал обзору командира и рулевых. Но сейчас это не играло никакой роли – миноносец рвался к крейсеру в полной темноте, не стреляя, хотя у орудий давно застыли комендоры. Если есть возможность сохранить внезапность ночного нападения, то ею необходимо воспользоваться.

И тут лучи прожекторов прошли правее и зацепили четырехтрубный миноносец, что тоже выходил в атаку на крейсер. Это был «сокол», вот только с ходу определить было нельзя, кто из командиров очертя голову рванулся в самоубийственную атаку.

– Это «Сердитый»!

Не доверять опытному сигнальщику, сверхсрочному унтер-офицеру, Елисеев не мог – тот был способен даже в темноте по малейшим признакам опознать любой свой корабль.

– Прибавить ход, нам дают возможность для атаки!

Елисеев сцепил ладони на поручне, понимая, что сейчас произойдет страшное – японский крейсер громыхнул всеми орудиями, с борта были выплеснуты длинные языки пламени. «Сердитого» подбросило разрывом, он стал терять ход, зарываясь носом, а японский корабль начал засыпать маленький корабль 120-мм снарядами. И тут же дал залп главный калибр – из стволов восьмидюймовых пушек выплеснулись огненные языки.

– Ох…

Елисеев непроизвольно выругался, не в силах поверить собственным глазам: в мертвенном свете прожектора было видно, как от чудовищного взрыва, в слепящей яркой вспышке, русский миноносец переломило, и обе его половинки тут же ушли в бурлящее море. Не было сомнений, что восьмидюймовый снаряд попал в сдвоенный торпедный аппарат, который был заряжен самодвижущимися пятнадцатидюймовыми минами.

Командира «Сердитого», лейтенанта Колчака, Евгений Пантелеевич хорошо знал, тот был известен на флоте больше как ученый и гидрограф, а командиром миноносца стал совсем недавно. До войны участвовал в экспедиции барона Толля на шхуне «Заря», который сгинул, пытаясь добраться до загадочной Земли Санникова. Александр Васильевич принял участие в организации его спасения, добрался до острова Беннета, где обнаружил оставленные бароном записи. Вот только ни его, ни трех спутников найти не удалось – они бесследно исчезли, что на бескрайних просторах Арктики немудрено. Колчак подарил ему свою фотографию, где в бородатом человеке в одежде из пушнины было трудно опознать блестящего морского офицера, который только что, прямо на его глазах, растворился со всей командой в огненной вспышке чудовищного взрыва. Такая уж судьба у моряков!

Но трагическая гибель «Сердитого» позволила «Боевому» подойти к крейсеру на три кабельтова и пустить в него все четыре торпеды, так что если будет промах или самодвижущаяся мина не взорвется, а такие случаи бывали, то всяко хоть одна из торпед попадет во вражеский крейсер. Русские миноносцы сегодня впервые использовали торпедное оружие таким образом. И залп получился – две самодвижущиеся мины взорвались у борта японского крейсера одновременно.

– Это «Такасаго»!

Кто бы сомневался, что опытный сигнальщик опознает детище английских корабелов, отличимое от его американских собратьев «Читозе» и «Касаги». Так что два корабля, построенных на туманном Альбионе, сошлись в схватке, и Давид победил Голиафа.