Последняя вахта

Североморск. Вечер. Дождь колол лицо ледяной крупой. Воздух был густой – смесь соли, тухлятины и мазута. Ветер рвал одежду, свистел в мачтах. Порт – грязная рана на краю земли.

Андрей Морозов, бывший капитан «Севморпути», волок ящик по скользкой пристани. Руки дрожали. Не от холода. От похмелья. От жизни.

– Эй, Дед! Не споткнись! – крикнул молодой матрос, усмехнувшись.

– Капитан Титаника! – добавил другой.

Андрей не оглянулся. «Дед» – презрительная кличка. Ему пятьдесят два. Но он спился. Состарился раньше времени. После гибели «Севморпути» три года назад – его судна, его экипажа, его вины. Он выжил. Проклятие.

Он поставил ящик у склада. Спина гудела. В кармане – бутылка дешёвой водки, половины нет. Завтрак. В глазах – порт: ржавые корпуса, облезлые краны, лужи с нефтяной плёнкой. В ушах – гул того шторма, крики, а потом вечная тишина. Он отвернулся, сглотнул ком. Стыд жёг изнутри.

Из тумана и грязи выплыла фигура. Жук – контрабандист. Толстый, в кожанке, лицо – сплошной ожог. Глаза – щёлочки, холодные.

– Морозов, – голос хриплый, словно скрип ржавого люка, – должок помнишь? За ту радость вчерашнюю?

Андрей кивнул, глядя в грязные лужи у ног Жука. Видел своё отражение. Разбитое.

– Карты. Ты обещал. Проходы в запретке, чтоб рыба шла чисто, без лишних глаз.

Жук сунул руку в карман, вытащил пачку влажных купюр.

– Сегодня. Вечером. На старом маяке. Координаты. Или… – он не договорил, достал плоскую фляжку с дорогим коньяком. – Это аванс. За оперативность.

Андрей взял деньги и фляжку. Рука не дрогнула. Внутри всё сжалось. Эти карты – годами вычерченные, каждый подводный камень, каждая впадина в «Чёртовых Котлах». Теперь он продаёт их этому пауку. Чтоб гонял браконьерские сейнеры по запретным фарватерам, подчистую убивая море, которому он служил.

– Будем, – констатировал Жук и, улыбнувшись жёлтыми редкими зубами, растворился в серой мгле порта – как нечисть.

Их лица – упрёк в глазах. Он предал их, море и себя. Андрей сунул деньги в карман, открутил крышку фляжки, глотнул.

Огонь прошёл по пищеводу, вызвал спазм, но тепло разлилось – поддельное, грязное. Следующий глоток – сильнее, чтобы заглушить вой ветра, крики чаек и голоса тех, кто ушёл ко дну вместе с «Севморпутём»: старший механик Волков, штурман Петров, молодой практикант…

Опустошённый, Андрей прислонился к холодной стенке склада и выпил до дна. Искры в глазах. Море вдалеке было чёрным, неумолимым – как его совесть. Он плюнул в грязь. Последняя честь ушла с глотком. Осталось дно.

Андрей лежал под сенью гниющей сети, насквозь промокший от ночного дождя. Рот – пересохшее русло реки. Каждый стук сердца отдавался болью в черепе. В кармане жгли пачка денег от Жука и пустая фляжка. Проклятие. Он попытался встать, мир поплыл. Утро впилось в виски ржавыми гвоздями.

– Морозов.

Голос. Твёрдый, молодой. Не издевательский. Андрей поднял голову, щурясь от серого света.

Перед ним – фигура в чёрном морском бушлате без знаков различия, но с выправкой. Лицо – знакомое. Слишком знакомое. Узкое, с резким подбородком, но глаза… глаза старшего механика Волкова. Только моложе. Холоднее.

– Волков? – хрипло выдавил Андрей, опираясь о скользкий борт рыбацкого катера.

– Максим Волков. Капитан, – молодой человек не протянул руки. Стоял прямо. Дождь стекал по капюшону. – Слышал, ты здесь ковыряешься.

Андрей кивнул, сглотнул горькую слюну. Сын. Сын Волкова, который гниёт где-то там, в «Чёртовых Котлах», на обломках «Севморпути». Из-за него.

– Набираю команду, – продолжил Максим. Голос ровный, без эмоций. – Рейс в «Котлы». Тяжёлый. Опасный. Погода – сука.

Он посмотрел прямо в красные, мутные глаза Андрея.

– Нужен человек, который знает те воды. Как свои пять пальцев. Или знал.

Андрей почувствовал, как подкашиваются ноги. Не от слабости. От удара. «Котлы». Туда? Туда, где всё началось и закончилось?

– Я… – начал он, но голос сорвался.

– Не нужны твои оправдания или история, – отрезал Максим. В его глазах не было ни жалости, ни ненависти. Была оценка. – Нужны руки. И знания. Если они ещё есть под этой… – он чуть кивнул в сторону Андрея, – …внешностью. Работа матроса. Тяжёлая. Грязная. Но честная. Это шанс, Морозов. Возможно, последний.

"Честная."

Слово обожгло сильнее водки. Андрей отвернулся, смотря на серые волны, бьющиеся о причал. Голоса мёртвых зашелестели в ушах. Волков-старший улыбался сквозь водяную пыль. «Капитан, держись!» Потом – тишина.

– Почему? – прошептал Андрей, не оборачиваясь. – Зачем тебе я?

– Потому что мой отец, – голос Максима дрогнул, впервые, – всегда говорил: Андрей Морозов – лучший штурман в Североморске. Лучший капитан. До того дня. – Я верю ему. Больше, чем своим глазам. Сейчас.

Андрей закрыл глаза. Стыд накрыл волной. Горячей, густой. Сквозь него пробилась тонкая ниточка чего-то другого. Не надежды. Возможности. Дышать.

– Пойдёшь? – спросил Максим. Просто.

Андрей кивнул. Не глядя. Ещё не веря.

– Тогда собирайся. «Капитан Волков» отходит через три часа. Причал три.

Максим развернулся и пошёл прочь, не оглядываясь.

«КАПИТАН ВОЛКОВ». Удар в солнечное сплетение. Сын назвал судно в честь отца. Отца, которого погубил он, Андрей. И теперь этот сын зовёт его на борт. Андрей поднял голову. В просвете между ржавыми корпусами стоял новый траулер. Крепкий, с высоким форштевнем. На борту, крупными белыми буквами: «КАПИТАН ВОЛКОВ».

Он занёс руку, чтобы разбить бутылку о камни. Остановился. Вместо этого с силой швырнул её далеко в воду. Плюх. Круги. Исчезла. Неистовое желание выпить схлынуло, сменившись пустотой и странной, хрупкой решимостью. Он зашагал, спотыкаясь, к своему углу у склада.

Руки тряслись. В кармане жгли деньги Жука. Он вытащил сплющенную бутылку дешёвой водки – заначку на утро. Посмотрел на неё. На желтоватую жидкость. На море за портом. Серое, вечное.

На причале №3 кипела работа. «Капитан Волков» готовился к выходу. Андрей, с тощим вещмешком через плечо, почувствовал на себе десятки взглядов. Колючих. Враждебных. Любопытных. Узнали. Шёпотки: «Дед… Севморпуть… Живой призрак…»

– Эй, борода! – окликнул его грузный человек в засаленном бушлате, с лицом, изборождённым морщинами и ветром. Боцман. Прозвище «Кит» читалось в каждом его движении. – Ты и есть наше новое счастье? – Кит окинул Андрея презрительным взглядом с ног до головы. – Капитан сказал – ставить. Значит, ставим. Но гнить будешь на палубе. В трюм к механике – ни ногой. Ясно, "капитан"?

Андрей молча кивнул. Кит фыркнул и отвернулся, рявкнув на матроса, несущего катушку троса:

– Давай живее, сопляк!

Максим Волков стоял на мостике, отдавая последние приказания. Его взгляд скользнул по Андрею, задержался на мгновение. Ничего не выражая. Но Андрей почувствовал: наблюдает.

Поднялся по трапу.

Палуба пахла свежей краской, рыбой и соляркой. Чужой запах. Он прошёл к лееру, опёрся. Море, встреченное им утром с ненавистью, теперь манило холодной глубиной.

Втянул воздух полной грудью. Соль, ветер, свобода. И страх. Страшный, животный страх перед «Котлами». Но сквозь страх – что-то твёрдое. Как старый компас, найденный на дне рюкзака. Последняя вахта. Или первый шаг из бездны.

«Капитан Волков» резал воду форштевнем, оставляя за кормой пенный шлейф. Баренцево море встретило их обманчивым спокойствием. Серое, тяжёлое, но без ярости. Для Андрея этот переход стал пыткой. Каждое движение отзывалось ломотой в мышцах, дрожью в ослабленных руках. Рулежка, чистка палубы, работа с мокрыми тросами – каждая задача требовала немыслимых усилий. Пот стекал по вискам, смешиваясь с солёной влагой воздуха, но это был пот слабости, а не труда. В желудке урчало и подташнивало. Ломка.

– Эй, Дед, не засни на вахте! – бросил молодой матрос, проходя мимо с канистрой. Смешки. – Гляди, как его качает! Как новичка! – добавил другой.