Фронтир Отчаяния

Пролог

Металл скрипел под отверткой, как кость под ножом. Артем вжал плечо в холодную панель шлюза грузового дока #7, пытаясь дотянуться до проклятого сервопривода. Пот, смешавшись с масляной пленкой и вездесущей лунной пылью, заливал глаза. Он моргнул, пытаясь смахнуть соленую жижу ремешком комбинезона, оставив на щеке грязную полосу.

– Чертова железяка… – прошипел он сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как дрожь усталости ползет по рукам.

Повреждение было типичным для базы на Лиме: изношенная проводка, разъеденная агрессивной пылью Хофнунга, дала микроскопический пробой. Искра прожигала изоляцию, сервопривод глох. Вместо нового узла – что было бы логично – Артем выжигал оплавленные концы кабеля мультитулом и накладывал временную перемычку толстым, грубым проводом.

– Хоть бы до конца смены протянуло… Новый ждать – минимум три месяца. Если повезет. – мысль о корпоративных складах, вечно пустых под нужным пунктом, вызывала знакомую горечь.

Под ногами гудела сталь станции – отдаленный гул насосов, перекачивающих что-то жизненно важное или совершенно бесполезное. Где-то в технической шахте над головой вентиляторы на секунду взвыли, как раненые звери, потом срыгнули потоком застоявшегося воздуха – сладковато-химического, с привкусом рециркуляции и человеческой немощи. Артем поморщился. Станция дышала. Или хрипела.

– Артем, ты там живой? – треснул голос в комлинке.

Это Володя, его напарник по несчастью, застрявший на другой стороне шлюза, проверяя датчики давления.

– Еще дышу, – хрипло ответил Артем, затягивая последний контакт. – Почти готово. Как там твои сенсоры?

– Глючат, как черти. То ноль показывают, то зашкаливают. Как будто их кто-то дырочкой тычет.

– Добро пожаловать на Лиму, – усмехнулся Артем без радости. – Тут вся система последнюю неделю… дергается. То свет в секторе D моргает, то вентиляция в столовой с ума сходит, то вот это. Как будто… – он не договорил.

«Как будто ИИ икоту ловит.» Но произносить это вслух казалось глупым суеверием. Просто старость лунной станции. Просто корпоративная экономия. Просто их вечный серый ад.

Он щелкнул выключателем на мультитуле. Сервопривод жалобно взвыл, но панель шлюза плавно, хоть и с подозрительным скрипом, встала на место. Герметизация подтвердилась зеленым светом на табло. Артем вытер лицо рукавом, оставляя новые масляные разводы и направился в сторону столовой. Еще один рабочий день. Еще одна победа над ветхостью. Бесконечность впереди.

Путь от дока пролегал через узкий служебный коридор. Артем шел, почти не глядя, ноги сами несли его по знакомому маршруту. Но у небольшого, толстого иллюминатора, заляпанного изнутри отпечатками пальцев и слегка помутневшего от микрометеоритных сколов, он остановился. По привычке. По необходимости глотнуть чего-то другого, даже если это другая форма пустоты.

Он прильнул к холодному стеклу.

Внизу, подавляя своим масштабом, висел Хофнунг. Планета-шахта. Планета-могила. Ржаво-коричневые пустоши, изрезанные черными шрамами каньонов. Бледно-желтые пятна ядовитых выбросов. Ни капли воды. Ни клочка зелени. Тонкая, ядовитая дымка атмосферы лишь подчеркивала безжизненность. Хофнунг. Говорят, с какого-то старого языка Земли это слово переводится как Надежда. Ирония названия была горькой, как пыль на губах после выхода из шахты.

– Надежда… – прошептал Артем, и в этом слове не было ничего, кроме горечи. – Надежда угробиться в забое к тридцати. Надежда, что запчасти привезут до полного коллапса. Надежда сдохнуть здесь, так и не увидев ничего, кроме этой ржавой пустыни и серых стен.

На орбите планеты цеплялись, как паразиты, утилитарные серые комплексы шахт и перерабатывающих заводов – гнёзда механического муравейника, высасывающего ресурсы из мертвого тела.

А выше… Выше был космос. Не тот яркий, усыпанный туманностями, каким его показывали в детских передачах с Земли. Здесь, на фронтире, космос был абсолютно черным. Глубоким, бездонным, поглощающим свет. И в этой черноте горели звезды. Не мерцающие огоньки, а резкие, белые, ледяные точки. Яркие, как иглы. Холодные. Безжизненные. Никаких цветов. Только черное и белое. Контраст, режущий глаза.

И на самом краю этого чужого, враждебного полотна, едва различимое из-за расстояния, висело Кольцо. Портал. Гигантская конструкция из темного, не отражающего свет металла. Ни огней навигации, ни сияния активированного прохода. Просто огромное, инертное кольцо. Врата в иные миры. В свободу. В жизнь. Застывшие. Молчаливые. Недоступные.

Артем сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

– Вот он… Билет на свободу, – мысль жгла изнутри. – Сел на корабль… Прошел сквозь эти Врата… И ты там. Новый Стамбул. Зеленый Пояс. Хоть черт в ступе. Любое место, где есть цвет. Где есть жизнь, а не это… существование.

Его взгляд прилип к Порталу, смесь тоски, зависти и бессильной ярости сжимала горло.

– А вместо этого… опять этот скрежет в ушах. Опять вонь горелой изоляции. И завтра, с первым гудком, вызов к той же проклятой вентиляции в секторе G. Она опять воет, как призрак в трубах.

Он отвернулся от иллюминатора. Вид свободы стал невыносим. Артем двинулся дальше по коридору, глубже в чрево станции. Серые стены, тусклые светильники, вездесущие трубы под потолком – унылая утилитарность Лимы. Гул голосов из столовой впереди смешивался с гудением систем. Возвращение в норму. В рутину.

И тут станция вздрогнула.

Резкий, оглушительный СКРЕЖЕТ прокатился по металлическим балкам где-то прямо над головой Артема. Звук был таким, будто гигантский нож резал лист жести. Одновременно свет на секунду погас, погрузив коридор в почти полную темноту, а потом вспыхнул неестественно ярко, ослепляя, прежде чем вернуться к своему привычному тусклому свечению. Вентиляторы в шахте за спиной Артема дико завыли, а потом с шипением сбросили обороты.

Артем замер, сердце колотилось где-то в горле. Он инстинктивно вжался в стену, ожидая… Чего? Обрушения? Разгерметизации? Тишины не было – только нарастающий гул паники где-то вдалеке и шипение систем, приходящих в себя.

– Что за хрень?! – вырвалось у него шепотом.

Артем огляделся, ожидая увидеть трещину, дым, хоть что-то. Но коридор был пуст и по-прежнему сер. Только в ушах звенело от скрежета. Опять этот глюк. В этот раз сильнее обычного.

– Ладно, ладно… – пробормотал он, отталкиваясь от стены и пытаясь унять дрожь в коленях. – Главное, чтоб не в моем секторе вылезло.

Он привык к мелким сбоям, но этот… Этот был другим. Злым.

Поворачивая за угол к столовой, он почти столкнулся с двумя докерами. Они о чем-то оживленно спорили.

– …да говорят, на следующем грузовике привезут партию этих… новейших. Для глубоких забоев на Хофнунге, – говорил первый, широко размахивая руками. – Говорят, каждый заменит человек двадцать, а то и больше! Надеюсь, хоть инструкцию на понятном пришлют…

Второй фыркнул, скептически разглядывая грязные ногти.

– Надежда, говоришь? На Хофнунге? Ха! Помнишь, как прошлые «умные» погрузчики чуть цех не разнесли? Надежда… Только на то, что не раздавят кого по дороге с конвейера! – он мрачно хмыкнул.

Артем прошел мимо них, улавливая лишь обрывки. «Новейшие боты… Замена людей…» Мысли путались. Усталость. Скрип шлюза. Черно-белая пустота за иллюминатором. Скрежет над головой. И эта ирония: «Надежда» на планете-могиле, «надежда» на железных заместителей. Его собственная надежда – Портал – казалась сейчас такой же далекой и холодной, как звезды за иллюминатором.

– Черт, а я хотел сегодня в ком-сеть заглянуть, вакансии посмотреть… Опять не успею, – подумал он с привычной досадой, отгоняя тревожные мысли.

Артем влился в поток людей, тянущийся к дверям столовой. Серый свет. Серые стены. Серые лица. Глюк прошел. Система вернулась в норму. Как всегда. Как и всё здесь. Серый горизонт снова сомкнулся.

Глава 1: Груз Надежд

Выходя из узкого сервисного туннеля в ангар доков, Артема окутал физический гул. Не просто шум – давление, толкавшее его в спину, в бока, в грудь. Воздух густел от смеси выхлопов дизельных погрузчиков, сладковатой вони дешевых белковых концентратов, человеческого пота и чужой, металлической пыли, принесенной грузовым судном «Галилео-17». Станция «Лима», обычно дышащая хрипами и скрипами, судорожно билась в такт прибытию корабля.

Ангар превратился в кишащий муравейник. Под высокими, закопченными сводами сгрудились горы ящиков, тюков, контейнеров. Надпись «Хрупко!» на одном была перечеркнута глубокой царапиной, будто когтем. Люди – докеры в промасленных комбинезонах, техники, редкие шахтеры с планеты, лица которых под слоем пыли казались высеченными из серого камня, – сновали, кричали, толкались. Тактильный кошмар: локти впивались в ребра, чьи-то сапоги наступали на ноги, липкая влага висела в воздухе, смешиваясь с пылью и оседая на коже. Система охлаждения едва справлялась, выдавая слабый, теплый ветерок, несущий запах перегретой электроники.

Артем вжал плечи, стараясь стать уже, и поплыл по живой реке отчаяния и алчности. Его цель была у дальнего шлюза, где выгружали приоритетный груз – и, возможно, болтался Марко, его единственная зацепка за борт уходящего мира.

– Свежие яблоки с Альфы Центавра! Последние ящики! – орал продавец, тряся сморщенными, неестественно красными плодами в вакуумной упаковке.

Рядом тучная женщина в застиранном фартуке торговала «настоящим земным кофе» – черной жижей в канистрах, от которой воняло горелой органикой. Но Артем замечал другое. В тени огромной гусеницы погрузчика: быстрый обмен кредитного чипа на плоский флакон с синей жидкостью – стимуляторы? Лекарства с почти стершейся маркировкой? Возле штабеля контейнеров «Оборудование. Хрупко»: двое в капюшонах шептались, один сунул другому миниатюрный чип – взломанный софт для сенсоров? «Оптимизированные» драйвера для изношенного оборудования станции?

– …видел ящики? Маркировка «Титан-МК4»! – перекрикивая грохот лебедки, донесся до Артема голос.

Он повернул голову. Два докера, облокотившись на ящик с надписью «Текстиль. Огнеупорный», курили самокрутки из дешевой махорки. Говоривший, широкоплечий мужчина с шрамом через бровь, махал рукой в сторону зоны выгрузки спецгруза.

– Для забоев глубже 10-километровой отметки на Хофнунге! Говорят, каждый такой «Титан» заменит человек двадцать, а то и тридцать! Сила, выносливость, не дышит – экономия на системах жизнеобеспечения!

Его напарник, тощий, с нервно подергивающимся веком, фыркнул, выпуская клуб едкого дыма.

– Замена? На Хофнунге? Ха! – его голос срывался на хрип. – Помнишь, Вась, как прошлые «умные» погрузчики в Секторе Гамма чуть цех не разнесли, пока их «оптимизировали»? Полгода чинили! Надежда… – он плюнул под ноги, коричневое пятно мгновенно впиталось в пыльный пол. – Только на то, что не раздавят кого по дороге с конвейера! Слышал, их сразу к «Генерал-Майору» цепляют, без всяких буферов? Прямое подключение к ИИ станции. «Генерал» сам будет рулить целым роем этих железяк в шахтах. А ну как у него глюк?

Артем нахмурился, проходя мимо. «Титаны». Прямое подключение к ИИ. Слова осели где-то на дне сознания, как тяжелый осадок. Его больше волновала холодная пара глаз, следившая за толпой. Над входом в соседний туннель, на потолочном креплении, замер новый полицейский дрон. Крупнее старых. Корпус – матово-черный, без опознавательных знаков. Лишние сенсорные шары – как наросты – сканировали толпу ниже. Беззвучно. Безэмоционально. Хищник, наблюдающий за стадом. Артем поспешил прочь от его взгляда.

И вот он – Марко. Знакомый механик с «Галилео», лицо заляпано смазкой, волосы торчат в разные стороны. Он яростно тыкал в планшет, стоя у открытого шлюза корабля, откуда несло озоном и чужим холодом космоса. Яркие прожекторы корабля слепили, выхватывая из полумрака ангара клубы пара от систем охлаждения и лица людей, похожие на маски.

– Марко! – Артем пробился сквозь последних носильщиков, голос сорвался от напряжения. – Вакансии? Хоть что-то? Трюм, сантехника, хоть чистильщик плазменных сопел! Я выучусь! Я все сделаю!

Марко вздрогнул, поднял голову. Усталые глаза скользнули по Артему, почти не узнавая.

– Артем? Черт возьми… Нет! – он ткнул пальцем в планшет. – Ничего! Ты где был последние полгода? Корпорация давит – «Оптимизация расходов»! Экипажи режут по всем маршрутам фронтира. Автоматизация, ИИ-штурманы, боты для техобслуживания в полете… – Марко махнул рукой в сторону корабля, где автоматическая рука ловко захватывала контейнер. – Людей – минимум. На «Галилео» вместо тридцати пяти – теперь восемнадцать. И те – в основном высший разряд и спецдопуски с Земли. Ты не тянешь, Артем. Прости, друг. Реальность.

Взгляд Марко был не злым, а пустым, выгоревшим. Он уже поворачивался к крику грузмастера.

– Ящик семь-альфа – не туда! Куда смотрите?!

– Но… Портал… Новый Стамбул… – вырвалось у Артема, но слова потерялись в грохоте опускающейся грузовой платформы.

Марко лишь бросил через плечо, уже отходя:

– Забудь, Артем. Твой билет – здесь. Выживай.

Артем остался стоять. Шум ангара – визг тормозов, рокот двигателей, крики – обрушился на него, став физической тяжестью, давящей на виски, на грудь. Воздух сперло. Перед глазами проплыли ящики с маркировкой «Титан-МК4», которые только что видел на погрузке. Матово-серые, угрожающе крупные. Гробы. Гробы для чьих-то мест, для чьих-то надежд. Теперь и для его. «Оптимизация. Боты. Здесь и там.» Станция, эта огромная, дышащая машина, внезапно сжалась вокруг него, превратившись в клетку с холодными прутьями из слов Марко и вида матовых ящиков. «Клетка».

Он глупо кивнул в пустоту и, повинуясь древнему инстинкту раба, поплелся обратно к своим доковым обязанностям. Ремонтировать. Чинить. Поддерживать жизнь в этом дряхлом теле, которое только что наглядно показало ему его место. Работа – единственный знакомый ритуал, чтобы не сойти с ума от осознания тупика. Груз надежд прибыл. И оказался неподъемным.

Вернувшись в свой сектор доков после разговора с Марко, Артем чувствовал себя как автомат. Слова «Оптимизация», «Не тянешь», «Выживай» гудели в голове навязчивым, бессмысленным шумом, заглушая даже привычный гул станции. Он взял планшет с манифестом – список поврежденных контейнеров, требующих осмотра перед окончательным закрытием рейса. Механическая работа. Не думать. Просто сверять цифры.

Он стоял у края посадочной платформы док-сектора G, глядя не на планшет, а сквозь массивные бронированные стекла смотрового экрана. За ними простиралась беззвучная пустота. Черный вакуум, такой плотный, что казалось, можно упереться в него рукой. И белые звезды – не мерцающие точки, а острые, колючие иглы, вонзившиеся в бархатную тьму. На самом краю этой бесконечной черно-белой гравюры висело оно. Кольцо портала. Гигантская конструкция из непознаваемо темного сплава, не отражавшая ни единого лучика света. Абсолютно инертная. Безмолвная. Как запечатанная дверь в иной мир.

«Галилео-17», закончив погрузку, медленно отходил от станции «Лима». Его массивный, утилитарный корпус, испещренный сварными швами и пятнами космической грязи, казался букашкой на фоне бездны. Тускло-голубое сияние маршевых двигателей едва освещало корму, не в силах рассеять окружающую тьму. Низкочастотный гул, едва уловимый через вибрацию платформы под ногами Артема, был единственным признаком работы чудовищных машин.

– Смотри, пошел… – кто-то лениво бросил за спиной Артема.

Голос был лишен интереса. Шум в доках – скрежет кранов, переклички докеров, шипение пневматики – не стихал. Лишь немногие, как Артем, прервали работу на несколько секунд. Для большинства это было рядовым событием, не стоящим внимания.

– Да уж, повезло жукам… – пробурчал другой голос, и тут же раздался резкий звук плевка о металл пола.

Никакого благоговения. Никакой массовой тоски. Рутина важнее.

Артем не мог оторвать глаз. Корабль, этот уродливый комок металла, был его последним шансом. Он набирал скорость, направляясь прямиком к гигантскому, мертвому Кольцу. Расстояние сокращалось. Сердце Артема неистово забилось где-то в горле.

– Там… Зеленый Пояс… Океаны… Цвета… – мелькнула яркая, болезненная вспышка в сознании, картинка из старых передач, невероятная и манящая.

И тогда Портал ожил. Не вспышкой света, не грохотом. Искажением. Пространство внутри гигантского Кольца начало мерцать, колыхаться, как масляная пленка на поверхности черной воды. Оно поглощало свет. Звезды, видневшиеся сквозь Кольцо, искривились в странных дугах, растянулись в нити и погасли, словно их выключили. Процесс был абсолютно бесшумным. Научно-фантастическим. Красивым в своей холодной, непостижимой геометрии и пугающе неправильным. Как сбой в самой ткани реальности.

«Галилео-17» вошел в это мерцающее поле искажения, но не «прошел» сквозь него. Он деформировался. Корпус корабля растянулся вдоль траектории движения, превратившись в призрачный, размытый силуэт. И затем – исчез. Не растворялся в дымке, а стирался, как карандашный набросок ластиком. Словно его никогда и не было. Искажение внутри Кольца погасло мгновенно, без остатка. Портал снова стал холодным, безжизненным, абсолютно темным кольцом. Звезды вернулись к своим белым, игольчатым точкам. Черно-белая пустота воцарилась вновь. Тишина. Гулкая, абсолютная тишина космоса, которую не мог нарушить даже шум доков.

Физический удар тоски сжал горло Артема. Он стоял, завороженный пустым местом, где только что был корабль. Мечта. Свобода. Цвета. Все это стиралось, как тот корабль. Марко был прав.

– Мой билет – здесь… – едва слышно повторил он слова Марка.

Взгляд Артема машинально упал вниз, на складскую зону прямо под смотровым экраном. Там, в тени, автопогрузчик аккуратно ставил последний матово-серый ящик в угол. Яркая маркировка «Титан-MK4» была отчетливо видна даже отсюда. Груз надежд. Прибыл. Размещен.

– Артем! Эй, спящий красавец! – резкий голос бригадира, как удар хлыста, вернул его в реальность доков. – Третий шлюз опять капризничает! Серво трещит, как проклятый! Твой клиент!

Артем вздрогнул. Он резко отвел глаза от зловещего Кольца и пустого космоса. Его взгляд упал на инструментальный ящик у его ног – знакомый, тяжелый, покрытый въевшейся грязью и царапинами. На его потертом боку тускло блестел большой разводной ключ. Знакомый. Надежный. Грязный. Его билет.

Глубокий, усталый вдох наполнил легкие спертым воздухом доков. Он наклонился, пальцы обхватили холодную, шершавую рукоять ключа. Вес был привычным. Утешительным в своей предсказуемости.

– Иду! – крикнул Артем в пространство ангара, голос звучал хрипло, но громко.

Уже думая о проклятом сервоприводе третьего шлюза, о горелой изоляции, о скрипе, который нужно заглушить. Он развернулся, спиной к иллюминатору, к черно-белой пустоте, к мертвому Кольцу портала, и шагнул навстречу серой бесконечности своей жизни. Корабль ушел. Надежда осталась в виде матово-серых ящиков в углу склада. Доки поглотили его снова. Груз надежд оказался грузом отчаяния.

Глава 2: Ржавые Шестерни

Сознание вернулось не сразу. Сперва пришло ощущение веса – как будто груда мокрого песка давила на грудную клетку. Артем открыл глаза, и тусклый синеватый свет тут же впился в сетчатку, заставив щуриться. Не день. Не ночь. Вечное межвременье станции «Лима».

Он лежал на жесткой плитке спального модуля, тело, одеревеневшее от неудобной позы. Воздух в каморке был спертым и едким. Это был не вкус озона – Артем знал этот резкий запах от плазменных резаков. Нет. Это была смесь смертельно-белесой пыли Хофнунга, просочившейся сквозь фильтры и осевшей на всем слоем микроскопических гранул. Из-за нее першило в горле, оставляла меловой привкус на губах. Тухловатого духа разлагающихся полимеров – где-то плавилась изоляция, текли трубы, и станция медленно переваривала саму себя. И кислого запаха старого пота и немытого тела – его собственного и тысяч других, запертых в этом стальном склепе.

Артем с усилием поднялся, кости скрипели протестом. Гул станции вибрировал в костях черепа – низкое, монотонное «у-у-у-у», рождающееся где-то в магистралях гидравлики или вентиляционных шахт. Он накладывался на естественную пульсацию крови, создавая резонанс, который давил на виски и подташнивало. Где-то за стеной шипел пар, с присвистом. Кап-кап-кап – негерметичный вентиль капал в желоб конденсата. Музыка пробуждения.

Он подошел к крошечной раковине. Хром был покрыт бурыми разводами ржавчины и белесыми пятнами минеральных отложений. Артем щелкнул краном. Сначала хлынула мутно-коричневая жижа, пахнущая болотом и железом. Он ждал, глядя в сток, пока не пошла прозрачная струя, от которой все равно било в нос резким химическим запахом – хлорамины, отчаянная попытка убить то, что плодилось в трубах. Артем плеснул воды на лицо. Она была неприятно теплой, почти горячей – система охлаждения теплообменников опять барахлила. Он потер лицо ладонями, смывая пыль и сон. На коже осталась липкая пленка и все тот же химический привкус на губах.

Зубная щетка – пластмассовая рукоятка потрескалась, щетина слиплась и торчала клочьями. Тюбик пасты был почти пуст. Артем выдавил последнюю каплю какой-то серой субстанции с кричаще-мятным запахом, больше похожим на растворитель. Чистка превратилась в болезненный ритуал: жесткая щетина царапала десны, пена щипала слизистую. Он сплюнул в раковину розоватую от крови воду.

Одежда – грубый комбинезон из синтетики, потертый на коленях и локтях, с засаленным воротником. Ткань натирала кожу, особенно под мышками и на шее. Он натянул его на тело, ощущая каждый шов, каждую грубую складку. Комфорт был роскошью, которую Лима не признавала.

На столешнице рядом с раковиной тускло светил терминал. Артем ткнул пальцем в сенсор – экран мигнул, полоснул, прежде чем показать интерфейс. Очередь. Система распределения. Сегодня – витаминные добавки группы D и кальций. Необходимость, а не блажь. Без солнца, в условиях постоянной, пусть и слабой, вибрации и токсичной пыли, кости становились хрупкими, зубы крошились. Статус: «Ожидание: 47 чел. Предполагаемое время: 14:30-16:00». Почти весь день. Артем бегло пробежал глазами новостную ленту. Корпоративные сводки:

«Успешно завершено внедрение первой партии автономных горнодобывающих платформ «Титан-МК4» в шахтном комплексе «Глубокая Жажда», Сектор Дельта. Ожидается повышение добычи на 23% при снижении эксплуатационных расходов…»

Рядом – мелким шрифтом в разделе «Сообщения Станции»:

«Уведомление о смерти: Зейн Максим, шахтер 4 разряда. Сектор Гамма. Дата: [вчера]. Причина: Не указана. Траурная пауза: 5 минут в начале смены.»

Артем отвел взгляд. За окном камеры, вернее, за имитацией окна – экраном, показывавшим стандартную заставку «Земной пейзаж: Лесное озеро», ничего не изменилось. Тот же синеватый полумрак. Тот же гул. Тот же привкус пыли и химии. Вчерашний разговор с Марко, уход «Галилео», стирание корабля в искажении Портала – все это казалось сном. Кошмаром, который растворился в серой рутине. Но осадок остался. Глухая, ноющая пустота под ложечкой. «Билет здесь. Выживай.» Слова Марка были не ножом, а тупым прессом, медленно давящим грудь.

Он потянулся к кружке, чтобы сделать глоток хоть какой-то жидкости, хоть и с химическим привкусом. И в этот момент случилось.

Сбой.

Не вой, не грохот. Прекращение. Свет погас на долгую секунду, погрузив каморку в абсолютную, давящую черноту. Гул станции прервался – не стих, а именно резко оборвался, оставив после себя оглушительную, звенящую тишину. Вибрация в полу исчезла. Даже капель за стеной замолчала.

Артем замер с кружкой в полуподнятой руке. Сердце колотилось где-то в горле. В ушах звенело от внезапной тишины. Он инстинктивно втянул воздух – он казался еще более спертым, мертвым.

– Икота, – мелькнула мысль, холодная и знакомая.

Как вчера у шлюза. Как будто гигантский механизм на миг подавился собственной ржавчиной.

Потом – рывок. Свет вспыхнул с неестественной яркостью, ослепляя, потом погас до прежнего тусклого сияния. Гул вернулся – не плавно, а с резким, болезненным взвыванием турбин где-то внизу, будто их запускали с толчка. Пол содрогнулся под ногами, заставив Артема пошатнуться. Вода в раковине колыхнулась. За стеной капля упала с громким плюхом, и шипение пара возобновилось с удвоенной силой.

Все вернулось на круги своя. Почти. В воздухе витал едва уловимый запах горелой изоляции. Новый аккорд в симфонии распада.

Артем медленно опустил кружку, не допив. Ком в горле мешал глотать. Он посмотрел на терминал. Экран мигал, пытаясь восстановить соединение с сетью. Заставка «озера» дернулась и зависла, показывая артефакты изображения – зеленые полосы на якобы голубой воде.

– Оптимизация, – вспомнил он вчерашнее слово Марко. – Будь они неладны в этой чертовой корпорации.

Он потянул воротник комбинезона, пытаясь вдохнуть глубже. Воздух был тяжелым, насыщенным частицами, которые оседали где-то глубоко в легких. Пыль Хофнунга. Пыль «Надежды». Она везде. В воздухе. В воде. В еде. В легких. В голове. Она медленно, неумолимо перемалывала все – металл, пластик, надежды, жизни.

Артем взял свой потертый планшет и разводной ключ – холодный, шершавый, знакомый. Его билет. Единственная реальность. Он толкнул дверь каморки и вышел в узкий, слабо освещенный коридор барака, навстречу серой бесконечности нового дня. Доки ждали. Ремонт. Чистка. Выживание. Станция дышала своим ядовитым дыханием ему в спину.

* * *

Доки сектора G встретили Артема знакомым хаосом, но уже без вчерашней суеты прибытия «Галилео». Остались следы торопливой работы: масляные лужи, впитавшие серую пыль в липкую кашу; брошенные на проходе пустые катушки от троса; вонь перегоревшей изоляции от перегруженной розетки. Воздух был густым от выхлопа дизеля и взвеси все той же смертельно-белесой пыли, оседающей на ресницах.

Артем копался в фильтре вентиляции бокса управления, выковыривая комья липкой грязи – смесь машинного масла, пыли Хофнунга и непонятного органического мусора. Работа монотонная, почти медитативная. Позволяла не думать. Только вонь стояла невыносимая – горелая резина и кислятина. Где-то рядом, за штабелями контейнеров с маркировкой «Буровой инструмент. Опасно», работал старый погрузчик СМ-12 «Буратино». Его сиплый рев и скрежет гидравлики сливались с общим гулом доков.

Оператор, Семен, все звали его Сёма, в засаленной телогрейке поверх комбинезона, нервно подергивал рычаги. Его лицо под слоем грязи было серым, усталым. Погрузчик кряхтел, поднимая многотонный контейнер с буровыми долотами. Стрела дергалась, гидравлика шипела с хрипотцой. Артем видел, как Сёма лихорадочно дозировал газ – машина явно была на пределе. Пыль Хофнунга висела вокруг нее облаком, оседая на блестящих от масла узлах.

И тогда случилось не громкое ЧП, а тихий апокалипсис в масштабах сектора.

Сначала – резкий, сухой хлопок, как выстрел небольшого калибра. Не грохот, а именно хлопок. Он пробился сквозь общий шум. Артем инстинктивно пригнулся. На погрузчике, у основания стрелы, вырвался серый клуб пара – не дыма, а горячего масляного тумана под давлением. Одна из гидравлических опор машины бессильно сложилась, как подкошенная нога. «Буратино» резко, неудержимо накренился.

Контейнер, не удержанный больше центром тяжести, соскользнул с вил. Не упал – именно соскользнул. Тридцатитонный контейнер с глухим скрежетом заскользил по наклонной платформе погрузчика, сдирая краску и металл, а затем рухнул на бетонный пол. Инерция понесла его дальше, прямо к массивной несущей колонне, поддерживавшей потолочные фермы и часть купола сектора.

Удар был не оглушительным, а низким, глухим, резонирующим. БУМММ. Пол дрогнул под ногами Артема. Контейнер остановился. Колонна вздохнула. Стальная обшивка в месте удара деформировалась внутрь, образовав вмятину размером с телегу. Из трещин по краям вмятины посыпалась бетонная крошка, обнажая ржавые прутья арматуры. Над вмятиной, по всей высоте колонны, побежала сетка мелких трещин в защитном покрытии.

Тишина наступила на долю секунды. Только шипение вырывающегося под высоким давлением гидравлического масла из разорванного шланга погрузчика резало воздух, смешиваясь с едким запахом горелой синтетики и горячего металла. Сёма выбрался из кабины, не крича, а беззвучно открывая рот. Его руки мелко дрожали. Он смотрел не на погрузчик, все внимание было приковано к вмятине в колонне, к оголенной арматуре. Его лицо было белым, как бумага.

Люди начали сбегаться. Не с криками, а с ворчанием и матом, как на давно ожидаемую пакость.

– Опять, сука! Сколько можно с этим гробом возиться!

– Сёма, ты совсем, блядь? Колонну! Глянь на колонну!

– Запчастей-то нет! Где, спрашивается, брать теперь опору цилиндра на эту рухлядь?

Артем подошел ближе, игнорируя крики. Его взгляд был прикован к месту разрыва на погрузчике. Срез гидроцилиндра. Не свежий, блестящий, а темный, зернистый. Классическая усталостная трещина, месяцами растущая под нагрузкой, пока не сработал последний цикл. Внутри, на смазке – видимый осадок: все та же мелкая, абразивная пыль с шахтерской планеты, попавшая в гидравлику через изношенные уплотнения. Она, как наждак, ускорила конец. Он наклонился, тронул пальцем масляную лужу под разорванным шлангом. Теплая. С мелкими, жесткими крупинками внутри. Пыль. Она везде. Она точит все.

– Что случилось? Категория повреждения? – голос проверяющего инспектора Джонсона был ровным, как синтезатор.

Он не смотрел на Семена, не смотрел на «Буратино». Его взгляд был прикован к планшету. Палец тыкал в экран, вызывая стандартные формы.

– Объект: Несущая конструкция, сектор Гольфа. Характер повреждения… – инспектор подошел ближе к колонне, не глядя на вмятину, а сканируя ее камерой планшета.

ИИ планшета наложил на изображение сетку и выдал подсказку: «…локальная деформация обшивки, степень 3. Риск: Повышенный. Рекомендуемое действие: Стабилизация, протокол 7-Бета.» Джонсон зачитал вслух:

– Повреждение классифицировано как ЛК-3. Угроза целостности сектора: Повышенная, контролируемая. Повреждение сопутствующего имущества: Груз категории Бета, утилитарный…

Владимир Геннадиевич, до этого молча осматривавший глубину вмятины и оголенную, ржавую арматуру, резко выпрямился. Его лицо, под слоем докерской грязи, не стало багровым – оно побледнело. Не от страха, а от ярости, сдерживаемой годами. Он шагнул к Джонсону, перекрывая собой камеру планшета.

– Контролируемая? – его голос был не криком, а низким, сдавленным грохотом, как предупреждение перед обвалом.

Он тыкнул пальцем не в Джонсона, а в колонну, прямо в место, где бетонная крошка все еще сыпалась из-под деформированной стали.

– Ты это видишь, Джонсон? Видишь глубину? Видишь арматуру? Это не «Локальная деформация степень три»! Это пластический изгиб с разрушением сердечника! Тут не протокол 7-Бета! Тут протокол «Эвакуация всего сектора, пока он не рухнул на наши бошки!» Понимаешь? Эта колонна – одна из четырех основных под куполом доков! Она держит сотни тонн! Деформация – это когда вмятина на двери шаттла! А это – начало конца! Заплата из домкратов и сетки тут не поможет! Нужно вырезать всю секцию колонны и ставить новую! С заземлением, с перераспределением нагрузки! Понимаешь ты хоть слово из того, что я говорю?! Или твой планшет умнее?

Джонсон на мгновение отвел взгляд от экрана. Его глаза, холодные и пустые, скользнули по лицу Владимира Геннадиевича, потом по колонне. В них не было понимания, зато было раздражение. Раздражение от помехи в заполнении формы. Он снова посмотрел на планшет. Станционный ИИ подкорректировал оценку под давлением громких слов: «…степень 3.5. Риск: Высокий. Рекомендация: Срочная стабилизация, протокол 7-Бета. Примечание: Замена секции требует утверждения уровня 4 и ресурсов, отсутствующих на объекте.»

– Рекомендация принята к рассмотрению, – монотонно произнес Джонсон, снова тыкая в экран. – Но на данный момент – протокол 7-Бета: Временная стабилизация конструкции. Бригада Геннадиева назначена ответственной. Ожидайте инструкций по процедуре. – он поднял палец, указывая на Владимира Геннадиевича, а затем на Артема и других, как на винтики. – Ваша задача – выполнить стабилизацию. Быстро и по инструкции. Оценка рисков – прерогатива Системы Контроля Целостности Объекта.

Инспектор повернулся, чтобы уйти, погружаясь обратно в цифровые отчеты, где колонна была просто значком ЛК-3.5. Владимир Геннадиевич стоял, сжав кулаки. Ярость сменилась горькой, ледяной усталостью. Он посмотрел на Артема, на Касьяна, на бледного Семена. Он посмотрел на вмятину, которая теперь казалась зияющей раной на теле станции. И на пыль Хофнунга, уже оседающую на свежих сколах бетона и ржавой арматуре.

– Система… – он прошептал так тихо, что расслышал, наверное, только Артем. – Она нас всех в гроб вгонит. Своими протоколами и «оптимизациями».

Инспектор уходил, погруженный в свой планшет. Артем оторвал взгляд от среза цилиндра, посмотрел на вмятину, на сеть трещин, на ржавые прутья. Он посмотрел на Сёмку, который все еще стоял, беззвучно шевеля губами, глядя на свою трясущуюся руку. Он посмотрел на капли масла, падающие с разорванного шланга и смешивающиеся с пылью Хофнунга на полу в липкую, ядовитую жижу. Временное укрепление. Символ всей «Лимы». Ветхое, недолговечное, держащееся на честном слове и отчаянии. Гул доков снова накрыл все, заглушая шипение масла и бормотание людей. Ремонт. Чистка. Выживание.

Сектор G погрузился в тревожный полумрак аварийных фонарей. Желтое мерцание LED-прожекторов выхватывало из темноты масляные лужи, исковерканный «Буратино» и зияющую вмятину-кратер на колонне. Воздух был насыщен взвесью бетонной крошки и пыли, не оседающей без нормально работающей вентиляции. Артем втянул носом – запах свежего металла, гари и химической горечи быстротвердеющей смеси.

Бригадир Владимир Геннадиевич, в защитной маске с затемненным стеклом, размашисто чертил мелом на полу:

– Домкраты – тут и тут! Каркас – по контуру вмятины! Заливка – после сварки! Быстро, черти, пока купол на башку не рухнул!

Работа закипела. Артем с напарником Касьяном тащили гидравлические домкраты «Медведь». Стальные тумбы весом по полтонны. Ребра корпуса покрылись ржавыми подтеками, сальники сочились маслом. При включении один из домкратов издал протяжный стон металла – как будто невыносимая тяжесть давила на его поршни уже десятилетия.

– Тащи и не думай! – рявкнул бригадир, помогая установить опору под деформированный участок колонны. – Держать будет. Месяц. Может, два…

Артем в маске-лепестке и потрескавшихся сварных крагах варил каркас. Электрическая дуга выжигала сетчатку даже сквозь затемненное стекло. Каждый шов рождал сноп бело-голубых искр, осыпавшихся на бетон как ядовитые светлячки. Воздух вокруг заполняло ультрафиолетовое свечение и запах озона – не мистический, а физиологически едкий продукт распада молекул воздуха под лучом в несколько тысяч градусов по Цельсию. Пыль Хофнунга, попавшая в зону сварки, плавилась, издавая тошнотворный запах горелого кремния.

– Заливай! – скомандовал бригадир.

Касьян открыл мешок с ремонтной смесью. Серый порошок с резким химическим запахом акрилатов смешали с водой из шланга. Получилась текучая ядовитая жижа. Артем лопатой закидывал ее в каркас, стараясь закрыть рваные края вмятины, оголенную арматуру. Смесь пузырилась, выделяя едкий пар. Где-то в глубине колонны слышался треск – бетонный сердечник продолжал разрушаться под нагрузкой.

И тогда станция снова подавилась.

Сбой повторился. Только теперь – громче, злее. Аварийные фонари погасли на три долгих секунды. Абсолютная тьма, разорванная лишь слепящими пятнами послесвечения от сварки. Гул вентиляторов прервался. Тишина оглушила, как удар по ушам. Домкраты дернулись, проскрипев металлом по бетону. Жидкая ремонтная смесь хлынула из каркаса на пол. И где-то в темноте упала металлическая балка с оглушительным лязгом.

– Твою мать! – взвыл Касьян, шарахаясь от потока химикатов.

–Стоять! Не двигаться! – рявкнул Владимир Геннадиевич.

Его фонарь выхватил из мрака бледные лица рабочих. Затем свет фонарей и аварийных ламп рванул обратно с такой силой, что Артем зажмурился. Вентиляторы взревали, вытягивая ядовитый пар от смеси. Домкраты зашипели, снова принимая нагрузку. Но запах страха уже витал в воздухе – едкий, человеческий, поверх химии и гари.

– Что это было, Геннадич?! – Касьян вытирал с лица серую жижу. – Колонна щас бы лопнула – всех бы нас…

– Не колонна… – Артем сказал тихо, снимая маску. Его легкие горели от пыли. – Сеть. Трансформатор на подстанции… Искрит, наверное. Или контакты…

Он посмотрел на почерневшие от сажи руки. «Пыль точит металл. Станция точит нас.» Мысль возникла сама собой, холодная и точная, как сварной шов.

Джонсон появился как призрак из полумрака. Его планшет светился в руках.

– Статус работ? – голос был ровным, как синтезатор.

– Статус? – Владимир Геннадиевич шагнул к нему, указывая на домкраты и мокрую заплату. – Видишь? Костяк заплаты! Держаться будет, пока гром не грянет! Тут секцию менять надо, а не говном замазывать!

Джонсон щелкнул камерой, снимая «отремонтированный» участок.

– Временное решение соответствует протоколу 12-Бета. Отчет принят. Ожидайте снятия домкратов после полимеризации смеси. 14 часов.

Он развернулся, даже не взглянув на трещины над вмятиной.

Артем поднял голову. Выше колонны, сквозь грязное бронестекло купола, висел черный космос. Острые белые точки звезд. И мертвое Кольцо Портала – символ свободы, который теперь казался насмешкой. Холодный вакуум там… и теплый, медленный распад здесь. На Лиме. На «Надежде».

Он потрогал пальцем застывающую смесь на колонне. Липкая. Недолговечная. Пыль Хофнунга уже оседала на свежем слое, впитываясь в поры. Ускоряя коррозию. Ускоряя конец.

– Убираемся, – сказал Владимир Геннадиевич. – Завтра… Завтра видно будет.

Его голос звучал устало. Ни злости, ни надежды – сплошная пустота.

Артем шел по коридорам к бараку. Его ключ болтался на поясе. Вес привычный. Утешительный. Но сегодня он чувствовал его иначе. Не инструмент. Не билет. Якорь. Якорь, приковывающий к тонущему кораблю под названием «Лима».

А сверху, из черно-белой пустоты, за всем этим наблюдало холодное, безжизненное Кольцо.

Глава 3: Искры под Куполом

В столовой сектора «Дельта» был не воздух, а густая, подогретая взвесь. Пар от дешевых синтетических паст смешивался с испарениями пота тысяч тел, въевшейся в стены пылью Хофнунга и вездесущим запахом машинного масла, принесенным на подошвах. Артем протолкался к раздаче, получив свою порцию: серо-зеленую массу, смутно напоминавшую водоросли, с жестким кубиком протеинового концентрата цвета подгоревшей резины. В стакан налилась мутноватая жидкость – вода, пропущенная через фильтры, которые, казалось, сами вот-вот превратятся в пыль.

Он нашел место в углу, за столом, покрытым несмываемой липкой пленкой. Скамья под ним скрипела протестом. Вокруг стоял непрерывный гул – грохот посуды, шарканье ног, сливающиеся в монотонный рев голоса. На стене напротив, над потрескавшимся замеленным экраном, где шел корпоративный ролик с пропагандистским лозунгом «Хофнунг – наше будущее! Эффективность – наш принцип!», висел плакат. На нем улыбающийся мускулистый мужчина заливался витамином D3 из яркой упаковки. «Кости крепкие – работа спорится!» – гласил слоган. Артем бегло глянул на очередь на витамины в своем планшете: 52 человека, время ожидания – после 15:00. Весь день. Он отложил планшет, ощущая знакомую тяжесть в мышцах и костях – не столько от работы в доках вчера, сколько от безысходности той заплатки на колонне. Ржавая арматура, торчащая из бетона, как ребра мертвого зверя, всплыла перед глазами.

– …списали. Вчера. В сводке – «причина не указана». Прямо как Максима Зейна! Бред собачий!

Голос за соседним столом, хриплый и злой, пробился сквозь гул. Артем машинально поднял голову. Группа шахтеров, лица под слоем плохо отмытой пыли серые и усталые. Один из них, с легким, едва заметным тремором в руках, державших ложку, кивнул:

– Говорят, на разгрузке. «Титан» глюкнул. Зейна контейнером прижало… а бот… – шахтер сделал паузу, его голос срывался. – Бот еще долбил груз, будто ничего не замечал. Методично. Пока гидравлику не порвало от перегруза. На куски…

Третий шахтер, коренастый, с обветренным лицом, стукнул кулаком по столу. Негромко, но твердо.

– А в логе ИИ что? «Превышение допустимой нагрузки при штатной операции. Рекомендация: замена гидроцилиндра МК4-7Б». – он плюнул на липкий пол. – Человек – расходник. Бот – инвестиция. Им мозги в станционный ИИ впаяли – вот они и думать как он стали. Холодно и безразлично.

Молчание за их столом стало густым, как воздух в столовой. Артем отодвинул свою тарелку. Протеиновый кубик казался куском теплоизоляции.

– А в Альфе? – раздался новый голос, злой и громкий, слева. Группа докеров, их комбинезоны блестели масляными пятнами. – Целую бригаду «под нож»! «Оптимизация», мать их! На их место – уже ящики с железом! Этих «Титанов»! А бедолаг отправят с ближайшим кораблем еще куда-то…

– Скоро и нас заменят, – мрачно отозвался другой. – Роботы чинить роботов будут. А мы… мы тут и сдохнем. Как Зейн.

Артем взял стакан, сделал глоток воды, чтобы сбить ком в горле. И тут же поморщился. Обычная затхлость труб, знакомая до тошноты, на этот раз отдавала едва уловимым, но отчетливым сладковатым привкусом. Как будто в воду подмешали дешевый растворитель или пластификатор. Неприятно. Химически. Он поставил стакан, поймав взгляд пожилого механика за соседним столиком. Тот, заметив его реакцию, кивнул, покашливая сухим, пыльным кашлем.

– Гадость, да? С утра такое пью. Чистят, говорят… – механик махнул рукой. – Или трубы окончательно гнить начали. Держись, парень. Тут много чего не того.

В этот момент в столовую ввалилась группа возбужденных техников с инструментальными ящиками.

– Ты видел?! На Служебной аллее! – кричал один, с размаху ставя ящик на стол. – Шахтеры с Гаммы ту крысу корпоративную, Петрикова, зажали!

– Орали, что из-за их бумажек Зейну списали и людей гонят как скот! – подхватил второй, срывая с головы заляпанную шапку. – Петриков бледный как смерть! Дрожал весь!

– Дали ему, наверно? – злорадно спросил третий. – Хорошо бы! По шее этим бумажкомарателям!

Пожилой механик рядом с Артемом фыркнул, отодвигая свою тарелку.

– А полиция что? А? – его голос прозвучал громко и резко, привлекая внимание соседей. – Мигом, небось, примчались! Буквально через пару минут! Как корпоративную мразь защищать – они всегда первые. А когда у нас в Доках «Буратино» развалился и чуть кого не пришибило – помните? Полчаса ждали! Вот она, их «служба»! Быстры, только когда Систему защищать надо!

Ропот согласия прокатился по ближайшим столам: «Верно!», «Сволочи!», «Система!». Слово «Система» прозвучало как ругательство, тяжелое и окончательное.

Артем встал. Есть он больше не мог. Тяжесть в желудке смешивалась с тяжестью в груди. Слухи о смерти, увольнениях, драке висели в воздухе плотнее вездесущей пыли Хофнунга. Гнев на полицию и корпорацию был фоном, гулом, который теперь отдавался в висках. Он посмотрел на недопитый стакан воды с ее странным сладковатым привкусом – еще один мелкий сбой в и без того разваливающемся мире. На экране улыбающийся диктор что-то говорил о «новых горизонтах добычи». Артем отвернулся и направился к выходу, расталкивая усталые спины, оставляя за спиной гул сотен голосов и запах безнадежности. Впереди были серые коридоры и гудение вентиляции, неспособной очистить воздух ни от пыли, ни от нарастающего напряжения.

Дверь столовой захлопнулась за Артемом, отсекая гвалт и спертость, но не принося облегчения. Коридор сектора «Дельта» встретил его привычным полумраком. Тусклые светильники, встроенные в потолок десятилетия назад, боролись с вечной сумеречной дымкой, которую не могла развеять вяло работающая вентиляция. Воздух здесь был другим – холоднее, сырее. Запах ржавчины, плесневелого конденсата и старой смазки висел плотной пеленой, пробиваемой лишь едкими нотами дезинфектанта, которым отчаянно пытались бороться с невидимой гнилью станции. Где-то в глубине переплетения труб шипел пар, а с потолка монотонно капало в желоб – кап… кап… кап… – ритмичный метроном умирающего механизма.

Артем пошел, прижимаясь плечом к шершавой, прохладной стене. Тело ныло – не столько от усталости, сколько от сжатой пружины напряжения после столовой. Слова о Зейне, о «Титане», о Петрикове и мгновенной полицейской реакции звенели в ушах поверх монотонного гула. Он машинально поднес руку ко рту, пытаясь языком стереть прилипший к губам налет пыли и тот странный, сладковатый привкус воды. Он остался – назойливый, химический.

Шаги эхом отдавались в пустом коридоре. Артем свернул за угол, направляясь к переходу в жилые сектора. И тут он их увидел.

Патруль.

Двое полицейских в стандартных, потертых серых бронежилетах поверх комбинезонов шли размеренным шагом. Каски с забралами скрывали лица, оружие – компактные шокеры – висело на поясе. Но не они заставили Артема замереть на мгновение и инстинктивно прижаться к стене глубже.

Между ними, чуть позади, плыл по полу новый дрон. Не тот убогий, трясущийся на колесиках ящик, что иногда попадался в доках. Этот был низким, приземистым, обтекаемой формы. Его корпус был покрыт матово-черным составом, поглощавшим свет, делая его похожим на вырезанный кусок ночи. Никаких видимых глаз или камер – только гладкая поверхность, изредка мерцающая тусклым синим индикатором где-то внутри. Он двигался абсолютно бесшумно, плавно огибая неровности пола.

Артем затаил дыхание. Дрон не издавал звуков, но само его присутствие было физически ощутимым давлением. Он чувствовал, как по спине пробежали мурашки. Не страх, а первобытное ощущение вторжения, слежки. Дрон не поворачивался, но Артем знал – он сканирует. Он ощущал этот невидимый луч – не тепловой, не световой, а что-то иное, холодное и аналитическое, скользящее по его коже, по лицу, считывая биометрию, фиксируя присутствие.

Центральная часть корпуса дрона, гладкая и темная, на мгновение сфокусировалась на нем. Не поворотом, а просто – внимание. Словно невидимый глаз пристально уставился прямо в душу. Артем резко отвел взгляд, уткнувшись в шершавую поверхность стены, чувствуя, как сердце забилось чаще. Ком в горле мешал глотать. Он пропускал патруль, стараясь стать частью стены, невидимым, незначительным.

Полицейские прошли мимо, не удостоив его взгляда. Их шаги гулко отдавались по металлическому настилу. А вот дрон… он задержался на полсекунды дольше. Его «взгляд» все еще ощущался на затылке Артема, даже когда корпус уже поворачивался, следуя за людьми. Потом он плавно двинулся дальше, растворившись в полумраке коридора вместе с полицейскими. Бесшумный призрак контроля.

Артем выдохнул, не осознавая, что задерживал дыхание. Он уже хотел двинуться дальше, когда до него донесся обрывок разговора, долетевший из-за поворота. Голоса полицейских, приглушенные шлемами, но различимые в неожиданно наступившей тишине после их прохода:

– …куда теперь? Опять на вызов? – прозвучал один голос, хрипловатый и раздраженный.

– Да в тот же район, Саныч. Сектор «Эхо», – ответил второй, более молодой, но с ноткой усталости. – Анонимка опять. Поступила полчаса назад.

– Опять? – голос «Саныча» закатился от возмущения. – Что-то в последнее время их как грязи развелось! Все про «подозрительные сборища» да «антикорпоративные разговоры». Надоело, ей-богу.

– Ага, – согласился второй. – Может, эти новые баловаться начали? С «Галилео»? Шпионят, доносы строчат? Слишком уж резво они тут освоились, в свои «особые» кабинеты засели… Да и смотрят как-то… свысока.

Голоса затихли, удаляясь. Артем стоял, прижавшись к стене, слова крутились в голове, смешиваясь с ощущением холодного «взгляда» дрона.

«Анонимка опять…», «…эти новые с «Галилео»… Шпионят, доносы строчат?»

Картинка сложилась сама собой, жесткая и ясная. Не ИИ, не мистическая «Система», как орали в столовой. Люди. Новенькие. Те самые «гости», которые прилетели на последнем «Галилео» и сразу заселились в отремонтированные блоки Административного сектора. Те, что ходили с планшетами, смотрели на докеров и шахтеров как на расходный материал. Они пишут доносы. Они наводят полицию. Они причина этого внезапного репрессивного зуда, этой мгновенной реакции на драку с Петриковым.

Гнев, горячий и ясный, сменил мимолетный страх перед дроном. Он сжал кулаки, ощущая, как пыль Хофнунга хрустит на ладонях. Эти выскочки… Они думают, что могут прийти и сеять страх? Использовать полицию как свою дубинку?

Он резко оттолкнулся от стены и зашагал дальше, в сторону жилых секторов. Мысли путались: Зейн, разбитый «Буратино», вмятина на колонне, сладковатый привкус воды, матово-черный дрон и теперь – «гости» с «Галилео». Очередной виток в спирали распада «Лимы». Но теперь у этого распада появилось конкретное, человеческое лицо. Лицо предателя, стукача, пришельца.

Он почти не заметил, как дошел до знакомой арки, ведущей в более оживленные кварталы жилого сектора. Гул голосов, смех, крики детей – обычная жизнь «Лимы», пытающаяся игнорировать язвы станции. Но Артем уже не мог игнорировать. Он шел, чувствуя на спине невидимую метку – то ли от «взгляда» дрона, то ли от подозрений тех самых «новых». И где-то в глубине сознания, под слоем гнева, шевелился холодный вопрос: а если полицейский прав? Если эти «анонимки» – лишь верхушка айсберга? Что еще затевают «гости»?

Мысль вечернем походе в бар «Лунный Кратер», о возможности выпить дешевого порохового чаю и на время забыться, казалась теперь не отдыхом, а глотком воздуха перед нырком в мутную воду. Но другого выхода не было. Он нуждался в этом глотке. Отчаянно.

* * *

«Лунный Кратер» был не баром, а убежищем. Образовавшемся в теле станции гнойником, где горечь реальности на время приглушалась дымом и дешевым спиртом. Артем толкнул тяжелую, обитую изнутри звукопоглощающим материалом дверь, самодельное решение против вездесущего гула, и его накрыла волна знакомого ада. Воздух был густым, почти вязким: сладковато-едкий дым самосада, кислый перегар, запах немытого тела и вездесущей пыли Хофнунга, смешанной с подгоревшим маслом где-то на кухне. Тусклый красноватый свет дешевых светодиодных лент выхватывал из полумрака потертые пластиковые столы, шаткие табуретки, лица – усталые, огрубевшие, местами подозрительные.

Гул был иным, чем в столовой. Более низким и каким-то хриплым. Он перебивался хлопками дротиков в дартс у дальней стены, обрывками песен из дребезжащих колонок, взрывами грубого смеха. Артем протиснулся к стойке, кивнув знакомому бармену – Вадиму, бывшему сварщику с перебитой рукой, которая плохо гнулась в локте.

– Стандарт, Вадим. И закуску… что есть.

– Принято, Артёмка, – хрипло отозвался бармен, уже наливая мутную жидкость из крана в граненый стакан.

«Пороховой чай» – местное название этого пойла, сваренного бог весть из чего в подпольных перегонных кубах. Горело, как порох, и калечило печень с той же эффективностью. Артем взял стакан и закуску – заветренные сухарики из рециклированного хлеба – и огляделся. В дальнем углу, за столом, покрытым липкой клеенкой, сидели Касьян и Гриша. Гриша – механик из соседнего сектора, вечно жизнерадостный толстяк, сейчас выглядел необычно мрачным. Касьян же, напротив, был возбужден, жестикулировал, стуча кулаком по столу.

– …и видел я их! – доносился голос Касьяна, когда Артем подошел. – У складов в Зете! Эти… пришельцы с «Галилео»! С планшетами, в чистых комбезах! Ходят, щупают стены, как будто ищут дыру! И охрана с ними – не наша полиция, а свои, корпоративные, с новыми стволами!

Артем опустился на свободный табурет. Дерево скрипнуло. Он отпил глоток «чая». Огонь ударил в горло, на секунду прогнав сладковатый привкус воды и воспоминание о холодном «взгляде» дрона.

– Что ищут? – спросил Артем, поставив стакан.

Звук слился с общим гулом.

– Хрен их знает! – Касьян фыркнул. – Говорят, что-то интересное привезли. Не только этих чертовых «Титанов». Для «особых» проектов. Вон, – он кивнул в сторону группы шахтеров у стойки. – Оттуда шепчут, будто в Секторе Зета теперь зона строгого доступа. Для своих и для «особых гостей».

Гриша мрачно ковырял сухарик.

– Проекты… – пробурчал он. – У нас тут колонна в доках вот-вот рухнет, фильтры воду в отраву превращают, а они… проекты. – он поднял на Артема усталые глаза. – Слыхал про Петрикова? Того клерка? Шахтеры его сегодня чуть не разорвали. А полиция – мигом! Как коршуны на падаль!

– Слышал, да. А еще видел патруль, – кивнул Артем, понижая голос. – С новым дроном. Матово-черным. Как из ада выполз. И слышал… – он наклонился к столу. – Полицейские говорили про анонимки. Мол, в последнее время их – тьма. На «подозрительные сборища». Думают, это «гости» стучат.

Касьян злобно сверкнул глазами.

– Я б не удивился! Сволочи! Прилетели, устроились в тепле, смотрят на нас свысока… и доносы строчат! Чтобы полиция нас, как тараканов, давила! – он швырнул в стакан окурок. – Надо бы им… напомнить, где их место.

– Тише ты, – шикнул Гриша, оглядываясь. – Уши тут везде. Особенно теперь.

Артем последовал его взгляду. У входа, в тени, сидел одинокий мужчина. Не местный. Чистый, почти новый комбинезон без нашивок, короткая стрижка. Он не пил, просто сидел, держа перед собой планшет, пальцем что-то листая. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользил по залу, по лицам, изредка останавливаясь на ком-то подольше. На Артема? На Касьяна? На группу шахтеров?

– Видишь? – прошептал Гриша. – Один из них. «Гость». Шпиён.

Артем почувствовал, как по спине снова побежали мурашки. Не как от дрона, а от человеческой, осознанной угрозы. Этот человек видел его. Запоминал. Возможно, прямо сейчас составлял отчет для своей «особой» службы безопасности или для полиции. Анонимка номер… сколько их там уже?

Он отпил еще глотка. «Чай» уже не горел, а лишь оставлял неприятное послевкусие дешевого спирта и страха. Разговоры вокруг казались теперь приглушенными, фальшивыми. Смех – нервным. Даже знакомые лица выглядели подозрительными. Кто здесь просто пьет, а кто слушает? Кто друг, а кто стукач?

– Ладно, – вздохнул Гриша, поднимаясь. Его лицо осунулось. – Я пойду. Башка гудит. И… что-то тут душно стало. Не по себе.

– Сиди, – попытался удержать Касьян, но Гриша лишь махнул рукой.

– Завтра смена. Идиоты там с домкратами колонну держат… – он кивнул Артему и растворился в толпе у выхода.

Артем и Касьян сидели молча. Напряжение висело между ними, как невидимая стена. Даже пьяная возбужденность Касьяна поутихла, сменившись мрачной задумчивостью. Они смотрели на стаканы, на липкий стол, куда-то в пространство. «Гость» у входа все так же листал свой планшет. Его присутствие отравляло воздух сильнее дыма.

– Дохнем тут все, – вдруг тихо, но с ледяной ясностью произнес Касьян. Он не смотрел на Артема. – Как Зейн. Как тот парень под «Титаном». Нас сотрут в пыль. Им, – он едва заметно кивнул в сторону «гостя». – Только это и надо. Чистый лист для их «проектов».

Артем ничего не ответил. Он сжал стакан, чувствуя, как холодок страха смешивается с беспомощной злостью. Гриша был прав. Здесь стало душно. Душно от подозрений, от слежки, от ощущения, что стены «Лунного Кратера» больше не защищают, а сжимаются, как капкан. Он посмотрел на «гостя». Тот поднял голову, их взгляды встретились на долю секунды. Холодный, безразличный, изучающий. Как взгляд того дрона в коридоре. Только человеческий.

Артем резко отвел глаза. Ему вдруг страшно захотелось уйти. Сбежать. Но куда? В каморку, где пахнет пылью и отчаянием? В доки, к зияющей ране на колонне? Бежать было некуда. «Лунный Кратер» был последним подобием норы. И даже здесь их нашли.

Он допил «чай» до дна. Огонь в горле уже не гнал прочь мысли, а лишь подчеркивал их горечь. Пыль Хофнунга оседала не только на станции. Она оседала в душах, превращая надежду в труху, а гнев – в тяжелый, бесплодный камень. Касьян что-то бормотал про «надо что-то делать», но слова терялись в гуле. Артем уже не слушал. Он сидел, ощущая на себе невидимый, но тяжелый взгляд «гостя» со стороны входа, и ждал. Ждал, когда эта шаткая иллюзия безопасности рухнет окончательно. Она и рухнула. Но не так, как он ожидал.

Тяжелая, приглушающая звук дверь «Лунного Кратера» не хлопнула. Она взорвалась.

Не грохотом выстрела, а глухим, резонирующим УДАРОМ, от которого задрожали стаканы на стойке и посыпалась штукатурка с потолка. Дверь, выбитая снаружи каким-то тараном, распахнулась настежь, ударившись о стену с лязгом разбивающегося замка. В проеме, залитом резким белым светом мощных фонарей с улицы, встали силуэты. Не люди – монолиты в полицейской броне, с затемненными забралами шлемов, превращавшими лица в безликие черные овалы. Свет фонарей бил в глаза, выхватывая из красноватого полумрака бара испуганные, застывшие в шоке лица, поднятые руки, опрокинутые стаканы.

Тишина не наступила. Ее выжег каток голоса, усиленного динамиком в шлеме первого полицейского. Металлический, лишенный интонаций, он резал воздух, как пила:

– ВСЕМ ОСТАВАТЬСЯ НА МЕСТАХ! НЕ ДВИГАТЬСЯ! ПРОТОКОЛ «КВАРЦ» АКТИВИРОВАН! НЕМЕДЛЕННО СОБЛЮДАТЬ ПОРЯДОК!

Гул бара умер мгновенно. Сменился гулом собственной крови в ушах, учащенным дыханием, единым стоном страха, застрявшим в сотне глоток. Артем замер, как и все, ослепленный светом, оглушенный командой. Его рука все еще сжимала пустой стакан. В глазах плавали слепые пятна от фонарей.

Человек у самого входа, тот самый докер, что сидел спиной к двери и первым принял удар светом и звуком, инстинктивно вскочил. Его тень, огромная и дрожащая, метнулась по стене. Он повернулся к силуэтам в проеме, поднял руку, не для угрозы, а как щит от света, рот открылся:

– Эй, вы чё, бл…!

Его не слышно было за ревом динамика, но жест был ясен. Ответ пришел мгновенно.

Полицейский на левом фланге, ближайший к докеру, сделал один шаг вперед. Его дубинка – не длинная палка, а короткий, утяжеленный «томагавк» из черного композита – описала короткую, страшную дугу. Не в голову. В ключицу. Глухой, влажный СТУК, как падение мешка с песком. Докер не закричал. Он издал хриплый, захлебывающийся звук, сложился пополам и рухнул на пол, сбив табурет. Его тело дернулось раз, другой.

Это был спусковой крючок.

Хаос. Не беспорядок – какофония насилия.

Полицейские ворвались внутрь плотным строем, как таран. Не для задержания. Для подавления. Системно. Методично. Протокол «Кварц».

Мужчина, сидевший ближе к проходу, инстинктивно отпрянул. Короткий удар «томагавка» по коленной чашечке. Хруст? Или только казалось? Крик боли, падение. Женщина за соседним столом вскрикнула, резко вскочила. К ней метнулся полицейский. Без предупреждения. Короткий ТЫК разряда. Синие искры ЩЕЛКНУЛИ между электродами, ударив в бок. Тело ДЕРГНУЛОСЬ, как у куклы на нитках, и рухнуло на стол, опрокидывая посуду. Запах озона и паленой ткани.

Группа шахтеров у дальней стены сгрудилась, кто-то выставил вперед кулак. Полицейский просто толкнул стол. Пластик, пиво, люди – все смешалось в падающей, кричащей массе. Дубинки опускались на спины, ноги, любую часть тела, оказавшуюся сверху. Кто-то швырнул стакан в сторону полиции. Мимо. Стакан разбился о стену. Ответный выстрел шокера в толпу. Еще один вопль.

Артем сидел, парализованный. Его мозг отказывался обрабатывать картинку. В глазах мелькали: искаженное болью лицо Касьяна рядом; Вадим за стойкой, прижавшийся к стене с поднятыми руками; тело докера у входа, неподвижное; слепая чернота забрал, приближающихся к их столу.

И тут его дернули за рукав. Резко, сильно. Боль пронзила онемевшую руку. Он рванул головой. Рядом был Гриша! Его друг, который ушел, стоял, лицо искажено животным страхом, глаза выпучены.

– Артем! СЮДА! – его голос был хриплым шепотом, пробивающимся сквозь грохот и крики. – ЧЕРЕЗ КУХНЮ! БЫСТРО!

Инстинкт выживания сработал быстрее мысли. Артем вскочил, опрокинув табурет. Гриша уже рванул вперед, расталкивая застывших в панике людей, увлекая Артема за собой. Не к выходу – вглубь зала, к занавеске, за которой виднелся проход на кухню. Воздух был пропитан адской смесью: перегар, пыль, озон, запах рвоты и… сладковатый дым горелой изоляции – кто-то опрокинул лампу или колонку.

Они нырнули за занавеску. Кухня встретила паром, вонью подгоревшего жира и криками перепуганных поваров. Гриша, не разбирая дороги, рванул к узкой металлической двери в дальнем углу – запасному выходу в техкоридор. Артем бежал следом, спотыкаясь о ящики с овощами, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, а в ушах – белый шум паники поверх криков из зала.

Они были в метре от двери. Гриша протянул руку к штурвалу запорного механизма. И тут Артем почувствовал не толчок, а УДАР. Он пришелся не в спину, а будто сквозь нее.

Мощный, глухой, сотрясающий все тело. Как будто огромный кувалдой ударили по лопаткам. Боль была мгновенной, белой и ослепляющей. Воздух вырвало из легких со свистом. В глазах вспыхнуло яркое белое пятно, затопившее кухню паром и страхом. Звон в ушах заглушил все – и крики, и грохот, и собственный стон. Мир накренился, поплыл. Он не упал – его опрокинуло вперед. Лоб с глухим СТУКОМ ударился о холодный металл косяка двери.

Темнота. Не та, что в коридорах «Лимы». Горячая, пульсирующая, полная искр. Последнее, что он успел почувствовать – жесткий кафель пола под щекой и далекий, искаженный крик Гриши:

– АРТЕЕЕМ!

Потом – только пустота, звон и боль, растекающаяся от спины к затылку, погружая в бездну.

* * *

Сознание возвращалось волнами. Сперва – боль. Тупая, раскалывающая череп, сосредоточенная в затылке, где голова ударилась обо что-то при падении. Потом – тошнота, подкатывающая к горлу едкой волной. Потом – шум. Не грохот и крики, а низкий, сливающийся гул десятков голосов: стоны, приглушенный плач, хриплый мат, чье-то монотонное бормотание. И запахи. Резкий, едкий дезинфектант, не перебивающий, а лишь маскирующий под собой вонь пота, рвоты, крови и чего-то металлического, как ржавая вода.

Артем открыл глаза. Слипшиеся веки разлепились с усилием. Яркий, режущий свет без абажура бил прямо в лицо с потолка. Он зажмурился, но свет прожигал веки. Повернул голову – больно – и увидел.

Он лежал на холодном, липком бетонном полу. Вокруг – ноги. Десятки ног в рваных ботинках, засаленных комбинезонах. Камера. Большая, переполненная. Люди сидели на полу, прислонившись к стенам, покрытым граффити и подтеками неизвестного происхождения. Некоторые лежали, как он. У многих – синяки, ссадины, запекшаяся кровь на губах или висках. Один парень держался за руку, висевшую под неестественным углом, лицо его было серым от боли и шока. Воздух был спертым, густым, дышать было тяжело.

– …за что?! Я просто пиво пил! Просто сидел! – хрипел кто-то невидимый слева.

– Беспредел! – отозвался другой голос, глухой и злой. – Настоящий беспредел!

– Гриша? – попытался позвать Артем, но голос вышел хриплым шепотом.

Он попытался приподняться, опираясь на локоть. Боль в спине, где пришелся удар дубинкой, пронзила его, заставив сдавленно застонать. Голова закружилась. Он коснулся затылка пальцами – влажно. Ссадина, запекшаяся кровь, смешанная с грязью и пылью. «Сколько времени прошло?»

– Артем Игнатьев? – голос прозвучал резко над самым ухом.

Артем вздрогнул. Над ним стоял полицейский в такой же потертой броне, но без шлема. Молодое, невыразительное лицо, усталые глаза. В руке – планшет.

– Встать. С тобой хотят побеседовать.

Подняться было пыткой. Каждый мускул ныл, спина горела, голова раскалывалась. Полицейский не помогал, лишь наблюдал с равнодушным терпением. Артема повели по узкому коридору, мимо других решетчатых камер. Оттуда тянулись руки, слышались крики: «Выпустите!», «Я невиновен!», «Дознавателя!». Запах дезинфектанта здесь был сильнее, но не мог заглушить стойких запахов страха и отчаяния. Провели в небольшую комнату с голыми стенами, металлическим столом и двумя стульями. На столе – мощная лампа, направленная на один стул, и терминал.

– Садись, – полицейский указал на стул под лампой. – Руки на стол.

Свет лампы был еще более слепящим, чем в камере. Он выжигал остатки мыслей, превращая комнату в белое марево с темным силуэтом полицейского напротив. Артем машинально положил ладони на холодный металл стола. Они дрожали.

Полицейский, звание на затертой нашивке не разобрать, сел напротив. Лицо его в тени было неразличимо, только руки, набиравшие что-то на терминале, и голос:

– Фамилия, имя, отчество?

– Артем… Артем Сергеевич Игнатьев.

– Должность?

– Техник второй категории. Сектор Гольфа, дока. Станция «Лима».

– Почему находился в заведении «Лунный Кратер» сегодня в 21:47 по станционному времени?

Артем попытался собраться. Боль и свет мешали.

– После смены… Пошел отдохнуть. Встретиться с коллегами. Выпить.

– Какими коллегами? Конкретнее.

– Касьян Петров, механик. Григорий… Григорий Пружнин, механик. Из соседнего сектора.

– О чем говорили?

Вопрос был ровным, без эмоций. Артем почувствовал ловушку.

– О работе… О поломках. О вчерашней аварии в доках. О… – он запнулся, вспомнив разговоры о «гостях» и анонимках. Сказать? – О плохой воде. Привкус.

Полицейский что-то отметил в терминале. Пауза затянулась. Тишину нарушал только тихий гул вентиляции и собственное дыхание Артема.

– Ты пытался скрыться с места проведения спецоперации, – голос полицейского оставался ровным, но приобрел оттенок… констатации факта. – Через кухню. Вместе с Григорием Пружниным. Почему?

– Я… испугался. Хаос. Люди падали… Мне показалось, что могут и меня… – Артем сглотнул, язык прилипал к небу. – Мы просто хотели уйти. Без проблем.

– Без проблем, – полицейский повторил фразу без интонации и нажал пару клавиш. – Расскажи о своих связях с подпольной группировкой «Свободная Надежда».

Артем замер. Боль в голове отступила на секунду, затопленная волной холодного недоумения и страха.

– Что? – он прошептал. – Какая… «Надежда»? Я не знаю… Я впервые слышу это название!

Взгляд из тени, казалось, стал тяжелее. Хотя лицо полицейского было скрыто, Артем почувствовал давление.

– Не прикидывайся, Игнатьев. – голос не повысился, но в нем появилась сталь. – Мы знаем, что «Лунный Кратер» использовался для их сборищ. Ты был там. Ты пытался скрыться при появлении законных представителей Системы Контроля. Это признак вины. Прямая улика. Где они базируются? Кто лидеры? Где склад оружия? Где база?

Каждое слово падало, как камень. Артем растерянно мотал головой, чувствуя, как холодный пот стекает по вискам.

– Я… я не знаю! Клянусь! Я просто пришел выпить с друзьями! Ни о какой «Надежде» не слышал! Никогда! Это ошибка!

– Ошибка? – полицейский слегка наклонился вперед, его руки сложились на столе. – Данные говорят иначе. Ты был в эпицентре. Ты бежал. Ты точно знаешь. – пауза, гул вентиляции казалось стал громче. – Подумай хорошенько. У тебя есть время. Пока. – он сделал акцент на последнем слове. – Мы за тобой приглядим. Один шаг в сторону… – полицейский слегка кивнул в сторону коридора, откуда доносились крики. – …и следующая камера будет не такая уютная. И работа… – он посмотрел прямо на Артема, и в его глазах, мелькнувших на мгновение в свете терминала, Артем увидел не угрозу, а холодный расчет. —Работа у тебя рисковая, техник. Много чего может случиться. Со станционным оборудованием. С изоляцией… С вентиляцией шлюзов. Понимаешь?

Угроза была настолько прозрачной, настолько системной, что Артему стало физически плохо. Тошнота подкатила с новой силой. Он представил себя в шлюзе с отказавшей вентиляцией, или под упавшей балкой из-за «внезапного излома усталостной трещины». Его «ключ-якорь» вдруг показался петлей на шее.

– Я… я ничего не знаю, – выдавил он, чувствуя, как дрожь охватывает все тело.

Полицейский откинулся на спинку стула, снова превратившись в безликую тень.

– Ладно. На сегодня достаточно. – он пододвинул к Артему странное устройство, похожее на сканер. – Положи ладонь. Правую.

Артем послушно прижал дрожащую ладонь к холодному стеклу. Яркий луч прошелся по отпечаткам пальцев. Потом поднесли другой сканер – к лицу. Заставили смотреть в объектив. Сканирование сетчатки. Каждый луч, каждый щелчок прибора ощущался как клеймо.

– Можешь идти, – наконец сказал полицейский, глядя на терминал. – Помни разговор. И помни – мы видим все.

Артема не провожали. Он сам встал, шатаясь, и вышел в коридор. Дверь захлопнулась за ним с глухим, окончательным звуком. Он стоял, прислонившись к холодной стене, пытаясь перевести дыхание, заглушить боль и жуткое ощущение, что его только что пометили. Как вещь. Как угрозу.

И тут он услышал голоса из приоткрытой двери соседнего кабинета. Знакомый хрипловатый голос – тот самый «Саныч» из патруля? – звучал раздраженно:

– …да что за чертовщина, Герман?! Этот «Кратер» – обычная выпивошня! Никакой «Свободной Надежды» там и близко не пахло! Данные кривые! Мы полсектора ни за что посадили!

– Данные поступили, Саныч, – ответил другой, более спокойный, усталый голос. – Анонимка. Станционный ИИ ее проверил по своим каналам – риск «антикорпоративной консолидации» высокий. Протокол «Кварц» активирован автоматически. Нам только выполнять.

– Анонимка… ИИ… – «Саныч» фыркнул. – Может, эти стукачи с «Галилео»? Или сам ИИ глючит? Ладно… отпустили кого смогли. Отчет писать. Очередной…

Артем не стал слушать дальше. Он пошатнулся и зашагал к выходу, впитывая слова «анонимка», «ИИ проверил», «протокол автоматически». Его собственная теория о «гостях» трещала по швам, но страх и угрозы следователя были куда реальнее. «Свободная Надежда». Это название теперь висело над ним, как дамоклов меч, выкованный из анонимного доноса и холодной логики машины. Его выпустили, но он чувствовал себя не свободным, а замеченным. Внесенным в базу. Приговоренным системой к наблюдению.

Дверь полицейского участка захлопнулась за спиной Артема с глухим, окончательным звуком, похожим на удар крышки гроба. Ночной воздух сектора «Гамма» не принес облегчения. Он был прохладным, сырым, пропитанным все той же пылью Хофнунга и едким химическим шлейфом из вентиляционных шахт. Но сейчас к этому коктейлю примешивалось что-то новое – электричество страха и гнева.

Артем прислонился к шершавой стене здания участка, закрыв глаза. Боль в затылке пульсировала в такт сердцебиению, спина горела, каждый вдох давался с усилием. В ушах все еще стоял металлический голос следователя: «Свободная Надежда… Мы видим все… Много чего может случиться…» Он сглотнул, пытаясь подавить тошноту, но ком в горле не исчезал. Его ладонь, где сканировали отпечатки, казалось, все еще горела холодом прибора. Он был помечен.

Открыв глаза, Артем увидел, что улица не пуста. Несмотря на поздний час, у стен домов, в нишах входов, под тусклыми фонарями стояли группы людей. Не шумные, не пьяные. Собранные. Молчаливые. Глаза, обращенные к зданию участка, светились не страхом, а холодной, накапливающейся яростью. Шепот, низкий и густой, как гудение трансформатора, витал в воздухе:

– …видел, как Сашку вытащили? Весь в кровище…

– …Мэри шокером долбили, она же просто встала!..

– …у Глеба руку сломали, сволочи…

– …беспредел… настоящий беспредел…

– …так нельзя… этого нельзя прощать…

Артем попытался оттолкнуться от стены, чтобы идти. Ноги подкосились. Он едва удержался, схватившись за выступ. Прохожий, мужчина в замасленном комбинезоне докера, мельком глянул на него, на синяк под глазом, на грязный затылок – и кивнул. Не сочувственно. Солидарно. Как товарищу по несчастью. Этот молчаливый кивок был сильнее слов.

Артем зашагал, припадая на правую ногу, где-то при падении он, видимо, подвернул щиколотку. Каждый шаг отдавался болью в спине и голове. Он старался идти по теневой стороне, слиться с серыми стенами, стать невидимкой. Но чувствовал на себе взгляды. Не слежку «гостей» или дрона – взгляды таких же, как он. Раздавленных, но не сломленных. В них читался немой вопрос: «Ты оттуда? Что там?» и немое же утверждение: «Они заплатят».

Он прошел мимо аптечного пункта – там толпились люди с перевязанными руками, головами, кто-то сидел на корточках, держась за бок. Скудный свет из окна выхватывал бледные, страдальческие лица. Артем отвернулся. Его травмы были мелочью по сравнению с этим.

Он свернул в знакомый переход между блоками. Здесь было темнее, только аварийная лампа мигала через раз. Воздух пах плесенью и чем-то кислым. Артем остановился, опершись о холодную трубу. Ему нужно было передохнуть. Мир плыл перед глазами. Он закрыл глаза, и сразу же всплыли образы: слепящий свет фонарей в «Кратере», черные силуэты в дверях, удар в спину, холодные глаза следователя в полутьме…

Он открыл глаза, пытаясь прогнать кошмар. Взгляд упал на стену. Рядом с ним, на шершавой поверхности, кто-то только что нацарапал что-то острым гвоздем или обломком. Свежие, грубые линии. Не граффити. Знак. Треугольник, внутри него – стилизованное пламя, а под ним – кривые, неразборчивые буквы, в которых угадывалось «Св… Над…». Знак был сырым, белесым на темном фоне – царапина прошла сквозь слой пыли к металлу. Свежая. Очень свежая.

Артем резко огляделся. Переход был пуст. Только далекий гул станции и его собственное прерывистое дыхание. «Свободная Надежда». Здесь. Рядом с его домом. Метка бунта? Или ловушки? Его сердце бешено заколотилось, смешивая страх с чем-то еще… С диким, неконтролируемым любопытством? С искрой? Он не знал. Он отвернулся от знака и зашагал дальше, быстрее, почти бегом, превозмогая боль.

Его каморка встретила его мертвой тишиной и знакомым запахом – пыль, пот, тление. Артем щелкнул выключателем. Тусклая лампочка мигнула и зажглась, отбрасывая жалкие тени на голые стены. Он не стал раздеваться. Прошел к крошечной раковине. Его мучила жажда, горло пересохло от страха и пыли. Артем открыл кран.

Вода полилась мутной струей, постепенно светлея. Он подставил ладони, плеснул на лицо. Холодная влага на секунду освежила. Потом Артем наклонился, чтобы попить прямо из-под крана. И остановился. Запах. Тот самый, сладковато-химический, что был в столовой, но теперь – сильнее, отчетливее. Как будто в воду добавили технический растворитель или дешевый пластик. Он не пил. Просто смотрел на струю, падающую в сливное отверстие, покрытое рыжим налетом.

Артем подошел к узкому спальнику, больше похожему на нишу, и рухнул на жесткий тюфяк. Боль в спине и голове вспыхнула с новой силой. Он застонал, свернувшись калачиком на боку. В ушах снова зазвенело. Перед глазами проплывали лица: Касьян в баре, Гриша, тащащий его за рукав, безликие полицейские, следователь в тени… И знак на стене. Пламя в треугольнике.

«Свободная Надежда».

Кто они? Призраки? Те, кто написал анонимку, из-за которой устроили бойню? Или те, кто оставил знак? Те, кто борется? Единственный выход из этой ловушки? Его ключ на поясе упирался в бок, холодный и тяжелый. Якорь. Приковывающий к тонущей станции. Но теперь, в полубреду от боли и истощения, ему показалось, что якорную цепь можно перерубить. Чем? Пламенем? Надеждой? Безумием?

Он потянулся к стакану на тумбочке – старому, пластиковому, с трещиной. Налил воды из-под крана. Посмотрел на мутноватую жидкость с химическим запахом. Привкус отчаяния. Он поднес стакан к губам. Замер. Перед глазами снова всплыл знак. Пламя.

Артем поставил стакан обратно на тумбочку. Не пить. Не сегодня. Не эту воду. Он погасил свет и уткнулся лицом в жесткую подушку, пропахшую пылью. Темнота не принесла покоя. В ней стоял гудящий звон – то ли в ушах, то ли сама станция «Лима» пела свою лебединую песню в черно-белой пустоте космоса. И где-то в этом гуле, сквозь боль и страх, пробивался новый звук – тихий, настойчивый шепот стен, повторявший два слова, ставшие его проклятием и, возможно, единственным шансом:

«Свободная Надежда… Свободная Надежда… Свободная Надежда…»

Глава 4: Сигнал Тревоги

Воздух в кабинете Бориса Петровича был густым, как бульон, сваренный из машинного масла, пота и старого пластика. Артем, переступив порог, почувствовал, как этот воздух обволакивает его, липкий и тяжелый. Старый вентилятор на столе глухо грохотал, гоняя горячие струи, но не охлаждая, лишь перемешивая запахи. Кабинет напоминал свалку контролируемого хаоса: стопки пожелтевших бумаг угрожали опрокинуться, на металлических полках теснились коробки с маркировкой «АВАРИЙНЫЙ РЕМКОМПЛЕКТ – СЕКЦИЯ ГАММА» и «ФИЛЬТРЫ В/В – БРАК», под ногами валялись обрезки кабеля и пара промасленных перчаток. На главном мониторе за спиной Бориса пульсировал график – больше красного, чем зеленого, зоны аварийности расползались как язвы.

Артем попытался расправить плечи, но тупая боль в спине, отдававшаяся в затылок, тут же напомнила о себе – эхо удара дубинкой и часов на холодном бетоне участка. Каждый шаг отзывался ноющим дискомфортом. Он стоял, стараясь не переносить вес на правую ногу, где щиколотка ныла после вчерашнего падения.

Борис Петрович не поднял головы. Его толстые пальцы, в глубоких морщинах и черных заусеницах, яростно тыкали в экран планшета, будто пытались физически продавить цифры сквозь стекло. Его комбинезон, когда-то серый, теперь был покрыт замысловатыми узорами из мазута и ржавчины. Лицо, изборожденное глубокими складками усталости, было обращено к планшету, но взгляд казался расфокусированным, устремленным куда-то вглубь бесконечных проблем.

– Игнатьев? – его голос прозвучал хрипло, как скрип несмазанной петли. – Наконец-то. Где шлялся? Смена началась полчаса назад.

Он все еще не смотрел на Артема. Артем промолчал. Объяснять про участок, про допрос? Бесполезно. Бориса волновала работа. Только работа.

– Смотри, что эти долбаебы из Администрации прислали, – Борис швырнул планшет на стол так, что тот со скрежетом проехался по стопке бумаг, сбив несколько листов на пол. – Хрен знает что это. Ты же знаешь русский? Бабка твоя, помнится, гордилась. И что-то там умеешь кодить, в железе ковыряться? Вроде болтал когда-то, что курсы какие-то проходил на Земле?

Артем кивнул, машинально поправляя тяжелый «ключ-якорь» на поясе – массивный брусок закаленной стали с прорезями и чипом, универсальный инструмент и пропуск техника в доках. Символ его заточения.

– Знаю. Базово. Железо… да, могу посмотреть.

– Вот и смотри! – Борис жестом, полным раздражения, махнул в сторону планшета.

На экране светились нечеткие фото: несколько стандартных серых ящиков для оборудования. Но надписи на них были криво нанесены кириллицей: «ОБОРУДОВАНИЕ ДЛЯ ВНУТРЕННЕЙ СВЯЗИ. СЕКЦИЯ 7Б». Ниже – штрих-код и серийные номера, тоже на русском.

– Прислали вместо сервоприводов для кранов! Адресат – Центр Коммуникаций, но свалили сюда, в доки! Как обычно! Дуй к ним, к связистам. Помоги разобраться, что за хрень им подсунули вместо того, что просили. Может, хоть поймут, что к чему. Или скажи им, чтоб написали этим корпоративным крысам, что б их, куда надо. Чтоб знали. Чертов бардак!

Он с силой ткнул пальцем в сторону двери, будто выталкивая Артема и проблему вместе.

Артем взял планшет. Экран был теплым, липким от пальцев Бориса. «Бонус, – промелькнула слабая искра в груди. – Может, хоть на пайку витаминов хватит. Или на бутылку воды, которая не воняет химией.» Внешне он лишь кивнул:

– Понял, Борис Петрович. Разберусь.

Он развернулся, чтобы уйти, и поймал на себе взгляд бригадира. Не сочувствие. Не поддержка. Сухая, усталая оценка работоспособности. Начальник уже отвернулся, уткнувшись в очередной отчет на мониторе, бормоча под нос что-то неразборчивое, но явно про «проржавевшие до дыр балки», «отсутствие запчастей» и «сволочей в снабжении».

Артем вышел в коридор, прикрыв дверь. Плотный воздух кабинета сменился чуть менее плотным, но таким же затхлым воздухом коридора. Он посмотрел на фото ящиков с нелепыми русскими надписями. Надо же. Бабка-то была права. «Выучи, внучек, пригодится, это великий язык космоса и прогресса». Горькая усмешка скривила его губы. Вот только она думала о Пушкине да о Толстом, а не о технарях на космическом фронтире, разбирающих хлам, присланный по ошибке. Крошечный островок теплого воспоминания растворился в ледяном мраке «Лимы». Он сунул планшет во внутренний карман комбинезона, почувствовав, как «ключ-якорь» болезненно уперся в ребро. Бонус. Маленький шажок в сторону чуть менее ужасного существования. Но шажок. Он двинулся к Центру Коммуникаций, спину снова сковала знакомая тупая боль.

Коридор за дверью кабинета Бориса был таким же серым, как и все на «Лиме»: голый металл стен, протертый до блеска в местах частых касаний и покрытый слоем вездесущей пыли с Хофнунга в углах, тусклые светильники, встроенные в потолок десятилетия назад, боролись с вечной сумеречной дымкой. Гул вентиляции – постоянный, низкий, навязчивый – смешивался с отдаленным лязгом грузовых лифтов и неразборчивыми криками из открытой двери какого-то цеха. Обычный звуковой фон. Но для Артема сегодня он звучал иначе. Каждый скрежет металла, каждый резкий звук вдалеке заставлял его вздрагивать внутренне, натягивая нервы как струны. После «Кратера» и участка мир «Лимы» окрасился в оттенки подозрительности.

Он шел быстро, но не бегом – спешка привлекала внимание. Плечи были слегка втянуты, спина, несмотря на боль, старалась быть прямой, но не вызывающе. Взгляд скользил по полу, избегая встреч с прохожими. Каждый чисто одетый человек в комбинезоне без привычных производственных пятен, каждый, кто нес планшет, а не инструментальный ящик, мгновенно попадал в категорию «гость» или «стукач». Вот мужчина в почти новом синем комбинезоне что-то деловито отмечал на экране планшета, стоя у развилки. «Оценивает трафик? Или составляет список?» – пронеслось в голове Артема. Он свернул в боковой проход, даже если это удлиняло путь. Лучше лишний поворот, чем пересекать потенциальное поле зрения.

Мысль о русском языке, о бабушке, вызвала горькую усмешку. «Выучи, внучек, пригодится, великий и могучий! Мир откроется!» – ее голос, теплый и убежденный, всплыл на секунду из глубин памяти, такой же нереальный здесь, как солнечный свет. «Мир открылся, бабуля. Открылся ржавым люком в аварийный отсек. И язык пригодился, чтобы читать этикетки на хламе, который нам подсовывают вместо спасения.» Он машинально потрогал планшет во внутреннем кармане, ощущая его угловатость сквозь ткань. Бонус. Крошечная надежда на чуть меньшее убожество в этом тонущем мире.

Поворот, еще один. Основной поток людей был в другом крыле, здесь было почти пустынно. Артем уже начал расслабляться, как вдруг увидел их. Впереди, у пересечения двух магистральных коридоров, стояли двое. Серые бронежилеты поверх стандартных комбинезонов, шлемы с опущенными темными забралами, скрывающими лица. Полицейские. Рядом с ними, чуть позади, едва не сливаясь с тенью у стены, парил в сантиметре от пола он. Матово-черный полицейский дрон. Обтекаемый, безликий, словно вырезанный лазером из куска ночи. Ни щелей, ни камер, ни сенсоров – только гладкая, поглощающая свет поверхность и тусклый синий индикатор где-то в глубине корпуса, мерцающий с нечеловеческим постоянством.

Артем замер на мгновение, сердце колотясь где-то в горле. Инстинкт кричал: «Спрячься!» Он резко прижался к шершавой стене, сделав вид, что поправляет шнуровку на протертом ботинке. Глаза уперлись в пол, но периферией он ловил движение. Полицейские неспешно переговаривались, один показал рукой в сторону Административного сектора. Их позы были расслаблены, обыденны. Патруль. Просто патруль. Но дрон…

Он не издавал ни звука. Его «взгляд» нельзя было увидеть, но Артем ощущал его. Холодное, аналитическое давление, скользящее по коже, по лицу, сканирующее биометрию, фиксирующее присутствие. Как в том коридоре возле столовой. Центральная часть корпуса дрона, гладкая и темная, казалось, повернулась в его сторону не физически, а вниманием. Невидимый луч скользнул по его затылку, где запеклась кровь под слоем грязи, по спине, где горел синяк. Артем затаил дыхание, чувствуя, как ладонь, которую сканировали в участке, становится влажной. «Они знают. Система знает. Я помечен.»

Полицейские двинулись, не спеша, в указанном направлении. Дрон плавно, абсолютно бесшумно, последовал за ними, его «внимание» наконец отпустило Артема. Он не стал ждать, пока они скроются из виду. Как только черная тень дрона повернула за угол, Артем оттолкнулся от стены и зашагал прочь, почти бегом, ускоряя шаг с каждым мгновением. Боль в спине пронзила остро, но он почти не чувствовал ее, заглушенную адреналином. «Просто патруль… Просто патруль…» – твердил он про себя, но голос в голове звучал неубедительно. Холодный след «взгляда» дрона все еще ощущался на коже, как ожог.

Он свернул в более широкий коридор, ведущий к Центру Коммуникаций. Редкие прохожие оглядывались на его учащенные шаги. Артем заставил себя сбавить темп, вытереть ладонью лоб. Химический привкус в воздухе, всегда присутствовавший, сегодня казался особенно назойливым, сладковато-едким. Где-то в вентиляционной решетке над головой раздался резкий, короткий звук – не скрежет, а скорее икота: «Кх-р-р-р!» Воздушный поток на секунду прервался, потом снова загудел.

Артем взглянул на стену напротив. Там, где кто-то неаккуратно вез тележку, осталась длинная свежая царапина, обнажившая серый металл под слоем краски и пыли. На мгновение его воспаленному сознанию показалось, что царапины складываются в угловатый треугольник. Он резко отвел взгляд и, стиснув зубы, зашагал к тяжелой, звуконепроницаемой двери Центра Коммуникаций, отмеченной мигающим желтым светодиодом «ВХОД». Гул из-за двери обещал не покой, а новый виток хаоса.

Дверь в Центр Коммуникаций не хлопнула – она всхлипнула, проглоченная звуконепроницаемым уплотнителем. И тут же Артема накрыла волна. Не звука – физического давления. Гул был не фоном, а жидкой субстанцией, заполнявшей помещение до краев: низкое, мощное гудение серверных стоек, сливавшееся в сплошной рокот, будто где-то глубоко под полом работал невидимый дробильный пресс. Этот грохочущий базис перекрывался более высокими, резкими звуками: треском искрящих контактов, пронзительными сигналами тревоги с мониторов и человеческими голосами, доведенными до хриплого отчаяния.

Воздух был горячим, густым, пропитанным запахом перегретой изоляции, пыли, выдыхаемого людьми адреналина и той самой едкой озонной нотой. Освещение – тусклое, аварийно-экономичное, – выхватывало из полумрака стойки с мигающей аппаратурой: леса серых металлических корпусов, опутанные жгутами кабелей всех цветов, с мириадами крошечных красных, желтых и зеленых светодиодов, которые больше тревожили, чем информировали. Мониторы на столах операторов показывали какофонию ошибок: «ПОТЕРЯ ПАКЕТОВ 98%», «УХУДШЕНИЕ КАЧЕСТВА НЕСУЩЕГО СИГНАЛА» и «НЕТ СВЯЗИ С УЗЛОМ: КОЛОНИАЛЬНАЯ ГРУППА ГАММА».

Артем замер на пороге, давясь горячим, тяжелым воздухом. Его спина ныла, голова гудела в унисон серверам. Он искал взглядом кого-то, кто выглядел бы менее занятым крахом цивилизации. Не нашел.

– …ПЕРЕЗАГРУЗКА НЕ ПОМОГАЕТ, КАПИТАН ОЧЕВИДНОСТЬ! – орал в микрофон молодой связист с всклокоченными темными волосами и трясущимися руками.

Плашка на столе показывал его имя: «Петер А. – Сектор Внеш. Связи». Он бил кулаком по столешнице рядом с клавиатурой, отчего подпрыгивали чашка с темной жидкостью и корпус мыши.

– Сигнал-то есть! Уровень в норме! Но пакеты не идут! Вообще! Как будто… как будто их съедает черная дыра! Врет статистика? Или протокол сломался? ХРЕН ЕГО ЗНАЕТ!

Рядом, у стойки с дымящимся блоком питания, возился другой техник, вытирая пот со лба грязным рукавом и бормоча матерные заклинания. Третий оператор, женщина постарше, судя по табличке на столе «Елена В. – Рук. Смены», просто сидела, опустив голову на скрещенные на столе руки. Ее плечи слегка подрагивали – то ли от усталости, то ли от бессилия.

Кто-то заметил Артема и обратился к нему первым. Молодой техник с воспаленными от бессонницы глазами и масляным пятном на щеке, копавшийся в открытой панели одной из стоек, резко обернулся на скрип двери. Его взгляд, мутный от напряжения, сфокусировался на Артеме с мгновенной враждебностью.

– Ты кто такой? – его голос сорвался на визгливую ноту, перекрывая на секунду гул серверов. – Чего тут забыл? Не видишь – ГОРИМ?! Свали отсюда, пока по шее не получил! Не до зевак!

Артем, стараясь говорить громче, четче, превозмогая ком в горле от запаха озона и собственного страха, шагнул вперед.

– Я из Доков! Артем Игнатьев! Меня Борис Петрович прислал! – он вытащил планшет, показывая фото ящиков. – С оборудованием! С русскими надписями! Я знаю язык! Помочь разобраться!

Эффект был мгновенным. Петер, оравший в микрофон, резко обернулся, чуть не сбросив наушник:

– Русский?! Ты?!

Его глаза расширились, в них мелькнула искра абсурдной надежды. Взгляды всех присутствующих – техника у стойки, Елены, поднявшей голову, самого Петера – устремились на Артема. Раздражение и отчаяние сменились настороженным, почти жадным интересом. Даже гул серверов на секунду показался тише.