Антихрупкость. Да, я говорю вам нет

Лотос

Сквозь тину гнилостных болот,

среди рассеянных лучей дневного солнца

изогнул изящный стан один цветок -

священный лотос чистоты.

Он просыпался на заре,

пронизан липкой чернотой,

и стряхивал небрежно грязь,

и плечи ровно расправлял.

Росой божественных щедрот

он омывал изящный стан

и, встрепенувшись естеством,

сам становился божеством.

Он не был выше и сильней,

но никогда, но никогда

всей тине гнилостных болот

не удавалось очернить его святое естество.

К нему не приставала грязь.

И он, мудрец, не замечал

среди рассеянных лучей дневного солнца

грязь и смрад, что там колышутся, внизу.

Он был священным божеством.

Liberte

Осеннего солнца сияющий лик,

омытый росою осеннего утра,

читает неспешно сердечную сутру.

Я смысл её мудрый сегодня постиг:

свобода от права быть тем-то и тем-то,

не с теми, не там и себе вопреки,

подобно удару послушной щеки,

становится душной незапертой клеткой.

Но я не приемлю ударов-пощёчин –

в них мудрость плебея заложена лишь.

Любой превращается в серую мышь,

живя на краю некомфортных обочин.

Победная песня звучит по-другому:

нет смерти, нет старости, мыслей и чувств.

Я в утренней сутре опять возвращусь

к непознанной мудрости, к вечному Ому.

И, словно омытый осенней росою,

взгляну безмятежно в сияющий лик.

Достигнет нирваны на вечность, на миг

священное солнце свободы босое.

Мы с Вами

Я хочу разговаривать с Вами

И в глаза Ваши прямо смотреть.

Ваше сердце – «унылая клеть»,

Вы решили когда-нибудь сами.

Мои руки не бьют по щекам

и не лезут навязчиво в душу.

Что спокойствие Ваше, и сушу

не сдаю океанам-рекам.

Потому что есть Вы и есть Я.

Мы отдельные два континента.

Чту бесценные наши моменты,

потому что мы с Вами семья.

Будем жить

Словесной трескотни поток нещадно хлещет тут и там.

И как его остановить? Лишь отстраниться, замолчать.

Другие ценности теперь. Но любование собой

отнюдь не целостности знак, а признак слабого нутра.

Поступки больше ни к чему. Не делом меряют успех,

а бесполезной трескотнёй и восхвалением себя.

Скучает кто-нибудь по тем, по настоящим, временам,

когда опорой была честь? Что, времена сейчас не те?

Жаль, измельчала глубина, и нет стремительных высот,

и можно всё теперь купить, и можно всё теперь продать.

Не познаётся высота, не поддаётся глубина

рабам словесной трескотни. А значит, будем! Будем жить.

Обыкновенный день

Догонит зло шальная пуля

и вилы выстрелят на грех.

В обыкновенном дне июля

замолкнет чей-то злобный смех.

Злорадству перекрыл дорогу

какой-то маленький пустяк,

и как ты злом других не мучай,

не исчезают просто так,

не пивши крови, злодеянья –

у них есть автор и цена.

Во всех пределах мирозданья

любая магия видна.

Не спи, трясущийся от злобы,

не расслабляйся. Есть свой срок,

когда тлетворные микробы

к тебе вернутся на порог.

И злобный смех застрянет в горле,

и вдруг закатятся глаза.

Следы деяний не затёрли.

Не вдруг померкнут небеса.

В обыкновенном дне июля

стреляют вилы, как на грех.

Следы меня не обманули.

Напрасным был злорадный смех.

Завистнице со стажем

Тебе давно уже за тридцать, а из любимых – только кот.

В VK унылую страницу открыв, далёкий идиот

захочет вдруг усыновиться или телесных вдруг утех.

Не Жар, конечно, ты, не птица, и вызываешь только смех.

Но лучше смех, чем только жалость. Ни вдохновения, ни солнц.

Начать с себя – какая малость! Но манит свет чужих оконц.

А фейки что, не помогают самооценку поднимать

и к недотёпе-идиоту лезть в виртуальную кровать?

Под сорок – это уже много, но нет для счастия ума.

Меня разглядываешь строго, сверх преисполнившись дерьма.

Не влезай. Убьёт.

Я думаю не на твоём, не на твоём пишу,

и радуюсь не для тебя, не для тебя дышу.

Ты – тень, ты – мимо, ты – никто для разной для меня,

и белое твоё пальто – наивная броня.

Всё видно по твоим глазам – трусливым, алчным, злым,

и стыдно даже небесам за твой эстрадный грим.

Не пахнут деньги; продавать «учительский» посыл

не ново, как и создавать в сети «надёжный» тыл.

Боишься умных. Не для них комедия твоя.

«Разумных» доводов твоих приелась болтовня.

Овец наивных ты стрижёшь умело, и враньё

наивным овцам продаёшь, но это – вторсырьё.

Воровка смыслов и трудов, расплата началась,

и был ошибкою тот день, когда ты пробралась

в мои владенья, но теперь сполна оплатишь счёт.

В мой умный дом закрыта дверь, и – не влезай. Убьёт.

Камнепад

А потом на голову сыплется камнепад –

за воровство, враньё, за сказанное невпопад…

И ты чешешь грустно тупую свою башку

и мечтаешь прибавить сажень к своему вершку.

А потом тревога требует убегать –

от постылого старого мужа в чужую кровать,

от ответа за воровство, враньё, за сказанное невпопад…

Ты не можешь остановиться, и призраки тьмы не спят.

А потом, на рассвете, умаявшись от беготни,

написав подробно, как чилят твои ступни,

ты уснёшь на время поверхностным нервным сном,

и осыпятся камни зыбких твоих основ.

Зарево

Капли дождь развесил правильно

на ветвях, и на бегу

я в уме читаю Правило,

тку красивую строку.

Как вчера сияло зарево,

путь рисуя на снегу!

Фиолетовое марево

оберега сберегу.

Глаз настырный и завистливый

из тумана извлеку

и верну ему осмысленно

бумеранг, метель, пургу.

Всё плохое отправляется

в дом на зыбком берегу.

Каждый день земля вращается,

возвращая зло врагу.

Превратив слова в молчание,

Бог ответил на снегу:

нет истории печальнее,

чем завидовать врагу.

Личный путь

Из священного источника,

зарождая абсолют,

создаётся что-то прочное,

что потом осознают.