Прописи жизни

Глава 1

Влезая в сапоги, Стас невольно поморщился. Разивший от них густой запах протухшей рыбы буквально сбивал с ног. Наспех проглоченный завтрак незатейливо напомнил, что может запросто покинуть его утробу, если это издевательство будет продолжаться и дальше.

Поначалу эти растреклятые сапоги ничем таким не выделялись среди остальной обуви. И только после недели интенсивной носки по квартире стал распространяться жуткий запах мертвечины. Жена долго не могла понять, что за дохлятина изволила сделать из их прихожей (так как запах ощущался там сильнее всего) фамильный склеп. Трудно было предположить, что сапоги могут быть, судя по их запаху, изготовлены из шкуры провонявшего говяжьего трупа. «Видимо, в целях экономии, вырытого прохиндеями-артельщиками из скотомогильника», – прокомментировал версию происхождения сырья продавец магазина рабочей спецодежды. Взбешенный донельзя этим обстоятельством, Стас подступил к нему с требованием обменять сапоги, ввиду невозможности их использования.

Бестия-продавец наверняка уже имел такого рода беседы с огорчёнными покупателями. Видимо, Стас был не первым покупателем, требовавшим обменять сапожью тухлятину на кондиционный товар. После непродолжительного молчания, окинув Стаса оловянным взглядом, продавец осведомился:

– Может вам и столик с приборами накрыть, где вы изволите откушать ваши сапоги?

Стас оторопело откинулся от прилавка и воззрился на остряка-торгаша:

– Ты чё, мужик, опупел?! Бабу свою корми такими шутками! От них же разит дохлятиной, а ты тут торгуешь ими, как будто так и надо!

Продавец вздохнул. Цыкнув сразу всей зубной наличностью, он с усталостью в голосе произнёс:

– Слушай, парень, ты куда пришёл? Ты, часом, не спутал магазины? Мы обувью торгуем, а не продуктами! Ты, чего, колбасу испорченную принёс, что ли? Запах, у него, видите ли, в сапогах! Ноги мой, носки стирай, в общем, занимайся почаще гигиеной, и тогда всё в порядке будет!

И, ловко увернувшись от нацеленного в его голову сапога, захохотал:

– Да тише ты, мужик! Шуток не понимаешь?! Сапоги у тебя каши не просят? Подметки нигде не оставил? Лопнули они у тебя где-нибудь?! Нет? Вот будут претензии по этим вопросам, тогда милости просим, если, конечно, гарантия на них не пропадет. А что воняют они, – так это не к нам, а на фабрику. Их там делают, а мы только продаем! Вот так, такие вот сапоги с котятами!

Дело, конечно, кончилось ничем. Выжига-продавец был, что называется, в своём праве. Сапоги, несмотря на ужасающий запах, своей функциональности ни в малейшей степени не потеряли. И хотя вся сантехническая братия, особенно Харицкая, посещая утренние пятиминутки, недовольно крутили носами, пытаясь обнаружить источник зловонного запаха, Стас благоразумно молчал. Подозрительно оглядывая подначальных ей слесарей-сантехников, Харицкая, с брезгливой интонацией в голосе, сообщала о своем желании, чтобы все присутствующие соответствовали общеупотребительным санитарным нормам. А посему, перед посещением присутственного места, где бывает высокое начальство, отмывали себя от производственных запахов и прочих, сопутствующих столь специфичной работе, конкреций.

Стас справедливо полагал, что из-за этой напасти, причем, не стесняясь в выражениях, его запросто могли попросить сменить обувку. Именно этого сделать он не мог. Таковая у него имелась в наличии только в единственном экземпляре. Да и эту пару, в связи с отсутствием финансов, заменить на какую-либо другую, позволявшую свободно шастать по залитым нечистотами подвалам, в данное время он был не в состоянии.

Помянул он в сердцах эти злополучные сапоги впоследствии ещё только раз, когда санитар в Склифе разрезал голенище левого сапога очень похожими на садовый секатор ножницами, такими же кривыми и устрашающе огромными. Стасу тогда судьба этих сапог была уже безразлична, как бывает безразлична человеку в его положении, ибо левая нога была напрочь отломана косым переломом в голени. Слишком уж судьбоносной оказалась эта пара ароматнейших примитивных изделий!

Глава 2

От диспетчерской до рынка было рукой подать. Как назло, наступило обеденное время, особенно почитаемое среди рабочего люда. Рассчитывать на чью-либо помощь сейчас было равносильно взыванию к марсианам. Один плотник Митяй, с утра томившийся дурным самочувствием, отозвался на предложение Стаса сгонять по-быстрому через МКАД до рынка. Сговорившись с ним за пару литровых «джин-тоников» Стас рассчитывал вовремя обернуться за обеденный перерыв к бригадирской пятиминутке. Но порченая вчерашним застольем натура Митяя согласилась на это при условии разделения наградного куша на две половины: одна емкость сейчас, другая после возвращения. Скрепя сердце, Стас с болезным Митяем на рысях добежал до ларька с горячительными напитками, благо, что тот был по пути. Там он отоварил истерзанного жуткой головной болью Митяя спасительным зельем. Едва литр оного оказался в руках страдальца, тот взревел утробным придыхом. Не тратя драгоценное время на перевод дыхания, в мгновение высосал все до дна!

Отбросив ненужный полиэтилен в сторону, как отбрасывает, даже не заметив этого, отбойник стреляную гильзу из автомата, Митяй выпрямился. Став даже выше ростом, он зыркнул на Стаса враз заблестевшим живой огненной искрой глазом и коротко бросил: «Погнали»!

Через пятнадцать минут самого борзого гона, на который только был способен Митяй, Стас уже переминался на рынке у намеченной палатки. Пока его «рабочая сила» приходила в себя, Стас отчаянно торговался за пару длинномеров из ДСП. Они срочно понадобились ему для изготовления долгожданных антресолей. По этому поводу жена, словно дятел, продолбила все мозги. Уже месяц как он скрипел зубами, выслушивая её гневные упрёки в чём-то там несостоятельном, не «мужчинском»! Но выбраться на рынок представляло для него исключительную проблему.

Стас при найме на работу в ДЭЗ был определён, как новичок, в ремонтную группу. От этой работы все старожилы-работяги бегали, как черт от ладана. Закавыка заключалась в том, что режим работы «аварийки» был строго привязан к внеурочным дежурствам. Все гадство заключалось в том, что работник оной группы обязан был сидеть, придя с работы, около телефона, ожидая случившейся где-нибудь аварийной ситуации.

И вот тогда, – полночь ли, заполночь, – обязан он был, сердешный, сорваться в ту же минуту с полной сумкой инструментов и мчаться куда-нибудь за три квартала от дома. Обслуживаемый участок был обширен и в сантехническом отношении крайне изношен. Надеяться, что с вызовом при отлучке из дома пронесет, было, по незнанию специфики этого рода работы, чистым наивом. При всем этом доплата за внеурочные и выходные была издевательской. Так что парням, попавшим в ремгруппу, вся остальная братия сочувствовала, но ничем помочь не могла! Довершало беду то обстоятельство, что их ДЭЗ был частной конторой. Рабочие часы считались не подлежащим никаким усекновениям, вроде отгулов, отпрашиваний у начальства и прочих житейских причин.

Вот так, промаявшись с месяц, изнемогая под градом упрёков жены, Стас пожертвовал своим перерывом, чтобы снять эту, изъевшую всю печёнку, проблему.

Что бывает в жизни каждого человека более или менее постоянным, так это выскакивающие перед ним, как чёртик из шкатулки, всяческие напасти и неприятности. Никто не застрахован от них! Глупо и самонадеянно не принимать в расчёт главную линию в жизни каждого из нас, определяющую её с завидной регулярностью. Вот бы так преследовали человека удачи и успех, как эти гостинцы нечистого! Так нет же, всё наоборот! Эти незваные, непрошенные рогатые гости с сочувствующей миной на роже, а то и с откровенной ухмылкой, дарят вам свой презент из букета несчастий в самый неподходящий момент!

Пока Стас ждал выполнения заказа, подонок Митяй (именно так и орал в озлоблении Стас) где-то умудрился отыскать знакомую пьянь и довершил дело, так лихо начатое полчаса назад. Принятая им доза оказалась последней каплей, что валит с ног и не такие крепкие натуры! Невозможность поднять и, тем более, привести в чувство блаженно улыбающегося Митяя, через пять минут стала для Стаса очевидной! Время таяло, стремительно истекало! Стас, оставив свой товар в палатке до завтра, опрометью бросился назад…

Глава 3

Сапоги на бегу хлябали, хлопали голенищами по щиколоткам с противным чваканьем раздавленного комка слизи. Стас чувствовал, что опаздывает вызывающе неприлично. «Череп» накануне объявил, что будет проводить пятиминутку в полном «кворуме», за исключением тех, кто заранее предупредит его об уважительной причине своего отсутствия. В противном случае («Череп» даже с удовольствием осклабился от предвкушения предстоящего сообщения), весь рабочий состав ДЭЗ’а будет лишен премии за этот день.

Эта мера, по мнению руководства, должна была значительно поднять дисциплину в рядах вверенного ему коллектива. Слишком часто «Череп» стал замечать ситуации, когда вместо выполнения заявок исполнитель оной в наглую заколачивал «бабки» на халтуре! Причём халтура эта была чистой воды официальной заявкой, но только исполненной напарником из соседней диспетчерской! Хитроумная практика такой деятельности не раз приводила к грандиозным скандалам. Оскорбленные хозяева квартиры выясняли, что точно такой же ремонт был сделан у соседа в квартире напротив совершенно бесплатно!

Но на вопросы «Черепа» кто делал им ремонт, хозяева только разводили руками. Мол, сантехник приходил, но из-за отсутствия какой-то нужной детали работать отказался. Он обещал прислать человека, который ее имеет, но за деталь ему нужно заплатить. Она очень дефицитная и дорого стоит. Собрав очередной «пятиминутный» форум, «Череп» впадал в бешенство, грозя уволить новоявленного «Афоню», как только до него доберётся!

Предаваясь таким мыслям, Стас мчался по косогору извилистой тропинкой, срезая путь до МКАД. Катаясь в раздавшихся сапогах на отполированных до блеска кожаных стельках, он пытался совместить остойчивость своего вертикального положения с крутыми виражами замысловатой тропинки, вьющейся по склону. Лучше бы он снял эти позорища сапожьего рода и проделал весь путь босиком! Пусть щебёнка и всё, что ни попалось бы ему под ноги, изрезали и изорвали кожу на подошвах в куски до самых костей! Всё было бы лучше, чем то, что ждало его за железным бордюрным отбойником на другой стороне окружного кольца!

Дождавшись, когда неумолимый железный поток разношерстного транспорта немного поредеет, Стас стремительно рванул через МКАД. В запале захолонувшего сердца от рвущейся ему навстречу ревущей массы машин, Стас едва успел перебежать широкую ленту асфальта. Сделав толчок неудобной ногой, он с разгона взлетел над почти метровой лентой заградительного бордюра… Потом Стас часто вспоминал этот, ни с чем не сравнимый, сухой звук лопающихся костей!

Неловко развернувшись в воздухе, Стас приземлился на усыпанный щебнем откос левой ногой. Нога в донельзя расхлестанном сапоге, наступив на мелкий камешек, неотвратимо поехала в сторону. Стас всей массой своего девяностокилограммового тела подмял её под себя! Сначала он не понял, что с таким звуком отдалось во всем теле! Опрокинувшись на спину, Стас недоуменно смотрел на левую ногу. Изогнутая под неестественным углом, она торчала под коленом как раз над укороченным голенищем сапога.

Едва до его сознания дошло случившееся, холодный пот, как из душа, окатил всё тело. Мгновенно взмокнув, Стас тотчас же понял весь трагизм его положения. Боли он пока не ощущал, и это дало ему надежду, что не всё ещё так плохо, как кажется. Он подумал, что, возможно, это какой-то вывих и стоит попробовать вправить его. Но, едва Стас начал приподнимать ногу, как режущая боль едва не вышибла его из сознания. Он отчетливо увидел, как его голеностоп вместе с сапогом тяжелым камнем остался лежать на земле. Там, где он ощущал в ноге пульсирующую опоясывающую ломоту, словно образовалось второе колено, только более острое, чем данное природой. Штанина не давала ему возможности понять, в какой степени он получил перелом, но Стас ясно осознал, что его надежды на лучший исход отодвинулись в область абсурда!..

Он снова откинулся на спину, лихорадочно прикидывая, что ему сейчас делать?! В своём желании скостить изрядный кусок пути, Стас выбрал самое неудачное место. Никого из случайных прохожих ожидать здесь не приходилось. Вряд ли кто рискнёт проделать тот же рисковый трюк с перебежкой через дорогу в этом месте.

Стараясь как можно меньше напрягать сломанную ногу, Стас, опираясь на правый бок, медленно, сантиметр за сантиметром, пополз к шоссе. Чувствовал он себя всё хуже и хуже. Как ни старался он оберегать травмированную ногу, накатывающаяся боль все же отнимала у него силы. До дороги было всего метра четыре, но он затратил на них выстраданных полчаса. И только ему удалось добраться до обочины, едва он поднял руку, как ничком уткнулся в пыльный, пропахший бензином и нагретым асфальтом край дорожного полотна. Долго ли он так пролежал, сколько машин пронеслось мимо, он уже не узнал, как и не слышал шорох тормозящих около него шин…

Глава 4

Пришел он в себя, когда почувствовал, что его тормошат: «Эй, мужик, ты чего?! Что с тобой?..». Стас открыл глаза. В полуметре от себя увидел кроссовки с джинсами, а сзади них шины роскошной иномарки. Повернув голову, Стас обнаружил, что лежит на обочине дороги. Присевший рядом молодой парень обеспокоенно вглядывался в его лицо.

– Ну, оклемался? Что случилось? Машина сбила, что ли?

Стас ответил не сразу, пытаясь понять, почему он здесь лежит. Он попытался приподняться, но резкая боль снова опрокинула его на спину. Стас всё вспомнил. Хрипло, сквозь зубы, пытаясь не стонать, сказал:

– Нога, левая… Задери штанину, посмотри… что там… только осторожно, больно очень…

Едва парень обнажил ногу чуть выше голенища и присвистнул. Аккуратно натянув штанину назад, покачал головой:

– Ну, мужик, ты и влип! Кость под коленом торчит! Как это ты умудрился? Тебе в больницу срочно надо, по Ярославке как раз через пятнадцать минут будет Склиф. Надо как-то тебе встать и залезть в машину…

После неимоверных усилий, ежесекундно обливаясь то холодным, то горячим потом, Стас разместился на сиденье. Парень, придерживая вихляющую часть его ноги, сочувствующе хлопотал около него. Рванув по трассе, они уже через двадцать минут въезжали в ворота института скорой помощи им. Склифосовского. А ещё через несколько минут, передав Стаса в руки хмурого неласкового санитара, его бескорыстный спаситель, пожелав скорейшего выздоровления, умчался прочь.

Только потом, лёжа на больничной койке, Стас корил себя, что не взял номер телефона этого парня. С момента его падения и до того, когда он, открыв глаза, узрел над собой участливое лицо парня, прошло ни много, ни мало полтора часа!

Никто, ни одна христианская душа даже и не помыслила о том, чтобы остановиться и узнать, что же за человек лежит на обочине в метре от них! И, что совсем уж немыслимо по нашим временам, остановиться и оказать помощь страдальцу! Тем более удивителен и благороден был поступок молодого парня, не убоявшегося ни следственных расспросов в случае обнаружения мёртвого тела, ни многочисленных хлопот с живым, ни оторванного от дела времени. В голове Стаса тяжелым комом заворочалась тоскливая дума, странным образом обобщив личное с большой занозой в многострадальном теле Отечества.

Сколько таких бедолаг валяется на обочине жизни! Протяни только руку и выправится их жизнь этим малым усилием сострадательной души! Ничего не стоила бы многим такая помощь, но ведь для этого надобна особая струна в душе. Она не появляется ниоткуда, её пестуют, лелеют с младых лет добросердечные родители, гуманное общество да верные друзья.

Стас только представил себе этот фантастический вариант существования такой жизни, как его покоробило и передёрнуло, словно от чудовищной оскомины! Что это его так! Неужто он, закалённый полуторадесятилетней облавой на его права и смысл жизни, смог такое даже вообразить! Все эти годы он постоянно слышал громовый рык в неистовом раже катившийся по стране: «Ату их!». Как огромное оголтелое стадо неистовых зверей, сорванный этим рыком ополоумевший народ, в желании урвать хоть частицу, хоть кроху любым способом в погоне за миражами богатства, стремительно терял всё, что делало человека человеком!..

Он закрыл глаза. В темноте было лучше, ибо видеть то, что сейчас сутками торчало перед глазами, приводило его в паническое состояние бессилия и тоски. Всё пошло прахом! Столько времени провести в дерьме и вонючей грязи, слушая примитивы маниакальных рассуждений окружающей его братвы. Изо дня в день бездарно убивать свою энергию и силу в бессмысленной сутолоке сантехнической возни, а в результате оказаться на больничной койке! И это вместо вожделенных квадратных метров жилой площади! Что ж! Поделом ему, суетному недоумку, тщившемуся съесть каравай, да не понюхавшему даже его!.. Впору пример брать с клопа! Укусил, где сидишь, отсосал порцию и скачи прочь! А что разные прочие, ненужные да сиюминутные людишки от тебя требуют, – так это твоя беда, что не умеешь вовремя показать им убедительный кукиш!..

Глава 5

Ныла и простреливала подвешенная на грузе нога. Хотелось пить, но Стас боялся пошевелиться. Ходячих в палате было немного. По таким пустякам, как желание глотнуть воды, ему не хотелось никого беспокоить. Местный приживала Валера, обуреваемый халявным желанием опрокинуть стаканчик водяры, появится только к вечеру. Остальные, кроме сколиозника Серёги, единственного ходячего утешения, были в таком же положении раздавленных тараканов. Переломы нижних конечностей и рёбер, шеек бедра, тяжелые вывихи да позвоночные грыжи, как заработанные медали и ордена в сражениях с жизнью стали невольными свидетелями проигрыша в этой нелёгкой борьбе возлежавших здесь бедолаг.

Стас с завистью смотрел на расположившуюся напротив него компанию молодых организмов, ни в малейшей степени не отягощенным таким рудиментом, как мозги. Компания уже второй час оттягивалась «правильным» пивком. Потребляли его в равной степени как молодь женского рода, не переросшая ещё в девах, так и пацанья братва. «Паровозный обмолот» видавшего виды кассетника добавлял изрядную эмоциональную специю в атмосферу палаты. Но вступать в переговоры с сей молодью, уже набравшейся до оловянного блеска в глазах, почему-то никому не хотелось. Припоминался сразу случай с «нечаянно» упавшим «варнаком» из такой же кампании на грузовую оттяжку, закрепленную на сломанной ноге. Тот мужик, говорили, долго ещё орал, поминая всех до тридесятого колена самой жгучей лексикой своего словарного запаса. Его даже не утешило то обстоятельство, что развесёлая кодла была немедленно вытурена взашей вместе с болезным, к которому явилась скрашивать его скорбные часы…

Так-то оно так, но пива захотелось до ломоты в зубах! Сосед Юра, судя по его напряженным скулам и плотно прикрытым векам, полностью разделял мнение Стаса. Его вывих шейки бедра, требовавший того же радикального лечения, что и сломанная нога Стаса, не давал ему такого же права голоса. Из опасения быть неправильно понятым в своей просьбе он, взахлеб глотая густые запахи пива, давился слюной и молчал.

Трудно сразу вот так отрешиться от многолетней привычки, особенно закреплённой в последние годы обрушившимся на ошалелое мужское поголовье страны водопадом разнообразнейшего питья! Сверзился он на иссохшие глотки исстрадавшегося за последнее десятилетие мужика, как «тать в нощи»! Тот, припав к почти даровой поилке, отпадал от неё только в состоянии изумленной прострации!

Чего только не творилось теперь во вздрюченной, поделённой на две, далеко неравные части населения алкоголиков и бизнесменов! Их можно сразу было определить по присутственным местам. Те, кто избрал коммерческие банки всевозможных фасонов и размеров, ООО, ОАО, ЗАО и прочие малые предприятия, густо разбавленные мелким предпринимательством в виде палаток, ларьков, киосков, офисов-однодневок местом приложения своих сил, полностью терялись на фоне других старателей зелёного змия. Его могучая и неисчислимая армия в великом хмельном угаре танцевала свой незамысловатый танец на всём пространстве дуроломной страны. Науськанная океанами рекламной алкогольной погани, она спивалась стадами, портя вконец и без того жуткую демографическую картину!

В раже веселия пития мужички в годах, пареньки, даже не сбрившие первый пушок, чванливые интеллигенты и пьянь подзаборная вкупе с серьёзными деятелями от всяческих высших интеллектуальных сфер, – все они стараниями своего весёлого патрона, ломая и круша члены свои и ближних своих наполняли палаты лечебных заведений в превеликом множестве! Как потом узнал Стас, никто из возлежавших в его палате не избежал расплаты за свой неосмотрительный договор с зелёным гадом, за что и был наказан тяжким увечьем!

Сосед Юра, человек профессорского вида, правда немного подзапущенного, обиженно вздохнул и скосил один глаз в сторону Стаса:

– Вот изверги! – шёпотом прошелестел он. – Хоть бы угостили парой глотков! Ну хрен с ним, с ихним обмолотом, я бы стерпел, но пиво они жрут просто бесстыдно! Даже не догадаются, молокососы, что с ними рядом тоже люди лежат! Спросить, что ли, уважили бы старших бутылочкой…

– …по голове! – отозвался Стас. – Они все уже по завязку, не видишь, что ли! Хрен его знает, что у них сварит в башке! Лучше не лезть….

Юра закрыл полный надежды глаз, и на его лицо опустилась скорбная маска разочарования. Он с трудом переносил своё заточение, а потому часто бывал раздражителен и сварлив. Стасу с первых же часов пребывания с ним по соседству показалось, что Юрий Михайлович чем-то сильно удручён. Поначалу ему некогда было разбираться в сложностях натуры своего колоритного соседа. Только потом, в потянувшиеся тягостной чередой унылые дни, Стас поневоле стал вникать в его психологические экзерсисы.

В минуты просветления Юра был способен на пространные монологи из своей, уже клонившейся к закату, жизни. Излагая тот или иной эпизод, он, со вкусом живописуя его, подавал так, как хороший повар выносит вам на праздничный стол своё самое любимое блюдо. В ароматных словесных кусках повествования чувствовался тонкий вкус рассказчика, которому не чужда была изрядная доля стилевого соуса. И даже мат, присутствовавший в небольших дозах, как тонкая приправа, острой перчинкой выгодно оттенял немудрёные бытовые сценки! Что уж тут говорить о значимых событиях в жизни Юрия Михайловича. Он в такие моменты возвышал свои монологи до шекспировских высот. А достоевская аналитичность и глубина сюжета увлекала всех, кто внимал ему в это время….

Но… так бывало редко. Стас заметил, что Юрий Михайлович совсем не охоч до разговоров на семейные темы. Он тщательно обходил их в разговорах, да и посетители не баловали своим вниманием. Стасу не хотелось спрашивать его об этом. Догадавшись, что не всё благополучно у Юры на этом куске жизненного поприща, деликатно обходил щекотливую тему.

Глава 6

– Мужики, я в буфет, говорите, что кому взять…

Сергей, счастливый обладатель пары ходячих ног, опросил лежачий контингент пятьсот сорок восьмой палаты. Глядя на него совершенно определённо можно было сделать вывод, с чем он находится здесь на излечении. Его согбенная сколиозом спина вводила всех в заблуждение. Но это было обманчивое впечатление. Он имел несчастье сломать себе руку и довольно неудачно. И всё же с парой титановых скобок Серёга был в несравненно более выгодном положении. С присущей ему щедростью натуры, он частенько выполнял просьбы своих обездвиженных сотоварищей.

Случалось, в отсутствие санитарки ему исполнять и более интимные просьбы. Но Серёга безропотно подавал и опорожнял «утки» и «судна» с таким выражением лица, словно он был самолично виноват в скорбном положении просящего.

– Сергей, возьми мне вафель и кефира. И, если есть, какую-нибудь минералку без газа.

Стас, кряхтя, повернулся к тумбочке и вытащил деньги.

– Может, пивка, где надыбаешь, Вон Юра слюной заходится. Ему можно, у него кости в порядке, а я вот буду страдать…

Юра делал вид, что спит и не слышит Стаса. Он не мог себе позволить такую роскошь. Вся его наличность давно перешла в область туманных грёз, а до её пополнения оставалась долгая неделя.

Стас только к концу второго дня понял, насколько его положение здесь будет зависеть от таких ходячих «счастливчиков». Все обезноженные «скелетники» вообще быстро смекали эту простую истину, всячески ублажали своих добровольных «патронов». И только один из них занимал место, которое Стас никак не мог долго определить.

Каждый день в палате появлялось это маленькое, худосочное существо. Оно было мужского рода с лицом тряпичной куклы, только сильно состарившейся. Существо это, маленький, скукоженный мужичок, возбуждал в отношении своей особы смешанное впечатление насмешливой жалости и безразличия. К тому же, своими повадками он напоминал маленького испуганного пёсика. Трясясь при каждом внезапном появлении больничных работников, мужичонка съёживался, забивался в тёмный угол и там замирал.

Впрочем, при появлении санитарок он был смелее. В моменты раздачи пищи он робко просил налить ему «черпачок жиденького». Но это была лишь проформа. Валера, ибо имя он имел вполне человеческое, в такие часы становился счастливым обладателем пары-тройки добротных порций. Порции доставались ему от истомлённых плохим самочувствием больных, страдающих отсутствием аппетита.

Свой крест Валера нёс безропотно. Долгими вечерами, когда измученная плоть страдальцев находила утешение в привычном мужскому естеству сорокаградусном забвении, Валера, с аскетичными интонациями, будто рассказ и не касался его жизненных перипетий, присовокуплял эпизоды своей крутой судьбы к не менее крепким дозам хмельного болеутолителя. Как-то, в конце третьего дня, из сгустившихся сумерек через балконную дверь неслышной полутенью возникла его маленькая, серенькая фигурка. Юра, лежавший ближе всех, в сердцах воскликнул:

– Тебе бы, Валерик, где-нибудь призраком работать!

– Чего «призраком»? Беспаспортный я… Сам-то я из Казахстана… Когда сел, Союз ещё был, а вышел – нету паспорта! Стали менты гонять, на работе только батрачить за похлёбку… Да и работать мне нечем, пальцы мне менты перебили, не слушаются теперь. Здесь их лечил, да вот остался… помогать. Вроде зав. отделения знает, но не гонит. Сами видите, санитарок нет, а я только и годный, что бельё собрать, куда отвезти, что раздать… А кады кто из начальства появляется, всё равно лучше пересидеть где-нибудь в уголке, с глаз долой…

– Домой чего не едешь, в Казахстан?

– А не к кому. Там мать с сеструхой жили. Мать померла, когда я чалился, а сеструха уехала сюда, в Москву. У нас тут другая сеструха, двоюродная, живёт, да я только не знаю адрес.

Что-то забрезжило в голове Стаса, и он с интересом спросил:

– Как сестёр звали?

– Мою? Мою-то Нинка, а двоюродную Любкой, если правильно помню.

Стас ничего не ответил. Усмехнувшись, он сказал:

– Съезди, Валер, вот по такому адресу на Ярославском шоссе, здесь недалеко, по прямой…

Стас назвал известный ему дом, объяснив сложившуюся ситуацию. Валера не удивился такому жизненному раскладу, только сказал потухшим голосом:

– Чего удивляться, жизнь моя такая, – выше головы не прыгнешь…

Что хотел этим сказать бедолага, не было ясно. Но почему-то все в палате замолчали, издав, по всему видать, сочувствующие вздохи.

И всё же, разногласия по поводу жизненных установок Валеры иногда возникали на социально-философском уровне. Юра, скептически хмыкая, в ответ на жалостливые реплики сотоварищей по палате, с немалой долей иронии замечал:

– Вашего Валеру никто не принуждал жить по такой схеме! Выбор есть всегда и у всех! Только один кретинствует, то есть, обходится набором примитивных правил, которые в ходу у его социального окружения, а другого они не устраивают! Вам, голубки мои, это хоть ясно?

И, не дожидаясь ответа, язвительно добавлял:

– Я немало, впрочем, как и вы все, повидал таких Валер. Все они в один голос плакались о своей несчастной доле и всякой такой ерунде! Чего ему мешает обустроить эту свою долю по-другому? Да элементарная лень! Он хоть бы попробовал тыркнуться в какую-нибудь сторону, так нет же! Он предпочитает юродствовать!

– Мне кажется, Юрий Михайлович, что вы тут не совсем просекаете сущность этого социального явления, как бомж! – иронично откликнулся со своей койки Серёга. – Вы то хоть представляете его положение? Куда ни ткнись, везде чиновничья стена и каждый из них норовит пинком отпасовать Валерика к следующему, даже не выслушав его!

– Н-да? И ваш Валерик, тут же, пустив жалостливую слезу, забивается в угол и сидит там как цуцик, грея свой геморрой! Да никто его и не будет жалеть! Он что, дитя малое, чтобы не знать такую простую истину?! Тыркаться надо туда-сюда по сто раз на день, пока у чиновника, по вашему образному выражению нога не устанет пинать!..

– Об этом хорошо говорить, а как дела коснешься, так хотелка с терпелкой отваливаются, – съязвил Стас. – Я вон пять лет пытался разменять свою квартиру, да только перевел кучу денег на этих оглоедов. Уж меня-то пинала всякая шваль, с которой срать рядом не сел бы, не то, что с ней дело иметь!

Стас горестно вздохнул и замолчал.

– Понятно! – Юрий Михайлович усмехнулся и назидательно сказал:

– Вот если бы кто-то здесь внимательно читал классиков, то, может быть, и поднабрался бы опыта! Помнишь, у Булгакова в «Мастере…» был один проходимец, который из однокомнатной квартиры без всяких чудес превратил ее в три трехкомнатные?!

– Чего ты хочешь этим сказать? – вяло отреагировал Стас. Он слишком хорошо изучил этот квартирный вопрос, чтобы услышать для себя что-то новое или полезное.

– А то, что ты, как следует из результата твоей квартирной эпопеи, не тот типчик, о котором писал Булгаков. Не надо было тебе самому заниматься этой канителью. Вместо того, чтобы кормить этих клопов, на которых ты перевел столько денег, нашел бы ловкого человечка, который обошелся бы тебе намного дешевле и дело твое было бы в шляпе!

– Да что ты, Юр, заладил все «бы, да кабы»! – недовольно отпарировал Стас. – Чего теперь говорить об этом! Я все перепробовал и все псу под хвост…

– Это ты так думаешь, что все!

Излишняя категоричность Юры, смущала его собеседников. Они предпочли не продолжать этот абстрактный разговор. Все давно уже заметили, что сам Юрий Михайлович, хоть и резок был в суждениях в отношении Валеры, однако это нисколько ему не мешало активно пользоваться его даровыми услугами. Это только подчёркивало странное одиночество Юрия Михайлович. За истекшие три дня ни один посетитель не соизволил его потревожить. Заметить-то заметили, но спрашивать об этом странном явлении у него, вполне понятно, никто не решался. Сам Юра предпочитал вопрос о своих родственниках обходить стороной и с этим его правом мужики считались вполне деликатно…

Глава 7

Поначалу дни тянулись, как изжеванная до состояния белой сопли жевательная резинка. Наполненные беспокойным томлением перед извечным волнителем человеческой натуры, – неизвестностью, они превратились в долгую тягомотину изорванных в куски дней и ночей. Каждое утро на обходе лечащий врач Игорь, осматривал ногу Стаса. Хмыкал, проводил неприятные манипуляции с его поломанной конечностью, ибо на статус ноги она теперь претендовала мало. Ничего не говоря, отводил взгляд и переходил к следующей жертве его лекарских экзекуций.

В своих исканиях эскулаповых истин он иногда, судя по его уж очень деловому виду (ибо какие лекарские истины могут быть у доктора в двадцать восемь лет), был подозрительно категоричен и уверен в своих ответах. Больным это не нравилось. Они всем скопом тормошили его на предмет своих болячек. В те разы, когда Игорь сопровождал зав отделением Бориса Гавриловича, он, утыкая палец в проблемное место, положим, где-нибудь на ноге пациента, говорил пару слов на латыни. Борис Гаврилович с усталым видом носителя многих лечебных премудростей, хватал проблемное место своей короткой волосатой, смахивающей на клешню краба, рукой. Он мял, крутил, тянул, высверливал взглядом пораженную хворью болячку и говорил «ну да, ну да…», подтверждая, тем самым, мнение своего юного коллеги.

Что касаемо страдальца, обладателя сего ущербного места, то ему выбирать манеру поведения не приходилось. Оба ответственных докторских лица, стоически перенося стоны и закатывания глаз к потолку их подопечного, приговаривая: «ну будет, будет…», ни слова не говорили о перспективах и сроках его пребывания на больничной койке. Стаса бывалые соседи утешали: «Да чё там, с твоей травмой ещё месяц-полтора, – и будешь прыгать как заяц, правда, только через годик, когда снимут гипс»…

Сердце Стаса обмирало и ухало в темный провал безнадёги. Что будет с квартирой, с вещами, с женой, у которой не только прописки, но и гражданства-то российского нет! Эх, сучья судьбина! Его размышления прервал голос их ходячего благодетеля.

– Мужики, Светка телевизор завтра принесёт! – обрадовано сообщил Сергей.

Юрий Михайлович обождал, пока утихнут слова благодарности возликовавших сопалатников. Издав череду нисходящих звуков, которым позавидовал бы любой лягушачий самец в период любовных страстей, изрек:

– Кхе-кхе-кхе-кхе… Ну, вот, дождались! А я-то думал, что хоть здесь можно спокойно пообщаться с людьми, так сказать, их живые мысли попробовать на вкус! Что там смотреть!? На экраны вырвалась орда жизнерадостных идиотов, выпущенных докторами-маньяками из сумасшедших домов. Мало-мальски думающему человеку суют под нос круглые сутки изо дня в день бесчисленные шоу из молодых кретинов, сериалы, ничем не отличающиеся игрой актёров и режиссёрской мыслью от любительского спектакля в какой-нибудь Пентюховке, реклама, реклама и Голливу-у-уд!..

Юра задохнулся и зашелся в кашле. Сергей попытался было вставить слово, но Юра энергично замахал рукой, выдавливая сквозь кашель возражения:

– Не кончил я… дай… договорю!.. А если и показывают что, то скромненько, эдак часа в три-четыре ночи, чтобы думающий люд, если и захочет просмотреть нужную ему передачу, то чтоб на утро был осоловелый в доску, – меньше думать будет!

– Ну, ты сказанул! Кому нужен твой думающий люд в наше время! Зато хохмы по телеку чуть ли не по полдня идут! Чё ещё надо, – нахохотался и порядок!

Юрий Михайлович, морщась, как от доброй дозы хинного порошка, не выходя из этого образа, восклицал:

– Вот и наплодилось идиотов, как саранчи! Они же ваши мозги засирают, а вы и распустили слюни!

– И чем же тебе юмор не угодил? – саркастически вопросил Стас. – Одно хоть это можно смотреть из всей бредятины!

– А то и не угодил, что посмотри, кто тебе преподносит его! – ещё больше раздражался Юра. – Ты хоть знаешь, откуда вся природа смешного происходит?

– А зачем мне это? – миролюбиво усмехнулся Стас.

– А затем, что эти мужики и бабы, на которых воду только возить, живут за твой счёт и ещё над тобой потешаются! А некоторые так и совсем откровенно называют свои выпендрёжи: – «Деревня дураков»! А что бы совсем было понятно, преподносят тебе этот дебилизм и издевку в русском стиле. Дескать, это исконное, народное!

– Ну, и причем здесь природа смешного? – с интересом спросил Серёга.

– Я вам сейчас объясню. Скажи, если кто-то при тебе поскользнётся и грохнется всеми четырьмя лапами кверху, ты, не желая даже этого, невольно улыбнёшься. А многие и вовсе похохочут всласть. Заметь, это одна сторона, – на уровне инстинкта. Но не это главное. А вся суть в том, что зарождался юмор только как потешание над чем-то, что людям кажется непривычным. Почему смешно смотреть на ужимки обезьяны? Да потому что она очень похожа на нас! Что называется, «ошибка Бога»! Отсюда её карикатурность вызывает в нас желание смеяться. Эта же природа заложена и в древних скоморошьих, балаганных, цирковых представлениях, когда уродство человека вызывало только смех, особенно сознательно усиленное специальными приёмами. Уродов учили быть смешными, а не страшными и позорными. Всё ясно?!

Стас, внимательно прослушавший Юрино откровение, скептически усмехнулся:

– И что следует из твоей речуги?

– А то следует, что нормальные здоровые мужики и бабы, корча рожи и изгиляясь в ужимках, несут примитивную пошлятину и даже не морщатся от стыда. Эти все «Аншлаги» и «Кривые зеркала»! Я бы сгорел от них, если бы меня хоть на секунду заставили изобразить что-нибудь подобное! А им хоть бы что! Раньше, когда какой-нибудь царь хотел опустить кого-либо до звания половика, что б ноги об него вытирать, делал его шутом при дворе. Надеюсь, примеры из литературы и истории сами вспомните! Тоже мне ещё, деятели сцены!..

– Ну, а театр? Это как?

– Н-да! – Юрий Михайлович криво усмехнулся. – А ты сам подумай, – что театр? Дорогой мой, это ведь разные вещи! Кто этого не понимает, тому уже ничто не поможет! Значит, в детстве он пропустил эту великолепную сторону человеческой жизни. В детстве, в детстве, родной мой, нужно было думать твоим маме с папой об этом. А сейчас тебе остаётся только пялиться в телеочко и хавать то, что вываливают из разных там помоек тебе на уши!

– М-да, Юрий Михайлович, в тебе определённо погибает гений-критик! Статьи, случайно, в газетёнки не пописывал? – Серёга, ехидно хмыкая, поскреб подбородок. – Знаешь, кроме театра есть ещё куча разных других вещей, например, футбол и так далее…

– Меня футбол не интересует, – глядя в потолок, бесцветным голосом отозвался Юра. На его враз обмякшем, потускневшем лице отразилось отрешённое выражение безмерной усталости, как будто он вел непосильную дискуссию длиной в жизнь и только сейчас окончил её. «Придурки… «хлеба и зрелищ»… ничто не меняется!.. сунул кусок пряника и хлещи их, это быдло, кнутом до посинения… какая уж тут культура, им бы голову только чуть высунуть из того навоза, в котором увязли по уши… Да не дадут, не дадут, эти пидоры, которые сидят у кнопок телеканалов. Тем только «бабки»… «бабки» хапать, чем только можно!.. А как же! ведь просют, народ жалает ентого, рейтинги вона какие у нашего хлёбова!.. Ублюдки!..».

Впрочем, к обеду их ждало и без телевизора некоторое разнообразие в лице новоприбывшего мужичка, – худого длинного, с потрёпанной физиономией и перебинтованной ногой. Он прибыл прямо с операционного стола. Он еще не отошел от наркоза и потому немедлено свалился в отключке, едва медсёстры его опустили с каталки. Проспавшись, он поднял голову от подушки и весьма оригинально отрекомендовался:

– Привет трудовой братве от бомжа по убеждению! Зовите меня Колян!

– Это чё ещё такое? – выразил общее мнение Стас, переглянувшись с мужиками. – Это где же такие водятся?

Длинный перегнулся пополам и с таинственной хитрецой во взгляде изрёк:

– Мы особая порода! Нас мало, но мир без нас протухнет!..

Мужики ошарашено, но, вместе с тем, с большим интересом воззрились на это явленное в его лице «чудо свободной воли».

– Это что, вроде юродивых, что ли?

– Хм! – презрительно усмехнулся Колян. – Вам бы только всё примерять по своим одёжкам! Мозгами раскиньте! Вы бы хоть знали толком, что такое юродивые! К вашему сведению, был такой Франциск Ассизский, – богатый, между прочим, был мужик, да всё бросил и подался в нищие! И таких, как он, – как алмазов в навозе!

– Смотри, кого он знает! – удивился Сергей. – Каша у тебя в голове! Он к богу подался, служить ему таким образом!

– Да какая разница, главное, – бросил своё богатство, и точка!

– Ты что, хочешь сказать, что тоже был не бедный и всё бросил?!