Сибирский Робинзон

Вместо предисловия

Дорогие друзья!

Случалось ли вам в жизни заниматься тем, к чему совершенно не лежит душа?

Если нет, то вы счастливый человек!

Большинство же из нас, понимая, что нелюбимая работа позволяет держаться на плаву, изо дня в день плетётся на ненавистную барщину.

Но иногда случается, что приходится выполнять работу, за которую вам не заплатят ни копейки. Основой мотивации такого бесплатного труда становится ваша совесть.

Понимание того, что именно вы способны справиться с важной задачей и, несмотря на недостаток опыта, успешно завершить начатое, заставляет браться за совершенно новое дело.

Вот и мне пришлось ступить на эту стезю и заняться тем, к чему я наименее предрасположен, – литературным трудом. Невзирая на своё косноязычие, посредственное владение русским языком и полное отсутствие навыка излагать мысли на бумаге, мне всё-таки пришлось отложить ружьё, взять в заскорузлые пальцы перо и, обмакнув его в чернильницу воспоминаний, описать события, невольным свидетелем которых я стал.

Конечно, память – не женщина, но и она порой изменяет мужчине! Вот почему, вернувшись после всех немыслимых передряг домой, я тотчас же прикупил дюжину общих тетрадей и – вопреки врождённому скудословию – почерком студента, пишущего шпаргалки, принялся скрупулёзно описывать произошедшие со мной неолитические оказии.

Право же, жизнь порой подбрасывает такие происшествия, в реальность которых – если бы они произошли не с вами, а с кем-то другим, – трудно поверить. Выслушав очевидца, вы, скорее всего, вежливо промолчите и подумаете про себя: «Вроде бы не барон Мюнхгаузен, не писатель-фантаст, а надо же, как вдохновенно врёт! Даже придраться не к чему! М-да! Рассказчик весьма интересен и вполне заслужил койко-место в палате № 6».

До тех пор, пока я сам не столкнулся в своей новой реальности с пещерным медведем и чудом спасся, болтовню таких «экспертов» воспринимал как первоапрельскую шутку. Наверняка эти проходимцы сами бы не поверили моей первобытной саге.

Позднее мне попалась на глаза книга гениального физика-теоретика Стивена Хокинга «Краткая история времени». Автор, используя яркие образы и сравнения, сумел доходчиво объяснить происхождение Вселенной. Я без всякой доли скептицизма в один присест проглотил мировой бестселлер и, как миллионы других читателей, ничего не понял. Однако же, в отличие от большинства учёных, следовавших от теории к практике, я отталкивался от обратного и уловил суть идей гения: возможность линейного разрыва времени как формы существования материи. Значит, мой незапланированный круиз в каменный век с точки зрения теоретической физики вполне объясним.

Воодушевлённый содержанием книги, решил немедля сесть за написание кандидатской диссертации и ознакомить мировое научное сообщество с уникальными итогами моей спонтанной экспедиции в прошлое.

Впрочем, поразмыслив и посоветовавшись с женой, не сомневавшейся в подлинности событий, был вынужден отказаться от столь заманчивой затеи.

Во-первых, при написании научного труда требуется делать ссылки на первоисточники. А как я могу выполнить это условие, если единственным свидетелем событий, наряду со мной, была охотничья лайка Мотька? А она, как известно, тварь бессловесная и русскому языку не обучена.

Во-вторых, для обоснования актуальности научной темы я должен изучить труды учёных, посвящённые экспедиции в поздний неолит. В мире таких трудов нет, поскольку я – единственный человек на планете, который не только побывал в доисторическом прошлом, но и сумел оттуда выбраться.

Хотел было, на крайний случай, опубликовать статью в авторитетном английском журнале «Nature», но по политическим мотивам передавать в руки англосаксов ценнейший научный материал поостерёгся.

Я не сомневаюсь: пройдёт время, и учёные физики-теоретики, используя всю мощь будущих квантовых компьютеров, докажут научную достоверность моего прорыва во времени.

Вот тогда-то двенадцать общих, исписанных от корки до корки тетрадей, станут бесценным достоянием человечества! Даже боюсь представить, сколько можно будет написать кандидатских и докторских диссертаций на основе моих достоверных записей, сколько казавшихся несокруши-мыми научных гипотез обратятся в прах… По-видимому, появятся целые институты, научные школы, изучающие моё наследие! Логично будет предположить, что позднее Академия наук учредит ежегодную палеонтологическую премию имени Закиевича.

А пока этого не случилось, предлагаю ознакомиться с моей художественно-публицистической версией доисторического бытописания.

Хочу выразить отдельную благодарность школьному преподавателю русского языка и литературы Александре Ивановне за бескорыстную помощь в литературной обработке тетрадных записей и подготовке текста к публикации.

Глава 1. Драма на снежном саване

Зимой вся таёжная живность жмётся к реке. Глубокий снежный покров вынуждает травоядных добывать пищу вблизи реки. Благо вдоль берега растут заросли ивняка, молодые осинки, пихтач, кора и хвоя которых позволяет животным дотянуть до первой весенней травки. К тому же травоядные постоянно ощущают нехватку соли в организме, поэтому даже зимой не глотают пресный снег, а стараются утолять жажду насыщенной солями и минералами речной водой.

Вслед за травоядными к речному руслу тянутся и плотоядные: росомаха, рысь, волки и другие более мелкие хищ-ники. Надеясь найти по берегам реки вмёрзшие в снег туши погибших животных, сюда же спешит проснувшийся раньше времени от спячки медведь.

Соболь – основной объект промысла – тоже мигрирует вдоль берега рек. Поэтому путики – обустроенные промысловиком тропы с расставленными капканами и ловушками-давилками (кулёмками) – также прокладывают ближе к реке. Естественно, что и охотники стараются зимовье ставить ближе к воде. Но, памятуя об обжигающих зимних ветрах, гуляющих, словно по проспекту, между берегов, и весенних паводках, место выбирают всё же в некотором отдалении от русла реки.

Здесь чуток теплее, да и лихие туристы, идущие сплавом вниз по течению, не смогут заметить избушку, затерявшуюся в таёжных дебрях.

Ребята они, как правило, хорошие, но иногда встречаются и пакостливые людишки. Иной раз от этих горе-туристов урона больше, чем от медведя-шатуна.

В глухой тайге дорог нет, и единственный способ забросить груз, столь необходимый для промысловой охоты, – только по большой воде осенью или по снежному насту ранней весной.

В конце сентября, когда зарядят затяжные дожди, вода в обмелевших реках поднимается настолько, что позволяет на больших лодках забрасывать в один присест в базовую и проходные избы всё самое необходимое.

У меня, как и у моих товарищей по ремеслу, стояли несколько проходных и одна базовая изба, которая по размерам была наполовину больше остальных. Здесь, кроме сараюшки для снегохода, навеса для утвари и лабаза для продуктов, имелась и небольшая банька.

По мере возможности я старался каждую субботу принимать в ней банные процедуры. Известное дело: нам, сибирякам, без бани никуда. Конечно, хлопотное дело в разгар зимы хорошенько прогреть промёрзшую насквозь сараюшку, воды с ручья натаскать, но оно того стоит, ведь с помощью ядрёного пара да берёзового веничка можно не только хворь из организма выгнать, но и душевное спокойствие приобрести. Эх! Бывало, плеснёшь на камни водицу да начнёшь веником тело охаживать, а потом в снег завалишься!!!

Ощущения!.. Словами не передать. А после бани не грех и самую малость на грудь принять.

Булькнешь на дно гранёного стакана водочки, осенишь её крестным знамением, чтобы вышел нечистый дух, а остался чистый спирт, да и одним глотком проглотишь. Закусишь хрустящими груздочками, умнёшь миску домашних пельменей, а уж потом таёжного чая с баданом, малиной да листом смо-родины напьёшься. Кое-как доберёшься до постели, а утром чувствуешь себя, как будто заново на свет народился.

Все мои проходные избушки и базовое зимовье стояли километрах в пятнадцати – двадцати друг от друга. Сезон добычи пушнины заканчивался, и соболь становился невыходным, то есть начинал линять. Я, как у нас говорят охотники, пошёл на последний круг, а это означало, что мне надо было объехать на «Буране», а кое-где проскочить на лыжах весь охотничий участок, снять с насторожки капканы, кулёмки и собрать попавших в них зверьков.

Повседневная непростая работа по закрытию сезона подходила к концу. Впереди меня ждали сотни километров снежной дороги, несколько ночёвок в тесных проходных избах и, наконец, долгожданная дорога домой.

Езда на «Буране» по моим обширным охотничьим угодьям, равным по площади территории Москвы, осложнялась горным рельефом. Зазевавшись, можно было запросто наскочить на камень, предательски спрятавшийся под снежным покрывалом, поэтому я старался по возможности добираться до проходных избушек по руслу реки.

Езда по ледяной глади, припорошенной снегом, занятие довольно рискованное, но менее изматывающее, нежели по сугробам таёжных дебрей. Постоянно встречающиеся наледи, полыньи, тонкий лёд, подмываемый снизу бурным потоком, могут в любой момент сыграть злую шутку, и «Буран» вместе с седоком уйдёт под лёд. Вроде бы ничего страшного – глубина-то небольшая, но оказаться по пояс в ледяной воде – процедура малоприятная. А как одному вытаскивать из полыньи снегоход, а потом ещё в мороз запускать двигатель?

Поэтому уже в марте ехать по льду приходилось с большой опаской. Ошибаться было нельзя. Частенько спешивался со своего стального коня, топором проверял крепость ледяного панциря или возможность объезда очередной полыньи. Часто приходилось забирать в тайгу и объезжать наледи берегом. Такая изнурительная езда выматывала.

Но зато, когда едешь по хорошему участку, на снежном покрывале можно прочесть книгу о скрытой жизни таёжных обитателей.

Вот выдра, судя по следам и несъеденной рыбьей голове, вмёрзшей в лёд, поймала увесистого тайменя. Здесь бобры поочерёдно с зайцами питались сочными ветками осины. А вот и следы сохатого. Видимо, ранним утром зверь объедал веточки ивы, а затем лакомился хвоей молодых пихт. Через пару километров к следам лося добавились волчьи. Серые разбойники почуяли добычу и взяли след. Судя по величине отпечатков на снегу, трое из них были матёрые волчищи, остальные – переярки.

Увеличивающееся расстояние между следами свидетельствовало о том, что стая резко перешла от неспешной рыси к быстрому галопу. Если бы так называемые «санитары леса» набрели на парнокопытного в тайге, то они бы на раз-два расправились с беспомощным в глубоком снегу зверем. Здесь же, на речном ледовом панцире, им придётся приложить немало усилий для того, чтобы взять сохатого.

Ещё через километров пять на окровавленном снегу показались останки почти съеденного животного, от которых, испугавшись громкого тарахтенья снегохода, метнулась тень. Это в сторону тайги, держа в пасти кусок голени и неуклюже косолапя, убегала росомаха.

Следы на снегу лучше всякой книги рассказали о том, что произошло. Судя по отпечаткам лап на белом покрывале, всё случилось сегодня утром. Волки гнали лося по льду, припорошённому снегом. От движения по скользкой поверхности сохатый устал и, выбившись из сил, остановился и принял неравный бой. Стае сходу не удалось завалить таёжного гиганта. Началась долгая осада. Об этом свидетельствовали примятый окровавленный снег и разбросанные куски шерсти. Тайах (лось по-якутски), видимо, сбросил вцепившегося в загривок волка и смог из последних сил пробежать ещё метров двести. Затем серая шайка набросилась на него, и всё было кончено… Добыча дорого обошлась стае, и у одного из матёрых волков, судя по следу, идущему от туши лося, была перебита правая задняя лапа. С таким увечьем серый разбойник в зимней тайге не жилец. И в конце концов свои же собратья слопают бедолагу. Не пропадать же добру!

К моему удивлению, кроме следов волков и сбежавшей в лес росомахи, я обнаружил отпечатки огромных медвежьих лап.

Сердце ёкнуло. Стало по-настоящему жутковато. Что-то слишком рано проснулся хозяин тайги. Видно, запасов жира не хватило до весеннего пробуждения. А может быть, кто-то потревожил.

Судя по всему, медведь отогнал нажравшихся от пуза серых разбойников и знатно отобедал. А уже после того, как медведь наполнил свою бездонную голодную утробу, к пирше-ству присоединилась росомаха. Без малого полтонны лосятины хватило на всех и ещё осталось мелким пернатым воришкам, охочим до чужого добра: сойкам, сорокам, воронам.

Слава богу, шатун насытился и навряд ли в обозримом будущем будет рассматривать человека как объекта охоты, но надо быть настороже. Скорее всего, медведь да и волчья семейка не уйдут далеко от остатков туши.

Следы хищников вели на противоположный правый берег реки, и это меня несколько успокоило, ведь моя избушка находилась на левом.

Волков опасаться не стоит. За тысячелетия у них на генетическом уровне выработался страх перед человеком, и нападают на людей они только на страницах книг незадачливых писателей или на экране в кадрах очередного голливудского блокбастера. Прожив многие годы рядом с этим на редкость умным хищником, я не помню ни одного случая нападения на человека. Да, с помощью волчицы стая выманивает охочих до сучек глупых деревенских псов в лес, и там горе-любовников мгновенно раздирают в клочья. Давят домашний скот, особенно на вольных выпасах, но людей никогда не трогают, считая их сильнее себя. А вот с шатуном, даже набившим свою утробу мясом, надо быть настороже. Не залёгший в зимнюю спячку зверь – реальная угроза даже для опытного зверобоя. Как-то раз на охотничьих посиделках якут, бывалый промысловик, добывший нескольких медведей и не один десяток матёрых волков, рассказал, как к нему в зимнюю стужу пожаловал огромный шатун, потерявший от голода страх перед человеком. Он проломил окно зимовья, просунул в него лапу и пытался поддеть ею зажавшегося в угол охотника. Якут выстрелил в упор, но ещё полчаса не мог заставить себя выйти во двор, чтобы окончательно убедиться в смерти зверя. За полчаса сорокаградусный сибирский мороз выстудил избу.

Хорошо, что у охотника была смена тёплых кальсон. Те, что были на нём, он замочил.

Памятуя об этом, на всякий случай перезарядил ружьё картечью. Бережёного бог бережёт!

Почти добрался до своей предпоследней избушки, ко-торая находилась в метрах ста от реки, как раз напротив того места, где случилась трагедия. Сначала без саней-волокуш налегке «Бураном» проторил по снежной целине дорожку до избы, а затем туда же подтащил сани с тяжёлой поклажей.

Сердце ёкнуло! Снег вокруг избы был истоптан медвежьими следами и изгажен испражнениями животного. Дверь в избу висела на одной петле. Вокруг дома была раскидана моя нехитрая утварь, а ватный матрас разорван в клочья.

У меня засосало под ложечкой. Неужели медведь в гости приходил? Самое худшее подтвердилось. В избе побывал медведь-шатун. Обезумевший от голода, в поисках съестного он всё перевернул вверх дном. В звериной ярости сдвинув с места буржуйку, медведь даже помял её. Вся провизия, кроме приправ и соли, у меня хранилась в лабазе, крошечной избушке на столбе, обитом жестяным листом, её косолапый пытался взять штурмом, но у него ничего не получилось! Свидетельством тому были следы когтей на листе железа.

По отпечаткам лап на снегу я безошибочно определил, что зверь, отнявший у волков добычу и разграбивший зимовье, один и тот же. Отлегло от сердца! Скорее всего, косолапый вначале побывал у меня в гостях, а уж затем наткнулся на волков, пожирающих добычу. В любом случае, наевшись до отвала лосятины, хозяин тайги где-то схоронился и второй раз на штурм зимовья вряд ли пойдёт.

Из-за высоченных сугробов не заметил ещё одну напасть. Огромная пихта то ли от ветра, то ли от старости свалилась прямо на крышу избы, повредив дымоход и часть кровли. Осенью, понадеявшись на русское «авось», поленился и не стал валить изрядно подточенное жуками-дровосеками дерево, поэтому вместо отдыха и горячего чая мне предстояло исправлять собственную ошибку.

Смеркалось. Надо было поторапливаться. Кто его знает, что у бурого бродяги на уме? Уж лучше встретить его внутри избы, чем у таёжного костра.

Не знаю, сколько времени я провозился. Сбросил с крыши распиленный бензопилой на несколько брёвен ствол, поправил дымоход, заново навесил дверь, сходил к ручью за водой и, наконец, навёл порядок внутри.

Почти в полночь при лунном свете, продрогший до костей, со скрюченными от мороза пальцами, я кое-как растопил печь, достал из лабаза килограммов на пять тайменя, добытого поздней осенью, булку белого замороженного хлеба и приступил к приготовлению ужина. Порубил рыбину на куски, голову и потроха отдал собаке, а остальное сложил в помятый мишкой котелок, посолил, бросил собранный на полу лавровый лист, головку лука и поставил варить.

Наевшись до отвала и напившись горячего чая подумал: «Как же приятно, чёрт возьми, насквозь промёрзшим, уставшим посидеть возле буржуйки с кружкой горячего чая и оценить неказистый уют таёжной избушки!»

Несмотря на усталость, сон у меня был тревожным. Непонятно, спал или не спал. Подсознание, как у спящего трусишки-зайца, всё время было начеку.

Худа без добра не бывает, и плохой сон помог мне на протяжении ночи поддерживать огонь в буржуйке, стены избы прогрелись настолько, что кое-где от жары брёвна заплакали янтарной смолой. Я же в одном исподнем наслаждался уютом таёжной хижины.

Перед рассветом, будто в бездонную пропасть, провалился в глубокий сон и за пару утренних часов прекрасно выспался. Это было весьма кстати – ведь день-то обещал быть трудным.

Глава 2. Врата времени

Солнечный зайчик, пробравшись сквозь заиндевелое окно, пощекотал в носу – заставил чихнуть и открыть глаза. Накинув наспех суконку, я выскочил на улицу и, сделав своё дело, краем глаза глянул на термометр. Ничего себе! К утру воздух выморозило до минус тридцати пяти. Вот вам и первый месяц весны!

Впрочем, удивляться нечему: в марте у нас всегда так – днём весенняя капель, а ночью такой мороз завернёт, что у избушки, будто в январе, стены трещать начинают. Кажется, будто старуха-зима не хочет пускать в свои владения юную соперницу в солнечных веснушках.

С удовольствием позавтракал остатками вчерашнего ужина. За ночь куски жирного тайменя превратились в заливное и стали ещё вкуснее. С этим согласилась получившая с «барского стола» изрядную порцию рыбы четвероногая напарница – лайка по кличке Мотька.

Промёрзший до последней гайки снегоход долго не хотел запускаться. Отогретый паяльной лампой двигатель зачихал и, выпуская клубы сизого едкого дыма, истошно жалуясь на судьбу, затарахтел. Вот теперь порядок – можно двигаться дальше.

Поутру на волчьих тропах, ведущих к остаткам сохатого, установил пару тщательно замаскированных капканов и несколько стальных петель. Стая обязательно вернётся, и тогда, если повезёт, хотя бы один волк да угодит в ловушку. В этом случае, кроме денег, вырученных за шкуру, ещё и премия от районной власти полагается. Что ж, через пару недель вертаться буду – там и посмотрю, каким местом мне удача повернулась.

Конечно, по-хорошему, надо бы пойти по следу покалеченного разбойника и добить зверя, однако даже на трёх лапах он ускачет так далеко, что на погоню придётся потратить уйму времени. Впрочем, волк-инвалид всё равно не жилец и вреда зверью таёжному не принесёт.

Я и мои собратья по ремеслу специально волка не бьём – уж больно хлопотное и материально затратное это занятие. Хищник – на редкость умное, осторожное, хоронящееся от человека с ружьём животное, и даже если охотнику всё-таки удастся перехитрить серого, то доход от продажи шкуры и премия администрации едва ли покроют все затраты, связанные с охотой.

Нередко случается так, что попавший в капкан волк сам себе отгрызает лапу и уходит, а чаще всего члены стаи съедают несчастного. В таком случае охотнику-волчатнику, потратившему немало времени и уйму дорогого бензина, поселковым чиновникам и предъявить нечего.

В нашей черновой тайге с её труднопроходимым буреломом волка почти нет, поскольку основным объектом его охоты является северный олень, кочующий по редколесной притундровой тайге, где легче из-под снега копытить ягель.

Там, в северных улусах, волки для оленвеодов настоящее бедствие. Ущерб охотничьих и фермерских хозяйств от бесчинств серых разбойников исчисляется миллионами рублей. Но чем измерить горе пастухов-оленеводов, лишившихся из-за кровожадных бандитов средств к существованию?

Это только в школьных учебниках зоологии волк – благородный санитар леса, который, охотясь исключительно на ослабленных и больных животных, спасает поголовье от эпидемий.

В жизни всё иначе. Весной, начиная с апреля, у важенок начинается отёл, и значительная часть новорождённых телят попадает прямо в желудок хищника. Объявившаяся поблизости волчья стая не успокоится, пока не растерзает последнего оленёнка.

Зачастую обнаглевшие хищники, пользуясь беззащитностью домашнего скота, режут пасущихся на вольном выгуле коров, овец, лошадей. Тут уж не до сантиментов, и вопрос ставится ребром: кто кого!

Поставив ловушки, я вернулся в избу, выпил на дорожку чаю вприкуску с краюхой хлеба, шматком сала и луком, подцепил к снегоходу доверху набитые поклажей сани и тронулся в путь.

Какая же нужда сподобила меня уже в конце промыслового сезона забрасывать на крайнюю проходную избу столь необходимые для таежного быта припасы – соль, сахар, крупу, рыбачьи снасти, посуду, инструмент, кое-какой строительный материал, общем, всё то, без чего таёжнику никак не обойтись?

Всё просто: за последние годы цены на пушнину – за исключением соболя – упали, и хотя сейчас за него платят больше, всю выгоду от повышения цены съела инфляция. Вырученных за шкурки средств едва хватает, чтобы свести концы с концами. Вот почему на семейном совете решили для дополнительного приработка заняться набирающим силу экотуризмом.

Последняя проходная изба с живописными горными пейзажами, полным отсутствием назойливого гнуса и знатной рыбалкой как нельзя кстати подходила для будущей задумки.

В сентябре из-за мелководья, вызванного необычайно засушливой осенью, весь груз по воде забросить не удалось. Поэтому для обустройства будущей туристической базы почти полтонны груза пришлось везти по весеннему насту на санях-волокушах.

В конце мая, сразу же после последнего школьного звонка, я вознамерился вместе с сыновьями добраться на лошадях до крайнего зимовья и приступить к обустройству турбазы. Требовалось положить в бане пол, соорудить лабаз для продуктов и навес для кухни, расчистить место под будущие палатки и переделать ещё массу мелких, но столь необходимых для проживания туристов дел.

Рассчитывали потратить первую заработанную копейку на то, чтобы к следующему сезону срубить из пихтача пару гостевых избушек. Пусть народ, уставший от благ цивилизации, вдыхает аромат пахнущих смолой стен, отдыхает душой и телом, набирается сил перед возвращением в городские ка-менные человейники.

Итак, попутно проверяя путики, я двинулся в послед-ний переход до будущей «турбазы» – последнего на участке приюта зверолова. Выхода пушнины почти не было. Раньше меня капканы и кулёмки «проверила» росомаха и растерзала попавших в них зверьков. Похоже, это тот самый зверь, кото-рый крутился у останков лося.

Беда, если росомаха объявится на охотничьем участке. На редкость умный и пакостливый зверь будет ходить след в след за охотником, сдёргивать приваду с капканов, а когда он покинет зимовье, заберётся внутрь и устроит погром. Из-за свирепого нрава этого зверька размером со среднюю собаку остерегаются не только волки, но и сам хозяин тайги – медведь. Настроение испорчено. Надежда на хороший доход, а значит, и на покупку нового «Бурана», рухнула.

Ближе к полудню задул юго-западный ветер. Потеплело. Небо заволокло свинцовыми тучами, пошёл снег, быстро превратившийся в буран.

Пурга в тайге не страшна – это вам не чистое поле, и деревья не дают ветру набрать силу. Однако спросите любого таёжника, что для него лучше: мороз под сорок или снежный буран? Не задумываясь, ответит: мороз. В стужу можно заниматься промыслом, а в метель – нет. Опять же порой на ловушки столько снега навалит, что они под его тяжестью самопроизвольно срабатывают. Приходится на «Буране», а где уж не пробиться – на лыжах открывать путики, вызволять из-под снега капканы, кулёмки и вновь их настораживать. Поверьте, торить на «Буране» по только что намётанным сугробам путь – занятие неблагодарное и весьма потозатратное.

По моим расчётам, до зимовья, где можно в тепле переждать непогоду, оставалось километров пять – а это, как ни крути, несколько часов изматывающей езды.

Но не тут-то было! Человек предполагает, а бог располагает. Строптивая река преподнесла неприятный сюрприз в виде огромной промоины, объехать которую по льду не представлялось возможным. Пришлось свернуть в тайгу и по берегу искать объезд.

Ветер усилился, и начался настоящий снежный шторм, который срывал с верхушек деревьев охапки снега, и они, рассыпаясь холодной белой пылью, вместе со снегопадом ещё более затрудняли путь. После бесконечного откапывания проваливающегося по брюхо «Бурана» я понял, что затемно добраться до избушки едва ли удастся, поэтому надо готовиться к ночёвке в тайге.

Сильный снегопад с порывами ветра не позволит развести костёр. Значит, придётся из лапника соорудить шалаш и забраться прямо в одежде – в куртке и штанах – в спальник. Перспектива остаться зимней ночью без тепла удручала. Что же делать? Надо подумать. Вспомнил! Не далее километра отсюда есть пещера. Там можно развести костерок и переждать вьюгу.

Как же тяжело мне далась эта тысяча метров! Только поздним вечером добрался до спасительного убежища. Особенно труднопреодолимыми оказались последние триста метров пути. Вход в спасительную пещеру располагался на небольшом косогоре, усыпанном валунами, – надо было ещё умудриться протиснуться между ними на снегоходе с широкими санями-волокушами на буксире.

Оставив «Буран» с прицепом у входа под скалой, я, несмотря на умиротворённое поведение лайки, всё-таки осмотрел место на предмет присутствия шатуна, после чего с опаской, держа ружьё наперевес, шагнул в подземелье. Внутри пахло сыростью, но благодаря тёплому притоку воздуха из каменных недр было гораздо комфортнее, чем снаружи.

Отварил в котелке слепленные на новогодние праздники всей семьёй пельмени, попил чайку и стал укладываться спать. Накидал на спальное ложе пихтовые ветки, снял штаны, суконку, подложил под голову рюкзак и в кальсонах залез в спальник.

Навалившаяся усталость мешала сосредоточиться на чём-то конкретном, в голове кружил нескончаемый хоровод мыслей. Это странное чувство трудно описать словами: оно словно пряталось от понимания в глубинах подсознания, выказывая своё присутствие лишь смутной, ничем не объяснимой тревогой.

Сознание безуспешно пыталось разгадать причину этой непонятной внутренней боли, но разум оставался пустым и бессильным перед тайнами души. Время тянулось медленно. Казалось, я жду чего-то важного, страшного и необратимого. Чувство щемящей тревожности нарастало, и хотя глаза за-крывались сами собой, сон не приходил.

Неизъяснимая грусть заставляла вновь и вновь возвращаться мыслями за горизонт бытия, откуда никто не возвращался и куда невозможно заглянуть, не оставшись там навсегда. В момент размышлений о бренности жизни я вдруг вспомнил, что подземелье и его окрестности пользовались дурной славой.

Верные традициям, суеверные эвенки вообще обходили здешние окрестности стороной, считая, что злой дух Сирикта, поселившийся здесь, наказывал охотников, осмелившихся нарушить его покой. Во всякую чертовщину я не верю, но как тогда объяснить то, что несколько человек бесследно исчезли в этих местах?

Перед тем как уйти к предкам, один старик-эвенк рассказывал мне, что когда-то в тут у него бесследно пропал отец. Целую неделю бывалые охотники всем родом искали пастуха. Безуспешно! Был человек – и вдруг вместе с оле-ньей упряжкой и собаками будто сквозь землю провалился. Отчаявшаяся вдова попросила шамана покамлать. Может, скажут духи, куда исчез её любимый Тыманча, оставив её вдовой с тремя сыновьями? Когда колдун вышел из транса, выглядел он весьма озадаченным – охал, ахал, бормотал что-то несвязное, непонятное и наконец стал рассказывать несчастной вдовушке о том, что поведали духи.

Будто вспыхнуло в полночь разноцветной радугой северное сияние, сошла с неба богиня огня Энекен-Того и забрала мужа в верхний мир. Будто теперь Тыманча пасёт оленей и бьёт зверя в стране, где в пещерах живут свирепые эхэ (медведи), а в тундре кормятся покрытые шерстью хели (ма-монты).

История скорее похожа на легенду, хотя кто его знает? Ведь любой вымысел всегда является приукрашенным отражением действительности.

Ворочаясь в спальном мешке, припомнил ещё одну грустную историю, связанную с местом, где, потрескивая и освещая своды подземелья, горел мой походный костёр.

Местные называли пещеру Сергеевой, потому что в годы войны в здешней тайге скрывался дезертир – парнишка из соседней деревни по имени Сергей. В первые месяцы войны мобилизовали его отца, а позже, в сорок третьем, и старшего брата. Сначала погиб брат, а спустя месяц – надо же такому случиться! – пришла похоронка и на отца. Мать парня, Прасковушка, не в силах совладать с материнским сердцем, решила спасти от смерти хотя бы младшее дитя.

Посадив на лошадь родное чадо, дав ему отцовское ружьишко, кое-какие припасы да полмешка ржаной муки, свезла призывника подальше от войны – в глухую тайгу.

Кончилось военное лихолетье. Из деревенских мужиков вернулись с фронта только пятеро. Да и те из-за тяжёлых увечий мирной жизнью толком не жили – лишь один дотянул до глубокой старости. Быстро пролетели годы, затянулись шрамы от проклятой войны. Раньше срока преставилась горемычная Прасковья, и Сергею поневоле пришлось выйти из леса. Боялся, что за позорное дезертирство к стенке поставят, а Органы от него отмахнулись: «На кой он нам нужен? И без него дел хватает! Пусть идёт на все четыре стороны – крови на мужике нет, своё он в голоде да холоде отсидел!» Таёжный сиделец ненамного пережил мать. Суровые годы жизни в тайге отняли у него здоровье. Вроде как жил – и не жил человек. Ничего после себя не оставил: ни детей, ни дома, ни посаженного дерева.

Свидетелем ещё одного исчезновения был я сам. Лет пять назад сбежал из мест не столь отдалённых и транзитом объявился в наших краях матёрый рецидивист. Предупредив по поселковому радио всех местных жителей, участковый ходил по домам и показывал отпечатанное на ксероксе фото злодея, рассказывал об особых приметах: татуировке на груди – девушка в виде змеи, кусающей сердце, и надписи «Не забуду, не прощу».

Беглеца поймать не удалось – тот словно в воду канул! Следы его пребывания обнаружили возле пещеры, а его самого – нет. Пустили по следу овчарку, но она привела лишь ко входу в подземелье и, будто расписавшись в собственном бессилии, виновато завиляла хвостом. Всю местность, распугав зверя, прочесали вдоль и поперёк, но так ничего не нашли. Куда же испарился заключённый? А бес его знает! Может, сорвался со скалы или утонул в реке. Но трупа тоже не обнаружили… Ждали сидельца на квартире у сожительницы, но он и там не объявился. Немудрено такому случиться – ведь зелёное море тайги в своей пучине поглотило много разного люда.

Расскажу о леденящей душу трагедии, произошедшей в соседнем горняцком посёлке. Как-то в конце августа отправились мужики шишковать. Набили с кедры шишку, намолотили ореха. пришла пора домой выдвигаться, кинулись, а одного парня нет. Искали его повсюду – все соседние распадки прошерстили, но найти не смогли. Вертолёт МЧС облёты совершал, но и он сверху ничего не обнаружил. Человек будто растворился.

Прошли годы, и парня, точнее, то, что от него осталось, обнаружили лесорубы, готовившие просеку для ЛЭП. Зрелище было жутким. На толстом суку кедры в крепкой шахтёрской куртке висел разложившийся труп.

Позже следователи выяснили, что причиной трагического случая, повлёкшего смерть, стала шахтёрская спецодежда с металлическими застёжками. По всей видимости, произошло следующее: мужчина забрался на вершину дерева, ветка под ним обломилась, он полетел вниз и, намертво зацепившись воротником куртки за сук, повис на дереве. Обычные пуговицы вряд ли выдержали бы такую нагрузку – лопнули, и парень оказался бы на земле. Ветви дерева замедлили бы скорость падения и смягчили удар. Конечно, в этом случае несчастному вряд ли удалось бы избежать серьёзных травм, но, по крайней мере, он остался бы жив.

К сожалению, события разворачивались по трагическому сценарию. Добротная шахтёрская роба с намертво пришитыми стальными застёжками превратилась в удавку. Даже не хочу думать, какие страдания принял перед смертью распятый заживо таёжник.

Ближе к полуночи прояснилось: тучи рассеялись, ветер стих. В проёме пещеры красовалась полная луна, а в ночном небе фантастическими оттенками всех цветов радуги вспыхнуло северное сияние. Сверхмощный термоядерный взрыв на Солнце породил на Земле аномальную электромагнитную бурю, которая стала причиной редчайшего для наших широт атмосферного явления. Выбравшись из спального места и подбросив пару поленьев в прогоревший костёр, я, скорее по привычке, нежели по необходимости, взглянул на часы. До полуночи оставалось три минуты.

Встроенный в ремешок часов компас, похоже, сошёл с ума – его стрелка начала вращаться вокруг собственной оси, причём против часовой стрелки. Иными словами, указатель сторон света теперь двигался в противоположную сторону относительно вращения Земли. Вскоре скорость возросла настолько, что визуально стрелка будто бы вовсе исчезла.

Я только успел подумать: «Наверное, это связано с маг-нитной бурей», – и уже в следующее мгновение ощутил, как проваливаюсь то ли в сон, то ли лечу в состоянии свободного падения в виртуальную реальность.

Совершенно невозможно было определить, где именно находится граница между сном и явью, настолько всё казалось странным и неосязаемым. События разворачивались столь необычно, что стало сложно отличить иллюзию от действительности. Возможно, это был сон? Или, напротив, самая настоящая реальность?

В конце концов, ведь вполне могла существовать вероятность того, что здесь открывается иная метафизическая форма восприятия мира, когда оба состояния, совмещаясь друг с другом, создают параллельное бытие.

Действительно, может быть, речь вообще шла не о простом выборе между двумя вариантами, а о чём-то гораздо более сложном и глубоком?

Сколько прошло времени? Всего лишь несколько се-кунд… или, возможно, десятки тысяч лет? Время словно остановилось, растянулось до бесконечности, превратив каждое мгновение в вечность.

Глава 3. Я здесь или уже там?

Проснулся я так же внезапно, как и заснул. А может быть, и вовсе не спал? Усталости не ощущалось, значит, всё-таки некоторое время пребывал в состоянии сна.

Тотчас же в нос ударил смрадный дух падали, сквозь который удивительным образом пробивался нежнейший букет ароматов весеннего пробуждения природы. Оглушающие, противоположные по своей сути запахи вызвали смятение души. Откуда это отвратительное зловоние и это восхитительное благоухание, так символично смешанные друг с дру-гом сквозняком?

Вроде бы пещера та же самая, но почему в ней так необычайно тепло? Ведь на дворе лишь начало по-настоящему сибирского морозного марта, когда матушка-природа делает всего-навсего робкие попытки пробуждения от зимнего сна.

Немного успокоившись, в мокром от пота исподнем белье выбрался из спального мешка, включил налобный фона-рик. Осмотрелся и обомлел!

Взору открылась зловещая картина. Повсюду лежали разбросанные кости, и, судя по находившимся здесь же человеческим черепам, принадлежали они не только животным, но и нашим праотцам. Клочья бурой шерсти, свежеобглоданный кусок лопатки и источавшая запах тлена наполовину съеденная туша телёнка какого-то неизвестного мне парнокопытного указывали на то, что волей судьбы я угодил в логово хищника, не брезговавшего человечиной.

Несмотря на минутное замешательство, наблюдательность опытного охотника позволила мне прийти к выводу, что хозяином берлоги является медведь весьма преклонного возраста. Вывод подтверждался клочьями седой шерсти на лёжке и, самое главное, предпочтением мяса с душком. По-видимому, зверь из-за старческой немощи был не в состоянии задушить взрослых здоровых особей и поневоле стал людоедом. Если это не так, то откуда в пещере появились разные по размеру черепа, обглоданные рёбра и берцовые кости человека?

Показалось странным, что телёнок, рождённый весной, оказался размером с годовалого деревенского бычка. В голове всё окончательно перепуталось. Не в силах найти разумное объяснение случившемуся, а уж тем более терпеть мерзкий запах, зажав нос, я выскочил наружу и впал в состояние мимолётного помрачения рассудка.

Вокруг вместо заснеженной тайги с кедрами-великанами, зелёным пихтачом, голыми лиственницами и кустами калины с гроздьями ярко-красных ягод до самого горизонта простирался совершенно незнакомый мне серо-голубой лес с едва появившимися зелёными листочками, зарослями цветущей черёмухи, боярышника и покрывалом благоухающих весенних цветов.

Совершенно точно! Я заснул, вернее, провалился в странное небытие, лишь отчасти напоминающее сон, в пещере, примерно в пяти километрах от крайнего зимовья, а проснулся спустя мгновение вечности вроде бы там же, но уже в иной, неизведанной действительности.

Моё состояние невозможно передать словами! Оно было сродни сумасшествию. Ещё миг – и вскипевшее серое вещество взорвёт черепную коробку.

Не в силах хоть как-то объяснить происходящее, я совершенно обезумел и не понимал, сон это или явь. Я ещё на этом свете или уже на том? Может быть, это тифозный бред или дьявольская игра воображения? «Или-или», будто обоюдоострая бритва, безжалостно по живому резали сознание на части, не давая ему прийти в себя. Неужто всё кончено, я мёртв, и, чтобы успокоиться навеки, моя душа, гонимая земными грехами в поисках вечного покоя, безысходно мечется меж небом и землёй?

Обрывки мыслей, клочья воспоминаний, нелепые предположения, мистические догадки калейдоскопом пронеслись в голове, и я, будто пулей сражённый увиденным, без чувств повалился на весеннюю траву.

Из состояния временного забытья меня, словно запахом нашатыря, вывел до боли знакомый голос моей собаки. По заливистому лаю, переходящему в злобный хрип, безошибочно определил: работает по крупному зверю.

От подножия скалы, где был вход в подземелье, вплоть до опушки леса тянулся усеянный камнями поросший колючими кустами шиповника, можжевельника и акации косогор. Там, среди огромных, покрытых зеленоватым мхом валунов, мелькала Мотька, а рядом с ней двигалось нечто бурое, огромное, злобно рычащее. Я понял: домой возвращается хозяин каменных апартаментов.

Зачастую в повседневной жизни мы, не понимая до конца глубинной сути слова, не задумываемся о его истинном значении. Я же в те короткие мгновения в полной мере ощутил на себе пронзительный смысл понятия «ужас», когда увидел, что навстречу мне движется громадный пещерный медведь.

Между тем бесстрашная охотница злобной бестией крутилась вокруг пещерного исполина и пыталась вцепиться в медвежий зад. Прародитель наших косолапых был несколько озадачен наглым поведением существа, напоминающего трусливого шакала, и отмахивался от лайки, словно от назойливой мухи. Благодаря ловкости, прыткости, собачьей смекалке и нагромождению камней ей удавалось избежать, казалось бы, неминуемой лютой расправы.

Как только пещерный медведь осаживался, чтобы как комара прихлопнуть наглую сучку, умница Мотька пряталась под защиту валунов, а затем вновь, но уже с противоположной стороны, атаковала зверя.

Благодаря храброму нраву четвероногой напарницы хозяин подземелья не сразу приметил непрошеного гостя, и поэтому у меня для принятия единственно верного решения осталось несколько мгновений ценою в жизнь.

Что делать? Как спастись от старухи с косой? Моё положение казалось безысходным. Сломя голову броситься бежать вверх по склону и юркой белкой заскочить на ближайшую сосну? Бесполезно! Несмотря на кажущуюся нарочитую неуклюжесть, медведь даже на коротком шаге выказывает завидную прыть, поэтому спастись от зверя нет никакой возможности.

Осенью, в аккурат перед моим уходом на промысел, решили мы всей семьёй побывать на главной местной достопримечательности, расположенной не далее как в пяти километрах от села, – водопаде «Три кедры».

Славился он не столько своей высотой, грохочущим хрустальным водоизвержением и весёлой радугой, но ещё и двумя в три обхвата кедрами, неведомым образом вцепившимися корнями в расщелины скалы. Третья кедра, как у нас говорят таёжники, не выдержав собственного веса, рухнула и соединила собой оба берега низвергающегося потока.

Получился прочный, в меру широкий нерукотворный мост, позволяющий на фоне гор, багряно-золотой тайги и низвергающего потока делать превосходные фотопейзажи водопада.

По осеннему холодку надоедливый гнус пропал, и мы с ребятами, наслаждаясь красотами таёжной осени, жарили шашлыки, пили пахнущий дымком ароматный с таёжными травами чай и хором распевали советские народные песни.

Все были довольны. Пришла пора возвращаться домой. Спускаясь вниз по склону горы, услышали усиленный эхом окрестных распадков разъярённый медвежий рёв. Похоже, хищник гонит копытное! Хотя опыт бывалого охотника подсказывал, что опасаться сытого, набравшего вес хозяина тайги, не стоит, стало тревожно.

Не успели мы толком испугаться, как в каких-то десяти метрах от нас со скоростью пригородной электрички промчался марал, а через мгновение огромный медведь.

Мишка был настолько увлечён погоней, что в охотничьем угаре даже не приметил нас. Поразительно, как два массивных зверя могли мчаться рысью по захламлённой буреломом черновой тайге!

Так что бегством вверх по косогору, заросшему кустами, от косолапого не уйти. А что если юркнуть в пещеру и забиться в недоступную для медведя каменную щель?

Но спасительной расщелины может и не быть. Хорошо! Предположим, что она есть, но каким макаром её быстро сы-скать в полумраке подземелья? Допустим, мне повезло и задуманное удалось. Вопрос: сколько времени придётся сидеть в гранитном мешке в ожидании, пока хозяин берлоги уйдёт по своим делам? Медведь – животное умное и терпеливое, вряд ли в обозримом будущем снимет осаду. В общем, куда ни кинь – всюду клин!

Между тем ветер переменился, и медведь учуял запах человека. Оторопев, он встал на задние лапы, помотал головой из стороны в сторону и, наконец, узрев добычу, взревел и что есть мочи, забавно подбрасывая толстый зад, помчался в мою сторону.

Слава провидению! Когда, казалось бы, глухими ударами сердца метроном отсчитывал последние секунды моей земной жизни, включился подсознательный инстинкт самосохранения, который подсказал единственно верный путь к спасению. Краем глаза я заметил над входом в пещеру узкую, едва заметную тропинку, пробитую на вершину утёса козами. Она, прячась в расщелинах скал, соединяла между собой едва заметные скальные уступы и относительно широкие террасы, поросшие диким виноградом, кривыми берёзками и соснами с чешуйчатыми узловатыми стволами.

Лихорадочными усилиями, сдирая пальцы в кровь, вопреки законам гравитации и шерстяным носкам вместо альпинистских ботинок, я всё-таки успел перед носом рассвирепевшего хищника вскарабкаться на расположенный в трёх метрах от земли скальный уступ. До сих пор остаётся загадкой, каким образом мужику весом в пять пудов с гаком, лишённому каких-либо навыков скалолазания, удалось добраться по почти отвесной базальтовой стене до спасительного выступа. Впрочем, жить захочешь – не то сотворишь!

Медведь, издавая злобное рыкание, попытался с разбегу, не останавливаясь, достать ускользающую добычу. Но его когти, вцепившиеся в скальную расщелину, не выдержали тяжести семи центнеров клокочущей ярости, и зверь кубарем покатился вниз.

Пещерный исполин стал действовать иначе – пытаясь сковырнуть меня с уступа, встал на задние лапы и начал подпрыгивать. Казалось, ещё чуть-чуть, и он добьётся своего, и я, ударяясь о выступы скалы, полечу к подножию утёса. Порой его седая морда с клацающими челюстями оказывалась всего в нескольких сантиметрах от моих окровавленных ступней. Зверь был настолько близок, что я ощутил его смрадное дыхание и разглядел маленькие перекошенные злобой тёмные глаза, стёртые временем жёлтые зубы с обломанным клыком. В липком животном страхе, обливаясь холодным потом, я раскинул руки и, распластавшись, прижался всем телом к нагревшейся на солнцепёке скале. Будь это молодой зверь, моя участь была бы предрешена, но Потапыч, за долгие годы растерявший молодую прыть, к моему счастью, с задачей не справился.

Не буду списывать со счетов и самоотверженное поведение лайки. Отважная Мотька изо всех собачьих сил старалась помочь угодившему в нешуточный переплёт напарнику, и как только медведь вставал на задние лапы, тотчас же, будто перед ней не пещерный великан, а медвежонок-сеголетка, норовила вцепиться ему в пятки.

Вволю побесновавшись и притомившись от бесплодных попыток, доисторический зверь уразумел тщетность своих усилийи решил добыть неуступчивую еду измором. Завалившись у входа в пещеру и будто понимая, что добыча рано или поздно сама свалится прямо в пасть, он будто бы задремал в тени скалы. Любопытно, но к стоящему здесь же снегоходу и продуктам на дне саней медведь остался совершенно равнодушен.

Я же с широко расставленными ногами и раскинутыми в стороны руками, прижавшись к скале, походил на цыплёнка табака, медленно поджаривающегося в духовке. К полудню зной стала невыносимым, меня одолевала жажда, а от долгого нахождения в неудобной позе пальцы ног и шею начало сводить судорогой.

Ещё самую малость пыточного стояния в пекле, и я, уподобившись перезрелой груше, полетел бы мимо всех надежд на спасение прямиком на обеденный стол хозяина пещеры.

Прямо над головой, в расщелине скалы, росла кряжистая сосна. Дотянувшись до неё, а после используя, как упор, мне вполне по силам было взобраться на следующий, довольно широкий уступ, где можно вытянуть онемевшие от напряжения ноги и отдохнуть.

Неведомым образом умудрившись не свалиться вниз, я змеёй выполз из китайских кальсон и чудом, с пятой попытки, перекинул-таки одну штанину через шероховатый ствол сосны.

Дальше пошло по накатанной. Слава богу, китайские товарищи не подвели, и сшитые в Поднебесной штаны с честью выдержали испытание горами.

Наконец, весь в ссадинах и кровоподтёках, со сбитыми в кровь ступнями, но при этом довольный, как сытый кот, нагло сожравший хозяйскую сметану, я вскарабкался на спасительную террасу и, обливаясь уже горячим живым потом, растянулся на прогретой солнцем поверхности.

Сквозь отпустившее меня умственное и телесное напряжение на меня сладкой волной снизошла гордость, и я подумал: «Право же, какой я молодец! Подобно Мюнхгаузену, сам себя вытащил из беды. Только барону помогли собствен-ные волосы, а мне китайские кальсоны!»

Солнце пошло на закат. Не дождавшись меня в роли отбивной, проснувшийся пещерный медведь скрылся в гроте и решил поужинать остатками пропавшей туши телёнка. Вскоре из подземелья донеслись сопровождаемые мерзким чавканьем утробные звуки, издаваемые мишкой, который раздирал плоть.

Совсем скоро жаркий погожий денёк уступит место прохладе весенней ночи, с реки потянет свежий ветерок, и оставаться в разорванной одежде на голом утёсе будет чрева-то для меня скверными последствиями – неизбежной простудой.

Вряд ли я замёрзну, но ночное сидение на холодных камнях здоровья уж точно не прибавит и, вполне возможно, закончится воспалением лёгких, а это в полевых условиях равносильно мучительной смерти.

Да, я избежал незавидной участи – оказаться в лапах ископаемого медведя, но если я не окажусь подле пещеры, где в санях есть всё необходимое для жизни – еда, охотничье снаряжение, плотницкие инструменты и даже четыре канистры бензина, то меня будет ожидать растянутая во времени погибель. Единственной преградой для этого был свирепый хозяин-людоед каменных апартаментов.

Что ж, надо поразмыслить о том, как, спустившись со скалы, избежать встречи с коварным хищником, днями и ночами поджидающим добычу… А вдруг, воспользовавшись тем, что зверь рано или поздно оставит берлогу и отправится на водопой, удастся заполучить ружьё? Тогда можно будет выбрать выгодную диспозицию и решить картечью в свою пользу квартирный вопрос.

Зачастую самый безупречный, без сучка и задоринки, план рушится из-за одного, казалось бы, незначительного, а на самом деле непреодолимого препятствия.

Осмотрев внимательно козью тропинку, по которой непостижимым образом удалось добраться до спасительного уступа, я понял, что вниз пути нет и к подножию скалы спуститься не удастся. Любой альпинист знает, что большинство несчастных случаев происходит именно при спуске с горы, а не при подъёме.

Осознав, что мой замысел провалился и теперь можно двигаться только вверх, я решил во что бы то ни стало подняться на следующую, более удобную, широкую террасу и уже там готовиться к неизбежному ночлегу.

Вновь ценой неимоверных усилий, новых ссадин и синяков, с помощью проверенного альпинистского снаряжения (китайских кальсон), рискуя сорваться вниз, я взобрался на следующий довольно развалистый уступ с разбросанными повсюду камнями разной величины.

При виде булыжников нежданно-негаданно вспомнилась сценка из детства – преподаватель истории, незабвенная Алла Густавовна, в классе с зашторенными окнами, меняя кадры, крутит колёсико фильмоскопа и вдохновенно рассказывает моим притихшим от любопытства одноклассникам о короткой, полной лишений жизни древнего человека. На одной из картинок первобытные страдальцы, облачённые в звериные шкуры, камнями добивали мамонта, попавшего в яму.

Ба! А ларчик просто открывался! Зачем изгаляться, пытаясь выкрасть из-под носа врага двустволку? Надо встретить выходящего из пещеры бурого обидчика увесистым куском гранита. Хорошо бы изловчиться и попасть в голову зверя, а когда тот потеряет сознание, добить его.

В порыве трудового энтузиазма я принялся готовиться к бомбардировке. Для этого к краю уступа подтащил дюжину пудовых каменных снарядов. Томительное ожидание длилось недолго.

Вскоре падальщик, набив утробу тухлятиной, показался из каменного убежища. Первый камень полетел в зверя, но выскочившая бог весть откуда Мотька заставила косолапого резко обернуться, и пудовый снаряд, просвистев над головой лайки, лишь содрал кожу на черепе животного. Сердце ёкнуло. «Бог ты мой! Я чуть не угробил собственного друга!» – ветром пронеслось в моей голове.

От ощутимого удара по касательной медведь осел на задние лапы и на миг потерял ориентацию. Тотчас же, пользуясь секундным замешательством противника, я метнул ещё один булыжник. На этот раз «выстрел» оказался удачным – увесистый кусок гранита угодил в область поясницы. Раздался хруст, и ничего не понимающий, дико ревущий от боли зверь ринулся по косогору в лес, но, пробежав метров пятьдесят, взвыл и растянулся на траве. Похоже, второй камень размозжил позвоночник и навсегда обездвижил бедолагу.

В первые мгновения, во власти душевного исступления победителя, я завопил, и на издыхающего врага обрушился бессвязный, приправленный крепкими выражениями портовых грузчиков поток проклятий. Затем, не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, я упал на разодранные об камни колени и заревел белугой.

Перед глазами, словно в немом синематографе, мелькали драматические кадры событий прошедшего дня, который по счастливой случайности не стал последним.

Потерявшая интерес к поверженному врагу, вослед моим рыданиям жалобно подвывала Мотька. Столь забавное и трогательное выражение ко мне добрых чувств тронуло душу, и сквозь слёзы я начал улыбаться. Как же здо́рово, что есть в неведомом мне мире любящее, беззаветно преданное живое существо, пусть и лишённое дара речи, но при этом умеющее сопереживать!

Воодушевлённый чудесным спасением и не обращая никакого внимания на сложность восхождения, я добрался до вершины утёса. Отдышавшись, осмотрелся и обнаружил, что вершина горы плавно переходит в более пологую северную часть склона, по которому среди кустарников вьётся вниз пробитая парнокопытными довольно приметная тропа.

Нестерпимо ныли кровоточащие ступни ног. Обернув их надранной берестой, я подвязал «обувку» лыком и осторожно, невзирая на острые камни, спустился вниз. От греха подальше обошёл кру́гом охающего от боли медведя и оказался у входа в пещеру. Переодевшись в чистое сухое бельё и натянув на ноги унты, я взял ружьё со снаряжёнными картечью патронами и решил на всякий случай добить зверя.

Осторожно, памятуя о непредсказуемости и коварстве семейства медвежьих, я подошёл к раненому врагу шагов на двадцать. Поднял ружьё, а нажать на спусковой крючок рука не поднялась.

Казалось бы, ещё днём мы были злейшими врагами и хозяин пещеры рассматривал меня не иначе как законную добычу, а вот теперь он полностью в моей власти и беспомощно лежит в ожидании страшного конца.

Конечно, раненое животное настоящий промысловик должен избавить от страданий, а вот у меня жалость к людоеду взяла верх, и сделать всё по охотничьим понятиям я не смог.

Разведя у входа в пещеру костёр, я сварил в котелке слипшиеся в тепле одним комком пельмени. Кусок варёного теста с фаршем внутри показался мне исключительно вкусным блюдом. Трапеза завершилась доброй кружкой обжигающего чая вприкуску с ломтём хлеба и карамелькой.

Мотька от столь «знатного ужина» вежливо поворотила нос. Летом промысловая лайка и без хозяйских харчей голодной не останется. Наверняка ловкая бестия придушила под валунами зазевавшегося жирненького бурундучка и наелась до отвала.

Солнце скатилось за вершины соседних гор. Наступила ночь. Лес наполнился таинственными звуками. Хором затарахтели цикады, в кустах с упоением пел соловей, по очереди подвывая друг другу, будто устроив перекличку выли волки, а на правом берегу реки разносилось, пугая всё живое, рыча-ние выходящего на охоту львиного прайда. Совсем рядом, на опушке, выясняя отношения, истошно мяукали камышовые коты.

После всего пережитого звуки хищников меня совершенно не пугали. Да и вряд ли кто-то из плотоядных рискнёт приблизиться к логову пещерного гиганта. С тыла от маловероятного нападения меня прикрывал огромный валун, который, отражая жар тлеющих поленьев, грел спину.

Из-за запаха пропастины ночевать в пещере было нельзя, и, по таёжной привычке, я расположился подле костра.

Сто тысяч «почему», гуляя по извилинам и будоража мозг, не давали сознанию провалиться в спасительный сон. Чтобы ответить на вопрос, почему я оказался именно здесь, рассудок пытался построить хоть какое-то логическое объ-яснение произошедшему, однако невероятные события, случившиеся со мной, не поддавались никакому разумному умозаключению.

Осознав тщетность своих интеллектуальных усилий обосновать вероятность невероятного, я, уподобившись героям русских народных сказок, произнёс про себя: «Утро вечера мудренее», – и отошёл ко сну.

Вот так, на мажорной ноте, подошёл к исходу мой самый первый день пребывания в новой реальности.

А сколько их ещё впереди и что со мной станет, ведомо лишь Спасителю!

Глава 4. Бестия Мотька

Друзья! Хочу ненадолго, пожалуй, на самую малость прервать повествование и рассказать вам о верной четвероногой напарнице по охотничьему промыслу, воистину близкому мне существе незабвенной Мотьке. Именно благодаря её превосходной работе по соболю и поразительной самоотверженности во многом сохранялось благополучие моей семьи, а в доисторические времена и сама жизнь.

Без собаки охотник не охотник. Львиная доля добычи пушнины приходится на пару первых месяцев начала промысла. Как правило, в это время зверя, поднятого лайкой, добываешь с подхода. Позднее, после того как между деревьями ляжет глубокий снег, охота выслед теряет смысл.

Собака вязнет в снегу и не может гнать соболя, поэтому пушнина добывается преимущественно капканами и кулёмками.

Охотничьи лайки бывают разные: некоторые любят работать по лосю, другие – по соболю, а третьи – по птице. Нет универсальной собаки, которой без разницы, на кого охотиться.

По злой иронии судьбы, талантливые псы долго не живут. К примеру, была у меня лайка по кличке Дымка, на редкость смышлёная и работоспособная собачка. Всего-то пять сезонов довелось с ней поработать, а потом, спасая мою жизнь, она погибла.

А дело было так. Как-то раз, в канун новогодних праздников, в село забрёл медведь. Деревенские псы кинулись было его рвать, но шатун так зарычал, что они трухнули и, поджав хвосты, разбежались по хозяйским дворам. Только Дымка и соседский кобель Байкал, не испугавшись, остановили исходящего злобой зверя.

Всем таёжникам известно, что обезумевший от голода шатун, шастающий в поисках съестного по селу, может много бед натворить, оттого его немедля, без всякой лицензии, отстреливать надо.

Помнится, в тот день я был во дворе, задавал скотине сено, и услышал неистовый, захлёбывающийся лай собак и злобный рёв медведя. По звукам понял: крепко держат хозяина тайги. Схватил заряжённое ружьё, второпях сунул в карман горсть патронов и бросился на шум. За околицей, напротив ближайшей к тайге избушки бабки Варвары, всё и случилось.

Запыхавшись и еле переводя дыхание, я не смог как следует прицелиться, и первый выстрел оказался неудачным – пуля пошла стороной и лишь чиркнула по плечу зверя. Шатун бросился на меня, а я, как назло, перезаряжая ружьё, замешкался. Казалось, ещё мгновение, и свирепый хозяин тайги подомнёт меня и начнёт с остервенением рвать. На моё счастье, отважные псы вцепилась в зад медведя. От боли зверь аж пошёл юзом и, резко развернувшись, лапой смахнул с себя Байкала, а Дымку поддел когтями. Пользуясь моментом, я дуплетом всадил в висок зверя заряд свинца. Медведь взревел, замотал головой из стороны в сторону и осел в сугроб… Второй выстрел уже не понадобился!

В итоге на снегу лежал бездыханный изжамканный зверем Байкал, а у Дымки вывалились внутренности, но она была жива и смотрела на меня виноватым кротким взглядом. Как мог, заправил кишочки в живот и, завернув собаку в тулуп, бросился в медпункт. Может быть, зашьёт фельдшер рану и всё обойдётся! Бегу в одной рубахе, холода не чувствуя, только слёзы ледяными бусинками падают на снег.

Почувствовал, стала стихать моя Дымочка… Кончилась! Развернулся и с мёртвой животинкой на руках тихо-тихо побрёл домой.

Навстречу с карабином наперевес несётся сосед Николай:

– Закиич, как ты? Завалил хозяина? А что с моим Байкальчиком?

Я лишь махнул рукой. Коля всё понял, как-то беззлобливо, по-мужицки, с горьким укором матюгнулся и, закинув «Сайгу» на плечо, понуро побрёл в край деревни. Невозможно представить, как я тогда сопереживал горю соседа! В один миг мы оба лишились верных помощников, честно служивших нам не за страх, а за совесть!

До сих пор корю себя за тот неудачный выстрел. Как же так, я, опытный охотник, пусть даже в задыхе, с такой близкой дистанции угодил в молоко?

Лет пять прошло, а Дымка мне до сих пор снится. Что тут поделаешь? На всю оставшуюся жизнь, будто родной человек, запала она мне в душу. А как иначе? Уж слишком много с ней было пройдено трудовых таёжных километров. А сколько мы вместе зверя добыли, и посчитать невозможно. Мотька была третьей выдающейся собакой, которую в лице моего старшего товарища и наставника по ремеслу Савелича, мне подарила судьба.

Как-то по весне я забежал к нему рубанок попросить, а он посмотрел на меня, хитро сощурившись, и заговорщицки произнёс:

– Рубанок опосля дам! Пошли, паря, я тебе что-то покажу.

В углу тёплого хлева, по соседству с кроличьими клетками, на охапке соломы лежала знаменитая на всю округу охотничья лайка по кличке Татка, а вокруг неё барахтались пять милых пушистых комочков.

Старик стал нарочито громко возмущаться:

– Японский городовой! Собака в колесе! Не знаю, с кем нагуляла! Вродя всё время в загоне тусилась. Одним словом, сучка – она и сучка есть, завсегда кобеля найдёт и при случае подставится. Я навроде как уже с соседом сговорился «породниться»: Мишкин кобелёк-то не чета хозяину – охотник первостепенный. В прошлом годе столько соболей нанюхачил, что Мишаня свою Людку в Тайланд отправил задницу греть! А здеся во какие дела! Но что мне с ними делать, с байстрюками этими! В омут?

За судьбу щенят я не переживал. Знал, Никита Савельевич их не утопит, ведь суровый с виду старик, фронтовик-снайпер, отправивший на тот свет пару десятков фашистов, по жизни был добрейшим человеком.

– Ну что, Закиич! Бери парочку байстрюков на удачу – кобелька, а можа, сучку. А там как карта ляжет. Еслив в Татку уродились сукины дети, будешь в шелках ходить, еслив нет, то двор сторожить будут, пока ты по тайге шаляешься!

– Возьму, возьму, Никита Савельевич! Мой-то кобель уже не охотник. Ослеп. Пора на покой его отправлять.

– Я те, паря, вот что скажу: ты своего, ёксель-моксель, пса не трожь. Он тебе вона сколько прибытка дал.

– Савелич, да Вы что! Как такое могли подумать! Я же не живодёр! Вот сколько суждено ему прожить, столько и буду кормить. Он службой пенсию и тёплую конуру заработал!

– Верно! Это я так, не подумавши, сбрехнул. Знаю, ты так и сделаешь! По справедливости. Собака ведь тоже тварь божья и к себе сострадания требует. Приходи через месяц за щенками. Выбирай, каких тебе оставить.

– А Вы кого посоветуете брать?

– Возьми вот эту сучонку белую в серых яблоках. Чует моё сердце, по соболю пойдёт. А кобелишку сам давай выбирай.

Мне приглянулся рыжий комочек, аппетитно сосущий мамкину грудь.

– Давайте вот этого возьму.

– Договорились! Совсем забыл! А ты, мил человек, зачем ко мне прибыл?

– За рубанком, полок в бане поправить хочу!

– А, за рубанком! Совсем памяти не стало. Сщас вынесу. Через пару месяцев я забрал хорошо прибавивших в весе, ухоженных и забавных милашек. В честь своей кошки, превосходной охотницы за мышами, сучку назвал Мотькой, а кобелька – Лютым, потому что он своей мастью, а позже и распутным поведением очень походил на своего тёзку, разухабистого соседского рыжего кота, подлеца и развратника, огулявшего добрую половину деревенских кошек.

Позднее, накручивая на одометр жизни вместе с лохматой бригадой таёжные километры, я убедился в истинности крылатой фразы: «Как назовёшь корабль, так он и поплывёт». Мотька с первых дней проживания на новом месте сразу же открыла «сезон охоты» на мелкую домашнюю живность. Она стала деловито бегать по двору, нюхачить, брать след «добычи» и, в конце концов, задавила пару месячных цыплят. Несмотря на некоторое недовольство близких, под угрозой жестокой кары – отключения Интернета – строго-настрого запретил им наказывать за подобные проделки юную следопытку.

Нельзя ставить в вину охотничьей собаке то, что она по природе своей обязана делать и для чего, собственно говоря, появилась на свет божий! Охота – смысл жизни лайки, и бить по нему чем-либо не стоит. Рукоприкладство приводит к тому, что из щенка вырастает трусливое, постоянно ждущее хозяйского тумака создание, неспособное с азартом и удовольствием работать по зверю.

Рыжий недотёпа Лютый за цыплятами не бегал, но и у него в детстве проявлялись охотничьи инстинкты. Он лаял и пытался уцепиться зубами за ножку только что родившегося телёнка Борьки. Даже получив от бычка пару ударов копыт-цем, занятия своего не прекратил.

Невооружённым взглядом стало видно, что во дворе у меня растут две хорошие охотничьи собаки, вот только предпочтения у них будут разными. Мотька будет работать по мелкому зверю, а вот Лютый – по крупному, и если у него случится выбор – бежать за соболем или сохатым, то он остановится на последнем. А как вы хотели? Не пристало ему, первому кобелю на деревне, носиться по таёжным буреломам за всякими мелкими зверюшками.

Мои догадки подтвердились. Мотька превратилась в наипервейшую в округе лайку-соболятницу, а Лютый – в лосятника.

В один из промысловых сезонов он поднял соболя, но, учуяв свежий лосиный след, забыл про всё на свете и ринулся за сохатым. Больше я своей собаки не видел. Наверняка получил удар копытом по буйной рыжей голове и сгинул.

В отношениях промысловика с собакой нет ничего более вредного, чем панибратство. Некоторые охотники сюсюкаются со своими четвероногими напарниками, спят в избе чуть ли не на одних нарах, а потом недоумевают и наказывают собаку за то, что она плохо работает. А чему здесь удивляться? Животное интуитивно почувствовало власть над хозяином и взяло его на ментальный поводок.

Я, к примеру, несмотря на мороз под сорок, в избу собаку не пускаю. Вечером накормлю её от пуза, и она спит себе спокойно в катухе. Сытой псине, как и любому зверю, мороз не страшен.

С собакой нельзя миндальничать, и за проступок должно последовать неизбежное наказание. Только надо это делать с умом, так, чтобы животное понимало, за что его наказали.

К примеру, бывает так, что охотничьи собаки по ночам бегают и сдёргивают приваду на капканах. Ошибка неопытного охотника в том, что он сразу же начинает бить собаку, а она, бедная, не понимает, в чём дело, за что, собственно, её наказывают, и, как следствие, начинает бояться хозяина и плохо работать по зверю.

А вот бывалый охотник всё сделает по-умному! На ночь насторожит вокруг избушки капканы с соблазнительной привадой. Настроит их так, чтобы они своими стальными челюстями собаку не покалечили, но при этом держали её крепко. Попалась воришка в капкан, лает, воет, мечется, а хозяин не спешит вызволять из ловушки. Пусть посидит в капкане этак часов десять, помучается, подумает о своём непозволительном для порядочной животины поведении. После такого приобретённого опыта четвероногие охотники до конца своей жизни будут помнить о горьком уроке и обходить капканы стороной.

Зимний день короток. Вроде вот только что взошло солнце, а глядишь, оно уже катит на закат. Понятное дело, едва-едва успеваешь путики проверить, взять на подходе пару-тройку соболей и добраться до очередной избы. Ночь длинная, керосинку зажжёшь, поужинаешь, а потом с добычей начинаешь возиться: обдираешь шкурки со зверя, чистишь от налипшей смолы и пятен крови. В тепле всё делать сподручней. Хоть и привыкший я к таёжному отшельничеству, но и мне порой бывает одиноко. Мотьку в избу запустишь на часок и разговариваешь с ней, а она смотрит умными глазами и, кажется, всё понимает, только ответить не может.

У каждого животного, как и у человека, свой характер имеется. Мотька же точь-в-точь напоминала мне озорную, разбитную, но при этом на редкость трудолюбивую бабёнку. Такие девоньки всё делают с огоньком! И в любви, и в работе первые, горят, а не тлеют. Такая любого мужика охмурить может. Зачастую такие дамы некрасивы, но чертовски хороши.

Вообще неунывающая охотница всегда поражала меня своей сообразительностью. Бывало, загонит соболька в пустотелую колодину и не выпускает до моего прихода. Начинаю оттуда его выкуривать, а она уже наперёд знает, из како-го лазка зверёк выскочит, и там его поджидает.

Много вёрст мы вместе по тайге протопали, а сколько ещё предстоит пройти, одной судьбе ведомо!

Глава 5. Беседы с самим собой

Утром меня всполошил звук громкого, переходящего в стоны, храпа. Было ощущение, будто где-то рядом спит вдрызг пьяный мужик и во сне жалуется на своих собутыльников, избивших его во время совместной попойки. Но меня ждало разочарование! Я всё ещё находился там, где есть: в своём настоящем доисторическом прошлом, а не в будущем XXI веке. Звуки издавал поверженный мною пещерный медведь.

Всему миру известно: русская душа отходчива, и мне стало искренне жаль страдающего зверя. Я, словно раскаиваясь, выдавил из себя пару фраз, похожих на оправдание:

«Прости, брат, что камнем окрестил. Такова жизнь! Порой, чтобы выжить, надо бросать булыжники!»

Разбуженная моим монологом раскаявшегося палача, сладко потягиваясь и зевая, откуда-то из-под нагромождения валунов вылезла Мотька. Она, несколько озадаченная словоизлияниями хозяина и не зная, как их воспринимать, на вся-кий случай лизнула руку.

На голодный желудок, да ещё утром, страсть как хорошо думается. Сначала основательно осмыслю всё, что со мной произошло, а уж потом решу, что с этим делать и позавтракаю. Пришлось временно стать шизофреником и ис-пользовать состояние раздвоения личности как инструмент познания бытия. Подсознание задавало каверзные вопросы, на которые разум должен был дать ответы.

Во избежание кривотолков недоброжелателей полностью привожу диалог подсознания с моим эго.

П (подсознание):

– Вы на этом свете или уже на том? С (сознание):

– Душа бестелесна, и ей неведомы физические страдания. Значит, если моя бренная плоть страдает от ссадин, то я скорее жив, чем мёртв!

На всякий случай я ущипнул себя и почувствовал боль. Значит, я скорее здесь, чем там. Виляя хвостом, подбежала Мотька. Почесав за ухом, я и её ущипнул. Лайка укоризненно посмотрела на меня и сдержанным рычанием высказала своё собачье недовольство.

«Если реагирует на боль, значит, тоже живая! – облегчённо вздохнув, подумал я. – Есть с кем на охоту ходить!»

П:

– Кто Вы?

С:

– Я – охотник, который ещё вчера промышлял зверя в зимней тайге.

П:

– Как Вы здесь оказались?

С:

– Решил переждать бурю в пещере. Было полнолуние, северное сияние, без видимой причины стрелка компаса стала вращаться вокруг своей оси. Затем я провалился в сон, похожий на состояние свободного падения.

П:

– Аномальные явления, которые вы наблюдали, повли-яли на Ваше перемещение во времени?

С:

– Скорее да, чем нет! Вполне возможно, что в местах силы, разбросанных по всему миру, всё-таки существуют шлюзы времени, которые время от времени начинают работать.

П:

– В каком случае это происходит?

С:

– Можно предположить, что единовременное совпадение разнонаправленных природных явлений, свидетелем которых я был, запускает природную машину времени.

Может быть, аномальная магнитная буря, беспрецедентное северное сияние, полнолуние, резкий перепад атмосферного давления и иные неизвестные для меня факторы, воссоединившись в единый энергетический поток, разорвали пространство времени и вынесли объект, находящийся внутри, в иную реальность.

Стоп! Стоп! Стоп! А не это ли является причиной появления снежного человека в разных уголках планеты? Так вот почему его то и дело встречают преимущественно в сакральных местах силы, разбросанных по всей планете!

Хорошо известно, что прародители homo sapiens (чело-века разумного) зачастую обитали в пещерах, часть которых является энергетическими центрами мест силы. Поэтому при определённом стечении вышеописанных физических явлений они иногда становились невольными пассажирами природной машины времени.

В один миг ничего не подозревавшие дикари оказывались в иной исторической эпохе. Теперь понятно, почему есть свидетельства тысяч людей, встречавших снежного человека. Разумеется, многие из них просто проходимцы, спекулирующие на популярной теме, но есть и те, кто действительно сталкивался с йети.

Невольно вспомнил рассказ соседа Ивана Говоруна о встрече со снежным человеком. Фамилия совершенно не отражала характер охотника, а вот прозвище Молчун, наоборот, соответствовало его натуре. Кличка прилипла к парню, как банный лист к заднице, потому что он сильно заикался и, стесняясь этого, боялся лишний раз обронить пару лишних слов. Из-за своей застенчивости про оказию, случившуюся во время рыбалки, он поведал только мне. Наверное, был уверен, что, во-первых, сказанное останется между нами и над ним никто не будет потешаться, а во-вторых, памятуя о моём историческом образовании, надеялся на то, что я с точки зрения науки смогу объяснить произошедшее с ним.

Вот как всё было. Естественной границей наших охотничьих участков была река Малая Орьсма, на которой в начале ноября Иван решил порыбачить, заготовить рыбу себе и на корм собакам. Речка почти замёрзла, но посередине была довольно широкая, свободная ото льда протока, куда раз за разом рыбак забрасывал блесну. Клёв был отменный. Помимо трёх пятикилограммовых щук, считающихся в наших краях сорной рыбой, на льду забериги лежала пара десятков приличных жёлтопузых харюзов и даже несколько увесистых ленков. Увлёкшись клёвой рыбалкой, Иван не заметил существа, спустившегося к реке. Только неистово трещащие сороки заставили Молчуна поднять голову и на миг отвлечься от очередной поклёвки.

Он обомлел! На противоположной стороне реки стоял обросший густой шерстью человек и внимательно смотрел на него. Затем существо, напоминающее одновременно человека и громадную гориллу, медленно двинулось вброд прямо на Ивана. Охотник был не робкого десятка, но и он оцепенел от ужаса, понимая, что теперь бегство уже не спасёт – стал медленно пятиться.

Уже на значительном расстоянии от берега, когда Ване ничего не угрожало, в окуляры бинокля он отчётливо видел, как зубы снежного человека с жадностью вонзаются в ленка, и из брюха рыбы на снег брызжут фонтанчики красной икры. Придя в себя и прихватив ружьё, незадачливый рыбак вновь спустился к реке. На снегу, помимо следов огромных ступней, остались остатки трапезы снежного человека.

Я знал, что Ванька не таков, чтобы зря трепать языком, и потому отнёсся к рассказу со всей серьёзностью. Хотел было написать письмо в Географическое общество, да в последний момент передумал. Зачем? Сам-то я следов пребывания снежного человека не видел.

Меня как током ударило. От места встречи рыбака с йети до Елейкиной горы с входом в пещеру напрямик было километров семь, и вполне вероятно, что Ванькин обидчик в поисках пропитания двинулся вдоль берега реки и наткнулся на опешившего в тихом ужасе Говоруна.

Заморив червячка, снежный человек вернулся ночевать в относительно тёплую пещеру, откуда, вероятнее всего, вратами времени был возвращён в родной первобытный век.

Косвенным доказательством невольного путешествия доисторических предков в настоящее время является то, что в некоторых пещерах археологи находят сенсационные петроглифы, возраст которых датируется десятками тысяч лет.

На них, помимо традиционных рисунков со сценами охоты на бизонов, мамонтов и прочей живности, есть изображения, весьма похожие на самолёты, а это значит, что некоторым нашим прародителям удавалось вернуться назад, и они, высунув язык, старательно рисовали увиденное в будущем.

Опираясь на эти факты, можно предположить, что врата времени работают в обе стороны – как на выход, так и на вход, а это значит, что у меня есть надежда вернуться из той реальности, в которой нахожусь, туда, где жил раньше.

П:

– Что делать?

С:

– Не упуская ни одной мелочи, разобрать по косточкам всё, что со мной произошло во время последней ночёвки. Затем, поселившись поблизости от пещеры, дождаться повторного одномоментного проявления физических явлений, открывающих временной портал в настоящее, и, если повезёт, вернуться в XXI век. Прежде всего дождаться сего благословенного часа в здравом уме и твёрдой памяти. Отсюда вытекает, что первоочередная задача на ближайшее время – обеспечить себя жильём, одеждой и постараться обезопаситься от роковых случайностей, связанных с ископаемыми хищниками или доисторическими предками.

Конечно, это были всего лишь мои теоретические выкладки, и их обоснованность могла подтвердить только жизнь, а, может быть, это было всего лишь моё душевное стремление принять желаемое за действительное, но, как бы то ни было, надежда на счастливое возвращение в родные пенаты должна быть. Без неё терялся сам смысл выживания в неизведанной суровой реальности.

П:

– В какой исторической эпохе Вы оказались?

С:

– Будучи когда-то студентом истфака, я увлекался историей первобытно-общинного строя и потому сразу же по бросающимся в глаза признакам с высокой степенью вероятности понял, что попал в поздний плейстоцен – примерно от десяти тысяч до двух миллионов лет назад.

Он известен большинству людей как ледниковый период. Судя по пещерному медведю и внушительным размерам останков телёнка какого-то неизвестного мне травоядного, не встречавшегося на моей охотничьей тропе, можно предположить, что это был особый благодатный период в истории Земли.

Далеко на север, к самой полярной макушке, отступил ледник, климат был тёплым, и на территории Сибири – в широколиственных лесах и бескрайних степях – бродили мамонты, бесчисленные табуны лошадей, шерстистые носо-роги, бизоны, туры и гигантские олени. На них и на более мелкую живность – кабанов, косуль, сайгаков, коз – охотились пещерные львы и медведи, саблезубые тигры, леопарды, стаи гигантских волков. Высоко в небе, высматривая добычу, парили невероятных размеров орлы, которым вполне под силу утащить на съедение птенцам даже оленёнка.

Если мои суждения верны, то перечисленные вымершие в Сибири животные, а вместе с ними и неизвестные доселе учёному миру ископаемые виды наверняка обитают поблизости, и встреча с ними неизбежна.

Разбросанные в медвежьем логове человеческие кости, различные по форме и размеру черепа, многие из которых были чем-то разбиты, говорили о том, что некогда здесь жили представители разных этапов развития человечества. Сотни лет эта пещера служила естественным укрытием для первобытного человека. Почему он оставил такое удобное место проживания и предоставил возможность поселиться там хищнику, для меня оставалось загадкой.

Спрашивать у своего подсознания, где разбить лагерь, не было нужды, потому что ответ на вопрос «где жить?» подсказала сама жизнь. Почему, несмотря ни на что, я бы всё равно предпочёл пещерные «апартаменты»?

Во-первых, здесь находятся врата времени, и кто его знает, может быть, при благоприятном стечении обстоятельств они перенесут меня в двадцать первый век. Чтобы не прозевать судьбоносный момент, надо находиться рядом с пещерой. Конечно, шанс вернуться домой мизерный, но он есть, и грех им не воспользоваться.

Во-вторых, окрестности, а, вернее, рельеф местности мне был хорошо знаком, ведь я переместился во времени, а не в пространстве, то есть остался в пределах моего охотничьего участка. Свои промысловые угодья, равные по площади территории Москвы, я знал как свои пять пальцев. Осталось изучить правый берег Малой Орьсмы (в прошлом будущем – охотничий участок Ивана Говоруна). Там, где в будущих тысячелетиях появится бескрайнее море черновой тайги, в прошлом, где я находился, простиралась бескрайняя лесостепь.

В-третьих, место было относительно безопасным. Вход в пещеру с севера от холодных ветров и непрошеных гостей защищала скала, которая к востоку заканчивалась неприступным подпиравшим русло реки обрывом. С юго-восточной стороны, как я уже упоминал, над местностью господствовала Елейкина гора, с вершины которой превосходно просматривались все ближайшие окрестности. Наконец, с юго-западной стороны был смешанный лес, в котором вперемежку с соснами и елями росли вековые дубы, ясени, грабы, берёзы, осины, клёны и каштаны.

Пещера по отношению к лесу находилась на небольшой возвышенности, к ней среди огромных валунов, зарослей колючего шиповника, хмеля и дикого винограда вверх по косогору шла тропа, вытоптанная пещерным медведем. Трапециевидный вход в подземелье был относительно небольшим: не более двух метров в высоту и метра полтора в ширину. Сама собой напрашивалась идея заложить проём брёвнами с крепкой дверью и надёжным засовом. Перед генеральной уборкой я решил до конца исследовать пещеру. В гроте, как всегда, было прохладно, но досаждал неприятный запах. Вооружившись налобным фонариком, я протиснулся во вторую камеру пещеры. Она была намного меньше первой, но зато гораздо чище. Вот где можно хранить припасы! Настоящий природный погреб – прохладный, с хорошей вытяжкой, го-товыми каменными полками.

Здесь, забравшись по каменным терраскам, словно по ступенькам, до свода грота, я обнаружил расщелину, от которой веяло холодком. По-видимому, первые два помещения были всего лишь началом протяжённой подземной галереи, а это значит, что у пещеры есть, как минимум, второй выход, который находится гораздо выше, чем первый, в противном случае сквозняка бы не было. Я посветил в узкое отверстие, луч фонарика выхватил часть третьей камеры, которая, судя по всему, была внушительных размеров. Ещё раз осмотрев внимательно узкую щель, через которую мог протиснуться только подросток, я обнаружил, что вход в третью камеру подземной галереи перекрыл внушительного размера осколок скалы, когда-то обрушившийся с потолка.

Через звенящую тишину подземелья пробивалось едва слышное журчание ручья. Кажется, за скалой находился подземный родник. Было бы здорово убрать каменный обломок и получить безопасный и удобный доступ к питьевой воде.

До того, как приступить к неотложным делам, я решил позавтракать и попить чайку, а для этого надо было сходить за водой. Прихватив пару пятилитровых канистр и, на всякий пожарный случай, двустволку с патронами, снаряжёнными картечью, я посадил неугомонную лайку на поводок и отпра-вился на водопой. Вниз к илистому берегу реки шла тропа, пробитая животными. Набрав воды, вернулись в лагерь. Есть почему-то не хотелось. Напившись ароматного чая вприкуску с остатками печенья и карамелек, я принялся за генеральную уборку каменной «квартиры».

Сделать предстояло немало. Прежде всего надо было избавиться от изрядно портящей воздух зловонной пропастины, а уж потом сгортать в кучу и вытащить наружу наследие веков. Я срубил молодую берёзку с едва появившимися листьями, поперёк кроны набросал ветки и, как мог, рогатиной переложил смердящую тушу на самодельные волокуши.

Затем бегом, без оглядки, оттащил неприятную ношу к краю леса. По-хорошему, чтобы не привлекать внимания падальщиков, следовало бы закопать останки телёнка, однако времени было в обрез, и я оставил эту неприятную работу на потом. Вечером того же дня я пожалел об этом.

Наконец уборка была завершена. У входа лежала гора черепов и костей, их надо было также свезти к краю леса и предать земле. Но усталость брала своё, и я решил столь важное дело отложить до завтра. Пещера преобразилась. В ней даже стало как-то уютней. Конечно, запах ещё остался, но он был уже не таким невыносимым.

Солнце пошло на закат. Надо было позаботиться о достойном ужине и безопасном ночлеге. Неплохо бы перед сном похлебать горячей ароматной ушицы, приправленной лаврушкой, лучком и перцем. Поэтому, прихватив с собой спиннинг с парой попавших на глаза блёсен и для душевного спокойствия ружьё, я с неугомонной Мотькой стал вновь спускаться к реке. Когда я в течение дня второй раз проходил мимо ещё живого, но обездвиженного медведя, мне стало по-человечески жалко страдающего животного. «А может, пристрелить бедолагу, чтобы не мучился?» – подумал я. Но, порассуждав, отказался от этой затеи. Слишком расточительно тратить заряд на поверженного врага. Как знать, может так случиться, что завтра лишний патрон спасёт мне жизнь. Решил, что когда вернусь с рыбалки, возьму булыжник поувесистей и отправлю зверя к предкам.

Первый же заброс оказался удачным. Леска натянулась, как струна, и я лишь чудом удержал спиннинг. Рыбина, заглотившая блесну, не думала сдаваться. Борьба с речным трофеем продолжалась часа полтора. Наконец ценой невероятных усилий мне удалось подвести метрового осетра к берегу. Но как без багра подцепить и вытащить царь-рыбу весом в пуда три на берег?

Пришлось воспользоваться ружьём. Держа его в правой руке, а в левой – удилище, я изловчился пальнуть добыче прямо в голову. В рыбацком азарте в рваных кальсонах, заправленных в унты, я бросился в ледяную весеннюю воду. Берег был илистым, и мне стоило больших трудов вытащить добытый трофей. Ещё сложнее было дотащить осетра до лагеря. Весь в рыбьей чешуе, слизи, грязный, в хлюпающих унтах, но при этом безмерно счастливый, я наконец добрался до пещерного дома. Жаль, деревенские мужики не увидят, какого красавца я изловил!

Пришлось заняться разделкой добычи. Хорошо, что на крючок попался осётр, а не осетриха. Иначе пришлось бы заняться засолкой чёрной икры. Большую часть осетра я разрезал на тонкие полоски, присолил и разложил поверх срезанных специально для этого веток на каменные террасы во второй камере пещеры. Решил утром развести там костёр, набросать сверху ивовые прутья и подкоптить деликатес. Балык из осетрины – знатная сытная закуска. Впереди громадье дел, и времени готовить обед не будет.

На ужин изрядная часть царской рыбы транзитом через котелок оказалась в моём желудке. Неподражаемая Мотька так натрескалась осетринки, что казалось, будто она на сносях и вот-вот разродится. Внутренности, голову и прочие отходы я отнёс пещерному страдальцу. Разложив рыбьи потроха на листья лопуха в метрах трёх от животного, палкой осторожно подтолкнул их к пасти хищника.

Раненый зверь не выказал никакой жадности к еде, и лишь по частому дыханию, высунутому языку и стонам стало очевидно, что его мучают не голод, а жажда и боль.

Движимый чувством христианского сострадания, я вновь сходил по воду. Затем выкопал ямку, наполнил её водой и острой длинной палкой проковырял канавку к огромадной голове медведя. Пещерный гигант стал судорожно слизывать языком живительную влагу.

После того, как медведь напился водицы, он попробовал было молоки осетра, но есть не стал. Положив голову на передние лапы, зверь успокоился и перестал сопеть. Из его маленьких жёлто-коричневых глаз стали скатываться слёзы. Наверное, ему было очень больно, а может быть, он благодарил меня за проявленное милосердие. О том, что я намеревался с помощью булыжника «облегчить» страдания животного, даже не вспоминал.

До вечера я сделал ещё массу полезных дел и стал готовиться к ночлегу. Из-за невыветрившегося неприятного запаха решил вновь заночевать у костра. Как всегда, выбрал три сушины потолще и соорудил нодью. Три бревна, сложенные горизонтальной пирамидкой, дают внутренний жар, горят долго и не требуют постоянного внимания. Можно выспаться, не опасаясь, что пламя, гарант безопасности и источник тепла, погаснет. Мотьку, несмотря на проявленное ею недовольство, на ночь привязал к снегоходу. Так безопасней для неё и спокойней для меня.

Треск поленьев, пение соловья и закат навевали грустное настроение. Не спалось. Тихие, кроткие мысли, как течение большой реки, перекатывались по волнам моей памяти и порождали бессонницу. Переживал я больше не за себя, а за жену и своих деток. Как же моя Уленька одна будет поднимать троих ребят! Вот ведь как получается: я же вроде как пропал без вести, а значит, никакого пособия по потере кормильца ей не положено.

Ход моих тревожных мыслей прервал протяжный вой. Как опытный охотник, я понял: это не волк. Жалобное, довольно мелодичное подвывание напоминало скорее голос соседского алабая, который то ли от скуки, то ли от долгого сидения на привязи радовал соседей ежедневным исполнением кобелиных романсов.

Смеркалось, но я всё-таки заметил, как к пропастине трусовато подобралась рыжеватая, с чёрной широкой полосой на спине небольшая собака. Воровато озираясь, распугав ворон и сорок, она подскочила к туше, оторвала кусок мяса и стремглав скрылась в кустах.

– Ба! Да это же шакал! – с удивлением воскликнул я.

Шакал обладает потрясающим обонянием и тухлятину может учуять за версту.

Засыпая, сквозь лёгкую дремоту я услышал жалостливые, пронзительные стоны, одновременно напоминающие плач младенца и хохот сумасшедшего. Эхо разнесло дьявольский вой по горам, многократно усилившись, он обрушился на меня какофонией звуков, сопровождающих фильмы ужасов. На миг я оцепенел, а затем, взбудораженный лаем собаки, вскочил на ноги.

Кто бы это ни был, действовать надо быстро. На всякий случай я подтащил поближе к костру дрова. Огонь может спасти от когтей любого хищника.

Немного успокоившись, я вытащил бинокль и на фоне вечернего заката стал наблюдать за происходящим. Таинственные монстры скрывались в лесу, и увидеть их в сумерках, даже в бинокль, было невозможно. Поняв, что, скорее всего, объектом их охотничьего интереса являюсь не я, а остатки туши, успокоился. Через некоторое время появившаяся из кустов стая гиен с жадностью накинулась на то, что ещё осталось от телёнка. Места за столом хватило не всем, и несколько особей пытались вклиниться в тесные ряды жирующих падальщиков. Из-за этого в стае возникали стычки, сопровождающиеся ры-чанием, укусами и клацаньем зубов.

Африканские гиены в Сибири? А почему бы и нет? Водились же в наших местах в доисторические времена львы, носороги и другая субтропическая живность. Повадками и всем своим обличьем животные были похожи на африкан-ских сородичей, только шерсть у них была почти чёрной, без характерных пятен по бокам.

Между тем солнце зашло за горизонт, но даже при лунном свете, разглядывая в окуляры бинокля пожирателей тухлятины, я был поражён их размерами. Взрослые особи достигали в холке не меньше метра. Совершенно точно, что это были ещё одни из обитателей каменных гротов – пещерные гиены. Набивая свои необъятные утробы, члены стаи не обращали никакого внимания на то, что в пределах одного рывка от них горит яркий костёр, а где-то между валунами лежит раненый медведь.

Последние поленья прогорали, а отходить от костра, чтобы пополнить запасы дров, было смерти подобно.

Становилось тревожно. Как только пламя погаснет, вечно голодные хищники разберутся с беспомощным медведем, а затем возьмутся и за меня. Лучшая защита – нападение!

Что бы этакое сотворить, чтобы заставить стаю обходить лагерь дальней околицей?

Я стал перебирать в голове разные варианты. Может, пристрелить пару особей для острастки остальных? Предположим, грохот выстрела и пара сражённых сородичей напугают гиен, и они разбегутся. Но тогда утром мне придётся оттаскивать подальше в лес и закапывать две туши по центнеру весом. А что, если наглую свору разогнать с помощью горящего факела и оглушительного треска работающей бензопилы? Наверняка это сработает.

С третьего раза, истошно взвыв, пила завелась! Я, подобно Ангелу смерти Азраилу и герою фильма «Техасская резня…», с факелом и грохочущей бензопилой, изрыгающий проклятия, двинулся на врага.

Однако воистину эпическая битва не состоялась. Враги, поджав куцые хвосты, позорно бежали с поля боя.

Остаток ночи прошёл без происшествий. Птичьи голоса ночных солистов – соловья, малиновки, певчего дрозда и, конечно, пересмешника скворца – кружились над головой нежной мелодией, оплетая сознание шелковистыми нитями сна. Ветер осторожно, даря отдых и грёзы усталому телу, касался моих щёк бархатными поцелуями прохлады. Я растворился в этой тишине, словно листок на ветру, – свободный, беспечный и спокойный.

Глава 6. Закопанная сенсация

Утром меня разбудил забавный бурундук. Юркий зверёк стырил кусочек печенья и, усевшись рядом со спальным мешком, стал его грызть. Полосатый воришка цокал, надувал щёки и по очереди подмигивал глазками, словно говорил мне: «Эй, пришелец из будущего! Хватит дрыхнуть, пора выбираться из тёплого спальника, завтракать и приниматься за дела!»

Ещё до утреннего чаепития в гроте, где хранилась осетрина, развёл костерок, набросал сверху ольховых веток, и импровизированная коптильня наполнилась ароматом тлеющей древесины. Густой дым, окутавший помещения пещеры, подарил мне к вечеру не только несколько килограммов балыка, но и избавил от нежелательного наследства прежнего хозяина – блох и неприятного запаха.

После утренней трапезы следовало доделать то, что вчера не успел. Освободив сани от поклажи, погрузил в них археологические артефакты (останки первобытных страдальцев) и, запрягшись вместе с Мотькой в волокуши, потащил поклажу по скользкому от росы косогору.

У подножия громадного замшелого валуна – гостя из ледникового периода – я вознамерился предать земле останки тех, кто родился и ушёл за десятки тысяч лет до моего рождения. Даст бог, если вернусь в XXI век, обязательно по-кажу захоронение учёным-палеоантропологам. Не сомневаюсь, они из братской могилы первобытно-общинных праотцев, наряду с черепами, извлекут сотню кандидатских и деся-ток докторских диссертаций.

Учёные мужи будут чесать за ухом, строить догадки и выдвигать предположения о том, почему черепа уложены именно так – справа налево, а не наоборот. Вероятно, они «установят», что это захоронение принадлежит знатному воину, павшему от меткой стрелы врага, попавшей ему прямо в глаз. Лысоватые доктора наук, основываясь на расположении черепов и костей, придут к ещё более сенсационному выводу: оказывается, наши далёкие предки уже тогда обладали глубокими знаниями в области астрономии. Иначе чем объяснить то, что они погребали своих соплеменников таким образом, чтобы их черепа выстраивались в линии, соответствующие созвездиям Большой и Малой Медведицы. Я же никому ничего не скажу, а буду просто стоять в сторонке, «курить бамбук» и посмеиваться над учёными мужами.

Возможно, сейчас я закапываю ту самую сенсацию, которая однажды в двадцать первом веке взорвёт мир исторической науки и заставит его содрогнуться от беспрецедентного открытия. А что, в этом нет ничего удивительного, ведь в Денисовой пещере на Алтае был найден фрагмент черепа древнего человека – темечко. Оно, как впоследствии оказалось, стало настоящей палеоантропологической сенсацией! Генетическое совпадение так называемого денисовского человека с жителями Океании составило более 90%. Как это произошло, учёные до сих пор не могут объяснить. Головоломка о том, каким образом древние обитатели Горного Алтая смогли добраться до островов в Тихом океане, остаётся неразгаданной.

Вполне возможно, что это древнее захоронение, следуя традициям археологической науки, будет названо в мою честь – Володькино. От этой волнующей перспективы в «зобу дыхание спёрло», и я с удвоенным рвением принялся рыть усыпальницу, ощущая всеми фибрами души, как каждый удар лопаты приближает меня к всемирной славе.

Лёгкий весенний ветерок запутался в моей бороде, а я продолжал и продолжал бережно укладывать черепа на дно братской могилы. Внезапно мой взгляд зацепился за что-то необычное – в глазнице одного из черепов виднелся каменный наконечник стрелы. «Ничего себе, какой точный выстрел!» – подумал я с невольным уважением к доисторическому лучнику. В буквальном смысле не в бровь, а в глаз! Хотя, если честно, крылатое выражение не имеет ничего общего с действительностью: мы, охотники, не бьём белку, а уж тем более соболя, в глаз. Это всего лишь фигура речи. Да и как умудриться попасть сквозь ветки сидящему на дереве зверьку в глаз? Это просто невозможно сделать. Не надо забывать, что если бить зверя в голову, то мозг, брызнувший на шкурку, сделает её второсортной. Для добычи пушнины достаточно дроби номер пять. Она оставляет в шкурке едва заметные отверстия и отлично сбивает зверька с дерева.

Наконец печальная работа, невольно сопровождавшаяся мыслью «все там будем», закончилась. Хотел по традиции соорудить на могиле крест, но, подумав, что до появления одного из главных символов христианства ещё пройдут десятки тысяч лет, передумал.

Незаметно наступил полдень, а значит, пора перекусить тем, что бог послал. А он облагодетельствовал меня добрым куском осетрины. От сытного обеда меня разморило. Прикорнув с часок, я вернулся к неотложным делам по обустройству каменной квартиры.

Как хорошо, что у меня был необходимый набор плотницкого инструмента, а самое главное – целых два топора! Один, побольше, я вёз в новую избу, а тот, который поменьше, всегда был заткнут за пояс.

С давних пор человек создал множество инструментов, но топор до сих пор остаётся незаменимым помощником. Особенно в плотницком ремесле, где он, словно продолжение руки мастера, как по волшебству, превращает брёвна в добротные дома с резными наличниками. В тайге-кормилице этот верный спутник не подведёт – будь то строительство зимовья, заготовка дров для костра или установка капканов и кулёмок.

Облегчили плотницкий процесс видавшая виды старенькая бензопила и четыре заранее подготовленных для снегохода двадцатилитровых канистр с бензином, а также пластиковая бутылка масла. Горючего я потратил всего ничего, литров пять, не более.

У меня было дурное предчувствие, и я удвоил усилия по возведению двери. Как показала жизнь, интуиция и на этот раз меня не подвела. Работа продвигалась быстро, и потребовалась пара дней, чтобы заготовить необходимое количество пиломатериалов. Помимо сосёнок диаметром сантиме-тров по двадцать, я завалил вековую липу и распилил ствол на брёвна длиной по три метра. После этого распустил их на плахи. Бензопила, наряду с топором, – незаменимый инструмент для таёжника; без неё в тайге просто не обойтись. А уж распустить бревно на доски или вырезать окно в готовой избе для нас, деревенских мужиков, дело привычное, потому как вообще не составляет никакой сложности.

Теперь у меня есть пиломатериал, из которого можно будет сработать дверь для пещеры, а также изготовить необходимую мебель – нары, стол, табуретки. Теперь осталось перебросить его в лагерь, и за работу.

Подъём сырых брёвен и толстых плах к лагерю оказался чрезвычайно изнурительным занятием, занявшим целый день упорной работы. С тяжёлой лесиной на плечах приходилось идти вверх по довольно крутому склону, лавируя между камнями и колючими кустарниками. К концу дня я настолько устал, что едва хватило сил развести костёр, поужинать и без задних ног завалиться спать.

После нескольких дней упорного труда самая трудозатратная стадия возведения стены успешно завершилась. Напротив входа в пещеру, источая благодатный липовый дух, появились около дюжины ошкуренных брёвен и несколько толстых плах.

Стена из кругляка получилась на удивление крепкой. Для пущей надёжности места сопряжения брёвен с камнем распёр с противоположных сторон клиньями, а между собой – стальными штырями (нагелями) и скобами, сделан-ными из проволоки-катанки. Пазы между брёвнами законопатил мхом. В старину говаривали: «Кабы не клин да не мох, так бы плотник издох».

В общем, дверь, как стол и нары, получилась неказистой, но прочной, а это было самое главное. Забавно: невзрачный интерьер первой камеры пещеры стал напоминать логово людоеда из советского мультфильма «Кот в сапогах».

Я не поленился и рядом с дверью быстрёхонько вырезал небольшое, похожее на бойницу окошко. Теперь, чтобы увидеть лужайку и примыкающий к ней лес, необязательно открывать дверь. Массивную щелястую дверь, открывающуюся наружу, снабдил засовом из крепкой дубовой жердины, вставляющейся в стальные скобы.

Наконец все работы завершились. Вещи, инструменты и продукты незамедлительно обрели своё законное место внутри пещеры.

Новоселье было скромным. На праздничном ужине подавалась зажаренная на рожне стерлядка с хлебом, испечённым на углях в алюминиевой кастрюльке, а из напитков – растворимый кофе «Монарх». Не был обделён вниманием и бывший хозяин каменных покоев, которому в знак моего расположения я преподнёс в дар увесистого таймешка. Конечно, в глубине души я был несколько смущён рейдерским захватом чужой квартиры, но, видит бог, к этому меня вынудили обстоятельства непреодолимой силы, а, именно желание жить.

Все были довольны, а уж как я – не описать словами. Теперь можно спать спокойно. Бревенчатая стена и крепкая дверь защитят от всех неприятных перипетий первобытной жизни: хищников, непогоды и неожиданных встреч с него-степриимными предками.

Как же это взаправду хорошо – вытянуть ноги на нарах и спать, не боясь на подсознательном уровне, что костёр вот-вот погаснет и в твою плоть незамедлительно вцепится какая-нибудь клыкастая, когтястая тварь. Кто бы что ни говорил, но здоровый сон во все времена был, есть и будет основой долголетия.

Вопреки моим убеждениям, что собаке не место в доме, на ночь лайку приходилось запускать в пещеру. Мотьку надо было беречь от всяких роковых случайностей – ведь на охоте она незаменима, да и с ней как-то повеселее, есть с кем поговорить, пожаловаться на судьбу.

Вечерний сумрак шёлковым бархатным покрывалом окутал окрестности, и лишь всполохи далёких зарниц да огонь костра разрывали, казалось бы, вечную тьму небосвода. Присев на сатунок, я до того погрузился в воспоминания, что забыл о кружке ароматного чая в руке. Картины давно минувших дней были настолько сильны, что в какое-то мгновение я, словно экскурсовод, стал их комментировать. Мотька искоса поглядывала на меня, тяжело вздыхала и в знак солидарности участливо махала хвостом.

В такие минуты исповеди перед божественным началом человека – совестью – единственным слушателем становилась моя верная псина, а она, уж поверьте, лучше священника хранила тайны откровений хозяина-друга.

Я довольно спокойно переносил долгие месяцы разлуки с семьёй. Вероятно, причиной стало то, что с детства любил одиночество. Часто бродил по расположенной неподалёку от родительского дома высохшей торфяной согре, густо поросшей дикой коноплёй. Здесь – иногда вместе со своим зака-дычным другом Вовкой, а чаще один – наблюдал за жизнью птиц, приглядывал за пасущейся тёлкой Мусей, а в августе заготавливал впрок для своих пернатых питомцев семя конопли.

Пребывание на промысловом участке один на один с зимней тайгой всегда заканчивается долгожданным возвращением домой. И вот, уставший, продрогший от долгой езды по снежной целине, ступаешь на крыльцо родного дома, дети в наспех накинутых тулупах и валенках на босу ногу венич-ком смахивают с тебя снег, прыгают и кричат: «Папка! Наш папка приехал!» А твоя ненаглядная красавица-жена, не в силах сдержать слёз, плачет и целует обмороженные щёки.

Когда же я вернусь домой с «первобытного промысла» до нашей эры? Одному Спасителю ведомо. А может, и не суждено тому быть. Недаром в Священном Писании сказано: «Много замыслов в сердце человека, но состоится только определённый Господом».

Мудрое библейское изречение гласит: «Мы сами в ответе за себя и за своих близких», а значит, на бога надейся, а сам не плошай! А там как карта ляжет…

Глава 7. Мрачная быль естественного отбора

Когда мягкие лучи заката начали окутывать землю золотистым сиянием, а тени стали удлиняться, словно простирая свои силуэты навстречу ночи, мы с Мотькой поняли, что пора отправляться за водой. В этот момент мир вокруг нас замер, как будто ожидая чего-то волшебного, а воздух был наполнен сладким ароматом цветущих трав и едва уловимым шёпотом весеннего ветерка, который ласково, будто малиновые губки любимой, касался моего лица.

Прихватив с собой пустые пластиковые бутылки, я направился к реке. После сильных дождей вода в ней заметно помутнела.

В поисках чистой воды мне пришлось берегом пройти вверх по течению и набрать её из впадающего в Малую Орьсму ручья. Илистая почва вокруг источника была испещрена следами животных. Среди отпечатков копыт оленя, лося, кабана и прочих более мелких зверушек я заметил следы огромных лап представителя кошачьих.

Меня обуял страх – я ведь поленился прихватить с собой ружьё! Длинная двустволка цеплялась за кусты и мешала нести пятилитровки, поэтому в тот раз я решил обойтись без неё. Было тяжело признаться себе, что я оказался абсолютно беззащитным перед клыками хищника. Чьи это лапы? Тигра, льва или махайрода? Какая разница! Неважно! У меня нет оружия, и я не смогу за себя постоять.

Утверждение о том, что умный учится на чужих ошибках, а глупый на своих – полнейшая ерунда. Все учатся только на собственных просчётах. Помнится, несколько лет назад я не взял в тайгу ружьё и чуть было не подвёл свою семью. Слава богу, всё обошлось, медведь гнал марала, и ему было не до нас. Теперь я подвёл самого себя. По сути, я наступил дважды на одни и те же грабли.

Внимательно осмотрев следы хищника, я определил, что у него не всё в порядке с правой задней лапой, на которую зверь старался не опираться. Об этом свидетельствовал неглубокий слепок правой конечности. Скорее всего, лев голоден, ведь опорная покалеченная лапа, предназначенная для прыжка, не позволяла ему охотиться на привычную добычу. Обычно такие животные не брезгуют падалью, а если рядом есть человек, становятся людоедами.

Это открытие вызвало у меня противоречивые чувства – тревогу и облегчение. Я понимал, что бескормица заставит животное наброситься на меня, однако его хромота давала мне хоть какой-то шанс на спасение. Кроме того, я надеялся на верную спутницу, неистовую Мотьку, которая своим бесстрашным поведением отвлечёт хищника и тем самым даст возможность произвести прицельный выстрел.

По пути вплоть до самого лагеря я был в нервном напряжении. Мне казалось, что кровожадный хищник спрятался в кустах и ждёт лишь удобного момента, чтобы растерзать меня. В этот раз всё обошлось. Мы без особых приключений добрались до дома. Хорошо, что дверь в пещере была готова и можно было, не опасаясь за свою жизнь, спокойно спать до утра. Даже огромному льву не под силу разметать добротно срубленную из брёвен перегородку.

В предрассветной тишине, когда мир ещё окутан сумраком ночи, раздался низкий вибрирующий рык. Этот звук, полный грозного величия и скрытой угрозы, мог принадлежать лишь одному существу – льву. Его голос, словно раскат грома, эхом прокатился по окрестностям, подтверждая присутствие царя зверей.

Известно, что львы, в отличие от остальных кошачьих, живут прайдами (семьями). Глава прайда – доминирующий самец – с возрастом слабеет и изгоняется из стаи более молодым соперником. Бывший вожак прайда, как правило, ведя отшельнический образ жизни, селится и доживает свой век в каком-нибудь гроте. По моему убеждению, пещерный лев – это не отдельный вид кошачьих, а, по всей вероятности, изгнанное из прайда животное.

Несколько дней меня преследовало гнетущее чувство тревоги. Я покидал своё укрытие лишь для того, чтобы пополнить запас дров для костра. Вечерами, напрягая слух, я пытался уловить малейшие подозрительные шорохи. Спустя несколько дней рычание, наводящее ужас на всё живое, прекратилось. Наверное, бродячий хищник в поисках доступной добычи убрался прочь.

Жизнь вошла в прежнюю колею. Немного осмелев, я решил пополнить запасы воды и рыбы для себя и косолапого страдальца. Закинув на плечо двустволку и прихватив спиннинг и бутылки для воды, я с Мотькой отправился к реке. С богатым уловом и водой мы стали возвращаться назад. До пещеры оставалось метров триста. Собака насторожилась… Шерсть на загривке у неё встала дыбом. С Елейкиной горы прямо на нас, похрамывая, спускался огромный лев. Мы были с подветренной стороны, и зверь нас не учуял.

Что делать? Выбор был невелик – оставалось лишь уповать на быстроту ног, и я во всю прыть, оставшуюся после четвёртого десятка прожитых лет, помчался к спасительной пещере. Так быстро я не бегал никогда – даже в дни туманной юности, когда школьником сдавал нормы ГТО.

Невиданное ускорение мне помогла развить лайка. Таща меня вперёд и наивно полагая, что царь зверей и есть очередная добыча, она рванула навстречу нашей погибели. К счастью, на другом конце поводка оказался я и, благодаря охотничьему азарту лайки, получил в дар несколько драгоценных мгновений, спасших нам жизнь.

От неслыханной дерзости лев опешил. И было от чего! Навстречу ему, рядом с обезумевшим от злобы трусливым шакалом (обычно довольствующим остатками царской трапезы), бежало какое-то высокое, порой попадающееся ему в лапы, хлипкое двуногое существо! Это было тем более удивительно и потому, что обычно, лишь почуяв запах, всякая живность в ужасе уносила ноги прочь, а здесь что есть мочи нагло несётся навстречу. Все стереотипы поведения жертвы оказались нарушены, и впервые за долгие годы жизни старый самец, повидавший многое на своём веку, растерялся, не зная, что предпринять… В одно мгновение он даже решил спасаться бегством, но, интуитивно почувствовав мой страх, передумал.

Когда он опомнился, я уже находился у дверей пещеры. Пытаясь затащить неистовую лайку внутрь, я споткнулся о камень, и висевшее за плечами ружьё, о котором, признаюсь, я в страхе напрочь забыл, отлетело метра на три. Уже собрался было его поднять, да зверь был слишком близок. Почти под носом у хищника, юркнув в пещеру, успел судорожным движением захлопнуть дверь и опустить засов.

Я услышал леденящий душу скрежет… Это царь зверей в бессильной ярости царапал дверь. Когти льва вязли в мягкой древесине липы, а занозы, впившиеся в нежные подушечки лап, доводили его до дикого исступления.

Не знаю, сколько времени бесновался свирепый убийца, – ведь липкий страх, словно резинка от трусов, тянется бесконечно. Порой казалось, что вот-вот перегородка рухнет, оставив меня один на один с кровожадным хищником. Чтобы избежать беды, я отступил дальше, во вторую камеру пещеры. Была слабая надежда на то, что в то время, как лев будет протискиваться через узкую щель, я, воспользовавшись удобным случаем, успею его несколько раз огреть камнем.

Через некоторое время шум стих. Значит, зверь либо притаился, либо убрался прочь. Осмелев, я подошёл к перегородке и осторожно выглянул в узкое окно, но тут же непроизвольно отпрянул. Гривастая голова оказалась рядом, по ту сторону стены. Почувствовав добычу, он, несмотря на боль, встал на задние конечности и просунул переднюю лапу в бойницу. Скорее от отчаянья, чем от доблести, я схватил первый попавшийся на глаза камень и изо всех сил жахнул нахала по рыжей пятерне с когтями. Раздался дикий вой, перешедший в жалобное мяуканье.