Тени

В высотке серой, в клетке этажа,
Где жизнь текла, привычно не спеша,
Жила семья. Отец, и мать, и сын —
Средь тысяч точно таких же картин.
Но в их квартире, светлой и простой,
Вдруг поселился ледяной покой.
Уют исчез, как дымка над рекой,
И дом встречал гнетущей тишиной.
Мать хмурит брови, молча грея чай,
Отец вздыхает, глядя невзначай
В пустой проем, где коридор застыл,
Как будто кто-то в дом тепло впустил,
Но тут же выпил, осушив до дна.
Теперь царила в нём лишь тишина,
Такая, что звенит в ушах порой,
Лишая сна и руша быт былой.
И мальчик Лёша, их любимый сын,
Оставшись с этой тишью один на один,
Был слишком чуток, слишком впечатлим,
Чтоб не понять – здесь бродит кто-то с ним.
Он видел то, чего не видел взгляд
Родителей, что вечно говорят
Про быт, усталость, про рабочие дни,
Не замечая, как сгустились дни.
Сперва – лишь лёгкий сдвиг у края глаз,
Как мошкары невидимый проказ.
Вот тень метнулась там, где нет причин,
Средь бела дня, без видимых личин.
Он обернётся – пустота и гладь,
Но чувство взгляда не даёт дышать,
Как будто кто-то, затаив свой вздох,
Ждёт, чтоб его заметить Лёша смог.
И он заметил. Дрогнув, как струна.
В углу, где вечно полутьма, стена
Вдруг обрела неясный силуэт,
Которому названия в мире нет.
Он был высок, уродливо плечист,
И черен так, что воздух был нечист
Вокруг него. Застывший, как изгой,
Он прятался за шторой кружевной.
Потом другой возник в дверях без стука,
Неся с собой безмолвную науку
Того, как страх рождается в груди,
Шепча душе: «Не жди и не гляди».
Они стояли, молча, без движенья,
Живые сгустки тьмы и напряженья.
И лиц у них не видел мальчик мой,
Лишь два пятна горели алой тьмой.
Два уголька, два злых кровавых глаза,
Что прожигали душу, как проказа.
Они не выли, не скреблись в ночи —
Они смотрели. Просто. Помолчи,
И ты услышишь, как густеет кровь
От взгляда их. И вновь, и вновь, и вновь
Лёша искал спасения от них,
В кругу забот родителей своих.
Но те не верили. «Малыш, не выдумывай.
Устал, наверное. Ложись и засыпай».
Их мир был прочен. В нём для странных теней
Не находилось места, хоть убей.
А Лёшин мир сужался с каждым днём
До комнаты, где золотым огнём
Горела лампа. И пока был свет,
Он был защитой от незримых бед.
Лишь в этом круге, ярком и простом,
Казался безопасным отчий дом.
Но стоило шагнуть за тот порог,
Как чувствовал он ледяной ожог
Чужих очей, что из любого шва,
Из-за дивана, где лежит молва,
Следили, ждали, погружая в дрожь,
И превращая правду в злую ложь.
Он был один. И крепость у него
Была одна – лишь света божество.
Но наблюдатели из темноты
Устали от своей же немоты.
Безликий враг, что прятался в углах,
Посеял в доме свой липучий страх.
Они скользили, медленно, без ног,
И страх, как ядовитый сок,
Пропитывал квартиру до основ,
Лишая Лёшу самых сладких снов.