Хорошая девочка
Карина
Дождь начался утром и к полудню превратил ВДНХ в огромное мокрое зеркало. Лужи, разлившиеся по плитке, отражали серое небо, словно пытались вобрать его в себя. Баранов сидел в своем обычном углу кафе «Солярис», спиной к стене, лицом к выходу.
Перед ним стояла чашка кофе, уже остывшая, с едва заметным отпечатком губ на краешке. Он не пил – просто ждал.
За окном люди спешили к метро, подняв воротники, спотыкаясь о собственные дрожащие отражения в лужах.
Он наблюдал, как капли дождя стекают по стеклу, сливаясь в причудливые узоры. В одном из них ему почудилось лицо – знакомый овал, тень ресниц, ямочки у губ, когда она улыбалась. Карина.
Он провёл пальцем по стеклу, стирая образ. 13:23. Она опаздывала.
***
Карина появилась в его жизни ровно две недели назад, в такой же дождливый день.
Баранов тогда сидел за этим же столом с открытым ноутбуком и пытался писать отчёт. В кафе было шумно – группа туристов, пара студентов, официантки сновали между столиками. Он смотрел в окно и вдруг увидел её – стройную, в коротком сером пальто. Она подошла к окну и заглянула внутрь, словно желая понять, насколько там аншлаг. Глядя на неё, Баранов вдруг начал мечтать о том, как было бы прекрасно, если бы она вошла.
Девушка же зябко поёжилась и исчезла.
Баранов погрузился в работу, как вдруг… Он даже не заметил, как она появилась перед ним.
– Свободно?
Голос заставил его вздрогнуть – не громкий, но выразительный и чёткий, легко пробивающийся сквозь шум зала.
Он поднял голову. Перед ним стояла она. Тёмные вьющиеся волосы скользили по нежному лицу. Капля дождя стекала по щеке, но она, кажется, не замечала. В руках – чашка чая, на пальце – тонкое серебряное кольцо с крошечным синим камешком.
– Я… – Баранов попытался собраться с мыслями. – Да, конечно.
Она села, поставила чашку перед собой, сняла пальто. Под ним был светлый свитер.
– Карина, – сказала она, не протягивая руку.
– Баранов.
– Знаю.
Он нахмурился.
– Вы… работаете в нашем офисе?
Она улыбнулась, и в уголках глаз собрались озорные лучики.
– Третий день. Бухгалтерия. На наш четвёртый этаж мало кто добирается.
***
Они встречались каждый день. Примерно в 13.05 – Баранов проверял часы, когда дверь кафе распахивалась, впуская порыв влажного сентябрьского воздуха.
Карина заказывала чай с бергамотом – без сахара – и круассан, если они еще не закончились. Выпечку она не ела сразу, а методично разламывала на части, крошки падали на тарелку, как опилки.
– Попробуй, – говорила она, протягивая ему кусочек. – Они здесь изумительные.
Баранов был равнодушен к выпечке, но ему хотелось сделать ей приятно. Каждый раз, когда он жевал круассан, она наблюдала за его реакцией, слегка наклонив голову, будто изучая лабораторный образец. Его это забавляло, и он изображал невероятное блаженство.
– Почему логистика? – спросила она как-то, обхватывая чашку руками. Пальцы её были длинные, ровные, с коротко обстриженными ногтями.
– Случайность, – пожал он плечами.
– Ничего не происходит случайно. Каждое событие – звено в цепочке. К чему тебя ведёт это звено, как ты думаешь?
Карина пристально смотрела, пока он не заёрзал под этим взглядом.
– Я… не знаю.
– А знаешь, почему люди боятся одиночества? – внезапно спросила она, вращая чашку в руках. – Не только потому, что некому сказать «спокойной ночи», а ещё и потому что некому солгать.
– Может быть, я стал логистом, чтобы ты кормила меня круассанами?
Он улыбнулся. Она отхлебнула чай, оставив на краешке едва заметный след помады.
– Знаешь, чем тюрьма лучше пустой комнаты? В тюрьме есть надзиратель.
Баранов вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он хотел что-то ответить, но Карина уже касалась его руки – её пальцы были очень тёплыми, почти горячими.
***
Она повела его в заброшенный цех за территорией ВДНХ, где когда-то активно производили телевизоры, а теперь лишь ржавые конвейеры стояли как застывшие свидетели прошлого. Ветер гулял между разбитыми кинескопами, насвистывая какую-то забытую мелодию.
На пыльной панели управления Карина нарисовала букву «К».
– Здесь собирали "Рекорды", – сказала она. – Каждый шестой был с дефектом. Но люди всё равно любили их.
Она подошла к стене и нажала на тумблер в стене. Неожиданно где-то в глубине цеха что-то вздохнуло. Лампа над ними мигнула, на пару секунд осветив её лицо – тёплое, живое, с едва заметными веснушками у переносицы.
– Бракованные, – прошептала она, беря его руку. – Бракованные телеки. Как мы с тобой.
Её смех раскатился эхом по цеху, и вдруг – будто в ответ – погасшая лампа над ними мигнула один раз, второй… Карина подошла к рубильнику. Ржавые контакты заскрипели, и в тот же миг из разбитого репродуктора хрипло заиграл вальс
– «Рио-Рита»! – с восторгом сообщила Карина.
Баранов ошарашенно оглянулся. Музыка была такой громкой, словно играла не из старого динамика, а из самого воздуха, из трещин в стенах, из его грудной клетки.
Карина хлопнула в ладоши, привлекая его внимание.
– Танцуем? – спросила она, и в её глазах вспыхнули искорки.
Он нерешительно приобнял её за талию. Её пальцы переплелись с его пальцами, её дыхание было лёгким и тёплым – у самого уха. Баранов закрыл глаза, ощущая, как всё вокруг – и ржавые станки, и разбитые экраны, и пыльные стёкла – всё наполняется каким-то новым смыслом.
Музыка стихла так же внезапно, как и началась. Карина стояла перед ним, улыбаясь и с румянцем на щеках.
– Пойдём, – сказала она, беря его за руку. – Здесь пахнет старыми ошибками. А нам нужно совершать свои – новые.
***
Через три дня в парке Горького, под скрип качелей, раскачиваемых ветром, она впервые поцеловала его. Сама.
Баранов даже не понял, как это произошло. Они сидели на скамейке, обсуждая что-то неважное, и вдруг он почувствовал на своих губах её – лёгкие, как крылья бабочки.
Он замер. Он понял, что сейчас может заплакать и отвернулся.
Карина не отстранилась, не спросила, в чём дело. Просто обняла его за голову и гладила по волосам, пока дрожь не прошла.
– Ты боишься, – сказала она не как вопрос, а как констатацию факта.
– Ты… я… не знаю. Со мной такого давно не было… – он сглотнул ком в горле. Он врал, такого с ним не было никогда.
– И что ты думаешь об этом?
Вместо ответа он обнял её и прижался губами к шее, чтобы она не видела предательскую слезу.
***
А сегодня дождь лил не переставая.
Сидя в кафе, Баранов три раза набирал Карину на мобильном – абонент недоступен.
Официантка протёрла соседний стол.
– Ещё что-то? – спросила она, забирая пустую чашку.
Он поднял на неё глаза:
– Вы… не видели девушку, которая обычно со мной? В сером пальто?
Официантка нахмурилась:
– Нет, не видела.
Она ушла, а Баранову вдруг стало не по себе.
***
В офисе на его вопрос о Карине коллеги переглядывались.
– Какая Карина?
– В бухгалтерии. Невысокая, в светлом свитере, тёмненькая такая…
– У нас в бухгалтерии такой нет, поверь. Там все только «шестьдесят плюс» остались.
«Она что, врала про бухгалтерию?»
Он весь вечер пытался до неё дозвониться – тишина.
Он не знал, где она живёт, но вспомнил, что она вроде говорила что-то про метро «Красные ворота»…
***
Баранов увидел её у выхода из метро через восемь вечеров регулярных дежурств. Она шла в потоке людей, но выделялась – не серым пальто – сегодня на ней была чёрная куртка, а тем, как двигалась. Тот же лёгкий наклон головы вправо, когда поправляла волосы. Та же привычка на секунду замирать перед ступеньками, будто подсчитывая их количество.
Он шёл следом, не сводя глаз с её затылка. На перекрёстке она остановилась, достала телефон.
– Карина, – его пальцы осторожно обхватили её плечо.
Она обернулась. Те же губы, тот же разрез глаз. Но зрачки резко сузились. Она убрала плечо, но Баранов поймал её за руку.
– Я не Карина! Отстаньте! – её крик разрезал толпу. Прохожие замедлили шаг.
– Это я, Баранов, ты что?
– Я вас не знаю! Оставьте меня! – её голос звенел, как будто она увидела маньяка.
Кто-то уже доставал телефон. Кто-то шагнул вперёд. Баранов почувствовал, как его ладонь становится влажной – она дрожала в его руке, как пойманная птица.
Он отпустил. Она сразу же скрылась.
Бежал, не разбирая дороги, пока не споткнулся о порог своего подъезда. В лифте, задыхаясь, заметил на рукаве след от её помады – бледно-розовое пятно – её оттенок.
Побежал по ступенькам, не дожидаясь лифта.
На седьмом этаже его вырвало в мусорный бак.
***
На работе Баранов взял отпуск. Три дня он следил за ней повсюду. Он понял, где она живёт. Он ждал её утром напротив подъезда, незаметно провожал до метро, ехал с ней до её работы – она теперь работала в каком-то НИИ.
На третий день он собрал всё необходимое – марлевые салфетки, перчатки, ремень и… хлороформ.
На четвёртый день, он понял, что пора действовать. Он видел, как вечером после работы она вышла из метро и быстро пошла к дому. Идти было чуть больше трёхсот метров. Баранов точно знал, что скоро будет безлюдный отрезок, где всё и случится.
Переулок. Она торопится. Как обычно.
– Карина…
Она обернулась не сразу. В глазах – не страх, а усталое узнавание, будто снова перечитывала эту сцену в книге, которую держала в руках.
Марля уже щедро пропитанная хлороформом…
Он уже знал, что только в кино хлороформ действует в течение секунд. В реальности всё дольше и он был готов к этому – оттащил её с дорожки в кусты и там терпеливо ждал, когда она перестанет вырываться. Вот её тело в последний дернулось и обмякло – последний аккорд в симфонии сопротивления.
Он подхватил её на руки, ощущая запах её парфюма и волос.
Когда машина завелась, её рука упала на пол. Он поднялся с водительского сиденья, открыл заднюю дверцу и аккуратно поправил её. Не выдержал и погладил нежную кожу на запястье.
Дорога до дачи заняла сорок минут – ровно столько, сколько нужно, чтобы дождь смыл все следы.
***
Старый дом втянул их в себя, как легкие втягивают дым. Пахло сырой штукатуркой и той особенной пылью, что оседает только в домах, где давно перестали жить.
Карина очнулась резко – не постепенно, а сразу, будто кто-то щёлкнул выключателем. Её глаза метались по комнате, цепляясь то за выцветшие обои, то за старую мебель и, наконец, остановились на Баранове, который сидел в кресле напротив.
– Где я? – голос сорвался на хрип. Она закашлялась. – Развяжи меня.
Баранов протянул ей воду в чашке, она проигнорировала, пытаясь освободить связанные руки.
– Послушай, Карина…
– Я не Карина! Меня зовут Лера, ты понимаешь это?!
Баранов с грустью посмотрел на неё.
– Ты почему-то всё забыла, но я помогу тебе вспомнить. Я верну тебя. Слышишь?
– О чем ты говоришь? Кто ты такой?
Баранов подался вперёд.
– Что с тобой случилось? Авария? У тебя амнезия?
– У меня не было никакой аварии! Чего ты хочешь от меня?!
Внутри неприятно заныло. Баранов встал и подошёл к ней – она инстинктивно сжалась. Но он лишь рассматривал её лицо. Да, это было именно то лицо.
– Я помогу тебе вспомнить.
Он достал мобильник и нашёл в нём их совместную фотографию. Показал ей.
– Видишь? Это мы.
Девушка посмотрела на фото и глаза её округлились.
– Здесь только ты! Здесь больше никого нет!
Баранов взглянул на экран и почувствовал, как по телу пробежала дрожь – на фото был он один. Он стал смотреть другие совместные фото, и всюду он был один, но фото были сделаны так, как будто с ним сидел кто-то ещё.
Боль пронзила всё его тело. Баранов пошатнулся и сел в кресло.
– Ты – псих, понял? Развяжи меня!
Несколько секунд Баранов смотрел на девушку и перед его глазами проносились моменты, которые он пережил вместе с ней. Лучшие моменты его бесцветной жизни.
– Тебя никогда не было, – сказал он вслух, и слова повисли в воздухе, как пыль в луче света.
За окном прокричала сорока. В старом радиоприемнике что-то щелкнуло.
Он молча развязал верёвки.
Дверь захлопнулась за ней глухо и безысходно. Когда она выбежала, он даже не стал смотреть вслед. Просто поднял с пола её сережку, серебряную, в форме капли, и сжимал в кулаке, чувствуя, как металл впивается в кожу.
***
Баранов лежал на полу, с силой нажимая пальцами на глазные яблоки, но слёзы уже давно перестали течь.
Время потеряло смысл. Оно текло и текло – бесцельно и бесшумно.
Тени на потолке удлинялись, сливались, превращались в знакомые очертания. Он не шевелился. Даже когда за окном стемнело, даже когда первые капли дождя забарабанили по крыше.
А потом он услышал шаги.
Легкие, едва слышные. Знакомые.
Он не открыл глаз, когда дверь скрипнула. Когда в комнате запахло бергамотом. Когда пальцы коснулись его виска.
Её губы коснулись уха, рука легла на грудь. Он не сопротивлялся, когда она притянула его к себе, как ребёнка. Голова утонула в знакомом запахе – парфюм, дождь, что-то ещё родное, что он никогда не мог определить.
– Я тебя не оставлю, – говорила она, гладя его по волосам. – Ты никогда больше не будешь один.
Он не ответил. Только вдохнул глубже, как будто пытался вобрать её в себя и раствориться.
***
Почтальон пришёл через два месяца, чтобы вручить какое-то никому не нужное письмо. Дверь была не заперта.
В гостиной, на диване, лежал Баранов.
Он был уже холодным . Почтальон охнул, но всё же подошёл поближе… . На мёртвом лице застыла счастливая улыбка, будто в последний миг он видел то, что так долго искал.
Хорошая девочка
Будильник на телефоне орал целую бесконечную минуту, пока Марина пыталась дотянуться до него. Рядом Сергей кряхтел и натягивал подушку на голову.
– Выключи его, ради бога…
Так и не дотянувшись, Марина обессиленно вытянулась на кровати.
– Твой телефон – твой кошмар.
Он приподнялся, щурясь, и потянулся к тумбочке. Вместо телефона схватил пульт от телевизора, тыкал в него, пока не понял ошибку.
– Долбанный…
Будильник наконец замолчал. В квартире воцарилась блаженная тишина, нарушаемая только тихим похрапыванием кота на подоконнике.
Марина перевернулась на спину, глядя в потолок.
– Ты сегодня дома?
– Нет, – Сергей уже сидел на краю кровати, почесывая спину. – Опять конференц-колл с «америкосами» в девять вечера – «туристический бизнес – не для хилых», – он передразнил гундосый голос начальника.
Кухня встретила их хаосом: вчерашняя посуда в раковине, пустая пачка кофе на столе. Марина зевнула и стала мыть посуду:
– Прости, дорогой, вчера после группы не было сил.
– Твои психички «вампирят» у тебя энергию.
Марина улыбнулась и пропела высоким пионерским голосом:
– «Если не я, то кто же? Кто же если не я?»
Сергей открыл холодильник и достал одинокий йогурт.
– О, завтрак королей, – он вгляделся в этикетку. – Просрочен на два дня.
– Всего на два? Ещё свежий.
Он бросил его в мусорное ведро и открыл шкафчик на стене. Оттуда выпала пачка макарон.
– Марин, мы когда-нибудь начнём покупать нормальную еду?
– После того, как ты научишься закрывать тюбик с зубной пастой.
Он закатил глаза, но улыбнулся.
Марина подошла к нему и обняла его сзади.
– Прости, мой хороший, я была вчера без сил после группы. А просроченный йогурт должен был помочь тебе побыть денёк дома и отдохнуть.
– Отдых бы получился незабываемый – гонки на унитазе.
Оба рассмеялись. Марина прижалась к нему.
– Я сделаю тебе макароны с сыром.
Двадцать минут спустя, уже почти одетый, он рылся в прихожей.
– Ты не видела мой синий галстук?
– Тот, который ты ненавидишь?
– Да нет, который… – он замялся. – Впрочем, забей.
Марина молча достала из-под диванной подушки смятый галстук.
– Ага. Вот где ты.
– У тебя сегодня группа?
– Да, как обычно.
Он наклонился, чтобы поцеловать её на прощание, она отклонилась, поскольку ещё не чистила зубы, но ему было всё равно.
Его губы были тёплыми и слегка липкими от кофе. Марина почувствовала запах мятной жвачки и нового одеколона, который он купил в аэропорту.
– Не задерживайся, – сказала она в спину, когда он уже выходил.
– Постараюсь.
Дверь захлопнулась. Марина осталась стоять посреди кухни, задумчиво глядя на следы кофе на его чашке.
Кабинет пах лавандовым чаем и свежей бумагой. Марина расставляла стаканы, отмечая про себя едва уловимые изменения в группе – Лена сегодня сидит прямее и смотрит увереннее, Катя не прячет руки в рукавах как обычно. Маленькие победы.
– Сегодня будем говорить о страхе, – её голос мягко заполнил комнату. – Не о том, что на поверхности. О том, что сидит глубоко внутри и шепчет: "Ты не справишься одна. Ты не сможешь. У тебя не хватит внутренних сил".
Она заметила, как Аня, новая участница, напряглась. Её пальцы сжали край кресла до побеления костяшек.
– Кто-нибудь слышал про теорию разбитых окон? – Марина обвела взглядом группу. – Если в здании разбито одно окно и его не чинят – скоро появятся новые. Так и с нами. Если терпим маленькие нарушения границ – придут большие. Кто-нибудь хочет высказаться?
Аня резко подняла руку:
– Мой бывший вчера звонил. Сказал, что если я не вернусь, он… – голос дрогнул. – И знаете что? Я подумала – а вдруг он прав? Вдруг я действительно никому не нужна?
Её голос дрогнул.
– Мы с ним встречались всего два месяца, и после наших собраний я пришла к выводу, что он психопат. Он жестокий и… мне страшно с ним, я почти не могу с ним расслабиться. Но как я буду одна? Я была одна почти год, и это ужасно – нет ничего хуже, чем знать, что ты никому не нужна.
На её глазах появились слёзы.
Тишина. Даже Таня, вечная скептичка, перестала крутить в руках телефон.
Марина медленно подошла к окну.
– Видите это дерево во дворе? – Она указала на чахлый клён. – Оно растёт криво, потому что десятилетиями тянулось к свету, огибая крышу сарая. Но оно живое. И теперь, когда сарай снесли – оно может распрямиться. Если даст себе время.
Она повернулась к женщинам – усталые, задумчивые лица.
– Мы сегодня сделаем упражнение, – она раздала листы бумаги. – Напишите три вещи, которые вы терпели, но никогда не позволили бы терпеть своей лучшей подруге.
………
Когда группа расходилась, Аня осталась сидеть, сжимая в руках исписанный листок.
– Я… я не знаю, что делать, – шептала она, всхлипывая.
Марина присела рядом:
– Знаешь, в чём парадокс? Самые крепкие клетки – те, что мы строим себе сами. Она осторожно прикрыла своей ладонью дрожащие пальцы Ани. – И ключи от них – у нас в кармане.
За окном клён качался на ветру, расправляя искривлённые ветви.
Кабинет опустел, оставив после себя смятые салфетки и стаканчики с недопитым чаем. Марина методично собирала брошюры, отмечая, какие именно участницы взяли с собой – "Циклы насилия" разобрали почти все, а "Как восстановить самооценку" остались нетронутыми. Профессиональное наблюдение.
Аня сидела неподвижно, уставившись в разбитый экран телефона. Её поза демонстрировала классическую реакцию замирания – организм, привыкший к постоянной угрозе.
– Ты хотела поговорить? – Марина опустилась в кресло напротив, сознательно выбрав позицию на одном уровне, без стола между ними. Техника равного контакта.
Аня подняла глаза. В них читалась не усталость, а эмоциональное истощение – важное клиническое различие.
– Почему ты не уедешь? – Марина использовала открытый вопрос, избегая оценок. – В другой город, хотя бы временно?
Аня повертела в руках телефон, её пальцы дрожали – признак хронического стресса.
– Пробовала. Три недели назад. – Голос монотонный, плоский. – Он нашёл меня. У него какие-то связи…
Марина заметила микронапряжение в челюсти Ани – триггерная реакция на воспоминание.
– Что говорит полиция? – профессионально нейтральная формулировка вместо "полиция".
– Ничего. Говорят: нет криминала – нет проблем.
– А если… – Марина задумалась. – Если подойти к проблеме более системно? Юристы, кризисный центр…
– Для этого надо верить, что это поможет… Вот вы верите? – Аня впервые повысила голос. Глаза блеснули.
Марина выдержала паузу. Ровно 5 секунд – терапевтическое молчание.
– Я верю в то, что стоит продолжать искать варианты, как минимум – чтобы сохранить способность выбирать.
Аня встала, поправила тренч. Её движения стали чуть увереннее – микропрогресс.
– Спасибо.
Когда дверь закрылась, Марина осталась сидеть, анализируя сессию. – конструктивные моменты, ошибки… На столе остался один стаканчик. Со следом помады на краю. Марина аккуратно убрала его, отмечая про себя, что нужно заказать новые брошюры.
Ночной звонок
Марина уже засыпала под очередной сезон холодного скандинавского детектива, когда в дверь постучали. Не позвонили – именно постучали, коротко и нерешительно, будто стучавший сам не был уверен, что хочет, чтобы ему открыли.
Она подошла к двери, поправив растянутый свитер, и заглянула в глазок.
Аня.
С разбитой губой.
– Можно я… – голос её сорвался. – Можно я переночую?
Марина распахнула дверь, даже не спросив, что случилось. Потому что и так было понятно.
– Послушай, я бы тебя пустила, но ты же понимаешь, терапия – это терапия… профессиональные отношения…
– Я хочу уехать. Навсегда. Я больше не приду на группу. Поэтому считайте, что вы больше не мой психолог.
Марина вздохнула.
– Заходи.
Аня шагнула внутрь, и в свете лампы Марина разглядела синяк под глазом, только начинающий распухать.
– Чёрт, – пробормотала она. – Я принесу лёд.
Пока Марина ходила на кухню к морозилке, Аня скинула тренч, всё тот же бежевый, только теперь с разорванным карманом, и плюхнулась на диван. Марина протянула кусочек льда, завернутый в платочек.
– Он вломился ко мне.
– Каким образом?
– Ну, дверь выбил. Буквально. Сначала позвонил, я не открыла и была уверена, что он ушёл. А он даже не стал второй раз звонить, а просто выломал дверь монтировкой. Даже соседей не побоялся.
Марина села рядом, протянула ей стакан воды. Аня взяла, но не пила, просто сжала в пальцах, будто проверяя, реально ли он.
– И что?
– И ничего. Ворвался. Ударил. Сказал, что если я ещё раз попытаюсь сбежать, он мне руки переломает. – Она усмехнулась. – Ну, я и сбежала.
Достала из кармана телефон – экран разбит вдребезги, стекло крошилось под пальцами.
– Вот и конец связи, – бросила его в корзину для бумаг. – Теперь хоть отследить не сможет.
Марина молча смотрела на осколки.
– Пойдёшь в полицию?
– Нет.
– В больницу?
– Нет.
– Тогда что?
Аня наконец подняла на неё глаза.
– Можно я просто посплю, а утром уеду?
Марина кивнула, встала и потянулась за одеялом.
– Ладно, утром поговорим. Ванная там, зубная щётка новая в шкафчике.
Она уже уходила, когда Аня вдруг сказала:
– Ты знаешь, что самое смешное?
– Что?
– Он ведь думает, что я вернусь.
Марина обернулась.
– А ты?
Аня уже закрыла глаза, уткнувшись лицом в подушку.
– Ни за что в жизни.
Марина проснулась от звука хлопнувшей входной двери. Вышла в гостиную.
На диване – идеально сложенное одеяло, ни намёка на то, что кто-то здесь спал. Только смятая подушка да пустой стакан на журнальном столике напоминали о ночном визите.
«Хорошая девочка. Только бы у неё всё сложилось», – мелькнула мысль.
В раковине лежала записка:
"Спасибо за всё. Не волнуйся за меня"
Без подписи.
Марина смяла листок, выбросила, потом передумала, разгладила и сунула в карман.
Новости
Через три дня в коридоре клиники по пути на терапию она услышала обрывки разговора медсестёр:
"…в парке… молодая… похоже на суицид…"
Потом имя.
"Анна Семёнова"
Марина застыла с папкой в руках.
"Не волнуйся за меня"
Она подошла к медсёстрам, чтобы узнать детали. Выслушала, чувствуя, как сжимается сердце, сдерживаясь, чтобы не заплакать.
Кабинет был полон. Все ждали начала, перешёптываясь. Марина разложила брошюры.
– Аня Семёнова погибла, – сказала она без предисловий.
Тишина.
– Полиция считает, что это самоубийство.
Рыжая девушка – та самая, с синяком – резко встала, опрокинув стул.
– Бред!
– Возможно, – Марина не стала спорить. – Но факт в том, что её больше нет.
Кто-то всхлипнул. Кто-то закусил губу. Одна из женщин— та, что всегда молчала— вдруг сказала:
– А что, если…
– Что "если"? – перебила рыжая.
– Если она действительно сама… Ну…
– Сама что? Сама решила, что жить не стоит? – рыжая засмеялась. – Да я вчера с ней переписывалась днём, она мне рецепт скинула!
Марина смотрела, как спор разгорается, и вдруг осознала – она ждала этого. Ждала, что кто-то скажет то, во что она сама боится поверить.
– В любом случае, – она перебила, – сегодня мы будем говорить о том, как жить дальше.
Рыжая фыркнула:
– Как обычно, значит.
Но села.
Кухня пахла подгоревшей пастой – Марина забыла выключить плиту, пока искала в телефоне новости про Аню. Сергей ворошил вилкой холодную еду, рассказывая про какой-то контракт.
– …и если всё срастётся, мы наконец купим тот участок под Сочи, – он говорил с полным ртом, крошки падали на стол. – Представляешь? Свой дом. Бассейн.
– Ммм, – Марина кивнула, не отрываясь от экрана. На фотографии Аня улыбалась – старая аватарка из соцсетей.
– Ты вообще слушаешь?
– А? Да, да, дом. Круто.
Сергей швырнул вилку. Она звякнула о тарелку.
– Чё за настроение? Опять твои психастенички нагрузили?
Марина подняла глаза.
– Аню нашли мёртвой.
Пауза.
– Что? – он нахмурился. – Ничего себе. Жаль девочку.
Марина внимательно посмотрела на него.
– Ты вчера ночевал в офисе?
– Ну да.
– Весь вечер там был?
– Ага.
– А ночью?
Сергей медленно отодвинул тарелку.
– Ты к чему это?
– Просто интересно.
Он встал, подошёл к холодильнику, достал пиво. Открыл с шипением.
– Всё нормально, – сказал он слишком спокойно. – Просто работал.
– Один?
Бутылка грохнулась о стол.
– Хватит ерундой страдать!
Неожиданно резко. У Марины всё внутри похолодело. И тогда она решила сделать так, как поступала, когда хотела не дать своему клиенту подготовиться и получить максимально честный ответ или хотя бы увидеть ответ на лице, услышать в голосе....
– Это ты её убил?
Прямой взгляд в глаза.
Тишина.
Сергей расхохотался. Неестественно громко. Невесёлый смех, больше похожий на лай.
– Охренеть. Ты что несёшь? Я, значит, теперь убийца?
– Ответь.
– Что ты несёшь? У тебя крыша поехала с твоими долбанутыми?
– Ты часто не ночуешь дома в последние два месяца. Она пыталась сбежать, но ты нашёл её, так? У тебя есть связи с турагентствами, через них ты узнал, куда она улетела, в какой гостинице остановилась…
– Да пошла ты! – он ударил кулаком по столу. Стакан подпрыгнул, вода пролилась.
– Что тебе не понравилось? Что она хотела сбежать? Выйти из-под контроля?
– Заткнись!
– Перестала тебя уважать? Что тебя задело?
– Она долбанная дура!
Сергей на секунду замер, осознавая, что он только что сделал. Но остановиться уже не мог.
– Я ничего этого не хотел! Я… я… – его лицо перекосилось. – Она начала шантажировать меня! Грозилась всё рассказать тебе!
Марина замерла.
– Рассказать… что?
Сергей резко вдохнул.
– Всё, хватит!
– Что она хотела рассказать?
– Я сказал, хватит!
Он схватил её за руку и больно сжал.
– Ты сейчас успокоишься, – он говорил тихо, почти шёпотом. – Иначе…
– Иначе что?
– Иначе твои пациентки останутся без психолога.
Он отпустил её. Она отшатнулась. Он сделал шаг к ней навстречу и… погладил её по голове.
– Я пошутил, ясно? Я переволновался с этими америкосами долбанными. Прости меня. Я тебе всё расскажу, хочешь?
Марина словно тоже пришла в себя, осознав, что её муж – убийца, и испуганно кивнула.
– Я встретился с ней пару раз, у нас ничего не было. Слышишь? Мы просто болтали… Потом я понял, что она пристаёт ко мне. Я постарался с ней расстаться. Я не преследовал её – это чушь! А потом она предложила встретиться, чтобы окончательно всё обсудить и… в общем устроила истерику. Я дал ей фенозепам… и… ушёл, а она видимо приняла все таблетки и… порезала руки…