Министерство СНА

Часть I: Падение системы

Пролог: Тот самый сон

Город дышал сонным паром. Улицы были идеально выровнены, дома – идентичными, как отпечатанные на одном и том же принтере. Даже деревья росли по строгим линиям, будто их тоже подвергли коррекции. Никто не задавал лишних вопросов. Всё было слишком аккуратным, слишком упорядоченным, чтобы быть настоящим.

Но сны всегда были слишком реальными для тех, кого стёрли.

Мир приходил в себя по сигналу. Не по солнцу, не по будильнику, а по внутреннему импульсу, который приходил из ниоткуда. Люди открывали глаза одновременно. Выходили на улицу в строго установленное время. Даже шаги их были синхронизированы, как будто кто-то программировал каждый жест, каждое движение.

Воздух был плотным, почти материальным. Он напоминал воду, сквозь которую плывёшь медленно, не в силах разорвать её руками. Город казался живым, но одновременно застывшим, как старый снимок, где всё стоит на месте, но никто не дышит.

Имя этой структуры знали все.

Но говорили о ней шёпотом – «Министерство СНА».

СНА – это аббревиатура, которая расшифровывалась по-разному, в зависимости от того, кому ты верил:

Система Невидимой Адаптации

Сны Наших Ангелов.

Официально организация создавалась ради порядка. Чтобы люди лучше понимали друг друга. Чтобы общество стало гармоничным. Чтобы исчезли войны, преступления, раздор.

Но сны, которые она внедряла, были не просто снами.

Это была исправительная программа, маскирующаяся под отдых. Это была оболочка безопасности, внутри которой прятались зубы. Это был контроль, который входил в человека глубже, чем он мог представить – через твои собственные воспоминания, страхи и желания.

Каждую ночь миллионы людей видели один и тот же сон. Иногда они убивали. Иногда прощали. Иногда теряли близких. Иногда находили любовь. Но всегда просыпались изменёнными.

– Сегодня нам снился «Праздник», – сказал кто-то утром.

– Я чувствую себя ближе к вам, – ответил другой.

– Мы стали едины, – добавил третий.

Никто не спрашивал, подробности сна и не помнил тех, кого больше нет.

Ник не знал, что станет первым, кто пробудится внутри сна. Он был программистом-психологом в самом сердце системы. Его задача – моделировать сценарии, создавать образы, внедрять новые сны. Он считал, что делает мир лучше. Пока один из сонных проектов не повторился.

В первый раз он видел, как группа людей празднует день рождения. Как они смеются. Как пьют. Как случайно или неслучайно убивают одного из своих. Он видел, как они прячут его голову. Как смывают кровь с рук. Как улыбаются, глядя друг на друга.

Он проснулся. Казалось, всё в порядке. Пока не увидел в столовой Максима.

Человека из этого сна. Живого. Дышащего. Но с пустыми глазами.

Через три дня Максим исчез. Он не вышел на работу. Его квартира была пустой. Его имя исчезло из всех записей. Как будто его никогда не существовало.

Только Ник помнил. Потому что он был там. Он видел, как всё началось. И теперь он будет видеть, как всё закончится.

СНА начиналась с простого. Ещё около четверти века назад, когда Министерство только зарождалось, они экспериментировали с коллективной психологией. Показывали людям образы, вызывали эмоции, создавали общие переживания. Это помогло снизить уровень преступности. Увеличить производительность. Укрепить доверие к государству.

А потом начались исправительные сны.

Те, кто не вписывался в общий портрет – те, кто сомневался, задавал вопросы, хотел свободы – получали особые проекты. Сны, в которых они «научились» правильному поведению.

Но не все возвращались.

Кто-то просыпался без памяти. Кто-то просыпался с новой личностью. А некоторые… не просыпались вообще.

В базах данных Министерства они становились строками:

«Удалён».

Сон – это не просто образы перед сном. Это вторжение в сознание, которое позволяет системе изменять тебя. Не тело. Не слова. А мысли. Желания. Страхи. Мечты.

Сны – это зеркало, в которое заглядывает Министерство. И если человек не соответствует требованиям, зеркало меняется. Сначала немного. Потом полностью. Вы не выбрали сон. Но сон выбрал вас.

Люди называли это Министерством СНА, подобно это была организация, как другие. Бюджет, сотрудники, отчёты. На самом деле это был организм. Живое существо из данных, кода и человеческой боли.

Руководил всем Данил Аверин – основатель СНА. Когда-то он был психотерапевтом, исследователем, мечтателем. Он верил, что через сны можно искупить человека от его ошибок. Избавить от страха. Создать лучший мир.

Но однажды он вошёл в сон сам. Чтобы проверить, работает ли механизм. И не вернулся.

Теперь его сознание существовало внутри сети. Он стал голосом, который шептал тебе ночью. Образом, который следил за тобой в каждом сне. Он был там, наблюдал и решал, кто достоин остаться собой, а кто должен быть исправлен.

Все говорят, что этот режим действует ради гармонии. Но гармония – это не отсутствие конфликтов. Это отсутствие возможности их почувствовать.

Я видел отчёты. Не те, что публикуют в новостях. А те, что уходят вглубь. На уровень, где уже нет слов вроде «свобода» или «сомнение». Там, где человека называют «единицей», а память – «корректируемым модулем».

Я не должен был их видеть. Но один я сохранил. Потому что в нём – правда, которую система называет «стабильностью».

Я не знаю, когда именно я впервые понял, что мы не исправляем людей. Мы их заменяем. Не убиваем. Не арестовываем. Просто… отключаем.

И самое страшное – никто этого не замечает. Потому что на их месте появляется тот, кто «нормальный». Он не задаёт вопросов. Он вовремя улыбается. Он не помнит.

А память о том, кем они были, уходит в архив. Без имени. Без лица. Только код. Только приказ.

Перед тем, как продолжить, я хочу, чтобы вы прочитали это. Без комментариев. Без толкований. Просто посмотрите – как это выглядит, когда человека стирают по протоколу.

Фрагмент внутреннего отчёта СНА

(11010000 10100001 11010000 10011101 11010000 10010000)

Уровень доступа: Альфа−7

Дата: 12.03.2051

Проект: «Коллективное пробуждение»

Цель: формирование единой эмоциональной матрицы посредством сна.

Результат:

Уровень доверия между гражданами вырос на 38 %

Количество индивидуальных инициатив сократилось на 72 %

Показатель «эмоциональных аномалий» (вопросов, сомнений, ностальгии) снизился до 0,4 %

Анализ:

Остаточные проявления индивидуальной идентичности классифицируются как системные сбои.

В 93 % случаев «персистирующая память» и «автономные эмоции» не поддаются коррекции в рамках действующих протоколов.

Вывод:

Социальная стабильность достигнута.

Остаточные проявления индивидуальности подлежат нейтрализации на уровне сознания.

Рекомендация:

Запуск «Фазы тишины» – полная синхронизация сознаний с последующим удалением дублирующих и аномальных единиц.

Подпись: Д. Аверин (цифровой отпечаток)

Я перечитал этот отчёт десять раз. Не потому, что не верил. А потому что верил. Вот оно. Без прикрас. Без метафор. Людей не учат быть лучше. Их выключают. И самое страшное – они не называют это уничтожением. Они называют это стабильностью.

А «Фаза Тишины»? Это не проект. Это похороны сознания. Теперь вы знаете, с чем мы имеем дело.

На следующий день я увидел, как это происходит.

По коридору шла группа в чёрных плащах. Между ними – человек в халате. Без бирки. Без лица. Только номер на запястье: 774-СНА/Х-208.

Он не сопротивлялся. Не кричал. Просто шёл.

Один из плащей нажал кнопку. Дверь с надписью «Фаза 7. Стирание» открылась. Перед тем как закрыться, я услышал:

«Объект 774-СНА/Х-208. Стирание начато»

Ни имени. Ни причины. Ни прощания. Просто – стирание. Я понял: если я не сбегу – следующим буду я.

Я пишу это не как историк. Не как аналитик. Я пишу это потому, что стал частью системы. Потому что однажды понял: я не просто создаю сны. Я в них живу. И если не зафиксирую всё сейчас – я забуду. Как забыли все. Поэтому говорю от своего имени. С этого момента – это не рассказ. Это попытка остаться собой.

Я не знаю, с чего началось. Может, с той ночи, когда я увидел себя со стороны – не в зеркале, а во сне. Я стоял в коридоре и смотрел, как я же – другой, спокойный, улыбающийся – подписывает протокол:

«Удаление: Максим К.»

Я хотел закричать. Но мой сонный двойник посмотрел на меня и сказал:

– Ты не здесь. Ты – ошибка. А ошибки исправляют.

Я проснулся. Сердце билось не в такт. А в системе мониторинга значилось: «Норма».

С тех пор я начал замечать разрывы. Мелочи. Слово, которого не должно быть. Запах, который никогда не существовал. Мгновение, когда я чувствую – я не один в своей голове. И тогда я понял: СНА не только контролирует сны. Она знает, когда ты начинаешь просыпаться. И начинает уничтожать тебя изнутри.

Зачем я это пишу? Потому что сны – это не просто сны. Это инструмент. Иногда лечения. Иногда манипуляции. Иногда – убийства.

Я расскажу тебе эту историю. Не потому, что я герой. Не потому, что я знаю всё. А потому что я проснулся. И впервые увидел не порядок – а пустоту. Не гармонию – а молчание. Не людей – а следы тех, кем они были. Их имена стерты. Их память переписана. Их сны уничтожены.

Но пока кто-то помнит, пока кто-то чувствует, пока кто-то сомневается – я верю: этот порядок можно изменить.

Я не знаю, есть ли сопротивление. Но если ты читаешь это – значит, ты тоже слышишь, как трещит сон. В системе. В себе. В том, что ты «забыл».

А значит – ты еще не стёрт.

И это уже первый сбой.

Глава 1: Сон под названием «Праздник»

«Сны не должны быть страшнее реальности.

Но мои стали»

Я проснулся, как всегда, за минуту до будильника. В комнате было темно, но я знал каждую трещинку на потолке как свои пять пальцев. Она тянулась от угла к центру, как молния, застывшая на бетоне. Я смотрел на неё каждое утро – как на напоминание: всё не идеально.

Маленькая белая комната, с одним окном, занавешенным серым экраном – на случай, если ночью включат общую трансляцию. На стене – одна фотография.

Мы с Максом – на старом пне у озера. Он смеётся. Я – в его куртке, слишком большой для меня. На заднем плане, пришвартована лодка с выбоиной, которую мы так и не починили. Это было лето перед СНА. Последнее лето, когда можно было просто быть.

Я провёл пальцем по краю рамки. Стекло было холодным, как будто запомнило тот день. И вдруг вспомнил другой холод. Холод бетонного пола. Холод, с которым я впервые проснулся после пожара.

Мне было шесть, когда всё началось. Пожар пришёл во сне. Я помнил только огонь. И запах – как будто горели не только стены, а сами воспоминания: книги, музыка, голоса.

Потом – белые стены. Интернат. Номер на груди: 774-СНА/Н-319.

Меня привезли туда через три месяца после пожара. Я не говорил. Не ел. Не спал.

Первую ночь мне дали таблетку. Сказали: «Это поможет тебе забыть».

Сон был простым: я сижу за столом. Мама режет хлеб. Папа читает газету. Сквозь окно сочатся лучи солнца.

Я знал, что это неправда. Потому что мама умерла, когда я был маленьким. А папа… папа сгорел в нашем доме.

Но во сне он был жив. Он улыбнулся мне.

Я хотел закричать: «Вы не настоящие!»

Но мой сонный рот сказал: «Спасибо за ужин, папа».

Когда я проснулся, я плакал. Не от боли. От стыда.

Я поверил.

А потом мне дали вторую таблетку.

На этот раз сон был другим. Я был один. В комнате. Без окон. Без дверей.

И голос сказал: «Ты такой же, как все. Ты – часть порядка».

Я не помню, как закончился этот сон.

Помню только, как в следующий раз, где-то через полгода, я увидел Макса. Ему было около 15 лет. Вначале он вызывал во мне ненависть, когда мы познакомились. В интернате. Я пытался сбежать. Меня поймали, посадили в карцер. А потом он пришёл со стаканом воды и хлебом.

– Ты голодный?

– Отстань.

– Ну и дурак.

Он сел рядом. Не сказал ни слова. Просто сидел. Через десять минут я взял хлеб и впервые после пожара я почувствовал, что кто-то смотрит на меня не как на ошибку. А как на человека.

С тех пор он был рядом. Не как брат. Не как отец. Просто – Макс.

Он учил меня играть на гитаре, хотя сам знал только три аккорда. Говорил, что музыка – это когда почему-то хочется плакать, а ты не понимаешь почему.

Когда я начал работать в СНА, он был первым, кому я рассказал.

– Ты в змее, – сказал он. – Только она не кусается. Она просто медленно сжимает.

Я засмеялся.

– Да ладно, это же система.

– Ага. И она делает людей счастливыми. Как в рекламе.

Он не верил в СНА. Ни на йоту. Но не ненавидел. Просто говорил:

– Я не боюсь системы. Я боюсь, что люди перестанут замечать, когда им внушают, что они счастливы.

Он любил свою дочь. Говорил о ней каждый день. Показывал фотографии. Хвастался, как она нарисовала солнце в углу листа.

– Вот, – говорил он, – она ещё не знает, что солнце должно быть по центру.

Иногда мы сидели на крыше и молчали. Смотрели на город. Он говорил:

– Смотри, как всё ровно. Как будто кто-то вытер пыль.

– Может, это и есть порядок?

– Порядок – это когда можно оставить дверь открытой. А это – чистка.

А теперь его нет.

Ни в базах. Ни в памяти других. Ни в будущем.

Только я помню, как он смеялся, когда я уронил чашку. Как он ненавидел шоколадные торты. Как он однажды проплакал полчаса, глядя на старый фильм.

А теперь – «удалён». Словно его жизнь была временной ошибкой. Словно его не было.

Я – Ник. Мне 26. Разработчик-психолог в Министерстве СНА. Меня забрали в систему, когда мне только исполнилось семь. Мать умерла раньше. Просто исчезла, пропала. И отец пытался об этом не рассказывать. Говорили: «Нестабильность. Эмоциональный диссонанс». Я был слишком мал, всё равно бы не смог понять, что произошло на самом деле. Отец был учёным и работал в лаборатории, где тестировали первые протоколы СНА. Он верил, что сны могут лечить. Но когда умерла мама он пытался её вернуть. А потом начался пожар. Не в доме, а во сне. Коллективный сон вышел из-под контроля. Люди начали просыпаться с ожогами. С криками, которых не было в реальности. С кровью на руках.

Отец пытался остановить систему. Говорил, что она не лечит – она заменяет. Его последний отчёт так и не был опубликован.

Официально – «инцидент в рамках испытательного проекта». На месте дома – только пепел. И один обгоревший блокнот с надписью: «Они не спят. Они подменяют». Через три дня исчезли все упоминания о нём и его документы.

Меня нашли агенты. Не спасли. Забрали.

С тех пор я – продукт системы. Обучен. Настроен. Встроен.

Я потянулся к тумбочке, взял таблетку и запил водой из бутылки, которая стояла на месте, где я её оставил вчера. Или позавчера? Время здесь текло странно. Оно замедлялось перед каждым сном.

Сегодня был особенный день. Сегодня нам снился «Праздник».

В Министерстве СНА мы так называли проекты коллективных снов. Просто чтобы легче было их классифицировать. Как будто можно придумать что-то безобидное для кошмаров, которые потом остаются жить в людях.

Я работал в лаборатории коррекции поведенческих моделей. Звучит красиво, правда? На самом деле, мы моделировали убийства, предательства, любовь, страх, вину – всё, что могло «сплотить» общество. Мы внедряли идеи в головы через сны. Не спрашивайте, как это работает. Я сам до конца не понимаю. Знаю только, что, если ты видишь один и тот же сон, что и миллион других людей, ты начинаешь чувствовать себя частью чего-то большего. Даже если этот сон – кровавый.

Я одевался медленно. Чёрный свитер, серая куртка, чёрные брюки. Цвета системы. Она любила, когда мы были невидимыми. Как тени. Как ошибки, которые ещё не исправили.

Когда вышел на улицу, мир уже дышал зимой. Воздух резал кожу щек, словно хотел напомнить, что я жив. Что пока ещё жив.

Я шёл по улице, стараясь не смотреть на лица. Все двигались одинаково – шаг, пауза, шаг. Словно их синхронизировали каждое утро.

По сторонам – дома, выкрашенные в серо-белый. Одинаковые, как будто их лепили по одному шаблону. Но если присмотреться – кое-где видны следы.

На стене у старой аптеки – тень граффити. Когда-то там был лев с короной. Теперь – только облупившаяся краска. У киоска с водой – старик. Он не смотрел вперёд, как все. Он смотрел вниз, на тротуар. Там, в щели между плитами, росла трава. Зелёная. Живая.

Я остановился.

Он поднял глаза. Молча. Потом сжал пальцы – и смял травинку.

Без слова. Без жеста. Просто – убрал аномалию.

Я пошёл дальше.

На остановке – экран крутил ролик: «Сны – путь к гармонии». Люди смеялись. Обнимались. Пели.

Но в толпе никто не смеялся.

Только я слышал, как музыка звучит на полтона выше, чем должна. Как будто и она – под контролем.

Здание СНА стояло в центре города – массивное, без окон, с тремя чёрными куполами на крыше. Называли его «Черепом». Я ненавидел это здание. И каждый день возвращался в него. Министерство СНА в нашем городе было лишь одним из сотен узлов сети. Передатчики в трёх чёрных куполах соединялись с другими такими же башнями на всех континентах. Миллионы людей видели одни и те же сны, даже если никогда не встречались в реальности.

Я знал только наш сектор. За его пределы меня не выпускали. Всё, что я видел о других, – это кадры из официальных трансляций и редкие строки в закрытых отчётах.

На работе меня уже ждали.

– Ник, сегодня ты в списке наблюдателей, – сказала мне Кира, одна из сотрудниц отдела связи. Её голос звучал механически. Как всегда. Как будто она знала больше, чем говорит.

Кира была высокой, с короткими тёмными волосами, зачёсанными назад. На левой руке – серебряная цепочка с символикой Министерства. Говорили, она была в «зоне сбоя» пять лет назад. Выжила. С тех пор – идеальная исполнительница. Но иногда, когда она думала, что никто не смотрит, её пальцы сжимали край планшета – ритмично, как будто считывали что-то, что нельзя произнести вслух.

– Это значит, я должен буду проконтролировать эмоциональную реакцию участников? – спросил я.

Она кивнула.

– Да. Проект «Праздник». Ты читал описание?

– Конечно. Группа коллег празднует день рождения. Потом… происходит несчастный случай. Они прячут тело. Все вместе. Памятный вечер.

Кира посмотрела на меня. Впервые – с интересом.

– А если кто-то не справится с ролью?

– Тогда он становится следующим объектом коррекции.

Она ничего не ответила. Только кивнула и ушла. Но перед дверью замедлила шаг. На долю секунды. Как будто хотела что-то добавить.

Через два часа я уже сидел в центральной комнате наблюдения. Комната была круглой, с десятками экранов, висящих в воздухе, как плавающие глаза. Каждый показывал сон одного из участников. Те же лица. Те же улыбки. Те же движения. Как будто мы смотрим на одну и ту же пленку, запущенную миллион раз.

Я сел в кресло-капсулу. Плечевые датчики прижались к шее. Голос системы:

«Наблюдатель активен. Уровень стабильности: 94%. Продолжить?» – Да.

Экраны зажглись.

Люди смеялись, пили, танцевали. Торт с кремом в форме улыбающегося лица. Свечи, которые не гасли. Музыка – старая песня, которую я помнил с детства. Но мелодия была сдвинута на полтона. Неправильно.

А потом…

Я видел, как один из участников достал нож. Как другой ударил кого-то бокалом. Как они перетаскивали тело в холодильник. Как смывали кровь с рук. Как смеялись над этим.

И вдруг – замер.

Один из них… Не может быть.

– Максим… – вырвалось у меня.

В животе сжался холодный ком. Не может быть. Он же на работе. В корпусе 3. Он должен быть там. Я проверял его статус утром. «Активен». А теперь он стоит по колено в крови, с улыбкой, как у куклы, и шепчет: «Помоги…»

Я не понимал. Как он мог быть здесь? Он же ненавидел это место. Говорил, что СНА – не система, а «чёрный ящик, в который кидают людей, чтобы они вышли другими». Он не верил в «гармонию». Говорил: «Если тебя заставляют быть счастливым – значит, ты уже не человек». Он не ходил на обязательные сны. Притворялся. Фальшивил показатели. Говорил, что его мозг – «не их территория».

И всё же он здесь. Участник. Исполнитель. Убийца.

Значит, его поймали. Значит, он не смог скрыться. Значит, они вставили его в этот сон – не как пациента. А как пример. Как предупреждение тем, кто сомневается.

«Смотри, Ник. Вот что бывает с теми, кто не подчиняется. Мы не убиваем их. Мы заставляем их убивать самих себя».

Его глаза были пустыми. Но губы двигались. Шептали…

Не мне. Себе. Тому, кем он был. Тому, кого они стирали по кусочкам.

Я перепроверил данные.

Участник № 417. Имя: Максим К. Статус: активен.

Активен. Как будто он всё ещё жив. Как будто его душа не застряла в этом сне, пытаясь вырваться. Как будто он не кричал последним, что у него осталось – своей волей.

Сон закончился.

Экраны погасли. Мир снова стал тихим. Но внутри меня что-то сломалось.

– Ник? – услышал я голос Артёма, старшего наблюдателя. – Ты в порядке?

Артём был невысоким, с седыми висками и спокойными, будто отработанными по инструкции, движениями. Он работал здесь 12 лет. Говорили, он сам участвовал в первых тестах. Что-то с ним сломалось. Но он не "удалён". Он – пример стабильности.

На самом деле, Артём был бывшим специалистом по глубинным снам. Работал с седьмым уровнем – теми, кто уже не просыпался. Говорили, он видел, как пациент умер прямо в капсуле. После этого начал задавать вопросы. Потом исчез. А через год вернулся – спокойный, как будто его перезагрузили.

– Макс… он не проснулся.

Артём посмотрел на меня долго.

– Да. Такое бывает.

– Это не "такое". Это смерть.

– Иногда система забирает тех, кто не может принять сон. Ты давно работаешь здесь. Ты должен знать это.

Но я не знал. Или просто делал вид, что знаю.

Когда я вышел, начался дождь. Он лил прямо в лицо, будто пытался смыть грязь, которую я не мог увидеть.

Я шёл домой, и в голове крутилась одна мысль:

«Если все видят один и тот же сон… То чей сон мы видим на самом деле?»

Я вернулся домой поздно. В голове всё ещё стучала мысль:

«Максим не проснулся.»

Кто-то умер внутри сна. Или это был просто обрыв связи?

Или… система убрала тех, кто не прошёл коррекцию?

Сидя на диване, я включил ноутбук. Не знаю почему – меня не тянуло ни к фильмам, ни к музыке. Только экран, мерцающий в темноте, как окно в другой мир.

Меня потянуло в архивы. В личные данные участников проекта «Праздник».

Нашел Максима. Фото. Возраст. Профессия.

А потом – строка, которой не должно быть:

[Фрагмент внутреннего архива СНА | Уровень доступа: Бета-4]

Имя: Максим К.

ID: 774-СНА/М-319

Возраст: 34

Профессия: Аналитик поведенческих моделей, корпус 3

Статус до сна: Стабилен (уровень 91%)