Её ванильное лето

Размер шрифта: 13

Серия «Женские судьбы» основана в 2019 году

* * *

Больше не забыть это лето.
Ветром по щекам будет где-то
Осень целовать. Жаль, наверно,
Ветер не умеет так нежно…
М. Абросимова

Глава 1

Над сонными полями неторопливо плыла летняя ночь, пронизанная призрачным светом близких звезд и молодого месяца, повисшего над тихим лесом. Ночь, наполненная сладким ароматом зацветшей липы и чуть слышным перешептыванием наливающихся колосьев.

Небольшая деревня – хат сорок, приютившихся у извилистой дороги, – давно спала, утомленная июньским зноем и бесконечными повседневными хлопотами. И только на школьном дворе бывшей четырехлетки, под густой тенью диких слив, все не прекращались негромкие разговоры, которые то затихали, переходя на бормотания, то разгорались вновь. Время от времени они разбавлялись негромкими аккордами гитары, звучным храпом и веселым, заливистым девичьим смехом.

Школьный двор так и называли школьным, даже после того как добротный одноэтажный сруб под новой шиферной крышей, служивший много лет начальной деревенской школой, переделали под магазин. Когда-то двор был главным местом сбора местной молодежи. Тогда дети нынешних стариков, доживающих свой век в деревне, были подрастающим поколением семидесятых. Теперь же школьный двор стал местом обитания деревенского хулиганья, банды или шайки, как за глаза называли ребят – современную молодежь, которая взрослела на стыке столетий. Их родители появились на свет и выросли здесь, в Васильково. Жизнь когда-то разбросала их по всему Советскому Союзу, но связь с этим местом осталась. Городские мальчишки и девчонки съезжались сюда каждое лето, чтобы провести его у своих бабушек и дедушек.

И вот уже не первый год первенство в деревне среди молодежи принадлежало троим: Андрею Швецу, Васе Кулику и Сашке Хоменку. Ребята никого не принимали в свою компанию и дружили столько, сколько себя помнили. Они предпочитали держаться в тени, не выставляясь и не высовываясь, будучи всего лишь двадцатилетними парнями, которые не раз получали нагоняй от своих стариков. И все же их авторитет был надежно и давно утвержден в деревне. Многие ребята хотели бы оказаться в их компании. Немало девчонок мечтало посидеть у погасшего костра, прислушиваясь к негромким напевам гитары, но только одной это удалось без особого труда. Почему? Да потому что Маша Лигорская была такой же бунтаркой и хулиганкой, как и они. С весьма гибкими моральными устоями и сомнительными жизненными принципами. Смелая, дерзкая, отчаянная, она наравне с парнями участвовала во всех их вылазках и проделках. А главное, Маша слыла настоящим асом в езде на спортивном мотоцикле, что вызывало у ребят восхищение и уважение. Впрочем, она была всего лишь хрупкой невысокой девушкой двадцати лет, с копной рыжих волос, обрамлявших задорную широкоскулую мордашку, которую немного ломал упрямо выдвинутый подбородок. Беспокойные глаза светло-зеленого цвета окаймляли темные пушистые ресницы. Брови взлетали к вискам, маленький рот с плотно сжатыми пухлыми губами был ярко и красиво очерчен, а ямочки расцветали на щеках при малейшем намеке на улыбку.

Футболки, шорты, джинсы, спортивные мастерки, бейсболки и кеды были любимыми и незаменимыми атрибутами Машиного гардероба. Безусловно, они не придавали элегантности и женственности облику девушки, но и не скрывали ее безупречной фигуры, стройных ног и легкой походки. Ее голос, мягкий, нежный, негромкий и невероятно мелодичный, то звенел колокольчиком, то журчал ручейком, завораживая окружающих. Да, Машка Лигорская была пацанкой, совершенно комфортно и раскованно чувствующей себя среди парней, и это ее полностью устраивало. Но она не была такой по сути своей. Просто пыталась защитить себя, спрятать беззащитность и ранимость души. Она многое успела познать в жизни, и все же не смогла постичь ее правил, упрямо веря в собственные и руководствуясь ими во всем.

– Пора расходиться, скоро начнет светать, – прервав молчание, произнесла девушка и, сладко зевнув, потянулась. – А меня вот точно баба Антоля с утра отправит за ягодами! Она еще за ужином завела об этом разговор. Ведь в деревне все ходят за черникой! А я сплю до обеда. Хорошо еще, бабуля не знает, во сколько я возвращаюсь домой и с кем провожу время. Поверьте, я даже не знаю, как выглядит черника и где она растет!

– Ха! Машка, нашла из-за чего переживать! Мы знаем! В чем проблема? Пойдем завтра в лес, наберем ягод, порадуем твою бабулю, – беспечно махнул рукой Андрей, приходившийся Маше троюродным братом. – Мы с пацанами все ягодные места в округе знаем.

– Правда? – недоверчиво протянула девушка. – А что же вы тогда сбор и продажу ягод не поставите на поток? Сами ведь жаловались, что денег нет. А так бы, глядишь, и заработали!

– Денег? Где денег? – встрепенулся Вася Кулик, уже давно уснувший в гамаке.

– Мне кажется, на чернике, как и на всем остальном, можно реально срубить денег, – пояснила Лигорская.

– На чернике? – протянул Сашка Хоменок, не выпуская из рук гитары. – Не, это дело нудное. Каждый день горбатиться в лесу, а денег от этого так себе. На сигареты, конечно, хватило бы, да еще, пожалуй, на разную мелочь. А смысл? Мне бабка Степа и так дает, причем больше и за сущие пустяки!

– Ой ли? – поддела его Лигорская.

– Конечно! Вот вчера дрова порубил и дала двадцатку. Эх, если бы что-нибудь крупное такое провернуть, чтоб бац – и куча денег! – мечтательно добавил Сашка.

– Вот бы клад найти! – выпалил Андрей.

– Ха! Клад! Детский сад, – хмыкнул Васька.

– И ни фига не детский сад! – огрызнулся Швец. – Когда-то давно мой прапрадед зарыл горшок с деньгами.

– Это какой такой прапрадед? – подозрительно поинтересовалась Машка.

– Какой-какой – да наш с тобой, конечно! Только не говори, что ты не слышала этой истории. Мне ее прошлым летом девки бабы Дорки рассказали.

– Да развели они тебя! Почему девки бабы Дорки знают об этой истории, а мы с тобой нет?

– Потому что прапрадед наш, свекор бабы Антоли, который умер в войну в землянке у нее на руках, перед самой смертью рассказал об этом своему единственному внуку! Улавливаешь? Деду Савве – сыну бабы Антоли и мужу бабы Дорки!

– Ну допустим, и дальше что? Когда прапрадед клад зарыл? И почему дед Савва не раскопал его, если знал, где он находится? Ведь времена после войны были тяжелые. И еще: откуда у нашего прапрадеда мог взяться этот горшочек с деньгами?

– Не, Машка, ну ты даешь! Ты что же, не знаешь истории нашего семейства? Наш прапрадед был зажиточным мужиком. У него хозяйство было ого-го! И пять сыновей, которые пахали на полях с утра до ночи. У них большой добротный дом был как раз напротив кладбища, там, где сейчас карьеры. Работали они как проклятые. А тут коллективизация! Они не сразу вступили в колхоз, да и кто в здравом уме хотел бы туда вступать? Справедливо ли делиться своим, честно нажитым? Но власти считали по-другому. И на собрании в сельсовете решили, что он кулак, которого нужно потрусить маленько. Их бы, конечно, по миру пустили, но повезло: старший сын, Мирон, был там и, прослышав об этом, пришел к отцу, все рассказал и уговорил его пойти в колхоз, чтоб иметь возможность сохранить хоть что-то. Утром привязали они к телеге коня, корову, овец и свиней и пошли вступать в колхоз. Им пришлось и работать пойти туда. Землю все же отобрали, а потом и дом решили перенести в деревню и приспособить под школу. Разобрали и перевезли. А самих в деревню переселили, как и всех других, кто жил на хуторах, разбросанных по округе. Деревни-то как таковой тогда еще и не было. Вот так. И все же прапрадед наш кое-что от советской власти сумел спрятать, отложить на черный день себе и своим детям!

– Этот черный день для прапрадеда и его детей наступал не единожды потом. Да вот хотя бы тогда, когда сыновья его не вернулись с войны, а дом их сожгли. Или когда он доживал свои последние дни в землянке среди крыс, ужей и вшей, а внуки его ели борщ из крапивы да закусывали его лепешками из лебеды! Почему он тогда не вспомнил о горшочке? Нет, Андрей, это полный бред!

– Машка, да послушай ты! Не понимаешь, что ли? Тогда нельзя было высовываться, выделяться! Прикинь, если б об этом прознали власти? Их бы просто расстреляли без суда и следствия, а клад забрали! Ведь он поэтому и рассказал все деду Савве, своему любимому внуку, надеясь, что со временем все изменится, вот только не уточнил, где именно он клад зарыл. Я предполагаю, это могло быть только где-то на дворе их старого дома.

– Я думаю, мы могли бы там покопать! – оживился Васька Кулик, окончательно сбросив с себя остатки сна.

– Мне кажется, там и без вас уже копались! Там ведь карьеры сейчас. Если горшочек с деньгами и существовал, его наверняка давно нашли. Или просто вывезли с песком. Так что забудьте вы об этом!

– Да нет, Машка, я спрашивал у бабы Антоли, и она говорит, что дом нашего прапрадеда стоял чуть правее карьеров! Там, конечно, все пахано-перепахано, но была не была: а вдруг мы действительно его найдем?

– Вот именно что вдруг! Ты ведь, небось, прошлым летом там все облазил?

– Я пробовал копать, но одному, знаешь ли, тяжеловато! К тому же прошлым летом там картошка была, а сейчас рожь, а ее, как ты понимаешь, копать много легче. Мы могли бы попробовать все вместе…

– Я согласен! – тут же отреагировал Васька.

– Я тоже! – поддержал его Сашка.

– Извините, парни, но перекапывать лопатой поля, следуя вашей разыгравшейся фантазии, я не намерена!

– Ну Машка! – хором воскликнули друзья.

– Ну ладно, так и быть, как-нибудь на днях я прогуляюсь с вами к карьерам, – снисходительно заявила она и поднялась.

– Сегодня! – не отставал Андрей.

– А ягоды?

– Чтобы набрать корзинку, нам потребуется максимум час!

– Ладно, уговорили! Все, вы как хотите, а я домой и спать! Провожать меня не надо! – добавила она, опережая намерения Сашки Хоменка, который, отложив гитару в сторону, собрался было подняться.

– Ну давай, Машка, пока! Смотри не проспи ягоды! – напутствовал Васька.

– Ха! – усмехнулась Лигорская, оборачиваясь. – Смотрите вы не проспите, а то я как-то очень сомневаюсь в вашем сопровождении.

– А вот это ты зря, Машка, мы слово всегда держим! – заявил Андрей.

– Ага! – кивнула девушка и растворилась в летней ночи.

Глава 2

– Унучачка мая! Машуня! Уставай! Сонца паднялося з-за леса! Людзi ў лесе ўжо, а ты спіш яшчэ! – сквозь крепкий сон Маша Лигорская услышала голос бабушки. Шероховатая рука, искореженная артритом, вся в синих прожилках вен, настойчиво коснулась ее плеча.

«О Боже!» – мысленно застонала девушка, превозмогая желание отвернуться к стене, натянуть на голову одеяло и продолжить спать. Бабушка не настаивала бы, Маша знала, но ведь она же обещала…

Не открывая глаз, Лигорская отбросила в сторону одеяло и сползла с кровати. Почти вслепую, все еще не размыкая век, она миновала кухню и, сунув ноги в старые шлепанцы, через сенцы вышла во двор.

В старом доме бабы Антоли (приходившейся Маше на самом деле прабабушкой) отсутствовали абсолютно все блага цивилизации. Собственно, как, наверное, и в любом другом деревенском доме, построенном в первые годы после войны. Ни у кого в деревне не было водопровода и канализации. Туалет, или, как называли его здесь, уборная, находился на улице, а во дворе к забору был прикреплен умывальник, куда с вечера заливали воду, которую приходилось таскать из колодца. Ну а ванну можно было принять в большом жестяном тазу, или лохани. Летом – во дворе, зимой – посреди кухни.

Все это, жутко непрактичное и неудобное, неделю назад очень напрягло Машу Лигорскую – девочку городскую, чистоплотную, любившую понежиться в ванне с ароматной пеной или постоять под контрастным душем. Но пожив здесь немного, Машка сумела приспособиться к подобным условиям и нашла выход из положения. По вечерам, когда солнце клонилось к горизонту, девушка принимала ванну с пеной за сенцами в лохани, куда с утра наливала воду, которая за день нагревалась на солнце. Она получала от этого еще большее удовольствие, чем от водных процедур дома, в родительской квартире. Ведь торопиться здесь было некуда, никто не подгонял, не стоял в очереди, а над головой простиралось бескрайнее небо, окрашенное розовым и золотым сиянием заката, переходящее в лиловый флер сумерек.

Машка сходила в уборную и, на ходу потягиваясь и отчаянно зевая, разлепила наконец глаза. Убрав с лица спутанные рыжие локоны, подставила ладони под ручной умывальник, плеснула в лицо холодной воды и сразу почувствовала себя значительно лучше.

«Кто рано встает, тому Бог подает», – гласит известная пословица. Что ж, посмотрим, что готовит ей новый день.

Насухо вытерев лицо льняным полотенцем, девушка пошла обратно в дом. Поспала она всего пару часов, опять засидевшись с мальчишками на школьном дворе, и теперь мечтала только о том, как, вернувшись из леса, снова ляжет спать.

Огромный черно-белый кот, которого бабушка ласково называла Катик, путался в ногах и, шевеля усищами, протяжно завывал, требуя завтрак. По кухне разносился аромат свежезаваренного кофе. За неделю бабушка кое-как научилась его готовить, но по-прежнему не могла понять, что же такое особенное находит в нем внучка. Другое дело душистый чай из трав, в которых баба Антоля знала толк.

На просторной кухне, разделенной на две зоны цветастой ширмой, Машка забралась с ногами на тяжелый дубовый табурет, стоящий у окошка, и пододвинула к себе чашку.

– Унучачка мая, ты ж толькі далёка не хадзі і ад шляху не адыходзь! Набярэш кошык ягад і вяртайся дадому! А я табе якраз блінцоў спяку і булёнчыку звару, такога, як ты любіш. У Сенажатцы ягады ёсць, і нашых туды шмат пайшло. Калі заблукаеш – пакрычы. Толькі глядзі да балота не хадзі, не пераходзь дарогі, што праз лес ідзе! – напутствовала баба Антоля, пока Маша маленькими глотками пила кофе.

– Бабуль, а куда та дорога ведет? – спросила она.

– Вось у балоты яна і вядзе! Там жа, Машуня, далей кругом балоты!

– Непроходимые?

– Непраходныя!

– А за ними что?

– А калі б я знала, мая ўнучачка… Я за тымі балотамі ніколі не была. Ды і з нашых ніхто не быў. У вайну там толькі партызаны ад немцаў хаваліся. Дзед наш у гэтых балотах у вайну і згінуў! – старушка перекрестилась на икону, висевшую тут же, в углу, и, привычным движением смахнув со стола невидимые крошки, прошла за ширму, где на столике стояли миска да пакет с мукой и лежали яйца.

– Бабушка, а вдруг дед наш не умер? А что, если он жив? Он ведь без вести пропал? Может, его контузило и память отшибло? Такое же вполне может быть…

– Ох, Машуня… Нашых там шмат палягло. Яго ж не забіралі на фронт… Яму было ўжо сорак гадоў, і бачыў ён кепска. Непрыгодны быў для арміі, вось і пайшоў у партызаны… Дзе б ён мог заблукаць, калі б жывы застаўся, хай бы і без памяці? Яго ж тут усе ведалі!

Машка поежилась. Разыгравшееся воображение тут же нарисовало, как в полнолуние призраки погибших в те годы людей поднимаются из болот и бродят по лесу, а может, и по деревне тоже…

Впрочем, стоило лишь выглянуть в окно и увидеть яркую лазурь неба, сливочно-прозрачные облака, словно самый нежный шелк, окрашенные мягким светом восходящего солнца, чтобы осознать, что на самом деле это бред. Кругом все дышало таким умиротворением и покоем, какие только и можно ощутить в небольших деревеньках, потерявшихся среди полей и лугов и, словно стенами, защищенных лесами. С проселочными дорогами, небольшими прудами, старыми кладбищами и историями не одного поколения местных жителей.

Выпив кофе, Машка отправилась в заднюю комнату. Уже спустя минуту, переодевшись и захватив с собой лукошко для ягод, она выпорхнула из дома и через огороды пошла к лесу.

Росистое июньское утро, свежее и душистое, разливалось перед девушкой во всей своей красе. Миновав огороды, она пошла по проселочной дороге, служившей своеобразной границей между частными и бывшими колхозными владениями, а потом и вовсе свернула с нее, прямо по высоким луговым травам устремившись к лесу. Легкий ветерок трепал рыжие локоны, небрежно собранные в хвост. Ногами, обутыми в кеды, она сбивала с трав капельки росы. Попадая на кожу, они приятно освежали ее.

Маша шла по лугу, то и дело оглядываясь. И уже всерьез начинала опасаться, что обещания ребят – пустая болтовня. Они наверняка спят беспробудным сном, а ей придется одной найти где-то ягоды. Между тем лес, который деревенские называли Сеножаткой, становился все ближе…

И вдруг раздался пронзительный свист, заставивший встрепенуться птиц и усмехнуться Лигорскую. Она обернулась и увидела своих товарищей, бежавших к ней прямо по высокой луговой траве.

Так уж вышло, что на протяжении ряда лет, приезжая в Васильково, Маша Лигорская не задерживалась в деревне надолго и ни с кем особо не общалась. Тем более девушка была не единственной правнучкой бабы Антоли и обычно летом в небольшом деревянном доме собиралось человек десять, а то и больше. И пусть с детства кузины не особенно дружили с Машей, ее это не расстраивало. Она умела себя занять, придумывая для них очередную пакость. Как ни странно, в компании ребят девочка чувствовала себя счастливой. С ними было интересно. Их забавы и проделки нравились маленькой Маше больше, чем скучные игры кузин в дочки-матери. В детстве она играла и с Васькой, и с Сашкой, и, конечно, много времени проводила с троюродным братом Андреем. Но потом, в подростковый период бунтарства и отрицания, Лигорская выпала из деревенской компании и общение с ребятами прекратилось. В Минске у нее появились друзья. В деревню больше не хотелось ездить… И она даже не интересовалась, бывают ли ее бывшие товарищи в Васильково. Более того, если уж говорить откровенно, долгое время она о них и вовсе не вспоминала.

Маша не знала, в деревне ли они, когда приехала сюда неделю назад. Но уже в первый день привлекла внимание местной шайки, решив прокатиться по дороге на новеньком сверкающем спортивном мотоцикле.

А шайка была еще той. Они каждое лето приезжали в деревню и давно облюбовали для себя школьный двор в центре. Повесили гамак под дикими сливами, обнесли булыжниками огнище и ни с кем из приезжающей на лето молодежи не хотели знаться.

Парни мирно дремали, завалившись в полосатый гамак, когда Маша пронеслась по дороге на мотоцикле, нарушив их послеобеденный отдых. Красно-черный лакированный шлем сверкал в солнечных лучах.

Ребятам это не понравилось. Они нахмурились, переглянулись и, поняв друг друга без слов, выбрались из гамака. Направившись к дороге, они решили узнать, кто такой крутой объявился в Васильково, что посмел дразнить их. А Маша, не подозревая об этом, в конце деревни развернулась и понеслась обратно.

Парни стали на дороге. Девушка вырулила из-за поворота. Затормозить на такой скорости она все равно не смогла бы. Ловко маневрируя и ругаясь, Машка объехала ребят по обочине и затормозила прямо у них за спиной. Парней прошиб холодный пот. Машка стянула шлем и тряхнула копной рыжих волос. Две безупречно четкие линии бровей, взлетевшие вверх, грозно сошлись на переносице. Зеленые глаза метали молнии.

– Придурки! – зло выкрикнула девушка.

Ребята обернулись и в немом изумлении уставились на нее.

– Машка, ты, что ли? – первым пришел в себя Андрей.

– А ты не видишь? Вы рехнулись? Что творите? – не унималась девушка.

А ребята, придя в себя, обступили ее со всех сторон, с восторгом, как дети, рассматривая мотоцикл. Они считали себя крутыми парнями, но ни у кого из них такого не было. Ребята и на Машу Лигорскую смотрели так, как будто видели впервые, не понимая, когда она успела вырасти, похорошеть и научиться так залихватски рулить. Они сразу прониклись к ней уважением, признали ее своей девчонкой и взяли в компанию. Их святая троица превратилась в чокнутую четверку, и теперь все свободное время Маша Лигорская проводила с ними.

…Догнав ее и запыхавшись, парни несколько секунд, согнувшись, пытались отдышаться.

– А я уже решила, что вы вряд ли проснетесь!

– Так мы и не ложились! – первым выпрямился Сашка Хоменок, высокий и хорошо сложенный блондин, старший в их компании. Ему уже исполнился двадцать один.

Его родители жили где-то на Севере, не часто приезжая навестить малую родину и своих стариков, старых Хоменков, а вот Сашка бывал у них каждое лето. Они жили с Машкиной бабушкой по соседству. Только заросли акации да небольшой пустырь разделяли их. Сашка был еще тем разгильдяем, но здорово играл на гитаре, да и пел неплохо. А его ярко-голубые глаза иногда так проникновенно заглядывали в Машины светло-зеленые… Наверное, он был тайно влюблен в нее, а это так приятно льстило…

– Я только сбегал к бабушке, хлебнул молочка парного, прослушал утреннюю порцию наставлений и предупреждений – и бегом обратно! – добавил Андрей.

Он был жгучим темноглазым брюнетом двадцати лет. Его бабушка Маня была дочкой бабы Антоли, а Андрей, как и сама Маша, – ее правнуком. Но у него, в отличие от сестры, была нормальная бабушка, а ее где-то таскалась по свету, поменяв очередного мужа. Баба Антоля вырастила Машину маму и заменила ей мать, а самой девочке – бабушку.

Швец был не так прост, как казался, но это Лигорская поняла не сразу. С первого взгляда он производил впечатление этакого маменькиного сынка. Разговаривая, он растягивал слова, и поначалу Машка удивилась его присутствию в компании Саши и Васи. Но как оказалось потом, это он для родителей и бабушки изображал из себя мягкого и пушистого и, часто забываясь, был таким и с друзьями, но на самом деле имел весьма жесткие жизненные принципы.

– Мы же после того, как ты ушла, тоже решили особо долго не засиживаться и отправились на сеновал к Андрюхе! – сообщил Васька.

Этот девятнадцатилетний паренек был младшим в их компании, да и ростом не вышел. Коренастый, бесцветный, весь в веснушках, с виду он напоминал Машке Иванушку-дурачка, и не раз, глядя на него, девушка пыталась скрыть улыбку. Но на деле Васька Кулик был задирист, как петух, и, не раздумывая, если считал нужным, лез в драку.

– Собрались уже вздремнуть часок-другой, но Сашке приспичило, он стал спускаться по лестнице и увидел огни на развалинах старой фермы! – выпалил Васька.

– И что? – не впечатлившись, спросила Лигорская.

– Как что? Машка, только ночью поговорили о кладе – и вот, пожалуйста. Кто-то уже ищет его! Нас либо подслушали, либо девки бабы Дорки еще кому-то проболтались! Короче, о сне мы забыли и отправились к карьерам. Мы правда видели огни. Но где-то на полпути они исчезли. Мы думали, это фары машины. Только вот никаких звуков шума мотора не слышали.

– Бред! – отмахнулась девушка и, отвернувшись, шагнула в сторону берез. Повеяло влажностью и ароматами сотен трав, цветов, деревьев. Гомон птиц приветствовал восход солнца, нарушая тишину.

Ребята пошли следом.

– Да нет, Машка, это не бред! Мы же втроем видели эти огни! Подумай сама: что можно ночью делать у кладбища? Или в карьерах? О развалинах старой фермы я и вовсе не говорю. Там все, что ценно было, давно своровали и вывезли… Короче, мы залегли в зарослях молодняка. Но так ничего и не увидели больше. Дождавшись рассвета, прошвырнулись по местности, но все равно не заметили ничего подозрительного. Как думаешь, что за огни это были?

– Я думаю, вы после моего ухода выпили, вот вам и привиделось! – ответила девушка, направляясь в глубь чащи по заросшей лесной дороге и поглядывая по сторонам.

– Машка, вот как на духу… Не пили!

– Надо срочно заняться раскопками! – внес предложение Васька. – Если еще не поздно. И полежать в засаде в карьерах. Все это очень подозрительно…

– Вот сегодня и займемся этим! – решил Андрей. – Машка, ты как? С нами? Пойдешь в разведку?

– В разведку пойду, – согласилась девушка, – но искать клад не буду. Слушайте, где ягоды, в конце концов?

– Так на болоте!

– Нет, – покачала головой девушка. – На болото я не пойду! Там же мертвяки!

Парни загоготали на весь лес. Машка обиженно поджала губки.

– Что, бабкиных сказок о войне и партизанах наслушалась?

– Да пошли вы!

– Да ладно тебе, Машка, не обижайся! На болоте нет никаких мертвецов. Там и правда погибли люди, только ведь когда это было? Трясина все засосала! Вряд ли кости даже остались… Мы эти болота еще пять лет назад обследовали и не нашли ничего интересного! Зато черники там действительно много… Мы твою корзинку в два счета наберем.

– Точно? – подозрительно покосилась на них девушка.

– Мы отвечаем!

– Ну ладно, уговорили! – махнула рукой Лигорская и, сменив гнев на милость, чуть заметно улыбнулась.

На болоте черника действительно была. Да такая крупная и сочная… Ребята не обманули: через час Машино лукошко было полным. Они и сами наелись до отвала ягод и, возвращаясь домой, присели на поваленное дерево отдохнуть и покурить. Солнце уже поднялось над лесом, но здесь, в густой тени берез, осин, дубов и орешника, еще было влажно и прохладно.

Сашка вытащил из кармана пачку сигарет и раздал по кругу, поочередно всем прикурив. На несколько минут между ними воцарилось молчание. Маша могла бы поспорить: ребята думали о кладе и привидевшихся огнях. Сама же девушка ни о чем, кроме крепкого сна, сейчас не мечтала.

– Слышь, Маш, говорят, тебя из дома сослали? – как-то задумчиво произнес Андрей, первым нарушив тишину.

– А, – махнула рукой девушка, – так уж прям и сослали… На самом деле я сама рада была уехать…

– А что случилось? – поинтересовался Сашка.

– Да так, ничего особенного… Мы с друзьями пошутить решили… И поспорили на двести баксов, соблазню ли я мужа старшей сестры, или он все же устоит перед моими чарами.

– Спорю на сотню, ты выиграла! – перебил ее Хоменок.

– Конечно! – усмехнулась девушка. – Это вообще было проще простого. Олежка, до этого преданно и нежно влюбленный в мою Олю, сдался за считаные дни! На третий день он уже признался мне в любви. Я посмеялась, конечно, вот только он как-то все слишком серьезно воспринял… Короче, как-то вернулся домой раньше обычного, я была одна, стал приставать с поцелуями и объятиями, а тут вернулась сестрица, увидела нас вместе, и разразился скандал! Ох и орала же она! И даже муженька своего поколотила. А я в комнате заперлась от греха подальше. В общем, истерила она не один день, а потом заявила маменьке, что жить со мной под одной крышей не может. Видите ли, я счастье ее разбила и семейную жизнь разрушила. А ведь Олежка пялился на меня с самого начала их семейной жизни! В результате маменька, крайне обеспокоенная состоянием любимого чада, настоятельно попросила меня уехать на время в Васильково, благосклонно разрешив взять с собой все, что пожелаю. Вот я и уехала! Честно говоря, мне и самой надоело видеть Олежку и слушать круглосуточные вопли Ольки.

Васька присвистнул.

– Ну ты, Машка, даешь!

– Да фигня все это!

Докурив сигарету, Лигорская тщательно затушила окурок и легко поднялась на ноги.

– Но ведь ты не собираешься оставаться здесь навсегда? – спросил Сашка.

– Конечно нет! Думаю, к концу лета страсти поутихнут и я вернусь домой. Я вообще в кино хочу сниматься. После школы я посещала курсы актерского мастерства при «Беларусьфильме», мое портфолио разослано по лучшим столичным кастинг-агентствам. Более того, я уже успела сняться в рекламе, клипе нашего белорусского певца и одной эпизодической роли! – заявила довольно небрежно и даже будто равнодушно Лигорская, но было видно, что все это напускное. Она гордилась своими успехами. И не стеснялась хвастаться ими!

Не дожидаясь реакции, девушка пошла вперед. Саша, Вася и Андрей последовали за ней, молча переваривая услышанное. К уважению прибавилось еще и восхищение. Почему-то они не сомневались: Машка станет известной актрисой. С ее-то яркой внешностью, бьющей через край жизнерадостностью и харизматичностью ее не могут не заметить! К тому же Маша Лигорская производила впечатление человека, точно знающего, чего хочет от жизни, и решительно настроенного получить желаемое.

Выйдя из леса, девушка всучила лукошко парням, а сама шла, на ходу срывая зверобой, медуницу, медвежьи ушки и другие полезные растения для бабы Антоли.

– Маш, ты придешь после обеда на школьный двор? – спросил Андрей, когда они приблизились к огородам.

– Нет, после обеда я точно не смогу. Ты же знаешь: у бабули скоро юбилей. Явятся родственники, надо навести порядок в доме.

– Точно, а я и забыл! Бабуля собиралась отправить тебе на помощь наших девок. Им, конечно, совсем не хочется идти, но ведь и ты не обязана пахать как папа Карло!

Девушка поморщилась.

– Лучше пусть ваши девки, Андрей, сидят дома! Как-нибудь справлюсь одна!

Швец хохотнул.

– Я так им и передам. Уверен, они обрадуются, но спасибо тебе не скажут!

В ответ Лигорская состроила братцу смешную рожицу. Простившись, они расстались у огорода бабы Антоли. Девушка пошла по стежке, разделяющей огород на две части, а ребята через пустырь выбрались на асфальт и разбрелись по домам.

Дома Машу ждали блинчики, такие тонкие и желтые, как умела печь только бабушка. К ним клубничное варенье – свежее, приготовленное пару недель назад, оно еще не успело засахариться и потерять волшебный аромат. Но это на десерт. А на завтрак любимой внучке баба Антоля сварила картофельный бульончик, приправленный сливочным маслом и свежей зеленью. Как раз такой, который Машка любила с детства.

Девушка вынесла во двор тяжелый дубовый табурет, застелила его льняным полотенцем, разложила приборы, поставила тарелку и, пристроившись рядом на маленькой скамеечке, принялась за еду. А баба Антоля присела на пороге и стала перебирать ягоды.

– Ну як? Смачна, унучачка? – спросила она, когда Маша почти расправилась с тарелкой супа.

– Очень, бабушка! Спасибо!

Солнце поднималось все выше. От влажной утренней свежести не осталось и следа. А в небольшом домике бабы Антоли, срубленном из бревен более полувека назад, было по-прежнему прохладно.

Покончив с едой и вымыв посуду, Машка, сладко потягиваясь, прошла в заднюю комнату, которую для себя облюбовала. Из нее можно было запросто исчезнуть через открытое окно и так же незаметно сюда вернуться. Комната считалась залом, хотя в старых деревенских хатах с проходными комнатами это вряд ли можно было определить наверняка. Здесь стояли кровать и диван, как и в соседнем помещении, соединяющем зал и кухню, где спала бабушка.

Быстро раздевшись и бросив вещи на стул, Машка забралась в кровать, которая так и осталась не заправленной, натянула до подбородка одеяло и мгновенно погрузилась в безмятежный сон.

Глава 3

Открыв глаза ближе к полудню, Маша сладко потянулась в постели. В доме царила тишина. А в распахнутое окно вместе со сладким ароматом липы проникали звуки лета. Жужжали пчелы, летали мухи, шелестели листья, щебетали птицы, на лавочке негромко разговаривали.

Понежившись в кровати еще несколько минут, Маша встала, заправила постель, вытащила из шкафа цветастый сарафанчик из шифона и быстро переоделась.

Обжигающий зной летнего дня ударил в лицо, и мурашки побежали по коже, когда девушка вышла из дома. Напротив небольшого крыльца росла старая раскидистая акация, которая сохраняла во дворе тень. На солнце было еще жарче…

Пройдя к калитке, Маша перегнулась через невысокий штакетник и увидела бабушку. Та сидела на лавочке с бабой Таней, своей старинной подругой, и снова увлеченно обсуждала чью-то родословную, погрузившись в дебри воспоминаний полувековой давности.

Потянувшись, Машка дернула старушку за край платка.

– Бабуль, вы чего на солнце сидите? Так ведь и солнечный удар схлопотать не долго. Пойдемте в дом, там прохладно, я уже чайник на плиту поставила!

– Унучачка мая! – обернулась старушка. – Ты ўжо прачнулася?

– Проснулась, бабушка, проснулась. Давайте в дом!

Но пока старушки, кряхтя и опираясь на палочки, поднимались, знойную сонливость деревни нарушили гневные крики и брань.

– Ах ты, сабака!!! – орал на всю деревню старый Хоменок. – Абдурыць мяне ўздумаў? Стары дурань, думаў? Не разбяру, дзе дваццаць градусаў, а дзе пяцьдзясят? Во толькі дабяруся я да цябе! Шкуру спушчу! Толькі паспрабуй мне на вочы паказацца! Заб’ю!

Оглянувшись, Маша увидела, как убегал от деда, минуя огороды, ее друг Сашка. Покачав головой, Лигорская с улыбкой вспомнила, как, воруя у деда самогон, а потом разбавляя его водой, Сашка уверял, будто «старый корч», то есть дед, давно потерял нюх и ему все равно, что пить. Морщится так, словно там спирт, и даже пьянеет! Но, как оказалось, не так прост был старый Хоменок.

– Наш Васька з Хамянковым унукам спутаўся, – поведала бабе Антоле баба Таня, которая приходилась прабабкой Ваське Кулику. – Ды і ваш Андрэй з імі ў кампаніі. Ох, не будзе з гэтай дружбы толку, я так Вользе і кажу. Яна пясочыць яго, а яму хоць бы што! Начамі дома няма! Уранні явіцца, паснедае і спіць тады да абеду! І нічым нічога не дапамагае…

Старушки, конечно, тоже слышали, как ругался Сашкин дед. Машка порадовалась, что бабушке еще не рассказали, что и она проводит время с этой компанией. И гуляет также ночи напролет, а поутру не может проснуться, потому что ложится ближе к рассвету. Когда вечерами она уходила, баба Антоля наверняка думала, что внучка идет гулять с девками бабы Мани или бабы Дорки. И уж, конечно, она вряд ли бы одобрила такую дружбу. Даже присутствие в этой компании Андрея ничего не изменило бы. Вот только саму Машу Лигорскую такие друзья устраивали. И менять их на других она не собиралась.

А на плите уже закипел чайник. Машка быстренько расставила на столе чашки, засыпала в них сухую мяту и ромашку, налила кипятку. Из старенького холодильника достала тарелочку со свежим домашним творогом, которым бабу Антолю снабжала ее дочь, баба Маня, и принесла сахарницу. Маша сделала чай старушкам, но себе не стала. Она не могла в такую жару пить горячий чай, да и вообще не пила травяного. К тому же на сегодня у нее были запланированы дела.

Со вчерашнего дня в большом тазу, засыпанные стиральным порошком, отмокали все собранные по дому половики, связанные бабой Антолей. И теперь Маша собиралась водворить этот таз на коляску, которую когда-то смастерил для бабушки Машин отец. Она была низкой и удобной. На ней возили бидоны воды из колодца и дрова. Да и вообще в хозяйстве это была незаменимая вещь. В детстве Машка использовала коляску как самокат, гоняя на ней по дорожке у дома. А сейчас, вытащив ее из темных глубин сарая, в котором хранилось всякое ненужное барахло, девушка взгромоздила на нее таз с половиками и покатила к пруду.

А прудов в Васильково было два. Один, большой и новый, вырыли не так давно, и он пользовался большим спросом у всей деревни, но находился далековато от дома Машиной бабушки. У них же, на краю, все ходили на старый пруд, еще довоенный. Он был небольшой, наполовину заросший осокой и камышами, но все еще пригодный для стирки и полоскания белья. Маша уже стирала там свои вещи и нашла это занятие крайне забавным. К тому же природа, свежий воздух, чистая, чуть желтоватая вода и головастики.

Перейдя дорогу, Машка прошла немного вперед, потом свернула налево и неторопливо покатила коляску по проселочной дороге между полями колосящейся ржи и старым покосившимся забором.

Вокруг пруда высились сочные травы, скрывающие его от людских глаз. Раскидистый куст ивы окунал в чистую, без ряски, воду свои тонкие ветви. Широкая и длинная, довольно устойчивая кладка служила своеобразным мостиком, на котором стирали и полоскали. Машка без труда вместила на нее таз с половиками и принялась за работу. Стирать половики, значительно отяжелевшие от воды, оказалось нелегко. Их невозможно было мять, а пользоваться «пряником», этаким специальным деревянным приспособлением с ручкой, она не умела. Бабушка всучила его Машке, порекомендовав как следует отбить половики. Но как именно это делать? Разложив половик на кладке, девушка окунула «пряник» в воду, а потом стала бить им по ткани. Брызги полетели в разные стороны. Кладка прогнулась, ноги в шлепанцах залило прохладной водой.

– Ух! – выдохнула девушка и стерла со лба капельки пота. Сняв шлепанцы, Маша забросила их в траву и продолжила работать.

Занятие было не из легких. Маша почувствовала это уже через пятнадцать минут работы. Лучше бы она ребят позвала! Задача явно ей не под силу, но отступать поздно. Да и где теперь искать друзей? И не могла же она вернуться домой с грязными половиками! Придется самой.

Кое-как справившись с одним половиком, Машка перевела дух и, посидев немного на траве, снова принялась за работу. Спешить было некуда. До вечера успеет закончить.

Постепенно работа стала спориться. Один за другим половики перекочевали с тазика на кладку, а потом, отбитые и выполосканные, были разложены на пригорке.

Маша устала и вздохнула с облегчением, когда дело подошло к концу. Опустив последний половик в воду, она склонилась чуть ниже, погружая руки глубже. Так приятно было прикосновение прохладной воды к горячей коже…

Лигорская не услышала, как кто-то спустился к пруду у нее за спиной. Мягкая трава и звуки летнего дня заглушили шаги. Вдруг кладка качнулась. Маша испуганно вздрогнула, дернулась и, потеряв равновесие, лицом вниз кувыркнулась в мыльную воду.

Под водой она выпустила из рук половик, в который вцепилась мертвой хваткой, стала отчаянно барахтаться. Воздуха не хватало. Легкие горели. Перед глазами расплывались красные круги. Маша умела плавать, но от неожиданности, испуга и паники в голове помутилось. И она тонула.

Отчаянно молотя руками, девушка, наконец, вынырнула и, глотнув воздуха, закашлялась.

– Эй, с тобой все в порядке? – услышала за спиной мужской голос.

Открыв глаза, она обернулась. На кладке сидел на корточках мужчина.

Если в его хрипловатом негромком голосе и прозвучало беспокойство, то оно ничуть не отразилось на лице. Мужчина глядел на нее, слегка прищурив один глаз, и улыбался. И эта его улыбка, снисходительная и самоуверенная, вызвала в Маше приступ негодования, возмущения и неприязни.

Не зная, как по-другому выплеснуть переполнявшие ее эмоции, она что есть силы ударила рукой по воде, окатив мужчину мириадами брызг.

– Ох и ведьма же ты, Машка! – рассмеялся он и легко поднялся на ноги. – А я смотрю, тебе понравилось купание в пруду с головастиками и лягушками. И все же советую выбираться, я видел под ивой ужа! Кажется, он в твою сторону поплыл…

– Ты больной… – в ужасе прошептала девушка и, в два счета преодолев расстояние до кладки, выбралась из воды.

С нее текло. Шифоновый сарафанчик задрался и прилип к телу, обнажая загорелые ноги и подчеркивая стройную фигуру.

Незнакомец сошел с кладки, вероятно, опасаясь, как бы девушка не столкнула его в воду, и теперь стоял, откровенно пялясь на нее и мерзко ухмыляясь. Собственного тела Машка не стыдилась. А вот усмешка незнакомца жутко раздражала.

– Я пошутил!

– Это не смешно!

– У тебя плохо с чувством юмора.

– Как раз наоборот, – парировала она, отжимая мокрые волосы. – С чувством юмора у меня все нормально. А вот у тебя шуточки идиотские! Но я бы тоже посмеялась, если бы ты свалился в пруд…

– Между прочим, я не собирался тебя толкать!

– Между прочим, нечего было крадучись подбираться!

– Я думал, ты слышишь!

– А я не слышала! И глаз у меня на затылке нет!

– Ну и зараза же ты. Тебя ведь не переговорить! – с улыбкой и веселым блеском в серых глазах пожурил ее мужчина.

– Вот именно! А теперь, если позволишь, я соберу свои половики и уйду домой!

– А я, собственно, затем и пришел, чтобы помочь тебе и проводить домой!

– Что-то я не поняла, с чего вдруг? К кому домой? И вообще, ты кто такой? – с подозрением спросила Лигорская, сведя на переносице брови.

Что-то она не могла припомнить этого типа. А между тем он знал, как ее зовут. Девушка допускала, что он мог услышать ее имя. Но она точно видела его впервые. Что он делал на пруду? Вряд ли пришел стирать. Помочь ей и проводить домой? Но кто он?

Видимо, эти вопросы застыли в ее глазах, потому что мужчина снова рассмеялся.

– Да не смотри ты на меня так. Я не сошел с ума и ни с кем тебя не спутал. Ты меня не помнишь? Я Вадим Сафронов. Внук бабы Поли, бабы Антолиной сестры. Нет, ты что, правда меня не помнишь? Я приезжал сюда когда-то! Правда, тебе-то и было тогда лет шесть-семь…

– И что дальше?

– Ничего. Просто на некоторое время дом бабы Антоли станет для нас с тобой общим.

– Я все равно не поняла, с какой стати ты приперся?

– Ну и грубиянка же ты! А с виду-то и не скажешь. Я в гости, между прочим, приехал. Как и ты. Или я должен был твоего разрешения спросить?

Несколько секунд, критично сжав губы, Машка смотрела на него с большим презрением. По крайней мере, ей хотелось, чтобы в ее взгляде именно оно и читалось.

– Нет, ты мне ничего не должен, – наконец произнесла она. – Но! Я не знаю, какой ты там родственник и чего тебе здесь надо, вот только от меня постарайся держаться подальше!

Мужчина усмехнулся.

– Ого, сколько самоуверенности! Ты что же, правда думаешь, что все мужчины, увидев тебя, обязательно должны пасть жертвами твоих чар? Не много ли для столь юных лет, девочка?

– Нет, в самый раз! К тому же… пусть все падают, я ничего не имею против. Но только не ты! – отчеканила Лигорская.

– А меня, собственно, никогда и не привлекали зазнавшиеся малолетки! – парировал Вадим.

– Пошел ты! – выпалила Маша, отвернулась и, забыв и о половиках, и о коляске, почти бегом бросилась прочь от пруда и этого самовлюбленного типа, с его противной ухмылкой и хитрыми глазами, которые смотрели на нее в упор. Ух, она просто ненавидела его!

Вихрем ворвавшись в бабушкину хату, Машка без сил рухнула на двухместный продавленный диванчик, стоящий у печки на кухне, перевела дух и потерла ушибленную коленку. По дороге домой, не глядя под ноги, она зацепилась и упала, но была в таком состоянии, что даже не почувствовала боли. Выругавшись сквозь зубы, девушка поднялась и побежала дальше.

Бабульки по-прежнему сидели на кухне, продолжая беседовать о своем.

– Унучачка мая, што гэта з табой? – бабушка чуть прищурила подслеповатые глаза, рассматривая жалкий вид и горящие щеки Маши.

– Да ничего особенного! Так, ерунда, – не моргнув глазом, соврала девушка и попыталась пригладить влажные волосы. – Бабуль, там, на пруду, я встретила одного типа. Кажется, Сафроновым представился. Он чего, правда наш родственник? Зачем он приехал? До твоего юбилея еще ведь далеко…

– Ты бачыла яго? А я думала, вы размінуліся. Гляджу, няма цябе і няма. Думаю, мо здарылася чаго! А тут ён! Кажу: ідзі, там унучачка мая, Машуня, на сажалцы, баюся, як бы чаго не здарылася! Ён і пайшоў… А чаго ён прыехаў? Праўда, даўно не было… У госці, кажа, праведаць і дапамагчы… Там сумкі стаяць – кажа, матка яго і баба Поля гасцінцаў перадалі. Я яшчэ і не разбірала іх. Ну а нам што? Прыехаў ды і прыехаў, хай будзе. Праўда мо дапаможа чаго. І нам з табой весялей.

Машка раздраженно фыркнула. Веселей… Да уж куда веселее!

– Бабуль, а он в доме ночевать будет?

– Не, кажа, каб на вышках яму паслалі. Ой, што гэта я засядзелася! Трэба і вячэру гатаваць, і пасцель яму сабраць! Машуня, а палавікі дзе? – спросила баба Антоля, тяжело поднимаясь из-за стола.

Машка кивнула в сторону окна. Вадим как раз заходил во двор, волоча за собой коляску. Остановившись у крыльца, он поставил таз на лавочку под акацией напротив входа и стал неторопливо развешивать половики по забору. И это его спокойствие заставило девушку снова почувствовать раздражение.

От мысли о том, что сейчас Сафронов войдет в дом и они опять окажутся в потенциальной близости друг к другу, Машке стало нехорошо.

– Бабуль, я пройдусь немножко, – сказала она, поднимаясь.

– Унучачка мая, ды куды ж ты пойдзеш, адпачні трохі, утамілася ж на сажалцы! Ды і галодная ж…

– Я ненадолго, скоро вернусь, – быстро ответила девушка, направляясь к двери.

– Машуня, а на вячэру што зрабіць? Мо каўбасак хатніх пасмажыць? – вслед спросила бабушка.

– Пожарь! – уже из сеней отозвалась Маша.

С гордо поднятой головой девушка шагнула на крыльцо, не глядя в сторону мужчины, миновала двор и через калитку вышла на огород. Она ни разу не обернулась, но спиной чувствовала взгляд Вадима. И словно видела усмешку, кривившую его губы, будучи совершенно уверенной, что его все это жутко забавляет. Ей хотелось побежать, но гордость заставляла неторопливо идти, расправив плечи.

Нет, это невыносимо! Интересно, надолго ли он намерен здесь задержаться?

Огород остался позади, и напряжение чуть-чуть ослабло. Пройдя еще немного по проселочной дороге, Маша свернула и пошла дальше, приминая на ходу высокие сочные травы и цветы. Остановившись, Лигорская постояла, прислушиваясь, а потом опустилась на траву, легла, раскинув руки в стороны, и подняла глаза к небу – высокому, бездонному, бесконечному, бледному и прозрачному, окрашенному в нежно-сливочные и лазурные цвета близящегося заката. К лицу клонились полевые ромашки, их резкий запах щекотал нос. Где-то рядом на липком розовом цветке медуницы копошились муравьи. Шмель жужжал на клевере. Шептались травы. Стрекотали кузнечики. В поднебесье звенел жаворонок. Покоем и умиротворением дышало все вокруг. Первозданная, благословенная красота этих мест дарила успокоение, пробуждая в душе неясные чувства, вызывая эмоции, от которых слезы выступали на глазах, а на сердце теплело. Вот только названия им Маша Лигорская пока не знала.

Почему-то здесь все отступало, отодвигалось так далеко, что казалось нереальным, незначительным, маловажным. В душе расцветали мечты, легкие, воздушные, трогательные и нежные фантазии, о которых она словно и не помнила уже. Казалось, сам воздух этих мест, насыщенный ароматами трав и цветов, как-то особенно действует на нее, несколько смягчая, притупляя и упрямство, и своенравие, и взбалмошность ее натуры.

Машка ведь с детства была такой. Никогда и ни у кого не спрашивая разрешения или хотя бы совета, поступала только так, как хотела. Чаще всего ее действия и поступки шли вразрез с желаниями и требованиями родителей и учителей. Она была несносным ребенком, и с возрастом в ней ничего не изменилось. Но сама она не считала некоторые особенности своего характера пороками или недостатками. Ее все устраивало в себе, а если кто-то с этим не согласен, что ж… Это его проблемы.

К двадцати годам Маша Лигорская точно знала, чего хочет от жизни. У нее была цель, и она к ней шла. Девушка была не из рода романтичных возвышенных особ, скорее уж наоборот: она совершенно реально смотрела на мир и никогда не питала иллюзий относительно людей или их поступков. И все же иногда, как и все нормальные девушки ее возраста, она втайне мечтала о любви. Так уж вышло, что до сих пор она не влюблялась. Иногда Машка думала о том, каким же будет человек, который разбудит в ней это чувство…

– Эй, Машка, а ты чего здесь? – услышала вдруг девушка и открыла глаза. Оказывается, она успела задремать.

Рядом сидел Сашка.

– А ты чего подкрадываешься? Блин, и чего это все сегодня так и норовят довести меня до инфаркта? – пробормотала она, садясь. – Ты прячешься здесь, что ли?

– Я прячусь? – возмутился парень – правда, не очень убедительно.

– Да ладно тебе! Я же видела, как дед орал и гнался за тобой через огород. Здорово он, видимо, разозлился. Сашка, так просто тебе это с рук не сойдет!

– А, – махнул рукой парень, – ерунда! Позверствует день-другой и успокоится. Но пока, конечно, лучше не показываться ему на глаза. Слушай, Машка, а что, если я у тебя пару дней на сеновале поживу?

Сашка улегся на траву и закинул руки за голову.

– Не получится. У нас вышки с сегодняшнего дня заняты. Родственничек какой-то завалявшийся нежданно-негаданно в гости заявился и пожелал на сеновале жить.

– А кто такой? Откуда?

– А я, думаешь, знаю! Седьмая вода на киселе. В общем, без ста грамм не разберешь. И такой самоуверенный, сволочь! И бесит меня, прям вот не могу!

– Он что, подкатывал к тебе?

– Еще чего не хватало! Нет, просто меня один его вид раздражает. И эта улыбочка его… А еще из-за него я сегодня в пруду искупалась. И вообще чуть не утонула. А он хоть бы что! Еще и поржал!

– Вот отморозок! – возмутился Сашка, пытаясь не засмеяться. – Так может, нам разобраться с ним?

– Нет, зачем нам лишние проблемы? К тому же скоро родственники приедут, не надо подливать масло в огонь. Сама как-нибудь разберусь с ним.

– Ладно, тебе видней. Но если что, ты только свистни!

– Обязательно.

Они замолчали и, глядя в высокое небо, задумались каждый о своем. Маша вздохнула, скрестила ноги, обхватила колени руками и на мгновение закрыла глаза. А Сашка Хоменок покосился в ее сторону. Какой же она была красивой! Как будто со страниц глянцевых журналов сошла. И цену своей улыбке и ямочкам на щеках знала, это сразу видно! Парень не тешил себя надеждой, понимал: между ними никогда ничего не будет, кроме дружбы. И все равно, лежа ночами на сеновале без сна, он смотрел на звезды и отчаянно мечтал о ней.

– Маш, а ты когда-нибудь влюблялась? – неожиданно вырвалось у Сашки, и он тут же пожалел об этом.

Лигорская открыла глаза и обернулась.

– Нет! – честно призналась она. – И по правде говоря, как-то страшусь этого чувства. Нет, конечно, мне хотелось бы влюбиться, но любовь, она ведь делает человека совершенно безоружным, беззащитным, ранимым! Это прекрасное чувство – так говорят, так пишут в книгах, но это и страшное чувство, ведь, влюбившись, ты просто перестаешь принадлежать себе, ты зависим, ты уже не ты…

– Какие-то жуткие картины ты нарисовала, Машка! А я думаю, что любовь – это здорово! – возразил парень. – Особенно если она взаимна, – добавил он другим тоном.

– Сашка, я тебя умоляю! – закатила глаза Лигорская. – Неужели ты действительно веришь в эти бредни? Да оглянись вокруг! Мои родители прожили вместе двадцать пять лет и уже не помнят, что их когда-то связывало нечто большее, чем просто привычка, общий дом и мы с Олькой. А с сестрицей моей и вовсе все было ясно с самого начала. Думаешь, она любила Олежку? Держи карман шире! Он был первым парнем у них на потоке, вот она и утерла всем нос, выскочив за него замуж, а заодно и самолюбие свое потешила. А подружки мои и вовсе встречаются с ребятами только потому, что в тусовке не модно быть одной. Думаешь, они задумываются о любви? Сомневаюсь, у них ценности другие.

– А у тебя?

– И у меня, Сашка, тоже! Уж не думаешь ли ты, что я хочу выскочить замуж за первого встречного, нарожать ему кучу сопливых детишек, варить борщи, стирать носки и подтирать носы? – Машка засмеялась. – Ты меня вообще в этой роли представляешь?

– Как-то совсем нет!

– Вот и я себя не представляю в такой роли! А это значит, что у меня все будет по-другому! И муж у меня будет такой, что все просто обзавидуются!

– А это обязательно?

– Конечно! Непременно! Скоро я стану самой востребованной, самой известной и кассовой актрисой не только у нас, в Беларуси, но и в Москве тоже. У меня будет слава, куча денег и поклонников. И уж точно будет из кого выбирать, я уверена!

– Значит, у простых смертных шансов нет? – как-то уж слишком безнадежно спросил Хоменок.

– Слушай, тебя что-то сегодня на какие-то совершенно идиотские темы тянет! – нахмурившись, сказала девушка и снова отвернулась.

Сорвав цветок ромашки, Маша покрутила его меж пальцами. Ну как объяснить Сашке, да и всем остальным, что не желает она жить так, как живет большинство, как ее родители, сестра, одноклассницы! Она девушка амбициозная и мечтает о другой, красивой жизни и небывалых высотах. И намерена любыми путями добиться своего.

Глава 4

Не особо торопясь домой, Машка вошла в родной двор, когда деревню окутали душистые июньские сумерки. Уж очень не хотелось встречаться с Сафроновым, а тем более ужинать с ним за одним столом. И она бы с радостью, не заходя домой, отправилась с ребятами в разведку, если бы не пообещала Сашке принести поесть. Да и бабушку зачем расстраивать? Поэтому, оставив Хоменка ждать в лугах, Маша пошла за едой.

Во дворе было пустынно. В передней комнате горел свет, и, прежде чем войти в дом, девушка украдкой заглянула в окно. Стол был накрыт к ужину, бабушка сидела на табуретке и увлеченно месила тесто. Вадима не наблюдалось, и, воодушевленная этим, Машка вошла в сени, затворив за собой дверь. Нос защекотали запахи. Девушка уже успела убедиться, что в каждом деревенском доме пахнет по-своему. В доме бабы Антоли пахло ветхостью и старостью, прошлогодними сушеными грибами, хранившимися в закутке, на печи, всевозможными травами и цветами, а сейчас еще и аппетитными ароматами простой деревенской еды. Кажется, бабушка что-то говорила о домашних колбасках… Вдохнув их запах, Машка почувствовала, как заурчало в животе. А она, оказывается, проголодалась!

– Бабуль, я пришла! – громко сказала девушка, входя в дом.

– Унучачка мая! А ці ж можна так доўга гуляць? Вячэра ўжо астыла, а цябе ўсё няма! Я ўжо колькі разоў на вуліцу выходзіла…

– Бабушка, прости! Загулялась… В лугах была… Так хорошо там… Лежала в траве, смотрела на небо и задремала. Но как же вкусно пахнет! Я так проголодалась.

– Давай я табе бульбачкі накладу! – старушка отставила в сторону миску с тестом и, тяжело поднявшись, отправилась за ширму, где у печи, укутанная в льняное полотенце, стояла кастрюлька с картошкой. – А той чалавек ужо павячэраў і пайшоў да Манькі па малако. Зараз прыйдзе і пойдзе на вышкі спаць. Я прыгатавала яму пасцель. Ён ужо і перанёс яе…

Отлично! По крайней мере сегодня она Сафронова больше не увидит. А если повезет, то и впредь можно избежать встреч. Неприятен он ей, и ничего с этим не поделаешь. Бывают такие люди, вызывающие внутренний дискомфорт и чувство отторжения. Машка была не из пугливых, но что-то подсказывало ей, что от Вадима лучше держаться подальше. Это не был страх чего-то конкретного, облеченного в слова и действия, и уж тем более он не был связан с каким-то физическим воздействием. Нет, Машка испытывала нечто более скрытое и глубокое, но не менее пугающее. Девушка была уверена, что, даже если бы она по его вине и не свалилась в пруд, дружбы у них все равно бы не вышло.

Забыв вымыть руки, Маша тут же уселась за стол, пододвинув поближе табуретку, и, как только бабушка поставила перед ней тарелку, принялась за еду.

– Машуня, мо чайнік паставіць? Павячэраеш, і чаю пап’ем? Ці ты малачка пачакаеш? Я во зараз з цестам распраўлюся…

– Нет, бабуль, чаю я не буду и молоко тоже ждать не стану. Я сейчас поем и пойду. Обещала девчонкам, они собрались на лавке у бабы Дорки и ждут меня, – не моргнув глазом, соврала девушка.

– Ды адпачні ты хоць сёння! Усё бегаеш, бегаеш бесперапынку. То ягады, то палавікі…

– Нет, бабуль, я не устала, правда! Разве ж можно в двадцать лет…

Баба Антоля лишь головой покачала, но спорить не стала.

Справившись с тестом, старушка вышла во двор, а Машка, вскочив со стула, быстро собрала для Сашки ужин, прикрыв его льняным полотенцем, отнесла в сенцы и задвинула в дальний темный угол, собираясь захватить сверток на выходе.

Покончив с ужином, Лигорская прошла к себе, не зажигая свет, быстро стащила сарафанчик, стянула со спинки стула спортивные брюки, надела футболку, завязала шнурки в кедах, пошарив на столе и не найдя расчески, заплела волосы в некое подобие косы и, прихватив спортивную кофту и еду для друга, покинула дом.

Ребята еще не пришли. А Сашка сидел на обочине проселочной дороги, прямо напротив огорода Машиной бабушки, жевал травинку и с тоской посматривал в сторону своего дома, из окон которого лился приветливый теплый свет: бабушка с дедом, скорее всего, садились ужинать.

– Сашка, ты чего скис, а? Я тебе, между прочим, поесть принесла! Не грусти, уверена, что уже завтра дед твой успокоится и ты сможешь вернуться домой. Ну извинишься, пообещаешь не поступать так больше, и все будет в порядке! – попыталась подбодрить друга Лигорская.

Девушка подошла ближе и опустилась на землю, протянув парню сверток с едой.

– Да все нормально! – немного приободрившись, Сашка стал торопливо разворачивать его.

Пока он увлеченно ел, Машка огляделась вокруг. Все стихло. Ночь подбиралась к деревне, убаюкивая, усыпляя. Все звуки смолки. И только одинокий собачий лай где-то в конце улицы нарушал воцарившуюся тишину.

– Ты уже решил, куда сегодня ночевать пойдешь? – спросила она, оборачиваясь к парню.

– Никуда не пойду, – с набитым ртом ответил Хоменок, – останусь на школьном дворе. Переночую в гамаке. Ночи теплые, не замерзну. А нет так заберусь к кому-нибудь на сеновал, да вот хотя бы к Андреевой бабке. В общем, это не проблема!

– С едой проблем тоже не будет.

– Спасибо!

– Не за что. Ты, Сашка, все же выбери сеновал поприличней. А то ведь, чувствую, и мне через день-другой придется искать себе место для ночлега. Скоро гости приедут, а я, знаешь ли, с родственниками в весьма натянутых отношениях. Непременно кто-нибудь займет диван в моей комнате, а мне такое соседство не очень-то приятно. Ты же помнишь моих троюродных сестриц? Вот они могут приехать! А уж если Олька моя заявится… Я точно из дома сбегу… А вот и ребята! – В сгущающихся сумерках Машка разглядела две стремительно приближающиеся фигуры.

Сашка, как раз покончив с едой, тщательно вытерся полотенцем и, отложив его в сторону, поднялся. Машка последовала его примеру.

С приходом Васьки и Андрея ночь приобрела оттенок таинственности и опасности. Ребята притихли. И даже Машка, понимая, что все это на самом деле мнительность и воображение, молчала.

Чтобы не привлекать к себе внимания, друзья решили выйти из деревни через огороды. А там, за околицей, сразу же перешли насыпную гравийную дорогу, соединявшую две деревни, и спустились вниз, к канавам. Держась в тени деревьев, прокрались к карьерам и затаились среди молодой поросли берез и сосен. Умиротворенность и покой, царившие над деревней, здесь исчезли. Каким бы глупым это ни казалось, отчетливо ощущалась напряженность, а вместе с ней и страх. И уже непонятно было, дело в рассказе ребят или все же в потенциальной близости старого кладбища, которое находилось через дорогу от них, но Машка чувствовала, как растет в крови уровень адреналина. От кладбища веяло чем-то зловещим и пугающим. А развалины старой фермы, что были сразу за ним, и вовсе казались декорациями к фильму ужасов. Как сторожевая башня у ворот в преисподнюю, в неярком свете звезд тускло поблескивала заброшенная водонапорная башня.

– И долго вы собираетесь здесь торчать? – шепотом осведомилась Лигорская, чувствуя, как мурашки страха бегут по спине.

– Ну раньше полуночи вряд ли стоит чего-то ждать!

– Так какого фига мы притащились сюда так рано? – возмутилась девушка и огляделась по сторонам, прикидывая, где бы поудобнее устроиться. Не могла же она стоять вот так, прислонившись к стволу дерева! Хотелось присесть.

– Чтобы подстраховаться. Вчера мы видели огни под утро. Но никто ведь не знает, когда они появятся сегодня, – отозвался Сашка.

– Если появятся вообще, – добавила Машка.

– А я сегодня весь день голову ломал над тем, почему огни возникли у кладбища или на развалинах фермы. Ведь по логике, если они ищут наш клад, рыть следует на карьерах. А я был там под вечер и не заметил ничего особенного. Рожь не примята. И никаких следов от шин авто, – заметил Васька.

– А я вот думаю, что там парочка влюбленных на машине заехала уединиться. А вы придумали невесть что! – съязвила девушка.

– Ага, парочка! Под утро. К кладбищу. И еще неизвестно, как они заехали туда. Нет, влюбленные вряд ли, разве что сатанисты какие-то. Но и в это мало верится! – возразил Андрей.

Лигорская тяжко вздохнула, жалея, что ввязалась в эту авантюру. К тому же что-то ей подсказывало, что все это полный бред.

– Может, покурим? – внесла она предложение.

– Машка, да ты что? А вдруг засекут? Забудь. Мы должны затаиться и ждать.

– Ладно, должны так должны. Тогда, может быть, кто-нибудь принесет мне веток, чтоб я могла хотя бы присесть!

Ребята наломали веток, устелив ими землю под деревьями, и, выбрав удачный наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривались и кладбище, и ферма, и карьеры, и дорога, залегли в засаду. Несколько раз по очереди они пробирались ближе к карьерам, туда, где, по их мнению, когда-то стоял дом прапрадеда Андрея и Маши. Это место интересовало парней больше всего. И они, наверное, предпочли бы прямо там, во ржи, спрятаться, если бы не уверенность в том, что огни фар привиделись им где-то у кладбища или на развалинах фермы, а уж никак не у карьеров. Кто и что там мог делать, ребята не знали и даже не догадывались, но очень надеялись сегодня ночью это прояснить.

Сидя рядом с Машей, они внимательно вглядывались в темноту, которую почти не рассеивал свет звезд и молодого месяца, взошедшего над лесом, и боялись хоть что-то пропустить. А Лигорская откровенно скучала, зевала и не понимала, зачем она здесь. Ребята перестали даже перешептываться. Глубокая ночь и тишина царили кругом, ее не нарушали даже легкий шорох или дуновение ветерка. Ничего не происходило, и Машу стало клонить ко сну.

Как-то незаметно глаза закрылись. Девушка потихоньку сползла на ветки, свернулась калачиком и уснула. И неизвестно, сколько длился ее сон, пока от неудобства, влажности и прохлады, заворочавшись, она не почувствовала, как сучок от ветки больно уперся в бок. Лигорская открыла глаза и, с минуту вглядываясь в темноту, попыталась понять, где она и что происходит. Кругом было все так же темно и тихо. Девушка неуклюже села и огляделась. Трое друзей мирно спали на подстилке из березовых веток.

– Вот тупицы! – пробормотала она.

Засаду, называется, устроили, разведчики недоделанные! Да, удалась засада, нечего сказать. Завтра она над ними посмеется. И больше пусть даже не зарекаются о чем-то подобном! Машка встала на ноги, потянулась и, решив не будить товарищей, отправилась домой.

Выбравшись из молодого подлеска, девушка спустилась к канаве, собираясь подняться по насыпи и выйти на дорогу. И какой леший понес ее к гравийке? Нет, определенно спросонья она плохо соображала, ведь куда безопаснее и быстрее было вылезть отсюда с другой стороны и, минуя пруд, в два счета оказаться дома.

Темная тень совершенно неожиданно мелькнула на фоне белоснежных берез кладбищенской рощи, и Машка, чувствуя, как от испуга ухнуло куда-то вниз сердце, не думая, прижалась к земле, затаив дыхание. И не сразу осмелилась поднять голову, чтобы проверить, не померещилось ли ей. Молодой месяц закатился за лесок, а свет звезд мало рассеивал темноту, в которой девушка пыталась хоть что-то разглядеть.

Сначала она ничего не увидела, но вот хрустнула ветка под чьими-то крадущимися шагами, и Машка обернулась на звук. Холодок тихого ужаса побежал по спине. Кто-то действительно осторожно крался вдоль ограды. Именно крался, держась в тени деревьев. И направлялся явно к развалинам старой фермы.

Еще не совсем понимая, что собирается делать, Лигорская приподнялась и ползком вдоль дороги последовала за человеком. Чтобы не потерять его из виду, девушке приходилось останавливаться и, вытягивая голову, напрягать зрение. Каждую минуту рискуя быть замеченной, она в сердцах проклинала все на свете.

И вдруг человек исчез. Просто потерялся среди берез, словно сквозь землю провалился.

Чуть не заскрипев зубами от досады, Машка, чувствуя, как напряжены ноги, заставила себя выпрямиться и оглядеться. Она рисковала, но здравый смысл подсказывал: по всей вероятности, этот неизвестный, хоть и проявляет осторожность, всерьез не опасается быть замеченным. Большинство людей в это время суток спит, а не торчит в засаде у кладбища. Он, конечно, не подозревает о слежке. Но куда же он все-таки пропал? Переползать дорогу, чтобы оказаться на другой стороне, было крайне опасным предприятием, но ничего другого Машке не оставалось. Уж больно любопытно было узнать, кто шатается ночью у кладбища и зачем!

Пришлось девушке по-пластунски переправиться через дорогу, а потом так же, не поднимаясь, сползти головой вниз в кювет, оцарапать ладонь и чуть не взвыть от боли. Понимая, что так дело не пойдет и вряд ли таким образом она выяснит хоть что-то, Машка немного полежала, не шевелясь и вслушиваясь в тишину вокруг, а потом заставила себя подняться и, пригнувшись, добраться до первой попавшейся на пути березы. Тут уже она смогла перевести дух и осмотреться, но ничего подозрительного так и не увидела.

По одну сторону от нее, меж берез и кустов, вставали могильные кресты, памятники и ограды, по другую, среди зарослей бурьяна, виднелись невысокие развалины строений фермы, водонапорная башня и рядом – каким-то чудом уцелевшая сторожка. И никакого движения, даже шороха… Только где-то в кронах деревьев подала голос неизвестная птица, предчувствуя близящийся рассвет. Но ведь этот человек не пригрезился Машке. Он был. И она чувствовала: он где-то рядом. Но что ему здесь понадобилось, по-прежнему не могла понять. Какие секреты хранит старое кладбище или развалины фермы? Что здесь происходит?

Огни, которые видели вчера ребята, сейчас не казались Машке бредом. Теперь она запросто могла в них поверить.

Передвигаясь от дерева к дереву, замирая, вглядываясь и прислушиваясь, Маша пробралась в глубь кладбищенской рощи, но все оказалось зря. Человека нигде не было. А меж тем на горизонте за лесом начинал заниматься рассвет. Ждать, когда взойдет солнце и таинственный незнакомец будет возвращаться, казалось бесполезным, но девушка все же просидела до зари, прислонившись к березе, и в итоге так ничего и не увидела.

А потом, все так же опасаясь выпрямиться, Машка перебралась через дорогу ползком и через заросли побежала домой, минуя пруд и простирающиеся до горизонта посевы ржи. Позабыв о товарищах, которые продолжали спать в карьерах, Машка обзывала себя последними словами.

Первые лучи солнца брызнули из-за леса. В деревне начинался новый день: мычали коровы, кричали петухи, лаяли собаки, просыпались люди.

Вбежав во двор, Машка почти упала на лавочку, пытаясь перевести дыхание. Ну и ночка выдалась! Пошла, называется, в засаду за компанию. А оказалось все наоборот. Компания, ничего не подозревая, спала себе мирно, а она полночи ползала на коленках, стараясь не дышать, едва не свернула шею, спускаясь с насыпи, исцарапала руки, вымазала одежду и вообще чувствовала себя не лучшим образом. К тому же еще и страху натерпелась.

А ребята… Блин! Вот интересно, а что они подумают, когда проснутся и не обнаружат ее? Девушка криво усмехнулась. Наверняка решат, что она струсила и сбежала. Или что ее похитили – как их там? Ах да, сатанисты! Как бы там ни было, а ее исчезновение точно заставит их понервничать. И поделом, нечего спать!

Немного успокоившись и восстановив дыхание, Лигорская покосилась на дом бабы Антоли, из которого не доносилось ни звука. А на крыльце Катик, нетерпеливо помахивая хвостом, выжидающе поглядывал то на нее, то на запертую дверь. Бабушка, конечно же, еще спала, но вот-вот все могло измениться. Поэтому ей лучше сейчас же пробраться в свою комнату и лечь спать. Не то, если баба Антоля застанет ее в таком виде, вопросов не оберешься, а врать и что-то придумывать снова Машка не хотела.

Поднявшись с лавочки, девушка подошла к умывальнику.

– Доброе утро, Мария Николаевна! – вдруг раздался у нее за спиной жизнерадостный и бодрый мужской голос.

Вздрогнув, Маша обернулась и выпрямилась, стряхнув капельки воды с рук. В нескольких метрах, засунув руки в карманы брюк, стоял Сафронов и улыбался, глядя на нее, чуть прищурив глаза. Вот только его не доставало в это утро, которое с большой натяжкой можно было назвать добрым!

– Доброе, – пробормотала в ответ она, отводя глаза.

– Чего это ты не в духе с утра? Не с той ноги встала или еще не ложилась? – поинтересовался он, подходя ближе.

– Тебе-то чего? – огрызнулась она.

– Да ничего, вообще-то, если не считать того, что прямо сейчас мы с тобой идем за ягодами. Баба Антоля вчера рассказала мне, какая ты умница, как вчера ранешенько отправилась в лес и набрала ягод. Вот только она же понимает: ты девочка городская и заблудиться можешь, а она переживает. Вот и попросила меня сопроводить тебя в лес. Собственно, я шел за тобой. Деревенские уже пошли…

Он смеется над ней, что ли? Какие ягоды? Нет, он определенно издевается, причем самым наглым образом!

– Слушай, ты что, сдурел? Какие ягоды? Ты не видишь – я только вернулась! Мне не до них сейчас… Я иду спать. Иди хоть за ягодами, хоть за грибами или вообще на кудыкину гору, только от меня отвали!

– Нет, Машка, так дело не пойдет. Я леса не знаю, ты, походу, тоже, но ты ведь вчера там уже была! Так что брось капризничать и пойдем. Раньше пойдем – быстрее вернемся!

– Ты меня вообще слышишь? Я сказала нет!

– Слышу. А ты меня, видимо, не очень. Мы идем за ягодами.

– Нет!

– Машка, перестань вредничать!

– Тебе надо – ты и иди!

– Я заблужусь один!

– Покричишь – может, кто и откликнется!

– А если нет?

– Ну побродишь по лесу и выберешься. Подумаешь, большое дело! Слушай, Сафронов, так и быть, я обещаю: если до полудня не явишься, я позвоню в службу спасения!

– Ох и зараза же ты! Пойдем в лес.

– Не пойду!

– Ты чего, струсила, что ли? Меня боишься, или вчерашние ягоды не ты собирала?

– Не много ли ты о себе воображаешь? Я не боюсь тебя, вот еще не хватало. И конечно, это я собирала ягоды! Кто ж еще? Леший, что ли? – девушка вытерла руки и лицо льняным полотенцем, которое висело тут же, на заборе, и снова уселась на лавочку. Спать хотелось жутко.

– Ну, так вставай и докажи мне это! Что нам с тобой это лукошко – в два счета наберем! – продолжал уговаривать ее мужчина.

Подойдя к лавочке, он взял Машину руку чуть выше локтя и потянул, заставляя подняться.

– Как же я тебя ненавижу! – пробормотала девушка, вынужденная встать и пойти за ним.

– Я, знаешь ли, тоже не испытываю к тебе особо теплых чувств. В жизни не встречал таких вредин!

– Подумаешь! Конечно, ты встречал только дур, вроде тех, что в деревне по лавочкам тусуются, – парировала Маша.

– Между прочим, нормальные девчонки, вчера познакомился. Не зазнайки, как некоторые! – весело заявил он.

Они миновали бабушкин огород, и Вадим отпустил ее руку, уже не боясь, что она сбежит.

– Некоторые – это я, что ли? А впрочем, почему бы и нет? Они же глупые курицы, а вот я…

– Рыжая заносчивая ведьма! – перебил ее мужчина.

– А ты… – Машку понесло, и она готова была уже такого наговорить ему, но неожиданно споткнулась и проехала раненой ладошкой по жесткой луговой траве.

– Блин! – в сердцах воскликнула девушка и закусила нижнюю губу. На глаза навернулись слезы.

Мужчина присел рядом на корточки и хотел было помочь ей встать, но Маша отшатнулась, удерживая в одной ладони другую, и подула на ранку.

– Ну что? Договорились? – спросил Сафронов, и голос его потеплел. Исчезли насмешливые, издевательские нотки. Он смотрел на нее, чуть приподняв брови, а в уголках его красиво очерченных, полных чувственных губ притаились ямочки. Лигорская отчетливо ощущала приятный аромат парфюма, исходивший от него. По своему небогатому опыту общения с мужчинами она могла судить, что это дорогой одеколон. Девушке всегда нравилось, когда от мужчин приятно пахло, и она не считала это мажорством – наоборот, полагала, что ухоженный мужчина успешен во всем.

– Это ты во всем виноват! Нечего меня нервировать… – заявила она.

– Ну конечно я! – он улыбнулся. – Дай мне руку!

– Нет, не надо!

– Ты прямо как ребенок!

Сафронов коснулся пальцами многострадальной ладошки и перевернул ее тыльной стороной. Брови его при этом поползли вверх. Маша тут же сжала ладонь в кулак и подняла на него глаза. Впервые за время короткого знакомства их взгляды встретились так близко.

Его глаза темно-серого цвета весело поблескивали, но где-то в уголках, скрытое золотисто-бронзовыми пушистыми ресницами, притаилось нечто, заставившее девушку почувствовать странную дрожь. Только сейчас она осознала, что так раздражало ее в этом человеке с самого начала: от него исходили опасные волны мужского обаяния, силы и сексуальности. Они, казалось, были заложены в его улыбке, в блеске глаз, в движениях и даже в звуках глубокого хрипловатого голоса. Хотя ничем особенным он не выделялся. Высокий широкоплечий смазливый шатен тридцати с небольшим лет.

– И чем это вы, Мария Николаевна, занимаетесь ночами? Руками землю роете? – он первый отвел глаза и, окинув ее с ног до головы оценивающим взглядом, сделал для себя кое-какие нелестные выводы. Легко поднявшись на ноги, он протянул руку девушке, которую она приняла, правда, без особого желания.

Глава 5

Больше они не разговаривали, чему Маша, откровенно говоря, была только рада. Оказавшись в тенистой влажной прохладе леса, не сговариваясь, они пошли вглубь по заросшей травами и лесными колокольчиками дороге.

Собственно, куда идти, для Машки значения не имело. Отчаянно зевая, она плохо соображала и плелась, то и дело спотыкаясь на неровностях. Они шли и шли по этой дороге, пока не оказались у развилки. Одна тропинка убегала куда-то в чащу, а другая, скорее всего, петляла вдоль трассы. Понятно было одно: ими обеими пользовались нечасто.

– Итак, куда пойдем? – спросил Сафронов, когда они остановились у развилки.

Маша не помнила ее, но сейчас для девушки не имело значения ничего, кроме как поскорее набрать ягод, вернуться домой и лечь спать. Не ориентируясь на местности, она махнула рукой в сторону той тропинки, что убегала в глубь леса.

– На болото пойдем! – беззаботно бросила она.

Лигорская не помнила, где оно, но Сафронову знать об этом было совсем не обязательно. Кажется, с друзьями вчера они тоже шли по дороге, потом повернули вправо. Вот только как долго шли и когда повернули…

А была не была! Она решительно обошла мужчину и, раздвинув кусты орешника и крушины, полезла вглубь.

Вадим молчал, и Маша тоже не заговаривала, пытаясь изображать невозмутимость и уверенность, но на самом деле она нервничала. Беспокойство прогнало сон, и теперь, оглядываясь по сторонам, девушка пыталась вспомнить хоть какую-то примету вчерашнего пути, только все было напрасно. Их обступали густые заросли, а под ногами сквозь мох то и дело проступала вода. Нет, она, конечно, и вчера была, но при этом кочки были покрыты множеством черничных кустов, а на них висело столько больших зрелых ягод… А тут только кочки, сплошь заросшие осокой.

– Ты уверена, что здесь есть ягоды? По-моему, мы вряд ли их наберем! Я что-то и черничника не заметил, пока мы шли. Ты точно знаешь куда идешь?

Лигорская промолчала в ответ. Нет, она ничего не знала и ни в чем не была уверена, но теперь – слава тебе Господи! – на кочках кое-где стали попадаться кусты черники, да и брусники тоже. Не так много, конечно, но это не важно. Девушка облегченно вздохнула и, приободрившись этим, пошла быстрее.

– Стой! – крикнул вдруг Вадим и, грубо схватив ее за руку, потянул назад.

Маша испуганно вскрикнула и вздрогнула.

– Ты больной? – тут же набросилась она на мужчину. – Ты чего орешь? Чего хватаешь? Ты меня сюда зачем притащил? За черникой? Ну так и собирай свою чернику! Видишь, вон там есть ягоды!

– Там болото!

– Так нам оно и нужно!

– Слушай, я все никак не пойму: ты недалекая или прикидываешься? Там самая настоящая трясина! Плевать на ягоды! Мы идем обратно. Дорогу помнишь? Ясно, ты ее и не знала! Нет, ну надо же так повестись, а?

– Я что-то не поняла, ты что себе позволяешь? Сам ты недалекий! Завел меня неизвестно куда! Я изначально говорила: не могу идти за ягодами, спать хочу. Так нет, приспичило тебе! А теперь из-за тебя…

– Ага, значит, во всем я виноват! Слушай, ну и зараза же ты!

– Что-о-о? – возмущенно протянула девушка. – Не смей меня оскорблять, понял?

– Слушай меня сюда: ты сейчас умолкаешь и идешь шаг в шаг за мной! Ясно?

– Конечно нет! С какой такой стати? Кто ты вообще такой, чтобы мне указывать?

Сафронов резко обернулся и, ни слова не говоря, прижал ее к дереву. Мужчина больше не улыбался. Губы были плотно сжаты, уголки угрожающе опущены, а глаза смотрели зло и холодно.

– Радость моя, ты сегодня договоришься! Я не намерен повторять дважды. И выпендреж твой терпеть тоже не буду. Как-то не впечатляют меня твои детские закидоны. Короче, ты делаешь то, что я говорю, и при этом не произносишь ни слова! Иначе ты останешься здесь одна. Можешь потом сколько угодно важничать и задирать нос перед медведями!

Машка, несколько опешив, не нашлась что ответить. Она смотрела на Сафронова широко распахнутыми глазами и хлопала ресницами, прикидывая в уме, действительно ли способен он бросить ее одну в лесу, или это всего лишь угрозы. Реально взвесив собственные шансы и возможность выбраться из леса без посторонней помощи, девушка кивнула. Вадим чуть отодвинулся и едва заметно улыбнулся.

– Глаза у тебя как у кошки, хитрой и наглой, – заявил он. – Идем!

Они долго блуждали по лесу. Вадим ругался, Машка благоразумно молчала.

Солнце поднялось высоко, в лесу стало жарко и душно. Машка, плетясь за Сафроновым, время от времени поднимала голову к верхушкам деревьев, пытаясь рассмотреть просветы, и напрягала слух в надежде услышать звук проезжающих машин или людские голоса. Но вокруг только щебетали птицы, кукушка отсчитывала кому-то лета, порхали бабочки от цветка к цветку, копошились в траве насекомые, жужжали пчелы и далеко, где-то в глубине чащи, подавали звуки невидимые лесные звери. То и дело Машка вздрагивала и озиралась, заслышав где-то рядом хруст ветки, оглядывалась назад, ожидая появления лося или диких кабанов. Благо Сафронов, который шел впереди, не видел в эти мгновения ее лица. Он вообще ни разу не обернулся, уверенный в том, что она идет за ним. А ей не раз хотелось, преодолев расстояние в несколько шагов, обеими руками вцепиться в его ладонь и не отпускать.

Машка жутко устала. Ноги заплетались. Хотелось есть, пить и спать. Да просто посидеть и отдохнуть она была бы рада. Но Вадим все шел и шел, как будто знал куда идти (в чем Маша очень сомневалась), и останавливаться, видимо, не планировал.

– Все, я больше не могу! – наконец произнесла девушка и села под березой. – Лес не может быть таким бесконечным! Сколько можно блуждать? Почему мы никого не встретили?

– Машка, перестань! – мужчина остановился и обернулся. – Поднимайся, и пойдем! Ты права: лес не бесконечен, и мы обязательно выберемся. Послушай, подумай хотя бы о бабуле. У нее слабое здоровье, и она наверняка уже волнуется!

Машка лишь покачала головой.

– Я уже и шага ступить не могу! Я пить хочу, и ноги не идут! А что, если мы вообще из леса не выберемся? Ты слышал, как ветки хрустели? Здесь ведь звери дикие бродят! А вдруг волки? – в голосе Лигорской отчетливо звучали нотки отчаяния. – Я не хочу здесь умирать с тобой!

– Ну, знаешь ли, мне такая перспектива тоже не улыбается! – парировал мужчина. – Вставай! Давай-давай! Вот, – он подошел к Машке и, наклонившись, протянул ей свою руку, – если тебе это хоть сколько-нибудь поможет.

С минуту Лигорская, раздумывая, стояла и смотрела то на Сафронова, то на его протянутую ладонь – широкую, сильную, с длинными пальцами. Потом, как будто решившись, протянула ему свою – маленькую и нежную. Он сжал ее руку, и на секунду взгляды их встретились. Уголок его губ дернулся в улыбке. Впрочем, мужчина почти сразу отвернулся, и они снова двинулись в путь.

Машка то и дело спотыкалась, и каждый раз его рука служила ей надежной опорой, не давая упасть, поддерживая и безмолвно подбадривая. Скоро лес действительно поредел, а впереди завиднелись просветы. Они вышли и оказались среди луговых трав, чуть левее деревенских огородов. Оказывается, они сделали основательный круг, блуждая по лесу не один час.

– О Господи, мы дома! – радостно воскликнула Машка, как только поняла, что деревня перед ней не какая-нибудь другая и чужая, а ее родное Васильково. – Господи, спасибо! – вырвав свою руку, девушка в порыве чувств перекрестилась, как всегда, все перепутав, и без оглядки, не разбирая дороги, бросилась бежать. Сафронов лишь рассмеялся, глядя ей вслед.

А Машка – откуда только силы взялись! – бежала, раскинув руки в стороны, не видя ничего и никого вокруг, и только две старые груши, что росли у бабушки на огороде и составляли весь их сад, служили ей ориентиром. Она даже не чувствовала струившихся по щекам слез, а между тем они катились и катились.

Огород, двор и сени остались позади. Машка распахнула дверь в дом и остановилась. Внутри царила тишина, и ничего, кроме прерывистого дыхания девушки, ее не нарушало. Лигорская прошлась по дому и снова отправилась во двор.

– Бабушка! – позвала она, но ответа не последовало. Девушка заглянула в сарай и курятник, но все напрасно. Бабы Антоли нигде не наблюдалось. Дом был не заперт, и Маша полагала, что бабуля где-то недалеко. Может, у соседей? Она вышла на улицу и остановилась посреди дорожки. И в самом деле увидела бабушку. Та шла по тропке со стороны деревни. Баба Антоля ступала очень медленно, опустив голову, то и дело вытирая глаза кончиком платка. Палочка, на которую она опиралась, сильнее, чем обычно, стучала по асфальту, выдавая ее состояние. До Машки донеслись неразборчивые слова. Старушка что-то бормотала себе под нос.

Сзади раздались легкие шаги, и девушка растерянно обернулась. Сафронов подошел к забору и оперся о невысокий штакетник. Он улыбался, посматривая чуть из-подо лба то на ее растерянное лицо, то на приближающуюся бабу Антолю.

– Сдается мне, моя хорошая, ты переполошила всю деревню! – заметил он.

– Твоими стараниями! – огрызнулась Машка и, отвернувшись, пошла навстречу бабушке. Преодолев последние несколько шагов, она порывисто обняла старушку.

– Унучачка мая! А дзе ж ты была? А хіба ж так можна? – заголосила баба Антоля. В слезах она покрывала Машино лицо поцелуями, сжимала ее ладони, целуя и их. – Як жа я перапужалася… Мы ж ужо ўсю вёску на ногі паднялі! Андрэйка ўранні прыйшоў і папытаў пра цябе! А я думала, ты спіш, і не глянула. Я пайшла, а цябе няма, і бачна, што не лажылася… Я думала, памру на месцы! Пайшла на вёску, папытала дзевак бабы Доркі, да Манькі зайшла. Ніхто цябе не бачыў… Андрэйка з хлопцамі ўсё кругом аблазіў! Няма цябе, прапала, як скрозь зямлю правалілася… – причитала старушка сквозь слезы, не отпуская Машку.

– Вот придурки! – пробормотала девушка. – Бабуль, мы же с Сафроновым за ягодами пошли. Заблудились, ягод не набрали и кружили по лесу, пока вышли. Но ведь… – высвободившись из объятий старушки, Маша подхватила ее под ручку и проводила до лавочки, на которую и усадила.

– А чаму ж ты мне не сказала, што па ягады пойдзеш? – спросила баба Антоля.

– То есть как не сказала? Но… – девушка, совершенно запутавшись, обернулась к Сафронову. Он улыбнулся, а она грозно сдвинула брови. Что все это значит?

В голове была каша, ноги гудели, желудок сводило от голода, да и глаза болели от напряжения. Голова не была способна соображать. Потом Маша обязательно задаст Сафронову парочку вопросов, и ему придется ответить!

– Чаго я толькі, унучачка мая, не перадумала за гэты час! А калі б што здарылася з табой? Як бы я тады матцы тваёй у вочы глядзела? Тады б адразу трэба было рукі на сябе налажыць…

– Бабуль, ну что ты такое говоришь?! Ну сама подумай, что со мной здесь может случиться?

– Ой, мая ўнучачка, хто яго ведае, што тут робіцца! Увосень, калі ночы цёмныя, хоць вока выкалі, машыны здаровыя ездзяць! Чаго ім тут па ночы ездзіць? Што ім трэба тут? А во ў гэту весну, у сакавіку яшчэ, устала я Каціка на двор выпусціць, а тут бачу: у акне цень нейкі прамільгнуў… А снег яшчэ быў, добра відаць было! Ці будуць добрыя людзі цягацца па чужых дварах? Не, гэта нейкіх нелюдзяў сіла нячыстая насіла! – вытирая слезы, непрырывно струящиеся по морщинистым щекам, рассказывала бабушка.

А у Машки мороз пробежал по коже. Как-то совершенно некстати вспомнились сегодняшняя ночь и человек, кравшийся к развалинам фермы. Вдруг стало неспокойно и тревожно. Что происходит в этой Богом забытой деревне? А главное, кому и что здесь могло понадобиться? Определенно, следует рассказать обо всем ребятам и вместе с ними сходить к развалинам! Хотя нет, лучше их не втягивать во все это. Зная своих друзей, Машка могла предположить, какую разведывательную деятельность они способны развернуть в деревне. А потом еще нарвутся на неприятности. Лучше самой, но только не сегодня, ведь сейчас она вообще ни о чем думать не могла. Потерев лицо ладонями, Маша попыталась сосредоточиться на том, что говорила бабушка.

– Машуня, я калі ў Манькі была, яна казала, што госці сёння прыедуць да нас вячэрнім аўтобусам!

– Какие гости? – уныло спросила девушка.

– Матка з Волькай, баба Надзя з Наташкай, дзеўкі іхнія! – стала перечислять бабуля. – А бацька твой пазней прыедзе.

– А чего они сегодня приедут? До юбилея твоего еще столько дней!

– Дык яны хочуць па ягады схадзіць! Баяцца, каб чарніцы не адышлі. Ты ж бачыш, спёка якая стаіць!

– Бабуль, я пойду посплю, ладно? Не могу сидеть, глаза слипаются.

– Ідзі-ідзі, мая ўнучачка! Канешне ідзі. Толькі мо спачатку перакусі чаго… Я там блінцы спякла…

– Потом! – ответила девушка, поднимаясь с лавочки.

Вадим уже ушел, но сейчас Машке было не до него. Даже родственники, приезд которых отнюдь не радовал, а, более того, обещал массу неприятных моментов, отошел на второй план. По дороге к кровати девушка все же стащила со стола блинчик и почти целиком запихала его в рот. Есть хотелось, но она боялась уснуть над тарелкой.

Последним, о чем Машка подумала, когда голова коснулась подушки, а глаза закрылись, был Сафронов. За сегодняшнюю прогулку в лес ему придется ответить! А еще хотелось помыться. Теперь, когда здесь мужчина, да и родственники на подъезде, делать это за сенями станет весьма проблематично, но что-то все же необходимо придумать…

Глава 6

– Мам, ты только погляди! Вот это я понимаю жизнь! Пять часов вечера, а она дрыхнет! А ночи напролет, небось, гуляет. А ты говорила: Машка бабуле помогает. Машка? Бабуле? Конечно! Кто угодно, но только не Машка, что и требовалось доказать!

Лигорская заворочалась в кровати, не понимая, снится ли ей голос старшей сестры, или она слышит его на самом деле. Впрочем, не только ее. Бабушкин дом напоминал растревоженный улей: смех, всхлипы, восклицания, приветствия и разговоры. Только тут Маша вспомнила: сегодня же родственники приезжают! Вернее, уже приехали, по-видимому. Неужели действительно пять вечера? Вот это она спала…

Машка зевнула и сладко потянулась в постели. Она выспалась и отдохнула. А теперь не мешало бы поесть и привести себя в порядок. И обязательно следует подумать о том, как и где помыться.

– Баба Антоля, тебе Маша помогала хоть немного? – из соседней комнаты донесся мамин голос.

– А як жа! Канешне, Машуня мне ва ўсім дапамагае! – отозвалась бабушка.

А Машка состроила рожицу. Нет, задерживаться дома определенно нельзя. Она знала: любое общение с родными точно приведет к конфликту. Хорошо хоть, они всей толпой не завалились сюда здороваться и с ходу читать нравоучения. Наверняка наслышаны о ее безлаберной жизни.

Стараясь не шуметь, Машка встала с кровати. «Грубка» (голландская печь) и прислонившийся рядом шифоньер с большим зеркалом не давали увидеть ее из соседней комнаты даже через открытую дверь.

Боясь, как бы дверцы шкафа не скрипнули, девушка с величайшей осторожностью открыла их, вытащила первые попавшиеся короткие джинсовые шорты и светлую футболку. Быстро оделась и попробовала привести в порядок волосы, которых два дня не касалась расческа. Они были ужасно спутаны, и, чтобы хоть как-то расчесать их, девушке пришлось выдрать не один клок. Кое-как все же она собрала волосы в хвост. Так, неплохо. К выходу готова. Выдохнув и сунув ноги в шлепанцы, Лигорская решительно толкнула дверь.

– Всем привет! – небрежно бросила она, ни на кого не глядя, и, миновав проходную комнату, вышла на кухню.

– Машка, привет! – хором поздоровались с ней троюродные сестрицы Дарья и Вика.

– А что это вы, девушка, спите в такое время? Что ночью делать будете? – тут же задала вопрос тетя Наташа.

– Известно что! – язвительно вставила Оля, вошедшая на кухню вслед за Машей вместе с мамой и бабой Антолей.

– Ох, какая ты, Маша, взрослая и красивая стала! – похвалила ее баба Надя.

– Машка, ты куда это собралась? – вклинилась мама.

– Машуня, унучачка мая, ідзі, там ля печы блінцы яшчэ цёплыя і скваркі смажаныя. Пад’еш! Ты сёння яшчэ не ела нічога! – спасительно прозвучал бабушкин голос.

– Спасибо, бабуль!

Подойдя к печи, девушка взяла сковороду, накрытую крышкой и укутанную льняным полотенцем, и поставила на рабочий стол, что стоял напротив. Раздвинув на лавке у окна кувшины и банки, она присела на краешек и принялась торопливо жевать.

– Вера, Наташка, ну вы чаго паселі, як няродныя? Ідзіце стаўце чайнік, зараз будзем чаго на стол збіраць. Дзеўкі, мабыць, таксама галодныя. Чаю пап’яце ці мо ўзварчыку халоднага? А тады будзем думаць, што на вячэру зрабіць ды спаць куды вас класцi!

– Мою комнату прошу не занимать! – тут же откликнулась девушка.

– Маша, сядь за стол и ешь нормально! – обернулась к ней мама, нахмурившись. – Девки вповалку полягут на диване, а мы тут уж как-нибудь разместимся с Наташей. Разложим диван в проходной комнате, чтоб бабулю не стеснять, а тетка Надя пойдет ночевать к тетке Мане.

Машка поморщилась.

– Вот только рожу воротить не надо! – не смогла сдержаться Оля, которую один лишь наглый и самоуверенный вид младшей сестры приводил в бешенство.

Маша предостерегающе подняла руку и мило улыбнулась.

– Ты что-то сказала, сестричка? Нет? Ладно! А, забыла спросить, как там поживает твой ненаглядный муж? Все еще скучает по мне? О, вижу по выражению твоей физиономии: все попытки заставить его забыть меня и снова обратить свои взоры и мысли в твою сторону пока не дали результатов, – совершенно спокойно проговорила Маша и по лицу Оли поняла, что попала не в бровь, а в глаз.

– Мама!!! – завизжала Оля так громко, что бабушка испуганно вздрогнула и перекрестилась. – Мама, скажи этой змеюке, чтоб закрыла свой поганый рот!

– Маша! Оля! Немедленно прекратите, замолчите обе! И чтобы, пока мы здесь, я от вас ни слова не слышала!

– Вера, чаго яны? – ошарашенно спросила баба Антоля.

Вера Михайловна Лигорская в ответ лишь безнадежно махнула рукой. Если бы ее дочери не были внешне похожи, она бы решила, что одну из них точно перепутали в роддоме. Уму непостижимо, как могли родные сестры так непримиримо ненавидеть друг друга. С самого раннего детства они ссорились и дрались с таким ожесточением, что порой женщине казалось, будто ее дочери готовы убить друг друга. Впрочем, взросление ничего не изменило: они уже не дрались, но их подлостям и гадостям не было конца, будто они стремились как можно сильнее уязвить друг друга, соревновались, кто сделает больнее.

Вере Михайловне были известны все слабые стороны Оли, но характер Маши, ее упрямство и своеволие женщина так и не смогла ни побороть, ни смягчить, ни принять. Именно поэтому в конфликтах, которые происходили между дочерьми, она всегда брала сторону старшей, осознанно или нет выделяя ее, отдавая ей предпочтение.

– Это не ребенок, а сущее наказание! – тяжко вздохнула Вера Михайловна.

К такому умозаключению она пришла пару лет назад, и только оно оправдывало ее в собственных глазах.

– Вера, да не обращай внимание: переходный возраст у нынешнего поколения, видно, затянулся. Машка – дитя еще! – попробовала вмешаться тетя Наташа.

– Дитя… Я бы тебе многое могла рассказать об этом дитяти!

– Мамуль, ну давай, не стесняйся, я-то знаю: как только за мной закроется дверь, ты начнешь перемывать мне кости! Кстати, не забудь рассказать о своем собственном слюнтяйстве по отношению к любимой старшей дочери! – огрызнулась Машка.

– А ну-ка, иди отсюда! – теряя самообладание, повысила голос Лигорская-старшая.

– С превеликим удовольствием! – отсалютовала дочь и направилась к двери. – Я что-то и правда задержалась здесь.

Высоко подняв голову и иронично ухмыльнувшись, Маша неторопливо прошествовала через комнату и покинула дом.

– Нет, ну вот как с ней можно нормально разговаривать? Все мои слова и действия воспринимаются в штыки, причем едва ли не с самого детсада! – последние мамины слова настигли девушку на крыльце. Маша обернулась и показала язык открытым дверям.

– Семейка шизофреников, блин! – пробормотала девушка и огляделась по сторонам, подумывая, куда бы пойти и где сейчас могут быть ребята.

На улице было все так же знойно. Шесть часов вечера, а солнце еще в зените. Эти июньские дни казались бесконечными…

Услышав, как за сенцами что-то грохнуло, Лигорская сошла со ступеней и завернула за угол.

– Так-так, – протянула девушка, упирая руки в бока. – Ты-то мне и нужен!

Сафронов – а это именно он за сенцами возводил какое-то сооружение – обернулся.

– У меня к тебе тысяча вопросов!

– Как тебе летний душ? – как будто не слыша ее, вопросом на вопрос ответил мужчина.

– Ты мне зубы не заговаривай! Ты зачем меня в лес сегодня потащил?

– За ягодами!

– Правда? Которых бабуле захотелось, не так ли?

– Ну-у-у… – протянул мужчина, не сводя с нее взгляда. – Не совсем!

– Вот как?

– Все просто: я хотел познакомиться поближе! – сказал он.

– Поближе, – повторила Машка. – И насколько же близко? Ты что, – девушка в крайнем возмущении повысила голос, – меня в лес потащил, чтобы…

– Эко тебя понесло, притормози! Ты что, думаешь, чтобы получить понравившуюся девушку, мне обязательно тащить ее в лес, а потом принуждать к чему-то? То есть, по-твоему, я ни на что другое уже не гожусь? – притворно возмутился мужчина.

Лигорская присвистнула.

– Ничего себе ты загнул!

– А почему нет? Ты девушка красивая, сама это знаешь, вот я и подумал: дай-ка приударю за Машкой!

Девушка засмеялась.

– И это, по-твоему, называется «приударю»? Ты что, придурок? Лучшего способа не нашел? Знаешь что? Вот там, в доме, целый выводок девок, как раз таких, за которыми ты можешь приударить, и они, поверь мне, будут этому безумно рады. А за мной, пожалуйста, не смей больше приударять и знакомиться ближе! – заявила Машка. – Слышал выражение: «По Сеньке шапка»? Так вот эта шапка не для тебя! Понял?

Продолжить чтение