Конец бесконечности

© Виталий Абоян, 2025

ISBN 978-5-0067-8366-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Внештатная ситуация

Внизу над водной поверхностью медленно, словно огромные белые рыбы в исполинском аквариуме, проплывали перистые облака. Между плавниками белых рыб то там, то здесь виднелись пестрые кляксы городов. В глянцевом синем зеркале Тихого океана отражалось солнце, отбрасывая гигантский солнечный зайчик в бескрайние просторы космоса.

По принятому здесь времени была ночь. Как время суток, а не как характеристика освещения. На МКС естественное освещение всегда менялось соответственно вращению станции вокруг Земли. Вот сейчас, с правого бока нестерпимо ярко светило солнце. Скоро оно скроется за огромным полукруглым ребром планеты. Вернее, это МКС уплывет за поворот. С той стороны будет темно, там будет видно много огней, тлеющих в земной ночи – маяки разумной жизни. Потом станция завершит очередной виток, и снова покажется Солнце. И опять – на темную сторону.

Интересно. Тому, кто этого никогда не видел. А когда сморишь на это вот уже четвертый месяц… Нет, и все равно, космос – это очень красиво!

Сейчас по времени МКС ночь, и было положено спать. Но Алексею Мануйлову не спалось. Сегодня никаких особенных нагрузок не было, и он не устал. Двое его товарищей мирно посапывали, паря над своими койками в соседнем отсеке, похожие на пассажиров поезда, которым достались билеты на вторые полки. А Алексей висел около иллюминатора и смотрел на Землю. На дом. Скоро он туда вернется. Уже скоро.

Справа торчал похожий на бочонок «Союз». Тот, который заберет Алексея домой. За ним, за размытой полукруглой голубой линией атмосферы, разделявшей обитаемый теплый мир его родной планеты и холодный, кажущийся таким пустым космос, медленно исчезало светило, со всех сторон виднелись блестящие поверхности солнечных батарей, обеспечивающих станцию электричеством. За последние годы МКС разрослась настолько, что не было практически ни одного иллюминатора, в котором бы не маячил соседний модуль или его детали. Полная урбанизация. И здесь, в космосе, невозможно увидеть чистый, не замаранный техногенным мусором горизонт.

Вон, в светлой зоне что-то серебристое летит. Тоже спутник какой-то. Куда ни глянь – везде натыкаешься на следы человека. Да, пожалуй, в окрестностях околоземной орбиты не осталось мест, где, так сказать, не ступала нога человека. И что это там такое висит? Вон, как переливается. Видимо, солнечными батареями сверкает.

Алексей мягко оттолкнулся от стены и плавно перелетел к соседнему иллюминатору, на другую стену. Так, чтобы было лучше видно висящий в черном пространстве сверкающий спутник. Две трети обзора в этом иллюминаторе занимала туша покрытого зеленоватой термоизолирующей тканью «Союза». Орбитальный корабль был пристыкован к соседнему модулю, располагавшемуся внизу относительно нынешнего положения Алексея. А прямо, далекой искрой на фоне безжизненной черноты космоса, висел давешний спутник. Словно светящийся планктон в черноте ночного океана. Скоро он выйдет из освещенной солнцем зоны, и его перестанет быть видно. Слишком маленький для такого расстояния. В космосе все слишком маленькое в сравнении с бесконечностью Вселенной. И звезды, эти гигантские – по человеческим представлениям – шары раскаленного газа, видны лишь потому, что очень яркие. В космосе видно только то, что светится. Или то, что генерирует электромагнитное излучение, если смотреть через радиотелескоп.

Спутник все еще не исчез. Яркость его стала меньше, но видно его было также хорошо. Это было странно, но Алексей не придавал этому значения. Спохватился он только тогда, когда понял, что видит не абстрактную светящуюся точку спутника, а какой-то серебристый предмет, имеющий вполне понятную форму, который несется на них из безжизненного космического пространства. Откуда это могло здесь взяться?

И это серебристое тело ромбовидной формы, медленно вращаясь, летело на МКС. Маневрировать такой махиной, какую на сегодня представляла станция было затруднительно и в штатном режиме. А в экстренном, когда требовалось в считанные секунды убрать ветвистую тушу капсулы, сохраняющей в безжизненном вакууме пригодную для жизни людей среду, из-под удара несущегося на нее неопознанного объекта, было просто невозможно. Алексей сразу понял, что не стоит даже пытаться.

В этот момент в люке, ведущем в отсек, где спали космонавты, появился Владимир Крикунов, оттолкнулся и медленно поплыл к Алексею.

– Ты чего не спишь? – зевнув, спросил он. Увидев испуг в глазах товарища, он оттолкнулся от стены, ускорив свое движение к иллюминатору. – Что там?

Алексей молча ткнул рукой в толстое стекло. Там, за многослойной, кажущейся такой прочной, защитой прозрачного кварца, медленно, но неотвратимо приближался серебристый объект, неспешно вращаясь вокруг своей оси. Он уже приблизился настолько, что, несмотря на отсутствие солнечного света с этой стороны планеты, его было отлично видно в слабом свете звезд. Размеры пришельца были небольшими, не больше метра в поперечнике, и оставалась единственная надежда, что серебристый ромб пролетит сквозь ветвистую структуру МКС, не задев жизненно важных частей.

– Твою мать! – выкрикнул Владимир и рванулся куда-то в сторону. Алексей не сразу сообразил, что он направился к скафандрам. Глупо, конечно, одеть все равно не успеет.

– Майкл, подъем! – крикнул он третьему члену экипажа в отверстие люка.

Алексей заворожено смотрел, как в полной тишине прямо на него с той стороны иллюминатора, грациозно вращаясь, летел, кажущийся теперь в полумраке темно-серым, ромб. Вернее, тишина была там, в космическом пространстве, а внутри станции царила суматоха. Краем глаза Алексей видел, как Вова пытается выдрать из гнезда крепления скафандр, что-то при этом крича, как бросает начавший поддаваться космический костюм, который вялой тушкой свешивается из зажима, и на секунду замирает, так и не решив, что ему делать дальше. Все это происходило будто где-то в другом мире. Здесь осталось только темное пятно ночной Земли, разукрашенной россыпью переливающихся электричеством городов, и неотвратимо надвигающийся на Алексея темно-серый ромб.

Последнее, что Алексей запомнил до столкновения, был удивленный возглас Майкла, донесшийся из спального отсека: «What’s up?». Потом безмолвный полет астероида – или чем там еще мог быть этот ромб – завершился громоподобным ударом в обшивку станции, Алексея бросило лбом на иллюминатор, в глазах потемнело, и он потерял сознание.

Когда он снова вернулся в этот мир, первое, что он увидел, были маленькие красные шарики, плавающие перед его лицом. Спустя пару секунд он понял, что это кровь из его разбитого носа. За иллюминатором темная поверхность планеты ненавязчиво, но совершенно отчетливо уползала вверх – станцию начало крутить. Вова все также орал благим матом, тщетно пытаясь перекричать воющую со всех сторон сирену, возвещающую о разгерметизации модуля. Алексей заметил, что пытается вдохнуть глубже, но больше не позволяла грудная клетка. Не хватало воздуха – поддерживающий жизнь на станции газ стремительно улетучивался в пространство.

Владимир безбожно матерился, ковыряя что-то возле люка. Алексей не сразу понял, что он ножом пилит кабели и шланги, идущие в соседний модуль и мешающие крышке стать на место. Заметив, что товарищ пришел в себя, Владимир сказал:

– Давай, помогай. Сил уже нет пилить эту дрянь.

Алексей оттолкнулся от стены и поплыл к люку. Попробовал подергать за надрезанные Вовой шланги, но от удара головой и недостатка кислорода сил совсем не было. Снова начало темнеть в глазах. Владимир отчаянно молотил маленьким ножом, будто мачете, по оставшимся проводам, и что-то кричал. Алексей попытался прислушаться. Оказалось, он требовал закрыть крышку люка. Двигаться совсем не хотелось. Хотелось спать. Свернуться калачиком, закрыть глаза и заснуть. И зачем закрывать этот люк? С роду его не закрывали.

Но пинки и призывы товарища сделали свое дело – Алексей понял, что, упершись ногами в стену, всем телом давит на крышку, вслед за ней медленно опускаясь к отверстию люка.

– Что у вас происходит? – донеслось из динамика связи с ЦУПом. Интересно, почему они только теперь спохватились, подумал Алексей. А может, их раньше просто не было слышно за всем этим гвалтом. А может, прошло не больше минуты. А может… о третьей вероятной причине он не успел подумать – крышка плотно стала в положенный ей паз, резко остановив свое движение, а Алексей по инерции влетел головой в твердый металл и снова потерял сознание.

Очнулся он от боли в боку – оказалось, его отбросило на противоположную стену, где он и повис, сильно припечатавшись ребрами в какую-то торчащую из стены железку. Наверное, какой-нибудь зажим для проводов, который теперь ничего не зажимал. Было тихо. Совершенно. Нет, прислушавшись, он все-таки уловил какие-то звуки – это сопел Вовка. ЦУП больше ничего не спрашивал. Сирена не орала. Воздух не шипел, вылетая в пробитую астероидом щель.

Алексей осмотрелся – в небольшом пространстве модуля плавало с десяток каких-то лохмотьев – он догадался, что это результат перепиливания проводов и шлангов, – оторвавшаяся при ударе плохо закрепленная мелочь и два скафандра. То ли они сами оторвались, то ли Владимир все-таки успел выдрать их из креплений. Сам Вова, выворачивая шею, пытался что-то рассмотреть в иллюминаторе.

– Что там? – спросил Алексей.

– Слава богу, очнулся! – сказал Владимир. – Не знаю. Не видно ничего. Вижу только, что мы вращаемся по сложной траектории – видимо на вектор удара накладывается тяга улетучивающегося воздуха.

– Где Майк? – Алексей только теперь понял, что так и не видел третьего члена экипажа, американца.

– Там остался, – Крикунов махнул рукой в сторону люка. – Его, похоже, сразу приложило. Еще при ударе. Вряд ли разгерметизация играла для него какую-то роль.

– Че-е-ерт!

– Как выбираться будем?

– Что говорит ЦУП?

– Ничего не говорит. Связи нет. То ли антенну свернуло, то ли с проводкой совсем беда. С «Союзом» тоже никакой связи.

– Ты думаешь…? – не хотелось верить, что единственного средства, которое могло доставить их обратно на Землю, могло уже не существовать – ведь удар пришелся куда-то недалеко от стыковочного узла. Пока на Байконуре подготовят к старту новый транспорт, пройдет, по меньшей мере, неделя. На столько оставшегося воздуха космонавтам не хватит. Да, и если бы хватило – все равно, трудно представить, как корабль может пристыковаться к вращающейся одновременно в двух плоскостях станции.

– Не знаю, – сказал Владимир. – Может просто с электрикой проблема. В любом случае, надо выбираться отсюда и смотреть. Регенератора в соседней лаборатории хватит на двенадцать часов. Точнее, уже меньше. Больше никакого резерва нет. Вся остальная станция, похоже, мертвая.

Из иллюминатора снова ударили лучи солнца – станция выходила на освещенную сторону планеты. Оба космонавта ринулись к стеклу. Темно-зеленый цилиндр космического корабля был на месте. Явных повреждений видно не было. Люди облегченно вздохнули.

– Тут делать нечего, – заключил Владимир. – Давай, потребляем комплект питания – неизвестно, сколько нам придется провозиться, пока на борт «Союза» попадем. И надо двигать отсюда. Пока аварийное энергообеспечение модуля не накрылось.

– Но, что это было? Надо же посмотреть, – возразил Алексей. Вообще, после удара головой он соображал не очень.

– Это и без нас посмотрят, – отрезал Крикунов. – Тебе потом расскажут. Не переживай. Если, конечно, станция раньше не завалится.

Алексей молча кивнул и взял из рук товарища пластиковую коробку с рационом. Не чувствуя вкуса, молча сжевали еду. Есть не хотелось, но организм не возражал, принимал все, что в него запихивали. Удивительно, что его не тошнило – вряд ли удалось избежать сотрясения мозга.

Со скафандрами провозились около часа. В маленьких индивидуальных космических кораблях, которыми являлись современные скафандры, к счастью, все исправно работало.

– Пошли, – сказал Владимир и, предварительно стравив воздух из модуля через клапан, открыл крышку люка, которую они с таким трудом задраили парой часов ранее. Ту самую крышку, что спасла им жизни.

Как только между крышкой и кромкой люка образовалась щель, остатки воздуха, не удерживаемые больше ничем, рванулись в холодный космический вакуум, стремясь заполнить его своим объемом. Весь мелкий мусор, что в обилии летал в отсеке, устремился туда же, увлекаемый потоком газа. Когда крышка поднялась настолько, что в узкую горловину люка могли протиснуться люди, в модуле, сохранившем жизни двух человек, воздуха совсем не осталось. Теперь дороги назад не было.

Впереди царил полумрак, нарушаемый только лучами солнца, проникающими через полуприкрытый пластиковой шторой иллюминатор. Электрическое освещение не работало. Лишь кое-где моргали индикаторы аварийного состояния разных систем жизнеобеспечения станции. Алексей поискал глазами Майкла. Его нигде не было видно. Вот слева вспучившаяся вулканом обшивка борта – сюда пришелся удар астероида. Вот здесь обшивка лопнула, обнажив хитросплетения проводов, обычно скрытых в толще борта станции. Вот что-то розовое. Это…

Алексея замутило, в глазах снова начало темнеть. Удар не прошел даром, не известно еще, как мозг перенесет перегрузки посадки. Если им вообще суждено совершить посадку. Он еще раз посмотрел на то, что вызвало головокружение. Нет, он не ошибся – из трещины в переборке торчала рука Майка. Видимо, в момент разгерметизации, астронавта засосало в небольшое отверстие. Алексей боялся даже предположить, как теперь выглядела та часть тела Майкла, которая находилась снаружи станции. Ведь его как будто пропустило через мясорубку. Не исключено, что не заткни их товарищ своим телом пробоину, они не успели бы загерметизировать модуль, в котором находились в момент столкновения. Возможно, своей смертью он спас их жизни.

Стыковочный узел был дальше. Между модулем, в который врезался астероид, и двумя следующими, расходящимися в разные стороны перпендикулярно этой части станции. Вроде бы, никаких видимых повреждений там не было. Владимир, разгребая разнообразный скарб и осколки, в обилии летающий по поврежденному модулю, пробирался к стыковочному узлу. Алексей следовал за ним. Скафандры сковывали движения, но без них здесь выжить было невозможно.

Прямо перед ними задраенный люк. Дальше – спасительное пространство орбитального корабля «Союз». Только бы не заклинило запоры. Тогда шансов выжить больше не осталось.

Владимир налег на рычаги. Алексей с замиранием сердца следил за действиями товарища. Металлические рейки вздрогнули, еще раз и плавно вышли из пазов. Круглая крышка плавно скользнула вперед, открыв доступ в тесное помещение орбитального модуля. Шансы на спасение росли.

Они без труда вернули крышку на место, оказавшись внутри «Союза». Теперь оставалось оживить корабль, перевести его в рабочее состояние. На пульте лениво бегали огоньки, запускались системы, одна за другой, проходили тестирование. Пока сбоев не было. Все работало отлично. Как по нотам. Последние проверки. Все. Теперь «Союз» готов к самостоятельному полету. Осталось только отстыковать его. Вручную. В автоматическом режиме стыковочный узел отпускать не хотел.

Крикунов произвел манипуляции, необходимые для активации ручного режима, и дернул рычаг, запускающий системы принудительной отстыковки. С глухим грохотом сработали пиропатроны, и корабль медленно начал удаляться от станции.

Алексей еще раз потыкал кнопку передатчика. Связи по-прежнему не было. Хотя оборудование вроде бы функционировало нормально. Странно.

«Союз» медленно уплывал прочь от мертвой станции. Пока он сохранял тот же вектор вращения, что и МКС (его еще предстояло погасить, чтобы начать торможение), поэтому казалось, что станция висит прямо перед ними недвижимо, а Земля медленно уплывает внизу косо влево.

Корабль отходил все дальше и дальше, и скоро стали видны последствия столкновения с космическим телом. В промятой и вскрывшейся рваной раной обшивке поврежденного модуля, словно заноза, торчал серебристый ромб, примерно метр на восемьдесят сантиметров. То, что космонавты приняли за астероид, поблескивало гладкой поверхностью и имело совершенно правильные геометрические формы. Даже при беглом взгляде на эту структуру не оставалось никаких сомнений в ее искусственном происхождении.

В наушниках захрипело, и в эфир ворвался вопль кого-то из ЦУПа:

– …оизошло?

– ЦУП, – ответил Владимир, – есть связь. Слышу вас. Аварийная ситуация. Мы в «Союзе» в свободном полете. Необходима корректировка курса.

– Вижу вас, – восторженно отозвались из ЦУПа. – Начинаем расчет курса. Что там у вас?

– Аварийная ситуация, – тихо повторил Крикунов. Он ужасно устал за последние несколько часов. Устал, как никогда.

– Код ноль, – так же тихо произнес он и переключил связь на кодированный канал, о котором знал только он, командир экипажа.

2. Ночной звонок

Телефон свиристел на все лады, настаивая, чтобы на звонок все же ответили. Самвел Ашотович проснулся сразу, на первых нотах назойливой мелодии – «трубка поддерживает полифонию», – но подниматься не спешил. Никуда эти все их происшествия не денутся. Ну, в конце концов, он старый больной человек. Ну, может просто не слышать. Чего трезвонить без остановки.

Звонок не утихал. Даже ни разу не прервался.

– Почему ты не ответишь? – сонно спросила Анаит, его жена. Его боевая подруга. Скоро сорок пять лет, как они вместе.

Самвел Ашотович крякнул и стал нехотя подниматься. Поежился, когда босые ноги коснулись прохладного паркета. Опять плохо топят. И зима не морозная, а пол все равно холодный. Не будет в этой стране порядка. Никогда не будет.

Самвел Ашотович Шахбазян всю свою сознательную жизнь пытался найти не найденное, объяснить необъяснимое и вообще – все время лез туда, куда нормальные люди лезть не пытались. Или побаивались. I want to believe, так сказать. Сначала его все принимали за дурачка, этакого местного сумасшедшего. Потом его увлечениями заинтересовались органы. С тех пор он так и служил начальником Отдела прикладной науки КГБ, а теперь уже ФСБ России. Того подразделения госбезопасности, что на самом деле занималось аномальными явлениями и прочими инопланетянами.

Самвел Ашотович был коренаст, широк в плечах, изрядно волосат, как и положено нормальному кавказцу, и невысок ростом. Несмотря на то, что родился и вырос он в Москве, а в Армении бывал только два раза – один по делу, другой, еще в детстве, с родителями в гостях у родственников, – от акцента, благополучно приобретенному от родителей, коренных армянских армян, избавиться ему так и не удалось. Да, давно уже и не хотелось. Все подозрительные взгляды столичных ментов быстро угасали под красноватым отсветом его служебного удостоверения.

Телефон, подпрыгивающий от виброзвонка на полированной поверхности тумбочки, продолжал хрипло напевать что-то армянское.

– И почему им не оставить старика в покое? – посетовал он и приподнялся, скрипнув спиной, чтобы взять вопящую трубку мобильника. Надавил кнопку ответа и поднес телефон к уху. – Шахбазян!

Оттуда, из телефона доносился тихий писк – кто-то без остановки тараторил что-то Самвелу Ашотовичу в ухо. Он только кивал иногда и мрачным голосом говорил: «Угу». Спустя пару минут, на том конце, вероятно, иссяк запас слов, и на какое-то время воцарилась тишина. Слышно было только сопение немолодого специалиста по аномальным явлениям.

– Ну, хорошо, – хрипло сказал Самвел Ашотович после паузы, – я приеду. Только отчего такая спешка?

В трубке опять запищало. Шахбазян недовольно поморщился.

– Ну, хорошо, хорошо, – примирительно сказал он и дал отбой.

– Что там у них случилось? – подала голос Анаит.

– В стране все спокойно. Это в космосе у них там метеориты летают неучтенные.

– А почему должен ехать ты?

Самвел Ашотович покряхтел, пожал волосатыми плечами.

– Без меня они не знают, можно ли про метеорит американцам рассказывать, – его плечи снова дернулись, выражая недоумение. – По-моему, американцам вообще ничего нельзя рассказывать. Они из всего фильмы-шмильмы-передача сделают. По Бибисям покажут.

Покажут ерунду, подумал Шахбазян, а то, что надо – все засекретят и внедрят. Так что за задницу брать их всех надо раньше.

– А до утра метеорит подождать не мог? – фыркнула Анаит.

– До утра американцы подождать не могут, – объяснил Самвел Ашотович и, открыв старинный скрипучий шкаф, пошатываясь, стал натягивать на себя рубашку и костюм. Галстук, чтобы не тратить время, он засунул в карман – по дороге успеет завязать.

Снова зазвонил телефон. Это был Юра, водитель. Машина была готова и ждала под подъездом.

– Не забудь свои таблетки! – крикнула вслед жена, но он лишь отмахнулся и захлопнул дверь.

На улице было гадко. Моросил мелкий дождь, от него не было спасения ни под зонтом, ни под нейлоном современных курток, которые Самвел Ашотович не носил. Водяная пыль оседала на асфальт, смешивалась с пылью обычной, дорожной, и превращала город в непролазное болото. В общем, погода совсем не вызывала оптимизма.

Машина стояла рядом с подъездом, в размытом брызгами дождя пятне света ближайшего фонаря. Волга. Черная. Самвел Ашотович не любил новомодных выкрутасов с автомобилям и предпочитал перемещаться на старой доброй черной Волге. По советской традиции – на переднем сидении.

– Поехали, – коротко сказал он Юре, захлопнув дверь. Машина тронулась, мягко вырулив на широкий проспект, пустой в этот поздний (или уже ранний?) час.

Они ехали через всю Москву – на северо-восток. Сейчас сделать это было несложно. Сейчас ночь – пробки начнутся еще часа через три-четыре. Тогда, чтобы добраться до места потребуется, наверное, весь день. Никакие мигалки не помогут. Пешком и то быстрее будет. Кошмар, во что город превратили. Машины, реклама эта везде. Вязкий стал город. Как трясина. И погода как будто туда же Москву тянет – вон, зима на дворе, а дождь и грязь по уши. Даром, что Юра Волгу надраил – пока до места доберутся, цвета будет не различить.

За мокрым стеклом окна, покрытым мутноватыми каплями дождя и дорожной грязи, мелькали яркие огни закрытых и круглосуточно работающих торговых центров, бетонные заграждения, голые черные ветки деревьев на фоне красно-желтого неба, расцвеченного огнями большого города. Гаишник стоит, жмется к будке. Дождь его, беднягу достал. Под козырек взял. Узнал, значит, машину. На МКАДе в пределах видимости пять-шесть машин. Все несутся. Как на свои похороны.

Волга плавно сместилась влево и съехала на узкое асфальтовое полотно. Свежеположенный асфальт, машина катится мягко. Самвел Ашотович начал зевать – плавное движение и однообразное мельтешение сосен за окном убаюкивает. Нет, не уснуть. Годы не те. Это раньше он мог спать тогда, когда появлялась возможность. В машине, в автобусе, в самолете. В кресле в своем кабинете. Теперь каждый скрип, короткое полуночное завывание автомобильной сигнализации за окном будило его. Да и ехать уже немного осталось. Нет, спать определенно смысла не было.

– Что дома, – спросил он у Юры, – все спокойно?

– Да, – немногословно ответил водитель. Он знал, что шеф не любит пространных разговоров. Он вообще его хорошо и давно знал. Как-никак уже восемнадцать лет возит. – Дочь растет.

– Ну, хорошо.

Пункт назначения был уже близок. Еще пара поворотов, шлагбаум и до управления рукой подать. Самвел Ашотович бывал там десятки раз. И каждый его визит заканчивался одинаково – выяснялось, что то, из-за чего он ехал, оказывалось или чьей-то подделкой, или дефектом оптики, или еще чем-то вполне объяснимым. В Звездном не гонялись за летающими тарелками и основной целью городка было совсем не поиск внеземных цивилизаций. Но и этим здесь занимались. Здесь вообще много чем занимались.

За долгие годы бесплодных поисков и ожиданий Самвел Ашотович уже перестал испытывать тот огонь, что раньше разгорался внутри каждый раз, когда ему сообщали, что какой-нибудь крестьянин видел, как над колхозным полем висела «такая штука, как сопля, белая вся». Обычно эти штуки оказывались атмосферными зондами синоптиков. Летающие тарелки оказывались причудливой формы облаками, а полеты инопланетян с гражданскими самолетами – испытаниями самолетов-шпионов военными. Не залетали в наши широты инопланетяне. Очень любили телевизионщики рассказывать, что пришельцы частенько посещают американцев, но в глазах Курта Спенсера, главы аналогичного шахбазяновскому ведомства, только в ЦРУ, тоже давно читалась откровенная тоска.

Поэтому особой веры, что в этот раз – вот оно, наконец, случилось, – у него не было. Впрочем, как и в прошлый раз. Как и в позапрошлый. Как и много раз до того. Самвел Ашотович с треском сжал пальцы правой руки. А вдруг – теплилась в глубине сознания мысль. Ведь должно же когда-нибудь это случиться. Ведь не может быть, чтобы… Все может быть.

Солдат у шлагбаума внимательно читал документы. Молодец. Знает машину, а все равно проверяет, как положено. Правильно, так и надо. Нагнувшись, заглянул в салон. Шахбазян лениво помахал ему рукой. Юра спрятал документы и закрыл окно. Тронулись. Опять по пустым улицам, только городок заметно поменьше. Окна в домах темные.

Около управления машины вразнобой. Спешили. В освещенных дырках открытых дверей автомобилей красные точки сигарет. Водители, курят в ожидании своих подопечных.

Самвела Ашотовича встретили и проводили. А то он не знает, куда идти. В предбаннике сидела пара в белом, вяло откинувшихся на стульях – видимо, врачи. Там уже все собрались – военные, космос, И он, стало быть, от безопасности. Нет, было еще двое, на хитрого вида каталках. Вид усталый. Надо думать, и есть те самые космонавты. Все всклокочены и возбуждены.

– Ну, наконец-то, – отреагировал на появление Шахбазяна Сергей Владимирович Крупин, руководитель космического ведомства. Его и в обычное время неказистый вид, создаваемый длинными скрюченными тощими конечностями и беспрестанно бегающими глазами навыкате, дополнялся всклокоченными серо-бесцветными с проседью волосами. – А то мы не знаем, как поступить. Американцы наседают. Нам приходятся отмалчиваться – все-таки подобные события не каждый день происходят. И в интересах страны…

– Про интересы решим, – остановил Шахбазян, хватая в крепкий зажим его руку. Быстро поздоровался с остальными, представившись тем, кого не знал. Затем повернулся к двум молодым людям, сидящим на стульях. Тех, что с усталым видом. – Это вы Крикунов и Мануйлов?

– Да, – ответил один из них. Шахбазян заключил, что это Крикунов.

– Рассказывайте, что произошло.

Космонавт вздохнул – похоже, ему порядком надоело пересказывать события каждому вновь прибывшему начальнику, и начал рассказ. Самвел Ашотович слушал внимательно, потирая рукой увесистый подбородок. Под широкой ладонью тихонько поскрипывала успевшая отрасти за ночь щетина.

Когда Крикунов закончил, Шахбазян вышел в предбанник. Один из врачей вяло зашевелился. Самвел Ашотович взглянул на медика, вскинув брови в немом вопросе. Действительно, мало ли что в космосе могло привидеться. Все-таки потрясение ребята пережили не самое слабое. Шок, неадекватная реакция. Но врач только развел руками и отрицательно покачал головой. Нет, командир экипажа совершенно адекватен, и причин не доверять его рассказу не было.

– В эфир точно ничего не просочилось? – спросил Самвел Ашотович у Крупина.

Тот конвульсивно затряс головой:

– Нет. Сначала прервалась связь – со станцией связи нет до сих пор, потом перешли на кодированный канал. Должно выглядеть, как очередные неполадки со связью. Но нам необходимо им что-то ответить. В конце концов, там остался их астронавт.

– В какие сроки мы сможем забрать этот артефакт?

– Резервный «Прогресс» мы можем отправить уже утром, – сказал неизвестный Шахбазяну военный. В высоком чине. Генерал-майор космических войск. – Но есть две сложности: первая – станция вращается по сложной траектории и стыковка крайне затруднена, если вообще возможна. Вторая, более решаемая – артефакт сам не загрузится. Необходима доставка на орбиту как минимум двух космонавтов.

– Это понятно, – сказал Шахбазян, вычерчивая замысловатые знаки пальцем на потертом столе. – Сергей Владимирович, когда мы можем рассчитывать на запуск «Союза»?

– Через три дня.

– У вас, я так подозреваю, кандидатуры космонавтов есть? – спросил Самвел Ашотович у генерала.

– Разумеется.

– Мне нужно с ними побеседовать.

Картина предстоящих действий вроде бы складывалась. Главное не потерять темп. Ведь если американцы их опередят… Похоже, что в этот раз попадание было в десятку. Может это и не корабль с зелеными человечками, но и не атмосферный зон, это уж точно. И не известно, что с него можно будет выжать. Не должны выжимать из него американцы. Ох, не должны. Тогда Штаты будет уже не догнать. Никогда. Но у них прогнозы хуже, чем у наших – быстрее, чем за неделю они свой шаттл к полету не подготовят. Как бы ни напрягались. Главное не потерять темп.

И вот еще что… Американцы не единственная угроза.

– Вы располагаете данными внешней разведки о состоянии космической службы наших восточных соседей? – спросил Шахбазян.

– Китайцев? – уточнил генерал.

– Да. Как у них с тайконавтикой?

– Данных о возможности экстренного пилотируемого запуска орбитального корабля китайцами у нас нет. Но исключить такую возможность нельзя.

– Вот то-то и оно, – мрачно сказал Самвел Ашотович. – Все запуски орбитальных носителей необходимо пресечь. Хоть ракетами ПВО, хоть чем хотите. Приказ президента будет, может не сомневаться.

Если кто-то доберется до артефакта раньше, поди потом предъявляй права на МКС. На земле права можно качать сколько угодно, все равно – кто раньше встал, того и тапки.

– У вас найдется еще один резервный «Прогресс»? – снова обратился он к генералу.

– Да. В резерве три корабля с носителями. В крайнем случае, их можно поставить и на стратегический носитель.

– Отлично, – Самвел Ашотович с удовлетворением потирал руки. Наконец-то настоящее дело в космосе. Как давно он о нем мечтал. Его, успевший с годами утратить былую ясность, ум снова работал как раньше. Как в молодости. Ему снова все было ново и интересно. Он повернулся к Крупину: – А вам, Сергей Владимирович, вместе с Роскосмосом нужно выбрать спутник, висящий на близкой к МКС орбите, которым можно пожертвовать.

Все, находящиеся в помещении, замерли, внимательно слушая немолодого начальника отдела аномальных явлений.

– Так, – произнес Самвел Ашотович, стремительно опустил на крупинский стол свой потертый распухший портфель, с которым не расставался где-то с начала восьмидесятых, – попрошу всех дать подписку о неразглашении.

– Самвел Ашотович, – замычал Крупин, – мы же все тут уже. Может – сразу к делу?

– Положено, – отрезал Шахбазян.

По очереди в явленную на свет из антикварного портфеля бумажку были вписаны фамилии и поставлены подписи каждым из присутствующих. Шахбазян спрятал бумагу обратно в недра кожаного монстра, попросил остаться в кабинете только участников предстоящей операции и продолжил, когда вышли все лишние:

– Предлагаю следующий план: ваша пресс служба, – кивок в сторону Крупина, – связывается с американцами, рассказывает им все, только никаких упоминаний об артефакте. Удар, разгерметизация. Что было дальше – не знаем.

– Угу, – промычал Крупин и в очередной раз провел ладонью по волосам.

– Далее – запуск двух «Прогрессов». Один старт официальный, освещенный прессой. Второй прикрывайте, как хотите. Официально его быть не должно. Сошлитесь на учебный запуск баллистической ракеты, на что хотите.

– Сделаем, – со вздохом сказал генерал. – Хитрость, конечно, будет шита белыми нитками, но все же… Прикрытие придумаем.

– Один из «Прогрессов» кровь из носа нужно пристыковать и выровнять станцию. Второй пусть висит рядом, чтоб на радаре сливался с общей тушей. Его, если получится, вообще стыковать не надо. Как только возможно – старт пилотируемого корабля с двумя космонавтами. Максимально быстро они должны погрузить артефакт в свободный «Прогресс», а тело американца к себе, в «Союз». Товарищи, возможно ли увести на посадку «Прогресс» вместе со спутником так, чтобы на радаре все выглядело как разрекламированное заранее управляемое падение неисправного космического аппарата?

– В принципе – да. Сложно, но возможно, – генерал едва заметно усмехнулся. То ли архаичному обращению «товарищи», то ли представлениям Самвела Ашотовича об особенностях космических полетов.

– Постараемся, – подтвердил возбужденный Крупин.

Шахбазян перевел дух. План был хорош. Только бы не было сбоев. И еще китайцы – от них можно ожидать чего угодно.

– Тогда – все. Посадочный модуль «Прогресса» приземляется, и артефакт наш. Тело – американцам, МКС спасена от неминуемого падения. Главное создавать побольше шума из отвлеченных от артефакта событий и строжайшая секретность. Всех, кто в курсе дела, хотя бы косвенно, за пределы рабочих мест не выпускать.

– Но… – начал было Крупин.

– Никаких но, – отрезал представитель госбезопасности. – Кто уже успел уйти – вернуть и семьи под домашний арест. Вы понимаете, Сергей Владимирович, возможно, решается судьба всей планеты. Все, если вопросов нет, предлагаю приступить к работе.

3. Обычный день

Злостный враг цивилизованного человека заливался свистом, звоном и бурно вибрировал на стеклянной поверхности прикроватной тумбочки. Дмитрий несколько раз наобум, не открывая глаз, ткнул рукой в направлении неприятеля, но промазал и только сбросил телефон, работающий в режиме будильника, на пол. Шумящий стервец крякнул, распался на несколько частей, но стоически продолжал вещать резонирующую где-то в самой глубине Диминого мозга навязчивую мелодию.

Опустил руку вниз – нет, далеко лежит, не достать гада. Рядом сквозь сон заныла Ольга. Мол, сколько можно, если надо вставать, то вставай и вообще отключи эту свою тарахтелку. Делать было нечего. Сегодня победа досталась будильнику.

Дмитрий нехотя поднялся, потянулся, похрустывая позвонками, нашарил в утренней некромешной темноте босыми ногами тапочки и, опустившись на ковровое покрытие, на коленях пополз к издевающемуся над честными людьми чудовищу. Вот, еще и на колени поставил, мало ему, что спать по утрам не дает.

Палец мстительно вдавил кнопку отбоя. Перезвон тут же прекратился. Тишина! Как хорошо. Вот так бы спать и спать себе. Дмитрий все еще сидя на полу, облокотился на постель, накинув на плечи теплое еще одеяло.

– Вставай, – не показываясь из-под одеяла, сказала Оля. – Тебе еще девчонок завезти надо. И встреча у тебя с этим… как его, чертом этим твоим…

Да, точно, с чертом встреча была назначена на восемь тридцать. А сейчас – Дмитрий кликнул в первую попавшуюся кнопку на телефоне, включилась подсветка дисплея – шесть тридцать три. Боже, еще же ночь! Но делать было нечего – пришлось встать и идти, шлепая тапочками и цепляясь за все, что объемней стены.

На кухне слабый свет лампочки, встроенной в шкаф. Очень умиротворяюще и призывно ко сну забулькал чайник. Громкий в утренней тишине щелчок термостата. Тихое шипение наливающегося в чашку кипятка, на поверхность всплыла немощная пена растворимого кофе. Пошел аромат. По идее – должен пробуждать. Пока не берет.

Из спальни донесся страдальческий стон встающей с кровати Ольги. Вот оно чудо сближающей аромагии. Пошла будить девчонок. Сейчас начнется торговля, кто куда из-за чего не пойдет. Виктория в школу, Алька – в детский сад.

– Ну, ма-а-ама, – доносится из детской. О, началось! Вика ссылается на «что-то в горле».

Через десять минут все на кухне. Щурятся невыспанными глазами на тихо бормочущий телевизор. Там, жизнеутверждающе побрякав бравурной мелодией, начались новости. Семь ноль-ноль.

Стандартно напряженное лицо ведущей сменилось взволнованным молодым человеком, который, борясь с терзающим его шевелюру и микрофон ветром, что-то увлеченно рассказывал, указывая в сторону невзрачного серого здания, видневшегося чуть поодаль. Освещение у него там в основном искусственное, от недалекого фонаря. Похоже, что прямая трансляция. И не спится же человеку.

Дмитрий сделал громче. Отчего-то его заинтересовал сюжет. «… никаких подробностей не сообщают (ну кто бы сомневался). Связи со станцией нет, однако Роскосмос заявил, что спасательная экспедиция, посланная на орбиту позавчера, успешно выполняет свое задание. Также в космосе находится технический корабль, всем известный космический грузовик „Прогресс“, с помощью которого попытаются выровнять станцию и предотвратить ее возможное падение. Двое российских космонавтов, успешно эвакуированных со станции после аварии, находятся под наблюдением врачей. Сейчас доктора запретили их посещение, так как ребята пережили сильнейший стресс. По словам медиков, жизни космонавтов сегодня ничто не угрожает. Самочувствие удовлетворительное. О судьбе американского астронавта, оставшегося на станции, можно только догадываться, однако вероятность того, что он жив, практически отсутствует. Представители NASA заявили, что…»

Черт-те что у них там, в космосе, происходит, подумал Дима.

– Не спи, замерзнешь, – сказала Ольга, когда сосиска с Диминой вилки с глухим шлепком упала на стол.

Собрались быстро. В военном режиме. Девчонок экипировала Ольга. Дмитрий сбегал в гараж за машиной и подъехал к подъезду. Темно-зеленый Ауди стремительно покрывался ровным слоем серо-коричневой грязи. Прямо как из пульверизатора. Что мыл машину, что не мыл. Зима не удалась. Впрочем, как обычно. Снегу навалило и теперь он лежал на газонах почерневшими от неминуемой пыли ноздреватыми кучами, расползаясь и затапливая грязной жижей все вокруг. И с неба сыпалась мелкая холодная дрянь. Не то жидкий снег, не то замерзший дождь.

Девчонки уже стояли под козырьком. Вика застряла в двери, зацепившись висящим на спине рюкзаком. Пришлось выйти и стащить с нее рюкзак, который отправился в багажник. Виктория запротестовала – у нее там лежал телефон, но бунт был подавлен на корню. В итоге ехали молча. Алька задремала, прижавшись щекой к обивке двери, а Вика старательно делала вид, что с интересом рассматривает проносящиеся мимо дома, обижено надув губы. Телефон ей, видите ли, нужен. Мелочь, а туда же. Звонить ей должны!

Алькин детский сад первый по пути. Четырехлетняя спящая красавица была успешно сдана уже бодрой воспитательнице. Минуты через три подъехали к школе. Виктория демонстративно молча выбралась из машины и не спеша направилась к крыльцу, где вяло мялся охранник. Пришлось выйти из салона под стылую морось – выпендриваясь, Вика забыла рюкзак. Дмитрий открыл багажник, подцепил пальцами ярко-розовую сумку своей дочери-третьекласницы с лежащим в ней сокровенным мобильным телефоном, который заливался непрекращающимся звонком, и побежал следом за ней.

– Виктория, тебе звонят, – крикнул он ей вслед.

Девочка остановилась, но не пошла к отцу, подождал, пока он принесет ей рюкзак. Взяла его, порылась в глубине, явила на свет мобильник и, посмотрев на экран, дала отбой. Перезвон прекратился. Молча повернулась и пошла к школе.

– А спасибо сказать? – спросил Дмитрий.

Вика продолжала идти. Молча.

– А папу поцеловать на прощанье?

Девочка повернулась, она безуспешно пыталась скрыть улыбку. Подбежав к отцу, обняла его, когда тот наклонился к ней, и, поцеловав в щеку, сказала:

– Спасибо, папочка!

– Вот, это другое дело, – сказал Дима. – Все, теперь беги в школу.

Вика пошла ко входу, а он, сев в машину, подождал, пока дочь не скроется за спиной охранника, оказавшись в относительной безопасности.

Внутри, в теплом салоне автомобиля морозная морось и всепоглощающая грязь казались чем-то далеким и ненастоящим. Здесь было комфортно, из динамиков тихо мурлыкали голоса ди-джеев. По «Европе плюс» шла обычная утренняя развлекалочка. Шутили. Довольно смешно. Дмитрий прибавил громкости и вырулил на дорогу, отправившись в центр, туда, где у него была назначена встреча с потенциальным покупателем. Какой-то бизнесмен желал прикупить «пяток рисунков» для своего особняка. Это сулило неплохие прибыли. Последние лет пять его картины пользовались достаточной популярностью в бизнес-кругах столицы. Не без помощи Ираиды Павловны, держательницы нескольких галерей современного искусства, с которой так удачно его познакомили шесть лет назад. Отчего-то потенциальные покупатели не хотели встречаться в галерее, хотели в ресторане (странное желание в пол-девятого утра). Разумеется, картины он с собой не вез. Все работы, даже те, что были уже проданы, хранились в цифровой форме не винте Диминого ноутбука.

На светофоре загорелся красный. Не успел проскочить. Сколько там уже времени? Восемь. По «Европе» начались новости. Рассказывали о странном происшествии на орбите. Опять говорили о не то падающей, не то просто крутящейся МКС, о возможной гибели американского астронавта. Почему-то особого сожаления по поводу гибели именно американца не возникало. Уж очень ребята с той стороны планеты умудрились насрать по миру. Не любят их практически нигде. Даже там, куда они деньги вливают.

Что произошло в космосе, остается неясным. Во всяком случае, так говорят в новостях. Серьезная авария. Что-то их там зацепило. Что там могло зацепить? Или там уже тоже пробки, как здесь, по всей Москве?

Сзади истерично визжал клаксон чуть не прилипшей к бамперу Мазды. Оказалось, Дмитрий задумался, и уже давно горел зеленый. Пробки создаем. Чем-то его задела эта новость про космос. Он никак не мог понять – чем? Вроде бы никогда космосом не интересовался.

Ресторан «Рябина» встречал посетителей свешивающейся с деревянной балки над головой засушенной веткой с сухофруктами и щедро развешанными на ней скукоженными зонтиками. Надо понимать – рябиной. Кудрявой, так сказать.

Потенциальные покупатели уже были здесь. Числом трое. Снаружи стоял сверкающий вылизанным лакокрасочным покрытием новехонький Майбах (и как только им удается в такую погоду сохранить первозданную чистоту своих das auto?) и необъятная туша черного как смоль Кадиллака «Эскалада», внутри которого, надо думать, сидело еще несколько «ребят». На фоне этих монстров его не самый дешевый Ауди, припорошенный к тому же дорожной грязью, смотрелся убого и даже как-то портил окружающий пейзаж.

Собственно, кроме тройки мужчин в дорогущих костюмах, все равно, однако, франтами не выглядящих, в ресторане никого не было. Да и работал ли он в столь ранний час, было большим вопросом. Центральный, плотный и широкий до квадратности, мужчина бодро о чем-то беседовал по мобильному. Vertu, успел заметить Дмитрий.

Когда художник подошел к столику, бизнесмен отключил телефон, положив его на блюдечко из-под кофейной чашки, которую он держал в другой руке.

– Давай, показывай свои картинки, – не здороваясь, начал он и бросил на стол пухлый конверт, из раскрытого клапана которого торчали уголки пятисотевровых купюр. – Здесь – как договаривались.

Договаривались о шестидесяти. Дмитрий вытащил из портфеля ноутбук и, включив его, предложил покупателю полистать репродукции.

– Ты лучше сам листай. Водку будешь? – спросил бизнесмен. Картины сменялись одна другой, и он каждый раз водил по монитору толстеньким и коротким, как будто обрубленным пальцем, оставляя на глянцевой поверхности жирные разводы. Сей палец был украшен массивным золотым перстнем с четырьмя бриллиантами, карата по три, по меньшей мере, каждый.

– Нет, спасибо. Утро еще, – ответил Дмитрий.

– Дык, ты закусывай, – сказал покупатель, и все заржали.

– Нет, спасибо.

– А пивка?

– Спасибо, я за рулем, – снова отказался Дима. Ему начинала не нравиться эта сделка, но деньги на столе лежали совсем немалые и потерпеть из-за такой суммы стоило.

– Ну, ты, художник, даешь! Че, не откупишься, что ли? Я ж тебе и бабла подкинул.

Дима вымученно улыбнулся и ничего не сказал. Справа, из другого зала, доносился звук работающего телевизора. Шел очередной выпуск новостей. Все четверо, сидящих за столом людей замерли, прислушиваясь к словам. Снова рассказывали про МКС. Что же в этом такого интересного, подумал Дмитрий, что он как будто в транс впадает, пока не дослушает до конца? И эти, бизнесмены, так сказать, тоже зависли.

– Бобру позони, спроси, чего там у них, – сказал центральный мордоворот одному из своих «партнеров», а потом обратился к художнику: – Вот эту, эту и три первых привезешь. Здесь у Вовика, – он кивнул в сторону стоящего чуть поодаль и прислонившегося к стене тощего парня, которого Дима по началу просто не заметил. Видимо, директора этого заведения, – оставишь.

– В галерее… – начал было Дмитрий.

– И не надо вот этих твоих галерей. Сам привезешь, – сказал тот, вставая и намереваясь уходить. – Кстати, а звать-то тебя как?

Конечно, это было хамством. Но за такие бабки…

– Дмитрий Титов.

– Угу, – согласился покупатель с чем-то своим. – Позавтракай тут, если хочешь, Дима. Надо запомнить, – забормотал себе поднос, – Дмитрий Титов. А то потом народ спросит, мол, чья мазня, круто ли…

Титов даже немного опешил от такого отзыва о своих работах. Но, все-таки, конвертик-то увесистый лежал на столе.

– Да, извините, – спохватился Дима, – а вас как записать?

– Куда? – не понял его покупатель.

– В каталог. Это нужно для выставок.

– Ну, – махнул рукой мордоворот, – нужно будет – найдешь.

Они вышли из ресторана, громко говоря о чем-то своем, и совершенно не грациозно залезли в Майбах. Черный картеж, стоимостью с целый этаж жилого дома, стремительно оторвался от обочины и исчез за поворотом.

Дима продолжал сидеть за столиком, вращая пальцами и не понимая, радоваться ему или огорчаться. С другой стороны – чему огорчаться? Деньги есть, художник он, по всей видимости, «крутой». А что до отношения потребителя… Так потребитель тоже разный бывает. Главное – чтобы потреблял исправно.

Художник отметил в ноутбуке работы, которые выбрал покупатель, закрыл крышку и положил компьютер в портфель. Туда же засунул пухлый конверт. Потом подумал и переложил деньги во внутренний карман пальто. Теперь нужно заехать в банк. Деньги оставить. Титов не любил хранить дома большие суммы наличности. Да и ни к чему это.

Вовик, наконец-то отклеившийся от стены, спросил, не желает ли он чего. Дима вежливо отказался, сославшись на то, что уже позавтракал.

В банке он был через сорок минут. Постоял у окошка для вкладов. Девушка с той стороны стекла мило поулыбалась, спросив, что он желает. Дмитрий молчал. Девушка спросила еще раз, и тогда Титов сказал, что ничего и отошел. Он, пока стоял перед окошком, в голове посчитал, сколько с этой суммы ему придется заплатить налогов. Получалось, что много. Одних налогов хватит, чтобы поменять машину. Если на такую же точно. А так никто не знает о сделке. Кроме, конечно, тех покупателей. Но не очень похоже, чтобы их заботила правильность уплаты налогов.

– Нет, ничего, – еще раз повторил он и, так и не вытащив конверт, который уже успел схватить пальцами правой руки, из кармана, вышел из банка.

Нет, ну, черт возьми, ездят же люди на Майбахах и ничего. Почему он не может повысить свое благосостояние?

Еще надо было заехать в супермаркет – Ольга написала целый список, чего купить – и домой. Работать. Может теперь он в кругу тех господ с перстнями и плечами, плотно обтянутыми пиджаками за несколько тысяч евро, популярным станет. Нужно рождать предложение. Предугадывать спрос.

Как набирал продукты в тележку, как расплачивался за них кредиткой на кассе, грузил пакеты в багажник и ехал домой, он уже помнил плохо. Его воображение рисовало сюжет новой картины. Точнее не сюжет, это был скорее образ – объемный серебристый ромб с выгравированными на гладкой поверхности древними рунами. Дмитрий не понимал, что это может значить, но его полностью захватила картина. Ромб требовал быть нарисованным.

4. Вдохновение

Пакеты, нагруженные едой и разной домашней снедью, так и остались валяться у входной двери. Там, где их бросил Дмитрий. Он ворвался в свою мастерскую, схватил подготовленный заранее холст, воткнул его в мольберт и выдавил на палитру полтюбика белил. Эскиз рисовать не стал – слишком сильным было впечатление, чтобы он мог ошибиться. Быстрыми уверенными мазками шелковистая мягкость краски ложилась на идеально загрунтованный холст. Титов уже не помнил, для чего его грунтовал две недели назад. Ведь были же какие-то мысли, наметки будущей работы. Теперь это не важно. Теперь его посетило вдохновение.

Пустые тюбики отлетали в сторону один за другим. Дима спешил, как будто мог не успеть написать картину. Будто от того, когда он закончит ее, зависит его жизнь. От бурной работы ему стало жарко, лоб покрылся испариной. Где-то через полчаса, когда пот тек по телу художника рекой, он понял, что так и не снял пальто. Одежда отправилась вслед за тюбиками.

На холсте уже просматривалась деревянная конструкция, что-то вроде козел, на которой лежал увесистый серебристый ромб со скошенными углами. Формой он напоминал бегунок на застежке-молнии.

Фоном служили размытые зеленые пятна – то ли высокая трава, то ли низкие кусты. Это не имело значения. Задний план не нес смысловой нагрузки, главенствующим элементом картины был ромб.

За окном стремительно темнело. Дмитрий включил лампу, но он не любил работать при электрическом свете. Все равно – основные моменты готовы, осталось только сделать четкой надпись, выполненную загадочными древними рунами, что двумя строчками перечеркивала серебристую поверхность ромба точно посередине. Смысл надписи оставался для художника загадкой, он пока, собственно, даже не решил еще, как она должна выглядеть. Но это придет, обязательно придет. Такого сильного прилива творческой энергии у него давно не было. Да, наверное, такого не было никогда. Сегодня словно кто-то направлял его руку, подсказывал, что должно появиться здесь, а что – там. Дмитрий не знал, что это за ромб, что бы эта его абстракция могла значить. Он только чувствовал правильность и необходимость своих действий.

Титов как раз протирал кисти, любуясь незаконченным полотном, когда позвонила Ольга. На домашний телефон. Она кричала и что-то требовала. Дима никак не мог взять в толк, что произошло. Его взгляд упорно возвращался к недописанной картине, будто бы цепенея, когда задерживался на расплывчатой еще надписи. После того, как ему пришлось в третий раз переспросить, что случилось, и Ольга закричала на него отборным витиеватым матом (кто б знал, что она умеет так выражаться), Дмитрий вышел из мастерской и присев прямо на пол, спросил:

– Извини, мне плохо слышно, все время теряю нить разговора. Так, что там у тебя случилось?

– У тебя? – Ольга уже не кричала, она явственно всхлипывала. – Ребенок уже второй час в школе сидит, тебя ждет. Ты почему на ее звонки не отвечаешь?

Только теперь Титов понял, что за окном уже темно, а он совсем забыл, что нужно забрать Вику из школы.

– Сколько времени? – чтобы хоть что-нибудь произнести, спросил он.

– Шестой час, – сказала Ольга. Голос ее уже звучал спокойнее.

– Прости. Не волнуйся, я сейчас за ней поеду, потом мы заберем тебя. Совсем заработался, не слышал звонков.

Он подобрал пальто и вытащил из кармана телефон. Двадцать девять пропущенных вызовов. Бедная девочка, что она могла подумать? И почему она не позвонила, как ее мать, на обычный городской номер? Хотя, может быть, и звонила. Когда он писал серебристый ромб, он ничего не видел и не слышал вокруг.

– Алло, Викуля, я сейчас за тобой приеду. Сиди в школе, не выходи никуда.

Ответом было молчание. Дочь не хотела с ним разговаривать.

– Все, я еду, – еще раз сказал он и отключил связь, натягивая пальто.

Автомобиль под подъездом весело моргал синим огоньком сигнализации. Завелись, тронулись. Надо бы купить чего дочке. Мороженое она любит. Угу, по такому холоду только мороженое и есть. Горло заболит – Ольга потом из него самого мороженное сделает. Вон, морось утренняя настойчиво в вечерний ледяной дождь превращается. Аж по лобовому стеклу стучит, будто крупный песок сверху сыплют. Ехать надо осторожней, при торможении уже легонько с тихим шипением колеса проскальзывают. Даже ABS с шипами не спасает. Такую ледяную корку никакими шипами не возьмешь.

Нет, все-таки мороженное надо купить. Дмитрий остановился возле небольшого магазинчика. Мелкий ледяной песок жестоко хлестал по лицу и настойчиво лез за шиворот. На улице было очень неуютно. Так, мороженное. Сколько его тут! Какое выбрать? Вика любит такое, которое как шелк. В рекламе так говорят. Ага, вот оно. Два? Нет, два не надо (от двух горло точно заболит).

Асфальт покрывался все более надежной коркой льда. Осторожно семеня к машине, художник все же не удержался и растянулся, плавно подъехав подошвами к дверце своего Ауди. Больно приложился головой. Мороженое уберег – в вытянутой вверх руке.

Двигатель завели, теперь аккуратненько отчаливаем от бордюра. Титов вел машину осторожно, избегая разгона и резких торможений. На светофорах шипы со скрежетом скребли замерзшую корку. Где же эта школа? Так и мороженное растает.

За очередным поворотом, чуть в глубине небольшой аллейки, показалось темное здание. Викина школа. В пяти-шести окнах еще горел свет. На крыльце все также зябко ежился охранник. Тот же, что и с утра? Черт их, этих охранников, разберет. Они все на одно лицо, когда форму свою черную напяливают. Замерз, небось, бедняга.

Дмитрий боком, скользя по льду на левой ступне и время от времени отталкиваясь правой, благополучно докатился до крыльца. Охранник преградил путь.

– Я за дочкой, – возразил Дмитрий.

– Не положено, – отрезал хмурый замерзший мужик в черной, побитой серыми катышками форме. И почему на них всегда форма выглядит грязной. Даже новая. – Фамилия как?

– Титов, – сказал Дмитрий.

– Дочки?

– Такая же, – похоже, охранник уже подморозил мозги. Лицо, вон, синюшное. Так еще немного постоит, совсем цветом с формой своей сольется. Чтоб в ночи враги его не нашли.

Охранник (с гордой надписью «секьюрити» на спине) скрылся в недрах школьного фойе и через пару минут появился с Викторией. Девочка, не глядя на отца, пошла к машине.

– Вика, – позвал ее Дмитрий. Но она не отвечала. Что-то надо было делать. – Я тебе мороженое купил.

Фраза прозвучала как-то глупо и не к месту. Железная леди. По лицу видать, мороженное страсть, как хочется. Но не оборачивается, идет. Шаг, еще. Потом ее ноги поехали и, шлепнувшись на рюкзак, Виктория смешно покатилась вниз. Титов как дурак засмеялся и, спохватившись, кинулся следом.

– Ты не ударилась? – ощупывая дочь, испуганно спросил он. Тело Вики сотрясала мелкая дрожь. – Что, рука? Нога?

Девочку продолжало трясти, и тут Дмитрий понял, что она просто хохочет. Но пытается не подавать виду.

– Вставай, – он тоже засмеялся, – пойдем мороженное есть. Как ты любишь. Только маме не слова.

– Как шелк? – спросила Виктория. Мир был восстановлен.

– Один в один.

Потом они ехали за Алькой. В дороге Вика ела мороженное, безбожно измазав заднее сиденье машины. Младшую паковали вместе. С горем пополам завязали шарф и натянули шапку. Алька, ясное дело, сопротивлялась. При этом, правда, не забывая пересказывать события проведенного в садике дня.

Когда подъехали к Ольгиной работе, все были веселы и распевали под радио песни. Алька в детском кресле болтала ногами, вытирая подошвы о переднее сидение. Вика висела на спинке водительского кресла, вопя песню отцу прямо в ухо. Пристегиваться ремнем она отказалась наотрез. Позвонили Ольге. Она спустилась через десять минут. Злая, как черт. Дети сразу бросились к матери, что ее немного успокоило.

Домой ехали уже в мире и согласии. Только брошенная Викторией обертка от мороженного предательски торчала из-под переднего сидения.

– И кто это здесь ел мороженое? – состроив строгое лицо, спросила Оля.

– А это… – сразу начала оправдываться Вика. – А Алька и ела. Правда ведь, Аль?

– А что, мне уже и мороженое нельзя поесть? Ну, ела. И что? – надув губки, фыркнула Алевтина. Четырехлетняя девочка, защищая сестру, врала столь натурально, что все, вместе с ней самой, прыснули от смеха.

И только перед самым домом, на повороте во дворы, в голове у Дмитрия снова возник серебристый ромб. Тот самый. С рунами. И древние таинственные письмена медленно, но настойчиво становились отчетливей, завораживая своими замысловатыми обводами, не отпуская его внимание ни минуту. Титов пытался всмотреться внутренним взором в знаки, понять их смысл, настолько сильно, что совсем забыл, что он за рулем движущегося автомобиля. На повороте машину занесло, стабилизатор курсовой устойчивости настойчиво терзал тормоза, стараясь выровнять движение. Колеса легко покатились по гладкому льду, который продолжало поливать ледяной водой.

Из раздумий о смысле таинственной надписи его вывел глухой удар, дернувший голову вперед. В шее что-то хрустнуло. Прямо перед капотом в свете фар вверх уходила кирпичная стена дома. Ауди стоял под углом, совсем слегка не вписавшись в поворот под арку. Ольга сидела рядом с округлившимися от испуга глазами, повторяя одну и ту же фразу – «ты что?». Девчонки притихли.

– Да, ничего, – резко сказал Дмитрий и вышел из машины. В лицо тут же хлестнуло мелкими колкими капельками, ноги поехали. «На дорогах – гололедица». Он не удержал равновесия и со всего размаха треснулся лицом о переднюю стойку машины. Больно-то как! Точно фингал будет.

Автомобиль, к счастью, не пострадал – в кирпичный угол воткнулись колесом. Дмитрий повернулся к ветру, теперь с удовольствием подставляя ушибленное лицо ледяным брызгам. Сел обратно в салон. Завел двигатель.

– Что это у тебя? – спросила Ольга. Дима посмотрел в зеркало – под правым глазом медленно, но верно начинал расползаться синяк. – Больно?

– Нормально. Поскользнулся.

Вика с Алькой вероломно заржали сзади.

Последние двести метров до подъезда проехали без приключений. Только в тишине. Титов не стал включать даже радио. Титова не отпускало видение. Что-то было в этих рунах. Что-то это все должно было значить. Обязательно надо зарисовать увиденное.

Он поставил машину в гараж и поднялся на лифте на свой этаж. Войдя в квартиру, сразу отравился в мастерскую. Долго смотрел на написанную сегодня часть картины. Но точный вид рун так и не всплыл в его сознании. Тогда он взял бумагу и попытался зарисовать знаки карандашом на бумаге.

В комнату вошла Ольга. Она посмотрела на сырую работу.

– Что это? – спросила она.

– Не знаю, – честно ответил Дмитрий, – это мне привиделось сегодня утром. А сейчас, когда мы чуть не врезались, мне показалось, что я понял смысл этих знаков. Но он опять ускользнул от меня.

– Ты какой-то сам не свой, – с тревогой в голосе сказала жена. Она обняла его. Его тело била мелкая дрожь. – Что с тобой?

– Не знаю. – опять сказал он. – Со мной такого еще никогда не было. Я должен дописать это и прочитать надпись. Я чувствую это. Образ будто бы приходит откуда-то извне. Словно кто-то пытается мне объяснить что-то, но я не понимаю его. Пока не понимаю.

– Ты весь дрожишь. Возможно, ты просто простудился. Голова не болит? – спросила она и прикоснулась пальцем к синему пятну под его глазом. Лицо пронзила острая боль, и Дмитрий вздрогнул. – Уж не сотрясение ли у тебя?

– Да нет. Я не сильно ударился.

Весь оставшийся вечер он пытался выписать руны. Но все, что получалось, было явно не то. Они должны быть какими-то другими. Глубокой ночью он заснул, положив голову на исчерченный знаками лист бумаги и так и не выпустив из руки карандаш.

5. Артефакт

Операция прошла как по маслу. За исключением того, что стабилизировать станцию пришлось двигателями «Союза». Автоматика «Прогресса» и радиосвязь с ним в непосредственной близости от МКС не работала. По всей видимости, причиной был артефакт.

Командированные генералом ребята оказались молодцы – пристыковали корабль вручную без сучка, без задоринки. Несмотря на сложную траекторию вращения станции. Расчет маневра провели на Земле еще до старта кораблей, и эта часть процедуры прошла штатно, без приключений.

Отсутствие связи со станцией вносило некоторые трудности в проведение операции, но было на руку российским спецслужбам – проследить за происходящим вокруг МКС не мог никто.

Артефакт с помощью гидравлических домкратов с большим трудом выдрали из обшивки поврежденного модуля. Серебристый ромб со скошенными углами размером около метра отправился в один из висящих рядом со станцией «Прогрессов». В тот, старт которого был тщательно замаскирован под испытания баллистической ракеты. Цель на Камчатке была поражена точно. Космические войска натурально отмечали удачно проведенные маневры.

Как им и было предписано, космонавты лишили корабль всех следов земной атмосферы перед тем, как погрузить в него артефакт. Закрепили его в специальном ложементе, предотвращающем возможные удары во время посадки. Проверили четыре видеокамеры, снимающие объект с четырех углов. На удивление, камеры исправно транслировали изображение на жесткий диск компьютера. Люк закрылся, надежно загерметизировав вакуум космического пространства внутри корабля.

То, что осталось от тела Майкла Карлайла, американского астронавта, погрузили в специальный контейнер, который занял свое, заранее запланированное место в спускаемом аппарате «Союза».

Второй, маневровый, «Прогресс» вручную подвели к станции, пристыковали. Грузовик с артефактом на борту ушел по заранее рассчитанной траектории на встречу со спутником, который Роскосмос отдал на растерзание. Вместе вошли в атмосферу, спутник сгорел, «Прогресс» пошел на посадку в калмыцкую степь.

Связь с МКС восстановилась через пару часов после ухода грузовика. Разрушения станции оказались значительными, и космический объект был законсервирован. До организации специальной экспедиции по восстановлению работоспособности станции. Теперь было неизвестно, когда МКС снова войдет в рабочий ритм – на восстановление требовалась уйма средств, как материальных, так и технических. Требовалась полная корректировка орбиты, ремонт нескольких модулей, системы управления станцией, систем наведения и связи и бог знает чего еще. Но модуль, в который воткнулся артефакт, был поврежден полностью. Восстановлению не подлежал. Благо, он был российским, и, в случае чего, можно было не отчитываться перед американцами о точном характере повреждений. Опытные баллистики без особого труда вычислили бы по форме отверстия, что предполагаемый астероид должен был застрять в обшивке. А предъявить теперь было нечего.

В компьютер оставшегося на станции «Прогресса» были введены последние данные, требующиеся для поддержания положения станции на орбите, и космонавты, отстыкавав свой «Союз», повели корабль на посадку. Вся операция заняла меньше трех суток.

***

Самвел Ашотович остервенело тер глаза. Красные и воспаленные от трехдневного недосыпания. От этого глаза начинали чесаться и слезиться еще сильней, но Шахбазян ничего не мог с собой поделать. Володя Щебетов, заместитель, обеспечивающий безопасность проекта, уже в который раз пытался уложить его спать. Но Самвел Ашотович спать не мог. Еще никто на земле не видел изображения спущенного с орбиты артефакта, но сообщения космонавтов, переданные по закрытому каналу после того, как загруженный «Прогресс» отчалил от станции и связь возобновилась, не оставляли сомнений – это то, что Шахбазян ждал всю свою жизнь. Свидетельство существования других цивилизаций. Нечто, созданное разумным существом, но не человеком. Послание братьев по разуму. Назвать это можно было по-разному, но сути название не меняло. Настал исторический момент, и проспать его было никак нельзя.

Несколько раз звонила Анаит, спрашивала, как он там, потом настаивала, что нужно ехать домой, что он уже не в том возрасте, чтобы как мальчишка ночами сидеть в ожидании чуда из космоса. Она злилась, он отнекивался и бурчал. Здесь все было как обычно. Она все понимала, она знала, как это важно для него. Но Анаит волновалась за своего Самвела, поэтому ругалась и требовала «прекратить эту ерунду, в которой и без него разберутся».

Все шло по плану. Так, как должно было происходить. Подозрительно гладко. Ближе к вечеру пришло сообщение о том, что спускаемый аппарат с артефактом на борту благополучно приземлился в Калмыкии. Его обнаружили, и сейчас армейский вездеход с платформой неспешно двигался по степи к тщательно охраняемому объекту. Охрану Самвел Ашотович велел рассредоточить, предварительно замаскировав место посадки спускаемого аппарата. Скоро обгоревший при торможении в плотных слоях атмосферы скругленный цилиндр приедет в Ростов, где его погрузят на закрытую платформу и повезут на исследовательскую базу. В Подмосковье.

Эта база была построена еще в конце пятидесятых, кода впервые зашла речь о возможных контактах с внеземными цивилизациями. После того, как поползли упорные слухи о якобы найденных обломках разбившегося в Штатах звездолета. Слухи так и не подтвердились, но наш ответ американцам был выстроен и тщательно замаскирован. Недалеко расположился радарный комплекс, приписанный к ПВО, который тоже не стоял без дела, а проводил сутки за сутками в надежде поймать хоть какой-нибудь неопознанный летающий объект. Иногда объекты попадали на экраны снулых солдат, привыкших видеть перед собой пустой радар или сполохи рейсовых авиалайнеров, следующих точно по расписанию. Два раза даже поднимали истребители: первый раз сбили атмосферный зонд, второй – какую-то мудреную ракету пэвэошников, не согласовавших старт со специальным отделом. Никаких звездолетов, никаких летающих блюдец. Абсолютно пусто в течение пятидесяти лет. И вот, наконец, дождались. Правда, липовая база ПВО так и осталась не у дел, но у скрытой глубоко в земных недрах исследовательской лаборатории теперь будет достаточно работы.

Еще два дня, и артефакт на месте. Вот тогда начнется настоящая работа. Самвел Ашотович поскреб давно небритый подбородок, размышляя, с чего лучше начать. Чем закончить – это ясно. Финалом всей работы будет физический демонтаж артефакта, в принципе, его уничтожение. Но начинать надо с минимальных методов.

Опять страшно зачесались глаза. Выступившие слезы застилали взор, превращая все предметы перед Шахбазяном в расплывчатые ореолы. Нет, так дело не пойдет. Права Анаит, ему нужно как следует выспаться. Когда спускаемый модуль с вестником иных миров прибудет на место, будет не до сна. А голова нужна ясная. Сейчас голова думать отказывалась напрочь.

В общем-то, все дела в космическом ведомстве были закончены. Артефакт уже на поверхности Земли, теперь за его доставку отвечают военные, большинство из которых даже не посвящены в особенности операции, и работники службы безопасности из его, Шахбазяна, ведомства. Эти знали почти все. Собственно, им не было необходимости что-то объяснять. Все они знали, ради чего работали. Правда оставалось их все меньше и меньше. Во времена становления рыночной экономики, когда государству было не до озабоченных пришельцами и телепатами чудиков, отдел по аномальным явлениям за малым не был расформирован полностью. Спасло контору только внимание заинтересованной в разного рода провидцах и экстрасенсах правящей верхушки и личное рвение Самвела Ашотовича. Именно тогда, в девяносто четвертом он и получил инфаркт. Небольшой, но в больнице пришлось проваляться месяц. Потом санаторий. А потом его поставили на ноги свои, из лаборатории парапсихологии. Лояльные к безопасности экстрасенсы. Кирилл – в первую очередь.

Именно экстрасенсорика была единственным направлением работы отдела, в котором были хоть какие-то успехи. Сильных колдунов, как их называл Шахбазян, были единицы. В основном всякая шушера и шарлатаны. Но и те в большинстве своем работать на страну не хотели. Приходилось уговаривать. Иногда действовали более жесткими методами. Но штат своих предсказателей и целителей в отделе имелся. Именно за него и держалась правящая верхушка. Именно эта группа и оказалась той самой палочкой-выручалочкой в трудные годы.

Но настоящей мечтой, можно сказать, болезнью Самвела Ашотовича, был космос. Иные миры. Иные цивилизации. Внеземной разум. Сколько раз он представлял себе этот миг, момент контакта двух цивилизаций? Каким он будет? Сколько раз он задавал себе этот вопрос! И вот, момент настал. Конечно, это не контакт в полном смысле, но теперь есть доказательства того, что человечество не одиноко во вселенной. Теперь артефакт, тот, что лежал на специальной подвеске в вакууме, сохраняемом герметичной обшивкой спускаемого аппарата «Прогресса», даст ответы на многие вопросы. Каким же жалким казался обугленный кусок металла и керамики, принесший сюда, на земную поверхность, этот осколок чужих миров, пролетевший миллиарды километров. Что значит путешествие на орбиту своей планеты в сравнении с тем путем, который проделал артефакт? Откуда он прибыл? На эти вопросы еще только предстояло ответить. И он обязательно на них ответит, Самвел Ашотович ни секунды не сомневался в этом.

А сейчас – отдыхать. Надо ехать на исследовательскую базу, закрыться в своем кабинете и спать, пока спиться. Несмотря на бессонницу, что все больше одерживала победу над здоровым сном по мере увеличения возраста, сейчас он точно заснет. И проспит долго. Если будет надо, его разбудят. Но что могло случиться с наглухо замурованным в привычной для него среде космического пространства артефактом в дороге?

– Володя, – позвал он Щебетова. Подполковник ФСБ Щебетов, Володя, вот уже девятнадцать лет бессменно был заместителем Самвела Ашотовича Шахбазяна. Единственной, к сожалению, надеждой и опорой. Настоящим единомышленником. И, несмотря на большую разницу в возрасте, самым близким другом своего шефа.

– Да, Самвел Ашотович.

– Володя, вызови Кирилла. Пускай он на базу к нам едет. Пусть его подберут в обычном месте.

– Конечно, Самвел Ашотович. Ложитесь спать. Вы же уже третьи сутки на ногах. Поберегите себя. Все ведь только начинается.

– В этом ты, Володя, прав. Поеду я к себе. Если что – по внутренней связи вызывай, – Шахбазян тяжело поднялся из-за стола. Колени угрожающе затрещали, в спине под лопаткой что-то дернуло вниз. Лицо Самвела Ашотовича скривила едва заметная гримаса боли, и левое плечо легонько поползло вниз. Движение не ускользнуло от внимательного Щебетова.

– Самвел Ашотович, вы лекарства принимаете? – спросил он, обеспокоено глядя на своего шефа.

– Ты стал ворчать, как моя Анаит, – ответил Шахбазян и улыбнулся. – Стареешь, Володя. Ничего, просто спина затекла. Где Юра?

– Да там, в комнате у проходной водители устроились. Как в санатории.

– Ладно, поеду, – Шахбазян пошел к выходу, придерживаясь о стену правой рукой. – И Кирилла обязательно вызвони.

– Хорошо, Самвел Ашотович. До встречи на базе. И выпейте свои таблетки. Что вы, право, как маленький?

Шахбазян устало кивнул головой. Таблетки и правда надо выпить. Там, на базе. В кабинете их достаточный запас лежит. На случай ядерной войны их хватит на всех, как он любил шутить.

Да, и Кирилла нужно пустить к артефакту в первую очередь. Старого друга и не менее старого подопытного кролика. Самого мощного экстрасенса, которого Самвелу Ашотовичу доводилось встречать в своей насыщенной необычными явлениями жизни.

В машине его разморило, и на полдороги Шахбазян заснул, привалившись небритой щекой к холодному стеклу. Когда добрались до места, Юра его разбудил. Дальше несколько раз охрана проверяла пропуск. Внимательно проверяла. Хотя Шахбазяна все знали в лицо, но проверка документов по его же велению была делом серьезным и не терпела узнаваний в лицо и визитов старых друзей. С пропуском все было в порядке.

Потом в лифте, глядя на свое отражение в зеркале, Самвел Ашотович думал, что стареет. Нет, он, конечно, не считал себя бессмертным (хоть и был горцем), но еще столько предстояло сделать, столько открыть, столько найти. Ведь внутри он только начинал жить, там, глубоко в душе он был все тем же двадцатилетним мальчишкой, бредившим, как и многие его сверстники в то время, путешествиями в другие миры, контактами с инопланетным разумом. Только другие лишь мечтали, а он всю сознательную жизнь стремился сделать свою мечту реальностью. Многое не удалось. Слишком многое. Но вот теперь выпал шанс получить все то, о чем мечтал невысокий тощий чернявый мальчишка, говорящий по-русски с акцентом, но не говорящий ни на каком другом языке. И теперь этот мальчишка превратился в дряхлого грузного седого старика, который от усталости еле стоит на ногах. Как жестока жизнь! Что сделали годы, как страшно они поступили с его телом. Но совсем не тронули душу. А вдруг…

В голове Шахбазяна появилась мысль, которая никогда не посещала его раньше. Как это не было странным. А вдруг, подумал он, артефакт, найденный на орбите, подарит людям тайну вечной жизни. Ведь никто не знает, что этот объект несет в себе. Главное – найти к нему подход. Разгадать его тайны.

Погруженный в мысли о том, с чего надо начинать разгадку тайн инопланетного артефакта, Самвел Ашотович зашел в свой кабинет. Он прилег на старый, поскрипывающий кожаный диван (не более старый и не менее поскрипывающий, чем его хозяин), укрывшись пледом, вытащенным из потертого полированного шкафа, и заснул раньше, чем его голова успела коснуться подушки.

Он не видел снов, его разум словно провалился в бездонную пропасть. Черная дыра мироздания звала его к себе, не пускала назад, в реальность. И только какой-то далекий навязчивый стук тащил его назад, в пыльный темный кабинет, находящийся в сотне метров под землей.

Самвел Ашотович с трудом разлепил глаза, соображая, где находится. Черная дыра исчезла, но стук остался. Спустя мгновение, он понял, что стучат в дверь. Причем не просто стучат, а колотят изо всех сил.

Шахбазян в кромешной тьме нашарил рукой выключатель, включил свет, зажмурившись от резанувшего по глазам желтого, и, наскоро воткнув отекшие ноги в растоптанные туфли, поспешил открыть дверь. Оказывается, он замкнул ее.

Стучал дежурный. Глаза у него были ошалелые. Чего он испугался, сказать было трудно – то ли того, что пожилой начальник мог и представиться в замкнутом кабинете, то ли от каких-то известий, которых Шахбазян еще не знал.

– Вам дозвониться не могут, товарищ полковник. Сказали – срочно. Велено было будить вас, – выпалил он.

– Хорошо, хорошо, – Самвел Ашотович успокаивающе похлопал бойца по плечу. – Молодец, сержант, с задачей справился. Сейчас трубку возьму. Иди, неси вахту дальше.

– Есть, – взял под козырек дежурный и ушел вдаль по коридору.

Самвел Ашотович закрыл дверь и, подойдя к столу, поднял трубку старомодного черного эбонитового телефона. Этот монстр обитал в кабинете с самого его основания, с пятидесятых.

– Шахбазян.

Звонил Щебетов. Голос у него был взволнованный.

– Ну, наконец-то! А то мы же бог весть что подумать успели, – воскликнул он.

– Ты к делу давай. Не просто же так ты меня разбудить велел.

– Да. Кирилл Эдуардович уже в пути, будет у вас минут через тридцать-сорок. Возможно, он чем и поможет, – Владимир не говорил всей правды сразу. Бережет старика Щебетов, черт его возьми.

– Ты не юли. Не из-за приезда Кирилла ж ты звонил. Говори, что стряслось.

Самвел Ашотович мог себе представить все, что угодно, но слова, сказанные Щебетовым произвели на него эффект выстрела в висок. Такое даже у опытного Шахбазяна не укладывалось в голове.

– Мы потеряли артефакт, – сказал заместитель.

– То есть? – спросил Самвел Ашотович, и внутри у него все оборвалось. «Как!?»

– На конвой совершено нападение. Артефакт похищен, – Щебетов чеканил слова. Было ясно, что он и сам не может понять, как такое вообще могло произойти.

– Вашу мать, – взвыл Шахбазян, хлопнув себя по лбу ладонью. – Нападение на гэбэшный конвой. Причем успешное нападение. Да, что такое твориться в этой стране?!

– Я думаю, это происходит в мире, а не в отдельно взятой стране, – сказал Владимир, но Шахбазян его уже не слышал.

– Где? – коротко спросил полковник.

– В Ростовской области. Под Сальском.

6. Отъезд

Будильник предательски заверещал в семь. Звук шел откуда-то сзади. Титов вскочил, рванулся на звук и, с грохотом опрокинув стул, свалился на пол. В правой руке был зажат затупившийся карандаш. Будильник телефона надрывался в заднем кармане джинсов. Не вытаскивая трубку, Титов надавил на клавиши, и мерзкий, пронзающий душу звук затих.

Голова болела нещадно, очень хотелось спать. Во сколько же он вчера заснул? Вернее, это было уже сегодня. Что он рисовал? В памяти медленно всплывали какие-то непонятные знаки. Сейчас, темным зимним утром они уже совсем ничего не значили.

Художник подошел к столу и посмотрел на исчерченный карандашом лист. Сквозь нагромождение серых серебрящихся линий жирными продавленными загогулинами отчетливо просматривались два ряда витиеватых знаков. Буквы. Иероглифы. Руны. Да, именно так и должны выглядеть руны. Два ряда выписанных в мельчайших деталях, наполненных таинственным смыслом рун. Два слова. Или два предложения? Дмитрий не знал. Пока не знал. Он не понимал, почему был в этом уверен, но сомнений, что смысл надписи станет ему известен, не было.

Титов вышел в коридор. В спальне вяло возилась Ольга. Надо умыться и будить девчонок. Но как же хотелось спать! Он зевнул так, что в суставе за ухом что-то неприятно треснуло. Нет, так жить невозможно. Нужно отвезти девчонок и завалиться спать. А потом – работать. Необходимо сегодня перенести рисунок рун на серебристый ромб. Именно там их место.

Ах да, ромб! События вчерашнего дня быстро восстанавливались памяти. Да, эту работу нужно продолжить, пока впечатление не угасло. Такого вдохновения, такой импрессии, причем на совершенно пустом месте у него еще не было. Если удастся перенести все свои ощущения на холст, то работа должна получиться просто необыкновенная. Шедевральная должна быть работа. И черт с ними, с критиками. Пусть пишут, что хотят. Главное, он сам будет знать ценность этой картины.

После короткого завтрака, Дмитрий развез всех по точкам. Домой возвращался в какой-то полудреме. Глаза слипались. Вид дороги, размазанный грязными дворниками по лобовому стеклу, норовил улизнуть в другую реальность. К счастью, вчерашний лед растаял с появлением над горизонтом солнца, и теперь, как обычно, улицы Москвы покрывала липкая серо-коричневая грязь.

Добравшись домой, Титов не стал ставить машину в гараж, а сразу поднялся к себе. Спать, спать и еще раз спать. Как завещал великий… э-ээ, кто такое мог завещать? Но это совсем не важно.

Входная дверь захлопнулась, клацнув язычком английского замка. Куртка полетела в кучу непонятного барахла, ожидающего не то стирки, не то отправки на свалку. Прочь ботинки, грязные следы в прихожей вытрем потом. Вон он, диван, в пределах прямой видимости.

На полдороги до заветного ложа, Дмитрий спохватился, что не снял квартиру с сигнализации. Вернулся, нажал секретную кнопочку в прихожей, позвонил в охрану. Все, теперь спать.

Лежа на диване в щель, оставшуюся у незакрытой до конца двери в мастерскую (и сколько раз я тебя просила дверь эту закрывать, воняет же красками твоими?), был отлично виден ромб. Серебристый. Выполненный маслом не холсте. С размытыми следами рун по центру. Ромб нагло торчал в проеме и не собирался никуда уходить. Он издевался над художником.

Тяжело вздохнув, Дмитрий поднялся и пошел в мастерскую. Взял со стола листик со вчерашними карандашными каракулями. Внимательно рассмотрел. Его взор проникал все глубже и глубже в замысловатый, исчерченный лишними линиями рисунок. Жирные серые линии как будто становились объемными, поднимались над бумагой, за ними что-то происходило, там, в глубине листа бурлила своя, неведомая жизнь. Там был скрыт смысл надписи, там был целый мир, выраженный в двух строчках неизвестных Титову знаков.

Сознание Дмитрия словно обрело самостоятельность, оно парило между серебристыми загогулинами, мгновенно перемещалось к далеким звездам, несшим в своих системах планеты, окруженные мириадами спутников, возвращалось назад, погружалось в океаны и зарываясь глубоко под земную кору. Здесь и там он узнавал что-то новое, потоки информации неслись к нему со всех уголков вселенной. Он захлебывался в этом потоке и наслаждался им. Он парил в нем и нырял в глубины знаний. Здесь было замечательно. Но только очень одиноко и ужасно холодно. Холод пробирал до костей, он сковывал все тело, и даже измазанный краской свитер не помогал.

Титов проснулся, обнаружив себя лежащим на холодном полу мастерской, свернувшимся калачиком. Грязными от красок руками он пытался плотнее закутаться в свитер. Ужасно затекла спина и всю левую половину тела, на которой он лежал, пронизывали стремительно перебегающие от коленей к плечам «мурашки». Прямо перед его лицом лежал листок с карандашной надписью.

Кряхтя, он поднялся на ноги. Конечности слушались плохо, колени подгибались. Взгляд художника упал на холст, закрепленный в мольберте – поперек серебристого ромба, укрепленного в каких-то неведомых Титову козлах, красовалась объемная выпуклая надпись, составленная из тех самых рун, которые он ночью нарисовал на листке. Когда он успел это сделать? Ведь он же даже не притронулся к краскам. Но испачканные в черных и белых мазках руки говорили об обратном. Рядом на полу валялась грязная палитра, измазанная всеми оттенками серого. Черт возьми, он уже пишет в беспамятстве! И вроде бы не пил ничего. На всякий случай Дмитрий огляделся по сторонам, но следов распития спиртного не обнаружилось.

Нет, с работой на сегодня надо заканчивать. И вообще, надо чаю выпить. А то совсем продрог, лежа на полу. На диване – не устраивало.

Титов включил на кухне телевизор, в новостях рассказывали об очередном скачке цен (надо же, прям, никто не ожидал), но правительство, не покладая рук, продолжало бороться за благосостояние граждан. Надоели уже, переливают из пустого в порожнее.

Чайник щелкнул выключателем, оповещая, что до готовности чая осталась пара минут. А не поесть ли, подумал Титов? В животе призывно заурчало и, залив кипятком щепотку какой-то очередной изысканной дряни из Китая за страшные деньги, которой увлекалась Ольга (ох, и задаст же она ему, простолюдину, в чае не смыслящему, если узнает, что потреблял напиток богов), полез в холодильник в поисках съестного. Съестное в виде вчерашнего жареного мяса не замедлило найтись в сковороде, и было отправлено греться в микроволновку.

По телевизору диктор будничным тоном рассказывал об успешно завершенной спасательной экспедиции на орбиту. Титов прислушался. Спасали, как выяснилось, МКС, которая из-за полученного повреждения была готова свалиться на голову ничего не подозревающим землянам. Показали космонавтов. Их из обуглившегося огрызка космического корабля заботливо выковыривали какие-то военные. Морды у всех были серьезные.

Да, прошли те времена, когда космонавтов встречали улыбками во все тридцать два зуба. Теперь летают туда-сюда, словно мухи над сортиром. Приелось. Все приедается. Жизнь становится скучной и однообразной. Или это только ему так кажется? Да нет, похоже, человечество медленно, но верно утрачивало способность удивляться. Еще что-то придумали? Ну ладно, давайте, потребим. И никаких тебе «ух ты!». Максимум – «угу, прикольно». И с постным лицом.

Дмитрий воодушевленно жевал мясо, запивая большими глотками «дивного напитка», когда его вдруг пронзила мысль – чего-то не хватает. Мысль была настолько острой, что он даже не сразу сообразил, о чем вообще речь. Но спустя мгновение, он уже знал, где выявилась недостача. Не хватало чего-то в рунической надписи на его картине. Не доставало какого-то знака. Наверное, именно поэтому смысл текста так и оставался для Дмитрия загадкой.

Быстро допив чай, он бросился в мастерскую. Внимательным взглядом он изучал поверхность нарисованного ромба справа налево и обратно. Но мыслей о том, что надо добавить не появлялось. Очень хотелось провести рукой по знакам, ощутить их объем, но он понимал, так только размажет сырую краску.

Там должно быть что-то южное. Что-то с той стороны. Титов тупо смотрел на стену перед собой. Там был юг. Вне всяких сомнений.

Боже, да что за глупость! Какой юг? Что он так загрузился с этой картиной? Ну, ромб и ромб. Черный квадрат Малевича был, теперь будет серебристый ромб Титова. Никакого смысла в своем творении он не видел, как ни пытался его там обнаружить. Просто навязчивая идея. Вдохновение. А не тронулись ли вы, батенька, умом? Говорят, с творческими натурами такое случается. Вон, Ван Гог ухо себе отрезал. А ромб – это так, ерунда. До уха-то еще жить, да жить.

И почему, собственно, юг? При чем здесь стороны света? Дмитрий повертел холст, присмотрелся к своему творению внимательней. Судя по тому, как падали тени, там, где не хватало знака, скорее, был запад. Или юго-запад. Но ни как не юг, это совершенно точно. Почему же тогда его мысли навязчиво продолжали возвращаться к теплой для северного полушария стороне света?

Нет, так дело не пойдет. Надо развеяться, свежим воздухом, что ли, подышать. Можно и на юге. Час-полтора на юге воздухом подышать и уже как раз будет пора забирать Вику из школы.

Дмитрий натянул куртку прямо на измазанный красками свитер. Куртка была мокрая и противная. Что бы надеть вместо нее? Пальто, вон, так призывно висит на вешалке. Обвислый и заляпанный свитер с пальто совсем не гармонировал – пришлось снять и его. Прохладно, конечно, но в машине исправно работает печка.

На улице опять шел дождь. Проливной. Как из ведра лил, даже противоположную сторону проспекта практически не было видно. И небо – серое-серое. Никаких намеков на солнечный диск, как будто солнца и не было, а вверху включили большую, во все небо, лампу дневного света. Не самую мощную.

Перевернув холст изображением вниз, Титов быстро подбежал к машине и открыл багажник своего универсала. Аккуратно укрепил в нем подрамник с сырым холстом. Ромбом к борту, чтобы не размазалось, если на повороте что-нибудь полетит вбок. Так, хорошо.

Дима сел в салон. С волос капала вода, руки, красные с едва гнущимися пальцами, занемели. Главное, картину не испортил.

Так, стоп! Какую картину?! Чего ради он притащил холст сюда, в машину? Он ведь собирался просто развеяться, прокатиться по Москве, подышать воздухом. Незаконченная картина на прогулке ему зачем? И ведь, когда нес ее сюда, когда крепил, такого вопроса в голове не возникало. Он вообще, не заметил, как взял холст из мастерской и сам не понимал, что послужило причиной этого действия.

Ох, что-то не то твориться с головой. Так не долго и без уха остаться. Ну, притащил, так притащил. Не возвращаться же теперь с картиной назад. Закрепил хорошо, не испортится. Потом вернем на место. Все-таки, надо отвлечься, покататься по городу. Может даже прогуляться под ледяным дождем.

При мысли о холодной воде Дмитрия передернуло – пока грузил картину, он промок почти насквозь. Кашемир пальто промок насквозь, в рукава затекла ледяная вода. Запустив двигатель, Титов включил подогрев сидений и поставил климат-контроль на тридцать градусов. По салону стало разливаться приятное тепло.

Он долго ехал по перегруженным автотранспортом улицам мегаполиса, поворачивал, стоял в пробках, обгонял и тормозил. Он не задумывался, куда едет. Ему было необходимо просто двигаться. Доведенными годами езды за рулем до автоматизма движениями он вел машину, не обращая внимания на то, куда едет.

Пришел в себя он только за городом. Вперед к горизонту уходила широкая полоса асфальта, справа и слева высились вековые сосны, среди которых копошились тракторы, экскаваторы и прочая техника, облагораживавшая и приводящая к привычному для жителя Москвы виду портящий всякое представление о прекрасном почти дикий лес. Здесь все надо залить бетоном и повтыкать магазинов и торговых центров. Тогда ландшафт будет выглядеть как положено.

Проехав еще километров пять, по знакам, в обилии развешанным над дорогой и на обочинах, Дмитрий понял, что движется по Каширскому шоссе в южном направлении. Все-таки, на юг его тянуло неуклонно. Это было какое-то сумасшествие, но, похоже, бороться с этим невозможно.

Черт возьми, нужно возвращаться назад! Забрать Вику, поехать за Алькой и захватить Ольгу с работы. Потом – домой, поужинать с семьей. Может быть, посмотреть телевизор всем вместе – что там сейчас показывают? Да, именно этого он и хотел. Но руки не хотели крутить руль, вписывая машину в разворот, а ноги отказывались давить на тормоз. Темно-зеленый Ауди, разбрасывая в стороны столбы брызг словно быстроходный катер, уверенно несся на юг.

Он смог остановиться только через полчаса, когда на приборной панели загорелся желтый огонек, оповещая, что скоро должен закончиться бензин. Свернул на первую попавшуюся на пути заправку и сказал заправщику залить полный бак. Титов понимал, что назад не поедет. Но сейчас, пока бензоколонка с тихим гулом наполняла ненасытные недра автомобиля дорожающим не по дням, а по часам топливом, он мог позвонить Ольге.

Жена ответила после восьмого гудка. Женщины всегда держат телефон где-нибудь за горизонтом, странно, что они вообще когда-нибудь слышат, что им звонят.

– Да, – сказала Ольга.

– Оля, – начал Титов. Он не знал, как объяснить жене, что с ним происходит. Собственно, он вообще не знал, что происходит, и в данный момент не имел ни малейшего желания это выяснять, – забери, пожалуйста, девчонок. У меня не получится.

– Что случилось? – в голосе жены звучала тревога.

– Ничего не случилось. Просто мне нужно уехать. Ненадолго.

Дмитрий понимал, что его объяснение звучит совершенно по-идиотски, но ничего другого придумать не смог.

– А завтра ты поехать не мог?

– Нет, тут срочно нужно, – Дима не знал, что еще сказать.

– Ты куда едешь?

– На юг. Там срочно, по работе…

Что могло быть срочного по его работе на юге, Дмитрий сам предположить не мог, но решение подсказала Ольга:

– Заказчики объявились? Опять бандиты какие-нибудь?

– Ну, почему, бандиты? – искренне обиделся за не существующих заказчиков Титов. – Вернусь – все расскажу.

– Хорошо, – ответила Ольга. – Звони периодически.

– Обязательно.

В стекло машины торцом пластиковой карты стучал заправщик. Дмитрий забрал свою кредитку и снова вырулил на шоссе.

7. Разбор полета

Шахбазян нервно тер уже ставшее красным лицо. Его короткие, изрядно поредевшие седые волосы были всклокочены и торчали во все стороны. Побриться он так и не успел.

Щебетов тихо рассказывал о нападении на конвой, будничным тоном, как будто ничего из ряда вон выходящего и не произошло. Пересказывал показания свидетелей. Точнее – свидетеля: из сопровождавших конвой военных в живых остался только один солдат, который в тяжелом состоянии находился в реанимации с огнестрельным ранением. Но он был в сознании и смог рассказать, что произошло.

– Сколько их было? – спросил Шахбазян.

– Трудно сказать, – ответил Щебетов, – солдат не видел всех. Я думаю – человек пятнадцать-двадцать.

– Почему конвой не связался с базой? Почему не запросили помощь?

В голове полковника никак не мог разместиться факт нападения на гэбэшный конвой. Он не мог понять, отчего не сработало прикрытие, не подоспела группа поддержки.

– Артефакт экранирует любые сигналы. Связи не было, – напомнил ему Щебетов.

– Ах, да.

Самвел Ашотович снова поскреб ладонью по щетине, вздохнул. Было видно, что он изо всех сил пытается найти какое-нибудь решение, но ничего на ум не приходило. Где искать артефакт? Теперь он мог быть где угодно. И откуда эти мерзавцы узнали, что везет конвой? Или они не знали? Сотни вопросов и не одного ответа.

– Откуда была утечка? – спросил Шахбазян.

Щебетов едва заметно усмехнулся:

– Неизвестно, была ли она вообще. В общем, вся суета вокруг артефакта не могла остаться незамеченной. Возможно, решили просто проверить, что везет конвой.

Шахбазян покачал головой.

– Распустили народ. Ведь не американцы же орудовали у нас в степях! Свои же! Продажные шкуры! – закричал он.

Версий происшествия уже успели придумать довольно много. Но самая правдоподобная была одна – какая-то организованная банда, то ли террористов с Кавказа, то ли российская ОПГ выполнила чей-то заказ. Традиционно в первую очередь в мыслях у всех всплывали американцы, но на самом деле это мог быть кто угодно.

– Но ведь это достояние всего человечества! – Самвел Ашотович в сердцах стукнул кулаком по столу.

– Самвел Ашотович, – одернул его Щебетов, – не лукавьте. Мы тоже не для человечества старались, когда спешно три старта в космос организовывали. Если информация о существовании артефакта стала теперь общедоступной, то – каждый сам за себя. Все будут старательно делать вид, что ничего не знают и ничего не произошло, а подковерная возня пойдет полным ходом. Вы же знаете эту кухню, не мне вам рассказывать.

– Да, уж, – согласился Шахбазян. Он ткнул пальцем в клавиатуру стоящего перед ним ноутбука. На экране возник серебристый ромб, закрепленный в специальных распорках, и аскетичное убранство спускаемого аппарата транспортного корабля. Из динамиков доносились приглушенные крики и выстрелы. Звук был настолько тихим, что казалось, что-то не в порядке с динамиками компьютера. Звук попадал на микрофоны (и кто догадался их туда поставить?) только через вибрацию корпуса корабля. Потом несколько раз грохнуло громче, но все равно, на пределе слышимости. А еще через пару минут освещение стало ярче и звуки внезапно сделались такими, какими они должны были быть – кто-то открыл задраенный до того люк и спускаемый аппарат заполнился земной атмосферой.

В то же мгновение в пространство, охватываемое объективом камеры наблюдения, влезла здоровенная волосатая пятерня с огромным золотым перстнем и по-хозяйски похлопала по серебристой поверхности артефакта. Самвел Ашотович непроизвольно поморщился – инопланетный зонд (или чем являлся артефакт?) преодолел непредставимое по земным меркам расстояние, чтобы первым делом вступить в контакт с бандитской лапой.

Секунд через двадцать послышались голоса еще нескольких бандитов, звуки доносились издалека, поэтому разобрать на каком языке они говорили, было невозможно. Пока невозможно – техники уже работали с записью и скоро выжмут из нее все, что будет в их силах.

Потом изображение задрожало, артефакт, раскачиваемый несколькими парами рук, зашатался, и верхняя поверхность ромба с отчетливо слышимым щелком отскочила в сторону. Артефакт на секунду отпустили, видимо, опасаясь от него враждебных действий. Но, убедившись, что больше ничего не происходит, его снова поволокли. Ромб приподнялся в ложементе, а еще через пару секунд изображение исчезло.

– В этом месте они, по всей видимости, снесли бортом артефакта камеру наблюдения, – пояснил Щебетов.

– Отскочившую пластину тоже унесли? – спросил Шахбазян.

– Нет, крышку оставили, – ответил Владимир. – Ее уже доставили в лабораторию, ждут ваших указаний. На ней есть какая-то надпись. Но, как мне кажется, более интересен другой факт.

Шахбазян посмотрел на своего заместителя взглядом, исполненным немого вопроса.

– Посмотрите последние кадры, там, где отлетает крышка, – сказал Щебетов.

Самвел Ашотович вернул бегунок компьютерного видеопроигрывателя немного назад. Вот рука, вот артефакт задергался. Хлоп – отскочила крышка. Шахбазян нажал паузу.

– Ну? – спросил он у Щебетова.

– Сейчас по кадрам вперед мотайте. Там всего на мгновение это видно.

Полковник устало вздохнул.

– Давай ты сам по кадрам мотать будешь. Вы, молодежь, слишком много от меня, старика, хотите. Скажите спасибо, что вообще компьютером пользоваться научился.

Щебетов тихо усмехнулся и взял в руки мышь. Изображение на экране стало медленно, кадр за кадром продвигаться вперед. В нужный момент подполковник снова остановил картинку и указал пальцем на артефакт.

– Вот, – сказал он.

Самвел Ашотович сначала близоруко прищурился, наклонившись к самому экрану, потом вспомнил, что лет ему немало и вблизи видно еще хуже, чем издали. Хлопнул себя ладонью по нагрудному карману рубашки и, не отрывая взгляда от экрана, сказал Щебетову:

– Володя, дай, пожалуйста, очки. Наверное, в пиджаке остались.

Владимир принес очки, и Самвел Ашотович, одев их, снова всмотрелся в картинку. Поверхность артефакта под крышкой тоже не была гладкой. Точно по центру на серебристой поверхности было какие-то пятно. То ли потертость, то ли вмятина.

– Что это? Не пойму, – сказал он, обращаясь к своему заместителю.

– Пока неизвестно, но наши видеотехники обещали вытянуть из картинки самые мелкие детали. По-моему, это очень похоже на отпечаток ладони.

Шахбазян смотрел на Щебетова широко открытыми глазами. Тот в ответ кивнул, подтверждая мысли полковника:

– Да, человеческой ладони.

Самвел Ашотович поцокал языком и покачал головой из стороны в сторону:

– Становится все страньше, – задумчиво изрек он. – Что же ты такое, артефакт?

Удастся ли теперь узнать, что такое представляет из себя серебристый посланник из космоса, было не известно. Также оставалось неизвестным и его местонахождение. Теперь предстояла не большая научная работа, а развернутая поисковая операция. По всей стране. А если потребуется – то и по всему миру. Теперь, как сказал Владимир, каждый сам за себя. Теперь за артефакт каждый соседу пасть порвет и моргала повыкалывает, так сказать. Ведь, если этот кусок металла содержит в себе какую-то информацию о технологиях других разумных существ, сумевших покорить космос, то ценность его не имеет предела. Отныне в мире музыку будет заказывать тот, у кого артефакт.

– Границы перекрыли? – спросил Шахбазян.

– Нет, но дана команда предельно усилить контроль. Наше руководство всех на уши поставило, свои базы по бандитам трясут, всех проверяют. Но, сами понимаете, нет такого контроля, который нельзя обойти.

– Эх, распустили страну. В былые годы ни одна мышь через границу не проскользнула бы, – посетовал полковник.

– Времена не те. Перекрыть границы – значит официально признать, что в стране что-то происходит. А про артефакт якобы никто не знает. И мы усиленно делаем вид, что в это верим.

– Это понятно. Но как мы будем искать артефакт? Нельзя упускать такую возможность. Никак нельзя.

Самвел Ашотович думал, за что можно зацепиться, но никаких мыслей в голове не возникало. Это ж надо было так облажаться – спустить артефакт с орбиты в три дня, создавая хотя бы видимость полной секретности, и потерять его здесь, фактически у себя под носом!

– Пойдем. Посмотрим, что там с крышкой. Хоть что-то нам осталось, – Шахбазян встал и уверенными шагами направился к двери.

– Самвел Ашотович, – остановил его Щебетов, – вам нужно отдохнуть. Крышка никуда не денется.

Владимир волновался о здоровье немолодого шефа, но прекрасно понимал, что Шахбазяна не остановить, пока он своими глазами не посмотрит и своими руками не пощупает кусок инопланетного металла. Несмотря на седины, стареющее и потихоньку отказывающееся нормально работать сердце, внутри дряхлеющего тела был неугомонный мальчишка.

Уверенной походкой полковник двигался по длинному коридору, исчерченному яркими полосами света ламп дневного освещения. Свет, тень; свет, тень. Могло показаться, что коридор бесконечен, а отсутствие окон наводило на мысли о преисподней.

– Где, в первой или во второй? – не останавливаясь, спросил Шахбазян у своего заместителя.

– Во второй, – ответил идущий следом Щебетов. – У Шахова. Он уже не дождется, когда можно будет заняться «клиентом».

– Ну вот, видишь, – хмыкнул Самвел Ашотович, – люди волнуются, ждут. А ты говоришь – отдыхать.

Не стучась, он распахнул дверь с надписью «Лабораторный полигон №2» и, ни на мгновение не останавливаясь на пороге, вошел внутрь.

Там, в большом, хорошо освещенном бестеневыми лампами помещении, все поверхности которого были облицованы белым, местами потрескавшимся от времени, кафелем, на стоящем в самом центре столе лежала серебристая пластина. Кусок металла в форме ромба с усеченными углами. Торцы пластины едва заметно загибались вниз – самая настоящая крышка.

Самвел Ашотович остановился, до конца не веря, что перед ним созданный инопланетным разумом артефакт. На вид обычная алюминиевая крышка. Потертая, с выщерблинами. Рука Шахбазяна легла на кафель, медленно скользя вниз по гладкой поверхности, периодически натыкаясь на трещины. Давно надо плитку поменять. Ремонт с пятидесятых не делали.

Да какая плитка! Перед ним артефакт. АР-ТЕ-ФАКТ! Прилетевший из глубин космоса, созданный неведомой цивилизацией. А он все о хозяйстве хлопочет.

Сзади полковника под локоть подхватил Щебетов.

– Все нормально, – сказал Шахбазян. – Это я от восхищения, а не по болезни по стенке сползаю.

– Еще бы, – не совсем понятно отозвался Владимир.

Самвел Ашотович медленно подошел к столу, аккуратно переставляя ноги, будто шагал по хрупкому стеклу, занес руку и замер, боясь нарушить гармонию инопланетного чуда своим плебейским прикосновением. Щебетов и Шахов, сидящий на стуле в стороне среди стены разнообразного оборудования лаборатории, затаили дыхание. Стало ясно, что никто из них еще не прикасался к артефакту.

Пауза затягивалась, в лаборатории повисла гробовая тишина. Потом Шахбазян вспомнил, как бесцеремонно хватали артефакт бандиты, и решительно опустил руку на таинственный металл. Металл, как металл. Холодный и твердый. Шершавый из-за царапин.

Никакой импульс не пронзил тело полковника, не произошло ничего. Как будто взял в руки крышку от алюминиевого тазика, а не послание братьев по разуму. Шахбазян на мгновение испытал глубокое разочарование. Но лишь на короткое мгновение – он понимал, что предстоит большая работа, что даже эта крышка может дать много новой информации. А если… Нет, когда они вернут артефакт, скорее всего, информации будет столько, что как бы в ней не захлебнуться.

Шахбазян гладил рукой холодную поверхность. В центре на ромбе были выдавлены два ряда курчавых значков, чем-то похожих на армянские буквы. Под ними красовался более крупный витиеватый символ.

– Ну, как? – шумно вздохнув, спросил Шахов.

– Хм, – усмехнулся Шахбазян, – нормально. Не женское тело, но трогать можно.

Щебетов захохотал.

– Вы в своем репертуаре, Самвел Ашотович, – сказал он. – Как вас терпит ваша жена?

– Терпит. Зудит, но терпит.

Полковник повертел головой, нашел свободный стол и, шагнув к нему, сел. Шахов запоздало кинулся подвигать стул. Шахбазян жестом остановил его. Он думал, составлял предварительный план исследования серебристой пластины.

– Первым делом, – сказал он, – тщательно скопируйте надпись. И сами знаки, и в объеме. Пусть криптологи займутся. Очевидно, это информационное сообщение. А может инструкция по пользованию артефактом.

– Уже сделано, – сказал Шахов, делая пометку в блокноте.

Шахбазян загнул указательный палец правой руки и приготовил, оттопырив, следующий.

– Обследовать металл по стандартной схеме, – продолжал он, – химический и радиоуглеродный анализ, рентген. Постоянно фиксировать радиосигналы в пределах лаборатории на всех частотах. Изучите характер рисунка, образованного царапинами – может быть, это не просто царапины, а аналоговая информационная запись. Хотя, вряд ли. Скорее это просто царапины – летела эта штука, надо думать, издалека. Но все равно проверьте.

– Обязательно, – кивнул головой Шахов, продолжая записывать в блокнот.

Шахбазян повернулся к Щебетову:

– А пластина как влияет на радиосигналы?

– Пока никакого влияния не выявлено – связь рядом с крышкой есть. Похоже, что какое-то поле генерирует только основная часть артефакта.

– Да, – согласился полковник, – скорее всего, это просто крышка. Футляр. Надо искать артефакт. Всеми силами.

На последней фразе он стукнул кулаком по стене. Треснувший кафель тихонько тренькнул осколками, едва держащимися друг за друга. Шахбазян резко развернулся и вышел из лаборатории.

– Выполняй, – бросил Щебетов Шахову и вышел следом за руководителем.

Шахбазян тяжелой поступью двигался по коридору. Ноздри его раздувались, он с шумом выдыхал воздух на каждом шаге. Глаза смотрели в одну точку, желваки играли. Он был крайне недоволен – службой, страной, военными и собой. Прежде всего, собой! Это он не учел, не подготовил, не предусмотрел! Всю жизнь он искал следы иных миров, послания далеких цивилизаций, и вот теперь, когда все это было рядом – только протяни руки и возьми – все пошло прахом. Он не учел человеческий фактор. Пресловутый человеческий фактор, который ронял самолеты с неба на землю, крушил небоскребы и воровал цистерны со спиртом, чтобы продать и деньги пропить.

– Самвел Ашотович, – позвал Щебетов, – не переживайте вы так. Отдохните, вы же себя угробите. Кто тогда будет…

Фразу он закончить не успел.

– Где Кирилл? – не оборачиваясь, спросил Шахбазян.

– Едет, – пожал плечами Щебетов. – Скоро должен быть.

– Как появится – пусть идет к крышке этой и не отходит, пока не найдет хоть что-нибудь.

– Разумеется, – согласился Щебетов.

– Не разумеется, а так точно! – рявкнул Самвел Ашотович и захлопнул перед носом своего зама дверь.

Не раздеваясь, полковник упал на скрипучий кожаный диван и практически сразу заснул. Усталость брала свое. Сон пришел глубокий, без сновидений. Шахбазяну показалось, что прошло не больше пяти минут, когда он проснулся и сел, нашаривая в темноте выключатель настольной лампы, стоящей на тумбочке рядом с диваном.

Чертова бессонница, подумал он. Даже выспаться не получается. Возраст брал свое. Как он ни старался не обращать внимания на годы, деться от них было некуда. Годы не забывали о нем, они неумолимо неслись вперед, и им не было дела ни до какого-то там Шахбазяна, ни до артефактов иных миров.

Наконец, выключатель нашелся и комнату залил приглушенный свет. Полковник посмотрел на часы. Если часы работали исправно, то проспал он четырнадцать часов. Что же произошло за это время, почему его до сих пор никто не разбудил? Мимолетная мыль, о том, что при исследовании крышки артефакта произошло что-то непредвиденное, приведшее к гибели исследователей, и что в живых на всей базе остался только он один, появилась, тяжелым холодом спустилась из живота к ступням ног и тут же исчезла. Ерунда всякая в голову лезет.

Критически осмотрев себя в зеркало (надо бы побриться), он вышел из кабинета и нашел Щебетова. Судя по выражению лица Владимира, тот уже давно ждал, когда появится шеф, чтобы рассказать ему о чем-то. Но артефакт не нашли, это было ясно без слов.

– Ну, не томи, – с ходу сказал Шахбазян.

– Закончили обработку видеофайла. Вот, – щебетов положил на стол отпечатанную на принтере фотографию. На ней был изображен фрагмент артефакта с взятым крупным планом пятном. Теперь можно было без труда разглядеть, что пятно действительно является отпечатком человеческой руки. Причем очень точным отпечатком – на восстановленном изображении относительно четко просматривались папиллярные линии, больше известные, как отпечатки пальцев.

– Автора нашли? – спросил полковник.

– В процессе. Это только принесли.

– Ищите! Как хотите и где хотите. Хоть на Марсе!

– Найдем – уверенно сказал Щебетов. С Шахбазяном сейчас было лучше не спорить. – Вот только непонятно, как этот отпечаток туда попал.

8. Движение на юг

Несмотря на то, что он проехал чуть больше трехсот километров, уже было заметно, что он находится южнее. А может, так только казалось. Но омерзительная морось, норовящая схватиться тонкой и безумно скользкой коркой льда, прекратилась, и на небе, у самого горизонта появилась полоска окрашенного багрянцем вечернего неба.

Несколько раз Титов попадал в пробки – ремонтировали мосты, расширяли трассу, зачем-то проводили сверку документов и досмотр. На досмотре усталый милиционер с красными глазами вяло поинтересовался, что он везет в багажнике. Дмитрий открыл заднюю дверь, но инспектор отвлеченно рассматривал придорожный лес, так ни разу и не заглянув внутрь машины и, удовлетворенно кивнув, сказал, что, мол, все в порядке, проезжайте.

С наступлением темноты машин на дороге стало заметно меньше, скорость движения упала. Совсем распогодилось, и на небе появились звезды. Здесь, в относительно чистом, не загаженном испарениями и выхлопами большого города воздухе, звезд было много и светились они, как будто бы, ярче. Собственно, Дмитрий вообще не помнил, когда в Москве видел звезды. Даже ясными летними ночами мегаполис источал такое количество искусственного освещения, что размытый смогом свет далеких звезд мерк в яркости городских реклам, вывесок и уличного освещения.

Художник залюбовался открывшейся картиной звездного неба. Воздух был настолько чистым, что на темном, без луны небе отчетливо просматривался рукав Млечного Пути. Зрелище было красивым, завораживало. Титов смотрел на небо и думал о том, что происходит за звездами, внутри их света, на изнанке пространства. Мысли текли неспешно, глаза любовались открывшимися красотами природы.

Из созерцания его вывел истеричный вой. Титов опустил взгляд вниз и увидел два огромных светящихся глаза, с бешеной скоростью несущихся прямо на него. Чисто рефлекторно он крутанул руль вправо, машину кинуло на обочину, колеса зацепили гравий и, лишившись привычной опоры, потянули автомобиль в сторону. Дмитрий лихорадочно вращал баранку то вправо, то влево. Свет фар то и дело выхватывал из тьмы неясные силуэты деревьев и машин, пролетающих рядом. На какой-то миг впереди разверзлась пасть кювета, казавшаяся в темноте бездонной, и Титов мысленно успел попрощаться с этим светом, но шипованая резина вместе с системами активной безопасности все-таки удержала машину на маленьком пятачке земли, не посыпанной гравием и, мотнув из стороны в сторону кормой, Ауди замер. Лучи фар буравили бездонное звездное небо.

Дмитрий зачем-то опустил стекло – внутрь салона ворвался свежий морозный воздух и матерная ругань водителя фуры, в которую только что чуть не врезался Титов. Сердце бешено колотилось у него в груди. Сзади скрипнула открывающаяся дверь грузовика. Послышался топот идущего по гравию человека. Мат не умолкал ни на секунду. Пожалуй, лучше убраться отсюда, пока водила фуры сгоряча не попортил чудом спасенное лицо, подумал Титов и, повернув ключ в замке зажигания, вдавил в пол педаль газа, рванулся вперед, снова вырулив на асфальт. Сзади вопли усилились, потом, приглушенные расстоянием, сделались неразборчивыми – Дмитрий понял, что возбужденного шофера обдало веером гравия, вылетевшего из под колес его Ауди.

Нужно внимательней вести машину, а то так недолго и разбиться здесь, размышляя о звездах. «Внутри света звезд, изнанка пространства» – откуда взялись эти понятия? Читал он их, что ли, где-то? Да, вроде бы, нет. Даже по телевизору такого не слышал. Ни по Дискавери, ни в БиБиСи – там много чего интересного рассказывали, но про изнанку пространства ничего не было. Тогда, откуда это все? Какие, к черту звезды, когда ночью по трассе едешь!

Титов напряженно всматривался в дорогу. Редкие встречные машины бросали в глаза слепящие снопы света. На мгновение все пространство перед лобовым стеклом застилал яркий свет фар, потом автомобиль проскакивал мимо, распространяя за собой изменяющий тональность звук – эффект Доплера никуда не денешь – и перед глазами оставалось два черных круга. Чернота медленно пульсировала, сжимаясь с каждым ударом, пока не исчезала совсем.

Яркая вспышка, гул пролетевшего мимо автомобиля, черные круги. Яркая вспышка, гул пролетевшего мимо автомобиля, черные круги. Минут через двадцать Дмитрий понял, что изо всех сил всматривается в пульсирующие черные окружности. Внутри них что-то появлялось. Сверкающая чернота (странно, но именно такой и была чернота) медленно изменялась. С каждым разом все сильней и сильней. Там, внутри, что-то проявлялось, но никак не могло выйти на поверхность. Как будто пульсирующий след, вызванный импульсами разряженных ярким светом фар рецепторов сетчатки, закрывал какое-то изображение. Там был рисунок. Знак. И он значил что-то очень важное.

До боли в глазах Титов всматривался в темноту ночной дороги, но никак не мог рассмотреть рисунок. Казалось, еще чуть-чуть, еще один штришок, и картина раскроется полностью. Но каждый раз не хватало буквально мгновения – рецепторы глаз восстанавливали свое состояние, и призрачный знак исчезал.

Вот опять появляются таинственные изгибы и завитки. Вот они, как на ладони. Но что-то мешает увидеть их все разом, что-то не дает запомнить картину. Что-то красное и яркое. Это что-то неприятно бьет по глазам, врывается внутрь головы и завывает там сиреной. Дмитрий не сразу понял, что произошло. Видимо, мозг не совсем отключился от восприятия окружающей реальности и успел отреагировать где-то на уровне подкорки. Потому что понять Титов ничего не успел.

Правая нога сама собой дернулась вперед, вдавливая в пол педаль тормозов. Покрышки взвизгнули, и включился АБС, толчками задергалась педаль под ногой. Еще мгновение Дмитрий ничего не понимал, потом как-то разом красное, мешавшее ему рассмотреть таинственный символ, превратилось в светоотражающий знак крутого поворота. Руки инстинктивно дернулись влево, туда, куда уходила дорога. Но, к счастью, он быстро понял, что на такой скорости машина в столь резкий поворот не войдет, и крутанул руль назад.

Дальше все произошло быстро и шумно. Машина с размаху треснулась бампером в ограждение. Несмотря на грохот, удар, видимо был не очень сильным – подушки безопасности не сработали. Только ремень больно впился в левое плечо.

Дмитрий вышел наружу. Попрыгал – руки-ноги, вроде бы, были целы. Голова тоже. В свете фар Титов осмотрел причиненные машине разрушения. Оказалось все не так уж плохо – немного помялся передний знак (Титов распрямил его руками), и на правом переднем крыле было видно несколько неглубоких царапин. В остальном автомобиль почти не пострадал.

Титов вернулся в салон и повернул ключ зажигания – двигатель послушно заурчал. Включил заднюю скорость и осторожно отъехал назад. Колеса вращались, вроде бы, ничего не мешало движению. Он медленно вырулил на дорогу и поехал, ведя машину на скорости не больше пятидесяти километров в час.

Нет, надо срочно останавливаться. А то так он и до утра не доживет. Вот до ближайшего мотеля дотянуть и обязательно останавливаться. Вон, как раз, впереди свет. Наверняка деревня какая-нибудь. Там должен быть мотель. Или что-то типа того.

Впереди, там, откуда из-за леса в черное ночное небо вонзались тысячи люкс света, действительно оказался комплекс отдыха для водителей. Стоянка комплекса в основном была занята фурами, а кафе, исправно источающее ароматный шашлычный дым, заполняли уже изрядно пьяные водители этих фур. Шоферюги курили, ели, выпивали и лапали девок, в обилии снующих как по кафе, так и по его окрестностям. Видимо, проституция была местным градообразующим (или деревнеобразующим) бизнесом.

Перекрикивая громыхающий из покосившихся, но, несомненно, очень мощных колонок шансон, Титов поинтересовался у бармена, можно ли здесь снять номер. Бармен сказал, что, конечно можно и позвал одну из пританцовывающих под нехитрый шансонный ритм официанток. Сказал ей что-то. Девушка махнула Титову рукой и направилась к выходу.

– Вы ужинать будете? – спросила она, когда они вышли на улицу.

– Да, можно будет принести еду в номер?

– Ну, вообще-то, мы в номера не носим, – уклончиво ответила девушка.

– А в виде исключения? – спросил Титов и засунул официантке в карман замусоленного фартука две сотенные бумажки – всю наличность, которую он нашел в кармане.

– Но только – в виде исключения, – согласилась девушка. – Вам что принести?

– На ваше усмотрение. Что-нибудь вкусное. И пива ноль пять. Нет, пожалуй, два.

– Девочек?

Дмитрий автоматически окинул критическим взглядом одну из «девочек», курящую недалеко под деревьями. Она заметно пошатывалась, глаза были затуманены.

– Нет, девочек не надо, – ответил Титов.

– А зря, – как-то странно, со знанием дела, заметила официантка, но настаивать не стала.

Номер выглядел претенциозно – переливающаяся всеми цветами радуги в ярких сполохах светомузыки с улицы органза на окнах, массивная кровать хоть и из сосны, но все же из натуральной, обои, ковровое покрытие, сантехника в санузле. В общем, евроремонт. Успевший уже немного загадиться, но все еще держащийся под напором шоферюг с девочками. Не самое плохое место для ночлега.

Дмитрий стянул с себя одежду и направился в душ. Сервис европейского уровня добрался и до санузла – на теплом электрическом полотенцесушителе висели три чистых, сверкающих белизной махровых полотенца, на раковине лежало одноразовое мыло, в душе на полочке пристроились два маленьких пузырька с гелем для душа и шампунем. Титов пустил воду и стал под тугие горячие струи. Интересно, откуда здесь горячая вода? И ведь на самом деле горячая, не еле теплая, как обычно из нагревателя, а обжигающая, с паром.

Постояв минут пять под кипятком и, покрывшись красными пятнами, он выдавил из пластикового флакончика весь гель и с удовольствием смыл с себя все тяготы сегодняшнего дня. Казалось, сегодня случилось столько всего, что вроде бы и не один день прошел уже. А что, собственно, случилось, вдруг подумалось ему. Сел в машину, и рванул зачем-то на юг. И ведь сам не понимает, чего ему на том юге надо. Куда и для чего он едет.

С головой творилось что-то неладное. Дима осмотрел номер. Вроде бы, номер, как номер. Ничего необычного. Черти не мерещатся. Тогда, скажите на милость, какого дьявола его принесло сюда. В этот заштатный придорожный мотель?! Чего ему дома-то не сиделось?! Чего там, в родной мастерской, картин не писалось?!

Кстати о картинах! Дмитрий вспомнил, что в багажнике его Ауди осталось незавершенное полотно. Он почувствовал непонятную тревогу. Картина лежала там, в темноте, одна. Ее могли похитить, с ней могли сделать там что угодно. Нет, надо срочно забрать ее сюда, в номер, и спрятать как следует. И из номера не выходить. Нет. Эту картину нельзя оставлять без присмотра.

Да что такого в этой картине?! Титов понимал, что это чистой воды сумасшествие, но ничего не мог с собой поделать. Он не мог позволить, чтобы картине хоть что-нибудь угрожало. Ему был нужен серебряный ромб, который он написал своими руками, ему необходимо разгадать надпись на нем. Но сначала ее нужно закончить. Там, в этой надписи, не хватает самого главного знака. Дмитрий уже почти понял, как он должен выглядеть, но что-то мешает, что-то не дает ему увидеть этот знак.

В дверь постучали, Титов ответил: «Да», но в дверь постучали еще раз. Тогда он понял, что замкнул свой номер. Он быстро натянул рубашку – штаны уже были на ногах – и открыл дверь. Это была давешняя официантка. В руках она держала большой поднос с гигантской овальной тарелкой с чем-то красивым и вкусно пахнущим и парой пива, а на лице широкая довольная улыбка. Вместо того, чтобы забрать поднос из рук девушки, Титов несколько секунд с профессиональным интересом художника всматривался в ее лицо – нет, все-таки улыбка была похотливой, а не довольной. Ну уж нет, хватит с него комнаты в мотеле непонятно где. Усталая смазливая официантка из непонятногдешнего мотеля сегодня – это уже слишком.

– Куда поставить? – не уменьшая масштаба улыбки, спросила девушка.

– А, – ожил Титов, – вон там, на столик.

Размашисто виляя бедрами, официантка прошла по комнате, торжественно водрузила поднос с едой на стол, не забыв при этом прогнуться в талии, так, что ее заднее место поднялось выше макушки, и плюхнулась в кресло рядом. Глаза девушки призывно буравили взглядом художника.

– Спасибо, – сказал Титов, не закрывая двери и всем видом давая понять, что ей пора уходить.

– Ой, на здоровье, – проворковала девушка и закинула ногу на ногу.

Нет, она, конечно симпатичная – темные, почти черные глаза, черные волосы, собранные в тугой узел на затылке, высокая пышная грудь, длинные ноги. Ну, разве что чуть-чуть лишнего веса. Но ей явно пора уходить.

– Спасибо, – еще раз повторил Титов и открыл дверь сильнее.

– Я завтра кредиткой расплачусь. Вы принимаете пластиковые карты? – добавил он.

Улыбка мгновенно сползла с лица девушки, она прикусила пухленькую сексуальную губку. Ноги расплелись из сложной фигуры и сомкнулись в коленях, руки уперлись в бока.

– Да, конечно, – сказала она, поднимаясь. Она подошла к двери и, окатив Дмитрия презрительным взглядом, добавила: – Любых видов.

Титов молча кивнул ей, не отходя от двери.

– Приятного аппетита, – сказала официантка и выпорхнула из номера.

Дмитрий закрыл за ней дверь и подошел к столу. На тарелке призывно сверкала масляными боками жареная картошечка. С лучком. Золотистым, наверняка – хрустящим. И шашлычок. В меру зажаренный, с дымком. И зелень здесь. И соус какой-то красный. Кетчуп, видимо. А пиво так и исходит пузырьками. Титов схватил вилку, быстрым движением наколол стопку картошин, засунул в рот. Потом четыре металлических зубца как в масло впились в шашлык, поднеся его к вожделеющим зубам, которые не замедлили отхватить от него хороший кусище. И пивко – холодненькое, бодрящее, большими жадными глотками. Половины ноль пять как не бывало. Класс!

Внезапно перед взором всплыл серебристый ромб. Он требовал быть перемещенным в номер.

В себя Титов пришел уже на улице. В расстегнутой рубашке и тряпочных тапках на босу ногу поздним зимним вечером было холодно. Очень бодряще. Двумя большими прыжками, безвозвратно извозив в грязи белые одноразовые тапки из номера, Дмитрий добрался до машины. Открыл багажник, порылся в каких-то тряпках. Ага, вот она, на месте. Никуда не делась.

Он выдернул картину из держателя и придирчиво осмотрел – еще влажный слой масляных красок не пострадал. Титов взял холст за подрамник, повернув изображением от себя, чтобы не размазать, и пошел обратно в номер, аккуратно выбирая дорогу.

Уже перешагнув через порог, он услышал возглас, донесшийся с улицы.

– Красота какая! – восторженно сказал женский голос.

Чуть поодаль, с краю дорожки, ведущей к номерам, у бордюра стояла худенькая девушка и сонным, но, вместе с тем, восхищенным взглядом смотрела на картину. Точнее, на ту ее часть, которая еще не успела скрыться внутри титовского номера.

– Вам действительно нравится? – спросил Дмитрий, остановившись.

– Да. Я не знаю, что это, но это очень красиво, – ответила девушка.

9. След

Дверь кабинета резко распахнулась, громко стукнув ручкой о стену, и в проеме показался силуэт высокого, хорошо сложенного человека с тростью в правой руке. Силуэт на секунду замер, молниеносным движением вскинул голову, поправляя осевший чуб, приветственно поднял правую руку, опасно размахивая при этом тростью, и двинулся вглубь комнаты.

– Самвел, дорогой! – воскликнул вошедший, вскидывая вверх уже обе руки, готовые заключить старого друга в объятия. Кончик трости прочертил в воздухе дугу, мимоходом сбросив на пол мелкий фарфор с тумбочки, – Как я рад тебя видеть!

Это был Кирилл. Кирилл Эдуардович Войцехо. Известный в широких кругах, как малоизвестный писатель и в узких – как один из мощнейших экстрасенсов планеты. Причем, экстрасенс, лояльный к властям. Хотя, куда ему было деваться. Нелояльные быстро делали выбор и либо становились своими, либо… кто не с нами, тот против нас, короче. Правда, с Шахбазяном у Кирилла сразу завязалась дружба. Еще при первой встрече, тогда, в таком далеком теперь шестьдесят девятом году. Несмотря на полгода плотной слежки за ним, на вынужденное заточение в подземной лаборатории. Несмотря на испытания, которым подвергал его Самвел. Да, мучили его здесь, еще как мучили. Но разве ему самому не было интересно, на что он способен, что еще может сделать? Да и что он мог раньше? Заранее знать, какой номер будет у автобуса, когда он придет. Битком набитый, не влезешь. Так и номер не тот, что нужен все равно будет – хоть предугадывай его, хоть нет. Суровые будни действительности.

А тут, в лаборатории, он был хоть и подопытным, но элитным кроликом. Которого холили и лелеяли. И требовалось от него только выполнять особую программу. Разработанную самим шефом. Тяжелую, но интересную программу. И в Шахбазяне он увидел в первую очередь не мучителя и гэбистского изверга, а единомышленника. В глазах шефа специального отдела горел тот самый огонь, что заставлял жить утративших веру в жизнь. Так почему было не помочь?

– Кирилл! – ответил Шахбазян. На его лице появилась легкая ухмылка. – Тебя ничто не изменит. Все такой же раззява. Ты мне всю посуду перебьешь.

Шахбазян поднялся со стула и тут же был заключен в плотные объятья друга. Трость, которую Кирилл так и не выпустил из рук, со всего размаха треснула в лоб сидевшего на соседнем с Шахбазяном стуле Щебетова. Они вместе смотрелись комично – маленький, коренастый, словно вросший в землю, Шахбазян, облаченный в мятые штаны (именно штаны, а не брюки) и выбившуюся местами из-за пояса клетчатую рубашку с закатанными до локтя рукавами, и высокий, с иголочки одетый, с копной седых непокорных волос, при шейном платке и запонках Кирилл. Но в искренности, с которой эти два совершенно разных с виду человека обнимали друг друга, ни у кого бы не возникло ни малейших сомнений.

– Ничего, – раскатисто воскликнул Кирилл, – с вашего гэбистского логова посуды не убудет. И ты, Владимир, тоже не кряхти. Нечего для службы Родине лба своего жалеть.

– Так то ж Родине, – потирая ушибленный лоб, ответил Щебетов. – А то трость ваша, Кирилл Эдуардович.

– Много ты знаешь, Владимир! Может, в трости оно, вся сила, Родине служащая. Но, полно, – осекся Кирилл, – нужно и делом заняться. Что тут у вас снова без меня приключилось?

Самвел Ашотович недовольно поджал губы, вспомнив про артефакт, и опустился обратно на стул.

– Да, как тебе сказать, – начал он, – сначала было одно, а теперь…

– Знаю, знаю, – остановил его экстрасенс. – Какую-то вещицу таинственную у тебя украли. Видел уже, Владимир мне детальку от нее показывал. Так не впервой же, Самвел?

– Да нет, – хмуро уставившись в пол, ответил Шахбазян. – Впервой. Теперь штука и правда ценной была. Послание иных цивилизаций.

– Хм, а я думал, шутит народ тут у вас.

– А вы где, Кирилл Эдуардович, были? – спросил Щебетов. – Вы же уже часа два, как прибыли.

– Дык, обедом меня ваш Одинцов потчевал, – вальяжно раскинувшись на диване и откинув трость в сторону, ответил Кирилл.

Самвел Ашотович закатил глаза, Щебетов усмехнулся и отвернулся в сторону. Было видно, что он тихо смеется.

– А что, собственно, такого? – с искренним удивлением в глазах спросил Кирилл.

Теперь расхохотался и Шахбазян.

– Кирилл, ты не исправим, – утирая тыльной стороной ладони выступившие от смеха слезы, сказал он. – Мы не знаем, за что хвататься, а его, видите ли, обедом потчевали.

– А что такого? – снова задал свой вопрос экстрасенс. – У вас здесь, в подземелье, совсем неплохо готовят. И Одинцов – милый человек, даром, что военный. Знает мою страсть к хорошей еде.

– Вашу страсть к хорошей еде, Кирилл Эдуардович, – не прекращая хохотать, теперь уже открыто, сказал Щебетов, – знают все.

– Самвел, – официальным тоном начал Кирилл, – мне кажется, твой заместитель надо мной издевается. А ведь я, все-таки, в органах на особом счету состою.

Кирилл был в своем репертуаре. Никогда невозможно было понять, когда он говорит серьезно, а когда нет.

– Вообще-то, Щебетов в органах тоже состоит. Это на случай, если ты вдруг не шутишь, – сказал Шахбазян.

Теперь шумно, театрально расхохотался Кирилл.

– Нет, Самвел, право, ты тоже не исправим. Ты же даже шутки не понимаешь.

– Ладно, пошутили, и хватит, – остановил веселье Самвел Ашотович, – пора и за дело приниматься. Так что, если Одинцов тебе еще не успел рассказать – докладываю обстановку.

– Ну, что-то он там пытался поведать, но ты же знаешь этих солдафонов.

– Понятно, слова бедному Одинцову сказать не дал. Тогда слушай.

Шахбазян вкратце рассказал о случившемся. Кирилл кивал в ответ на каждое слово, и было не понятно – то ли он соглашается со сказанным, то ли уже все это знает. Все-таки в роль провидца он вошел капитально. Когда рассказ был закончен, экстрасенс неожиданно спросил:

– Так я не понял, кто у вас этот самый артефакт-то умыкнул?

Шахбазян тяжело вздохнул, хлопнув ладонями по коленям, а Щебетов снова отвернулся и захихикал.

– Кирилл, ну чего ты придуряешься? – спросил Самвел Ашотович. – Чего бы я тебя тогда сейчас спрашивал?

– Ага, – сказал экстрасенс и, подняв трость, резко стукнул ей об пол и затих. Шахбазян с Щебетовым замерли. Похоже, в этот момент вершилось великое таинство связи человека с астралом, проникновения сознания во Вселенский Разум, сеанс просветления и ясновидения. Можно называть это как угодно. Природы этого явления ни Шахбазяну, ни докторам наук, профессорам и академикам, отданным в его распоряжение в свое время, разгадать так и не удалось. Так и осталась мечтой мечта советских спецслужб о привитии нужных людям экстрасенсорных способностей. Никто не смог понять, как люди, подобные Кириллу Войцехо делают это. Никакие томограммы, энцефалограммы и прочие «граммы» не могли зарегистрировать того, что происходит в этот момент в их голове. А по данным приборов не происходило ровным счетом ничего из ряда вон выходящего. Ну, совсем ничего. Только внешне Кирилл сейчас замер и выпучил глаза, глядя в никуда. И то, было не ясно – делает он это потому, что надо, или просто, из театральных пристрастий.

Внезапно Кирилл встрепенулся, вытянул руку влево и торжественным голосом произнес:

– Нужная вам вещь там.

Взгляд его оставался стеклянным.

– Прямо спиритический сеанс с эффектами джи-пи-эс, – тихо сказал Щебетов.

Кирилл повернулся к нему.

– Владимир, ты мне мешаешь, – тоном воспитателя из детского сада сказал он.

Щебетов примирительно поднял вверх обе ладони. Экстрасенс вернул вытянутую руку на ручку трости и снова уставился в стену напротив. Еще около минуты длилась полная тишина, потом Шахбазян шумно выдохнул – оказалось, он задержал дыхание.

– Слушайте, – возмущенно воскликнул Кирилл, – с вами совершенно невозможно работать.

– Ну, прости, прости, – сказал Самвел Ашотович. – Может тебе лучше в экспериментальную камеру пойти?

– Сам в свою камеру и иди. Я же не зек. Или я чего-то не знаю? Не те сейчас времена!

– Не шуми, Кирилл, я же для блага дела.

– Знаем мы ваши гэбистские дела, – с видом бывалого диссидента бросил он и тут же добавил: – Штука эта ваша там, куда я показывал. Точно не скажу, на каком расстоянии, но не особенно близко. Что-то еще от нее исходит, но никак не могу уловить – что. Как будто ей что-то нужно, будто хочет она чего.

Шахбазян усиленно тер лоб, было даже слышно, как ногти скребут по коже. Он поджал нижнюю губу и покачивал головой из стороны в сторону, будто взвешивая что-то про себя.

– Доброе ли оно хочет? – как-то не у кого спросил он.

– Непонятное, – с уверенностью в голосе сказал Кирилл.

Долго сидели молча. Каждый думал о своем. Шахбазян качал головой из стороны в сторону, продолжая взвешивать разные стороны чего-то, одному ему известного, Кирилл нервно подергивал плечами, как бы возвещая всем вокруг: «а, мол, я-то чего?»; Щебетов что-то сосредоточено чертил на листке, периодически было слышно, как острие карандаша скребло по деревянной столешнице, прорывая бумагу.

Непонятное и неведанное было рядом. Пока не ясно – где, но рядом. Здесь, на Земле. Сколько всего было передумано и разработано, сколько слов сказано о том, что не готово человечество к контакту с иным разумом. Но люди, все до единого, даже те, кто безразлично отворачивался и переключал телевизор на другой канал, заслышав что-то про инопланетян – даже они на самом деле жаждали увидеть братьев по разуму. Или хотя бы узнать, что они существуют. Не догадываться, не верить, а именно знать. Но мало кто задумывался, что это знание даст им. Что будет дальше. Принято верить, что высокоразвитые цивилизации, способные достичь других звездных систем должны, да просто обязаны быть добрыми и справедливыми. Они придут и начнут раздавать дары в виде невиданных технологий, невообразимых машин и источников энергии направо и налево. Только успевай подхватывать.

И вот, оказывается, свидетельство существования иного разума чего-то хочет. И хочет оно этого, вдобавок, в непонятно чьих руках. А с другой стороны, если подумать, чего куда-то лететь, что-то посылать в бездну космоса, если ты ничего не хочешь? Кто ты вообще, если тебе ничего не надо, если у тебя нет желаний? Только желание и движет разумом. Ненасытная жажда к постижению. Новых знаний, новых пространств.

– Он хочет знать, – пробормотал Самвел Ашотович. Щебетов перестал чиркать карандашом, и они вместе с Кириллом повернули головы к Шахбазяну.

– Кто? – спросил экстрасенс.

– Артефакт.

– Н-нет, – неуверенно сказал Кирилл. – Он не хочет знать. Он хочет… Не могу объяснить. Это что-то вроде… побуждения к действию, что ли.

– Его надо найти, – Шахбазян с размаху ударил кулаком по столу. Кирилл от неожиданности подпрыгнул. Шеф особого отдела встал и решительно направился к выходу.

– Что ты там рисуешь? – спросил он Щебетова.

Заместитель стремительно скомкал исчерченную бумажку и бросил ее в мусорную корзину.

– Да, так, ничего, – сказал он, – ерунду всякую.

Самвел Ашотович неодобрительно покачал головой и вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.

– Чего это он? – удивился Кирилл.

– Эх, совсем извелся шеф, – посетовал Щебетов. – Как артефакт пропал, так сам не свой ходит.

Экстрасенс понимающе кивал головой.

– Конечно, ваше гэбистское начальство голову, если что, и своим открутить не забудет. Будешь тут сам не свой.

– Да при чем тут начальство! – сказал Щебетов. – Он же за артефакт переживает. Это же дело всей его жизни. Он же с детства инопланетянами грезит. И вот – на тебе.

Кирилл и сам прекрасно все знал и понимал. Просто не мог он иначе. Не мог сидеть и хныкать. Скучно ему было так жить.

– Видно, замечательная вещица этот ваш артефакт! – воскликнул он, – Надобно узнать, чем дело закончится.

Он резко поднялся опираясь на трость, встряхнул головой, поправляя непокорный чуб и провозгласил:

– Тут Одинцов давеча про ужин намекал. Так не отведать ли нам яств гэбистских?

– Опять вы за свое, Кирилл Эдуардович, – вздохнул Щебетов.

Кирилл смерил его презрительным взглядом.

– А на сытый желудок, да на утешенное чревоугодие можно и поразмять старые кости – или чем я в астрал вхожу.

Щебетов захихикал.

– Вот за что я вас, Кирилл Эдуардович, люблю, так это за неуемный оптимизм. Вы еще прелюбодеянием перед разминанием костей потешьтесь.

– Хм, – вскинул брови экстрасенс, – а у вас есть для того возможности?

– У нас, у гэбистов, – проникновенным шепотом сообщил Щебетов, – возможности есть для всего.

– Ну ладно, ладно, на понт старика-то брать.

– Оставьте тюремный жаргон, Кирилл Эдуардович, вам это не идет. Да и в сизо вы всего полтора дня провели.

Кирилл всплеснул руками.

– А сколько всего узнал! Ты не поверишь.

– Поверю, поверю. Идите, ужинайте. А то Одинцов, поди, заждался вас. Совсем пацана загоняли.

***

Шахбазян пронесся по коридору, сметая все на своем пути, словно таран. Сотрудники секретной лаборатории давно не видели его таким.

Решение возникло сразу, без всяких раздумий. Действовать нужно быстро и решительно, иначе неизвестно, во что вся эта возня может вылиться. Властям он уже все объяснил. Подробно. Потом позвонил и еще раз разжевал по кусочкам. Связи с президентом не дали, но обещали обязательно довести до сведения. Доведут, но вопрос – как? Станет ли глава вообще читать мелкую заметку на листке, если не акцентировать на ней внимания? Конечно же – нет. Никому нет дела до артефакта, до иных цивилизаций. Все заняты вкладыванием и отмыванием денег, куда тут до цивилизаций. Космос дивидендов не приносит. Никто больше не звонил, не делал никаких официальных запросов. Так что, на сегодня – полная свобода действий. Никакого контроля. Но и, надо понимать, никакой помощи. Все своими силами. А сил в ведомстве Шахбазяна с каждым годом становилось все меньше и меньше. Не вписывались они в картину рыночной экономики.

Самвел Ашотович, не останавливаясь, пнул рукой дверь, так, что та чуть не слетела с петель, и ворвался в лабораторию. Трое сотрудников, все, как положено в белых халатах, вздрогнули и оторвали бледные лица от компьютерных мониторов. Хорошо хоть технику Шахбазяну удалось выбить три года назад, есть с чем теперь работать.

– Что там у вас с пальцами, – спросил он у притихших экспертов.

– Работаем, товарищ полковник, – отрапортовал один из них. Под халатом у него была военная форма. Вот же, солдафонов набрали! Хотя, офицеры – всяко народ дисциплинированный.

– Доложите о результатах, – по-военному, так по-военному.

– Производится выборка схожих фрагментов, товарищ полковник… – начал докладывать офицер.

Другой эксперт, тот, что сидел перед монитором, Миша Плотников, остановил его, дернув назад за полы халата. Он развернул монитор, на котором красовалось увеличенное изображение отпечатка ладони с артефакта, к Шахбазяну и пояснил:

– Самвел Ашотович, вот здесь и здесь, – он ручкой показал на разноцветные полосы, густо переплетающиеся в области соединения пальцев с ладонью, – у нас есть достаточно четкое изображение. Остальные участки сильно смазаны. Мы пытаемся восстановить картину, но утрачен слишком большой фрагмент рисунка папиллярных линий. Возможно, мы сможем выйти на пару-тройку сотен вариантов. Но и это, если повезет.

Шахбазян подтянул к себе свободный стул и сел. Он задумался, подсчитывая, сколько времени потребуется на проверку такого количества вариантов собственными мощностями. Получалось, что много. И, кроме того, – Земля большая, одной Россией не ограничивается, а чтобы искать пальчики в других странах требуется официальный запрос. Если вообще заниматься поиском хозяина этой космической руки (а никто, собственно и не обещал, что человек с такими дактилоскопическими данными существует на планете), то начинать нужно как можно быстрее. Время, так сказать, деньги. Или в данном случае – артефакт. В конце концов, с ментами он договорится, все-таки полковник ФСБ. И официальный запрос организовать можно будет, только отпечаток нужно правдоподобным сделать.

– А по уже имеющимся данным ничего нет? – спросил Шахбазян.

– Так данных-то пока практически нет. По такому мизеру можно полпланеты заподозрить, – ответил Миша.

Тот, что был в военной форме, дернулся и полез в глубь кипы бумаг на соседнем столе. С шумом выдернул из недр помятый листок и торжественно вручил его шефу.

– Вот, разрешите доложить, – с абсолютно серьезным лицом сказал он, – я на всякий случай сверил эти линии с нашей картотекой. Результат здесь.

Самвел Ашотович поднес листок к лицу. Буквы прыгали и сливались в сплошную линию. Совсем старый стал, уже бумажку прочитать невозможно. Он хлопнул ладонью по карману рубашку, но очков там не оказалось. Наверное, в кабинете оставил.

– Что это? – спросил он у офицера.

– Только паспортные данные. На этого человека в картотеке только одна запись. Девяносто четвертый год.

– По нашим вопросам проходил? – уточнил Шахбазян.

– Нет, в общей базе значился. Странно, как вообще его пальцы туда попали – в те времена у ментов компьютеров еще не было.

Самвел Ашотович покачал головой. В те времена компьютеры были только у разбогатевших прохвостов, любителей компьютерных игр.

– Особо тяжкие, что ли? – все-таки картотека велась всегда и рецидивисты или еще каким образом особо отличившиеся имели все шансы быть увековеченными копированием данных на цифровые носители.

– Нет. Мелкое хулиганство. Там вообще только задержание было.

– Хм, и правда – странно.

Шахбазян поднялся, аккуратно складывая листок в четыре раза и пряча его в карман.

– Молодцы. Работайте дальше, – сказал он, – Как только что-нибудь начнет проясняться, хотя бы слегка, докладывайте. Время работает против нас.

– Так точно, – рявкнул офицер, а остальные эксперты просто закивали.

Определенно количество странностей вокруг артефакта нарастало. Ведь полпланеты могло быть, а нашлась только одна запись. Понятно, вероятность, что это именно тот отпечаток ничтожно мала. Но почему же только одна запись? И вообще, как этот отпечаток попал на артефакт неземного происхождения? Или происхождение его вполне земное и они зря здесь напрягаются? Может какой-нибудь желтолицый друг с раскосыми глазами смотрит на их беготню и тихо себе смеется, отпуская шутки на китайском? А может и на английском – американцы тоже еще те любители театральных эффектов. Неужели опять не то? Да нет, для чего это нужно, для чего потребовалось разрушать космическую станцию, построить которую стоило стольких трудов и средств? Хотя, много ли он понимает в космических интригах? Там тоже большие деньги крутятся.

Самвел Ашотович вернулся в свой кабинет. Щебетова с Кириллом там уже не было. Он позвонил на пост, но Одинцова тоже не было. Не иначе опять его Кирилл куда-то утащил. Вот же распоясались все. Проявление мягкости в руководстве до добра не доведет. Ну что это такое – ординарца на месте нет, заместитель неизвестно где находится. Хотя заместителя он еще не разыскивал.

Щебетов поднял трубку сразу, как будто сидел у телефона и ждал звонка.

– Володя, вы чем там занимаетесь? – рявкнул на него Шахбазян. Настроение было паршивым и очень хотелось на ком-то отыграться.

– Кто, Самвел Ашотович? – спросил Щебетов. Он понимал настроения шефа, но не понял вопроса.

– Вы все! Где, черт возьми, Одинцов?! Почему я должен разыскивать своего ординарца! В конце концов, кто у кого в услужении? – выпустил пар полковник.

– Товарищ полковник, – начал Щебетов официально, – вы же сами ему велели присматривать за Кириллом Эдуардовичем. Он и присматривает.

– Отставить, – более спокойным тоном сказал Шахбазян. Он уже взял себя в руки. – Извини, Володя. Нервы на пределе, сам понимаешь.

– Понимаю, Самвел Ашотович. Тут от Шахова известия пришли.

– Ты мне одно скажи: он внеземное происхождение артефакта подтвердить может?

– Ну, подтвердить, наверное, пока не может. Но точно не может его опровергнуть. Тут все в формулах, но на словах сказал, что крышка выполнена из какого-то очень сложного сплава, и без особых молекулярных технологий такой сделать невозможно. Он даже отковырять от нее ничего не смог. Короче – вероятность того, что крышку отливали на Земле, ничтожно мала.

Шахбазян облегченно вздохнул.

– Хоть с этим ты меня порадовал, – сказал он. – А то мысли разные в голову лезут. А возраст объекта?

– Сказал, что определить не возможно.

– Жаль.

Щебетов усмехнулся.

– Но Шахов думает, что ему миллиарды лет.

Самвел Ашотович покачал головой. Все что-то себе думают, вместо того, чтобы давать четкие и проверенные факты. Распустил он их совсем. Хотя специфика такая – какие проверенные факты, когда не всегда знаешь, с чем вообще имеешь дело и что надо искать.

– Ладно, отчет Шахова пока оставь, потом разберемся. Бери свой чудесный э… – Самвел Ашотович постоянно забывал слово «ноутбук», – компьютер и иди сюда. И, я думаю, нам надо выдвигаться на юг. Кирилл направление указал, значит и дальше покажет. Будем его как компас использовать. Оповести всех наших в регионах, пусть бдят. На юге – чтоб все готово к захвату было. И вообще… ну, ты сам разберешься.

– Так точно, иду, – сказал Щебетов и отключился.

10. Мотель

Новоиспеченную поклонницу звали Аня. У нее были черные, свисающие от уличной влаги длинными прямыми сосульками, обрамляющими бледное лицо, волосы; бездонные синие глаза, беспрерывно хлопающие длинными ресницами и красивые пухлые губки. В общем, ее можно было бы назвать красивой, если бы не затравленный, постоянно бегающий, взгляд и измазанные грязью и прилипшими репьями армейского стиля ботинки, джинсы и обвислый потертый свитер неопределенного цвета. Несмотря на холод, из одежды на ней больше ничего не было.

Дмитрий решил, что она живет в номере по соседству. Хотя, сначала он ничего не решал – несколько минут они обсуждали его творение, стоя в дверях номера, потом он пригласил Аню внутрь. Он не находил себе места – его картина, его великое творение произвело впечатление на кого-то еще. Да по-другому и быть не могло! Этот серебристый ромб, чем бы он ни был, завораживал, он уводил разум в безбрежные дали пространства, открывал путь к бесконечно разнообразным фантазиям, каждая из которых могла стать реальностью.

Девушка опустилась на диванчик, на котором только что сидел Титов, прямо перед недоеденной картошкой. Ее взгляд не сходил с полотна, она пристально смотрела на ромб. Туда, где на блестящей серебристой поверхности красовалась руническая надпись. Дмитрий, затаив дыхание, стоял перед ней, осторожно, словно новорожденного ребенка, держа в руках картину.

Анна улыбнулась и посмотрела на художника.

– Ну? – спросил он.

На ее лице отразилось замешательство, она не поняла, что он от нее хотел.

– Что вы думаете об этом? – пояснил он.

Девушка пожала плечами.

– Не знаю, – сказала она, – а что должна?

– Мне кажется, – пояснил Титов, – в данном случае каждый должен думать что-то свое. Мне просто интересно, какие мысли, чувства он рождает в вас. Вы первая, кто увидел эту работу.

– Вот как? – удивилась Анна.

Дмитрий заметил, что она то и дело отрывает взгляд от картины и смотрит куда-то вниз. Еще через мгновение он понял, что смотрит она на картошку. В повисшей тишине раздался отчетливый звук сглатываемой слюны. Невооруженным взглядом было видно, что девушка голодна. Откуда ее сюда принесло? Наверное, все-таки не из соседнего номера.

– А вы откуда сами? – спросил ее Титов.

– Тут, неподалеку, – неопределенно ответила она.

– У вас шашлык… – начала она, не сводя глаз с еды. Титов едва заметно усмехнулся – очень уж живо нарисовало его воображение картину: смачная капля слюны из Аниного приоткрытого рта шумно падает на кусок шашлыка и дальше уже течет непрекращающейся струйкой. Пожалуй, в этой фантазии было что-то сексуальное.

– Конечно, угощайтесь, – сказал он, подвигая к девушке тарелку. – Только приборов у меня больше нет.

– Да, ничего, – на лице Ани появилась улыбка, – шашлык я и руками могу.

– И пивом тоже угощайтесь, – добавил Дмитрий, – оно не тронутое.

– Спасибо, – с уже набитым ртом сказала девушка.

Дмитрий осторожно опустил картину и поставил ее на стол, облокотив подрамником о стену. Откуда взялась эта Аня? И почему ее так заинтересовал ромб? А ведь, похоже, картина очаровала ее на самом деле. Или это все хорошая игра, чтобы попасть в его номер? Ей явно некуда деться. Да и внешний вид – не исключено, что она убегала от кого-то. Грязь на ботинках, одежде, мокрые волосы. Похоже, что она не один час провела под открытым небом. Вон руки какие красные стали. Отогрелась, небось. В номере топили на удивление хорошо, в пору было даже проветривать. И ногти – обломанные, с черными полулуниями забившейся под них грязи. Точно, карабкалась куда-то. Уж не с оружием ли она?

Титов, задумавшись, рассматривал девушку, пытаясь определить, не спрятан ли где-нибудь под одеждой пистолет. Аня заметила его взгляд, перестала жевать, глядя ему в глаза и для разрядки обстановки улыбнулась. Титов улыбнулся в ответ, у обоих улыбки вышли вымученными, но мир восстановился. Поделись улыбкою своей…

– А вы почему не едите? – призывно кивнув на место рядом с собой, спросила девушка, – Вы почти ничего не съели.

Есть Титову расхотелось. Совершенно.

– Спасибо, – сказал он, – мне достаточно. А вы…?

Аня перестала жевать и повернулась к нему.

– Это вам спасибо, – серьезно сказала она. – Хотите знать, откуда я взялась?

– Ну… – начал было Дмитрий. Ему было ужасно неудобно.

– Думаете, что я не случайно к вам попала? Боитесь, как бы не грабанула вас девка? Вы, что, пистолет у меня искали, когда рассматривали? Только не отрицайте – я же знаю, как мужики девичьими прелестями интересуются, слюни аж на пузо льются. Вы не так смотрели, совсем не так. Разве что зубы от страха не стучали.

Ее голос звучал ровно и уверенно. В нем не было ни обиды, ни раздражения, ни страха. Она просто констатировала факты. И, черт возьми, она была права. Титов, привыкший к спокойной размеренной жизни в комфортабельной квартире, совсем отвык от реалий жизни. Все, что не укладывалось в привычные рамки, вызывало раздражение или, как в данном случае, страх. Именно страх. Он понял, что не знает об этой девушке ничего, что выглядит она, мягко говоря, странно. Неизвестно, что от нее можно ожидать, и не вломятся ли сейчас дюжие парни с битами и огромными кулаками.

Но это все было не главным. Это был лишь страх, опасение за собственное благополучие. Основной вопрос состоял в том, что, собственно, он здесь делает. Что заставило его оставить свою комфортабельную московскую квартиру и отправиться сюда, в этот заштатный мотель? Он ведь даже не знал, какой здесь поблизости город.

– Нет, – смущенно сказал Дмитрий. – Но согласитесь, выглядит все довольно странно: вы вломились в мой номер, в таком виде…

Аня округлила глаза и удивленно подняла брови.

– Если мне не изменяет память, вы меня сами сюда пригласили. Я только высказала свое мнение по поводу вашей картины, – сказала она.

Дмитрий замер, открыв рот, чтобы что-то сказать, но слова так и не были произнесены. Ему стало стыдно – девушка совершенно права, он на самом деле позвал ее. Зашелся от радости, что его картину, его творение кто-то рассматривает восхищенным взглядом.

– Простите, – сказал он, опустив глаза. – Простите.

Они с минуту молча смотрели друг на друга, потом Титов, не оставляя надежды, что все еще может оказаться не так уж и плохо, спросил:

– Вы же в соседнем номере живете?

Аня вздохнула, закатив глаза.

– Вы все пытаетесь найти приемлемое для вас объяснение? Нет, я пряталась в кустах. Заметила вас с картиной и залюбовалась ею. Да, залюбовалась, на самом деле. В ней есть что-то такое… не знаю, неземное, что ли. А вы меня пригласили.

– Да, так и было, – согласился Дмитрий.

Девушка откусила от куска шашлыка, который держала в руке.

– Я уйду, вы не переживайте, – жуя, сказала она. – Вы уж извините, но я все-таки доем, раз уж вы предложили. Больше суток ничего не ела. И неизвестно, когда следующий раз придется.

– Конечно, конечно, – спохватился художник.

Он снова прошелся по ней взглядом. Только теперь не с опаской, а скорее с чувством жалости. Она ведь, похоже, нормальная девчонка. Просто что-то с ней произошло. Ей помощь нужна. Но чем он мог ей помочь? Ей наверняка негде ночевать.

– Не нужно уходить, – твердо сказал он, – можете принять душ и переночевать здесь. Завтра я еду дальше. Если хотите, могу взять вас с собой.

Что он говорит? Куда ее «с собой»? Неизвестно, во что она вляпалась. Ему нужны эти проблемы? И вообще, все тот же вопрос долбил его раз за разом, куда, черт возьми, он едет?! Что там, куда он так стремиться, сам того не понимая?

Дмитрий стоял, теребя ставший колючим от отросшей щетины подбородок, терзаемый сомнениями. У него не было сомнений только по одному поводу – поедет ли он завтра дальше или вернется назад, в Москву. Он сам не понимал этого, но даже намека на мысль о том, чтобы вернуться, не появлялось в его голове.

– И вы не хотите знать, чего это я у вас здесь делаю? – облизывая жирные пальцы, спросила Аня. Дмитрий поморщился – пальцы были давно не мыты.

– Хочу, – честно сказал он, – но вы же не расскажете. Хотя вам очень этого хочется.

– Не-а, не расскажу, – ответила девушка. – Так что, можете меня выгонять.

Дмитрий захохотал, запрокинув голову верх. Он вдруг понял, что вся ее бравада, ее наглость и показное безразличие к тому, что он решит, были напускными. За всем этим она пыталась скрыть банальный страх – она не знала, куда ей идти, но и оставаться в номере с незнакомым мужчиной тоже было страшно. Она точно нормальная девчонка, не шалава и не блатная. Чего же она тогда скрывается?

– Я приставать не буду, – сквозь смех ответил он на немой вопрос, застывший в глазах Ани.

– Очень смешно, – сказала девушка, надув губки.

– У вас во что переодеться не найдется, – спросила она.

– Так пить хочется, что переночевать негде? – все еще смеясь, спросил Дмитрий. – Нет, к сожалению. Я сам без вещей. И вот что – давай на ты, хорошо?

– Хорошо, – согласилась она и добавила, вызвав у Титова очередной приступ смеха: – Только ты себе там не думай.

Аня отправилась в душ. Дмитрий осмотрел номер – спать можно было на огромной широкой кровати хоть втроем, но этот вариант явно отпадал. Оставался еще маленький диванчик. Тот, который стоял у стола. Если согнуться в три погибели, можно спать на нем. Вот так вот – отваливаешь сумму за номер и ютишься на кушетках. Но не отправлять же туда девушку, в самом деле. Не по-джентельменски как-то.

Его взгляд остановился на недописанной картине. Серебристый ромб расположился прямо в ее центре, крича миру о своей незавершенности. Чего же тебе не хватает, подумал Дмитрий. Ну, ничего, не зря он едет непонятно куда. Озарение должно прийти.

Открылась дверь ванной и оттуда выскочила Анна. Замотанная в маленькое мотельное полотенце. Она вся сжалась, словно стараясь стать меньше, чтобы скрыться внутри небольшого махрового прямоугольника.

Титов, забыв о приличиях, откровенно разглядывал девушку. Он спохватился, когда Аня попыталась натянуть полотенце на колени, на которых замер взгляд мужчины. Неприлично как-то получилось, но разглядывать было что.

– Ты на кровати ложись, – чтобы снять напряженность быстро сказал он. – Я тут, на диванчике устроюсь.

– Не надо таких жертв. Я лягу на диване. Только одеяло мне дай. И хватит меня разглядывать!

– Извини, – сказал Дмитрий, – но что я могу сделать? Ты красивая.

– Ага, а ты, как художник, запоминаешь формы, чтобы потом увековечить, – язвительно заметила девушка.

– Давай, быстро ныряй под одеяло и оставим этот вопрос. Я сплю на диване.

Титов выключил свет и, подтянув под себя ноги, лег на диванчике. Было тесно, и быстро затекала шея – голову пришлось положить на высоко задранный подлокотник. Несмотря на все неудобства, художник быстро провалился в сон. Вся ночь пролетела как одно мгновение. Никаких сновидений, никаких полетов в далекие миры, никаких рун. Глубокий здоровый сон.

Когда Титов открыл глаза, было уже светло. Он осторожно, боясь свалиться на пол, приподнялся на локте, чтобы осмотреться. Страшно ныли спина и шея. Дмитрий потянулся, все суставы протестующее захрустели.

Анна уже встала. Не ней были уже знакомые грязные джинсы и свитер. Кровать аккуратно заправлена. На столе, прямо перед лицом Димы, стояла гора вчерашней посуды. Только бы давешняя любвеобильная официантка не пришла ее сейчас забрать. С нее станется – в виде реванша за его вчерашний отказ.

Дмитрий встал на ноги. Голова была на удивление свежей, но все тело ныло и трещало. Кошмар! Ему же весь день предстояло безвылазно сидеть в машине. Нет, так это оставлять нельзя.

– Доброе утро, – сказал он девушке.

– И вам того же, – ответила она. – А я все думаю, когда же ты проснешься. Как-то неудобно вот так уйти, не попрощавшись.