Малиновый седан

1.

– Папа, папа, смотри, – сказал пятилетний светловолосый мальчик, который играл на заднем сидении автомобиля и отчаянно хотел показать своему отцу новую игру, которую только что придумал. Он достал из кармана переднего пассажирского кресла небольшой складной нож и, зажав его в кулаке, пускал по воздуху, будто это терпящий крушение космический корабль. Мальчик поднимал вверх руку и, смешно вытягивая губы, издавал ими звук сопел реактивных двигателей, а затем с силой опускал ее на сидение, отчего рукоятка ножа впивалась в ладонь. За падением следовало очередное падение, звуки разрушений перемешивались с нестабильным клокотанием двигателей и космическая станция не могла принять сигнал бедствия. Межпланетный металлический странник падал в который раз в грунт неизведанной планеты.

– Папа, посмотри скорее, – мальчик снова поднял вверх руку с ножом и стал резко опускать вниз. Но в этот раз он нечаянно задел кнопку, выпускающую лезвие и оно выскочило со звонким щелчком за секунду до того, как вонзилось в темную тканевую обивку мягкого сидения. Отпустив рукоятку он не сразу понял, что произошло, затем потянул нож на себя, тем самым только увеличив разрез. Увидев наконец-то, что он натворил, мальчик сильно испугался, стал всхлипывать, а затем толкнул приоткрытую дверь и выскочил из автомобиля так стремительно, что кузов малинового седана покачнуло.

Его отец выглянул из-за открытого капота. Весь перепачкавшийся в черных пятнах масла, сажи и набившейся под капот грязи он всмотрелся через ветровое стекло в глубину салона и, не найдя там сына, отложил гаечный ключ, выключил стоявшее на аккумуляторе небольшое радио и стал вытирать тряпкой руки и лицо.

– Эй, Лин, ты чего там? – позвал он мальчика, затем подошел к открытой задней двери седана и увидел торчащую рукоятку ножа из сидения. За ней, словно улыбающийся кривой рот, застывший в язвительной усмешке, тянулся разрез.

– Лин, твою ж мать! Ты что наделал, маленький выродок? – заорал отец мальчика и со злобой швырнул тряпку о землю, – ну погоди, щенок!

Мальчик, вбежавший в гостиную, услышал приближающиеся твердые шаги отца по газонной плитке, сопровождавшиеся отборной бранью и не в силах был совладать со слезами вперемешку со страхом. Он заметался и позвал мать, но ответа не последовало. Заметив ее на диване, он подбежал к ней. Она полулежала, расставив ноги, ее коротко стриженые волосы местами стояли торчком и давно были немыты, между указательным и средним пальцем еле держалась наполовину выкуренная сигарета. Мать мальчика периодически сражалась с икотой, кривя накрашенные губы и бессмысленным взглядом уставилась в телевизор. В ее ногах на маленьком столике стоял ряд опорожненных бутылок и пепельница. Она смотрела какое-то шоу, в котором модно одетый ведущий веселил аудиторию своими шутками под искусственно включаемый закадровый смех.

– Мама, мама, – мальчик встал перед ней и начал ее тормошить за плечо, заслонив экран. Несколько его слез упали ей на бедро и сразу превратились в темные влажные точки на джинсовой ткани. Узкая бретелька ее майки от тряски сползла с плеча, женщина не сразу переключила осоловевший взгляд на сына, некоторое время смотрела на него, словно пытаясь припомнить кто это, потом отпихнула его рукой, отчего на пол посыпался пепел ее сигареты. Ее губы хотели что-то сказать, он видел как они едва шевельнулись, но не раздалось ни звука. Внимание ее снова привлек экран. Входная дверь дома хлопнула и имя мальчика зловеще и угрожающе разнеслось по дому. Он зарыдал и бросился вон из гостиной через кухню на улицу.

– Где этот ублюдок? – заорал вошедший отец и, оставляя мокрые следы от своих резиновых сапог, обошел гостиную, осматриваясь вокруг.

– Куда ты его спрятала, а? Говори! – он подошел к жене и пнул столик с бутылками. Послышался треск бьющегося стекла и сотни мелких осколков разлетелись повсюду. Из одного целого горлышка выплеснулось немного содержимого на пол.

– Отвали от меня! – ответила она с той заторможенностью в речи, которая свойственна пьяным людям, – дай досмотреть!

– Дрянь! – воплем протянул отец мальчика и, переступая через опрокинутый столик и разбросанное стекло, резко наклонился к ней и стал расстегивать ремень ее джинсов. Мать завопила, забарабанила руками по его плечам, ее сигарета обожгла ему шею, он схватился за место ожога и ругнулся. Затем ловко расстегнув бляху, вытащил из джинсов потертый кожаный ремень. Выпрямившись, он взял его как плеть и стал двигаться в сторону кухни, продолжая выкрикивать имя сына. Под его тяжелыми подошвами захрустели мелкие осколки стекла. Мать мальчика беззвучно ругалась, ошалело смотрела на свою руку, в которой уже не было сигареты, а второй подтягивала сползающие джинсы. На экране была рекламная пауза, а вскоре тот же весельчак-ведущий снова приковал ее внимание.

– Выключи эту ерунду, – проревел мужчина и скрылся в дверном проеме кухни. Там было мало место и негде спрятаться. Дом был небольшой, одноэтажный, требующий вечного ремонта. Эта мысль изводила отца мальчика всякий раз, когда он ловил себя на ней. Он осмотрел кухню, скорее просто так, нежели желая в этом крохотном месте найти ребенка. Взгляд его выхватывал горы грязной посуды с начинающими твердеть остатками пищи, стол, заваленный всякой всячиной, пыльное, давно немытое крошечное окно, а когда он пересекал дверной проем, входя сюда, то случайно пнул корку валявшегося хлеба. Мужчина громко ругнулся и почти одновременно с этим раздался закадровый смех из экрана телевизора.

Мальчик смотрел на сцену в гостиной через окно со стороны улицы, слезы текли по его щекам ручьем, он вытирал их, но они предательски катились снова и снова. Вот отец пинает столик с бутылками, вот раздается треск разбитого вдребезги стекла, вопли матери, ее нелепое и какое-то наигранное сопротивление его сильным рукам. Она была похожа на какую-то куклу, которую тормошат без причины и она невольно поддается грубой игре. Когда мальчик увидел ремень на руке отца, он бросился бежать. За домом он направился к воротам сада, выходящим на бесконечные поля для гольфа, но открыв их, передумал и развернулся. Закрыть их обратно было делом непростым, ему не хватало усилий дотянуть одну воротину до соприкосновения с другой. Он то и дело всхлипывал, раздумывая, что предпринять и увидев, как собака выходит из будки, рванул к ней по сырой и скользкой газонной дорожке вдоль забора. Тяжелый душный воздух, густой как пена повис над землей и дышать было трудно. Утренний дождь кончился, но газонная трава поблескивала от капель воды и они словно бусины жемчуга светились на ее зеленом фоне. Когда мальчик оказался возле собачьей будки, старая дворняга Джули радостно завиляла хвостом и он бросился ей на шею. Ее теплая мокрая шерсть была мягкой, густой и он плакал, уткнувшись в нее, а Джули радостно облизывала его плечо и дружелюбно поскуливала. Дверь из кухни на улицу с грохотом отворилась и тут же захлопнулась, и на весь двор раздалось грубое отцовское “где же ты, Лин, черт бы тебя побрал!” Мальчик вздрогнул, побледнел и, совершенно не зная куда бежать теперь, бросился в собачью будку. Его отец всегда любил крупных собак и когда-то давно сколотил будку большого размера из толстых досок и грубого плотного утеплителя, поэтому мальчик с легкостью пролез в круглое, неровно выпиленное отверстие. Старая Джули как-будто бы не обратила внимания на это, она лишь зевнула, словно все происходило в порядке вещей и легла возле входа, закрыв его своим массивным телом. Вскоре на тропинке сада послышались шаги, непрекращающаяся крепкая ругань с проклятиями, а затем и сам отец мальчика, державший в руке ремень. Он увидел, что ворота сада открыты и направился к ним. Уши дворняги слегка приподнялись и она внимательным и любопытным взглядом следила за хозяином.

– Сбежал, гаденыш! Ну жрать захочет, так придет!

Мужчина положил руку на приоткрытую воротину, потянул ее на себя, слегка прикрыл ее, но запирать на засов не стал. Когда он проходил мимо собаки, Джули оскалила пасть и послышалось ее глухое рычание. Внутри будки, съежившись на теплом сене калачиком и закрыв уши руками лежал мальчик и трясся от страха. Его воображению рисовались самые суровые наказания, какие только можно было придумать. Эта ужасная плетка в руке отца внушала мальчику неописуемый ужас, он боролся с клокотавшим внутри него комом рыданий, изо всех сил стараясь не издать ни звука.