Байкальский разлом

Глава первая: Глубинный эхо-сигнал

Ледяное дыхание Байкала проникало даже сквозь титановый корпус и многослойную изоляцию научно-исследовательского судна «Верещагин». Стоял тот пронзительный, кристально-ясный февраль, когда сибирский мороз не просто охлаждал воздух, а выжигал его, делая хрупким и звенящим. Солнце, поднявшееся ненамного выше зубчатой кромки Хамар-Дабана, слепило глаза миллиардами алмазных искр, играющих на снежной целине и торосах. Озеро спало под двухметровым панцирем льда, но это был обманчивый сон гиганта.

В главной лаборатории судна, расположенной в его устойчивой подводной части, царила напряженная тишина, нарушаемая лишь монотонным гудением серверных стоек и прерывистыми щелчками клавиатуры. Воздух был насыщен запахом озонового воздуха, машинного масла и крепкого чая, стоявшего в немытых кружках на каждом свободном уголке.

Доктор геолого-минералогических наук Кирилл Игнатьевич Макаров, человек с лицом, изрезанным морщинами и непогодой куда больше, чем любыми эмоциями, неподвижно сидел перед главным монитором. Его руки, привыкшие к грубой работе с керном и каменными образцами, сейчас с неожиданной нежностью лежали на столе, лишь указательный палец правой время от времени совершал короткое движение, прокручивая бесконечные строки данных. На экране плясали спектрограммы, сейсмограммы и трехмерные модели донного рельефа, но его взгляд был прикован к одному-единственному графику.

– Опять, – его голос, низкий и хриплый от многолетнего курения, прозвучал неожиданно громко в этой тишине. – Иван, взгляни.

К нему подошел молодой, но уже с проседью в черных как смоль волосах, инженер-акустик Иван Щукин. Он сгорбился, внося в персональное пространство Макарова запах перегара и бессонной ночи.

– Эхо-сигнал? – спросил Иван, щуря воспаленные от усталости глаза.

– Не просто эхо-сигнал, – поправил его Макаров. – Аномалия. Импульс 7-Б. Тот самый. Пришел ровно через семнадцать часов и сорок две минуты после предыдущего. Периодичность, Иван. Сверхъестественная периодичность.

На графике был изображен сигнал, принятый глубоководными гидрофонами, которые команда «Верещагина» расставила на дне Байкала в рамках исследования тектонической активности Байкальского рифта. Сигнал был странным. Стандартный акустический импульс, посланный их излучателем, отражался от дна, неся информацию о структуре грунта. Но после основного, ожидаемого эха, следовал второй. Совершенно идентичный по форме и амплитуде, но запаздывающий ровно на 1.34 секунды. И приходил он не сверху, из толщи воды, а словно снизу, из недр земной коры.

– Глубина залегания по первичным данным? – пробормотал Иван, уже полностью погрузившись в цифры.

– Если верить этим данным, – Кирилл Игнатьевич язвительно хмыкнул, – то источник находится в мантии, на глубине километров двадцати. Что абсолютно исключено. Ни один известный геологический процесс не может дать такое чистое, такое идеальное эхо. И уж тем более с такой точностью во времени.

Они молча смотрели на экран. Эта аномалия преследовала их уже третью неделю. Ее окрестили «Импульс 7-Б» – седьмой по счету, «Б» – байкальский. Все попытки объяснить его с научной точки зрения проваливались. Теория инструментальной погрешности была отброшена первой – оборудование было сверхточным, многократно протестированным. Теория неизвестного газового кармана, резонирующего особым образом, – второй. Никаких газовых карманов там не было.

– Он ведет себя как… запись, – негромко сказал Иван, озвучивая мысли вслух. – Как будто кто-то или что-то записывает наш сигнал и тут же проигрывает его обратно. С небольшой задержкой.

– Не говори ерунды, – отрезал Макаров, но без обычной своей резкости. Потому что это была не ерунда. Это была единственная гипотеза, которая хоть как-то, на уровне интуиции, объясняла происходящее.

Дверь в лабораторию открылась, впуская струю холодного воздуха и начальника экспедиции, Анну Сергеевну Гордееву. Она была антиподом Макарова – молода, энергична, с острым, ясным взглядом и невероятной способностью добиваться финансирования для самых безумных проектов. Именно она продавила эту глубоководную экспедицию, убеждая чиновников из Академии Наук в потенциальных открытиях на дне древнейшего озера планеты.

– Ну что, копатели глубин, нашли нам очередной разлом, чтобы я могла попросить на него еще денег? – поинтересовалась она, снимая толстую меховую рукавицу и протягивая руку к радиатору.

– Нашли аномалию, Анна Сергеевна, – Макаров отодвинулся от монитора, давая ей взглянуть. – Ту самую. Периодичность подтвердилась.

Гордеева нахмурилась. Ее веселое настроение мгновенно испарилось, сменившись профессиональной собранностью. Она молча изучила графики, пролистала вчерашние и позавчерашние данные.

– Предлагаю варианты, – сказала она наконец, скрестив руки на груди. – Помимо версии про призраков.

– Вариантов нет, – развел руками Макаров. – Физически объяснимых – нет. Оборудование исправно. Мы проверили все. Несколько раз.

– Значит, надо смотреть не сверху, а… – Иван запнулся, подбирая слова.

– Изнутри? – закончила за него Гордеева. Ее глаза загорелись азартом первооткрывателя, тем самым огнем, который заставлял трепетать инстанции, выдающие гранты. – Спуститься туда? На «Мир-2»?

«Мир-2» был их главным козырем – глубоководным обитаемым аппаратом нового поколения, способным опускаться на максимальные глубины Байкала. Это была не просто машина, а гордость отечественного подводного кораблестроения, оснащенная по последнему слову техники, целиком и полностью – отечественной.

– Это единственный способ, – кивнул Макаров. Его скептицизм потерпел поражение перед лицом необъяснимого. – Мы должны увидеть это своими глазами. Взять пробы. Установить датчики прямо в эпицентре.

Решение было принято быстро. Гордеева, как всегда, работала на опережение. Через час был готов план погружения, проверены все системы аппарата, сформирован экипаж. В него вошли сам Макаров как научный руководитель и Иван Щукин как оператор комплекса гидроакустических исследований. Пилотировать «Мир-2» должен был опытнейший подводник, капитан судна Виктор Семенов, бывший моряк-подводник, знавший Байкал как свои пять пальцев.

Подготовка заняла остаток дня. Спуск назначили на утро. Ночь выдалась беспокойной. Кирилл Игнатьевич не сомкнул глаз, ворочаясь в своей каюте и прокручивая в голове все возможные и невозможные варианты. Его научный ум, воспитанный на строгих законах физики и геологии, отчаянно сопротивлялся. Аномалия не подчинялась законам. Она была искусственной. Или… живой. Оба варианта казались безумными.

Утро встретило их безмолвным морозным великолепием. «Мир-2», похожий на гигантского стального ската, уже был подготовлен к спуску. Его установили у полыньи, специально прорубленной во льду. Техники совершали последние проверки.

Перед спуском Гордеева крепко пожала руки каждому.

– Возвращайтесь с данными, а не с байками про русалок, – сказала она, но в ее глазах читалось неподдельное волнение.

Люк захлопнулся с глухим, герметичным. Наступила тишина, нарушаемая лишь ровным гудением систем жизнеобеспечения и мягким шипением радиосвязи. Свет в тесной кабине был приглушенным, голубоватым, подсвечивая лица троих людей, пристегнутых к своим креслам.

– Экипаж, готовность к погружению, – раздался в шлемофонах спокойный, басистый голос Семенова.

– Готов, – отозвался Макаров.

– Готов, – бросил Иван, его пальцы уже порхали над панелью управления сенсорами.

– Погружение начинаем.

Ощущение было сюрреалистичным. Сначала – удар о воду, затем – мгновение покачивания, и вот уже аппарат, оставляя за собой пузырьки воздуха, уходил вниз, в кромешную тьму. В иллюминаторы хлынул зеленоватый сумрак. Ледяная крыша над ними быстро сгущалась, превращаясь в потолок из причудливых разводов и трещин, сквозь которые пробивался призрачный свет.

– Глубина пятьдесят метров, – монотонно докладывал Семенов. – Проходим термоклин. Забортная температура падает.

Свет с поверхности окончательно погас. Их мир теперь ограничивался радиусом мощных прожекторов «Мира-2», выхватывающих из мрака призрачные силуэты. Проплывали стайки голомянок, их полупрозрачные тела мерцали в лучах света. Вода была невероятно прозрачной. Видимость составляла десятки метров.

– Глубина четыреста метров. Подходим к зоне исследования, – голос Семенова вернул Макарова к реальности. – Включаю картографирование дна.

На экране перед ними начало выстраиваться трехмерное изображение подводного ландшафта. Это был каньон, один из многих, что бороздили дно Байкала. Скалистые стены, осыпи, застывшие потоки базальта.

– Аномалия прямо под нами, – сказал Иван, не отрываясь от экрана сонара. – Глубина – четыреста тридцать метров. Импульс… идеально чистый. Он ждет нас.

– Ложимся на курс, – скомандовал Семенов. Аппарат плавно развернулся и начал медленное, осторожное планирование вдоль склона каньона.

Прошло еще двадцать минут напряженного молчания. Макаров вглядывался в иллюминатор, но видел лишь голую, безжизненную скалу, освещенную их прожекторами. Ничего необычного.

– Стоп, – вдруг резко сказал Иван. – Смотрите.

Он вывел на главный экран изображение с сонара. Внизу, у подножия скалы, зияла впадина. Но это была не просто впадина. Ее края были неестественно ровными, почти идеально круглыми. И эхо-сигнал шел именно оттуда.

– Подводим ближе, – скомандовал Макаров, его сердце начало биться чаще.

«Мир-2» завис над самым дном. Прожекторы выхватили из тьмы участок дна, который заставил всех троих ахнуть.

Это не было природным образованием. Поверхность дна на площади примерно десять на десять метров была абсолютно гладкой, словно отполированной. Материал напоминал обсидиан, но был пронизан сложным узором из тонких, мерцающих линий, образующих сложную, геометрически выверенную структуру. В самом центре этой площадки зияло отверстие – черное, абсолютно не отражающее свет. Оно было около двух метров в диаметре, и казалось, что оно ведет в никуда. В абсолютную пустоту.

– Мать честная… – прошептал Семенов, нарушая многоминутное молчание. – Что это?

– Не знаю, – честно ответил Макаров. Его мозг отчаянно пытался классифицировать увиденное, но не находил аналогов. – Ничего подобного… Никогда…

– Эхо-сигнал! – почти крикнул Иван. – Он усиливается! Источник – прямо там, в этой… шахте.

– Подходим к краю, – принял решение Макаров. – Щукин, готовь манипулятор. Возьмем пробы поверхности.

Аппарат дрогнул, снова приходя в движение. Он медленно, словно крадучись, приблизился к краю загадочной структуры. Иван с дистанционного пульта начал аккуратно вести механическую руку с буром.

Внезапно все приборы взбесились. Стрелки заскакали, экраны заполонили помехи. Одновременно завыла сирена аварийной сигнализации.

– Что случилось? – рявкнул Семенов, обеими руками схватившись за штурвалы. – Помехи! Глушит все!

– Магнитное поле! – отозвался Иван, с отчаянными попытками стабилизировать оборудование. – Оно зашкаливает! Идет оттуда!

Из черного отверстия в центре площадки вдруг хлынул свет. Не слепящий всплеск, а мягкое, пульсирующее сияние, того же голубоватого оттенка, что и линии на поверхности. Оно било вертикально вверх, словно проектор, включенный на дне океана.

И тогда в этом свете они увидели это.

Сначала это были лишь размытые тени, миражи, танцующие в потоке энергии. Но постепенно они сгустились, обрели форму. Стали объемными.

На дне Байкала, перед ошеломленным экипажем «Мира-2», стоял город.

Не современный мегаполис, не футуристические башни. Это был типичный советский городок где-нибудь в Сибири. Они видели панельные пятиэтажки с характерными округлыми балконами, знакомые с детства «хрущевки». Виднелся Дом культуры с классическим портиком и серпом и молотом на фронтоне. По улицам, засыпанным снегом, ехали автомобили – «Волги» ГАЗ-24, «Жигули» пятой модели, «Москвичи-412». На перекрестке стоял милиционер в той самой, исторической форме с голубыми петлицами. Люди в ватниках, ушанках, с авоськами шли по тротуарам.

Картинка была чуть размытой, колеблющейся, как изображение на старом телевизоре с плохой антенной. Но она была абсолютно реальной. Они могли разглядеть морщины на лице старика, читающего газету на лавочке, игру детей в снежки, дымок из трубы котельной.

– Это… кино? – задохнулся Иван. – Проекция?

– Нет, – ледяным тоном ответил Макаров. – Смотри на датчики. Мы регистрируем звук. Температуру. Даже… запахи. Это не голограмма. Это… реальность.

– Чья реальность? – прошептал Семенов, не в силах оторвать глаз от иллюминатора.

Внезапно картинка дрогнула. Городской пейзаж поплыл, словно его коснулась рябь. И сквозь него, как сквозь дымку, проступил другой слой. Тот же город, но… иной. Дома выглядели более обветшалыми, на том самом Доме культуры висел огромный, потрескавшийся плакат. На нем был изображен суровый мужчина в военной форме образца 40-х годов, но не Сталин и не кто-либо из известных советских вождей. Это было незнакомое лицо с железными, ледяными глазами. Под портретом громадными буквами было выведено: «ВСЕ – ДЛЯ ФРОНТА! ВСЕ – ДЛЯ ПОБЕДЫ!». И ниже, менее крупно, но отчетливо: «НАД ЗАВОЕВАНИЕМ НОВОГО ЖИЗНЕННОГО ПРОСТРАНСТВА!».

По улицам маршировали не люди, а солдаты. Колонны в шинелях, с карабинами на плечах. Лица у них были не живые, а застывшие, словно маски. На площади, где еще минуту назад играли дети, теперь стояли зенитные установки, нацеленные в небо.

И тогда один из солдат… обернулся. Он смотрел не на своих товарищей, не на офицера. Его взгляд, пустой и остекленевший, был направлен прямо сквозь водную толщу, прямо на них, на «Мир-2». Он поднял руку и медленно, почти механически, указал пальцем в их сторону.

Ледяной ужас, стократно более пронзительный, чем байкальский мороз, сковал всех троих.

– Он… он нас видит… – сдавленно прошептал Иван.

В тот же миг голубой столб света сменился на багровый. Раздался оглушительный, скрежещущий звук, будто ломалась сама материя. Из черного портала, из того самого «отверстия в никуда», что-то рванулось наружу. Это был не образ, не мираж. Это был материальный объект.

Огромный, покрытый зазубренными шипами и наростами стальной шар, размером с их аппарат. Он был уродлив, функционален и смертельно опасен. На его поверхности красной звезды не было. Вместо нее была нанесена та же эмблема, что и на плакате – абстрактный символ, напоминающий одновременно стилизованный меч и серп.

Беззвучно, с чудовищной скоростью, этот шар ринулся на «Мир-2».

– Уклоняйся! – закричал Макаров.

Семенов рванул штурвалы на себя. Аппарат с пронзительным скрежетом корпуса о скалу рванулся в сторону. Стальной шар пронесся в сантиметрах от иллюминатора, и они успели разглядеть на его поверхности щелевидные объективы камер и стволы какого-то неизвестного оружия.

– Это атака! – орал Иван. – Они атакуют!

Шар развернулся с невероятной для его массы маневренностью и снова пошел на сближение. Из его передней части выдвинулся короткий, толстый ствол. Вспыхнуло ослепительное пламя.

Удар пришелся по корпусу «Мира-2». Судно содрогалось, погас свет, на секунду включилось аварийное освещение, окрасив все в зловещий красный цвет. Завыли новые сирены.

– Пробита внешняя оболочка! – докричался Семенов, судорожно пытаясь выровнять аппарат. – Теряем плавучесть! Поднимаемся! Срочно поднимаемся!

Он дал полный ход на всплытие. «Мир-2», кренясь на бок, с скрежетом и лязгом рванул вверх. Макаров, прижатый перегрузками к креслу, в последний раз увидел в иллюминатор ту жуткую картину. Багровый свет гас, и в его отблесках мерцало то самое, незнакомое, железное лицо с плаката. И панорама милитаризованного, чужого, незнакомого СССР, готовящегося к броску. К броску сюда.

Потом был только мрак, боль от удара и оглушительный рев моторов, вытягивающих их на поверхность, к людям, к своему миру, который только что перестал быть безопасным и единственным.

Они даже не поняли, как оказались на поверхности. Как их втащили на борт «Верещагина». Как за ними захлопнулся люк. Они стояли в трюме, дрожа от холода и шока, обливаясь ледяной байкальской водой, и не могли вымолвить ни слова.

К ним подбежала Гордеева, ее лицо было белым как снег за иллюминаторами.

– Что там было? Что случилось? Мы потеряли с вами связь! Все датчики взбесились!

Макаров посмотрел на нее. Посмотрел на испуганные лица членов команды, столпившихся вокруг. Он видел родные, знакомые черты, обычный быт судна. И видел то, что осталось там, в глубине. Тот другой мир. Тот другой, враждебный Союз.

Он открыл рот, пытаясь найти слова, чтобы описать неописуемое. Чтобы предупредить их всех. Чтобы объяснить, что дверь только что открылась. И с той стороны на них уже смотрят.

– Анна Сергеевна, – его голос звучал чужим, надтреснутым. – Мы должны немедленно связаться с Москвой. С Советом Безопасности. Не с Академией Наук. С Советом Безопасности.

– Почему? Что вы нашли? Портал? Инопланетян? – засыпала она его вопросами.

Макаров медленно покачал головой. Он посмотрел в заиндевевший иллюминатор, за которым лежал безмятежный, спящий Байкал. Спокойный и прекрасный. И абсолютно беззащитный.

– Хуже, – прошептал он. – Мы нашли другую Россию. И она идет сюда войной.

Глава вторая: Совещание в полумраке

Возвращение на поверхность стало для них возвращением в иной мир. Казалось, что не они поднялись со дна, а само дно, с его ледяным ужасом и немыслимыми образами, поднялось вместе с ними, невидимым пятном заражения, и теперь витало в прозрачном байкальском воздухе.

Их, троих свидетелей, едва живых от пережитого, практически на руках перенесли в кают-компанию «Верещагина». Кто-то сунул в руки стакан с неразбавленным спиртом. Кирилл Игнатьевич отпил большой, обжигающий глоток, не ощущая ни вкуса, ни жжения. Его руки мелко дрожали, и он сжал их в кулаки, пытаясь взять себя в руки. Иван сидел, уставившись в одну точку на столе, его лицо было серым, восковым. Только Семенов, прошедший школу холодных морей и аварийных ситуаций, казался относительно собранным, но и его обычно невозмутимое лицо было напряжено, а в глазах стояло нечто, чего команда никогда раньше не видела – животный, первобытный страх.

Анна Гордеева, не отрываясь, смотрела на них. Она заставила всех выйти, оставив только четверых в кают-компании. Тишина стояла густая, звенящая, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Ивана и скрипом корпуса судна.

– Рассказывайте, – тихо, но очень четко произнесла она. – Все. С самого начала.

Макаров начал говорить. Сначала сбивчиво, спотыкаясь, подбирая слова, которых не хватало. Он говорил о гладкой черной поверхности, о геометрических узорах, об абсолютно черном отверстии. Потом, по мере повествования, его голос креп, становясь сухим, почти бесстрастным, докладным. Он перешел на язык фактов и наблюдений: параметры магнитного поля, характеристики светового излучения, кинематика неизвестного объекта-агрессора.

Затем слово взял Иван. Его рассказ был эмоциональнее, отрывистее. Он описывал звуки, которые регистрировали датчики, – не просто шум, а почти что голоса, стройный, но чуждый гул, исходящий из портала. Он говорил о том, как картинка «другого мира» накладывалась на их сенсоры, не как оптический обман, а как настоящий поток физических данных – температура, давление, химический состав атмосферы, которая, как показывали приборы, была на несколько процентов беднее кислородом и имела примеси незнакомых соединений.

Семенов дополнил картину с точки зрения пилота. Он описал поведение атакующего объекта – не просто хаотичный наскок, а четкую, выверенную атаку. Маневренность, недостижимая для известных подводных аппаратов. Оружие, принцип действия которого он не мог понять – не взрыв, не кинетический удар, а скорее мгновенный, точечный скачок температуры в точке попадания, приведший к расплавлению и пробою титанового сплава.

Когда они закончили, в кают-компании снова повисла тишина. Гордеева медленно поднялась и подошла к иллюминатору. Снаружи был идеальный, залитый солнцем зимний день. Безмятежность пейзажа вступала в чудовищный диссонанс с услышанным.

– Другой СССР, – проговорила она наконец, не оборачиваясь. – Параллельная реальность. Агрессивная, милитаризованная. И портал, который… что? Постоянно активен? Он открыт?

– Мы не знаем, – честно ответил Макаров. – Мы не знаем, был ли наш спуск спусковым крючком, случайно совпавшим с фазой его активности, или он открыт постоянно. Мы не знаем, двусторонний он или нет. Мы не знаем ничего, Анна Сергеевна. Кроме того, что эта… эта дверь существует. И что с той стороны уже знают о нас.

Гордеева резко обернулась. В ее глазах горел уже не азарт исследователя, а холодный, стальной огонь руководителя, осознавшего всю беспрецедентную опасность ситуации.

– Вы понимаете, что никто, абсолютно никто нам не поверит? – сказала она жестко. – Академия Наук списала бы это на групповую галлюцинацию, вызванную давлением и магнитными аномалиями. Военные – на некомпетентность гражданских. В лучшем случае нас отстранили бы от работы и отправили бы на психиатрическую экспертизу.

– Но у нас есть данные! – воскликнул Иван. – Записи телеметрии! Запись с внешних камер!

– Которые можно счесть за фальсификацию или сбой оборудования, – парировала Гордеева. – Нам нужны неопровержимые, вещественные доказательства. Или… свидетельство самого высокого уровня. Тот, кому прикажут поверить.

Она прошлась по кают-компании, снова села за стол и посмотрела на них по очереди.

– Ваше заключение, как ученых: эта аномалия представляет непосредственную угрозу безопасности страны?

– Да, – не колеблясь ни секунды, ответил Макаров. – Объект применил против нас оружие. Его действия были явно враждебными. Технологии, которые мы видели, превосходят наши в определенных аспектах. Угроза более чем реальна.

– Тогда действуем по протоколу «Кремний», – сказала Гордеева. Это был секретный код, прописанный в ее инструкциях на случай открытия, представляющего стратегический интерес или опасность. Он подразумевал прямое информирование специального отдела Совета Безопасности, минуя все академические и министерские инстанции.

Она вскрыла сейф, встроенный в стену каюты, и извлекла спутниковый терминал особой связи, защищенный многоуровневым шифрованием. Набор номера занял несколько минут. Наконец, она продиктовала в микрофон кодовую фразу, голосом, не допускающим возражений: – Это начальник экспедиции «Байкал-глубина» Гордеева. Код доступа «Зеро». Сообщаю об обнаружении объекта категории «Антей». Прошу активировать протокол «Кремний». Повторяю, активировать протокол «Кремний».

Из терминала послышался щелчок, затем – ровный гудок. Ответ занял менее минуты. Спокойный, безличный мужской голос произнес: – Протокол активирован. Ожидайте инструкций в течение двух часов. Оставайтесь на связи. Никаких дальнейших действий без санкции.

Связь прервалась. Четыре человека сидели в кают-компании, понимая, что только что пересекли Рубикон. Обычная научная жизнь, споры о грантах, публикации в журналах – все это осталось в каком-то другом, простом и понятном мире.

Инструкции пришли ровно через час сорок семь минут. Было приказано продолжать работу в обычном режиме, но ни под каким видом не приближаться к зоне аномалии. Все данные, включая сырые логи с датчиков и записи с камер, были переданы по защищенному каналу. А еще через шесть часов на горизонте показалась пара тяжелых транспортных вертолетов Ми-26.

Они приземлились на льду в километре от «Верещагина». Из них высадились люди в белых арктических камуфляжах без опознавательных знаков и начали разворачивать мобильный командный пункт. К судну подошла группа из пяти человек. Их возглавлял мужчина лет пятидесяти, с лицом, которое сразу забывалось – ничем не примечательным, обычным, если бы не глаза. Серые, холодные, всевидящие глаза, которые за секунду сканировали и фиксировали все вокруг. Он представился как «полковник Орлов» – очевидно, имя было таким же условным, как и его звание.

Орлов и двое его спутников, технические специалисты с чемоданчиками сложной аппаратуры, прошли с Гордеевой и Макаровым в лабораторию. Остальные двое, мощные, молчаливые бойцы, остались у входа, блокируя его.

– Показывайте, – сказал Орлов без предисловий.

Макаров и Иван в течение часа воспроизводили все данные, показывали записи, объясняли физику процессов, насколько ее могли понять. Орлов слушал молча, не перебивая, изредка задавая уточняющие вопросы точные, как скальпель. Его техники подключали свои приборы к серверам «Верещагина», скачивая и верифицируя информацию.

– Ваше личное заключение, доктор Макаров? – спросил наконец Орлов, когда презентация была закончена.

– Мы столкнулись с неподдающимся научному объяснению феноменом, – сказал Кирилл Игнатьевич, тщательно подбирая слова. – Материальным проявлением того, что можно условно назвать порталом в параллельную реальность. Реальность, в которой развитие пошло по иному историческому пути. Уровень их технологий, по крайней мере, в области отдельных видов вооружений и, возможно, энергетики, превышает наш. Их намерения, судя по безпредупредительной атаке, враждебны.

Орлов кивнул, его лицо ничего не выражало.

– Следующий вопрос. Возможность повторного проникновения объектов с той стороны?

– Высокая, – вступил Иван. – Мы не смогли определить природу барьера, если он есть. Их аппарат атаковал нас, находясь полностью в нашей реальности. Ничто не указывает на то, что они не могут повторить это.

– Понятно.

Орлов отошел в сторону и вполголоса поговорил по спутниковой связи. Разговор был коротким. Он вернулся к ним.

– Экспедиция официально переходит под юрисдикцию Совета Безопасности, – заявил он. – Все гражданские лица будут эвакуированы в течение двенадцати часов. Вы трое, – он кивнул на Макарова, Ивана и Семенова, – и вы, Анна Сергеевна, остаетесь. Вам предстоит брифинг в Москве. Весь персонал подпишет документы о неразглашении под грифом «совершенно секретно» пожизненно. Любая попытка нарушения будет караться по всей строгости закона.

Его тон не допускал дискуссий. В течение следующих часов «Верещагин» превратился в муравейник, потревоженный палкой. Ученые, не понимая, что происходит, под конвоем безучастных военных собирали вещи и грузились в вертолеты. Их лица выражали недоумение, испуг, недовольство. Прощание с Гордеевой было скупым и тягостным.

К вечеру на борту остались только они четверо, команда Орлова и группа спецназа, занявшая все ключевые посты на судне. «Верещагин» был отрезан от мира. Связь с внешним миром – полностью под контролем военных.

Ночью их погрузили в тот же Ми-26. Полет до Москвы прошел в грохоте лопастей и полной тишине. Никто не разговаривал. Макаров смотрел в иллюминатор на проплывающие внизу темные просторы Сибири и думал о той черноте, что таилась под тонкой пленкой байкальского льда.

В Москве их встретили на закрытой правительственной вертолетной площадке и на глухих черных микроавтобусах без опознавательных знаков, с затемненными стеклами, повезли по ночным улицам. Маршрут был запутанным, явно предназначенным для того, чтобы сбить с толку пассажиров. В конце концов они въехали в подземный гараж какого-то безликого административного здания в одном из спальных районов. Лифт, охрана, проверки – все это слилось в одно тревожное пятно.

Их провели в зал заседаний – просторную, лишенную окон комнату с большим овальным столом, стенами, обитыми звукопоглощающими панелями, и слабым верхним светом. В комнате уже сидели люди. Несколько военных в форме с погонами высшего командного состава, два человека в строгих штатских костюмах с невозмутимыми, отрепетированными лицами чиновников высшего ранга, и пожилой, сухопарый мужчина с умными, пронзительными глазами ученого, в котором Макаров с первого взгляда узнал академика Леонида Владимировича Григорьева, научного руководителя всей российской программы по изучению экстремальных и аномальных явлений, легендарную фигуру в узких кругах.

Во главе стола сидел человек, которого Кирилл Игнатьевич видел только по телевизору – заместитель секретаря Совета Безопасности, Николай Петрович Иволгин. Его лицо было серьезным, сосредоточенным.

– Садитесь, – сказал он, указав на свободные стулья. Его голос был тихим, но обладал невероятной плотностью, заполняя все пространство зала.

Орлов кратко доложил обстановку. Затем слово дали Макарову. На сей раз он был собран и лаконичен. Он излагал факты, как строил бы математическое доказательство: от посылок к заключению. Иван дополнил его техническими деталями. Семенов – описанием тактики атаки.

Когда они закончили, в зале наступила тишина. Чиновники переглядывались. Генералы хмурились. Только академик Григорьев смотрел на них с живым, не притворным интересом.

– Фантастика, – первым нарушил молчание один из чиновников, полный мужчина с одутловатым лицом. – Портал? Параллельный мир? Милитаризованный СССР? Это сюжет для дешевого фантастического фильма. У меня есть более правдоподобное объяснение: массовая галлюцинация, вызванная комплексным воздействием высокого давления, магнитных бурь и, простите, возможного алкогольного опьянения в условиях стресса.

Макаров вспыхнул, но прежде чем он успел что-то сказать, вмешался Григорьев. Его голос был спокойным и насмешливым:

– Виктор Семенович, ваше объяснение подошло бы, если бы речь шла об одном человеке. Но здесь – трое опытных специалистов, их показания полностью совпадают в ключевых деталях, и, что важнее, их слова подтверждаются объективными данными телеметрии, которые уже прошли первичную экспертизу. Вы предлагаете поверить, что сложнейшее научное оборудование тоже «напилось» и «галлюцинирует»?

Чиновник надулся, но смолк.

– Допустим, это правда, – сказал один из генералов, скелетообразный мужчина с жестким взглядом. – Что мы имеем? Единичный враждебный акт. Мы не знаем масштабов угрозы. Мы не знаем их возможностей. Предлагаю классифицировать объект как потенциально опасную аномалию, установить вокруг него периметр охраны и наблюдать. Без провокаций.

– Это уже не аномалия, Василий Иванович, – мягко, но твердо возразил Иволгин. – Это враг. Совершено акт агрессии на территории Российской Федерации. Наш ответ должен быть адекватным и немедленным.

– Какой ответ? – всплеснул руками другой чиновник. – Объявить войну параллельному миру? Это же абсурд!

– Мы не будем ничего объявлять, – голос Иволгина стал стальным. – Мы будем действовать. Первоочередная задача – защита. Немедленно начать разработку плана по изоляции и, если потребуется, уничтожению этого объекта. Вторая задача – разведка. Нам нужна информация. Что это за мир? Каковы его силы? Его уязвимости?

Он посмотрел на Макарова, Гордееву и Ивана.

– Вы трое – единственные эксперты, которые видели угрозу в лицо. Вы будете прикомандированы к специальной оперативной группе. Ваша задача – консультативная и научно-исследовательская поддержка.

Затем его взгляд упал на академика Григорьева.

– Леонид Владимирович, ваше учреждение становится головным по данному направлению. Мобилизуйте все необходимые ресурсы. Запросите – получите. Но результаты должны быть. И быстро.

– Понимаю, Николай Петрович, – кивнул Григорьев. – У меня уже есть кое-какие соображения.

– И последнее, – Иволгин обвел взглядом всех присутствующих. – Это заседание и все, что на нем обсуждалось, имеет гриф «Особой важности». Утечка информации приравнивается к государственной измене. Вопросы есть?

Вопросов не было. Было лишь гнетущее молчание, в котором тонул весь невероятный, чудовищный масштаб происходящего.

Люди стали расходиться. Когда Макаров проходил мимо академика Григорьева, тот положил ему на руку легкую, костлявую ладонь.

– Кирилл Игнатьевич, – сказал он тихо. – Зайдите ко мне, когда будет минутка. Обсудим ваши «геологические» гипотезы. Мне кажется, у нас с вами найдется что обсудить.

В его глазах читалось не только понимание, но и нечто большее – словно он не был до конца удивлен этим открытием. Словно он всю жизнь ждал чего-то подобного.

Макаров кивнул. Он вышел из зала заседаний в безликий, освещенный неоном коридор. За ним закрылась тяжелая звуконепроницаемая дверь, отделяющая его прежнюю жизнь от новой, в которой ему предстояло стать не просто ученым, а солдатом на передовой необъявленной войны, которая могла начаться в любой момент из черной бездны на дне древнего озера.