Манифест человеческого
И вдруг его спросили, кем он хочет стать, когда вырастет. А он, немного смутившись своей излишней скромности перед гостями, тихо произнес одно слово – стоиком. Все заулыбались и начали посмеиваться, но он понимал, что вопрос задали совсем не из-за интереса к его будущему, а из вежливости к хозяйке дома. Он потупился и, слегка наклонив светловолосую голову вперед, скрестил пальцы. Ему был противен весь гул, стоящий за столом, шампанское, разливающееся по стаканам и гедонизм этих раскрасневшихся от градуса лиц. Он с раннего детства привык к аскетичному образу жизни, понимая его как единственный правильный – если этого хватает для жизни, нет смысла в большем употреблении.
Даже сейчас, понимая всю сладость некоторых блюд на столе, его аппетит закрыл двери до завтрашнего утра и тот почти сухой глоток пустоты, обитающий в полости его рта, споткнулся в гортани и с хлюпнувшим звуком провалился в грудь.
В этом гуле, буйствующим за столом, он ощущал себя вуайеристом, подглядывающим за их обнаженными душами, которые купались в море похоти, предавались незаконной любви с быстрыми эмоциями, упивались чревоугодием.
Души своих сверстников, на первый взгляд таких же третьеклассников, он так же понимал с трудом. Например, неуважение к учителям, их проводникам в мир знаний и интересных открытий. Нет, конечно, он сам не считал каждого учителя в своей школе прекрасным человеком и большим профессионалом. Скорее, некоторых забросило в мир наук и образования случайно, а ученики с ними сталкиваются как с глобстерами, выкинутыми на берег. А может дело в обратном и будучи молодыми специалистами, имея огонь в глазах и сердце, они желали нести его, устраивая пожары в душах учеников, но столкнувшись с холодом и ледяной завесой, сами охладели и угасли.
Или пренебрежение к хорошим и добрым поступкам. Он нередко задавался вопросами, почему в кругах его знакомых сверстников быть добрым зазорно? Доброе отношение может стать причиной волны насмешек и издевательств. Откуда берется это желание унизить кого-то? Чтобы самому не показаться слабым? А что в таком случае значит быть слабым? Добрый – значит слабый? И перед сном, пока его щека, вдавленная в подушку, чувствует мокреющую ткань, он пытается отмахнуться от этих размышлений и рухнуть в черноту сна.
В компании уже нетрезвых людей вновь обратили на него внимание. Как часто бывает с подвыпившими людьми, они извергают из себя то любовь, то брань. У его мамы спросили, а есть ли у него друзья. Она ответила, что есть, конечно, как и у любого мальчика его возраста. Тема перелистнулась и пошли вновь слова про других. Люди так любят обсуждать кого-то, когда нет собственной жизни.
Мысли вновь зароились в его голове. Почему ей стыдно за него? Почему она считает, что с ним что-то не так? Зачем врать, что у него есть друзья? И увлажненные глаза, подобно фужерам на столе, стали поблескивать и переливаться под ярким освещением ламп.
Он, в силу своего возраста, не знал ничего об историях несправедливости, жестокости и страха в мировом масштабе, когда тебя прикалачивают к стене на расстрел родные люди, когда за твое несогласие тебя распинают у ног беснующейся толпы, но это душераздирающее чувство отречения от его натуры, от его «Я», которое он не мог воспроизвести никак, кроме слова «больно», сейчас для него было мировой трагедией.
Один из мужчин, сидящий ближе к нему, в продолжение какой-то темы, которую он прослушал из-за перебивающего голоса в голове, начал:
– Жизнь – это такой отрезок времени, за который человек делает множество всего: пишет картины, снимается в кино, проявляет активную жизненную позицию, борется с загрязнением мирового океана, чтобы однажды его похвалили или обругали, словом, заметили. Писатель может быть выдающимся и гениальным и, дай Бог, один его роман станет известным, а остальное все забудется или, как сейчас это модно, будет издаваться как произведение того самого автора, который написал тот самый шедевр, а без его имени и этих нелепых заголовков его труды никому не нужны. Бывает и следующее – есть на свете мировой преступник, самый подлый и ужасный человек, а скажет он какую-нибудь умную глупость и пойдет цитата в тираж. А там – у своих он станет предателем, у чужих – героем. Все слишком просто переставить с ног на голову, когда есть для этого необходимость. Вот много ли можно сказать о человеке как о его сущности? Не может же всю жизнь человек быть одним и тем же. Представьте, что есть боксер, который закончил карьеру на ринге и написал книгу. Кто он? Он все еще боксер или уже писатель? Зависит ли это от контекста или его заслуг? Или если о нем напишут "Боксер, ставший писателем", значит ли это, что, став писателем, он оставил свое прежнее боксерское "Я"?