Шелковые дети

Размер шрифта: 13

И вот ребенок мертв. У него были светлые волосы и голубые, как у матери, глаза. Ты участвуешь в выборе его имени, врешь про его прекрасное будущее, а потом убиваешь. Твои пальцы первыми чувствуют, как замирает его маленькое сердце. Тук-тук… И больше ничего. Навсегда. Ты видишь, как его розовая кожа сереет и становится почти прозрачной. Кулачки разжимаются и больше не хватаются за тебя. Ты слышишь, как истошно кричит и бьется в истерике его мать. Тот момент, когда убиваешь ребенка, остается в твоей памяти навсегда.

Глава 1

Тутовый шелкопряд на латыни – bombyx mori (шелковичный мотылек, питающийся тутовником). Bombyx – от греческого βόμβυξ, что означает шелковичная бабочка или просто шелк. Mori – от латинского morus, что значит тутовое дерево (шелковица).

Невзрачная «Тойота Ярис» была припаркована прямо под знаком «Стоянка запрещена» в городке Брунате. Шестое января, всю ночь моросил мерзкий, обычный для этих мест дождь. Ни города Комо, ни озера не было видно из-за тумана и облаков, плотно закрывавших вершину горы, на которой находились Брунате и маяк. Странный маяк на вершине холма так далеко от моря. В 5.24 утра сержанты Джузеппе Фунгини и Альберто Паццоли, патрулировавшие участок, вышли из полицейской машины. Серая «Тойота» была изрядно поцарапана, но отметины были явно несвежими. Фунгини заглянул в салон через запотевшее стекло – обычный набор: талоны за парковку, пара монет, фантики, сморщенные недопитые бутылки воды, хвойные иголки на коврике – видимо, кто-то недавно перевозил рождественскую елку. О чистоте автомобиля не пеклись – на крыше оставались размокшие, но еще не смытые дождем птичьи фекалии. Капот был еще теплым. Но так странно – поставить машину под знаком, когда рядом полно свободных мест для бесплатной парковки. Без особой надежды сержант Паццоли попробовал открыть дверцу – и она поддалась. В «Тойоте» действительно никого не было – большой черный плед, скомканный на заднем сиденье, оказался большим черным пледом. Под ним – всего лишь тканевая, не слишком свежая обивка в жирных пятнах. Сержант Джузеппе Фунгини, заранее борясь с недобрым предчувствием, открыл багажник.

Там лежал скрюченный мертвый ребенок. Мальчик. На нем были джинсы и синяя толстовка с подмигивающим Микки-Маусом. Рядом валялись кроссовки на липучках и куртка цвета хаки. На одной ноге был синий носок, а на второй – зеленый. Как странно устроен мозг – почему-то эта деталь первой бросилась в глаза Фунгини. Паццоли тут же схватился за рацию.

Руки и ноги мальчика были плотно сцеплены строительными стяжками – на тонкой коже кистей образовались гематомы. То, что ребенок мертв, было понятно сразу – синюшный цвет, окровавленное лицо… Но по правилам Фунгини попробовал нащупать пульс. Ничего.

Глава 2

В Китае шелкопряда называли «Цанъин» (
) —«шелковичный младенец», подчеркивая его хрупкость и ценность.

Вечером шестого января в «Иль Серенио» праздновали день рождения Энцо Ферро – он всегда любил пафосные места с видом на озеро. Марго их терпеть не могла. Вид зеленоватой стоячей воды вызывал у нее панику, особенно в те дни, когда озеро было спокойным. Сейчас оно было серым, как и окружавшие его горы, – уже несколько недель лил дождь. Вода недовольно волновалась, билась о камни, словно сопротивляясь все прибывающей новой и новой жидкости.

– Если так пойдет – набережную в очередной раз затопит, – пробормотал Энцо, оторвавшись от меню. – Помнишь, что было в прошлом году? Пьяцца Кавур под водой, пробки, спасатели со своими рукавами-кишками – жуть. А почему, я тебя спрашиваю? Коррупция! Пятнадцать лет уже эту набережную роют, мэра посадили за взятки, а результата ноль. Ни стыда ни совести.

Марго краем уха слушала обычное бурчание Энцо и старалась отодвинуться подальше от панорамного окна: не смотреть на воду и сосредоточиться на еде. Она слишком уважала старика, чтобы признаться ему, что терпеть не может эти рестораны. Ее бы устроила любая закусочная в центре или ужин у Энцо дома. Но нет – тот любил таскать ее по приличным, как он говорил, местам. И места эти были, к сожалению, в основном с видом на озеро.

Чтобы отвлечься, Марго стала рассматривать посетителей и интерьер – такой же серый, как и все вокруг, минималистический, по современной моде: строгие бетонные потолки, мраморные столы и каменные стены с вкраплениями дорогих пород дерева.

За соседним столиком сидела пара. Женщина с неудачным мелированием уверенно расчленяла рыжего лобстера, а ее спутник жадно глотал устричную слизь, обильно смоченную лимоном. «Как страстно», – отметила про себя Марго.

– Возьмем тюрбо на двоих? – предложил Энцо.

Марго поморщилась:

– Терпеть не могу рыбу. Извини, пожалуйста…

– Черт, вечно забываю – деменция, видишь ли… – усмехнулся Энцо. Он любил пошутить на тему своего возраста. Вообще-то Энцо было всего семьдесят, и на память он, бывший полицейский, не жаловался. Просто никак не мог поверить, что Марго все эти годы отказывается от такой вкуснятины. Может, передумает?

Но одно упоминание рыбы, этой мягкой белой плоти, пахнущей водорослями и стоялой водой, вызывало у Марго тошноту. Она поспешила сменить тему:

– Закажу, пожалуй, миланезе, ты не против?

Энцо вздохнул: теперь вино придется брать по бокалам (белое под рыбу, красное под мясо), а он хотел торжественно открыть бутылку.

– Давай возьмем белое? – Марго поняла его. – Ты же знаешь – мне все равно.

– Знаю. Сколько ни приучаю тебя получать удовольствие от еды – все зря! Повторяю – Dolce Vita[1]! Научись ты наконец! Мадонна! Как так можно, особенно в Италии? – снова забубнил Энцо.

Принесли бутылку Lugana[2], которую он выбрал.

Марго улыбнулась и подняла бокал:

– С днем рождения, caro[3] Энцо! Salute[4]!

– Ты же знаешь, что я тебя люблю, правда? – улыбнулся Энцо.

– И я тебя люблю.

– Эх, сколько же мы с тобой знакомы?

– Кажется, лет десять.

– Двенадцать, Маргерита. Двенадцать лет назад ты приехала в Италию. И попала в мои цепкие ручонки, – хохотнул Энцо.

– Черт, ты же знаешь, что я ненавижу, когда меня называют «Маргерита». За двенадцать лет можно же запомнить?

Энцо рассмеялся:

– Люблю дразнить тебя, ты же знаешь. По-соседски.

Марго задело не «Маргерита», которое она и вправду не любила, а напоминание о том, что прошло уже двенадцать лет с момента ее бегства в Италию. Бегства от воспоминаний, от себя. Она могла поселиться где угодно. В любом городе, где не было бы ни озера, ни реки, ни моря – вообще никакой воды. Но она выбрала Комо. Потому что вода, эта стоячая жидкость, была ей необходима. Чтобы не забывать.

Ужин закончился. Десерт не брали – сладкого уже не хотелось. Но за кофе un po lungo[5] просидели еще минут двадцать. Энцо ушел «отлить» – он никогда не стеснялся в выражениях.

От нечего делать Марго смотрела на поедателя устриц, на его мокрые губы, которые он не торопился промокнуть крахмальной салфеткой, лежащей на коленях. «А он, пожалуй, ничего», – мелькнуло в голове у Марго.

Собрались уходить одновременно. Мелированная ушла вперед, а Энцо, как обычно, замешкался – любил поболтать с официантами.

Марго, поравнявшись с мужчиной, спросила:

– Твоя жена?

Тот, улыбнувшись, ответил:

– Нет – подруга.

– Тогда позвони мне.

Не дожидаясь ответа, словно потеряв интерес, Марго застучала каблуками по мокрой лестнице. Она чувствовала, как мужчина рассматривает ее зад. И, конечно, не удержалась – округлила его и замедлила амплитуду. Почему нет? Марго знала, что задница у нее отличная.

Энцо догнал уже на стоянке.

– Конечно же женат.

– Знаю.

– Конечно же позвонит.

– Знаю.

– Сейчас вернется на ресепшен, сунет сотку и возьмет твой номер.

– Как-то так, да.

– Не надоело тебе?

– Энцо…

– Не мое дело?

– И правда надоело, – вздохнула Марго. – Но это… как объяснить… часть меня. Лиса не пройдет мимо курятника, так и я…

– Ладно. – Энцо похлопал ее по плечу. – Поздно уже, поехали.

Сидя в машине Энцо, его гордости – старом горбатом «Фиате-500», Марго стала скролить ленту. Ну что там может быть? Про местную футбольную команду, претензии к мэру, закрытие какого-нибудь обанкротившегося магазина… Но первый заголовок был нетипичным.

– Убит восьмилетний мальчик. Пишут, что найден в багажнике.

Энцо помрачнел:

– Мадонна! Что-то еще?

– Нет. А что?

– Ничего. Был уже один мальчик в багажнике на моем веку. Самое поганое в работе полицейского – когда убиты дети. Семейным такие дела стараются не поручать – иначе крыша может съехать.

– Но ты нашел тогда? Раскрыл дело?

Энцо промолчал. Марго поспешно сменила тему и стала корить себя: зря ты вообще решила читать новости. Ничего умнее не придумала, чем комментировать их в праздничный вечер и портить настроение старику!

Глава 3

Яйца шелкопряда называются гренами[6]. Они крошечные, размером с маковое зернышко, почти черные при свежей кладке, а затем светлеют. Именно грены решают, будет ли следующий урожай шелка или нет. В Комо и в Ломбардии крестьяне верили, что удачный урожай грен зависит от женской энергии: собирать грены и следить за температурой могли только незамужние девушки – якобы их «чистота» не портит яйцо.

В семь утра позвонил Габриэле – коллега Марго. Тоже психолог, но на десять лет младше. Габриэле арендовал кабинет на одном этаже с Марго. Она не особо замечала его, он был ей неинтересен: просто мальчик из хорошей семьи, делающий надежную карьеру. Слишком правильный, слишком молоденький. Не в ее стиле.

– Что случилось? – Марго была еще в постели – ненавидела вставать рано. Свою частную практику начинала с одиннадцати или позже. И пусть из-за этого теряла часть клиентов – плевать.

– У меня к тебе дело. – По голосу было слышно, что Габриэле напряжен и взволнован.

«Господи! Прямо сейчас звонить надо? Кто умер? Кто родился?» – раздраженно подумала Марго и спросила:

– Это может подождать? Я еще не… В общем, я еще не на работе.

– Марго, ты знаешь, что, если бы не срочность, я бы не стал…

– Так, хорошо. – Марго начинала соображать. – В чем дело?

– Мне сейчас позвонили с виллы д’Эсте, там с одной гостьей что-то не то – не знают, что делать. Говорят, истерика…

Вилла д’Эсте. Роскошь, загадки, секреты за закрытыми дверями. Истерика? Гостья? Марго невольно напряглась.

– Та-а-ак. Ты же знаешь, по-моему, что я не нарколог?

Марго мучительно хотелось кофе. Но для этого нужно было встать и накинуть на себя теплый халат – в квартире было холодно.

– Что-то она несуразное бормочет…

– «Скорую» не догадались вызвать? – Марго подумывала, не вернуться ли ко сну – к черту кофе.

– Это очень деликатная история. Хотят частным образом проконсультироваться. Просто понять, на каком уровне проблема.

«Деликатная». Она ненавидела это слово. За ним всегда скрывалось что-то грязное или сложное.

– А ты?

– Хотят кого-то с бо́льшим опытом, по-видимому.

Марго вздохнула:

– Ладно.

– Пришлют за тобой водителя через пятнадцать минут.

– Мой адрес… – начала было Марго.

– Я знаю.

Марго стало стыдно, что она так холодно поговорила с Габриэле. Просто он ее раздражал в принципе: своей хорошестью, благополучием, тем, что он в свои двадцать пять еще не хлебнул горя – да и не хлебнет никогда. Золотой мальчик с фамильной виллой у озера и с дипломом университета Сан-Раффаэле. Однажды сыграет свадьбу на той же вилле д’Эсте, где сейчас располагался один из самых дорогих отелей на озере, с такой же, как и он, аристократкой, и заведет лабрадора. Дальше будет все скучнее и скучнее…

Быстрый душ (мыть и потом мучительно долго сушить голову времени не было), капсульный кофе из супермаркета. Марго выбрала строгий брючный костюм, как можно более нейтральный – синий, белую шелковую блузку, надела ворсистое пальто, закуталась в теплый вязаный шарф размером с добрый плед и выскочила на улицу – там ее действительно уже ожидал черный «БМВ» с молодым подтянутым водителем в темном костюме. «Надо будет взять визитку», – подумала Марго.

В лобби отеля Габриэле мерил шагами изысканный ковролин – три ряда квадратов с цветами на голубом фоне. Огромные вазы уже с живыми цветами обрамляли ресепшен. Один кивок Габриэле – и бармен протянул Марго свежий капучино. Без сахара – как она любит. Пока шли к номеру, Габриэле вводил Марго в курс дела:

– Вся Ломбардия, да куда там – вся Италия на ушах. Ты же слышала фамилию Анелли?

– Не слышала. Почему я должна о них знать? – Марго раздражало преклонение перед известными людьми, которое, как лихорадка, поглотило Комо. Посмотреть на виллу Клуни, выпить кофе там же, где Тейлор Свифт, обсудить, кому достанется вилла Кьяры Феррани и Федеза после их развода… Люди, у вас больше дел других нет?

Габриэле вздохнул и нажал на кнопку вызова лифта:

– Если кратко, то это семья местных шелковых магнатов.

– Хорошо, – машинально ответила Марго.

– А еще Анелли – родственники убитого мальчика, которого нашли вчера утром.

Капучино внезапно показался ей слишком горьким. Она вспомнила заголовки новостей «Тело ребенка найдено в Брунате». Холодок пробежал по позвоночнику.

– Ах, вот оно что! Теперь подробно.

Лифт приехал. К счастью, они поднимались одни и могли говорить свободно.

– Арно Робер – восемь лет. Найден вчера утром в багажнике машины в Брунате. Был связан, задохнулся, – рассказывал Габриэле под расслабляющую лифтовую музыку, которая совсем не вязалась с шокирующими новостями. – Пока идентифицировали, пока то-се… В общем, судмедэксперты работали вчера весь день и сегодня всю ночь. Ничего не говорят, но вроде как… с особой жестокостью.

«Особой жестокостью». Эти слова эхом отозвались у нее в голове. Она попыталась представить, но быстро отогнала образы.

– А ты откуда знаешь? Да так подробно! – поразилась Марго. – Это вообще законно?

Они вышли из лифта и остановились в холле.

– Это вполне официальная информация, Марго. Да, у меня есть друзья в полиции, но это не…

– О’кей – это был риторический вопрос. Дальше. Сексуальное насилие?

– Нет.

– Теперь о клиенте.

– Это мать мальчика, Элена Робер. Там очень сложная линия родства, но в общем-то речь идет об Анелли. Поэтому руководство отеля хочет неофициальный визит психолога, чтобы как-то… решить ситуацию.

– То есть? – спросила Марго.

– Мне не сказали прямо. По-моему, они всеми силами хотят избежать огласки. И понять, достаточно ли она адекватна…

– …чтобы оставаться в отеле, не беспокоить других постояльцев, не разнести номер и заплатить по счетам. А еще чтобы не вызывать лишний раз «Скорую», – закончила вместо него Марго.

– Примерно так, да, – согласился Габриэле. – К тому же отель вот-вот закроется до весны, и им надо решать, как быть…

Неужели для отеля это всего лишь вопрос «как быть»? Марго почувствовала укол злости.

Что ж. Задача была вполне понятной. «Легкие деньги», – подумала Марго, но ощущение тревоги не отпускало.

Глава 4

Яйца предварительно проверяют на предмет заболеваний и выращивают в инкубаторе в течение десяти дней при температуре 18–20 градусов. Перед заселением гренов в инкубатор женщины перекрещивали пальцы, а в деревнях около Комо – шепотом читали молитву.

Марго вошла в роскошно обставленный антикварной мебелью номер: просторная незастеленная кровать, столики с витыми ножками и мраморными столешницами. Сквозь плохо задернутые блэкаут-шторы едва пробивался свет. За большим столом, заваленным шариками использованных бумажных носовых платков, под торшером сидела молодая ухоженная женщина. Марго отметила ее ногти со свежим маникюром и укладку, сделанную явно не самостоятельно. Но также и красные распухшие глаза, и подтеки туши на щеках. Как психолог, Марго всегда оценивала внешность клиентов – профдеформация: например, грязная голова, покусанные ногти, небрежность и неряшливость в одежде могли говорить о депрессии.

– Здравствуйте, синьора Робер. Я дотторесса Марго Дорфман[7]. Очень сочувствую вам…

Женщина будто не слышала Марго. Слезы текли по ее изможденному от бессонницы лицу:

– Черви, всюду черви. Бебо… Его тоже сожрут черви… А я не поняла. Не поняла. А он правду… Правду… Я должна была послушать. Но не поверила. Черви… Черви сожрут моего мальчика…

Слова женщины, произнесенные еле слышным голосом, но с ледяной ясностью, будто заставили Марго замереть.

– Синьора Робер… Элена… Вы понимаете, где находитесь?

Но та все повторяла: «Черви, черви…»

– Элена, я психотерапевт. Я хотела бы помочь вам.

«Черви, черви», – твердила Элена.

Тихий голос становился пронзительнее, будто эхом отдавался в комнате. Марго почувствовала, как по коже пробежал холодок.

– Вы слышите меня? – не оставляла попыток Марго.

Но Элена не замечала ее.

Марго, аккуратно прикрыв за собой дверь, вышла из номера. Ее распирало от возмущения.

– Какого черта? – процедила она. – Почему ею до сих пор не занимается психиатр? У нее психоз – нужны препараты.

– Я понимаю, – вздохнул Габриэле.

– Это не шутки, Габриэле. Скажи, чтобы вызывали «Скорую», – ей необходима профессиональная помощь. Если нужно – пусть психиатр свяжется со мной – обсудим дальнейшие шаги. Совсем обалдели…

– Я то же самое им сказал, даже не видя ее, – согласился Габриэле. – По-моему, менеджмент отеля с перепугу не оценил сложность положения. Говоришь «Анелли» – и все дрожат, мозги отключаются.

– Но не у меня, – отметила Марго. Голос ее прозвучал резче, чем она ожидала, но внутри все бурлило от негодования. – Так почему ты мне сразу не сказал, как обстоят дела?

– Во-первых, как я уже говорил, я ее не видел, а во‐вторых, ты бы не поехала.

– И зачем тебе понадобилось, чтобы я подорвалась в семь утра и отправилась сюда?

– Ну, наверное, мне стало интересно, что происходит, – уж извини. А еще мне была приятна мысль, что чек в тысячу евро получишь именно ты, а не кто-нибудь другой, – усмехнулся Габриэле.

Симпатичный водитель ждал у отеля. Марго упала на роскошное кожаное сиденье и задумалась: поехать домой и доспать? Чуть заметный запах свежего парфюма водителя взволновал ее. Спать уже не хотелось. Мимо проносились разные, но одинаково красивые роскошные виллы с ухоженными садами. Их безупречность раздражала, словно они насмехались над хаосом, в который Марго только что погрузилась. Слева было озеро, Марго чувствовала, но ни в коем случае не хотела видеть его сегодня. Особенно сегодня. Она знала, что это всего лишь вода, но сейчас оно казалось ей черной дырой, где тонет все – даже время.

Она думала об Элене, о ее распухших от слез глазах, о шепоте: «Черви… черви сожрут моего мальчика…» Этот голос не отпускал, резал сознание, как ржавый нож. Да, Элена сейчас в шоке, но в какой-то момент она все-таки поймет: это только начало. Только первый шаг по дороге, с каждым днем ведущей все дальше в глубь ее личного ада. Марго было жаль Элену. Но Марго все равно не смогла бы помочь ей: она никогда не брала в терапию родителей умерших детей.

Марго тряхнула головой. Сначала домой, доспать, успокоиться. Но она уже знала, что не сможет. Она думала об Элене.

Скоротав время в кафе, Марго отправилась на работу и приготовилась к встрече с первым клиентом. Кабинет был скромным – небольшой офисный стол с разложенными на нем тетрадями для заметок, стул на колесиках, стеллаж для книг (в основном по психологии), журнальный столик и два кресла – кроме последних, все стандартно – Марго купила готовый интерьер на каком-то сайте. Кресла же были разными, с блошиного рынка в Милане. На стене висел диплом об окончании университета. Сквозь окна просачивался дневной свет, но он казался блеклым, будто кто-то забыл включить яркость.

В дверь позвонил Габриэле:

– Ты не поверишь, но тебя просят. Просят, – подчеркнул он, – поехать к Анелли.

– Габриэле… У меня вообще-то клиент через полчаса. Сегодня ВИП-день, что ли?

Обычно Марго была гораздо сдержанней, но подъем в семь утра внес свои коррективы. «Что со мной? – удивилась она сама себе. – Может, еще и ПМС наслоился? Надо проверить календарь, когда там у меня “красные” дни».

– Слушай, со мной связался лично Риккардо Анелли – он знает мою маму. В общем, мы шапочно знакомы. Крестины, свадьбы – ну, ты понимаешь…

Зазвонил мобильный. Марго с раздражением посмотрела на экран – незнакомый номер.

– Извини, Габриэле, я отвечу – присядь пока. – Она указала на дизайнерское кожаное кресло Ле Корбюзье. – Pronto[8]? Кто? Какой Франческо? Ах да, Иль Серенио… Помню, конечно. Когда? Ладно.

Марго встала и открыла окно. Свежий воздух ворвался в комнату, но не принес облегчения, просто сделалось холоднее.

Габриэле внимательно смотрел на Марго. Она давно замечала этот взгляд. Что это? Насмешка? Он что-то знал о ее личной жизни? В маленьком городке сложно что-то утаить, как ни старайся.

За двенадцать лет Марго привыкла к Италии, к неспешной жизни в Комо, но так и не почувствовала себя своей. Русскоязычной диаспоры она старательно избегала. Впрочем, у нее появились места, где она любила бывать, и кое-какие знакомые из итальянцев, но ее единственным настоящим другом был Энцо.

– Клиент, – сказала она, хотя не была обязана оправдываться. – Теперь расскажи мне про эту семейку.

– Ну… – Габриэле закатил глаза, удобно устроившись в кресле. «Оно словно создано для таких лощеных аристократов», – отметила про себя Марго.

Габриэле продолжал:

– Откровенно говоря, даже не знаю, как тебе вкратце описать… Короче, еще отец Риккардо Анелли начал этот бизнес. Ты же слышала, что Комо – столица шелка и бла-бла-бла?

Марго кивнула.

– Если ты видишь шелковую вещь любого европейского люксового бренда – с наибольшей вероятностью она сделана в Комо. Короче, у Анелли обширное производство. Прядильня, красильня… Огромная фабрика недалеко от Комо. Тут несколько таких шелковых семей. Анелли – одна из самых влиятельных. Еще Бенедетто – они родственники. Но не важно. В свое время был крупный скандал – Антонелла Анелли, жена этого Риккардо, сбежала с любовником во Францию. Любовник был известным интеллектуалом в то время, а по совместительству террористом – Тони Понти. Наверное, тоже не знаешь?

– Нет.

– Эх, да что ж такое с вами, иностранцами… – вздохнул Габриэле. – Это очень известная история. Ну ладно. В общем, Риккардо развода не дал. У Антонеллы во Франции родилась от Тони дочь – та самая Элена, которую ты видела сегодня. И как-то так все и осталось. У Антонеллы была половина доли в бизнесе Анелли. Жила во Франции, в дела не вмешивалась, регулярно получала свои деньги. Здесь никто ничего про нее не слышал – слухи давно улеглись. А несколько месяцев назад она умерла.

– То есть Элена выросла во Франции?

– Ну да.

– И Риккардо ей не отец? И Арно – даже не внук Риккардо?

– Точно.

– Что она тогда здесь делает?

– А вот никто и не знает.

– Даже твоя mamma[9]? – попыталась пошутить Марго. Ее раздражала болезненная привязанность итальянцев к мамочкам, из-за которой они вечно были недоступны, особенно когда срочно нужны. Всегда отвечают на звонок mamma, даже во время важных разговоров и психологических сессий. А еще телефонная болтовня по нескольку раз в день (во время которой, конечно, нельзя прерываться), беспрекословное подчинение и непоколебимая уверенность, что mamma – практически святая. Марго не раз видела мать Габриэле входящей в его кабинет с лотками домашней еды, поэтому считала Габриэле маменькиным сынком и не могла удержаться, чтобы даже при таких серьезных обстоятельствах, как сегодня, не поддеть коллегу. Но тот был неуязвим:

– Представь себе, даже mamma, – улыбнулся он.

Габриэле вышел, оставив Марго одну. Ее ладони вспотели. Почему-то ей казалось, что она уже слишком глубоко втянулась. Даже если пыталась убедить себя в обратном.

Глава 5

Из яиц шелкопряда появляются маленькие черные гусеницы, которые в процессе роста превращаются в серо-белых. Гусеницы едят листья тутовых деревьев Morus nigra, Morus alba и Morus rubra. Если кормить их чем-то другим – они умрут.

Риккардо Анелли был типичным ломбардским промышленником. Седовласый, подтянутый. «И, скорее всего, бабник», – определила Марго. Он заметно молодился: потрепанные джинсы, кроссовки «Самба», шерстяной пиджак кэжуал и голубая, слегка расстегнутая на вороте рубашка. Модные браслеты из узелков на левой руке, на правой, как говорят на родине, «котлы». Шикарный загар. Наверняка Рождество провел где-нибудь на Мальдивах, подумала Марго.

Риккардо встретил Марго на пороге своей виллы в Лальо, в получасе езды от Комо. Первая линия. Собственный причал. Огромный ухоженный сад с многовековыми пронумерованными деревьями. Элегантная роскошь. Марго никогда не завидовала богатым людям, в конце концов, многие из них были ее клиентами, но красота архитектуры и искусства не могла даже ее оставить равнодушной.

– Дотторесса Дорфман… – начал Риккардо, когда они расположились в его кабинете. Массивный стол, резные антикварные стулья. Персидский шелковый ковер на натертом до блеска паркете. Фамильные портреты на стенах. Добротно, элегантно, но уютно. – Я попросил вас приехать по очень деликатному делу… Видите ли, вы психолог… И вы уже познакомились с Эленой, моей, как бы сказать… В общем, это дело получит большую огласку, и мне бы не хотелось…

– Извините, синьор Анелли, но никак не возьму в толк, чем я могу вам помочь.

– Здесь уже была полиция… Со мной побеседовали… И сказали, что вы разговаривали с Эленой…

– Да, именно так.

– И что Элена всем рассказывает про Бебо и каких-то червей. Мне звонили из отеля.

Марго вздохнула. Еще один наивный родственник клиента, жаждущий узнать подробности от психолога. Уже были такие. Ревнивые мужья, которые предлагали деньги или угрожали. Гиперопекающие матери. Бизнес-партнеры…

– Дотторесса Дорфман, у Бебо шизофрения. Вы должны это… понимать. – Анелли нерешительно перебирал какие-то бумаги на столе.

– Да, но я не психиатр, – устало сказала Марго. Она знала, что люди часто путают психологов, психотерапевтов и психиатров, но из-за недосыпа была не в настроении заниматься просветительством еще одного бедолаги, который не умеет гуглить.

– Это в данном случае не важно, вы же знаете, с чем имеете дело.

– Я встречалась частным образом с Эленой, только и всего. Не вижу связи.

– Бебо – Уберто – мой сын. Мы зовем его Бебо. Он как бы… сводный брат Элены, понимаете?

– Нет. Все еще нет.

– Они иногда встречались, не мог же я запретить Антонелле общаться с сыном. Антонелла бросила нас с Бебо и уехала во Францию. Там родилась Элена… В общем, Бебо и Элена, конечно, знакомы. Бебо, Уберто, он в общем-то живет нормальной жизнью. Видите ли, он художник. Извините, после всего, что произошло, я несколько взволнован. – Анелли все еще шуршал бумагами на столе и никак не переходил к сути, что начинало раздражать Марго. – Иногда ему чуть лучше, иногда чуть хуже. Иногда он лежит в клинике – препараты, вы знаете. И вот сейчас не самый лучший момент. Они встретились, он что-то сказал ей, какую-то глупость – она впечатлилась. Мне позвонили из отеля и передали… Что, в общем, она говорит про Бебо.

– Но я все еще не понимаю… – Марго думала, как бы наконец прервать этот бесполезный разговор и отправиться домой. Может, удастся выкроить часок на сон?

– Мне бы не хотелось, чтобы Бебо упоминался где-нибудь, как и то, что он якобы сказал Элене. Это навредит психике моего сына, хотя она и так… В общем, это просто бред…

«Сумасшедшего», – хотела добавить Марго, но не стала.

– Я повторяю, синьор Анелли, – моя встреча с Эленой была частной. Я не имею права…

– Комиссар – мой друг, с ним я уже поговорил.

«Господи, за что?» – подумала Марго.

– Не понимаю, при чем здесь комиссар. Мне в любом случае нечего сказать…

– Что ж, я рассчитываю на конфиденциальность с вашей стороны. И еще одна просьба. Встретьтесь, пожалуйста, с Бебо.

– Вы… вы же не надеетесь, что я его вылечу? – вздохнула Марго и подумала: «Наконец-то он перешел к делу. Сейчас я все объясню и поеду домой с чистой совестью».

Анелли усмехнулся:

– Нет, что вы. Я прекрасно осведомлен о здоровье моего сына. Все началось, когда ему было пять лет… Сперва, казалось, была надежда. Чего мы только не пробовали… Антонелла не выдержала – я ее понимаю. – Он грустно улыбнулся. – Мой бухгалтер свяжется с вами насчет чека. Встретьтесь с Бебо, пожалуйста. Просто пообщайтесь с ним. Меня он не слушает. Найдите какой-то способ, чтобы он больше не говорил про этих червей. Это может, как мне думается, иметь неприятные последствия.

Глава 6

Кормить шелкопрядов нужно и днем, и ночью в течение шести-восьми недель. Гусеницы изредка прерываются на сон и снова едят. В Италии существует «меню» для гусениц: листья тутового дерева собирают вручную, следя, чтобы они были без следов дождя. Ведь одна капля воды может испортить шелк.

Когда обескураженная Марго вернулась домой с пакетом готовой еды из ближайшего супермаркета, у двери ее уже поджидал Энцо, который наверняка услышал ее шаги на лестнице. Он всегда стыдил ее за привычку перекусить по-быстрому чем-нибудь готовым, поэтому Марго по-детски пожалела, что не сможет спрятать пакеты и Энцо увидит их. Но он начал не с этого:

– Я уже в курсе, что ты общалась с матерью того мальчика.

– Caro Энцо, ты же понимаешь, по-моему, что я не могу это разглашать?

– Бла-бла-бла. Как будто мне еще не позвонили из отдела, – буркнул Энцо.

– Ну, если ты и так все знаешь, то зачем тебе я?

– Потому что ты разговаривала еще и с Риккардо Анелли.

– Господи, да от тебя не скрыться! – удивилась Марго. Ведь она простилась с Анелли максимум полчаса назад.

– Тебе уже сказали, что мать ребенка…

– Элена Робер, – подсказала Марго.

– Да черт ее, не важно. Так вот что она по матери Бенедетто?

– И что? Che Dio la benedica![10] Что все как с цепи сорвались? Стоило мне на две секунды оказаться с этой Эленой в одной комнате, как я всем вдруг стала нужна! Все хотят что-то узнать, поговорить! Отстаньте от меня! – Марго никак не могла успокоиться.

– А то, – сказал Энцо, когда Марго наконец замолчала, – что в семье Бенедетто уже был убитый ребенок в багажнике машины. Я сразу вчера вспомнил о том деле…

– Еще один ребенок? – Марго испугалась. – Ты хочешь сказать, что в городе серийный убийца?

– Нет. – Энцо покачал головой. – Это было двадцать пять лет назад. Хотя, если подумать, у серийных убийц, как известно, могут быть «свои графики». Но надеюсь, что это все же единичные преступления…

– Комо такой маленький, буквально все друг друга знают. Неужели такое возможно? Ты хочешь сказать, что все эти годы кто-то готовил второе убийство в той же семье? – недоумевала Марго.

Раздражение как рукой сняло. До нее постепенно стало доходить, что убитый ребенок – это не просто сводка в новостях, а реальность, которая совсем рядом. Недосып приглушил чувства Марго. До сих пор она действовала на автомате, подключив профессионализм и логику. Но сейчас осознание случившегося начало настигать ее.

– Так, выбрасывай, что ты там притащила из этого мерзкого супермаркета, и спускайся ко мне! – скомандовал Энцо. – У тебя невозможно холодно. Это же надо так экономить на отоплении! Ты что, без денег сидишь? Я много деру за квартиру? Так скажи!

Марго попыталась, как могла, успокоить старика:

– Дорогой мой Энцо, cейчас все включу и спущусь – дай мне минут пятнадцать.

«За что мне это все?» – думала Марго. Она, как могла, много лет делала то, что казалось нужным: волонтерила – общалась с жертвами домашнего насилия, брала бесплатно часы в центре помощи женщинам. Но мертвый мальчик – к этому она не была готова.

Марго вошла в квартиру и, скинув туфли, машинально расставила пакеты на кухонном столе. В голове роились мысли, но действовала она механически. Воспоминания всплывали перед глазами как вспышки: безмолвное горе матери, тревожный взгляд Энцо. Теперь к этому добавилось слово «Бенедетто», которое Энцо произнес с таким напряжением, что оно словно застряло в воздухе.

Марго усмехнулась и взяла небольшой пакет с шоколадом. Если уж обсуждать мрачные тайны прошлого, то только под что-то сладкое.

На лестничной площадке было тихо, лишь глухо шумел ветер откуда-то с озера. Она спустилась на этаж ниже и позвонила в дверь Энцо.

– Входи, – раздался его голос.

Энцо, как всегда, встретил ее в вязаном джемпере, с сигарой в одной руке и чашкой эспрессо в другой.

– Ну, рассказывай, – начал он, как только она села в его любимое кресло у окна.

Марго тяжело вздохнула:

– О чем? О мальчике, о семье, о том, что я опять неправильно питаюсь?

Энцо долго смотрел на нее, прежде чем ответить.

– О том, что ты собираешься делать. Потому что, дорогая моя, ты уже в центре водоворота, хочешь ты того или нет.

Глава 7

Период времени между каждыми двумя линьками называется возрастом червя.

Марго уже много лет снимала квартиру над Энцо – на третьем этаже (или на втором, как считают итальянцы). Сам он занимал роскошные апартаменты на виа Вольта на первом этаже (синьориле), что считалось очень престижным. Часть его окон выходила во внутренний дворик, часть – в большой сад позади дома. Когда-то весь дом принадлежал аристократу из Пьемонта, который был другом и соратником Наполеона в его экспедиции в Египет. Этим Энцо объяснял причудливые египетские мотивы в росписи потолков. Полы же в квартире были выложены мрамором – в венецианском стиле.

Собственно, арендодателем Марго и был Энцо – так они и познакомились, когда Марго сбежала в Италию. Ей срочно нужно было жилье, но никто не сдавал без счета в местном банке и местного гаранта. Исключением стал Энцо. Он был первым итальянцем, кто помог Марго.

– Нет уж, рассказывай ты. – Марго откинулась в кресле в ожидании, пока Энцо нальет им обоим вина. Она бы предпочла сейчас что-нибудь покрепче, но и вино годилось, чтобы хоть немного расслабить напряженное от стресса тело.

Энцо достал бутылку красного – он предпочитал Valpolicella Ripasso или Amarone[11]. Впрочем, вина из Пьемонта его тоже устраивали. Чуть меньше – Valtellina[12] (ведь нет пророка в отечестве своем – соседний с Комо регион, чего от него ждать?)[13]. Несколько движений штопора – и бордового цвета, почти густая жидкость уже плескалась в бокалах.

Марго понюхала – все говорили обычно кто про смородину, кто про грушу, кто про ваниль, а она всегда чувствовала запах какого-то сырого подвала. Даже обидно…

Энцо умел принимать гостей. У него не было понятия «перекусить» или «перехватить по-быстрому», он ко всему подходил основательно. Если обедать – то только в столовой, среди антикварной мебели, принадлежавшей еще пра-пра Ферро. Жилье досталось Энцо от отца. А тому – от его отца. Энцо никогда бы не заработал в полиции на квартиру в центре Комо с облицованными мрамором каминами и почти пятиметровыми потолками.

Сейчас они сидели в столовой с этим расписным, как в музеях, потолком в виде купола, и Марго в очередной раз удивлялась умению итальянцев жить в стиле «Dolce vita» – размеренность, никакой спешки, наслаждение моментом. В этом Энцо был профессионалом.

– Как же мне не хочется снова вспоминать… – вздохнул Энцо. – Двадцать пять лет назад это было. Я вел то дело. Знаешь, как в кино рассказывают – всю жизнь потом думаешь. То есть дело-то мы закрыли – всю землю носом перерыли и посадили одного, работал в том доме.

– В чем мотив был?

– Мадонна, ветчину забыл! – спохватился Энцо. – Тебе вяленую или сырую?

– Все равно, – пожала плечами Марго.

– И ту, и ту положу. Как раз к мяснику Гатти сходил… Так вот. Ты не знаешь, но в те годы страшное творилось – крали детей богатых родителей, особенно промышленников, требовали выкуп. Платили – куда денешься. Целая эпидемия таких дел была. – Энцо скрылся на кухне и зашуршал в холодильнике.

– Извини, что немного в сторону, но почему перестали красть? Как это решили? – крикнула ему вслед Марго.

– А элементарно: запретили крупные суммы в банках снимать. И как корова слизала. Кстати, про корову… Тебе принести пармезан? – отозвался Энцо.

– Как хочешь…

– У меня отличный – на рынке взял, не абы где… Так вот. О чем я? А! – Энцо вернулся в гостиную с подносом, заставленным едой. – Про Комо говорили, что шелковые семьи заранее собрали деньги и заплатили мафии – чтоб не трогали. Так и не знаю, правда или нет – никто не сознался. Может, и слухи… В общем, время такое было. Я слышал, что комиссар советовал богатым родителям увозить детей. Не смогу, мол, защитить. Уезжайте, и чтобы никто не знал куда. Но, видно, шелковые семьи были уверены, что договорились, поэтому остались на месте.

– А как… как того мальчика убили?

Энцо задумался. Наверняка он помнил все детали, но говорить ему было тяжело.

– Кикко. Федерико Бенедетто его звали. Племянник Риккардо Анелли, с которым ты сегодня встречалась. Начало лета было, семьи только собирались уезжать на море. Ты же знаешь, что все уважающие себя итальянцы летом едут на море? Если не в июле, то в августе точно?

«О да…» – кивнула Марго. Она уже знала по опыту, что в августе ни в коем случае нельзя болеть и вообще иметь хоть какие проблемы – все люди, способные помочь, в это время отдыхали.

– Сначала мы отрабатывали версию, что Кикко спрятался в багажнике машины и задохнулся – несколько часов на жаре, – можешь себе представить… Но потом эксперты доказали, что он не мог закрыть себя сам – нужно было надавить сверху на багажник. – Энцо многозначительно замолчал. – То есть Кикко убили…

– Но в итоге нашли убийцу?

– Должны были найти – и нашли. Мамма миа! Прости, что-то я разобранный весь – оливки же в холодильнике остались! – снова спохватился Энцо и побежал на кухню. Сегодня он был необычно для себя рассеянным.

Когда оливки наконец оказались на столе, Энцо продолжил:

– Одним словом, в итоге расследования посадили садовника. Выяснилось, что он был связан с мафией. На дружков его надавили, те его и сдали – что-то про свои планы украсть ребенка из богатой семьи говорил. Много чего еще по мелочи, но косвенно все, если честно. И вроде сошлось. Но он так и не признался. И… как тебе сказать… Что-то было не так, понимаешь? Задницей чувствовал и чувствую до сих пор, что не того тогда взяли. Не могу тебе объяснить. Чуйка.

Марго кивнула и пригубила вина. Она знала, что такое профессиональная чуйка. Приходит с опытом. Когда видишь, но объяснить не можешь.

– А сейчас еще один мальчик, – продолжал Энцо. – И тоже по крови Бенедетто. Что за проклятая семья такая?

– Но ведь, как я понимаю, никто сейчас не требовал выкуп за мальчика? – спросила Марго и потянулась за оливкой. Она знала, что у Энцо нельзя не есть – он расстроится. – Я не следователь, но из того, что я слышала… мальчик был связан – никто не пытался изобразить несчастный случай.

– Марго. Наверное, я не должен тебе такое говорить, но все равно это станет известно. Заранее меня прости… – Энцо помолчал. – В общем, ты не знаешь самого главного – как он был убит. Его… этого мальчика, Арно… его связали… И потом, я даже не знаю, как сказать… его горло… буквально набили коконами шелкопряда.

Марго закрыла лицо руками, но Энцо продолжал говорить:

– Его рот, гортань – десятки коконов с этими отвратительными сухими гусеницами внутри.

– Боже мой! – воскликнула Марго. Есть ей и так не хотелось, а уж сейчас особенно.

– Бедный мальчик задохнулся. Долгая мучительная смерть. Да… Проклятье Бенедетто какое-то.

– Ты хочешь сказать, что он был живым, когда…

– К сожалению, да, – вздохнул Энцо.

– Господи, как жестоко!

– Его челюсть была сломана в нескольких местах, Марго. Мальчик был еще жив, он сопротивлялся, когда убийца с силой раздирал ему рот и запихивал этих проклятых шелкопрядов. Я не понимаю, как так можно. Столько всего повидал, но… Это сделал не человек – монстр!

Марго попыталась сдержать воображение, рисующее, как это могло произойти.

– Я не могу объяснить такое, Энцо. Какой-то психопат, не иначе.

– Но давай уберем эмоции в сторону. Факты. Сейчас нужны факты, – рассуждал Энцо, глядя в окно, медленно постукивая рукой по столу.

От этого стука Марго, которой и так было не по себе, занервничала еще больше.

– Если так, то… я, конечно, не специалист, но… – соображала она, – должны быть следы ДНК убийцы? Я понимаю, что разглагольствую как домохозяйка, которая пересмотрела американских сериалов, но все же…

Энцо задумался:

– Понимаю, о чем ты: невозможно… запихать эти коконы в живого человека и не оставить на нем следов ДНК. Хм… Я уверен, что эксперты и так сейчас это выясняют. Анализируют и вещи, которые нашли в машине – талоны за парковку, упаковку от еды. Но это же небыстро, адский труд вообще-то.

Марго решила зайти с другой стороны:

– А как вообще до него добрались? Французский мальчик. Остановился, как я понимаю, с мамой в отеле на вилле д’Эсте. Там же наверняка камеры на каждом углу, под каждым кустом?

У Энцо был готов ответ:

– Я так понял, что мальчик пешком вышел из ворот виллы. Охранники его почему-то выпустили, хоть это и странно. Вроде бы он сказал по-французски, что его ждут, и показал в сторону дороги. Они подумали, что там такси. Эти тупицы не удивились, почему таксист не удосужился заехать за шлагбаум и почему малолетний мальчик гуляет один.

– Но куда он пошел? Зачем?

– Никто не знает, – вздохнул Энцо и откинулся в кресле. Достав новую сигару, он обрезал ее гильотиной, затем облизал, обжег специальной спичкой и затянулся. Дым устремился вверх, к нарисованному на потолке ангелочку. Это был обязательный ритуал Энцо после обеда. – У него был телефон. Возможно, кто-то ему позвонил. Сейчас это проверяют. Но, предвосхищая твой следующий вопрос, телефон не нашли, и он отключен.

– Хм… Странно, конечно, – думала вслух Марго. – Мальчик только что приехал, никого не знал… Куда и к кому он шел?

Энцо затянулся и развел руками, зажав сигару между пальцами:

– Полиция пытается выяснить. Так. Ты же придешь ко мне завтра на ужин?

Марго смутилась:

– У меня, похоже, завтра свидание – так что я без ужина.

– С тем женатиком из Иль Серенио? – вздохнул Энцо.

Марго знала, что Энцо считает ее эдакой заколдованной принцессой. Мол, она одна вовсе не потому, что с ней что-то не так, а потому, что, видите ли, ей не встретился подходящий принц. Марго забавляла эта идея, она-то все уже поняла про себя. И что никакой – даже самый распрекрасный – мужчина не изменит положения вещей.

– Ты слишком обо мне переживаешь, – мягко ответила Марго, но Энцо только вздохнул.

Он смотрел на нее с легкой укоризной, словно хотел сказать, что ее жизнь могла бы быть совсем другой, если бы она просто немного чаще слушала его советы. Но обсуждать это сейчас было не время.

– Хорошо, – наконец сказал Энцо, – но обещай, что будешь осторожна. И не забудь, что мир не всегда так прост, как кажется.

Марго кивнула. Забота Энцо всегда была искренней.

Когда Марго вернулась к себе, она вдруг поняла, что усталость уже затмила все мысли. Но в душе появилось что-то новое – тревога, которая с каждым часом становилась сильнее. Слишком много вопросов, слишком мало ответов, и все они вращались вокруг двух слов: Анелли и Бенедетто.

Глава 8

Каждая гусеница за свою жизнь проходит через четыре этапа линьки и увеличивается в размере в тридцать раз. Гусеница живет от 26 до 32 дней.

Утром, то есть утром по меркам Марго – в одиннадцать, она отменила нескольких клиентов (благо чек, в тот же день переданный Риккардо через бухгалтера, это позволял) и отправилась к Бебо. Просьба Анелли была странной, и Марго хотелось как можно скорее отделаться от нее, раз уж согласилась.

По городу словно пронесся смерч – каждая витрина изо всех сил зазывала скидками. Кто-то скромно и с достоинством начинал с 30 %, кто-то сразу заявлял 50 %, а кто-то заходил с козырей – 80 % скидки. На общем фоне обещаний безумной выгоды некоторые рестораны выглядели странно: их витрины не светились, на дверях висели объявления: извините, мы закрыты на каникулы. В переводе – мы в эту скидочную игру не играем, устали обслуживать вас на Рождество, мы тоже люди, поэтому поедем в Таиланд / в Перу / на Карибы.

Бебо жил в самом центре Комо, на улице Гарибальди. Снова синьориле – первый этаж, отметила про себя Марго. Она вошла во внутренний мощеный дворик, перегруженный дорогими машинами. Роскошная мраморная лестница, лепнина на стенах. Логично, что именно здесь жил отпрыск Анелли. Марго позвонила в дверь – ей открыла очень полная девушка в очках с розовой, какой-то детской оправой.

– Мари-Лиза, – представилась девушка.

– У меня назначена встреча с синьором Уберто Анелли. Я психотерапевт, от синьора Риккардо.

Девушка впустила Марго в квартиру.

– После того что случилось, Бебо очень расстроен, понимаете? Он знал бедного Арно – это ведь его племянник.

– Я смогу пообщаться с ним? Просто задать несколько вопросов?

Девушка была явно смущена:

– Вы попробуйте, только он сейчас не говорит. С ним бывает такое. Особенно когда он нервничает.

Марго зашла в большую комнату, которая, очевидно, была и гостиной, и мастерской – на подрамниках стояли холсты. Какие-то картины были закончены, какие-то – заброшены. Некоторые повернуты к стене. Бебо, невысокий худощавый парень лет тридцати – тридцати пяти, сидел на заляпанном краской, дорогом дизайнерском диване. Деревянные полы тоже были все в краске. У Бебо были вьющиеся немытые каштановые волосы неопределенной длины – словно он не мог решить, стричь их или отращивать. На нем болтались, спустившись почти до паха, только широкие грязные джинсы. Пронзительные голубые глаза – Марго узнала стеклянный, направленный внутрь себя взгляд шизофреника. Она уже видела такое на курсе по психиатрии.

– Называйте его Бебо – так проще, – подсказала Мари-Лиза.

– Бебо, я пришла поговорить с вами насчет Элены и Арно… Мне очень жаль, что так случилось.

Но Бебо не слышал Марго – он жестикулировал и словно вел диалог с кем-то.

– Бебо, – снова попыталась Марго.

– Вы извините, он сегодня очень плох, – оправдывалась Мари-Лиза, будто пытаясь защитить Бебо. – Почти ничего не ел, с ложечки кормила… Он, когда такой, совсем себя запускает. Возможно, придется в клинику звонить…

– А вы его сиделка?

Девушка смутилась:

– Нет, что вы – я его двоюродная сестра. Просто иногда забочусь о нем – мне не трудно.

– Он говорил что-нибудь? Может быть, про червей?

Мари-Лиза развела руками:

– Мне очень жаль, хотелось бы вам помочь, но Бебо после всего, что случилось с Арно, вот такой. Он был сильно привязан к племяннику. Они дружили.

Делать было нечего. Похоже, Риккардо Анелли зря потратил свои деньги. Марго из вежливости спросила:

– Можно мне посмотреть картины? Вы не против?

Девушка улыбнулась:

– Конечно, смотрите – Бебо настоящий художник, профессиональный. Он учился, вы знаете? Да, несмотря на болезнь, частно. У Бебо большой талант.

Марго стала рассматривать холсты. Узнаваемые черно-белые пейзажи Комо, написанные не то чернилами, не то тонкими маркерами. Дуомо, пьяцца Сан-Феделе, какой-то причал, маяк в Брунате – идеально соблюденные пропорции, полотна, испещренные мелкими-мелкими штрихами сумасшедшего. Марго стало не по себе – что-то тревожное, нервное исходило от этих картин. Тут не было ни легких мазков кисти, ни карандаша, едва касающегося холста. Марго почему-то вспомнила «Мадонну» Мунка. Вернее, литографию, где были еще эмбрион и сперматозоиды. Скандальную картину, изображающую женщину в экстазе, от привычной Мадонны там остался лишь нимб. Высокие скулы, голые грудь и живот. Красивое страстное лицо, в котором сплелись жизнь и смерть. И подумала: если бы Бебо рисовал людей, они наверняка были бы в том же духе.

В картинах Бебо чувствовалась одержимость, необходимость как можно плотнее заполнить пустоту, забить ее под завязку этими странными штрихами. Они буквально щупальцами затаскивали в свое больное нутро, лишая воздуха и способности мыслить. Там было слишком много Бебо – такого, каким его сейчас увидела Марго. Сумасшедшего.

Марго не могла отделаться от ощущения, что она наблюдает сейчас за миром, закрытым для обычных людей. Миром, в котором Бебо был и творцом, и жертвой.

Глава 9

После каждой линьки гусеница ненадолго замирает, будто уходит в медитацию. В этот период ее называют spazzolata – «зачесанная», потому что тело становится гладким и блестящим.

По забавному стечению обстоятельств квартира Франческо тоже была в центре Комо, на улице Гарибальди. Буквально в двух домах от Бебо на той же стороне, в надежном отдалении от молодежной и шумной пьяцца Вольта, но при этом в приятной близости ко всем преимуществам центра города.

В гардеробе Марго было много откровенной одежды, которую она надевала только на свидания. На сессиях с клиентами на ней часто были водолазки с надежным воротником под горло (итальянцы их называют «dolce vita»[14] – сладкая жизнь, какой контраст!), блузки, закрытые платья – ничего откровенного, чтобы клиенты не отвлекались на личность психолога. Для свиданий же Марго предпочитала короткие юбки, бюстье, низкое декольте, всякие облегающие платья с голой спиной – любые варианты, чтобы изначально ясно показать свои намерения. Сегодня она надела асимметричное черное платье с открытым плечом и высокие сапоги.

Марго позвонила в дверь – Франческо уже ждал ее. Квартира была небольшая, обжитая, но Марго сразу поняла: это жилье для посуточной аренды, которое он снимает по случаю. Никаких личных, небрежно брошенных предметов – лаконичный дизайн, ничего лишнего. Кожаный практичный диван, бежевые стены, идеально убранная кухня, где, очевидно, никто не готовил. Репродукции известных фотографий на стенах – Марго узнала работы Хельмута Ньютона. «А возможно даже, это его квартира, которую он сдает, но точно не живет в ней постоянно. Что ж, удобно, – хмыкнула про себя Марго. – Можно пользоваться, когда нет брони от туристов – и денег не теряешь, и время с пользой проводишь».

Тем не менее Франческо ей нравился – он не стал сочинять небылицы. Они оба прекрасно понимали, зачем встретились, и не пытались изображать что-то еще. Sex only[15] – такая концепция более чем устраивала Марго. И наконец-то этому появилось четкое определение!

Франческо стал раздеваться и раздевать Марго сразу, как только она вошла в спальню – разговоры были лишними. Его не интересовало ее нижнее белье, все эти промежуточные этапы, которым женщины уделяют так много внимания. Он одним махом стащил с Марго и платье, и лифчик, и трусики, не задержавшись даже на чулках. У Франческо было красивое спортивное тело, крупные сильные руки. Марго не интересовало, ни кем он работает, ни есть ли у него на самом деле жена. Только секс. Как долго он сможет? Делает ли он куни? Любит ли он минет? Сверху или снизу? Сзади? Сколько раз?

Франческо был раскованным, уверенным в себе и явно не беспокоился, получится ли у него оказаться на высоте.

Вскоре Марго получила ответы на все свои вопросы и осталась удовлетворена. Дважды. Она лежала и думала, что было бы здорово повторить. Жаль будет, если это на один раз. Встречи на один раз случались с ней редко. Если только попадался неуверенный в себе партнер, который боялся продолжения.

Франческо мягко поцеловал ее волосы:

– Хочешь, примем ванну вместе?

Марго вздрогнула:

– Нет, я ненавижу ванну. И воду вообще.

– Хм, – засмеялся Франческо, – что-то я не заметил, что ты не моешься. – Он провел рукой по ее груди, задержавшись на соске.

– Только не в ванне.

– Нет, ты серьезно? – Франческо, по-видимому, решил вплотную заняться ее соском.

– Серьезней некуда. Мне пора. – Марго собралась уходить.

– Погоди, – растерялся Франческо, – у меня венецианская лодка – хотел покатать тебя на выходных – зимой самое то, в ней не холодно. Кстати, там небольшая каюта, и мы могли бы…

– Извини, Франческо, не могу.

– Называй меня Франчи. – Он притянул ее к себе.

– Все равно не могу.

Марго выбралась из постели и стала натягивать на себя одежду. У нее вконец испортилось настроение: как можно быть таким хорошим любовником и одновременно настолько эмоционально тупым? Впрочем, они, мягко говоря, не знали друг друга – и Марго понимала: винить Франческо, что он оказался нечутким, не считывал ее чувств, глупо и бессмысленно. Как раз такие мужчины были стабильными, деятельными и редко попадали в кабинет психолога. Но Марго нравился этот типаж. Они редко привязывались и не забивали себе голову сентиментальной чепухой. А еще не особо интересовались, кем она работает.

Домой Марго возвращалась одна. Франческо не пришло в голову ее провожать, да она бы и отказалась. До виа Вольта было пять минут пешком. И без того малочисленные январские прохожие исчезли – после десяти вечера людей сдувало словно пылесосом, даже запоздавших собачников. Марго слышала лишь звук своих шагов по мокрой брусчатке. Вдали, на закрытой туманом горе Санта Кроче, выделялся подсвеченный электричеством яркий крест.

Глава 10

За свою жизнь каждая гусеница съедает примерно пять килограммов листьев тутовника (шелковицы). В действительности шелк – это слюна шелкопряда, затвердевшая на воздухе.

Марго ждала первого клиента в кабинете. Она выполнила обязательства перед Анелли, и печальная история стала отходить на второй план. Марго перебирала записи, когда в дверь постучал Габриэле:

– Кофе заказывали? – У него в руках было два бумажных стаканчика.

– Спасибо, Габриэле, – снизошла Марго, – но у меня скоро прием.

– Я пришел рассказать, что узнал про Бенедетто и Анелли.

Марго посмотрела на часы – время до начала еще оставалось. Нельзя сказать, что ей было очень уж интересно узнавать подробности жизни шелковых семей – зачем? Но Марго все же согласилась, скорее из вежливости и потому, что уже встречалась с несколькими Анелли.

– У них сложные отношения, у всех, – начал Габриэле, прихлебывая кофе.

– Не сомневаюсь. – Марго тоже попробовала кофе – капучино без сахара и с корицей. Отлично.

– Ты же понимаешь – город маленький. Элита вся знакома между собой. В общем, сестры Бенедетто с какого-то момента друг друга возненавидели. То не разлей вода были, ездили в их родительский дом на Сицилии на все лето. Дети буквально вместе росли. А потом как отрубило. Вусмерть расплевались.

– Да? И почему? – вяло поинтересовалась Марго.

Обычные сплетни, ругань в семье – что может быть нового на этом свете? Этих историй она наслушалась на жизнь вперед.

– В том-то и дело, что никто не знает. И это странно, потому что…

– Город маленький, – продолжила Марго. – Скажи, а что ты знаешь про шелкопрядов?

Марго вдруг стало интересно, ведь по сути вся история, получается, развивалась вокруг этих насекомых.

– Ну… то же, что и все, – замялся Габриэле. – Можно я все-таки сяду? – Он устроился в кресле и продолжил задумчиво прихлебывать кофе. – Сначала их открыли в Китае, потом завезли в Европу. Многие на этом бизнесе поднялись. Это ты и погуглить можешь.

– Нет, ну а сам шелкопряд? Какое-то особенное значение, может быть, на итальянском? Или на комасском[16] диалекте?

– Нет, обычный мотылек, серый и страшный, откладывает яйца. Помню экскурсию времен школы в местный музей. Из яиц вылупляются еще более противные серые гусеницы, которые как не в себя жрут шелковичные листья. Потом выделяют слизь – это на самом деле нить, – ну и закукливаются в нее. И дальше, до того как сформировался мотылек и прогрыз нить, кокон опускают в кипяток.

– Б-р-р, – поморщилась Марго.

– Белок, который выделяется при этом, тоже важен. Он делает нить более плотной, защищает ее.

– Отвратительный процесс.

Габриэле усмехнулся:

– Ты хочешь сказать, что не носишь шелк? Что все твои блузки, платья… Вот та белая блузка, в которой ты была на вилле д’Эсте. Или вот то летнее синее платье, которое ты надевала на праздник в прошлом году. А?

«Может, он все-таки не про женщин?» – подумала Марго. Невероятно так помнить чью-то одежду. И эти его суженные брюки, приталенные рубашки. Лоферы ручной работы. Его волнует, как он выглядит. И машина у него слишком яркая – этот синий «Порше» с открытым верхом. Нет, наверняка не так все просто.

– Твои шарфы от Hermès, которые тебе так нравятся…

– Дойди еще до моего нижнего белья, – зашипела Марго.

– Твое нижнее белье, – продолжал перечислять Габриэле, – из синтетики? Это как есть мясо и говорить, что убивать животных – отстой. Лицемерно.

– Но я же не знала, что их кипятят, – оправдывалась Марго. – Я думала, берут пустые коконы и прядут из них шелк.

– Правда – она не всегда удобна, знаешь ли. Ну а еще все эти тонны воды, которые используются для производства шелка, просто сливаются. Непригодны больше ни для чего.

– У нас говорят, что если хочешь есть колбасу, то не должен видеть, как ее готовят.

– Типа того. Забавная поговорка. Все время забываю, что ты русская. Ты, кстати, не скучаешь по России?

– Нет, – отрезала Марго. – Кстати, тебя там не ждут клиенты? Или mamma? – Марго понимала, что Габриэле не заслуживает такого отношения, но она слишком не любила, когда спрашивали про личную жизнь и особенно про Россию.

– Извини… – Габриэле почувствовал напряжение. – Мне хотелось как-то быть тебе полезным. Все-таки там в морге сейчас лежит ребенок, изрезанный патологоанатомом… – Он наконец обиделся. – Мы даже не можем себе представить, как это выглядит.

– Почему же? – спокойно сказала Марго. – Вообще-то в России я была врачом-терапевтом. Во время учебы мы ходили на практику, в том числе в морг. Так что я хорошо представляю себе, как выглядит ребенок, изрезанный патологоанатомом. Поэтому мне и не все равно.

– Все сейчас на нервах из-за мальчика, я тоже… Все хотят, чтобы преступника нашли как можно скорее.

– А по-моему, тебе понравилось играть в детектива, – улыбнулась Марго. – Скажи мне, если я ошибаюсь.

– Если еще что-то узнаю – скажу.

– Попроси в следующий раз посыпать капучино шоколадом! – крикнула Марго вдогонку Габриэле.

На удивление мажор Габриэле оказался не таким уж и поверхностным, каким она его посчитала изначально. И что, вполне возможно, ему искренне нравится то, что он делает. Почему было не выбрать более денежную профессию или не продолжить какое-нибудь элитное прибыльное дело семьи? Но Габриэле все-таки решил стать психологом. «Интересно, из-за чего? Какая-нибудь детская травма?» – подумала Марго и переключилась на свои записи.

Глава 11

В помещении, где выращивают шелкопрядов, стоит постоянный ритмичный шум – это звук работы челюстей гусениц. Чем ближе гусеницы к тому, чтобы забраться в кокон, тем меньше они едят и больше спят.

Марго стояла у окна, глядя, как туман окутывает старые улицы Комо и придает городу загадочный, почти мертвый вид. За последние несколько часов мысли о случае с Арно и странном убийстве плотно поселились в ее голове. Она ощутила, как внутренняя тревога, не дающая ей покоя, постепенно переросла в нечто большее. Это не просто случай. Здесь было личное.

Сессии закончились – и Марго решила выйти прогуляться и выпить кофе. Ей хотелось проветрить голову. Она шла по улице, но все равно думала про Арно. Про незнакомого мальчика, вокруг убийства которого парадоксальным образом закрутилась ее жизнь. Марго давно продолжала существовать по наитию, не задумываясь о будущем и стараясь не вспоминать о прошлом. Она чувствовала, что еще жива, только в те моменты, когда занималась сексом. В остальное время ее тело было просто механической оболочкой для ее мозга, который продолжал функционировать, тревожиться, посылать ей воспоминания, несмотря на все ее попытки отключиться. И вот сейчас помимо собственных сожалений Марго мучила мысль: кто мог так жестоко и цинично убить мальчика? И зачем? Что стояло за этим посланием? Набить горло живого ребенка коконами… Ненависть? Месть? Ревность? Или все сразу?

В отличие от местных жителей, ее устраивал январь в Комо – пустые улицы, гулкие шаги по мокрой брусчатке. Марго не любила дождь, но город после дождя другое дело – меньше было шансов угодить ногой в собачью мочу или того хуже. Она не любила домашних животных – зачем заводить кого-то, кто умрет раньше тебя? Гладить чью-то шерсть и заранее думать о смерти. Представлять, какую породу завести в следующий раз или все же взять кого-то из приюта.

Кутаясь в шерстяной шарф, Марго зашла в небольшое кафе в двух шагах от дома. Оно ей нравилось – всего два столика, за которыми можно только стоять – посетители не задерживались надолго. Это кафе уже двадцать лет принадлежало одной и той же хозяйке – улыбчивой энергичной брюнетке за пятьдесят. Кьяра всегда сама обслуживала клиентов и помнила, что заказывала Марго – капучино в любое время дня (итальянцы пьют кофе с молоком только по утрам, но Марго было наплевать на традиции). Собственно, такая молчаливая солидарность и подкупала Марго. Кьяра всегда, казалось, была в хорошем настроении. В кафе или в городе – Марго иногда видела, как Кьяра со своей вечной улыбкой катит куда-то на электросамокате.

«Интересно, каково это? – думала Марго. – Круглый год одно и то же: кофе, бриоши, свежевыжатый сок. Весь день на ногах». Она завидовала Кьяре, ведь сама бы так не смогла, но хотела бы примерить на себя подобный образ жизни.

Не успела она допить кофе, как позвонил Энцо:

– Срочно дуй домой!

Город, уже освобожденный от рождественской шелухи, будто сошел с картин Бебо. Без ярких огней, праздничных витрин, толп туристов, мокрый после дождя, окруженный туманами, Комо казался черно-белым. Марго жила в пешеходном центре, как говорили местные, внутри каменного города. Здесь почти не было машин – и это нравилось Марго. В такие дни, когда Комо выглядел покинутым всеми, одиноким, она ощущала единение с ним. Он был таким же, как она. А она была его частью.

Энцо уже ждал ее на лестнице.

– Новая информация.

– У тебя такой вид, будто ты раскрыл дело…

– А ты жестока, cicсia[17]!

– Говори уже.

Энцо впустил Марго. В гостиной на обитом шелком диване сидел человек. За пятьдесят, полностью лысый, с небольшим выступающим животиком, в крупных модных очках.

– Это комиссар Оттоне, – представил его Энцо и развалился в своем любимом скрипучем кресле, доставшемся ему еще от бабушки.

Марго поздоровалась за руку с комиссаром.

– Я занимаюсь делом Арно Робера, – сказал комиссар. – Мы с Энцо… в общем-то, давние знакомые. Коллеги…

– Да что там, Даниэле, ты меня всегда ненавидел, даже не отрицай, – усмехнулся Энцо.

Оттоне отмахнулся:

– Не говори ерунды, Ферро. Мы нормально работали. Да я бы и не пришел к тебе…

– Вы нашли что-то новое? – спросила Марго и смутилась: полиция никогда не разглашает хода следствия.

Но комиссар Оттоне отреагировал спокойно:

– Никаких следов ДНК. Преступник, очевидно, был в плотных перчатках и озаботился, чтобы ничего не осталось. Ни волокон, ни отпечатков, ни волос, ни крови – ничего.

– Хм… Пожалуй, это было ожидаемо, – откликнулся Энцо.

– Зато мы знаем, откуда взялись эти коконы шелкопряда.

– Так… – заинтересовалась Марго.

– Опять Бенедетто, – вздохнул Энцо.

– Что? – удивилась Марго.

– Коконы шелкопрядов с виллы семьи Бенедетто, – подтвердил Оттоне.

– Как это выяснили? – спросила Марго. – Тут же полно этих… ну, шелковых фабрик.

Энцо осуждающе посмотрел на нее:

– Ты, конечно, как всегда, не знаешь – что с тебя взять. Но шелкопрядов в Италии давно уже не разводят – невыгодно, везут готовые катушки ниток из Китая. Но убийца Арно по какой-то причине заморочился. И поверь мне – это зацепка.

– И какой смысл убийце так сильно подставляться? – удивилась Марго.

– Мы пока не знаем, – вмешался Оттоне.

– Но я, да простит меня Иисус, даже рад, что пути ведут к Бенедетто, – кашлянул Энцо.

– Почему ж так? – спросила Марго.

– Времена изменились. Ты не представляешь, как было сложно тогда, в деле Кикко. Этих Бенедетто не давали нормально допрашивать. Адвокаты не позволяли слова сказать. Нужно было ухищряться, возиться с ними. Синьор Бенедетто то, синьор Бенедетто се. Per favore[18]. У них ребенка убили, а я, вместо того чтобы искать убийцу, должен был подбирать слова, а то, не дай бог, задену их чувства. В конце концов меня… кхм… отстранили.

Оттоне понимающе усмехнулся.

– Отстранили? – удивилась Марго. – Ты не говорил.

– Не то чтобы я этим гордился, знаешь ли…

– И как так получилось?

– Молодой, горячий… Не дождался ордера…

– То есть, другими словами, тебя по жалобе Бенедетто отстранили?

– Единственный раз, когда Бенедетто ни при чем. Просто дело забрали и посадили первого попавшегося, на мой взгляд. Но что я мог…

– Вообще-то, – вмешался Оттоне, – ни к чему говорить, что посадили не того. Был суд. Приговор вынесен, приведен в исполнение…

– Оттоне, – вскипел Энцо, – тебя тогда вообще в городе не было. Ты же не знаешь ничего.

– Я читал материалы дела, – откашлялся Оттоне.

– И? – Энцо развел руками, ожидая, что Оттоне признается в своей несостоятельности.

– Я помню, у тебя есть лицензия частного детектива, – начал комиссар.

Энцо почувствовал подвох:

– И что?

Марго знала про лицензию – Энцо, чтобы заработать себе прибавку к пенсии, брался иногда следить за неверными супругами. Чаще всего работа была непыльная – подозрения оправдывались. Несколько фотографий и чеки из отеля, где проводила время влюбленная парочка, – и Энцо вполне мог позволить себе пригласить Марго в «Коломбетту»[19].

– Да ничего, – улыбнулся комиссар. – Мне показалось, тебе будет интересно походить-порасспрашивать. Тряхнуть стариной, так сказать.

– А тебе-то зачем это нужно? – удивился Энцо.

– Да низачем, – пожал плечами комиссар. – Чуйка у меня, что убийства эти связаны. Но без доказательств не могу старые дела поднимать.

Энцо проводил комиссара и рухнул в то же кресло.

– Думала, он меня допрашивать пришел, – призналась Марго. – Я же говорила с Эленой, встречалась с Риккардо Анелли…

– Не переживай ты так, – махнул рукой Энцо. – Делов-то, допрос!

– Эх, caro… Мне так жаль, что тебя отстранили тогда…

Энцо подскочил с дивана и нервно заходил по комнате:

– Но теперь – хрен вам! Поехали к ним!

– К кому? – удивилась Марго.

– К Бенедетто!

– Э-э-э… На каком основании?

– А мне больше ордер не нужен – я на пенсии, забыла? Все теперь знают, кто такой Энцо Ферро! С кем хочу, с тем и говорю. Комиссар даже слова не скажет. Ты поняла? Его визит – мой карт-бланш!

Энцо загорелся. В его глазах блеснул азарт, он чувствовал, что появился шанс расследовать старое дело и восстановить справедливость. Это «я на пенсии, не нужен мне ордер» было не просто бравурным жестом. Это было заявлением. Он знал, что может пойти своим путем и полиция не будет ему мешать.

Глава 12

Если гусеницу испугать – волокно порвется и его нельзя будет использовать. На фабриках шелка запрещали громкие звуки.

Уже через полчаса Марго и Энцо мчались по извилистой дороге в сторону Черноббьо. В этом уголке, у самого берега озера, каждый дом казался скрытым от мира, как если бы время здесь застыло, а секреты были частью ландшафта. Вилла Бенедетто, как и резиденция Анелли, загородилась коваными воротами и густыми зарослями рододендрона, которые будто охраняли этот мир от любопытных глаз. Само здание, величественное и холодное, таилось в зелени, как символ старинного семейного наследия. Окружающее его пространство было пропитано властью и богатством.

Огромный сад раскинулся вокруг дома. Все в нем было идеально – от кропотливо подстриженных кустов до античных статуй, каждая из которых словно наблюдала за миром, оставаясь при этом чуждой и бесстрастной. В центре сада возвышался фонтан, чьи воды стекали по каменным уступам, создавая странный контраст с тишиной, царящей в этом месте. Подъездная дорожка, устланная ровным гравием, вела к величественному крыльцу. Природа и архитектура будто застыли во времени. Весь этот внешний мир, казавшийся Марго таким неприступным, был пронизан ощущением скрытой, туманной, невидимой угрозы, которая, возможно, исходила от владельцев этого места.

– Вилла была построена в девятнадцатом веке отцами-основателями шелкового бизнеса Бенедетто, – сдержанно отметил Энцо будто невзначай, но Марго не могла не почувствовать в этих словах некую тяжесть.

Энцо осмотрелся вокруг:

– Столько лет прошло – а здесь все то же. Удивительно. Я успел состариться, похоронить трех собак – а тут время будто и не движется. Не удивлюсь, если меня встретит все та же молодая синьора Бенедетто.

– Вот сейчас и увидишь.

Они проходили мимо клумбы с самшитом, от которой невыносимо, еще на подходе, несло кошачьей мочой. Марго подумала: зачем сажать прямо перед входом в дом кусты с таким неприятным запахом? Странное решение…

– Пластический хирург не в счет, ты же понимаешь, да? – подмигнул Энцо.

Дверь им открыла пожилая филиппинка.

– Ну нет, когда я говорил про пластического хирурга, я не имел в виду такие изменения. – Энцо проводил взглядом филиппинку.

– О боже! Энцо Ферро! – послышался голос откуда-то сверху.

На лестнице стояла далеко не пожилая, как ее представила себе Марго, а моложавая женщина лет под шестьдесят (сильно ухоженные шестьдесят). Синьора Бенедетто – это была она – спустилась в холл. Энцо поклонился:

– Дорогая синьора Бенедетто, примите мои искренние соболезнования. Ужасно…

– Луиза, как всегда, называйте меня Луиза. Или вы уже забыли? – Она заулыбалась своими белоснежными винирами. Марго отметила про себя, какие у синьоры маленькие хищные зубки.

Энцо поцеловал руку синьоры Бенедетто:

– Конечно не забыл.

Луиза Бенедетто была невысокой и сухощавой. На ней был элегантный брючный костюм цвета мокрого асфальта. Длинная жемчужная нить обвила шею, прикрывая морщины. Пластические хирурги действительно приложили… скальпель. «Но в очень деликатной манере», – отметила про себя Марго.

– Это дотторесса Маргерита Дорфман – психолог, мнению которой я очень доверяю, синьора… Луиза.

– Энцо, сегодня у нас уже была полиция. Мы все рассказали. Ты же понимаешь, как это тяжело для нашей семьи. Опять вернуться к тому времени, когда… – Серые холодные глаза Луизы стали прозрачными, как озеро в безветренную погоду.

– Лу-Лу, кто там еще? – послышался недовольный голос.

– Иди сюда, Джорджо, – откликнулась Луиза. – Пойдемте в гостиную, – предложила она Энцо и Марго.

Гостиная была обставлена в типичном стиле богатых итальянских аристократов: неудобная антикварная мебель, потертые персидские ковры (интересно, что на них происходило все эти годы, подумала Марго. Начиная от блевотины, мочи и экскрементов животных, заканчивая – кто знает? – чьим-нибудь трупом) и много металла – серебряные подсвечники, вазы, пепельницы. Камин не горел – но Марго уже, казалось бы, привыкшая к зимнему холоду в итальянских домах, поежилась – вилла Бенедетто была не просто зябкой, продирало до костей. Снаружи было, пожалуй, теплее. В углу гостиной под неоновым светом стояла витрина с коллекцией старинных кукол. Их белые фарфоровые лица, парики, сделанные из волос давно умерших людей, отдавали мертвечиной.

Джорджо Бенедетто, муж Луизы, старался казаться элегантным: крупные очки в роговой оправе, бархатный бутылочного цвета пиджак, шоколадная кашемировая водолазка, горчичные вельветовые брюки. «Типичный итальянский франт», – подумала Марго. Если бы не заурядная внешность: низкий лоб, плотно сбитое тело и невысокий рост, – его старания могли бы увенчаться успехом. Но генетика – вещь упрямая. Хотя вообще-то Марго нравилось, как выглядят итальянские пожилые мужчины, их умение сочетать, казалось бы, несочетаемые цвета, их аккуратные седые бороды, шляпы борсолино и – прежде всего – подтянутые животы. Мужчины здесь, старея, словно усыхают и приобретают благородство. В отличие от женщин (для них были варианты старения в зависимости от руки и мастерства пластического хирурга или отсутствия таковых, но попроще, по мнению Марго).

– Как вы, Луиза? – спросил Энцо.

Луиза всхлипнула:

– Не знаю, чем мы заслужили это горе. Мало нам…

Джорджо притянул ее к себе:

– Не стоит, милая… Лу-Лу, ну хватит. Былого не вернешь. То, что случилось с бедным малышом Арно, не имеет никакого отношения к…

– Я знаю, знаю, – торопливо перебила его Луиза. – Но все теперь только и говорят про проклятье Бенедетто! Как прикажешь вести бизнес?

– Кстати, о бизнесе, – вмешался Энцо, – как можно все-таки объяснить пропажу ваших шелкопрядов?

Джорджо вздрогнул:

– Откуда мне знать? Я уже все рассказал полиции. Это всего лишь мое маленькое увлечение. Возвращение, так сказать, к корням. Наши предки…

– Мои предки, – поправила его Луиза.

– Семья Бенедетто когда-то выращивала шелкопрядов. Мне нравится наблюдать год за годом весь этот цикл. Зарождение новой жизни. Малыши, маленькие гусенички, которые едят, растут, прядут свою нить…

– Я правильно помню, что малышей нужно сварить, пока они не выбрались из кокона? – с невинным видом спросила Марго.

Энцо смерил ее взглядом, в котором читалось: «Что ты творишь, дурында?»

Джорджо вздохнул:

– Я их не варю, а сушу в духовке. Это быстро и не менее эффективно.

Марго вдруг представила Кикко, который задохнулся в багажнике машины из-за жары. Несчастный ребенок кричит, запертый в теле раскаленного монстра. Никто не слышит его криков. Ему жарко, хочется пить, хочется к маме. Но у Джорджо, очевидно, не было никаких ассоциаций, поэтому он невозмутимо продолжил:

– Это часть процесса, к сожалению.

– Господь послал нам шелк, что же тут такого? – заметила Луиза. – Как и мясо, рыбу вот в этом озере рядом с нами. Насекомые – у них, знаете, нет души. Они не страдают.

– Кстати, о душе, – забеспокоился Джорджо. – Ты позвонила падре Зено?

Луиза отмахнулась, как от назойливой мухи, и обратилась к Энцо:

– Энцо, мы не были знакомы ни с Эленой, ни с бедняжкой Арно. Ты же знаешь, с тех пор как… В общем, мы больше не виделись с моей сестрой Нуччей, с тех пор как она сбежала во Францию. У нее была своя жизнь, у меня – своя. То, что кто-то украл этих несчастных шелкопрядов, – просто совпадение. Да кому они нужны, эти шелкопряды, кроме Джорджо? Ради бога!

– А их легко можно было забрать? – спросил Энцо.

– Ну… в общем-то… – задумался Джорджо. – Пожалуй, нет. Они у меня в кабинете – в такой большой стеклянной вазе на столе – полиция сегодня уже сняла отпечатки или что там… ДНК?

– А кто все-таки знал о вашем… хобби? – спросила Марго.

Луиза недовольно пожала плечами:

– Да все знали, господи ты боже ж мой! Пунктик Джорджо – все над ним подтрунивали.

– Ну почему же подтрунивали? Только у меня одного во всем регионе… – вмешался Джорджо.

– Да помолчи, – отмахнулась Луиза.

– Джорджо, вы сами заметили, что коконы пропали?

Джорджо задумался:

– Да… то есть нет… Мне сказал Лоренцо.

– Кто это? – спросил Энцо.

Луиза нетерпеливо вздохнула:

– Это наш управляющий. Очень толковый, нам с ним невероятно повезло. Если бы не Лоренцо, я не знаю, в каком состоянии был бы сейчас бизнес. Понимаете, мои дети, к сожалению, не способны…

– Не говори так, Луиза, – вмешался Энцо.

– Да все знают, что тут скрывать, я давно смирилась. Массимилиано – на него никогда надежды не было. Хорошую лошадь видно на старте, понимаете? Вот и Массимилиано – сразу стало понятно, что выстрел мимо. Единственный раз в жизни поручила ему присмотреть за Кикко, и чем это закончилось? – Луиза смахнула слезу.

– Ну что ты, дорогая, – вмешался Джорджо. – Мы же все обсуждали сто раз. Первый блин комом… К счастью, у многих так бывает.

– Но у тебя ведь еще дочь? Я помню ее малышкой, – попытался успокоить ее Энцо.

– Мадонна! Не смеши меня. Мари-Лиза? Никакой харизмы, никакой силы воли – вот как у такой, как у меня, может быть такая дочь?

Марго привыкла слышать подобные высказывания во время сеансов, но не ожидала, что можно сказать это вслух вот так просто. И искренне порадовалась, что дочь синьоры Бенедетто не слышала этих слов.

Луиза продолжала:

– Кикко был идеальным мальчиком. Послушным, умненьким, красивым. – Она сверкнула винирами. – Он, Кикко, должен был унаследовать дело. Он родился для этого. А эти – недоразумение… Поистине проклятье Бенедетто.

– Так можно поговорить с вашим Лоренцо? – спросил Энцо.

Луиза крикнула:

– Кто-нибудь, позовите Лоренцо!

Марго вздрогнула от ее пронзительного голоса. Луиза натянуто улыбнулась ей:

– Полный дом прислуги, а толку никакого.

Дверь открылась – вошла полная девушка, которую Марго уже встречала в мастерской Бебо. Она была закутана в большой мохнатый плед с розовыми единорогами и, судя по ее красному носу, изрядно простужена.

– Ты звала, мама?

Сейчас, в обстановке виллы, Мари-Лиза казалась еще более нелепой, чужеродной. И уж точно не дочерью шикарной Луизы. Будто это не наследница семьи Бенедетто, шелковых магнатов, а какая-то прислуга.

Луиза раздраженно вздохнула:

– Господи, да не тебя – Лоренцо. Сходи, позови его. Мне что, по телефону вам всем звонить в собственном доме?

Мари-Лиза испуганно ретировалась, громко высморкавшись в огромный клетчатый платок и сильнее закутавшись в уже не казавшийся таким неуместным плед. Наверное, в ее комнате еще холоднее, посочувствовала Марго.

У Марго сильно замерзли руки, и она спрятала их в карманы, раздумывая, не слишком ли большой наглостью будет надеть перчатки. Она радовалась, что им не предложили раздеться в холле, но пальто, в котором она гуляла по зимнему городу в плохую погоду, было явно недостаточным для виллы Бенедетто.

– Вы видели? – виновато спросила Луиза. – Не скажешь, что моя дочь, правда? Никакого класса, никакой породы. Абсолютно бесполезна. Можно подумать, что это я ее специально откармливаю, как утку.

– Она помогает Бебо? – спросила Марго.

– Да боже мой, этому сумасшедшему? Ну помогает иногда, что еще остается? Ничем не занята. Вечно ее тянет к сирым и слабым: сбор еды и одежды для бедных, какие-то приюты, бомжацкие ночлежки… Я не понимаю этого, но мне все равно, если честно. Видите, у Риккардо тоже беда – нет наследников. Что за злой рок на нас лежит? За что бог наказал нас такими никчемными детьми?

Мари-Лиза вернулась в сопровождении невысокого шатена с правильными чертами лица лет тридцати. «Симпатичный», – отметила про себя Марго. Орехового цвета глаза, очень тонкие, длинные, как у пианиста, пальцы.

– Здравствуйте. Лоренцо Анцани, – представился он.

Луиза улыбнулась. В комнате будто потеплело.

– Лоренцо, милый, синьор Ферро и его помощница интересуются этими чертовыми шелкопрядами. Тебя не затруднит еще раз повторить то, что ты уже рассказал полиции? Это моя личная просьба. Мари-Лиза, не стой в дверях – ты раздражаешь. Сходи, что ли, принеси всем кофе. Кофе? – Она обвела взглядом присутствовавших.

Лоренцо, очевидно устав повторять одно и то же, все же начал свой рассказ:

– Все знают, что разведение шелкопрядов – хобби синьора Бенедетто – дань традиции.

– Все знают, Лори, – перебила его Луиза.

– В таком случае я даже не знаю, что добавить. Утром, в тот самый день, когда… В общем, когда… Вы понимаете. Я зашел в кабинет синьора Бенедетто, чтобы положить ему на стол новый вариант каталога шелковых тканей с фабрики. Меня об этом попросила синьора Бенедетто. Она хотела узнать мнение синьора Бенедетто. (Луиза в подтверждение кивнула.) Я случайно заметил, что коконов нет на обычном месте. Вот и все, – сказал Лоренцо. – Не то чтобы я встревожился – просто подумал, что синьор Бенедетто решил их куда-то переместить.

– То есть вы ничего не сказали синьору Бенедетто? – спросил Энцо.

Лоренцо пожал плечами:

– Это не в моей компетенции.

– Это не в его компетенции, – поддержала Луиза.

– Я не придал этому значения, а просто отметил про себя этот факт, – продолжил Лоренцо, – и стал заниматься своими делами.

– А потом? – спросил Энцо.

– А потом в обед синьор Бенедетто и сам заметил, что коконов нет.

Джорджо вмешался:

– Просто у меня с утра болела голова. (Луиза заметно усмехнулась.) Я принял ибупрофен и все утро провел в спальне наверху. Потом пообедал – была полента, которую прекрасно готовит наша кухарка. Знаете, что такое полента? – обратился он к Марго. – Вы же иностранка, кажется? Так вот полента… – Он мечтательно закатил глаза.

– Я знаю, – прервала его Марго.

– В таком случае не имею понятия, что и добавить, – обиделся Джорджо.

– В полиции мне сказали, что следов взлома нет… – начал было Энцо.

Луиза отмахнулась:

– Наверняка кто-то забыл закрыть дверь. С такими бестолочами… Я не удивлюсь.

– Но в полиции также сказали, – снова вмешался Энцо, – что камеры были отключены.

– Никак руки не доходят с ними разобраться, – вздохнул Джорджо. – Но теперь, когда кто-то посмел украсть моих шелкопрядов… Я сам не свой.

– Папа, ты тогда сказал, что это наверняка чья-то злая шутка, – подсказала шмыгающая Мари-Лиза, которая как раз принесла поднос с кофейными чашками.

– Да, – вздохнул Джорджо. – Честно говоря, я подумал, что это проделка Масси.

– Массимилиано? – удивился Энцо.

– Да, – с досадой проговорил Джорджо, – накануне у нас была с ним стычка… хм… спор…

– Ты не говорил мне, – нахмурилась Луиза.

– Да что там говорить? Строит из себя независимость, а чуть что – просит денег. Я не дал, – с нажимом сказал он Луизе.

– Он часто к вам обращается? – спросил Энцо.

Джорджо хотел что-то ответить, но Луиза его перебила:

– Мы о нем ничего не знаем. Живет в какой-то чуть ли не хижине. Когда-нибудь разобьется на своем мотоцикле. Еще эти собаки… Совершенно бесполезен, – заключила она.

– У него что-то случилось? – спросила Мари-Лиза.

Джорджо закатил глаза:

– У них за неуплату отключили газ. Но надо же думать, рассчитывать свой бюджет. Ничему так и не научился.

– И потом, – вмешалась Луиза, – подумаешь, большое дело. Я всегда приучала детей не баловать себя. Не тратить деньги на глупости, на излишнее. Вы видите – мы довольно скромно живем. – Она обвела рукой гостиную. – Здесь все, как было при моем отце, – мебель и прочее. И это тем не менее требует больших вложений: и дом, и теплица, и лодочный сарай, будь он неладен, – у нас и лодки-то давно нет. Мы предпочитаем вкладываться в наше дело. А условия… ну что же – кто мерзнет, пусть потеплей оденется.

Марго с тоской вспомнила о своем толстом свитере, который остался дома. И шерстяные носки – единственное, что она привезла с собой из России. Их когда-то связала для нее Ольга.

– Зато, – не унималась Луиза, – у нас прекрасно сохранились фрески! Посмотрите! – Она показала на потолок. – А все почему? Потому что у нас холодно зимой! Вот и весь секрет! А про Массимилиано ничего слышать не хочу. – Луиза жестом показала, что разговор окончен.

1 Дословно: сладкая жизнь. Означает расслабленный образ жизни, направленный на получение удовольствий (здесь и далее прим. авт.).

2 Сорт белого вина.

3 Дорогой.

4 Аналог «За здоровье!»

5 Espresso с бо́льшим количеством воды.

6 От итальянского «grana» – зерно.

7 Дотторесса – вежливое обращение к женщине, которая окончила университет, не обязательно медицинский.

8 Используется итальянцами вместо «алло».

9 Мама (ит.).

10 Да благословит ее Господь! (игра слов: Benedetto – Благословленный (ит.))

11 Красные вина из региона Венето.

12 Регион к северу от Комо.

13 Автор не разделяет мнения своих персонажей и с большим трепетом относится к винам Valtellina.

14 Вошли в моду в Италии в период появления на экранах фильма Феллини «Dolce vita». С тех пор за ними закрепилось это название.

15 Только секс (англ.).

16 Диалект, на котором разговаривают в Комо. На сегодняшний день встречается редко.

17 Ласковое обращение к подруге – толстуха (дословно «жирок») (ит.).

18 Пожалуйста (ит.).

19 Дорогой ресторан в Комо.

Продолжить чтение