S-T-I-K-S. Вера в Улье

Дисклеймер

Все персонажи, события и организации, упомянутые в данной книге, являются вымышленными. Любое сходство с реально существующими людьми, живыми или умершими, а также с реальными событиями, местами или организациями – случайность и не имеет преднамеренного характера.

Автор не ставит целью пропаганду каких-либо взглядов, убеждений или моделей поведения. Настоящее произведение создано исключительно в художественных целях и не призывает к каким-либо действиям. Мнение персонажей не обязательно отражает позицию автора.

В тексте присутствуют сцены насилия, сцены сексуального характера, жестокость и ненормативная лексика. Книга предназначена исключительно для лиц старше 18 лет. Не рекомендуется к прочтению впечатлительным людям, а также тем, кого могут потревожить описания физического и психологического насилия. Чтение осуществляется на ваш страх и риск.

Авторские права

Весь текст книги является исключительной интеллектуальной собственностью автора – Жени Дени. Все права на содержание, персонажей, сюжетные линии и диалоги защищены законодательством об авторском праве.

Обложка книги и все иллюстрации также созданы автором и принадлежат исключительно ей. Любое использование, копирование, тиражирование или распространение текстового или графического материала без письменного разрешения автора строго запрещено.

Пролог

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что наша реальность – лишь одна из многих? Верите ли вы параллельные миры?

Существует множество теорий, пытающихся объяснить природу мироздания: одни из них логичны, другие – пугающе поэтичны. Некоторые учёные полагают, что каждый наш выбор – это не просто действие, а ветвление Вселенной. Так, согласно теории Множественных миров Хью Эверетта, в момент любого квантового события Вселенная расщепляется, рождая все возможные исходы. Подброшенная монета не просто падает – она одновременно и орёл, и решка, и ребро. Просто вы не видите альтернативного исхода. Но он есть. Где-то, в другой реальности.

А как вам идея Космологической мультивселенной, где бесконечное количество миров, словно пузырьки в кипящей воде, рождаются в хаотичном кипении пространства? Или теории о мембранных вселенных, словно плёнки, колышущиеся в неведомых измерениях, касающиеся друг друга краем, вызывая катастрофы, сбои и… новые начала?

Во что вы верите?

В судьбу?

В свободную волю?

В сверхразум или в череду случайностей?

В перерождение?

В то, что смерть – не конец, а лишь другой поворот?

А может быть, вы вообще ни во что не верите.

И всё же…

Позвольте вам представить девушку по имени Вера. Или – точнее будет сказать – одну из множества Вер. Её копии рано или поздно попадают в одно и то же место: странный, тревожный мир под названием Стикс. Или, как его ещё кличут, – Улей.

Что это за место? Почему туда стекаются копии людей из разных реальностей? Это чистилище? Или вовсе один из кругов ада? Это наказание? Эксперимент? Или это место отработки кармы?

Читая эту книгу, вы, возможно, найдёте ответы.

А, может быть, наоборот – вопросов станет ещё больше.

Глава 1: загрузка номер X.

Москва. Улицы в утреннем полумраке уже дышали жизнью. Снизу доносился редкий лай собак, звонкие крики школьников, глухой рокот машин, словно огромный зверь пробуждался в бетонных лёгких города. В квартире на девятом этаже зелёного, потёртого временем шестнадцатиэтажника надсадно зазвенел будильник.

Вера нехотя разлепила веки. Сознание цеплялось за остатки сна – что-то тёплое, светлое, приятное, но распавшееся на обрывки и мелкие фрагменты, которые уже не складывались в целостную картинку. Как это часто бывает после внезапного пробуждения: ясной памяти о сне не осталось, только лёгкое послевкусие покоя. Но будильник на смартфоне не унимался, верещал и требовал внимания. Она вслепую потянулась рукой, нашла гаджет, ткнула пальцем в экран. Ну, наконец-то! Тишина. Теперь единственное, что напоминало о начале дня – урчание голодного живота и гул улицы за окном.

Стоп… Что-то было не так.

В комнате царил мрак. Вера моргнула, приподнялась на локтях. Окна были плотно занавешены. Иви, как правило, постепенно открывала шторы к её пробуждению. Интуитивная тревога забрезжила где-то под рёбрами.

– Иви, раздвинь шторы, – отдала она команду голосом, хриплым после сна.

Тишина. Ни мелодичного "Окей! Раздвигаю шторы!", ни шелеста штор, ни мерцания лампочек – ничего.

Она нахмурилась.

– Иви, раздвинь шторы! – повторила с нажимом, но умный помощник по-прежнему не проявлял послушания.

Она сбросила одеяло, встала, отдёрнула ткань сама – за окном пасмурно. Какой всё-таки неприятный и хмурый рассвет.

Ватными ногами ввалилась в ванную, щёлкнула выключатель.

– Замечательно… Света нет…

Включила воду. Кран каааак плюнул со всей силы, Вера аж окончательно проснулась. Да уж. Надо было ловить этот плевок, ибо вода на нём и кончилась. Теперь слышалось лишь шипение.

– Да чтоб тебя… Плановые работы что ли… – прошептала она раздражённо. Без света нет воды. Без воды – ни кофе, ни душа.

Пришлось приводить себя в порядок с помощью остатков воды из пятилитровой баклажки. Из зеркала на неё смотрело сонное, опухшее лицо с растрёпанными светлыми волосами и чуть треснувшими губами.

– Выспалась, ага. Отдохнула. Прямо светишься, – подумала, скривившись.

В холодильнике её ждали запасы, к счастью, не требующие готовки. Вера достала баночку йогурта, упаковку гранолы и открыла окно.

Понесло тёплой сыростью, запахом мокрой земли и… чего-то ещё. Лёгкий химозный оттенок, будто кто-то пролил на улицу забродивший квас.

Едва Вера села за стол, с ложкой в одной руке и йогуртом в другой, раздался короткий, настойчивый стук в дверь. Подошла, заглянула в глазок. За дверью стояла баба Маша. Вся в своей неизменной клетчатой кофте и чёрном платке, с крепко поджатыми губами.

Вера открыла.

– Верочка, у тебя свет есть? – бабушка прищурилась, бегло окидывая взглядом прихожую.

– Нет, баб Маш, нету. Может, отключение какое? Плановые?

– Да фиг его знает… На дверях никакой бумажонки не висит. У меня вон, и, эт самое, радио молчит. Пойду-ка до Степашки дойду, может, у него новости есть…

Бабушка, закутавшись в тёмный вязаный платок, развернулась и ушла.

Что-то в этом отключении казалось неправильным. Ни объявления, ни сообщения от управляющей, ни одного пуша от приложений – телефон молчал. Стоп. Связи нет. Вот чёрт.

Она посмотрела на часы – до утреннего созвона с командой оставалось пятнадцать минут. Внутри кольнуло неприятным: сегодня релиз, всё должно пройти гладко… а у неё даже света нет.

Вера вернулась к столу, взяла ложку и с задумчивым видом уставилась в йогурт. За окном, на первый взгляд, тянулось обычное весеннее утро, но внутри этого «обычного» что-то ощущалось не так. Совсем не так. А что именно – она объяснить самой себе не могла.

Ехать в офис совершенно не хотелось. Вера и так выходила из дома раз в год – и то под давлением обстоятельств. К счастью, работа позволяла не показывать нос из квартиры неделями, но, видимо, сегодня был тот самый несчастный день.

Она нехотя начала собираться. Макияж прошёл мимо, не любила всю эту косметическую возню. Просто расчесала волосы, натянула широкие голубые джинсы и любимую белую оверсайз-майку с лягушкой Пепе. Рюкзак собрала на автомате: зарядка, ноут, очки, два смартфона, планшет – всё рабочее.

Остатки ужина сгребла в контейнер, просыпав мимо немного гречки. Убирать не стала – смахнула крошки на пол, пожала плечами. Потом уберёт. Потом… Потом… Всё потом…

По инерции, выходя из кухни, дёрнула выключатель.

– Да ё-моё, света же нет! – буркнула в пространство.

Натянула бежевую куртку, быстро зашнуровала такие же бежевые кроссовки, взяла рюкзак и вышла из квартиры.

Только захлопнула дверь тамбура, как внутри вспыхнуло:

– Блин! «Тройку» забыла… И окно не закрыла!

Скрипя сердцем, разулась – ну неимоверно же лень! – и, шлёпая по полу, потащилась обратно на кухню. Захлопнула окно, схватила заветную карточку и снова вышла.

Подойдя к лифту, нажала кнопку. Подождала. Лифт стоял на месте, не спешил ехать наверх.

Из соседнего тамбура появилась баба Маша.

– О, Верочка, свет дали, что ли?

– Да вроде нет, баб Маш, лампочки вон в коридоре не горят.

– А ты чего лифт тогда ждёшь?

Вера хлопнула себя по лбу.

– Твою ж мать… Ну почему я такая…

Баба Маша засмеялась.

– Ох, детки…

Вера только махнула рукой и рванула к лестнице, матерясь про себя, сколько чёртовых этажей ей сейчас предстоит преодолеть пешком.

Настроение у Веры всегда было капризное. Достаточно малейшей мелочи – и всё, сразу выходит из себя. Иногда она задумывалась: может, стоит сходить к психологу? Ей как любому порядочному айтишнику наверняка бы сразу прописали антидепрессанты, и жила себе спокойно, не зная горя! Но нет, Вера упрямо справлялась сама. Сама.

Хотя, если быть честной, в её жизни был один отличный психолог – лучший друг, он же любимый человек. Вова. Он знал, когда поддержать, когда пошутить, а когда просто оставить её в покое с кружкой сидра. Только вот Вовы сейчас не было: он уехал на корпоратив в Подмосковье на четыре дня. И почему, интересно, у него такие корпоративы с загородными базами, банями и шашлыками, а у неё максимум – пицца в конференц-комнате?

Вера спускалась вниз, перескакивая через ступеньку. Когда добралась до шестого этажа, в нос ударил странный металлический и одновременно с этим сладковатый запах.

Она замедлилась.

За дверью, ведущей с лестницы на этаж, доносились какие-то непонятные и приглушённые звуки: то ли возня, то ли… чавканье?

Вера замерла.

Любопытство зудело в груди, но голос разума орал: «Не твоё дело! Иди дальше!»

Она кивнула сама себе и поспешила вниз, делая вид, что ничего не слышала.

Как только вышла на улицу, её тут же скрутил громкий, сокрушительный чих как из дробовика. Девушки чихают как птички? Не Вера точно. На лестнице было столько пыли, что нос наверняка мог бы произвести несколько кирпичей.

– Будь здорова! – донеслось откуда-то сбоку.

Вера повернула голову и увидела соседку с первого этажа – тётю Лену, выгуливавшую своего пуделя Кешу.

– Спасибо.

– Ты куда так рано?

– На работу, тёть Лен… Света вот нет, из дома работать не могу… Придётся ехать…

– Да уж! И даже объявления никакого не повесили! Совсем уже оборзели, – тётя Лена сердито поправила шапку. – Кстати, ты не слышала? Только что с верхнего этажа в подъезде что-то… как будто кричал кто-то? Чот я не пойму? Щас прислушиваюсь и ничего не слышно.

Вера напряглась.

– Кричали? Кричал кто-то?

– Да я сама не поняла. То ли крик, то ли скрип какой-то. А теперь подозрительно тихо. Хотела подняться посмотреть, но Кеша уже не терпит, у него вон утренняя почта по кустам расписана, – соседка хмыкнула на Кешу, который вовсю тянул её за поводок.

Вера пожала плечами.

– Не знаю, я ничего не слышала.

– Ну ладно… – кивнула тётя Лена и пошла дальше.

Вера сглотнула и ускорила шаг. Надо было срочно зайти в магазин за водой. Какой-то лютый сушняк её одолел, голова нехорошо начала побаливать.

Возле супермаркета она притормозила.

Автоматические двери были распахнуты, и внутри царил хаос. Люди буквально сметали всё с полок: консервы, пятилитровки воды, крупы, макароны. Кто-то нагружал тележку тушёнкой и спичками, кто-то всем понемногу.

Вера уже хотела зайти внутрь, но тут её внимание привлёк громкий голос:

– Оплата картами и СБП не принимается! Только наличка! Чеки не выдаём!

За кассой стоял полноватый, бледный и весь мокрый от пота мужчина в жилетке.

«Охренеть», – выругалась она про себя. У неё уже лет сто в кошельке не водились наличные. Всё оплачивала биометрией, кроме проезда в транспорте. Почему-то в метро и МЦК она всегда пользовалась "Тройкой", хотя почти все станции уже давно переделали под оплату лицом. Бывают такие завихрения в психике, когда чисто из принципа делаешь что-то по старинке, игнорируя новшества.

От жажды пересохло в горле.

– Ну и что мне теперь делать?

Метро.

Через несколько минут Вера стояла перед входом в подземку, но вместо привычного потока людей и приглушенного гомона её встретили строгие лица сотрудников метро и недовольная толпа.

– Света нет! Метро не работает! Расходитесь! Расходитесь!

– Да вы издеваетесь?! – кто-то из толпы в ярости замахал руками.

Вера почувствовала, как к горлу подкатывает паника.

– Блин… Как добираться? Такси?

Пришлось искать “бомбилу”, через приложение сейчас такси не вызовешь.

Сбоку от входа в метро уже образовался стихийный таксопарк. Мужики в потёртых куртках и спортивках курили и громко переговаривались.

– Куда надо? – один сразу подскочил к ней, едва она приблизилась.

– Центр… – начала Вера, но он перебил:

– Три тысячи.

– Сколько?!

– Три тысячи, детка. Без связи, без метро, без вариантов.

Вера сжала кулаки.

– У меня только карта…

– Ну, тогда пешком, – хмыкнул таксист и повернулся к следующему потенциальному клиенту.

Она развернулась и с недовольной миной пошла прочь.

Домой. Больше вариантов нет. Не пешком же ей топать.

Проходя мимо магазина, Вера внезапно услышала истошный женский крик. Не писк или визг – именно крик: надрывный, пронзительный, от которого по спине пробежала холодная волна. Она резко остановилась, чуть не потеряв равновесие – рюкзак дёрнулся на плече, съехал, готовый соскользнуть.

Следом раздался глухой, тяжёлый удар и затем – нечто совсем невообразимое: утробное, животное урчание, будто кто-то мучительно выворачивался наизнанку. Вера вздрогнула. Звук был низкий, хриплый, вибрирующий, его явно издавал кто-то огромный. Медведь? – мелькнуло в голове. Но откуда здесь медведь? Что это вообще было?

Мысль не успела оформиться до конца, её прервали внезапные, полные ужаса крики. Люди заорали так громко и хором, будто их там убивали.

Из супермаркета высыпала толпа, охваченная настоящим ужасом. Люди толкались, спотыкались, падали, цепляясь за прохожих и сбивая их с ног. Оры срывались с губ – острые, резкие, пронзительные, перемежающиеся с матерной руганью, рвущей горло. Кто-то катил перед собой тележку. Другие бросали пакеты с покупками и рвались прочь, не оглядываясь ни на что. Паника захлёстывала улицу, растекаясь по ней, и буквально за несколько секунд место опустело – словно здесь никого и не было.

И тогда Вера увидела причину массовой истерии.

Тот самый бледно-потный продавец в ярко-красной жилетке навалился на женщину у прилавка… и ел её лицо. Не в порыве безумия, не разрывая и не роняя ни капли – а методично, с каким-то звериным упоением, пожирал плоть. Обыденность. Такое умиротворение и блаженство у него на лице было, что даже не верилось.

Женщина не шевелилась. Может, потеряла сознание от боли и ужаса. Может, и вовсе уже мертва.

Вера впала в ступор. Это что ещё такое? Что она видит? Розыгрыш какой? Может, тут фильм про зомби снимают? А где съёмочная группа и камеры?

Её мозг не мог принять увиденного, потому что увиденное не имело формы, к которой он был хоть сколько-нибудь готов. Тут у психики, у любой, даже самой сильной наступает отказ системы. Потому что мозгу проще принять убийство, чем переварить сцену из Живых Мертвецов наяву.

Пока Вера тугодумно рефлексировала по поводу происходящего, из-за стойки с открытками, где красовались милые мордашки котиков и надписи «С днём варенья!» – медленно вышла девушка-продавец. Бледная, словно лист бумаги. Её лицо дёргалось, будто мышцы работали вразнобой. Своими стеклянными и, казалось, бездушными глазами она увидела Веру.

И в ту же секунду её лицо исказилось гримасой первобытной, безудержной ярости. Ни боли, ни страха, ни мыслей – только бешенство. Из груди вырвался низкий, животный рык, словно в горло ей подсел дикий зверь. Она двинулась вперёд.

Кто-то резко дернул Веру за руку. Она вздрогнула и вскрикнула.

– Ты чё стоишь, ля?! Беги!!!

Парень – на вид не старше двадцати, в мятой, пыльной одежде, с потрёпанным рюкзаком и со складным дробовиком, схватил её крепко и потащил за собой, не спрашивая разрешения и особо не церемонясь.

Вера не сопротивлялась. Она рванула с места, подчиняясь инстинкту: спасайся, пока не стало хуже. Похоже, шестерёнки осознания происходящего в мозгу зашевелились. Оборачиваться назад не хотелось – было страшно, до тошноты страшно. И, честно говоря, по-прежнему не верилось, что всё это происходит наяву.

Они пересекали парковку бегом, петляя между машинами. В какой-то момент чуть не сбили с ног мужика, грузившего в багажник упаковки воды. Тот возмущённо крикнул им вслед какое-то ругательство, и тут же сам истошно, тонко и пугающе по-животному взвизгнул. Что-то тёмное, бесформенное и быстрое прыгнуло прямо на него. Мужик не успел даже поднять руки, чтобы защититься: существо впилось зубами ему в шею, и брызнула тёмная и густая кровь.

– Быстрее! – взревел парень и сжал Вере запястье с такой силой, что, казалось, ещё немного – и рука оторвётся к чёртовой матери.

Вперёд. Только вперёд.

На дороге царил хаос. Машины беспорядочно стояли покинутыми. Повсюду раздавались душераздирающие крики и плач. Люди метались в разные стороны – кто-то пытался укрыться в домах, кто-то просто бежал по улице, спотыкаясь и крича. А кто-то просто шёл как во сне, как лунатик – ни на что не обращая внимания. А ведь каких-то две минуты назад всё было… нормально и тихо!

Из-за угла многоэтажной панельки выбежала женщина с ребёнком на руках. Её лицо было искажено отчаянием, слёзы текли по щекам, голос сорвался на крик.

– Люди, помогите! – умоляла она, но никто даже не оглянулся.

Машина, проносясь мимо на бешеной скорости, чуть не сбила её. Водитель, похоже, был сейчас занят исключительно вопросом своего выживания, и гуманизм в его списке приоритетов отсутствовал.

А потом из переулка выскочил мужчина в каких-то лохмотьях на туловище и совершенно без портков. Когда потерять-то умудрился? Он двигался слишком быстро и дёргано. Женщина не успела даже крикнуть. В отличие от малыша на её руках, тот закричал пронзительно и страшно.

Что было дальше Вера не увидела. Парень не останавливался, тащил её вперёд, не оборачиваясь.

Они свернули во двор. Здесь было чуть тише. Но не спокойнее.

Из одного окна с треском стекла выпал человек. Где-то захлопали двери, сверху послышались выстрелы. Не одиночные, а очередью, безостановочно.

– Полиция?.. – прохрипела Вера, с трудом поспевая за своим спасителем.

Парень ничего не ответил. Только покосился на неё и сжал дробовик покрепче.

И тут сзади раздался странный, ритмичный звук. Цокот. Пронзительный, костяной, совершенно неуместный в этой городской суете.

Вера обернулась, и сердце у неё упало в пятки.

За ними бежали трое. Похоже двое мужчин и одна женщина. Все трое – абсолютно лысые и голые! Их кожа была серая, грязная, окровавленная, а лица искажены в гримасах безумия. Но самое страшное – это были глаза. Хищные и одновременно пустые.

А ещё их ноги – вот в чём была странность, они были… не совсем человеческими. Но именно они издавали тот самый жуткий цокот, словно в погоню за Верой и её спутником пустились ожившие манекены с выгнутыми ногами и лошадиными копытами.

– Они быстрые! – в ужасе выкрикнула она.

– Заткнись и беги! – рявкнул парень.

Они вылетели на дорогу. Впереди был торговый центр. Главный вход уже заблокирован.

– Туда! – парень рванул вбок, к зоне приёмки товара.

Они добежали до двери, он дёрнул ручку – закрыто!

– Открывай! – заорал он и забарабанил кулаками.

Вера обернулась.

Та тройка чудовищ мчалась прямо на них.

Изнутри раздался резкий лязг – кто-то отодвигал замок.

Дверь с грохотом распахнулась. Вера и парень буквально рухнули внутрь, и дверь тут же захлопнули за ними, заперев на засов.

Вокруг темнота. Глаза ещё не привыкли к ней. Зато ощущался запах пыли, влажного картона и чьего-то перегара. Жадно вдыхая ртом воздух, Вера пыталась восстановить дыхание.

А снаружи всё ещё доносились леденящие звуки – мерзкое урчание и глухие удары по двери.

Тишину внутри помещения нарушил возмущённый голос:

– Хули тут так темно?

– У тебя глаза не привыкли, балбес. Не ори, – отозвался хрипловатый женский голос, в котором звучала усталость и раздражение.

Прошло несколько секунд. Постепенно глаза Веры начали привыкать к полумраку. Площадку, если это вообще можно было назвать площадкой, освещали походные фонари, расставленные кое-где на коробках и ящиках. Свет был тусклым и жёлтым.

– А это что, твоя мамка, что ли? – с язвительной усмешкой спросил всё тот же голос.

– Нет… Её я не нашёл. Видимо, сегодня не её смена.

– Это радует. Значит, есть шанс, что кисляка она избежала.

Повисла короткая, гнетущая тишина. Слышно было только тяжёлое дыхание, стук собственного сердца, да из-за двери – те самые звуки: скрежет, уханье, урчание.

К Вере шагнул массивный мужчина с плешью, бородой и цепкими, внимательными глазами и настойчивым, сногсшибательным перегарищем.

– Эй, блонди, как тебя звать?

– В-Ве-Вера… – выдавила она, чувствуя, как ком поднимается к горлу.

– Ты в норме? Как себя чувствуешь?

– Что?.. Как я себя чувствую?! – в голосе Веры прорезался отчаянный надрыв.

– Так, Верусик, детка, без панических атак, ага? Просто ответь, горло болит? Появилось непреодолимое желание перекусить человечиной?

Последний вопрос оказался контрольным выстрелом – её резко скрутило, желудок болезненно сжался, и её вырвало прямо на пол.

– Бедовая, – с ноткой флегматии протянула девушка азиатской внешности, не отрываясь от наблюдения.

Парень, который спас Веру, наклонился ближе, вглядываясь ей в лицо.

– Ладно, слушай сюда. Я – Хаски. Это Пафф, – он кивнул на мужчину с бородой, – а вот это Кассиопея, – он указал на женщину-азиатку с хриплым голосом. – Вера, мы тебя только что спасли. Точнее, если быть справедливым, спас тебя я.

Говорил он быстро, отрывисто, без намёка на сочувствие.

– Сейчас у нас нет времени на сопли. Так что кратко: если ты чувствуешь хоть что-то странное – сразу говори. Мы не собираемся подставлять свои задницы. Ни у кого из нас дара, который определяет заражённых и иммунных, нет. Поняла?

– Какого ещё дара?.. Что вы вообще несёте?! Вы в ДНД1 переиграли, что ли?!

– Ладно, забудь, – Хаски махнул рукой, будто отгоняя назойливую муху. – Потом объясню. Сейчас наши ребята в гипере затариваются. Мы немного облажались по таймингу, прибыли позже, чем планировали, и теперь всё может пойти через жопу.

Он выдохнул, провёл рукой по лицу и добавил:

– В общем, сейчас главное – быстро соображать и двигаться. От меня ни на шаг, ясно?

Вера стояла, не в силах осмыслить хоть слово. В ушах звенело, в голове всё ещё звучали крики, рычания и выстрелы.

– Боже… Что вообще происходит? Я ничего не понимаю…

– Это нормально, – спокойно ответил Хаски. – У тебя шок. Но тебе надо прийти в себя, и побыстрее. Если начнёшь тупить – оставим тебя здесь. Без обид.

– А здесь, как ты, возможно, уже заметила, обстановочка так себе: жутко, тесно, всё кишит заражёнными, – с кривой усмешкой добавила Кассиопея, бросив взгляд на дверь, за которой по-прежнему слышался тот самый скрежет и цокот.

– Кстати, резво бегаешь для твоей-то комплекции. – Добавил Хаски.

Вера выпучила глаза:

– Для моей комплекции?! Да нормальная у меня комплекция!

– Ничего, пару раз в неделю так побегаешь – станет ещё лучше, – ухмыльнулся он.

Тем временем Пафф достал рацию, нажал на тангенту:

– Трали Вале, Трали Вале, как слышно?

Рация ответила помехами и шипением:

– Пщ-пщ-пшп…

– Чё? Трали Вале, приём, вас ни хрена не слышно!

– Мы… пш… почти… пш… закон… ппшпшп… ждите… через… пять… минут… пщпщпщп…

– Принял, конец связи.

Пафф убрал рацию, а Хаски сразу взял инициативу:

– Так, ребзя, готовимся! Кася, будь наготове – откроешь шторку. Пафф, страхуешь. Я помогу ребятам разгрузиться. Вера…

Он кивнул на открытый грузовик, стоящий у погрузочной зоны.

– В кузов, давай живо, будешь принимать провиант!

Вера и не заметила эту махину сразу. Грузовик выглядел как гибрид броневика и мобильного форта. Его кабина была укреплена металлическими пластинами, лобовое стекло прикрыто решётками, а сам кузов закрывался самодельным каркасом из металлических прутьев и листов жести. Борта обтянуты стальными цепями, проволокой, а на крыше виднелась самодельная турель – судя по всему, с мощным прожектором. Колёса – огромные, грязные, с шипованной резиной.

Она огляделась по сторонам. Просторная площадка с бетонным полом тянулась во все стороны. По периметру располагались три широких проёма – грузовые ворота с опущенными металлическими роллетами. Они были закрыты, но не мешали обзору: между полом и нижним краем оставалась узкая полоса света. Похоже, сюда заезжали фуры – высоты и ширины проёмов хватало, чтобы спокойно вкатиться внутрь. Как раз у одних из этих ворот и стоял грузовик.

Снаружи на относительно близком расстоянии раздался глухой рев, переходящий в утробное рычание. И это рычание не было похоже на те, что она успела услышать ранее. От него стало совсем уж жутко на душе.

– Давай в кузов, быстро! – рявкнул Хаски.

Вера не стала спорить.

Походные фонари, расставленные на ящиках и коробках, разбрасывали неровные, пульсирующие тени, отчего казалось, будто в темноте что-то шевелится.

Из бокового коридора, ведущего к гипермаркету, послышались быстрые шаги, гул и скрип тележек, и торопливые голоса.

– Свои! – раздался голос из темноты.

Через несколько секунд на погрузочную зону вывалились четверо, толкая перед собой перегруженные продуктовые тележки. Они грохотали на неровном полу, колёса заклинивало, мешки с мукой лопались, оставляя за собой шлейф белой пыли, а бутылки с алкоголем гремели при каждом толчке. Никто не останавливался. Все торопились, дышали тяжело, как после марафона.

– Новенькая? – хмыкнул смуглый парень с бритой головой, на ходу кидая коробку с консервами в кузов. – Баба – это хорошо.

– Зовут Вера, не нагнетай ток, – отрезал Хаски, затаскивая в грузовик ящик с медикаментами.

Среди прибывших был один особенно странный тип.

Огромный, массивный, выше и мощнее всех в группе. Кожа серо-желтоватая, толстая и морщинистая. Руки слишком большие, жилистые, с когтями. А глаза… Да это же мутант! Абсолютно чёрные глазищи, без радужки. Глубокие, как угольные провалы.

Он медленно повернул голову, его взгляд наткнулся на Веру – холодный и одновременно изучающий.

– Экстази, – представился он низким голосом.

Вера замерла.

Но когда он протянул руку, она всё же пожала её.

Кожа у него была шершавая и тёплая.

– Живо грузимся! – рявкнул Хаски.

Началась поспешная погрузка. Консервы гремели о металлические борта грузовика, мешки с крупами шуршали, люди пыхтели, перетаскивая коробки с провизией. Вере отдавали лишь то, что полегче. Девушка всё же.

Кася стояла возле входной роллетной системы, приготовившись открыть её для отхода. И тут… БУМ! Раздался оглушительный удар. Звук был таким, словно тяжёлый лом с силой врезался в металл. Вся погрузочная зона на мгновение замерла.

– Что за херня? – прошипела Кася, рефлекторно хватаясь за оружие.

БУМ! Второй удар. На этот раз рольставня прогнулась внутрь, железо затрещало, а замок жалобно скрипнул.

– Сука… это элитник, – выдавил Пафф, перетягивая автомат из-за спины.

Рваные дыры начали появляться по бокам, металл растягивался как пластилин.

– Открывайте третьи ворота! Мы уходим! – рявкнул Хаски.

Третьи ворота располагались как раз на противоположной стороне от тех, что сейчас подминались под чьим-то ужасающим весом. Кася дёрнула рычаг, но они и не шевельнулись.

– Чёрт, заклинило!

Заражённый бил снова и снова. Первая рольставня выгнулась дугой, в ней начали появляться щели.

– Блять… – выдохнул Экстази. – Мы не уедем.

БУМ!!! Последний удар разорвал ставню, словно консервную банку.

Куски рваного металла полетели в стороны. Кася в последнюю секунду успела отпрыгнуть, но наступила на ногу Экстази.

– Твою ж… – рыкнул он, но договорить не успел.

Из подсумка он вытащил что-то белое, напоминающее банку. Только когда Экстази выдернул чеку и отпустил рычаг воспламенителя, Вера поняла – это не банка, это граната. Он метнул её к первой рольставне, откуда уже выныривала такая морда, что ребёнок Годзиллы и Хищника на её фоне выглядел симпатичным пупсиком.

Тварь была чудовищна. Ростом метра под три, шириной с грузовик. Лапы с когтями, будто охотничьи ножи, жилы – перекрученные канаты, мясо под кожей ходило волнами. Глаза бездонные, безумные, голодные до одури. Вера, не раздумывая, юркнула поглубже в кузов, прикрывая голову руками, но… взрыва не последовало. Только шипение.

Граната оказалась дымовой. Из её боков вырвался густой серо-белый дым, заволок пространство, накрыв и монстров, и людей. Маскируя одних от других и давая призрачную фору. Только плата за передышку была – обжигающий смрад. Пахло кисло, сладковато, как если бы подгнивший арбуз пропитали уксусом и подожгли. От дыма першило в горле, в носу, слёзы катились сами собой. Вера закашлялась, инстинктивно закрывая рот ладонью. Использовать такую гранату в замкнутом пространстве? Идея, мягко говоря, спорная. Но… сработала. Хоть и частично. Рычание стихало. Слышались звуки падений.

Автоматные очереди взревели, пробивая дым. Звук резал по ушам. Вера съёжилась ещё больше, вжалась в пол, зажала уши.

«Элитник», как его прозвали ребята, рванулся вперёд и с лёгкостью подбросил в воздух лысого смуглого мужика. Того развернуло, как тряпичную куклу, и прежде, чем он успел сообразить, что происходит, когтистая лапища рассекла ему лицо и горло на кровавые лоскуты. Безжизненное тело глухо шмякнулось о деревянный ящик и замерло.

Когда дым начал рассеиваться, за рольставней открылся провал – и из него уже полезли другие. Помельче, но не менее жуткие твари. Кася и Пафф не стали дожидаться второго раунда – они бросились в сторону гипермаркета. Их силуэты почти сразу растворились в темноте. Они поняли – валить надо.

Остальные… остались.

Команда падала один за другим. Крики переполняли зону погрузки. Мясо, рёв, паника, смерть.

Вера не выдержала. Прыгнула из кузова и рванула следом за сбежавшей парочкой.

Позади раздавались рвущие душу вопли, перемешанные с плотоядным рыком. Вера не оборачивалась. Не хотела знать, кто именно сейчас кричал и что там вообще творится.

Но далеко уйти она не успела.

Рывок. Чья-то жесткая хватка. Острая, жгучая боль пронзила её плечо и шею. А дальше… Только тьма.

Глава 2: загрузка 2x.

Москва. Улицы в утреннем полумраке уже наполнены шумом: звонкие детские голоса, редкий лай собак, далёкий рокот машин. В квартире на девятом этаже серого шестнадцатиэтажного дома звенит будильник.

Вера нехотя открыла глаза. Сонное сознание пыталось ухватиться за ускользающий сон, но пронзительный сигнал телефона неумолимо возвращал её в реальность. Она протянула руку, выключила будильник и потянулась, сбрасывая с себя остатки сна.

Что-то было не так.

Она замерла. В нос ударил резкий, кислый запах, от которого немного затошнило. Он был неприятным, каким-то едким, но Вера не сразу поняла, что именно его источало. Она поморщилась и села.

В комнате царил полумрак. Она включила настольную лампу – бесполезно. Не включается…

– Иви, раздвинь шторы, – привычно скомандовала она голосовому помощнику.

Ответа не последовало.

– Иви, раздвинь шторы! – повторила громче, но тот полностью игнорировал указания.

Нахмурившись, Вера встала, сама раздвинула шторы и деревянными шагами направилась в ванную. Включила кран – слабый поток воды мгновенно иссяк, послышалось характерной шипение.

– Да чтоб тебя… – пробормотала она, раздражённо выдохнув. – Плановые работы что ли…

Быстро умылась остатками воды из бутылки, почистила зубы и прошла в кухню. В холодильнике её ждали запасы, к счастью, не требующие готовки. Вера достала баночку йогурта, упаковку гранолы и открыла окно.

Весенний воздух был влажным и тёплым, пахло талым снегом, сырой землёй и какой-то кислятиной. Уже не так едко, как десять минут назад, но неприятно. Неподалёку бесновались голуби. Не ворковали, а именно суетились и нервничали. Они устраивали какой-то панический карнавал: хлопали крыльями, как попавшие в штопор, срывались с подоконников, неловко шлёпались на соседние карнизы, перекурлыкивались хриплыми, резкими звуками – никакой размеренной утренней трели. Один из них, перекосив голову, уставился прямо на Веру. Ей это не понравилось. Стая вдруг взмыла вверх – вся разом, шумно, с резким шорохом крыльев.

Только она села за стол, как раздался стук в дверь.

Вера нехотя поднялась, заглянула в глазок – за дверью стояла соседка, баба Маша. Почему-то вся бледная, с покрасневшими глазами, как-то нехорошо она осунулась. Заболела, что ли?

Вера открыла.

– Верочка, у тебя свет есть? – прохрипела старушка.

– Нет, баб Маш, у меня тоже нет. Работы, что ли, какие?

– Да чёрт его знает! На дверях ничего не висит вроде. Пойду тогда до Степашки дойду, может, у него новости есть.

Бабушка, закутавшись в тёмный вязаный платок, развернулась и ушла, шаркая тапочками. Вера закрыла дверь и задумчиво постояла в тишине. Что-то в этом отключении казалось неправильным. Должно быть объявление, сообщение от управляющей компании, да и телефон до сих пор не прислал ни одного уведомления. Стоп. А связи-то нет! Да что такое?

Она бросила взгляд на часы – до дейлика с командой оставалось пятнадцать минут. Внутри неприятно заныло. Сегодня релиз, всё должно пройти гладко, а у неё даже света нет.

Вера вернулась к столу, взяла ложку и с задумчивым видом принялась за свой йогурт с гранулой. За окном начинался обычный день. Но что-то в этом обычном дне шло не так.

Эх, ехать в офис совершенно не хотелось. Она вяло засобиралась. Краситься не стала. Просто расчесала волосы, надела любимую белую оверсайз-майку с зелёной лягушкой Пепе и голубые джинсы. Рюкзак собрала: зарядка для ноута, сам ноут, очки, два смартфона, планшет.

Остатки вчерашнего ужина сгребла в контейнер, просыпав немного риса мимо. Убирать не стала – смахнула крошки на пол и пожала плечами. Потом.

По привычке, выходя из кухни, дёрнула выключатель.

– Да блин, света же нет! – раздражённо пробормотала себе под нос.

Натянула белую куртку. В неё положила "Тройку" и… о! Удача – 500 рублей! Что может быть приятнее, чем найти давно забытую наличку? Быстро зашнуровала белые кроссовки, взяла рюкзак – и вышла из квартиры.

– Блин! Окно не закрыла! Ладно, пофиг. Никто не залезет на девятый этаж, дождя вроде не предвидится.

Подойдя к лифту, Вера нажала кнопку. Подождала. Лифт стоял на месте, не спешил ехать наверх.

Из соседнего тамбура появилась баба Маша, кутаясь в вязаный платок.

– О, Верочка, свет дали, что ли?

– Да вроде нет, баб Маш, лампочки вон в коридоре не горят.

– А ты чего лифт тогда ждёшь?

Вера хлопнула себя по лбу.

– Твою ж мать… Ну почему я такая…

Баба Маша засмеялась.

– Ох, детки, без электричества жить не умеют.

Вера только махнула рукой и рванула к лестнице. Можно подумать, бабуля сама умеет жить без электричества. Всех нас изнежили удобства современного мира. Всех без исключения.

Она спускалась вниз, перескакивая через ступеньку. Когда добралась до шестого этажа, в нос ударил странный металлический запах.

Она замедлилась.

За дверью, ведущей в тамбур, доносились какие-то приглушённые звуки: то ли возня, то ли… чавканье?

Вера замерла.

Любопытство зудело в груди, но голос разума подсказал: «И так опаздываешь! Иди дальше!»

Кивнула сама себе и поспешила вниз, делая вид, что ничего не слышала.

Как только вышла на улицу, её тут же скрутил громкий, сокрушительный чих – как из дробовика. В горле пересохло,

надо купить воды. Голова неприятно побаливала. Да ещё и тошнило до кучи. Непонятно, с чего это вдруг?

Возле магазина Вера притормозила. Автоматические двери зияли настежь и внутри царил самый настоящий хаос. Люди в панике срывали с полок всё, до чего могли дотянуться: консервы, пятилитровки воды, крупы, макароны. Кто-то нагружал тележку тушёнкой и спичками, другой – с фанатичным блеском в глазах – тащил рулоны туалетной бумаги.

Вера уже сделала шаг вперёд, собираясь войти, как вдруг её внимание привлёк нервный крик, прорезавший гул толпы:

– Оплата картами и СБП не принимается! Только наличка! Чеки не выдаём!

У кассы, едва удерживаясь на ногах, стоял полноватый, смертельно бледный мужчина в красной жилетке.

– Хвала тебе, Иисусе, за эти 500 рублей в моей куртке… – пробормотала Вера себе под нос, испытав неожиданную благодарность к самой себе за старую привычку держать мелочь на чёрный день. Похоже, этот день настал.

Едва она ступила внутрь, как её едва не снёс с ног тучный мужик с тележкой, набитой до отказа. Судя по скорости и целеустремлённости, он явно представлял себе продуктовый набег как дисциплину олимпийского уровня.

– Жопа с ручками, – недовольно цыкнула Вера, отряхнув рукав и направилась к стеллажу с водой.

Большие канистры, конечно, уже разобрали. Впрочем, ей они были и не нужны – таскать их потом было бы чистым мазохизмом. Маленьких бутылок тоже почти не осталось, несколько сиротливо торчали на полке.

Она замерла, разглядывая остатки: лимонная, с малинкой или обычная?

– Возьму обычную, – пробормотала Вера, – от сладкой может опять кислотность повыситься… А я ещё йогурт с утра съела… Старость – не радость. Точнее, гастрит – не радость.

Схватив 0,5-литровую бутылку воды, Вера пошла к кассе и тут же застыла на месте: перед ней вытянулась очередь длиной до Юпитера. Минимум человек пятнадцать, и все с набитыми до верхов тележками. Позади тоже мгновенно образовался плотный затор – теперь не пройти, не развернуться.

Люди вокруг ругались, нервно озирались, судорожно проверяли телефоны. В воздухе витала паника, натянутая, как струна. Её можно было почти услышать – тонким писком на грани восприятия.

– Что за жесть… Неужели всё это из-за света?

Позади неё стоял мужчина с растрёпанными волосами и дёргаными движениями. Он бормотал что-то себе под нос, быстро, сбивчиво, словно пытался удержать мысли, которые разлетались в разные стороны. От этого становилось ещё тревожнее. Очень хотелось уйти. Но пить хотелось больше.

До кассы оставалось всего десять человек, когда раздался пронзительный женский крик, перекрыв гул голосов и металлический лязг тележек. Магазин замер.

На одну долгую, болезненно вытянутую секунду наступила абсолютная тишина. Казалось, даже воздух сгустился от напряжения. Но затем крик стал не один – к нему добавились десятки других: испуганных, истеричных, безумных.

Люди в очереди впереди подорвались, словно по команде. Кто-то бросил тележку и понёсся прочь, спотыкаясь, крича, теряя обувь. Кто-то пытался прорваться к выходу, всё ещё толкая перед собой нагруженные продуктами телеги – уже не заботясь об оплате. Магазин захлестнула волна паники. Все кричали, толкались, падали, вставали, снова кричали.

– Господи, да что за хрень?! – громко выдохнула Вера, пытаясь разглядеть, что происходит впереди.

– Что там творится? – растерянно спросила женщина рядом, хватая Веру за локоть.

– Понятия не имею, блин! – отозвалась Вера, но договорить не успела.

Сзади раздался ещё один крик – куда более близкий и гораздо более отчаянный. Это кричала та самая женщина, что только что к ней обратилась. Вера резко обернулась – и увидела нечто, что сперва даже не смогла осознать.

Продавщица – молодая, с аккуратным пучком на затылке – вцепилась женщине в плечо. Пальцы вонзились в ткань и кожу, как когти. Женщина завыла, истошно, так, как кричат только от нечеловеческой боли. Мужчины, стоявшие рядом, бросились на помощь. Один из них толкнул продавщицу с такой силой, что та, потеряв равновесие, отлетела в сторону и с размаху ударилась головой о металлический уголок стеллажа с алкоголем. В тот же миг на сером металле появился густой алый мазок.

Бутылки с грохотом посыпались на пол, разбиваясь и выплёскивая содержимое. И всё же продавщица встала.

Её лицо оставалось безучастным, даже после удара. Из рассечённого лба текла кровь, струясь по щеке, впрочем, это её нисколько не заботило. А потом она… заурчала. Глухо, утробно. И когда она открыла рот, Вера замерла. Зубы у продавщицы были перепачканы в крови, а взгляд – нечеловеческий, мутный, голодный.

Раненая женщина осела на пол, прижимая окровавленное плечо дрожащими ладонями. Она рыдала, задыхаясь, как ребёнок. Но заражённая уже снова прыгнула, теперь на мужчину, который её ударил.

Вера закричала. Крик вырвался сам собой, первобытный, из самой груди. Не помня себя, она рванула к выходу – и остановилась. От увиденного перехватило дыхание.

Тот самый бледный кассир, что выкрикивал объявления, когда она только вошла, теперь стоял у прилавка, сгорбившись, заслоняя собой то, чем завладел. В его руках обвисшая девушка – тело без воли, без жизни… Голова у неё была запрокинута назад, губы распахнуты в беззвучном крике, глаза остекленевшие и не мигающие. Он… её ел. Вгрызался в её лицо, как голодное животное, рвал зубами кожу и мясо, захлёбываясь в собственной алчности. Плоть с хрустом отделялась от скул, а густая и красная кровь стекала по подбородку кассира, капая с отвратительным звуком на кафель, оставляя алые кляксы. Жрал, как будто боялся, что сейчас кто-то вырвет у него это тело, как будто был уверен, если оторвётся хотя бы на секунду, лакомство испарится.

А звуки… эти чавкающие, хлюпающие звуки из глотки, урчание, сиплые стоны – они будто заполнили собой всё пространство. Для Веры это не были просто звуки – это было извращённое музыкальное сопровождение к аду, из которого не выбраться. То, что он издавал, нельзя было объяснить. Только пережить. Такое зрелище даже с годами не забудется.

Вера стояла, не в силах пошевелиться. Всё внутри сжалось. И только одно крутилось в голове, как спасительная мантра: «БЕГИ, БЕГИИИ».

Вера не могла дышать.

Мир поплыл.

Она выронила бутылку.

Колени подкосились.

Потеряла сознание.

Тьма.

Глава 3: загрузка 3x.

Вера проснулась среди ночи с сухим, саднящим першением в горле, как будто ей туда насыпали стеклянной крошки. Каждый глоток отдавался болезненной тянущей болью, будто кто-то вцепился ей в миндалины ледяными пальцами. Нос закладывало, и воздух казался не просто затхлым – он вонял кисловато-гнилостной сыростью. Она сморщилась. Всегда перед сном открывает окно: любит свежий воздух и прохладу. С прохладой всё было в порядке, а вот запах… Пахло, как если дедовы старые носки вымочили в уксусе и забыли на кухне недели на две.

Вера глубже вдохнула и закашлялась. Горло тут же обожгло, голос осип. Во рту появился мерзкий, металлическо-горький привкус. Глаза жгло, тело ломило, как при начинающейся простуде, и по коже разбежался липкий озноб.

Она скосила взгляд на электронные часы, но их экран был мёртв. Тапнула по смартфону. 03:03.

– Как же хреново… Башка болит, лапы ломит, хвост отваливается – пробормотала она, открывая глаза. – Вай, включи ночной свет.

Ответа не последовало.

– Вай, включи свет.

Ничего.

– Блин… – выдохнула Вера.

Она села в постели, но резкий подъём заставил звёздочки вспыхнуть перед глазами. Голова закружилась.

В темноте её пальцы нащупали выключатель. Дёрнула вверх.

Тьма.

Щёлк-щёлк. Темно.

Вера нахмурилась. Выключила режим экономии батареи на смартфоне и включила фонарик. Луч света выхватил из темноты угол комнаты.

Она встала и раздвинула шторы.

Стоп. Фонари не горят.

За окном клубился густой туман, стелился по земле, заполняя улицу, скрадывая очертания домов. Дюже плотный он.

– Welcome to Silent Hill, 2– хрипло усмехнулась Вера.

От ворвавшегося с улицы воздуха бросило в мелкую дрожь, как будто кто-то ледяными пальцами провёл по позвоночнику. Вера торопливо захлопнула окно – с таким звуком, будто пыталась отгородить себя от чего-то, что уже дышало снаружи. Она открыла шкафчик в поисках свечей. На глаза попался старый икеевский набор – толстые цилиндры, ещё и с запахом кокоса и ванили.

Зажгла одну. Тёплый, колеблющийся свет немного разогнал густую тьму в комнате, но тревога никуда не делась. Вера пошла в коридор, зажгла ещё одну свечу и, поставив её на полку, внезапно ощутила странный, почти

Слегка раздражённая собственной мнительностью, она опустила ручку вниз. Дверь открылась сразу. Без сопротивления. Без характерного щелчка замка. Просто… взяла и открылась. Вера застыла, с рукой всё ещё на холодной металлической ручке. Её взгляд уставился в темноту за порогом – густую, чернильную, как нефть. Тамбур исчез в бездонной черноте, как будто мир за дверью был стёрт, и на его месте осталась только пустота. Никакого звука. Ни шороха, ни скрипа, ни ветра. Только вязкое, абсолютное молчание, от которого начинало звенеть в ушах.

Она уставилась в темноту, а тьма, казалось, уставилась на неё в ответ. Холодные мурашки медленно прошлись по спине.

– Фу. Как неприятно, однако, – пробормотала она вслух, в тщетной попытке разрядить атмосферу.

Сердце стучало слишком громко. Её пальцы вдруг стали чужими – дрожащими и влажными. С усилием она захлопнула дверь и сразу повернула ключ в первом замке, затем во втором. Щёлк. Щёлк.

– Ужас… Как можно дверь забыть закрыть…

Только теперь позволила себе выдохнуть. Она пошла на кухню. Движения были нервными и резкими, словно за ней всё ещё наблюдали из темноты. Поставила свечу на стол, чуть не уронив её. Открыла шкафчик, вытащила ингалятор и распылила средство в горло. Горько. Противно. Но, по крайней мере, поможет снять першение и боль.

– Блин, надо было сначала попить, прежде чем пшикать горло… – хрипло пробормотала Вера, сглатывая неприятную горечь.

Она задула свечу на кухне, затем в коридоре, оставила только одну в спальне – светло, но не слишком, чтобы не раздражало глаза.

Снова подошла к окну. На улице всё так же стелился туман, но запах… стал лучше. Или это ей просто казалось? Вера оставила окно на проветривание, тяжело вздохнула и легла досыпать.

Она проснулась от дикой какофонии звуков. Сквозь сон в уши врезался нарастающий вой сирен, грубый рев моторов и непонятный гул голосов – крики, вопли, даже какие-то рычания?! Вера приподнялась, с трудом сфокусировав взгляд. Покосилась на электронные часы. Опять чёрный экран.

– Серьёзно? Всё ещё нет света? Ой бли-и-ин…

Рука метнулась к смартфону. 10:15.

– Твою мать! Работа! – заорала она, подскакивая с постели, забыв про ломоту в теле, першение в горле и жар, который, кажется, усилился.

Вера в три движения открыла ноутбук, нажала кнопку включения и… ничего. Пустота. Экран не загорелся.

– Чо за хрень?.. Разрядился что ли…

Ладони вспотели. Сердце забилось быстрее. Ещё не до конца проснувшись, Вера подошла к окну… и замерла.

– Это что за херня???

На улице царил хаос. В доме напротив горела квартира. Пламя бушевало за разбитым окном, отбрасывая жуткие пляшущие тени. Внутри метался горящий человек. Его силуэт бился о стены, бросался из стороны в сторону, отчаянно, животно вопил.

На этаж ниже окно было выбито, а по стеклу растеклись размазанные кровавые следы. Вера прищурилась. Следы рук. Будто кто-то пытался держаться за фасад, но его… затащили внутрь.

От ужаса желудок сжался. На улице столкнулись три машины. Одна – джип – стояла поперёк дороги с разбитым капотом, её протаранила легковушка, в которую тоже влетела другая легковушка. Люди бегали, суетились, кричали. Некоторые люди гонялись или еле плелись и пытались схватить других.

– Это что вообще такое?!

Она бросилась к входной двери, но рука зависла над замком.

Открывать сразу почему-то не хотелось…

Она посмотрела в глазок.

Тот располагался неудобно, не по центру, а высоко слева, зато прямо посередине двери было большое зеркало в полный рост. С низким ростом Веры было неудобно долго стоять на цыпочках и пытаться что-то разглядеть.

Она бегло посмотрела в глазок и увидела, что дверь квартиры напротив была распахнута настежь. Свет из прозрачной эвакуационной двери в конце коридора освещал тамбур. Хорошо освещал.

– Почему она открыта?..

Кожа шементом3 покрылась мурашками. Вера медленно, очень медленно отступила от двери.

– Нет. Не буду открывать. – Сказала шёпотом, как будто боялась, что её услышат.

Она развернулась и пошла на кухню. Руки дрожали, когда наливала стакан воды из бутылки.

Вера вновь подошла к окну. На улице мелькнула тень. Девушка. Босая, в одной ночнушке. Белая ткань хлопала по ногам, светлые волосы спутались, из горла рвался хриплый, надрывный всхлип. За ней следовали двое парней. Их движения были неровными, дергаными. Девушка не успела добежать до перекрестка. Её настигли. Один повалил на землю лицом, второй вцепился в плечо. Крик добавился к общей симфонии безумия. Пронзительный, полный ужаса и боли. Вера онемела. Глаза распахнулись так, что казалось, веки треснут. Она резко прикрыла рот рукой, чтобы не заорать, пальцы разжали стакан. Глухой стук. Стекло упало на пол, к счастью, не разбилось, но вода разлилась по холодной плитке, намочив Вере ноги.

Девушка в ночнушке кричала. И её крик постепенно захлебывался, становился булькающим, горло заполнилось кровью.

– Эй! – вырвалось у Веры.

Она закричала, как только осознала происходящее.

– Вы уроды! Отпустите её! ОТПУСТИТЕ! ОТПУСТИТЕ!!!

В соседней квартире справа вдруг послышались глухие удары.

Бах.

Бах.

Бах.

Сначала медленно, потом быстрее.

А потом – рык. Не просто рык. Низкий, протяжный, нечеловеческий.

Вере стало по-настоящему страшно.

А уроды ей так и не ответили. Полнейший игнор. Даже ухом не повели. Загнутые кровавые пальцы ковырялись в разорванной плоти. Первый жадно хрустнул косточкой, второй довольно прорычал, и тут же ещё трое вынырнули из переулка, словно почуяв запах крови.

Через секунду всё было кончено.

Девушка больше не кричала, не стонала и перестала биться в конвульсиях.

Вера пошатнулась и медленно сползла по стене.

Слёзы горячими градинами хлынули по щекам, падали на подогнутые к груди колени.

Она пыталась стереть их, но только размазала по лицу, перемешивая с соплями. Грудь судорожно вздымалась, губы тряслись.

Она впервые видела, как человека… едят. Как жизнь просто гаснет в чьих-то глазах, и никто не приходит на помощь. Пять минут Вера истерично рыдала. Громко, бессильно, как ребёнок. Потом стало тихо. Она перестала плакать. Вздохнула. Закрыла глаза.

– Это просто сон. – Шёпотом. – Я брежу. Это просто… кошмар.

Она шаткой походкой дошла до аптечки, достала две таблетки успокоительного и, даже не запивая водой, проглотила их. Спальня. Кровать. Одеяло с головой. Тепло. Тихо. Безопасно. Через десять минут Вера уснула.

Через какое-то время её разбудили крики. Громкие, отчаянные, пронзительные. Сквозь мутную, вязкую дрёму сначала пришел звук – хаотичный топот, визг, хлюпанье, низкое, влажное урчание, похожее на звериное. Она не открывала глаза. Веки будто приросли к лицу. Внутри что-то шевелилось, перекатывалось по венам – тягучее, навязчивое, новое. Что-то чужое. Потом резкая вспышка сознания. Голова дернулась влево. Голова дернулась вправо. Вера встала. Сначала медленно, с усилием. Колени дрожали, тело будто училось ходить заново.

Окно. Яркий свет. Она пошла на него. Шаг. Еще шаг. Остановилась перед ним, тянуло сыростью, кровью, сладостным запахом человеческого тела. Внизу бойня. Старая женщина. Сгорбленная, в растянутой кофте, с побелевшими от страха щеками. Прижата к кирпичной стене, руки вытянуты вперед, трясясь в мольбе.

– Пожалуйста! Помогите! Кто-нибудь… БОГА РАДИ!

Крик рвется, дрожит, захлебывается.

– Не надо! Господи, не надо, не… АААА!

Рывок. Серое, испачканное в бурых пятнах существо вцепилось в её плечо.

Клац. Второе – за ногу. Старуха захрипела. Еще несколько секунд она сопротивлялась, вжималась спиной в кирпич, царапала ногтями чужие руки, но хватка тварей крепчала. Секунда. Крик оборвался. Монстры заурчали, смакуя добычу. Кровь стекала на асфальт. Вера наблюдала.

Наклонилась вперед. Рот приоткрылся. Губы дрогнули. В груди свернулось в ожидании что-то густое, вязкое. Жажда. Она ударила по москитной сетке. Та отпружинила назад. Она ударила еще раз. И еще. Затем всеми силами забарабанила по окну, урча, вибрируя всем телом от голода. Внизу все было кончено.

Вера осталась у окна еще на пару минут, вглядываясь пустым, ледяным взглядом. А потом развернулась. И пошла гулять по квартире. По коридору, комнате и кухне которые знала 2 года, но теперь они казались чужими. Она больше не Вера. Она – другое. Новое. Внутри билось одно единственное желание. Жрать.

Глава 4: загрузка 4х.

Москва. Метро Сокольники.

Вера не любила общественный транспорт. Особенно маршрутки – эти тесные, душные коробки на колёсах, в которых водители летели сломя голову, не глядя по сторонам, где каждый пассажир нервный мешок с картошкой. Если приходилось куда-то ехать, она предпочитала такси или изредка МЦК, но сегодня решила сделать исключение.

С подругой они долго гуляли по парку, разговаривали, смеялись, но чем ближе к вечеру, тем неприятнее становилась погода. Небо заволокло серыми тучами, в воздухе чувствовалась сырость. Хоть и не было дождя, казалось, будто мелкие капли висят прямо в воздухе, липнут к коже, делают её влажной и холодной. Вдобавок начал стелиться туман. Правда клубился он пока в уголках переулков.

Подруга вызвала такси, а Вера, посмотрев на карту, решила, что метро – самый быстрый способ добраться домой. Пять станций – и она уже у себя. Ей не хотелось ехать в машине по туману. Стопроцентно тариф взвинтят, да и не очень-то это безопасно.

Когда она спустилась на платформу, поезд как раз подошёл. В вагоне было довольно свободно, и Вера села, вставила наушники и запустила подборку коротких видео.

На следующей станции народу стало больше – зашла целая толпа.

– Жесть, ну и тума-а-а-ан! – Сказала рыжая девушка своему парню.

– Да уж, странный и вонючий. – Ответил тот, поморщив нос.

Толпа внутри вагона постепенно разрасталась. Воздух наполнился чужими запахами: приятными и не очень парфюмами, табаком, кондиционером или порошком для белья, затхлым потом и горячим дыханием. Женщина в жёлтой куртке громко смеялась, подросток у двери набирал сообщение. Мужчина в тёмном деловом костюме стоял у стеклянной перегородки и неподвижно следил за рекламным роликом на мониторе, висящем над головой Веры.

Сама же Вера скукуёжилась на своём сидении. Её коробило от тесноты и шума. Она не любила, когда незнакомые люди нависают слишком близко, касаются локтями, тяжело дышат рядом. А чего она, собственно, хотела? Надо было не изменять себе и поехать на такси. Впрочем, до её станции оставалось всего четыре остановки. Нужно было просто потерпеть.

Поезд двигался с обычной скоростью. Металл гудел под полом, вагоны умиротворяюще покачивались на стыках. В целом, несмотря на всю свою неприязнь к метро, Вера всё же находила в нём моменты, которые почему-то её успокаивали. Во-первых, это была качка. Когда состав набирал скорость, ей казалось, будто он идёт не по рельсам, а по воде, покачиваясь на плавных, широких волнах. Её тело едва заметно раскачивалось на жёстком сидении из стороны в сторону, и это ритмичное движение действовало гипнотически. Наверное, что-то из раннего детства – как в прогулка в коляске.

А во-вторых, как ни странно, ей нравился запах. Именно этот, московский, пыльно-пудровый, сухой, с нотой тепла. Здесь пахло горячим железом, раскалёнными тормозами, влажным бетоном, перегретым пластиком, но поверх всего – как ни удивительно – держался отчётливый аромат старой пудры и бумаги. Пахло библиотекой, кожаными перчатками, маминым платком, в который она прятала от мороза лицо. Странный ассоциативный ряд, конечно.

Медитативные размышления внезапно прервал резкий удар, будто состав налетел на бетонную стену. Мгновение – и всё сорвалось в хаос.

Поезд с визгом начал экстренно тормозить. Колёса орали по рельсам, искры сыпались под днищем. Вагоны скручивало, выгибало, подвески надрывались, соединения стонали под неестественным напряжением. Пассажиры полетели вперёд, сбивая друг друга с ног. Мужчина в костюме врезался спиной в стену и с глухим стуком осел вниз. Женщина с пакетом ударилась головой о поручень и закричала. Пожилой мужчина, не успев ухватиться за что-либо, рухнул навзничь, затылком о пол.

Металл стонал. Поручни скрипели под весом тел. Пол дрожал, как при землетрясении. Свет замигал – вначале быстро, потом медленно, будто сердце состава начало сбоить. Мгновение – и лампы вспыхнули напоследок, словно собираясь выгореть, и погасли.

Тьма разом накрыла всё пространство. В вагоне стало так темно, как бывает только под землёй. Раздались крики. Кто-то звал по имени, кто-то рыдал, кто-то выл от боли. Сквозь вопли слышались удары – тел о металл, костей о поручни. Запах крови наполнил воздух – густой, сладковатый, почти приторный. От него мутило.

Вера осталась на своём месте. Она вцепилась в поручень обеими руками и не могла пошевелиться. По плечу прилетел удар чьего-то локтя. Но Вера толком его не почувствовала из-за выработанного в моменте адреналина. Перед глазами в вспышках чужих телефонных фонариков пролетел мужчина – белый кардиган распахнулся в воздухе, портфель вылетел из рук. Его подбросило вверх, и он с хрустом ударился головой об алюминиевую балку. Шея выгнулась неестественно. Он осел, не подавая признаков жизни.

Поезд продолжал тормозить. Искры за окнами вырывались наружу, но внутри уже ничего не было видно. Лишь вспышки экранов, слабый свет телефонов, и дрожащие, пятна света от фонариков – где-то далеко, в других вагонах.

Один за другим люди замолкали. Паника, вопли, шаги – всё стихло. Остались только рыдания, тяжёлое дыхание и металлический скрежет. И наконец послышался щелчок, словно хребет состава сломался, и колёса окончательно замерли.

Из динамиков раздался голос напуганного машиниста.

– Внимание, пассажиры. Произошло аварийное торможение поезда. Просьба сохранять спокойствие. Идёт проверка системы. Связь с диспетчером пока не установлена.

Несколько секунд тишины, затем он снова заговорил:

– Оставайтесь на своих местах, не покидайте вагоны. В ближайшее время будет вызвана скорая помощь.

Но никто не оставался на месте. Люди набрасывались друг на друга с расспросами, некоторые звонили в экстренные службы, но связь не работала.

– Чёрт, у меня нет сети! – выкрикнула девушка рядом.

– И у меня!

– Что вообще происходит?!

– Кто-то вызвал спасателей?!

Шёпот. Вздохи. Паника. Запах крови становился гуще, и вдруг Вера заметила мужчину в деловом костюме, который пару минут назад смотрел рекламу над ней, он осторожно пробирался к стыку вагонов. Он был совсем бледным и дрожал. Вера чувствовала, как в груди нарастает холод. Мужчина что-то бормотал себе под нос, и потом его вырвало – прямо на пузо полному лысому мужику, который пытался прийти в себя.

– Сука-а-а-а… Да твою мать, лять! – заорал тот, отпрыгивая в сторону, но было поздно. Его стошнило в ответ, прямо на пол, где уже и так хватало всего.

Вера резко отвернулась, чуть не вывернулась от подступившей тошноты.

Наконец-то в поезде включился свет, но он был аварийным – более тусклым, чем обычно. Тем не менее, было прекрасно видно, что творилось в вагонах. Такого зрелища даже мужики не выдержали – заохали. На полу было месиво: лежали покалеченные люди с разными переломами и травмами. К сожалению, среди них было полно уже почивших этот мир пассажиров.

Тут раздался мужской громкий голос:

– Да твою мать, что вообще происходит?!

Он стал продвигаться вперёд:

– Я пошёл к машинисту! Кто со мной?

С ним отозвалось пойти несколько человек. Вера провожала взглядом цепочку людей, аккуратно передвигающихся по вагону по лужам крови и лавирующих между телами, и они уже почти перешли в другой вагон, как вдруг рванула за ними. Ей нужно было что-то сделать – встать, вскочить, побежать – хоть куда-то выплеснуть энергию, появившуюся от волны адреналина. Она была бесполезна здесь. Не умела оказывать первую помощь, не отличалась особой эмпатией, чтобы кого-то хотя бы морально поддержать. И оставаться, просто сидеть и смотреть на винегрет из пострадавших и мёртвых людей, ей не то, что даже не хотелось, а даже просто морально не моглось.

А спасатели, к слову, не торопились. Казалось, прошла целая вечность. Машинист затих – больше не было ни одного сообщения от него.

В остальных вагонах происходило ровно то же самое, что и в Верином: пострадавшие, напуганные люди, тусклый свет, заполненный телами и разбросанными вещами пол, кровь. Кто-то пытался помочь пострадавшим, кто-то просто сидел в ступоре, кто-то плакал. По пути к голове состава к группе прибавилось ещё шесть человек – лица у всех были растерянные. Они ничего не спрашивали, просто шли за остальными.

Дверь в кабину машиниста находилась во главе поезда – небольшая, металлическая, с узким матовым окошком. На ней была табличка с предупреждением: «Посторонним вход воспрещён», но в сложившихся обстоятельствах всем было плевать.

Предводитель быстро организовавшейся группы постучал в дверь кулаком.

– Начальник, открывай. Разговор есть.

Изнутри послышался голос – сухой, хриплый, с дрожью:

– Помощь уже в пути. Ждите!

– Связи нет! Какая, к чёрту, помощь там может быть в пути? Или ты им как-то телепатически сигналы посылаешь?

Ответа не последовало.

За дверью, в тесной кабине, машинист сидел прямо на полу, привалившись к стене. С его лба тонкой струйкой по виску стекала кровь – он ударился при резком торможении. Ткань форменной рубашки была немного порвана, лицо в поту и пятнах. Он перестал реагировать на стук в дверь. Только качался взад-вперёд и механически покусывал заусенец на пальце. Пустыми глазами смотрел куда-то мимо себя, не в силах сфокусироваться. Он уже не слышал голоса снаружи. Думал о своём.

– Вот говнарь! – буркнул мужик и от злости пнул ногой дверь кабины. Та даже не дрогнула.

– У него ведь есть радиосвязь с диспетчером, – вмешалась Вера. – Это же закрытая сеть, она не зависит от мобильной. Так что вполне возможно, что он всё же успел связаться с диспетчерской. Тем более, в современных составах установлены тревожные кнопки. Даже никому звонить не надо – нажал, и сигнал улетел.

– Или остаётся надеяться, что диспетчер сам заметит пропажу сигнала, если ни того, ни другого наш уважаемый капитан не сделал, – хмуро добавила девушка лет двадцати пяти. – Я Маша.

– Вера.

– Павел Александрович, – представился мужчина, который всё это время координировал группу.

– Алексей.

– Пётр.

– Миша.

Люди начали знакомиться, кивать друг другу. Напряжение понемногу спадало – живое общение вносило хотя бы видимость порядка и контроля.

Павел Александрович снова постучал в дверь машиниста. Тишина.

Алексей вдруг подошёл к раздвижным механическим дверям, ведущим в тоннель, и попытался их раздвинуть.

– Ты чего делаешь? – насторожился Павел Александрович.

– Хочу посмотреть, что там, – сказал тот, щурясь в прямоугольное оконце. – Мне кажется, я вижу… туман?

– Туман? – Маша прильнула к окну, за ней встали остальные. – А может, это задымление? Может, пожар где?

– Не, не, не, эт точно туман, на дым не похоже. – Ответил Миша.

– Точно, туман, – подтвердил Павел Александрович, прищурив глаза. – Да уж… Сорок пять лет живу – впервые вижу туман в тоннеле. Ну и денёк. Алексей, оставь ты эту дверь. Один фиг не откроешь.

Тем временем с другого конца вагона раздался голос:

– Вода есть у кого?

– Да уж… ни еды, ни воды… – пробормотал Павел Александрович. Он постучал по поручню, чтобы привлечь к себе внимание, и заговорил уже громко и уверенно:

– Народ, слушайте сюда! В каждом вагоне сейчас должен быть общак воды и еды. Поровну! Никто не знает, насколько мы здесь застряли. Поэтому разбиваемся на группы, общаемся с людьми, собираем всё, что есть – кто чем богат.

Он сделал паузу, обвёл взглядом собравшихся:

– Вода и еда – в первую очередь детям, старикам, беременным, инвалидам и тем, кто сильно пострадал. Всем понятно?

Послышались кивки, кто-то сказал "да", кто-то просто вскинул руку.

– Попутно оказываем помощь! Проверяем: в сознании человек или нет, дышит ли, у кого кровь – помогаем остановить. Тут вот, – он махнул рукой на группу людей у сидений, – ребята уже подсуетились, помогают друг другу. Но мы тоже в стороне не остаёмся! Погнали!

Голос Павла Александровича прорезал суматоху. Жёсткий, уверенный, он не оставлял места панике. В этой кромешной неразберихе среди покалеченных и мёртвых тел именно его голос стал единственным, за что можно было зацепиться. Люди, потерянные, дрожащие, предоставленные сами себе, услышали его и будто очнулись. Уверенные слова вытащили их из ужаса, из ступора, из оцепенения.

Вера подошла к девушке с ребёнком на руках.

– Вам нужна помощь? Есть вода, нашлись даже пару бутылок молока.

– Нет, спасибо вам. У нас всё есть. Я всегда в полном обмундировании, – усмехнулась женщина. – С детьми только так и никак иначе.

Вера ответила ей улыбкой и пошла дальше. Где-то внутри что-то медленно, но неотвратимо сдвигалось. Ещё недавно каждое слово давалось ей с усилием, а теперь она вдруг знала, как подбодрить, что сказать, чем помочь. Будто кто-то щёлкнул тумблером, и в этой обычно тихой, застенчивой девушке, начавшей утро в привычной броне социальной скованности, заговорила другая Вера – более смелая и отзывчивая.

Через час Павел Александрович в который раз подошёл к кабине машиниста. Постучал, но ответа по-прежнему не было.

– Дур-р-рдом какой-то, – пробурчал он и с силой сплюнул на пол.

– Что там, ноль реакции и фунт презрения? – спросил Миша.

Тот кивнул и снова затарабанил по двери кулаком:

– Уважаемый! У вас тут, на минуточку, люди! Может, выйдете, скажете нам пару слов? Да хоть по громкой связи, подбодрите народ! Что вы там, в засаде сидите?

Молчание. Ни звука.

Машинист застыл в кабине, как поражённый. Его тело сковало оцепенение, мышцы напряглись, а дыхание сбилось – оно было слишком поверхностным, прерывистым, словно он боялся сделать лишний вдох. Глаза широко раскрылись, но взгляд метался, не фокусируясь ни на чём конкретном, внутри его головы воцарилась пустота и хаос одновременно. Губы дрожали, пытаясь выдавить слова, но они застревали в горле.

Туман за стеклом плавно размывался, но для него мир замедлился, растянулся в безвременье. В голове крутился только один вопрос, на который не было ответа – что теперь делать? Он словно застрял между настоящим и чем-то чуждым, без движения, без решения. Шок плотно зажимал в свои тиски, лишая возможности понять, что происходит и как выбраться из этого кошмара.

– Уважаемый! Где помощь? Где спасатели?! – продолжал снаружи Павел.

– Может, он ранен? – спросила Вера. – Вдруг головой ударился, когда тормозил?

– Да вряд ли. Он же в эфир выходил после стоп-крана.

В этот момент с другого конца вагона донеслась возня:

– Дай сюда!

– Это еда для всех!

– Я жрать хочу прямо сейчас! Отошла, коза!

Раздался резкий женский визг. Люди вздрогнули и почти все рванули смотреть, что происходит.

Плюгавый мужичонка, худощавый и нервный, вцепился в пачку лапши быстрого приготовления, которую вырывал из рук у высокой девушки плотного телосложения.

– Так! Что тут происходит?! – грозно спросил Павел Александрович, подойдя вплотную.

– Па… Павел Александрович, они вот… – запинаясь, заговорила девушка. – Пришли эти, – она кивнула на двоих мужчин и плюгавого, – еду отбирают! А у нас и так почти ничего нет!

– С какого хрена вы решили, что эта еда только ваша?! – заговорил один из мужиков. – Мы тоже жрать хотим!

– Так мы же вам отдали два батона и карбонат! Вам всё мало?!

Павел Александрович вдруг рассмеялся. Заливисто, громко, до слёз в глазах. Люди озадаченно уставились на него.

– То есть… – вытирая уголки глаз, продолжал смеяться он, – вам, козлам общипанным, дали два СВЕЖИХ батона и целую нарезку мяса, а ты… а ты, идиот, вцепился в бич-пакет?!

– Слышь ты, гнида… – шагнул к нему плюгавый, но не успел договорить.

Павел Александрович резко ударил его под рёбра. Мужичок побледнел и скрючился, нашёл рукой поручень и уцепился за него, чтобы не упасть.

– Значит так! – сказал он, так, что у всех за спиной пробежала дрожь. – СЛУШАТЬ СЮДА!

Он выпрямился, осмотрел толпу:

– Прошло два часа. Два мать вашу часа, как мы здесь застряли. А вы уже волками друг другу в глотки лезете – за китайскую лапшу! Вы с ума сошли? Вы что, УХУ ЕЛИ?!

Он сделал шаг вперёд. Тишина.

– Я скажу один раз и для всех. Пока нас не вызволили – вся еда общая. Это значит – делим на всех, по порциям! Ровно, честно, спокойно. Всё! Ясно сказал?!

Люди начали кивать. Даже та самая шайка, что пришла с плюгавым, уже не возражала.

– Я не слышу! ЯСНО?!

– Да! Да, ясно! – дружно закивали и заговорили разом.

– А ты, залупчик, – Павел повернулся к всё ещё стонущему мужику, – теперь под особым присмотром. Понял меня?

Тот только злобно покосился.

Прошло пять часов с момента аварии. В вагоне царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь редкими переговорами и шорохами. Некоторые пассажиры, измотанные стрессом и усталостью, задремали на своих местах, другие сидели, уставившись в одну точку, погружённые в свои мысли. Тревога нарастала с каждой минутой, и люди начали задавать вопросы.

Павел Александрович в очередной раз постучал в дверь кабины машиниста.

– Слушай, капитан! Ну будь ты человеком! Тут мёртвые тела лежат в проходах! Тут напуганные женщины, дети, старики! Нельзя тут так долго находиться! Что ответили тебе сверху?

– Ничего, – внезапно ответил машинист. Все удивились, уже и не ожидали услышать его голос. – Ничего не ответили. Связи нет. Сигнал не доходит.

– Твою ма-а-а-ать… – протянул Миша.

– Чего же ты молчал? Открывай двери, пойдём по тоннелю.

– Там света нет. Аварийный уже даже не горит, скоро и в поезде погаснет.

– Свет не проблема, с фонариками на телефонах дойдём. Сколько до ближайшей станции?

Машинист открыл дверь и вышел, чем ещё больше удивил группу.

– До Черкизовской? Примерно 1200 метров.

Павел Александрович протянул ему руку поздороваться. Машинист ожидал получить по морде, но удивился такому приятному приветствию.

– Ох… Ну что ж… Вера и Маша, пробегите по вагонам, расскажите всем, что мы через 30 минут выдвигаемся до следующей станции. Кто хочет присоединиться, пусть готовятся. Всем необязательно идти. Дойдём до станции – вызовем помощь. И тогда к остальным уже спасатели подоспеют.

– Павел Александрович, – прервала его Вера.

– Слушаю.

– А это не странно, что за всё время за нами так никто и не пришёл? Не говоря уже о том, что с момента этого кошмара ни одного поезда не проехало и нас не снесло? Мне очень тревожно. Что-то неладное происходит. Может быть, даже сейчас нет дела до нас, потому что спасатели заняты другим? Может, это вообще массовый теракт? – затараторила Вера.

– Цыц! Тихо! Думай, что говоришь. Давай успокаивайся. Не накручивай ни себя, ни остальных.

Вера кивнула.

– Но ведь она права, – ответил машинист. – Я пытался связаться с диспетчерами. У меня не вышло. Но! Когда пропадает поезд, диспетчерская система фиксирует отсутствие сигнала. Обычно в таких случаях автоматически активируется аварийный протокол: на место высылается дежурная бригада, и движение на линии приостанавливается. Однако сейчас за нами никто не явился. Это очень странно.

Пассажиры переглянулись, осознавая всю серьёзность ситуации. В воздухе повисла тревожная тишина, нарушаемая лишь гудением вентиляции и редкими вздохами. Запах крови и пота смешивался с затхлым воздухом тоннеля, создавая удушливую атмосферу. Люди начали готовиться к предстоящему пути, собирая свои вещи и проверяя заряд на телефонах.

Прошло тридцать томительных минут. Время будто растянулось, капая вязкими, тягучими секундами. Наконец, собралась группа – двадцать человек. Те, кто не мог больше сидеть в этом душном металлическом гробу, пропитанном страхом, потом и слабым, но всё более ощутимым запахом смерти.

Среди них были Вера и Маша, которые всё это время не просто поддерживали порядок, но и морально удерживали многих от паники. Миша – добродушный и довольно участливый парень… Павел Александрович, спокойный, собранный, с внутренним стержнем. Антон – машинист, упрямо отказавшийся остаться в поезде. И даже тот самый Плюгавый Бичпакет, как его прозвал Миша – худощавый мужик в заляпанной куртке, с бегающим взглядом, но сейчас уже серьёзный и сосредоточенный.

– Так, – сказал Павел Александрович, обводя всех взглядом. – Все готовы?

Ребята закивали, кто-то перебросил рюкзак на плечо, кто-то крепче сжал в руке телефон с включённым фонариком.

– Миша, Антон и Лёха – вы несёте воду и немного еды. Не думаю, что нам нужна целая провизия. Тут шлёпать в принципе недалеко, бодрым шагом дойдём. Все молодые, здоровые, задержек быть не должно.

Он сделал паузу, взглянув в глаза каждому. Лица были напряжённые, но решительные.

– Ребята… – он замолчал, сглотнул. – На нас надеется весь поезд. Давайте дойдём быстро и без происшествий, – он бросил короткий взгляд на Плюгавого.

Тот лишь хмыкнул, но ничего не сказал, только отвернулся и поправил рюкзак.

– И я с вами! – из толпы вышла девушка, прижав к себе младенца, плотно укутанного в клетчатый плед. – Я не могу здесь больше находиться.

– Анастасия, вам бы остаться, – поосторожничал Павел Александрович. – Куда ж вы с ребёнком по темноте?

– Нет! – сказала она резко, почти отчаянно. – Среди мёртвых людей нам с Андрюшей делать нечего. Обузой я не буду. Я выносливая – он у меня всегда на руках.

– Я помогу, если что, – тихо добавила Вера, кладя руку на плечо Анастасии.

Та взглянула на неё с благодарностью, глаза её блестели.

– Так… так… так… – Павел Александрович провёл рукой по лбу. – Ладно. Антон, открывай двери. Выходим.

Машинист кивнул и подошёл к двери, встав на одно колено. Он нащупал экстренный рычаг разблокировки и с силой потянул его вниз. Со скрежетом, ржаво и с хрипом, будто задыхаясь, механизм щёлкнул. Дверь подалась медленно, неохотно, с тяжелым металлическим вздохом, словно вагон не хотел отпускать своих пассажиров во тьму.

В тоннель повеяло сыростью и промозглой пустотой. Свет от телефонов едва пробивал тьму, рассыпаясь бледными пятнами по рельсам.

Но не успели они сделать и шага из вагона, как из глубины поезда, раздался истошный крик.

Группа вздрогнула. По вагонам прошлась волна – сначала удивлённых возгласов, потом страха. За первым криком последовали ещё – более резкие, панические, будто кто-то звал на помощь или пытался вырваться из лап чего-то ужасного.

– Что за… – начал было Миша, но не договорил.

– Быстро! – крикнул Павел Александрович. – Назад! В последний вагон!

Они сорвались с места, рванули назад сквозь темень угасающих аварийных ламп и вагонную духоту. Фонарики прыгали по стенам, выхватывая испуганные лица, трясущиеся руки, обрывки вещей. Кто-то кричал, кто-то молился. Всё тело наполнилось тревогой, сердце колотилось, как бешеное. Страх вернулся – уже не гнетущий, а взрывной, животный, тот, который заставляет бежать, не оглядываясь.

Что-то происходило в хвосте поезда. И на этот раз явно не разборки за бичпакет. Люди навстречу выскакивали в панике.

– С дороги! – крикнул кто-то из бегущих.

Грохот шагов, сбивчивое дыхание, запах пота, страха и металла смешались в один вязкий ком. Всё усиливалось по мере приближения к хвосту состава. Но чем дальше они бежали, тем реже становились люди. Казалось, поезд выдыхался, как живое существо, оставляя в тени последние свои остатки жизни.

И тут, когда добрались до предпоследнего вагона, открылась картина, от которой перехватило дыхание у всех.

Свет фонариков выхватил чудовищную сцену. На полу, в неестественной позе, лежала молодая девушка – её одежда была изорвана, лицо частично закрыто прядями волос, но уже было ясно: она мертва. Поверх неё – двое мужчин, поедающих её.

Один – лысеющий, с грязной курткой, с хриплым утробным рыком вгрызался в её запястье, с отвращающим чавканьем отрывая куски плоти. Кровь струилась по его подбородку, стекала каплями на пол. Второй – помоложе, весь в крови, с остекленевшими глазами, будто в трансе, сжимал её горло и медленно разжёвывал плоть на шее, словно это было что-то обыкновенное. Как будто ел курицу на кухне, а не человека в тёмном вагоне метро.

– О, Господи… – Веру передёрнуло. Она отступила к стенке, закрыв рот рукой.

Люди замерли. Никто не мог даже пошевелиться. Стояли в ужасе – с расширенными зрачками, парализованные отвращением и страхом.

Но именно в этот момент Плюгавый Бичпакет, неожиданно для всех, сорвался с места. С воплем и с силой влетел с ноги в того, что жевал запястье. Раздался хруст – удар был сокрушительный. Мужик отлетел в сторону, врезался в пластиковое сиденье и зарычал – не от боли, а почти как зверь.

Павел Александрович тут же бросился ко второму, заломал его, пытаясь оттащить от горла девушки.

– Что же вы делаете, суки?! – закричал он, скручивая мужчину. – Миша!

Миша вздрогнул, как будто кто-то дал ему пощёчину.

– Миша, мать твою! – повторил Павел Александрович.

Миша заморгал, пришёл в себя.

– Снимай шнурки с того парня! – он кивнул в сторону тела неподалёку – молодой парень, белая куртка, белые кеды. Лежал лицом вниз. Покойник.

Миша сморщился, но подчинился. Подбежал, судорожно развязывая шнурки с окровавленных кед. Пальцы дрожали, резались о пластик.

– Антон! С той девушки тоже шнурки – живее! – скомандовал Павел.

Тем временем Бичпакет бил первого в голову, раз за разом, с такой яростью, будто хотел стереть его с лица земли, пока тот не обмяк.

– Эй, ты, прекрати! Убьёшь же! – кто-то крикнул из группы.

– Да ты глаза разуй! – зарычал Бичпакет. – Посмотри на них!

Свет фонарей упал на лицо того, кого он избивал.

Кожа серо-желтоватая, зрачки мутные. Бичпакет запинал его до смерти.

– Это люди?! – его голос дрожал, и был полон ярости. – Я вас спрашиваю, это люди? Да они бабу только что за милую душу сожрали! – он ткнул в сторону. – Это дохляк! Зомби!

По вагону прокатились всхлипы, ахи.

Миша подбежал с двумя шнурками. Павел Александрович вместе с ним скрутили руки и ноги второго. Связали, как могли. Еще одними шнурками – теми, что снял Антон с убитой девушки, – привязали к поручню, чтоб не ползал, не кусался.

Захлёбываясь от адреналина, Павел Александрович сел на корточки, дышал тяжело, пот капал с его висков.

– Что же это такое… – прошептал он.

Только он успел выдохнуть – как через два вагона, в сторону головы состава, опять раздались крики. Громче, ближе, тревожнее. Не просто крики страха – это были крики боли и возни. Паника вновь захлестнула вагон.

– Быстро расступились! – рванул Павел туда, где пространство сотрясал истошный женский крик.

– А как же этот зомби? – кивнула Маша на привязанного к поручню парня, который, несмотря на перевязанные шнурками руки и ноги, всё ещё яростно рычал, выгибаясь, будто хотел выплюнуть собственное бешенство наружу.

– Никуда не денется, привязанный, – уже на бегу бросил он.

Все помчались следом. Кроме Бичпакета. Он остался стоять, глядя в лицо скалящегося мертвеца. Рот у того был весь в крови – как своей, так и чужой. Резко и озлобленно Бичпакет харкнул, слюна попала прямо в лицо тварюге.

– Что, сука? Не нажрался? – процедил он сквозь зубы, смерив урода взглядом, полным омерзения. Затем быстро, с тяжёлой поступью, пошёл вслед за остальными.

Когда группа прибежала в соседний вагон, им открылась по-настоящему жуткая, инфернальная сцена. Казалось бы, что может быть ужаснее того, что они видели минуту назад? А вот, жизнь сумела удивить и в этот раз.

Пять мертвецов. Пять. Девочка лет шести, с абсолютно стеклянным взглядом, вцепилась зубами в руку своей бабушки. Молодой парень и его, видимо, девушка, склонившись над телом женщины, жевали её живот с урчащим наслаждением. Другая женщина ела лицо погибшего мужчины – тот умер, скорее всего, при резком торможении. А ещё одна – пыталась вцепиться зубами в шею живого, дрожащего мужа, который удерживал её на расстоянии, не понимая, что его "Таня" уже давно не Таня.

– Таня… Танечка… милая моя… что же ты делаешь… – шептал он, и по щекам у него катились слёзы. – Танюша…

Павел Александрович оторвал внучку от руки бабушки и со всей силы отшвырнул её в бок, девочка ударилась о стекло, но оно не разбилось, она рухнула на сиденья, затем скатилась на пол.

– Катю-ю-юшка-а-а! – завыла бабка, с дико разодранной рукой, и бросилась к внучке. Павел успел лишь оттолкнуть её локтем, как в следующий миг почувствовал острую и жгучую боль – девчонка, несмотря на детские размеры, хорошенько впилась зубами в его голень.

– ААААА, твою ж мать! – заорал он, едва не упав от боли.

Тут снова подоспел Бичпакет и, не раздумывая, влетел с ноги в голову зомби-девчушке. Один удар. Второй. Череп хрустнул. Мясо размазалось по полу. И та больше не двигалась.

– Что вы делаете?! – заорала бабушка, – Твари! Изверги! Она же ребёнок! – но её слова оборвались от звонкой пощёчины. Бичпакет навис над ней, лицо перекошено от гнева.

– Да заткнись ты. Это не твоя внучка, дура старая. Это каннибал! Посмотри на свою руку, блядь, и в себя приди!

Старуха застыла, как вкопанная, не в силах осознать увиденное. Прямо у неё на глазах, в нескольких шагах – её Катюшка, её родная девочка, оставалась единственной, что у неё было. И сейчас… её жестоко убили. Ноги просто подогнулись, земля ушла из-под неё, и она грохнулась, даже не заметив, что упала прямо на чьё-то уже холодное тело. Она вцепилась в голову своими морщинистыми пальцами и зашлась в судорожном рыдании. Потом, не понимая, что делает, поползла. Волоком, на локтях, по окровавленному полу, к мёртвой внучке, что осталась лежать в лужице собственной крови. Добравшись до неё, рухнула рядом, ткнулась лицом в обмякшее тело, зарыдала в полную силу.

Павел Александрович, побледнев, тяжело опустился на ближайшее сиденье, зажав рану, из которой хлестала кровь. Его штаны стремительно темнели, превращаясь в пропитанную тряпку. Боль пульсировала до подташнивания.

Антон остановился у аварийного бокса у торца вагона. За прозрачной крышкой покоились топорик с молотком. Пластик держался на тугой защёлке, но внизу был маленький вырез под палец. Он вставил туда край ногтя, поддел. Крышка щёлкнула и открылась. Машинист вытащил схватил тяжёлый инструмент и немедля направился к прожорливой парочке. Подошёл сзади и в одно движение всадил топорик в череп парня, потом – девушки. Хруст. Кровь брызнула на стену и окропила окно.

Затем Антон двинулся к мужику, который держал свою жену.

– Не надо… – прохрипел тот, глядя в глаза Антону. – Это… это моя жена…

– Уже нет, – глухо сказал машинист, занося топор. Спустя два ловких удара всё было кончено.

Он развернулся к женщине, которая с упоением вгрызалась в мёртвое тело мужчины. Подошёл, не снижая шага, и занёс руку для удара. Она вскинула голову и издала звук – не то рычание, не то злобное шипение, – словно предупреждала. Но Антон даже не дрогнул. Удар с хлёстким звуком пришёлся ей в висок.

– Миша, Антон, пройдитесь по вагонам быстро, – выдохнул Павел Александрович, щурясь от боли, лицо его покрылось потом. – Вдруг кому ещё помощь нужна… чёрти что творится…

Они кивнули, вбежали в соседние отсеки, переглядываясь.

– Павел Александрович, дайте я посмотрю рану, – сказала Маша, опускаясь на колени перед ним. Он молча отодвинул ткань – кусок плоти буквально вырван. Да, точно – рваная рана, глубокие зубные следы кровоточат.

– Это надо срочно обработать, – сказала она, доставая воду и перекись.

– Или отрезать, – вставил Плюгавый, скрестив руки и глядя на рану с холодным интересом.

Все уставились на него.

– Чо вы? Его зомби укусил. Там уже инфекция. Надо отрубить, чтобы окончательно не заразился, – пожал плечами он.

– Откуда инфа, что он заразится? – прошипела Вера, также скрестив руки на груди.

– Ты, похоже, оправдываешь свой цвет волос, тупая блонда. Фильмы про зомби не смотрела?

Павел Александрович хрипло рассмеялся, несмотря на боль.

– Придурок. Угомонись. Какие к чёрту зомби? Мы не знаем, что с людьми происходит?! И резать ногу я не дам. И нечем здесь, мать твою, резать!

– Слышь ты, пёс старый, я тебе жизнь спас. Так что давай повежливее со своим спасителем, а?

Вера не выдержала. И без того нервы были на пределе. Она вскочила и со злостью влепила Плюгавому звонкую пощёчину. На миг повисла тишина. Лицо того перекосилось от удивления, а затем и ярости. Он рванулся вперёд, глаза налились злобой, – ещё секунда, и он бы набросился. Но Павел Александрович встал между ними, и взглядом, холодным и твёрдым, как сталь, дал понять: что не даст ударить девушку.

– Пошёл ты на хер отсюда, спаситель сраный, – прошипел он прямо ему в лицо.

– Нет, это вы пошли. Придурки. Вы все сдохнете! – рявкнул Бичпакет и направился к голове состава, к вагону с открытыми дверями, ведущими в тоннель.

– Час от часу не легче, – сплюнул Павел Александрович, и слюна, тяжёлая и вязкая, с хлопком ударилась о грязный пол. – Ладно, пошли в начало поезда. Потолкуем с людьми… Точнее, с теми, кто ещё не разбежался к чёртовой матери.

С каждым шагом воздух становился тяжелее – пропитан страхом, потом, злостью и отчаянием. Повсюду – следы паники: оброненные вещи, заляпанные кровью стены, сорванные поручни. В вагоне машиниста толпилась кучка пассажиров, кто-то плакал, кто-то просто дрожал, обняв себя за плечи, кто-то молился, выдавливая слова сквозь стиснутые зубы.

Антон, уже изрядно измученный, стоял в проёме между вагоном и тоннелем, раскинув руки, словно живой щит. Его лицо было перекошено напряжением, на лбу сочилась кровь от ссадины, правая штанина порвана до колена. Он держался – но видно было, что на пределе.

– Назад! – кричал он. – Назад, я сказал! Там небезопасно!

– Мы уйдём!

– Не имеете права держать нас!

– Выпусти нас!

– Послушайте! – повысил голос Павел Александрович, пытаясь привлечь внимание.

Но толпа не слышала. Страх и животный инстинкт перекрывали всё. Паника уже не гудела – она ревела, как шторм в замкнутом пространстве.

Павел метнул взгляд на скамью – там лежал молоточек для эвакуационного выхода, видимо кто-то из пассажиров тоже вскрыл аварийный бокс. Он схватил его и со всей силы ударил по металлическому поручню. Раздался гулкий и вибрирующий звон. Все обернулись.

– Послушайте меня! – рявкнул он. – Не перебивайте. Я сам чуть не обосрался от страха, когда увидел, что там творится. Но вы хотите рвануть в такую темень? Не зная, что там? Без оружия, без еды, без понятия, что вас ждёт?

Он шагнул вперёд, лицо побледнело от боли, а нога, укушенная в драке, ныла.

– Мы не знаем, что это! Новая пандемия? Биотерроризм? Массовый психоз? – он снова сплюнул на пол. – Но я знаю одно: если вы выйдете туда, не прикрывая друг друга, в панике, вразнобой – вы там сгинете. Мы даже не знаем, распространилось ли это дальше. Может, только метро охвачено. А может, уже весь грёбаный мир. Вы хоть понимаете, что делаете?!

Люди замерли. Кто-то молча кивал, кто-то, сжав губы, сдерживал слёзы. И вроде к нему снова начали прислушиваться, но толпа внезапно ахнула. Паника вспыхнула заново. Только по испуганным и округлившимся глазам людей Павел понял, что за его спиной появилось нечто ужасающее.

Зомби, которого ранее привязали шнурками к поручню, стоял в темноте всего в двух вагонах от них. Руки – в лоскутьях кожи. Губы – в крови. Зрачки скрыты мутной пеленой. Угрожающе голодной поступью приближался к толпе людей.

– Господи!

– ОТОЙДИ! ПУСТИ! ПУСТИ!!!

Люди рванули вперёд.

Антона, бедного машиниста, снесли одним махом. Его тело грохнулось на землю в тоннеле, словно мешок. Несколько человек прямо по нему пробежались. Один ботинок улетел в сторону. Он вскрикнул и затих. Поток тел прошёл по нему, как каток.

– СТОЙТЕ! – заорал Павел. – НЕ УБЕГАЙТЕ!

Но уже было поздно. Визг, вопли, рыдания – всё смешалось. Люди прыгали во тьму тоннеля. Несколько поскользнулись, кто-то упал, а кого-то утащила за собой толпа. Это была не эвакуация. Это было бегство обречённых.

Павел повернулся и сплюнул, шипя:

– Да твою ж мать… у меня на это дерьмо слюней не напасёшься! Уже в горле пересохло! Разгрыз, говнюшонок такой, шнурки!

В дальнем углу вагона, прижавшись к креслу, сидела Настя. Она держала на руках сына. Её глаза были расширены, мокрые от слёз, губы дрожали. Но главное – малыш не плакал. Прошло уже шесть грёбаных часов с тех пор, как всё началось. И не звука от ребёнка. Вера стояла рядом, закрыв рот ладонью. Маша вжалась в дверь машиниста, её плечи вздрагивали. Михаил, матерясь, пытался поднять Антона. Бичпакет раздраженно почесал бровь. Алексей, осунувшийся и дрожащий, выдавил:

– Ч-что нам делать?.. Он и-и-и-дёт…

И как по сигналу, два тела из соседнего вагона тоже встали. Сначала медленно, с характерным хрустом костей. Потом – чуть увереннее. Мутные глаза. Серые губы. И шаг – в сторону оставшейся группы.

– Так, – прохрипел Павел. – Антон… живой хоть? Лёшка, бери рюкзаки. Всё, что осталось: вода, еда, аптечку. Мы без этого не выживем.

– Эй, спаситель недоделанный, – обратился он к Бичпакету, тот уже встал в проходе между вагонами, напрягшись перед боем. – Управишься с тремя?

– Я и десять уложу, если надо, – процедил тот, не моргая.

Павел кинул ему молоток. Тот поймал.

– Я ему помогу, – отозвался Михаил. С земли он поднял короткий топорик Антона – тяжёлый, с засохшей кровью на лезвии. А самого Антона прибочунил к составу. Тот более-менее приходил в себя, повезло – не сильно помяли, успел голову руками закрыть. А вот ботинок жалко, улетел хер пойми куда. Попробуй теперь найти.

Павел Александрович отвёл девушек в начало головного вагона и строго велел ни в коем случае не оборачиваться и не смотреть, что бы они ни услышали. Позади раздавались звуки резни. Лёша отпаивал Антона водой, а Маша аккуратно обрабатывала его ссадины.

Спустя десять минут Миша и Бичпакет вернулись – будто из другой реальности. Оба были забрызганы чужой кровью: на рубашке Михаила алые пятна расползались, темнели, цеплялись за ткань, как клей. Бичпакет выглядел разозлённым, сжатыми челюстями и напряжённой шеей – до сих пор готов пробивать черепа. На его лице кровь тонкой струйкой стекала от виска до подбородка, не замеченной, не вытертой.

А вот Миша… Миша был совершенно бледен. Он не говорил ни слова, лишь смотрел перед собой, широко, без фокуса, будто не верил в случившееся. В его взгляде застыла растерянность – не от опасности, нет, а от того, что он только что сделал. Даже если это были зомби, даже если они уже не люди – он всё ещё видел в них человеческое. Тем не менее, оставаться в стороне он тоже не мог. Они молчали. И никто не осмелился их спросить. Всё было ясно без слов – та троица больше не поднимется.

– Ну что ж, ребятки, – произнёс Павел, тяжело выдыхая, и взгляд его стал холодным и сосредоточенным. – Уходим.

Он медленно провёл взглядом по лицам. Говорил глухо, но с нажимом:

– Слушайте внимательно. У нас три фонаря: один нормальный у Антона, поэтому он идёт первым. Антон, ты вроде уже попришёл в себя? – Обеспокоенно он начал изучать машиниста.

– В норме. – Ответил тот сухо.

– Хорошо, тебя сзади подстрахуют, если плохо станет. Собственно, у Антона самый мощный свет, и он знает тоннели. Мы не шатаемся, не оглядываемся, не орём, не обсуждаем ничего на ходу. Телефоны никак не используем – кроме фонариков. Ясно?

Ребята закивали. Настя сглотнула и прижала мальчика крепче. Он всё так же не издавал ни звука. Только тихо дышал, уткнувшись в её грудь.

– Девочка с ребёнком – в середине, между мной и Машей. Настя, слышишь меня? – Павел смягчил голос, но остался собранным. – Ты не отходишь от нас ни на шаг. Если что – опускайся на пол, держи ребёнка крепко. Поняла?

– Да, – еле слышно ответила она.

– Михаил – замыкающий. Если кто-то поскользнётся, оступится, зацепится – он подстрахует. Если что – даже не думайте возвращаться назад в одиночку.

Антон в это время уже стоял у дверей, держа в руке массивный жёлтый фонарь с чёрной обмоткой. Свет у него был узкий, резкий, дальнобойный.

– Я поведу, – сказал он, не оборачиваясь. – До ближайшей станции … 1200 метров примерно. Проверим по пути служебные помещения, но они обычно закрыты. Если будут открыты или же сумеем тихо замок сломать, то не придется шлёпать по рельсам, через техпомещения и выйдем.

– Готовы? – кивнул Павел. – Тогда – вперёд.

Миша помог Павлу Александровичу выбраться из вагона. Тёплый, спёртый воздух тоннеля ударил в лицо. Он пах пылью, старым бетоном, машинным маслом, ржавым железом. Темнота за пределами вагона была не просто отсутствием света. Казалось, она живая. Она двигалась. Дышала. Прислушивалась. Она обволакивала тело, скользила по позвоночнику, затаивалась в изгибах стен и следила. Каждый шаг в этот мрак отзывался внутренним подвыванием инстинкта: назад, назад, не ходи туда. Но назад было нельзя. Только вперёд – в глотку тоннеля, словно в нутро гигантского зверя, который ещё не решил, проглотить ли их целиком… или поиграть сначала.

– Один за другим. Не спешим, но и не тащимся как черепахи. Если кто-то слышит посторонний звук, шепотом сообщаете ближайшему. Ни в коем случае не кричать. Ни под каким предлогом.

Антон шагнул вперёд, луч фонаря прорезал густую муть и зацепил старые разводы и множество переплетенных труб на стенах тоннеля. Павел – следом. За ним – Настя, прижав к себе малыша. За ней – Маша с Верой, потом Алексей, Михаил шёл замыкающим, держа топор наготове, озираясь через плечо каждые пять шагов. Бичуган шёл чуть сбоку от основной линии, парень на своей волне.

В тоннеле слышно было каждое дыхание. Каждый скрип обуви. Влага хлюпала под ногами, где-то капала вода – мерно, как отсчёт времени, которое оставалось до столкновения с чем-то неведомым.

Можно было бы сказать крылатую фразу: «Пять минут полёт нормальный». Вот только как раз на пятой минуте всё пошло максимально через задницу. Луч фонаря, узкий, но дальнобойный, выхватил из темноты такую картину, что Антон как вкопанный застыл на месте. Павел, шедший следом, по инерции сделал пару шагов и вписался в его спину.

– Ты чо? – удивился он, отстраняясь.

Настя, выглядывая из-за плеч мужчин, тоже застыла, как только увидела, что именно их заставило остановиться Её испуганное "Ах!" вырвалось непроизвольно, да ещё и с такой звонкостью, что всех аж перекосило от ужаса. Павел резко развернулся к ней, глаза расширились, и он нервно прижал палец к губам, мол, “тишина“.

Что тут скажешь? Испуг заразителен. Любопытство, как обычно, взяло верх над инстинктом самосохранения. Из-за спин одно за другим начали высовываться вопросительные лица. Лучше бы они не видели того, что было впереди.

На путях, всего в десятке метров от них, раскинулись два тела. Ну, как тела… От тел остались только фарш и мокрые ошмётки, с трудом прикрытые разодранной одеждой. Липкая, тягучая кровь растеклась между рельс, оставляя после себя жирные, лоснящиеся разводы. По обрывкам тряпья и клочкам кожи с волосами можно было различить – один был мужчиной, другая – женщиной.

Судя по тому, как тоннель разделялся впереди на два рукава, отобедавшие ими гурманы, уже уползли куда-то в один из них.

– Мамочки… – сдавленно пискнула Маша, прижав руки к груди.

– Тихо! – шикнул Павел, хмуро стрельнув взглядом. – Антон, по сторонам свети. Видишь кого? Слышишь?

Антон аккуратно поводил лучом по сторонам тоннеля, задерживая свет в подозрительных местах. Его лицо напряглось, взгляд стал колючим, как у охотника в засаде. Минуту спустя, не поворачивая головы, буркнул:

– Тишина. Никого.

– Нам куда? – спросил Павел уже тише, но голос у него предательски дрожал.

Антон просто кивнул в нужном направлении, и отряд, стараясь не наступать в лужи и ошмётки чужой плоти, начал обходить останки по краю. Все шли гуськом, шаг в шаг. Кто-то затаивал дыхание, кто-то мелко дрожал, как в лихорадке. Только прошли мимо пожёванных тел, как из соседнего тоннеля раздался глухой звук, чья-то туша упала на рельсы. Все замерли. Послышалось хриплое, гортанное рычание. Причём явно не от одного существа…

Миша, до этого и так бледный как мел, теперь вообще сам стал похожим на мертвяка. Он медленно, с грацией парализованной черепахи, поднял кулак – жест “стой”. Затем поднял один палец. Прошла секунда – добавил ещё два. Потом почти с обречённостью растопырил ладонь. Пять. Пять, мать их, каннибалов.

– Гасим фонари! – прошипел Павел, резко. – К стенке! Все! Быстро сели!

Фонари начали выключаться с такой поспешностью, что в книгу рекордов записывай. У Лёши от страха ладони стали как маслом намазанные – телефон выскользнул и шлёпнулся на шпалу с предательски звонким, до ужаса громким звуком. В тот же миг с той стороны тоннеля послышалось оживление: копошение, топот, улюлюкающее уханье и тягучее урчание, которое сразу превращало кровь каждого из отряда в холодец.

Лёша вжал голову в плечи и сделал лицо человека, на которого летит кирпич с девятого этажа. Павел так на него глянул, что даже зомби бы передумали нападать из жалости. Бичпакет метнулся к его телефону, и успел выключить фонарик, прежде чем стало совсем поздно.

Все прижались к стене. Вера пыталась не дышать, а сердце ухало совой. Настя прижала сына к себе и беззвучно молилась. Маша закрыла рот обеими руками, и подрагивала всем телом. От неё шла такая дрожь, что Вера невольно тоже начала вибрировать. Бичпакет, Антон и Миша уже настроились сражаться.

Шаги были уже совсем рядом. Слышалось тяжёлое и неуклюжее шарканье. Потом удар, как будто кто-то рухнул на шпалу. Следом – глухое, дикое урчание, кажется, вперемешку с возмущением. Походу зомби не обрадовался поцелую рельсов с его лицом. Потом донеслись ещё шаги. Урчащие остановились прямо у входа в тоннель, в который забилась группка.

Три минуты нечеловеческого страха, что впивался в кожу тысячами острых игл. Три минуты ожидания безумной, кровавой смерти. Три минуты не озвученных молитв, обращённых ко всем возможным богам. Три минуты, наполненные воспоминаниями – яркими, словно солнечные вспышки, о мирной, прошлой жизни, о том, что когда-то казалось обыденным и вечным. Три минуты сожалений о не сказанном, не случившемся, не сделанном. Три минуты цепляющейся за каждый вдох надежды, что вдруг повезёт, что спасение придёт, что зомби их не заметят.

Но три минуты истекли, как песок сквозь пальцы. Им на смену пришёл влажный, отвратительно смакующий, чавкающий звук. Чавканье это сопровождалось приглушённым и сытым причмокиванием. Видимо, стая вернулась к тартару, что оставила неподалёку на путях.

Вера сжала зубы, закрыла глаза, её начало мутить от осознания, что именно там сейчас происходит. Волна тошноты подкатила к горлу.

– Поднимаемся и идём по стеночке, – зашептал Павел. – Метров через двести включаем фонари, если будет тихо.

И они поползли тишайшими тенями вдоль стен, затаив дыхание. Никто не проронил ни звука.

Почти на каждом длинном перегоне есть дренажные штольни, служебные ходы, ниши для укрытия персонала, а иногда и технологические тоннели, ведущие к инженерным коммуникациям или вентиляционным шахтам. Они были и здесь, и в каждом таком закутке, группе параноидально казалось что-то да шевелилось.

Спустя пятьдесят метров Антон, идущий впереди, наступил на что-то мягкое. В него снова уткнулся Павел. Машинист аккуратно положил ему руку на плечо и прошептал:

– Я… наступил на что-то… мягкое…

– Чёрт… – ответил Павел. – Что это?

– Не знаю… Посветим?

– Давай лучше на ощупь… – предложил Павел.

Он, конечно же, не видел, как Антон скривился и позеленел после такого предложения. Тяжко вздохнув, машинист собрался с силами и начал медленно присаживаться, выставляя одну руку вперёд, второй держась за стену. И его рука нащупала то, что искала.

Бедный парень. Что он сегодня только не пережил? Аварийное торможение собственного состава, удар головой о панель, убийство восставших мертвецов своими руками, потом толпа паникующих людей снесла его к чертям – он упал на бетон, по нему пробежались, ботинок так и не нашёл! А теперь… теперь ему пришлось ощупывать тушку мёртвой крысы. Поскорее бы уже этот день закончился, а? Ей-богу.

– Это крыса, – резюмировал он, подавляя в себе рвотные позывы.

Есть такие тактильные ощущения, которые невозможно забыть даже через года. Вот это было именно такое. Попробуй выкинуть из памяти, как ты в кромешной темноте щупал чью-то дохлую и холодную тушку.

Спустя пять минут вдумчивого прислушивания к обстановке Павел Александрович разрешил включить фонарики. Сразу стало чуть спокойнее – тьма всё же сильно давила на нервы. В тоннеле без света ламп и светофоров была абсолютная темнота – будто глаза выкололи. Да и как тут быть иначе? Естественному свету попросту неоткуда взяться.

К сожалению, все служебные помещения, что встречались по пути, оказались наглухо закрыты. Замки – современные, вскрыть их не представлялось возможным. Пришлось идти дальше.

Группа сделала лишь одну передышку – на полпути. Маша уже еле держалась: ноги гудели, словно натянутые струны, спина ныла, руки дрожали. Они присели прямо на бетон, спиной к стенам. Десять минут – не больше. Не потому, что хотелось идти дальше, а потому что оставаться на месте было слишком страшно.

Воду пили жадно, но никто даже не доставал еду. Сколько бы ни пили – напиться не могли. Ненормальная жажда. А вот аппетита не было ни у кого.

– Слушай, Антон… – обратился к нему Павел, глядя в темноту тоннеля, – А что это за второй тоннель? Откуда твари выползли?

– Въезд в электродепо… – коротко ответил тот.

– Неужели… – Маша тихо всхлипнула, будто в груди застрял ком. – Все, кто выбежал тогда из поезда… Обратились? Думаете, это они были?

– Ну кто ж тебе ответит, Машенька? – ласково и по-отечески протянул Павел Александрович. – Думаю, кто-то обратился, а кто-то, как мы… сохранил рассудок.

– А куда все подевались? Ведь так много было народу…

– Разбрелись, – пожал плечами Антон, устало. – Одни, наверное, в депо ушли, вторые на Черкизовскую, другие назад – на предыдущую станцию… Как же нам повезло, что мы в темноте не наткнулись на этих… зомби что ли? Как их вообще правильно называть?

– Я так и зову – зомби, – тихо пробурчал Бичуган.

– А… – Павел небрежно махнул рукой, – Есть ли разница, как их называть? Упыри, каннибалы, вурдалаки, зомби… Всё одно – это уже не люди.

После этой передышки и совсем не жизнеутверждающих разговоров группа снова двинулась вперёд.

Чем ближе они подходили к станции, тем более сомнительной казалась сама идея туда добраться. По путям валялись вещи – оброненная обувь, разбросанные сумки, телефоны, очки. Местами попадались до костяков съеденные тела. А ещё встретился… живой труп. Живой труп звучит как абсурд, правда? Разве труп может быть живым? В этом новом мире – ещё как может.

Они увидели молодую девушку – наполовину сожранную, безногую, лишь две кровавые косточки с обрывками мяса дрожали на конце её тела. Она беспомощно и жутко жалобно протягивала к людям руки. Но цель этих рук была одна – хищная и безжалостная.

Антон не колебался и милосердно окончил её страдания.

Отныне группа шла куда осторожнее – раз такой сюрприз уже настиг их, значит, впереди их ждёт нечто не менее страшное. Но, к удивлению, оставшийся путь к станции прошёл относительно спокойно.

На путях по-прежнему валялись брошенные вещи и трупы – трупы, трупы, трупы… Их было так много… И становилось всё яснее: это были не пассажиры поезда. Они лежали в том направлении, что вело в тоннель – прочь от станции. Эта мысль заставляла кровь стынуть в жилах. Хуже всего – никто не знал, что ждать дальше.

– Вижу аварийное освещение, – тихо сказал Антон, не оборачиваясь.

Свет означал конец тоннеля, означал выход на заветную станцию. Фонариков им больше не требовалось: из полумрака постепенно вырастали очертания платформы. Мерцали аварийные лампы на потолке, а пространство вокруг дышало гнетущей тишиной.

Когда они, наконец, ступили на территорию станции, пространство перед ними превратилось в застывшую декорацию трагедии, которую невозможно было осмыслить с первого взгляда. То, что ещё недавно было привычным перроном Черкизовской, местом суеты, разговоров и будничного ожидания поездов, теперь напоминало поле массовой казни, где смерть не просто прошлась – она плясала с остервенением и азартом, оставляя после себя хаос и кровь.

Первое, что ударило в лицо – не зрелище, а запах.

Он был вездесущ и удушающ: резкий, гнилостный, с металлическими нотками крови, смешанной с мочой, блевотиной и тем особым, ни с чем не сравнимым душком, который появляется, когда человеческие тела начинают разлагаться в замкнутом пространстве. Этот запах не просто вонзал в ноздри – он заставлял глотать воздух сквозь зубы, вызывать рвотные позывы.

Пол под ногами был покрыт кровью – не пятнами, не каплями, а сплошным слоем, густым, вязким, уже подсохшим по краям и липким в центре. В нём застыли отпечатки обуви, следы босых ног, разводы, словно кто-то полз, оставляя за собой кровавую борозду.

По всей платформе были разбросаны предметы, мгновенно бьющие по нервам: среди валявшихся рюкзаков, дамских сумок и порванных пакетов особенно выделялись две детские коляски – одна, перевёрнутая, а вторая стояла прямо, словно ожидала хозяйку. Но внутри неё, в разорванном розовом конверте, покоилось нечто бесформенное и тёмное, от чего исходил стойкий запах крови и молока.

Чуть поодаль сиротливо притулилась инвалидная коляска – пустая, конечно… Слегка перекошенная, словно спешно брошенная. На кафеле рядом с ней темнело широкое пятно крови, в котором угадывался отпечаток туловища – с намёком на согнутые руки и вывернутую голову, как будто человек, некогда сидевший в ней, попытался уползти… но не успел.

Вся платформа была усеяна трупами – изломанными, обглоданными, в разных стадиях разрушения. Некоторые тела лежали почти целыми, с искаженными в предсмертном ужасе лицами, как будто последняя мысль, так и не успела отойти от глаз, застыла в зрачках. Другие были располосованы до неузнаваемости, и только по обрывкам одежды можно было догадываться, кем они были при жизни – женщиной в костюме, подростком в спортивной куртке, стариком в клетчатой кепке.

Где-то рядом, ближе к краю платформы, лежала женщина – на первый взгляд казалось, что она просто прилегла отдохнуть, но при ближайшем взгляде становилось видно, что её живот был разорван, внутренности стянулись вниз тяжёлыми фиолетово-серыми кишками, оставляя жуткий след по плитке.

На одной из стен, чуть выше уровня перрона, виднелись кровавые следы рук – будто кто-то пытался уцепиться, подняться, выкарабкаться. Пальцы оставили длинные размазанные полосы, похожие на царапины.

И всё вокруг казалось не просто кошмарным – оно казалось проклятым.

Такое зрелище не забудешь даже под гипнозом.

– Мама… – прошептала Маша. Голос её дрогнул и исчез.

Настя не сдержалась и заплакала, беззвучно, только слёзы и мелкое подрагивание плеч. Она обняла сына так, как будто пыталась растворить его в себе, спрятать внутрь, унести обратно в живот, туда, где было тихо и безопасно, чтобы только его никто не тронул.

Веру на этот раз вырвало. Громко. Резко. Она упала на колени, схватилась за живот, вздрогнула всем телом, и звук прокатился по станции.

– Тихо, – резко сказал Павел Александрович, оборачиваясь. – Т-с-с.

Все замерли. Даже эхо стихло. И только лампы продолжали мигать, заливая всё бледным, нереальным светом.

– Не могу… я не могу… не могу… – начал шептать Алексей, и этот шёпот, будто сорванный, был таким отчаянным, что у всех внутри похолодело.

Он сделал шаг назад, потом второй и повернулся, собираясь идти обратно в тоннель.