Подранки. Горечь желторотая
Пролог
"Вселенная полна коллапса граней, парадоксов…
Безумие огня… разбросанных пылающих обломков,
пронзающих все временной Хаос обид и кривотолков,
сеть паутины ран кровоточащих…, с удачею размолвка
непониманьем сущности природ Материй тонких.
Свет насыщает Космос, отражая Хроники галактик…
Не терпит Мысль прострации… быть одиноким волком,
манит обитель Зла, заваленная хламом барахолка,
таится Истина на острие отточенной иголки,
иллюзии разбиты…, разложены по запылённым полкам.
Излом столетий искажает Время, ломает судьбы…
Настанет в полночь Час…, разорвана фиктивная помолвка,
спонтанностью Пространство подобно грязному просёлку,
в решающий момент…, осечкою заржавленной двустволки
не объяснить экстаз биения страстей… фортуне колкой.
Тысячелетия отмерены на Метрономе времени секундой…
Из цельности… – горсть острых окровавленных осколков,
великие Начало и Конец…, догм и понятий ломка,
жизнь на обочине Миров не тяготит нисколько…
Благословенный Взрыв, фрагменты Вечности повсюду…
Игра пылающих огней…, и кровь напоминаньем только…"
(Борис Тамарин, "Вселенная полна коллапса…")
Что ж, начнем, помолясь. Ибо буду вещать о жутком, мрачном и зловещем.
Заглянула в пресловутую Википедию, чтобы определить толкование слова «подранок».
Итак
«Подранок – зверь или птица, РАНЕНЫЕ на охоте, но НЕ УБИТЫЕ».
Далее.
«Некоторые причины появления подранков на охоте:
ОШИБКИ охотника (выстрел в конечность, выстрел в не убойную зону, смещение выстрела и т. п.);
неподходящий патрон для конкретной дичи».
И еще.
«Подранки могут представлять ОПАСНОСТЬ. Разъярённый зверь в состоянии подранка может УБИТЬ охотника».
И еще.
«Как обращаться с подранками.
Подходить к подранку осторожно, перезарядив ружьё.
Нельзя ногой пытаться прижать подранка, даже если это мелкий хищник. Его челюсти могут сомкнуться на ноге охотника, и самая плотная обувь НЕ СПАСЕТ от УКУСА.
Если подранок идёт на человека, встречать его выстрелом надо из-за ствола толстого дерева.
Признаки попадания можно определить по СЛЕДАМ КРОВИ и по характеру движения зверя».
***
Вы, конечно же, подумали, что я собраюсь писать про охоту?
К сожалению, Вы ошибаетесь, мой дорогой читатель.
Так вот.
Представьте все, что Вы прочитали выше, переиначив смысл в следующих понятиях:
Подранки – это наши дети, раненные, но пока еще не убитые.
Охотники – это мы, взрослые, ранившие наших детей.
Что же получается? О чем будет мой роман?
О наших раненых и морально убитых детях.
О жестокости взрослых по отношению к нашим детушкам – цветам жизни:
о физическом насилии,
о пренебрежении и безразличии,
об эмоциональных травмах,
об эмоциональном насилии,
о чувстве вины ребенка,
о сексуальном насилии.
Кровь, жестокость, злоба, агрессия, ненависть, жажда убийства, отмщения за все причиненные страдания, мучения, боль.
Ребенок – подранок, истекающий кровью, измученный, израненный, в исступлении сможет легко убить взрослого-охотника, причинившего ему боль, желающего его смерти, считающего его добычей.
И кто осудит за это ребенка? Тот же взрослый, исковеркавший ему жизнь?
Измученный ребенок живет в аду.
Что представляет собой такая жизнь?
Обесценивание себя,
депрессия,
алкоголь и наркотики,
замкнутость,
потеря собственного «я»,
отсутствие привязанности к кому-либо,
гнев,
отсутствие доверия и страх предательства,
страх быть брошенным,
недоверие к людям,
невозможность сказать «нет»,
нежелание просить помощи,
чувство вины,
избегание близости,
слабое физическое здоровье,
проблемы с психическим здоровьем.
И мы удивляемся, почему ребенок, превратившись впоследствии в сильного волка, мстит обидчику- взрослому?
Малыш в адском пламени, ему плохо, он умирает. Хотя, за чьи, позвольте спросить, грехи он отбывает повинность в прибежище Дьявола? Ведь он- маленький и еще не успел никому навредить, или сделать что-то плохое.
Рождаясь ангелочком, широко распахнув голубые или карие глазки, он удивленно взирает на мир – волшебный, радужный, прекрасный:
«А кто это стоит рядом с моей кроваткой? Что за Божество рассматривает меня внимательно и оценивающе? Или скептически? А, может быть, он не хочет меня, и я ему не нужен? Но я ведь очень хороший, маленький, милый и совершенно беспомощный. Почему он смотрит на меня недобрым взглядом? Не улыбнется мне, не погладит по головке, не прижмет мое слабенькое тельце к своему сердцу? Я настолько плохой и ему противен? Посмотри на меня. Полюби, пожалей. Ведь я не торопился на этот свет по доброй воле. Ты сам меня позвал. Так почему же ты не любишь меня?»
«Не существует плохих детей. Есть плохие люди, которые их воспитали». Так гласит народная мудрость.
Ребенку с такими родителями плохо. А когда человеку плохо, кто знает, на что он может быть способен?
«-Скажи по секрету, любит меня кто-нибудь? – Анзор, 3 кл.
– Почему, когда папа приходит с работы, в доме сразу наступает тьма? – Артем, 3 кл.
– Господи, когда моя мама будет нормально есть и станет здорова? И когда мамина мама не будет проклинать папиного папу, а папина мама перестанет желать нам смерти? – Коля, 4 кл.
– Я бы хотел много дней без слез. – Костя, 2 кл.
– Сделай, чтоб мама и папа помирились. Боженька, помоги, я курить брошу. – Юра, 3 кл.
– Я не хочу в мир взрослых – там все неправда. – Андрей, 4 кл.
– Я бы попросила ума моим родителям, а то они меня совсем не понимают. – Надя, 3 кл.
(М. Дымов «Дети пишут Богу»)
Сразу уточню. Повествование будет тяжелым. Никаких розовых облачков, восточных сказок и других «сюси-пуси» не будет.
Только жизнь. Суровая, ужасающая, современная действительность. На разрыв аорты, на истребление сердца, на уничтожение всего светлого, что есть на земле.
Вероятно, накипело?
***
"…Из цельности… – горсть острых окровавленных осколков,
великие Начало и Конец…, догм и понятий ломка,
жизнь на обочине Миров не тяготит нисколько…
Благословенный Взрыв, фрагменты Вечности повсюду…
Игра пылающих огней…, и кровь напоминаньем только…»
(Борис Тамарин, "Вселенная полна коллапса…")
Часть 1 Ваньша Глава 1 Коловрат
«С утра снаряд прошивает дом, убивает отца и мать,
теперь я один проживаю в нем, спрятавшись под кровать.
У кошки кровью сочится глаз, сгорела шерсть на лице,
но снова наводчик, не торопясь, подкручивает прицел,
и снова флажок поднимает палач, и новый летит снаряд,
не бойся, котя, не плачь, не плачь, им за нас отомстят».
(Д. Мельников, "С утра…")
Ваньше не было еще и девяти лет от роду. Несмышленыш еще.
Ему очень хотелось закрыть глазки, ушки, попросить у прекрасной феи крылышки и улететь вместе с папой и мамой в красивое сказочное место, где они втроём будут, наконец, в безопасности.
– Мамочка, расскажи мне тихонько сказку. Я хочу увидеть фею. Мамочка…
Она не услышала его испуганного шепота.
Казалось, что мир вокруг небольшого погребка, когда-то заботливо оборудованного отцом для хранения съестных припасов, расколется на множество мелких осколков. Укрываясь от взрывов, уже который день сотрясающих их посёлок, здесь прятался Ваньша вместе с родителями и соседями из разрушенных близлежащих домов. Уж сколько людей поместилось в их тесном погребке, те и укрылись от бомбежки. В тесноте, да не в обиде.
Больше всего мальчишка боялся ужасной ракеты, что попадет в их дом, разрушит его, и огромная куча камней, стекла, разбитой мебели и посуды засыпет всех, притаившихся в этом подземелье, похоронив заживо.
Гулкие грохочущие удары все приближались, становились звучнее, раскатистей. Все яростней земля содрогалась под ногами, сотрясая кирпичные стены погребка и окутывая испуганных людей клубами белесой кирпичной пыли. Раз за разом все громче, жёстче, будто в оголтелом своём неистовстве, неумолимо раскрыв свой зев, земля желала поглотить неразумных людишек, погрязших в средоточии братоубийственного зла.
Аккуратно уставленные на настенных полках всевозможные банки-закрутки с огурцами, помидорами и капустой, так любовно заготовленные его мамкой ещё осенью, противно дзинькали, грозя разбиться и окатить узников подземелья брызгами стекла и ароматным укропно-уксусным рассолом.
– Батюшка всемилостивый. Да что ж это делается? Да когда же все это кончится?! – мама постоянно крестилась, шепча молитвы, и при каждом новом звуке взрыва судорожно съёживалась, вбирая голову в плечи, но все равно пыталась укрыть сынишку, обнимая и крепко прижимая его к своей груди, – Ванюшка, малыш, не бойся, мама с тобой.
Отец не подавал вида, что напуган. Ведь он – глава семьи и должен её защищать, а, получается, сидит здесь, будто затаившаяся крыса, и ничего не может сделать, не в силах уничтожить геенну , что разверзлась там, наверху, пожирая и сжигая в адском пламени все и вся на своем пути.
«Оголтелые собаки, выродки, понтуют в своей отвратительной браваде наколками и шевронами с фашистской свастикой! Ни дна вам, ни покрышки!»
– Ничего, Ванюшка, скоро все закончится. Придут наши ребята, и освободят нас. Не унывай, сынок, – его озорные, сияющие тёплым светом глаза, улыбка, хоть и невесёлая, поддерживали его детские силёнки.
Ваня ни за что не расплачется и не покажет слабину. Рядом сидит соседская девчонка, глядит во все глаза, будто в гляделки играет!
«Пускай она не думает, что я ещё маленький, слабак и мямля. Нет, мне почти не страшно, ну, если только совсем чуть-чуть».
Мама крепко прижимала его к себе, склоняясь над ним, точно наседка над птенцом, пытаясь защитить от целого мира, – ужасающего, кровавого, беспощадного. В эти минуты мамины тёплые руки успокаивали его. Приникнув головушкой к её груди, он слушал стук сердца, что немного утешало Ваньшу, усмиряя невыносимое желание закричать, завизжать громко-громко, выплеснув весь накопившийся за время войны ужас, застывший у него внутри.
Вдруг все стихло, словно и не звучала ранее громкая канонада. Послышались одиночные выстрелы, треск автоматных очередей, громкие крики, вопли, плач.
– Боже мой, – Ванюшка почувствовал, как задрожала мать, как ещё крепче прижала его к себе, не замечая хруста его косточек.
Надвигалось что-то жуткое, о чем не мог догадаться маленький ребёнок. Но мама… Будто она точно знала, чего им ждать, и от понимания неизбежности надвигающегося нечто ужасного, застывшего в её глазах, Ванютке стало ещё страшнее.
Все притаившиеся в подвале люди прислушались, притихли, стараясь не разговаривать и даже не дышать, дабы не обнаружить своего присутствия. Наверху, прямо над их головами, ходили люди, громко лязгая о дощатый пол железяками, шаркая, стуча, бесцеремонно расшвыривая мебель, ломая и разбивая все, к чему прикасались.
Ванюша во все глаза смотрел на мать. Ему казалось, что, если он сосредоточится на любимом, родном лице, то ему будет не так страшно. Губы ее, совершенно бескровные, безмолвно шепчущие молитву, успокаивали его, заставляли думать только о ней. Сейчас каким-то волшебным образом никого не существовало для него, кроме матери. Только её лицо и тёплые руки, защищающие ото всех, кто мог бы ему угрожать. Все вокруг будто испарились. И те страшные люди, громившие его дом. И даже те, кто сейчас прятался рядом с ними в подвале. Осталась только мама, милая, родная.
«Я с мамочкой, она защитит меня, она не даст меня в обиду».
Он закрыл глаза.
«Как хорошо нам было на речке втроём! Папа сказал, что наша река Сейм – самая большая в округе. Помню, как я отказывался вылезать из воды, накупавшись до посинения и дрожа всем телом, но все равно не слушался маму и нырял, нырял. У меня уже зуб на зуб не попадал, ведь вода в речке была ещё очень прохладной. Но как же хорошо мне было!
– Мама, папа, посмотрите, какой я молодец! Как ловко я плаваю под водой! Я ведь молодец?
– Да что же это такое? Сын, если не будешь слушаться, больше не пойдёшь с нами купаться. Глупыш! Ты же заболеешь. Вылезай сейчас же! Неслушник».
«Я сейчас позову мою фею, попрошу её, и мы втроём улетим из этого погреба прямо на тот пляж, туда, где нам было хорошо. И тогда мне не будет так страшно!»
Противно скрипнув, открылась дверца в полу, сопровождаемая грохотом и зычным грубым голосом.
– Ось вони, москали! Их тут богато! Сховатися.
– Кинь туди гранату, щоб вси здохли.
– Немае треба подивитися, хто там е.
На хлипкой дощатой лестнице сперва появились огромные берцы и камуфляжные форменные брюки, потом волосатые ручищи, крепко сжимающие автомат, а затем страшная лысая морда со свинячьими глазами-буравчиками, широким носом, похожим на картошку, и губами-пельменями.
Все присутствующие в подвале почувствовали надвигающуюся угрозу, исходящую от отвратного посетителя. Окинув тяжёлым взглядом несчастных узников, физиономия заухмылялась, а затем заржала, словно оголтелая, издавая трубный скрипучий рык.
– А ну ка йди сюды, красуня, – он протянул руку к волосам соседской девчонки, и, намотав на руку её косу, потянул к выходу.
Она закричала от боли и страха, упираясь ногами, отталкивая мерзкого амбала, цепляясь за руки удерживающих её всеми силами соседей и родственников.
– Ты что делаешь, свинья? Оставь ее в покое!
Отец отшвырнул мерзкого верзилу, вырвав из его рук девочку, став вдруг белее савана. Только желваки ходили на его лице, осунувшемся от бешеного негодования, гнева, ненависти, брезгливого презрения к насильнику.
То, что произошло дальше, в памяти Вани отпечаталось точно кадрами кинофильма в замедленной съёмке.
Враг поднялся, грозно посмотрев на отца, кряхтя и поливая его последними словами,
вскинул автомат
и спустил курок.
Ванюша больше ничего не услышал. Как закричали вокруг него люди, как задвигались в панике и ужасе, как заголосила страшно, натужно его мать.
Он не мог отвести взгляда от спокойного, умиротворённого выражения лица своего отца, во лбу которого зияла аккуратная круглая дырочка с обугленными чёрными краями. Из неё пульсирующими резкими толчками вытекала алая кровь.
И не увидел Ваня, как чья-то безжалостная рука закинула в погреб гранату с выдернутой чекой. Как мама, закрыв его своим телом, как-то вдруг осела, отяжелела, навалившись всей своей массой на его худенькое тельце.
Он только почувствовал, как тяжело стало дышать. От тягучего едкого дыма он закашлялся, из глаз потекли слезы, а в уши будто запихали вату. Он пока ещё не понимал, отчего вдруг после взрыва гранаты невыносимым жаром опалило щеку, и почему ему стало так больно, плохо и грустно.
Ванечка обо всем узнает потом. А пока спасительная тьма милосердно поглотила его, укутав в свои объятия. Вместо мамы и папы.
Глава 2 Враг
Ваньша очнулся от ощущения невыносимой боли.
Страшно саднила щека, а где-то там, под неподвижным и очень тяжёлым телом его мамы, ужасно болела нога. Он почти не чувствовал её, но испытывал болезненные нестерпимые рывки, словно из ноги что-то выплёскивалось.
Он вспомнил эту боль. Она была очень похожа на ту, когда его как-то раз схватила за ногу остервенелая собака. Она рвала его плоть со всей свирепостью, жадностью, ненасытностью, будто пыталась проглотить его маленькую ногу целиком.
До сих пор не забыл, как подоспевшие взрослые отогнали агрессивное животное, как его, маленького, истерзанного, окровавленного, привезли в больницу. Конечно, он не мог видеть, как зашивали его раны, находясь в спасительном беспамятстве, но отчётливо запомнил доброго доктора в белом халате. Он всегда улыбался, забавно шевеля усами, словно Тараканище из сказки Чуковского, и ласково разговаривал с ним, называя его Ванюткой.
Дяденька-врач Федя и рассказал потом его родителям, что ножка его осталась целенькая, и даже хромать он не будет. А через несколько месяцев Ваня уже бегал на своих двоих.
***
Непонятно, день или ночь? Где-то далеко повторялись гулкие всплески взрывов, отдаляясь, все слабее отдаваясь толчками в стены погребка. Уже не так сильно звякали банки, и белесая кирпичная пыль больше не засыпала его лицо.
Ваня попытался пошевелиться, и с трудом, наконец, вытащил руку, прижатую телом матери. Рука была очень тяжёлая, непослушная, онемевшая. Её сразу же нестерпимо зажгло, словно множество мелких раскалённых иголочек вонзились в неё, ошпарив нестерпимой болью.
И эта боль была ему знакома, когда Ваньша как-то залез на дерево и из любопытства засунул руку в осиный улей. Чуть не умер тогда, весь искусанный зловредными осами. Очень долго потом пришлось лежать в больнице. Как же худо ему было! И мамка все глаза выплакала по нему – «грешному невезучему ребенку». А он вот не помер, выкарабкался.
Ему снова помог дяденька-врач Федя. При выписке погрозил Ваньше пальчиком, пожурил, что де «нельзя так рисковать собой, ведь так можно и помереть невзначай. А в следующий раз, если что вдруг ещё с ним приключится, то можно и не успеть его спасти. Так что, надо слушаться маму, папу, беречь себя и не попадать в передряги».
Да Ванечка и не собирался больше никуда попадать. Враг сам пришёл в его дом и причинил самую страшную на свете боль – он убил папу.
Очнувшись от раздумий, шёпотом, чтобы не услышали враги, Ваньша попытался разбудить мать, которая, по его разумению, уже очень долго спала. Да и все остальные вокруг него тоже спали мертвецким сном. Кроме папы. Ваньша снова и снова смотрел на любимое лицо, теперь такое мёртвое и холодное. Кровь из ранки во лбу уже не вытекала, запекшись тонкой красной бороздкой на его щеке. Папа так и не успел побриться.
Снова всколыхнулось горе в его детской душе, снова полились водопадом слёзки из лучистых детских глаз.
«Папы больше никогда не будет. Он больше не обнимет меня, не подкинет высоко-высоко над землей, над своей головой. Мама всегда боялась этих папиных подкидываний. Ругалась, что он меня уронит и я что-нибудь себе сломаю. Но он всегда ловил меня своими сильными крепкими руками. Да разве он мог меня не поймать? Он же так любил меня. Называл Ванюткой, Ваньшей, солнышком, и всегда брал меня на рыбалку. Теперь у меня нет папы».
Снова накатила боль.
– Мама, мамочка. Ты меня слышишь? Мамочка, освободи мои ножки. Я их уже не чувствую. Слышишь?
Его ручка вроде бы отошла, больше не кололась, и он осторожно потормошил маму за плечо.
– Мама, ты спишь? Ты очень больно прижала мои ножки.
Нет ответа. Малыш попытался упереться рукой в мамино тело, чтобы сдвинуть его, но силёнок не хватало. Обессиленный, слабенький, он тихонько заплакал, причитая и захлёбываясь от собственных слез.
– Мама, ты спишь, ты устала? Хорошо, я потерплю. Как поспишь, освободишь мне ножки? Они очень устали и болят. Хорошо. Я тоже посплю. А когда проснусь, ты уже отдохнёшь и поможешь мне? Хорошо, мамочка?
Измождённый, обессиленный, измученный слезами и рыданиями, он заснул беспокойным сном.
Его разбудили громкие торопливые шаги, грохот и громкие ругательства.
Ванятка с трудом открыл глаза. От увиденного его затрясло в жутком ознобе от ужаса, леденящего ужаса. Он не поверил своим глазам. Казалось, что ему снова снится страшный сон. Сознание отказывалось принимать происходящее с ним наяву. Страх парализовал его, не позволяя даже дышать, не то, чтобы плакать или стонать.
В погреб ввалился все тот же монстр, застреливший его отца.
– Суки, оточили з усих бокив! Российски свини, погани москали! Як же мени вибратися звидси? Упасти в биду як курка в борщ!
***
Он лаялся, точно визгливая собака, прячась в погребе, полностью заваленном трупами людей, убитых им же. И не побоялся ведь лезть туда, не подумал: а вдруг да встанут убиенные и прибьют его, что дикое животное, уничтожив собственного убийцу? Зуб за зуб.
Эвон как он испугался, нелюдь с фашистской свастикой. Боится, что придут наши ребята и прикончат его. Да только подобные ему вояки специально в плен сдаются, чтобы хавать харчи и спокойно дожидаться обмена пленными, окончания войны, конфликта и тому подобных противостояний с участием человеческих сущностей.
Он только среди слабых – сильный.
Враг притаился, нацелив автомат на лестницу, ведущую в погреб. Наверху кто-то шумел, стучал и лязгал. Только на этот раз эти люди искали его – вражину, что спрятался в подполе.
«Вот ведь поганые москали! Сейчас точно увидят дверцу и заглянут в погреб. Я её, конечно, прикрыл рухлядью, чтобы не заметили. Но они вон как все расшвыривают и разнюхивают. Сразу найдут меня здесь и укокошат. И ведь не сдашься им теперь, сука. Все эти русские мёртвые свиньи в этом подвале убиты мной. Любая экспертиза подтвердит.
Да и на руках моих и форме точно остались следы пороха. И указательный палец на правой руке выдаст во мне стрелка, а не повара. Мозолища на нем здоровенная, сколько раз кожа слезала, а палец огрубел и скрючился. Уж очень часто и долго приходилось нажимать на курок. Так что плен не получится, придётся отбиваться.
Может быть, их там немного? Всех перещёлкаю и свалю по тёмному. Проберусь тихонько тропами и лесочком к своим. Ну, давайте, залезайте сюда, поганые москали! Я вас жду! Каждому из вас пуля припасена. Хорошо, что я вас увижу первым. Всех отправлю на небеса».
***
Ваньша во все глаза смотрел на врага, который до сих пор не замечал единственного выжившего в подвале маленького ребенка.
Лиходей сидел рядом с убитым отцом, мёртвые глаза которого смотрели прямо на своего убийцу, хладнокровно его застрелившего. Казалось, он ждал, когда тот все же посмотрит на него, чтобы испепелить, уничтожить мерзкого супостата.
Но ничего не происходило. Убийца сидел и ждал, наведя ствол в сторону лестницы.
«А ведь там «наши», которых ждал мой отец. Он говорил, что они придут и спасут нас. А если враг их сейчас убьёт, то меня уже никто не спасёт».
Ваньша отчётливо осознал, что ему сейчас необходимо сделать, чтобы пришли «наши» и спасли его, маленького ребёнка, попавшего в водоворот войны. Чтобы помогли выбраться из под тела матери, которая очень долго спит, освободили его ножки, которых он уже не чувствовал, посмотрели, почему так сильно болит его щёчка, дотронувшись до которой он почувствовал что-то липкое и тягучее.
Противно скрипнув, открылась дверца в полу.
Притаившийся враг, держа палец на курке, приготовился стрелять.
А Ваньша, набрав побольше воздуха в лёгкие, отчаянно заорал, выплеснув из себя всю боль, накопившуюся внутри за время войны.
– А-а-а-а!
Тараща бельмами от удивления и неожиданности, враг на минуту отвлёкся от дверцы наверху, повернулся в сторону звука и выпустил всю обойму.
Глава 3 Судьба
Вот так и находит судьба в одночасье того или иного человека – хорошего или плохого, достойного или низкого в своей мерзости. Но одно неизменно – вездесущая длань провидения всегда настигает и воздаёт за дела, поступки, мысли и желания. Ни один сущий в этом мире не властен отменить закон бумеранга.
***
– Где ты? Отзовись! Ничерта не вижу. Ты посмотри, Ваха, сколько здесь людей полегло! Не иначе, эта тварь постаралась.
Серега пнул связанного борова.
– Ну-ка, сука, говори. Это ты всех сгубил? Господи! И детей тоже! Надо найти его. Кто-то же нам крикнул, предупредил, что тут сволочь притаилась. Полюбуйся на него! На нем живого места нет от татушек со свастикой. Не удивлюсь, если и на заднице тоже свастика. Голимый нацик, фашистюга треклятый.
– Давай-ка поищем пацана, может быть, он ещё живой. И надо позвать ребят на помощь. Здесь теперь надолго. Пока всех вытащим…
Он снова пнул хряка.
– Слышишь, скотина? Или по русски не разумеешь? Кто здесь кричал?
Черноокий, с широкой, чёрной как смоль бородой, Ваха присел рядом с плененным, подмигнул ему и улыбнулся. Его белоснежная улыбка на фоне чёрного, обросшего щетиной лица, казалась ослепительно зловещей.
– Ты знаешь, как именно я с тобой буду разговаривать? Думаю, ты мне сейчас все расскажешь.
Тот кивнул.
– Посмотри, какой у меня красивый кинжал. Видел такие? Нет? Давай я тебе продемонстрирую его в деле. Покажи-ка мне свой палец, которым ты так часто нажимал на курок.
Вражина состроил жалостливую гримасу.
– Я понимаю по-русски. Я их не трогал. Это не я. Я просто прятался. Не знаю, кто тут кричал. Сам удивился.
– В какую сторону ты стрелял, когда удивился? Показывай, нах…!
– Вон туда, в тот угол, – он кивнул в сторону самого дальнего угла подземелья.
***
Ваньше снилась мама. Она улыбалась, ласково гладила его по головушке, целовала его глазки, щёчки, лобик.
– Просыпайся, жаворонок мой. Не долго ли ты спишь? Папка тебя заждался, на рыбалку хотел тебя забрать. А ты все спишь и спишь. Просыпайся, мой маленький солнечный зайчик. Ты не должен так долго спать. У тебя ещё много дел…
Ванечка почувствовал, как чьи то сильные руки подхватили его.
– Ну вот, парнишка, мы тебя и нашли. Теперь все у тебя будет хорошо.
Добрый успокаивающий голос обволакивал его. Как стало легко! Ручки, ножки, тельце стали невесомыми, освободившись от плена сжимающих его мёртвых тел. Как же хорошо парить в воздухе! Легко, свободно дышать. Ребёнок, не выдержав переполнявших его эмоций, шока от боли и ранений, потерял сознание, впав в забытье.
Серега, держа на руках израненное тельце и выбираясь на воздух из злосчастного погреба, шептал мальчонке:
– Потерпи, малыш. Только не умирай. Ещё немного потерпи.
Оглянувшись на Ваху, Серега произнёс побелевшими губами:
– Ваха…
– Иди, друг, я все сделаю.
***
РАПОРТ
об обнаружении тел
12 марта 2025 г.
Командиру 22-й мсп 72-й мсд полковнику Иванову И.И.
Докладываю Вам, что мной, старшим лейтенантом Петровым С.П. совместно с лейтенантом Алаудиновым В., 12 марта 2025 г. в 14:00 в подвале дома №… населенного пункта … обнаружены тела 17 гражданских лиц, 1 тело военнослужащего в форме иностранного государства, 1 – жив, гражданское лицо, состояние: степень тяжести – «крайне тяжёлое», с видимыми ранениями (направлен в госпиталь).
Место обнаружения: координаты …
Состояние тел: 18 тел с видимыми ранениями.
Обстоятельства обнаружения: тела обнаружены во время обследования местности.
Предполагаемое время смерти: не ранее 10 марта 2025 г.
Предполагаемая причина смерти: предположительно смерть от ранений, полученных в результате боевых действий.
Необходимые меры: уведомить командование, организовать эвакуацию тел, передать информацию в следственные органы.
Приложение: фотоматериалы, карта района.
Старший лейтенант Петров С.П. (подпись)
Петров С.П. (расшифровка подписи)
***
Ваньша открыл глаза.
«Что это? Рай? Все белое-белое. Мне рассказывала бабушка, что такое рай. Она говорила, что там огромный сад, много красивых цветов и деревьев. Вокруг резвятся дети-ангелочки. А счастливые взрослые любуются на деток, играют с ними и очень их любят. А тут все белое. Где я?»
Малыш хотел пошевелиться, но не смог.
– Мама! Мама!
Он не узнал своего слабенького, хриплого голоса.
В белый рай открылась дверь и кто-то вошёл.
Милое, доброе лицо. Вся в белом. Но не мамочка.
Она улыбнулась.
«Как же тепло, хорошо она улыбается. Как давно мне не было так спокойно. Кто ты?»
– Ну как наш герой? Как себя чувствуешь?
– Я хочу к маме.
– Знаешь, где ты сейчас? В госпитале. Врачи лечат твою ножку, ручку и щёчку. Досталось же тебе. Но ты – молодец! Выкарабкался. Мы уже и не надеялись. Врач обязательно будет тебя хвалить.
– А ты не врач?
– Я медсестра. Я буду тебе помогать выздоравливать. Считай, что я добрая фея, и с удовольствием буду выполнять твои пожелания. Хочешь, я принесу тебе мороженое или шоколадку? У нас тут есть отличный буфет. Заказывай все, что хочешь.
– Ты правда фея?
– Да.
– Я хочу к маме и папе. Ты отправишь меня к ним?
– А вот это, малыш, я выполнить не смогу.
– Тогда ты никакая не фея. Уходи. Я буду ждать маму. И есть ничего не буду без мамы. И ничего не хочу без мамы.
Она вздохнула, введя кубик лекарства в капельницу. Поглаживая мальчишку по голове, по его непослушным вихрам, забинтованной щеке, она со слезами на глазах приговаривала:
– Поспи, малыш. Тебе ещё многое предстоит узнать. Пока ты не готов.
Ваньша уже глубоко спал, когда в палату вошёл врач.
– Просыпался?
– Да. Ввела ему лекарство по Вашему назначению. Виктор Павлович. Ведь он маленький совсем. Лишился половины лица и ноги. За что судьба его так наказала?
– Самое страшное, Верочка, что он лишился родителей. Раны могут зажить, а родителей, увы, не вернёшь.
– Какой же он горемычный!
Сестричка заплакала, не скрывая слез, не стесняясь врача. А Виктор Павлович, приобняв её за плечи, уговаривал:
– Ну-ну, Верочка. Нам надо быть сильными, не показывать слабину раненым. Им и так тяжело, а тут ещё мы со своими нервами. Давай-ка, возьми себя в руки. И улыбайся. Всегда улыбайся больным. Наша улыбка – словно эликсир для их выздоровления. Полностью занимайся Ваней. Чтобы он побыстрее оклемался. А что его ждёт дальше, один Господь ведает. Никогда не показывай ему своих слез. Он и так нахлебался. Поняла меня, девочка?
– Да, Виктор Павлович, поняла.
– Ну все, давай, не реви. Через несколько минут у меня операция, а я тут с тобой…
***
Ваньша во все глаза смотрел на странную штуку вместо своей ноги. Врач сказал, что это протез.
Вера – медсестричка, с которой Ванюша успел подружится за время лечения и реабилитации, дрожащими руками поднесла зеркало к его лицу.
Из зеркального отражения на Ваньшу-ребенка смотрел совершенно другой Ваня – с усталым, умудренным, проникновенным взглядом и огромным рубцом на лице.
Говорят, что шрамы украшают мужчину.
А протезы украшают?
А кого из нас делают счастливыми войны на планете Земля?
И кому может нравится нацистское «Heil»?
Часть 2 Маришка Глава 1 Стыд
Стоя на краю, девчонка упрямо не замечала метропоезда, приближающегося к пассажирской платформе с огромной скоростью. Носы её кроссовок уже наполовину свесились вниз и потеряли опору под собой, а тело наклонилось в сторону опасной ямы с контактными рельсами. Застыв на месте, девчушка словно ждала чего-то, раздумывала, сомневалась и пока еще не решалась сделать шаг. Туда, в вечность, что освободит ее, унесет на крыльях и сделает свободной и счастливой. Или, все же, ввергнет в темную бездну?
Он крепко схватил её за плечо, оттолкнув от промчавшейся мимо железной махины в самую последнюю секунду.
– Что ты делаешь? Дура! Не видишь, что ли?
Она испуганно оглянулась, бледная, словно сомнамбула, очнувшаяся от беспробудного сна. Боязливо отшатнулась, избавившись от его руки на своём плече. Побелевшими губами тихо прошептала:
– Простите.
– Тебе плохо? Ты чуть не упала.
– Простите. Просто голова закружилась.
Смешные косички, золотистые крапинки на лице, будто солнышко прикоснулось и оставило солнечный поцелуй на её щеках, лучистые зеленые бедовые глаза. Симпатичная девчушка. На вид не больше четырнадцати лет. Милая школьница.
Стало жаль ее. От чего-то щемяще -печального в ее глазах в грудине захолонуло, будто что- то ледяное забралось к нему в душу, сердце отозвалось зудящим покалыванием. У него ведь тоже дочь- подросток.
«А если бы она вот так… Не допусти, Господи!»
– Давай, провожу тебя.
Испуганно взмахнула ресницами.
– Не нужно. Все хорошо. Я пойду. Спасибо Вам.
Она брела по платформе к выходу. Худенькая, длинноногая, совсем ещё подросток. Школьная форма, ленточки и бусинки, рюкзачок с множеством пристёгнутых смешных девчоночьих пушистиков, светящихся шариков и блестящих бабочек. Все вроде бы так и должно быть. Но в ее глазах…была такая вселенская боль!
«Сколько ещё таких, как она, со взглядом раненого оленёнка, ходит вокруг нас? А мы и не замечаем. Может быть, пойти за ней? А смысл? Что я могу? Ну, провожу её до дома. А дальше что? Да и на работу уже опаздываю, времени осталось впритык. В конце концов, у неё наверняка есть родители, учителя, наконец. Разберутся без меня. Вот и электричка моя прибывает».
***
Маринка нехотя ковыряла вилкой полуфабрикатную хлебную котлету из соседнего гастронома, второпях поджаренную матерью. Та работала на трёх работах, получая за тяжелый физический труд сущие копейки, и ничего не успевала. Несчастливая и озлобленная на целый мир. На кого злилась? На житуху свою. На отсутствие достатка денежного, на долю свою безмужнюю, горемычную и одинокую.
На одну только Маринку надеялась, на дочь.
– Вот закончишь, Маришка, школу с золотой медалью. Поступишь в институт, непременно на бюджет. У нас ведь денег нет на платное. А потом устроишься на престижную работу, где будешь грести деньги лопатой. Вот и заживём, Мариша, заживём! Ни в чем отказывать себе не будем!
– А если не получится с золотой медалью?
– Нет, это что за разговоры? Ты чего это мать нервируешь? Я тебя кормлю, пою, одеваю, обуваю. А ты, негодяйка, хочешь мне чёрной неблагодарностью отплатить? Сейчас отхожу тебя ремнём! Попробуй только без медали! Башку оторву! Я уже всем соседям, родственникам сказала, что ты закончишь на одни пятёрки. И что? С каким лицом я перед ними буду светиться? Ничего знать не хочу. Поняла? Ешь давай, да садись за уроки. Экзамены на носу. Ишь ты, разговорилась! Без медали! Я тебе дам, без медали! Ты знаешь, каково мне приходится поднимать тебя? Я пашу, как лошадь, на трёх работах, чтобы тебя одеть, обуть, накормить, выучить. А ты что? Свинья неблагодарная. Нервы ещё мне треплет! Иди с глаз, негодяйка. Видеть тебя не могу. Вся жизнь моя из-за тебя наперекосяк. Иди в свою комнату и учи уроки!
Маринка встала, послушно побрела к себе в комнату, оглянувшись на пороге:
– Мама, а ты меня любишь?
– Иди отсель, взвинтила мне все нервы, мерзавка, пакостница бесстыжая. Вопросы ещё она задаёт, паршивка этакая!
***
Не спится. Мысли бегут, обгоняя друг дружку. Печальные, мрачные мысли. Дождалась, пока мать перестала греметь посудой, как заскрипела кровать под её грузным телом.
Наконец-то, захрапела!
Тишина.
Теперь можно подумать.
Села девочка на подоконник, любуясь красочной рекламой, ярким светом фонарей, золотистой автомобильной рекой проезжающих мимо машин с включенными фарами, и задумалась о себе, о жизни, о матери, о злосчастной школе.
«А зачем я на свете живу? Для чего? Мать говорит, для того, чтобы выучилась и деньги гребла лопатой, чтобы освободила ее от тяжёлой работы. Откуда мать может знать, как все получится? Ведь не будет у меня золотой медали, никогда. Не тяну я ни физику, ни математику, ни химию. Трояки сплошные. Мать ради смеха хоть раз посмотрела бы в дневник, или сходила на родительское собрание. Не поступлю я с такими оценками на бюджет. Да и куда поступать? Самое большее – в технарь. Об институте страшно подумать. Какое там! Я даже и не мечтаю. И с чего это мать взяла, что я должна закончить с золотой медалью? Ах, да. Она меня кормит, поит, одевает. Я ей должна. И не её проблемы, как я это сделаю, но обязана ей отплатить, обеспечив материальными благами.
Как тяжело жить на свете! А что будет, если я умру? Вот не будет Марины, и дело с концом. Кто же тогда мать обеспечит? Она снова назовёт меня неблагодарной паршивкой, что не оправдала её надежды? И вокруг всем ведь растрезвонила, что я на пятёрки закончу. Стыд то какой! Глаза поднять не смогу, когда все откроется. Сколько раз уж ей говорила, что проблемы у меня с учёбой. На родительские собрания не ходит, ничего про меня знать не хочет, а трезвонит.
Через три недели экзамены…
Не хочу идти на экзамены. Опозорюсь.
А если всё-таки уйти, скрыться? Умру, и не увижу, как надо мной будут смеяться, как будет орать на меня моя мать, снова унижая и оскорбляя последними словами. Не хочу. Больше ничего не хочу.
Я знаю, чего хочу.
Хочу умереть.
Ведь в смерти так спокойно! Никто уже не загонит меня в угол со своими желаниями и хотелками, никто не предъявит претензий.
Но мне ведь жалко маму. Как она без меня будет?
Да ей легче станет! Уже не придётся на меня деньги тратить, кормить, поить и одевать. Все заработанное, наконец, будет тратить сама на себя. Я ей только мешаю, нахлебница на её шее. Она даже никогда мне не говорила, что любит меня.
Нет, никто меня не любит. Даже Колян. Сколько раз до дома провожал, даже поцеловать не решился. Я и ему тоже противна, рыжая лахудра. Никому не нужна.
Даже отец мой меня бросил. А если бы вместо меня родился мальчик, то он бы мать не бросил. Все папы хотят сыновей.
И зачем я на свет родилась, такая горемычная!?»
***
– Вставай, просыпайся. В школу пора. Слышишь? Кому говорю?
Злой и раздраженный голос матери с утра пораньше – хуже любого противного будильника. Встала Маринка, нехотя собралась.
– Иди завтракать, куда не евши?
– Не хочу, в школе перекушу чего-нибудь.
– Ну, смотри, старайся там у меня!
– Хорошо.
«Вот, рыжуха кудлатая. Все нервы мне вытрепала. Ничего. Пусть старается, учится. Зря что ли я на неё деньги трачу, жилы тяну? Пусть и она постарается, булками подвигает. А то, видишь ли, не получится у неё золотая медаль! Нет, у меня свои мечты и планы. Я дочь родила, выкормила, а теперь пускай она меня кормит.
Развлекаться хочу, на курорты всевозможные ездить. Мужика хочу встретить на тех курортах. Что же я, хуже других, что ли? Недостойна в Турцию или Египет рвануть? А то и в Тунис. Чем я хуже Маньки из 5 квартиры? Ничем. А она, страшная обезьяна, нашла себе в этих заграницах мужичка турецкого, к себе привезла, обхаживает, никому взглянуть на него не дозволяет. Вот хохма! Скоро паранджу на него наденет, чтобы никто не увидел красавца черноокого, да не отбил у неё.
Так что, милая моя доченька, никуда ты не денешься. За все со мною расплатишься. Что ж, пора на работу, а то размечталась тут. А дела сами себя не сделают».
***
Маринка нехотя брела в школу. Вдруг остановилась, увидев чёрного котёнка, пробегающего через дорогу.
«А зачем я иду в эту ненавистную школу? Я все уже решила для себя. Значит, идти уже незачем? И я больше не буду страдать от стыда, что не оправдала надежды, что оказалась никчёмным и никому не нужным существом. Там, в вечности, я ничего не буду чувствовать, и мне больше не будет больно».
Глава 2 Терзания
Маринка остановилась на перекрестке, поглядывая на светофор. Тот подмигивал ей то красным, то желтым, то зеленым светом, а она все стояла и не решалась шагнуть на пешеходную «зебру».
«Куда идти? В школу, ненавистную и противную? Зачем? Я уже все решила. Или нет?»
Красный, желтый, зеленый. Красный…
Задумалась, и не сразу заметила автомобиль, притормозивший рядом. Она раньше видела такие только на картинках или в кино. Красная, блестящая иномарка с открытым верхом. Она даже не знала, какой марки этот автомобиль. Не важно. Просто очень красивый.
Девчонка не раз представляла себе, как она, уже взрослая, одетая в умопомрачительно дорогой, отпадный брючный костюм ослепительно белого цвета, с ярко-красной помадой на губах и легким воздушным шарфом из органзы в тон расцветки автомобиля, элегантно повязанным на ее шейке, прокатится на такой шикарной машине с открытым верхом.
Но это были только мечты. Сокровенные, несбыточные, недосягаемые девчоночьи мечты. Она не сразу поняла, что парень из автомобиля обращается к ней.
– Привет. Кого ждешь?
Он сидел на пассажирском сиденье, улыбался самой очаровательной улыбкой на свете и смотрел на нее. Она даже обернулась назад. Возможно, кто-то стоит сзади, и вопрос адресован не ей? Ведь этот красавчик просто не мог с ней разговаривать. Он и не посмотрел бы никогда в ее сторону и не удостоил вниманием столь ничтожное серое существо.
– Вы мне?
Он рассмеялся.
– Конечно. А ты еще кого-нибудь рядом видишь?
– Никого я не жду. Просто иду в школу.
– Ты еще школьница? Не скажешь. Красотка еще та! Так, может, тебя подвезти?
Задумалась…
«И мать, и в школе всегда твердили о безопасности, что нельзя садиться в автомобиль к незнакомым, особенно к мужчинам, тем более, если они настойчиво предлагают прокатиться на их автомобиле. Если поеду, то что может произойти? Изнасилуют и убьют? Так я и сама больше не хочу жить. Зато самой не придется сводить счеты с жизнью. Будь, что будет».
– Да.
Пожалуй, он не ожидал такого ответа. Улыбка превратилась в усмешку, глаза как-то недобро сверкнули. Лицо преобразилось в высокомерную холодную маску.
– Ты уверена, девочка?
– Да, – голос ее предательски задрожал.
– Эдик, на хр.на тебе эти проблемы? Еще школьницы нам не хватало, – парень, сидевший за рулем, был тоже очень красив, и оценивающе ее рассматривал, – и вообще, тут везде камеры. Мне потом проблемы не нужны.
– Б.я, точно, камеры. Ладно, детка, расти дальше. Становись красоткой. Может быть, когда-нибудь встретимся и приятно проведем время, общаясь мило и непринужденно тет-а-тет.
Автомобиль взвизгнул тормозами и, набрав скорость, скрылся из виду.
«Расти дальше? Вряд ли. Дураки. Может быть, мне самой очень хотелось попасть в передрягу? Может я мечтала, чтобы меня изнасиловали, избили, измучили? Тогда мама пожалела бы меня хоть немного, отказалась бы от своих бредовых мыслей и желаний. Ведь я ее доченька. Не может она не любить меня. Так ведь? Что же делать? Надо встретиться с Коляном. Может, он что-то придумает? Он ведь старше меня, как-никак второгодник».
Вытащила из кармана мобильный.
– Привет. Ты на уроках? Нет? И я. Встретимся? К тебе? Ок.
***
Маринка еще никогда не была у Коляна дома. Старая занюханная общага-хрущевка воняла как все общаги: грязью, канализацией, кислятиной, прогорклым маслом, тухлой селедкой и перегаром. Сам он не стеснялся, где и как он живет. Типа, не хочешь, не приходи к нему, не больно-то и хотелось. Его самого все устраивает. Другого жилья все равно не предвидится. Так что… «кому не нравится, идите лесом».
Грязный затоптанный пол, чуть приоткрытая, ободранная, с облупившейся краской, дверь.
– Коль, Коля, ты здесь?
– Ну, заходи, если пришла. Чего не в школе? Ты же вроде стараешься, уроки учишь. Мечтаешь долбанную школу с золотой медалью закончить.
Он лежал на кровати прямо в обуви, курил спайс, выпуская изо рта клубы вонючего дыма.
– А ты почему не в школе? – присела на табурет, пододвинув его поближе к кровати, точно пришла навестить больного.
– Да нафиг она мне нужна. Я и без нее проживу. Покурить хочешь?
– А ты с кем тут живешь?
– С матерью. А папаша в тюряге. Еще вопросы будут? Че пришла?
– А она где сейчас, мама твоя?
– На работе, где же еще?
– Ты, значит, один?
Она все не решалась задать вопрос. Оглядывала комнату, разделенную старым облезлым шифоньером на две половины, и удивлялась, что некоторые люди живут еще хуже, чем они с матерью. У них хоть хрущевка, но двухкомнатная. Есть где от матери скрыться и не слушать ее воплей. А здесь… Оборванные заляпанные обои, застиранные выцветшие тряпки на окнах вместо занавесок, обшарпанный дощатый пол, грязный и заплеванный.
С любопытством засмотрелась на множество больших и маленьких, круглых и квадратных картинок с обнаженными красотками над его кроватью. Вероятно, они закрывали грязь и дырки на обоях. Осматриваясь по сторонам, не заметила его оценивающего взгляда, скользнувшего по ее лицу, шее, груди, голым коленкам.
– Тебе тут не музей, че пялишься? Говори, что хотела, мне некогда тут с тобой.
Маринка закашлялась, в горле запершило от вонючего едкого дыма от Колянова курева.
– Что за гадость ты куришь?
– Хочешь попробовать?
– Хочу.
Он аж подскочил, сев на кровати и вытаращив на нее глаза.
– В смысле? Будешь курить?
– Да. И еще…Я хотела тебя спросить… Ты мог бы со мной переспать?
Он поперхнулся, лицо покраснело. Задыхаясь в тяжелом грудном кашле, он судорожно отхаркивался, будто во время купания наглотался речной воды.
– Зачем?
– Ты не хочешь?
– Ну…
– Давай, я пока покурю, а ты подумаешь. Давай, показывай, че там и как, как вдыхать и как выдыхать.
***
Маринка очнулась от невыносимой головной боли.
«Где я? Очень темно, ничего не вижу. Ночь уже, что ли?»
Где-то далеко слышались голоса, как будто кто-то ругался. Но она пока не могла сосредоточиться. Сознание очень медленно к ней возвращалось.
Поморщилась. Страшно болело все тело, словно его до этого били и пинали. Ощупала себя руками, смутно осознавая, что она совершенно голая. И еще… Невыносимо, жутко, мучительно болело внизу живота. Осторожно ощупала промежность, почувствовав что-то склизкое, сырое, тягучее, похожее на кровь.
«Что со мной?»
Сильно саднили груди, соски обдавало жгучим колющим жаром. Осторожно потрогала лицо, живот, руки, и застонала от невыносимой боли. Все тело было в кровоподтеках, ссадинах, укусах, будто тело ее терзали бешеные собаки.
Из горла вырвался протяжный стон, отчаянный и жалобный.
В комнате ярко вспыхнул свет, заставив Маринку зажмуриться.
– Слава Богу, очнулась!
Незнакомый женский голос, визгливый и неприятный, заставил Маришку с трудом открыть глаза.
– Ты что же это, ш..ль подзаборная, хочешь наших парней под статью подвести? Пришла к нам в общагу, ноги раздвинула. Кто же на халяву не позарится? Я, когда с работы пришла, поди пяток жеребцов отсюда повыгоняла. А ты, прос.....ка, о чем думала, когда в этот вертеп пришла? Колька мой изо всех сил отбивался, чтобы тебя защитить, не дать другим полакомиться такой шал..ой. Уж и досталось ему. Вместо лица- месиво кровавое. Все из-за тебя, ш..ха тупая. Разлеглась здесь! Давай, вставай. Отмою тебя сначала. Вставай в таз!
Она дернула Маринку за руку, заставив ее подняться. Девчонка застонала от боли, заплакала. Окунула ноги в таз с водой, поднялась, шатаясь от жуткой дурноты.
Злая тетка, отмывая с ее тела кровь, бубнила:
– Ничего. Это наше, бабское дело. Ну, позабавились ребятки. Все пройдет у тебя немного погодя. Все бабы через это проходят. И я через это прошла. Слышишь, что говорю? Нечего было ноги раздвигать. Да еще и накурилась, ш…ва подзаборная.
С трудом натянула на девчушку школьное платье, не обращая внимания на Маринкины стоны и крики.
– Трусов нет. Разорвали охочие до блуда мужики, которые тебя пользовали. Сейчас тебя мой сосед дядя Федя отвезет домой, куда скажешь. Идти-то ты вряд ли сейчас сможешь. А он старый, для него уж ноги не раздвинешь, пр……тка малолетняя. Ты это…в полицию пойдешь?
– Нет, – прошептала Маришка и не узнала своего голоса.
Глава 3 Предел
Изнасиловали, избили, вытерли ноги.
УНИЧТОЖИЛИ.
Она плакала, глотая слезы, даже не стараясь их унять. Раны на лице саднило от слезной влаги, и от того было еще горше, больнее и обиднее.
«Мама, мамочка! Теперь ты пожалеешь меня и поможешь мне остаться на этом свете? Посмотри, что я сделала с собой, чтобы достучаться до тебя. Ты пожалеешь твою маленькую девочку, и тогда я не буду думать о том, что я – ничтожное, серое существо, недостойное жить на этой земле. О том, что не справлюсь с задачей, которую ты на меня возложила. Не по силам мне этот груз на моих детских хрупких плечах. Мамочка. Помоги мне, родная, милая мамочка. Вытащи меня из этой ямы. Я погибаю, мамочка! Я уничтожила себя. Пускай это были чужие руки, измывавшиеся над моим телом, но я сама так решила. Чтобы ты услышала меня, пожалела, увидела мои мучения. ПОЛЮБИЛА меня, мама! Обними свою доченьку, прижми покрепче, не отпускай. Только не отпускай меня, мама, никогда не отпускай».
– Эх, девонька, жалко тебя. Как-то тебя сейчас родители-то встретят? Может тебе в больницу надо? Так я тебя отвезу, горемычная. Пускай Тонька мне и наказала отвезти тебя домой, но я тебя доставлю, куда скажешь. Она ведь мне не указ. А, девонька?
Пожилой водитель, дядя Федя, искренне переживал за девочку. Много он повидал на своем веку. И таких вот несчастных, как она. Сколько же наивных, молоденьких вишенок прошло через общагу, коих уничтожили, растоптали и унизили! Одни сгинули, не выдержав издевательств и оскорблений, другие заболели дурной болезнью, лишившись здоровьица на всю жизнь, а третьи так и не смогли выйти замуж, а пошли по дорожке кривенькой, измываясь над телом своим в доме блуда да разврата.
«А что с этой подранкой дальше станется? Сильнёхонько ей досталось. Вся покорежена, места живого нет. Сидит, слезами умывается. Надоть ее проводить до квартиры. Только ее родителям показываться не стану. Вдруг на меня все свалят. А мне проблемы не нужны».
– Ох-охоюшки, горемычная. Ночь-полночь на дворе. Тебя, поди, заждались-обыскались? Ну вот и приехали. Тебя проводить?
– Спасибо. Я уж сама как-нибудь.
– Ну, ступай, дочка. Выздоравливай. Ты уж сильно сердечко свое не надрывай. Все забудется, перетрется, и мука будет.
***
Мать всю ночь не находила себе места.
«Где же эта паршивка шляется? И в школе не была, дрянь такая. Так-то она готовится к экзаменам?! Придет, убью ее, негодяйку!
Долгожданный звонок в дверь…
Чуть не бегом пустилась открывать и…не поверила своим глазам.
Грязная, оборванная, избитая. Лицо в синяках и ссадинах, один глаз заплыл и закрылся, а вместо губ – выпуклая уродливая кроваво-сизая улитка. Шея в черных следах от засосов и отпечатков пальцев чьих-то рук. Голые ноги в кровавых подтеках. Зрелище…
Лицо матери побагровело, затряслось мелкой трясучкой. Вытаращив глаза и вращая бельмами, она истерично завизжала, что есть мочи:
– Ты откуда явилась? Где ты шлялась, что тебя так уделали? В публичном доме? Пр……ка! Ш…ва подзаборная! Т..рь подколодная! Кому ты раздвинула ноги, бесстыжая? Кто же тебя пользовал с таким удовольствием, что живого места на тебе не оставил? Отвечай, п....да!
Она размахнулась и со всего маху ударила дочь по лицу.
Маринка стукнулась головой об косяк и упала. Из носа фонтаном брызнула кровь.
Лежа на полу, она больше не слышала маминой истерики. Ей стало удивительно спокойно, ведь сейчас она поняла раз и навсегда…
«Вот и все. Наверное, не стоило так над собой издеваться, чтобы мама меня пожалела. Она просто меня не любит и не хочет видеть. В этом все дело. Я ей не интересна, не нужна. Даже увидев меня в синяках, у нее не дрогнул ни один мускул от жалости. Только злоба и ненависть.
За что она меня так ненавидит? Что я ей плохого сделала? Ах, да. Она говорила много раз, что папа нас бросил из-за меня. Он меня не хотел. Он мечтал, чтобы родился мальчик. Я знаю. Господи! Зачем ты позволил мне появиться на свет? Я ведь была маленьким ангелочком и так хотела, чтобы меня любили.
Но меня здесь не любят, и я никому не нужна, Господи. Забери меня к себе!»
Она с трудом поднялась, не обращая внимания на мать, орущую и размахивающую руками, будто граблями, ощущая восхитительное чувство безмятежности, словно Боженька дал ей сил.
Обращаясь к матери, стиснула зубы и с трудом выдавила:
– Заткнись.
Наполнив ванную, с удовольствием забралась в теплую воду.
«Пусть же она смоет всю грязь, боль, стыд и унижения. Лишь ненависть матери вода смыть не сможет».
А еще Маринке было совершенно безразлично, какое было выражение лица у ее родительницы, оторопевшей от этого ее «заткнись». Не удивительно, ведь с этого момента у Маришки больше НЕ БЫЛО матери. С этого момента каждый сам по себе.
***
Едва-едва забрезжил рассвет. Мать все еще храпела в соседней комнате, а Маринка уже одевалась. Джинсы, свитер, кепчонка. Разложила вещи по своим местам. Любимую куклу, книжку с цветными закладками, журнал мод, дневник.
В дневнике сделала последнюю запись.
«Мне очень жаль, что все так получилось. Я не хотела появляться на этом свете. Но я родилась. И с этим надо что-то сделать…Ухожу, чтобы никому не мешать и не портить жизнь. Я очень-очень устала…»
В дверях обернулась, попрощавшись с комнатой и игрушками.
– Не грустите. Я знаю, сегодня мне станет очень хорошо.
***
В церкви было спокойно и умиротворяюще. Горящие свечи освещали иконы, священник читал молитвы, исполняя церковную службу.
Маришка не знала, какой иконе помолиться.
«Спрошу, пожалуй. А то пришла к Богу, а не знаю ничего».
Стесняясь своего невежества, никак не решалась спросить монашку в черном одеянии, копошившуюся в трудах праведных в церковной лавке.
– Простите. А как узнать, какой иконе помолиться?
– Да все по-разному, доченька. Каждый приходит в Дом Божий со своими просьбами. Смотрю, и ты пришла со своей болью. Поставь за здравие свечку и помолись. Можешь всем святым на аналой, а можешь своей иконе. Как звать тебя?
– Марина.
– Есть такая икона. Марине Антиохийской – христианской деве, почитаемой в лике великомучениц. Пойдем, покажу тебе, доченька. Возьми-ка свечку и поставь перед иконой. Помолись о здравии. А еще попроси святую Марину о помощи при несправедливости, чтобы оградила от злых людей, оберегла от вранья и одержимости бесами. Поможет, доченька.
«Красивая у тебя икона, святая Марина. Раньше надо было к тебе прийти. А сейчас не осуждай за то, что собираюсь сделать. Передай Боженьке, что не смогла я по-другому поступить. Пусть простит меня. И ты меня прости…»
«Ну вот, вроде все сделала. Можно и уходить…»
***
«Как же наверху красиво! Всегда хотела забраться так высоко. Даже не знаю, сколько здесь этажей. Четырнадцать или шестнадцать? Все-равно. Мне хватит, чтобы больше никогда не мучиться от боли, стыда, неразрешимых проблем. В следующем лучшем мире меня обязательно будут любить родители, и я стану самой счастливой девочкой на свете. Никому не придется меня оскорблять, унижать, бить, уничтожая каждый день, каждую минуту. Как же это хорошо! Все. Пока. Увидимся …»
«Кто-то умер от «передоза»,
Доведя до инфаркта мать.
Кто-то выйти не смог из наркоза.
Только мы продолжали дышать…
Кто-то верил, что люди-птицы,
И упал на асфальт из окна.
Чья-то плоть в зверских лапах убийцы
Была заживо сожжена.
Кто-то спал, но не смог проснуться,
Запятнавши в крови простыню.
Кто-то к Богу устал тянуться
И скрутил из веревки петлю.
Каждый миг чьи-то души взлетали
В поднебесную звездную гладь.
Люди медленно умирали,
Только мы продолжали дышать».
(Лилия Гринь-Райен, "Кто-то умер…")
Лирическое отступление о педофилах
Что ж. Поговорим? Об одном из самых неприятных и преступных видов издевательств взрослых над детьми – педофилии.
Все мы знаем сказку «Красная Шапочка».
«Красная Шапочка» (фр. Le Petit Chaperon rouge) – народная европейская сказка с сюжетом о девочке или девушке (возраст не упоминался в оригинальных текстах), повстречавшей волка-оборотня (с человеческими чертами). Литературно обработана Шарлем Перро, а позже – братьями Гримм.
В версии Перро сказка заканчивается гибелью и Красной Шапочки, и Бабушки в зубах Волка (позже братья Гримм поменяют страшный конец на хороший – Волк будет убит, люди спасены. ) Хотя в аналогичной народной сказке конец именно хороший, Перро настоял на его "плохом" варианте, чтобы сделать уместной мораль. Сказку он завершил стихотворением, где рекомендует детям и особенно девицам опасаться коварства, сохранять свою честь, не верить льстивым речам мужчин.
А могли ли Вы представить, что, оказывается, сказка эта про педофилов?
Так вот.
Мужчины по природе своей, как утверждает психология, – волки. Инстинкт побуждает их искать добычу, чтобы питаться и выжить в этом мире.
Нормальный, здоровый мужчина, содержит свои инстинкты в разумных рамках, не позволяя себе совершать ничего противоречащего представлению о приличиях в сфере нравственности, связанной с сексом: вожделеет только к взрослым, созревшим в физиологическом отношении женщинам, и занимается сексом только с ними, испытывая физическое влечение, наслаждение и удовлетворение (то бишь, половой акт).
Что касается иных мужчин…
В голове его постоянно, неизменно, мучительно присутствует мысль о наслаждении женским телом, но исключительно в девственном, непорочном, чистом его состоянии. В каком возрасте можно вкусить столь вожделенного состояния женского тела?
Ну конечно же, в возрасте маленькой девочки, непорочной, чистой, свежей. Её бутон ещё не распустился, мужские руки ещё не касались её. Будто волк свою добычу, он самым первым будет поглощать и пожирать её.
Её чистота – лекарство для больного зверя, источник его сил, энергии. Для него жизненно необходимо питаться столь вожделенной невинностью.
Его больное воображение рассуждает о следующем.
Где же найти столь восхитительное наслаждение, чтобы вкусить, испить блаженный нектар чистоты?
Жена?
Она уже далеко не невинна, уже рожала и считается нечистой.
Незамужняя девушка?
Она, если даже не замужем, скорее всего уже давно потеряла невинность и имела интимную связь с кучей сексуальных партнёров. Какая же она чистая?
Остаётся девочка. Чем младше, тем лучше. Уж она то точно непорочная и прекрасная, словно весенний цветочек.
И вот, идёт такое озабоченное чудовище-волк по лесу (по улице, в метро, в парке). А навстречу невинное создание, никем не охраняемое, беззащитное. У девочки на лбу написано, что взрослым до неё нет никакого дела. Ведь сообразила же глупая мамаша отправить малышку к бабушке совершенно одну. И папа в семье отсутствует. Значит, у девочки сто процентово неблагополучная семья, находящаяся в группе риска по отношению к домогательствам со стороны различных нездоровых представителей современного общества.
И если волчара позорный решит-таки выбрать эту девочку в качестве своего лекарства и вкусной добычи, то никто в целом мире за неё не заступится. Бери – не хочу! Узнает волк всю подноготную о девчонке, и начинает свою, лично придуманную, театральную постановку.
Как там дальше в сказке? Прибежал волк к давненько не невинной и нечистой бабушке, быстренько избавился от неё, и стал дожидаться ребёнка. Во время первого антракта сразу её проглотил, к сожалению. Ну а как вы хотели? Девчонка же еще глупенькая и наивная. Плетет злодей свои сети и наслаждается тем, какой он хитроумный, что так удачно обманул глупышку, заманив ее в ловушку.
И кто же ей все же помог? Нашлись сильные и мужественные герои-дровосеки, которые не испугались педо-волка, расправились с ним и спасли ангелочка.
Какова же мораль сказки?
Просьба к умным, сильным, слишком занятым взрослым!
Повернитесь к своим детям лицом, ибо они обычно видят только лишь ваши задние точки. Обратите внимание на то, чем живёт ВАШ ребёнок, в каком он состоянии. Может быть, он грустный, замкнутый? Не хочет разговаривать ни с кем? Закрылся в своей комнате? Забросил секции, хотя до этого с удовольствием занимался спортом или танцами? Забросил учёбу, хотя раньше учился на «отлично»?
Возможно, в вашу с ребёнком жизнь вторгся враг, которого незамедлительно и срочно надо уничтожить, пока не стало слишком поздно. Пока ещё ребёнка вы не потеряли. Пока преступник педо-волк не уничтожил самое дорогое, что есть в вашей жизни. Не деньги, не имущество, не побрякушки и шубы, не шмотки и автомобили. Вашего РЕБЁНКА.
И еще. Как же интересно порой перечитывать сказки. Они написаны, как правило, очень умными писателями не просто так, для развлечения. Для мудрости человеческой.
Часть 3 Анастасия Глава 1 Кино
Когда директриса с многозначительным видом обошла все старшие классы и предупредила о приезде в школу съемочной группы, чтобы отобрать девчонок для киносъемки, все как с ума посходили. Ученицам стало не до уроков.
Почти каждая из них грезила и надеялась, что киношники выберут именно ее. В мечтах она уже видела, как снимется в кино, прекрасно сыграет доверенную ей роль и станет блистательной актрисой. Съемки непременно прославят ее и сделают знаменитой. Выходя из театра или со съемочной площадки, она благосклонно станет раздавать автографы и с удовольствием принимать слова благодарности и восхищения от поклонников.
Наутро все желающие, получившие разрешение от родителей, приперлись в школу, полные надежд. Девчонки позволили себе появиться на уроках в боевой красочно-макияжной раскраске и с офигенными прическами. У некоторых на головах были такие шедевры, что «мама не горюй» – а-ля «я упала с самосвала, тормозила головой». В общем, все девчули постарались выглядеть на все сто, так сказать, в соответствии со своими представлениями о красоте.
И вот, наступил час Х. В каждый класс по очереди заходили они – представители неизвестного доселе Мира Кино, внимательно созерцая учеников, будто в сувенирной лавке рассматривали расставленные на прилавках подарки.
Серьезная женщина в модном брючном костюме и стильных очках быстренько пробежалась глазами по головам детей, сидящих за партами, пока не остановила взгляд на Насте.
– А вот Вы, девушка. Можете встать? Как Вас зовут?
Та сначала не поняла, к ней ли обращаются. Но директриса поторопилась ее окликнуть.
– Настя, встань, пожалуйста.
– Как тебя зовут? – продолжила киношница.
– Настя. Анастасия.
– Подойди, пожалуйста, к нам.
Настя, еле-еле переборов дрожь в коленках, подошла. Окружившие ее люди закивали головами, о чем-то тихо переговариваясь.
Женщина в очках снова повернулась к ребятам, подведя итог встречи:
– Спасибо, друзья, что уделили нам время. До свидания. А Вы, Анастасия, пойдемте с нами.
Ну вот как-то так Настюшу и пригласили сниматься в кино. Одну-единственную изо всей школы. Как тут не прыгать от счастья и не летать от ощущения восхитительной радости!
И пробы она прошла, и роль эту сыграла так классно и убедительно, что киношники вновь и вновь стали приглашать ее на съемки. Все бы ничего, но…
***
Последнее время Настя была очень счастлива. Настроение отличное, дела удавались с легкостью, а завтра она снова ехала на съемки. В кармане лежала и грела душу расписка от мамы для классной учителки, что в ближайшие две недели она снова пропустит уроки по причине съемок в новом фильме.
«Ничего страшного. В других классах учатся спортсмены, которые часто уезжают то на сборы, то на соревнования. Успевают же как-то проходить школьную программу. Ну и я все успею. Буду очень стараться».
Влетела в класс на последних минутах перед уроком. Помахала подружке Ленке, но удивилась, что та сделала вид, что не заметила ее, и отвернулась. Плюхнулась на стул, спешно разложив тетради, и только сейчас увидела лист бумаги, аккуратно пришпиленный к парте. Развернула, хотя чувствовала, что не надо читать. Сразу скомкать и выкинуть. Не надо. Но любопытство пересилило.
Отпечатанные на компе ровные строчки били, хлестали, истязали, убивали, не оставляя шансов на счастье.
«Вот интересно, как с такой страшной р…ей можно сниматься в кино? А если посмотреть на жирную з….цу и отсутствие талии, то можно усомниться в том, что выбрали ее в артистки совершенно случайно. Думается, что постаралась ее пи……..ая мамаша, чтобы пристроить свою неудачную бесталанную дочь – серую мышь в киноиндустрию.
Это ж надо умудриться и раздвинуть ноги для кого-то влиятельного, чтобы ее страшная, тупая и ограниченная доченька вдруг ни с того ни с сего стала актрисой! Даже смешно! Актриса из погорелого театра. Она хоть смотрится в зеркало иногда, эта актриса? Неужели не замечает, что похожа на отвратительную обезьяну? И роли так же играет. Без слез не взглянешь. Бесталанное серое существо. Смешно до коликов! А, может быть, она сама уже с режиссером совокупляется? Чего ей терять? Все актриски- ш…вы.
Не сочти за труд, девочка. Посмотри на себя в зеркало! Послушай тех, кто видел тебя на экране! Советуем тебе спрятаться в своей комнате, задернуть шторы и больше не показывать никому свою страшную об…..ну. И больше никогда не суй свою м.. ду в телевизор. Не позорься!».
***
«Страшная об…..а, страшная, страшная…..»
Она бежала домой, не замечая пешеходов, светофоров, автомобилей. Не видя ничего вокруг от застилавших ее глаза слез. С трудом сдерживая готовые выплеснуться из груди рыдания, старалась добраться до дома, а потом уже можно…
Можно, никого не стесняясь, выплакать свою обиду, рыдать и кричать в голос, пока никто не слышит и не видит боли в ее глазах, несчастья, постигшего ее.
«И то верно. Как они могли прийти в наш класс и сразу же выбрать меня? С чего вдруг? Значит, мама договорилась? Зачем? Чтобы меня – серую мышь пристроить в интересное и престижное место? Чтобы я занялась, наконец, каким-нибудь делом? Она все время сетовала на то, что я совершенно не занимаюсь творчеством. Вот и подсуетилась. Господи! Как стыдно! Как я могла подумать, что действительно талантлива, красива и хорошо играю роли? Но ведь все вокруг на съёмочной площадке так восхищались мной, говорили, что я умница. Они все мне врали? Так получается?»
«Все кончено. Я больше никогда не выйду из своей комнаты, не пойду ни на какие съемки, и в школу не пойду. И больше никогда не буду счастливой. Все кончено».
Глава 2 Взрослые
Папаша расплылся в довольной ухмылке, любуясь на радостную, светящуюся от счастья дочь.
– Доченька моя. Так рад, когда ты такая довольная. А то в последнее время прямо сама не своя.
– Конечно, будешь тут печальная, когда такая несправедливость.
– А-а-а, ты все про это? Ну как, уделала твою подружку моя записочка?
– Вот еще, подружка. Скажешь тоже! Папочка, ты не представляешь! Она прочитала и сразу же выбежала из класса, как полоумная. Ты так все здорово написал! Я бы так не смогла. Опустил ее классно! Все одноклассники оценили.
– Я надеюсь, ты не сказала никому, что это мое сочинение?
– Ты что! Нет, конечно! Ты мне строго-настрого запретил.
– Видишь ли, это, вообще-то, подсудная статья. Она бумажку забрала с собой?
– Нет, она вскочила, как сумасшедшая, скомкала ее и бросила. А я подобрала.
Ленка вытащила из школьного рюкзака скомканную записку.
– Молодец, доченька. Вся в меня, умница. А теперь мы эту бумажку сожжем. Из компа на работе я уже все удалил.
Он развернул бумажку, пробежал глазами и поднес спичку.
– Вот и все. Никаких улик.
– Как ты думаешь, она перестанет сниматься?
Ленка завороженно смотрела на горящий клочок бумаги.
– Так. Давай теперь поговорим не об этом. Какая тебе разница? Сейчас ей точно не до того, чтобы сниматься и заучивать роли. Сидит дома и ревет белугой, точно тебе говорю. Давай поговорим о тебе.
– Папочка! Неужели ты договоришься, чтобы ее роли отдали мне?
– Я позвонил Петру Викентьевичу. Он, некоторым образом, должен мне за одну услугу. Ты точно решила, что хочешь стать актрисой?
– Да! Я тоже хочу, как она. Чтобы стать знаменитой, чтобы меня приглашали на съемки, как ее, чтобы показывали по телевизору и на большом экране. Она нисколечко не красивее меня. Почему ее выбрали? Почему не меня? Надо было тебе раньше договориться. Я тоже хочу, чтобы меня выбрали на глазах у всего класса. Чтобы все мне завидовали. Так же, как ей сейчас.
– И чтобы тебе приходили подобные записочки?
– Ну ты же не стал бы их писать своей любимой дочери?
– То есть, ты считаешь, что больше никто из целого класса не способен написать тебе гадкую записку?
– Таких умных папочек, как ты, больше не существует на всем белом свете. У всех остальных родители – ни то ни сё. Только ты меня защищаешь от несправедливости. Помнишь учительницу, которая ставила мне одни «тройки»? Ты заставил ее уволиться. Чей еще папа так смог бы? Только мой, любимый папочка, самый лучший на свете! Кстати, папа! А когда меня пригласят на съемки?
***
Андрей припарковался прямо у ее подъезда. Катюша посмотрела на него ласково, нежно. Протянула руку, погладив его теплую, небритую щеку.
– Любимый, ведешь себя, как ребенок. Ну зачем снова припарковался у подъезда? Вдруг Настюшка смотрит в окно? Увидит меня с мужчиной и расстроится.
– Катя. Я думаю, что пора уже меня представить твоей дочери. Я предложил тебе выйти за меня замуж. Я и так жду тебя сколько лет, не жалуюсь и молчу. То у тебя дочь еще маленькая, то у нее переходный возраст, то стала взрослая и не поймет тебя. А жить начнем, когда будем уже совсем старенькие?
– Андрюшенька. Ты ведь знаешь, я боюсь. Приведу тебя, познакомлю с ней, а она заартачится, будет против. Что тогда будем делать?
– Надо с ней поговорить. Она же хочет, чтобы ее мать была счастлива? Чтобы вышла замуж?
– Что ты! Даже не представляю, как это может быть.
– Я очень люблю тебя. С тобой я, наконец, стал мечтать о семье, о ребенке. И Настю твою я готов удочерить. Ну что мы с тобой, как неприкаянные, встречаемся у меня в квартире, а потом тебе срочно надо домой. И снова я остаюсь один-одинешенек. А так хочется просыпаться утром с тобой, обнимать тебя, целовать, чувствовать рядом твое дыхание и тепло! Давай организуем совместный дом. Я уже построил очень миленький коттеджик за городом. Там свежий воздух, будет очень удобно жить. И Настеньке понравится.
– Я думаю, что она будет меня ревновать. До сих пор я была только ее мама. Вся моя жизнь – это она.
– Но это неправильно.
– Я понимаю.
Она посмотрела на него задумчиво, печально. Видела, как он переживает, молчит, держит все в себе.
– Ну хорошо, милый мой. Я постараюсь.
– Давай в этот выходной поедем в мой новый дом. Посмотришь, чего не хватает, что еще можно там улучшить по твоему вкусу. Хорошо? Буду на седьмом небе от счастья, когда вы обе будете у меня там хозяйничать. И Настенька быстрее привыкнет ко мне.
– Хорошо, любимый, я согласна.
Она потянулась к нему, а он, крепко прижав ее к себе, приник к ее жарким губам. Поцелуй любимого. Какой пылкий, нежный, страстный, неистовый!
***
Она стояла у окна и все увидела.
Открыв пассажирскую дверцу, он галантно предложил кому-то помощь. Из автомобиля вышла ее мать с огромным букетом алых роз. Мужчина поцеловал ей руку и проводил до подъезда.
«Так, значит, моя мать действительно раздвигает ноги? Ишь ты, на какой тачке ее привезли! Что ж, приходи домой, милая мамочка. Я за все с тебя сейчас спрошу. Ответишь за мои унижения, оскорбления, жизнь, которую ты разрушила. За все. Тебя ждет сюрприз, дорогая мамочка. Офигительный сюрприз».
Глава 3 Любовь
– Доча, ты дома? Отзовись, солнышко мое! Посмотри, какие мне цветы подарили. Просто чудо!
Катя прикоснулась губами к нежным лепесткам, вдохнула аромат.
– Ммммм, чудесные цветы. Доченька!
Налила в графин воды, любуясь и поглаживая лепестки, поставила цветы в воду. Улыбнулась.
«Как же он меня любит! И я его очень-очень люблю. Ну что же я, веду себя, как маленькая. Надо все рассказать Настюше. Она уже взрослая, умная, добрая девочка, и все поймет. Зря я переживаю. Где же она? В своей комнате?»
– Дочушка, малышка, где ты, моя восхитительная актриса?
Открыла дверь в комнату дочери…
Настя сидела на полу, прислонившись к стене, бледная, будто смерть…
Дочь шептала бессвязно, почти беззвучно.
– Мамочка, хотела тебя спросить. Сил уже нет… Я страшная… Прости….
Кинулась к ней, затрясла, что есть мочи, закричала, пытаясь разбудить кровинушку.
– Доченька, что с тобой? Что ты наделала? Нет, этого не может быть. Зачем? Почему?
Судорожно схватила телефон. Набрала номер, заголосила.
– Андрюшенька, вернись пожалуйста. Настя умирает! Я тоже умру без нее, Андрюша, вернись! Спаси ее. Прошу тебя.
Ползая вокруг ребенка, трясла ее, рыдая, умирая каждую минуту снова и снова, пока не почувствовала сильные руки любимого.
Он сразу все понял.
– Вызывай срочно «скорую», Катя. Быстро, любимая! Вызывай!
Схватил в охапку девочку, потащив ее в ванную.
– Давай, девочка моя, давай, милая, не сдавайся!