Навмор

Глава 1. Последний снег (Часть I)

«Семья прежде всего.»

ᛋᛖᛗᛁᛃᚨ ᛈᚱᛖᛃᛞᛖ ᚹᛋᛖᚷᛟ

***

Ангел застыл над могилой неизвестного солдата уже сто лет. Мраморные крылья крошились от времени, но лицо сохранило выражение бесконечной печали. Луна выглянула из-за каменного плеча как раз когда Лазарь нажал на спуск камеры телефона.

– Атмосферно, – прошептал он, любуясь снимком. Дыхание вырвалось облачком пара в морозном воздухе. – Сейчас выложу.

– Док, ты издеваешься? – Гордей сидел на корточках за соседним надгробием, двустволка лежала на коленях. Кожа на костяшках побелела от холода и напряжения. – Упырь не будет ждать, пока ты запостишь свои фотки.

– Расслабься, Гор. Слышишь? – Лазарь прислушался.

На кладбище была та жуткая тишина, которая бывает только в местах, где мертвых больше, чем живых. Даже ветер затих в голых ветвях берез.

– Ни шороха. Может, инфа была ложной.

Снег хрустнул. Не под их ногами.

Братья замерли. Звук повторился – мерзлая корка проламывалась под чьими-то неровными шагами. Источник двигался между могилами, петляя, словно пьяный. Или словно существо, забывшее как ходить по земле.

– Третий ряд, – беззвучно показал Гордей. – Движется к часовне.

Лазарь кивнул, доставая из-за пояса оба Глока. Серебряные накладки холодили ладони даже через перчатки. Подсветка на прицелах мягко пульсировала – Рарог обещал, что это поможет целиться в темноте, но Лазарь подозревал, что старый огненный дух просто поддался на уговоры сделать оружие «покруче».

Фигура вышла из-за покосившихся крестов. Кладбищенский сторож – или то, что от него осталось. Форменная куртка висела лохмотьями на исхудавшем теле. Кепка съехала набок, открывая залысину с присохшей землей. Он брел, волоча правую ногу, оставляя в снегу темную борозду.

– Вот же сволота дохлая, – выдохнул Лазарь. – Ненавижу свежих. У них еще рефлексы остаются.

Упырь замер, принюхиваясь. Голова дернулась в их сторону с механической точностью хищника. Глаза – два провала в мертвом лице – нашли братьев в темноте.

– Жииивые… – прохрипел он.

От этого звука мороз прошел по спине похлеще январской стужи. Не голос – скрежет могильной земли о гроб.

– Теееплые…

– Ага, теплые и вооруженные, – Лазарь поднялся, направляя оба пистолета на упыря. – Давай без драмы, дедуля. Ложись обратно в могилку, и разойдемся.

Упырь оскалился. Челюсть отвисла неестественно низко, показывая почерневшие десны и удлинившиеся клыки. Запах ударил в нос – сладковатая вонь разложения, перемешанная с медью свежей крови.

Где-то эта тварь уже успела поохотиться.

А потом он рванул вперед. Быстро. Слишком быстро для мертвеца.

Лазарь выстрелил – оба Глока рявкнули синхронно, выплевывая серебро. Упырь дернулся от попаданий, но продолжил бежать. Снег взрывался фонтанами под его ногами.

Тридцать метров. Двадцать.

– Док, вниз!

Лазарь нырнул за надгробие. Над головой прогремел выстрел двустволки – Гордей не промахивался. Серебряная картечь разворотила упырю живот, отбросив на спину.

– Шикарно попал, Гор! – Лазарь вскочил, отряхивая снег с куртки. – Но я бы и сам с ним справился.

– Лучше не рисковать, – Гордей перезарядил двустволку, не сводя глаз с упавшего тела. – И вообще, сколько раз говорить – не вставай, пока не убедишься…

Упырь дернулся. Медленно, словно марионетка на порванных нитях, начал подниматься. Дыра в груди зияла черной пастью, но он продолжал двигаться.

– Японский бог, – присвистнул Лазарь. – Упрямый какой.

– Кол, – коротко бросил Гордей, доставая из-за спины осиновый стержень.

– Гор, спрячь свою зубочистку, а то увидит кто, – Лазарь достал свой кол и театрально сравнил. – Вот кол.

– Ты серьёзно? Сейчас?

Упырь встал на четвереньки, готовясь к новому броску. Черная жижа капала из раны, оставляя дымящиеся следы на снегу.

Но прежде чем он успел двинуться, Лазарь уже был рядом. Мир замедлился – дар позволял видеть смерть во всех её проявлениях, включая траекторию последнего удара.

Кол вошел точно между ребер, пробивая то, что когда-то было сердцем. Упырь захрипел, забился… и замер. Тело начало рассыпаться – сначала кожа, потом мышцы, пока не остался только скелет в лохмотьях одежды.

– Прости, мужик, – пробормотал Лазарь, глядя на кепку сторожа. – Не повезло тебе.

Но упырь вдруг дернулся. Челюсть разомкнулась, и он заговорил – четко, совсем другим голосом.

– Черный снег идет. Старый бог проснулся.

Братья переглянулись. Это был не хрип мертвеца. Это был чей-то голос, использующий труп как телефон.

– Чего? Какой бог? – Лазарь присел на корточки рядом.

– Ваш дед… первый. Семь печатей… Миры смешаются. Мертвые встанут. Живые лягут. Так хочет Черный Владыка.

– Какой дед? Эй, какой на хрен дед?!

Но упырь уже рассыпался окончательно. Ветер подхватил прах, закружил между могилами и унес в темноту. Остались только кости в лохмотьях, да кепка на снегу.

Тишина. Даже ветер затих, словно природа затаила дыхание.

– Гор, – Лазарь медленно поднялся. Руки слегка тряслись, и дело было не в холоде. – Дед же дома. С Рарогом. В самом защищенном месте России.

– Да, – Гордей смотрел на черное пятно, где рассыпался упырь. В лунном свете его лицо казалось высеченным из камня. – Но если…

Лазарь достал телефон – экран покрылся инеем от его прикосновения. Пальцы оставляли ледяные следы на стекле.

– Пробую дозвониться.

Гудки. Один. Второй. Десятый.

– Не берет, – Лазарь сунул телефон в карман. Тот жалобно пискнул и вырубился – третий за неделю. – Поехали домой. Быстро.

– Сначала сделай фото для заказчика, – Гордей достал свой древний фотоаппарат – единственный, который не глючил от их силы.

– Какое блин фото, Гор?! Поехали!

– Без фотографии нам не заплатят. А без денег мы не сможем никому помочь.

Лазарь выругался, но взял камеру. Пока он снимал останки, Гордей осматривал место боя. Снег вокруг почернел, словно его облили мазутом. Воздух до сих пор вонял серой и тленом.

Но было что-то еще. Едва уловимый холод, который не имел отношения к январской ночи. Холод, от которого стыла не кожа, а что-то глубже.

Душа, если верить церковникам.

– Готово, – Лазарь вернул камеру. – Валим отсюда.

Они шли к выходу быстрым шагом, стараясь не бежать. Бежать на кладбище – плохая примета. Но с каждым шагом тревога нарастала. Могильные плиты отбрасывали неправильные тени. Ангелы, казалось, следили за ними каменными взглядами.

А где-то вдалеке, на самой границе слуха, звучал странный шелест. Словно падал снег.

Черный снег.

– Гор, – Лазарь потер ладони. Кожа побелела, как у мертвеца. – У меня руки…

Гордей молча стянул перчатки, кинул брату. Тот натянул их, но холод не уходил. Холод шел изнутри.

***

Печка в УАЗе сдохла на втором километре. Сначала просто стала дуть холодным воздухом, потом захрипела и замолчала. В салоне запахло паленой проводкой.

– Ну очешуеть, – Лазарь поежился, кутаясь в куртку. – Опять моя аура всё ломает?

– Или моя, – Гордей переключил передачу. Старая коробка скрежетнула, но послушно приняла скорость. – Или нам просто везёт.

На зеркале заднего вида покачивалась фотография. Два мальчишки на санях, между ними – Дед Мороз. Настоящий, не ряженый. Младший Лазарь смеялся, вцепившись в дедову бороду. Старший Гордей пытался выглядеть серьезным, но улыбка пробивалась в уголках губ.

А дед… дед смотрел в камеру с той особенной грустью человека, который знает – такие моменты не вечны.

– Помнишь этот день? – Лазарь потянулся к фото, но передумал. Пальцы до сих пор были ледяными.

– Новый год, десять лет назад. Ты упал с саней три раза.

– Потому что ты меня толкал!

– Ты сам свалился. Засмотрелся на Снегурочку в соседних санях.

– Она была красивая, – Лазарь улыбнулся. – Интересно, настоящая была или ряженая?

– Учитывая, что у нее искры из глаз сыпались – настоящая.

Дорога петляла между спящими домами. Фонари мигали, отбрасывая желтые круги на асфальт. Город спал, не подозревая, что где-то рядом ходят мертвецы, а древние боги шевелятся в своих темных углах.

Нормальные люди видели только то, что хотели видеть. Утечка газа. Пьяная драка. Бродячие собаки. Что угодно, только не правду.

– Семьдесят пять тысяч, – вдруг сказал Лазарь, глядя в окно.

– Что?

– Заказ. Семьдесят пять за упыря. Это же смешно, Гор. Грузчики в «Пятёрочке» больше получают.

– Может, пойдёшь грузчиком поработаешь?

– Ну нет. – Лазарь достал мёртвый телефон, попытался включить. Экран даже не мигнул. – Я люблю то, чем мы занимаемся.

Гордей молча полез в бардачок, достал оттуда что-то и кинул брату. Лазарь поймал, уставился на древнюю Nokia с кнопками.

– Издеваешься?

– Нет. Рарог дал. Говорит, финская сборка, двухтысячные. Электроники минимум, от магии не дохнет.

– У него даже камеры нет!

– Зато звонить можно. Набирай деда.

Лазарь покрутил «кирпич» в руках, нашел знакомый номер в контактах. Поднес к уху. Гудки пошли сразу – старая техника работала безотказно.

Один гудок. Два. Десять. Двадцать.

– Не берет, – Лазарь опустил телефон. На маленьком экране высветилось: «Вызов завершен». – Может, спит?

– Дед никогда не отключает телефон. Ты же знаешь.

– Может, в Нави сигнал не ловит, – попытался пошутить Лазарь, но шутка вышла кислой.

Впереди показались огни круглосуточной шаурмичной. «У Ашота» – неоновая вывеска мигала, бросая красные блики на снег. Гордей притормозил у обочины.

– Серьёзно? Сейчас?

– Я всегда хочу есть после боя.

– А я хочу домой. Проверить, что там.

– Ладно, дай хоть чай возьму и поедем. – Гордей заглушил мотор. В наступившей тишине было слышно, как потрескивает остывающий двигатель. – И потом… если дела плохи, это может быть последний раз.

Лазарь хотел возразить, но промолчал. В словах брата была логика. Если кто-то действительно забрал деда, если Семь Печатей – не бред умирающего упыря…

Тогда теплый чай от Ашота может стать последним нормальным моментом в их жизни.

Колокольчик над дверью звякнул, когда они вошли. Внутри было тепло, пахло жареным мясом и специями. За стойкой возился сам Ашот – невысокий армянин с седеющими висками и руками, привыкшими к работе.

– О, братья Морозовы! – его лицо расплылось в улыбке. – Опять ночная смена? Как вы только не спите, а?

– Привычка, – Гордей подошел к стойке. – Два чая, Ашот. Покрепче.

– Сделаю как для себя! Шаурма будет? У меня свежее мясо, только что замариновал.

– Сегодня только чай, – Лазарь достал телефон по привычке, вспомнил, что он мёртв, и убрал обратно. – Мы спешим.

– Куда же спешить в такую ночь? – Ашот ловко орудовал чайником. – Сидите, грейтесь. Вы же мою Анечку помните? От домового спасли?

– Помним, – кивнул Гордей. – Как она?

– Растет! В школу пошла, одни пятерки. Говорит, хочет как вы – людям помогать. – Ашот поставил перед ними два стакана дымящегося чая. – Я ей говорю – учись сначала, потом о подвигах думай. А она – папа, дядя Лазарь с дядей Гордеем тоже учились? Что ей ответить, а?

– Что учились, – улыбнулся Лазарь, грея ладони о стакан. Тепло медленно расползалось по замерзшим пальцам. – Правда, не тому, чему в школе учат.

– Это точно! – Ашот засмеялся. – Ой, чуть не забыл!

Он полез под прилавок, достал небольшой сверток.

– Держите. Анечка передавала. Сама делала.

Внутри оказались два браслета из разноцветных ниток. Детская работа – неровные узелки, торчащие концы. На каждом криво вышито: «Спасибо».

– Обереги, – пояснил Ашот. – Говорит, от злых духов защитят. Я смеялся, но она серьезная такая – папа, это важно! Они мне помогли, теперь я им помогу.

Лазарь молча надел браслет на запястье. Гордей последовал его примеру.

– Передай спасибо, – тихо сказал старший брат. – И… пусть учится хорошо.

– Передам, передам! – Ашот улыбнулся, но что-то в лицах братьев заставило его нахмуриться. – Что-то случилось? Вы какие-то… не такие сегодня.

– Все нормально, – Лазарь допил чай одним глотком. Горячее обожгло горло, но это была приятная боль. Живая. – Просто устали.

В окне за спиной Ашота мелькнула тень. Высокая фигура в черном прошла мимо, оставляя темные следы на снегу. Братья одновременно напряглись.

– Что? – Ашот обернулся. – Что-то увидели?

Улица была пуста. Только ветер гонял снежную поземку, да фонарь мигал, готовый вот-вот погаснуть.

– Показалось, – Гордей положил деньги на стойку. – Спасибо за чай, Ашот.

– Да что вы! Я угощаю, – армянин попытался вернуть купюры. – Вы же Анечку спасли!

– Бери, – Лазарь уже шел к двери. – И… закройся сегодня пораньше. Ладно?

– Почему? Ночь только началась, клиенты пойдут…

– Просто закройся, – Гордей посмотрел ему в глаза. – Поверь мне. Сегодня лучше быть дома. С семьей.

Они вышли, оставив озадаченного Ашота за стойкой. Колокольчик прозвенел последний раз, и дверь закрылась.

На улице стало еще холоднее. Ветер усилился, швыряя снег в лица. Но братья стояли, глядя на следы. Они вели от шаурмичной через дорогу и терялись в темноте.

Следы были странные – слишком большие для человека, со странными отметинами, словно кто-то волочил за собой что-то тяжелое.

– Что думаешь? – спросил Лазарь.

– Не знаю, – Гордей направился к машине. – Поехали. Чем быстрее доберёмся до дома, тем лучше.

УАЗ завелся с полоборота. Когда они отъезжали, Лазарь обернулся. Ашот стоял в окне, глядя им вслед. Потом снял фартук и начал гасить огни.

Хороший человек. Умный. Такие выживают.

Остаток пути они ехали молча. За окнами проносились спящие дома, темные парки, пустые улицы. Нормальный мир, не подозревающий об опасности.

А над городом, невидимые за облаками, кружились черные снежинки. Предвестники бури, которая изменит все.

***

Первым признаком беды стали открытые ворота.

Гордей затормозил в сотне метров от усадьбы. Кованые створки, обычно наглухо запертые, покачивались на ветру. В лунном свете была видна сломанная цепь – толстые звенья разорваны, словно нитки.

– Дед никогда не оставляет ворота открытыми, – Гордей заглушил двигатель. В наступившей тишине было слышно, как створки скрипят на петлях. – Никогда.

Они вышли из машины. Холод ударил сразу, но это был странный холод. Не январский мороз, который щиплет щеки и заставляет кутаться в шарфы. Это было что-то другое.

Холод, который шел не извне, а изнутри. Из самой земли.

– Гор… – Лазарь присел, коснулся дороги ладонью. – Снега нет.

Действительно. Везде лежали сугробы – на обочинах, на крышах домов, на деревьях. Но круг радиусом в километр вокруг усадьбы был чист. Голая земля, черная и теплая на ощупь.

– Защитные чары развеяны, – Гордей достал двустволку из машины. – Они всегда работали.

– Но не сейчас.

– Не сейчас.

Они двинулись к воротам. С каждым шагом тревога нарастала. Вокруг царила неправильная тишина. Ни ветра, ни обычных ночных звуков. Даже их шаги звучали приглушенно, словно воздух стал плотнее.

Усадьба выглядела как всегда – старый деревянный дом в традиционном стиле, резные наличники, крыльцо с колоннами.

Но окна были темны. Все до единого.

– Электричество вырубилось? – Лазарь проверил оба Глока. Пальцы привычно нашли предохранители.

– Или вырубили.

Они остановились у крыльца. Входная дверь была приоткрыта. Из щели не доносилось ни звука, ни света. Только темнота, густая как деготь.

– Помнишь первое правило? – спросил Гордей.

– Сначала разведка.

– Правильно. Но сегодня у нас нет на неё времени.

Гордей толкнул дверь ногой. Та открылась без скрипа – еще одна неправильность. Эта дверь скрипела последние пятьдесят лет. Дед говорил, это лучшая сигнализация.

Прихожая встретила их пустотой. Не просто отсутствием людей – отсутствием всего. Дом всегда пах елкой – дед обожал хвойные ветки, развешивал их повсюду. Пах воском от свечей, старым деревом, легким дымком из камина.

Сейчас не пахло ничем. Словно из воздуха высосали все ароматы.

Часы в прихожей стояли. Старинные напольные часы, тикавшие без перерыва двести лет. Стрелки замерли на полуночи.

– Время остановилось, – Лазарь подошел к часам, тронул маятник. Тот качнулся и замер. – Это очень плохо, да?

– Здесь была серьезная магия. Такая, что пространство до сих пор не оправилось.

На вешалке висела дедова шуба. Та самая, в которой он был Дедом Морозом для всей страны. Красная с белым мехом, расшитая снежинками.

Но снежинки почернели. И мех тоже.

Лазарь протянул руку, но Гордей перехватил его запястье.

– Стой. Видишь иней?

Действительно, шуба была покрыта тонким слоем инея. Черного инея. Он искрился в лунном свете из окна, переливался как нефтяная пленка.

– Чертовщина, – выдохнул Гордей.

Они двинулись вглубь дома. Каждый шаг отдавался глухим эхом. Картины на стенах висели криво. На полу валялись осколки – дедова любимая ваза, та, что стояла на комоде сотню лет. Земля из нее рассыпалась черными комьями.

Дверь в дедову комнату была выбита. Не открыта – именно выбита. Тяжелый дуб расщепило, словно ударили тараном.

Или чем-то похуже тарана.

Лазарь вошел первым и замер на пороге.

– Док? – Гордей заглянул через его плечо. – Твою ж…

Комната выглядела как после урагана. Мебель разбросана, книги вырваны из шкафов, ковер порван. Но хуже всего была кровать. Старинная дубовая кровать, которую дед застилал каждое утро с армейской точностью.

Она была сломана пополам. Матрас вспорот, перья кружились в воздухе, не падая – еще один признак искаженного пространства.

– Он всегда учил нас застилать постель, – голос Лазаря дрогнул. – Помнишь? Говорил, день начинается с порядка.

– Помню.

– А тут… словно его выдернули. Силой. Он боролся, Гор. Смотри – следы когтей на изголовье.

Действительно, дерево было исполосовано глубокими царапинами. Дед пытался удержаться, но что-то – или кто-то – оказалось сильнее.

Книга «Родословная» лежала на полу, раскрытая. Древний фолиант, хранящий историю рода Морозовых. Страницы покрывал тот же чёрный иней.

– Не трогай! – Гордей успел схватить брата за плечо. – Это ловушка. Смотри – руны по краям.

На полу вокруг книги были начертаны символы. Они пульсировали тусклым светом, словно угасающие угольки.

– Знакомые руны… но извращенные. Вывернутые наизнанку. Кто прикоснется – того заморозит. Навечно.

– Как обойти?

– Никак. Нужен Рарог. Он разбирается в рунах лучше нас.

Лазарь вдруг дернулся, схватился за висок.

– Док?

– Я… я вижу… – глаза Лазаря остекленели.

Дар проснулся, показывая то, что было.

– Дед. Он встал, услышал шум. Взял посох, пошел проверить. А потом… тьма. Холод. Голос из тьмы: «Время пришло, старик. Семь печатей ждут.» Дед боролся, но… их было много. Слишком много.

– Кого много?

– Заложных. Целая армия мертвецов. И он… Чернобог. Я не могу разглядеть лицо, только силуэт. Огромный. Древний. И холодный, Гор. Такой холодный, что дед… наш дед отступил.

Лазарь пошатнулся, Гордей подхватил его.

– Хватит. Не смотри дальше.

– Они утащили его в портал. В Навь. Он жив, Гор! Дед жив, но…

– Но что?

– Думаю, у него мало времени. Что бы Чернобог ни задумал, нужно спешить.

Из подвала донесся звук. Слабый, едва различимый. Словно кто-то постучал по металлу.

Братья переглянулись.

– Кузня, – выдохнул Гордей.

– Рар!

Они бросились вниз. Лестница в подвал вела прямо в кузню – сердце дома, место силы Рарога. Обычно оттуда доносился звон молота, треск огня, бурчание старого духа.

Сейчас – тишина и темнота.

Массивная железная дверь в кузню была заперта. Нет, не заперта – запечатана. Черные руны покрывали металл, складываясь в сложный узор.

– Чернолось! – Лазарь пнул дверь. Руны вспыхнули, отбросив его к стене. – Больно же!

– Не трогай! Это темная печать. Нужно думать.

Из-за двери донесся голос. Слабый, хриплый, но узнаваемый.

– Парни… не подходите…

– РАР! – братья бросились к двери. – Рар, ты жив?

– Еле… Слушайте, придурки… это ловушка. Черные руны… я в круге…

– Мы вытащим тебя!

– Стойте! – в голосе Рарога появилась сила. – Не лезьте, балбесы! Один неверный шаг – и я сдохну. А вы следом.

– И что делать? – Гордей изучал руны, пытаясь найти слабое место.

– Кровь… нужна ваша кровь. Морозовых. По три капли на каждую руну. Но осторожно! Если ошибетесь с порядком…

– Понял. Док, нож.

Лазарь достал серебряный нож, полоснул по ладони. Кровь выступила темными каплями – почти черная в тусклом свете.

– Начинай с верхней, – направлял Рарог. – Потом по часовой стрелке.

Братья работали молча. Кровь шипела, касаясь рун. Символы вспыхивали и гасли один за другим. С каждой погашенной руной дверь содрогалась, словно живая.

Последняя руна. Последняя капля.

Вспышка!

Дверь распахнулась, ударив в стену. Из кузни вывалился дым – черный, едкий, пахнущий серой.

– Рар! – братья бросились внутрь.

Вечный огонь погас. Впервые за триста лет. Кузня была холодной и темной. Посреди начертан круг из тех же черных рун. В центре – Рарог.

Старый дух огня выглядел плохо. Очень плохо. Кожа посерела, глаза потускнели, из волос исчезли рыжие искры.

– Вот… спасибо… – он попытался встать, но ноги подкосились. Братья подхватили его под руки. – Думал, все. Конец мне.

– Что случилось? – Гордей помог ему сесть на лавку.

– Он пришел как смерть. Тихо. Я даже молот не успел взять. Просто… появился из тьмы. Древняя сила. Такая древняя, что мои триста лет – как плевок.

– А дед?

– Я пытался помочь, но… – Рарог закашлялся. – Он меня как котенка отшвырнул. Запер в круге. Сказал – пусть огненная птичка посидит, подумает. Скоро огню не останется места в новом мире.

– Новом мире? – Лазарь присел рядом. – Что он задумал?

– Семь печатей мироздания. Слышали о таких?

– В сказках.

– Это не сказки, Док. Семь печатей держат границы между мирами. Между живыми и мертвыми, между реальностями разных пантеонов. Сломаешь печати – и все смешается. Мертвые встанут, боги сойдут с небес, хаос поглотит мир.

– И дед…

– Ключ к первой печати. Морозовы – древний род. Ваша кровь помнит первую зиму, первый снег. А Дед Мороз – живое воплощение зимы. Его сила откроет славянскую печать.

– Значит, надо его вернуть.

– Из Нави? – Рарог горько усмехнулся. – Вы хоть знаете, что такое Навь? Мир мертвых, пацаны. Туда легко попасть, но выйти…

– Выйдем, – отрезал Гордей. – Скажи, как попасть.

– Есть способы. Но сначала нужно подготовиться. Оружие, артефакты, знания. И союзники. В одиночку против Чернобога…

Рарог не договорил. Снаружи что-то грохнуло. Потом еще. Словно кто-то бил в дверь. В главную дверь дома.

– Твою ж… – Лазарь вскочил. – Гости?

Удары усилились. Дом задрожал. Старое дерево трещало под напором.

– Заложные, – прохрипел Рарог. – Чернобог оставил подарок. Они будут ломиться, пока не войдут.

– Сколько? – Гордей перезарядил двустволку.

– Судя по звукам… много. Очень много.

В окно кузни – маленькое, под потолком – заглянула луна. Но свет был неправильный. Не белый, а грязно-желтый.

И по стеклу поползли тени. Черные снежинки. Первые вестники бури.

– Черный снег, – прошептал Лазарь. – Упырь был прав.

– Это только начало, – Рарог попытался встать. – Когда он пойдет по-настоящему, живые начнут умирать. А мертвые – вставать. Нужно убираться отсюда.

– А вечный огонь? – Гордей кивнул на погасший очаг.

– Я… я попробую разжечь. Но сил мало. Нужно время.

Грохот наверху усилился. Послышался треск – входная дверь поддавалась.

– Времени у нас как раз нет, – Лазарь достал оба Глока. Подсветка ожила, пульсируя в темноте. – Гор, план?

– Держим лестницу. Не даем спуститься. Рар разжигает огонь. Потом думаем.

– Шикарный план. Особенно про «потом думаем».

– Есть лучше?

– Нет.

Наверху что-то рухнуло. Входная дверь. Потом послышались шаги. Много шагов. Медленных, шаркающих.

Мертвых.

– За семью, – Лазарь взвел курки.

– За семью, – кивнул Гордей.

– Работают братья.

Они поднялись по лестнице навстречу армии мертвецов. А снаружи чёрный снег падал всё гуще, покрывая землю саваном смерти.

Первая печать готова была пасть.

И только братья Морозовы стояли между миром и хаосом.

***

ᛈᛟᛋᛚᛖᛞᚾᛁᛃ ᛋᚾᛖᚷ ᚲᚨᛋᛏ ᛟᛞᛁᚾ

Глава 1. Последний снег (Часть II)

«За ним – хоть в смерть.»

ᛋᚨ ᚾᛁᛗ ᚺᛟᚦ ᚹ ᛋᛗᛖᚱᛏᛁ

***

Первый заложный рухнул с двумя дырами во лбу. Но через секунду поднялся и пошел дальше. Второй получил заряд дроби в грудь – упал и продолжил ползти. Толку ноль. Десятки, сотни – узкая лестница не давала увидеть, сколько их там.

– Они не дохнут! – Лазарь всадил полобоймы в ближайшего мертвеца.

– Заложные покойники! – крикнул снизу Рарог. – Соль! Нужна соль!

– В сумке! – Гордей отшвырнул мертвеца прикладом. – Док, прикрой!

Лазарь встал в полный рост, ведя огонь двумя руками. Глоки рычали синхронно, выплевывая серебро. Мертвецы падали, поднимались, падали снова. Воздух наполнился пороховым дымом и вонью разложения.

Гордей выхватил мешочек соли из походной сумки. Старая добрая соль из Мертвого моря – лучшее против нежити.

– Лови! – он швырнул горсть в лицо ближайшему заложному.

Эффект был мгновенным. Мертвец взвыл – нечеловеческий звук, от которого кровь стыла в жилах. Кожа задымилась, почернела, начала осыпаться. Он рухнул и больше не поднялся.

– Работает! – Лазарь подхватил второй мешочек. – Давай, насолим им!

Братья работали как единое целое. Гордей швырял соль, Лазарь добивал ослабевших выстрелами. Лестница покрылась телами, но мертвецы продолжали лезть.

– Кончается! – Гордей вытряхнул последние крупинки.

– И патроны тоже! – Глоки щелкнули вхолостую.

– Вниз! – заорал Рарог. – Сюда!

Братья отступили. На последней ступеньке Лазарь споткнулся. Падая, увидел, как ближайший заложный тянется к его горлу почерневшими пальцами.

Время замедлилось. Дар показал собственную смерть – удушье, темнота, холод…

Вспышка!

Ослепительный свет ударил из кузни. Вечный огонь ожил, взревел, выплеснулся наружу огненной волной. Рарог стоял у очага, подняв руки. Старый дух пылал – в прямом смысле. Огонь струился по его телу, превращая в живой факел.

– Именем Cварога! – голос Рарога прогремел как удар грома. – Сгинь, нежить!

Огненная волна прокатилась по лестнице. Заложные вспыхивали как спички, превращаясь в пепел за секунды. Их вопли слились в единый хор, от которого задрожали стены.

Потом – тишина. Только пепел кружился в воздухе, оседая черными хлопьями.

Рарог покачнулся и рухнул на колени. Огонь на его теле погас.

– Рар! – братья подбежали к нему.

– Я… в порядке… – он тяжело дышал. – Просто… много сил ушло. Слишком много.

– Ты спас нас, – Гордей помог ему подняться.

– Пока. Это была только первая волна. Чернобог пошлет еще.

Лазарь поднялся проверить дом. Прихожая была разгромлена. Входной двери не существовало – на ее месте зияла дыра с обугленными краями. Пол покрывал толстый слой пепла.

А за порогом…

– Гор! Иди сюда!

За порогом падал снег. Черный снег. Хлопья размером с ладонь медленно опускались с неба, покрывая землю темным саваном. Где снежинки касались травы, она чернела и увядала.

– Началось, – Гордей встал рядом. – Рар был прав. Когда черный снег пойдет по-настоящему…

– Живые начнут умирать, – закончил Лазарь.

Он протянул руку, поймал снежинку. Та обожгла кожу холодом, оставив темное пятно.

– Ай, блин!

– Не трогай! Это же проклятый снег!

Вдалеке послышался вой. Потом еще один. И еще. Волчий вой, но неправильный. Слишком долгий, слишком голодный.

– Оборотни? – Лазарь потер обожженную ладонь.

– Или хуже. Док, нужно решать. Либо укрепляемся здесь, либо уходим.

– Дом без защиты. Дверь выбита, окна… – Лазарь осекся, глядя вверх.

В окне второго этажа мелькнуло лицо. Бледное, с пустыми глазницами. Потом другое. И третье.

Заложные. Они не ушли. Они ждали наверху.

– Вот черт…

Стекло взорвалось. Мертвецы попадали из окон. Десятки тел ударились о землю с влажным хлюпаньем. И начали подниматься.

– В кузню! – заорал Гордей. – Быстро!

***

Они захлопнули тяжелую дверь кузни, навалились спинами. Удар! Металл прогнулся. Еще удар! Петли заскрипели.

Рарог начертил молотом круг в воздухе. Огненные руны вспыхнули на двери, складываясь в защитный узор. Удары снаружи стихли.

– Долго продержится? – Лазарь сполз по двери, тяжело дыша.

– Час, может два. Потом руны выгорят.

– И что дальше?

– Дальше… – Рарог тяжело опустился на лавку. – Дальше либо мы найдем способ попасть в Навь, либо Чернобог пришлет кого-то посерьезнее заложных.

В кузне повисла тишина. Только потрескивал вечный огонь да изредка доносились удары снаружи – мертвецы проверяли защиту на прочность.

– Итак, – Гордей сел напротив Рарога. – Рассказывай. Чернобог, Навь, печати. Все по порядку.

– Чернобог – древний. Старше меня, старше вашего рода. Он был здесь, когда мир только разделился на Явь, Навь и Правь.

– Бог смерти? – спросил Лазарь, перезаряжая Глоки.

– Не совсем. Он… судья мертвых. Или был им. Но тысячи лет в Нави меняют любого. – Рарог потер виски. – Он возненавидел живых. Считает, что мертвые имеют больше прав – их больше, они дольше существуют.

– И поэтому хочет сломать печати?

– Семь Печатей держат границы миров. Представь – египетские мумии в Москве, драугры в Каире, китайские призраки в Нью-Йорке. Боги сойдут с ума от чужих молитв. Мертвые восстанут везде.

– И дед – ключ к первой печати, – понял Гордей. – Значит, нужно вернуть его. Как попасть в Навь?

– Навь – это не подвал, откуда можно выйти по лестнице. Это целый мир. Темный, извращенный, полный опасностей. Живые там долго не протянут.

– А как же Орфей? – Лазарь вспомнил легенды. – Он спускался за Эвридикой.

– И вернулся один. Навь не отпускает просто так. – Рарог замолчал, глядя в огонь. – Иногда плата – годы жизни. Иногда – воспоминания. А иногда… часть души остается там навсегда.

Братья переглянулись.

– Есть другие способы? – спросил Гордей.

– Можно попробовать договориться. Но Чернобог… не любит договоры. Можно найти союзников среди мертвых – не все служат ему. Можно…

Грохот!

Защитные руны на двери вспыхнули ярче. Что-то очень большое ударило снаружи.

– Они привели кого-то, – Рарог вскочил. – Большого.

– Чем больше шкаф… – Лазарь проверил патроны. Мало. Слишком мало. – Интересно, кто там?

Ответом стал рев. Нечеловеческий, полный голода и ярости. От него задрожали стены, посыпалась каменная крошка с потолка.

– Это не заложный, – прошептал Рарог. – Это… нет. Только не…

– Что? Что там?

– Мара… Зеркальная Мара. Чернобог прислал одного из своих генералов.

Дверь содрогнулась. Защитные руны начали тускнеть.

– У нас минута, может две, – Рарог схватил молот. – Слушайте внимательно. Что бы вы ни увидели, что бы она ни показала – не верьте. Мара питается страхом и сомнениями.

– А как ее убить?

– Разбить ее истинную форму. Но сначала нужно ее увидеть. Настоящую, а не отражения.

Руны погасли. Дверь медленно открылась.

На пороге стояла женщина. Красивая, в белом платье, с длинными черными волосами.

Лицо казалось знакомым, но братья не могли вспомнить, где его видели.

– Мальчики мои, – голос был мягким, любящим. – Что же вы тут делаете? Идите ко мне.

Лазарь сделал шаг вперед, потом замер.

Лицо. Он узнал лицо.

– Мама? – голос сорвался.

Это была она. Елена Морозова. Та, что бросила их после смерти отца. Та, что выбрала бутылку вместо сыновей.

– Лазарик, – она протянула руки. – Прости меня. Я была неправа. Но я вернулась. Вернулась за вами.

– Это не она! – Гордей схватил брата за плечо. – Док, это Мара! Не слушай!

– Гордеенька, – женщина повернулась к старшему. – Ты всегда был таким серьезным. Прямо как папа. Но я люблю вас обоих. Одинаково.

– Заткнись! – Гордей поднял двустволку. – Наша мать мертва. Пьянь загубила ее десять лет назад.

– Разве мертва? – женщина улыбнулась.

Слишком широко.

– Разве любовь умирает? Разве материнское сердце может забыть своих детей?

Она сделала шаг. Свет вечного огня отразился в ее глазах, и на секунду братья увидели правду.

Пустые глазницы. Черные провалы вместо глаз.

Лазарь выстрелил первым. Пули прошли сквозь Мару, оставив дымящиеся дыры. Она засмеялась – звук разбитого стекла.

– Глупые дети. Вы не можете убить память. Не можете убить боль.

Ее лицо начало меняться. Теперь это был отец. Михаил Морозов. Сильный, надежный, мертвый.

– Сыновья, – его голос был таким, каким они помнили. – Я погиб из-за проклятия. Из-за этой силы. Бросьте все. Бегите. Живите нормальной жизнью.

– Пап… – Гордей дрогнул.

– Не слушайте! – Рарог швырнул в Мару горящую головню. – Это все ложь!

Мара даже не пошевелилась. Огонь прошел сквозь нее. Но там, где он коснулся, мелькнуло что-то другое.

Темная фигура, состоящая из осколков зеркал.

– Вот ты где, – прошептал Лазарь.

Он закрыл глаза, позволив Дару вести себя. Холод разлился по венам – но не тот холод, что замораживал душу. Это была ясность. Четкость.

Он видел смерть во всех ее проявлениях. И Мара была ходячей смертью.

– Гор, зеркала! Она вся из зеркал! Бей по отражениям!

Гордей не раздумывал. Двустволка рявкнула, посылая заряд дроби в тени за Марой.

Звон!

Одно из зеркал-теней разлетелось. Мара взвыла, ее облик дрогнул.

– Есть! Давай еще!

Братья открыли огонь. Но Мара была быстрой. Она металась по кузне, меняя облики – мать, отец, дед, даже маленькие версии их самих.

– Вы убиваете свои воспоминания! – кричала она голосами всех, кого они любили. – Убиваете свое прошлое!

– Лучше убить прошлое, чем позволить ему убить будущее! – Лазарь перезарядил Глоки.

И тут он увидел.

Пока Мара металась, уворачивалась, меняла облики – в углу кузни появилось зеркало. Настоящее, не иллюзия. И в нем отражалась истинная форма Мары – существо из тысячи осколков, скрепленных тьмой и страхом.

– Рар! Молот! Угол!

Рарог не стал спрашивать. Молот Сварога полетел в указанном направлении.

Удар!

Зеркало взорвалось тысячей осколков.

Мара закричала. По-настоящему. Все ее отражения схлопнулись в одну точку. На секунду она предстала в истинном облике – чудовище из зеркальных осколков, с тысячей лиц в каждом осколке.

Потом начала рассыпаться.

– Вы… не понимаете… – ее голос распадался на эхо. – Он идет… Черный Владыка… никто не спасется… даже вы… особенно вы…

Последний осколок упал на пол и почернел. Мара исчезла.

В кузне повисла тишина.

– Это была разведка, – наконец сказал Рарог. – Чернобог проверял вашу силу.

– И что он узнал?

– Что вы сильнее, чем он думал. Но недостаточно сильны для Нави.

– Значит, станем сильнее, – Гордей перезарядил двустволку. – Что нужно?

– Союзники. Знания. И… – Рарог замялся.

– Что?

– Благословение. От тех, кто сильнее Чернобога. От светлых сил.

Снаружи вдруг стало тихо. Подозрительно тихо.

Лазарь подошел к маленькому окну, выглянул. И отшатнулся.

– Эм… парни? У нас проблема.

– Еще одна? – Гордей подошел к окну. – Твою ж…

Весь двор был покрыт черным снегом. Слой в полметра за какой-то час. И снег продолжал падать – плотный, темный, несущий смерть.

Но хуже было другое.

Посреди двора стоял человек. Высокий, в черном плаще, с капюшоном, скрывающим лицо. Он не двигался, просто стоял и смотрел на дом. От его фигуры расходились круги абсолютной темноты.

– Кто это? – прошептал Лазарь.

– Вестник, – Рарог побледнел. – Вестник Чернобога. Он принес послание.

Фигура подняла руку. В воздухе загорелись руны – черные, пульсирующие, древние. Братья не знали языка, но смысл был ясен.

«Время истекает. Первая печать падет на рассвете. Придите и посмотрите. Или прячьтесь и ждите конца.»

Руны погасли. Вестник развернулся и пошел прочь, оставляя дымящиеся следы в черном снегу.

– Рассвет, – Гордей посмотрел на часы. Стрелки задрожали и начали крутиться с бешеной скоростью. – Сколько у нас времени?

– В Нави время течет иначе, – Рарог покачал головой. – Может, час. Может, минута. Может, уже поздно.

– Значит, решаем сейчас. – Лазарь проверил патроны. Почти пусто. – Идём за дедом или…

– Идем, – отрезал Гордей. – Вопрос – как.

***

Рарог подошел к дальней стене кузни. Провел рукой по камням, нащупывая что-то.

– Ваш прадед был умным человеком. Параноиком, но умным. Он знал – однажды придется бежать. Или идти туда, куда не ходят живые.

Щелчок.

Часть стены отъехала в сторону, открывая узкий проход.

– Туннель?

– Старый путь. Ведет к Кривому Дубу – тысячелетнему дереву на границе миров. Если где и можно открыть портал в Навь, так это там.

– Почему ты раньше не сказал? – Лазарь уже шагнул в темноту.

– Потому что это билет в один конец! – Рарог схватил его за плечо. – Портал работает только на вход. Выйти можно будет только через главные врата Нави. А их стережет сам Чернобог.

– Прекрасно. – Гордей стянул с полки походный мешок. – Что берем?

– Все. Соль, серебро, освященную воду. И… – Рарог подошел к сундуку в углу. – Это.

Он достал два предмета. Медальон на цепи – круглый, с изображением снежинки. И перо – красно-золотое, пульсирующее внутренним светом.

– Медальон был вашей бабки. Единственное, что защитит от морока Нави. Без него потеряете рассудок за час.

– А перо?

– Перо жар-птицы. Мое… последнее. – Рарог помолчал. – Если дела пойдут совсем плохо – сломайте. Я приду. Один раз.

– Рар, ты же привязан к кузне…

– Приду, – повторил Рарог. – Даже если это убьет меня. Мы же… семья.

Момент молчания. Потом Гордей кивнул, пряча медальон под рубашку. Лазарь взял перо, засунул во внутренний карман.

– Оружие проверили?

– Мало патронов, – Лазарь покачал головой. – На большой бой не хватит.

– В Нави обычное оружие работает плохо. Там другие законы. Важнее воля, вера, сила духа. И… ваш дар.

– Заморозка? – Лазарь посмотрел на свои руки. Кожа была бледной, почти синеватой. Пальцы подрагивали от внутреннего холода.

– Мертвые боятся холода жизни больше, чем живые – холода смерти. Используй это.

Наверху что-то грохнуло. Потом еще. Словно великан молотил по крыше.

– Время вышло, – Рарог подтолкнул их к проходу. – Идите. Быстро!

– А ты?

– Задержу их. Сколько смогу.

– Рар…

– Идите! – старый дух вспыхнул.

Буквально.

Огонь окутал его тело, превращая в живой факел.

– Это мой дом. Мой огонь. Моя битва. А ваша – впереди.

Братья нырнули в туннель. Позади грохнул взрыв – Рарог выпустил всю мощь вечного огня. Крики, вой, запах горелой плоти.

Туннель был узким, низким. Приходилось идти согнувшись. Стены сочились влагой, под ногами хлюпала жижа. Но братья не останавливались.

Позади бушевала битва – Рарог продавал свою жизнь как можно дороже.

– Видишь что-нибудь? – Гордей шел первым, держа перед собой фонарь.

– Темно, как в жо… – Лазарь осекся. – Стоп. Гор, стой!

Старший брат замер. В свете фонаря впереди блеснула вода. Подземная река, быстрая и черная.

– В обход?

– Нет. Но смотри – лодка.

Действительно, у берега покачивалась старая лодка. Дерево почернело от времени, но держалась на плаву.

– Слишком удобно, – Гордей проверил шест. – Ловушка?

– Или прадед действительно все продумал. Пошли, время поджимает.

Они сели в лодку. Та накренилась, но выдержала. Гордей оттолкнулся шестом, и течение подхватило их.

Река несла их в темноту. Фонарь выхватывал из мрака влажные стены, низкие своды, странные наросты на камнях.

Иногда в воде мелькало что-то – то ли рыба, то ли…

– Не смотри в воду, – предупредил Гордей. – Помнишь легенды о подземных реках?

– Угу. Души неупокоенных, бла-бла-бла. Детские сказки.

Но Лазарь отвёл взгляд, в тёмной воде действительно мелькали лица. Искаженные, кричащие, тянущие руки вверх.

Река вынесла их в пещеру. Огромную, с потерявшимся в темноте потолком.

А посередине…

– Вот это дуб, – присвистнул Лазарь.

Кривой Дуб был чудовищен. Ствол толщиной с дом изгибался немыслимыми углами. Ветви тянулись во все стороны, исчезая в темноте. Корни уходили глубоко в землю, местами выныривая на поверхность как спины морских змеев.

Но самым жутким были листья. Черные, шелестящие без ветра. И на каждом – лицо. Маленькое, искаженное в крике лицо.

– Души, – прошептал Гордей. – Это души тех, кто пытался пройти в Навь без разрешения.

– Веселуха. И как нам получить разрешение?

– Кровью. Всегда кровью.

Они подошли к стволу. В коре зияла расщелина – природный портал между мирами. Но затянутый чем-то мутным, похожим на пленку.

Гордей достал нож, полоснул по ладони. Кровь капнула на корни.

Дуб вздрогнул. Листья зашелестели громче, лица на них открыли рты в беззвучных криках.

– Морозовы идут в Навь, – громко сказал Гордей. – По праву крови. По праву рода. По праву мести.

Пленка дрогнула. Но не исчезла.

– Мало, – Лазарь тоже порезал ладонь. – Вместе.

Братья прижали окровавленные ладони к стволу. Холод и жар – лед Лазаря и внутренний огонь Гордея. Противоположности, но из одной крови.

Дуб взревел.

Да, именно взревел – звук шел из самой древесины. Пленка лопнула, открывая проход. За ней клубилась тьма. Живая, голодная тьма.

– Готов? – Гордей посмотрел на брата.

– Погнали! Дед там. Один. С психом-богом.

– Тогда пошли. И… Док?

– М?

– Что бы ни случилось – ты мой брат. Лучший брат, какой может быть.

– Гор, только без соплей. А то я подумаю, что ты Мара.

Гордей усмехнулся.

– Пошли спасать деда, придурок.

– Пошли, зануда.

Они шагнули в темноту.

Портал сомкнулся за их спинами с чавкающим звуком. Кривой Дуб остался в пустой пещере. Только листья шелестели, и лица на них улыбались.

Жутко, предвкушающе улыбались.

А высоко над землей, в мире живых, черный снег падал все гуще. Первая печать готовилась пасть.

И братья Морозовы неслись навстречу судьбе в мире, где мертвые правят, а живые – всего лишь гости.

Потому что Морозовы не бросают своих.

Даже в аду.

***

ᛈᛟᛋᛚᛖᛞᚾᛁᛃ ᛋᚾᛖᚷ ᚲᚨᛋᛏ ᛞᚹᚨ

Глава 2. Добро пожаловать в ад (Часть I)

«В Нави все врут. Даже правда.»

ᚹ ᚾᚨᚹᛁ ᚹᛋᛖ ᚹᚱᚢᛏ ᛞᚨᛃᛖ ᛈᚱᚨᚹᛞᚨ

***

Алина Сергеевна, двадцать восемь лет, менеджер среднего звена в банке «Открытие». Третий год в разводе, кот Барсик, ипотека на однушку в Бутово. Сегодня – особенный день. Максим с сайта знакомств наконец-то согласился прийти на ужин.

Готовила с утра. Борщ по маминому рецепту – со свеклой на сале, чтобы цвет был правильный. Котлеты из трех видов мяса, как учила бабушка. Наполеон из «Азбуки вкуса» – не успела испечь сам, но Максим не узнает.

– Очень вкусно, – улыбается он. Красивый, в меру небритый, глаза карие с искорками. – Прямо как дома в детстве.

– Правда? – Алина расцветает. Так давно никто не хвалил ее готовку. – Я так старалась! Еще добавки?

– С удовольствием.

Она встает, идет за чаем. В прихожей старое зеркало в резной раме – досталось от прабабки. Алина машинально глядит на отражение, поправляет прядь.

И замирает.

В зеркале на тарелке Максима копошатся черви. Жирные, белые, выползают из котлет, падают на скатерть, извиваются в борще. А сама она…

Кожа серая, местами отваливается кусками. Из левой глазницы течет что-то черное. Платье – то самое, любимое, синее в горошек – провисает на костях.

– Алиночка? – зовет Максим из кухни. – Ты там долго?

Она моргает. В зеркале – обычное отражение. Милая женщина, уставшая после работы, но старающаяся выглядеть хорошо для гостя.

Снова смотрит. Снова ужас.

– Да, иду! – кричит она, не отрывая взгляд от зеркала.

В отражении ее рот растягивается неестественно широко.

– Кушай, милый. Скоро станешь таким же сытым, как мы.

Максим в гостиной тянется за вилкой. Рука проходит насквозь. Он смотрит на ладонь – она полупрозрачная, сквозь кожу видны кости.

– Что за… – начинает он и осекается.

На пороге кухни стоит Алина. Милая, улыбчивая, с чайником в руках. Но за ее спиной в зеркале видна настоящая кухня – почерневшие стены, пол усеян костями, на плите варится что-то в человеческом черепе.

А за окном кухни, едва различимый в тумане – силуэт перевернутого дома с трубами, из которых валит черный снег.

– Чай будешь, дорогой? – спрашивает Алина. Челюсть отваливается и падает на пол. – Ой, прости. Я еще не привыкла.

Максим пытается встать. Ноги не слушаются – приросли к стулу. Нет, не приросли. Срослись. Он уже часть этой квартиры. Часть этого ужина. Часть Алины, которая так долго была одна.

– Не бойся, – шепчет она, наливая чай прямо сквозь его руку. Кипяток проходит насквозь, оставляя ощущение холода. – Скоро привыкнешь. У нас тут… уютно.

За окном медленно падает черный снег.

***

Портал выплюнул братьев как кость, которой подавился. Лазарь влетел лицом в грязь – теплую, пульсирующую, с прожилками как вены. Гордей приземлился сверху, выбив из младшего весь воздух.

– Слезь! – Лазарь попытался вытолкнуть брата. – Ты меня раздавишь, медведь!

– Не ори. Ориентируюсь.

– Ориентируйся не на мне!

Грязь под ними дернулась. Словно огромное существо вздохнуло во сне. Лазарь замер.

– Гор… это что подо мной?

– Не знаю. И знать не хочу. Вставай.

Они поднялись, отряхиваясь. Грязь липла к одежде, теплая и склизкая. Запах ударил в нос – сладковатая гниль с горьким привкусом. Как в морге, только хуже.

– Фу, блин! – Лазарь выплюнул черную жижу. – Это что, какашки мертвецов?

– Не смеши меня, – Гордей брезгливо стряхнул комок с рукава. – Хотя… пахнет похоже.

– Срань господня! Это реально какашки?!

– Док, заткнись и посмотри вокруг. У нас компания.

Лазарь поднял голову и замер.

Навь встретила их серым небом без солнца, без облаков. Просто пустота, излучающая тусклый свет. Под ногами – черная земля, местами покрытая той самой пульсирующей грязью. А вокруг…

Вместо деревьев из земли торчали скелеты. Огромные, явно не человеческие. Ребра великанов образовывали арки, черепа размером с дом смотрели пустыми глазницами. Некоторые шевелились – медленно, словно во сне, поворачивая головы вслед за движением.

– Нишутя себе, – выдохнул Лазарь. – Это что за кладбище гигантов?

– Это Навь, – Гордей проверил двустволку. Патроны на месте, но металл покрылся инеем. – Мир мертвых. Чего ты ждал, цветочки?

– Ну точно не это!

Вдалеке виднелся город. Обычные дома, пятиэтажки, даже телевышка торчала. Но что-то было не так. Присмотревшись, Лазарь понял – здания стояли под неправильными углами. Одни наклонились, другие висели в воздухе, третьи были перевернуты крышами вниз.

– Гравитация сломалась? – Лазарь потер глаза.

– Или архитектор был мертвым. Док, медальон!

Гордей схватился за грудь. Под рубашкой что-то грелось.

– Горячий! Прямо жжет!

– Рар говорил – защита от морока. Значит, морок уже пытается влезть в головы.

– Супер. День начинается отлично. Стоим по колено в дерьме мертвецов, вокруг скелеты машут ручками, а впереди город-перевертыш. Что дальше?

– Дальше? – раздался голос из-за ближайшего скелета. – Дальше либо сдохнете, либо станете как я. Третьего не дано!

Из-за гигантских ребер вышел мужик. Самый обычный русский мужик – ушанка со сломанным козырьком, ватник с прожженными дырками, кирзовые сапоги, стоптанные до невозможности. В руке – армейская фляжка. От него пахло водкой, табаком и еще чем-то… старым. Как от вещей с чердака.

– Опа, живые! – лицо мужика расплылось в улыбке. Не хватало половины зубов. – Давненько не видел! Сколько лет прошло… или веков? А, какая разница!

Братья переглянулись. Гордей незаметно передвинул палец на спусковой крючок.

– Ты еще кто? – спросил Лазарь.

– Степаныч я. Местный… как его… – мужик почесал затылок. Под ушанкой что-то зашевелилось. – Экскурсовод! Во, точно! По Нави вожу всяких идиотов.

– Почему идиотов? – обиделся Лазарь.

– А кто еще живым в Навь полезет? Нормальные люди дома сидят, детей растят, водку пьют. А вы вот приперлись. Значит, либо психи, либо герои. Но героев я лет сто не встречал. Все передохли.

– Обнадеживающе, – буркнул Гордей.

– А что вы хотели? – Степаныч сделал глоток из фляги. Запах спирта ударил в нос. – Тут Навь, детка! Тут все помирают. Даже мертвые.

– Как это – даже мертвые? – Лазарь шагнул ближе.

– А вот так! Помер ты, думаешь – все, конец мучениям? Хрен там! Попал в Навь – мучайся дальше. А если не повезет – помрешь еще раз. И попадешь еще глубже. А там… – Степаныч передернулся. – Там лучше не бывать.

– Ты давно здесь? – спросил Гордей.

– О, давно! При Александре Первом помер. От французской картечи. Бородино, мать его растак!

Степаныч гордо выпятил грудь. Ватник распахнулся, показывая дыру размером с кулак. Сквозь нее было видно позвоночник.

– И остался здесь? Почему?

– А куда идти? – Степаныч философски развел руками. – Жена небось уже замуж вышла. Сто раз правнуков нарожала. Дети выросли, забыли батю. Внуки меня и не знали. А тут… тут хоть водка не кончается!

– Почему не ушел дальше? В рай там, или… – начал Лазарь.

– В раю скучно, в аду тесно, а здесь… – Степаныч сделал еще глоток. – Здесь хоть есть с кем выпить. Даже если это мертвецы.

– И ты просто… бродишь тут сотни лет?

– Не просто брожу! Я вожу таких вот дураков, как вы. Показываю дорогу. За умеренную плату.

– Какую плату? – напрягся Гордей. – У нас денег нет. То есть, есть, но вряд ли твои деньги.

– Деньги? – Степаныч расхохотался. Смех был как кашель туберкулезника. – На кой мне деньги? Я двести лет мертвый! Мне истории нужны. Свежие, из мира живых. Расскажете пару баек – проведу куда надо.

– Только истории?

– А что еще с вас взять? Души у вас пока целые, кровь горячая… хотя погоди-ка.

Степаныч подошел к Лазарю, принюхался. Младший Морозов отшатнулся – от мертвеца пахло землей и тленом.

– Тааак, – протянул проводник. – А ты, парень, не совсем живой уже. Холодком от тебя тянет. Нездешним холодком.

– Это семейное, – буркнул Лазарь.

– Семейное?

– Типа, – согласился Гордей. – Нам нужно в центр Нави. К дворцу Чернобога.

Степаныч присвистнул. Изо рта вылетело что-то маленькое и черное – то ли муха, то ли кусок легкого.

– Ну вы даете! Прямо к Черному Владыке? Это ж самоубийство!

– У нас там дед, – отрезал Лазарь. – И мы его заберем.

– Ваш дед у Чернобога? – Степаныч покачал головой. – Тогда соболезную. Был дед, да сплыл. Никто от Черного Владыки не возвращался.

– Мы будем первыми.

– О, какие смелые! – Степаныч еще раз глотнул из фляги. – Ладно, по рукам. Истории в дороге расскажете. Пошли, пока местные не проснулись.

– Местные?

– Заложные покойники. Они тут везде. Днем спят, ночью бродят. А сейчас как раз…

Вдалеке раздался вой. Потом еще один. Десятки голосов подхватили, сливаясь в жуткий хор.

– …просыпаются, – закончил Степаныч. – Пошли быстрее. Они голодные после сна.

***

Степаныч вел их между скелетами великанов. Каждый шаг отдавался гулким эхом, словно они шли внутри огромного музыкального инструмента. Кости резонировали, издавая низкий гул.

– Не трогайте ничего, – предупредил проводник. – Не смотрите в глазницы. И главное – не отвечайте, если кто заговорит.

– А что будет, если ответить? – Лазарь, конечно, тут же уставился в ближайший череп.

– Станешь частью скелета. Будешь торчать тут до скончания времен. Или пока кто-нибудь не ответит тебе. Тогда поменяетесь местами.

– Весело у вас тут.

– Навь – не курорт. Тут свои правила. Первое и главное – не верь глазам. Особенно своим.

– Это как? – Гордей обошел подозрительно шевелящуюся кость.

– А вот так! Видишь дерево? – Степаныч ткнул вперед.

Действительно, между скелетами росло дерево. Черное, корявое, но живое. Даже листья были.

– Это не дерево. Это Федька-висельник. Повесился в 1876 году. Теперь притворяется деревом, ловит зазевавшихся.

– А если действительно дерево?

– Тогда это еще хуже. Живое в Нави долго не живет. Либо становится мертвым, либо чем-то средним. А среднее – самое поганое.

Они вышли к реке. Черная вода текла… вверх. По склону холма, игнорируя все законы физики.

– Река Слез, – объявил Степаныч. – Не пейте, не трогайте, не смотрите на отражение.

– Почему? – Лазарь уже наклонился к воде.

Гордей дернул его за шиворот.

– Потому что будешь вечно плакать, – пояснил Степаныч. – Видишь на дне?

Братья присмотрелись. На дне реки лежали лица. Сотни, тысячи лиц. Все плакали, рты открыты в беззвучных рыданиях.

– Это те, кто попил. Теперь их слезы – часть реки. И так будет всегда.

– А как перейти?

– По мосту, как все нормальные… то есть ненормальные люди.

Мост оказался из костей. Человеческих. Хруст под ногами отдавался в желудке.

– Не думайте о том, что это были люди, – посоветовал Степаныч. – Думайте, что это… ветки. Да, сухие ветки.

– Ветки не хрустят ТАК, – поморщился Лазарь.

На середине моста он остановился, стащил перчатку поправить волосы. Замер.

– Док? – Гордей обернулся. – Что?

– Ногти… – Лазарь смотрел на свою руку.

Ногти были синими. Не голубоватыми, как от холода. Синими, как у утопленника.

– Давно они такие? – тихо спросил Гордей.

– Не знаю. В усадьбе вроде нормальные были.

– Это Навь, – Степаныч покачал головой. – Она проявляет то, что скрыто. У тебя внутри холод, парень. Мертвый холод. И он прорывается наружу.

– Но я живой!

– Пока. Но ненадолго, судя по ногтям. У тебя проклятие?

– Типа того, – Лазарь натянул перчатку обратно. – Родовое.

– Ооо, родовые самые поганые. От них не избавишься. Только если…

– Что?

– Не, забудь. Это не для живых способ.

Они дошли до конца моста. Впереди расстилались Поля Скорби – бесконечная равнина серой травы под серым небом. Кое-где торчали черные деревья с веревками на ветвях.

– Не смотрите на висельников, – в который раз предупредил Степаныч. – Они…

– Зануды, помним, – перебил Лазарь.

Но было поздно. На ближайшем дереве качалось тело. Против ветра, как заметил Гордей. Мужчина в старом кафтане, лицо синее, язык вывалился.

И он смотрел прямо на них.

– Эй, – прохрипел висельник. – Эй, живые! Подождите!

– Не отвечайте! – зашипел Степаныч.

– Я знаю вас! Я знал вашего прапрадеда!

Лазарь дернулся, но Гордей удержал его.

– Он был моим другом! Мы вместе… вместе…

Голос висельника стих. Он продолжал качаться, глядя пустыми глазами.

– Что с ним? – шепнул Лазарь.

– Забыл, – пояснил Степаныч. – Они всегда забывают. Помнят, что хотят что-то сказать, но что именно – нет. Потому и зануды. Могут часами бормотать, пытаясь вспомнить.

Ветер усилился. И в нем…

«…не туда идете…»

Лазарь вздрогнул.

«…Морозовы всегда упрямые…»

«…как отец ваш…»

– Слышишь? – он схватил Гордея за рукав.

– Не слушай. Это ветер.

– Но они знают наши имена!

– В Нави все всё знают, – Степаныч пожал плечами. – Мертвых больше, чем живых. Миллиарды душ за всю историю.

«…зря пришли…»

«…не спасете…»

«…станете как мы…»

– А может, стоит прислушаться? – Лазарь огляделся. – Вдруг предупреждают?

– Или заманивают, – отрезал Гордей. – Пошли дальше.

Они ускорили шаг. Висельники на деревьях провожали их взглядами, губы шевелились в беззвучных словах.

– Кстати, – вдруг спросил Лазарь, – а тут, WiFi есть?

Степаныч остановился так резко, что братья чуть не налетели на него.

– Чего?

– Ну, интернет. Мировая паутина. Сеть.

– Это по-французски? – подозрительно прищурился проводник.

– Да нет же! Это… как бы объяснить… способ общаться на расстоянии.

– А! Телеграф, что ли?

– Типа того. Только круче.

– Не, телеграфов не держим. И вообще, французское не признаем. Принципиально. После Бородина зарекся – никакой французской хрени!

– Но интернет не французский…

– Мне по барабану! Звучит по-французски – значит, не надо. У нас тут все по-простому. Умер – лежи. Не хочешь лежать – броди. Захотел выпить – придумай водку. Вот!

Степаныч с гордостью продемонстрировал флягу.

– Как это – придумай водку? – заинтересовался Гордей.

– Единственный плюс Нави. Что сильно захочешь – то и получишь. Я двести лет хотел водку, которая не кончается. И придумал! Смотрите!

Он сделал огромный глоток, опустил флягу, потряс. Булькание подтвердило – внутри по-прежнему полно.

– Правда, на вкус как ослиная моча, – добавил Степаныч. – Но это детали.

Впереди показался город. Тот самый, с перевернутыми домами. Вблизи он выглядел… нормально. Обычный российский областной центр. Пятиэтажки, девятиэтажки, пара высоток. Даже вывеска магазина мигала.

– Стоп, – Гордей поднял руку. – Это что, настоящий город?

– Как бы тебе сказать… – Степаныч почесал затылок. Из-под ушанки выпал жук и уполз обратно. – И да, и нет. Город настоящий. Вот только он не совсем… мертвый.

– В смысле?

– В прямом. Город молодой. Лет тридцать всего. Появился в девяностые.

– Города не появляются просто так.

– В Нави появляются. Знаете, сколько народу в девяностые померло? Тысячи. Десятки тысяч. От пуль, от водки, от безнадеги. И многие не хотели уходить дальше. Застряли.

– И?

– И решили – будем вместе. Целым районом. А потом районы срослись в город. Живой город из мертвых людей.

– Это метафора? – с надеждой спросил Лазарь.

– Хотелось бы. Знаете, как желудок работает?

– Переваривает пищу, – неуверенно ответил Гордей.

– Во! Только тут пища – это вы. Живые. Город заманивает, глотает и переваривает. Медленно. Чтобы не помер сразу, а стал частью городского… организма.

– И мы туда пойдем?! – Лазарь отступил на шаг.

– А в обход – трое суток. Через Темный Лес. Там Паучиха живет. По сравнению с ней город – санаторий.

Братья переглянулись.

– Ладно, – Гордей проверил патроны. – Правила?

– Не ешьте ничего. Не пейте. Не спите. Не заходите в здания. И главное – если предложат остаться, отказывайтесь. Вежливо, но твердо.

– А если не вежливо?

– Тогда бегите. Быстро.

Степаныч замолчал и посмотрел на город.

– Он скоро проснется.

Братья переглянулись.

Вокруг было тихо. Но ненадолго.

***

ᛞᛟᛒᚱᛟ ᛈᛟᛃᚨᛚᛟᚹᚨᛏᚺ ᚹ ᚨᛞ ᚲᚨᛋᛏ ᛟᛞᛁᚾ

Глава 2. Добро пожаловать в ад (Часть II)

«Мертвые не спят. Они просто притворяются.»

ᛗᛖᚱᛏᚹᛁᛖ ᛈᚱᛁᛏᚹᛟᚱᛁᚢᛏᛋᛁᚨ

***

Город встретил их тишиной. Улицы пусты, светофоры мигают, но машин нет. В окнах темно, только кое-где мелькают силуэты.

– Жутковато, – пробормотал Лазарь.

– Это еще цветочки, – Степаныч уверенно шел по главной улице. – Вот когда они выйдут…

Словно по команде, двери начали открываться. Из подъездов выходили люди. Обычные люди в одежде из девяностых – спортивные костюмы, кожаные куртки, малиновые пиджаки. Женщины с начесами, в леггинсах и свитерах с люрексом.

Все улыбались.

– Гости! – радостно крикнула женщина с сумкой-челноком. – Ой, какие молодые! Красивые!

– Давно гостей не было! – поддержал мужик в адидасе. – Оставайтесь на ужин!

– У нас весело! – дети в китайских кроссовках прыгали через скакалку. – Поиграйте с нами!

– Спасибо, мы спешим, – Гордей пытался протиснуться через толпу.

Но людей становилось все больше. Они выходили из всех дверей, окружали, улыбались своими слишком широкими улыбками.

– Куда же вы спешите? – женщина в леопардовом платье погладила Лазаря по руке. Прикосновение было холодным и влажным. – У нас тут хорошо. Квартиры есть, работа есть…

– Водка есть! – крикнул кто-то из толпы.

– И девочки красивые! – подмигнул парень с золотой цепью на шее.

– Спасибо, но нам правда надо идти, – Лазарь вывернулся из цепких рук.

– Да куда вы пойдете? – директор школы в помятом костюме покачал головой. – Дальше только хуже. А у нас – цивилизация. Пусть и мертвая, но цивилизация.

Толпа сомкнулась плотнее. Дышать стало трудно – от людей пахло сыростью и чем-то приторно-сладким.

– А может, правда останемся? – вдруг сказал Лазарь.

Гордей дернулся.

– Док?

– Ну а что? Смотри – нормальный город. Люди приветливые. И магазин есть.

– Лазарь!

– Вот и славно! – обрадовалась женщина в леопардовом. – Пошли, покажу вам отличную квартирку. Как раз освободилась. Жильцы… уехали.

Она потянула Лазаря к ближайшему подъезду. Младший Морозов шел, как во сне.

– Стоять! – Степаныч влез между ними. – А ну брысь, мертвячка! Это мои клиенты!

– Сам мертвяк! – огрызнулась женщина. Ее лицо на секунду сморщилось, показав череп под кожей.

– Я честный мертвяк! А вы – паразиты! Жрете живых!

– Мы не жрем! – обиделся директор школы. – Мы ассимилируем. Это разные вещи.

– Ага, как же!

Пока мертвецы ругались, Гордей тряхнул брата.

– Док! Очнись!

Лазарь моргнул. В глазах прояснилось.

– Что… что я говорил?

– Ерунду говорил. Морок на тебя напал. Пошли отсюда.

Но толпа не пускала. Руки тянулись со всех сторон – погладить, потрогать, проверить температуру.

– Теплые, – шептали голоса. – Живые. Свежие. Молодые.

– Останьтесь…

– Всего на денек…

– На недельку…

– Навсегда!

Последнее слово они крикнули хором. Окна в домах распахнулись, оттуда высунулись сотни голов.

– Останьтесь! – гремело со всех сторон. – Мы одиноки!

– Вот блин, – Степаныч попятился. – Рано вылезли. Обычно они до темноты ждут.

– И что делать? – Гордей поднял двустволку.

– Не стрелять! Их тут тысячи! Нужно… а, точно! Гостиница!

– Какая гостиница?!

– «Уют»! Они туда живых заманивают! Если зайдем – отстанут! Пошли!

Степаныч рванул вперед. Братья за ним. Толпа расступалась неохотно, но расступалась. Видимо, правила города не позволяли хватать гостей прямо на улице.

Гостиница стояла на углу. Обычная девятиэтажка, переделанная под отель. Неоновая вывеска мигала, зазывая постояльцев.

– Сюда! – Степаныч толкнул дверь.

Холл встретил их красным ковром, пластиковыми пальмами и запахом освежителя воздуха с нафталином. За стойкой администратора сидела женщина с начесом до потолка.

– Добро пожаловать в «Уют»! – защебетала она. – Одноместный или двухместный?

– Люкс, – выпалил Степаныч. – На троих.

– Прекрасно! – администраторша засуетилась с книгой записей. – У нас как раз есть свободный! С видом на парк! Совсем недорого!

– Мы не…

– Молодые люди! – перебила она Гордея. – У нас скидка для живых! То есть… для новых постояльцев! Оговорочка вышла!

Она захихикала. Смех был как скрежет ногтей по стеклу.

– Ладно, – Степаныч подмигнул братьям. – Дайте ключи, мы поднимемся.

– Конечно! Третий этаж, налево по коридору. Лифт, правда, не работает. Уже лет двадцать. Но лестница удобная!

Она протянула ключ. Обычный советский ключ с биркой «Люкс №301».

– Спасибо, – Гордей взял ключ. Металл был ледяной.

– Ужин в восемь! – крикнула администраторша вслед. – Не опаздывайте! У нас сегодня котлетки!

***

Лестница скрипела под ногами. Стены покрыты обоями в цветочек, местами отклеившимися. Пахло сыростью и еще чем-то… сладковатым.

– Зачем мы сюда пришли? – зашипел Лазарь.

– Затем, что на улице нас бы разорвали, – Степаныч тяжело дышал. – Город голодный. Тридцать лет живых не было. А тут сразу двое. Да еще с такой… силой.

– Они чувствуют силу?

– Еще как! Вы для них – деликатес. Обычный человек – это борщ. А вы – черная икра.

Третий этаж. Коридор тянулся в обе стороны, теряясь в темноте. Двери номеров приоткрыты, из-за них доносились звуки – шепот, плач, иногда смех.

– Не слушайте, – предупредил Степаныч. – И не заглядывайте.

Конечно, Лазарь заглянул.

В номере напротив сидела семья. Папа, мама, двое детей. Ужинали. На столе – тарелки с чем-то, телевизор показывал «Поле чудес». Обычная картина.

Если не считать, что все они были связаны из одного куска плоти. Срослись в единый организм с четырьмя головами.

– Док! – Гордей оттащил брата. – Я же сказал – не смотри!

– Они… они…

– Семья, которая решила остаться вместе, – пояснил Степаныч. – В прямом смысле. Город такое позволяет. Любое желание исполняет. Криво, но исполняет.

Люкс №301 оказался в конце коридора. Степаныч открыл дверь, впустил братьев.

– Осторожно. Люксы самые поганые. Больше всего морока.

На первый взгляд – обычный номер. Гостиная с диваном и телевизором, спальня с большой кроватью, ванная. Даже цветы на столе.

– И что тут не так? – Лазарь огляделся.

– Все не так. Смотрите внимательнее.

Гордей присмотрелся. Обои… дышали. Едва заметно, но стены поднимались и опускались, словно грудная клетка.

– Это…

– Не обои, – кивнул Степаныч. – Вы внутри. Город – живой организм, помните? А гостиница – его желудок.

– Мы в желудке?! – Лазарь отпрыгнул от стены.

– Технически – да. Но перевариваривание начнется не сразу. Часов через шесть. Если не раньше.

– И на кой болт ты привёл нас сюда?!

– А куда еще? На улице разорвали бы за минуту. Здесь хоть время есть. Переждем до темноты, потом свалим.

– Как свалим, если мы внутри?

– Есть способы. Главное – ничего не есть, не пить, и не засыпать. И не смотрите в зеркала.

– Почему? – Лазарь машинально глянул на зеркало в прихожей.

И отшатнулся.

В отражении комната выглядела иначе. Стены из красной плоти, пол покрыт слизью, с потолка свисали щупальца. А диван…

На диване сидели скелеты. Много скелетов. В одежде разных эпох.

– Предыдущие постояльцы, – пояснил Степаныч. – Которые остались на ужин.

Гордей отвернулся от зеркала.

– Док, отойди.

Но Лазарь смотрел не отрываясь. В зеркале что-то менялось. Появилась фигура. Женщина в халате, с сигаретой в руке.

– Лазарик, – сказала она голосом из прошлого. – Не стой у окна. Простудишься.

Лазарь вздрогнул всем телом.

– Мам?

Администраторша в зеркале улыбнулась. На секунду ее лицо было лицом Елены Морозовой. Уставшим, опухшим от выпивки, но родным.

– Что? – администраторша уже обычным голосом спросила. – Я говорю – вид чудесный! На парк!

Лазарь моргнул. В зеркале обычная комната. Никаких скелетов, никакой плоти. И никакой мамы.

– Док? – Гордей положил руку на плечо. – Ты чего?

– Показалось, – Лазарь тряхнул головой. – Просто… показалось.

Но руки дрожали. Гордей это видел.

– Не смотри, – тихо сказал старший брат. – Помнишь, что мама говорила? В конце?

– Что в зеркалах демоны живут, – прошептал Лазарь. – Что они за ней пришли.

– Может, это были не галлюцинации? Не думал об этом?

– Каждый день думаю.

Тишина. Только стены дышали да Степаныч булькал флягой.

– Ладно, – Гордей хлопнул в ладоши. – План. Ждем темноты, потом валим. Степаныч, как выбраться?

– Есть старый выход. Через подвал. Канализация города. Воняет страшно, зато безопасно. Ну, относительно.

– А что с жителями?

– Ночью они… меняются. Становятся честнее. Перестают притворяться людьми. Проще проскочить, пока они в истинном облике.

– Сколько ждать?

Степаныч глянул в окно. Серое небо Нави не менялось, но он как-то определил.

– Часа три. Может, четыре.

– И что делать?

– Сидеть тихо. Не привлекать внимания. И главное – когда позовут на ужин, не идите.

Словно в ответ на его слова, за дверью раздались шаги. Потом стук.

– Дорогие гости! – голос администраторши. – Ужин готов! Спускайтесь!

Братья замерли.

– Мы не голодны! – крикнул Гордей.

– Но у нас котлетки! Как мама делала! С пюрешкой!

Лазарь дернулся. Котлеты с пюре – их с братом любимое с детства.

– Откуда она знает? – прошептал он.

– Город читает желания, – Степаныч прижал палец к губам. – Тихо.

– И компот! – продолжала администраторша. – Из сухофруктов! Как в детском саду!

– Спасибо, мы поели! – соврал Гордей.

Тишина. Потом.

– Ну ладно. Если передумаете – спускайтесь. Мы ждем. Всегда ждем.

Шаги удалились.

– Она еще вернется, – предупредил Степаныч. – И не одна.

***

Прошел час. Может, два. В Нави время текло странно – то убыстрялось, то замедлялось.

Лазарь сидел у окна, глядя на город. Внизу началось движение. Жители выходили на улицы, но теперь не скрывались. Кто-то полз на четвереньках. Кто-то левитировал в метре над землей. А некоторые…

– Не смотри, – Степаныч дернул штору. – Чем меньше знаешь, тем крепче спишь.

– Я и так не сплю.

– И правильно. Заснёшь тут – проснёшься частью города. Будешь в стене висеть, махать ручкой новым постояльцам.

– Часть команды, часть корабля… Весело…

– Навь вообще весёлое место. Если любишь чёрный юмор.

Гордей проверял оружие. Патронов оставалось немного – расстреляли на заложных в усадьбе.

– Степаныч, а что ты знаешь о Чернобоге?

Проводник помрачнел. Сделал большой глоток.

– Знаю, что он древний. И…

– Он злой?

– Злой? – Степаныч задумался. – Не то слово. Он… уставший. Представь – сидишь тысячи лет в одном месте, смотришь на мертвых. Они приходят, уходят, а ты остаешься. И так век за веком.

– Но зачем ему наш дед?

– А вот это вопрос на миллион. Слухи ходят… но это только слухи.

– Какие?

– Что Черный Владыка хочет сломать границы. Между Навью и Явью. Между жизнью и смертью. Чтобы все смешалось.

– Зачем?!

– А затем, что мертвых больше. Намного больше. За всю историю человечества сколько умерло? Миллиарды. А живых сейчас сколько? Так кто имеет больше прав на мир?

Братья переглянулись. Логика была извращенной, но… логичной.

– И дед – ключ?

– Ключ или отмычка. Детали не знаю. Но если Черный Владыка задумал – дело швах. Он своего добьется.

В дверь опять постучали. На этот раз сильнее.

– Гости дорогие! – голос администраторши звучал настойчивее. – Ну что вы там сидите? Выходите!

– Мы отдыхаем!

– Какой отдых на голодный желудок? У нас уже остывает все!

– Правда не хотим есть!

Стук прекратился. Потом дверная ручка дернулась.

– Закрыто, – прошептал Степаныч. – Но ненадолго.

Ручка дернулась сильнее. Потом что-то заскреблось по двери. Словно когтями.

– Ну что вы упрямитесь? – голос администраторши стал ниже, грубее. – Мы же по-хорошему!

– И мы по-хорошему, – ответил Гордей, взводя курки.

– Не надо оружия! – взвизгнул голос. – Мы мирные! Мы просто… голодные!

Скребущие звуки усилились. Теперь не только по двери – по стенам, по потолку.

– Они окружают, – Лазарь достал Глоки. – Сколько их?

– Весь город, – мрачно ответил Степаныч. – Тысячи.

Кусок обоев отвалился от стены. Под ним – красная плоть, пульсирующая жилами.

Вместе с обоями что-то упало к ногам Лазаря. Черное перо.

– Что за… – он поднял его, покрутил в пальцах. Большое, масляный отлив, теплое на ощупь.

– Началось, – проводник отошел к окну. – Город больше не прячется.

Пол под ногами стал мягким. Липким. Ботинки утопали, как в болоте.

Лазарь машинально сунул перо в карман.

– Есть план Б? – он попытался вытащить ногу.

– Всегда есть! – Степаныч разбил окно флягой. – Прыгаем!

– С третьего этажа?!

– Ты живой, переживешь! А мне вообще по барабану!

Дверь треснула. В щель просунулась рука – серая, с неправильно загнутыми пальцами.

– Выходите! – ревел уже не женский голос. – Мы ждали! Мы так долго ждали!

– Прыгаем на счет три! – скомандовал Степаныч. – Раз!

Рука нашарила замок.

– Два!

Пол под Лазарем размягчился окончательно. Липкая жижа поползла по ботинкам.

– Гор! – Лазарь дернулся.

Гордей схватил брата, выдернул из ловушки. Ботинок остался в полу, медленно растворяясь в слизи.

– Три!

Они прыгнули.

***

Падение было недолгим, но приземление – жестким. Лазарь врезался в асфальт плечом, перекатился. Боль прошила руку, но кости вроде целы.

Гордей приземлился на ноги, как кот. Степаныч грохнулся рядом, матерясь на чем свет стоит.

– Живы? – спросил проводник, поднимаясь.

– Чтоб вас черти… – Лазарь пошевелил плечом. – Мой ботинок…

– В жопу ботинок! Бежим!

Сверху раздался вой. Из окон гостиницы высовывались жители города. Но теперь без масок – гнилые лица, вываливающиеся глаза, черные языки.

– Вы не уйдете! – кричали они хором. – Никто не уходит!

Стены гостиницы вздулись. Здание ожило – окна моргали, двери хлопали как рты.

– Сюда! – Степаныч нырнул в переулок.

За ними погнались. Не бежали – текли. Жители города сливались в единую массу, серую и бесформенную. Тысячи рук тянулись к беглецам, тысячи ртов выли от голода.

– Где выход?! – Гордей на бегу стрелял за спину. Дробь рвала серую массу, но та мгновенно затягивалась.

– Там! – Степаныч указал на люк. – Канализация!

Люк был заварен. Конечно.

– Отойди! – Лазарь направил Глоки на крышку.

Выстрелы. Искры. Металл поддался, люк отлетел.

Снизу ударила вонь. Но выбора не было – серая масса уже заполнила переулок.

– Вниз!

Они попрыгали в дыру. Лазарь последний – что-то схватило его за плечо. Холодные пальцы, неестественно длинные.

– Останься! – прошептал женский голос. Администраторша смотрела на него пустыми глазницами. – Мы так одиноки!

– Прости, родная, – Лазарь выстрелил ей в лицо. – У меня другие планы.

Упал в темноту. Внизу Гордей поймал его, поставил на ноги.

– Цел?

– Минус ботинок, плюс синяки. Жить буду.

Канализация оказалась… странной. Трубы шли под невозможными углами, вода текла вверх по стенам, а воздух светился тусклым зеленым светом.

– Не отставайте, – Степаныч уверенно шел вперед. – И не смотрите в воду.

– Что там? – конечно, спросил Лазарь.

– Те, кто не переварился до конца. Плавают кусками.

– Огромное, мать его, спасибо.

Сверху доносились удары – город пытался пробиться вниз. Но канализация его не пускала. Видимо, даже у города-желудка были границы.

Шли долго. Или недолго – в Нави время врало. Трубы петляли, раздваивались, сходились снова. Иногда мимо проплывало что-то – рука, голова, иногда целый торс.

– Не здоровайтесь, – предупредил Степаныч. – Они обидчивые.

Наконец впереди забрезжил свет. Настоящий свет, не зеленое свечение.

– Выход! – обрадовался Лазарь.

Выбрались на окраине города. Позади остались дома-органы, впереди расстилалась пустошь.

– Фух, – Лазарь сел на камень. – Это было… весело.

– Весело?! – Гордей уставился на брата. – Нас чуть не сожрали!

– Ну не сожрали же! А ощущения – огонь: город-желудок, экшн, погоня… Прямо как в кино!

– Док, ты точно в порядке?

– А что? – Лазарь снял вторую перчатку. Замер.

Ногти были полностью синими. С черными прожилками, уходящими под кожу. И кожа на пальцах начала синеть тоже.

Гордей молча полез в рюкзак, достал термос.

– Пей.

– Я не хочу.

– Пей, говорю.

Лазарь взял термос. Руки дрожали – то ли от холода, то ли от чего-то похуже. Сделал глоток.

– Не чувствую вкуса.

– Что?

– Вкуса не чувствую. Как воду пью.

Братья переглянулись. Степаныч тактично отвернулся, сделав вид, что изучает горизонт.

– Сколько у меня времени? – тихо спросил Лазарь.

– Достаточно. Мы успеем.

– А если нет?

– Успеем. Морозовы не бросают своих. Даже таких придурков, как ты.

– Сам придурок.

Пауза. Оба смотрели на перевернутую усадьбу вдалеке. Она висела в воздухе, как мираж. Из труб валил черный снег, окна светились холодным огнем.

– Мы точно пойдем туда? – спросил Лазарь. – Это явно ловушка.

– Дед там, – Гордей вскинул двустволку на плечо. – И мне плевать, как этот дом выглядит.

– Даже если это Корочун?

– Особенно если это Корочун. Значит, дед близко.

Степаныч кашлянул.

– Это, парни… Корочун – не шутка. Он из старых. Почти как Черный Владыка. Любит играть с жертвами.

– И что он может?

– Все, что связано с искажением. Памяти, чувств, реальности. Его конек – показать то, что ты хочешь увидеть. А потом вывернуть наизнанку.

– Мы справимся.

– Уверены? Он знает ваши слабые места. Всех знает.

– Тем более нужно идти, – отрезал Гордей. – Если он тут, значит, охраняет что-то важное.

Вдалеке раздался колокольный звон. Но звук шел снизу, из-под земли. Словно там, в глубине, была своя церковь. Своя служба. Свои молитвы.

– Это что ещё? – насторожился Лазарь.

– Полуночная месса, – мрачно ответил Степаныч. – В церкви Святого Небытия. Чёрный Владыка созывает паству.

– Кововству?

– Всех, кто готов к окончательной смерти. Уйти ещё глубже. Туда, откуда даже мертвые не возвращаются.

В перевернутой усадьбе загорелось еще одно окно. И в этом окне, если присмотреться, мелькал знакомый силуэт в красном тулупе.

– Дед, – выдохнул Лазарь.

– Или Корочун в его облике, – предупредил Степаныч. – Будьте осторожны. В Нави ничему нельзя верить. Даже собственным глазам.

– Мы помним, – Гордей двинулся вперед. – Пошли. Время не ждет.

Они пошли к перевернутому дому. За спиной остался город-желудок, все еще воющий от голода. Впереди ждала ловушка Корочуна.

А где-то внизу, под черной землей Нави, звонили колокола, созывая мертвых на последнюю службу.

Братья Морозовы шли вперед.

Потому что Морозовы не бросают своих.

Особенно в аду.

***

ᛞᛟᛒᚱᛟ ᛈᛟᛃᚨᛚᛟᚹᚨᛏᚺ ᚹ ᚨᛞ ᚲᚨᛋᛏ ᛞᚹᚨ

Глава 3. Семейный ужин

«Самая страшная ловушка – собственное счастье.»

ᛋᚲᚨᛋᛏᛁᛖ ᛋᛏᚱᚨᛋᚾᚨᛃᚨ ᛚᛟᚹᚢᛋᚲᚨ

***

Василий Петрович, пятьдесят восемь лет, охранник морга при районной больнице. До пенсии два года, три месяца и семь дней – считал каждый. Тридцать лет среди мертвых научили его одному: покойники – самая спокойная компания. Не жалуются, не просят повышения, не устраивают корпоративы.

Канун Нового года. Молодые охранники отпросились – дети, жены, праздники. Василий не возражал. Жена умерла три года назад. Рак. Дети далеко – дочь в Германии, сын в Питере. Звонят на праздники, шлют деньги. Хорошие дети. Далекие.

Допил остывший чай, проверил мониторы. Камеры показывали пустые коридоры, ряды холодильников. Все тихо. Как всегда.

В 23:15 услышал стук.

Сначала подумал – трубы. Старое здание, зимой металл сжимается. Но стук повторился. Ритмичный. Из седьмой камеры.

Седьмая должна быть пустой.

Василий встал, суставы хрустнули. Взял фонарик – свет в холодильной барахлил уже месяц, а электрик придет только после праздников.

Коридор встретил холодом и запахом формалина. Под ногами поскрипывал линолеум, стертый до дыр. На стене – график дежурств и выцветший плакат «Мойте руки».

Камера номер семь. Дверца приоткрыта.

Не должна быть.

Василий потянул за ручку. Изнутри ударил холод – не обычный холод морозилки. Другой. Живой. Как будто кто-то дышал стужей.

На каталке сидел Дед Мороз.

Настоящий. Красный тулуп, белая борода, мешок с подарками. Только глаза… глаза были слишком старые. Древние.

– Хо-хо-хо, Василий! – голос звучал как скрип снега под ногами. – Поздно работаешь!

– Откуда вы знаете…

– Я всех знаю, Вася. Всех и всё. – Дед Мороз спрыгнул с каталки. Легко, как молодой. – И все твои Новые годы помню. Особенно тот. Последний счастливый.

Василий отступил. Спина уперлась в холодную стену.

– Какой?

– Восемьдесят девятый. Помнишь? Оливье на кухне, «Голубой огонек» по телевизору. Маша в новом платье – сама сшила, всю ночь строчила. А ты подарил ей сережки. Копил три месяца.

Память ударила под дых. Да, было. Всё было. Последний год перед диагнозом. Последний год, когда они были просто счастливы.

– Хочешь вернуться? – Дед протянул руку. В ладони – снежный шар. – Посмотри.

Василий взял шар. Внутри, за кружащимися снежинками – их дом. Маленькая двушка в хрущевке. На кухне горит свет. Силуэты в окне.

– Встряхни, – прошептал Дед.

Василий встряхнул.

Снежинки закружились быстрее. И за ними… Маша. Молодая, здоровая, в том самом платье. Накрывает на стол. Поправляет прическу. Смотрит на часы – ждет его с работы.

– Это невозможно, – прохрипел Василий.

– В мою ночь возможно всё. Любое желание. Любая мечта. Нужно только… согласиться.

В шаре Маша подошла к окну. Помахала рукой. Но что-то было не так. Улыбка – слишком широкая. Глаза – слишком темные. Как провалы.

– Это не она, – прошептал Василий.

– Конечно она! – Дед Мороз улыбнулся. Зубы блеснули, как осколки льда. – Просто… улучшенная версия. Без боли. Без болезни. Без смерти. Разве не этого ты хотел?

Холод начался с пальцев. Там, где кожа касалась стекла. Поднимался по рукам, сковывал суставы. Василий попытался отпустить шар – не смог. Пальцы примерзли.

– Что вы делаете?

– Дарю подарок, – голос Деда стал ниже, грубее. – Вечность в одном счастливом мгновении. Лучшее, что может предложить Корочун старому одинокому человеку.

В шаре картинка менялась. Теперь там был не просто дом – вся жизнь Василия. Но вывернутая наизнанку. Свадьба, где невеста плачет черными слезами. Рождение дочери с пустыми глазницами. Похороны жены, которая машет из гроба.

Счастье, ставшее кошмаром. Воспоминания, превращенные в ловушку.

Холод добрался до сердца.

– Хо-хо-хо, – прохрипел Корочун. – С Новым годом, Василий. С новым. И последним.

Утром дежурный врач нашел ледяную статую в седьмой камере. В руках – снежный шар с черным снегом внутри. На лице – улыбка человека, увидевшего свое счастье. И понявшего, что счастье может быть хуже любого кошмара.

На бирке у ноги написали: «Неизвестный. Причина смерти – переохлаждение.»

Никто не заметил, что борода у трупа была слишком белой.

***

Перевернутая усадьба висела в воздухе как пьяный сон. Дым из труб тек вниз водопадом сажи, снег падал вверх, собираясь в черные тучи под фундаментом. На крыше – теперь внизу – виднелись следы. Чьи-то. Много.

– Гравитация сломалась, – констатировал Лазарь. – Или архитектор был упоротый.

– В Нави всё упоротое, – Степаныч нервно теребил флягу. – Особенно если Корочун постарался.

Чем ближе они подходили, тем сильнее становилось ощущение неправильности. Воздух загустел, как кисель. Каждый шаг давался с трудом, словно они шли против течения невидимой реки.

И музыка. Тихая, едва различимая.

– Слышите? – Лазарь остановился.

– Что? – Гордей напрягся, взводя курки.

– Вивальди. «Зима». Дед всегда включал перед сном.

Мелодия лилась откуда-то изнутри дома. Красивая, знакомая до боли. Но искаженная – словно пластинку проигрывали на неправильной скорости.

– В Нави не должно быть музыки живых, – Степаныч попятился. – Это морок. Чистой воды морок.

– А пахнет как дома, – Лазарь принюхался. – Хвоя. Мандарины. Мамин пирог с яблоками.

– Какой на хрен пирог?! – рявкнул Степаныч. – Очнись! Тут только смерть пахнет!

Но братья уже не слушали. Запахи детства обволакивали, тянули вперед. К дому. К теплу. К деду.

Гордей тряхнул головой.

– Медальон греется. Сильно.

– Это защита, – прохрипел Степаныч. – Держитесь за неё. И вообще – слушайте старших! Корочун, он… он не просто монстр. Он почти ровесник Черному Владыке.

– И чем опасен? – Лазарь проверил Глоки. Патроны на месте, но металл покрылся инеем. Опять.

– Искажением. Берет самое лучшее и делает худшим. Счастливое воспоминание становится кошмаром. Любовь – ненавистью. Правда – ложью.

– Звучит как моя бывшая, – хмыкнул Лазарь.

– Не шути с этим! – Степаныч схватил его за плечо. – Корочун питается искажением. Чем счастливее воспоминание, тем больше боли он может из него выжать.

– Как его победить? – деловито спросил Гордей.

– Никак. Только сбежать. Или… – проводник замялся.

– Что?

– Или найти якорь. То, что он не может исказить.

– Например?

– Свежая боль. Она всегда настоящая. Нельзя сделать хуже то, что уже максимально плохо.

Лазарь вдруг дернулся, стянул перчатку.

– Блин.

Ноготь на мизинце треснул. Не просто треснул – раскололся, как ледышка. Под ним вместо розовой кожи просвечивал лед. Прозрачный, с голубыми прожилками.

– Красиво, – прошептал Лазарь. И тут же добавил: – Шучу! Всё норм! Просто… ноготь.

– Док, это не просто ноготь, – Гордей подошел ближе. – Это прогрессирует.

– Я в курсе. Но сейчас не время паниковать. Дед там, – он кивнул на дом. – Один. С психом древним.

– Если это вообще дед, – мрачно добавил Степаныч.

Они дошли до крыльца. Вернее, до того, что было крыльцом. Сейчас оно торчало вверх, как сломанный зуб. Дверь открыта – темный провал в никуда.

– Ловушка, – констатировал Гордей.

– Конечно ловушка, – согласился Лазарь. – Но других вариантов нет.

Он шагнул на стену дома. Нога встала твердо – гравитация послушно перевернулась. Теперь стена была полом, а земля – стеной.

– Прикольно! – Лазарь подпрыгнул. – Как в «Начале»! Я Ди Каприо!

– Док, ты невыносим.

– Да, да. Пошли. Дед ждет.

Они вошли в дом.

***

Внутри пахло детством.

Не метафорически – буквально. Каждый запах бил по памяти, вытаскивая воспоминания. Хвоя с морозом. Ванильное тесто. Мандариновая кожура. Воск свечей.

В прихожей всё было наоборот, но правильно. Они шли по потолку, а внизу – люстра росла из пола как хрустальный куст. На вешалке вверх ногами – красный тулуп деда. Но весь в черном инее, словно его окунули в деготь.

– Не трогайте ничего, – предупредил Степаныч. – Вообще ничего.

На стенах – фотографии. Семейные. Только вот люди на них двигались. Поворачивали головы вслед гостям. Махали руками. Улыбались слишком широко.

– У-у-у. Жутко, – пробормотал Лазарь.

У комода стояли валенки. Детские. Синие – Гордея, красные – Лазаря.

– Откуда… – Гордей замер. – Мы их выбросили двадцать лет назад.

– Корочун ничего не забывает, – Степаныч озирался. – Он коллекционирует. Воспоминания, эмоции, боль. Всё собирает.

Из гостиной донесся голос. Теплый, родной, с хрипотцой от возраста.

– Дорогие мои! Ну наконец-то! Заждался я вас!

Братья рванули вперед. И замерли на пороге.

За накрытым столом сидел Дед Мороз. Их дед. В домашнем свитере с оленями, в очках на кончике носа. Борода аккуратно расчесана, глаза добрые, руки – те самые руки, которые учили их кататься на лыжах – перебирают мандарины.

– Дед? – голос Лазаря дрогнул.

– А кто же еще? – старик поднялся, раскрыл объятия. – Иди сюда, внучек!

Лазарь шагнул вперед.

– Стой! – Степаныч вцепился в его плечо. – Понюхай воздух! Внимательно!

Лазарь принюхался. Хвоя, мандарины, свечи… и под всем этим – едва уловимый запах. Сладковатый. Приторный.

Гниль.

– Садитесь, садитесь! – дед засуетился. – Я стол накрыл. Всё ваше любимое! Оливье, селедка под шубой, утка с яблоками!

Стол действительно ломился от еды. Тарелки, салатники, графины. Пар поднимался от горячего. Всё как на настоящий Новый год.

Слишком настоящий.

– Спасибо. Мы не голодны, – Гордей остался стоять.

– Да бросьте! – дед налил чай из самовара. Того самого, который сломался десять лет назад. – Когда это Морозовы от еды отказывались?

– Чайку? – он протянул стакан Лазарю.

Младший брат взял машинально. И дернулся – стакан был теплый. Но не просто теплый. Живой. Пульсировал в ладони, как чье-то сердце.

– Что-то не так? – дед наклонил голову. Чуть дальше, чем может человек.

– Стакан… липкий.

– Это от меда, мальчик мой. Я подсластил, как ты любишь.

Но это был не мед. Стакан дышал. Лазарь поставил его на стол, незаметно вытер ладонь о джинсы. Поймал взгляд Гордея – тот тоже заметил. Его чашка тоже двигалась в такт чьему-то пульсу.

– Я пас, – буркнул из угла Степаныч. – У меня диета.

– Какая диета? – дед рассмеялся. Смех был почти правильный. Почти. – Ты ж мертвый, друг мой!

– Вот именно. А мертвые еду живых не жрут. Особенно в Нави.

– Не порти детям праздник!

– Это вы им праздник портите. Классика жанра – пряничный домик для Гензеля и Гретель.

Дед нахмурился. На секунду – только на секунду – его лицо дрогнуло. Словно маска съехала.

– Ну что ж вы не едите? – он повернулся к братьям. – Я так старался. Всё как вы любите!

– Спасибо, дед, – Гордей сел на стул. Дерево скрипнуло жалобно. – Лучше расскажи, как ты тут оказался.

– Ах, это! – дед всплеснул руками. – Длинная история! Но сначала – покушайте! Помните, как я учил? День начинается с…

– С порядка, – закончили братья хором.

– Точно! – дед просиял. – А порядок начинается с хорошего завтрака! Или ужина. Или… какое сейчас время суток? В этой дыре не разберешь!

Он засмеялся. И братья поняли – что-то не так с этим смехом. Слишком долгий. Слишком механический.

– Дед, – Лазарь наклонился вперед. – Ты помнишь, как учил нас кататься на коньках?

– Конечно! На пруду за домом! Вы всё падали, падали…

– И что ты говорил?

– Говорил… – дед задумался. – Говорил «не стыдно упасть, стыдно не подняться». Хорошие слова, правда? Глупые, но хорошие.

Тишина.

– Глупые? – Гордей сжал кулаки.

– Ну конечно! – дед кивнул. – Иногда лучше остаться лежать. Как ваш отец. Если бы он не поднялся тогда, не пошел против судьбы – был бы жив.

Братья переглянулись.

– Дед никогда… – начал Лазарь.

– Никогда не сказал бы так об отце, – закончил Гордей.

Комната похолодела. Не метафорически – температура рухнула градусов на двадцать за секунду.

– Ах, – лицо деда начало оплывать. – Значит, не прокатило. Ну что ж…

Кожа стекала, как воск. Под ней – кости. Череп в красном колпаке.

– Помните санки? – голос стал скрипучим. – Я специально смазывал полозья. Хотел, чтобы быстрее неслись. А потом толкал сильнее. Проверял – сломаетесь или нет.

– Ты не наш дед, – Лазарь встал, доставая Глоки.

– Конечно не ваш! – Корочун расхохотался. Челюсть отвалилась, упала на стол, продолжая смеяться. – Ваш дед сидит в клетке у Черного Владыки! А я…

Он поднял руку – костлявую, с лохмотьями плоти. Щелкнул пальцами.

– Лазарик, попробуй салат. Твой любимый!

На столе материализовалась тарелка. Оливье. С оливками.

– Спасибо, – Лазарь даже не глянул. – Только я ненавижу оливки.

Корочун замер. Улыбка – или то, что от нее осталось – дрогнула.

– Конечно… как я мог забыть… Это Гордей любит оливки!

– Нет, – Гордей поднял двустволку. – Это мама любила. А мы оба ненавидим.

– Мама? – Корочун наклонил череп. – Ах да… пьяница. Бросила вас. Слабая женщина.

– Завались, – прорычал Лазарь.

– Что, больно? Но это же правда! Она выбрала бутылку вместо сыновей! Это ли не слабость?

– Она была больна!

– Все мы больны, мальчик. Вопрос – как мы с этим справляемся.

***

Корочун поднялся из-за стола. Кости скрипели, как несмазанные петли. Лохмотья красного тулупа развевались, хотя ветра не было.

– Неблагодарные… – прошипел он. – Я дарю вам счастье, а вы…

– Счастье? – Лазарь направил оба пистолета. – Ты украл наши воспоминания и изгадил их!

– Я показал правду! Ваш дед жалел, что вы родились! Столько проблем из-за проклятия! Столько боли!

– Врешь, – спокойно сказал Гордей. – Дед никогда не жалел. Даже когда было тяжело.

– Откуда ты знаешь? Ты читал его мысли? Видел его сны?

– Я видел его глаза.

Корочун остановился.

– Глаза… да. В глазах сложнее лгать. Но я не лгу, мальчики. Я вообще не умею лгать.

– Серьезно?

– Абсолютно. Видите ли… – Корочун сложил костлявые руки. – Вы думаете, я враг? Я – санитар памяти.

– Санитар?! – фыркнул Лазарь.

– Именно. Я показываю правду, скрытую за розовыми очками. Ваш дед был уставшим. Это факт. Ваш отец был сломлен проклятием. Факт. Ваша мать была слаба и выбрала алкоголь. Тоже факт. Это не ложь – это обратная сторона ваших воспоминаний.

– Но это не вся правда! – крикнул Гордей.

– А разве вы помните всю правду? Или только то, что греет? То, что удобно?

Пауза. Братья молчали.

– Я не лгу, мальчики. Я просто показываю то, что вы сами забыли. Каждое счастливое воспоминание имеет тень. Я – эта тень.

Из угла донесся звук. Бульканье. Степаныч сделал большой глоток из фляги.

– Красиво говорит, – пробормотал проводник, не поднимая глаз. – Вот только…

– Что «только», пьяница? – Корочун повернул череп.

– Только вся эта правда без любви – грош ей цена. Я двести лет мертвый, всякого навидался. И знаешь что? Лучше теплая ложь с любовью, чем холодная правда с пустотой.

– Философ выискался.

– Не философ. Просто человек. Был им, остаюсь им. А ты… – Степаныч поднял глаза. – Ты забыл, что значит быть человеком. Потому и правда твоя – мертвая.

Корочун зашипел. Воздух вокруг него задрожал.

– Человеком? Я был человеком! Тысячи лет назад! И знаете, что я понял? Люди лгут. Себе, друг другу, богам. Живут в иллюзиях и умирают в иллюзиях!

– И что? – Лазарь снял предохранители. – Это дает тебе право портить наши воспоминания?

– Не порчу. Очищаю. Но вы слишком привязаны к своим иллюзиям. Что ж…

Корочун поднял руки. Комната вздрогнула.

– Покажу вам кое-что интересное. Гордей! Специально для тебя!

Мир замерцал.

Квартира. Москва. Диплом юриста. Жена на диване.

– Дорогой, опять поздно. Дети спят.

– Дети? – Гордей огляделся.

Двое выбежали. Бросились к нему.

– Папа!

– Нравится? – голос Корочуна везде. – Успешный. Нормальный. Счастливый. Без проклятия.

– Где Лазарь?

– Кто? – жена кукольно наклонила голову.

– Мой брат. Где мой младший брат?!

– У тебя нет брата. Никогда не было.

– Верни его!

Двустволка в руках. Выстрел. Иллюзия разлетелась осколками.

– Глупец! – взревел Корочун. – Я предлагал счастье!

– Засунь это счастье себе в ледяной зад!

Комната вернулась. Лазарь стоял рядом, целый и относительно невредимый.

– Я тоже тебя люблю, братишка.

– Заткнись.

– Вы могли остаться, – Корочун сложил костлявые руки. – В счастливой лжи.

– Мы выбрали реальность, – Гордей перезарядил двустволку. – Со всей ее болью.

– Со всеми потерями? Со всем дерьмом?

– Со всем, – кивнул Лазарь. – Потому что без боли нет и радости. Без тьмы нет света. И без моего придурка-брата нет меня.

Корочун наклонил череп, словно изучая их.

– Интересный выбор. Глупый, но интересный. Жаль.

Температура упала еще на десять градусов. Иней покрыл стены.

– Тогда… добро пожаловать в мой дом. В мою реальность. Посмотрим, понравится ли вам правда без прикрас.

Стены вздохнули. Обои сползли – под ними красная плоть. Пол стал желудком. Мебель ожила.

– Сука, сука, сука! – Лазарь отпрыгнул от стула с зубами. – Мы внутри…

– Моего истинного тела! – завершил Корочун. – Дом – это я. Добро пожаловать в желудок древнего бога!

Щупальца из стен. Сотни. Лазарь открыл огонь – бесполезно. На месте одного вырастало три.

– План?! – крикнул Гордей, круша прикладом ожившее кресло.

– Свежая боль! – заорал Степаныч с подоконника. – Он не может исказить свежую боль!

Гордей не раздумывал. Нож. Ладонь. Кровь на пол.

Дыра в реальности.

– Сюда!

Но прежде чем они успели двинуться, комната наполнилась новыми фигурами. Отец. Дядя. Прадед. Все мертвые Морозовы.

И среди них – она.

Елена Морозова стояла у разбитого окна. В домашнем халате, с сигаретой в руке. Как тогда. В последний раз.

– Лазарик, – прошептала она.

Лазарь замер. В горле встал ком.

– Мам?

Она улыбнулась. Устало, печально. В руке – бутылка. Пустая.

– Прости меня. Я была слабой. Но я любила вас. Всегда любила.

– Это не она! – крикнул Гордей. – Док, это Корочун!

Но Лазарь не двигался. Смотрел на мать. На ту, которую не видел десять лет. На ту, которую так и не простил.

– Я знаю, – тихо сказал он. – Знаю, что это не ты.

Поднял Глок. Прицелился.

– Но все равно… Привет, мам. И прощай.

Выстрел.

Елена улыбнулась – настоящей, теплой улыбкой. И рассыпалась снежинками.

– Как ты посмел не бояться?! – взревел Корочун.

Дом содрогнулся. Стены пошли трещинами. Потолок рухнул.

Лазарь перезарядил Глоки. Ноготь с указательного отвалился, звеня по полу.

– Я не перестал бояться. Я просто перестал слушать страх.

Корочун замер. Секунда. В глазницах – искра уважения?

– Интересно… Чернобог недооценил вас. Запомни, мальчик – страх тоже якорь. Без него потеряешься.

Пол провалился.

– Философствовать будем потом! – Гордей схватил брата.

Прыжок в темноту. Степаныч за ними, прижимая флягу.

Позади – грохот и смех Корочуна. Не злой. Почти одобрительный.

***

Они вывалились на черный снег в сотне метров от руин. Дом медленно восстанавливался – доски сползались обратно, стены выпрямлялись.

– Он бессмертен, – пояснил Степаныч. – Как концепция. Пока есть счастливые воспоминания и их тени – будет и Корочун.

Лазарь сидел на снегу, изучая руки. Под кожей – целая сеть ледяных вен. Как северное сияние, вмороженное в плоть.

– Красиво, елки-палки, – присвистнул Степаныч. – Как татуировка изнутри.

– Красиво? – Лазарь усмехнулся. – Я скоро стану Эльзой.

– Зато в жару не вспотеешь!

– Оптимист хренов.

– А то! Двести лет мертвый, депрессии не поддаюсь!

Гордей подошел, протянул термос.

– Пей.

– Не хочу.

– Пей, говорю.

Лазарь сделал глоток. И выплюнул.

– Не чувствую вкуса. Совсем.

Братья переглянулись.

– Сколько у меня времени?

– Достаточно. Мы найдем деда, разберемся.

– А если нет?

– Найдем.

На снегу лежало черное перо. Лазарь поднял, покрутил в пальцах.

– Еще одно. Как в гостинице.

– Откуда оно? – спросил Гордей.

– Гамаюн, – мрачно ответил Степаныч. – Вестница богов. Записывает истории.

– И?

– И продает их. За хорошую цену.

– Кому продает? – напрягся Гордей.

– Тому, кто больше заплатит. Сегодня – Одину. Завтра – Зевсу. А послезавтра… может, и самому Чернобогу.

Лазарь крутил перо.

– То есть она не на нашей стороне?

– Она ни на чьей стороне, парень. Гамаюн – это бизнес. Информационный бизнес. И вы сейчас – самый горячий товар на рынке.

– А что если мы ей не понравимся как герои?

– Тогда она продаст вашу историю как трагедию. Боги любят трагедии. Особенно с красивыми смертями в финале.

– Охренеть. Мы что, в реалити-шоу для богов?

– Хуже. Вы в эпосе. А герои эпосов редко доживают до конца.

Лазарь полез в карман за телефоном. Экран мертвый. Кнопки не реагируют.

Хотел убрать обратно, но экран вдруг мигнул. В нем на секунду мелькнуло лицо. Женское. Красивое.

«Привет, мальчики.»

Мара.

Лазарь чуть не выронил телефон. Моргнул – экран снова черный.

Быстро сунул в карман. Гордей не должен знать. Пока не должен.

– Пошли, – старший брат поднялся. – Нужно найти место для отдыха. И костер. Горячий чай.

– Еще бы пожрать, – мечтательно протянул Лазарь.

Они двинулись прочь от восстанавливающегося дома. Степаныч вел их к какому-то укрытию, бормоча про безопасные места.

Через час нашли подходящее место – круг черных камней, защищенный от ветра. Степаныч уверял, что тут можно разжечь костер.

Огонь занялся неохотно. Дрова были влажные, из другого мира. Но горели.

Братья сидели плечом к плечу, глядя в пламя.

– Знаешь, что самое поганое? – нарушил молчание Лазарь.

– М?

– На секунду я хотел поверить. Что все хорошо. Что дед ждет. Что мама…

– Я тоже. Но настоящий дед бы не стал заманивать. Он бы сразу сказал: «Какого хрена вы тут делаете, придурки? Марш домой!»

– Ага, – Лазарь улыбнулся. – И дал бы подзатыльник.

– Точно.

Молчание. Хорошее молчание. Братское.

Степаныч деликатно булькал флягой в стороне.

– Эх, молодежь. Сопли распустили. В мое время…

– Заткнись, дед, – хором сказали братья.

– Не дед я вам! Я вечно молодой! Просто подгнивший малость!

Смех. Первый настоящий смех за долгое время.

А потом Степаныч посерьезнел.

– Знаете, что самое поганое?

– Что?

– Корочун бессмертен. Он не проиграл. Он собрал информацию.

– Какую?

– О вас. О том, что вас не сломало. Эта информация дороже золота в Нави.

– Почему?

– Потому что теперь все знают – братья Морозовы прошли тест Корочуна. И не сломались. Угадайте, кого теперь захотят проверить остальные?

– О, зашибенно, – Лазарь натянул единственный ботинок. – Мы теперь местные знаменитости?

– Хуже. Вы теперь вызов. А в Нави любят отвечать на вызовы. Жестко.

Позже, когда костер прогорел до углей, Степаныч добавил.

– Корочун и Чернобог – две стороны одной монеты. Черный хочет смешать миры, а Корочун хочет разделить правду и ложь. Оба по-своему правы. И оба по-своему чудовища.