Лёля и Мармизюкин
С благодарностью маленькой Ладушке,
моей вдохновительнице
Как появился Мармизюкин
Лето совсем не задалось.
Во всяком случае, так считала Лё́ля.
Подумать только, её, пятилетнюю девочку, мама и папа привезли в гости к бабушке. И оставили на другой же день. Как так можно поступать с ребёнком?
– Ну не горюй, Лё́лечка, – старалась успокоить внучку Ба́ба На́та. – Они вернутся. Через две недельки. У них же работа.
Ох уж эта работа! Лёля никак не могла взять в толк, почему Работа важнее её – Лёли. Ведь она же главнее этой работы. Лёля сама слышала, как мама не раз говорила папе, что семья – то есть Лёля и родители – важнее работы. И вот как это называется? Они оставили её ради работы!
Это горе так захватило Лёлю, что она решила заболеть. Твёрдо и бесповоротно. А что? Когда Лёля болеет, мама всегда рядом. И никакая работа не способна их разлучить. Даже папа бросает работу и раньше приходит домой, когда Лёле нездоровится.
Решено. Но как же заболеть?
В бабушкином доме кроме Лёли и Бабы Наты больше никого, а для того, чтобы заразиться болезнью, непременно нужен кто-то больной. Ни Лёля, ни Баба Ната не подавали ни единого намёка на болезнь. Хорошо бы раздобыть вирус да поскорее, тогда мама сразу вернётся. А ещё лучше – вернёт Лёлю домой.
Прошёл час, за ним другой, а вирус не торопился заглядывать в чистый деревенский дом бабушки. Но Лёля так просто сдаться не могла.
Она легла в кровать и приняла самое трудное решение: не есть. Если она станет отказываться от еды, Баба Ната решит, что внучка заболела и тогда позвонит маме. И план удастся.
– Лёлечка, идём завтракать, – ласково позвала бабушка к столу.
– Нет, я не хочу! – раздался капризный голосок внучки.
– Ну почему же? Я сварила твой любимый какао, напекла оладушков, как ты любишь. Открыла сгущенное молоко и баночку абрикосового варенья. Иди завтракать, пока всё тёплое.
У Лёли в животике аж заурчало при упоминании об оладушках. Баба Ната готовила их так, как никто в целом мире. Пухлые, воздушные, ванильные. А какао Лёля обожала, особенно с оладушком вприкуску.
Что же делать? Решила же не есть.
– Ладно, завтрак не считается. Начну с обеда, – решила Лёля.
И послушно зашлёпала на кухню.
Настенные часы в комнатке, куда поселили Лёлю, неспешно отмеряли минуты и часы. Баба Ната сильно не докучала Лёле, лишь изредка поглядывала в открытую дверь, чем занята внучка. А Лёля дулась на весь мир. Она посидела за столиком у окна, где для неё разложили чудесные раскраски с карандашами и фломастерами. Но пальчики отчего-то вяло водили карандашом по бумаге. И вскоре Лёля бросила занятие.
Можно было поиграть с куклами и плюшевыми зверятами, которые хранились у бабушки в картонном ящике из-под телевизора. Но и тут игра не задалась, а игрушки скорее раздражали, а не радовали маленькую хозяйку.
В комнатке стоял небольшой шкафчик с пятью полками. Две нижние занимали Лёлины вещи, и интереса никакого не представляли. А вот на оставшихся трёх стояли книжки. Детские книжки. Лёлины. Тоненькие и мягкие лежали стопочками на третьей полочке. Лёля, частенько бывая в гостях у Бабы Наты, любила вытаскивать эти книжицы и переворачивать их странички. Читать она пока не умела, а потому любовалась картинками, но иногда она укладывала одну из этих книжек на стол и кое-что дорисовывала карандашом. А так как её за эти художества не ругали, то Лёля всё сильнее убеждалась, что правильно поступает.
На четвёртой и пятой полках хранились книги в твёрдых обложках. Их Лёле доставала бабушка, но рисовать на их страничках категорически запрещала.
Лёля подумала: а не взять ли какую-нибудь тоненькую книжечку и полистать её. Но ручки не пожелали касаться книжек третьей полки. Лёлю одолела самая настоящая скука. До зевоты.
Она легла на кроватку. Целых две недели без мамы и папы. Да она от скуки тут помрёт. Пойти на улицу погулять желания не было. Да и с кем? Баба Ната жила в деревне за городом. Тут одна перспектива – гулять во дворе дома, ведь Лёлю одну никуда не отпустят. А были ли в деревне ещё дети, Лёля не знала.
По полу что-то тихонечко пронеслось. Кажется, комочек пыли. Так странно, у бабушки в доме везде порядок, ни пылинки, ни соринки. А тут целый комок пыли.
Где-то за окном залаяла собака, и Лёля отвлеклась. Собака так заразительно лаяла, что Лёле стало интересно. А может, сходить во двор и посмотреть?
Но тут она снова вспомнила, что дуется на весь мир, и отбросила саму мысль.
Что-то прокатилось по пятой полке в шкафу. Снова эта пыль. Наверное, сквозняк, вот и катаются комки.
Но постойте! Вчера же Лёля своими глазами видела, как бабушка второпях прошлась по всем полкам тряпочкой. Баба Ната ещё оправдывалась, мол, не успела к приезду внучки, опоздала. Так откуда же пыль да ещё и целый ком?
Хоть Лёле и пять лет, но она очень наблюдательная девочка.
А комочек пыли на пятой полке задрожал и вдруг прыгнул прямо на кроватку Лёли! Она аж взвизгнула от неожиданности. И пускай комок не больше мышки, но разве полагается ему ни с того ни с сего прыгать на чьи-то кроватки? И где же Баба Ната? Хоть бы она услышала Лёлин вскрик.
Но бабушка в тот момент развешивала стираное бельё на верёвку за домом, а окошко Лёлиной комнатки выходило совершенно в другую сторону. Баба Ната не услышала Лёлю.
Комочек тем временем прокатился у самых Лёлиных ножек и остановился напротив правой руки. Лёля одёрнула ручку, и сама сжалась в комочек. Но глаз с незваного гостя не сводила.
А пушистый и круглый, как горошина, серенький комочек пыли протяжно зевнул. Вот у него заблестели два крошечных чёрных глазика-бусинок. Вперёд выдался круглый бархатистый носик. Комочек смотрел на Лёлю.
– Ну чего так смотришь? Ши́ша никогда не видела? – усмехнулся комочек.
Лёля так и рот раскрыла: пыль, а разговаривает!
– Нет, не видела, – тихо пропищала она.
– Оно и видно. Вон как вытаращилась на меня, – протараторил шиш. – А слыхала, как обо мне говорят? «Шиш тебе!» – это значит, тебе ничего.
Лёля покачала рыжей головкой, но из вежливости. Ничего подобного она не слышала и не знала. Чу́дик какой-то, решила она.
Комочек втянул носиком воздух, чихнул. Его глазки заблестели ярче. Лёля разглядела крошечный серый хвостик с кисточкой на кончике.
– Тебя звать-то как? – поинтересовался комочек.
– Лёля, – тихонько отозвалась Лёля.
– А меня зовут Мармизю́кин.
Ну что за смешное имя, подумала Лёля, а потом спохватилась, а, может, это фамилия. И решила уточнить.
– А это имя или фамилия?
– Что?! Какая ещё такая фамилия?! Я Мармизюкин! Меня так зовут. И всё. Люди! Им вечно бы всё усложнить. Надумают каких-то фамилий. И без них замечательно живётся. Даже очень.
– А у меня есть фамилия, – тихонько промолвила Лёля.
Ей почему-то стало неловко оттого, что у неё есть фамилия, а у чудика – нет.
– Подумаешь, какое богатство. Не пощупаешь, не погрызёшь, за пазуху не засунешь, – фыркнул в ответ Мармизюкин.
– Проко́фьева, – всё-таки назвала фамилию девочка.
Уже из упрямства.
– А чего тебе не живётся просто Лёлей? Так же короче и проще.
А правда, задумалась Лёля, зачем ей фамилия? Зачем папе фамилия Прокофьев, а маме – Прокофьева? Ведь и так ясно, что они мама и папа.
Пока она думала, Мармизюкин вдруг тронулся с места и покатился к краю кроватки.
– Ты куда? – опомнилась Лёля.
– Пора мне, – раздалось в ответ.
Лёля так и растерялась. Вроде и знакомец появился, а тут бац! – и покатился по полу, за угол шкафа.
– А ты ещё придёшь, Мармизюкин? – окрикнула его Лёля.
– Если надо, приду, – раздалось еле слышно, будто где-то мышка пропищала.
Лёля хотела ещё что-то сказать, но тут в комнатку вошла Баба Ната. Она развесила бельё и пришла проведать внучку.
– Ой, бабуля, ко мне сейчас Мармизюкин приходил! Он такой пушистый и круглый, как комочек пыли! – восхищённо защебетала Лёля, спрыгивая с кроватки и подбегая к шкафу.
– Какой ещё Марзюкин? – коверкая имя ши́ша, удивилась бабушка.
Густые и серебристые брови её так и полезли вверх.
– Он серенький, глазки чёрненькие, сказал, что придёт опять, – доложила Лёля.
А за шкафом никого не обнаружила, даже крохотного клочочка. Исчез шиш.
Тут что-то дошло до Бабы Наты.
– Снова мыши осмелели. К тебе мышь в комнату забежала. Надо что-то с Ми́йкой делать – совсем перестала мышей гонять!
Бабушка, ворча себе под нос про нерадивую кошку Ми́йку, вышла из Лёлиной комнатки, ведь её ожидало ещё много дел по дому. А с внучкой всё в порядке. А то, что мыши по дому бегают, не беда. Как пришли, так и уйдут.
Лёля не стала переубеждать Бабу Нату. Возможно, Мармизюкин не хотел, чтобы старушка его увидела, вот и убежал.
– Эй, Мармизюкин, ты приходи. Я буду тебя ждать, – попросила шёпотом Лёля.
Она стояла на цыпочках у шкафчика, рыжая макушка едва достигала четвёртой полки. Где-то там, ещё выше, жил крохотный шиш, подсказывало Лёле чутьё. Оно же говорило, что новый знакомец придёт.
Почемучка
Лёля проснулась утром в ужасно бодром настроении. Уж таком бодром, что тут же принялась донимать Бабу Нату вопросами.
– А почему солнышко раньше нас встаёт? А отчего оно такое жаркое? А почему облака по небу гуляют? Зачем петушок так рано утром кричит и всех будит, если никому не нужно на работу? Почему цыплята вылупляются из яиц, а не появляются сразу?
Бабушка, как могла, давала ответы любознательной внучке, но спустя полчаса так устала от этих «почему», «зачем» и «как», что сдалась.
– Всё, Лёлечка, давай сделаем перерыв. Мне нужно сходить на почту, а ты пока посиди в комнатке, полистай книжки. Как вернусь, поговорим.
Лёлю такой ответ не совсем устроил, и она хотела заупрямиться, как иногда делала, чтобы получить своё, но Баба Ната наскоро набросила на плечи зелёный платок, втиснулась в старые туфли и вышла за дверь.
– Я скоро. Не скучай! – раздалось из-за закрытой двери.
Ну вот, даже покапризничать не успела! Лёля с досады надула губки. Но дуйся не дуйся, а дома она одна. Пришлось девчушке направляться в свою комнатку.
Взять книжку с третьей полочки шкафа? Лёлина рука вяло потрогала тоненькие корешки. Нет, неинтересно.
Тогда она подошла к столику, где неряшливой стопкой лежали раскраски. Лёля раскрыла ту, что лежала сверху. Из стаканчика вытащила жёлтый карандаш. На белом листе чернел контур зайца с конфетой в лапах. Лёля задумчиво повертела пальцами карандаш: что можно закрасить жёлтым? Зайца? Конфету? Отчего-то взять карандаш другого цвета юной художнице в голову не приходило.
Пока она решала, что именно закрасить в жёлтый цвет, по комнате пронёсся лёгкий, но ощутимый ветерок. Неужели Баба Ната вернулась? Лёля обернулась и увидела, как по самой верхней полке шкафчика катится знакомый комочек пыли. Мармизюкин!
И Баба Ната, и жёлтый карандаш с раскраской тут же позабылись.
А серый шарик докатился до конца полочки и, лихо подпрыгнув вверх, приземлился прямёхонько на Лёлину кроватку.
– Ну здоро́во! – пискнул Мармизюкин.
Чёрные глазки-бусинки смотрели то на Лёлю, то на карандаш в её руке.
– Привет, Мармизюкин, – улыбнулась Лёля. – Ты пришёл, как и обещал.
– Конечно, пришёл. Я всегда делаю то, о чём говорю, – гордо заявил шиш.
В рыжей Лёлиной головке сразу же зашевелились, растревожились вопросы. Пока она определяла, какой из них задать первым, маленький, но пронырливый гость шустро подкатил к краешку кровати и опередил:
– И что же ты собралась закрасить жёлтым карандашом?
Лёля аж растерялась. А все вопросы в голове перемешались и запутались.
– Не знаю, – честно призналась она. – Наверное, конфету. Вряд ли зайцы бывают жёлтыми.
– Откуда тебе знать, что не бывают? Ты разве видела всех зайцев? – затараторил Мармизюкин.
Ох и хитрющий же у него был взгляд! Будто знал о том, чего не знала сама Лёля.
– Не видела, – призналась Лёля, но тут же добавила. – А ты видел?
Неужели есть на свете жёлтые зайцы? Лёле тут же захотелось увидеть одного такого.
А серый пушистик с глазками-бусинками лишь фыркнул.
– Так видел или нет? – заволновалась Лёля.
– Может и видел, – последовал ответ. – Да какой с того прок. Мы, ши́ши, чего только не видим, да пользы с того почти никакой.
Лёля припомнила, что Мармизюкин при знакомстве назвался ши́шом. Звучало это почти, как мышь, и Лёле показалось забавным. Впрочем, Баба Ната сказала, что шиш и мышь – совсем разная братия. Мыши вредят, а ши́ши чудят. И, поди разберись, кто хуже. Мышь хотя бы – зверь, которого ловит кошка или мышеловка, а шиш – бесёнок. А разве можно такого поймать?
Кто такой бесёнок, Баба Ната так и не объяснила, а потому Лёля решила, что это такой зверёк, который может говорить.
– Так, значит, есть жёлтые зайчики, – неуверенно произнесла Лёля.
Она смотрела на Мармизюкина и всё ждала ответа. А тот, словно издевается: не подтверждает и не отрицает.
Лёля едва не завыла от досады.
– Да есть, есть они, эти зайцы твои, жёлтые, – смилостивился-таки несносный шиш. – Вон, один такой прямо сейчас тут. Странно, что ты его до сих пор не заметила.
Где же жёлтый зайчик? Лёля с удивлением озиралась по сторонам, но нигде не видела чудо-зверька. Верно, Мармизюкин решил над ней подшутить.
– Так ведь нет же его! – обиделась Лёля и приготовилась зареветь.
Так обидно, когда над тобой насмехаются!
– Есть! – упрямо сказал шиш. – А на той стене что?
На стене с бежевыми в голубой цветочек обоями замерло, чуть дрожа, круглое пятно солнечного света. Небольшое, с Лёлину ладошку.
– Это же солнечный зайчик, – уныло произнесла девочка.
– Да, – кивнул Мармизюкин, – зайчик.
– Ну какой же он жёлтый заяц? – удивилась Лёля.
От удивления у неё даже поднялись плечики.
– А солнышко какого цвета? – услышала она писклявый голосок.
– Жёлтого, – ответила Лёля.
И расплылась в улыбке.
– Получается, солнечный зайчик – это жёлтый зайчик! Ух ты! Так значит, жёлтые зайки существуют!
И Лёля с удвоенным усердием принялась закрашивать зайца на белой страничке жёлтым карандашом. Теперь, если спросят, почему у неё зайчишка в раскраске жёлтый, она скажет, что в том нет ничего необычного. Есть на свете жёлтые зайчики – солнечные.
– Ну и какой в том прок? Ну, узнала, что солнечный зайчик – жёлтый, и что с того? Какая в том польза-то? – пробурчал тихонько себе под круглый бархатистый носик Мармизюкин.
Лёля докрасила у зайчика хвостик и довольная отложила жёлтый карандаш. Пожалуй, для конфеты подойдёт зелёный цвет, решила юная художница.
Но тут вопросы в её голове снова ожили, а один, самый шустрый, прыгнул сразу на язык.
– Слушай, Мармизюкин, а как появляются солнечные зайчики? – Лёлина голова снова обратилась к маленькому другу.
– Известно как. Из солнца, конечно, – ответил шиш. – Если солнышко закрыть, то и зайчик пропадёт.
Вдруг Мармизюкин запрыгал по Лёлиной кроватке, запищал какие-то странные слова. За окном стал тускнеть и слабнуть солнечный свет, а вскоре и само солнце пропало за большой сизой тучей. Зайка на стене бледнел, слаб и окончательно пропал, как и обещал шиш.
На улице раздался жуткий грохот – прогремел гром.
Лёля испугалась: она сильно боялась грома, и частенько пряталась от него под одеялом. Как назло Баба Ната всё не возвращалась, а пережидать гром одной дома – то ещё испытание.
– А что с зайчиком? Ему не плохо? Он вернётся? – со страху вопросы сыпались из Лёли один за другим.
– Да что с ним станется, – невозмутимо произнёс Мармизюкин. – А вот ливень сейчас пойдёт знатный, промочит до нитки.
А Баба Ната и зонта с собой не захватила, так торопилась на почту. Промокнет же, запереживала внучка.
– Обязательно промокнет, – весело пропищал бесёнок. – Никуда не денется.
– А это ты сделал? – удивилась Лёля.
– Тучу что ли? Ну я. Ты ж хотела узнать, как пропадёт зайчик, вот я и устроил. Солнышка нет, и нет зайца.
– Но ведь бабушка промокнет! – возмутилась Лёля. – Как тебе не стыдно!
– Мне-то? А с чего? Это тебе стыдно должно быть, – задиристо отозвался Мармизюкин и даже показал малюсенький белый язычок.
– Почему мне? – опешила Лёля. – Не я же закрыла солнышко тучей.
– А кому всё не терпелось узнать что да как? – упрекнул её шиш. – Не ты ли с самого утра доставала бабку вопросами? Она устала от них и сбежала от тебя на эту самую почту.
– Неправда! Не из-за меня! – закричала Лёля.
Слёзы потекли по щёкам одновременно с обрушившимся дождём за окном. Да, Мармизюкин не ошибся, ливень выдался сильным, белой стеной встал – ничего не видно за окном. Промокнет бабушка, сожалела Лёля, из-за неё, из-за Лёлиного любопытства.
– А ты можешь всё вернуть назад? – жалостливым голоском обратилась Лёля к Мармизюкину.
– А надо? Такой лихой дождь, когда ещё такой случится, – раздумывал бесёнок.
– Ну, пожалуйста, – попросила его девочка.
Странным блеском сверкнули чёрные глазки-бусинки.
– Ладно, так и быть. Хотя такое веселье жаль заканчивать, – всё-таки согласился Мармизюкин.
Он снова принялся скакать и пищать, а когда закончил, дождь на улице заметно ослаб. Через пять минут он совсем прекратился, а сизая туча разошлась рваными лоскутами на небе, да и те быстро растаяли. Будто и не бывало.
Снова ярко засветило солнышко, а жёлтый зайчик вернулся на прежнее место.
– Как у тебя это получается? Ты волшебник? – пошли Лёлины вопросы.
– Как, как. И чего тебе так обо всём знать хочется? – удивлённо взвизгнул шиш. – Ну, узнаешь ты, к примеру, что такое море. И что?
– А ты знаешь, что такое море? – Лёля открыла рот от удивления.
– Ну, допустим.
– А ты его видел?
– Видел и не раз.
– Ух ты! А где?
– Где, где, – завертелся пушистый комочек, – на картинках. Вон на той полке есть книга про море. Там много картинок.
– А-а, – разочарованно выдохнула Лёля. – Я-то думала, ты его видел не на картинке. В книжке и я видела.
– Ну и что это меняет? – равнодушно сказал Мармизюкин. – Мне и этого вполне хватает.
– А мне не хватает, – вздохнула Лёля.
– Ты лучше возьми вон ту толстую книгу на самой верхней полке. Она называется «Почемучка». Для таких, как ты. Больше узнаешь и быстрее. А если не поймёшь, подскажу, так и быть.
Только Лёля хотела спросить ещё, как раздался звук открываемой входной двери. Бабушка вернулась. Позабыв про бесёнка, Лёля сорвалась с места и побежала встречать Бабу Нату. А та стоит в прихожей – сухая, ни капельки на одежде! Чудеса да и только. Лишь старые туфли поблёскивают от воды.
– Ох и ливень же прошёл! Лужи набрались – впору кораблики пускать, – засмеялась Баба Ната. – А ты чего? Не сильно испугалась грома? И откуда вдруг туча набежала.
– Это всё Мармизюкин, его проделки, – объяснила недавний дождь Лёля. – А как же ты, бабуля, не промокла? Ты же зонтик забыла.
Баба Ната, добродушно улыбнулась, погладила рыжеволосую макушку внучки.
– Мне повезло, Лёлечка. Я едва не угодила под дождь, да меня тётя Маша задержала. Ты же помнишь тётю Машу из пятого дома?
Лёля отрицательно помотала головой.
– Нет? Ну ладно, – довольствовалась этим Баба Ната. – Вот тётя Маша меня и окликнула по одному вопросу, а мы обе на почте как раз оказались, и я пропустила ливень. Повезло мне удачно.
И вовсе это не удача, хотела возразить Лёля, но что-то её остановило.
– Так ты не испугалась грома? – переспросила бабушка.
– Нет, бабуля, не испугалась. Со мной был Мармизюкин, – гордо доложила внучка.
– Снова этот бесёнок, – отчего-то вздохнула вдруг Баба Ната.
– А он и сейчас там, на моей кроватке. Пошли, покажу!
Лёля ухватила бабушкину тяжёлую руку и потянула в сторону своей комнатки. Но когда они вдвоём туда вошли, на Лёлиной кровати никого не было. Убежал, укатил Мармизюкин.
– Всё играешься, Лёлька, – чуть с укором промолвила Баба Ната.
Не поверила.
– Да был он тут, был, – упрямо стояла на своём Лёля.
А бабушка вдруг обратила внимание на раскраску.
– Жёлтый зайчик? – удивилась она. – Разве бывают такие, Лёлечка?
– Конечно, бывают. Вон, на стене!
И указала пальчиком на солнечного зайчика.
Бабушка кивнула. А Лёля вспомнила о совете, который дал бесёнок.
– Бабуля, а можно мне посмотреть книжку с верхней полки? Она называется «Почемучка», – попросила девочка.
Бабушка удивлённо воззрилась сверху вниз на Лёлю, но послушно отыскала на пятой полке нужный корешок и вынула нужную книгу.
– Откуда ж тебе известно про эту книжку? – поинтересовалась она, вручая «Почемучку».
– Так Мармизюкин и сказал, – ответила Лёля. – А ты мне её почитаешь?
– Прямо сейчас? – растерялась Баба Ната. – Может, выйдешь во двор и попускаешь кораблики в луже? Кораблики можно из листочков сделать.
– А потом ты мне почитаешь?
– Почитаю, – пообещала бабушка.
– И про солнечного зайчика?
– И про него.
Лёля тут же принялась одеваться, обуваться. А когда она вышла из дому, бабушка заглянула в её комнатку, задумчиво осмотрелась и вышла.
– Что же за Мармизюкин у Лёльки завёлся? И впрямь бесёнок.
А Лёля, забыв про зайцев и бесёнка, весело месила лужи в резиновых сапожках. Хорошо было и без корабликов.
Серый день
– Ужасный, ужасный день! – ворчала Лёля.
И было от чего.
С самого утра небо затянулось в толстое тёмно-серое одеяло и ни за что не соглашалось отогнуть хотя бы краешек, чтобы показать солнышко. Как назло Лёля умудрилась простыть и теперь лежала под одеялом в кроватке. Вот хоть бы солнышко показалось, согрело весь мир, а заодно и Лёлю. Может тогда и пройдёт простуда.
«У неба плохое настроение, или оно тоже простыло и лежит, как и я, под одеялом, болеет», – грустно думала Лёля.
Ни поиграть, ни раскрасить картинку, ни полистать книжку – Баба Ната прописала внучке постельный режим. А всякий знает, что это ужасно скучно. Вот Лёля и скучала.
– Ты поспи, Лёлечка. Сон – лучший врач, – ласково настаивала бабушка.
Ей-то хорошо, с досадой размышляла Лёля, она здоровая, захочет – пойдёт во двор или включит телевизор. А Лёле, больной и такой одинокой, нельзя даже телевизор посмотреть. Вот ведь несправедливость!
– Нечего глазки напрягать, лежи, выздоравливай, – убеждала больную Баба Ната.
Самой большой несправедливостью на свете Лёля считала болезнь. А заболеть летом – катастрофа. Это холодной осенью или морозной зимой ещё не так ужасно. В такую погоду дети обычно не гуляют и сидят дома, так что не обидно. Но летом заболеть ужасно. Столько всего на улице, столько важных открытий, а ты – в кроватке с градусником. К тому же клюквенный морс приятнее пить зимой, а летом – клубничный компот. Но на столике перед Лёлиной кроваткой алел в стеклянном стаканчике морс. При одном взгляде на него Лёля поморщилась.
– Пей морс, он собьёт температуру и прогонит твою простуду, – уверяла Баба Ната.
Если он такой хороший, что ж его каждый день не пьют, а только когда болеют? Несправедливо. Лёля хотела вместо кислого морса сладкий компот.
– Я сварю тебе компота, когда ты выпьешь весь морс. – Было поставлено условие маленькой пациентке.
Лёля лежала и смотрела в окно. Серое небо, серый день – всё серое.
Наверное, всё-таки хорошо, что на улице не солнечно, подумала Лёля, не так обидно. Ведь если бы за окошком раздавался птичий щебет, долетали отголоски игривой ребятни, а в комнату рвался солнечный свет, заливая всё вокруг, – на душе было бы скверно и гадко. И Лёля бы непременно бы расплакалась. А так всё терпимо.
Ещё бы не быть одной. У Бабы Наты всегда куча дел, ей не до Лёли. Вот была бы здесь мама! Она бы непременно и сказку бы почитала, и ласково гладила бы по рыжей Лёлиной головке. И массу чего ещё сделала, что обычно делают только мамы. Но мама с папой были далеко, они оба работали и никак не могли бросить работу, чтобы приехать к Лёле.
– Дурацкая работа! – рассердилась Лёля.
– С каких это пор работа вдруг стала дурацкой? – раздался писклявый голосок.
Лёля повернула голову в сторону шкафа. Так и есть: по верхней полке катился пушистый серый комочек. Мармизюкин!
– Или работа дурацкая, потому что там работают дураки? – насмешливо пропищал бесёнок-шиш и спрыгнул прямёхонько на Лёлину кроватку.
– Привет, Мармизюкин! – обрадовалась Лёля. – Как хорошо, что ты пришёл, а то мне совсем скучно.
Круглый пушистый шиш прокатился по одеялу и остановился перед Лёлиным лицом. Чёрные глазки-бусинки, как и обычно, смотрели на девочку с хитрецой.
– Так чего скучать? Вставай и ступай на улицу, – предложил он. – Там, знаешь, сколько дел! Никогда не управиться.
– Да я бы с радостью, вот только простыла. Лежу теперь, – погрустнела сразу Лёля.
– А разве обязательно нужно лежать, когда болеешь? – удивился Мармизюкин.
– Когда температура, обязательно, – вздохнула Лёля.
На столике рядом со стаканом морса лежал и градусник.
Мармизюкин в несколько больших пружинистых скачков перебрался на столик и взглянул на градусник.
– Так, так. Тридцать семь и восемь, – озвучил он Лёлину температуру. – Да, неприятно. Но не смертельно, знаешь ли.
– Да знаю. Но обидно, – отозвалась Лёля. – Я тут одна, а там – все.
Она смотрела на окошко.
– И кто же эти все? – поинтересовался бесёнок.
Его круглый бархатный носик принюхивался, будто старался что-то уловить.
– Ну все. Дети, взрослые, птички, цветочки, солнышко, – перечислила девочка.
Тут носик ши́ша задрожал, он забавно чихнул.
– Так почему работа дурацкая? Ты не ответила, – напомнил он.
Лёля тут же вспомнила про маму и папу и погрустнела.
– Потому что из-за неё мама и папа не могут приехать ко мне, – сказала она. – Они приедут только через десять дней. Это так долго!
И ей так захотелось заплакать, аж в носу защипало!
А вот Мармизюкину плакать вовсе не хотелось, он даже казался весёлым.
– Так это же здорово! – воскликнул он, прыгая обратно на кроватку к Лёле. – Они же приедут. Так чего киснуть-то? Радоваться нужно!
– Но это так долго: десять дней! – упрямо ворчала Лёля.
Как можно радоваться тому, что мамы и папы не будет целых десять дней? Это же так много! Какой же непонятливый Мармизюкин, никак не догадается, как плохо Лёле.
А юркий шиш снова подкатил к лицу девочки и, как ни в чём ни бывало, затараторил.
– Тебе нужно вернуть радость. Тогда температура опустится, ты выздоровеешь, и не придётся лежать в кровати.
– А разве можно вернуть радость? – засомневалась Лёля.
– Ещё как можно!
Пушистый комочек завертелся, закружился, запищал. Когда он остановился и замер, то выглядел в два раза больше обычного. Даже его крошечный хвостик с кисточкой подрос.
– Ой, Мармизюкин, ты вырос! – восхитилась Лёля.
– Конечно. Чтобы творить чудеса, нужно быть больше, – кивнул бесёнок и скомандовал. – А теперь закрой глаза и сосчитай до десяти. Прямо как дни, после которых вернутся твои родители.
А Лёлю обуяло предвкушение сказки. Она аж задрожала от нетерпения, но послушно закрыла глазки и принялась считать вслух.
– Раз, два, три.
Долой три дня, скорее приезжай, мама.
– Четыре, пять.
Быстрее, быстрее пусть летят эти скучные дни! Папа, я так скучаю!
Но вот дальше считать у Лёли не получилось: она умела вести счёт только до пяти. Вот сколько годков ей было, столько и считала.
– Ой! А я дальше не умею! – запаниковала она.
– Глаза не открывай! – донёсся строгий голосок. – Я за тебя досчитаю.
И действительно, Мармизюкин принялся называть цифры.
– Шесть, семь, восемь, девять и десять. Всё, можешь открывать глаза.
Лёля открыла глаза.
– Где это мы?! – удивилась и испугалась она.
Лёля по-прежнему лежала под одеялом в кроватке, только вот сама кроватка стояла не в комнатке, а в самом настоящем лесу! Ни стен, ни потолка, ни пола – кругом трава да деревья. И солнечно и тепло.
– Ну, чего лежишь? Вставай и пошли за мной! – задорно пропищал Мармизюкин, спрыгивая с одеяла на землю.
Лёля испугалась, она вжалась головой в подушку и целиком скрылась под одеялом. Где это она? Как вдруг тут оказалась? И, главное, что такое это «тут»?
– Эй, выползай из-под одеяла! – услышала Лёля.
– Нет! Я боюсь!
– Да не бойся, выходи. Ты же хотела вернуть радость. Передумала?
И какой же хитрый голос был у этого бесёнка! Не устоять.
Лёля отважилась и приоткрыла личико. Лес никуда не делся. А ведь она никогда не была в лесу одна, без взрослых.
– Ну же, радость вот-вот убежит, – суетился поблизости шиш.
– Как она может убежать? – не поняла Лёля.
– Как, как. На ножках. Возьмёт и убежит, – ответил Мармизюкин.
– А как она выглядит? – Лёля стянула одеяло до груди.
– А мне почём знать? У каждого она своя, эта радость.
Лёля медленно стянула с себя одеяло. Ей не было холодно, несмотря на температуру: её тело надёжно оберегала пижама. Вот только ножки оказались босы. Так босиком Лёля и встала на землю.
Под ножками ощущалась мягкая травка. Коротенькая и светло-зелёная. Идти по ней даже приятнее, чем по бабушкиному ковру.
А Мармизюкин катился вперёд. Меж тонких берёзок подпрыгивал, осинки с клёнами огибал да вокруг ёлочек пританцовывал. Лёля услышала, как красиво поют птички. Так часто на рябинке во дворе бабушкиного дома любил распевать песни соловей.
А бесёнок катил всё дальше и дальше. Деревья поредели, под ногами вместо травки проступил пружинистый изумрудный мох. Идти по нему – одно удовольствие.
Вдруг совсем рядом показалась змея. Лёля вскрикнула и замерла на месте.
– А ну, кыш, говорит тебе шиш! – грозно пропищал Мармизюкин.
Змейка тут же торопливо уползла.
Как же здорово, что есть Мармизюкин, радовалась Лёля. И если бы теперь кто-нибудь решил проверить градусник, то увидел бы, что красная отметка спустилась на одно деление.
Лёля шла и осматривалась по сторонам. Всё ей казалось удивительным и интересным. И ёлки-великанши, упиравшиеся в небо верхушками. И росшие во мху грибы с тёмными и яркими шапками.
Прямо перед Лёлей выскочила белочка. Она нисколечко не испугалась девочки и вместо того, чтобы убежать, принялась грызть еловую шишку. Лёля зачарованно смотрела на белочку, такую же рыжую, как и сама девочка. Тем временем на градуснике отметка опустилась сразу на два деления.
– Эй! Не отставай! – послышался впереди нетерпеливый голосок шиша.
И Лёля с неохотой оставила белочку и последовала дальше.
Мармизюкин вкатился на полянку, сплошь поросшую низенькими кустиками.
– Посмотри, что под ними, – предложил он девочке.
А там – спелая земляника!
Лёля впервые собирала землянику сама да ещё в лесу. Правда, Баба Ната иногда разрешала срывать на грядке клубнику, но то у дома.
Лёля так увлеклась, а ягодки оказались настолько сладкими, что про время и позабыла.
– Пора, пора! – напомнил ей Мармизюкин и покатился дальше.
Лёля, перепачканная земляникой, но при этом ужасно довольная, пошла за ним. А на градуснике убыло аж четыре деления.
За полянкой росли высокие кусты, но все они прогибались, отводили в стороны ветки, когда шиш и девочка проходили сквозь них. А за стеной кустов вдруг показалось озерцо́. И такое оно было милое, крохотное, с невысокой травкой по краям. А на воде, лежали круглые тёмно-зелёные листочки.
– Успели. Как раз вовремя. Сейчас начнётся, – объявил довольным голосом Мармизюкин.
И замер у воды. Лёля подошла к нему и села рядышком.
Из воды поднялся наружу маленький бутон на зелёном стебле. Он медленно раскрылся.
– Ах! Какой он красивый! – восхитилась Лёля.
Вроде бы и простой цветок – белые лепестки вокруг жёлтой сердцевины, а вот красоты в нём столько, что дух захватывает.
– Это кувшинка, – пояснил бесёнок. – Да, красивая.
Даже Мармизюкин любовался цветком.
Отметка на градуснике опустилась ещё на пять делений.
– Нам пора, – вдруг объявил шиш.
Лёле не хотелось уходить, так тихо, спокойно было у озерца. Так чудесна кувшинка. Но остаться совсем одной она боялась. А потому встала.
– А мы ещё придём сюда? – спросила она.
– Не знаю. Если снова простудишься, придём, – ответил Мармизюкин.
– А разве сюда нельзя прийти, когда не болеешь? – удивилась Лёля.
Лес не казался ей волшебным. Самый обычный лес.
– Не знаю, – только и ответил Мармизюкин. – А теперь закрой глазки и сосчитай до десяти.
– Но я не умею до десяти, – напомнила ему Лёля.
– А ты сосчитай до пяти, а там я продолжу.
Она произнесла: «Один, два, три, четыре, пять». И услышала – «шесть, семь, восемь, девять, десять».
– Уже можно открывать глаза? – спросила она, потому что Мармизюкин замолчал.
– Открывай, Лёлечка, – раздался голос бабушки.
От неожиданности Лёля широко открыла глазки и увидела, что она снова в кроватке под одеялом, а вокруг – её комнатка. Мармизюкин куда-то исчез.
– Ой, бабуля, а мы с Мармизюкиным только что в лесу гуляли! – взахлёб принялась рассказывать внучка. – Я там змейку видела, Мармизюкин её прогнал. Потом белочку встретила, хорошенькую, рыжую. А потом земляничку собирала. Она такая сладкая! И ещё мы пришли к озеру, а там – кувшинка расцвела. Такая красивая!
– Так тебе всё приснилось! – произнесла Баба Ната. – Ну-ка, давай измерим твою температуру.
– Но я не спала, бабуля, – возражала Лёля, пока бабушка вложила ей под мышку градусник. – Это всё взаправду было.
– Ну, ну, – сказала бабушка.
А Лёля-то видит, что Баба Ната не поверила. И снова ей стало грустно.
– Надо же, температура упала. Тридцать шесть и шесть! – обрадовалась Баба Ната.
– Так я выздоровела? – тут же воспрянула духом внучка.
– Выходит так, – кивнула бабушка.
– Значит, я могу не лежать в кроватке, а пойти играть во дворе?
– Ну-у, – задумалась бабушка.
Но внучка так смотрела на неё.
– Ладно, иди, только переоденься и не мочи в лужах ножки, – последовал наказ.
– Ага.
Лёля мигом стянула с себя пижаму и оделась. Она вприпрыжку направилась во двор, где её ждало нечто большее, чем игры и открытия. Там её ждала радость.
Кошмарики
Что-то не то было с этой ночью. Вроде бы Лёля легла в обычное время, и перед тем выпила тёплого молока с овсяным печеньем, но сон почему-то не шёл.
За окошком ещё не успело стемнеть, а потому спокойно засыпать, ничего не боясь, – самое то. Но сон как назло не шёл к Лёле. Зато, тихонько вздыхая, принялись пробуждаться кошмарики.
Кошмариками мама ласково называла Лёлины страхи. Особенно много их появлялось ночью. Эти упрямые негодяи днём предпочитали таиться где-нибудь, где темно. Ведь известно же, что всё страшное приходит из темноты, значит, и кошмарики должны были в ней прятаться. Сама Лёля никогда не видела, каковы на вид кошмарики, но зато превосходно знала, что способствовало их приходу. Если вдруг где-то раздавалось осторожное шуршание, как будто скреблась нагловатая мышь, если тень от уличной ветки на полу удлинялась, как чья-то тощая рука, – это всё были проделки кошмариков.
Зачем они её пугают? Лёля не знала и не желала знать. Да и ни один ребёнок не захотел бы знать. Страшно же! А уж, тем более, встретиться лицом к лицу со страхом. Наверняка, кошмарики безобразные и чудовищные.
Лёля лежала, натянув одеяло до самой шеи. Вот за окном от ветра закачалась ветка яблони, а в лунном свете на полу растопырилась и задёргалась страшная лапища. Кто-то пробежал вдоль стены под окном, совсем тихонечко, на малюсеньких лапках. А с улицы раздалось грустное и протяжное «У-ух». Лёля не знала, что на яблоню любит прилетать сова, ведь это она издавала такой звук. В воображении маленькой пятилетней девочки все звуки и картинки сложились в ужасных кошмариков. А кто ж ещё мог подобное вытворять?
И Лёля, тихонечко вскрикнув, накрылась одеялом целиком. Все дети верят, что надёжнее укрытия в целом мире не сыскать. И Лёля верила.
Прошла минута, а Лёле казалось, что час. Под одеялом хоть и безопаснее, но всё же душно. Да ещё такое ощущение, что вот-вот кто-то тронет за бок или ногу. Лёля сжалась в комочек, сильно поджав ноги.
– Эй! Ты чего кричишь? И почему под одеялом? Замёрзла что ли? – раздалось вдруг в тишине.
И этому голосу Лёля обрадовалась несказа́нно. Она мигом скинула с лица одеяло и устремила взгляд на шкаф. В потёмках его было не разглядеть, но, несомненно, Мармизюкин сидел на пятой полке.
– Мармизюкин! – пролепетала Лёля.
Как же хорошо, что бесёнок с ней в страшную минуту. Вдвоем с ним никакие кошмарики уже не страшны.
– Вот услышал, как некоторые пугливые кричат, решил посмотреть, в чём дело. Вдруг помощь нужна, – беспечно выговорил шиш своим писклявым голоском.
– Как здорово, что ты пришёл, Мармизюкин! Помощь нужна! – торопливо закивала девочка.
– Вот как. Ну ладно, – только и сказал бесёнок.
Лёля услышала, как по полке, мягко шурша, прокатился серый комочек, а затем по привычке прыгнул к ней на кровать. Приземлился шиш там, где должны бы лежать Лёлины ножки.
– А ты чего ноги жмёшь? Холодно разве? – спросил он девочку.
– Страшно, – призналась Лёля.
– А чего ты страшишься? – удивился Мармизюкин.
– Кошмариков.
Бесёнок вскарабкался на горку – подтянутые Лёлины ножки, и замер там, где коленки.
– А кто они такие? Я не слыхал ни о каких кошмариках. О кошмарах знаю, а вот о кошмариках впервые слышу.
А Лёля задумалась: кто же такие кошмарики? Она же их никогда не видела.
– Я не знаю, только они меня пугают. Шуршат, вздыхают, тянут ко мне свои страшные ручищи, – прошептала Лёля.
Почему-то при упоминании о кошмариках голос у неё слабел.
С улицы снова раздалось совиное уханье. Что-то волновало ночную птицу, возможно, её тоже преследовали кошмарики.
– Ой! Снова они, – испуганно вздохнула Лёля и потянула одеяло на лицо.
– Ты про совиное уханье? – усмехнулся Мармизюкин. – Это ж сова.
– Сова? – не поверила Лёля.
– Ага. Самая настоящая, – подтвердил шиш. – Ей одиноко, вот и ухает.
Лёля представила себе сову с большими круглыми глазами. Значит, и птицам бывает одиноко, а не только ей, Лёле. И страх перед уханьем ушёл, а Лёле даже стало жалко сову.
А Мармизюкин продолжал восседать на Лёлиных коленках. Самого его она не видела, только маленький круглый контур. Тёмное пятнышко с блестящими крохотными глазками-бусинками.
Тень-ручища снова зашевелилась и хищно потянулась по полу от окна. Лёля, это заметив, тут же задрожала и снова потянула к лицу край одеяла.
– Ты чего? – насторожился Мармизюкин.
– Там, у окна, рука. Она тянется ко мне, – испуганно прошептала девочка.
Мармизюкин повернулся в ту сторону, и в полумраке комнатки стал виден его крохотный носик. Этот носик жадно втянул воздух, а затем фыркнул.
– Так разве это рука? Это же тень от ветки яблони.
– А вдруг они могут притворяться тенью, – пугливо пискнула из-под одеяла Лёля.
– А это мы сейчас проверим! – проверещал Мармизюкин. – Ты драконов не боишься?
– Нет, вроде бы, – неуверенно ответила Лёля.
– Ну ладно, постараюсь не шибко страшно чудить, – пообещал бесёнок.
Что означало слово «чудить» Лёля не поняла, но решила, что это будет непременно что-то волшебное. Мармизюкин уже не раз творил нечто сказочное.
А маленький пушистый комочек скатился с коленок Лёли назад и принялся быстро пищать какие-то незнакомые словечки.
«Сейчас что-то будет», – взволнованно подумала Лёля.
И приготовилась к чуду.
Мармизюкин всё говорил и говорил, и голосок его изменялся. Из пискли он перешёл в бас. И Лёля вдруг увидела, как что-то растёт там, где положено лежать её ногам на постели. Это что-то стремительно увеличивалось, и кроватка жалобно заскрипела под внезапным грузом. Лёля задрожала и едва не закричала от ужаса.
На её кровати сидел самый настоящий дракон! Вернее она видела его силуэт и слышала, как он тяжело дышит. Неужели Мармизюкин решил её напугать? А она-то думала, что он ей друг!
А дракон спрыгнул с кроватки и, медленно переставляя большими ногами, двинулся прямо к жуткой ручище на полу.
– А ну убирайся отсюда и не смей обижать Лёлю! – проревел дракон и полыхнул на ручищу огнём.
Огонь вышел чёрный и без дыма, но ручища вдруг скукожилась, усохла и стала обыкновенной тенью ветки. Ничего страшного в ней больше Лёля не видела.
– Ух ты! Мармизюкин, ты просто прелесть! – воскликнула Лёля, забыв страх перед драконом.
И даже села на кроватке, забыв про спасительное одеяло. Оно скатилось с плечиков до живота. А дракон вдруг исчез, зато по полу покатился тёмный пушистый комочек. С разбегу он подпрыгнул и заново вскочил на кроватку к Лёле.
– Видишь, больше ручища тебя не побеспокоит, – заверил шиш девочку. – Можешь спать спокойно.
– Ага, – согласилась Лёля.
И только она это сказала, как под окошком, вдоль стены, снова кто-то пробежал на маленьких лапках.
– Ой! Кошмарики! – вскрикнула дёвочка и нырнула под одеяло.
– Да не кошмарики это, а всего-навсего мышь, – усмехнувшись, объявил бесёнок.
– А вдруг не мышь? – раздался упрямый Лёлин голосок.
– А я тебе один фокус покажу, сделаешь его, и ни один кошмарик тебя не тронет, – предложил Мармизюкин.
Фокусы Лёля любила. Когда из рукава достают ленты и цветы, а из шляпы – белого голубя. Она опасливо высунула голову из-под одеяла. Мармизюкина так позабавил её страх, что он едва сдержался, дабы не рассмеяться. Аж крошечный хвостик с кисточкой задрожал.
– Не смешно! – обиделась Лёля, заметив, что над ней насмехаются.
– Наверное, – только и сказал бесёнок.
Лёля надулась и решила снова уйти под одеяло, на этот раз из обиды. Очевидно это поняв, Мармизюкин заговорил:
– Тебе бабка что-то говорила обо мне? Что-то про ши́ша?
Лёлю так озадачил вопрос, что она тут же забыла, что обиделась.
– Да, она назвала тебя бесёнком, – Лёля послушно повторила слова Бабы Наты, – правда, я не знаю, что такое бесёнок. Это зверёк?
На этот раз Мармизюкин сдерживаться не стал и захихикал тонким голоском. А Лёля вдруг почувствовала себя глупо, да так, что растерялась.
Шиш, нахихихавшись, всё-таки смилостивился и произнёс:
– Бабка верно меня назвала. Я бесёнок, но не зверёк никакой. Я шиш! А вот тебе фокус, чтоб отпугивать кошмариков: сложи пальцами фи́гу и покажи туда, откуда лезут кошмарики.
– Но это же не-при-ли-ч-но, – Лёля по слогам произнесла недавно выученное от бабушки слово. – Это нельзя показывать.
– Ещё как можно! – возразил Мармизюкин. – Для дела можно. А когда будешь показывать, приговаривай так: Видишь шиш, а ну-ка кыш! И все кошмарики враз попрячутся и носа не покажут.
Лёля засомневалась, что это подействует на докучливых кошмариков. Видя это, бесёнок предложил:
– А давай сейчас и попробуй. Сделай фигу и скажи, как я тебя научил.
Говорил он так уверенно и легко, что Лёля поддалась его уговору и, отбросив с груди одеяло, села на кроватке. Она сложила пальчики правой руки в фигу и направила туда, где только что пробежал некто на маленьких лапках.
– Видишь шиш, а ну-ка кыш! Кыш!