Между двух огней

Бог меня предал

Глава 1.

Елизавете скоро тридцать, и уже десять лет, как она, влюбленная в горы, водила по ним группы горных туристов. Каждое лето, когда снег отступал, а тропы Тянь-Шаня оживали под солнцем, она становилась другим человеком – инструктором горного туризма. Лиза нашла работу, на которой могла взять отгулы в любое время, или поменяться с сотрудницей сменами.

Её маршруты пролегали через перевалы от Алматы к зеркальной глади Иссык-Куля или вдоль заповедных троп Куль-Сая, где воздух пахнет хвоей, разнотравьем и свободой. Горы для Лизы – не просто работа, а ритм сердца, пульс, который задаёт темп её жизни. Она с детства обожала их суровую красоту: как утренний туман стелется по склонам, как камни под ногами скрипят, словно рассказывая свои истории, как ветер на вершинах шепчет что-то вечное. Ей мама, воспитывавшая лизу одна, часто брала её с собой в походы и горы стали неотъемлемой частью Лизиной души.

Работа с людьми – ещё одна её страсть. Группы всегда бывают самыми разными: шумные компании, молчаливые одиночки, семьи с детьми, которые пыхтят, но упрямо идут вперёд. Лиза умела найти подход к каждому: подбодрить уставшего, пошутить с ворчуном, рассказать легенду о местном пике, чтобы отвлечь от жары. Её голос, спокойный и тёплый, как горный чай, становился маяком для тех, кто впервые ступил на тропу. Новые лица, новые истории – каждый поход как книга, которую Лиза читала с удовольствием.

Приятно сознавать, что дома её всегда ждёт муж, Олег. Он не из тех, кто влюблён в долгие пешие прогулки. Его стихия – машина, дорога, гул мотора. Пешие походы для него – лишняя трата сил, но к страсти Лизы он всегда относится с тихим уважением. Когда она уходит на несколько дней с очередной группой, Олег не ворчит, хотя в такие вечера дом кажется ему слишком пустым. Он любит, когда Лиза выбирает однодневные маршруты – лёгкие, как она их называет, “прогулки”. Тогда к вечеру она возвращается, пахнущая лесом и ветром, и они вместе ужинают, обсуждая, как прошёл день. Лиза рассказывает о смешном туристе, который боялся высоты, но всё-таки забрался на перевал, а Олег делится, как починил старую “Ниву” соседа или как в мастерскую привезли редкую иномарку и он должен был найти в ней неисправность.

– Но как я узнаю, что там сломалось? – качал головой Олег, – она же не рассказывает мне, что у неё болит. В этом плане врачам легче диагностику проводить.

В эти моменты их миры, такие разные, сливались в одно целое. И только иногда они выезжали на отдых вместе. И тогда Олег был за рулем, а Лиза – пассажиром. Она любила не только работать в горах, но и отдыхать.

Но бывали дни, когда групп нет, а Лиза всё равно не могла усидеть дома. На рассвете, когда небо только начинает розоветь, она вскидывала маленький рюкзак на плечи, будто он часть её тела, и уходила в горы.

– Пойду разомнусь, – бросала она Олегу с лёгкой улыбкой, – Обед в холодильнике, микроволновка работает, – улыбалась она, выходя из дома. И муж только качал головой, зная, что её “разминка” – это десятки километров по скалам и тропам. Для Лизы однодневный поход – как дыхание, как способ напомнить себе, кто она есть. Она шагала легко, напевая под нос, и горы отвечали ей эхом.

Однажды, возвращаясь с такого одиночного похода, Лиза остановилась на краю обрыва. Под ней раскинулась долина, утопающая в золоте заката. Она достала из рюкзака потрёпанный блокнот и записала:

“Горы учат молчать и слушать. Они не спрашивают, кто ты, но всегда знают, зачем ты здесь”. Она улыбнулась, спрятала блокнот и пошла вниз, к дому, где её ждал Олег, горячий чай и вечер, полный их маленьких, тёплых ритуалов.

Супруги не так давно узнали, что детей у них не может быть и пока пытались научиться не ждать, как раньше, но принять этот факт и осознать, как с ним теперь жить? Иногда они задумывались о том, чтобы взять ребенка из приюта, но решение еще не созрело. Они решили «дать времени время», веря в то, что жизнь сама направит в нужное русло, необходимо только прислушиваться и не упираться. А пока их жизнь была наполнена трудом, общением и помощью нуждающимся.

Один из таких вечеров, когда Лиза вернулась с однодневной “прогулки”, оказался особенным. Она сидела за столом, обхватив тёплую кружку с чаем, и смотрела, как Олег возится с ужином, напевая что-то под нос. Он всегда говорил, что мясо – не женское занятие и его должен готовить мужчина. Лиза обычно смеялась, но не возражала.

В такие моменты она чувствовала себя на своём месте – не только в горах, но и здесь, в их маленькой квартире, где сейчас пахло стейком и уютом. Но в тот вечер её мысли были неспокойны. Она вспоминала недавний поход, когда её “чуйка” снова сработала.

Группа была небольшой – всего пять человек, молодые ребята из города, жаждущие приключений. Они шли по знакомому маршруту к перевалу Мынжилки, когда Лиза вдруг остановилась. Небо было ясным, ветер – лёгким, но что-то в воздухе казалось ей неправильным. Она закрыла глаза, вдохнула глубоко, словно вбирая в себя голос гор.

– Пойдём другим путём, – сказала она, и группа, привыкшая доверять её инстинктам, послушно двинулась за ней.

Через несколько часов они узнали от встречных туристов: на старой тропе обрушился склон, камни перекрыли путь, а одного из путников чуть не задело.

Вечером, рассказывая об этом Олегу, Лиза задумалась.

– Иногда я сама не понимаю, как это работает, – призналась она, глядя в окно, за которым темнели силуэты гор. – Будто кто-то шепчет: «Не ходи туда». И я слушаю.

Олег, перевернув стейк, только кивнул. Он не был человеком веры, но в Лизину “чуйку” верил безоговорочно.

– Твой «Большой Ух», – усмехнулся он, – лучше любого прогноза погоды. Не зря же тебя так ваши прозвали. Ты точно, как лисёнок в том мультике, слушаешь как звезды хороводы водят, вот они и предупреждают тебя.

Но не все походы были такими драматичными. Иногда Лиза вела группы по спокойным тропам, где главным испытанием становились не лавины, а разговоры. Она любила эти моменты: когда кто-то из туристов, раскрывшись под звёздами, делился своими страхами или мечтами. Однажды девушка из группы, студентка из Алматы, призналась у костра, что боится не оправдать ожиданий родителей. Лиза, глядя на пламя, ответила тихо:

– Горы не ждут от тебя ничего. Они просто есть. Может, и тебе стоит просто быть?

Девушка потом написала ей письмо, благодарила за слова, которые помогли ей найти себя.

Лиза не считала себя мудрецом, но в горах её вера и интуиция сплетались воедино, делая её проводником не только по тропам, но и по душам. Она часто думала, что горы – это место, где человек становится честнее перед самим собой. И перед Богом. В такие моменты она молилась молча, не словами, а сердцем, благодаря за каждый шаг, за каждый вдох, за людей, которых ей посылал Творец.

Однажды, во время очередного одиночного похода, Лиза нашла на тропе маленький каменный крестик. Он лежал среди гальки, словно кто-то обронил его много лет назад. Она подняла его, ощутив холод камня в ладони, и улыбнулась.

– Спасибо, – прошептала она, не зная, кому – горам, небу или Тому, кто всегда был рядом? Крестик она положила в карман рюкзака, решив, что он станет для неё знаком. Не для защиты – Лиза и без того чувствовала себя под надёжной охраной, – а как напоминание: что Творец, через горы и все, что нас окружает, всегда говорят с теми, кто умеет слушать. Она невольно вспомнила слова «Пойди к муравью,… посмотри на действия его, и будь мудрым1».

Она хотела учиться у всего, что её окружало и верила, что Творец обращается к людям через всё, что Он сотворил Своим Словом. И если все предметы и природу воспринимать как воплотившееся Его слово, тогда получается, что Он и сейчас продолжает говорить к нам, нужно лишь научиться слушать.

Лиза всегда была строга к правилам. В горах, на высоте трёх тысяч метров или выше, где воздух разреженный, а каждый шаг требует внимания, она отвечала за жизни людей. Поэтому перед походом она собирала группу и чётко объясняла:

– Каждый несёт свой спальник, палатку и еду. Никаких «пассажиров». Если идёте семьёй – распределяйте вес между собой, но чужую ношу никто не тянет.

Её слушали внимательно, кивали, даже те, кто в горах был впервые. Лиза умела говорить так, что даже самые беспечные проникались серьёзностью её слов. Она редко брала тех, кто не соглашался с правилами, – горы не терпят легкомыслия.

Но однажды, в большом походе из Алматы к Иссык-Кулю, произошел случай, который Лиза запомнила на всю жизнь. Группа была внушительная – почти двадцать человек. В ней смешались опытные туристы, привыкшие тащить рюкзаки по тридцать килограммов, и новички, для которых три килограмма на подъеме уже казались неподъёмной ношей. Были и такие, как пара городских девушек, чей опыт “походов” ограничивался прогулками по тротуарам.

Лиза знала, что с большой группой всегда сложнее: кто-то отстанет, кто-то начнёт жаловаться, а кто-то может стать “проблемным”. Обычно её “чуйка” безошибочно подсказывала, от кого ждать неприятностей, но в этот раз она ошиблась. Люди намного более непредсказуемы, чем животные или горные склоны.

Маршрут был знакомым и проверенным: пешком через перевалы к Иссык-Кулю, а дальше группа остаётся отдыхать на озере, возвращаясь в город на автобусе, а Лиза может ехать домой хоть в день спуска. Она хотела немного покупаться и брать билет на ближайший автобус. Для неё этот путь был лёгким, почти рутинным, но она волновалась за новичков. Если хоть один не справится, поход придётся отменить. Среди туристов выделялся Леонид – крепкий мужчина между тридцатью и сорока, с упрямым подбородком и мускулами, которые выдавали годы тяжёлой работы. В городе он укладывал асфальт, и его физическая форма внушала доверие. Лиза подумала, что на такого можно положиться в трудную минуту.

В первый день похода, когда группа поднималась к Алматинскому озеру, одна из девушек-новичков, Маша, начала отставать. Её рюкзак, хоть и лёгкий по меркам опытных туристов, явно был для неё неподъёмным. Она пыхтела, краснела, а потом со стоном призналась:

– Я не могу, он слишком тяжёлый.

Лиза уже собиралась остановить группу, чтобы перераспределить вещи внутри семьи девушки, как вдруг вперёд шагнул Леонид. Не говоря ни слова, он открыл её рюкзак, вытащил бутылки с водой и пару консервов, закинул их к себе.

– Слабому полу – скидочка, – хохотнул он, подмигнув Маше. – Ты хотя бы сама до перевала дотяни. Озеро, говорят, совсем близко.

На привале у озера он спокойно вернул ей вещи, добавив:

– Завтра заберу, не дрейфь.

Лиза наблюдала за этим молча. Её правила были нарушены, но она не вмешалась. Леонид казался надёжным, и его поступок выглядел как доброта, а не слабость. Но что-то в его тоне – слишком уверенном, почти снисходительном – заставило её насторожиться. “Большой Ух” внутри неё шевельнулся, но пока молчал.

На следующий день поход продолжился. Маша, окрылённая помощью, шагала бодрее, и Лиза заметила, что Леонид снова забрал часть её груза. К обеду он уже нёс не только свои вещи, но и воду для Маши, а заодно помогал другой девушке, которая начала жаловаться на усталость.

– Ничего, – говорил он, широко улыбаясь, – я привык таскать тяжести.

Группа посмеивалась, называя его “нашим героем”, но Лиза чувствовала, как в воздухе накапливается напряжение. Горы не любят, когда кто-то берёт на себя слишком много, тем более, демонстрируя при этом снисходительность к окружающим. Лиза отметила, что когда Маша, немного адаптировавшись, предложила забрать часть своих консервов, Лёня усмехнулся, изображая знатока гор:

– Что, считаешь, что уже оперилась? Подожди, впереди перевал.

К вечеру второго дня, когда группа разбила лагерь у подножия очередного перевала, напряжение достигло пика. Леонид, перегруженный чужими вещами, начал заметно уставать. Его шаги стали тяжелее, дыхание – чаще. На привале он молча сидел у костра, потирая плечи, а Маша, чувствуя неловкость, пыталась извиниться.

– Я не хотела, чтобы ты… – начала она, но Леонид отмахнулся:

– Ерунда, дотащу. Слабым нужно помогать. Лиза видела, что он на пределе, а Маша обиделась, что её назвали слабой. Её “чуйка” подсказывала: если так пойдёт дальше, могут возникнуть конфликты или кто-то не сможет дойти.

Она собрала всех у костра.

– Горы – не место для геройства, – сказала она спокойно, но твёрдо. – Каждый несёт своё, потому что это не только про вес в рюкзаке, но и про ответственность. Если один перегружается или старается казаться «круче всех», страдаем все.

Наутро группа двинулась дальше. Но Леонид молча забрал основную тяжесть машиного рюкзака. Она попыталась возразить, напомнить слова Лизы. Но он только буркнул:

– Она что, Господь Бог что-ли, чтобы её слушаться во всём?

Когда группа поднялась к вечным ледникам, где воздух был холодным и резким, а солнце жгло кожу, первая настоящая проблема с Леонидом дала о себе знать. Лиза, как всегда, перед подъёмом напомнила группе: надеть лёгкие рубашки с длинными рукавами, тёмные очки и нанести солнцезащитный крем на открытые участки тела. Все послушались – даже новички, пыхтя, натягивали тонкие рубашки и мазали носы кремом. Но Леонид, сняв рюкзак, вдруг стянул майку, обнажив торс, и бросил её в рюкзак. Его кожа, привыкшая к городскому асфальту, тут же оказалась под палящими лучами. Было заметно, что обычно он работает в футболке, так как торс не был настолько же загорелым, как его руки. В его жесте был явный вызов. Он готов был пострадать только бы сделать наперекор словам проводника.

Лиза нахмурилась.

– Леонид, наденьте, пожалуйста, рубашку и используйте крем. На этой высоте солнце опасно!

Он лишь усмехнулся, скрестив руки.

– Женщина мне не указ, – холодно отрезал он, глядя мимо неё. – Я – верующий человек и знаю, что Бог и без ваших рубашек и кремов защитит меня.

Лиза за годы работы с людьми повидала разное: капризы, страхи, упрямство. Но такой открытый вызов её авторитету, да ещё в горах, где от её слова зависела безопасность, а может и жизнь человека, был редкостью. Кроме того, она никогда еще не слышала упоминании имени Бога и своей веры в Него в таком контексте.

Она почувствовала напряжение. Её предчувствие никогда не обманывало и сейчас эта сама «чуйка»подсказывала, что это не последняя проблема связанная с этим человеком. И все же ей очень хотелось скорее привести группу к озеру, чтобы больше не сталкиваться с его упрямой глупостью, забыть о нем и обо всем, что с ним связано.

– Вы – взрослый человек, – спокойно ответила она. – Надеюсь, мы спустимся к цивилизации до того, как ожоги поднимут вам температуру. Учтите, это может довести до больницы, и весь ваш отпуск будет испорчен.

– Обойдусь без бабских советов. – фыркнул Леонид.

Его тон резанул, как холодный ветер. Лиза посмотрела ему в глаза, её голос стал ещё тише, но твёрже:

– Если бы вы были верующим человеком, то знали бы, что Бог учит быть добрыми и уважительными друг к другу. Так что я очень сомневаюсь в вашей вере.

Она отвернулась, не дожидаясь ответа, и пошла проверять группу. Внутри клокотало раздражение, но она знала: горы не место для споров.

На привале Лиза тихо расспросила опытных туристов: кто привёл Леонида? Оказалось, его пригласил знакомый одного из участников, уверяя, что тот “крепкий парень, надёжный”. Но никто не предупредил его о правилах поведения в горах.

– Обычно мы объясняем новичкам, что в походе надо держаться вместе, – сказал один из туристов, смущённо почёсывая затылок. – Видимо, с ним не поговорили. Но я знаю, что он не подписывал договор, который мы с тобой составляли. Так что ты за него не отвечаешь.

Лиза кивнула, но переживала, что Леонид может стать проблемой и не только из-за солнца.

К вечеру, когда группа разбила лагерь, кожа Леонида на плечах и спине покраснела. Он молчал, но было видно, что ему некомфортно. Маша, которая всё ещё чувствовала себя виноватой за то, что он нёс её вещи, робко предложила ему крем от ожогов.

– Отстань, – буркнул он, но всё же взял тюбик, сам нанеся крем на спину и грудь.

Лиза наблюдала за этим издалека, не вмешиваясь. Она знала: горы сами учат тех, кто не слушает проводника.

На следующий день Леонид, хоть и с ворчанием, надел рубашку. Но его поведение не изменилось. Он то и дело отпускал колкости в адрес Лизы, называя её указания “бабскими придирками”. Группа начала разделяться: опытные туристы сторонились его, новички перешёптывались. Лиза чувствовала, как единство, так необходимое в горах, начинает трещать. Она собрала всех у костра и, глядя в огонь, сказала:

– В горах мы – не просто группа. Мы – одно целое. Если кто-то решает быть отдельно, он ставит под удар всех. Подумайте об этом. Вы читали договор, который подписали? Если «да», тогда знаете, что в случае нарушения правил, которые я вам объясняю, вы принимаете ответственность за свою жизнь и здоровье на себя. А я сама ничего не придумала, я объясняю только то, что написано теми, кто давно ходит в горы.

Её слова повисли в воздухе, и даже Леонид, сидевший в стороне, промолчал, хотя выражение его лица было однозначным. Он готов был спорить с каждым её словом. И не потому, что был не согласен. А только потому, что она была женщиной и просто не понравилась ему по неизвестной ей причине.

После второго привала группа подошла к основному перевалу. Тропа, проторенная годами, вилась вдоль горы, огибая её пологим, но длинным путём. Как это часто бывает в горах, у некоторых возникла иллюзия, что прямой путь через хребет будет короче. Молодой программист Паша, самый юный в группе, первым подал голос:

– Может, пойдём напрямую?

Лиза посмотрела на него с лёгкой улыбкой.

– Павел, скажите, что бы вы подумали, если бы я предложила вам писать заказ на программу не на том языке, который вы считаете удобным, а предложила бы свой вариант?

– Понял. – рассмеялся Паша. – Тупо советовать специалисту, как исполнять заказ. Иду молча. Группа хмыкнула, напряжение спало.

Но тут вперёд шагнул Леонид. Его лицо, всё ещё красное от вчерашнего солнца, было упрямым.

– А я пойду этой дорогой, – заявил он, указывая на крутой подъём по хребту. – Я верующий человек и не сомневаюсь, что Бог сохранит меня и проведёт Сам, без помощи людей.

Лиза нахмурилась.

– Мы договаривались не разделяться. Группа должна быть вместе, – напомнила она, стараясь сохранить спокойствие.

– Это ты тут строила из себя крутую и диктовала правила. – фыркнул он. – Я ни с кем ни о чём не договаривался.

Маша, чьи вещи он нёс с начала похода, робко вмешалась:

– Леонид, в твоём рюкзаке мои вещи…

Её голос дрогнул. Не говоря ни слова, он скинул рюкзак, вывалил её бутылки с водой и консервы на каменистую тропу и выпрямился. Маша замерла, её глаза заблестели от слёз. Остальные мужчины переглянулись, молча разобрали её вещи между собой, не давая ситуации накалиться. Лиза, подавив раздражение, сделала шаг к Леониду.

– Возьмите хотя бы запас воды, – сказала она тихо. – Путь через хребет длинный и опасный.

Она знала, что он не подписывал договор и формально не был её ответственностью, но её вера и человеческое тепло не позволяли ей просто махнуть на него рукой.

– Без сопливых скользко, – бросил Леонид, вскинул рюкзак на плечи и зашагал вверх по осыпи.

Его фигура быстро удалялась, пока он не скрылся за гребнем хребта. Группа, притихшая, двинулась по тропе, огибая гору. Лиза шла впереди, но её взгляд то и дело поднимался к вершине. Сначала Леонида было видно – его тёмный силуэт мелькал среди скал, но через час он исчез. Горы поглотили его, как поглощают всё лишнее.

Когда Лиза, поднявшись к перевалу, остановилась и оглянулась назад, перед ней открылась картина, от которой, даже после стольких лет в горах, захватывало дух. Тропа, по которой группа только что прошла, вилась узкой лентой, то ныряя в тень скал, то вспыхивая на солнце, где камни блестели, отполированные ветром. Она петляла среди нагромождений валунов, кое-где «раскрашенных» оранжевым тонким мхом, и терялась внизу, где склон переходил в альпийский луг. Луг этот, ярко-зелёный, будто нарисованный, стелился мягким ковром, усеянным мелкими белыми цветами, чей медвяный аромат Лиза всё ещё ощущала в воздухе.

Дальше, в долине, открывался простор, от которого сердце замирало. Тёмные, почти чёрные скалы, разбросанные, словно кубики великана, контрастировали с сочной зеленью трав, где местами проглядывали серые пятна осыпей. Вдалеке, у горизонта, громоздились пики Тянь-Шаня, их снежные шапки сияли под солнцем, а тени в ущельях казались глубокими, как ночь. Над всем этим раскинулось небо – пронзительно-синее, с редкими белыми облаками, цепляющимися за вершины, будто не решаясь улететь. Ветер нёс прохладу с ледников, и в его шёпоте Лиза слышала голос гор – строгий, но справедливый.

Она стояла, вдыхая эту красоту, и чувствовала, как душа наполняется покоем, несмотря на тревогу за Леонида. Горы были её храмом, местом, где всё становилось на свои места, и даже в этот момент, полный неопределённости, они напоминали ей: всё будет так, как должно быть.

Три часа спустя группа обогнула перевал и вышла на ровное плато. Усталые, но довольные, туристы сбрасывали рюкзаки, готовясь к привалу. Лиза, как всегда, прислушивалась к горам. Они были спокойны, но её тревога не умолкала. Она волновалась за Леонида, хоть и понимала: он сам выбрал свой путь. Паша, заметив её задумчивый взгляд, подошёл.

– Надеюсь он справится, Лиза. Такой, как он, не пропадёт.

Она кивнула, но в душе молилась – не за себя, не за группу, а за этого упрямого человека, который решил бросить вызов горам.

Через несколько минут она обратилась к группе:

– Я не могу просить вас ждать Леонида. Он выбрал другой путь, и, скорее всего, спустится только завтра к вечеру. Это ваш друг или знакомый, вам решать, что с ним делать. Я могу сообщить спасателям только когда спустимся.

Семён, старший в группе, мужчина с сединой в бороде, вздохнул:

– Мы уже выяснили, кто его притащил. В общем, он нам совсем не друг, но мы согласимся подождать его один день. Только не здесь, на скалах, а пониже, где есть трава и родник, где можно поставить палатки. Есть другой путь для спуска?

– Тропа одна. – покачала головой Лиза. – Но даже если Леонид, со свойственным ему упрямством, пойдёт без троп, мы всё равно сможем его увидеть.

Группа начала спуск со скалистых вершин, пейзаж вокруг был суров и безмолвен. Каменные громады окружали их со всех сторон, серые и голые, лишь кое-где поросшие редким лишайником, цепляющимся за трещины в скалах. Тропа вилась между острых валунов, хрустела под ногами мелкой щебёнкой, а воздух был холодным и сухим, с едва уловимым запахом пыли и вечных снегов. Солнце стояло высоко, отражаясь от гладких камней, и каждый шаг требовал осторожности, чтобы не оступиться на крутом склоне.

И вот, после очередного поворота тропы, группа пересекла невидимую границу, где скалы уступили место жизни. Перед глазами раскинулся альпийский луг – ярко-зелёный, словно нарисованный свежей краской, с мягкой травой, усыпанной мелкими белыми цветами, источающими сладкий медвяный аромат. Луг казался оазисом после сурового каменного царства, его сочная зелень мягко стелилась под ногами, а ветер, уже не такой резкий, нёс прохладу и запах цветов. Вдалеке, в широкой долине, что расстилалась у подножия хребта, белели пятнышки пасущихся овец – крошечные, как облачка, разбросанные по зелёному ковру. Иногда они поднимались выше, почти к самым осыпям, где трава сменялась камнями, и их далёкое блеяние едва доносилось до ушей.

Группа продолжила спуск к основанию хребта. Когда они спустились к месту, где склон становился пологим, увидели сверкающий родник – чистый, кристально-прозрачный, с водой такой холодной, что она казалась кусочком ледника, растаявшим только что. Его журчание было едва слышным, но успокаивающим, а брызги на солнце переливались, как осколки стекла. Вокруг родника трава была гуще, напитанная влагой, и её изумрудный цвет контрастировал с серыми скалами, оставшимися позади. Этот переход от суровой пустыни скал к живой зелени долины был словно вдох после долгой задержки дыхания, и группа, замедлив шаг, невольно улыбалась, вдыхая новую свежесть воздуха. Ниже, недалеко от родника, по склонам стелились кусты можжевельника, чуть дальше вниз по склону, уже росли редкие ели.

Лиза, шедшая впереди, остановилась на миг, оглядывая долину. Её сердце, как всегда, отозвалось на эту красоту, и она тихо поблагодарила Творца за чудо, которое открывалось перед глазами. Горы снова говорили с ней, и она слушала.

Группа спустилась к уютной поляне у родника, где трава мягко стелилась под ногами, а журчание воды успокаивало. Палатки выросли быстро, и к вечеру лагерь ожил. Мужчины спустились вниз, к редкому ельнику и набрали сушняка.

Костёр потрескивал, отбрасывая тёплые отблески на лица. Как всегда, у огня начались разговоры. Кто-то делился историями о прошлых походах, кто-то вспоминал местные легенды о духах гор, что охраняют перевалы. Паша, программист, рассказал смешную байку о том, как однажды забыл закрыть рюкзак и потерял половину вещей на склоне. Маша, уже освоившаяся с рюкзаком, поделилась, как впервые увидела звёзды в горах и почувствовала себя частью чего-то огромного. Лиза слушала, улыбалась, иногда добавляя свои истории – о том, как находила следы снежного барса или как горы однажды “подсказали” ей укрыться от бури.

Но её мысли то и дело возвращались к Леониду. Она смотрела на тёмный силуэт хребта, где он исчез, и молча молилась. Её вера, тихая и глубокая, подсказывала: он найдёт путь. Но “Большой Ух” внутри неё был неспокоен. Горы учат, но иногда их уроки суровы. Ночью даже летом можно замерзнуть. Одно успокаивало – у Леонида был с собой спальник и он не даст ему умереть от переохлаждения.

Ночь прошла спокойно. Утром группа собралась у родника, обсуждая, что делать дальше. Семён предложил:

– Если к обеду его не будет, спустимся и сообщим спасателям.

Все кивнули, даже Маша, которая всё ещё чувствовала вину за свои вещи, брошенные Леонидом. Лиза, проверив карту, добавила:

– Мы можем ждать до вечера, но не дольше. Иссык-Куль близко, и нам нужно двигаться. Мы скорее поможем ему, если вызовем спасателей.

На следующий день, позавтракав, группа разбрелась по поляне, отдыхая. Кто-то дремал в тени палаток, кто-то фотографировал сверкающие вдали ледники. Лиза, стоя у родника, то и дело поглядывала на хребет, надеясь увидеть фигуру Леонида. Часы тянулись, а его всё не было. Она подошла к Семёну, старшему в группе, и тихо сказала:

– Мы можем позволить себе одну ночёвку, но не больше. Если до вечера Леонид не появится, спустимся вниз, и я вызову спасателей.

Семён кивнул, его лицо было серьёзным.

– Делай, как считаешь нужным. Ты знаешь горы лучше нас.

Воспользовавшись передышкой, Лиза отошла от лагеря, чтобы побыть одной. Она устроилась на большом камне, разогретом солнцем, и оглядела долину. Перед ней раскинулась картина, от которой всегда замирало сердце: ярко-зелёная трава, тёмные скалы, разбросанные, словно кубики на ковре, и медвяный запах альпийского луга. Обычно ради таких мгновений тишины и красоты она и поднималась сюда. Но сегодня радость омрачала тревога за Леонида, упрямца, решившего идти своим путём. Лиза молилась, прося сил и мудрости, но её взгляд невольно возвращался к хребту, где он исчез.

Через час тишину нарушил стук копыт. На склоне показался местный чабан на лошади. Овцы, которых чабаны пригоняли летом на горные пастбища, нередко забирались к самым ледникам, так что Лиза не удивилась. Когда он подъехал ближе, она поднялась и поздоровалась:

– Ассалам алейкум, ага! (приветствие на киргизском и казахском языках с вежливым обращением к старшему мужчине) – Вы не видели там нашего отставшего мужчину?

Чабан нахмурился.

– А, это тот тупой, что по осыпи спускался? Видел. Сначала смеялся, как он прыгал, обгоняя камни, которые поползли вниз под его ногами. А потом было не до смеха. Они всё равно его догнали. Всегда догоняют, – вздохнул он. – Хорошо, хоть он догадался в сторону побежать, а не вниз, как сначала. Но не успел он добежать до места, где камни уже крепко лежат, придавило его там. Еду теперь за помощью. Сам я его не вытащу. Оставил ему немного воды, этот акылсыз (глупый, безмозглый) – чабан выругался по-киргизски, – даже без воды был.

Сердце Лизы сжалось. Она знала, как опасны осыпи: один неверный шаг – и камни могут унести вниз, как лавина и засыпать.

– Где он сейчас? – спросила она, стараясь сохранять спокойствие. Чабан махнул рукой в сторону хребта.

– Там, за гребнем, недалеко. Живой, но зажало его крепко. Камень на ногу лёг, не шевельнётся.

Лиза кивнула, понимая, что надо действовать быстро. Она вернулась к группе, коротко объяснила ситуацию.

– Я иду за ним. Кто со мной?

Семён и двое других мужчин вызвались сразу. Паша, помявшись, тоже поднял руку:

– Я не альпинист, но вдруг и мои руки пригодятся.

Лиза собрала снаряжение – верёвки, аптечку, воду – и повела небольшой отряд назад к хребту. Чабан указал путь, и через час они нашли Леонида. Он сидел, придавленный большим валуном, бледность видна была даже через загар, но живой. Лицо его было напряжённым, но он молчал, только кивнул, увидев Лизу.

– Держись, Лёня, сейчас вытащим, – сказала она, оценивая ситуацию.

Камень был тяжёлым, но с помощью рычага из крепкой ветки и слаженной работы мужчин его удалось сдвинуть. Леонид поморщился, но нога, к счастью, была лишь сильно ушиблена, без перелома. Лиза быстро обработала ссадины, дала ему воды и шоколад для сил.

– Ты молодец, что в сторону ушёл, – сказала она. – Нельзя по осыпи идти вниз, только в сторону. Горы не прощают ошибок, но дают шанс.

Он буркнул что-то невнятное, но в его глазах мелькнула благодарность.

Леонид, поддерживаемый Семёном и Пашей, едва дошёл до лагеря. Его кожа, обожжённая солнцем, напоминала бордовую ткань, а лицо блестело от жара – температура явно поднялась. Всем было понятно, что поднимаясь вверх, он снова снял рубашку.

Лиза, осмотрев его ногу, убедилась, что перелома нет, но наложила шину, чтобы облегчить боль и избежать осложнений. Было ясно: до Иссык-Куля, а тем более до цивилизации, он дойти не сможет. Леонид сидел у родника, хмурый, сжимая кулаки, и его злость, казалось, пропитывала воздух. Когда Маша робко спросила, почему он так сердится, вместо того чтобы радоваться, что жив, он бросил фразу, от которой у всех на миг отнялась речь:

– Да это не на вас. Просто Бог меня предал. Я думал, что Бог меня выведет, спасет. Но без вас… не знаю, как выбрался бы?

В тот момент группа ужинала, рассаживаясь у костра, кто где нашёл место. Ложки замерли, взгляды повернулись к Леониду.

– Бог?! Предал?! – послышалось сразу несколько голосов, полных недоумения.

– Да! – упрямо и зло ответил он, указывая на забинтованную ногу. – Я просил Его сохранить меня, провести нормальным, безопасным путём. А теперь – вот!

Лиза, сидевшая чуть в стороне, шепнула Семёну:

– Некоторые люди не способны делать выводы. Она поняла, что часть злости Леонида направлена на неё – женщину, чьё мнение уважали все, в то время как его никто не слушал. Его шовинизм, смешанный с уязвлённой гордостью, выплёскивался в обвинениях, но Лиза не собиралась вступать в спор.

Вместо этого она тихо попросила Семёна:

– Объясни ему, что не Бог виноват в его травме. И что ему срочно нужна больница, иначе будет хуже. Он потерял панаму, перегрелся, обгорел – это серьёзно.

Семён кивнул, понимая, что мужской голос, возможно, Леонид воспримет лучше. Лиза же, не теряя времени, направилась к стоянке чабанов неподалёку. Она нашла старшего, того самого, кто рассказал о Леониде, и попросила помощи:

– Нам нужно спустить группу к ближайшей больнице. Эта машина, что стоит у забора, на ходу?

– В кузове моего «газика» вам с вашими рюкзаками места хватит, если потесниться, – кивнул чабан.

Вернувшись к лагерю, Лиза объявила группе:

– Собираемся. Леониду нужна медицинская помощь, и мы не будем ждать. Чабаны отвезут нас вниз.

Все быстро собрали палатки, уложили рюкзаки. “Газик” оказался старым, но крепким, и в его кузов, тесно прижавшись друг к другу, уместилась вся группа. Леонид, всё ещё хмурый, молча забрался в кузов, опираясь на Семёна. Лиза сидела рядом с водителем, показывая дорогу и поглядывая на хребет, который чуть не стал для Леонида последним.

В больнице, в небольшом посёлке у подножия гор, Леонида осмотрели. Врачи подтвердили: сильный солнечный ожог, тепловой удар и ушиб ноги, но ничего смертельного. Ему поставили систему, прописали мази, обезболивающее и покой. Группа, установив палатки за поселком, ждала, пока Леонид придёт в себя. У костра в тот вечер разговоры были тише обычного. Семён, как и просила Лиза, поговорил с Леонидом, объяснив, что его беда – не предательство Бога, а результат собственного упрямства.

– Горы не прощают ошибок, – сказал он. – Но они дают шанс исправиться. Ты здесь, живой. Это и есть милость.

Леонид слушал молча, глядя в пол. Позже, когда Лиза проверяла, как он устроился в палате, он буркнул:

– Я… не хотел, чтобы так вышло. Думал, сам справлюсь.

– Горы учат, – вздохнула она. – И Бог говорит через них. Надо только слушать.

Он не ответил, но в его взгляде мелькнуло что-то, похожее на стыд.

На следующий день группа на автобусе отправилась к Иссык-Кулю. Леонид, уже с повязками и в новой панаме, купленной Машей, ехал молча, глядя в окно.

Дома Олег, выслушав историю, покачал головой:

– Твоя чуйка все же – прекрасная штука. Если бы её не было, наверное я был бы против твоих походов. А так она и тебя вытаскивает и даже таких упрямцев как этот Лёня. Любимая, ты не проводник, ты ангел наших гор.

Лиза рассмеялась, глядя на тёмные силуэты Тянь-Шаня за окном. Горы молчали, но она знала: они всегда будут говорить с ней, а она – с ними.

Дома в их спальне на столе всегда лежала Библия – маленькая книга Бога. Но там, за окном она любила читать природу – большую книгу Бога. И Лиза любила обе книги, каждую по своему. Но самое главное – она любила Того, кто их подарил людям – Творца всего живого, Создателя Вселенной. И она твердо знала, что Он никогда не позволит манипулировать Собой и не разрешит людям заставлять его делать то, что Он не считает нужным.

Он учит людей слушать и слушаться, а не приказывать. И она готова была учиться слушать Творца, искать Его пути и знала, что Он всегда исполняет её тихую смиренную просьбу, если она что-то не смогла учесть или услышать и нуждается в помощи. Лиза не раз наблюдала в своей жизни большие и маленькие чудеса, но была убеждена, что не имеет права рассчитывать на них. Ведь Он – её Бог, а не наоборот и она хотела повиноваться Ему и видеть во всем проявление Его любви, когда Творец, почти незаметным руководством проводил её по прекрасным местам не только в горах, но и по жизни.

Игра «Передай другому…»

Глава 1

Витя шёл по улице, засунув руки в карманы старой куртки. Ветер гнал по асфальту жёлтые листья, а в голове у него гудело от вопросов, на которые он не находил ответа. Ему было двадцать три, а жизнь казалась пустой, как этот осенний двор.

Зачем он здесь? Что вообще нужно сделать, чтобы почувствовать себя живым? Работа на складе, где он тягал коробки, смысла не давала – только усталость в спине и тоску в груди.

Он завернул за угол и чуть не столкнулся с девушкой. Она несла стопку книг, и одна из них – потрёпанная, с золотыми буквами на обложке – упала прямо ему под ноги. Витя наклонился, поднял её и протянул обратно.

– Спасибо, – сказала она, улыбнувшись. Улыбка была тёплой, как будто они давно знакомы. – Меня зовут Лена.

– Витя, – буркнул он, не зная, что ещё сказать.

Можете ли вы помочь мне донести книги? Я явно переоценила свои возможности, – смущённо призналась она.

– Конечно, без проблем, – спокойно отозвался он.

«Хоть какое-то разнообразие в этой скучной жизни» – сказал сам себе парень.

Уезжая из деревни в город, он совсем не такой представлял свою жизнь. Надеялся заработать если не на новый дом, то хотя бы на капитальный ремонт старого. Мать, отпуская сына в город, также ждала чего-то лучшего. Но вот уже не один месяц все, что он получал, уходило на аренду квартиры и питание. Даже обновить гардероб не получалось.

Виктор не мог назвать себя ленивым. Он старался как мог. Но почему-то начальник на складе каждый раз находил причины штрафовать сотрудника за различные настоящие, а чаще мнимые оплошности. Витя чувствовал, что начальник склада ведёт нечестную игру, но доказать не мог. Да и выхода все равно не видел. Ведь до этого склада он пытался устроиться в несколько организаций, но его не брали, считая ненадёжным парня, который до службы в армии не выезжал за пределы своего района.

Отслужив в армии, он стал смелее. Ведь прожил же как-то без родных мест целых два года, не умер, даже стал крепче и сильнее. Значит можно рискнуть и поехать на заработки.

Но вот уже третий год он переносил мешки и коробки с одного места на другое и не видел никаких перспектив. Поэтому просьба миловидной девушки показалась хорошим выходом из тоски сегодняшнего вечера, до этого момента ничем не отличающегося от всех остальных. Иногда парню хотелось просто напиться, как пара его сотрудников. Останавливало лишь слово, данное матери, что сын не прикоснется к алкоголю.

– Даже не думай о водке! Неужели ты хочешь стать таким же как убийца твоего отца? – сказала она на прощание.

Нет! Никогда! – горячо ответил парень.

Отца Виктора сбил насмерть пьяный водитель. Конечно, мужчину наказали, но это не могло вернуть Василия к жизни.

В этот осенний вечер помощь незнакомке была интересным разнообразием в его скучной жизни. Они разговорились. Лена оказалась простой, без всякой рисовки. Сказала, что идёт с занятий, что любит читать и верит в Бога. Витя хмыкнул – в Бога он не верил с тех пор, как в пятом классе учительница сказала, что это всё сказки. Но Лена не спорила, не навязывалась. Просто спросила:

– Не хочешь зайти в воскресенье? У нас в церкви служба, там много молодых ребят. Может, тебе понравится.

Витя пожал плечами. Делать всё равно было нечего, а любопытство кольнуло – что за церковь такая? Он согласился.

В воскресенье он пришёл. Баптистская церковь оказалась не похожа на те храмы, что он видел в фильмах: никакого золота, икон и ладана. Просто зал с рядами стульев, гитара в углу и люди – много людей.

Молодёжь смеялась, переговаривалась, кто-то пил чай из бумажных стаканчиков. Витя почувствовал себя чужим, но Лена махнула ему рукой и подвела к своим друзьям. Никто не смотрел на него косо, хотя джинсы у него были рваные, а кроссовки давно просили каши.

Потом началось пение. Слова были простые, про любовь Бога, про то, что Он рядом. Пастор – невысокий мужчина с добрыми глазами – говорил о том, что Бог не требует платы за свою любовь. «Он любит вас такими, какие вы есть», – сказал он. Витя сидел и молчал. Ему было странно. Любовь без условий? Без «ты мне – я тебе»? Это не укладывалось в голове. Он привык, что всё в жизни нужно заслужить: уважение, деньги, даже похвалу от матери, когда был маленьким.

После службы Лена спросила, что он думает. Витя честно ответил:

– Не знаю. Мне хочется… ну, быть нужным, что ли. Сделать что-то важное. А тут говорят – ничего не надо делать. Как будто я не нужен.

Лена кивнула, будто поняла, затем улыбнулась и подвела его к парню с короткой бородой – тот оказался руководителем молодёжной группы. Звали его Саша.

– Саша, приветствую, – обратилась она к нему, – коротко рассказав о своём новом знакомом, она сказала. – У Виктора ест один вопрос, ты можешь уделить минутку?

– Да, конечно, – с готовностью ответил он.

Они сели в стороне, на диванчике у окна, и Витя выложил всё, что наболело: про пустоту, про желание оставить след, про то, что бесплатная любовь звучит как подачка.

Саша слушал внимательно, а потом сказал:

– Понимаешь, Витя, мне знакомо то чувство, о котором ты сказал. Но ты еще не все узнал. Бог не ждёт от нас платы, потому что Он уже всё сделал. Но это не значит, что ты не нужен. Он учит нас любить так же как Он – помогать людям, быть рядом, не ожидая ничего взамен. Это и есть смысл: учиться у Него, становиться похожим. Попробуй – просто помоги кому-то, и посмотри, что будет.

Витя задумался. В голове всплыла детская игра – «Передай другому, только не мне». Они с пацанами бегали по двору, смеялись, кидали друг другу мячик, и никто не злился, если тот улетал дальше. Просто играли. А тут – вроде то же самое, только не с мячиком, а с чем-то большим. С любовью, что ли?

– Это похоже на игру, – сказал он наконец. – Ну, как в детстве: «передать другому, только не мне». Если так, то я согласен. Это не подачка, а… попытка стать похожим на того, у кого учишься.

Саша улыбнулся и кивнул, а Лена легко, почти беззвучно хлопнула в ладоши.

– Что, согласен «включиться в игру»? – улыбнулась она.

– Почему бы и нет? Звучит очень интересно. Мне кажется, это будет совсем не сложно, – голос его звучал так, словно ему самому себя нужно было убедить в чём-то.

– Ой ли? – чуть прищурилась Лена. – Я так не думаю.

– А что может быть сложного? – Виктор явно бравировал. Но сам начал сомневаться. И всё же отступать не собирался.

В тот день Витя ушёл домой с лёгкостью в груди. Впервые за долгое время ему показалось, что он знает, куда идти.

Глава 2

Прошёл месяц с того дня, как Витя впервые переступил порог церкви. Сначала всё казалось ему почти сказочным: люди улыбались, здоровались за руку, спрашивали, как дела. Он даже начал помогать – то посуду после чаепития помыть, то стулья расставить перед служением. Он начал молиться, как ему объяснили и к большому удивлению ощутил, что Кто-то слушает его, Витю, и даже отвечает на его просьбы. И это чувство казалось почти фантастическим.

«Неужели Сам Великий Творец снизошел до того, чтобы давать мне то мизерное, что попросил я!? Для меня, конечно, это так много значит. Но если Бог одним словом создал все планеты и целую Вселенную, то что значит для Него все го лишь моя, крошечная зарплата, которую я в этом месяце попросил, чтобы мне выплатили полностью и за все время в первый раз из меня ничего не высчитали». Неужели Бог снисходит до нас, крошечных «мурашиков»? Зачем же я Ему нужен? И всё таки я понимаю, что раз Он отвечает мне, значит и правда для чего-то я Ему нужен!

В церкви Лена хвалила его, Саша хлопал по плечу, и Витя чувствовал, что, может быть, и правда нашёл своё место. Но потом стали проступать трещины.

Однажды после служения к нему подошёл парень из молодёжной группы – Дима, высокий, с громким голосом. Не успел Витя поздороваться, как тот начал:

– Ты, брат, почему на молитвенные встречи не ходишь? Бог тебя зовёт, а ты отворачиваешься. Серьёзнее надо быть, спасение само не придёт!

Витя опешил. Хотел объяснить, что работает допоздна, что пока не разобрался, как верить, но Дима уже отвернулся, бросив напоследок: «Думай, время не ждёт». В тот же вечер пожилая женщина из церкви, увидев его в старой куртке, сунула ему сто рублей со словами: «Купи что-нибудь приличное, не позорь нас». Витя взял деньги, но в груди закипело. Он не просил подачек, он вообще не знал, как реагировать.

Дома он долго сидел на кухне, глядя в окно. «Любить людей, помогать им, – говорил Саша. – Как Бог». Но как это делать, если люди такие? Грубые, навязчивые, будто знают, как тебе жить лучше тебя самого?

Витя вспомнил, как в детстве его дразнили за худые кроссовки, и подумал: «Может, ничего и не изменилось». Задача, казавшаяся простой – передать добро дальше, – теперь выглядела как лабиринт, где каждый шаг мог привести к тупику.

Он попробовал молиться, но сегодня казалось, что молитва, дойдя до потолка, возвращается обратно.

«Не может быть, чтобы Бог отвернулся от меня, – пришла явная мысль. – Наверное я просто сам закрылся из-за своей обиды и злости».

Он рассказал об этом Лене. Она выслушала, не перебивая, а потом тихо сказала:

– Люди в церкви – такие же, как везде. Не святые. Мы все учимся. И Бог их принимает такими, какие есть. Может, попробуешь посмотреть на Него – через Христа? Ведь Христос и человек, как мы, и духом рождён от Отца Небесного.

Витя задумался. На следующей неделе он взял у Саши Библию. Он начал читать с Евангелий, как посоветовали. Сначала всё было непривычно: слова звучали старомодно, истории путались в голове. Но потом он стал замечать Христа. Как Тот ходил по пыльным дорогам, уставал, ел с рыбаками, спорил с книжниками – совсем как человек. Но было в Нём что-то ещё: спокойствие, сила, любовь, которые не от мира сего. Он говорил с грешниками так, будто видел их насквозь, прощал их, даже когда они плевали в Его сторону, принимал их, даже когда они Его не понимали.

Однажды вечером, читая про то, как Христос умыл ноги ученикам, Витя замер. Это был человек – с руками, которые могли огрубеть от работы, с ногами, что болели от долгих дорог. Но в этом простом жесте светилось что-то от Небесного Отца – бесконечная доброта, которая не ждёт платы. Витя подумал: «Он похож на нас, но и на Бога тоже. Как у Него получалось? Быть с людьми, сердиться, как человек, и даже веревками гонять тех, кто святотатствовал в храме, но всё же любить и прощать, как Отец?» В груди защемило. Ему захотелось понять этот характер – Христа, который шёл среди людей, но нёс в Себе небо.

После следующего служения он подошёл к Саше и спросил:

– Как понять Христа? Я читаю Библию, вижу Его… Он вроде человек, как я, но в Нём – Бог. Мне хочется быть похожим на Него, а не на людей. Я реагирую совсем не так как Иисус. Когда люди меня злят, я злюсь в ответ, а Он – нет. Как Он это делал?

Саша улыбнулся, как будто ждал этого вопроса.

– Христос – это мост, Витя. Он жил как человек, чувствовал то же, что и мы, но в Нём был Отец. Он учил не сразу, а постепенно – брал людей такими, какие они есть, и показывал, какими они могут стать. Если хочешь на самом деле стать Его учеником, иди за Ним, шаг за шагом, и смотри, как Он это делал: принимал, прощал, а потом тихо учил думать доброе и делать добро друг другу. Не старайся стать моментально святым, не соревнуйся с Ним в праведности, а учись, постепенно, спокойно доверять Небесному Отцу. Прости помощи у Него. Как обычно учатся ходить маленькие дети? Они идут шаг за шагом, если садятся или падают, то опять встают и еще раз пробуют. Так и мы, внимательно читаем, отслеживая поведение Иисуса, пытаемся понять, почему, Он так необычно Себя вел? Ведь нам советуют приобрести те же чувства, что и у Христа. Написано: «В вас должны быть те же чувствования, что и во Христе Иисусе…»2. А как мы узнаем, что Он чувствовал, если не будем присматриваться к Его поведению?

Витя кивнул. В тот вечер он снова открыл Библию. Читал медленно, вдумываясь в каждое слово. И впервые за долгое время ему показалось, что он не просто ищет смысл – он его нащупывает. Не в людях вокруг, не в их словах или поступках, а в Том, Кто был человеком с божественной душой. В Христе, на Кого теперь смотрел с тихим, робким восхищением и думал: «Вот Кому я хочу подражать».

Он всё чаще ловил себя на том, что думает о Христе. Не просто как о ком-то из прошлого, а как о том, за кем хочется идти. Он читал Библию почти каждый вечер – не торопясь, иногда перечитывая одно и то же, чтобы уловить смысл. Виктору нравилось следить за путём Христа: как Он говорил с людьми, как помогал, как оставался спокоен даже в бурю. Через Него Витя пытался разглядеть Небесного Отца – Творца, который любит, не требуя платы, но зовёт к чему-то большему.

Он стал пробовать быть похожим. Начал с малого: помог соседке донести сумки, хотя та вечно ворчала, уступил место в автобусе уставшему парню с завода. Иногда получалось легко, и в груди разливалось тепло. Но порой он спотыкался. Однажды Дима из церкви снова начал свои нравоучения, и Витя не сдержался – огрызнулся так резко, что потом весь вечер корил себя. «Христос бы так не сделал», – думал он, глядя в потолок. Ему хотелось понять: как быть человеком, но при этом отражать Отца? Как удержать в себе эту любовь, когда всё внутри кипит?

Чем больше он читал, тем сильнее замечал: не всё даётся сразу. Ученики ведь тоже не раз поступали совсем не так, как Иисус их учил.

Христос говорил притчами, и иногда Вите приходилось напрячься, чтобы уловить их суть. Про Царство Небесное, про горчичное зерно, про блудного сына – слова были простые, но за ними крылось что-то глубокое, до чего он пока не дотягивался. Он чувствовал себя как ребёнок, который только учится читать: буквы знакомые, а смысл ускользает. И тут его осенило: он мало знает. Мало помнит. Мало умеет.

На работе – той самой, на складе, где он тягал коробки, – он вдруг заметил, как однообразно всё вокруг. Перекладывать ящики, записывать цифры, получать зарплату – и так по кругу. Раньше его это, вроде устраивало, хотя и наводило тоску. Но теперь казалось, что он застрял. Христос был плотником, рыбаки стали Его учениками, но все они учились, росли, менялись. А он? Вите стало тесно в своей жизни, как в старой куртке, из которой давно вырос.

Однажды вечером он сидел с Сашей после службы. Они пили чай, и Витя решился спросить:

– Слушай, я читаю про Христа, хочу быть похожим… ну, хоть немного. Но я не всё понимаю. И мне кажется, я вообще мало что умею. Может, мне стоит что-то изменить? Работу, например. Чтобы голова работала, чтобы память лучше стала. А то я как деревянный.

Саша отставил кружку и посмотрел на него внимательно.

– Это хороший знак, Витя. Ты растешь. Христос не звал стоять на месте – Он учил людей думать, искать, спрашивать. Если чувствуешь, что тебе нужно больше, ищи. Может, попробуешь что-то новое? Учёбу, профессию. Бог дал нам способности – не для того, чтобы они пылились.

Витя ушел домой в глубокой задумчивости. Когда он впервые переступил порог Дома Молитвы, он даже не представлял, что новый путь окажется настолько необычным и познавательным и принесёт такие большие изменения в его жизнь.

Однажды он встретился с Леной в парке. Они сидели на скамейке, пили кофе из бумажных стаканчиков, и Витя поделился своими мыслями:

– Я читаю про Христа, хочу быть похожим… хоть немного. Но я не всё понимаю. И мне кажется, я вообще мало что умею. Как будто способности мои где-то лежат, а я их не трогаю. Может, работу сменить? Чтобы голова работала, чтобы память лучше стала.

Лена посмотрела на него с улыбкой, будто давно ждала этого разговора.

– Знаешь, Витя, я тоже об этом думала, когда читала притчи о талантах и минах. Помнишь, как хозяин дал слугам монеты, а потом спрашивал, что они с ними сделали? Мне кажется, эти таланты – не просто деньги. Это то, что Творец вложил в нас: способности, ум, руки. Одному больше, другому меньше, но каждому – своё. И Он ждёт, чтобы мы их использовали, растили, а не закапывали в землю. Ты, может, только начинаешь свои «таланты» доставать.

Витя задумался. Он вспомнил притчу: один слуга приумножил пять талантов, другой – два, а третий спрятал свой и ничего не сделал. И хозяин похвалил тех, кто рискнул, кто попробовал. «Способности, которые дал Творец», – повторил он про себя. Ему вдруг стало ясно: его тяга чинить технику в детстве, его любопытство, даже его упрямство – это не просто так. Это было его, от Бога, и он годами оставлял это лежать без дела.

– Ты думаешь, мои таланты – это что-то вроде… дара? – спросил он Лену.

– Конечно, – кивнула она. – У каждого они свои. У тебя руки ловкие, голова светлая, хоть ты и не всегда это замечаешь. Может, тебе стоит их развивать? Христос ведь тоже работал – плотником был. А потом учил других. Всё начинается с малого.

Теперь захотелось начать Библию читать с первой страницы, с сотворения нашей Вселенной. Хотелось вдруг всё и сразу. Он даже стал немного себя «подтормаживать», боясь слишком быстро перегореть.

Понимая, что сейчас уже не может позволить себе учиться очно, Витя решил приобрести профессию сам, продолжая работать на складе.

Глава 3

На следующий день он пошёл в библиотеку, взял книгу по основам электроники, и впервые за долгое время почувствовал, что шагает вперёд. Не быстро, не уверенно, но туда, куда звал Тот, за кем он теперь шёл. Ведь Витя с детства чувствовал, что в нём есть эта способность, но тогда не развил. И теперь не важно, по какой причине. Нужно было просто восстанавливать то, что было возможно.

Зима медленно уступила место весне. Снег растаял, оставив после себя лужи и первые зелёные ростки на газонах. Витя уже не считал дни с того момента, как начал ходить в церковь, но чувствовал, что прошло достаточно времени, чтобы многое изменилось. Он записался на курсы по электронике, вечерами разбирал старые схемы и даже начал подрабатывать, чиня мелкую технику для соседей. Ему нравилось, что руки заняты делом, а голова – мыслями о том, как сделать лучше. Он часто вспоминал слова Лены о талантах и минах, и это подталкивало его вперёд.

После служения они с Леной иногда оставались поговорить. Она сидела напротив, держа в руках кружку с чаем, и рассказывала что-то о книгах или о том, что услышала на проповеди. Витя слушал, кивал, иногда вставлял свои мысли. Лена была доброй, открытой, но всегда держалась чуть отстранённо. Не холодно, нет – просто так, будто ставила незримую черту: друзья, и ничего больше. Она могла пошутить, помочь советом, но никогда не кокетничала, не давала намёков, которые он, может, и хотел бы уловить. И это сбивало его с толку.

Витя стал замечать, как Лена смотрит на Сашу – руководителя молодёжи. Не часто, не навязчиво, но в её глазах мелькало что-то тёплое, когда тот говорил с людьми или шутил с ребятами. Саша был таким – уверенным, спокойным, всегда знал, что сказать. Витя невольно сравнивал себя с ним: у Саши были слова, у него, Вити, – только руки, которые умели паять провода. И в груди начинало ныть. Ему хотелось, чтобы Лена смотрела на него так же – с этим тихим восхищением, с улыбкой, которая не просто дружеская. Но он не знал, как этого добиться.

Иногда Лена соглашалась, чтобы Витя проводил её домой, если они задерживались в церкви до темноты, ведь идти домой по тёмным переулкам было страшно.

Однажды, в мартовский вечер, когда воздух уже витал запах талой земли, они с Леной шли от церкви. Она рассказывала про книгу, которую дочитала, а Витя молчал, глядя на её профиль. Наконец он решился:

– Лен, а ты… ну, как думаешь, я изменился? С того дня, как пришёл сюда?

Она остановилась, посмотрела на него внимательно.

– Конечно, Витя. Ты стал… живее, что ли. Раньше ты был как тень, а теперь видно, что тебе интересно жить. Это здорово! – искренне ответила она.

Он кивнул, но внутри кольнуло. «Живее» – это хорошо, но не то, что он хотел услышать. Ему хотелось спросить: «А ты могла бы посмотреть на меня иначе? Не как на друга?» – но слова застряли в горле. Лена улыбнулась, поправила шарф и сказала:

– Если что-то нужно, ты говори, ладно? Я всегда рада помочь.

И пошла к своему подъезду, а Витя остался стоять, глядя ей вслед. Он понимал, что она не играет, не дразнит – просто честно держит дистанцию. И всё же ему было обидно. Завидно. Саша не делал ничего особенного, а Лена всё равно тянулась к нему – не словами, так взглядом. А он, Витя, оставался просто Витей – парнем с одного круга общения, который чинит утюги и читает Библию.

Дома он долго сидел с закрытой тетрадью, не зная, за что взяться. Открыл Евангелие, но даже там не нашёл ответа. Христос учил любить, прощать, идти вперёд, но не говорил, что делать, когда хочется быть нужным не всем, а одному человеку. Витя вздохнул. Может, это и было его очередным уроком – учиться принимать людей такими, какие они есть, даже если их чувства не те, на которые ты надеешься? Он не знал. Но в глубине души решил: будет идти дальше, работать над собой, расти. Не ради Лены, не ради Саши, а ради Того, Кто видел его насквозь и всё равно звал за Собой.

Поздним летом воздух стал густым и тёплым, с лёгким привкусом скошенной травы. Витя уже привык к ритму церковной жизни: службы, молодёжные общения, редкие разговоры с Леной после служения. Он продолжал учиться на курсах, чинить технику и читать Библию, но мысли о Лене не отпускали. Она оставалась такой же – дружелюбной, но далёкой, и он всё ещё не знал, как переступить эту черту.

Однажды вечером, на молодёжном общении, Витя заметил, что с Леной что-то не так. Она сидела в углу, скрестив руки, и слушала, как Саша рассказывал о прощении. Все шутили, смеялись, но Лена молчала. Её глаза блестели сильнее обычного, и Вите показалось, что она едва сдерживает слёзы. Она то и дело опускала голову, пряча лицо за волосами, и теребила край рукава. Он не знал, что случилось, но в груди у него защемило от беспокойства.

Когда общение закончилось, люди начали расходиться. Лена встала, взяла сумку и направилась к выходу, но двигалась медленно, будто не хотела ни с кем говорить. Она словно ожидала, чтобы все разошлись из холла, когда она покинет молодёжную комнату. Витя догнал её у двери.

– Лен, подожди, – сказал он тихо. – Давай я тебя провожу?

Она замерла, посмотрела на него с лёгким удивлением. Глаза у неё были красноватые, но она быстро отвернулась.

– Не надо, Витя. Я сама дойду.

Он шагнул ближе, стараясь не спугнуть её.

– Мы же друзья, разве нет? Просто провожу, и всё. Не хочу, чтобы ты одна шла. Сейчас уже поздно.

Лена помолчала, глядя в пол. Потом кивнула, едва заметно, и они вышли на улицу. Сумерки сгустились, фонари бросали мягкий свет на тротуар. Они шли молча – Лена чуть впереди, Витя за ней. Он не знал, о чём спросить, боялся лезть туда, куда его не звали. Но тишина давила, и наконец он решился:

– Ты… в порядке? Я заметил, ты сегодня какая-то не такая.

Лена остановилась, сжала ручку сумки. Её голос дрогнул, но она постаралась скрыть это:

– Просто день тяжёлый. Ничего страшного.

Витя кивнул, хотя понимал, что это не вся правда. Ему хотелось обнять её, сказать что-то правильное, как умел Саша, но он чувствовал себя неловко. Вместо этого он просто сказал:

– Если что, я рядом. Ты же знаешь.

Она посмотрела на него – впервые за вечер прямо в глаза. В её взгляде мелькнуло что-то тёплое, почти благодарное, но тут же исчезло. Лена слабо улыбнулась.

– Спасибо, Витя. Ты хороший друг.

Они дошли до её дома. Лена попрощалась и скрылась за дверью подъезда. Витя постоял ещё немного, глядя на тёмные окна. Ему было горько от слова «друг», но в то же время легко – он сделал что-то настоящее, пусть и маленькое. Идя домой, он подумал, что Христос, наверное, тоже так ходил рядом с людьми – не требуя ничего, просто проводил с ними время. Может, это и есть то, к чему он стремится? Неважно, посмотрит ли когда-то Лена на него иначе или нет – он будет рядом, если ей нужно. А там видно будет.

Через два дня телефон Вити неожиданно зазвонил. Он глянул на экран – Лена. Это было так неожиданно, что он чуть не выронил трубку, отвечая.

– Витя, привет, – голос её звучал тихо, почти шёпотом. – Мы могли бы увидеться? Просто сил нет оставаться одной.

– Да, конечно! – выпалил он, не раздумывая. – Где и когда?

Они договорились встретиться через час у парка. Витя пришёл раньше, нервно теребя край куртки. Лена появилась чуть позже – бледная, с тёмными кругами под глазами. Она села на скамейку рядом, но долго молчала, глядя куда-то в сторону. Витя ждал, не торопил. Наконец она повернулась к нему и вдруг сказала:

– Ты знаешь, что Саша женится? Его с невестой в следующее воскресенье объявят.

Витя замер. Внутри всё сжалось.

– Нет, не знал, – ответил он глухо.

Лена опустила голову, и он увидел, как по её щеке скатилась слеза. Она быстро смахнула её, но голос предательски дрожал:

– Я думала… не знаю, что я думала. Просто… тяжело.

В душе у Вити заскребли кошки. Она плачет из-за Саши. А он тут зачем? Просто «жилетка», чтобы выплакаться? Захотелось крикнуть: «А я здесь при чём?! Пусть женится! Счастья ему!» Он стиснул зубы, чувствуя, как обида и зависть поднимаются волной. Но потом вспомнил Христа – как тот сидел с людьми, слушал их, был рядом, даже когда они не замечали Его самого. Разве не это он хотел взять за пример?

Витя сделал несколько глубоких вздохов, пытаясь успокоиться. В голове закружились слова: «Боже, помоги мне! Сейчас Ты нужен мне, очень!» Он мысленно взмолился, закрыв глаза на секунду. И вдруг его будто током ударило. Он понял: только что он сам сделал с Богом то же, что Лена делает с ним. Она пришла к нему за поддержкой, не предлагая ничего взамен. А он сейчас просит у Бога помощи, чтобы пережить свою боль из-за неё. Но если Творец любит его, Витю, по-настоящему, разве не ждёт Он от Вити того же – любви, а не просто просьб «дай», «помоги», «выручи» и снова «дай»? Получается, он использует Бога как «жилетку», вместо того чтобы отдать Ему всё своё сердце.

Лена всё ещё сидела рядом, тихо всхлипывая. Витя посмотрел на неё и впервые за вечер почувствовал не обиду, а что-то другое – жалость, тепло. Он не Саша, он не тот, кого она выберет, но он может быть здесь, сейчас. Не ради неё одной, а ради Того, кто учит любить без условий.

– Лен, – сказал он мягко, – всё будет хорошо. Если хочешь, расскажи. Или просто посидим.

Она подняла на него глаза, удивлённая его тоном. Потом кивнула и начала говорить – сбивчиво, о том, как давно знала Сашу, как надеялась на что-то, чего не было. Витя слушал, не перебивал. А в душе у него шёл другой разговор – с Богом. Впервые он не просил, а благодарил: за то, что Тот рядом, за то, что учит его, Витю быть больше, чем он есть. И думал: «Если Ты любишь меня так, я тоже хочу любить Тебя. Не только брать, но и отдавать».

Когда Лена замолчала, Витя просто положил руку ей на плечо – дружеский жест, без намёков. Она слабо улыбнулась.

– Спасибо, что пришёл.

– Всегда, – ответил он.

И впервые это слово прозвучало не как обещание ей, а как обещание Тому, кто видел его сердце, самому Творцу Вселенной. Виктор твёрдо решил, что на ту любовь, что столько времени получает, он ответит всем сердцем, посвятив себя и всю свою жизнь Богу.

Глава 4

Свадьба Саши прошла в конце сентября. Церковь украсили цветами, молодёжь пела, а невеста – светловолосая девушка по имени Маша – улыбалась так, что казалось, весь зал светится.

Витя стоял в стороне, наблюдая, как Саша держит невесту за руку. Он ждал, что будет чувствовать зависть, ведь Саша тоже казался безоблачно счастливым. И почему-то именно Саше досталась любовь не только его избранницы, но и той, кого любил он, Витя. Но в груди было спокойно. Может, потому, что он уже пережил свою бурю в тот вечер с Леной в парке. А может, потому, что видел, как Лена изменилась.

Она больше не жаловалась, не плакала. Напротив, Лена взяла на себя часть хлопот: помогала с украшениями, разливала чай, даже смеялась, когда кто-то из ребят пролил сок на скатерть. Витя смотрел на неё и понимал: в её сердце что-то сдвинулось. Она не просто смирилась – но реально отпустила. И в этом он видел ту же любовь, о которой читал в Библии, – Божью, настоящую, не ждущую ничего взамен. Лена не требовала, чтобы Саша заметил её чувства, не держалась за обиду. Она просто была рядом, помогала, радовалась за других. И в глазах Вити это делало Лену ещё достойнее.

Он и сам учился такому – быть, не требуя. После того разговора в парке он часто думал о том, как Бог любит его, не ставя условий, и как он, Витя, может ответить тем же. Не всегда получалось: то раздражение прорвётся, то старые привычки дадут о себе знать. Но он старался и каждый день просил Бога наполнить его своей любовью, ведь человек никогда не может быть источником любви. Он только её проводник.

Для Вити стал понятен этот принцип, когда он работал с электричеством. Ведь вся спаянная система, какой бы сложной и прекрасной ни была, не может заработать, пока не включишь вилку в розетку. Так и он ощущал себя такой же техникой, которую Творец, со временем все более усовершенствует. Но работать эта техника может лишь при подключении к электричеству. Без тока – это все равно остается лишь грудой запчастей.

Глядя на Лену, Виктор чувствовал, что она идёт в том же направлении – может, даже дальше него находится на этом пути.

Наступила осень. Листья стали золотыми и красными, падали с деревьев, кружились в воздухе, пока ветер не уносил их прочь. Дожди приходили всё чаще – сначала тёплые, мелкие, оставляющие после себя запах мокрой земли. Витя любил это время: оно было тихим, задумчивым, как его собственные мысли.

Однажды после служения они оказались с Леной рядом, ожидая, когда пройдёт туча, видно было, что начавшийся дождь вот-вот закончится и многие остались под навесом, ожидая времени, чтобы уйти домой, не промокнув. Они стояли рядом, глядя, как стучат капли по лужам.

Вдруг она сказала, ни с того ни с сего:

– Знаешь, Витя, я рада, что всё так получилось. Саша счастлив, Маша тоже. А я… я как будто свободнее стала.

Он кивнул, глядя на её профиль. Дождь отражался в её глазах, и она казалась ему красивее, чем когда-либо. Не потому, что он всё ещё надеялся на что-то – нет, он уже принял её дружбу как данность. А потому, что видел в ней ту же силу, что искал в себе. Божью любовь, которая не цепляется, не тянет назад, а идёт вперёд.

– Ты молодец, Лен, – сказал он тихо. – Я бы так не смог, наверное.

Она улыбнулась, пожала плечами.

– Смог бы. Ты уже можешь.

Они постояли ещё немного, слушая шорох листьев и дождя. Осень укрывала всё вокруг своим пёстрым покрывалом, и Вите казалось, что это не просто смена времени года. Это было как обещание – что всё ещё впереди, что они оба растут, каждый по-своему, но в одном направлении, к Тому, Кто учил их любить так, как Он.

Зима пришла с морозами и длинными ночами. Снег укрыл город белым одеялом, а ветер гнал позёмку по улицам. Для Вити эта зима стала особенной: он наконец сменил работу. Теперь он трудился в мастерской по ремонту бытовой техники – небольшой, но уютной, с запахом металла и кофе. Его руки, привыкшие к паяльнику и отвёртке, нашли своё место. Зарплата была выше, чем на складе, и это открыло новые возможности.

Витя обновил гардероб: купил тёплую куртку, которая не продувалась ветром, шерстяной свитер и крепкие ботинки. Впервые за долгое время он не мёрз, шагая по заснеженным улицам. Но дело было не только в вещах. Ему казалось, что его внутренний мир становится богаче, а прибыли – не такие уж большие, но стабильные – он начал использовать разумнее. Он больше не тратил всё бездумно: откладывал немного, покупал только нужное. Менялся он сам, и это было заметно.

Теперь денег хватало не только на его жизнь. Витя стал больше помогать матери – она жила в деревне, в старом доме с потрескавшейся печкой. Когда не мог приехать, он отправлял ей деньги. Иногда он передавал с знакомыми водителями теплые вещи, порой добавляя что-то вкусное – банку мёда, или пачку хорошего чая.

Мать звонила, благодарила, и в её голосе слышалось удивление:

– Ты, сынок, совсем взрослый стал.

Витя улыбался в трубку, но внутри чувствовал, что это не просто взросление. Это было что-то большее.

Он стал чаще ездить к ней – брал выходной, садился на автобус и трясся по ухабистой дороге два часа. В деревне было тихо: снег скрипел под ногами, дым из труб поднимался прямо в небо. Они с матерью сидели у печки, пили чай, говорили о простом – о погоде, о соседях. Но каждый раз, уезжая, Витя чувствовал лёгкость. В Библии он прочитал Заповедь с обетованием: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле». Эти слова засели в голове. Он понимал: забота о матери – не просто долг, а часть того пути, на который его звал Бог.

Мать не могла нарадоваться, видя изменения в сыне, искренне благодарила Бога за сына и его путь.

В мастерской Виктор тоже менялся. Раньше он молчал, делал своё дело и уходил. Теперь стал общительнее: шутил с коллегами, помогал новичкам, если те путались в проводах. Ему нравилось, что его руки могут чинить не только технику, но и что-то в людях – поднять настроение, дать совет. Деньги, которые он зарабатывал, были не просто бумажками – они становились инструментом, чтобы делать добро. И это грело его не меньше новой куртки.

Однажды, возвращаясь из деревни, он смотрел в окно автобуса на заснеженные поля. Зима была суровой, но красивой. И Витя подумал, что его жизнь тоже становится такой – не всегда лёгкой, но полной смысла. Он учился не только брать от Бога, но и отдавать – матери, людям вокруг, самому себе. И в этом видел отражение Того, Кто дал ему всё – от талантов до этой холодной, но такой живой зимы.

Зима тянулась неспешно, укрывая город снегом и тишиной. Общение Вити с Леной стало теплее, искреннее. После того вечера в парке, когда она открылась ему про Сашу, между ними будто протянулась тонкая, но прочная ниточка. Тайна её безответной любви не ушла совсем – она осталась где-то на задворках их разговоров, но теперь не разделяла, а сближала. Это была их общая тайна, молчаливое понимание, о котором не нужно было говорить вслух.

Витя старался держать расстояние – не потому, что хотел, а потому, что чувствовал: так правильно. Лена не давала намёков, не переходила черту, и он принимал это как её условие. Они могли говорить о чём угодно – о проповедях, о книгах, о его новой работе в мастерской, – но он следил, чтобы его слова и взгляды оставались дружескими. Это было непросто: иногда её смех или случайное касание руки будили в нём старые надежды. Но он напоминал себе, что Христос учил любить без корысти, и старался следовать этому.

Однажды вечером, после молодёжного общения, город накрыл снегопад. Снег валил густыми хлопьями, ложился на тротуары толстым слоем, и всё вокруг стало мягким, белым, почти волшебным. Лена задержалась, помогая убрать посуду, и Витя предложил проводить её домой, как нередко делал это.

– Идём, а то завьюжит, – сказал он, натягивая шапку.

Она кивнула, и они вышли на улицу. Снег скрипел под ногами, фонари бросали золотистые блики на сугробы. Они шли молча, но вдруг Лена остановилась, нагнулась и слепила снежок. Витя не успел опомниться, как она с улыбкой кинула его прямо ему в плечо.

– Эй! – засмеялся он, отряхиваясь. – Это что, нападение?

– А ты докажи, что можешь ответить! – поддразнила она и тут же слепила ещё один.

Витя не растерялся – схватил снег, слепил комок и запустил в неё. Лена увернулась, звонко рассмеялась, и началась настоящая игра. Они кидались снежками, бегали вокруг фонарного столба, падали в сугробы. Снег набился ему за шиворот, но он не замечал холода – только её смех, её раскрасневшееся лицо, её лёгкость, которой он давно не видел.

Они развеселились, как дети, и в какой-то момент, когда Лена кинула очередной снежок и промахнулась, Витя поймал её взгляд. Она смотрела на него не так, как раньше – не отстранёно, не просто по-дружески. В этом взгляде было что-то новое, тёплое, будто она приглашала его шагнуть ближе.

Он замер, сердце заколотилось. Это не просто игра, подумал он. Или ему кажется? Лена стояла в двух шагах, снег блестел в её волосах, и она улыбалась – не насмешливо, не равнодушно, а так, будто видела в нём больше, чем просто друга. Витя вдруг почувствовал, что это шанс – не навязаться, не разрушить их хрупкое равновесие, а просто быть честным.

– Лен, – сказал он, отдышавшись, – ты специально промахнулась, чтобы я выиграл?

Она засмеялась, но не отвела взгляд.

– Может, и специально. А ты что, против?

Витя улыбнулся, шагнул к ней, но остановился. Он не знал, что делать дальше – обнять её, сказать что-то, или просто идти рядом, как раньше. Но в этот момент ему показалось, что их общая тайна, их дружба, их путь к Богу – всё это привело сюда, к этой игре в снежки под фонарём. И впервые он не побоялся подумать: может, она тоже хочет, чтобы он стал больше, чем просто другом?

– Пойдём, – наконец сказал он, протягивая руку, чтобы помочь ей отряхнуть снег. – А то замёрзнем.

Лена кивнула, протянула руку и задержала на секунду дольше, чем нужно, и они пошли дальше. Снегопад стихал, а в душе у Вити было тепло – не от куртки, а от того, что, кажется, только что начиналось. Ведь самая крепкая любовь нередко начинается с хорошей честной дружбы.

Между двух огней

Глава 1

Селина Серова, старшая из пяти детей, сидела на подоконнике, прижимая к груди колени. За окном догорал сентябрьский вечер, и тонкие ветви рябины, словно усталые пальцы, качались под ветром, роняя багровые ягоды на мокрый асфальт. Ей было шестнадцать, и в ее сердце, как в старом доме с треснувшими стенами, сталкивались два мира – голос матери, мягкий, как молитва, и голос отца, резкий, как удар хлыста.

Ирина Васильевна, ее мать, стояла у плиты, напевая что-то тихое, почти неслышное, пока картошка шипела в сковороде. В ее движениях была усталость, но и настойчивость – словно она каждый день вышивала крестиком свое убеждение на полотне жизни, где нити рвались от грубых рук судьбы. Когда-то Ирина была другой: юной, с мечтой о том, что жизнь без Бога подарит ей намного больше радости и счастья, чем следование Его Заповедям. Она вышла за Виталия, не замечая, как его улыбка скрывает тени. Но с рождением Селины что-то в ней переломилось, она вдруг осознала, что не сможет построить свою жизнь без Творца и Его Заповедей. Она вспомнила все, чему с детства учили её дома и вернулась к корням, к протестантской церкви, где слова о любви и прощении звучали как колыбельная для ее израненной души.

Виталий был в ярости. Он не мог простить жену за то, что она поставила Бога выше его. Гордая душа мужчины требовала чтобы ценности, которых придерживался он, были целью и для его жены. Но именно его жизнь, слова и поступки убедили Ирину бежать к Богу. Она боялась превратиться в такую же холодную и эгоистичную, как её муж, ведь против эгоизма, как против простуды или гриппа, у людей нет иммунитета. Но тот, кто не противится болезни греха – опускается ниже тех, кто ей сопротивляется. Виталий «нес на флаге», провозглашая, что жить для себя – естественно и нормально для человека и нужно лишь «держаться в рамках допустимого», чтобы твой эгоизм не мешал эгоизму окружающих тебя людей. Именно этот принцип он исповедовал и его старался придерживаться, не замечая, что ставит семью и близких ему людей в положение тех, кто обслуживает его желания и капризы.

Ира скоро поняла, что не сможет сопротивляться и впадет в какую-либо крайность – или превратится в «обслуживающий персонал», который не замечают, либо станет похожей на него, и семья развалится. Но в этом случае даже после развода вряд ли она сможет вернуться к себе прежней. Есть перемены в жизни и характере человека, которые скоро становятся необратимыми.

Ирина искренне поверила, что для борьбы с собственным разрушительным началом, людям необходима помощь Творца, Его любовь, что поднимает их над бурлящей канализацией эгоистичной природы, которой они заражены от самого рождения. И вернувшись к Богу, любовь Которого давала ей силы противостоять злу, она молилась за мужа, за его сердце, что ускользало, как вода сквозь пальцы. Но её молитвы, растворялись в воздухе, не достигая небес. И их семейная жизнь превратилась в противостояние двух миров.

Виталий Иванович любил вино, женщин и свободу, которую считал своим правом. До свадьбы, зная, что его жена с детства посещала церковь, он обещал, что не будет препятствовать ей, если она захочет ходить на служения. Виталий хотел много детей и, встречаясь с разными неверующими девушками, узнал, что никто из них не согласится родить ему больше одного, максимум двух детей, а он хотел большую семью. Когда он услышал, что у многих верующих – большие семьи, и что там девушек учат верности, заботе о муже, детях и доме, он пришел в церковь в поисках невесты. Но, видя, что Ирина не очень-то рвется на собрание, он мечтал перевоспитать её, не оставляя убеждения, что те качества, которые он искал, всё же останутся в ней – извечная мечта эгоиста получить всё и сразу. И все же, некоторое время после их свадьбы он даже посещал Дом Молитвы, но проповедь об опасности гордости и эгоизма, как острый нож, рассекла его терпение.

– Бог требует смирения? Пусть сначала Сам спустится и поговорит со мной! – бросил он однажды, и с тех пор он мог зайти в церковь только для того, чтобы устроить там скандал, если жена задержалась на четверть часа после окончания служения. Дома он тоже изменился. Его слова, пропитанные насмешкой, сеяли в детях сомнения, как ветер разносит семена одуванчиков.

– Мораль? Она как речка – течет, куда ей укажут. Главное – не попади под суд, – говорил он сыну, наливая себе очередную рюмку.

Селина слушала отца, и мать, и в ее душе, словно в зеркале, отражались два мира, не способных примириться.

– Живи по Заповедям, и сердце твое будет чистым – учила мать.

– Заповеди? Это для тех, кто боится жить, язвительно смеялся отец.

Селина чувствовала себя канатоходцем над пропастью: один неверный шаг – и она упадет либо в строгость материнской веры, либо в зыбкую свободу отцовских правил. Ей хотелось кричать, но вместо этого она молчала, глядя, как рябина за окном роняет ягоды, будто слезы.

Каждое утро Ирина собирала детей, читала им несколько строк из Библии, в её голосе слышно была тепло и забота о её малышах. Она боролась за их души, как садовник, что выдергивает сорняки из земли, зная, что корни могут остаться. Виталий же, возвращаясь домой с запахом чужого парфюма на рубашке, бросал колкие слова:

– Не верьте в сказки про Бога. Живите так, чтобы вас уважали, а не судили и этого достаточно.

Селина, зажатая между этими голосами, чувствовала, как в ней самой растет трещина, словно в старом зеркале, где отражение уже не целое.

Однажды вечером, когда отец ушел "по делам", а мать сидела с раскрытой Библией на коленях, Селина вышла во двор. Холодный воздух кусал щеки, и она, подняв глаза к небу, увидела звезды – далекие, равнодушные.

«Если Бог есть, почему Он молчит?» – подумала она.

Но в ту же секунду ей вспомнились слова матери: "Он говорит в тишине". Селина закрыла глаза, и ветер принес запах мокрой земли, рябины и чего-то далекого, почти забытого – может, надежды.

Селина стояла во дворе, и небо над ней, тяжелое, как старое одеяло, укрытое тучами, казалось, молчит в ответ на ее вопросы. Холодный ветер теребил ее волосы, а в памяти, словно старые ноты, звучали слова, которые мать вкладывала в нее с детства. Ирина Васильевна, с ее мягкими руками и глазами, полными тихой нежности, учила детей коротеньким стихам о Боге и текстам из Библии.

– Эти слова укажут вам путь, когда вам будет темно, – иногда говорила она.

Селина тогда, маленькая, с косичками, переплетенными синей лентой, повторяла строки из Псалмов, не понимая их силы, но чувствуя, как они оседают в сердце, словно семена в плодородной земле.

"Призови Меня в день скорби, и Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня", – этот стих, как старый друг, всплыл в ее памяти, пока она смотрела на небо, где звезды прятались за тучами. Селина шепотом повторила его, и слова, словно камешки, брошенные в воду, оставили круги в ее душе. Она закрыла глаза, пытаясь поймать ускользающий смысл.

– Помоги мне разобраться, – прошептала она, обращаясь к небу, – чей же путь на самом деле лучше? Почему папа говорит, что мама верит глупостям? Мама же совсем не глупая. Она так часто выручала нас своими советами.

Виталий Иванович, с его громким смехом и резкими жестами, был как буря, что ломает молодые деревья.

– В этом мире выживает сильнейший, Селина, – говорил он, наливая себе водки, – слабые, вроде твоей матери, обречены. Они прячутся за своими молитвами, но жизнь – это джунгли, а не церковный хор. – Его слова были острыми, как осколки стекла, и Селина, слушая их, чувствовала, как они режут что-то внутри, но не могла понять, что именно. Он учил ее обходить законы, быть хитрее, сильнее, не оглядываться на тех, кто остается позади. – Слабаки вымирают, – бросал он, и в его глазах светилась неприкрытая гордость.

Но в памяти Селины, как светлый луч, пробивался голос матери. Ирина, сидя за столом перед раскрытой Библией, читала детям строки из неё, и ее голос дрожал, как пламя свечи на ветру.

– Любовь долготерпит, милосердствует, не ищет своего, – читала она, и Селина, тогда еще ребенок, не понимала, почему мать так часто плачет, повторяя эти слова.

Теперь, стоя под тучами, она начала видеть: мать не просто учила тексты, она строила фундамент, невидимый, но крепкий, как корни старого дуба. Ирина верила, что даже если дети отвернутся от церкви, эти слова останутся в них, как звезды, что светят даже сквозь облака.

Селина сжала кулаки, чувствуя, как в ней борются два голоса. Отец был прав: мир жесток, и она видела это – в школьных сплетнях, в насмешках над теми, кто не умел дать сдачи, в том, как люди лгут ради выгоды. Но слова матери, как теплая рука на плече, шептали:

– Сила – в любви, в прощении, в том, чтобы не сломаться, даже когда мир против тебя. «Если Бог за нас, кто против нас?» – напоминала она тексты, которые дети выучили раньше: «Тот Кто в вас больше того, кто в мире». Селина смотрела на рябину, чьи ягоды сейчас алели, как капли крови на сером асфальте, и думала:

"Кто же прав? Тот, кто ломает, или тот, кто строит?"

Она вспомнила, церковь, куда водила их мать. Там, в большом просторном зале звучали песни о Боге, ставшие родными, слушались стихи и проповеди, так в общине она приобрела подруг. Она вспомнила, как однажды мамина подруга, которая была почти вдвое старше её мамы и казалась девочке почти бабушкой, сказала:

– Бог говорит в тишине, Селиночка. Слушай сердце. Если ты спросила что-то у Бога, не жди чего-то глобального, обращай внимание на мелочи. Обычно именно через мелочи Бог отвечает нам на наши вопросы. Он очень редко говорит громко.

Селина тогда не поняла, но теперь, под тяжелым небом, она пыталась прислушаться. Сердце стучало, как барабан, и в этом ритме она слышала эхо слов:

«Призови Меня…" Но ответа не было – только ветер и далекий лай собаки.

Она повернулась к дому, где свет из кухонного окна падал на мокрый двор, как обещание тепла. Мать, наверное, уже молилась, склонив голову над Библией, а отец, возможно, смеялся где-то в баре, окруженный чужими голосами. Селина знала: ей придется выбирать. Не сегодня, но скоро. И этот выбор, как нож, разделит ее жизнь на "до" и "после".

Но через несколько дней Селина была удивлена ответу от Бога, который прозвучал как гром среди ясного неба.

Она сидела на краешке дивана, вцепившись пальцами в старое одеяло, которым мама укрыла отца. В комнате пахло йодом, мокрой одеждой и чем-то тяжелым, как будто сам воздух пропитался стыдом. Виталий Иванович лежал на диване, его лицо, обычно резкое и насмешливое, теперь было похоже на смятый лист бумаги – бледное, с багровыми пятнами синяков. Друг отца, Иван, который притащил его домой, уже ушел, пробормотав что-то невнятное, и в доме осталась только тишина, нарушаемая стонами Виталия и тихим шепотом Ирины, промывавшей его раны.

Селина смотрела на отца, и в ее голове, как молния в ночном небе, вспыхнула мысль, ясная и острая:

"На всякого сильного всегда найдутся несколько сильнейших".

Она вздрогнула, словно кто-то произнес эти слова вслух. Вчера, под тучами, она просила Бога дать ответ, и теперь, глядя на отца, избитого, слабого, она почувствовала, как сердце сжалось.

"Это Ты говоришь со мной?" – мысленно произнесла она, обращаясь к небу, и в груди закололо, как от холодного ветра.

Ирина Васильевна, стояла на коленях у дивана, ее руки, привыкшие к домашней работе, теперь осторожно касались окровавленной рубашки мужа. Когда она предложила вызвать скорую, Виталий, стиснув зубы, прохрипел:

– Не надо… меня тогда могут посадить.

Мама охнула, ее лицо стало белым, как мел, но она промолчала. Селина видела, как в глазах матери мелькнула тень старого вопроса, который она задавала себе годами: что лучше для детей – этот отец, с его ядовитыми словами и неверными шагами, или жизнь без него? Ирина опустила голову, и Селина знала: мать снова молится, даже если губы ее не шевелятся.

Ирина не знала причины по которой кто-то так жестоко избил её мужа. Она не хотела замечать того, что было уже очевидным для всех – муж изменял ей. Он связался с чужой женой. Муж той женщины узнал, нанял парней, чтобы проучить. Еще обвинил Виталия в краже драгоценностей. Мужчина знал, что если Виталий обратится в милицию, то его позор рогоносца разнесется на весь район.

Селина, услышала об этом от соседки, которая рассказала девушке, добавив.

– Не хочу говорить твоей матери. Она все равно не захочет верить. Иногда люди упорно закрывают глаза на очевидные вещи.

Отец, тот, кто учил ее быть сильной, обходить законы, смеяться над слабыми, теперь лежал, боясь даже больницы, потому что там вызовут полицию. Его сила, его джунгли, о которых он так любил говорить, обернулись против него.

Селина вышла на крыльцо, где ночной воздух был холодным и колючим, как иглы. Она вспомнила, как дети, ее братья и сестра, спорили о родителях, сидя на чердаке или в своей комнате.

– Папа прав, – говорил младший, Петя, – надо быть сильным, иначе затопчут.

Но Лиза, вторая сестра, хмурилась:

– А мама говорит, что сила – в доброте. Разве добрые люди проигрывают?

Селина тогда промолчала, но знала: они смотрят на нее, старшую, ждут, что она выберет. Ее выбор, как круг на воде, коснется их всех. И теперь, после этой ночи, она чувствовала груз этой ответственности тяжелее, чем когда-либо.

– Если спросила Бога, жди ответа. Он говорит тихо – через случайную фразу, через книгу, через события. – повторяла также и мама.

Но то, что произошло, не было тихим. Это был крик, громкий, как раскат грома. Селина подняла глаза к небу, где тучи разошлись, и одна звезда, едва заметная, горела в темноте. Она вспомнила слова Псалма, которые мать помогала заучивать:

«Прибежище мое и защита моя. Бог мой на которого я уповаю.»

Но защита ли это – видеть отца сломленным, а мать разрывающейся между жалостью и болью?

Селина вернулась в дом, где мама сидела у дивана, держа руку мужа. Виталий спал, его дыхание было хриплым. Ирина подняла глаза на дочь, и в этом взгляде Селина увидела не только усталость, но и что-то еще – веру, тонкую, как нить, но не рвущуюся.

– Он поправится, – тихо сказала мама, и Селина не поняла, говорит ли она о теле отца или о его душе.

В ту ночь Селина не спала. Она сидела у окна, глядя на рябину, чьи ягоды блестели под светом фонаря, как капли крови. Она знала: ответ пришел, но он не был простым. Отец, со своей силой, оказался слабым перед теми, кто сильнее. Но мать, с ее молитвами и терпением, стояла, как скала, даже когда буря била в нее. Селина чувствовала, что выбор близок, и он будет не только ее, но и для тех, кто идет за ней – младших, смотрящих на нее.

Вечер опустился на дом, заглушая звуки внешнего мира. В соседней комнате Ирина Васильевна сидела у дивана, где лежал Виталий, ее рука была зажата в его ладони, словно якорь, удерживающий его в этом мире. Его лицо, искаженное болью, было неподвижным, но глаза, полузакрытые, искали в ней спасение. Селина видела, как мать, с ее бесконечной добротой, отдавала себя, не спрашивая ничего взамен. Но в сердце Селины, как заноза, сидела мысль: отец, даже в этот момент, оставался собой – пользователем, берущим тепло материнской веры, не задумываясь о том, как его измены, отравили жизнь той, которая поддерживала его, несмотря ни на что. Его совесть, прожженная годами эгоизма, молчала.

Селина вернулась в комнату, где младшие дети сидели испуганные и заплаканные. Они очень боялись за судьбу отца, хотели прижаться к маме, но сейчас она должна была находиться рядом с больным. Селина уселась на пол и младшие сразу переместились к ней, словно старшая сестра могла защитить их от страха. Они жались к ней и их глаза были полны вопросов. Лиза, младшая сестра, с заплаканным лицом, теребила край своего свитера, а Петя, самый младший из братьев, шмыгал носом, пытаясь скрыть слезы. Средний брат, Саша, смотрел в пол, но его пальцы нервно теребили шнурок на толстовке. Селина чувствовала их взгляды и знала: они ждут от нее не только утешения, но и ответа – того, что поможет им понять, что же делать?

Она обняла Лизу, притянув ее ближе, и тихо заговорила:

– Я молилась вчера, просила Бога показать, кто прав – мама или папа. И сегодня… я услышала Его. – Ее голос дрожал, но в нем была сила. – Я поняла: на всякого сильного всегда найдется кто-то сильнее.

Саша, который был младше ее на два года, поднял глаза, и в них мелькнула искра.

– И правда, – тихо сказал он, – на любого сильного найдется более сильный.

Петя, сидящий рядом, кивнул:

– Ага, или несколько сильных.

Друг отца сообщил семье только одно – что Виталия избила группа мужчин.

Селина замерла, пораженная их словами. Ответ, который для нее казался слишком громким, как раскат грома, для мальчиков оказался ровно тем, что они могли услышать. Их подростковые сердца, уже тронутые отцовскими речами о силе и джунглях, вдруг увидели в этой ночи правду, простую и беспощадную. Селина посмотрела на них, и в ее груди, словно свеча, загорелась надежда: может, слова матери, посеянные в них с детства, все еще живы, как семена под снегом, готовые прорасти, также как и в ней самой.

Она взяла их руки – маленькие, липкие от слез Лизины пальцы и мозолистые ладони братьев – и начала молиться, как учила мама.

– Господи, сохрани папу, – шептала она, – и помоги нам всем найти Твой путь.

Дети повторяли за ней, их голоса сливались в неровный хор, и Селина почувствовала, как в комнате становится теплее, будто кто-то невидимый дышал рядом. Лиза, уткнувшись в плечо сестры, всхлипнула:

– А папа будет жить?

Селина погладила ее по голове.

– Будет, – ответила она, – но, надеюсь, что ему придется измениться. Или нам придется.

После их общей молитвы дети немного успокоились и разошлись по своим кроватям. Селина вышла на крыльцо. Ночь была холодной, и рябина, стоявшая во дворе, казалась черной тенью, чьи ягоды блестели, как глаза, следящие за ней. Она вспомнила слова матери:

«Бог говорит тихо, через мелочи – случайную фразу, событие, книгу".

Но сегодня Он говорил громко, так громко, что даже мальчишки, с их бунтарскими сердцами, услышали. Селина подняла глаза к небу, где звезды, пробившись сквозь тучи, горели, как обещания. Она знала: выбор, который ей предстоит, будет не только за нее, но и за тех, кто спит в комнате, за тех, кто смотрит на нее. И в этот момент, впервые, она почувствовала, что этот выбор уже начинает расти в ней, как корни дерева, что ищут воду в сухой земле.