Притяжение

Первое р'ксаташка. Хстура

Вечно скрываться нельзя. Просто невозможно, и все это уже понимают. Кхраагов осталось очень мало – и самцов, и самок. Можно было предположить подобное, ведь самоуверенность до добра не доводит, но кто бы послушал глупое яйцо?

Мы самки, это наше предназначение. Самцы выселили нас на отдельную планету еще в незапамятные времена, и с тех пор, когда кому-то из них приходит срок размножаться, кто-то из нас исчезает. По какому принципу выбирают тех, с кем… как именно это происходит – никому не ведомо до самого последнего мгновения. Затем проходит срок, и возвращенная самка откладывает два яйца – из одного вылупляется самец, которого тут же забирают, а из другого самка, остающаяся с мамой. Поэтому я знаю, что такое «мама».

Тот факт, что нас не спрашивают, никого не беспокоит. У нас есть свои звездолеты, охранные части и жестокая королева. По ее слову могут убить и замучить любого на планете. Точнее, могли. Два года назад все изменилось, да не постепенно, а как-то мгновенно, хоть и нельзя сказать, что изменения произошли именно в один день. Началось все в месяце шр’втаксе, насколько я помню. Хотя нет, стоит начать с начала.

Меня зовут Хстура, мне одиннадцать лет, то есть я бесправная, потому что дитя. Но это не так важно, ведь имя мое означает «пришедшая из тьмы», то есть говоря простым языком – подкидыш. Меня мама не откладывала, и, хотя генетическая структура моя похожа на ее, как дочь на мать, факт остается фактом – мое яйцо появилось на свет без оплодотворения и неведомо откуда, поэтому вопрос, был ли у меня брат, остается открытым.

Я считаюсь глупой. Не до забраковки, ведь бесполезных членов общества уничтожают, но ниже по интеллекту всех остальных. И я старательно поддерживаю это мнение, ведь именно так я борюсь против оплодотворения. Ни один кхрааг не захочет сына от не очень умной матери, поэтому у меня есть шанс не испытать на себе насильственного оплодотворения, когда подрасту.

Итак, был месяц шр’втакс, я ходила в школу – так называется место общего обучения. У нас все не так, как у самцов, но мы их интересуем только для одного. А наша королева повелела всех обучать одинаково. Быть тупой, конечно, больно, иногда очень, но зато со мной не сотворят ничего страшного. Впрочем, учителя уже привыкли, что со мной ничего не сделаешь, поэтому уже не пытаются вбить знания, зато мама…

Опять я отвлекаюсь… В том самом месяце начались активные шевеления. Я многого не видела, но откуда-то взялись новые звездолеты, часто садившиеся прямо на планету. Затем… учителя просто озверели, поэтому первую неделю я плохо помню – чуть не сорвалась. Такого ужаса я не испытывала никогда. Даже когда нас начали спешно грузить на корабли и я питомца нашла, так страшно не было.

По слухам, тогда наши что-то сделали с кхраагами, отчего три планеты превратились просто в пыль, а с ними половина флота и все главы кланов. По тем же слухам, хотели принести в жертву богам кхраага, причем судя по имени, маленького еще. Д’Бол – это детское имя, и вот боги жестоко наказали нечестивцев, а затем на нас напали химан. Закипели битвы, но к химан присоединились и аилин, и даже иллиан, которые раньше воевать не умели.

Каждый день приносил неутешительные новости, которые от нас пытались скрывать, но не выходило. А затем павший с неба корабль аилин убил королеву, и воцарилась паника. Я помню этот день – все орали, бегали по улицам и было страшно. Не как в первую неделю, но тоже ничего хорошего.

Вот тогда нас принялись сажать в корабли. Я попала на какой-то странный, полный решеток и вообще, кажется, тюремный. Я бы, наверное, испугалась, но после всего произошедшего просто устала. Еще и мама накричала, рыкнув, что надо было разбить мое яйцо, когда была возможность. Поэтому мне уже было почти все равно, только есть очень хотелось, потому что мама… Непростой день был. Если закрыть глаза…

Оказывается, тот день я помню очень даже хорошо. Серые стены, решетки везде, испуганные дети нижней ступени развития, то есть те, кого не очень жалко, если что. Нас распихивают по клеткам, а мне уже без разницы – убьют так убьют, устала просто бояться.

И вот в самом углу клетки я вижу его. Маленький химан, прикрытый какой-то тряпкой, весь в крови. Он лежит и дрожит. Я языка химан не знаю, но стараюсь шипеть успокаивающе, чтобы не пугать еще больше. А он поднимает голову, и, хотя я понимаю: раз химан напали, то он уже относится к категории «мясо», я просто не могу его убить и съесть. Несмотря на то, что с утра ничего во рту не было и голод очень сильный, я не буду его есть.

Именно поэтому я осторожно осматриваю химана, но вижу, что его уже кто-то ел – ноги отсутствуют. Их огнем, кажется, прижгли, выглядит именно так, ну и характерные следы челюстей… Как он только выжил? Ведь от боли должен был умереть! Или его усыпили, чтобы не мешал трапезе своими криками? Тогда это точно наши – ну, самки, потому что самцам нравится визг жертвы.

Он поднимает взгляд на меня, и столько в его глазах… Ненависти я не вижу, скорее просто покорность. Он смотрит, как будто ждет, что я его прямо сейчас есть начну. Но я его заворачиваю в вытянутую из сумки, которую я каким-то чудом успела схватить, запасную накидку. Он, конечно, меньше нас, но в сумку не поместится, поэтому надо его в руках нести, но осторожно, нельзя, чтобы кто-то заметил. И я обустраиваюсь в углу так, чтобы никто не мог подкрасться и напасть.

На самом деле, мое поведение очень даже хорошо объяснимо. Я же никому не нужна, а так у меня близкий появится, ну… возможно. Не знаю, как он здесь оказался и что с ним случилось, но мне так хочется, чтобы рядом был хоть кто-нибудь… Химан, я думаю, что-то начинает осмысливать, потому что он, кажется, разговаривать пытается, только я вот не понимаю ничего, но мы постараемся понять друг друга, обязательно.

Затем приносят миску с похлебкой. Она жидкая очень, а еще дают кусок лепешки. Самки, раздающие еду, смотрят на меня с брезгливостью, а почему – я не знаю. Хотя, возможно, это потому, что я теперь ничейная. Мне еще предстоит узнать, что мама от меня отказалась и теперь мне предстоит жить в общей казарме, где у каждого потерявшего родителя есть только маленькая комнатушка.

Но в тот момент я всего этого не знаю, и занимаюсь тем, что пытаюсь накормить своего питомца… или друга? Наверное, у такой, как я, может быть только такой друг – безногий, полудохлый химан.

***

По-моему, у него уши острые, для аилин характерные, но он такой тощий, что и не определить. Да и не разбираюсь я настолько хорошо в расах. Впрочем, сейчас проблемы у нас совсем другие – разделить еду, которой почему-то очень мало, на двоих, забиться в самый уголок, чтобы хоть немного поспать, а утром нужно идти в школу, потому что закон никто не отменял.

Мы теперь с год уже, наверное, живем на планете без названия. Здесь очень холодно, что для нас тяжело, конечно. Теплых вещей почти нет, а так как мы остались без родителей, то нам просто раздали шкуры, и все. Здесь, разумеется, только девочки, потому что мальчиков сразу забирают самцы. А мы в отсутствие матерей получаемся никому не нужными. Правда, я одна такая, от которой отказались.

Из-за этого поначалу приходилось драться, но потом девочки, особенно младшие, поняли, что мы здесь в одних и тех же условиях. Мы никому не нужны, а наш жилой барак, носящий гордое название «дом», находится на самом краю поселения. Продукты нам сгружают на неделю, и приходится выкручиваться. Методом проб и ошибок мы учимся делать еду своими руками, медленно организовываясь.

– Эй, дежурная! – слышу я выкрик с нотками брезгливости.

Погладив уснувшего химана и убедившись, что его случайно не найдут, я тороплюсь на выход. Сегодня я дежурная, потому что одна из старших. Совсем младших на дежурство не поставишь, они ничего пока не умеют, да и многие искренне не понимают, куда делась мама и почему они ненужные. С этими мыслями я выбегаю из барака. Теперь положено встать на колени, изобразив покорность, хотя хочется вцепиться в горло сытой самке. Но если я это сделаю, меня просто убьют, и все. Они не кхрааги, а просто звери. Жаль, что раньше я не понимала, насколько дика наша раса.

– На тебе новеньких! – в меня летит сверток. – Вчера вылупились. Можешь сожрать, пока шкура тонкая, – сытая, лоснящаяся самка хохочет.

В свертке двое малышей с нежной еще шкуркой, она затвердевает на седьмой день, а пока они мягкие, как химан, поэтому с ними надо обращаться бережно. Тихо попискивающие мальчик и девочка, с закрытыми глазами. Значит, действительно недавно вылупились, глаза на третий день, кажется, открываются. И у них уже совсем никого нет.

Едва слышно всхлипнув, я наклоняюсь к обоим, делая то, что запрещено по отношению к чужим детям. Мягко, как умею ласково, я прохожусь языком по их серым спинкам, закрепляя свое право. Теперь они запомнят первую ласку и мой запах. Очень плохо, когда совсем никого нет, поэтому я буду у них. И они у меня… А химан привыкнет, потому что малыши точно не нападут. Им бы выжить для начала, очень уж они хрупкие в этом возрасте.

– Вот как… – самка смотрит на меня совсем иначе, а затем залезает в свою поясную сумку, доставая оттуда немыслимое богатство – два брикета детского питания. – От школы ты освобождена на месяц!

Странная самка… Обычно им совершенно наплевать, живы ли мы, да и кто из нас откроет глаза завтра. Даже умерших мы хороним сами, а умершие есть – малыши разлуку с мамой очень плохо переносят, но кого это волнует. Такое ощущение, что от атмосферы общей паники что-то испортилось в нашем обществе. Ну или такими самки были всегда, я просто не знала.

Отнеся малышей в свою «нору», укладываю их рядом с химаном, от этого проснувшимся, и достаю спрятанный в карман брикет. Один из двух всего, но даже он уже дает шанс выжить всем троим. Ну вот я и стала мамой, хотя бежала от этого как могла. Когтем осторожно отрезаю три кусочка, маленьких, но им хватит пока, потом достаю плошку с водой и бросаю туда. Теперь надо ждать, пока набухнут, и не думать о том, что у меня в кармане еда, которой можно насытиться. Есть-то хочется постоянно…

– Эй, Хстура, – зовет меня соседка, совсем юная еще Ркаша, она года на три меня младше. – Чего самка хотела?

– Малышей мне отдала, – негромко, чтобы не разбудить, отвечаю я. – Только-только вылупились.

– И ты их… – она боится произнести страшное слово, я ее понимаю: ведь именно это приходит в голову вечно голодным нам, но она не хочет спрашивать, потому что не настолько мы озверели еще.

– Хоть у кого-нибудь среди нас будет мама, – смягчив интонации, отвечаю ей.

Отвисшая челюсть служит мне хорошим отображением мыслей подруги. Такого она действительно не ожидала, одно дело – положить их к остальным, а совсем другое – принять своими, что я и сделала, показывая тем самым, что и так тоже было возможно. На самом деле, мой поступок необычен для кхраагов, но мне уже все равно. Достаточно почувствовать себя на месте этих двоих малышей. Во-первых, без мамы они недели не проживут – опыт у нас уже есть, а во-вторых, не хочу чувствовать себя зверем.

Интересно, почему от школы освободили аж на месяц? Это я не очень хорошо понимаю, но набухшая еда заставляет отвлечься от всех мыслей, чтобы осторожно накормить и малышей, и моего химана. Он-то, конечно, не кхрааг, но эта еда нему подходит.

– Ешь, тебе нужно, – говорю я на всеобщем языке. Несколько слов выучила за прошедшее время, потому что химан по-нашему вряд ли сможет.

– Невкусно, – жалуется он, но ест. Знает, что у нас еды совсем немного, даже поделиться пытается…

– Тебе очень нужно, – повторяю я, шипя между звуками. Есть хочется очень сильно, но нельзя, просто нельзя, и все.

– Спасибо, – отвечает мне то ли химан, то ли аилин. Неважно мне, к какой расе он относится, на самом деле.

Этого химана зовут Брим, но вот что с ним случилось, я не понимаю. Он-то, конечно, рассказывает, но слов недостаточно, поэтому мы говорим простыми словами. Очень простыми, стараясь не запутаться, но потихоньку добавляются и другие, позволяя мне узнавать больше. А когда я учусь, мне хотя бы не так страшно делается.

Малыши едят хорошо, значит, замерзнуть не успели. Так, они сейчас будут спать, а я обойду барак, посмотрю, все ли в порядке, заодно и еды сделаю, а то уже голова кружится, и, думаю, не только у меня. Глажу детей, понимая, что никому их не отдам, а химан тоже на ласку реагирует, хотя мы с ним, по-моему, в одном возрасте. Наверное, это потому, что он потерял всех, еще и мучили его, ноги сожрали… Вот и считает меня старшей.

Все же непонятно мне, почему ноги, а не руки, например? Ну, хотели оставить на подольше живым – это можно понять, так у мяса вкус лучше, но отчего именно ноги… Самок понять невозможно, а в том, что это самки с ним такое сделали, я совершенно уверена.

Шестьдесят девятое космона. Лана

Каникулы пролетают – будто и не было их. Очень многое нужно подготовить, к тому же нас возят по всей планете и на планету-курорт еще, конечно, где я впервые в жизни вижу огромную гладь воды с горьковатым запахом – это море, так оно называется. В нем купаются, но в специальной одежде. И вот тут выясняется, что химан от воды в принципе держатся подальше. Посидеть у озера – да, а вот внутрь лезть… Для людей же это оказывается обычным делом.

Я многому учусь за это время. Оказывается, кроме школы и экрана, существует множество занятий. Сашка не может понять поначалу, почему школа не длится с утра до вечера, но затем находит себя в спортивных занятиях. И вот тут ему открывается совершенно невероятное – боевые искусства Человечества. Да и учиться водить электролет ему никто не запрещает, а для звездолетов уже нужна Академия, но он не расстраивается.

Послезавтра нам уже в школу, но я не боюсь ее совершенно. Виили разрешила ее имя сократить до Ви, а мое совсем не сокращается, но оно легкое, так подруга говорит. Так вот, в школу мы с Ви пойдем, а Сашка говорит, что бояться там некого, а если попробуют обидеть, то очень сильно пожалеют. И я ему верю, потому что иногда страх повторения старого все-таки появляется.

– Лана, пойдем на травку? – спрашивает у меня Светозара. Она мне сестра, но при этом для Сашки, брата моего, нет никого ближе ее.

– Пойдем, – соглашаюсь я, прихватив со стола наладонник.

Это папа нам на день рождения подарил, у нас этот день один на всех троих, а у младших другой. Они сегодня опять в детском саду, потому что им там интереснее, чем дома. Мама говорит, это нормально, а я соглашаюсь, ведь она лучше знает. При этом, что интересно, она не старается надавить авторитетом, а наоборот – объясняет, позволяя принять самостоятельное решение. Это для меня просто бесценно, на самом деле.

Мы вернулись домой сегодня утром. Сашка и Светозара отдыхают, я же лежу на траве и копаюсь в наладоннике, выстраивая в единую систему то, что увидела во сне. Сны не прекращаются, позволяя мне добавлять по чуть-чуть информации в копилку. Я листаю страницы, отмечая свои пометки и копируя их на общий лист, чтобы увидеть, как меняется информация, что нам выдается.

Мне кажется, нам дают возможность увидеть, что случилось за два-три года. Сашка не может ошибаться, и если он говорит, что корабли, которые мы на орбите видели, и десяти лет не продержатся, значит, так оно и есть. При этом нам показывают не только жизнь кхраагов, но и поведение химан, аилин, иллиан… Те самые иллиан, которые не трогали оружие, даже когда их детей разводили на мясо, вдруг будто сошли с ума – попасться им в щупальца для кхраага очень страшно. Посмотреть, что они делают со своими врагами, нам не дали. И мне, и даже Сашке со Светозарой просто закрыли глаза. А вот химан…

Они уничтожают любой встреченный корабль, а две оставшиеся планеты уничтожили, залив их каким-то веществом, от которого кхрааги просто умерли. Я подозреваю, они сильно мучились, но… Получается, и химан, и аилин, и иллиан просто-напросто уподобились кхраагам, желая уничтожить их до последней особи?

Вот только что будет, когда они уничтожат последних кхраагов? Смогут ли они остановиться? Мне почему-то кажется, что нет. И наставница с этим моим мнением согласна. Так что рано или поздно из этих рас останется только лишь одна. Одинокая раса в пустой Галактике проживет некоторое время, а потом просто самоуничтожится.

– Получается, они впали в безумие, – под нос себе проговариваю я. – И стали просто животными?

– Еще нет, сестренка, – тяжело вздыхает услышавшая меня Светозара. – Животными они станут, когда вцепятся друг в друга. Или…

– Что? – с тревогой спрашиваю я ее, ведь она лучше знает свой народ.

– Понимаешь, до сих пор они убивали, и достаточно быстро, – неспешно говорит она, а у меня сейчас от ее интонаций волосы дыбом встанут. – Вот когда они начнут это делать медленно, когда будут мучить детей, только тогда они станут животными хуже кхраагов.

– Значит, надо найти того, кто меня зовет, до этого, – догадываюсь я. – Надо Крахе сказать!

– Скажем, – соглашается со мной сестренка. – Знаешь, я понимаю, месть за все, но для иллиан никогда жестокость характерной не была. Что же случилось?

Я знаю, о чем она думает: их могли как-то подчинить, что не удалось кхраагам, или опоить, или еще что-то сделать… При этом Светозаре совсем не нравится, как себя ведут аилин, поэтому я начинаю ее активнее расспрашивать. Сестренка вздыхает, поднимая на меня грустные глаза, но ее обнимает Сашка, заставляя улыбаться.

– Они все пьют сок растения кирэан, – непонятно говорит она, потому что я такого растения не знаю. Видимо, поняв это, сестренка объясняет мне: – От него глаза становятся полностью зелеными, а все принципы исчезают. Так вот, те аилин, которых мы видели, просто выполняют приказы, при этом совсем не думая. Но нам же сказали, что их готовятся предать…

– Ой… – отвечаю ей. – Тогда получается, у них выхода нет, да?

– Кирэан – это растение иллиан, – негромко произносит она. – Если иллиан сошли с ума и просто используют аилин, да и химан, тогда понятно, почему те захотят всех убить. Я бы захотела.

Я понимаю: нужно говорить об этом с наставницей. И себя я еще ругаю, потому что если бы не настаивала на том, что нужно искать, то моим родным не пришлось бы вспоминать не самое радужное прошлое, которого я почти и не помню. Мне даже хочется расплакаться – получается, это я плохая, и я зажмуриваюсь, но почти сразу же чувствую теплые руки брата и его Светозары, обнявшие меня.

– Не думай о плохом, – ласково произносит он. – Ты не виновата, а мы со всем справимся.

– Честно? – совсем по-детски спрашиваю я, не желая открывать глаза.

– Честно, – меня гладят по голове, отчего я расслабляюсь.

Такое счастье, что они есть. И что у нас самые понимающие родители, а еще – очень игривые и умные Вася, Лада, Отрада, Олеся и Озара. Пятеро иллиан, но совсем не похожих на тех, что мы видим во снах, ведь они наши брат и сестры. Мы уже не иллиан, химан и аилин, мы все – Человечество. Потому что мы разумные и у нас мама с папой есть. Такое счастье осознавать себя частью Разумных…

– Дети! – слышу я мамин голос. – Через полчаса обед!

Это значит – минут через десять мы поднимемся к Винокуровым, чтобы посидеть за столом всем вместе, поговорить на разные темы, новости узнать… Здорово же!

***

– Ты права, – подумав, отвечает мне Краха. – Вполне возможно именно воздействие, но внешнее в этой вселенной невозможно…

– Химан – большие специалисты во всяких веществах, – замечает мой брат, обнимающий задумчивую Светозару. – Не могли они просто использовать аилин и иллиан? Доступ на планеты у них был, а фермы иллиан, насколько я помню, находились на их материнской планете.

– Ты считаешь, что химан давно готовились… – негромко произносит сестренка. – Тогда все произошедшее с нами тоже деталь их плана.

– Варамли говорил… – Сашка зажмуривается – он так вспоминает. – Говорил, что химан часто действуют из соображений личной выгоды, а у кхраагов такого не бывает. А вдруг самки…

Он осекается, но продолжения не требуется. Несмотря на то, что мы дети все трое, но думать уже умеем. Если самцами на самом деле управляли самки, тогда чрезмерная жестокость объяснима – я же вижу, как они к своим детям относятся. Что, если они все там психически ненормальные? Может ли такое быть?

– Давайте посмотрим, как развивались события дальше, – прерывает наставница наши размышления.

– Краха, как ты думаешь, а почему Страж сказал, что много времени прошло? – вдруг вспоминаю я. – Год-два же всего.

– Думаю, мы это увидим, – сделав замысловатый жест щупальцами, что аналогично пожатию плеч для человека, иллианка указывает на шар.

В прошлый раз мы видели определенно исторические картины о том, что именно произошло, когда планеты в пыль разлетелись, а сейчас нам явно демонстрируется, как объединившиеся химан, аилин и иллиан уничтожают все встреченные корабли кхраагов. При этом у меня ощущение, что те не в состоянии сопротивляться, чего быть не может. Я же знаю кхраагов!

– Стоп! – выкрикивает Сашка. – Что это?

В шаре как на экране видна самка кхраагов, я их уже умею отличать. Она что-то объясняет представителю расы аилин, при этом общаются они вполне мирно на фоне распадающихся на составные части кораблей кхраагов. Выглядит это так, как будто она именно в союзе с теми, кто уничтожает ее расу. Как это возможно?

– Мы можем их услышать? – интересуется мой брат, глядя на шар исподлобья.

– Можем, но недолго, – отвечает наша наставница. – Нам демонстрируется ускоренный темп событий.

Я осознаю, что она имеет в виду, когда слышу что-то похожее на клекот вместо нормальной речи. Не поняв ни слова, я с надеждой смотрю на сморщившегося Сашку. Он некоторое время слушает, а затем просто вздыхает. Перед нами же разворачивается очередная битва, и слова становятся не нужны – я вижу, как побеждают кхраагов. Небольшой корабль вырывается вперед, тогда как остальные изображают погоню. Его кхрааги впускают в свои порядки, а затем он атакует командный корабль. Подло, в дюзы.

– Да, самка сотрудничает с ними, – кивает мой брат. – При этом она дает сигнал бедствия, ее пропускают, увидев, что это самка, а она…

– …бьет в спину, – шепчу я. – Но разве она не понимает, что рано или поздно наступит ее очередь?

– Скорее всего, просто не думает, – вздыхает Светозара, погладив его по плечу. – Их не учат думать. А кхрааги без командного корабля теряют важные мгновения, в результате чего их уничтожают.

– Нечестно, получается… – я задумываюсь.

С одной стороны, нечестно, а с другой – кхрааги сами виноваты. Если их оставить в живых, они рано или поздно за старое возьмутся. Значит, нельзя оставлять… Но тут, будто желая мне показать, как именно действуют «союзники», их флот натыкается на планету. На ней находятся не только самцы, но и самки, правда, насколько я вижу, детей нет.

И вот эта самая самка-предатель добровольно, без принуждения, нажимает кнопку сброса того самого устройства, которое способно детонировать ядро планеты. Причем делает это, радостно раззявив пасть, будто получает удовольствие от того, что одномоментно убивает тысячи существ. Они, может, и не слишком разумные, но совершенно точно – живые. Вот как раз этого я не понимаю.

– На сумасшествие похоже, – произносит голос тети Ирины за нашими спинами.

Она наша вторая наставница, но вместе с тем она еще и Винокурова, а тетя Маша сказала их так называть, вот я и называю. И она очень хорошо во многих вещах разбирается, поэтому начинает рассказывать мне о том, что самка выглядит не очень обычно, даже по сравнению с другими такими же. И это может быть оттого, что она с ума сошла, теперь желая отомстить всем представителям своего народа. Оказывается, в истории Человечества такие случаи были, поэтому она и знает.

Но тогда самка эта совершенно точно не пожалеет ни детей, ни таких же, как она сама. Значит, нужно найти того, кто зовет меня. Очень жалобно, если прислушаться, но и как-то устало очень. Хотя, может быть, мне просто кажется, а на самом деле все не так плохо. Тем временем мы наблюдаем за тем, как всех самок и детей загоняют в звездолеты, увозя в совсем незнакомое место.

– Последний оплот, – переводит мне Сашка название, услышанное в шаре. – Они говорят о том, что дальше бежать некуда, поэтому здесь закончится раса Кхрааг.

– Они отчаялись? – спрашиваю я, глядя на то, как часть детей загоняют в длинный серый дом и оставляют там одних. Зачем это сделано? Почему о них не заботятся? – А что это?

– Лишенные родителей, – объясняет мне он. – У самок нет кланов, поэтому взять сироту на попечение клана невозможно, и их просто…

– Выкидывают, – заканчивает за него Светозара. – Эта раса должна быть уничтожена.

Я вижу, что Сашка с этим согласен, да и я сама понимаю, что кхрааги подписали себе приговор давным-давно, но просыпаюсь сейчас в своей кровати и чувствую жалость к этим детям. Они еще ничего никому плохого сделать не успели, а их просто выкинули. Потом придут враги, и хорошо еще, если просто убьют. Химан просто уподобились кхраагам, став ровно такими же.

Наверное, все расы в той вселенной заслужили свой конец, но детей мне все равно жалко просто до слез. Неправильно, наверное, но и сделать с собой я ничего не могу. Надо маму спросить, почему так и еще – правильно ли это? Вот там у меня главным человеком в жизни был папа, а здесь – мама. Наверное, это потому, что настоящей мамы я никогда не знала. Такой, как наша здесь с очень ласковым именем Ульяна.

Пора вставать, ведь начинается последний предшкольный день. С Ви надо поболтать и собрать все что нужно для школы, ну и просто посидеть, успокоиться, потому что школу я все равно немножечко опасаюсь.

Третье р'ксаташка. Хстура

Вчерашний день пролетел совершенно незаметно в заботах о малышах. Я и химана за малыша считаю – очень уж он потерянный. Если бы со мной поступили, как с ним, я бы не выжила, наверное. Странно, что он меня не боится, хотя, может быть, надеется, что я его съем? Но я его есть не буду, он мой друг. Настоящий, который не предаст, потому что некому ему меня выдавать. С ужасом думаю о том дне, когда закончатся брикеты, но пока они есть, стараюсь растянуть на подольше. Еще своей едой делюсь с химаном, как и все это время, отчего он, кажется, уже не такой дохлый, даже окружающим миром чуть-чуть интересоваться начинает.

Девочки вчера говорили о том, что все беды начались тогда, когда самцы решили принести в жертву ребенка до первого Испытания, да еще и одновременно с химан, аилин и иллиан. Наверное, хотели зачем-то задобрить богов, а вышло наоборот – сразу же превратились в пыль три планеты, не иначе как волею богов, но этого наказания им показалось недостаточно. Другие расы они приносили в жертву регулярно, а вот кхраага впервые. Может быть, это был какой-то особенный кхрааг? Избранный богами?

Сами боги от нас отвернулись, но, может быть, Д’Бол, совершенно точно к ним присоединившийся, может услышать хотя бы таких же преданных? Надо же во что-то верить, потому что иначе хоть ложись и жди, когда выкинут в вулкан. Вот мне очень хочется верить в то, что хоть кому-то там есть до нас дело. Вряд ли Д’Болу нужны жертвы, да и как молить его правильно, я не знаю, поэтому только тихо разговариваю с ним, рассказывая о том, что происходит. И на душе становится легче. А вдруг он действительно меня слышит? Может такое быть?

Надо малышам имена дать. Только, наверное, имена надежды, а не войны. Я об этом подумаю и придумаю, пока они глаза не открыли. Проверяю, как им спится, глажу Брима на прощание и, прикрыв его тряпками, выхожу из комнаты. Сегодня дежурит С’хрша, она уже почти взрослая, но помочь ей все равно надо. Я в школу не хожу, потому что освобождена, а младшие после школы будут много плакать, если вообще смогут ходить. Почему-то самкам нравится причинять боль «ничейным» детям, а уж наших они мучают так, как будто на их месте аилин.

Проходя по нашему «дому», я смотрю в окно, не приближается ли кто-нибудь, чтобы напасть. На планете есть и самцы, а они, по слухам, настоящие звери – могут попытаться оплодотворить тех девочек, что постарше. Нас-то невозможно просто биологически – физиология не позволяет, но все равно очень страшно. Ведь необязательно же оплодотворять, мало ли что дикий зверь решит с ребенком сделать, раз уж Д’Бола не пожалели. А я точно не избранная, за меня мстить некому.

– Хстура! – зовет меня Ркаша. – Погоди, вместе сходим.

– Привет, – слабо улыбаюсь я ей. – Что у нас слышно?

– Говорят, один из кораблей из разведки не вернулся, – с готовностью делится она со мной подслушанным. – А еще – училки выгоняют всех рыть убежище, как они себе это представляют.

– То есть закопаться в землю? – удивляюсь я. Не могут же они действительно быть такими тупыми?

– Именно так, – кивает Ркаша. – А еще участились нападения, кого-то даже, кажется, убили. Больше половины школу игнорируют, и страшно как-то…

– Мы уже год так живем, а то и два, – равнодушно пожимаю я плечами. – Так что ничего нового. О нас плохого не слышно?

– Только то, что питание могут урезать, – тихо всхлипывает она. – Ну, для более важных членов общества зарезервировать.

Это как раз понятно: если начнется голод, нас съедят первыми. Нет никакой надежды на спасение, вот разве что Д’Болу помолиться… А вдруг он оттуда, где боги сидят, пошлет нам пусть не спасение, а просто отсрочку? Хоть немного пожить бы еще… Что-то я расклеилась, чуть не заплакала. А плакать бессмысленно, одно только согревает: «дом» у нас сборный, не знаю, правда, из чего, но каждая комната запирается изнутри так, что снаружи не откроешь. Как корабельная каюта, поэтому в случае чего надо запираться и молиться.

– Тогда нужно запасти по максимуму, – отвечаю я подруге. – Давай у всех соберем все ценные вещи, чтобы обменять на еду, лучше всего – на брикеты. Их легче спрятать. Распределим между всеми, накажем не трогать, пока не началось самое страшное. На брикете можно неделю протянуть…

– Очень хорошая мысль! – радуется она.

Мысль действительно хорошая. Дежурная, с которой мы, разумеется, делимся, сразу же хватается за нее, потому что поступление продуктов происходит с перерывами, и нехорошие предчувствия есть у всех. А видеть, как умирают младшие, я не хочу, это очень страшное зрелище. Никому не нужно видеть, как ребенок умирает, никому!

Вечером, когда приходят остальные, дежурная по праву старшей делится с ними придумкой. Я демонстративно отдаю маленькую сережку – последнее, что у меня есть от тех времен, когда мама еще была. Пусть она меня не любила, но она была, поэтому даже малый традиционный дар не отобрала. Больших даров-то у меня не было. Девочкам очень сложно расставаться с памятными вещами, но они понимают: лучше пусть память живет в голове, чем умирает в животе.

– А кто пойдет? – интересуется кто-то из младших, я их не всех знаю по именам.

– С’хрша и пойдет, – отвечаю я, а потом, подумав, добавляю: – Наверное, не одна?

– Не одна, – кивает мне дежурная. – Правильная мысль, у младших просто отберут, и все, а у нас есть шанс.

Решив не откладывать, две старшие девочки уходят. Мы провожаем их, а я тихо молюсь Д’Болу, чтобы пронесло. Мне отчего-то кажется, что Избранный Богами меня слышит. Пусть его так называю только я, но для меня он именно такой. Вот я тихо молюсь, но Ркаша все слышит, потому останавливает намеревающуюся пойти обратно меня.

– Ты что шепчешь? – интересуется она у меня.

– Молюсь, – вздыхаю я. – Избранному Богами Д’Болу.

– Почему ты его так называешь? – сильно удивляется соседка.

Я объясняю ей ход моих мыслей и почему, по-моему, Д’Болу стоит молиться. Хуже точно не будет, а так – вдруг он услышит? Может быть, получится уговорить Избранного Богами нам хоть чуть-чуть помочь? Ркаша минуту целую размышляет, а затем кивает.

– Ты права, это всё объясняет, – заключает она. – Тогда будем молиться вместе.

Она меня в известность ставит, но я не против, потому что вдвоем веселее, к тому же есть надежда, что вдвоем мы скорее до него докричимся. У меня малыши, ради которых я очень на многое способна, ведь у меня самой мамы, получается, и не было. А я стану настоящей мамой, как я себе это представляю, ведь так правильно.

***

С«хрша с подругой возвращаются чуть дрожа, напугали их, видимо, поэтому мы сначала обнимаем обеих, отчего они вздрагивают и чуть не плачут. Я знаю, что это значит, – да, пожалуй, все знают.

– Отошли все, младшие по комнатам, – командую я, прикидывая, как бы их раздеть, чтобы не сделать больнее. – Шкха, согрей воды! Ркаша, помогай!

Никакого смущения нет – девочки и сами все понимают. Я осторожно стягиваю платье с С’хрши, обнажая зеленые, полные крови борозды, вспучившие панцирь кожи дрожащей девушки. Чем это ее? Даже представить сложно, но сейчас надо осторожно вымыть и перевязать, иначе может начаться заражение. Лекарей у нас нет, да и не придет никто к нам, поэтому все сами.

Девочек побили очень сильно, но мешок из рук они не выпустили, значит, завтра попытаюсь уже я. Хотя могли напасть на обратном пути, но пока внутрь заглядывать не буду. Я представляю, что передо мной не старшая, а одна из моих малышей, поэтому обращаюсь, как с очень маленькой. Ркаша удивляется, а вот С’хрша просто плачет, и вторая тоже уже плачет в наших руках. Отчаянно, навзрыд плачет, потому что некому нас защитить, кроме Д’Бола, но поможет ли он?

За что их, мне понятно: напали, хотели еду забрать, а может, и чего хуже, но почему-то не получилось. Озверели все вокруг – и самцы, и самки. Надо, наверное, завтра хотя бы младших в школу не пускать, нам помощь понадобится, а они сердцем не зачерствели еще, так что просто посидят с нашими добытчицами.

Еще год назад нападение на ребенка было немыслимым, невозможным, а теперь… Теперь это почти норма. Наверное, самки и самцы чувствуют свою смерть. Тот факт, что нас убьют вместе со всеми, меня почти не трогает – я уже привыкла. Упадут с неба враги, и те, кто не умрут сразу, очень пожалеют. Я знаю, они будут с наслаждением убивать каждого из нас, потому что мы же их ели… Вот и они нас теперь…

От этой мысли хочется плакать, но я держусь. Плакать можно только наедине с собой – и никак иначе, малыши из-за маминых слез испугаются, а посторонние… что им мои слезы? Только позлорадствуют. Потому-то я и не плачу, а только вздыхаю. Ничего с будущим я сделать не могу, даже не убежишь никуда, так что…

– Давай уложим их в одну комнату, – предлагает Ркаша. – Вот в эту.

– Давай, – киваю я, потому что до их комнат мы просто не дотащим, а тут никто не живет, ведь дверь у самой кухни.

Тут должна была быть кладовая, но не вышло. Продуктов у нас всегда в обрез, так что складывать и запасать просто нечего. Мы живем в страхе: придут нас убивать, заберут на мясо младших, не привезут еды, не будет топлива для обогрева… В то, что младших могут сожрать самки кхрааг, я уже верю. Поэтому мы просто ждем, что будет дальше, проживая день за днем.

Уложив девочек в несостоявшейся кладовой, я отправляюсь к готовым проснуться уже малышам. Достав брикет, даю порции набухнуть, рассказывая Бриму обо всем, что произошло. Он слушает меня внимательно, иногда только переспрашивая незнакомое слово, потому что я волнуюсь и вставляю слова на кхрааге. Он, кстати, тоже все понимает, объяснив мне еще раньше – если его найдут таким, то просто убьют. Химанов он хорошо знает, об аилин знают все, а что там у иллиан, никто не скажет. Но полудохлый химан уверен в том, что его обязательно убьют, и я не разубеждаю его. Каждый верит во что-то свое, я вот в Д’Бола, он – в скорую смерть. Почему бы и нет? Нас все равно не спросят.

Вечер наступает неожиданно. Я снова выхожу, чтобы сделать ужин для всех, ну и оценить, что у нас вообще есть. Насколько я помню, овощи, немного травы, какие-то грибы местные – и все. Вздохнув, еще раз оглядываю кухню и вижу маленький пакет с какой-то крупой. По идее, утром будет еще еда, а если нет? Подумав, решаю оставить крупу на утро, перед школой тем, кого оставить не получится, нужно будет поесть посытнее.

Я готовлю что-то вроде похлебки. Вот сейчас можно и поплакать, ведь у нас даже хлеба нет. Было немного муки, старшие девочки из нее хрусты-лепешки для младших сделали. Мы отдаем все лучшее младшим, чтобы у них был шанс прожить подольше, ведь необходимых витаминов у нас просто нет. Ненужные мы, и все, на что годимся – усладить своими криками слух развлекающейся самки или сдохнуть в лапах врага. Еще съесть могут, наверное…

Вот похлебка готова, я ее разливаю по мискам, думая позвать всех, но в этот момент сквозь приоткрытое окно слышу что-то похожее на гром. За год на планете это в первый раз, поэтому вызывает интерес. Я замираю, прислушиваясь, но, кроме обычных звуков города, не слышу ничего. Вздохнув, кручу ручку, похожую на элемент стены, но это, конечно, не так. Сейчас во всех комнатах начинают трезвонить древние звонки, созывая на ужин. Мои малыши привычные и совершенно точно не испугаются, а остальные сейчас прибегут.

Я беру две тарелки, чтобы отнести пострадавшим девочкам, а потом пойду к себе – Брима накормить надо и мне поесть немного, чтобы лапы не протянуть. Остальное отдам маленькому химану.

Девочки спят уж, но тарелки для них я оставляю, чтобы затем выйти из комнаты. В кухне появляются младшие, которым я выдаю ложки и по кусочку хрустящей лепешки. Знать бы мне раньше, что еды не будет, хоть брикетов бы запасла, их всем можно есть. Но сейчас уже поздно об этом говорить…

Опять мне слышится гром какой-то, но быстро темнеющее небо вроде бы спокойно, поэтому я просто пожимаю плечами. От голода, говорят, может казаться то, чего нет, поэтому пока не буду думать о плохом. В грозу я не верю, а, например, в бурю – очень даже. Выдержит ли наш «дом» бурю? Вот этого я и не знаю, потому буду надеяться на лучшее.

Я несу миску в комнату, проследив перед этим, чтобы младших не обижали. Никому в голову не придет, но я просто на всякий случай это делаю, потому что мало ли. На душе как-то неспокойно очень… Наверное, это из-за того, что старших девочек избили. Вот сейчас я покормлю малышей и химана тоже, а потом и сама поем. Не было у меня никогда мамы, не знала я, что это такое на самом деле, я только теперь понимаю. Как можно не любить этих малышей? Вот как?

Может быть, правильно, что расу кхраагов хотят уничтожить. Жаль, что нас убьют, я бы все-все отдала, лишь бы малыши выжили, и химан этот недоеденный тоже. Только сил у меня мало, и отдавать кроме жизни уже нечего. А кому нужна моя жизнь?

Первое новозара. Лана

Конечно, я волнуюсь, ведь о школе воспоминания у меня так себе, но, с другой стороны, здешняя школа очень отличается от того, что было в прошлом. Поэтому я полна надежды. Мы улетаем из верхнего дома, отобус на всех уже пристыкован, потому что летим не только мы, детей у Винокуровых много. Мы все успели передружиться, отчего мне радостно.

– Ланка! – визжит Ви, которую к нам родители ее привезли, чтобы мы полетели в первый раз все вместе и не боялись. Очень они понимающие, как и все Человечество.

– Ви! Привет! Познакомься… – я обнимаю подругу, принявшись знакомить со всеми. Младших достаточно, чтобы целый класс заполнить, а так как мы из одной, получается, семьи, то на группы нас не делят – нет в этом смысла: если кто-то не успевает, другие его обязательно подождут.

Нас много, конечно, но самый старший Винокуров говорит, что мы счастье и чудо. Он Наставник, его так многие зовут, наверное, поэтому он нам все объяснил: один цикл мы учимся все вместе – до метеона, а потом с орбитала нас начнут перемешивать с другими классами. Только мы четверо – Ви со мной и Сашка со своей Светозарой – обязательно останемся вместе. Нам это твердо обещали.

– Дети, ну-ка в отобус! – зовет нас Наставник, и мы все спешим внутрь длинной полупрозрачной «сосиски». Это дядя Витя его так назвал.

Дядя Витя – герой, он Защитник Человечества. Это звание особое, ведь он защитил всех-всех, оказавшись в прошлом. Чудесная у нас семья, просто чудо какое-то. Я уже считаю себя частью семьи, хотя фамилия у нас другая, но дедушка говорит, что это неважно, и он не обижается. Люди очень отличаются от химан, просто очень!

Вот мы залезаем внутрь отобуса, который фиксирует нас в креслах. Мягко, но намертво – это для безопасности, потому что мы самое большое сокровище Человечества. Не конкретно мы, а все дети. Могла ли я представить, что меня назовут самым большим сокровищем? Ви нервничает и вцепляется в меня обеими руками, а я ее обнимаю, рассказывая обо всем, что мы в окно видим. Меня этому папа научил – если страшно, то нужно болтать, и тогда не так жутко становится. Он прав, конечно, ведь это работает.

Школа – красивое здание в виде нескольких белых ажурных шаров, соединенных прозрачными галереями. Перед ней посадочная площадка электролетов и шлюзовой створ отобусов. Подлетать к школе можно только по необходимости, ну или детей привезти-отвезти, навигационная служба за этим очень тщательно следит. Разум разумом, а дядя Витя говорит, что лучше быть параноиком, чем трупом.

Отобус мягко входит в створ, я чувствую мимолетный укол страха, но Сашка незыблемой скалой поддерживает меня, что я хорошо ощущаю, и боязнь улетучивается. Мы входим в светлый круглый холл, и я смотрю на коммуникатор. Этот поистине сказочный прибор-помощник показывает мне, куда надо идти, поэтому я не теряюсь. Топаем мы плотной кучкой, так же и в класс входим. В нем парты стоят как в виртуале, отчего кажутся очень знакомыми и вопросов не вызывают.

Стоит нам только рассесться, звучит красивая мелодия, тем не менее заставляющая собраться, и в классе появляется учительница, очень похожая на Тинь Веденеевну из симуляции. Только она намного старше, отчего опять становится не по себе, но я справляюсь с этим ощущением.

– Здравствуйте, дети! – радостно здоровается с нами учительница, становясь будто более юной в этот момент. – Зовут меня Тинь Веденеевна, и некоторые из вас со мной уже знакомы. А я с вами познакомлюсь в процессе.

Что это значит, я сначала не понимаю, но затем осознаю: она всех нас знает! Винокуровых – потому что семья та же, а нас четверых по виртуалу. Поэтому, наверное, дополнительно знакомиться смысла нет. Тинь Веденеевна с улыбкой рассказывает нам о том, что нас ждет в течение этого цикла обучения, и я даже дыхание задерживаю от удивления.

– Сначала мы поговорим о Человечестве и всех Разумных, о том, что отличает нас от других, – произносит она, очень ласково глядя, кажется, прямо на меня. – Затем вспомним единицы времени и летоисчисления. А вот пото-о-ом… Потом мы читать будем! – с загадочным видом сообщает она.

И я понимаю: сказка продолжается, потому что никто из прежних учителей так не умел. И хотя я давно не первоклашка, меня захватывает ощущение загадки, которую мы все непременно раскроем. А Тинь Веденеевна тем временем рассказывает о времени: почему его отсчет такой неудобный, откуда пошло понимание дня и ночи, и почему дни отсчитываются в память о несуществующей уже планете.

– Издревле Человечество стремилось к звездам, – продолжает она очень интересный урок. – И, когда достигло их, возник вопрос – планет много, на каждой свои сутки, климат, смена времен года. Именно поэтому мы не разделяем месяцы по временам года. Кто знает, сколько у нас месяцев в году?

– Десять! – почти хором отвечает весь класс. Оно и понятно, это же всем известная информация.

– Правильно, десять, – кивает учительница, а затем начинает рассказывать о каждом.

Она говорит настолько интересные вещи, что я совершенно забываю и о страхе, и о времени, и о том, что мы в школе находимся. Такого опыта у меня, пожалуй, не было. Но о времени помнит квазиживой разум школы, поэтому радостную мелодию, извещающую о перемене, мы встречаем с сожалением. Еще хочется!

У школы есть разум, именно он ею управляет, приглядывая за каждым ребенком. Именно к нему локально стекаются медицинские данные наших коммуникаторов, и в случае чего реакция следует просто моментально. Это не слежка, как я вначале подумала, а забота. Целый разум, такой же, как на громадных космических кораблях, заботится о нас в школе.

Перемена дана для того, чтобы перекусить, побегать, попрыгать, но никто не заставляет, поэтому мы вчетвером, будто договорившись, остаемся в классе. На душе спокойно, в помещении очень комфортно, и никуда бежать не хочется. Просто посидеть так, посмотреть в потолок, пообнимать Ви, совершенно не ожидавшую такого отношения, хотя и родилась здесь. А Светозара сидит с мокрыми глазами – прошлое у нее так себе было, хоть и большую часть она забыла.

Я понимаю – в такую школу можно ходить только с удовольствием. Ведь нас не перегрузили знаниями, а просто рассказывали как сказку. Без этих «запишите и заучите наизусть», но тем не менее я все-все запомнила. Правда, и говорили нам сейчас о вещах, нам знакомых. Интересно, что будет дальше?

***

Из школы возвращаемся просто переполненные впечатлениями. Делимся мнениями, строим планы, и это так не похоже на школу химан, что даже ассоциаций не возникает никаких. Поэтому я улыбаюсь, а рядом со мной и подруга, которой уже совсем не страшно. Прекрасная у нас учительница, просто очень. И школа самая лучшая.

Я и не заметила, как пролетело время, а коммуникатор говорит, что подступает время ужина. Обедали мы в школе, и перекусы еще были – в основном фруктами, потому что Аристотель, так разум школы зовется, бдит. И вот теперь, весь день проведя в школе, но совершенно этого не заметив, я возвращаюсь домой. Зря я думала, что будет сложно весь день учиться.

Отобус паркуется у нашего дома, а я уже вижу родителей Ви, к которым она с визгом устремляется. Мы прощаемся до завтра, и я иду в дом. Им, конечно, остаться предложили, чтобы вместе поужинать, но у семьи Ви традиция – только в семейном кругу, а традиции очень важны, я знаю это, поэтому не настаиваю. Есть у меня какое-то странное предчувствие…

– Ну как первый день в школе? – задает уже за столом вопрос Наставник, который глава семьи.

И тут все наперебой начинают рассказывать, а я закрываю уже открытый рот и просто смотрю. Я вижу горящие глаза, искреннюю радость, понимая, как же мне повезло. И мне, и Светозаре, и малышкам нашим очень повезло, что Сашка такой. Спасший нас братик настоящий герой, ведь если бы не он, всего этого не было бы, точнее было бы, но без нас. От этих мыслей мне хочется плакать, что мгновенно замечают все! И взрослые, и дети тянутся ко мне, узнать, что случилось! Это просто… Просто… И я плачу, конечно, потому как уместить в себе все эмоции не выходит.

– Лана сравнила, – ласково говорит гладящая меня мама. – Она сравнила и поняла, что на самом деле сделал Саша.

– Ты мысли читаешь? – я так удивляюсь, что плакать забываю.

– Что ты, доченька, – качает она головой. – Тут не нужно читать мысли, чтобы почувствовать.

– Да ну, я же свою жизнь спасал, – пытается отказаться Саша от звания героя, но это у него, разумеется, не выходит.

А я начинаю рассказывать о том, что помню. Я говорю, что такой семьи у меня не было никогда, и школы, и друзей, а еще – уверенности в том, что ничего плохого случиться просто не может, потому что здесь, среди людей, есть взрослые, которые все предусмотрели, но при этом не обкладывают кирпичами правил. Рассказываю, а меня слушают, понимая, о чем я говорю.

– Ты больше никогда не будешь одна, – объясняют мне Винокуровы. – Ведь мы разумные.

«Мы разумные». И это объясняет все: и поведение, и умение сопереживать, и заботу… По крайней мере, для родившихся здесь это само собой разумеется, и только для нас троих все еще волшебное чудо. Да, оно вошло в нашу жизнь, но все равно – сказка, что случается с нами каждый день. При этом взрослым не требуется от нас абсолютного послушания, они скорее подстегивают любопытство, желание экспериментировать, ведь ничего плохого с ребенком на Гармонии, как и на других планетах, случиться не может. Разве это не сказка?

После вкуснейшего ужина я еще думаю пойти в комнату отдыха, но затем меня тянет на травку. Хочется просто полежать на травке, глядя в стремительно темнеющее небо, в котором нет и не может быть чего-то страшного или злого. С этими мыслями, попрощавшись, я отправляюсь к подъемнику. Он опускает меня в нашу квартиру, из которой я делаю шаг на улицу.

Вечер опускается на лес, темнеют ровные стволы, виднеются посверкивания огоньком ночных насекомых, будто предупреждающих о себе. Тихо гудя, проносится какой-то жук, кто-то пищит в траве, хрустят сучья вне Зоны Безопасности. Так называется специально огороженная поляна для детей вокруг нашего дома. На нее не могут проникнуть дикие звери, и мы им не мешаем.

Я ложусь на траву, вглядываясь в небо, усыпанное звездами. Некоторые из них движутся, показывая, что на орбите кто-то маневрирует, некоторые моргают равномерно – это буи. Они бывают навигационными и предупреждающими. Разглядывать их можно бесконечно, но когда восходит ночное светило, я поднимаюсь на ноги – завтра в школу, а меня ждет Академия. Вот прямо сейчас она ждет, чтобы мы посмотрели, что случилось дальше, хоть и есть у меня ощущение, что нам это не понравится.

Войдя в дом, улыбаюсь маме и папе. Очень нам с ними повезло, просто очень. Они нас так любят всех, как я себе и не представляла, что можно любить. Они нам показывают, как именно нужно к детям относиться, в первую очередь – именно они. Но уже поздно, и коммуникатор тихо жужжит, напоминая о времени. Это тоже забота, ведь если я не высплюсь, нехорошо будет для меня. И я все понимаю, потому что нам не раз объясняли… Надо идти в душ и в кроватку мою уютную, где меня ждет пушистый зверь. Я очень люблю его обнимать, и спится с ним намного спокойнее, по-моему. «Медвежонок» называется, но на медведей он похож не слишком, папа говорит, что просто по традиции такой…

– Доброй ночи, доченька, – желает мне мамочка, а папочка тихо поет колыбельную.

Ну и что, что я большая, колыбельные я люблю, особенно папину про зеленую карету. Вот я и засыпаю, едва успев пожелать спокойной ночи родителям. А уснув, оказываюсь в Пространстве, среди звезд, туманностей и галактик, даже Млечный Путь вижу! Его ни с чем не перепутаешь.

И вот уже я радостно улыбаюсь Крахе, щупальцами показывающей всем, что нам рады. И тетя Ира тут как тут, поэтому мы подходим поближе к шару, чтобы увидеть, что сегодня нам покажут. Мне очень интересно, хотя кхрааговских детей просто жалко. Не только мне жалко, даже Светозаре, а это о многом говорит. Растеряли мы уже и страх, и ненависть в тепле Разумных. Считаю, это правильно.

– На прошлом занятии мы с вами кроме рассматривания предательства и жестокости говорили о взаимодействии, – напоминает нам тетя Ира. – Сегодня мы опять посмотрим на происходящее в чужой вселенной, а вот затем рассмотрим методы взаимодействия.

Эта речь не очень мне понятна, но я просто твердо знаю, что нам все обязательно объяснят, поэтому не беспокоюсь даже. Мне очень интересно, что произошло дальше, поэтому я чуть не подпрыгиваю от нетерпения. И шар, будто почувствовав мои эмоции, меняется, показывая нам… Невозможное просто!

Я вижу, как девочка расы Кхрааг бережно берет на руки кого-то мне смутно знакомого. Он похож на химана, правда, ног у него почти нет, а то, как выглядят остатки, говорит мне, что его ели, но почему-то не доели. Наверное, наслаждались ужасом ребенка, потому с ног и начали. Обернувшись на Сашку, вижу и его удивление: ведь девочка, на которую мы смотрим, очень голодная, но она не хочет съесть химана, а прячет его ото всех. Кто она? Что происходит? Почему она так себя ведет?

Четвертое р'ксаташка. Хстура

Сегодня мне удается оставить в «доме» только двоих младших, Кхиру и Скхру, остальных чуть ли не пинками гонят в школу, хотя четырем-пятилетним рано еще – но кого это волнует? Совсем озверели самки, как будто мы вообще к другому народу относимся. Обидно только то, что для врагов мы ничем не отличаемся и убьют нас ровно так же…

– Ты как здесь? – удивляюсь я, увидев Ркашу.

– Спряталась, – признается она. – Страшно очень.

– Тогда надо покормить оставшихся, – предлагаю я, вздохнув. Всех бы спрятала, да не дадут самки проклятые. – А я проведаю старших.

– Хорошо, – кивает она, отправляясь в сторону кухни.

Я же иду к С’хрше и второй девочке, не знаю, как ее зовут, просто не помню. Они дышат прерывисто, тяжело очень, значит, повредили им обеим что-то вчера. Но помочь мне нечем, только перевязать, и все. Этим я и занимаюсь, когда С’хрша открывает глаза, полные мучительной боли.

– В мешке… – она говорит медленно, часто переводя дыхание, и очень тихо, но я разбираю слова. – Возьми…. К себе… У тебя… Запирается…

Сначала я не понимаю, потом только до меня доходит: у меня комната накрепко запирается, но я думала, что это у всех. На мой вопрос С’хрша качает головой, но объяснить не может, силы покидают ее. Тут только Д’Болу молиться остается – она или выживет, или нет. Но вот то, что другие комнаты не запираются, плохая новость. Если что, хотя бы младших надо будет загнать ко мне. Может, и убережет Д’Бол от смерти.

Я подбираю мешок, на этот раз заглянув туда, и вижу – он полон брикетов. Их намного больше, чем можно было бы выручить за наши «сокровища», значит… Теперь я понимаю, почему старшие девочки едва живы – они украли. Наверняка отвлекли чем-то охрану и украли прямо со склада. Наверняка их догнали и избили, посчитав, что убили, но странно, что не отобрали наворованное. Если выживут – спрошу обязательно.

В первую очередь я отношу мешок в комнату, лишь затем, взяв с собой один из новых брикетов, иду на кухню. Нужно положить по маленькому кусочку, буквально крошку, в суп для младших. Им вредно так голодать, но кому есть до этого дело?.. Кхраагам точно нет никакого.

– Ого! – ошарашенно замечает соседка, увидев брикет. – Откуда?

– Девчонкам вчера удалось, – коротко отвечаю я. – Давай положим младшим…

– Правильно, – кивает она, вздохнув.

Подумав, я кладу и ей, все-таки она младше. Полные удивления глаза все мне говорят, и, поддавшись порыву, я глажу ее по голове, а Ркаша вполне ожидаемо плачет. Не стали мы зверями, оказавшись никому не нужными, не стали. Хоть в чем-то на самок не быть похожими. Пусть поест, ей это нужно, а потом пойдем кормить младших. Вот они тоже порадуются.

– Что это? – услышав отдаленный гром, спрашивает меня соседка.

Решительно подняв штору, я выглядываю в окно. Гул какой-то слышится, и время от времени гром, как будто что-то взрывается, хотя откуда мне знать, как гром звучит? Мне только слово известно.

– Гремит что-то, – вздыхаю я. – Может, убежища строят или еще что-нибудь…

– У старших есть убежище, – делится слухами Ркаша. – Говорят, там у них звездолет спрятан такой, чтобы можно было убраться отсюда, не умея даже летать.

Я вздыхаю от этих сказок. Вечно у нас слухи какие-то, то о том, что могут нас в заслон послать, то о вот таких сказочных звездолетах, то еще что-нибудь… Верить в них нельзя, но пугаться и мечтать, конечно, не запретишь. Кто легенды рассказывает, кто в волшебные звездолеты верит, кто Д’Болу молится… Совсем без веры нельзя, от этого с ума сойти можно – помню, слышала что-то такое давным-давно, будто в прошлой жизни.

То время, когда у меня была мама – хоть какая, но мама – будто ушло в сказки. Кажется мне сейчас, ее у меня никогда не было, всю жизнь только этот барак, и ничего больше. Что делают с девочками в школе сейчас, я и не знаю. Вчера многие плакали, а сегодня мне просто страшно за них. Хотя, кажется, чего бояться: не убьют самки, так придет враг, и тогда совсем точно никому не спастись. Также, как кхрааги не жалели их детей, они не пожалеют и нас. А я? Я бы пожалела?

Я задумываюсь, пытаясь представить, что малышей убили… и не могу. Получается, я не знаю ответа на этот вопрос. Хоть мне и совсем немного лет, но, кажется, я стала взрослой. Нет у меня детских мыслей, да и откуда им тут взяться… В этот момент какой-то резкий звук заставляет меня вздрогнуть и кинуться к ближайшему окну.

Сначала я ничего не вижу, только слышу, а вот затем взгляд мой цепляется за какую-то точку в небе. Я замираю, ошарашенно глядя на нее, потому что не понимаю, что это. Точка приближается с каким-то отчаянным воем, и через несколько долгих, как ожидание первого удара, секунд я наконец понимаю, что это: к поверхности планеты с резким громким звуком несется катер. Спасательный катер – его можно узнать по расцветке – горит. И с ровно таким же звуком, ничуть не замедлившись, он впиливается в каменистую почву, взорвавшись с такой силой, что дом подпрыгивает на месте.

Подняв взгляд в небо, я вижу расцвеченные вспышками облака. Все становится ясно: наша жизнь подходит к концу, ведь они пришли. Они пришли, чтобы отправить нас туда, где больше не будет голода. Не оборонил меня Д’Бол, хотя рано еще говорить об этом… Хотя кто я ему, не заслужила я наверняка, но малыши… Малыши…

– Ркаша! Ркаша! – громко кричу я. – Быстро бери младших – и в мою комнату!

И сама спешу туда же, надеясь успеть до начала бомбардировки. Если моя комната действительно была жилым модулем звездолета, если это не байки, то мы сможем выжить. Нужно поднять пол и проверить… Я не помню, откуда это знаю, но, ввалившись в помещение, сразу же бросаюсь поднимать узкие полоски пластика. Тут должно быть что-то важное, я чувствую! И будто сам Д’Бол ведет мою руку, когда я наконец вижу две клавиши: цвета внимания и опасности. Одна, зеленая, как моя кровь, мерцает в полутьме, а дом уже начинает качаться.

Младшие вместе с Ркашой вбегают в комнату, не забыв при этом закрыть звонко щелкнувшую дверь, а я изучаю клавиши. Если я правильно понимаю вот этот символ, то он говорит о маскировке. А второй – об обзоре. Мне кажется, Избранный Богами Д’Бол подсказывает мне, как именно поступить, потому что я нажимаю левую клавишу, а потом изо всех сил давлю на большую кнопку. Она идет вниз с трудом, а потом как-то легко падает и громко щелкает. Появившаяся надпись говорит мне о спасении.

«Индивидуальный модуль спасения». Это означает, что моя комната была не просто модулем звездолета, а частью системы спасения. Они на очень многое рассчитаны, о чем мне дает понять тихий гул. Щели окна закрываются, успев продемонстрировать бомбардировку города яркими сгустками.

– Что это? – восклицает Ркаша, падая на пол, а я обнимаю младших.

– Враг пришел, чтобы нас убить, – объясняю я ей. – Но моя комната – это спасательная капсула, понимаешь? Может быть, нас не найдут…

Сейчас все мое существо нацелено на выживание. Вот сейчас, сию минуту выжить, а потом будет потом.

***

Все щели закрыты, комната дрожит, но не сильно. Я боюсь открывать обзор, да я всего сейчас боюсь. Мои малыши уже успокоенно лежат в руках, а все понимающий Брим молчит, при этом младшие, обнятые Ркашей, очень тихо плачут. Странно, что соседка никак не отреагировала на химана, хоть и видит его, но, судя по очень большим глазам, буквально выпирающим наружу, она просто в шоке.

– Мы остались одни, – констатирую я непреложный, как мне кажется, факт.

– И теперь умрем от голода? – жалобно спрашивает меня Кхира.

– Еда у нас есть, – вздыхаю я, показывая на мешок. – И вода пока тоже. Нужно подумать о туалете и просто ждать.

– Чего ждать? – не понимает меня Ркаша.

– Убив всех, враги уйдут, – объясняю я ей. – Они будут мучить и убивать долго, но потом уйдут, и мы сможем выйти.

– Чтобы умереть на планете? – всхлипывает пожалуй что подруга.

– Чтобы проверить слухи о спрятанном звездолете, – спокойно отвечаю я ей.

Я действительно спокойна почему-то, как будто этот покой послан мне откуда-то сверху. Малыши спасены, а сама я так долго ждала прихода врагов, что уже перебоялась. Сейчас надо покормить и малышей, и младших, да и нам надо поесть. Одного брикета хватит дня на два, их же в мешке много, насколько я увидела. Кроме того, вряд ли враг разграбит склады, они сюда за другим пришли.

Но у Ркаши есть теперь цель, при этом она по-прежнему не задает вопросов о химане, хоть и видит, что перед ней не кхрааг лежит. А он спокойно смотрит на остальных, будто и не задумываясь о том, в какой опасности находится. Дрожание капсулы постепенно сходит на нет, что означает – бомбить, наверное, перестали. Откуда-то я знаю это слово: «бомбить». Наверное, из старых фильмов, которые иногда показывают… показывали.

– У тебя химан, только странный какой-то, – равнодушным голосом замечает, наконец, Ркаша.

– Он такой же ребенок, как и все, – отвечаю я ей, и вот тут подруга моя, уже единственная, показывает, что она ребенок.

Свернувшись в комочек на полу, она отчаянно плачет, а вместе с ней начинают и младшие, причем все, кроме химана. Шипение заполняет комнату, а я только качаю в руках малышей, но не успокаиваю тех, кто постарше, – им нужно, просто очень надо проплакаться, чтобы стало легче. Ведь, если подумать – мы последние кхрааги, больше никого нет. Совсем никого… Доигрались самцы со своими глупыми кланами и нападениями.

Младшие, наплакавшись, засыпают, а я проверяю воду и посуду. Если плошек не хватит, надо будет по очереди есть, но тут оказывается, что свои миски младшие притащили с собой, а для Ркаши у меня найдется. Я отхожу в сторону, положив на импровизированную кровать малышей, чтобы посмотреть, что у нас с водой.

Пол на место я уложила не полностью, наверное, именно поэтому обнаруживаю небольшую дверцу, потянув за которую, замираю – из пола вырастает явно складная кабинка. Заглянув внутрь ее, понимаю, что проблема туалета решена. Надо же, я столько времени здесь прожила, но даже и не подозревала о том, что модуль автономный. Тогда и с водой не может быть проблем. И, будто подтверждая мои мысли, на стене обнаруживается краник небольшой, а рядом с ним треугольный циферблат, показывающий, что воды у нас полные баки. Два полных бака – это, во-первых, богатство, а во-вторых, очередная странность.

Нужно, наверное, посмотреть, что вокруг творится. И потом время от времени посматривать, чтобы обнаружить момент, когда последний враг уберется с планеты. Отчего-то я уверена, что они не будут уничтожать нас физически, а просто уйдут. Может, музей среди костей устроят – что я о химан знаю? И посоветоваться мне не с кем, кроме как с воображаемым Избранным. Подскажи, Д’Бол…

– Сверху пришли враги, – объясняю я химану. – Чтобы убить нас всех. Не знаю, спасли бы они тебя…

– Убили бы и забыли, – усмехается он. – У меня нет никого, да и ног тоже, так что я им живым точно не нужен.

– Значит, от кхраагов химан ничем не отличаются, – понимаю я, а потом наклоняюсь к маленькому пульту, чтобы нажать клавишу обзора. – Я сейчас посмотрю, что вокруг творится. Ты не смотри, мало ли…

– Вряд ли что-то хорошее, – замечает он, но отговорить даже не пытается, а я решительно нажимаю серую клавишу.

Откуда-то снизу, пробив пол, поднимается длинная палка, оканчивающаяся визором. Встав на цыпочки, потому что на мой рост она не рассчитана, я приникаю глазом к довольно древнему, насколько я помню, прибору удаленного обзора. Наверное, действительно, зря я это…

Города почти нет, он дымится, укрытый зеленым, цвета крови, туманом. Между нашим «домом» и первыми развалинами – десятки разорванных тел, но еще стоят и взрослые, и… Увидев, что с ними делают, я падаю на пол, не сдержав рыданий. Пусть они имеют право мстить, но химан хуже кхраагов! Хуже! Потому что они не просто уподобились тем, кого убить хотят, они в чем-то даже превзошли их. Я не буду рассказывать! Никому и никогда не расскажу, что увидела сквозь визор.

Только сейчас понимаю, от какой страшной участи нас всех уберег Д’Бол. Я и не представляла себе, что с детьми можно обращаться именно так. Это намного хуже смерти, потому что ужас, царящий на равнине, чувствуется, мне кажется, даже здесь… Ну а то, что детей убивают кхрааги, не понимающие, что отсрочка для них очень короткая, меня уже не удивляет. Это слишком жестоко, просто, по-моему, запредельно. Пусть покарают их всех… Хочешь убить – убивай, но вот так зачем? Зачем им нужен именно такой ужас?

Я нажимаю еще раз клавишу, чтобы убрать визор. Это не надо никому видеть, совсем никому. Кажется, все испытания сделали меня взрослой. Ну еще я и самая старшая здесь, значит, надо становиться взрослой, потому что больше некому. Должен быть кто-то взрослым, потому что иначе мы не выживем. Не зря же нам дал этот шанс Д’Бол, ведь именно он вел меня, когда я искала те самые кнопки, и мы должны, просто обязаны воспользоваться им.

Не знаю, сколько времени пройдет, прежде чем враги уйдут, но мы подождем. Выждем, сколько будет нужно, а потом пойдем искать тот корабль из слухов. Только бы химан не решили уничтожить планету, ибо выдержит ли такое модуль, мне неведомо. Страшно очень, на самом деле, у меня теперь кошмары будут…

Ну а пока я дрожащими руками наливаю воду в миски и плошки, кладу в них кусочек концентрата из брикета и жду, пока набухнет, чтобы разбудить и покормить младших. Они все теперь мои, потому что больше нет у нас никого.

Второе новозара. Лана

Самый большой вопрос, который остается после нашего сна, это почему девочка кхраагов такая добрая. Причем вопрос этот у Сашки, для меня-то все нормально, но брат мне объясняет, что его доброта появилась потому, что им Варамли занимался, показывая пример, а для кхраагов такое поведение совсем нехарактерно. Девочку не любили же, она обязана была просто озлобиться, но почему-то не стала. Надо будет Краху об этом спросить.

На самом деле, мне безумно жалко эту Хстуру, имя которой действительно говорящее, так Сашка сказал. То, что делают с сиротами самки кхрааг, вообще очень странно. У химан хотя бы детские дома были, хотя безногого, скорее всего, усыпили бы, учитывая, что у него никого нет. Но тем не менее вот именно такого отношения я не понимаю. Какое-то оно запредельно-жестокое.

Завтракаем мы сегодня у Винокуровых, наверное, поэтому мою задумчивость сразу же замечает тетя Маша, ведь она же телепат. Не мешая мне завтракать, она хмурится, а потом, видимо, не выдерживает, спрашивает, и я начинаю рассказывать о том, что мы увидели. О брошенных девочках. Все равно, как они выглядят, ведь они просто дети! Я говорю, что их бьют сильно, пугают, а питаться почти нечем, ну еще и о доброте.

– В истории Человечества такие случаи известны, – говорит мне тетя Маша. – В Темных Веках жил народ, который хотел уничтожить другой народ. Физически уничтожить, и вот он пришел убивать…

Она рассказывает о событиях из дремучей истории, а я в ее словах вижу Хстуру и то, что ее окружает. Единственная разница – ее не хотят убить, на этих детей просто наплевать. Но тетя Маша тут принимается рассказывать о том, что такое «лагерная мама», откуда пошло такое выражение и что оно значило. И я начинаю понимать: Хстура добрая, потому что ей есть о ком заботиться. Но ведь другие не такие – почему?

Это занимает мои мысли весь день, да и Сашка очень задумчивый. Он вздыхает, что-то вспоминая, а Светозара просто оценивает увиденное нами. Увиденные девочки – просто дети. Не кхрааги, не жестокие, злобные существа, а дети. И, видя этих потерянных девочек, я понимаю: мы уже изменились, став разумными, а для разумного существа дети превыше всего.

– Здравствуйте, дети, – улыбается нам Тинь Веденеевна. – Сегодня мы с вами поговорим о буквах и цифрах. Большую часть информации человек традиционно получает из книг, а чтобы уметь читать книги, нужно знать буквы..

Я читать умею, но на языке химан и немного – иллиан, а на всеобщем совсем нет. Буквы выглядят иначе, при этом есть и простые, и очень сложные, они называются «иероглифы». Вторые очень практичны – в одном иероглифе можно целое понятие зашифровать. Это очень удобно в космических кораблях, поэтому я изучаю новые буквы особенно тщательно.

– А теперь мы вспомним счет, – улыбается нам учительница.

Считать у нас умеют все, но мы все равно проходимся по цифрам, а потом начинаем складывать и вычитать. Это нужно, чтобы у всех был одинаковый объем знаний. Вот тут я узнаю, что у Светозары с цифрами не очень хорошо, поэтому мы все помогаем ей понять, что за что отвечает и как этим пользоваться. Очень интересные уроки у нас сегодня, просто очень. А после обеда будет еще История Человечества – от Темных Веков до нынешних дней.

У нас на первых циклах не очень много предметов, потому что запоминают все по-разному, а выучить нужно всех. В перерыв мы идем обедать, делясь впечатлениями с одноклассниками. Второй день всего, а я уже привыкаю, потому что к хорошему очень быстро привыкаешь. Даже столовая тут совсем не похожа на то, что в прошлом было. Столики небольшие, за ними можно вчетвером сидеть. Мы с Ви, Сашкой и его Светозарой так и садимся, а еда у каждого своя – что нравится, что можно, потому что хоть болезней и нет, но коммуникатор же говорит о том, чего не хватает…

– Все-таки надо Краху спросить, отчего Хстура такая, – задумчиво произносит Сашка. – Хотя я тоже… Но другие-то нет…

– А может быть, это из-за того, что она совсем одна? – интересуюсь я, а Ви уже знает, о чем мы разговариваем, но просто слушает. У нее дар эмпата, вот она все и чувствует.

– Нет, озлобиться должна, – качает головой мой брат.

Так ничего и не решив, мы возвращаемся на уроки. Мне очень интересна история Человечества. Особенно то, чем она отличается от истории химан, ведь я же помню… Вот сейчас совершенно точно узнаю, и тогда можно будет сравнить.

– История Древних веков до нас дошла не полностью, – произносит Тинь Веденеевна. – Мы с вами начнем с тех времен, когда люди считали, что всеми природными явлениями управляют некие высшие сущности. Они назывались богами.

– У кхраагов приняты ритуалы, – задумчиво произносит Сашка. – И у алиан, а вот у химан не знаю…

– У химан один бог, который всем управляет, – припоминаю я. – Только в него уже не верят, просто по привычке упоминают.

– Вы рождены в иных, с нашей точки зрения, очень диких цивилизациях, – кивает нам учительница. – Если я правильно понимаю, у кхраагов непростые ритуалы были, поэтому вспоминать не будем, договорились?

– Спасибо… – тихо благодарит ее Светозара.

Учитывая, что нас едва не съели, то действительно хорошо, что не нужно об этом рассказывать. А вот у людей все было не так жестоко. Конечно, существовали культы жестокие, даже очень, но мы о них пока говорить не станем, потому что потом кошмары начнутся, а нам не надо. Хватит ужасов в жизни… Тинь Веденеевна объясняет, что всему свое время и что никто рассказывать малышам об ужасах не будет.

Очень заботливые люди, а разум школы внимательно следит за тем, когда мы утомляемся, особенно я. Я почему-то быстрее других устаю, но ничего страшного в этом нет, потому что одинаковых детей просто не существует. А раз так, то и волноваться незачем. Разум же бдит, поэтому мы возвращаемся домой усталые, но не замученные.

А еще в школе нет домашних заданий! Вот совершенно нет, и все, как будто они и не нужны вовсе. Не утерпев, спрашиваю Тинь Веденеевну, а она говорит, что дома нужно отдохнуть, расслабиться, заняться чем-то другим. Если вдруг окажется, что я что-то слишком быстро забываю или что нужна дополнительная тренировка, то это будет решено, но пока такого нет.

А я вспоминаю химан и их бесконечные домашние работы. Зачем они были придуманы?

***

– Ответ очень прост и сложен одновременно, – отвечает мне Краха. – Девочка – творец, а что значит этот дар, кто знает?

– Она не может быть неразумной, – замечает Оля. Она совсем недавно в Академии, а знает уже больше нас. – В какой бы цивилизации она ни родилась, но разум всегда с ней, ведь умение творить – вот тут, – и девочка кладет руку себе на грудь.

– Да, именно так, – показывает щупальцами улыбку наставница. – Открывшийся дар уже не позволит ей стать жестокой, да она этого и не хочет, видите?

Картинка в шаре приближается, позволяя нам рассмотреть не только непростую жизнь девочки-кхрааги, но и ту заботу, внимание, с которыми она относится к окружающим ее существам. Я вижу правоту Крахи, но не понимаю, откуда она взяла, что девочка творец? Задумавшись, выпадаю из обсуждения, но затем обращаюсь к наставнице, потому что не могу понять, почему она решила так. Неужели только по поведению?

– А почему ты думаешь, что она творец? – интересуюсь я.

– А вот смотри, – Хстура в шаре снова находит химана, и тут ее движения становятся медленными, а шар расцвечивается так называемыми «вероятностными линиями». – Видишь? Она совсем немного, неосознанно, но меняет мир вокруг себя.

Да, творец это может, поэтому так важно обучение. Я вглядываюсь и вижу, что девочка изменила реальность так, что на химана никто внимания не обращает. При этом он принимает страшное для него существо, не умирает, не боится постоянно, а такое ощущение, что ему все равно. Я вглядываюсь в его лицо, чувствуя, что знаю его, но не могу понять откуда.

– Раз этот вопрос прояснили, давайте посмотрим, что произошло дальше, – произносит наставница, позволяя нам увидеть детей.

Два десятка разновозрастных детей расы кхрааг находятся в аду. Их никто не любит, не гладит, не успокаивает. Они живут в постоянном страхе, при этом самки не стесняются избить, заставить заниматься физически для детей тяжелым трудом, унизить их. И Хстура – готовящая еду, отрывающая ее от себя, чтобы покормить мальчика чужой расы, заботящаяся о тянущихся к ней младших. А еды у них все меньше…

– Лагерь… – шепчу я, находя все больше совпадений с тем, что рассказывала тетя Маша. – Как она только находит в себе силы…

– На Сашу похоже, – замечает Светозара, прижимаясь к нему плечом. – Такая же сила воли, такой же взгляд на вещи и готовность жертвовать собой.

– Потому что творец, – кивает мой брат, но чувствую я, дело не только в этом.

– Давайте дальше смотреть, – улыбается кто-то из аилин, я не всех тут по именам знаю.

И вот когда в руки Хстуры попадают едва вылупившиеся, как нам Сашка говорит, малыши, я уже понимаю, что она их не оставит и не съест. Хотя ей в руки их отдали явно с этой целью. Мой брат протяжно шипит, что показывает его недовольство, но молчит, а я смотрю, как совсем юная девочка становится мамой. Она действительно мамой становится, хоть и не знала такого отношения никогда, что необычно, конечно, но малышам очень комфортно.

Дальше нам показывают орбиту – наскакивающие корабли-разведчики, попытка ремонта флота и, наконец, первое обнаружение планеты. Меня совсем не удивляет предательница, сидящая за штурвалом в одиноком корабле. Кхрааги на этот раз не вступают в переговоры, просто уничтожая малый разведчик с очень удивленной предательницей.

– Это химан! – переводит нам Сашка речь командира патрульного звездолета. – Химан, захватившие наш корабль!

– То есть они подумали, что там враг, а не чудом спасшийся свой, – понимаю я.

– Это клан З'грхастр, – приглядевшись, сообщает мой брат. – У них понятие «свой», по-моему, вообще отсутствует. Но на самом деле, уже не важно, погибла предательница или нет.

– Почему? – удивляюсь я, очень надеясь на то, что девочка выживет.

– Где она исчезла, уже известно химан, – объясняет мне Сашка.

И спустя мгновение у меня появляется возможность убедиться в его правоте: огромный флот накатывается на планету. Ну, сначала – на звездную систему, где кхрааги принимают бой. Так как предательницы больше нет, то нет и легкой победы. На орбите закручивается безжалостная мясорубка. Кхрааги знают, что проигравших просто уничтожат, да и остатки расы за спиной, поэтому флот нападающих стремительно сокращается.

Все больше кораблей взрываются, затем один из кхраагов идет на таран флагмана химан, считая, наверное, что у тех структура командования, как у кхраагов, но… Паузы не происходит, а вот химан кажутся совершенно озверевшими – они уже не щадят себя, беря на таран корабли кхраагов, которые такими темпами быстро заканчиваются. Начинаются бои в атмосфере, потому что у самок обнаруживаются истребители, но одновременно с этим громадные синие шары срываются вниз. Я вижу, что химан бомбят прицельно – первой становится пылью школа, заставляя меня вскрикнуть и расплакаться.

Остановившаяся на моменте чудовищного взрыва картинка заставляет плакать просто навзрыд. Я знаю, что кхрааги хотели нас съесть, я помню ту боль, но там внизу – дети. Дети! Они пока не стали взрослыми, они не виновны в том, что натворили кхрааги, потому что маленькие еще.

– Вот этим разумное существо отличается от дикаря, – обнимая меня щупальцами, произносит наставница.

Я плачу, да и не только я, а все вокруг, потому что это просто невозможно вынести. Я поняла бы, если бомбили бы правительство, полицию, военных, но они начали с детей – при этом химан не могли не знать, куда именно целят. Выглядит это настолько жутко, что я даже не знаю, смогу ли смотреть дальше.

А победители уничтожают город, превращая его в кучу щебня, а затем вниз идет десант. Они убивают не всех, только самцов, самок же и детей сгоняют на пустырь прямо недалеко от того места, где Хстура живет, но Краха отвлекает меня от происходящего.

– Смотрите, – произносит она, показывая щупальцем в шар. – Девочка опять меняет реальность.

И действительно, прямо на глазах комната Хстуры обрастает стенами, появляется тамбур, а затем получившееся закапывается в почву. Такое ощущение, что железный блок, в котором она жила, обрел совсем другое свойство. Я растерянно смотрю на усмехнувшегося Сашку.

– Это модуль жизнеобеспечения спасательных кораблей, – объясняет он мне, добавляя затем: – Химанский.

– Хстуре неоткуда знать, как выглядит автономный модуль, – подхватывает Светозара, – а вот химан этот, судя по всему, знает, что само по себе не очень обычно.

– Ну, может быть, его научили, – пожимаю я плечами. – Помню, папа близнецов учил кораблем управлять…

Я осекаюсь и еще раз вглядываюсь в не самое чистое, очень худое лицо химана. Мне кажется, еще немного, и я его узнаю…

Пятое р'ксаташка. Хстура

Если верить часам, уже утро. Младшие просыпаются повеселевшие, улыбаются. Я глажу их и очень ласково с ними разговариваю. Ркаша удивлена моей лаской, но принимает ее, показывая, какой она пока еще ребенок. Комната у нас не такая большая, но помещаемся все, еще и место остается. Надо дать малышам моим имена, а пока мы вместе со старшей готовим завтрак.

– Я сегодня посмотрю, что происходит, – негромко объясняю я ей. – Если враги ушли, можно будет подумать о том, чтобы выбраться.

– А это не опасно для тебя? – с тревогой спрашивает меня Ркаша.

Страшно ей без меня остаться, вот и тревожится, но я глажу ее по голове, объясняя, что нет никакой опасности, потому что здесь есть возможность осмотреться. Надо еще взглянуть, что это за крышка такая странная рядом с кнопками, но это можно и потом. Я в устройстве космических средств спасения почти не разбираюсь, но понадеюсь на Д’Бола – на то, что он не оставит нас. Ведь спас же для чего-то…

Сначала надо разобраться с завтраком, и с именами для маленьких моих. Назову я их, наверное, в честь нашего спасителя. Мальчик станет Д’Болом, а девочка – Бкхой, хоть так называть и не принято совсем, но какая кому теперь разница, что принято, а что нет. Нет на свете кхраагов, закончились они, я в этом совершенно уверена.

– Давайте кушать, доченьки, – ласково обращаюсь я к младшим, от этого обращения просто замершим. Оно для них, как и для меня, очень много значит. – Сейчас поедим, а потом поиграем все вместе.

– Ой… – удивляется Кхира, увидев Брима. – Это игрушка? – интересуется она.

– Нет, – качаю я головой. – Это химан, выкинутый своими, поэтому он будет вам братом, согласны?

– Братом? – они пораженно смотрят на химана, пытаясь осознать мной сказанное, но потом робко кивают. – Согласны!

– Мы последние кхрааги, – объясняю я им. – Больше никого нет. И если наши предки, да и самки, были уничтожены, это позволяет нам не быть зверьми.

Совершенно пораженные младшие, кого не поставили в известность, а спросили о согласии, находятся почти в прострации. Они такого никогда не видели и не знали, как и я, но сейчас я просто свои детские мечты превращаю в реальность. И в этой самой реальности я хочу, чтобы малышкам было хоть немного теплее, чем обычно, ведь кто знает, сколько нам жить осталось.

Набухший концентрат можно есть как кашу. Ложек у нас достаточно, поэтому мы спокойно завтракаем, не полностью наевшись, но так, что ощущается какая-то сытость. Поэтому можно просто откинуться на стенку и посидеть так. Кхира и Скхра ложатся прямо на пол, чтобы сохранить это ощущение, а я их глажу, продолжая кормить малышей. Брим ест сам, при этом едва заметно улыбается.

Если подумать, он настоящий герой – ведь наверняка у него убили всю семью, а он как-то может спокойно общаться с нами, не стараясь убить хотя бы младших. А ведь судя по тому, что устроили взрослые химаны и другие расы, ненависть их настолько огромна, что лишила всех разума, сделав хуже диких зверей. Жалко, что истерить нельзя – дети испугаются, я бы разревелась. Но мне действительно нельзя. Я теперь мама, отныне и пока не закончится наше время. И, видит Д’Бол, я сделаю все, для того чтобы дети выжили. Пусть мне всего одиннадцать… Ой, вчера двенадцать, получается, было… Но все равно, пусть мне всего двенадцать, я буду им мамой.

Комната вдруг начинает дрожать, что вызывает мое искреннее удивление. Убили же вроде всех, что происходит? Пересев, я наклоняюсь и поднимаю кусок пола, чтобы нажать кнопку обзора. Вновь выезжает тонкая труба с визором. Ркаша тоненьким голосом ахает, но мне некогда – нужно выяснить, что происходит. Неужели химан решили разрушить планету? Тогда мы обречены…

Представшая моему взгляду равнина будто покрыта ровным слоем крови. Зеленое месиво, в котором угадываются кости тех, кто совсем недавно бегал, улыбался и мучил других, вызывает тошноту, но я борюсь с собой, наклоняя визор. Мне кажется, строители этой капсулы понимали, что иногда и в небо смотреть надо, поэтому я вижу расцвеченное огнями темное утреннее небо, в котором явно воюют.

Буквально над самой поверхностью разгорается отчаянный бой – два небольших корабля изо всех сил стараются уничтожить друг друга. Сначала я не понимаю, что вижу, но вот затем глаз выхватывает характерные детали, и я осознаю, что вообще ничего не понимаю. Отвалившись от визора, я осматриваюсь, а потом просто трясу головой, щелкая зубами.

– Что там? Что? – с тревогой в голосе спрашивает меня Ркаша. – Нам пришли на помощь?

– Там химан дерутся с аилин, – негромко отвечаю я, подивившись фантазии ребенка. – Химан побеждают.

В первое мгновение и у меня возникла мысль о том, что какая-то часть флота кхрааг уцелела, чтобы отомстить за нас, но я понимаю тщетность этих мечтаний – кхраагов всех убили, совершенно всех, о чем говорит зеленая от крови каменистая почва этой планеты. Вдохнув-выдохнув, я снова приникаю к визору и вижу, как с неба падает разорванный пополам корабль аилин, который ни с чем не перепутаешь. Получается, союзники передрались?

Это, если подумать, нам на руку – закончив здесь, они уйдут к планетам, чтобы окончательно уничтожить нового врага. Мне кажется, что предали совсем не аилин, а напротив – химан. Не зря же они были нашими союзниками. А предавший раз точно считает это нормой, значит, постарается убить всех. Вопрос только, почему они вдруг решили напасть на своих союзников… Но ответа на него мы не узнаем, поэтому нужно только понаблюдать и молиться Д’Болу, чтобы планету не тронули.

Я не убираю визор, а укладываю малышей спать. Они еще несколько дней будут в таком режиме, потом нужно будет развивать… Чтоб я знала еще, как это делать правильно… Пока что я придумываю игру для Ркаши, Брима, Кхиры и Скхра. Нужно постараться их увлечь, а самой время от времени посматривать. Если я все правильно понимаю, не ожидавших подлости союзников химан довольно быстро уничтожат, а вот потом уже можно будет и нам посмотреть, что уцелело.

Есть ли смысл всех тащить с собой? Наверное, нет, но малыши не могут без мамы долго оставаться, а младшие просто плакать будут. Что придумать? Оставлю Ркашу за старшую, а сама буду уходить ненадолго, только чтобы изучить один район и вернуться. Ой, я же не посмотрела, что в этом лючке, рядом с кнопками!

***

Обнаруженное мною – просто подарок, иначе и не назовешь. «Инструкция выживших» оно называется. Три небольшие книги, в которых рассказывается обо всех функциях модуля, о котором я, получается, вообще ничего не знала. Оказывается, это не простой модуль выживания: во-первых, он химанский, но инструкция составлена на нашем языке, а во-вторых, предназначен для спасения каких-то «очень важных гостей».

– Интересно как, – задумчиво произношу я, тут только увидев третью книжку, на которой надписи мне непонятные. Но раз модуль химанский… – Брим, посмотри, пожалуйста…

– Ого… – ошарашенно произносит он, прекращая игру и занимаясь изучением книги.

А я понимаю, что модуль откуда-то вытащили, чтобы нас запереть, при этом точно не зная, что это такое. Но на планету точно до прихода врага ничего не падало, а это значит, что корабль может быть на самом деле, ведь такие модули монтируются в катерах спасения, как следует из прочитанного.

Кроме основной панели с тремя кнопками здесь есть еще специальная – для управления модулем. Он, оказывается, умеет летать, вернее скользить над поверхностью, если гравитационные двигатели исправны. Далеко улететь не сможет, но хотя бы поближе к городу, чтобы не ходить по перемолотым в кашицу кхраагам. Точнее, не совсем к городу, а в квартал Управительниц. Если корабль существует, то наверняка там и спрятан. Только нужно найти инструкции, как им правильно управлять…

Я снова приникаю к визиру, тщательно оглядывая небо и поверхность, но все тихо, только громадные птицы Хкрго пируют, ведь для них сегодня много еды… Именно вид хищных птиц и говорит мне – нет больше никого. Они очень пугливы и от любого шевеления могут быстро улететь. Значит, все закончилось… Плакать уже не хочется, да и не тошнит совсем, пока я не думаю, что размазанные по равнине останки были такими же, как я. Интересно, как так вышло, что для ненужных сирот предоставили подобный модуль, да еще и меня в него поселили? Могли ли самки не знать? Не очень верится, поэтому, получается, рука Д’Бола…

Пробормотав благодарственную молитву, как я себе ее представляю, уверенно поднимаю зеленую кнопку и отжимаю клавишу маскировки, после чего бегу к визору, смотреть, что происходит. Спустя некоторое время, визор уже не нужен – открываются щели.

– Девочки, не смотреть! – жестко командую я, и поднявшиеся было младшие опускаются обратно. Послушные они у меня, повезло мне с ними.

– Слева, – показывает мне внимательно читающий книжку химан. – Нажать и повернуть.

Кивнув, делаю, что он сказал, незаметная крышка падает на пол, а передо мной появляется большая панель управления с рукояткой посередине. Правда, ею я управлять не умею, поэтому беспомощно оглядываюсь на Брима, улыбающегося так, как будто знакомого увидел. Что, если он может управлять такой штукой?

– Брим, скажи, ты умеешь этим управлять? – интересуюсь я, на что он молча кивает.

Я беру химана на руки, поднося к панели, а он очень уверенно что-то нажимает, переключает, и наш дом будто выше становится. Получается, он двигатели активировал? Здорово как! Я подсказываю ему, куда нам надо, а Брим очень уверенно, как опытный пилот, ведет капсулу, при этом негромко рассказывая мне, что делал это уже множество раз в какой-то «симуляции». И после этого кто-то говорил, будто кхрааги – самая воинственная раса…

– Игра такая есть детская, – поясняет он мне, держась двумя руками за то, что в книге названо «ручка управления». Я не все в его речи понимаю, а младшие, по-моему, вообще дыхание затаили, глядя сквозь переднюю щель на то, как приближается город. Точнее, развалины. – И папа еще… – он тихо всхлипывает, а я прижимаю Брима к себе.

Это наш шанс, Д’Болом подаренный. Я понимаю, что модуль наш, настолько простой в управлении, что справиться могут даже дети, да и то, что мы до сих пор живы, – это все подарок Д’Бола, решившего нам помочь. Наверное, он услышал наши молитвы и простил по крайней мере нас… Спасибо ему за это! Я за такое готова день и ночь ему молиться, но, учитывая, как он помогает, нужно ему что-то другое. Вот бы узнать, что именно!

Модуль медленно плывет над поверхностью, а я рассматриваю когда-то красивый город. Среди развалин виднеются зеленые и серые ошметки, но я не размышляю на тему этого, запретив себе представлять, кем они были. Одна я бы тут точно не пробралась – нагромождение камней сплошное. А вот район Управительниц почти отсутствует – он в пыль перемолот. Наверное, поэтому я вижу блеснувший на солнце уголок чего-то металлического.

Брим осторожно подводит модуль все ближе, но в какой-то момент тот сам опускается на поверхность и больше не реагирует никак. Загорается какая-то надпись поверх кнопок. Химан вчитывается в нее и вздыхает.

– Энергия кончилась, – объясняет он мне. – Больше никуда не летим.

– Тогда я, наверное, пойду пешком, посмотрю? – спрашиваю я его, но, на самом деле, я уже давно все решила, поэтому просто пересаживаю его к малышам, а сама готовлюсь.

– Может, поешь? – интересуется Ркаша. Я же смотрю на часы и качаю головой – рано еще. Еще час с небольшим есть.

– Я недалеко, – улыбаюсь ей, желая только проверить, что там металлическое сверкало на солнце. Очень хочется, чтобы мне повезло, но я действительно хочу только посмотреть. – Ты за старшую!

Она кивает, а я, улыбнувшись, иду к двери. Как правильно ее открывать после полного запирания, мне уже известно, поэтому проделываю все движения, в книге указанные. Дверь шипит, медленно, будто с усилием, открываясь, а за ней еще одна такая же – это шлюз. Если атмосфера не предназначена для дыхания, она не откроется, но снаружи все хорошо. Внутренняя дверь закрывается, но не запирается, а я стою на пороге модуля, выглядящего внешне иначе, чем я помню. Но не это меня тревожит, а звуки. Их практически нет, просто мертвая тишина висит над поверхностью.

Вздохнув, поправляю слегка задравшееся платье, по небольшой лестнице спускаясь на поверхность. Наверное, враги не очень хорошо обследовали поверхность, они заняты были – детей убивали. Самок-то не жалко, а вот детей – просто до слез, но плакать я пока не буду, мне нужно найти корабль из слухов и легенд, чтобы улететь отсюда как можно дальше, туда, где не будет ни химан, ни иллиан, ни аилин. Правда, судя по всему, аилин и здесь скоро не станет…

Третье новозара. Лана

Сегодня у нас выходной, поэтому мы можем отправиться в Детский Центр, но мне не хочется. Я все пытаюсь вспомнить, кого мне напоминает тот самый химан из шара. Ничего так и не добившись от своей памяти, тянусь к коммуникатору, чтобы попросить тетю Машу, но потом останавливаюсь и иду к маме. Надо сначала маме же рассказать, а то нечестно будет.