Соболево. Книга вторая.

Пролог

Вязкая, мутная жижа, подобная болотной трясине, связала все мысли, спутала их и заставила бродить, перемешиваясь. В голове дальним эхом по кругу крутилась одна и та же пластинка:

– Какой Байкал, твою мать?! Ты издеваешься надо мной что ли?!

Слова парня звучали так далеко, и оттого так нелогично, глупо и ненадежно. Всякая посторонняя мысль, всякая попытка иглы соскочить с этой заевшей дорожки проваливалась. Слишком вязкая дорожка, слишком болотистая.

– Да нет, не издеваюсь. Байкал… – повторил художник, задумчиво наморщив лоб.

Было в этом диалоге нечто такое, что не могло отпустить его. Что-то тягучее и липкое, хуже смолы, в которую попал муравей. Что-то чужое, не его собственное. Если бы это было его собственным, он давно бы отбросил это в сторону и продолжил затянувшийся разговор, но что-то удерживало его там, в этой колее. Кирилл даже глаз не мог поднять, чтобы оглядеться. Он потерял свободу мысли, потерял власть над собой, и сейчас, когда вокруг всё налилось тишиной, сопротивляться этому Нечто в его разуме было в разы сложнее. Это было похоже на железную арматуру, которую кто-то воткнул между двумя шестеренками механизма, желая остановить его работу. Шестерёнки стараются провернуть эту арматуру, но ничего не выходит. Двигатель пытается привести их в движение, тужится, но не может – и вот он начинает закипать и дымить!.. Ещё немного, и будет взрыв, всё перегорит и остановится навсегда. Художник понимает, что если не вынуть арматуру, то шестерёнки его разума лопнут, а двигатель перегорит. Больше не будет красок, больше не будет холста, пейзажей, славы, женщин… Ничего не будет из того, что он так любит. Из того, ради чего он живёт.