Лед и пламя

Опозданием, мы наказаны,

Что слова любви прежде сказаны,

Что совсем другим доверялись мы За полчаса до весны.

ПРОЛОГ

Безутешная скорбь охватила Лилиан – её ребёнок ушёл из жизни. Эти страшные слова всё ещё звенели в сознании Теодосии Гатри, когда она вошла в комнату, напряжённо вглядываясь в полог, скрывающий кровать сестры.

На семейном кладбище вскоре появится новая могила с маленьким крестом – печальное свидетельство короткой жизни. Теодосия даже не заметила, как крепко сжала конверт – бумага затрещала, неприятно резанув слух. Она вернулась домой всего несколько минут назад, полная надежд поделиться долгожданной вестью, которую все так ждали. Но сейчас это казалось совершенно неважным.

– Входи, дорогая, – мягко позвал Аптон.

Теодосия переступила порог, уловив аромат лимонной вербены – любимых духов Лилиан. Остановившись, она не решалась подойти ближе к кровати.

– Лилиан… ребёнок… – слова звучали неестественно, будто их произносил кто-то другой.

Муж Лилиан поднялся с кресла, подошёл к Теодосии, нежно обнял её, погладил золотистые волосы. Отстранившись, заглянул в её карие глаза.

– Она потеряла ребёнка вскоре после твоего отъезда, Теодосия. На этот раз всё произошло быстро, почти без осложнений. Доктор сказал, что через неделю она полностью поправится. Я хотел послать за тобой, но не знал, где ты.

Теодосия медленно подняла глаза, вглядываясь в лицо человека, которого любила как отца.

– Я… гуляла в парке, читала письмо.

Она не смогла продолжить – слишком много мыслей нахлынуло разом. Прикоснувшись к виску, снова посмотрела на Лилиан, чувствуя укол вины. Сестре давно пора было заняться семьёй, но они слишком долго откладывали. Теперь ей приходилось переживать неудачные зачатия и терять детей на втором месяце беременности – уже в четвёртый раз.

Врачи утверждали, что единственный шанс выносить ребёнка – это дотянуть до третьего месяца, но у Лилиан не получалось. Все, включая Аптона, предлагали усыновить ребёнка, но она отказывалась, отчаянно желая иметь сына или дочь от собственной плоти и крови.

«Это я виновата, что у них нет детей», – подумала Теодосия. Закрыв глаза, она перенеслась в прошлое, в тот день, когда приехала из Нью-Йорка в Бостон – испуганным, одиноким пятилетним ребёнком, чьи родители погибли от удара молнии. Она стала свидетельницей их смерти, и этот ужас едва не убил её.

Лилиан и Аптон, молодые супруги, могли бы создать собственную семью, но из-за заботы о Теодосии отложили рождение детей. Они потратили большую часть сбережений на её воспитание. Лилиан научила её женским премудростям, а Аптон, выдающийся профессор Гарварда, обеспечил блестящее образование. Благодаря ему Теодосия стала умной и образованной, превосходя многих его коллег.

Аптон и Лилиан отдавали ей всю свою любовь и знания, не оставляя ничего для собственных детей. И теперь эти дети никогда не родятся.

– Теодосия, – Аптон взял её за подбородок, – о каком письме ты говоришь?

Она показала ему конверт.

– От доктора Уоллэби.

Аптон оживился.

– Наконец-то. Я знал, что Юджин ответит тебе. Он хочет провести интервью.

Его вера в её будущее только усилила чувство вины.

– Это прекрасная новость, Аптон.

Лилиан протёрла глаза и приподнялась.

– Иди сюда, дорогая.

Аптон шепнул Теодосии:

– Она будет скрывать свою скорбь. Не говори о потере, поделись радостными новостями. Она будет счастлива их услышать.

Теодосия подошла к кровати, улыбнулась, глядя в карие глаза сестры. Волосы Лилиан, как золотистый веер, рассыпались по подушкам. Они были так похожи, что, не будь разницы в шестнадцати годах, могли бы сойти за близнецов.

– У меня замечательная новость, Лилиан, – сказала она. – Доктор Уоллэби согласился взять меня научным ассистентом в Бразилию.

Скорбь Лилиан отступила перед радостью.

– Южная Америка! Ты будешь писать мне каждый день. Аптон, сколько времени будут идти письма?

– Сначала я напишу из Техаса, – пояснила Теодосия. – Доктор Уоллэби сейчас там, в Темплтоне. Как только получит финансирование, вернётся в Бразилию.

Аптон обнял её.

– Ты заслужила эту возможность. Юджин сразу примет тебя. Ваши переписки уже два года, он знает твой интеллект.

– О, он прислал также и свою миниатюру! – воскликнула Лилиан. – Возможно, для того, чтобы ты была готова к встрече, когда приедешь на место. Как глубокомысленно.

– Миниатюра? – спросила Теодосия. – Я, должно быть, не заметила ее. – Она бросила взгляд на рисунок, затем наклонилась, чтобы рассмотреть получше. – Бог мой, как похож на тебя, Аптон! То же тонкое лицо, тот же длинный прямой нос, яркие голубые глаза и седые волосы. Явно старше тебя, но сходство просто поразительное.

– На девять лет старше, следовательно, ему пятьдесят три, – пояснил Аптон. – Он уже выпустился, когда я поступил в Гарвард, но продолжал посещать библиотеку, и именно там я познакомился с ним. Вскоре мы вдвоем стали привычным зрелищем на территории университета, и многие думали, что это мой старший брат. Он великолепный друг, Теодосия. Жаль, что так и не женился и не имеет детей, ибо, я уверен, его потомство унаследовало бы его страсть к научным исследованиям. Мир получил бы немалую пользу от их трудов. Однако по личным причинам он предпочел остаться неженатым. Это хороший человек. Конечно, я не виделся с ним много лет, но его репутация остается незапятнанной. Ты будешь в прекрасных руках, моя дорогая.

Согласно кивнув, Лилиан пробежала глазами письмо.

– Аптон, доктор Уоллэби пишет, что Теодосии нужно доехать до Оатес Джанкшен штата Техас, оттуда – взять автомобиль до Темплтона и в компании сопровождающего, которого он пришлет, ехать к нему.

– Ты должна уехать при первой же возможности, Теодосия, – провозгласил Аптон.

– Не глупи, дорогой, – возразила Лилиан. – Нашей Теодосии понадобится не меньше полутора месяцев, чтобы подготовиться к путешествию. Возможно, даже два – нельзя же отправляться в такую поездку с одной легкой сумкой, и нам нужно еще многое купить для нее.

– Ну, хорошо, – уступил Аптон, снисходительно улыбаясь. – Поедешь, когда Лилиан сочтет, что ты готова, и возьмешь с собой Иоанна Крестителя. Попугай составит тебе компанию во время путешествий.

– Кроме того, обязательно золото, которое отец оставил нам, – добавила Лилиан. – Я хранила его все эти годы. Ты же знаешь, что доктор Уоллэби не сможет платить тебе жалование в Бразилии. Ему понадобится каждый цент, чтобы продолжать исследование. Золота хватит надолго, а когда оно закончится, мы продадим дело отца. Оно продолжает процветать, и, я уверена, мы сможем продать его за значительную…

– Мы не станем продавать дело отца, Лилиан, – возразила Теодосия. – Оно значит для тебя так много, как значило и для отца, и ты это знаешь. Что касается денег, я возьму только свою долю. Ты должна сохранить свою половину для…

– Для чего? Мне больше не на кого его тратить. Я… что я хочу сказать, так это…

Теодосии понадобилось лишь мгновение, чтобы понять, о чем думала Лилиан. У нее не было детей, на которых она могла бы тратить деньги, поэтому хотела, чтобы Теодосия взяла его.

– Лилиан…

– Ты возьмешь деньги. Мне оно не нужно, – Лилиан обвела взглядом богато обставленную комнату. – У меня есть все, что может пожелать женщина. Красивый дом. Любящая сестра. Прекрасный муж. Все…

Ее голос смолк – она проиграла сражение со своей печалью: слезы приучили ее ко всему, кроме всепоглощающей скорби.

– У меня есть все, кроме того, чего никто мне не может дать.

Теодосия быстро отступила в сторону, когда Аптон приблизился, чтобы заключить Лилиан в объятия. Наблюдая за ними, льнущими друг к другу, она почувствовала, как ее захлестнула волна беспомощности.

Если бы только она могла что-то предпринять, чтобы отплатить им за спасение ее жизни, что-нибудь, что сделало бы их такими же счастливыми, какой они вырастили ее. Если бы только…

Ее отчаяние не прошло, когда она обратила внимание на миниатюру доктора Уоллэби, упавшую на пол и лежавшую у ее ног. На какое-то мгновение ей показалось, что это Аптон, а не доктор Уоллэби, смотрит на нее с темно-зеленого ковра.

То же тонкое лицо, тот же прямой нос, яркие голубые глаза и седые волосы.

Тот же блестящий интеллект.

Идея поразила ее внезапно, она покачнулась назад, схватилась за столбик кровати, чтобы не упасть, – ее страдание улетучилось так же быстро, как исчезает тень, встретившись со светом.

Она даст своей сестре то, чего никто другой на земле не может ей дать – ребенка кровной линии Лилиан, такого, который унаследует многие черты Лилиан и Аптона.

А мужчина, который поможет в создании этого совершенно особенного ребенка, находится в Темплтоне штата Техас.

ГЛАВА 1

США, 1995 год.

– Доктор Уоллэби, не поможете ли вы мне забеременеть? – Не замечая недоуменных взглядов ближайших попутчиков в поезде, Теодосия прижала клетку с попугаем к груди, откинулась на сиденье и задумалась над произнесенной фразой: с самого отъезда из Бостона пять дней назад она не переставала размышлять над этим весьма важным делом – теперь же ей захотелось услышать собственный голос.

Покусывая нижнюю губу, она бросила взгляд в окно на заросли орехового дерева: первоцвет и чертополох окрашивали край рощи яркими оттенками розового и фиолетового цвета, пестрые бабочки порхали над цветами, раззолоченными в лучах солнца.

Но красота пейзажа ее не взволновала, а вскоре и совсем стерлась – она не могла сосредоточиться ни на чем ином, кроме досточтимого доктора Уоллэби, воображая, что видит прославленного ученого в залитом солнцем оконном проеме.

– Доктор Уоллэби, – снова принялась она репетировать, – крайне важно, чтобы я зачала ребенка. Вы соответствуете всем характеристикам относительно его отцовства, и мне доставило бы огромное удовольствие, если бы вы согласились стать его или ее создателем. Действие, требуемое для осуществления подобного замысла, является, разумеется, ничем иным, как обычным научным процессом, и, думаю, не ошибаюсь, полагая, что оно может быть исполнено в абсолютно объективной манере и, без сомнения, в относительно короткий отрезок времени.

Купе наполнилось возгласами изумления и громким шепотом. Теодосия взглянула на попутчиков – они почему-то смотрели на нее как-то странно, открыв рты.

– Прошу прощения, что потревожила вас. Я разговаривала сама с собой.

– Я разговаривала сама с собой, – эхом отозвался Иоанн Креститель. – О-о-к! – крикнул он и, набрав в клюв воды, выплеснул ее на темно-синюю юбку Теодосии.

Поворковав с птицей, Теодосия, повернувшись, встретилась с удивленными взглядами.

– Позвольте объяснить подробнее: я считаю, что ухо должно слышать мысли прежде, чем мозг охватит их полное значение и удержит в индивидуальном и строгом порядке. А если они принадлежат к особенно сложным, вышеуказанная проблема решается с большей долей вероятности, если просто озвучить ее, а не только размышлять над ней – в этом и состоит причина, по которой я разговариваю сама с собой.

Иоанн Креститель просунул голову между прутьями клетки.

– В этом и состоит причина, по которой я разговариваю сама с собой, – передразнил он.

Теодосия насыпала несколько семян подсолнуха в клетку попугая, затем снова отвернулась к окну. Задумчиво поглаживая рубиновую брошь в форме сердца с изящными золотыми цепочками, свисающими с нее, почувствовала, что поезд замедляет движение, готовясь к прибытию в Оатес Джанкшен. Сунув руку в сумочку, достала листок бумаги, где было написано имя человека, которого доктор Уоллэби направил в качестве ее сопровождающего до Темплтона:

– Роман Морено, – тихо прочла она. – Высокий. Длинные черные волосы. Голубые глаза. Ездит на старом Харлее.

Ей хотелось, чтобы мистер Морено ожидал ее на станции, но она приготовилась и к другой возможности: Аптон объяснил, что на Юге люди медлительнее, их образ жизни неторопливее. Она не жала причин, лежащих в основе такого поведения, но решила, что, скорее всего, Роман Морено опаздывает.

Девушка ощутила легкое раздражение, и тут же проанализировала свое настроение – поезд еще не остановился окончательно, а она уже испытывает нетерпение, не зная проводника.

– Теодосия, – упрекнула она себя, – нетерпение – чувство, которое редко бывает благоприятным, но часто ведет к подлинному гневу. Если Роман Морено действительно непунктуален, ты воспримешь это в выдержанной манере и сохранишь в памяти тот факт, что не каждому доставляет удовольствие быть такой же исполнительной, как ты.

Как только прозвучало заявление, понравившееся ей самой, поезд, с шипением, остановился, и Теодосия, взяв в руки перчатки, выбросила из головы мысли о своем сопровождающем.

В конце концов, напомнила она себе, весь этот путь из Бостона проделан не ради компании какого-то длинноволосого апатичного техасца по имени Роман.

Испустив громкое «Уф!», девушка задохнулась, почувствовав мучительную жару, обдавшую ее с ног до головы.

– Можно подумать, что в техасском воздухе присутствует невидимый огонь, – пробормотала она. Поочередно приподнимая ноги с раскаленной платформы, отступила в сторону, чтобы не оказаться вытесненной на землю другими пассажирами, спешащими к благословенному укрытию железнодорожной станции.

Где же ты, мой спутник?

– Теодосия, дорогая, – пронзительно крикнул из своей клетки Иоанн Креститель. – Вот чашечка чудесного горячего чая!

При словах попугая Теодосия почувствовала, как еще одна горячая волна охватила ее – Иоанн Креститель повторил то, что слышал от Лилиан каждый день ровно в три часа. Хотя она и сознавала, что птица не понимает, что говорит, ее предложение в данный момент было как нельзя кстати.

– Сегодня один кусочек сахару, Теодосия, или два? – продолжил попугай свою «беседу за чаем».

Девушка нахмурилась.

– Прекрати немедленно, Иоанн Крес…

– Нетерпение – чувство, которое редко бывает благоприятным, – констатировала птица. – Не хочешь добавить в чай немного сливок, Теодосия?

Стараясь изо всех сил не обращать внимания на болтливого попугая, Теодосия промокнула лоб кружевным платком и огляделась: автомобили и грузовики загромождали пыльную улицу, отделявшую железнодорожную платформу от здания станции; какой-то пьяный пробирался, спотыкаясь и покачиваясь, между ними; с каждым неверным шагом из бутылки, зажатой в его руке, выплескивалось виски. Приблизившись к Теодосии, он остановился и почесал живот.

– Сэр, – возмутилась она, пригвождая его острым взглядом, – здесь, должно быть, около ста градусов. Известно ли вам, что выпитый алкоголь повышает температуру тела? Вы находитесь под палящим солнцем и, вдобавок, пьете виски. Вы намереваетесь убить себя?

Пьяный несколько раз поморгал, затем поднял свою бутылку.

– Дать глотнуть?

Она попятилась.

– Нет.

Пожав плечами, он заковылял обратно к повозкам, продолжая чесаться.

Забыв о вульгарном мужчине. Теодосия еще раз внимательно огляделась: пес с разорванным ухом гавкнул на нее, лошади, стоящие неподалеку, били копытами о землю, а потом фыркали – пыль забивала им ноздри; сумки и сундуки со стуком ударялись о платформу, когда станционный служащий выбрасывал их из поезда; уличный торговец, продающий пузырьки с эликсиром от усталости, выкрикивал свои цены. Кто-то заорал:

– Проваливай ты, сукин сын!

Теодосия покачала головой. – И это, стало быть, сладостные звуки Техаса. Презрительно поджав губы, она сошла с платформы и направилась через улицу: мистер Морено может искать ее всю неделю – с нее достаточно ожидания на этой невыносимой жаре.

Внутри вокзала было не намного прохладнее, но, по крайней мере, его крыша защищала голову от палящих солнечных лучей. Мусор, тараканы и спящие реднеки устилали деревянный пол; по стенам, увешанным расписаниями поездов, устаревшими объявлениями, покосившимися картинами, ползали мухи. На одной из картин была изображена полуобнаженная женщина: кто-то пририсовал ей бороду и стрелу молнии через голую грудь. В дальнем углу два старика играли в шашки, один курил сигару и ронял пепел на игральную доску, другой то и дело сдувал его. Мужчины за бильярдным столом играли в пулл.

Утонченная жизнь Теодосии в Бостоне неожиданно отодвинулась за миллион миль отсюда.

Через секунду она заметила бар с освежающими напитками и поспешила к нему.

– Я бы хотела холодного лимонада, пожалуй, – попросила она, ставя клетку с птицей на прилавок. Владелец бара задумчиво уставился на нее, его длинные черные усы подергивались – он жевал табачный лист.

– Да уж, маленькая леди, догадываюсь, вам хотелось бы холодного лимонада, но у меня не осталось ни одного лимона. – Он помолчал, обведя взглядом бар со стойкой с вырезанными на ней чьими-то инициалами. – Очевидно, его не будет еще, по крайней мере, с неделю – прибывает из Мехико, знаете ли. Лимонные деревья здесь не шибко-то растут.

Теодосия поморщилась от его лексического слога.

– Они здесь плохо растут.

– Вот-вот. А знаете, почему?

– Здесь для них неподходящий климат, но это не то, что я пыталась… Видите ли, сэр, вы сказали «не шибко». Вам следовало сказать «плохо» или «не очень хорошо». Должна заметить, что языковые нормы требуют…

– Разрази меня гром! – Он переместил табачную жвачку за другую щеку. – Вы из Англии?

– Из Англии, сэр?

– Вы говорите, как приезжие из Лондона. Вы – учительница? Умеете говорить на мудреных языках?

– Я не из Англии, а из Бостона, сэр. И не учительница. Мой зять, однако, Аптон Пибоди, – профессор Гарвардского университета, и я нахожусь под его попечительством с пятилетнего возраста. Да, он дал мне обширные познания во многих областях науки, в том числе и иностранных языках.

– Гарвард, говорите? – Потирая свой вымазанным жиром подбородок, бармен медленно кивнул. – Это где-то во Флориде, верно? – Он замолчал, бросив сердитый взгляд на мужчину, требующего, чтобы его обслужили. – Захлопни свой капкан, мистер. Подойду к тебе, когда буду готов подойти!

Глаза Теодосии расширились.

– Человек, возможно, испытывает такую же жажду, как и я. Дайте мне стакан холодного чая, после чего вы сможете обслужить остальных своих посетителей.

Бармен взял стакан с полки под стойкой и начал протирать его фартуком.

– У меня была учительница, когда я был мальчонкой, но она собрала вещички и дала тягу, когда мы с Габбом Сайлером засунули в ящик ее стола семейку гремучих змей с только что вылупившимися детенышами. На том моя наука и кончилась, но я не так уж глуп. Нет, ей-богу, я башковитее, чем многие думают. А один раз прочитал целую книгу сзаду наперед. Правда, больше ни за какие коврижки не согласился бы проделать такое еще раз, ибо, разрази меня гром, моя голова чуть было не лопнула от всей этой читанины. Чая тоже нет, мэм, – в него нападали мухи. Обычно я их, того, выуживаю и подаю чай, но на этот раз этих тварей слишком уж много.

Теодосия взглянула на часы и обнаружила, что ему понадобилось целых три минуты разглагольствований на тему чая. Заинтересовавшись подобной словесной гибкостью и зная, что интерес Аптона не уступает ее собственному, она достала из сумочки блокнот, чтобы поразмышлять над возможными причинами таких отклоняющихся от темы рассуждений.

– Что пишете, мэм?

Она сунула блокнот и карандаш обратно в сумочку.

– Записку. Сэр, простая вода подойдет, спасибо.

Он налил ей стакан воды.

– Не холодная. Я одолжил свой лед доку Аггсу. Старика Сэма Тиллера свалила лихорадка, так док Аггс закутал Сэма в лед. Не думаю, что бедняга выпутается: если лихорадка его не доконает, то до смерти замерзнет. Забавная у вас птичка, мэм. С своим серым туловищем и кроваво-красным хвостом она похожа на горячую зиму. Привет, птичка.

– Старика Сэма Тиллера свалила лихорадка, – провозгласил попугай. – Привет, птичка.

Челюсть бармена отвисла; табачная жвачка выпала и с громким шлепком ударилась об пол.

– Он… он разговаривает! И, будь я проклят, ели он не знает старика Сэма Тиллера!

Посочувствовав дружелюбному мужчине, Теодосия улыбнулась.

– Он не знает мистера Тиллера – просто повторяет то, что вы сказали об этом человеке; его талант, бесспорно, выдающийся, даже для птицы его вида. Большинству из них требуется услышать слово или высказывание много раз, прежде чем сможет повторить его. Конечно, со своим я работала бесчисленное количество часов. Бармен медленно кивнул.

– Что за птица?

– Psittacus erithacus.

– Пис… чего?

– Psittacus erithacus, что является научным названием африканского серого. Из всех видов попугаев африканские серые – наиболее выразительные имитаторы.

– Э-э, да, – буркнул бармен. – Кажется, я где-то это читал. – Он сунул палец в клетку попугая.

– Осторожнее, – предостерегла Теодосия. – Острый угол, под которым располагаются его челюстные мышцы на кости, смыкающейся с клювом, соединяются, образуя один из наиболее мощных Природных механизмов.

– Чего-чего?

– Он может откусить вам палец, – перевела она, собирая свои вещи. – Приятного вам дня, сэр, и большое спасибо за весьма интересную беседу и воду. Чувствую себя заново родившейся, то есть, я имела в виду, совершенно освежилась, – добавила она, видя, как он в замешательстве нахмурился. – Скажи «до свидания», – Иоанн Креститель.

Попугай хлопнул крылом.

– Я башковитее, чем многие думают. Скажи «до свидания», Иоанн Креститель.

Теодосия оставила пораженного бармена и направилась к билетному окошку, вознамерившись приступить к поискам Романа Монтана.

– Сэр, – обратилась она к продавцу билетов. – Я ищу человека по имени Роман Морено – высокого, с длинными волосами и голубыми глазами. Вы не видели никого, соответствующего этому описанию? Возможно, он справлялся о моем местонахождении? Меня зовут Теодосия Гатри.

Клерк поправил очки на переносице.

– Добро пожаловать в Оатес Джанкшен, мисс Гатри. Я Тарк. Вы из Англии?

– Из Бостона, мистер Тарк…

– Я подумал, из Англии. Вы говорите так же чудно, как те лондонцы. Красивый разговор, однако. Считайте это комплиментом. Тарк – это мое имя, мисс Гатри. Проклятые мухи. – Он взял пачку бумаг, свернул их в трубочку и начал хлопать мух. Только после того, как убил с дюжину, он снова заговорил.

– Фамилия моя Крат. Тарк, видите ли, это Крат наоборот. Маманя вычислила это, когда мне было два дня от роду, и решила, что это довольно остроумно. Забавно, не правда ли? Так вы говорите, что ищете Романа Морено?

Более чем когда-либо Теодосия почувствовала желание выяснить причины, лежащие в основе этой описательной манеры речи.

– Имя парня вроде знакомо, – известил ее клерк, отмахнувшись от очередной мухи. – Сдается мне, он выполняет здесь какую-то работу или что-то в этом роде. Но никто о вас не спрашивал. Роман – пьющий мужчина, мэм?

– Пьющий? – Она бросила на него удивленный взгляд. – Какое отношение имеют его привычки к тому, что я ищу его?

Ее вопрос заставил его задуматься.

– Я имел в виду, мэм, если он любит виски, можно найти его в салуне, вы не думаете? Выйдете вон в ту боковую дверь и держитесь извилистой тропинки, пройдете лошадиный загон, солончак, затем хорошенькую полянку с колокольчиками, и главная улица откроется перед вами.

Он снова поправил свои очки.

– Вдоль улицы стоят дома. Салун – третий налево, по если не найдете там Морено, не расстраивайтесь. Раньше или позже – объявится.

Теодосия надеялась, что это будет раньше. Но надежда это все равно, что желание, а желание – бесполезное времяпрепровождение.

– Можно оставить здесь свой багаж, сэр?

– О, конечно, конечно. Сумки крадут здесь нечасто, примерно раз в месяц, а так как одну стащили только вчера, то думаю, что пройдет еще с месяц до следующей кражи.

Пытаясь найти утешение в таких далеко неутешительных заверениях клерка, Теодосия покинула станцию. Выйдя на улицу, достала Иоанна Крестителя из клетки и надела ему на шею блестящий ошейник. Привязанная птица вышагивала вразвалку рядом со своей хозяйкой, направляющейся в город.

Спустя несколько минут Теодосия стояла перед зданием с вывеской «Дерьмовый салун». Решив, что это какой-то диалектный вариант слова «дешевый», она поправила шляпку и подошла к вертящейся двери.

Грохот пистолетной пальбы вырвался из заведения: двое здоровых детин вылетели наружу, шлепнулись на тротуар и покатились по грязной улице, где продолжали драку, начатую в баре.

Напуганный резкими криками, Иоанн Креститель издал пронзительный долгий крик. Прежде чем Теодосия успела поймать его, он выдернул голову из ошейника и заковылял по тротуару, ускоряя свой побег перемежающимися низкими полетами.

В отчаянии Теодосия бросилась вслед за ним, но птица избрала зигзагообразный курс, который включал в себя подныривание под низкими столбиками ограды и увертывание от кустарников. В мгновение ока Иоанн Креститель удрал из города, в спешке оставив за собой облачко пыли.

Продолжая погоню, Теодосия увидела, что ее попугай направляется прямо на мотоцикл с водителем, въезжавшим в город.

– Стойте! – закричала она мужчине на серебристом Харлее, – Немедленно остановитесь! Вы покалечите моего попугая! Пожалуйста…

Ее крик смолк, когда Иоанн Креститель поднялся с земли и врезался прямо в фару железному коню – мотоцикл резко лег на бок, сбросив своего седока на огромную кучу мусора, сваленного на обочине.

Зная, что приземление мужчины на мягкую вонючую кучу не могло принести ему вреда, Теодосия промчалась мимо него, все еще надеясь поймать Иоанна Крестителя.

Свалившийся мужчина начал было подниматься, но снова упал, когда подол синей юбки прошелся прямо по его лицу. Ошарашенный, он наблюдал, как молодая женщина металась по пыльной дороге в попытке изловить истеричную птицу.

Он почувствовал прилив гнева вместе с примесью смущения, так как не мог вспомнить, когда последний раз падал с байка и уж, конечно, никогда еще не был в зловонной куче мусора.

Он поднялся на ноги, отряхнул одежду, когда кричащая птица стремительно помчалась к нему.

Теодосия изумленно ахнула – мужчина схватил ее попугая одним точным движением.

– О, благодарю вас! – выдохнула она, протягивая руки, чтобы принять свою птицу.

Но мужчина не отдал попугая. Подняв его выше, он уставился на него.

Иоанн Креститель ответил таким же немигающим взглядом.

– Не согласитесь ли вы помочь мне забеременеть?

Лоб мужчины сурово нахмурился.

– Что за черт…

– Сэр, пожалуйста, передайте мне мою птицу, – попросила Теодосия. – Он непривычен к энергичным движениям на такой знойной жаре.

Он решил, что она из одного из тех северо-восточных городов, где люди расфуфыриваются в шелка, чтобы сидеть на атласных диванчиках и пить горячий чай, и разговаривают они так же, как она, с акцентом настолько резким, что им, пожалуй, можно было бы разрезать кожу.

– Сэр, – продолжала Теодосия. – Я должна принять неотложные меры, чтобы обеспечить моего попугая прохладным местом, где он сможет приспособиться к изменению окружающей среды.

Он нахмурился в недоумении.

– Чего?

– Он должен, отдохнуть.

– Леди, у меня есть хорошая мысль – отправить эту чертову птицу на вечный отдых!

Теодосия заглянула в глаза, настолько голубые, что они заслуживали описания: в какой-то момент казались бирюзовыми, а в следующий – соперничали с ясной голубизной васильков. Напряженность его взгляда вызвала трепетное ощущение внутри нее – согревало, немного щекотало и учащало дыхание и сердцебиение. Встревоженная незнакомыми чувствами, она на миг опустила голову, чтобы вернуть самообладание, и поймала себя на том, что пристально разглядывает нижнюю часть его анатомического строения.

– На что это вы таращитесь? – возмутился он.

Она продолжала смотреть, совершенно не в состоянии остановить себя.

– Я поражена размерами вашей vastus lateralis, vastus intermedius и vastus medialis. Бог мой, даже ваша sartorius ясно очерчена и в равной степени изумительна.

Он понятия не имел, о чем она говорит, но видел, что все ее внимание направлено на область, расположенную ниже пояса.

Он почувствовал непреодолимое желание опустить руки к паху, но не сделал этого, все еще держа ее птицу, и не собирался быть превращенным в евнуха клюющим попугаем.

– Вот, возьмите свою глупую птицу.

Его команда вернула Теодосию из состояния глубокой задумчивости. Она быстро взяла Иоанна Крестителя из рук мужчины.

– Ваше раздражение по отношению к моему попугаю совершенно необоснованно. На него ни в коей мере не может быть возложена ответственность за наше падение. Очевидно, вы недостаточно хороший водитель. Управление мотоциклом требует прекрасного равновесия, того, чем вы явно не владеете. Более того, я отказываюсь верить, что вы получили какие-либо повреждения. Ваше падение было смягчено этой массой…

– Мое легкое падение никогда бы не произошло, если бы этот маньяк в перьях не напугал до смерти моего…

– Маньяк в перьях? – Теодосия прищелкнула языком и покачала головой. – Сэр, это весьма неудачный набор слов. Вы не можете говорить о птице, как о маньяке.

Он разинул рот.

– Не могу?

– Нет. Слово «маньяк» используется только по отношению к людям. Да будет вам известно, моя птица – африканский серый, вид попугая, который является предметом восхищения и желания в продолжение всего существования цивилизованного мира.

– О, чтоб его – мне плевать, будь этот маньяк в перьях хоть японским фиолетовым, и мой выбор слов не ваше дело, черт побери! И надо же было набраться наглости, чтобы заявить, что я не умею, ездить на байке. – Он поднял свою шляпу из пыли. – Я не могу вспомнить ни единого дня в своей жизни, когда бы я не был за рулем мотоцикла!

– Мой бог, сэр, да вы сходите с ума.

– Это я-то сумасшедший? Все, что я делал, это въезжал в город! Это вы носились тут по всему околотку, гоняясь за изнеженным попугаем и исправляя выбор слов других людей.

Теодосия отошла в тень под высокий дуб.

Мужчина наблюдал за ней сквозь прищуренные веки – мягкие округлости ее бедер покачивались, темно-синяя ткань дорожного костюма облегала тонкую талию и шуршала вокруг того, что, как он предполагал, было длинными, стройными ногами; он не мог разглядеть грудь – ее чертова птица прижималась к ней, а поскольку он был слишком зол, чтобы обратить внимание на нее прежде, то не мог вспомнить, была ли она маленькой или большой и пышной, как ему нравилось.

Нравилось? Эта женщина ему совсем не нравилась. Даже если у нее была большая полная грудь, он не собирался симпатизировать ей.

И все же, размышлял он, необязательно было испытывать симпатию, чтобы оценить ее внешность. В самом деле, по его мнению, большие полные груди были единственной стоящей принадлежностью женщин.

– Ваша вспыльчивость представляет интерес, сэр, – неожиданно заявила Теодосия, стоя посреди островков ярко-синих колокольчиков и лиловых полевых гвоздичек. – О, я прекрасно понимаю, что падение на кучу перепревающего мусора было далеко не из приятных происшествий, но вы моментально пришли в ярость, причем настолько бурную, что я подумала, нет ли необходимости в некоторой форме цикурирования.

Он настолько напряженно наблюдал за ней, что едва ли слышал ее слова. Но спустя секунду осознал, что она сказала, – его глаза расширились так, что стало больно векам.

– Боже милостивый, это что же, в обычае у северных женщин угрожать мужчинам кастрированием?

Она слегка склонила голову.

– Что вы такое говорите, сэр? Я абсолютно ничего не сказала о кастрации.

– Вы сказали:..

– Цикурирование. Цикурировать – значит успокаивать, смягчать. Ваша ярость заставила меня задуматься, не могу ли я каким-то образом уговорить вас выйти из вашего взъерошенного состояния.

Он нахмурился, больше не в силах постичь как и о чем она говорит, так и почему он до сих пор ее слушает.

– Леди, у меня такое чувство, что вы в своем роде гений, но, будь я проклят, если вы к тому же не помешанная.

Он подошел к своему Харлею.

– Мы с моим зятем Аптоном досконально изучали чувство гнева несколько лет назад, – рассуждала Теодосия, наблюдая, как его мускулистое тело взлетало в седло. – В процессе мы заинтересовались психологией, и это было в высшей степени увлекательно. Наши исследования привели нас к выводу, что многие люди, обладающие вспыльчивым нравом, испытали различные и длительные формы напряжения и печали в годы детства. Но, конечно, существуют также и люди, обладающие чертами жестокости вследствие того, что были крайне избалованными детьми. Какое из двух в вашем случае, сэр?

Удивление, словно невидимый кулак, с силой ударило его.

Напряжение и печаль.

Как эта женщина догадалась?

Он надвинул шляпу. Не сказав ей больше ни слова, пустил байк по направлению к городу.

* * *

Прибыв на железнодорожную станцию, Роман Морено спешился, поставил мотоцикл на подножку и полез в кофр за табличкой, где было написано имя женщины, которую доктор Уоллэби прислал его встретить. Он посмотрел на имя.

Теодосия Гатри.

– Теодосия, – пробормотал он. – Чудное имя. Интересно, такая же ли она странная, как и ее имя? Возможно.

Но никто не мог быть более странным, чем женщина, которую он только что оставил за городом.

Благодарение Богу за это.

– Красивый Харлей, – сказал низкий голос позади него. – Проворный и в то же время крепкий. Необычное сочетание. Он быстр?

Привыкший к подобному любопытству, Роман повернулся и стал ждать следующих слов мужчины. Он хорошо знал, что это будут за слова. Почти каждый, кто видел его Фэт Боя, изъявлял желание купить его.

Мужчина еще раз осмотрел мотоцикл.

– У меня ранчо примерно в семидесяти пяти милях отсюда. Не хочешь его продать? Я заплачу хорошие деньги.

Роман улыбнулся.

– Извини. Не продается.

– Чертовски жаль. Ну, что же, удачи тебе.

– Спасибо. – Роман еще раз отряхнул свою испачканную одежду и вошел в здание станции. Держа табличку над головой, прошел через шумную толпу. Многие люди спешили уйти с дороги. Он понимал, почему они сторонились его: определенно – от него не исходил аромат сандалового мыла или розовой воды. От него несло…

Как там сказала эта сумасшедшая?

Перепревающее удобрение. Встряхнув головой, сделал еще один круг по огромному залу. К тому времени, когда закончил свой третий обход, увидел ее.

Этого свихнувшегося гения. Она стояла у боковой двери станции, маньяк в перьях восседал у нее на плече, подергивая ленточку шляпки.

Роман начал отворачиваться от нее, но прежде чем повернуться к ней спиной, увидел, что она двинулась к нему.

В тот же миг сообразил, что видит самые красивые глаза, которые ему доводилось встречать, – огромные, цвета превосходного виски и такие же пьянящие.

Отведя взгляд, он разглядел длинные пряди блестящих золотых волос, ниспадавших на грудь, действительно большую и полную.

Сейчас ему явно было не до этого.

Он развернулся на каблуках и зашагал прочь.

– Роман Морено ?

Услышав свое имя, мужчина резко остановился. О Боже, она знала, кто он.

Это могло означать только одно: страх закрался в него, и он почувствовал себя так, будто проглотил ядовитую змею.

– Роман ? – повторила Теодосия ему в затылок. – Я не узнала вас во время нашего разговора за городом. – Она слегка похлопала его по спине; кончики пальцев коснулись его длинных волос.

Девушка сразу же убрала руку, взволнованная странным чувством, которое пробудило ощущение его волос: согретые солнцем, того же цвета, что и два блестящих пистолета на бедрах, они густыми волнами рассыпались по его широким плечам и спине.

Она никогда не видела таких волос у мужчины и ощутила почти неудержимое побуждение дотронуться до них еще раз.

Сбитая с толку странной реакцией на это, отступила на шаг и заставила себя сосредоточиться на сиюминутной ситуации.

– Я Теодосия Гатри, женщина, которую вы должны сопровождать до Темплтона, – сказала она, продолжая разговаривать с его спиной. – У вас табличка с моим именем, и вы опоздали ровно на один час двадцать две минуты и сорок девять секунд.

Он сжал кулаки вокруг рукоятки таблички. Эта ненормальная сосчитала даже секунды!

Роман так и не ответил и не повернулся к ней лицом, и Теодосия предположила, что совершила ошибку.

– Ради Бога, сэр, так вы Роман Морено или нет?

Иоанн Креститель пронзительно вскрикнул:

– Крайне важно, чтобы я зачала ребенка, – заявил он. – Ради Бога, сэр, так вы Роман Морено или нет?

Незнакомцу больше всего на свете хотелось, чтобы его звали как угодно, только не Роман Морено.

ГЛАВА 2

Набраться.Нализаться.

Накачаться.

Напиться.

Роман не придумал ничего другого, что помогло бы ему выдержать трехдневное путешествие до Темплтона с Теодосией Гатри.

– Плевать мне, – пробормотал он бармену, – пусть она летит до Темплтона хоть на спине своего попугая.

– Как скажешь, – ответил бармен, вновь наполняя стакан своего посетителя.

Обхватив стакан рукой, Роман посмотрел в зеркало на стене за баром: в нем отражалось облако сизо-голубого дыма со слабыми лучами солнца, пробивающимися сквозь него. Под этой дымкой сидело за столами с полдюжины мужчин, игравших в карты и время от времени ухитрявшихся ущипнуть пышнотелых барменш; другие стояли у бара, потягивая свою выпивку в одиночестве. Роман знал, что большинство из них – такие же бродяги, как и он, скитающиеся то там, то тут, зарабатывая деньги, когда нуждались в них, проводя свои дни как вздумается, – так ребенок складывает кубики: один за другим, без какого-либо определенного плана в голове.

«Именно на этом сходство и кончается», – подумал Роман. У него был определенный план, и это не какой-то воздушный замок, как когда-то предрекала его мачеха.

Эта мечта была такой огромной, что только двадцать, пять тысяч акров плодороднейших пастбищных земель в Рио Гранде Плейнз могли вместить ее, – он будет заниматься своей вискокурней.

Однако, чтобы сколотить это богатство, надо потратить целое состояние. Правда, ему оставалось внести всего пять тысяч долларов, чтобы выкупить землю.

Ничто и никто в целом мире не помешает осуществить ему эту мечту. Как и в течение десяти долгих лет, он будет браться за любую работу, которая подвернется, пока не соберет необходимой суммы.

Придется набраться терпения и поладить с Теодосией Гатри во время поездки до Темплтона – нельзя упустить деньги, которые доктор Уоллэби заплатит ему за эту услугу.

– Награда, вот что это, – пробормотал он, пробежав пальцами по волосам. – Вроде той, что получают за избавление общества от какой-нибудь угрозы.

– Настоящей угрозы, – автоматически согласился бармен. – Эй, а я тебя не знаю? Не видел тебя?.. Да-а, ты тот самый парень, который был у нас несколько месяцев назад. Роман Морено, вот, кто ты. Народ не перестает говорить о твоем байке. По-прежнему не продается?

Роман покачал головой и отхлебнул виски.

– Правда? Гм. Ну, а как насчет старика Германа Гуча? Третьего дня он говорил, что ждет твоего возвращения, ты обещал расширить спальню его жены – ей здорово понравилось, как ты отремонтировал им кухню. Не хочешь, чтоб я привел его сюда?

Роман осушил стакан.

– Может быть, в другой раз. Сейчас предстоит другая работа – настоящее наказание по имени Теодосия Гатри. И ее дурацкий попугай, такой же, как…

– Попугай? Большая серая птица с красным хвостом? Так я ее видел. Она на секунду останавливалась перед салуном – хорошенькая малышка: кожа того белая, будто облилась молоком. Что ты должен сделать для нее?

Роман плеснул еще виски в стакан.

– Отвезти в Темплтон. Она сейчас в прокате Клаффа – выбирает автомобиль в рент. Я хотел было остаться и помочь ей, но когда она спросила его об Equus caballus, я дернул оттуда со всех ног.

– Equus caballus? – Бармен почесал голову. – Что за тарабарщина?

Роман проглотил пятую порцию спиртного и обтер рот тыльной стороной ладони.

– Похоже, так этот гений называет число лошадей.

– Мистер Монтана! Роман развернулся на стуле и увидел сына Клаффа, стоящего в дверях салуна.

– Отец послал меня за вами! Просил поторопится. Эта женщина, мисс Уорт, которую вы привели в компанию, разговаривает так чудно, что отец просто вне себя, старается понять, но не может, чего ей хочется.

Роман скрестил руки на груди.

– Значит, Клафф расстроен? Только не говори, что мисс Уорт пытается его цикурировать.

– Цикурировать? – Мальчишка покачал головой. – Не-е, она не делает ему ничего такого, но здорово его раздражает. Вы придете?

Нагрузившись изрядным количеством виски, растекающимся по его венам, Роман почувствовал себя более расположенным иметь дело с несносной мисс Гатри. Заплатив за выпивку, направился к дверям.

Выйдя на улицу, увидел ее перед платной парковкой: сцепив за спиной руки, она медленно ходила вокруг черного Кадиллака.

Немного поодаль, через несколько зданий, перед продуктовой лавкой стояли трое здоровых, хорошо вооруженных мужчин, наблюдавших за ней. Даже отсюда, где он стоял, можно было догадаться что они замышляют что-то дурное. И что бы ни был у них на уме, оно имело отношение к Теодосии.

Длинными и стремительными шагами он направился через улицу, не упуская из вида трех бандитов.

– О, привет, мистер Морено, – поприветствовала его Теодосия, улыбаясь.

Искрящаяся миловидность и ее улыбка овладели его вниманием – он боролся с соблазном улыбнуться в ответ.

Но только секунду. Вместо этого нахмурился.

– Вы не арендуете эту машину , мисс Гатри.

Она провела рукой по гладкому бамперу авто.

– Напротив, арендую, мистер Морено. Так как я неплохо знакома с этой маркой, потому что мой отец…

– Это авто не для долгой и плохой дороги, – вспылил Роман. – Клафф, покажи ей несколько более крепких…

– Я уже видела остальных, – заявила Теодосия, вытирая тыльной стороной ладони лоб. – Ни одна из этим машин меня не интересует. И я была бы вам искренне признательна, если бы вы перестали неистовствовать по этому поводу, мистер Морено.

Стимулируемая виски добросердечность, которая, как Роман надеялся, поможет вынести несколько часов в компании Теодосии, быстро превращалась в холодную ярость.

– Буду неистовствовать столько, сколько, черт меня побери, захочу! – Он понятия не имел, что означает это слово, но не собирался пасовать перед мощью ее словарного запаса. – А теперь выберите другую машину, потому что вы не берете Кадиллак.

Иоанн Креститель высунул голову из клетки, Которую Теодосия водрузила на несколько сложенных тюков сена.

– Я буду неистовствовать столько, сколько, черт меня побери, захочу, – крикнул он.

Теодосия ощетинилась.

– Ну вот, посмотрите, что вы наделали, мистер Роман. Моя птица никогда – ни одного раза – не богохульствовала. Пять минут в вашей компании, и вот, пожалуйста…

– Слова «черт побери» не так уж плохи, мисс Гатри, – рискнул вступиться Клафф. – Есть куда более дрянные слова, которые он мог бы услышать.

Ей-богу, я знаю несколько таких, которые буквально выворачивают меня наизнанку, когда их слышу.

– Пожалуйста, только не называйте их, – взмолилась она, затем обратилась к Роману: – Мне не терпится поскорее добраться до Темплтона, сэр! Именно поэтому я не согласилась с вашим предложением остаться здесь на ночь и начать путешествие утром. По этой же причине я предпочитаю эту машину – они хорошо известны своей скоростью. Много о них знаю, потому что мой отец…

– Да, начинаю понимать, что вы знаете многое о многом, но ничего дельного: эту прекрасную машину завтра к ночи я буду вынужден пристрелить, чтобы избавить от страданий – до Темплтона почти три дня пути по трудной дороге, а Кадиллак славятся своей скоростью, но не надежностью.

– Вон тот джип – крепкая машинка, – предложил Клафф. Он пошел вперед, длинная соломинка свисала у него изо рта. – Могу дать небольшую скидку на него.

Перебирая тонкие золотые цепочки рубиновой броши, Теодосия посмотрела джип Гранд Чероки.

– Да это же целая махина. И к тому же не совсем комфортная.

– Это хороший надежный автомобиль , – поправил ее Роман. – Ни одно авто в мире не имеет такой прочности. Он, достаточно удобный и на нем можно ехать куда угодно. – Он кивнул Клаффу, затем перевел взгляд на ряд повозок. – И вот этот прицеп.

– Эту шаткую повозку? – воскликнула Теодосия.

– Она маленькая и легкая, а колеса из апельсинового дерева. Шучу. На хорошей резине.

– В самом деле? – Она взглянула на колеса. – Как интересно. Но как бы там ни было, я уже выбрала себе транспортное средство. – Она указала на изящный кабриолет – черный лакированный корпус блестел в лучах послеобеденного солнца.

Роман смахнул надоедливую муху с руки.

– Это же бумажный кораблик, на котором нельзя отправляться в плавание: болты на осях не закручены, они начнут выскакивать, и будь я проклят, если стану останавливаться каждые сто миль, чтобы…

– Но…

– Берите прицеп или идите пешком. Выбор за вами. Как насчет того, чтобы понеистовствовать?

Теодосия не стала возражать, напомнив себе, что всего через несколько дней избавится от надменного мужчины и его несносного упрямства.

– Очень хорошо, сэр, – сказала она Клаффу. – Сделайте, как говорит вспыльчивый сэр.

Когда Клафф закончил сцеплять джип с прицепом, Теодосия сунула руку в маленькую бархатную сумку , свисающую с ее локтя. Солнечный свет засиял на зажиме для купюр, которые она вытащила.

Её ослепительный блеск и толщина пачки долларов чуть не остановил сердце Романа – ему никогда не приходилось видеть так много денег наличными; его мысли завертелись, тело напряглось от мрачных предчувствий.

Бросив взгляд вправо, он увидел тех троих: они продолжали следить за Теодосией и, без сомнения, видели купюры. Проклятие.

Схватив за руку, он затащил ее внутрь прокатного салона.

– Ты что, рехнулась, женщина? Какого черта выставлять баксы напоказ?

– Баксы? – Она попыталась выдернуть свою руку, но ей удалось только чуть ослабить ее. – Мистер Морено, деньги, которое я ношу в сумочке, – не более чем карманные деньги. Остальное – в голубом дорожном чемодане.

Роман повернулся и увидел, что ее голубая сумка лежит среди других вещей. Определенно, она не могла быть наполнена деньгами , постарался убедить он себя, – никто в здравом рассудке не рискнет путешествовать с такой суммой кэша.

Но, с другой стороны, у Теодосии, похоже, не было того склада ума, которым обладают нормальные люди.

– Что же касается тех средств, которое я достала из сумочки, мистер Роман, – продолжала Теодосия, – то это плата за аренду транспорта. Для того, чтобы рассчитаться, мне необходимо было достать деньги из сумочки и передать их…

– Вам следовало сосчитать деньги там, где никто бы не увидел, вот как это делается!

– И как же, скажите на милость, мне бы удалось выполнить подобную процедуру, если цена транспортных средств мне не известна?

– Что? – Он хлопнул себя по лбу. – Бога ради, все, что вам нужно было сделать, это спросить Клаффа! Любой дурак додумался бы до этого! Используйте хоть каплю здравого смысла, если он у вас есть. Послушайте, вы не на какой-нибудь мирной, утонченной вечеринке среди своих изнеженных поклонников – это Техас, где полно бродяг и бандитов, которыми управляет чистейшая алчность: они таких, как вы, видят за версту, как акулы чуют кровь за несколько миль.

– Мистер Мон…

– Доктор Уоллэби платит мне за то, что согласился сопровождать вас до Темплтона, и я доставлю вас туда в целости и сохранности. Если не сделаю этого, то не получу и ломаного гроша из тех денег, которые он должен мне за работу. Когда приедете в Темплтон, то можете прилепить свои баксы куда угодно, напоказ всем ворам на свете, мне плевать. А сейчас дайте мне эту чертову сумку, пока кто-нибудь не свернул вашу хорошенькую маленькую шейку за нее. – Он выдернул у нее сумочку.

– Мистер Морено! Вы… – она осеклась; у нее и голове роилось множество мудрых слов, которые хорошо ей служили в прошлом. – Aequam servare tentem, – пробормотала она. – Да, Aequam servare tentem.

В глазах Романа вспыхнул огонь – он из кожи кон лезет, чтобы защитить ее богатство, а она оскорбляет его иностранными ругательствами!

Ему показалось, что они были французскими, так как немного напоминали слова любви, которые однажды шептала французская шлюха.

– Я не говорю бегло по-французски, мисс Гатри, но узнаю оскорбление, когда слышу его, – самодовольно отрезал он. Повернувшись к ней спиной, взял несколько монет из сумочки, вышел из конюшни и подал их Клаффу. – Триста долларов, Клафф. Тачка на 10 дней не стоит больше 250, но я даю тебе чаевые за то, что пришлось терпеть мисс Гатри.

Теодосия вышла из салона проката, когда Роман начал грузить ее багаж в прицеп. Сквозь тонкую ткань его бежевой рубашки она видела мускулы на руках, плечах и спине, которые ритмично вздувались, перекатывались, затем вытягивались, словно он работал под звуки какой-то изящной мелодии.

И только когда он потянулся за самым большим из ее чемоданов, она вышла из состояния сосредоточенности.

– Мистер Морено, этот кейс ужасно тяжелый: понадобились усилия двух мужчин, чтобы доставить его со станции. Если вы поднимете его один, то что-нибудь повредите.

Такая забота застала его врасплох: он развернулся в пыли и посмотрел на нее – незнакомое тепло нахлынуло на него, куда более нежное и приятное, чем солнечные лучи.

С какой стати ей волноваться, что с ним что-то может случиться, пытался он понять, возможно, она не волновалась, и все это ему просто показалось? В конце концов, он для неё не более чем провожатый.

Боже, должно быть, выпил больше виски, чем собирался, совсем не в его правилах фантазировать о женских чувствах.

– Возможно, ваш друг мистер Клафф поможет вам, – добавила Теодосия.

«Друг?» – подумал Роман, глядя на Клаффа. Он был хорошим человеком, но Роман никогда не считал его другом.

По правде говоря, у него никогда не было настоящего друга, как и возможности или времени завести его.

– Мистер Роман, вы слышали, что я сказала? – спросила Теодосия. – Мистер Клафф мог бы…

Не закончив фразу, она ахнула, увидев, как он поднял чемодан с земли, будто набитый перьями.

– Вы купили все припасы, о которых я вам говорил? – спросил Роман, разместив кейс на прицепе.

Подняв юбку, она подошла к автомобилю и уселась в неё. Без особого труда разместилась на водительском сиденье, обхватила руль, указав на маленькую кучу покупок.

– Продовольствие там, мистер Морено. Роман погрузил провизию.

– Vamanos, – произнес он, улыбнувшись про себя: она знала французский, зато он – испанский.

– Si, – ответила она. – Ahora que estamos listos comencemos nuestro viaje.

– Что она сказала, Роман? – спросил Клафф.

– Я сказала, мистер Клафф, – ответила Теодосия, – что мы готовы отправиться в путь. И, мистер Морено, Aequam servare tentem на латыни означает «сохранять спокойное состояние ума». Я намереваюсь серьезно обдумать цитату во время нашего с вами путешествия. Советую вам сделать то же самое.

Роман скрестил руки на широкой груди.

– Да? Позвольте уточнить, что вы можете сделать со своим советом, мисс Гатри?

– Нет, не позволю. – Ее пальцы побелели, сжимая руль – самообладание дрогнуло. – Мистер Морено, я всегда старалась сохранять контроль над собой в любой ситуации. Однако, проведя всего несколько часов в вашей компании, обнаружила, что не только раздражена, но и не могу владеть собой.

– Мозг нашего маленького гения потерял немного спокойствия, а?

Она вгляделась в его живые голубые глаза – и не хватило сил оторваться от их взгляда.

– Как приятно, что вы уже усвоили слово «неистовствовать», которое означает «проявлять ярость, несдержанность». Придется часто использовать его в течение последующих десяти дней, и ваша осведомленность избавит меня от необходимости объяснять это вам.

Ее интеллектуальный сарказм порвал последнюю ниточку терпения, которая еще теплилась у Романа, – к черту деньги, которые он должен получить от доктора Уоллэби за доставку этой женщины в Темплтон! Можно заработать их и здесь, в Оатес Джанкшен, расширяя комнаты!

– А путешествие в Темплтон в одиночку, мисс Гатри, избавит меня от беспокойства сопровождать вас. – Он со злой усмешкой швырнул сумочку с деньгам ей на колени.

– Но я не знаю, где…

– Разве? А я думал, вы знаете все. Что ж, всегда легко спросить дорогу у индейца команчи – как бы по пути не встретились с несколькими из них. А то и банда чернокожего Бланко поможет: слышал, они убежали из тюрьмы и снова принялись за свою обычную работу – грабить, убивать и насиловать всех, кто носит юбки; их нетрудно узнать, мисс Гатри, по красивым мотоциклам и кожаной одежде.

Теодосия не показала и тени сомнения, что все это ужасно: конечно же, она доберется до Темплтона и одна.

– Прекрасно. Когда я окажусь в Темплтоне, следует ли мне информировать доктора Уоллэби, что вы больше не работаете на него?

– Догадается сам, когда я не появлюсь.

– До свидания, мистер Морено. И всего наилучшего вам во всем, что вы делаете.

Теодосия обернула тесемки бархатной сумочки вокруг талии и тронулась на автомобиле в путь, оставив Романа и Клаффа в облаке пыли.

– Она направляется на север, – протянул Клафф, все еще жуя соломинку.

Роман усмехнулся.

– Знаю.

– Темплтон в сотнях миль к югу отсюда.

– Конечно.

– Она напичкана всякими там книжными премудростями, но здравого ума кот наплакал.

– Точно, – продолжая ухмыляться, Роман повернулся и направился было к салуну. Но один лишь взгляд на продовольственную лавку погасил его усмешку, заставив резко остановиться, – совсем забыл о трех бандитах.

Они исчезли.

И все инстинкты Романа подсказывали – учуяли запах золота.

Он нашел ее авто в пятнадцати минутах езды от города, остановленную рядом с зарослями хурмы. Чемодан с богатством все еще лежал в салоне машины.

Но Теодосии рядом не было.

– Ну вот, , – пробормотал он себе, – Снова вернулись к тому, с чего начали, – к заботе о женщинах, а это означает, что сейчас я такой же дурак, как и был тогда, – черт бы побрал эту глупую, упрямую бабу!

Несмотря на раздражение, его тревога усиливалась.

Он быстро спешился и прислонил байк к задней части прицепа. Вытащив оба кольта, пошел по следам, ведущим в рощу, и вскоре наткнулся на шелковый белый лоскут, окаймленный кружевом, валявшийся на земле скомканным возле упавшего бревна, весь в пятнах, похожих на кровь.

Он сунул его за пояс джинс и углубился в рощу. Залитая солнцем хурма сменилась густыми зарослями ивы и хлопчатника, росших возле грязных болотец с вонючей водой. Затхлый запах гниющих растений наполнил ноздри, почему-то еще больше усиливая его беспокойство. Ускорив шаги, вскоре оставил рощу позади и вышел к покрытому листьями склону.

У подножия его лицом вниз лежала Теодосия.

Торопясь добраться до нее, Роман заскользил по густому слою листвы, закончив спуск на животе. Когда же, наконец, остановился, то оказался нос к носу с изумленной Теодосией.

Она сняла свою шляпку – золотые волосы растеклись по плечам, словно потоки растаявшего масла, такие же мягкие на вид; он едва не протянул руку, чтобы коснуться их, но порыв прошел, когда вспомнил, почему оказался здесь: готовился увидеть ее раненой или мертвой, но на женщине не было ни единой царапины, напротив, она смотрела на него ясными, удивленными глазами, в которых не было и тени беспокойства.

– Что, черт побери, – проскрипел он, словно его горло было набито камнями, – вы делаете?

За исключением Аптона, ей никогда не приходилось близко соприкасаться ни с одним мужчиной: густые черные волосы Романа рассыпались по ее ладоням, вызывая покалывание, передающееся вверх по рукам; дыхание слышалось у ее щеки, а жар тела проникал в нее, согревая так же надежно, как и солнечный свет, струящийся с безжалостного техасского солнца.

– Мисс Гатри, – голос Романа спустил ее на землю.

– Да? – моргнув, она притронулась пальцами ко лбу и попыталась вспомнить, о чем он спросил. – Я… Боже, мой мозг затуманился. Такого со мной никогда еще не бывало.

Она села и увидела, что держит охапку ярко-красных флоксов.

– О, да. Я собирала эти…

– Я подумал, что вы мертвы! – Роман вскочил на ноги и сунул пистолеты за пояс.

Его крик вернул ее к действительности.

– Мертва, мистер Морено? Что же могло убить меня?

Он заметил, что ее бархатная сумочка свисала с изгиба локтя, она была цела, чемодан оставался на месте, она выглядела здоровой, и Роман не решился говорить о трех грабителях: сделай это, женщина, чего доброго, расплачется от страха, а женских слез, выпавших на его долю, и без того хватит на несколько жизней.

Он выдернул запачканный кровью шелковый лоскут.

– А что я мог подумать, когда нашел вот это? А потом обнаружил вас лежащей лицом вниз здесь, на дне этого…

– Это кусочек юбки. Я поранила запястье о шуруп, торчащий из салона авто, и остановила кровотечение, прижав кусочек юбки к ране. Уверена, что она заживет довольно быстро и….

– Плевать я хотел на какую-то глупую царапину на запястье! Что, черт возьми, вы делаете здесь?

Она сорвала еще несколько флоксов и улыбнулась.

– Собирала и продолжаю собирать эти замечательные образцы Phlox drummondii. Он культивируется в садах Бостона, но я никогда не имела возможности увидеть, как он растет в дикой природе. Лежа на земле, намного удобнее изучать его. Меня интересуют не только видимые глазу части растений, но также и корневая система. Не хотите ли послушать занимательную историю о семействе Polemoniaceae, мистер Роман?

– К чему мне история о какой-то семье, которой я не знаю, мисс Гатри? И какое, к черту, отношение это имеет к цветам?

Она мягко улыбнулась и подняла алые соцветия.

– Флокс принадлежит к семейству Polemoniaceae. Это не человеческое, а растительное семейство.

– Растительное семейство? – Он посмотрел на ее цветы, затем дотронулся до трех из них. – Не говорите ничего – это цветок Папа, это Мама, а это Малыш…

– Прошу прощения, если прерываю ваш остроумный поток. Видите ли, мистер, растения и животные классифицируются…

– К черту весь этот научный вздор! Возвращайтесь к повозке.

– Но я собиралась рассказать занимательную историю. В 1833 году шотландец по имени Томас Драммонд посетил этот район, чтобы пополнить обширную коллекцию образцов. Он собрал более семисот представителей флоры. Вот эти, – сказала она, поднимая цветы, – понравились ему в особенности. Поэтому он послал семена в Эдинбург, а оттуда растения распространились по всей Европе. В конце концов, достигли Бостона и Нью-Йорка, где стали довольно дорогими. Жители Новой Англии, видите ли, неверно считали, что это редкое и благородное растение, завезенное из Европы. Прошло несколько лет, прежде чем стало известно, что это скромный, местный обитатель республики Техас. Ну, скажите, разве это не самый забавный анекдот, который вы когда-нибудь слышали?

– Безумно смешно. А теперь возвращайтесь к автомобилю.

– Томас Драммонд умер от холеры.

– Печально. Теперь возвращайтесь к повозке.

– У меня создалось впечатление, что вы не хотите сопровождать меня в этом путешествии, мистер Морено. – Она осторожно поднялась с земли, стараясь не помять флоксы. – До сих пор у меня не возникло ни малейшего затруднения с моей поездкой.

– Нет? А я думал, вы хотели попасть в Темплтон.

– Именно туда я и…

– Темплтон расположен возле побережья. – Он поднял шляпу с флоксового покрывала и надвинул ее на голову. – Продолжайте ехать на север, и через пару вы пересечете границу Оклахомы. – Он ожидал ее реакции на его сообщение. Определенно, имея такой ум, она должна была смутиться, что допустила настолько глупую ошибку.

– Откуда вы знаете, что я направляюсь на север? У вас есть компас?

– Нет, но знаю.

– Как же…

– Ради Бога, я живу в Техасе всю свою жизнь! Знаю, как он выглядит, как пахнет, как звучит, каков на ощупь. Даже помню его вкус! Мне известно, что где и где что: реки, звери, камни – все по-своему подсказывает, где я. А теперь возвращайтесь к авто.

– Но если бы вы заблудились за пределами Техаса, как бы вы…

– Я бы изучил деревья и ветер! – Вконец раздраженный, он направился к вершине склона.

– Деревья и ветер, мистер Монтана? – Она поспешила догнать его, не давая возможности отмахнуться от ее ненасытной любознательности. – Но что такого в деревьях и ветре, что помогает вам?

Он резко повернулся к ней, почувствовав, что она не оставит его в покое, пока не получит ответа на свой вопрос.

– Верхушки деревьев наклонены в сторону более сильного солнечного света, который идет с востока. Деревья гнутся под сильными ветрами – и падают к югу не от гниения, молнии или человеческих рук, а потому обычно сильные северные ветры валят их. И, наконец, направление ветра не меняется в течение дня. Если южный ветер дует мне в спину утром, скорее всего, не изменится его направление и вечером. Ясно? Удовлетворены?

Она задумалась над его объяснением, найдя его вполне логичным.

– Как интересно! И что…

– Теперь мы можем, наконец, отправиться в Темплтон, мисс Гатри? – спросил Роман. – Или вы предпочитаете обезглавливать это цветочное семейство и продолжать двигаться к Оклахоме?

Приподняв юбку, она начала подниматься по склону.

– Уверяю вас, мистер Монтана, что с приходом ночи я бы поняла свою ошибку, стоило лишь отыскать Северную Звезду. Чтобы найти ее, нужно было только установить местонахождение созвездия Большой Медведицы. Напротив него расположено другое созвездие – Кассиопея, которая состоит из пяти ввезд: Северная находится между средней звездой Кассиопеи и звездой на конце ковша Большой Медведицы. Так что, видите? Я бы даже не приблизилась к территории Оклахомы. – Она добралась до вершины склона и вошла в тенистую рощу.

Следуя за ней, Роман решил, что те трое охотников за наличными не представляли для нее опасности – она прекрасно вооружена, чтобы защитить себя, атакуя их своим интеллектом.

Они бы умерли от чистейшей скуки.

И он не сомневался, что та же судьба ждет и его, прежде чем они доберутся до Темплтона.

ГЛАВА 3

В плотной фланелевой ночной рубашке Теодосия появилась из уединенного местечка в лесу.

Роман отметил, что ее ночное одеяние такое же сексуальное, как рогожевый мешок. Несмотря на все ее занудство, у нее все же имелось несколько хорошеньких изгибов, на которые можно украдкой поглазеть.

– Я никогда раньше не купалась в освещенном луной ручье, мистер Роман, как и не ела кролика, приготовленного на открытом огне.

«Как это похоже на женщин, – подумал он. – Что бы мужчина ни сделал, никогда не бывают довольны».

– Ближайшие ванны с горячей водой и рестораны находятся в Уайлд Виндз, городке, расположенном в пяти милях к северо-западу от Темплтона. Прохладный ручей и жареный кролик – лучшее, что я могу предложить. Если вам не нравится…

– Мой Бог, мистер Морено, я не произнесла ни слова жалобы. Какая у вас причина переходить в оборону?

«Причина?» – повторил он про себя: за тридцать лет их столько накопилось, что каждый раз, думая об этом, обзывал себя дураком.

Никогда – до конца жизни – он уже не окажется настолько глупым, чтобы подчиняться требованиям женщины.

– Мистер?

– Что?

Теодосия отвернулась. Роман подумал: если бы в самом деле у него были клыки, то наверняка укусил бы ее, – похоже, он является самым занимательным объектом для изучения враждебности, с каким ей когда-либо приходилось сталкиваться.

– Вы собираетесь стоять и глазеть на меня всю ночь, мисс Гатри?

Она села на спальный тюфяк, обняла согнутые колени и принялась наблюдать за угасающими язычками бивачного костра: над головой, отзываясь на теплый и нежный ночной ветерок, тихо шелестели ветви дуба и осины – какое наслаждение от первой в жизни ночи под звездами! Наверное, это же повторится и в Бразилии, где, скорее всего, придется спать в джунглях.

– Что повлияло на ваше решение не сопровождать меня до Темплтона, мистер Монтана?

– Деньги, – солгал Роман, сидя по другую сторону костра. Он отбросил в сторону пустую тарелку, сделал большой глоток воды из фляжки, вроде наступило успокоение.

Но каждый мускул его тела оставался напряженным, ни один звук не ускользал от внимания: тщательно осмотрев окрестности и не обнаружив никаких признаков грабителей, подумал, что мог ошибиться, посчитав, что это охотники за деньгами Теодосии. Может, отказались от этой затеи? Ха! Чем скорее он доставит ее в Темплтон, тем целее будет она и сверкающая куча золота.

– Завтра предстоит тяжелый день – вам нужно поспать.

Иоанн Креститель заговорил раньше, чем это успела сделать Теодосия.

– Przez caly dzien wczoraj wozil buraki z pola. Теодосия рассмеялась.

У Романа создалось ясное впечатление, что эта женщина и ее птица насмехаются над ним.

– О чем это вы разговариваете?

– Сказано по-польски и означает: «весь вчерашний день он вывозил свеклу с поля».

– Свеклу? Чего ему вздумалось говорить о ней?

– Он не говорит, мистер Монтана, просто повторяет, что слышал: несколько лет назад Аптон принимал у себя одного польского доктора, и предложение о свекле было одним из тех, которые он учил нас произносить, чтобы мы составили лучшее представление о языке. Иоанн Креститель запомнил его.

– Иоанн Креститель, – произнес Роман вслух, покачав головой. – Почему вы дали ему такое имя?

Попугай вытянул шею.

– Любой дурак додумался бы до этого! Теодосия улыбнулась.

– Все это время, которое он живет у меня, ему ужасно нравится плескать воду на людей – отсюда имя. Иоанн Креститель – весьма необычная, выдающаяся птица: подражает не только человеческим голосам, но и звукам животных и другим распространенным шумам, например, шуму колес по улице. Не имеет значения, какого рода звук, он может имитировать его. В то же время может заговорить, когда не следует, высказаться в наиболее неподходящие моменты.

Иоанн Креститель покусывал кусочек яблока, которое дала ему Теодосия, затем растопырил крылья и открыл клюв.

Звук выстрела сотряс воздух.

Выхватив оба пистолета, Роман вскочил на ноги, готовый стрелять в первый же движущийся предмет.

Теодосия про себя улыбнулась.

– Мистер Морено?

– Тише, – прошептал он, пристально вглядываясь в черные тени деревьев.

– Но, мистер, это же Иоанн Креститель имитировал звук оружейного выстрела. Видите ли, мы с ним были возле салуна сегодня днем, когда кто-то произвел выстрел внутри заведения. Иоанн Креститель просто повторяет его. Мне жаль, что он потревожил вас, – просто не знаю, что с ним делать.

– Свернуть шею!

Иоанн Креститель обратил свои черные глаза на Романа.

– State zitto.

– Итальянский, – спокойно пояснила Теодосия. – State zitto означает «придержать язык», в Техасе переводится как «заткнись»; конечно, как я уже сказала ранее, не понимает, что говорит.

Роман, бросив на птицу свирепый взгляд, сунул кольты обратно в портупею и направился к повозке, где лежали его скромные пожитки – кожаная куртка и немного еды.

Теодосия наблюдала, как он, достав спальный мешок, вернулся к костру. Поражала его манера ходить: звука шагов не было слышно – движение грациозной кошки, черной пантеры, решила она; впечатление усиливали длинные черные волосы, струившиеся по широким плечам.

Не в силах оторваться, она рассматривала его пристально: бронзовое от бесконечных дней под солнцем или, возможно, вследствие романского происхождения лицо, казавшееся изваянием, – строгое и суровое, с высокими резкими скулами и глубокими впадинами под ними, сильные челюсти плавно переходили в раздвоенный подбородок. Глаза блестели, но не от огня или от гнева, – выдавая что-то более глубокое, чего ей никогда не приходилось видеть ни в одном из знакомых в Бостоне мужчин. Что-то первобытное, неприрученное.

Весь его облик манил и волновал какую-то неведомую часть ее души.

– Что-то не так, мисс Гатри? – Повернувшись к ней спиной, расстилая тюфяк, Роман улыбнулся: с таким же успехом она могла бы дотронуться до него руками – он чувствовал ее тепло, словно девушка коснулась его своими изящными пальцами.

– Не понимаю: я столкнулась со странными чувствами, которые охватывают меня, когда наблюдаю за вами. Это происходило и сегодня утром, при первой встрече, и потом, когда вы грузили мои вещи на повозку. Сейчас это ощущаю в третий раз: мое дыхание учащается, тепло вспыхивает во мне. Понимаю, что нелепо, но если бы существовало такое определение, как горячий трепет, то в точности соответствовало бы пережитому состоянию.

Расстилавший постель Роман медленно выпрямился, его первой реакцией был шок: никогда еще не приходилось встречать женщину, которая бы так свободно говорила о своем желании.

Но, поразмыслив над сказанным, понял, что Теодосия не ведала, о чем говорила: все ее чувства – это горячий трепет, пробежавший по ней.

Ну и ну, размышлял он. Наконец-то появилась тема, в которой маленькая всезнайка не смыслила абсолютно ничего, а он знал как свою собственную ладонь.

Интересно, хотела бы она получить несколько уроков? Ему, конечно же, не обязательно испытывать к ней какие-либо нежные чувства, чтобы поучить ее. Спрятав лукавую ухмылку, решил немного поиграть с ней.

– А этот э… трепет причиняет боль, мисс Гатри?

Она, обмотав длинную прядь волос вокруг пальца, обдумывала свои эмоции.

– Нет, не болезненный, ну, возможно, беспокоящий в определенном смысле, что-то сильно похожее на потребность, как голод.

– Звучит серьезно. – Скривив губы в сдерживаемом веселье, он растянулся на ложе и оперся на локоть. – Могу помочь вам выяснить, что это такое, но для этого разрешите задать вопрос личного характера. Можно?

– Да, – ответила она, – конечно.

– Скольких мужчин вы знали в Бостоне?

Она не увидела абсолютно ничего личного в таком его любопытстве.

– Пятнадцать или, возможно, двадцать. А почему вы спрашиваете?

– Какого рода отношения у вас с ними? – Он поднял веточку и начал чертить завитушки в пыли, гадая, насколько смелы бостонские мужчины.

– Училась с ними.

– Учились? И это все? Они никогда никуда вас не водили? На вечеринку? На прогулку?

Неужели никто из них ни разу не сорвал у нее поцелуй на каком-нибудь залитом лунным светом балконе?

– Мистер Морено, у мужчин, которых я знаю в Бостоне, почти нет времени на развлечения. Мне тоже некогда было этим заниматься. И более того, не понимаю, какое отношение мои знакомые мужчины имеют к…

– Я приближаюсь к этому. – Он сдержал еще одну ухмылку, представив себе мужчин, которых она знала в Бостоне: ученые, такие же, как и она; если, в самом деле, у них и возникало желание поцеловать ее, это, возможно, был какой-нибудь полуклевок в кончик носа. Затем, после такой крайне эротичной интерлюдии, они возвращались к своим книгам. – Эти чувства, мисс Гатри, напоминают позывы голода. Чего вам хочется, как вы думаете?

Теодосия легла на свою постель и стала смотреть на звезды, мерцающие между покачивающимися ветвями деревьев.

– Если бы знала, чего хочу, то нашла бы средство получить все, мистер Морено.

Он больше не мог сдерживать улыбки – Боже, девчонка настолько наивна, что в это трудно поверить!

Он решил избавить ее от страданий.

– Вы хотите меня, мисс Гатри.

Повернув голову, она разглядела его улыбку – так смеются маленькие мальчики, замышляющие какое-то озорство.

Только Роман Морено не мальчик, а взрослый мужчина, улыбка которого настолько очаровательна, что снова по ее телу пробежала волна того же горячего трепета.

– Я… хочу вас?

Роман забросил веточку в ближайшую тень.

– Меня. С тех самых пор, как впервые мы встретились. После того, как я поймал вашу птицу, разве вы не сделали мне комплимент по поводу размеров моего vast meatus? Если бы вы не были заинтересованы, зачем вам было бы изучать размеры моего…

– Vastus medialis, vastus intermedialis, vastus lateralis и sartorius. Это названия различных мускулов на человеческом бедре.

Объяснение удивило его так, что он на несколько секунд замолчал. Мускулы бедра?

– Я знал это.

– Что вы пытаетесь мне сказать, мистер Монтана?

Самодовольство снова заговорило в нем.

– Вы желаете меня, как женщина мужчину, мисс Гатри. – Заметив ее озадаченный взгляд, пояснил. – Горячий трепет, о котором вы говорили, – это желание.

– По отношению к какой конкретной вещи?

– Чего?

– Какого рода желание, по-вашему, я испытываю?

– Сколько существует видов желаний?

– Желание – это импульс по отношению к чему-либо, что может доставить радость или удовлетворение. Можно хотеть воды, если испытываешь жажду. Выпив воды, ты утоляешь жажду. Таким образом, желание, как таковое, не указывает на какое-то конкретное…

– Ну хорошо, черт побери! То, что вы испытываете, – сексуальное желание. Понятно? Сексуальное желание, мисс!

Теодосия задумалась.

– И как вы можете быть так уверены в этом? Вы мужчина, и не знаете о чувствах женщины…

– Знаю.

Авторитетность в его низком голосе убедила ее в том, что он, действительно, знает.

– А вы испытываете такое же желание по отношению ко мне, мистер Роман?

Ее смелость заинтриговала его: он окинул ее взглядом, досадуя, что фланелевая рубашка не позволяла ничего видеть; но все же запомнились ее пышная грудь, тоненькая талия и округлые бедра – мужчина не забывал такое тело.

– Да.

Его утверждение поразило ее: могло ли такое быть, чтобы Роман желал ее в сексуальном смысле? Ей потребовалось некоторое время, чтобы справиться с нахлынувшими на нее эмоциями.

– Если то, что вы говорите, правда, мы должны сохранять твердый контроль над чувствами – сексуальный союз между нами может привести к зачатию, а вы совсем не тот тип мужчины, который может рассматриваться в качестве кандидата на отцовство.

– Кандидата? Какого….

– Кстати, об отцовстве. – Она повернулась на бок лицом к нему. – Что вы можете сказать о докторе Уоллэби? Я знаю его по письмам и репутации, но очень заинтересована его основными чертами характера: какое производит впечатление, любит ли смеяться, о чем говорит, когда не обсуждает свои исследования?

Роман наблюдал, как двигаются ее губы, но едва ли обращал внимание на то, что она говорила. О каком еще кандидате на отцовство говорит эта женщина?

– Мистер Морено?

– Что? А, доктор Уоллэби. – Он попытался вспомнить вопрос, который она задала. – Никогда не видел, чтобы он смеялся или улыбался, почти не разговаривает, сидит, уткнувшись носом в книгу либо уставившись глазами в микроскоп.

– Как вы с ним познакомились и что конкретно вы для него делаете?

Роман смотрел, как несколько ночных бабочек порхали вокруг потрескивающего огня.

– Я был по делу в Темплтоне и увидел в газете объявление о доме, который нуждается в ремонте. Взялся сделать работу, и примерно к тому времени, когда заканчивал, приехал доктор Уоллэби и снял дом у его владельца. Тогда и попросил меня остаться, наколоть дров, позаботиться, чтобы у него на столе было свежее мясо, и сделать несколько книжных шкафов. А что это еще за кандидат на от….

– Вы говорите так, будто собираетесь оставить доктора Уоллэби. Это так?

Очевидно, она не собиралась больше ничего говорить ему о ребенке и возможном отце, понял он.

– Жалованье, которое он платил, было регулярным, но не слишком большим. Пришло время перейти на лучшую работу и лучшие деньги.

– А какого рода работу вы выполняете?

Приученный с раннего возраста держать мысли при себе, он почувствовал себя не в своей тарелке от ее скорострельного допроса.

– Зачем все эти вопросы, мисс Уорт? Она вскинула бровь.

– Откуда нежелание ответить на них?

– Вы снова проделываете надо мной ту психологическую штуковину?

Она рассмеялась.

«Ее смех разнесся по лесу, – подумал Роман, – словно заиграл музыкальный инструмент». Он смягчился.

– Строил дома и амбары, даже церковь возле Йост Крик, расчищал леса для фермеров, затем пахал и сеял; рыл колодцы и гонял скот, знаком со всеми секретами обращения с лошадью. Работаю руками, мисс Уорт, – объяснил он, удерживая ее взгляд. – Добываю свой хлеб мускулами и потом, а иногда, если положение опасное, и кровью.

Описание работ, которые он выполнял, вызвало к жизни яркие образы в ее мозгу. Она представила его валящим огромное дерево, пашущим поле, обучающим лошадей – под жарким солнцем, когда сбрасывают все, кроме штанов и сапог: капли пота блестят на мускулистой спине, плечах и груди, а длинные черные волосы чувственно покачиваются при каждом движении.

Она представила его и с пистолетами, с теми тяжелыми кольтами, которые он носил так же небрежно, как и шляпу: его длинные смуглые пальцы обхватывали рукоятки, держа их твердо, – они смотрелись так естественно в его руках.

Кровь была частью его работы, это означало, что он знал, как пользоваться этим смертельным оружием. Она рисовала его в своем воображении перед лицом опасности, не очень тревожившей его, ибо он сам был куда опаснее, чем риск, с которым случалось сталкиваться.

Ни один известный ей мужчина не вызывал в ней ничего подобного, что она чувствовала сейчас, – это под силу только ему, Роману, мужчине, работавшему руками, потом, мускулами и оружием.

Ее сердце забилось так неистово, что она могла слышать его стук в ушах.

– Это происходит снова, мистер Морено. Один взгляд на ее пылающие щеки сказал ему, что она имела в виду. Он усмехнулся.

– Снова горячий трепет, да? Думаете, нам следует что-то с этим сделать?

Его вопрос усилил ее желание.

– Не обращать внимания, – прошептала она. Он усмехнулся еще шире.

– Может не пройти.

– Пройдет, если стану думать о чем-то другом, – решила она вслух. – Каковы ваши планы на будущее? – Она увидела, как ее вопрос превратил насмешливое выражение его лица в задумчивое. – Мистер?

Он никогда не говорил о своих мечтах – мачеха отучила, поэтому давно понял, что является единственным человеком на земле, верящим в самого себя…

Теодосия заметила его нерешительность.

– Что-то не так с вашими планами на будущее, мистер Морено?

Он отвел взгляд.

– С ними все в порядке.

– Понятно. Что ж. Жаль, что они вас не радуют и вы не гордитесь ими.

Как посмела она так подумать, вспылил он.

– Я чертовски счастлив ими, женщина! Вы были бы тоже, если бы работали ради них так тяжело и долго, как я!

Она сдержала обиженный взгляд.

– Роман, вы хотите сказать, что я не понимаю, что можно чувствовать, работая ради того, что хочешь иметь?

Он сел, подтянул колени к груди и положил на них руки.

– Ради чего вам стоило работать? Чтобы получить хорошие отметки за домашнее задание, быть может? Как бы вы отнеслись к работе ради двадцати пяти тысяч акров превосходных пастбищных земель? Вы хотя бы представляете себе цену такого количества земли? Она стоит более двухсот тысяч долларов, мисс Гатри, и только пять тысяч отделяют меня от владения ею. Я работал десять лет, чтобы заработать эту сумму, и если понадобится, буду работать еще десять, чтобы получить остальное!

– Вы намереваетесь выращивать кукурузу? – Она прекрасно знала, что он не стал бы выращивать кукурузу – был слишком нетерпелив, чтобы ухаживать за растениями, но подозревала, что ее вопрос заставит его открыть больше, чем она знала. – На двадцати пяти тысячах акров можно выращивать огромное количество кукурузы.

– Кукурузу? – закричал он. – Единственное, для чего мне нужна будет кукуруза, это для кормов! Я не собираюсь стать каким-нибудь ползающим на четвереньках фермером, черт побери! Собираюсь делать свой бурбон!

Глаза Теодосии расширились от удовольствия.

– Бурбон! Так ведь мой отец…

– Да, бурбон, мисс Гатри. Понятно? В прекраснейшей прерии, которую только можно представить. Трава там вырастает до пояса, когда дует ветер, она становится похожей на зеленое море. А в родниках и речушках течет самая чистая и вкусная вода, которую вы когда-либо пробовали.

– Хотите составить конкуренцию Джек Дэнилс?

– Мой бурбон будет лучше, мисс.

– Кстати, у вас отличный мотоцикл, мистер Морено. Как называется эта модель?

– Фэт бой – толстяк.

– Это ваша гордость и ваша радость, не так ли? Чтобы она не догадалась, насколько дорог был ему байк, Роман бросил на мотоцикл равнодушный взгляд.

– Обычный железный конь, не более.

Теодосия не согласилась. Харлей – необычный конь. Было в нем что-то свое, особенное, но она не могла понять, что именно.

Она снова взглянула на Романа.

– Зачем покупать землю, мистер Морено? Многие мужчины просто разрабатывают землю, которая пустует, и довольно неплохо зарабатывают на жизнь и без покупки земли. Он фыркнул.

– И что будет с теми мужчинами, если владельцы решат использовать землю, мисс Гатри? Их прогонят, вот что. Я позаботился о том, чтобы каждая травинка на земле, которая нужна, действительно принадлежала мне. На это ушло немало времени, но я отыскал землевладелеца Альваро Мадригала, владельца земли. Он живет в Темплтоне, и когда зашел разговор о земле, он с готовностью согласился продать ее, и к тому же он не планирует возвращаться туда. Поэтому, когда у меня накапливается изрядная сумма денег, я перевожу её ему. Именно за этим и приезжал в Темплтон, когда познакомился с доктором Уоллэби. Как только сэр Мадригал подпишет купчую, уже никто никогда не заберет у меня землю.

По тому, как он говорил, она поняла, что это ранчо было его страстью, как для нее поездка в Бразилию.

– Планируете ли вы, помимо производство спиртного, растить еще и семью?

– Нет, – последовал быстрый и непреклонный ответ. Боже, одна только мысль об этом способна повергнуть в отчаяние и несчастье, с которым он жил тринадцать долгих лет.

С него достаточно одного раза.

– Вы не хотите семью, – размышляла Теодосия вслух. – Почему?

– Разве мы говорили не о докторе Уоллэби? – вспылил он.

«Уклоняется», – подумала она. Верный знак того, что что-то, связанное с семьей, крайне тревожило его.

– Прошу прощения, если разговор о вашем будущем расстраивает вас.

– Не мое будущее расстраивает меня, а вы. Неужели мы не можем нормально поговорить без того, чтобы не цепляться к каждому сказанному слову?

– Хорошо. Доктор Уоллэби небогатый человек, и именно поэтому он не имеет возможности платить вам более высокое жалованье: финансовые затруднения являются причиной его пребывания в Техасе – он ожидает поступлений субсидий от своих жертвователей в Новой Англии. Как только получит их, вернется в Бразилию. И если сочтет меня годной на должность его ассистентки, я отправлюсь с ним. Вы знакомы с Колеоптерой?

Ему трудно было не отставать от нее, и потребовалось несколько секунд на то, чтобы переварить все то, что она сказала.

– Клеопатра? Какая-то древняя царица, которая покончила с собой, дав змее укусить себя. Чертовски глупо.

Теодосия на мгновение непонимающе уставилась на него.

– Я не сказала Клеопатра, мистер Морено. Я сказала Колеоптера. Это вид насекомых, имеющих четыре крыла, из которых внешняя пара видоизменена в жесткие надкрылья, защищающие внутреннюю пару в спокойном состоянии.

Едва ли он понял хотя бы слово из того, что она сказала.

– У нас в Техасе нет таких насекомых, – огрызнулся он.

– Ну как же, наверняка у вас есть жуки.

– Жуки? Так какого дьявола вы не сказали «жуки»?

– Вы знаете, что такое жук Пиндамонхангаба?

– Пинда… я не могу даже сказать это. Она прищелкнула языком.

– «Произнести» – более подходящее слово, чем «сказать». Вы не можете произнести это. Жук Пиндамонхангаба обитает на берегах бразильской реки Пиндамонхангаба. Обширные исследования этого жука доктором Уоллэби указывают на то, что его слюна, возможно, содержит в себе химические элементы, которые являются средством против элопеции.

– Элопеции? – Он гадал, что же это была за ужасная болезнь.

– Элопеция – это облысение, – пояснила Теодосия, – доктор Уоллэби любезно оказал мне честь интервьюировать меня на должность его научного ассистента.

Роман нахмурился.

– И вы собираетесь в Бразилию с каким-то стариком, чтобы изучать слюни жука?

Теодосия облизала палец и потерла какое-то грязное пятнышко, которое она увидела у себя на руке.

– Было бы у вас такое же отношение к исследованиям доктора Уоллэби, если бы вы были лысым? Думаю, что нет. – Большая часть субсидий, получаемых доктором на исследования, поступает к нему от лысых спонсоров.

«Слюна жука», – размышлял Роман. Если он когда-нибудь и слышал о чем-то более странном, то не мог вспомнить, когда это было. Трудно представить, как можно тратить большие деньги на подобную чушь.

Покачав головой, он стал смотреть, как Иоанн Креститель сунул клюв в баночку с водой.

Попугай выплескивал воду во все стороны.

– Доктор Уоллэби, крайне важно, чтобы я зачала ребенка, – провозгласил он. – Мне бы доставило огромное удовольствие, если бы вы согласились стать его или ее создателем.

При заявлении птицы Роман сел и уставился на Теодосию.

– Он сказал…

– Я слышала.

– Кого он повторяет?

Прикрыв губы кончиками пальцев, Теодосия зевнула.

– Меня. Я репетирую эти слова с самого отъезда из Бостона.

Роман открыл было рот, чтобы заговорить, но на некоторое время слова ему не давались.

– Вы… вы выходите замуж за этого тощего старого ученого?

– Замуж? – Она поправила подушку и снова улеглась на свой матрац. – Не будьте смешны, мистер. Я не выйду замуж ни за него, ни за кого-либо другого. Я лишь хочу носить ребенка доктора Уоллэби.

У Романа возникло желание похлопать себя по ушам: определенно, он неверно ее расслышал.

– Вы даже не знаете мужчину и уже собираетесь с ним спать?

Ее глаза увлажнились от усталости, и она снова зевнула.

– Я не собираюсь с ним спать, только планирую совершить с ним коитус.

– Коитус, – рассеянно пробормотал Роман, окончательно сбитый с толку планами Теодосии.

Теодосия закрыла глаза; усталость растекалась по ее телу, и она почувствовала, что скользит на грани сна.

– Коитус, – сонно пробормотала она, – это физическое слияние мужских и женских гениталий, сопровождаемое ритмичными движениями, обычно ведущее к извержению семени из пениса в женский воспроизводительный тракт.

Роман за всю свою жизнь переспал с немалым количеством женщин, но никогда не думал о занятиях любовью так, как это представляла Теодосия. Боже, послушать ее, так это что-то такое, что могут делать две хорошо смазанные машины, когда никто не смотрит.

Он сильно сомневался, что у доктора Юджина Уоллэби еще осталось достаточно смазки, чтобы принять участие!

Роман широко усмехнулся, затем вспомнил о причинах планов Теодосии.

– Почему вы хотите ребенка профессора? Мисс Гатри?

Он увидел, что она крепко спит. Продолжая ухмыляться, он положил кольт возле матраца, лег на спину и попытался расслабиться. Но мысленные образы Теодосии, ее будущего ученого любовника в ночь научного совокупления прогоняли сон. Он больше не мог сдерживать веселье – беззвучный хохот еще долго не давал ему уснуть.

ГЛАВА 4

После четырехчасового путешествия по зеленым холмам и цветущим полям Роман решил искупаться у небольшой речушки, журчащей по извилистому руслу неглубокой долины. Черная ива, болотный ясень и лиственница росли неподалеку, образуя тень – и возможное место укрытия.

Он спешился. От веселья, которое не давало ему уснуть ночью, не осталось и следа – ощущение надвигающейся опасности появилось с первыми лучами рассвета, посеребрившего деревья, и не давало покоя весь день.

– У вас есть пятнадцать минут отдыха, мисс Гатри. Воспользуйтесь ими, потому как мы больше не будем останавливаться до границы Колорадо.

Она спустилась с повозки, утонув ногами в густой изумрудно-зеленой траве, росшей вокруг.

– Вам обязательно быть таким резким, мистер Морено? Вы злитесь на меня с тех самых пор, как разбудили на рассвете.

Держась одной рукой за машину, она сняла туфли и чулки.

– Мне также не нравится, что вы ездите повсюду, только не рядом со мной: впереди, сзади, вокруг. Несколько раз полностью теряла вас из виду. Я могла бы заблудиться, а вы бы этого и не заметили.

Все еще стараясь предупредить всякую возможность женских слез, он не собирался рассказывать ей, что ищет следы трех грабителей.

– Вы бы не потерялись. Все, что вам нужно было сделать, это следовать на напев «Дикси» – ваш надоедливый попугай не знает больше никакой другой песни? Он поет ее безостановочно уже, черт побери, четыре часа. С чего это вдруг птица янки поет гимн конфедератов?

Теодосия нагнулась, чтобы сорвать колокольчик, провела мягкими лепестками по пальцам и водрузила цветок на верхушку клетки Иоанна Крестителя, которая оставалась на сиденье повозки.

– «Дикси» может ассоциироваться со штатами, расположенными ниже линии Мейсон – Диксона, но песня была написана северянином по имени Дэниэль Декатур Эмметт. На самом деле она впервые была исполнена на уличном представлении в Нью-Йорке.

– Большое вам спасибо за объяснение, мисс Гатри. – Он бросил на нее сердитый взгляд, пытаясь решить, насколько велик был ее мозг: определенно, если его достать из головы, то заполнит бочку, а может быть, даже лошадиную кормушку.

Он гадал, каково это быть такой умной, как она, знать так много всего. Степень его образования ограничивалась мидл-скулл в деревенской школе центрального Техаса с учительницей, чья квалификация позволяла ей научить элементарному чтению и письму и лишь фундаментальным основам арифметики.

У него никогда не хватало времени на учебу – слишком много было домашней работы, еще больше – требований.

Развелось немало причитающих женщин, желающих…

И, тем не менее, его вполне удовлетворяло полученное образование – знания хорошо ему служили, и он никогда не испытывал потребности научиться чему-то большему, чем уже знал.

– Как прелестно, – пробормотала Теодосия, поднеся руку к лицу. – Маленький полусферический член семейства Coccinellidae опустился ко мне на запястье!

Он взглянул на божью коровку на ее руке. Конечно, для нее она не могла быть просто божьей коровкой. Это должно быть чем-то научным.

– Есть ли что-нибудь, чего вы не знаете, мисс Гатри?

Взмахом руки она освободила букашку.

– Я не знаю, что стоит за вашим угрюмым нравом. – Она расстегнула несколько верхних пуговиц платья и вошла в мелкий ручей. Гладкие камешки массажировали подошвы ее ног, а прохладная вода журчала вокруг лодыжек. Наклонившись, она зачерпнула горсть воды, умыла лицо и шею. – Что вы могли бы сделать, так это удовлетворить мое любопытство и сказать, чем вызван ваш гнев.

Он с трудом понимал смысл ее слов. Его внимание сконцентрировалось на другом – поднятые до бедер лимонно-желтая юбка открыли его взору дразнящий вид обнаженных белых ног.

Он зачарованно смотрел, как девушка плескала воду на лицо и слизывала капельки с нижней губы, двигая языком медленно, словно смакуя воду на вкус.

Роману потребовалась большая сила воли, чтобы отвернуться и позаботиться о лошадях.

Смирившись, что Роман не собирался обсуждать причину своей замкнутости, Теодосия вышла из ручья, вытащила из сумки маленькую книжицу в кожаном переплете и уселась на траву под тонкой ивой. Через несколько минут она так увлеклась чтением, что не заметила, как стала комментировать текст вслух.

– Мужчина должен принять меры, чтобы избавить женщину от необходимости удерживать тяжесть его тела, – перефразировала она, пробежав глазами страницу. – Также он должен принять меры, чтобы приготовить женщину к вхождению. Боль будет уменьшена, если он начнет с продолжительных занятий, подготовительной игры.

Роман повернулся к ней так резко, что почувствовал боль в шее. О чем это, черт возьми, она говорит?

– Мужчина располагается между бедрами женщины и начинает с нежного исследования, – продолжала она. – Женщина по желанию может обхватить ногами талию мужчины, что дает возможность более глубокого проникновения.

Челюсть Романа отвисла. Теодосия перевернула страницу.

– Ягодицы могут совершать круговые вращения либо двигаться взад-вперед – так достигается максимальный контакт с женским телом. Если он прерван, женщине, лишенной стимуляции, требуется вызвать оргазмическое удовольствие. Вышесказанное удовольствие усиливается благодаря… Ну, кто бы мог подумать!

– Подумать что? – воскликнул Роман, раздраженный тем, что она остановилась как раз перед описанием удовольствия.

– Почему вы кричите на меня? – Она закрыла книгу и встала, зашелестев юбками по траве. – Я просто сидела и читала, и у вас нет никакой причины кричать, словно…

– Что, черт возьми, за книгу вы читаете?

– Сексуальный трактат, озаглавленный «Сладостное искусство страсти».

Он уставился на нее. Твердо, не мигая.

– Сексуальный – чего?

– Сексуальный трактат – письменное изложение, касающееся сексуальной активности людей, написанное много столетий назад тибетским ученым, который в свое время считался ведущим авторитетом в этой области. Девять лет назад оно было найдено при раскопках и переведено на английский язык. Трактат не был представлен широкой общественности, но относительно доступен в научном мире.

Роман перевел немигающий взгляд с ее лица на обложку книги. В его жизни было много случаев, когда он хотел бы иметь способность видеть сквозь твердые предметы, но никогда настолько сильно, как сейчас.

– У меня нет опыта в таких делах, – небрежно объяснила Теодосия, наблюдая, как лошади отошли от ручья и начали щипать траву. – Поэтому я подумала, что было бы нелишне заняться самообразованием.

Роман ощутил тепло, и вовсе не из-за жаркого дня, взглянул на кремовую кожу между ее грудями, желая, чтобы она расстегнула на одну пуговицу больше.

– Оказывается, страсть – это искусство, мистер Роман. Судя по тому, что я прочла в этой книге, одни люди владеют им, а другие нет. Инструкции в этом трактате заключают в себя все – от первого поцелуя и нежнейшего способа дефлорации девственницы до нескольких крайне необычных способов достижения удовлетворения.

«Интересно, – подумал Роман, – знали ли мертвые тибетцы что-нибудь такое, чего не знают живые американцы?»

– Э-э, насчет этих крайне необычных способов… Что…

– Конечно, я буду претворять свои планы в жизнь в объективной манере, – добавила она. – Удовольствие, которое может быть результатом сексуальных отношений, для меня не важно. И все же, мне следует быть знакомой с проверенными, эффективными действиями. Вы не согласны?

– Что? Э-э…

Теодосия погладила книгу, задумавшись о ребенке, которого она скоро будет носить.

– Я бы хотела зачать ребенка от мужчины для Аптона и Лилиан, – пробормотала она.

Роман почувствовал себя так, словно его мозги вытащили из головы, взболтали, как яйцо, и вылили обратно. Он поднял руку, умоляя ее остановиться. – Постойте. Аптон – ваш зять. А Лилиан – сестра?

– Да.

– А ребенка, которого вы сделаете с доктором Уоллэби, отдадите Аптону и Лилиан?

– Да. – Подумав, как сильно она любила свою сестру и зятя, Теодосия улыбнулась отстраненной улыбкой. – Они не могут иметь своих детей, и Лилиан отказывается взять ребенка на воспитание. Как ее сестра, я единственное лицо, способное дать ей ребенка, близкого к ее собственной плоти и крови. Мы с ней практически зеркальное отражение друг друга, а Аптон и доктор Уоллэби похожи так сильно, словно они близкие родственники. Таким образом, ребенок доктора Уоллэби будет выглядеть так, словно это ребенок самих Лилиан и Аптона, не говоря уже о том, что оба, Аптон и доктор Уоллэби, обладают блестящим умом. Ребенок, наиболее вероятно, унаследует глубокую жажду к высшему знанию. Это, конечно, еще одна причина, по которой доктор Уоллэби – идеальный кандидат на отцовство. – Она прижала книгу к груди, возбужденная своими планами. – Это моя единственная возможность отплатить за их доброту и щедрость в полной мере. Разумеется, они ничего не знают о моих планах; если бы догадались – никогда не позволили бы мне осуществить их. Таким образом, произведя на свет их ребенка в Техасе, отвезу младенца в Бостон и затем направлюсь в Бразилию, чтобы присоединиться к доктору Уоллэби. Если, конечно, он примет меня в качестве ассистентки. Она взглянула на часы.

– Нам следует отправляться в путь. Пятнадцать минут отдыха подошли к концу. Фактически мы уже отдыхаем семнадцать минут тридцать две секунды.

Роман долгое время ничего не говорил. Просто смотрел на нее, пытаясь понять и принять ее планы с тем же небрежением, с каким это делала она сама.

Ему это не удалось: может, все дело в огромном различии их культур, ее северной и его южной? Возможно, сказывалась разница между ними – мужчиной и женщиной. Или потому, что она была гением, а он – человеком обычного ума?

Как бы там ни было, мысль о женщине, намеренно жертвующей своей девственностью и девятью месяцами жизни, чтобы произвести на свет ребенка, которого собирается отдать сестре, была самой странной из всех, которые его когда-либо посещали. И тот факт, что она сама собиралась проделывать все эти крайне необычные любовные маневры с доктором Уоллэби, чтобы зачать ребенка…

Его губы задрожали от того же безудержного смеха, который не покидал его прошлой ночью.

– Что вы находите таким забавным, мистер? – сдержанно спросила Теодосия.

Он скрестил руки на груди.

– Представил себе вас и доктора Уоллэби занимающимися любовью. Или совершающими коитус, как вы учено выразились. Вы и блестящий доктор, возможно, будете советоваться с той сексуальной книжицей, прежде чем совершить малейшее движение. «Страница пятьдесят два говорит, что мы делаем это неправильно», – скажете вы. Вы будете держать книгу, а доктор Уоллэби будет читать сквозь трехдюймовые линзы своих очков. «Как вы правы, – скажет он. – Мы должны в точности следовать инструкциям».

Улыбка Романа стала шире.

– Вы будете останавливаться, чтобы анализировать каждое предложение в книге, так что на один-единственный поцелуй вам потребуется шесть недель. На все остальное, вроде того, как прикасаться друг к другу, у вас уйдет не менее трех или четырех лет, и к тому времени, когда вы все в точности изучите, доктор Уоллэби уже будет не способен на это.

Она презрительно фыркнула.

– А сколько понадобилось бы вам, чтобы понять содержание этой книги?

– Я бы не утруждал себя книгой, мисс Гатри.

Она отказывалась поддаться теплой волне страсти, которую вызвало его заявление. Бога ради, ведь она – высокообразованная женщина. Определенно, чуть больше самодисциплины, и она сможет побороть чувства, которые Роман с такой легкостью пробуждал.

– Вы хотите сказать, что знаете все необходимое о коитусе?

Он хотел было ответить утвердительно, но блеск в ее глазах подсказал ему, что она готовится воспользоваться каждой клеточкой своего мозга, чтобы загнать его в угол, из которого трудно выбраться. Ее оружием был мозг, и в этом конкретном случае он был куда более эффективным, чем любой пистолет.

Поэтому не стоит сражаться с ее умом, лучше атаковать ее эмоции.

Он присоединился к ней под деревьями и, удерживая взгляд девушки, провел пальцем по изгибу ее скулы.

– Хочу сказать, что умею заниматься любовью с женщиной. Знаю, как прикоснуться к ней. Где и как.

Он услышал, что ее дыхание участилось, и перешел к окончательному разгрому противника: медленно провел пальцем по щеке девушки, по ее губам, ниже, вдоль шеи и, наконец, в ложбинку груди. Прижав большой палец к ладони, скользнул четырьмя другими под низкий вырез кружевной сорочки, лишь кончиками пальцев коснувшись сморщенной бархатистости ее соска.

– Это, – прошептал он, – один из способов прикоснуться к женщине.

Теодосия покачнулась и упала бы, если бы Роман не поймал ее за талию. Она попыталась отступить от него, но обнаружила, что не его рука удерживает ее, а собственное нежелание отделиться от него.

– Почему вы думаете, что можете ласкать меня таким образом, мистер Монтана?

Он удерживал свои пальцы там, где они были.

– А что мешает вам меня остановить? – Он сверкнул белозубой усмешкой и наконец убрал руку. – Нам нужно преодолеть большое расстояние, если мы собираемся завтра добраться до Темплтона. Как бы мне ни нравилось касаться вас, и как бы вам ни хотелось моих прикосновений, у нас мало времени. Очевидно, вам придется изучать э… сладостное искусство страсти без меня.

В течение последующих четырех часов, управляя повозкой, Теодосия пыталась сосредоточиться на песнях жаворонков, которые резвились среди ветвей дуба и крушины, но музыка птичьих трелей не могла так привлечь ее внимания, как это делал Роман.

Ему нравилось касаться ее, он сам это признал. Она не могла представить, каково было бы касаться его подобным образом. Впереди себя Теодосия видела спину Романа, массивные плечи, длинные волосы и мускулистые ноги, удерживающие его в седле, – высокого и прямого. Бедра двигались взад-вперед в такт лошадиной поступи.

«Ягодицы могут совершать круговые вращения или движения взад-вперед».

Слова, которые она прочла в сексуальном трактате, всплыли в ее памяти. Продолжая наблюдать за легким покачиванием бедер Романа, она гадала, были ли его движения такими же, как те, которые совершает мужчина, вовлеченный в сексуальные отношения. Так ли будет двигаться доктор Уоллэби? Почему-то она так не думала.

Сидя верхом на мотоцикле, Роман смотрел, как бурная река Колорадо плескалась о края парома. Он понял, что течение сейчас было сильнее, чем в тот раз, когда он пересекал реку по пути в Оатес Джанкшен.

– Этот переезд в лучшем случае рискованный, – констатировала Теодосия, оглядывая деревянные боковые перекладины парома.

Когда Роман повернулся посмотреть на нее, он заметил, что лицо девушки было бесцветным, как порывистый ветер, развевающий ее волосы. Сжимая поручни левой рукой и держа клетку попугая в правой, она держалась так, словно вот-вот ожидала очутиться в воде с незначительной надеждой на спасение.

– Бояться нечего, мэм, – сказал ей один из паромщиков. Он ослабил хватку веревочного шкива и улыбнулся ей.

Теодосия увидела, что у него не было зубов.

Когда он открывал рот, казалось, что кто-то нарисовал черную дыру на его лице.

– Совсем нечего бояться, – согласился другой. – Мы с братом работаем на этом пароме уже много лет, а потеряли всего трех пассажиров и байк. Мужчины дрались и, того, попадали в воду, а байк свалился потому, что был плохо закреплен.

Роман заметил тревогу в глазах Теодосии.

– Вы не деретесь, мисс Гатри, и не пьяны, поэтому перестаньте бояться.

Его команда рассердила ее, но низкий, глубокий голос пробудил внутри нее чувство, не имеющее ничего общего с гневом.

– Страх порождается ощущением невозможности контролировать определенную угрозу, – отозвалась она, еще больше раздражаясь, когда почувствовала, что щеки залились краской, как она теперь знала, от желания. – Большинство страхов приобретенные. В самом деле, младенец рождается лишь с двумя страхами – боится громких звуков и потери физической поддержки. Становясь старше, начинает чувствовать другие страхи, такие, как страх темноты. У меня нет водобоязни, потому что я научилась плавать в очень раннем возрасте. Таким образом, я не боюсь воды.

– Роман увидел, как паромщики в замешательстве нахмурились.

– Она из Бостона, – сказал он.

– О, – отозвались они в унисон, словно его сообщение объясняло все.

– Признайтесь, мисс Гатри, – сказал Роман, – вы чертовски боитесь.

– Беспокоюсь, – пояснила она, крепче ухватившись за повозку.

– Если вы умеете плавать, значит, у вас нет причин для беспокойства, – упрямо парировал Роман. – Худшее, что вам сейчас угрожает, – это возможность упасть и намокнуть. Потом вы сможете доплыть до берега, где мы вас подождем.

Не успели эти слова слететь с его губ, как паром резко накренился. Следующее, что он увидел, была блестящая медная птичья клетка, летящая в туманном воздухе.

– Что ж, пора добавить птицу к списку пассажиров, которых мы потеряли, – констатировал беззубый паромщик. – Что это была за птичка, мэм?

Теодосия не проронила ни звука, но один лишь беглый взгляд на ее лицо сказал Роману, что ее так называемое беспокойство превратилось в неподдельный животный ужас. Обреченно вздохнув, он швырнул свою шляпу одному из паромщиков и сбросил сапоги. Его портупея ударилась о палубу с громким стуком за мгновение до того, как он прыгнул с края парома.

Холодная вода сразу же насквозь промочила одежду. Когда он вынырнул на поверхность, клетка подскакивала прямо перед его лицом. Обезумев от страха, Иоанн Креститель просунул голову между прутьями клетки и укусил своего спасителя за нос.

– Проклятие! – Став сильнее от злости, Роман повернулся к берегу и, высоко держа клетку, стал грести одной рукой, продвигаясь через бурную воду. Он приплыл к берегу лишь на несколько минут позже парома.

Теодосия встретила его у реки, – быстро взяла клетку и подняла на уровень глаз.

– Иоанн Креститель, – прошептала она. – Иоанн…

– Этот ублюдок в порядке! – Тыльной стороной ладони он стер капающую воду со лба. – Он укусил меня!

– Укусил вас?

– Два куска, – добавил беззубый паромщик, подходя к своим пассажирам.

Теодосия нахмурилась.

– Два куска, сэр? Вы, конечно же, хотели сказать два укуса?

– Птица укусила меня за нос! – кипятился Роман.

– Дважды? – спросила Теодосия.

– Один раз!

Она посмотрела на паромщика.

– Вы сказали «два куска», сэр, но мистер Морено укушен один раз.

– Куска! – закричал Роман. – Два куска! Бога ради, женщина, он хочет двадцать баксов, что не имеет никакого отношения к факту, что этот ослиный хвост укусил меня за…

– Я совсем не собирался разозлить вас, – вмешался паромщик. – Извиняюсь, если сделал это. Все, что я хочу, это два куска, и я отправлюсь своей дорогой. На том берегу уже ждут пассажиры, как видите. Только что подъехали.

Роман бросил взгляд на противоположную сторону реки и увидел трех мужчин верхом на мотоциклах. Им не надо было представляться, он и так безошибочно узнал их.

Он быстро выхватил сумочку Теодосии, открыл ее и достал крупную купюру.

– Это намного больше, чем два куска, – сказал он паромщику. – Твой паром вышел из строя, понятно? Дал течь, ослаб шкив. Мне плевать, что это будет, но он не сможет переправиться через реку.

Мужчина взглянул на троих всадников на противоположном берегу и медленно понимающе кивнул.

– Мне с моим братом, возможно, понадобится целый час, чтобы наладить старичка. Конечно, еще за сотню долларов он мог бы стоять сломанным даже целый день.

– Дайте ему еще одну купюру, мистер, – сказала Теодосия. – Если паром вышел из строя, значит, он должен иметь достаточную сумму, с которой…

– Еще за 100 баксов он сможет купить десять новых! И его паром совсем не… о, черт, не важно! – Роман схватил Теодосию за руку и повел к авто, но резко остановился, когда увидел, что трое бандитов помчались на байках к хлипкому мосту ниже течения реки.

Проклятие, они не собирались ждать парома! Он подхватил Теодосию на руки, поднес ее и попугая к машине и бросил на сиденье.

Она ушиблась так сильно, что тупая боль отозвалась в позвоночнике.

– Мистер! Что…

– Поднимайтесь по склону, потом свернете налево. Дорога будет огибать кедровую рощу и дальше пойдет позади нее. Когда реки не станет видно за деревьями, вылезайте из машины, идите в лес и ждите меня.

– Что? Но…

Он протянул руку и закрыл ей рот ладонью.

– Ради Бога, слушайте! Вы должны ударить меня, понятно? Как только вы это сделаете, я поведу себя так, словно собираюсь дать вам сдачи. Когда увидите мой кулак, хватайте руль и уезжайте туда, куда я сказал.

– Ударить вас? – переспросила она голосом, заглушаемым его ладонью. – Но почему?

– Черт побери, делайте, как я говорю!

Зловещий блеск его глаз был словно огонь, ищущий, что можно сжечь, – перед ней был не бродяга с очаровательной кривоватой улыбкой, осознала она, а Роман, носивший опасность, как другие мужчины одежду.

Не имея ни малейшего понятия почему, она залепила ему пощечину.

Он вскинул кулак, с облегчением увидев, что Теодосия немедленно пустила авто вверх по склону и повернула налево. Краем глаза он заметил, что трое бандитов остановили своих байки на мелководье и пристально наблюдали за ней.

Обувшись, надев пояс и шляпу, он вскочил на Харлей, поднялся на вершину холма и помчался направо. В тот момент, когда дорога обогнула кедровую рощу и преследователи уже не могли его видеть, он разогнал байк до максимальной скорости и вскоре заметил прицеп Теодосии впереди на дороге.

Он быстро проехал в кедровые заросли и нашел Теодосию стоящей в прохладной тени.

– Мистер Морено, пожалуйста, скажите мне, что…

– Оставайтесь здесь. – Он поставил мотоцикл на подножку. – Я вернусь к вам, как только… как только смогу.

– Но, мистер Мор…

Не слушая ее протеста, он выбежал из леса и сел в джип. Он знал, что колеса машины оставят широкий и безошибочный след на высокой, свежей траве и низком кустарнике.

Они мчались к оврагу.

– Спокойно, парень, – пробормотал Роман, ведя машину вниз по склону.

– Спокойно, парень , – эхом отозвался Иоанн Креститель. – Оказывается, скорость – это искусство. Одни люди владеют им, а другие нет.

Голос попугая испугал Романа. Он бросил на птицу свирепый взгляд.

– Еще одно твое слово, и я разнесу тебе башку. Спустившись на дно углубления в земле, он проверил свои кольты и спрыгнул с сидения. Намеренно оставляя четкие отпечатки следов, пошел к высоким зарослям кустарника и спрятался за ним.

Его ожидание закончилось через четверть часа, когда раздался отдаленный рев мотоциклов. Спустя несколько секунд трое мужчин пустили свои байки вниз по склону.

Роман наблюдал, как грабители спешились. На одном была черная повязка вокруг шеи, на другом – красная, на третьем – коричневая, каждый имел разнообразный арсенал оружия.

– Вот ее тачка, – сказал Коричневая Повязка, вытащив пистолет. – Но где же, дьявол побери, девчонка?

– Может, она вернулась, чтобы встретиться со своим длинноволосым приятелем, – предположил Красная Повязка.

Черная Повязка покачал головой.

– Она влепила ему так, что он, должно быть, будет лететь до самой луны. Потом она оставила его. Бабки будет наши, как только мы найдем ее. И если мои глаза меня не обманывают, вот ее следы. – Он указал на примятую траву, которая вела к высокому кустарнику, и засмеялся.

– Можешь выходить, малышка, и не забудь захватить свое баблишко!

Пальцы Романа стиснули рукоятки пистолетов, когда они приближались к нему. Он не хотел убивать их без надобности, но уж постарается немного попридержать. Ну, давайте, молча приглашал он. Ближе. Еще немного ближе.

– Мистер Морено!

Роман застыл – он не видел Теодосии, но ее крик врезался ему в уши, словно удар меча. Проклятие, черт побери, что она делает?

– Мистер Морено! – снова закричала Теодосия, силясь удержаться на несущемся Харлее, который галопом мчался к мелкому оврагу. – Не могу остановиться!

Она закрыла глаза, дергала тормоз и приготовилась к ужасному падению, которого так и не случилось. Прямо на краю склона мотоцикл резко остановился. Напуганная, но невредимая, Теодосия открыла глаза и увидела свой джип. Рядом с ней стояли трое вооруженных мужчин, уставившихся на нее.

Она видела их раньше, один раз у реки и другой, когда они промчались по лугу на байках. Но где же Роман?

– Не думаю, что вы, трое возмутительных существ, знаете, где мой сопровождающий? – Она соскочила с жеребца и стала, уперев руки в бедра.

Красная Повязка нахмурился.

– Как она назвала нас?

– Не важно, – отозвался Коричневая Повязка. – Она примчалась на Харлее того длинноволосого.

– Они, должно быть, обменялись, – добавил Черная Повязка. – Это значит…

Осознав, что спутник женщины перехитрил их, все трое резко развернулись.

Они встретились с блеском голубых глаз и его черных кольтов.

Роман взвел оба курка.

Одного он ранил в плечо, а другого в ногу, силой удара пули сбив обоих с ног. Следующая пуля врезалась в предплечье третьего грабителя, но ему все равно удалось быстро взобраться вверх по склону по направлению к Теодосии.

Теодосия уже спускалась вниз.

Бандит схватил ее, прижал дуло пистолета к виску и потащил на дно оврага. Он усмехнулся, когда двое других его сообщников вытащили свое оружие и поднялись на ноги.

– Ты ведь не собирался взаправду пристрелить нас, а, Длинноволосый?

Роман изобразил ленивую усмешку, но про себя проклинал Теодосию всеми известными ему ругательствами.

– Ты же не думаешь, что я взаправду позволю вам причинить вред девушке, а, Красная Повязка? – парировал он.

– Причинить мне вред? – переспросила Теодосия, стиснутая в мясистых руках своего захватчика. – Мистер, позвольте мне прояснить ситуацию. Я никогда не видела этих людей до сегодняшнего дня. Они не могут испытывать враждебность по отношению ко мне и, таким образом, не должны иметь никакого желания причинить мне физический вред. Мне кажется, что эти люди преследовали вас, поэтому именно вы тот, кто…

– Но… но мы думали, что преследуем вас, – сказал Красная Повязка, нахмурившись. – Он, леди, постоянно обеспечивал вашу безопасность, уводил нас от вас – не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Вы, должно быть, туговато соображаете, хотя это не важно. Мы охотимся не за вашими прелестями – подавайте ваше баблишко, и байк Длинноволосого мы тоже заберем: умеющий так мчать, он стоит немалых деньжат.

Теодосия вскинула темную бровь.

– В самом деле. Ну так вы не можете взять ни мои деньги , ни мотоцикл мистера Морено. Мистер, сделайте что-нибудь.

– Да, мистер, – сказал Коричневая Повязка и рассмеялся. – Сделайте что-нибудь.

Что, черт побери, он должен был сделать, кипятился Роман. Одно движение с его стороны могло стоить жизни Теодосии, да и ему тоже.

Возможные решения проносились у него в голове, но неожиданное движение в повозке прервало его мысли.

Иоанн Креститель, просунув голову между прутьями клетки, вытягивал шею, чтобы увидеть, что происходит.

Роман, забыв о птице, снова искал решения. За неимением лучшей идеи он, в конце концов, решил прибегнуть к одному из самых старых трюков, которые знал.

– Бросайте свои пушки, – предложил он. – Мой компаньон позади вас и не станет раздумывать, прежде чем выстрелить вам в спины.

Братья Повязки рассмеялись.

– Ты думаешь, мы дураки, Морено? – спросил Красная Повязка. – У тебя нет никакого компаньона.

Иоанн Креститель, продолжая вытягивать шею, издал пронзительный клич.

– Еще одно твое слово, и я разнесу тебе башку! – заорал он.

Грабители остолбенели, затем побросали оружие и подняли руки высоко над головой.

Теодосия расправила юбки и повернулась, сердито глядя на попугая.

– Иоанн Креститель, где, скажи на милость, ты слышал такое грубое выражение? Ты…

– Ради Бога, садитесь в повозку, мисс Гатри! – Прежде чем она успела объявить, что его так называемый компаньон не кто иной, как попугай, Роман выбежал из-за кустов и отшвырнул ногой пистолеты воров и забрал все остальное оружие. – Идите!

Теодосия взглянула на него.

– Мистер Морено, эти люди должны быть взяты под стражу и отданы в руки справедливого правосудия. Мы должны доставить их в Темплтон.

– Да, – согласился Черная Повязка. – Мы имеем право на справедливый суд. Кроме того, мы ведь ранены!

Роман рассмеялся, но его улыбка не предвещала ничего хорошего. Он медленно взвел курки кольтов.

– Ваши ранения несерьезны, и вам это чертовски хорошо известно. Что же до справедливого суда… согласен. Если пробежите через поле и вокруг кедровой рощи меньше чем за пять минут – вы оправданы и я вас отпущу; затратите больше, значит, виновны и умрете.

Иоанн Креститель щелкнул семечко подсолнуха.

– Ради Бога, слушайте! Черт побери, делайте, как я говорю! – Он спокойно ел семечки. – Мистер, сделайте что-нибудь.

С поднятыми руками бандиты направились к своим байкам.

– Пешком, – объявил Роман. – Хотя нет, лучше бегом.

С перекошенными от злости лицами они начали подниматься по склону, Роман позади них. Только когда достигли дальнего конца поля и исчезли за деревьями, подступающими к реке, он взял поводья Секрета и вернулся к Теодосии.

– Вы не пострадали, да?

Теодосия взобралась села в джип обняв рукам руль.

– Пережила чувство испуга, а все остальное хорошо. А с вами? – Она изучала его глазами. – С вами ничего не случилось, мистер Морено?

Ее вопрос заставил его задуматься: никто и никогда прежде не спрашивал его об этом, никому не было дела.

И, черт возьми, для нее это тоже не имело большого значения – он нужен был ей целым и невредимым, чтобы доставить в Темплтон.

– В полном порядке, – он прорычал эти слова, заставив ее гадать, что такое она сделала, чтобы рассердить его.

– Как вы узнали, что эти люди…

– Они преследовали вас от самого Оатес Джанкшен. Я советовал вам не выставлять напоказ деньги. – Он перерезал топливные штанги на 2 мотоциклах бандитов. Третий, самый новый – Хонду погрузил прицеп, доехав до Темплтона его можно продать за приличную сумму.

– Вы знали, что они следуют за мной и не сказали мне?

Некоторое время он наблюдал за двумя ласточками. Они летали низко, скользя над самой землей. Он прислушался. Звуки, которые раздавались, были громче, чем обычно, и казались ближе, чем были на самом деле, чувствовался запах реки и кедровой рощи так явственно, словно где-то рядом с ними.

Он вскочил в седло, крепко сжал руль Харлея.

– Не выношу слез, мисс Гатри.

– Но с чего бы мне плакать? Я бы не испугалась.

Он усмехнулся.

– Да? Так позвольте сказать вам кое-что: вы можете знать дюжину иностранных языков, а также всю эту психологическую чепуху, быть ходячим словарем длинных слов и помнить названия каждой дурацкой звезды на чертовом небе, но у вас нет обычного здравого смысла, чтобы испугаться трех вооруженных грабителей, преследующих вас.

Его резкость обидела ее.

– Я бы не испугалась, мистер Роман, – сказала она мягко, – потому что вы со мной. Если вы думаете, что я не оценила по достоинству ваши умения, значит, вы ошибаетесь. Мое уважение к вам истинное, и я говорю правду, что чувствую себя с вами в безопасности.

Он напряженно изучал ее лицо, найдя ее веру в него отраженной в глубинах ее пьянящих глаз. Она, едва зная его, уже доверяла.

Это была первая женщина, верящая в него.

Что-то нежное проникло в него, но затем внезапная мысль этому помешала.

– Если вы так доверяете, почему нужно было приходить мне на выручку с ворами? Вы не думали, что я справлюсь с ними один?

– Я видела, как они помчались по полю, но не придала этому значения. Как вы мне и сказали, целую вечность ждала, а потеряв терпение, села на ваш байк – хотелось проехать на нем по лесу, но буквально через несколько секунд он сильно разогнался, а тормоз всё не выжимался.

– Поехали. Мы можем преодолеть еще, по крайней мере, миль пятьдесят, прежде чем начнется дождь.

– Дождь? – Теодосия вгляделась в небо. – Его не будет – облака перисто-слоистые, что указывает на ясную погоду.

Он покатил на Харлее вдоль дороги.

– Не имеет значения, какие там облака вы видите, мисс Гатри, – приближается дождь.

Она снисходительно улыбнулась – нет, не будет, но дальнейший спор по этому вопросу был бы бесполезен – упрямому мужчине придется осознать свою ошибку самому.

* * *

Теодосия вцепилась в руль автомобиля. Холодный сильный дождь барабанил по крыше машины, вызывая дрожь. Увидев вспышку отдаленной молнии, она зажмурила глаза.

Молния. Сколько лет не удается избавиться от страха перед ней – одно лишь упоминание возвращает ее в тот день, когда погибли родители.

– Мисс Гатри? – Хотя сумерки спустились наземлю, еще было достаточно светло, и Роман мог разглядеть выражение ее лица – на нем отражался более чем страх.

Ужас охватил ее.

Такой испуг смутил его, но с какой стати его должно волновать то, чего она боится?

«И не стоит волноваться – это просто… ну, нервы, каприз», – убеждал он себя.

Накрыв Харлей тентом, он направился к ней, заметив, как она наряжена на водительском месте. .

Позаботившись о байке, попытался решить, что же делать с Теодосией. Страхи, которые ему когда-либо приходилось успокаивать, не имели отношения к грозам .

Демонстрируя полное спокойствие, он прислонился к джипу, скрестил руки на груди, стараясь изловчиться и поймать дождевые капли на язык.

– Вы когда-нибудь так делали, мисс Гатри? Наблюдая, как они все-таки попадали на его вытянутый язык, она покачала головой.

Кто бы мог поверить, что в мире существует такой человек, который никогда не ловил дождевые капли языком?

– Попробуйте, – предложил он, усмехнувшись.

Его улыбка не успокоила, не отодвинула страх.

– Я боюсь.

– Дождя? – Он увидел, что ее глаза увлажнились: от дождя ли, слез ли – можно было только догадываться. Тревожное чувство нашло на него. – Послушайте, не плачьте. Вы говорили, что чувствуете себя со мной в безопасности. Вы сказали…

– Не плачу и не боюсь дождя. А ваши пистолеты не защитят меня от того, чего боюсь.

– Но чего…

– Почему мы ехали так медленно, когда начался дождь? – возмутилась она. – Почему не поторопились, чтобы найти укрытие?

Зная, что за ее упреком скрывается сильный страх, он не отреагировал.

– Гнать значило бы перегреть мотор. Мисс Гатри, чего вы боитесь? Что…

Прежде чем он успел задать еще один вопрос, очередная стрела молнии разрезала темные тени на небе. В следующую секунду он едва среагировал, когда Теодосия бросилась к нему.

Обхватив ее руками, понял – молния так страшит ее, и, конечно, против этого его пистолеты – детская игрушка.

Удерживая ее одной рукой, другой достал толстое одеяло из мешка с запасами в задней части джипа, затем заставил ее опуститься на сидения салона, разложив их в пол.

Они лежали бок о бок. Ее дрожь сотрясала ему руки, и он накрыл ее одеялом и притянул ближе.

– Обнимите меня, – прошептала она.

– Уже обнимаю. – Он нахмурился, когда она начала извиваться, словно пытаясь вжаться в него. Он положил левую ногу ей на бедра.

Ее тяжесть немного успокоила девушку: зарывшись лицом в теплый влажный изгиб его плеча, уловила запах солнца, излучаемого мужским телом. Рождалась уверенность, что буря пройдет, одновременно обострялись чувства.

– Я… я никогда раньше не была в объятиях мужчины.

– Да? Ну и о какой научной штуковине думаете, будучи в моих?

Его нежное подтрунивание углубило ощущение безопасности, которое продолжало овладевать ею.

– Я размышляю о ваших внушительных pectoralis major, deltoideus и biceps brachii.

– He говорите. Попробую угадать. Вам нравятся мои мускулы рук.

– И грудные мускулы, – добавила она с улыбкой. Мистер Монтана, насчет дождя – как вы узнали?

Он, поддев пальцами влажные пряди волос, прилипшие к ее лицу, убрал их.

– Птицы летали близко к земле, мисс. Звуки были резче, а запахи сильнее, чем обычно, – три верных признака дождя.

Его объяснение заняло ее мозг и освободило от неотвязных мыслей о буре.

– Влажный воздух – тяжелый воздух. Да, да. Это заставило бы птиц летать низко, равно как и усилило бы запахи и звуки – никогда не рассматривала такой возможности, а лишь использовала облачные образования, чтобы предсказать погоду.

Она ощутила, как в ней усилилось еще более глубокое уважение к нему. Подняв голову, улыбнулась.

– Вы научили меня тому, чего я не знала, мистер Морено. Спасибо, что поделились со мной своей мудростью.

Он никогда не считал знание примет дождя мудростью: оно пришло к нему не из учебника, а из детства, почему всегда думал, как о чем-то вполне естественном и разумном.

Она назвала это мудростью и выразила признательность за то, что узнала от него.

Ее благодарность побудила какие-то странные и в то же время нежные чувства, которые он уже испытывал сегодня днем. Они, казалось, расходились из его груди, медленно наполняя теплом.

Словно действие виски.

Роман растерялся. Мужчина теряет весь разум, все самообладание, когда слишком много выпьет, – именно в таком состоянии он чувствовал себя теперь: лишенным рассудка, но не от спиртного, а женщиной – с прекрасными глазами цвета виски, которая намеревалась забеременеть, отдать ребенка и затем отплыть в Бразилию, чтобы отыскать в слюне жуков чудодейственное средство от облысения.

И он подумал: разве можно что-то испытывать к такой женщине? Улыбнулся собственной глупости: чертовски повезло, что завтра избавится от Теодосии – ее сумасбродство начинало раздражать его.

ГЛАВА 5

Примостившись на, маленьком табурете в передней дома доктора Уоллэби, Теодосия внимательно огляделась: длинный деревянный стол был завален предметными стеклами, исписанными листами бумаги и большими стеклянными банками, в которых содержались образцы различных насекомых; не менее шести микроскопов стояли в разных местах комнаты; в высоких книжных шкафах у стен хранилось множество кожаных томов; на одном из подоконников лежали букет засохших колокольчиков, увеличительное стекло, кусочек окаменевшего дерева и маленький коричневый пакет с именем Романа на нем.

Доктора Уоллэби не было дома. Неизвестно, где он и когда вернется – оставалось только дожидаться…

Появился Роман, неся на широких плечах ее самый тяжелый сундук. Как и в Оатес Джанкшен, он делал это, казалось, без особых усилий, лишь вздувавшиеся мускулы выдавали, что ноша была крайне тяжелой.

Припомнилась прошедшая ночь: сухое и защищенное место под повозкой, глубокий сон в его объятиях, чувство тепла и безопасности, несмотря на продолжающуюся бурю. Проснувшись утром, сразу же почувствовала на себе взгляд его пронизывающих голубых глаз – не смотрел ли он так на нее всю ночь? Такое предположение по неясной причине вызвало в ней трепет возбуждения, прежде никогда ею не испытываемого.

– Это последний, – сказал Роман, поставив сундук в угол вместе с ее остальным багажом.

Его глубокий низкий голос трепетом отозвался в каждом ее нерве.

– На подоконнике для вас конверт, мистер Морено.

Он взял его, открыл, быстро сосчитав деньги, сунул в карман и посмотрел на Теодосию.

Солнечный свет струился за ее спиной, раскрашивая волосы, щеки и сердцевидную рубиновую брошь в мягкие приятные тона; маленькие белые руки, сложенные на коленях, почти скрывались в изящных кружевах, волнами охвативших тонкие запястья; розовое платье удивительно гармонировало с маленькими цветочками, росшими у оград, – иногда он замечал их, но не интересовался названием, а Теодосия наверняка знала.

Розовый цвет делал ее такой юной и поразительно невинной. Но, черт возьми, подумалось ему, она и есть такая – ее гениальность ничего не меняла.

Он неловко пошевелился. Ее уязвимость всякий раз поражала его, вызывая тревожные мысли: что с ней может случиться дальше. Зная множество умных вещей, она не умела позаботиться о себе, – возможно, угодит к крокодилам, едва ступит на бразильскую землю.

Он провел рукой по волосам. Проклятие, теперь все время в его распоряжении – дни, недели, месяцы и годы забот о женщинах кончились; хотя Теодосия тоже женщина, но глупая женщина, которую ему довелось встретить, и теперь пришло время покинуть и ее.

Черта с два кому-нибудь удастся его одурачить.

Роман расправил плечи.

– Мне пора, мисс Гатри. Остерегайтесь крокодилов в Бразилии. – Он повернулся к двери.

– Вы не подождете со мной, мистер Морено? – Ее собственный вопрос удивил ее, равно как и странная пустота, которую вдруг ощутила внутри: неужели всего лишь три дня назад с нетерпением ждала момента, когда избавится от компании этого упрямого, надменного мужчины? – Доктора Уоллэби нет, и я…

– Наверное, ищет жуков. Этот человек проводит со своими букашками так много времени, что, вполне возможно, сам скоро превратится в одну из них. А мы приехали с опережением графика. Он не ждал нас до вечера.

– И все же, я была бы вам признательна, если бы вы подождали вместе со мной. Мы могли бы поговорить. Сегодня вы так мчались в пути, что у нас было мало возможности побеседовать.

– Я считал, что вы хотели поскорее добраться сюда.

– Да, но я…

– Ну, вот вы и здесь, и как только Король Жуков вернется, вы вдвоем сможете заняться всем тем, чем собирались. А пока будете ждать, почему бы вам не освежить в памяти ваш сексуальный трактат? Одному из вас нужно быть мастером в искусстве любви, и могу предположить, им не станет ваш ископаемый любовник.

Он шагнул к двери, но снова остановился, услышав ее голос.

– До свидания, мистер Монтана. Большое спасибо за все, что вы для меня сделали. – Она улыбнулась.

Ее милая улыбка напомнила Роману мед – такая же манящая, медленно растекающаяся и в точности такая же сладкая, притягивающая к себе.

Доктор Уоллэби станет первым мужчиной, который займется с ней любовью.

Но спустя многие годы, когда Теодосия вспомнит свой первый поцелуй, – можно поклясться – подумает о Романе Морено.

Возбуждающий аромат полевых цветов, тепло и женщина завладели его чувствами – он потянулся к ней, правой рукой удерживая подбородок, намереваясь поцеловать.

Радостная улыбка преобразила его лицо: в поцелуе, таком же нежном, как игра света в ее глазах, он коснулся ее рта, ощутил языком слабый вздох, встретившись с ее сомкнутыми губами.

Опустив левую руку на ее поясницу, удивился – мягкая на ощупь, неужели без корсета? Ее тоненькая талия была натуральной, не поддельной, и это еще больше возбудило Романа.

Прижал ее ближе – к себе, к своему жару.

Девушка попыталась отстраниться, но сразу же затихла, повернувшись лицом к нему, подчинившись твердым, требовательным и властным движениям его языка; их бедра прижимались все сильнее и сильнее – получилось идеальное соответствие тел, словно какой-то искусный скульптор создал их специально друг для друга; его движения зажигали ее пылающим жаром желания, зная, что никогда не увидит ее; сладостно изгибаясь навстречу, она как будто уверяла, что не забудет его.

Закончив чувственное объятие так же, как и начал – нежно, постепенно, его губы уже больше не ласкали ее, а тела не соприкасались, – Роман улыбнулся, повертел мягкий золотистый локон, упавший ей на грудь, повернулся и вышел.

Теодосия поняла: поцелуй – его прощание и осознала, что он и она будет скучать.

* * *

Устроившись на другой стороне стола, она наблюдала, как доктор Уоллэби дочитывает последнюю страницу тезисов, подготовленных ею как часть экзамена. Свет лампы и лунное сияние освещали тарелки с ужином, клетку попугая, кувшин со свежими колокольчиками и тонкое, угловатое лицо доктора Уоллэби.

«Действительно, – думала девушка, разглядывая ученого, – они с Аптоном похожи как братья, с единственной разницей в том, что доктор старше, а линзы его очков, увеличивая глаза, делали их похожими на два голубых блюдца, приклеенных по обеим сторонам лица».

Ей вспомнились другие голубые глаза, длинные черные волосы, усмешка и невообразимая масса мускулов.

И будто ощутила ритмичное покачивание его бедер: назад, вперед – свободно, легко.

Поерзав на стуле, она заставила себя сосредоточиться на докторе Уоллэби и думать о том, чтобы не упустить возможность завести разговор о зачатии ребенка. Вернувшись домой несколько часов назад, ученый не обсуждал ничего, кроме своих исследований.

А она не могла сосредоточиться ни на чем, кроме прощального поцелуя Романа – сознание сохранило его таким реальным, таким живым, что тело все еще чувствовало объятие мужчины, желавшего ее.

Сдержав низкий стон, подступавший к горлу, сунула кусочек свежей груши в клетку попугая.

Тот откусил ее.

– Доктор Уоллэби, – воскликнул Иоанн Креститель с куском груши в клюве, – не будете ли вы так любезны помочь мне забер….

Теодосия быстро захлопнула ему клюв и слабо улыбнулась озадаченному ученому.

Доктор Уоллэби закончил чтение ее обширного научного проекта.

– Это великолепно. Поразительное понимание Колеоптеры, мисс.

– Колеоптера, – пробормотала Теодосия, вспомнив, как Роман не расслышал имя и сказал ей, что знает о Клеопатре и змее.

– Мисс Гатри?

– Да? О… – Да что это с ней? Вот, наконец, человек – предмет ее восхищения на протяжении многих лет, а все, о чем она продолжает думать, это Роман, мужчина, которого знает всего три дня!

– Для меня совершенно очевидно, что вы очень много времени посвятили изучению моих находок, – заявил доктор Уоллэби. – Не сомневаюсь, вы будете прекрасным ассистентом. Должность ваша.

Она радостно ахнула.

– Огромное вам спасибо, доктор Уоллэби! Вы не представляете, что это для меня значит.

– Добро пожаловать. Как вы знаете, я планирую отплыть обратно в Южную Америку, как только получу дальнейшие субсидии. Надеюсь, деньги скоро поступят, но такие мероприятия требуют времени. А пока, если вы захотите вернуться в Бостон и провести еще немного времени с Аптоном и сестрой Лилиан, это будет замечательно.

Теодосия кивнула – обязательно вернется в Бостон, но не раньше, чем с ребенком на руках.

– Доктор Уоллэби, есть один вопрос, который я бы хотела с вами обсудить. Точнее, он из области отношений между полами, и я…

– А, так вы уже слышали, не так ли? – Доктор Уоллэби улыбнулся. – Что ж, полагаю, новости должны были распространиться рано или поздно.

– Новости? Он положил ее тезисы на стол и вытащил из кувшина один колокольчик.

– Lupinus subcarnosus, – задумчиво пробормотал он, вертя стебель цветка между пальцами. – Колокольчик был завезен в нашу страну в середине сороковых годов девятнадцатого столетия либо русскими иммигрантами, которые захватили его с намерением посадить, либо случайно с грузом семян льна из Германии. Способ их появления здесь, однако, не имеет значения. Что меня интересует, так это непосредственно сами цветы.

Теодосия взглянула на колокольчик, не в состоянии понять неожиданное решение ученого обсуждать цветок. – Если слюна редкого жука Пандамонхангаба может быть прекрасным средством от облысения, – продолжал доктор Уоллэби, – то обычный колокольчик проявляет огромный потенциал в качестве средства от мужской импотенции. Теодосия нахмурилась.

– Импотенции, доктор Уоллэби?

Он поднялся, сцепив худые руки за спиной, колокольчик свисал из его пальцев, пока он некоторое время мерил шагами комнату. Наконец, остановившись перед стулом Теодосии, посмотрел на нее.

– Не знаю, как выразить радость, которую испытываю в связи со своими первоначальными открытиями: импотенция – болезнь, делающая несчастными великое множество мужчин. Хорошо понимая глубину вышеуказанного несчастья, твердо намерен продолжать эксперименты. Моя дилемма, однако, состоит в том, что могу продолжить свои исследования в Бразилии и почти не имею времени на что-либо иное.

Теодосия уставилась на него, припоминая слова Аптона о том, что доктор Уоллэби предпочел остаться холостым по личным причинам, – смутное дурное предчувствие омрачило блестящие планы, однажды построенные.

– Что вы хотите сказать, говоря, что лично понимаете подобное несчастье?

Он печально улыбнулся.

– Хотя я и посвятил свою жизнь научным изысканиям, было время, когда хотелось иметь жену и детей, но пришлось отказаться от этого желания, потому что не способен зачать детей. Видите ли, мисс Уорт, имею несчастье страдать импотенцией.

* * *

Утреннее солнце заливало видавший виды деревянный указатель, гласивший – «Уайлд Виндз». Прибитый гвоздями к одному из деревьев, росших вдоль дороги, он указывал прямо вперед. Теодосия на секунду остановила джип, развязала ленточки розовой шляпки и быстро поправила гладкий узел волос на затылке.

– Уайлд Виндз, конечно же, состоит из своей доли мужчин, Иоанн Креститель. Один из них может прекрасно подойти для замены доктора Уоллэби.

Ощущая свою вину, она опустила голову и посмотрела вокруг. Этот славный человек поверил всему, что ему пришлось наговорить сегодня утром, и согласился с ее идеей заняться изучением речевых особенностей Юга, пока не поступят субсидии. Его особенно порадовало ее сообщение, что она собирается нанять Романа в роли сопровождающего по местам, где предстоят исследования. Доктор Уоллэби даже согласился подождать ее в Бразилии, а не в Темплтоне, если она не сумеет вернуться вовремя, чтобы отплыть вместе с ним.

Уладив вопрос с ученым, она написала Аптону и Лилиан, прибегнув к той же лжи, придуманной и для ученого. Доктор Уоллэби милостиво приложил к ее письму и свое, информируя ее зятя и сестру, что Роман должным образом позаботится о ней во время путешествия, и им не стоит беспокоиться.

Теодосия вздохнула.

– Обычно я не прибегаю к подобному обману, – призналась она попугаю. – Но моя ситуация требует некоторого искажения истины, Иоанн Креститель. А когда все будет сделано и у меня появится ребенок для Аптона и Лилиан, неправда, совершенная мною, не будет иметь никакого значения.

Птица выплеснула струйку воды, которая расплескалась по колокольчикам, росшим на обочине.

– Импотенция – болезнь, которая делает несчастными огромное число мужчин. Уок!

– Да, это действительно несчастье, – согласилась Теодосия, снова беря в руки поводья. Как и тот факт, что теперь следует начать интенсивные поиски нового кандидата на отцовство.

Вскоре повозка свернула на главную дорогу Уайлд Виндз, городка, который она выбрала потому, что он был единственным в этой округе. Роман упоминал о нем, а дорогу сюда указал хозяин продуктовой лавки в Темплтоне.

Роман. Она гадала, где он теперь, что делает.

– Теодосия, – отругала она себя, – ты должна сосредоточиться на своем плане и прекратить думать о мужчине, которого больше никогда не увидишь. – Но даже повторяя это заклинание, она знала, что не сдержит его.

Морено дал ей впервые вкусить сладостное ощущение желания. И хотя она никогда не познает истинной страсти, будет хранить память о его поцелуе и объятиях всю жизнь. В моменты одиночества вспомнит о них и предастся грезам.

Окинув взглядом пыльную дорогу, Теодосия заметила маленькую библиотеку слева, свидетельствующую о том, что в городе живут образованные люди.

Возможно, один из них и подойдет по физическим данным, установленным ею для отца ребенка, – такая перспектива оживила ее упавший дух.

Она зарегистрировалась в гостинице Уайлд Виндз, заплатила двум служащим, чтобы позаботились о ее лошади и повозке и отнесли вещи в ее комнату, которая не очень понравилась – слишком много пыли и мало мебели. Однако это было место, где она могла привести в исполнение свои планы.

Когда мужчины ушли, она быстро переоделась в голубое с белой полоской шелковое платье, надела шляпку, перчатки и отправилась в город.

Несколько колокольчиков зазвенело, когда она открыла дверь почтовой конторы Уайлд Виндз.

– Чем могу помочь, мэм? – спросил мужчина, сидящий за потертым старым прилавком. – Звать Хэмм. Саймон Хэмм. Впервые в нашем городе, не так ли? – Вымазанными в чернилах пальцами он взял ножку жареного цыпленка и вонзился в нее зубами. Его тонкие губы залоснились от жира, а кусочки золотистой корочки застряли в короткой седой бороде.

Теодосия гадала, слышал ли когда-нибудь этот человек о салфетке. Она положила сумочку на прилавок, сдержанно кивнула.

– Да, вы можете помочь мне, мистер Хэмм. Он поднял свои светлые брови.

– Вы из Англии?

– Из Бостона. Не будете ли вы так любезны напечатать для меня сотню циркуляров?

– Не буду ли я любезен? – Мистер Хэмм ткнул в нее цыплячьей ножкой. – Мэм, я всегда любезен со своими посетителями. Ей-богу, только на прошлой неделе сидел тут почти до трех утра с Фаддом Уилкинсом. Собака Фадда сдохла, видите ли, и что же Фадд? Едва не извел себя слезами из-за такой ерунды. Не очень-то приятно, мэм, видеть, как взрослый мужчина плачет, но Фадд любил того старого пса больше, чем свою жену.