Прага. Тайна Скорины

Фонарь в тумане – желтый глаз,

Тайный ход, забытый час.

В отблеске букв, в тиши библиотек

Прячет Прага свой древний секрет.

Вечерняя Прага встретила Прохора и Веру мягким светом фонарей и уютной суетой старинных улочек. Они начали свой маршрут от Пороховой башни, где Вера сразу же достала телефон, чтобы сделать фото.

– Смотри, какая готика! – воскликнула она, указывая на резные фасады. – Как будто в средневековье перенеслись.

– Только вот толпы туристов и сувенирные лавки напоминают, что мы в XXI веке, – усмехнулся Прохор, оглядываясь на магазинчик с расписными кружками и магнитами.

– Приготовься, сегодня Прага раскроет перед нами свою магию, а её древние тайны станут нашими незримыми спутниками.

– Тайна – это как пропасть, привлекающая своей ужасающей глубиной, моё беспокойное любопытство.

– Ого – ты философ.

Пройдя по Целетной улице, они замедлили шаг, разглядывая витрины бутиков и кафе. Аромат свежей выпечки манил их, и Вера тут же потянула Прохора за руку в сторону кафе.

– Ой, смотри, трдельники! А как пахнут ароматно. Давай возьмём?

– Опять за сладкое? Ты же только съела в поезде два круассана.

– Но это же Прага и только здесь такие вкусные трдельники! – настаивала она, и Прохор сдался, заказав один с корицей, а другой – с орехами.

Пока Вера смаковала сладкую хрустящую трубочку, они вышли на Староместскую площадь, где их встретил шум и оживление: туристы с бокалами тёплого грога, смех, мерцание гирлянд. Колокольный перезвон, создавая звуковое оформление окружающей красоте, звучал мощно и игриво.

Астрономические часы XV века, украшенные загадочными символами, как и столетия назад, отсчитывали время, и когда стрелки приблизились к очередному часу, толпа замерла в ожидании представления.

– О, кажется, сейчас начнётся! – Вера схватила Прохора за руку и потянула ближе.

Верхние окошки часов распахнулись, и под тихую старинную мелодию один за другим стали появляться деревянные апостолы.

– Смотри, это Пётр с ключом, а вот Матфей с топором, – шептала Вера, сверяясь с описанием в путеводителе.

– Да уж, весёлая компания, – усмехнулся Прохор. – Особенно тот, что с мечом.

Но самое интересное происходило внизу: скелет (олицетворение Смерти) зловеще дёргал за верёвку, звоня в колокол, а рядом Турок качал головой, будто отрицая неизбежное.

– Мрачноватый спектакль, – нахмурилась Вера. – Скелет, напоминает, что время уходит, и жадный скряга с мешком денег не расстаётся.

– Зато честно, – Прохор засмеялся. – Никаких иллюзий: жизнь коротка, деньги – зло, а апостолы за всем этим наблюдают.

Когда представление закончилось, и толпа начала расходиться, Вера задумчиво сказала:

– Странно, но эти часы – как и вся Прага. Красивые и загадочные, но если приглядеться, то грустные.

– Ну, тогда давай разбавим грусть, – Прохор взял её за руку. Идём пить пиво и обсудим, кто из апостолов был самым симпатичным.

– Договорились! Но только если ты признаешь, что скелет с колокольчиком – лучший персонаж.

– Скелета я уважаю, – серьёзно ответил Прохор. – Он хотя бы не притворяется, что вечен.

Они подошли к пивной «U Zlatého tygra», над дверью стилизованное изображение золотого тигра – символ места, охраняющий свою историю с 1700-х годов. Дверь со скрипом открылась, выпустив волну шума и запаха густого аромата солода, вперемешку с копчёным мясом. Вера и Прохор протиснулись в низкий сводчатый зал, где свет керосиновых ламп дрожал на медных пивных кранах и потемневших дубовых столах. Стены были усыпаны пожелтевшими фотографиями, охотничьими трофеями, а потолок почернел от вековой копоти.

– Прекрасная атмосфера! – крикнула Вера, перекрывая гул голосов. – Как будто два Гулливера попали в нору великана-пивовара!

Они устроились за тесным столиком у бочки с выжженной датой «1896» и разглядывали фотографии знаменитостей, кто некогда посещал пивную – это Вацлав Гавел, Билл Клинтон, Боно из U2. Здесь царил дух настоящего чешского трактира – шумного, демократичного, с культом отменного пива. Мимо них ловко сновал седой чешский сервир в клетчатом фартуке, неся на вытянутой руке пять литровых бокалов пенистого пива.

– Dobrý večer! Pivo? – бодро спросил он, вытирая руки о фартук.

– Два пива, пожалуйста! – ответил Прохор. – Какое посоветуете?

– Pilsner Urquell – naše zlato! – гордо ткнул сервир пальцем вверх. – A pro pani?

– Что-нибудь… не такое горькое? – неуверенно сказала Вера.

– Černý Kozel! Sladké jako med! – заулыбался он и скрылся в толпе.

Пока Вера разглядывала фотографии знаменитостей, внимание Прохора привлёк пожилой чех в углу, одетый хоть и скромно, но с достоинством. Он не пил пиво, а что-то писал в потрепанном фолианте гусиным пером. Когда их взгляды встретились, старик не спеша закрыл книгу. На мгновение Прохору показалось, что на корешке мелькнул знакомый символ «Солнце-Луна». Старик едва заметно кивнул Прохору и вышел на улицу, прежде чем Прохор успел что-либо предпринять.

– Ты видела того старика? В углу сидел? Он что-то писал… и на книге – знак. Тот самый! Он на меня посмотрел так, как будто узнал.

– Как узнал? Может, тебе показалось? Или… он один из тех, кто следит за нами? Хранитель? – она с тревогой смотрит на дверь, куда ушел незнакомец.

Через минуту сервир поставил перед ними два массивных стеклянных тумблера:

У Прохора – Pilsner Urquell, прозрачно-золотистый, с шапкой пены, оседающей кружевами по стенкам.

У Веры – Černé pivo (Kozel Dark), тёмное, почти чёрное, с карамельной пеной и ароматом жжёного солода.

– За разгон грусти? – Прохор чокнулся кружкой с Верой.

– За апостолов! – она глотнула и широко улыбнулась. – Ооо! Это же десерт! Пахнет изюмом и шоколадом…

Прохор отхлебнул своего «Пилзнера», оставив на усах белую полоску пены.

– Ну, так кто победил в нашем конкурсе красоты? Апостол Пётр с ключами от рая? Или Апостол Фома, который вечно сомневается?

– Фома! – твёрдо заявила Вера, тыкая пальцем в воздух. – У него умный взгляд. И жезл классный.

– Сомневаться – не самая привлекательная черта, – фыркнул Прохор. – Вот Павел с мечом – да! Решительный мужик.

– Мечом только труса напугать! – Вера отпила тёмного пива, оставив на губах сладкую пену. – А ключи от рая – это мощно. Пётр – главный вышибала у ворот!

– Как ты сказала? Вышибала? Классно! Но я голосую за скелета, – Прохор поднял кружку. – Никакой патетики. Просто звонит в свой колокольчик и напоминает: «Пей быстрее, время-то идёт, часики тикают!»

Они рассмеялись. На соседнем столике группа чехов в тёплых свитерах горячо спорила о футболе, стуча тяжелыми кружками по столу. От кухни щемяще тянуло запахом тушёной свинины с тмином.

– А знаешь, почему здесь так… по настоящему? – жестом обвела зал Вера. – Никакого пафоса. Ни барменов в жилетках, ни коктейлей с дымом. Просто пиво, люди и столетние стены.

– Потому что пиво – здесь религия, – ухмыльнулся Прохор. – Вот смотри: сводчатый потолок – храм, бочки – алтарь, сервир – верховный жрец.

– А скелет с Орлоя – напоминание, что жизнь коротка. Memento mori.

– Именно! Так что na zdraví! – снова чокнулся Прохор. – Пей свою «святую воду».

Они сидели, наблюдая, как пена в бокалах медленно оседает, а шум пивной сливается в один тёплый, убаюкивающий гул. Даже апостолы на часах казались теперь просто старыми знакомыми – без загадок, без мистики. Только пиво, Прага, и вечер, который хотелось растянуть подольше…

Выбравшись из шумного тепла «У Золотого Тигра», Вера и Прохор отправились через узкую улочку Celetná, где вечерние тени уже легли на брусчатку, а воздух наполнился прохладой и запахом жареных каштанов.

– Твой «верховный жрец пива» явно налил тебе двойную порцию… Ты уверен, что не перепутал Петра с Иудой?

– Всё видел чётко! И вообще, я теперь понимаю чехов: если апостолы двигаются так же плавно, как я после трёх «Пилзнеров» – часы просто шедевр!

– Посмотри, а как эти цветы светятся в темноте… Как будто фонарики, – Вера, указала на вьющуюся по стене глицинию.

Через пять минут они снова вышли на Староместскую площадь, теперь почти пустую и остановились возле Тынского храма, где уличный музыкант играл на скрипке мелодию из «Амели». Вера на секунду замерла, слушая.

Тынский храм возвышался перед ними как готический исполин. Его остроконечные чёрные шпили, увенчанные золотыми шарами, вонзались в тёмно-синее небо, а фасад подсвечивался снизу – так, что резные каменные арки и статуи казались живыми в мерцающем свете.

– Боже… Днём он был величественным, а сейчас – как декорация к старому фильму ужасов. Только без монстров, – Вера подняла голову вверх.

Прохор прислонился к фонарному столбу, снимая храм на телефон.

– Говорят, эти шпили – самые фотогеничные в Праге. И правильно: днём туристы мешают, а ночью… смотри, даже горгульи на крыше кажутся шепчущимися.

– После пива и твоего скелета с колокольчиком я готова поверить, что они обсуждают, куда нам идти дальше.

– Видишь статую Мадонны с младенцем в нише? Говорят, её установили вместо гуситской чаши – символа победы католиков, – Прохор указал на центральный портал.

– Ирония… Храм, построенный для гуситов, теперь украшен их «победителями». Прага – она как слоёный пирог из истории: грустного красивого и противоречивого.

Скрипка продолжала тихо петь, заполняя пустое пространство площади. Мелодия из «Амели» – лёгкая, чуть капризная, обвивала чёрные шпили Тынского храма, спускалась по резным контрфорсам и терялась в тени арок. Музыкант, худой парень в потёртой кепке, стоял у подножия храма, закрыв глаза. Его смычок танцевал по струнам, а футляр для чаевых лежал открытым на брусчатке.

Вера замерла, схватив Прохора за локоть:

– Слышишь? Как будто Прага сама заиграла для нас.

Они подошли ближе. В свете фонарей статуи на фасаде храма казались причастными к музыке: каменные святые замерли в немом удивлении, а горгульи на водостоках будто прислушивались.

– Интересно, он знает, что играет под сводами, где хоронили астрономов и спорили о вере? – Прохор приготовил монету.

– Может, поэтому и выбрал такую мелодию? – прошептала Вера. – Без тяжести… как воздушный поцелуй ночи.

Прохор бросил евро в футляр. Музыкант кивнул, не прерывая игры, и улыбнулся уголком губ.

– Представляешь, лет триста назад тут стоял бы какой-нибудь лютнист, а мимо шли процессии с факелами.

– И вместо евро бросали бы тухлые яблоки, если сфальшивит. Прогресс на лицо!

– Не смейся, – она толкнула его плечом. – Вот ты попробуй сыграть что-то прекрасное, когда за тобой следят каменные апостолы!

Мелодия сменилась – зазвучала «La Valse d’Amélie», чуть быстрее, с игривыми паузами. Вера не удержалась и сделала шаг в сторону Прохора.

– Танцуем?

– Окей, под готику, пиво и взгляды горгулий? – он притворно вздохнул.

Они закружились на пустынной площади – неловко, смешно, под аккомпанемент скрипки и собственного смеха. Тени от их фигур вытягивались до самого Орлоя.

Когда мелодия затихла, Вера поклонилась музыканту.

– Děkuji! To bylo nádherné…

Музыкант кивнул на прощание, и его смычок уже перебирал струны новой песни. Он улыбнулся шире и заиграл теперь что-то чешское, минорное и знакомое.

После танца Прохор решил пофотографировать горгулий. Вера в это время заметила в нише у бокового входа в Тынский храм, свернутый пергаментный свиток, аккуратно перевязанный бечевкой. На нём она заметила знак «Солнце поглощающее Луну» и не мешкая взяла свиток в руки. Он не был старинным, а скорее всего был недавно создан в стародавнем стиле.

– Прохор, смотри! Опять этот знак. Он везде преследует нас! Кто мог его оставить? И для кого?

– Свежий воск… Значит, оставили недавно, – Прохор колеблется, ломать печать или нет.

– Он для нас оставлен, разворачивай.

Внутри свитка была схематическая карта части Старого Места с помеченной точкой лавки «У Старого Глобуса» и загадочной фразой на латыни: «Qui quaerit, inveniet. Cave custodes»

– Ищущий да обрящет. Берегись хранителей, – читает Вера. – Или попросту – « Кто идёт, тот найдёт!»

– Значит, опять будем искать то, не зная что! Верочка, а посмотри, – Прохор тронул Веру за локоть, – Нас приглашает в гости вон та антикварная лавка. Зайдем?

– Опять? – она обернулась, и антикварный магазинчик внезапно показался ей продолжением этой меланхоличной мелодии.

Но любопытство уже тянуло их к заветному антикварному месту, полному старинных тайн.

Легкий колокольчик над дверью прозвенел, словно встревоженная птица, когда они переступили порог антикварного магазина «У Старого Глобуса». Воздух внутри был каким-то особенным – смесь воска для мебели, старой бумаги, сухого дерева и чего-то неуловимого, самого времени, осевшего слоями пыли на бесчисленных реликвиях прошлого.

Войдя внутрь, они погрузились в полумрак, нарушаемый лишь редкими лампами под абажурами из цветного стекла. Свет выхватывал из тени позолоту на рамах потускневших портретов, холодный блеск серебряных ложечек, замысловатый узор фарфоровых статуэток. Хозяин лавки, кивком головы, поздоровался с ними.

Прохор сразу направился к стойке с ювелирными изделиями и часами, его взгляд методично скользил по содержимому застекленных витрин. Вера же, как мотылек на огонек, потянулась к стеллажу с книгами. Ее пальцы с нежностью провели по корешкам старых фолиантов, пока не наткнулись на один, особенно потрепанный, но хорошо переплетенный. Она аккуратно извлекла его. На обложке, вытисненной золотом, едва читалось: «Символы и Эмблематика Ренессанса в Восточной Европе».

Пока Вера, присев на маленький стульчик у конторки, погрузилась в изучение книги под увеличительным стеклом, Прохор замер у витрины. Его внимание приковала старинная печать, лежащая на бархатной подушечке. Она была отлита из темного, почти черненого серебра, тяжелая на вид. Центр занимал замысловатый герб «Солнце поглощающее Луну» с уникальными, тончайшими деталями в завитках лент и обрамлении. Глубокая гравировка на ободке казалась не просто узором, а тайнописью. Прохор почувствовал знакомое щемящее волнение охотника за редкостями, нашедшего долгожданный трофей. Хозяин лавки бережно достал печать и подал её Прохору.

– Старинная печать неизвестного издателя. Давно лежит. Ей мало кто интересуется. Будете брать, уступлю в цене.

– Вера, подойди сюда, – его голос звучал сдержанно, но в нем слышалось напряжение. – Ты только посмотри.

Вера подняла глаза от книги. Лицо Прохора в призрачном свете масляной лампы, висевшей над витриной, казалось, был бледнее обычного. Но глаза горели тем особым огнем, который зажигался в нём только при встрече с подлинным шедевром прошлого. Она подошла, все еще держа в руках открытый фолиант.

– Это печать, – шепотом проговорил Прохор. – Печать Франциска Скорины. Я в этом почти уверен. Смотри его инициалы «F.S.».

– Франциска Скорины? Его личная печать? – удивление и легкое недоверие окрасили голос Веры. Она знала, как редко такие вещи всплывают на поверхность, так много подделок. Она пристально вглядывалась в предмет.

– Дай-ка, – Прохор жестом попросил у нее лупу и склонился над печатью, тщательно фокусируя стекло. – Смотри, и вот сравни гравировку с известными оттисками в архивах. Видишь этот уникальный завиток у самого основания Солнца? Тот самый, о котором спорили эксперты, считая его то дефектом литья, то личным знаком мастера? И вот здесь след – крошечная вмятина. Будто от сильного удара резцом. Совсем как на оттиске из Виленского архива, который приписывают его типографской пробе. Совпадений слишком много, чтобы быть случайностью. Это она, Вера, его печать. Подлинник.

Вера замерла, всматриваясь в указанные детали. Знания из только что изученных страниц книги о символах смешивались в голове с профессиональной интуицией. Да, детали сходились поразительно. Сердце ее учащенно забилось.

И в этот момент случилось нечто странное. Печать в руке Прохора, словно дрогнула. Скорее, это была мгновенная вибрация, едва уловимая вспышка света на металле в неровном пламени лампы. Одновременно Вера ахнула и отдернула палец от страницы книги, которую всё ещё держала. Страница с гравюрой, изображавшей величественный фасад пражского Клементинума, была горячей. Не просто теплой от её прикосновения, а ощутимо, почти обжигающе горячей, как будто её только что вынули из-под пресса.