Бессмертие

Пролог

@L10L06 24.08.25 7:36:

Доброе утро)

Всю ночь готовилась к работе. Так и не успела лечь, уже бегу

Как ты?

@K00K25 24.08.25 10:53:

Доброе утро

Да, для меня утро только наступило)

Все по-старому, сегодня много дел. Ты как?

@L10L06 24.08.25 15:05:

Уже бегу с работы

Опаздываю на репетицию. В воскресенье концерт, а я как всегда всего два раза брала в руки гитару. Кажется, с концертом будет полная лажа, но я не переживаю

@K00K25 24.08.25 15:05:

Думаю, у тебя все получится)

Присылай потом видео с концерта, мне интересно

@K00K25 24.08.25 17:24:

{фото}

Уже чувствуется осень. Как же я отвык от четырех сезонов года…

Либо зима, либо лето. Ничего больше

24.08.25 22:00: @L10L06: был(а) в сети час назад

@K00K25 24.08.25 22:02:

Слушай, может, созвонимся?

Захотелось услышать твой голос:(

25.08.25 00:06: @L10L06: был(а) в сети в 20:58

@L10L06 26.08.25 02:13:

Прости, на буднях вообще нет свободной минутки

Как насчет выходных? Или, может, у меня получится в пятницу

Хотяяяяя я не могу точно сказать

Давай ближе к делу спишемся, ладно?

26.08.25 02:13: @K00K25 был(а) в сети в 00:10

@L10L06 26.08.25 8:37:

О чем хотел поговорить? Все норм?

Я очень поздно пришла домой, сразу же отрубилась

@L10L06 26.08.25 19:17:

Кажется, я научилась играть на басу лол

С третьего раза

Может, в воскресенье все будет не так плохо

Чем занимался весь день?

26.08.25 19:17: @K00K25 был(а) в сети в 00:10

@L10L06 26.08.25 22:44:

Ты обиделся?

Я, правда, была вчера жутко занята

После концерта у меня будет больше свободного времени

26.08.25 22:44: @K00K25 был(а) в сети в 00:10

@L10L06 27.08.25 7:09:

Кирилл?

27.08.25 7:09: @K00K25 был(а) в сети 25.08.25 в 00:10

@L10L06 27.08.25 11:51:

Ты ждешь, чтобы я тебе позвонила? Серьезно?

Тупой шантаж

27.08.25 12:05: @K00K25 был(а) в сети 25.08.25 в 00:10

@L10L06 27.08.25 11:51:

Сколько прошло времени? Больше года? Да, именно столько!!!

Ненормально так себя вести

27.08.25 12:27: @K00K25 был(а) в сети 25.08.25 в 00:10

@L10L06 27.08.25 11:51:

Черт. Ладно. Но это будет последний раз. Зря ты этого добивался

Отмененный вызов 11:52

Отмененный вызов 11:53

@L10L06 27.08.25 11:54:

Клааааассссс

Мне тебя теперь добиваться надо и выпрашивать прощения?

Нет уж

27.08.25 18:32: @K00K25 был(а) в сети 25.08.25 в 00:10

@L10L06 27.08.25 18:33:

Черт!! У меня тревожность подскочила из-за тебя!!!!

Ответь, наконец!!!

27.08.25 18:32: @K00K25 был(а) в сети 25.08.25 в 00:10

Отмененный вызов 18:34

@L10L06 27.08.25 18:33:

Кирилл!!!!

Прошу тебя!!!

27.08.25 18:34: @K00K25 был(а) в сети 25.08.25 в 00:10

Отмененный вызов 18:34

Отмененный вызов 18:36

Отмененный вызов 18:40

Отмененный вызов 21:19

Отмененный вызов 22:34

Отмененный вызов 23:57

Август 2026

Она стояла перед дверью в ванную комнату, на которой было зеркало, единственное во всем доме. Зато почти в полный рост.

Подтянув белую блузу, она повернулась правым боком, затем левым. Тонкая ткань ослабла и слегка прикрыла черный ремешок на облегающих джинсах. Она отметила про себя, что так блуза смотрится мешковато. Но выбора не было.

Оскалив естественно белые зубы после недавней гигиенической чистки, она проверила, чтобы в межзубных промежутках не было сельдерея. На обед она съела легкий салат, припорошив нарубленной зеленью, какая то и дело чувствовалась на деснах. Даже после тщательной чистки суперкрутой щеткой, ирригатора и обжигающе ледяного бальзама для полости рта. Даже после второго круга всех процедур.

Она будет чувствовать себя полной дурой, если на фотографиях заметит этот чертов сельдерей. Улыбаться придется широко и часто. Еще хуже, если кто-то из гостей обратит внимание на клок зеленых нитей между ее зубами. Фото можно отредактировать, а вот впечатление малознакомых людей – нет. О чем будут вспоминать гости, когда разойдутся по домам? О закусках? О конкурсах, которые она вместе с сестрой готовила последние недели? Нет. Все только и будут, что припоминать сельдерей.

Она только накрасилась: наложила тени, подвела стрелки. Третья чистка зубов может смазать эти труды. И все-таки лучше перестраховаться.

Стоило взять зубную щетку и открыть рот, как из-за спины послышалось:

– Нет-нет-нет. Хватит уже. Нет у тебя ничего между зубами. Только ветер свистит, – сказала Даша. – С минуты на минуты приедет мама, и нам нужно будет выходить.

Лиза вернула щетку в пластиковый кейс и положила на стиральную машинку в ванной. И все же привкус сельдерея еще чувствовался. Она дала себе обещание не есть целый день, во избежание именно такого инцидента, но поддалась искушению, услышав запах спелых розоватых азербайджанских помидор в холодильнике. Просто удивительно, как натуральные продукты могут быть настолько вкусными. Лизе хватило и половины огромного, больше ладони, мелконарезанного помидора, чтобы утолить голод.

– Ты просто красавица, – сказала Даша. – Мы все очень рады за тебя, – ее взгляд скользнул по животу младшей сестры, и та инстинктивно (Лиза сама удивилась новому инстинкту) прикрыла его руками.

Короткая, «под мальчика», стрижка не шелохнулась от быстрого движения Лизы. Даша юркнула за дверь и исчезла, оставив сестру гадать: «она знает?».

Да. Конечно, знает. Даша всегда все знает.

Конкурсы были просто сногсшибательными. Поначалу Лиза переживала о мнении мамы. Понравится ли ей? Будет ли она чувствовать себя в своей тарелке? После долгих размышлений Лиза просто спросила. Это было так странно: спросить, вместо того чтобы надеяться на лучшее. Наверно, это и называется взрослая жизнь. Ни догадок, ни таинственного созерцания. Прямо и в лоб.

Тематическая вечеринка. Никакого дресс-кода. Обычный день, когда старые и новые знакомые встречаются вместе, словно бы прошлое и настоящее сливаются в одном бокале. Это было по-настоящему домашним напитком. Сладким и стремительным.

– Думаешь, я все делаю правильно? – спросила Лиза.

Даша залезла в джинсы и, как была, без лифчика и макияжа, подошла к сестре. В отражении узкие округлые ореолы сразу же бросились Лизе в глаза. Просто удивительно, подумала она: родные сестры, между которыми было три года разницы, походили друг на друга с возрастом все больше и больше. Не считая некоторых деталей…

– Да, я думаю, все правильно, – сказала Даша и поцеловала сестру в висок.

В дверь позвонили. Мама приехала.

Застегнув лифчик, Даша накинула рубашку с мятыми линиями на спине и направилась к двери. Чтобы впустить мать в квартиру, ей пришлось спуститься на улицу. Коридоры местных жилищ, напоминавшие южноамериканские фавелы, обычно не превышавшие трех этажей, были такие изворотливые и непредсказуемые, что Даша и сама запомнила проход к квартире не в первую неделю. Впусти она по ним маму – она бы потерялась на первом же повороте. Сейчас, спустя три года, Даша, не глядя, застегивая рубашку, пробежала по коридору, спрыгнула с небольшой деревянной лестницы, грохоча ударами тяжелых ног, завернула в темную арку и наконец подобралась к кованой двери с облупленной черной краской.

Лиза в это время надела кроссовки, положила паспорт в задний карман джинсов и уставилась в экран телефона. Десятки оповещений из разных мессенджеров. Она смахнула некоторые из них, не имевшие никакого значения, пробежала глазами по знакомым никнеймам, и тут открылась дверь в квартиру.

– Лиза!

– Мама!

Они не виделись четыре месяца – щепотка по сравнению с первым годом разлуки, когда младшая дочь, вслед за старшей, упорхнула из родительского гнезда, да не куда-нибудь, а в другую страну. Благо, материальное положение Марины Владимировны и страсть к путешествиям не оставляли почти никаких границ между материнской любовью и чадом.

– Какая ты красотка! – сказала Марина Владимировна. – Я так скучала!

Сквозь густые накрашенные ресницы женщины проступили слезы. Она смахнула их костяшкой указательного пальца, шмыгнула носом и выпустила дочь из объятий.

– Внизу ждет папа. Он побоялся подниматься. Впервые после твоего рождения я заметила слезы на его глазах.

Лиза поежилась в белой блузе. За окном стояла тридцатиградусная жара, но в квартире внезапно стало холодно. Не из-за встречи с матерью. Не из-за ее слов об отце. Отчего-то другого. Только Лиза знала, отчего именно.

– Пора спускаться, – сказала Даша, заметив волнение на лице сестры.

– Да, пора.

Таксист сделал несколько крутых поворотом, ловко спустился с пригорка, на каком находилась квартира Даши и ее мужа, Сергея. Он не стал мешаться среди женских сборов и обещал приехать, когда начнется вечеринка. Их с Дашей браку недавно исполнилось два года. Могли ли они подумать, что продержатся так долго? Кто угодно, только не Даша. Время от времени ее кололо предчувствие. Что, если она встретит другого? Казалось бы, ничего страшного, ей было всего двадцать девять лет. Вся жизнь была впереди. К тому же, Даша помнила, хотя и глупое, но все же громкое обещание. Не влюбляться. Об этом они договорились в первую ночь с Сергеем. Никогда. Ни за что. Не влюбляться друг в друга. Оба были молоды, горячи, любили случайный секс и вечеринки. Что с ними произошло? Нет, дело не во влюбленности. Безусловно, они нарушили обещание сразу, как только озвучили его. Все было в любви. И, пожалуй, в возрасте. От него никуда не деться, как ни успокаивай себя словами «все еще впереди», «все может измениться». Год от года, день ото дня рядом с любимым нрав торопел, гормоны скудели. Как бы скоро ни спешила жизнь, она постепенно смирялась.

До пункта назначения оставалось каких-то двадцать минут, и Лиза все это время не выпускала из рук телефон. В голову врезались мысли, одна за другой: все ли она сделала, ко всему ли готова? Ответов не было. Мысли смешались в мюсли, снизу живота подступала тошнота. Закрыв глаза, Лиза мечтала об одном: чтобы этот день поскорее закончился. Что будет после него – неважно. Только не сейчас, только не все то, что она знала наперед по часам: программа вечеринки, конкурсы, речи и слова, отрепетированные до щелчков. Она прожила это десятки, нет, сотни, раз. И не готова была на еще один.

Бросив взгляд на экран телефона, Лиза сказала:

– Гаачерет!

Водитель многозначительно посмотрел в зеркало заднего вида.

От волнения голос так сильно дрожал, что три года иммиграции растворились в холодных струях кондиционера такси. Лиза почти свободно говорила по-грузински, но от вспыхнувшего экрана телефона, на котором высветилось новое уведомление, ее акцент перекрывал смысл слов.

– Стоп, плиз! – повторила она по-английски.

– Что-то случилось? – спросила Марина Владимировна.

– Да, – только и ответила Лиза, открыв дверь и выбежав на тротуар.

Среди многочисленных сообщений на экране мобильника загорелось, словно бы ярче всего остального:

@K00K25 29.08.26 13:44:

Привет

Август 2026

За последние несколько дней ремонт серьезно продвинулся. Они ободрали старые голубоватые обои, которые за двумя диванами, на восточной и южной сторонах комнаты, позеленели от бетонной плесени. Перед обоями они вынули ящики из небольшого комода у двери. Со всех сторон темное дерево облепливали вырезанные из детских раскрасок и журналов герои сказок и мультфильмов. На втором снизу ящике была красная шапочка. Под ней была красная надпись, выведенная слабой детской рукой: «мама». Рядом шагал лев. «Папа». Содержимое комода: письменные принадлежности, отрывные календари за последние пятнадцать лет с написанными на листах приметами погоды и предсказаниями, тетради с рыболовными хитростями, большая часть из которых так и не нашла себе применение, мелкие инструменты, отвертки и шурупы – все это вытряхнули в мусорные мешки и вынесли на помойку.

– И все-таки он не всех пережил, – сказала Татьяна, вытягивая из комнаты комод.

Последние годы эта комната принадлежала одному человеку, к которому Татьяна не питала ни толики симпатии. Да, он, можно сказать, воспитал ее, строго говоря – заменил ей отца. Да, он был не так уж и плох. И все же… Какой бы печальной ни была смерть человека, в каком-то смысле она является лакмусовой бумажкой, индикатором значимости умершего для тех, кто его знал. Что касается Татьяны, она не просто знала его, она была его падчерицей, что так и не произнесла «папа» (поначалу она звала его «Коля», позже почему-то «дед») и долгие сорок лет – сожительницей. Словом, тем человеком, который на похоронах, не найдя доброго слова, молчит, борясь с демонами, подначивающими вывалить на всеобщее обозрение всю грязь, все те чувства, что она испытывала изо дня в день будучи еще ребенком, и неимоверное облегчение, пришедшее с этой утратой.

Старый промятый со всех сторон диван разобрали, оторвав изножье и подголовник, и сложили у крыльца девятиэтажного серого дома, рядом с мусорными баками. Тюфяк был не таким уж старым – ему был всего год, однако, пропитанный старческим потом, он исторгал кисло-сладкий запах, отчего его свернули, перевязали на концах прозрачным скотчем и запихнули в бак. «Кому-нибудь пригодится» – думала Татьяна. И верно. Наутро следующего дня, выйдя из дома, она не увидела ни тюфяка, ни сломанного дивана, хотя мусорные баки были почти полными. Вещи растащили местные бродяги.

Зеленоватые разводы на бетоне обработали специальным антисептиком, чтобы плесень не поразила новые обои. Когда средство высохло, стену покрыли штукатуркой, замазав неровности. Они делали это впервые. Все предыдущие разы они не тратили время на подобные мелочи – скорее срывали старые обои и клеили новые, тонкие, бумажные, дешевые.

Глядя на белый, почти белоснежный, натяжной потолок, Татьяна не понимала, как клеить обои под него. Или не клеить вовсе? Скорее всего, так и будет. Они встык обрежут новые лоскуты бумаги и первое время, оглядывая комнату, будут думать, что щели почти не видно.

Прошло больше сорока лет, когда Ольга, мать Татьяны, получила двухкомнатную квартиру в хорошем спальном районе, недалеко от трех озер и станции метро. Ровно столько же было стенке – ряду громоздких шкафов, достающих почти до самого потолка и тянущихся вдоль всей северной стены комнаты. Когда их вынесли, помещение стало заметно шире.

Шкафы разобрали: некоторые вещи, представлявшие хоть какую-то ценность, продали за гроши; остальное сложили в мусорный бак и забыли. За стенкой были старые, пятнадцатилетней давности, обои. Не те, что недавно покрывали остальные стены. При последних ремонтах они не передвигали громадины и сэкономили энную сумму на новых обоях.

Северная стена была самой проблемной. Старые обои буквально впитались в бетон, из-за чего то и дело под ноги падала крошка, которую позже обильно замазали штукатуркой.

Пока стены сохли, они взялись разбирать хлам на балконе. Слева стоял высоченный, двухъярусный пенальный стол – достижение советской компактности, по чьей вине балконы стали заваливать бесполезными вещами, когда места на даче уже не хватало. Пожелтевшие книги, коллекции детских игрушек – это было в верхнем ярусе пенала. На нижнем же ярусе была посуда. Помутневшие пластиковые контейнеры, какие пригождались разве что в новогоднюю пору, под салаты и холодец; мятые алюминиевые кастрюли и дуршлаги. Почти все содержимое пенального стола поместилось на гору такого же хлама на помойке. Следом лег сам пенал.

С правой стороны балкона под тонкой самодельной ширмой из старого куска шторы были полки с инструментами. От легких, таких как, ключи, шурупы и гайки, до топора, молотка, лома, сварочного аппарата, куска рельса и прочего барахла, за который завалилась старая, успевшая выцвести от духоты, царившей на балконе в летнее время, припрятанная когда-то давно смятая банка пива.

Часть инструментов решили оставить, однако большую часть ждала участь глобальной чистки. Последним предметом на балконе остался матово-черный велосипед с двадцатью одной передачей. Его они выкинуть не смогли. К тому же, можно будет купить второй и ездить на пару с первого озера на третье и обратно, проводя время на природе, да еще и занимаясь физической нагрузкой.

Когда комната опустела, а на стенах была еще сырая штукатурка, пришел черед устилавшего пол линолеума, который также был ровесником квартиры. Замерев на пороге, Татьяна увидела вмятины на светлом покрытии. На линолеуме отпечатались ножки диванов и периметр шкафов. На мгновение по коже пробежала дрожь, будто Татьяна увидела призрака. Призрака прошлого, которого через несколько минут свернут, задыхаясь от полувековой пыли.

За чисткой пришло время обновлений. Пол быстро устлало зеленое мягкое полотно, на которое лег темный паркет. А затем наступил ступор.

– Цветочки уже надоели, – говорила Татьяна, проходя бесконечные ряды обоев в строительном магазине. – Полоски, бантики, кубики… Может быть, фотообои? – спрашивала она саму себя, хотя рядом всегда шел Юрий. – Какой вид? Город? Пляж? Лес? Нет…

Что именно Татьяна хотела видеть в обновленной комнате, которая после ремонта станет ее личной – она не знала. Вернее, вариантов было так много, что глаза разбегались, а вот выбор ни на чем не останавливался. В сырых от штукатурки и запаха пыли стенах было больше жизни, чем во всем многообразии строительного магазина. Оставить, как есть? Тоже не то. А что тогда? Татьяна не знала.

Знала она только одно – надо поскорее закончить ремонт, обустроить комнату, сделав небольшую библиотеку из книг, которые читал ее сын. Их было так много, что во второй комнате, которую когда-то делили мать и сын, под книги отводились две выдвижные полки шкафа и все внутреннее пространство компьютерного стола. Однажды, выдвинув одну из полок, Татьяна испытала два противоположных чувства: с одной стороны ее грызла тревога, с другой же хотелось с головой нырнуть в литературный мир, где часто пребывал ее сын. Она тешила себя мыслями о том, что она сможет приблизиться к нему, понять то, чего не успела, и по правде говоря, не особенно стремилась. Венцом домашней библиотеки станут фотографии сына. Из детства, юности, взрослого возраста – последних было меньше всего.

Татьяна шла по магазину и твердила:

– Послезавтра мне выходить на работу. Голые стены стоят уже неделю. Мы объездили все магазины в городе и ничего не нашли.

– Эти? – Юрию была свойственна краткость. Он остановился в нескольких шагах от Татьяны и подозвал ее, увлеченную мыслями. – По-моему, неплохие.

Юрий стоял напротив бледно-розовых обоев, исполосованных прямыми линиями. Он уже давно прикинул: двенадцать рулонов – именно столько, по его расчетам, понадобиться, чтобы обклеить всю комнату. Вдвоем они справятся за полдня, и к вечеру можно будет растянуться на диване перед телевизором с чувством выполненного долга. К тому же, чем быстрее они закончат ремонт, тем быстрее у него появится и своя комната – пусть не такая большая, как у Татьяны, но Юрию хватит и этого. За свою жизнь он привык довольствовать малым.

– Нет, – ответила Татьяна и пошла к кассам, на выход. – Эти будут напоминать мне о прошлом.

Она прошла через кассу, обойдя покупателей, и произнесла про себя мантру последних недель:

Ничто не должно напоминать мне о прошлом.

Зайдя в парадную, Татьяна вызвала лифт и, пока тот спускался с девятого этажа, поднялась по ступенькам к почтовым ящикам. Она повернула ключ, открыла темно-серую металлическую дверцу и достала из ящика несколько рекламных объявлений. Большего в нем не было.

Переложив горстку разноцветных бумажек соседям, Татьяна спустилась к лифту, чувствуя невероятную тяжесть. Полдня. Именно столько потребовалось им, чтобы обойти несколько строительных магазинов. И ничего. Послезавтра на работу, времени на ремонт почти не останется. Что самое главное – не останется сил. Она хотела закончить ремонт к сроку, но, кажется, переоценила свои силы.

Когда они поднялись на восьмой этаж, перед дверью, ведущей в общий коридор с пятью квартирами, стоял молодой человек в фирменной оранжевой бейсболке «Express» и, зажимая под мышкой длинную, около метра, коробку, звонил в тридцать шестую квартиру.

– Вы к кому? – спросила Татьяна.

Только тогда она заметила белые беспроводные наушники, услышала ревущие басы. Доставщик не заметил две стоявшие рядом с ним фигуры. Тогда Татьяна коснулась плеча молодого человека и вздрогнула от неожиданности вместе с ним.

– Простите, – сказал парень, повысив голос. Из-за музыки он почти не слышал себя. – Вы знаете, кто живет в тридцать шестой квартире? Я уже пятнадцать минут не могу до них дозвониться.

– Да, знаю.

Парень шире открыл глаза, ожидая ответа.

Татьяна смотрела на него с одной единственной эмоцией – недоумением. Посылка. С доставкой на дом. И от кого?

– Ааа, – до парня дошло. – Это вы. Татьяна?

У нее похолодели кончики пальцев. Нечто в этой безликой, без единой надписи и наклейки, коробке сгущало кровь и заставляло виски пульсировать. По правде говоря, Татьяна любила сюрпризы. Последний, кто делал ей сюрприз, был… Впрочем, прошлое в прошлом – смогла себя убедить Татьяна. Никаких воспоминаний.

– Да, это я. А вы…

– У меня доставка на ваше имя и адрес, – парень посмотрел на коробку. В его тощих руках она казалась тяжелой.

– От кого? – спросила Татьяна.

Доставщик выковырял из кармана накладную, пробежал по ней глазами и смутился.

– Хм. Странно, – сказал он. – Здесь не указано. Я работаю уже полгода, но такое со мной впервые. Как бы там ни было… заказ оплачен. Не вижу повода для беспокойства. Мне лишь нужна ваша подпись.

Он протянул мятый листок и ручку, на какой Татьяна успела заметить исчезающий отпечаток потного пальца. Она пробежала глазами по накладной. В строке отправителя стоял прочерк.

Сердце забилось сильнее и оглушило Татьяну. Она почувствовала себя в наушниках, будто в них на полную катушку играет музыка, заслоняя собой все вокруг. На мгновение стены пошатнулись, но Татьяна быстро пришла в себя и поставила подпись.

Доставщик передал коробку и зашел в лифт. В следующую секунду дверцы захлопнулись, и он исчез.

Татьяна держала в руках коробку и сквозь колотящееся в груди сердце думала: кто мог отправить ей посылку?

Август 2026

Голос матери заглушали гудки автомобилей, вынужденных объезжать остановившееся в неположенном месте такси. Она надрывно кричала, стараясь привлечь внимание дочери, которая уставилась в телефон и зашагала прочь по обочине. Короткий шаг Лизы теперь выглядел широким и размашистым, уверенно следующим против течения.

– Почему ты сидишь? – прикрикнула Марина Владимировна, посмотрев в салон такси. – Сделай что-нибудь!

Даша могла догнать сестру за считанные секунды. Она регулярно занималась спортом, в особенности скалолазанием, где нужны сильные руки и ноги. Это было еще одним отличием сестер: одна – маленькая, хрупкая, женственная; другая – бойкая, спортивная, бесстрашная. В тайне Лиза всегда завидовала качествам старшей сестры. А та, в свою очередь, нежности и ухоженности младшей. У них никогда не было ссор. Они находили друг в друге гармонию.

Даша посмотрела на мать. Только и всего. Жесткий и в то же время бессильный взгляд. Они ничего не могли сделать. Лиза уже приняла решение.

Завернув за угол, Лиза посмотрела на телефон. Экран зажегся от нового уведомления.

@K00K25 29.08.26 13:45:

Знаю, я долго молчал. Пожалуй, слишком долго. Ты же знаешь, я не фанат резких перемен, поэтому посчитал нужным объясниться. Прежде чем перейти к главному, хочу начать с небольшого предисловия…

Прочитав сообщение, Лиза не сдержала слез. Они катились сами по себе, не задерживаясь на ресницах, мягко скатывались по плоским щекам, замирали на подбородке и расползались по белой блузе нежно-розовыми вкраплениями тонального крема и пудры. Лиза шагала, не отрываясь от экрана телефона, и читала сквозь завесу слез.

@K00K25 29.08.26 13:45:

…Последняя неделя августа выдалась жаркой. Температура била очередные рекорды. Климатические эксперты не переставали твердить о глобальном потеплении и ожидающихся, в связи с этим, природных катаклизмах. Особое предупреждение отводилось людям с повышенной метеозависимостью, к коим отношусь и я. Тридцатиградусная жара на протяжении полутора месяцев сводила меня с ума. Дождя не было почти пятьдесят дней. Реки пересыхали. В лесах то и дело вспыхивал пожар. Урожай сох, асфальт плавился вместе с мозгами.

Я ощущал себя как в парнике. Тем сложнее мне было осуществить задуманное.

К счастью, современные технологии позволяют решать многие вопросы, не выходя из тени. Двадцатого августа я сделал заказ в одной из немногих компаний в мире, занимающихся производством младенцев реборнов1. На самом деле подобных компаний – сотни, если не тысячи по всему миру. Однако мой выбор пал на особенную компанию. Ее отличительной чертой является то, что она не только создает детей любого возраста (и даже взрослых), но еще и может на заказ выполнить любую прихоть – лишь бы клиент платил. Да, куколка влетела мне в копеечку. И все же оно того стоило.

Расслабься. Я создал не свою копию. Я – в одном экземпляре.

Однажды я выкрал из семейного фотоальбома одно старое фото. А дальше – дело техники. Лицо, рост, вес, асимметрия. Компания обещала уложиться в четырехнедельный срок. Честно говоря, я не ожидал, что это займет столько времени. Впрочем, мне ничего не оставалось, кроме как довериться менеджерам компании. Должен сказать, все могло пойти прахом на любом из этапов моего плана. К тому же, от меня мало что зависело.

В комментариях к заказу я указал фирму, через которую необходимо отправить куклу по нужному адресу, и срок. Никого даже не удивило, что я хочу доставить посылку спустя почти год после создания реборна. Остается догадываться, какой контингент и с какими помыслами заказывает себе подобные игрушки, если компания предпочитает не задавать лишних вопросов, чтобы не впутаться в юридические разборки.

Как бы там ни было, моя куколка умеет говорить и, что еще более удивительное, – учиться. Кое-кому придется постараться, чтобы раскрыть все ее секреты…

Лиза замерла и почувствовала, как сердце сжалось, словно пружина. Ноги дрожали. Между бедер Лиза почувствовала влажность. В нос ударил запах собственного пота. Подмышки блузы промокли насквозь. Легкий макияж превратился в плохо наложенный грим.

Обернувшись, Лиза не узнала, где находится. Такси было уже далеко, никто не бежал вслед за Лизой. Сколько вообще прошло времени с того момента, когда она выбежала на тротуар?

Вокруг сновали прохожие. Лиза ощутила себя самой одинокой на земле. Ни одного знакомого лица, ни одной улыбки. И это в городе, где она прожила больше двух лет.

Дорога шла под наклоном вдоль широкой реки грязного цвета. Над ней тянулся мост с гудящими автомобилями. Лизе никогда не нравилась местная черта – сигналить без необходимости. Но она привыкла. Как и ко всему, что открывала перед ней жизнь.

Один из прохожих случайно задел ее плечом. Она посмотрела вслед молодому парню лет двадцати пяти в шортах, что было непринято у местной молодежи – они всегда ходили в джинсах, и футболке, даже в самые жаркие дни. Средний рост. Стройный. Короткая светлая прическа. Точно не из местных. От осознания Лизу передернуло, будто ледяной ветер пронзил августовский зной.

Молодой человек слегка обернулся, и в эту секунду Лиза успела рассмотреть ухоженную коротенькую бородку и нос с небольшой горбинкой.

Как же он был похож…

Ноги подкосились. Тело накренилось вниз со склона. Оставался один робкий шаг, чтобы окончательно потерять равновесие, но Лиза успела совладать с собой и замереть, словно восковая фигура, глядя на исчезающего в толпе парня.

– У вас все хорошо? – послышался сзади голос другого прохожего.

Круглые очки. Тонкая улыбка. Татуировка на торце ладони.

Лиза попятилась.

– Я могу чем-то помочь?

Она замотала головой.

– Нет, – сказала Лиза. – Не может быть, – и бросилась вдоль дороги, под мост.

Остановившись через пару сотен метров, когда стала задыхаться, она разблокировала телефон и зашла в чат. Внутри кипела злость.

@L10L06 29.08.26 13:48:

Кто ты? Чего хочешь? Откуда у тебя этот аккаунт?

Только в тот момент Лиза посмотрела в верхнюю часть экрана, где был указан ник, и вздохнула, не веря своим глазам:

@K00K25 «был(а) в сети 25.08.25 в 00:10»

Она заблокировала телефон, прислонилась к высокой оградке и попыталась думать логически. В этот момент пришло новое уведомление:

У вас одно новое сообщение от @K00K25

Какого черта? Как это возможно?

Ответ был слишком прост. Возможно. Еще как.

Лиза собралась с духом, чтобы вернуться в чат и написать новую порцию негодования, однако когда экран загорелся, у Лизы пропал дар речи.

@K00K25 29.08.26 13:50:

Перейдем к главному. Ты же не думала, что я написал спустя год, чтобы рассказать о какой-то кукле? Придет время, и ты узнаешь о ней подробнее. Я же хочу поделиться с тобой счастливой новостью.

Завтра выходит моя книга. Первая печать.

Конечно же, ты получишь отдельный экземпляр с моей личной подписью.

Надеюсь, ты не сменила адрес.

Напоследок: ты знаешь, откуда берутся черные дыры?

Их рождают мертвые звезды.

Август 2026

Открыв холодными руками коробку, Татьяна замерла. Дыхание остановилось. Губы медленно, словно окоченевшие, растянулись, готовые закричать, но Татьяна смогла сдержать вопль. Перед ней лежал нежно-розовый комок, нагой, беззащитный, с приоткрытым ртом и глазами, устремленными прямо на женщину. Руки и ноги лежали по швам, ровно умещаясь в небольшую, узкую – теперь она казалась именно такой – картонную коробку. На головке вились белокурые волоски.

На голом животике была маленькая записка, вмещавшая несколько слов:

«Меня зовут Танечка. Со мной нужно играть, разговаривать и гулять. Меня нужно любить, купать и главное – воспитывать».

Крик все же вырвался. Глухой, надрывистый, жалобный. Не крик – скулеж.

Машинально Татьяна оттолкнула от себя картонный гроб и забежала в ванную. Умывшись ледяной водой, она посмотрела на себя в зеркало. Сколько лет на нем была эта трещина? Десять? Пятнадцать?

Ничто не должно напоминать о прошлом – пронеслось в голове. Татьяна замахнулась и со всей силы ударила в свое лицо, рассыпавшееся на осколки. К ее удивлению, не было ни боли, ни крови.

Татьяна выбежала из ванной, стукнув дверью, и услышала лай Жужи – йоркширского терьера, взволнованного громким стуком. Собака выбежала из кухни, где любила проводить время на угловом диване, бросилась вперед Татьяны, но та успела сделать несколько широких шагов и вернулась в большую комнату, закрыв за собой дверь. Жужа заскулила и стала скрести когтями, требуя, чтобы ее впустили.

Татьяна ничего не слышала. Она уставилась на коробку. На куклу, лежавшую в ней. Точная копия трехмесячного ребенка. Это не галлюцинация. Кукла лежала прямо перед ней. Рядом была записка. С высоты своего роста Татьяна не могла прочитать ни слова – зрение с детства подводило ее. Однако слова врезались в память так глубоко, что бумажка не требовалась.

Меня зовут Танечка…

И меня – подумала Татьяна.

Припав на колени, она потянулась к кукле и тут же одернула себя. Нет. Все это какой-то бред. Этого не может быть. Как? Кто? Кто мог так жестоко посмеяться над ней?

Тот парень из доставки… Нет. Слишком молодой, да и умом, с виду, не блещет. К тому же, как он узнал о Татьяне? Зачем ему было устраивать этот не самый дешевый спектакль? Ради чего?

Ответов не было. Но Татьяна быстро сообразила. «Express».

Долгое ожидание. Разговоры с десятком операторов. «Express» – одна из крупнейших фирм доставки по всему миру. Конечно, у них есть отдельная сеть в России, тем не менее, Татьяне показалось, что она обогнула всю планету бесконечными «Здравствуйте, я хочу узнать, кто прислал мне посылку» и нудными рингтонами ожидания, которые все громче звучали полным безразличием.

Спустя примерно час она отчаялась. Никто так и не смог объяснить ей, почему в столь крупной фирме, отвечающей, как следует из рекламы, за качество перевозок, не знают отправителя посылки. Татьяна выяснила лишь одну невероятную деталь – куклу заказали несколько месяцев назад (точнее ей так и не смогли ответить) именно на эту дату. Двадцать шестое августа.

Это не совпадение. Кто-то намеренно заигрывает с ней.

Опустившись на колени, Татьяна набралась сил и прикоснулась к кукле. Материал, из которого была сделана Танечка, с бесчеловечной точностью имитировал кожу. Татьяна коснулась голени младенца, надавила сильнее и посмотрела в стеклянные глаза. Никакой реакции. Еще бы. Это всего лишь кукла. Татьяна надавила сильнее, упругая ткань прогнулась и заставила Татьяну отпрянуть. Внутри, под кожей, что-то было.

Переведя дух, она прикоснулась к колену. Сустав еще не успел сформироваться, но все же этот участок тела был плотнее голени и ручек – их Татьяна тоже успела прощупать. От осознания ее бросило в слезы, и в то же время к горлу подступила рвота. Скелет. Вернее, его подобие. Бутафория, от которой мутился рассудок.

Грудная клетка. Череп. Крошечные ноготки, слегка царапавшие подушечки пальцев. Кто бы ни произвел на свет это создание, в извращении его мозг не уступал маньякам и насильникам. Перевернув куклу, Татьяна разглядела складки на миниатюрных ягодицах. Между ними было два маленьких отверстия, из которых при надавливании выходил воздух.

Татьяна дышала глубоко. Она чувствовала, как с живота к груди поднимается незнакомое тяжелое чувство. Словно кто-то поднимает стальной поршень. Это была паника. Боль. Ужас. Невольно на ум пришли чудовищные мысли. Если кто-то отправил подобную куклу Татьяне, быть может, какой-нибудь псих заказывал их себе, чтобы приводить в жизнь самые страшные фантазии.

У шеи поршень растворился в новом чувстве. Оно было более знакомым Татьяне, однако она никак не могла вспомнить его. Такое далекое и теплое. Как воспоминание из детства.

Климакс делал свое дело. Впрочем, инстинкт никуда не делся.

Избавившись от мучительных мыслей о грубых мужских руках, ласкающих бутафорскую кожу, Татьяна еще раз оглядела куклу. В ней было все, что должно быть у настоящего младенца. Кроме одного. У Танечки не было голоса. Татьяна поймала себя на мысли, что ей хочется услышать детский плач, несуразные слова, так непохожие на взрослые. Она вновь прощупала пухлые ручки. Когда пальцы надавили на правую ладонь, из приоткрытого рта девочки послышалось:

– Агу.

Вмиг тревога сменилась воодушевлением. Радостное волнение прокатилось по щекам и налило их краской. Искусственное создание вдруг обрело душу.

– Агу. Агу. Агу, – повторяла Танечка после каждого нажатия.

На левой ладошке тоже была кнопка, вшитая под кожу.

Девочка захныкала. Еще и еще, так что Татьяне ничего не оставалось, кроме как прижать малышку к груди и слегка покачать, чтобы Танечка успокоилась.

Закрыв глаза и прислонившись к углу с засохшей штукатуркой, Татьяна поняла, какой должна быть эта комната. Обои, мебель, свет. Все наконец сложилось воедино.

Август 2026

Она жила недалеко от станции метро «Медицинский университет» в классическом для Тбилиси старом пятиэтажном доме, серпантином растянутым на несколько подъездов вдоль улицы. Чтобы войти в подъезд, достаточно было зажать кнопки 7 и 8 на дверном замке. Раздавался щелчок, и перед взором открывалась обшарпанная лестница. Лифтов в старых домах не было.

За белой дверью на последнем этаже располагалась обширная трехкомнатная квартира. По планировке в квартире было две спальни, выходящие окнами во двор, и большая гостиная, разделенная на две части стеной. Однако предприимчивые хозяева вставили двери с обеих сторон гостиной так, что разделявшая ее стена стала перегородкой для третьей спальни. Кроме того, согласно планировке, за небольшим коридором между одной из естественных спален и той, что была организована искусственно, было небольшое помещеньице, с окном и врезанной в бетон трубой кондиционера. Хозяева любезно приспособили эту комнатку, площадью не больше шести квадратных метров, в четвертую спальню и сдавали за минимальные сто семьдесят пять американских долларов, сделав таким образом из трехкомнатной квартиры пятикомнатную, с четырьмя спальнями.

Особенностью последней, крохотной, комнатки была ее «изолированность». Справа от двери стояла маленькая кровать, на которой никак не мог бы разместиться взрослый мужчина среднего роста. Никому неизвестно, как именно хозяевам квартиры удалось поместить кроватку в комнату. Ее изножье было таким широким, что заслоняло собой дверь, отчего в нее приходилось протискиваться, так как она не могла открыться в полной мере. Слева стоял шкаф, слегка отодвинутый от стены, потому что вдоль нее тянулась белая труба кондиционера, расположенного в соседней комнате. За шкафом умещался рабочий стол и стул. Собственно, «изолированность» заключалась в том, что окно комнатки было как бы вдавлено в здание и окружено выступами соседних комнаты и квартир. Над окном комнатки была крыша дома. Если смотреть со двора, то казалось, будто из здания вытащили один блок. В этой крохотной комнатке летом было жарче, чем в других частях квартиры; воздух едва ли проникал в открытое окно. Зимой же в комнатке было холоднее всего, так как не было ни кондиционера, ни батареи.

В этой комнатке и жила Лиза. Не из бедности и не из чрезмерной жадности. Жила, потому что удачно прошло знакомство с соседями по квартире – тремя программистами из России, уехавшими из родной страны во время последней волны эмиграции, как и сама Лиза. Комнатка была небольшой, вернее сказать – весьма скромной, однако общее впечатление от квартиры было хорошее, к тому же от центра на метро было добираться всего пятнадцать минут, а поблизости от дома были все необходимые магазины и места досуга.

Жила в этой комнатке Лиза вот уже больше двух лет. С первого ее дня Даня, первый жилец в квартире, считавшийся главным, и единственный из всех имевший прямой контакт с собственником, озвучил два правила. Первое – в квартире всегда должно быть тихо. Второе – после приема пищи посуда должна быть помыта сразу. На этом и разошлись. Даня был высоким стройным молодым человеком, возрастом ближе к тридцати, симпатичный, но вечно недовольный, что отталкивало от него при первом же взгляде. За два года глаз на Лизу никто из соседей не положил.

Вернувшись домой, первым делом она услышала голос Димы – второго соседа. Затем – звук захлопнувшейся двери. Туалет оказался занят. В душе кто-то мылся. Первое и второе правило не исключали гостей, и потому в квартире то и дело жил кто-то лишний. Помыв руки на кухне, Лиза заметила гору посуды в раковине. Правила были, о них все знали и помнили, но выполняли их далеко не всегда. Лиза могла бы обратить внимание соседей на нарушения, однако она быстро отказалась от этого. Бывало, она и сама не успевала помыть за собой посуду, говорила по телефону в гостиной и приводила друзей. Никому это не мешало. Во всяком случае, никто не выражал недовольства.

Весь вечер и всю ночь Лиза провела в кровати. Иногда поглядывала на экран телефона. Мама. Даша. Но не он. Он замолчал. До завтра.

Свернувшись клубком, Лиза маялась от душащей жары, липкого пота и давящих, не позволявших подняться с постели, мыслей. Перед глазами мелькали воспоминания. Хорошие и плохие. От одних слезы усиливались, словно течение весенней реки, от других успокаивались, на губах образовывалось нечто вроде улыбки, за которой неизменно следовал новый приток горечи.

Постанывая и глотая сырую воду из-под крана, от которой стенки стакана мутнели, а на дне оседал белый осадок, Лиза дождалась утра. Ленивое солнце ударило в пыльную занавеску. Накопившаяся за ночь усталость скопилась вокруг глаз так, что от них остались одни раскрасневшиеся щелочки.

Что она натворила? Сколько людей подставила? О чем думают родители и Даша? Эти мысли круг за кругом проносились в голове, но быстро смолкали. По-настоящему Лизу волновало одно. Книга. О чем Кирилл написал в ней? О Лизе, это понятно. А точнее? Пока неизвестно. Это «пока» сводило Лизу с ума, подобно пустому желудку.

В дверь постучали. Лиза вскочила с кровати и посмотрела на деревянную дверь, ведущую в ее комнату. Бывало, ей казалось, будто звуки из гостиной или соседней комнаты, где жил Тима, раздаются прямо здесь, однако это был мираж. Мираж плохой шумоизоляции и тревожности.

Стучали во входную дверь квартиры. Звук был несильный и в то же время нарастающий. Лиза посмотрела на телефон. Девять утра. Программисты в отличие от курьеров в это время спали без задних ног.

Она поднялась, протиснулась в дверь и открыла. Перед ней стоял коренастый мужчина с бородой и неплохим русским, почти без акцента.

– Пожалуйста, – сказал он и протянул небольшую коробку.

Лиза что-то пробормотала в ответ, взяла ей причитающееся и закрыла дверь, не одарив курьера улыбкой.

Распаковав коробку, Лиза прочитала название на обложке.

«Откровения Афродиты».

Август 2026

Ее выбор пал на светло-розовые обои с вкраплениями белых и розовых сердечек. Поклеили их быстро, за несколько часов. В это время малышка крепко спала, укутанная в чистую простыню. Татьяна то и дело отвлекалась от работы, чтобы навестить ребенка, и всякий раз вздрагивала, когда ей мерещились детские крики. Волнения были пустыми. Танечка ни разу не открыла глаза, пока взрослые шуршали обоями в соседней комнате, а рядом с ними вилась Жужа. Гораздо разумнее было уложить Танечку на кухне, однако узкий угловой диван, занимавший большую часть помещения, не мог уместить в себя ребенка так, чтобы Татьяна хотя бы на пару минут не отвлеклась от неожиданного материнства. Она быстро отметила преображения в себе: трепет при виде невинного и беззащитного комочка тепла, стучащая в груди тревога, перебирающая в голове все возможные ситуации, когда с ребенком может что-то случиться. Танечка может упасть. Еще хуже – очерствевшие за полвека руки могут ненароком уронить ребенка. Тугое пеленание непредназначенной для этого простыней могло просто-напросто задушить младенца или сломать крошечные косточки. Пот ледяными ручьями в тридцатиградусную жару стекал от одной только мысли, что без внимания малышка может проснуться и испугаться невиданного ею мира – пустого и безразличного без пристальных глаз матери.

Местами на обоях виднелись плохо сглаженные стыки. Кое-где полотна налезали друг на друга, но это не волновало Татьяну. Она души не чаяла в новой спальне, которую внутри себя робко называла просто – детская. Да, отныне восемнадцать с половиной квадратных метров предназначались двоим – маме и дочке.

Юрий, не отходивший от Татьяны ни на шаг, не осмеливался приблизиться к ребенку. Да и сама новоиспеченная мать не подпустила бы его. За прошедшие сутки, когда между Юрием и Татьяной в постели была не только расщелина между спинами, но еще и хрупкий бесшумный младенец, мужчина не обмолвился и словом. Он слышал дыхание Татьяны, знал, что она не спит, не смеет сомкнуть глаз с лежавшей подле нее куклы, и молчал. Молчал, не понимая происходящего и отдавая его в руки Татьяны.

С минуты на минуту должны были привезти кроватку. Ближе к вечеру – диван. Завтра – комод. Так, деталь за деталью, детская будет обрастать признаками новой, давно забытой жизни с ароматом свежего дерева и гипоаллергенного стирального порошка, присыпки и нежного детского тельца. Ни с чем несравнимый запах. По одному ему, переступив порог, можно опознать, есть ли в квартире новорожденные дети. А еще запах мочи и кала. Даже он пахнем по-особенному, как-то искренне и беззаботно.

Привезли пеленки-распашонки. Конечно, Татьяна не доверилась им. Перестирала, выполоскала. Крошечная одежда была не больше носков, сохнувших на балконе. В давящей духоте вещи высохли почти мгновенно. Существует важное правило в одевании ребенка – на нем должен быть на один слой одежды больше, чем на взрослом. Это считается гарантом тепла и заботы. Однако в стоящей в квартире жаровне Татьяна пренебрегла этим правилом. Погладив малышку по лицу, она увидела приоткрытые глазки и поняла, что второй по счету дневной сон подошел к концу. Пришло время наряжаться в обновки.

Первым делом Татьяна надела облегающий памперс и потянула за резинки, проверяя, не слишком ли они тугие, чтобы повредить детскую кожу. После нескольких попыток, Татьяна оставила его в покое и принялась за футболку, такую маленькую, что, казалось, ее можно надеть на ладонь. Танечка с легкостью переносила манипуляции женщины, не плакала и не кряхтела, но и не улыбалась. Малышка пристально следила за матерью, не отрывая взгляда. Она знакомилась с первыми законами физики, с первыми касаниями и эмоциями, улавливала все как радар, не упуская из виду ни малейшей детали. Татьяна старалась изображать радость и удовольствие, чтобы малышка впитывала их с первого взгляда, радовалась и изучала окружающий ее мир. Надевая футболку, Татьяна от страха вздрогнула, когда головка младенца ненадолго застряла в вороте. Женщина потянула футболку вниз и заметила, что Танечка закрыла глаза. Должно быть, испугалась. Наверное, для нее это первая футболка в жизни, первая одежда, первый страх потерять на мгновение облик матери. Когда Татьяна посмотрела на ребенка в следующий раз, глазки уже были открыты.

– Агу, агу, – протянула малышка.

Первой реакцией Татьяны была захватившая ее паника. Придержав головку Танечки, она подняла ребенка и прижала к себе, гладя по спинке и укачивая. Танечка проснулась двадцать минут назад, неужели она снова хочет спать? Все же ей мешали шорохи за стеной, когда Татьяна и Юрий клеили обои. Да еще и этот курьер, что привез кроватку. Татьяна жестом показала ему быть тише, но тот проявил невероятную ловкость и стукнул запечатанной в пленку ножкой кроватки о дверной косяк. Для Татьяны это был все равно, что удар колокола. Вот в чем все дело. Танечка проспала два с половиной часа, но сон этот был беспокойный. Татьяна боялась представить, что могло сниться малышке после столь оглушительного грохота.

Впрочем, она ошиблась. Пытаясь успокоить Танечку, женщина обхватила ее ножку и слегка сжала. Этого было достаточно, чтобы из нутра младенца раздался плач. Долгий, оглушающий плач голодного ребенка.

Татьяна спохватилась. Закрыв дверь в комнату и оградив от крика Юрия, который собирал в детской кроватку, Татьяна перевернула младенца так, чтобы его головка была чуть выше сгиба локтя, а тельце полностью уместилось на предплечье. Затем она приспустила левое плечико домашнего халата, лямку бюстгальтера и притянула губы Танечки к соску. От первого касания по телу прошел электрический импульс. Новый этап близости младенца и матери. Танечка коснулась губами ореола, но не обхватила сосок. Женщина попробовала снова. Не получилось. Отбросив волнующий трепет, Татьяна решила, что малышку до сего дня ни разу не кормили грудью. Танечка не знает, как правильно поступить. Ей нужна помощь.

Легким прикосновением Татьяна сдвинула губы ребенка вместе и сжала ими сосок. Как по волшебству, грудь защипало и ужалило. Случилось настоящее чудо, женский организм ожил, воскрес и явил миру первое молозиво. Несколько минут Танечка сосала питательную жидкость, а затем мама и дочь забылись крепким сном.

Август 2026

«Я увидела его в актовом зале. Он выделялся из толпы. Не яркой внешностью и не вызывающей одеждой. Он был парнем. Одним из четырех парней в педагогическом институте имени Герцена. В народе его звали просто – «женский» институт.

Он сидел вместе со всей нашей группой первого курса. Он и его девушка. Кристина. Вот уж у кого был вызывающий вид: громкий голос, широкие плечи, плохо наложенный тональник. Кристина училась в этом же институте, перешла на второй курс, а потому вела себя так, словно была у себя дома. Знала все и всех. При одном только взгляде на эту парочку можно было рассмотреть десятки разбитых сердец, которые треснули при виде конкурентки.

Он был красив. Чуточку смазлив, с зачесанными на левый бок белокурыми волосами и небольшой бородкой. Я знаю, что многие положили на него глаз в первую же секунду, как увидели. Многие на нашем курсе были из других, небольших городов и, оказавшись в Северной столице России, сходили с ума от всего: масштаба, окружающей красоты, количества парней.

Я тоже не могла похвастаться местной пропиской, однако в отличие от многих, я была из пригорода Петербурга, из Всеволожска – одного из крупнейших областных городов и в то же время лучшего большинства из них. В Санкт-Петербурге я бывала часто, но и тогда поездки в культурную столицу все называли «поездкой в город», будто Всеволожск был чем-то вроде деревни или села.

Ректор и некоторые преподаватели произнесли речи. Встреча носила формальный характер: группы впервые собрались вместе, посмотрели друг на друга, познакомились и разошлись. Первая пара была через несколько дней после этого, четвертого сентября. Педагогика. Большинство студентов уже сидели в небольшой аудитории на втором этаже института, когда в дверях показался он.

Он был один, без девушки, что естественно. Среди одногруппниц уже ходили слухи о красавчике-парне, который держится слегка в стороне ото всех. Такой симпатичный и загадочный. Этого было достаточно, чтобы привлечь к себе внимание.

Он старался это скрыть, но все, кто смотрел на него, заметили это. Его левая рука была обмотана туалетной бумагой, через которую проступала кровь на уровне костяшек. Он только появился и уже успел кому-то навалять? Выглядел он смурным, так что теория имела место быть.

Сев за последнюю парту, он спрятал руку под стол и уставился в телефон. Так проще всего было скрыть нервозность от пребывания в незнакомой и в то же время слегка пугающей обстановке.

– Здравствуйте, – в аудиторию зашла преподавательница. – Рада видеть новые лица в нашем институте. Думаю, всем нам стоит познакомиться поближе. Для этого я предлагаю игру «Часики». Вы поделитесь на несколько групп по четыре-пять человек, а затем по очереди каждый из группы будет называть время. В зависимости от того, на кого укажет стрелка часов, и будет вашим следующим партнером для диалога.

Я почти не смотрела на него в тот момент, хотя была уверена, что он взмок от необходимости разговаривать с незнакомками. Многие парни на его месте были бы в восторге от окружающего гарема. Только не он.

– Привет, – сказала сидевшая перед ним девушка. – Меня зовут Аня.

– Привет. Я – Кирилл.

– Ты местный?

– Да, а ты?

– Я тоже.

– Откуда?

– Метро «Академическая», знаешь?

– Да, что-то такое слышал.

Потом с ним заговорила Даша. Настя. В общем, одни и те же вопросы по кругу, лишь бы «часики» шли быстрее, и можно было скорее выбежать на улицу, отдышаться, благо пара в тот день была всего одна.

Я познакомилась с Машей. Она была из Екатеринбурга. Миниатюрная, такая же, как я. Бордовые волосы. Она любила аниме и сериалы. Мы быстро поладили и почти всегда сидели вместе.

Студенческая жизнь раскачивалась едва заметно, словно лодка в полный штиль. Тогда еще никто не знал, что царившее спокойствие предвещает настоящую бурю.

Современный русский язык. Предмет, о котором первокурсники узнали раньше, чем о зачислении в институт, потому что он был своеобразной изюминкой, от какой у многих быстро начинало першить в горле. Его вела костлявая старушка с кривыми зубами и ногами на каблуках, звук которых отличался от любых других звуков, доносящихся из коридора. Ее приближение к аудитории все слышали издалека и уже готовились сидеть тихо как мыши, боясь отпроситься в уборную.

Система оценивания Пиотровской, госпожи – как некоторые называли ее за манерность и неистовую любовь к своему предмету, была следующей: за написание домашних и контрольных работ студенты получали баллы, которые суммировались по итогам семестра в одну из трех оценок: «неуд» – он автоматически отправлял студента на экзамен, «удовлетворительно», «хорошо» (об оценке «отлично» подавляющему большинству студентов приходилось только мечтать). Если изначально кому-то казалось, что с домашними работами не возникнет сложностей, их можно будет списать, найти в интернете, то эти студенты быстро разочаровывались и начинали мысленно готовиться к экзамену с первых пар. Однако нужно сказать, что в безжалостной системе Пиотровской было одно подспорье – за посещение каждой пары студент получал один балл, что позволяло накопить ровно половину баллов до желаемого «удовлетворительно».

Еще одной особенностью госпожи был «черный список», о котором к нам спускались слухи со второго курса, от тех, кто уже пережил черную полосу русского языка. Одни говорили, что в него попадают все блондинки, другие – все те, кто отвечает неправильно на вопросы Пиотровской, третьи – те, кто пропускает пары. Во что можно было верить, а во что нет – мы не знали, поэтому верили во все сразу – считали, что в «черном списке» мы все. Правда, никто не упомянул, что в него могут входить парни, которые и без того у многих преподавателей считались привилегированными.

Сколько бы я ни пыталась разобраться в аффиксах, фонематическом разборе слова, словообразовании и прочих составляющих великого и ужасного современного русского языка – ничего не удавалось. Однажды, на одном из практических занятий, я попыталась ответить, когда передо мной уже выступило несколько человек, и я примерно представляла, что нужно сказать.

– Звук «эм», – начала я, когда Пиотровская прервала меня.

– Нет такого звука, – сказала она и слегка оскалилась от удовольствия.

Я попыталась снова:

– Звук «мэ»…

– Нет такого звука, – повторила госпожа.

Я не отчаивалась:

– Звук «м»…

– Вы путаете звуки и буквы, присаживайтесь.

На этом мои потуги в русском языке иссякли. Я поняла, что ничего не знаю о нем. Как любят говорить преподаватели: забудьте все, чему вас учили в школе. Я и забыла.

В первом полугодии Кирилл ответил на парах по современному русскому языку дважды. Оба удачно. На него оборачивались, шептались прямо перед лицом, потому как он почти всегда сидел на задних партах. Молчаливый парень выделился – не это ли повод для болтовни.

Неделя за неделей круг общения Кирилла расширялся. Первое время каждую свободную минуту между пар он проводил с девушкой и ее компанией, второкурсницами, но скоро Кирилл привлек внимание тех, кто, как и он сам, предпочитал последние ряды и старался быть незаметным. Правда, и от них он отличался. В первую очередь, умом. Он не был из тех студентов, которые молчат от незнания. Скорее, Кирилл молчал из-за робости.

Первой, кто стал частой соседкой по парте Кирилла, была Настя. Стройная, симпатичная, с родинкой справа от носа. Если бы не излишняя стройность, в средние века она была бы эталоном красоты. Первой же Настя поняла, что Кирилл понимает современный русский язык, и стала держаться к нему ближе. Кирилл знал о ее мотивах и не возражал. Я даже думаю, ему льстило внимание не столько как к противоположному полу, сколько как к авторитету по сложному предмету.

Вскоре для некоторых из одногруппниц он стал репетитором, давал уроки прямо в университете после пар или между ними, в «окна» – пропуск в расписании одной пары между двумя другими. На первом этаже здания было уютное местечко – под центральной лестницей, где стояла скамейка и парта. На первом курсе о ней знали не многие, в основном те, кто обращался за помощью к Кириллу.

Меня удивляла атмосфера высшего учебного заведения. Спокойствие, смешанное с серьезностью. В стенах Герцена не было ничего схожего со школьными годами. Ни малышни, бегающей на переменах. Ни строгого дресс-кода, школьной формы. Преподаватели почти не ругали за незнание, еще реже пытались унизить достоинство учащегося, что в школе считалось едва ли не нормой. В университете было одно единственное правило – все зависит от студента. Это было то самое правило, с которым многие смирялись с заметной болью, привыкшие к пинкам родителей и педагогов школы. Особенно четко наша несостоятельность как взрослых и организованных людей прослеживалась на современном русском языке. Если на других парах можно было отвлечься, списать, сослаться на большую учебную нагрузку, то с госпожой Пиотровской такой номер не проходил. При виде ее я думала лишь об одном – она жаждет отчислить как можно больше студентов, как будто ей за это доплачивали.

Привыкнуть к полуторачасовым лекциям и практикам было непросто. Ни тебе физкультминутки, ни болтовни на парах. Помню, как первый месяц, несмотря на небольшое количество пар (не больше трех в день), я приходила домой убитая от усталости. Помимо самой учебы силы отнимала дорога. Пять, а иногда и шесть, дней в неделю полчаса проводить в маршрутке из Всеволожска, затем примерно столько же в метро – и обратно – сводило меня с ума. Романтика первых пар и новых знакомств быстро сошла на нет, и началась всепоглощающая рутина.

– Хеллоу! Как прошел твой день? – спрашивала мама, выбегая из своего кабинета, пространства между коридором и спальней. Первые несколько дней после начала моей учебы она делала это почти каждый день, отвлекаясь от занятий с учениками. Моя мама была репетитором по английскому языку.

На ее вопросы я обычно отвечала приподнятым голосом, чтобы не нарваться на очередные расспросы, что случилось и все в таком духе. Проще было ответить: «все хорошо». Мама улыбалась и возвращалась к работе, хотя мы обе знали, что все совсем не хорошо.

У моего отца была онкология. Рак поджелудочной железы второй стадии. Не смертельно, но и не сказать, что очень радужно. Онкологические больные в равной степени умирают как от самой опухоли, так и от успевших распространиться по организму метастазов.

С того дня, как мы впервые узнали о диагнозе, прошло уже больше двух месяцев. Слезы мы выплакали. Оставалась надежда и упорное сопротивление этой дряни.

Когда я поступила в университет, мой отец проходил курс химиотерапии. Когда я более или менее адаптировалась к учебной нагрузке и осознала, что детство кончилось, отцу сделали операцию. Больше недели он провел в больнице, затем вернулся домой.

– Как прошел день, солнышко? – спрашивал отец, и я всегда улыбалась. Даже не знаю, от чего больше: от «солнышка», которое никогда не надоедало и было тем островком безопасности, куда я всегда могла причалить; или же от его неизменно бодрого духа, превозмогавшего боль и страх смерти. Как он только находил силы на все это? Наверное, я никогда этого не пойму.

Мой отец был особенным. В тяжелые дни, когда над нашей семьей сгущались тучи, и никто не знал, выглянет ли когда-нибудь солнце, он всегда говорил, что победит, имея в виду болезнь. Не выкарабкается, не «помогут врачи», а победит. Будто рак не вогнал его одной ногой в могилу, будто все как раньше, прибавилось лишь несколько шрамов да диета. На телесность отец никогда не обращал внимание. А диете был даже рад. Хотел быть здоровее и сильнее, чем когда-либо.

В детстве отец часто читал мне произведения Станислава Лема и братьев Стругацких. Я впитывала фантастические миры и в то же время проникалась любовью к тому миру, в котором жила. В этом, на мой взгляд, и заключалось волшебство этих писателей. Прошло много лет. И мой отец стал одним из героев, что противостоит внеземным цивилизациям, совершает научные открытия и дарит надежду на светлое будущее.

Я видела отца в больнице, всего в капельницах, подключенного к различным аппаратам, видела его бледным и слабым физически, но никогда – духовно. Порой мне казалось, что во время операций, под наркозом, с трубкой во рту, он улыбается и тем самым дает хирургам понять, что все будет хорошо.

В тот день пары кончались рано, и мы с моей новой подружкой, Машей, выходили из университета, когда увидели на первом этаже Влада. Он был нашим одногруппником. И вот уж про кого можно было сказать – не такой, как все. Он был слепой, ходил с тростью; слабослышащий, что вынуждало его носить слуховые аппараты, и вдобавок ко всему у него было нарушение опорно-двигательного аппарата, церебральный паралич, из-за чего его движения были причудливыми и для многих – пугающими. Влад сидел рядом с мужским туалетом и плакал.

– Что случилось? – спросила я, подойдя к нему ближе. Он не услышал, и тогда мне пришлось сказать громче, на ухо: – Что случилось, Влад?

Он вздрогнул. Мой голос был для него далеким, донесшимся из кромешной тьмы.

– Лиза? – сказал он. – Я узнал тебя. Мы учимся в одной группе.

Я сглотнула. Влад повернул голову и посмотрел на меня намокшими бегающими глазами, какие едва ли могли отличить день от ночи. Несмотря на это, на мгновение мне причудилось, будто он меня видит, знает, что я ношу короткие рыжеватые волосы, полосатый свитер. От этого стало не по себе.

– Да, мы учимся вместе, – сказала я, взглянув на Машу. Она стояла рядом со мной и, не отрываясь, смотрела на Влада. – Почему ты плачешь?

Секундное замешательство. Влад отвернулся и стал шарить в кармане пиджака, в каком неизменно появлялся в университете. Его короткие пухлые пальцы достали телефон.

– Он разрядился, – сказал Влад. – Я не могу позвонить маме и сказать, что у нас отменили последнюю пару.

Мы с Машей переглянулись. Ни у кого из нас не было зарядки для этой модели телефона.

– Как ты добираешься до дома? – спросила я.

– Сегодня на метро. Вы проводите меня? Но мне надо позвонить маме и предупредить ее.

– Хорошо. Мы поможем.

В тот момент я еще не знала, что мы можем сделать, кроме как проводить Влада к метро. Идея пришла, когда мы вышли из здания. Я написала в общий чат группы и спросила, есть ли у кого-нибудь зарядка и готов ли он дать ее Владу на время.

Ответ пришел только черед пятнадцать минут.

@K00K25 27.10.18 15:17:

Привет. У меня есть зарядка. Вы где?

Уже через пять минут мы встретились у метро. Кирилл единственный, кто откликнулся на призыв о помощи. И в тот момент он показался мне живым, настоящим. Тем, кто не привлекает к себе внимание внешностью и даже умом. Тем, кто умеет чувствовать…»

Сентябрь 2026

Татьяна надела на подушку чистую белую наволочку, взбила ее как следует и положила в изголовье кровати. Опустившись ниже, она разгладила пододеяльник, чтобы на нем не было ни единой морщины, и задвинула все ярусы кровати в шкаф. Затем пришло время уборки. Татьяна пропылесосила пол, вытерла пыль, расставила стулья вокруг круглых столов и убрала инвентарь в кладовую.

– Ну, все, первые идут, – сказала Катя, воспитательница детского сада. – Соскучилась?

Катя отпрянула от окна и повернулась к Татьяне, которая передвигала с места на место детские игрушки. Татьяна выглядела растерянной, ее белый халат был неправильно застегнут, на одну пуговицу выше прорези.

Катя подошла к Татьяне и повернула к себе лицом.

– После отпуска мне тоже хочется, чтобы кто-нибудь развязал мне шнурки и снял обувь, – говорила Катя, приводя халат няни в порядок. – Так всегда: сначала ты забываешь о детях, а когда рабочие дни приближаются, хочется уехать куда-нибудь на Мальдивы, чтобы не слышать эти крики и ругань. Так что я тебя понимаю.