Война с бесом в царстве небесном

Размер шрифта: 13

Евангелие сегодня: Асиновский

Среди прочего, сложился у меня цикл «История в евангелиях», не один десяток этюдов. В том числе, о евангелии в современном кино, кажется, чуть ли не все обзирал, что выходило. Только в основном это масс-культура, что само по себе огорчительно, а главное, произведена-то верующими. Когда атеист лепит масс-культуру, ему простительно, а нам… И вот историку Бог послал… Олега Асиновского. Я сперва не вполне понял, с чем имею дело, потому что он в ФБ давал по строчке, а это как рассматривать Сикстинскую мадонну под микроскопом. Сейчас с его разрешения поместил целиком его книгу у себя на сайте: http://krotov.info/2/persons/01_a/Asinovskiy_Oleg_F.htm.

И вот что я вам скажу. Порциями буду говорить, а начну вот с чего. В русской культуре переложений Евангелия мало, разве что Мардарий Хоныков, 1679 год. Впрочем, возможно, что это Симеон Полоцкий. В любом случае, опус Хоныкова страшно похож на перевод с латинского барочного оригинала, который, правда, пока не обнаружен (впрочем, и не очень искали).

Вот в ХХ веке появились две великолепные книги. Первая – Михаила Булгакова, вторая – Венедикта Ерофеева.

«Мастер и Маргарита» написана во вполне традиционном западно-европейском жанре: Иисус приходит к христианам проверить глубину веры. «Евангельская» часть романа вовсе не та, где описана Страстная Неделя, а именно часть московская.

Иисус пришёл в обличьи Воланда – а что тут такого? По Сеньке и мессия! Но верные Иоанн – Коровьев и Азазелло. Карнавал так карнавал. Кто скрылся под маской Геллы? Да хоть Магдалина, какая разница, важна структура.

Через треть века появились «Москва-Петушки», произведение несравненно более мощное и глубокое. И тут Христос, от имени Которого развивается повествование, приходит и проверяет, но насколько же изощрённее и тоньше текст!

У обеих книг есть одно общее: написаны они неверующими.

Еще полвека прошло, и появилась книга Олега Асиновского. Это – описание Христа, написанное христианином.

Роман или поэма? Скорее, поэма, только абсолютно современная, по- настоящему» европейская», без рифм и почти без размера (но за этим «почти» изысканнейшая техника, именно поэтическая). Поэма, выстроенная вполне по Данте, от ада к раю, но только Данте совершенно не интересовался Христом, да и веру свою никак не проявлял, почему поэма, возможно, великий памятник итальянского языка, но никак не христианской веры. Не случайно всё, что осталось от Данте, это любовная интрижка учителя и ученицы и всякие живописные мучения супергероев. Какое уж тут христианство – победная песнь озлобленной мстительности, причём довольно мелочной.

Характерно название книги Олега Асиновского – тяжеловесное как чугунное облако: «Война с бесом в царстве небесном». Коммерчески абсолютно провальное, в отличие от «Божественной комедии». Богословски тоже провальное, потому что в царстве небесном бесов быть не может по определению. Литературно предельно выверенное, потому что средневековый христианин радовался, что между адом и раем пропасть, современный плакал бы по такому случаю, но не плачет, потому что знает, что схождение во ад повлекло за собой заволакивание ада в рай.

В раю бес есть, и это и есть «я», «современный верующий».

Война с бесом в царстве небесном – война с собой, со своим языковым багажом, который столько же помогает веровать, скольком мешает. Возможно, мешает чуть больше.

Более всего быть с Богом мешают слова о Боге и даже слово Божие, поскольку Слово Божие – Библия – есть жонглированите Бога словами о Боге, а слова-то норовят выпрыгнуть и жонглировать Жонглёром. Что ж, тогда Бог бежит от слов о Боге:

«Царство небесное падает в землю семечком с древа Воскресения Твоего. Лес Воскресений Ты насадил Отцу Твоему. И заблудился в тихом лесу Отец. И не вышел из леса к Тебе Он.

На зов, на шёпот Твой».

Борьба с бесом есть борьба с собой, это борьба Иакова с Богом, Иакова вместе с Богом – против Иакова. Борьба, в которой «жизни Твоя и моя сменяют друг друга».

Борьба идёт за Христа. Веровать в Воскресение – не проблема, проблема понять, какое отношение То Воскресение имеет к себе.

Асиновский делает старинный ход, возвращается в шумерско-вавилонскую древность, превращая ультра-абстрактные понятия в ультра-конкретные, так что у него не Воскресение, а порхающие стайкой воскресения. Воскресение – не событие, а «местность, свободная от души, тела» (заметим отсутствие «и» – синкопа, главный, даже единственный признак того, что это не проза, а поэзия, и не дурная). Поэзия, которая сперва кажется бабьим бормотаньем Парки, но при этом постоянно оборачивается афоризмами.

«Ты не существуешь, и всё потому, что находишься не в той точке, в которой Ты существуешь».

«Воскресение заменяет преданностью покорность, счастье любовью».

Это евангелие, потому что в центре не Воскресение, Христово либо своё, в центре Иисус. Сам Отец оказывается под судом:

«Не плоти Твоей, не душе, только Тебе делает больно Отец».

«Кто переживёт Тебя, тот доживёт до Отца», – это о чём? Это о невозможности перевода Бога в Человека, как невозможно перевести «переживёт», потому что тут потребуется самое меньшее два задания: остаться в живых, когда Иисус умер, и пережить смерть Иисуса как свою смерть.

Это евангелие, благая весть, потому что спасение вытесняется с того места, на которое его возводит любовь к себе. Ишь, спастись! Hunde, wollt ihr ewig leben! Спасение, оказывается, лишь условие Воскресения, не наоборот: «Позади спасение, впереди Воскресение». Воскресение не отвёртка-отмычка, не мгновение перехода из одного «Позади спасение, впереди Воскресение». Воскресение не отвёртка-отмычка, не мгновение перехода из одного состояния вещества в другое, воскресение оказывается совершенно самостоятельной сущностью:

«На горе Воскресения луга Царства небесного». Воскресение важнее жизни, важнее «я»: «На время душа, Воскресение навсегда».

«Воскресение заменяет преданностью покорность, счастье любовью».

Воскресение, в конце концов, важнее жизни: «Воскресение шар, а Спасение пустота внутри шара. Ты Спасением жив, а Воскресением Ты не жив. И любви полна пустота, и горит холодна».

Зато и вечность оказывается не бесстрастной ледяной пустыней, а кипятком:

«В Царстве небесном семья Воскресений, Воскресение Дева, Воскресение Младенец, Воскресение Отец, кипение страстей».

Никакой ереси или адогматизма тут нет, тут здоровый христианский буддизм, как и в коане Иисуса «кто спасёт свою душу, погубит её» (Лк 17:33). В проборматывании Асиновского:

«По Царству небесному пылинки души Воскресения ветер развеял, погас, возле себя их собрал, и стала живой опять, перестала душой быть душа».

Чеканности Данте тут не в помине, проборматывание напоминает Хлебникова и Мандельштама, но идёт бесконечно дальше.

Чудо в том, что это проборматывание не наскучивает, не усыпляет, не зомбирует, а прямо наоборот: пробуждает способность говорить – говорить прозой, то, чему изумлялся Мещанин во дворянстве.

Неужели и я говорю прозой? Да нет, мало кто говорит прозой, большинство говорящих не говорит, не мычит, а только телится, бессмысленно и беспощадно к себе и окружающим. В том числе, религиозными словами.

Нет ничего, чего человек не мог бы опошлить, а больше всего человек стремится опошлить самого себя, чтобы так подстраховаться от упрёков. Пошлый человек – никакой себе и немножечко и для человек. Не придерёшься. Не хороший и не плохой.

Плоский как небытие. Просвечивающий и потому кажущийся настоящим христианином, если лежит на христианстве, настоящим буддистом, если на буддизме, а по сути чёрная дыра, смерть-в- всех окружающих.

В войне человека за себя с собой победитель – «ад любви».

Спасение? Иисус спасает Бога Отца от ада и рая. В таком раю, спасённом от рая, с таким Богом, спасённым от Бога, не соскучишься, и в такой вечности не будешь искать, чем бы себя занять, потому что «себя» исчезнет, «Бог» исчезнет, а что появится, того, как сказано в Библии, не слышало ухо, не видел глаз, а только вот поэт напоэтствовал.

Священник Яков Кротов

О книге

Нынешний эпос Олега Асиновского – жест литературной радикальности, уровня Лотреамона и Сен-Жон Перса, требующих полностью переподчиниться авторской воле. Причем не только его эстетической, но и этической (точнее, если вспомнить Кьеркегора, «религиозной») позиции, ведущей к спасению читательской души. Минимум, к её переформатированию или же некоторой трансформации. Временной, хотя бы…

На меньшее поэт не согласен. Такой молитвенный эпос, важен Асиновскому не для литературных целей, но средством достижения эффектов, лежащих уже вне изящной словесности.

Вот почему ему так важны ему эти сложно организованные, изощренно простроенные между НЛП и барокко, массивы словесных наплывов, волн, молитв, псалмов, констатаций, обобщенных в нарративы. Погрузиться в них можно лишь отринув привычное и повседневное, перенастроив свой собственный внутренний хронотоп. Выделив внутри обычной читательской жизни, автономную и маленькую жизнь. Требование, конечно, дерзкое и амбициозное (понятно же, с кем и с чем здесь Олег соревнуется – и это не Лотреамон), но если пройти по этой торной тропе обе части диптиха Асиновского до самого конца, станет реальным положительный ответ на вопрос о возможности существования религиозной поэзии в нынешнем мире и том, какой она могла бы быть…

Дмитрий Бавильский

Читая эту книгу, я долго не могла определить, что передо мной: стихи, проза, псалмы, притчи, молитвы или дневник глубоко верующего человека, обладающего способностью объясняться с миром метафорами? Но, чем дольше я читала, тем больше укреплялось во мне убеждение, что в данном случае важен не жанр, а то, что находится внутри текста: эмоциональный, мучительный, предельно откровенный разговор автора с Богом, с каждым, умеющим и пока еще не умеющим, но готовым научиться с л ы ш а т ь земным обитателем, с самим собой, наконец. Читая, я думала о том, как нуждается в этой книге тревожный, охваченный войной мир, уже освоивший науку ненависти, но изо дня в день прогуливающий уроки любви. Тексты Олега Асиновского заполняют эти пробелы, делая человеческое существование более осмысленным. «Все великие книги написаны только о любви». – Сказал мне когда-то преподаватель литературы. Чем дольше я живу, тем вернее кажутся мне эти слова. «И ребёнок вернётся живым с войны, не возвратив души в ад. И как стыд тишина окружит дитя. И Воскресит Тебя. И очистится тишина. И прекратится война между адом и раем такая сякая, неверная светлая молодая…»

Ирина Евса

Эта книга не для чтения. Эта книга для впитывания. Прочесть её, значит – стать почвой духа и приготовить её – сухую и бесплодную – для дождя. Возможно и для Потопа, не знаю. Самый долгий дождь на Земле, согласно книге рекордов Гиннеса длился 247 дней. Это не совсем так. В каком-то Девоне дождь длился несколько миллионов лет. Приготовьте свою почву духа к такому дождю. А смоет вас или одарит плодоношением, не ваша вина. И все-таки ваша.

Сергей Золотарёв

Когда Олег написал мне, что пришлет свою новую книгу, я почему-то стал вдруг думать об отце А. Мене. Получаю присланную по эл. почте «ВОЙНУ С БЕСОМ В ЦАРСТВЕ НЕБЕСНОМ», вижу: «Памяти о. Александра Меня». – Не бывает ничего случайного. Но случается много единственно необходимого и сущностного. Новая книга Олега Асиновского и похожа на прежние его книги и, в то же время, абсолютно иная. Она производила странное впечатление, когда выкладывалась автором в его ФБ, фрагментами, но – завораживала и тогда. Теперь же, в виде «сложившегося пазла», в своей цельности, приглашает к погружению и растворению в себе. Она текуча и предназначена тем, кто в Пути. «ВОЙНА С БЕСОМ» – для немногих, для тех, «кто понимает и не гонит» (Елена Гуро; и это имя «тишайшей матери русского авангарда» всплыло здесь как бы само собой – вспомните её «Бедного рыцаря»). Но, возможно, и для тех, кто не знал прежде Олега, не читал его книг, для первой их встречи с этой «чудно-безумной душой»…

Священник Сергей Круглов

Каков жанр новой книги поэта Олега Асиновского? Я бы назвал его – молитвой (вероятно, и не только я, книга не зря посвящена памяти о. Александра Меня); напряженная личная поэтическая речь – та часть молитвенного диалога, которую человек может как-то зафиксировать знаками и передать сотаиннику-читателю (другую же часть, произносимую Богом, читатель услышит, почует – в строках ли, между – сам). Приходские школяры из воскресной школы затвердили, какие бывают разновидности молитвы к Богу: просительная, покаянная, благодарственная; эта – какая?.. В речи Асиновского – и та, и другая, и третья, и еще четвертая, восьмая, одиннадцатая: и яростно любовная претензия Иова, и любовно яростная нежность дуэта Песни Песней, и потрясенно безмолвная глоссолалия Тайновидца, иногда – тихая беседа состарившихся супругов, сумеречные посиделки Рильке: «…каждый слог дороже золота ценя при этом».

Выговаривая молитву, поэт-индивидуум превосходит себя, свое «я», становясь поэтом-личностью, притом не растворяясь в безликом абсолюте, но – преображаясь, становясь собой-настоящим. Читая эту книгу, мы сможем вместе с автором испытать то, что в нас самих свидетельствует, как высказался некогда Бодлер, «о некой нетерпеливой скорби, о мольбе нервов, об изгнанной в мир несовершенства природе, которая желала бы немедленно, на этой самой земле, обрести открывшийся для нее рай».

Арсен Мирзаев

Стихи Асиновского – литургические. Это смелый, почти на грани дозволенного, поэтический опыт, когда автор использует ритмический строй псалмов и церковных служб, искусно вплетая в повторяющиеся (как под сводами храма) строки о вечном и мучительном воскресении души яркие «пробуждающие» образы, выводящие текст за условные границы воскресения души яркие «пробуждающие» образы, выводящие текст за условные границы канонической церковной поэтики. Его надо читать «насквозь», внимательно следя за внутренним развитием интонации, которая почти незаметно уходит от гимнов, тропарей и «премудростей», превращаясь в прямую речь почти незаметно уходит от гимнов, тропарей и «премудростей», превращаясь в прямую речь автора, разлетаясь на капли десятками «пословиц» и «присказок», и вновь соединяясь в торжественный литургический поток. Литургия шумит как дождь. Ею наполнен весь мир, в который вселен человек – единственный для Бога и себя свидетель вселенной. Свидетель, заложник, воин, беглец, жертва и победитель. Война между телесным и душевным, между смертью и воскресением происходит каждую секунду.

Противостояние, в котором сгорают наши надежды и страхи, выплескивается в мир кровопролитием, самоотвержением, отчаянием, ликованием, болью, невыразимыми гармониями и диссонансами… И живая, и мертвая природа наполнены красотой и гармонией. Все, что вне человека – божественно, будь то бросок тигра, ураган или удар молнии. Нам, людям, трудно увидеть литургическое совершенство лишь в собственных поступках. Трудно почувствовать в неровном, ускользающем бормотании своей жизни ее высший, горний смысл. Но без него – немыслимо, и любой из нас прислушивается сам, как может, лучше или хуже. Хотя что значит «хуже» и «лучше»? Ведь каждый, входящий под своды храма меняет его акустику – своим дыханием, перемещением, шепотом, взглядом. Каждый становится причастником таинства. Главное – войти.

Сергей Ташевский

Есть такой жанр в литературе «Стихотворение в прозе». Это такая форма, где лирическая речь совмещается с некоторой краткостью, где основное внимание направлено на инверсию, на выразительность текста, где существенную роль играет ритм и выразительность. Есть и более древний жанр, вернее религиозное песнопение, которое входит в состав Псалтыря. То есть – псалом. Автором псалмов Библия считает царя Давида. Мне кажется, что Олег Асиновский продолжает вот эти две ветви литературы в своих сочинениях. Он умело применяет различные варианты метафизики, показывает своё понимание отдельных частей Книги Книг, различных апокрифов, и иных мифологических сказаний.

Евгений Чигрин

Часть 1
Война с бесом в царстве небесном

Крошечный лес в глубоком лесу, кроткий и хрупкий,
встаёт до небес. С боязнью красивости. Посуше, порезче.
Поосмотрительнее ночи. Промелькнёт и вернётся ночь
за звездами. Оросит их лучами, дивная соблазнительница.
Дикая и застигнутая излишеством, разновидностью
нищеты. Изощрённостью любви к одиночеству.
О, как страшно и сладко из дня не погасшего, выйти из
пламени, и заново в тот же самый день войти. Возвратиться
и жить одним днём. Проводить в нём дни другие свои.
Наслаждаться днями. Радоваться и бояться неразлучных,
гулких, будущих и минувших. И крадутся они. И придут
и пришли. Росли, росли, сгущались, мерцали стайки
дней. Слетались под сень последнего Неба из ада, из рая.
Становились тенями, клубились ад, рай в днях тенях.
И безвременье подступало. Лето, зима ли, весна ли, осень.
Отступало и застигало Тебя и меня в наших днях. Пленялось
нами. Опаляло нас. Зияло и рассыпалось. Охраняло нас
друг от друга приветливое безвременье. Железное, медное,
серебряное, золотое, истуканчиками, светлячками, яркими
и прозрачными. Стайками неминуемое безвременье летнее,
весеннее, осеннее, зимнее. Пустыня истуканчиков манной
кормила. Собирали манну с луны, с солнца и звёзд, как
пчёлы мёд. Брат для сестры, для брата сестра, светляк
для светляка. И занавесь разрывалась. Невидимо видимо
кормилось безвремений в пустыне заветной, не тайной,
не явной. И собирались в стайки братья и сестры, капельки
дождика, снежные хлопья. Не было родины. Не было
и чужбины. Свет струился между ними. Небо слоилось,
маленькое самое, адом и раем. Тишина стояла.
Такая, какая прошла жизнь, впереди те же ночи и дни,
звёзды, солнце, радуги и луна. Снег и дождик. Тайна светла.
Явь под лучами тайны встречает свой холодок. И сгущается

явь. Обращается в камень на самом последнем маленьком
Небе. Камня глаза нас в себя, Тебя и меня погружают.
Смотрим, глядим мы из россыпи глаз неподвижных.
Жизни Твоя и моя сменяют друг друга. Жизней не видим.
Наблюдают за нами, одна тайная, другая явная. Не долго,
не коротко. Торопятся не уходят. Долгая и короткая.
Поздняя ранняя. С камешка, с камешка. Под камешек,
под камешек весна и зима, лето и осень. Как сердце
в колодец на ведре колокольчике. К Тебе, о если бы родина
возвращалась. Стучалась, медлила гостья, звенела. Росы
с неведомой родины здесь и сейчас, как с ветвей листва.
Капля за каплей. И, как завтра, вчера. И только сегодня над
родиной гостьей. Холодной совушкой. Тёплой укромной,
как звон колокольчика хрупкой ракушкой. И радуги,
радуги, дневная, ночная, ящерки семиглазые. Под камешек,
под камешек. С камешка, камешка. В бездонное облако
ночное дневное. Осёл молодой в облаке и ослица родину
гостью стерегут. Близко к ней не подходят. Около неё
бродят. Холодные тёплые. Кроткие страстные. Невесомые
странники. Глаза опускает ослик, ослица поднимает глаза.
Занавесь разрывается невидимых взглядов. И радуги,
радуги ночная, дневная разлетаются. Отворяется дверца
на небо. За дверцей прелестницей дверцы и дверцы.
Тесные светлые. Свободные тёмные. Родина гостья
то светла, то темна. То злая, то добрая вестница, вестница
нам, Тебе и мне о том, что после будет нас. И предчувствуем
власть родины над собой, словно по морю плывём к чужим
берегам Ты, я. Ворожит явь тайне волнами. Уплываем
и уплываем. Убываем и убываем.
Непрозрачное мелькает. Милое неуловимое. Гневливость
или чувственность. В сутолоке судеб. В опыте скорби.
Надменность и неуверенность. Сентиментальность страха.
И день вчерашний над сегодняшним днём, как солнце
встаёт. Одинокое, пёстрое. Холодное, тёплое. Позднее,
раннее. Согревается хладом дня вчерашнего сегодняшний
день. И не сходит с небес Небо последнее ни ко мне,

ни к Тебе. Живёт отдельно от нас здесь и сейчас. И сердечки
стучат, Твоё и моё день за днём, день за днём.
Только потомки мы плоти и души своих, Ты и я. И бежим
себя. И невидимо видимо нас. Ни души. И душа Твоя
облекает Тебя в тело Твоё. И сама не живёт в Нём. И душа моя
не живёт в моём теле. И встретились, бестелесные на Небе
последнем, душа и душа. Вместе ждали Суда страшного.
Иногда расставались. Соблазнялись телами своими.
Подражали телам опять и опять душа и душа, Твоя и моя.
И тишина стояла. Облекалась, прозрачная, светлая в тёмную,
гулкую тишину. Тёмная в светлую облекалась. Неустанно,
усердно в кротости и смирении. Искушались свободой
против собственной воли. Вот и бы нам так, до суда, до суда.
И после него надо мной и Тобой, мне и Тебе, то на светлой
стороне, то на тёмной стороне свободы. Вот‐вот и спасёшься,
не пройдёт и дня, Ты от меня. И стоит тишина.
Как заново родились, я и Ты, для любви Твоей и моей
к себе. И как только любовь оставила нас, не перестали
себя мы любить. Не любовью доброй, грозной не любовью,
с Тобой, с покорностью и готовностью. Были избранным мы
народом, приближенным к не любовям. Холод был тёплым,
холодным было тепло. Вот какой мы народ, Господи с Тобой,
Ты да я. Из ларца, из ларца. Как дошли мы до жизни такой.
И прошли стороной. Последнее Небо темнело, светлело,
в бездну летело. И в бездне, и в бездне, как тело без тела,
душа без души, последнее Небо царило. Царь не щадил царя.
Не щадила царица царицу. Брат сестру, сестра брата, мужа
жена, жену муж. И слушали тишину.
В торопливо-радостные дни что забывалось, то случалось.
Была душа утешением сердцу неверному душе своей.
И день не день, и ночь не ночь для долгого взора. Ужели
боль негодование, деятельное участие жалости, слабости,
нежности бедного сердца в жизни души нищенки. Страх
перед холодом радости узнавания. Чтобы прощалось
не прощаемое. И судьба обманывала ожидания, не вступала

в близкие отношения, приходила и уходила. Невозможного
хотелось душе от сердца на Небе последнем. Взгляда
стороннего. Касания лёгкого.
Молодое и светлое горе мгновеньями нечаянной радости себя
услаждает. Радость играет с огненным горем в игры Твои.
Сам играешь с Собой. Приходишь за мной. Ужели пришёл
за моей душой мягкими веяниями отчаяния. Последнее Небо
нас разлучает. Душа соединяет, плачет и радуется.
Жизнь остановилась. Предстоит возвратиться из
предчувствия в чувство. Страшно и сладко себя ощущать
своей тенью. И не иметь тени, чуть уловимой бегущими
мимо неё телом, душой. Отголосками вольного невольного
одиночества с Тобой.
Спасенье душе в облике плоти её. Является из стремления
не ждать себе спасения. Спасения телу ждать. Отторгая
от себя плоть. Создавая между собой и телом, в строгости
и последовательности, Небо последнее.
Души страсти мшистые башни, вросшие в скалу одинокую
плоти. Колокола на вершине пустой горы никто не услышит,
никто не придёт. Горе чужое гулкое поглощает своё звонкое
кротостью незлобивой. Только что жизнь опять началась
для Тебя, для меня. Наши объяты тела ожиданием встречи
с нами. Истончается счастье. Не Воскресаем, радуемся
вместе Небу последнему. Встретимся, где не ведаем.
Мечтает молитва. Свивает своим мечтам гнездо покаяния.
В нём на распутье растут горы из моря. Огненный лёд по
морю плывёт. Гнёздышко море свивает из льда. За вратами
гнезда тишиной распалён шёпот Твой.
Не раз душа оставляла Тебя, пока Воскресал. Оставалась
одна. Была не с Тобой. И не звал за Собой душу к Отцу
в тишину, в тишину. И не ждал от Отца ни зла, ни добра.
Ни света, ни тьмы. И Воскрес, и разбил сердце Себе в тишине,
в тишине.

Вдохнуло Отцу душу Твою Воскресение Твоё. И дыханья
внутри Отец Твоего, как душа во плоти. И мертва Твоя
плоть. И стяжаешь её живою душою. Упала звезда
и стала луною. И полна тишина Тобою. И стайкой душа
Воскресений жива в сердце Отца, как страх за Тебя.
Выбирает Отца душа Твоя, а тело Твоё Тебе отдаёт.
И бесплотный Отец свободен в душе от плоти Твоей.
И вольна Тебя плоть забрать у Него. Вольна и душа
оставить Тебя, как страх за Отца. И занавесь разорвалась.
Ты Воскрес, и был Тебе свет. Отцу была тьма, пока
Воскресал. И Твоей душой на Суде Своём Он судит Себя.
Не будет Суда. Не был и был. К Тебе шли волхвы. Волхвы
Твои шли к Отцу Твоему. До звезды Ты вернулся к Нему.
В тишину, в тишину.
Забирает душа Тебя от Отца. И душе отдаёт Отец Твой,
ей в небесах, а не Тебе Себя. И ради неё оставить готов
Царство Своё. И жив не Отцом Ты, а душой. И смертью
Своей делишься с ней. И когда умираешь опять и опять,
она возвращает Отцу Твоему снова и снова живого
Ребёнка. Воскресшего Сына, как весточку от Марии.
Стайку небес оставляешь душе. Небо живое и мёртвое
небо за ней затворяешь. И поёт её тело живое Тебе, а ей
Твоё мёртвое тело поёт. И Отец Твой, как эхо. И как только
Воскреснешь, уйдёт от Тебя. И вновь позовёшь Отца.
Отзовётся не Он, а душа.
Душа разбивает сердце Твоё. Отец в нём живёт. И сердце
Отца разбивает душа. Над Тобой и Отцом облик её,
как солнце встаёт. От звезды до звезды лики души.
Бессердечна, пустынна лествица ликов. Как невод
небесный от Царства до Царства, от Тебя до Отца. И камня
на камне душа не оставит. Пока Воскресает и сердца
разбивает. Как ящерки на камнях, ад и рай. Ни Отца,
ни Тебя. Одна душа. И по лествице вверх к ней Отец.
Вниз по лествице Ты. Молитвой застигнутые и нагие.

Душа забрала жизнь у Тебя. И явилась опять за смертью
Твоей. Вернул Тебе смерть живую Отец. Душу Твою не стал
забирать. И осталась душа с мёртвым Тобой. И скинии
Ты поставил в душе смерти Своей и Себе. И сияли, как свет.
И пламя разверзлось в сияющем свете. И в пламени Дева
танцевала и пела Отцу Твоему. В тишину, в тишину.
От Марии родился Ты. А душа Твоя родилась от Отца.
И явился Деве Отец Твой, пришёл за Твоей душой. И душу
Твою отмолила Мария и отпустила.
Дней Тебе прибавляет Твоя, а не себе душа. Дни Свои
оставляешь душе и встречаешься с ней в днях Твоих.
И Воскресает из них она, и на миг оставляет Тебя.
Утро сияет. Бегут облака. Усыновляет Тебя душа Твоя.
И звенят голоса Твой и её. И солнце поёт Тебе и Твоей
одинокой душе. И живёшь перед ней, и живёт пред Тобой
сердце Твоё. Ты единственный Сын и Спаситель души
от небесной судьбы, и на небо летит, и сердце болит.
Как башня оно, как чаша без дна в облаках, в облаках. Гряда
облаков. И настежь окно. И радуги в нём танец с дождём.
Свиделась с незримым обликом Своим под звездою Мария,
и дождь был. Ветер светлел, начиналась гроза, разгоралась,
летя за облака. Погасала звезда. Пряталась тьма в погасшей
звезде. Сияли во тьме капли дождя. Дева в дожде от капель
дождя пряталась от Себя. Молясь душа, оставляла Тебя.
Один Ты живёшь, и Мария с Тобой. Надышала душа,
а не Отец, Деву Тебе. Дни Твои Мария остановила.
Ты родился и жил днями Марии. Днями Отца душа жила.
Дни Его были с душой, не с Тобой. Дождь шёл.
В облике Твоём Дева к Тебе грядёт. Взгляд её страшен.
Очи добры. Грядёт Мария к Тебе в облике Твоём. Как облако
в дождь. Как метель в снег. Как в холод тепло. Как двор в дом.
Вот родина. Вот чужбина. Затворись на чужбине. На родине
затворись. Бойся, благодари. Окошко отвори.

Пока я живой, душа жива. Настанет когда день мой
последний. Встречу его без неё. В бездне исчезну
последнего дня. И как не было меня. Одна душа.
Мне отдаёт тело своё душа моя. Облекаюсь я плотью
её, не своей. Молится о душе плоть. Остаётся со мной,
расстаётся с душой. Во плоти ни души. Молитва и Ты.
Ожиданье Тебя меня убивает. Я Воскресаю, оскверненный
собой. От себя я спасаю душу и плоть. Встают предо мной
тело с душой. Прячу глаза от них. И тишина стоит.
Отдал Тебя Небесам Отец, а Сам не Воскрес. Ни дня
Ты не жил на Небесах без Отца. Воскресла душа Твоя.
Воскресла и не жила ни жизнью небесной, ни жизнью
плотской. Как Ты с Отцом.
Глаза Суда Твоего распахнуты широко. И пустота в глазах.
Погружается Царство небесное в пустоту Воскресения
неминуемого. Безудержного, как смерть. Воскресение —
местность свободная от души, тела. Воскресли не они,
не плоть с душой. Воскрес Ты на Суде над ними Твоём.
Любовь страшна. Не плоть она и не душа. Она погасшая
прекрасна, светла, бесстрастна. Отца на страже Сын стоит.
Легки Воскресения стены, колеблемые Сыном. Мятежным,
неустрашимым, неудержимым, любимым. Искусителем
Воскресения близостью, милостью, зависимостью
и закрытостью.
Из жизни уйти, не возвратиться в смерть. Как семьи
не иметь. Как иметь семью. Страха желать. Не умирать,
не Воскресать. Душа заставляет себя жить. Отпускает меня,
Тебя Воскресив.
Рождается страх от желания страха. От жалости к нему,
спасшему душу. Паденьем души из Воскресения
поднебесного в небесную жизнь беспощадную к душе
бесстрастной.

Непрестанно душа Воскресает Воскресения после.
В ощущениях плоти душой бесплотной. Ответ пред душой
на Суде держишь. К Тебе ей Воскреснуть, как прощенья у
смерти просить. У страха пощады. Собирать и разбрасывать
страх. Бесстрастно желать.
Ожидание дня срывает покровы с ночи. Звёзды становятся
громче, тише лучи. Воскресенье минувшее преследует
душу. Милостью страха спастись и спасаться опять.
Не Воскреснуть, Воскреснув. Последнее небо выше и выше,
как простить и унизить. Последнее небо ярче и ярче, как
пропасть и остаться.
Боли боится в страхе душа. Сжигает она боль страхом.
Огонь обступает бегущую пламени душу, как бесстрастье
сочувствия.
Страхом душа спасает себя от победы над ним ощущений
своих. Небо, как дым. Как пламя, душа. Как расстаться
и остаться. Как маленьким стать от счастья. От горя
большим, огромным, чужим. Любовью не любить. Любить
не любовью. Молиться плотью. Сгубить плоть душой.
Родиться Тобой, не собой.
Волей плоти Воскресает душа. Страхом светла, погружается
в страх. Освобождается от себя. Вот и душа не душа.
А счастье души остаться в живых, Воскресая.
Душа страх отягощает собой. Ускоряет душа его, обретая
в страхе покой. Воскресая в границах страха, невыносима
была, невинна. Любя Воскресать, не любила себя.
Воскресение себе душа родила. Младенец души
Воскресение. Ребёнок её тих и подвижен, как жизнь после
жизни.
Как дотронуться и отпрянуть. Как в дом нагрянуть.
К ласковому страху тянется душа. Воскресает в тайне
от Тебя. Никогда не одна с собой, Воскресает в Твой дом.

Оставляет его Тебе, в доме Твоём. Воскреснув, исчезнув
в нём. Не больно душе не иметь сердца. Больнее душе сердце
иметь. Воскреснуть не сметь. Не бояться боли отворённой.
Ласкаться к боли затворённой. В отечестве Воскресением
разорённом. Смирением воспалённым, как первой любовью.
Душа Воскресает из Воскресшего тела. Она оставляет тело
Воскресшее. Живёт без него тревожно, легко. Встреча
с душой Тебя убивает. А душа остаётся живая. Чужая себе.
Родная Тебе. Как любовь потаённая. Грозная, не утолённая.
Бесстрастная, ласковая. Желанная, страшная. Как наказанию
и прощению покаяние в Воскресении. Во всякий день
оставленности чудесной. Как не Воскреснув, Воскреснуть.
Воскресшему телу утешно, тревожно с Воскресшей душой
его в доме одном. Доля её Воскресать. Дома плоть оставлять.
Обрастать Воскресениями плоти. Как стены окнами.
Как двери замками. Как смирения страстью смерти бояться.

Душа душой не родилась. Сама с собой она сплелась.
И родила Тебя. Отца оставила, Марию. Ты родился.
Боится жизнь Твоя Тебя. Ты вырастил Отца Себе. Был
Девой Твой Отец, пока Ты не Воскрес. Воскрес когда,
Отец Младенцем стал. Как телом душа. Как Мария
развитием не жизни, а событий. Как не спасаться, спасать.
Как перестать Воскресать.

Воскресение тень жизни души. Ты победил душу мукой
Твоей с ней. Чувства к душе оставили Тебя без неё, наедине
с Воскресением её. Перестала душа быть душой. Воскресил
и ушёл.
Птаха страх певучая. Душа себя не мучает. Мучает Тебя.
Любит Воскресать. Гулькать, клевать. Воскресение —
дерзость. Смирение – риск не Воскреснуть, жить. Отечество
любить. Улететь, прилететь. Не быть, остаться. Любить,
не прикасаться.

Душа себя смиряет страхом. Она страшна, пока прекрасна.
Прекрасен страх. Душе пропасть. Как перестать бояться
Тебе души Твоей. Как не встречаться с ней, не расставаться.
Как Воскресать, не Воскресая. Как очистить её Воскресение
от неё. Побыть денёк Тобой.
Защищает себя страхом душа. От безжалостности к себе.
От жалости к Тебе. Подчиняешь душе Воскресение души.
Ты беззащитный от Марии Младенец. Искупление жизни
невидимой видимой жизнью. Сын любимый. До любви
доживший. Переживший любовь. Только Мария с Тобой.
Дева, не Отец в последний день.
Отчаянье – малое стадо печалей. Горе – стадо большое.
Только страх беспечален. Безопасен, играет с обитателем
страха. В игру Твою Воскресать. Жизнь от дожития
освобождать.
Угодливость позора страху узорчата, как Лествица,
бесстрастна. Плотской позор бесстыден, трепетный,
безлик. Обликом ужасен, прекрасен страх души, стыдлив.
Ты не простил и Воскресил.
Страх утешает падшую душу разлукой с Тобой. Болью
Воскреснуть Твоей о светлой душе. Душа Тебя побеждает
Царством Твоим, расставаясь с Ним. Победительница
любви. Ты не спаситель души. Спасительница Твоя душа,
губительница себя.
Доверие к страху Воскресение очищает от Воскресения
ощущений. От подчинения им спасенья души. От спасаться
стыда Воскресает душа. Умаляет Тебя собой. Жаждет душой
остаться. Не Воскресать, не расставаться.
Душа увлекает Воскресение за собой, исчезнув в Нём.
Останавливает душа Воскресения сердце сердцем своим.
Небесная жизнь в душе не небесной, как в тишине ветер.
Как шёпот страха в ночном тумане. Как то, что после
осталось Тебя. Не плоть, не душа.

Беспечален страх остаться собой, не стать Тобой. Страх
радостное пространство. Для обстоятельств исчезновения
Царства небесного. Для не желания жить. Для желания
быть. Девой, Отцом, Ребёнком. Ни души не иметь, ни плоти,
ни одинокости.
В состоянии страха душа прекрасна. Она не причастная.
Ни к смерти, ни к Воскресению. Сдерживает их. Воскресать
желаниями. Желаниями помирать. Расставаться, мерцать.
Перестать ждать.
Не тревожит страх гордости пропасть. Разбегается гордость
кругами по страха глади. Солнце к звездам восходит. Как к
молчанию шёпот. Как к шагам топот. Как к отчаянию воля.
Как страстная радость к радости кроткой. Как Воскресать,
не тревожить.
Бесстрастен страх, безопасен. Страх возникает вдруг
из отсутствия к нему чувств.
Беззащитен, стыдлив. Как во плоти души жизнь. Как душу
телом пережить. Как Воскреснуть, не освободить.
Себя ожиданием страх освобождает. От Девы, от Отца,
от Младенца Царство небесное. Дева, Младенец, Отец не на
Небе, а здесь. В объятиях страха ад. Рай в объятиях страха.
От ада, от рая спасаться. Как Воскресать, не прощаться.
Страх весёлый, лёгкий страх зовёт Тебя сюда. Обратно
Воскресать с небес. Не оставаться здесь. На небесах
не оставаться. Царство Твоё там не живёт, где жив Ты.
Счастливый, не Воскресший. Как полюбить, не встретить.
Страх избавляет. Наслаждение страхом от движения счастья
к Тебе, от Тебя. От отсутствия Твоего доступностью Твоей.
В предчувствии наслаждения умаленьем Твоим. Не Отец,
не Дева, не Сын. Перед Девой, Ребёнком, Отцом никто
не одинок ни в аду, ни в раю. Войду пропаду. Пропаду выйду.
Остановлю жизнь Твою жизнью моей. Ты Воскреснешь.

Страх хоровод состояний покоя. Россыпь узоров страха.
По дням, отстоящим от жизни на расстоянье судьбы.
Не уходя, возвратиться. Не Воскресая, родиться. Телу, душе.
Тебе, не себе.
Жизнь возвращается. Близкая самая. Самая дальняя.
Беспощадно к Себе Воскресение. Жалостлив страх
Воскреснуть к страху смерти за Воскресением. Бессердечно
с Тобой Твоё смирение перед Отцом. Дева к Тебе придёт.
Заберёт у Отца Тебя. Не разлучит, не отдаст. Ты и Она
перестанете Воскресать. Не расстанетесь никогда.
Для Отца Воскресаешь. Для Себя умираешь. Страшно Отцу
душу Твою забирать Себе, не отдавать Тебе. Ты, Сын души,
расстаёшься с душой. Душа не с Тобой, она с Отцом. Его
зовёшь, не зовёшь её.
Сам с собой играет страх. В Твою игру с Отцом. Расцветает,
цветёт. Соцветия страха ветвятся. Отца наготой, спящей,
летящей к Тебе. Не прячет Отец её от Тебя. Ест хлеб, пьёт
вино с Тобой. Не зовёт, ждёт.
Страх пропадает вместе с душой. С ней он тяжёл. Без неё
он лёгок. Отец её он. Она, ребёнок страха, его не оставляет
без себя. Не домашнего, не бездомного отца. Ни на родине,
ни чужбине. Растит родину отцу, растит чужбину.
Как очиститься, не сгинуть в чистоте ненависти, любви.
Не пришла пора помирать. Пора пришла расставаться
с раем, с адом. Не искать иных. Не любя, любить.
Страх погасает вдруг в страстях по нему. Властвуют
страсти над страхом погасшим. Одна страсть ярче другой
убивает его. Убийствами страха милуют убиенного
ласковые убийцы.
Заласкают, сгинут. Возвратятся к страху страсти искать
пощады. От мёртвого, желанного, за оконного, домашнего,
от страха не ужасного. Как расстаться с собой, не стать
Тобой. Перестать Воскресать. Тебя застать.

Воскреснув, жива страхом душа. Она оттенок страха,
доверчивого к душе. Посверкивает в просвете между
Отечеством и чужбиной. Как не умение жить из умения
Воскресать здесь и сейчас. Как бояться себя. Как Тебя
не бояться. Как расставаться с собой. Как не оставаться
с Тобой. Как соблюдать субботний покой. Как не соблюдать
покоя. Воскресать понемногу.
Здравствуй, страх. Страх родной разлучает с собой.
Возвратясь, гонит прочь от себя в чужой страх. Чужого
не страшно родному страху. А тишина страшней. Страха
в ней чернеца за вратами монастыря. То отворятся врата,
то затворятся. Как достучаться. А войдя, не назваться.
А уходя, остаться.
Любимый страх винит себя, как инок. За жизнь в монастыре.
За смерть в монастыре. За неумение умереть страх чернец.
Страха горят огоньки на полянах в степи. Как на горах
цветы каменеют в росе огоньков. Яснеет плоть чернеца.
Каменеет страха душа. Она Воскресает. В не запретное Деве.
В запретное Отцу. А живу, потому что помру.
Жалостью жалит, не убивает. Страх помереть. Радуга бела,
как снег. Жалит страх змея себя птенца. Прячется в радугах
страх над праздным собой. Как с Тобой помирать тепло.
Как жить с Тобой холодно. Кротким, страшным, как гроздь
радуг. Как в Царстве небесном гроздь. Родин в Нём, чужбин.
Позови, освободи от жизни. От смерти освободи. Не гони,
не зови. Не полюби, прости.
Страх себя не ощущает страхом. Ощущает себя безучастным
к себе. Бесстрастным, прозрачным. Как лес без деревьев.
Как дуновение ветра в листве. Как игра в рай. Как в ад игра.
Как в Царстве небесном оставаться до смерти. Как отдать
день Тебе Твой. Не забрать с Собой.
Мучает страх цветущий себя. Цветения прелестью покаяние
распаляет. Похотения покаяния отворяются страху.
Затворяются в нём благодатном. Без любви счастливом

на чужбине в России. Страх отгорает. Подпускает близко
к себе жизнь без дней. Рядом он с погасшим собой себя
застаёт. Живого, полного днями. Как солнце лучами.
Как оклик молчанием.
Страх оставляет после себя только Тебя. Отдаёт свои дни
Тебе. Они без него. Светло с Тобой страха дням. Душа
Твоя с ними. Ни Отца, ни Марии. Роса в пустыне. Пустыня
в росе, как крик в тишине. Как Воскресить не хотеть. Хотеть
Воскреснуть. Оглядеться, исчезнуть. Одеться в сердце.
В одежды сердца летящие. Страшные, светлые. Как тишина
отечества на чужбине. Как нагота тесная, неуловимая.
Занавешенная, застигнутая.
Страх наделяет чувствами душу. Пока страха не было,
душа не имела чувств. В себе пустоту она наполняла собой.
В прятки с пустотой играла. Свободная в Царстве небесном
от Воскресения, от смерти душа. Мертвее, чем мертва.
Живее, чем жива.
Из Воскресения к Тебе забирает страх остаться без
Тебя. Сладко бояться Воскресать. Затворять за собой
Воскресение встречей с Тобой. Страшно, как дышать
Воскреснув. Как бежать из отечества на чужбину. Как лечь
в землю зимнюю. Как очутиться в весне в зимней земле.
Как довериться бегству сердца. Как сердце остановить.
Хотеть жить.
Молится страх, о чём душа боится молиться. Он даёт
насладиться боязнью душе. Явленной ей страха тайной
молитвой. На ледяных вершинах молитвы чистой.
Как монастырь без иноков.
Страху досталась после души её жизнь. Жизни мёртвые
дни с ним рядом, живым, смерти не знали. Тесней и тесней
прижимались к нему. Не прикасался день к дню. Боялись
друг друга. Его не боялись, страха спокойного. Как душа
плоти. Как чернецов боится монастырь. Как молитва
тишины.

Праведник страх в Царстве небесном является бесу.
Поднимается ветер. Стоит тишина. Низкие небеса из
высоких растут облаков. Как море из волн бегущих на гору
из моря. Как лодка несущая гребцов на восток, вёсла
на запад. Кроме Тебя, никого у дьявола не осталось. Ребёнок
дьявол посуху шёл за Тобой по морю тишиной. Как родина
домой на чужбину. Как плоть пережить. Сгинуть в душе.
Как застигнуть в себе Тебя. Воскресить, не ждать.
Боль готовит к страху себя. Погасает она. Разгорается
страх. Страх погасает. Разгорается боль. Рассыпается плоть
на частицы души. Как уйти в монастырь. Как молитву
остановить. Возвратить молитву Тебе. Затвориться в Тебе
от неё. Как не быть чернецом. Быть с Тобой.
Страх собирает в Царстве небесном Отца, Деву, Тебя. Сияют
страха глаза Деве, Тебе, Отцу. Снег весенний на зимнем
снегу. Тихая грусть тропинок лесных в гулком лесу. Слышна
тишина. Деревья чернеют в ветвях тишины. Открывается
вид с прозрачных ветвей на глаз лес. Оставь Себе меня
страшного. Я чаща лесная. Тропинка Ты многоочитая из
любви в зависимость.
Дикая вишня с утра расцвела на страха крылах. Вишни
лесные цветы в россыпи лепестков. В крошеве долгой жизни
в жизни короткой. Ни живых, ни мёртвых. Ни ада, ни рая.
Расцвела яблоня цветами вишни. На стенах Иерусалимских
там в России.
Страх не предатель. Не властен он над собой. Его родина
судьбой останавливается на чужбине. Не подчиняется
жизни судьба. Ни Твоя. ни Отца, ни Марии Останови жизнь
судьбой. Плоть душой останови. Не неволь, отпусти.
Душа государство. В границах своих пропадает она,
Воскресает. Ни следа от себя не оставляет душа государство.
Прячется за стенами. Выходит из стен на войну потаённую,
светлую. Особое мастерство из дома Воскреснуть.

В пережитое домом после души. По небесному Царству
гуляет Воскресения ветер. Душа собирает урожай на ветру
Царств своему государству. По зёрнышку, по зёрнышку
Царства клюёт. Расклёвывает, расклёвывает душа
Воскресеньями Царства пленённые. Урожаем собранным,
съеденным. Войной Воскресений с Царствами. Прощенья
войной с покаянием. Побеждённым прощения страхом
домашним. Государство душа в государстве. Пленённом
бесстрастием воевать, побеждая. Воскресать не Воскресая.
Тебя провожать Воскресать. Урожай собирать Воскресений
Твоих. Жить хотеть, жить не хотя. Не быть и дышать.
Тебе Воскресать к Воскресшей душе Твоей, не ей к Тебе.
Посылает душа Отца за Тобой. Плотью Его облекает она
себя, не Тебя. Страшно Отцу Твоему расставаться с душой,
Воскресать в её плоть. Дни доживать Твои во плоти души.
Как воплотиться в Марию, родить Сына.
Ад, рай монастыри души. В монастырях душа чернеца
не жива, не мертва. В жертву душе чернец приносит себя.
Высокую боязнь смерти боязни низкой Воскреснуть. Не на
чужбине, не в отечестве. Молится он без Тебя. С Тобой
молится, не молясь. Уходит из монастыря.

Помощи ждёт страха душа. Ищет зависимости она
от него, защитника её. Страхом застигнутая, как тишина
монастырская молитвой инока. О милости Сына к Отцу.
Забери и помру. Отпусти и Воскресну. Пощади от смерти,
Сын. Отец, от Воскресения пощади. Лишь бы войны не было
между смертью и Воскресением. Ты с войны возвратился.
И молитва остановилась.

Девственный страх не умеет себя защитить от Воскресшей
души. Душа разрушает целомудрие страха участью в нём
Воскресать. Он ягнёнок, волчонок. Волчица душа. Инокиня
она. Страх инок. Родила черничка чернеца. Ушла из
монастыря. Без вины виноватая с молитвой о страхе.

Отпускает душа меня от себя. Я с Тобой не одинок без
неё. Ты во мне Воскрес, не она. Не было дня Воскресения
души. Тебе свои дни душа отдала. Расцвела, как монастырь
оставленный чернецами. Иноки стали молитвами монастыря.
Камни чернецам молились. Веселились кельи пустые
в отечестве, в чужбине. Тени иноков в кельях пели, кружились.
Радовались, танцевали. И тишина стояла за отечеством,
за чужбиной. Они не отсюда, отечество и чужбина. Как день
утренний, как вечерняя ночь перед войной.
Плоть ложь. Не правда душа. Завтра война. Прячется
Царство Твоё от Тебя. В Нём ни души, ни плоти. Ты без них
Твоего больше небесного Царства. Солдат неизвестный Оно,
то в раю, то в аду пропадает. Не воюет, не судит. Заберут
и отпустят к телу, к душе. Не к Тебе на войне.
Перебегает страх из ада в рай, из рая в ад. С детским
доверием страх нерастраченный ни адом, ни адом
на Воскресение, в Царство небесное перебегает. Не предатель
страх ни ада, ни рая. Не защищается, не защищает. А море
какое глубокое. А какие волны высокие. Монастырь горный
ниже моря, выше волн. Стоит тишина. Ты в волнах. Отец
в глубине. Пестик чернец. Монастырь тычинка. Как с войны
возвратиться молитвы с молитвой. Как в любви тишину уйти
на войну. Как Ты от Марии к Отцу.
Чаемое от Тебя Отцом. Как летящее облако, опоясанное
молниями, зарницами. Жизненных сил Твоих неустанным
приливом к Отцу. Прости Ему смерть Твою. Утешением будь
Твоей смерти. И Отец Воскреснет.
Сына родить инстинкт Марии. Дева белый олень. Тень оленя
черна, как Младенца глаза.
Страх в глазах совершенен, ветвист. Как путешествие Девы
вниз из Воскресения к Сыну. По ступенькам глазастым
страха. По чернецам, по ласточкам рогатым из Царства
небесного обратно. По Лествице инстинкта ниже и ниже
Мария к Ребёнку. Олениха к оленёнку.

Буря туманна, как туча бегущая за облака. Как за ручьями
река. Как над морями брега реки. Как в травах цветы.
Как оставить монастырь. Из бесстрастной печали рождается
ярость остаться. Тщета покаяния, попутная. Как участь
молитвы к иноку прибиться. Любить инока, ненавидеть.
Жить с ним, чернецом, как Мария с Отцом. Как просить
о своём не родину, не чужбину. Как домой не проситься.
Не молясь, молиться.
С мёртвых пчёл живые цветы мёд собирают. Сочные
молнии трав озаряют сборщиков мёда в соты хитона нагого.
Страха страдающего Твоего однотканный хитон Твой
одомашнивает Тебя. Не плоть, не душа птенцы наготы
Твоей. Ты птенец тела, души, Воскресший из них. Добытчик
страшный из молитвы молчания. Любви из прощания.
Против чернеца и плоть, и душа инока. Только молитва
за пределами Воскресения тела и души, как монастырь
стоит. Кельи и кельи в монастыре Тебе и Отцу. Девы живут
в кельях Твоей и Отца, невесты монастыря и жёны его
с Отцом и с Тобой. Как окно за окном. Как окошко в окошке,
облако жён и невест плывёт в тишине молитвы. И не чернец
инок на чужбине, на родине инок не чернец. За монастырём
родин, чужбин он один на один с собой. Как Мария
с Младенцем он. Как Невеста с женой Жениха. Как не быть
и позвать.
Кружится, как лист Царство Твоё над павшей душой.
Не ропщет душа, топчет себя. Как тропинка бежит по росе
на листке. В пропастях горных, в глубинах морских зимней
росы, осенней, летней, весенней. В ветреных радугах,
в облаках неподвижных. Как любя, ненавидеть. Как остаться
любимым. Как перестать молиться, не расстаться
с молитвой.
Погасшим звездам башню луна возводит из звёзд
не погасших. Пустыня луны мерцает тенями от башни.
В круговороте теней то ночь на луне, то день. То холод
дневной, то ночная жара. Воскресая душа, являет Тебя Отцу

Твоему на луну, на луну. Как мужу жену. Как жениху невесту.
Как зиму в лето, осень в весну. Как в лунном лесу слушать
душ тишину. Как вдруг уйти на войну. Как возвратиться
с войны, с луны, с луны.
Память о страхе. Как моря полоска на отмели узкой.
Как остров бегущий из пены морской на берег свой.
Как птиц и листвы возвращение с чужбины весенней
в отечество зимнее. Как искупление любви к себе
Воскресением к Тебе. Как победить в войне с Тобой себя.
Как в Доме Твоём пропадать. Как не оставлять Твоего Дома.
Как бежать из свободы в неволю. Утешаться неволей, как
страстью к свободе.
Воскресая душа, слепящей полна пустотой, как Царство
Твоё Тобой. Как чаща лесная опавшей листвой. Дикость
души столь явно прекрасна красотой не яркой. Воздух
прозрачен, как ястреб летящий по разверстому лесу над
небом кромешным. Движенья деревьев облака повторяют.
Капли зияют в дожде. Радуг крыла звенят в тишине.
Поднимается лес выше птицы парящей над чащей
прозрачной. Как мерцающий ястреб в капель ручье в листве.
Как явь во сне. Как участие яви в войне сна светлого до
черна. Как бегство с войны в коготки чужбины, в родины
когти. Как боль после боли. Как любовь залюбовная к родине
и чужбине. Как долгие птицы в ястребе кратком. Как уходя,
оставаться.
Царство небесное, как стена между Тобой и Отцом. Рассвет
отгорел. Пламя погасло. Солнце восходит на холодную
гору бело-пурпурного утра. К Отцу Ты вернулся из любви
к Тебе Отца. Из византийских глаз Его в Иерусалим Твой.
Ни родины, ни чужбины в Византии, в Иерусалиме. Мария
в пустыне осталась Одна. Сын Девы Воскрес. Младенца Отец
забрал у Неё. Оставил Деве Царство небесное. И Воскресла
Она из Царства. Волчица кормящая Своих Волчат, Сына
и Отца. Едят и молчат. Доели Деву и Воскресли. Выпили
Волчицу и ушли из Москвы в Рим.

Тело Воскресло. Не Воскресла душа. В Царстве небесном
рождаются семьи бледов Коней в теле, в душе. Лошадей,
жеребцов, жеребят согласное ржание. Лёгкая рябь светлых
очей в нищете бесстревожной, плоти на родине, души
на чужбине. Как победить молитву сияньем оставленности
бесстрастьем и страстью. Как Воскресать, не спасаться.
Тела вокруг образуется плоть Воскресения. Радость
сохраняет скорбь чистой как в любви, так и в ненависти
плоти к телу.
Во плоти Воскресая душа, пустыню творит в теле себе.
Тело степь кочевая. Кочевник в степи Воскресение души.
Ты ощущение Воскресения Твоего от встречи Его с душой
Твоей. Мёртвая плоть Твоя живёт, как душа в Царстве
небесном. Прощается с Воскресением тело Твоё, как Девой
Ты, как с Ты Отцом у Неё во плоти. Один на Один с Собой
остаёшься, Ребёнок домашний. Корень здоровый плоти
в душе, сон во сне.
Воскресенья мгновенность. Далёкие зовы Его в рассеянном
свете тела, души. В волненье житейском стоит, как гора
на выпуклых скалах. Так страх Воскресать распадается
на душу и тело. На расставание с плотью, с душой. С семьёй
Воскресений. С новизной ощущений Младенца в теле, в душе
Девы Марии. Как путешествие с войны воина мёртвого
домой.
Ожидание долгожданное соблазняет оставленности
обаянием. Одержимостью плоти, души Воскресением
беспощадным к небесному Царству в них. К страдания
подвигу под кровом радости. Под личиною воли победить
Тобой себя. Войти в ад, как в рай. В райском аду принуждать
к Воскресению душу и тело.
Душа Воскресая, Тебя от себя защищает. Её плоть становится
Тобой, расстаётся с душой. В чужое душе, в родное Тебе
выбирает душа куда Воскресать из Царства небесного ей.
Ни ада, ни рая, ни тела за ней. Рай, ад, плоть они инстинкты

души. Сладок плен душе инстинктов её. Жить с Тобой,
как без Тебя. Завтра война. Сегодня перед войной лето
зимой, весна осенью. Светла косточка-лодочка души во
плоти. Мёртвая плоть защищает душу живую. Как жизнь до
войны. Как в монастырь уйти воевать с молитвой. Как уходя
оставаться. Как умирать Воскресая. Как жить хотеть.
Молиться не сметь.
Похищает душа из Царства небесного день свой. И приятно,
и больно душе в беглом к ней дне, в объятиях дня вожделеть
себя. Негодовать на власть свою над собой. Противиться
Воскресению, столь яростному и мощному, упорному
и плодовитому, как с родины убытие.
Из Царства небесного душа по Лествице во времена
последние поднимается. Открывается душе на Воскресение
вид сверху вниз. Воскресает она, уходя из небесного
Царства. Оставляет от себя в Нём, ступеньку за ступенькой
своё Воскресение из Спасения своего. К Тебе смертному
живая душа возвращает клеточку за клеточкой Твои. Смерти
боится своей, не боится Твоей смерти в молитве. А сердце
остановить, как возвратиться с войны. К чужому ему своему,
к родному Твоему. Воскресению молиться, Победителю
покаяния. Не просить, не бояться.
Уповает душа на страх. Укрывает его собой от Тебя.
Отрекается от себя душа, Воскресая из страха раковины.
Жемчужина бесчувствия, бесстрастия стражница страстная.
Удовлетворяется, Воскреснув тем немногим, что дано ей
Царством небесным. На родине, на чужбине войной с ними
молитвы за них не родных, не чужих. Как победить молитву
Тобой. Полюбить нелюбовь.
В развалинах Царства небесного прячется местность
свободная от рая и ада. И душа Воскресает двуликая,
чистая от ликов Твоих и Отца. Вытесняет она страх из себя.
Отцовский и Твой. Далеко, далеко за Воскресений воинство
к Отцу Ребёнка. Так мёртвые идут на войну. И живыми

с войны возвращаются. И соблазняется страхом душа.
И вожделеет плоти его, Воскреснув из тела своего.
На каменном острове гора острая. Перерезает она тенью
своей остров. И море глубокое бежит с горы острой
тенистыми реками. С вершины небесного Царства, как тела
душа вниз к теням Воскресения обоюдоострого. Как меч
вознесённый Отцом над Тобой и Марией. Как после войны
жить.
Создано Царство небесное Отцом по образу и подобию.
Страха Твоего за Отца творящего Сына из души и тела Марии
Девы. Из ничего Младенца Тебя Себе, не телу и не душе.
И победу над телом одержала душа. И началась война души
с собой. И возвратилась в плоть.
Личность страха чиста, беспечальна, безбытна. Без грёзы
и скорби. Скитается она от Отца к Ребёнку, от Сына к Отцу.
По жизни вольной, бездомной. И вдруг по домашней
в даль безначальную. Как отвага расстаться тела с душой.
Как Воскреснуть душе безобразной в прекрасную плоть.
Как участвовать безопасно. Как домой уйти с войны.
Как спастись от молитвы тишиной любви.
Сила души жить без любви. Разрушительная и желанная
замкнутость в себе открывает душе пресыщение
собой девственности её. Избавление от уз воплощения
мученичества в искушение Воскресением тёмным светлого
Воскресения. Как довериться светлому и не исчезнуть из
тёмного Царства небесного. Как порознь с душой жить.
Испепелять душу осверепелую невинностью перед ней ада
и рая. Как не иметь куда возвратиться. Как спасти от себя рай
и ад. Как подчиняться и оставлять.
Не оставила после себя плоти душа. Воскресая из Царства
небесного. В тело цветущее очищением от смирения души
бестелесной. Чистой, бесплотной, как колодец в ведёрке.
Как солнце сияющее из погасшей звезды. Как бояться жить,
Как из монастыря уйти в травы, в цветы. На гору высокую

звёзд над солнцем. Как звенеть колокольчиком из тела
душе. Как по ветру лететь в тишине.
Страха посланец Ты падшей души. Пала светла душа
Твоя рядом с Тобой. И оставил её, и стало светло Тебе,
не душе. И тени над ней сгустились Твои. И в соблазнах
она струилась теней. Ледяная в горячих тенях пропадала.
Разрушала себя Воскресением Твоим, не своим. А в Царстве
небесном стояла неистовая тишина дикая. Потаённая,
беззащитная, яркая, звонкая птица с ликом звериным,
крылатым. Как Мария в пустыне с волхвами. Как отпустить
и остаться.
Призрак души Воскресает в душе. Является ей в Царстве
небесном. И душа тенью призрака своего, становится
плотью его. Перестаёт быть собой. Рыбой, птицей,
зверьком. Марией, Отцом, Тобой.
Живёшь с Отцом, не узнаёшь Его. И в страхе Твоём обретает
покой Отец Твой. И преследует Отца Тебе неведомый страх
узнавания. Созревает в Отце, как молния в грома раскатах.
Как любовь к расставанию с Тобой, пока Ты живой. И дождь
идёт из молний, громов. То огненный, то ледяной, как
Мария в пустыне. Как не видеть и слышать.
Страха предтечи не душа и не тело. Не Царство небесное.
Не Воскресение тела из тела, души из души. Открылся
Ты Отцу Твоему не плотью и не душой. Он, рождённый
Тобой Отец. Плод дуновения Твоего Воскресения. Семечко,
косточка, зародыш дыхания.
Стойкая, сочная мякоти вязкость. Как опытность
Воскресать в Царств небесных стада. В ту пору до-чувствия,
из которой не вернуться не в плоть, не в душу. Как мучить
молитву её тишиной. Не Отцом, не Тобой, не собой.
Как пережить себя и Тебя, и Отца молитвой. Как любя,
ненавидеть.
Страдающий страх бесстрастен. Пресыщен собой.
Как чистой душой душа падшая. Охваченная восторгом.

Мороком воображения. Видением сияющим. Взором
лазурным плоти на душу.
Беззащитность души во плоти неощутима Воскресшему телу.
И жертвует душу тело своему Воскресению. И не Воскресает
душа. Созерцает она Царство небесное, пока не Воскресла.
И умаляется перед душой смиренной её Воскресение
мятежное. И тяготится Оно Собой, как плоть душой.

Осязаемый страх отпадает от невидимого себя. И творит
душа тело себе. Деяниями страха плоти стать душой.
Перестать оставаться собой. Воскресая к душе, расставаться
с ней.
Чувственности приманка страх пробуждающий.
Как проснуться и спать. Как мучаться и не страдать. Тише
жить души и плоти своих. Помирать первым. Воскресать
последним.

Бесстрастна душа. Пережила себя, не дожила до Тебя.
Обрела Твою Плоть, осталась с Тобой, рассталась с собой.
Податлива страху, текуча. Как курица, напуганная ястребом,
когда её топчет петух, высиживает ястребоголовых цыплят.
И увидели они высокое дерево на берегу потока, и одна
сторона его была охвачена пламенем от корней до кроны,
тогда как другая – зеленела и покрыта была тучной листвой.

Событий души хроника плоть. И умоляет душа тело прервать
на мгновение Воскресение её. И направляется Царство
небесное строго на восток от солнца или на запад от луны.
Беженец небесное Царство из рая, из ада. Золотой корабль
под серебряной мачтой.
Заветная сдержанность. Открытое безразличие. Бдение
над своими страстями. Ни один удар судьбы не похож
на другой. И плоть не плоть. И душа не душа. Воображаемая
услада. В которой поровну есть от монаха и от искателя
приключений.

Забирает из ада Тебя Отец Твоего к Себе, в ад Свой.
И в Отцовском аду души живут. Твоя и Отца покоем высоким,
душа и душа. Ответвляется Царство небесное телесное
от бесплотных души и души. От стволов душ божеством
женским. У божества рот, нос, глаза дрозда. И резвится в реке
лосось. Пением дрозд лосося влечёт из реки. И солнце стоит.
Ад проницаем для счастья. Разочарование в себе приятно
душе падшей. Пробуждает в ней жалость и желание.
Ад сливается с раем. Так рождается Царство небесное.
Как посмел я Воскреснуть? Ни плоти, ни души не имея
во плоти. Воскресая из ада, из рая. Из пустоты принимая
то преувеличенное состояние Воскресения моего над телом
и душой.
Уединяются от Тебя в Царстве небесном тело и душа Твои.
Созерцают они Отца Твоего, расставшись с Тобой. И сходишь
в ад Ты, не плоть, не душа, не Отец. И небесное Царство ад
отворяет Тебе. Без тягостных сомнений и страстей о теле,
о душе, об Отце.
Смертью тела душа жива. Воскресает она в мёртвую плоть.
Отводя от себя своё Воскресение. Плотью колеблемое
самообладание души Воскресать неожиданно, страстно.
Звоня в колокольчик маленький, звонкий, далёкий.
Видение тела душа. Танец души неподвижен. Петляющий
по влажной от росы траве заяц замедляет свой бег
и в удивлении привстаёт на задние лапы. И роса зайца пьёт.
И тишина поёт.
Звёздам солнце окно. Небо в окне, как в глубокой траве
высокий цветок. Как вечерний час, опоясанный утренней
зарёй. Как трепет бесшумный листов в чаще лесной.
Как Воскресать не прямо сейчас, а когда-то потом.
Проводник плоть души. Обманываться рада душа телом
в Царстве небесном. Так ненависть к внешней судьбе
уступает место ненависти к себе. Мраморно чистой.

Обретающей обособленность фонтана. Как умение различать
эмоциональной волей. Одинокою гордость, невозмутимую.
Созданную или выбранную бегством от жизни.
Война круговая чаша. Самолюбивая уязвимость войны длит
прикосновение. Мужчины к мужчине, женщины к женщине.
Плотно любовь запирает двери и окна чувств. Не без
тщания и не без подробностей. Не без обаяния фантазией.
Перебредающей через узкую полоску. Нежных белых
анемонов. Тёмно-синих колокольчиков. Напоянных росами
вечеров летних.
Душа холодна, как плоти тепло. И становится плоть
холодной, доступной, как лёд. Словно тепло происходит
не от неё самой, но от отсутствия души во плоти.
Душа Воскресая, себя ощущает падшей капелькой тела
в Царство небесное. И пробуждает в теле желание спастись
от Воскресения последствий души из плоти. И небо стоит
высоко, высоко над душой. Плотью спасённой её Тобой
от меня. Далеко, далеко Воскресать от Тебя.
Душа и тело, ища себе свою противоположность,
утоляют голод в сердцах друг друга. И душа забирает
Воскресение тела. Тронув слегка падшей собой мёртвую
плоть. И отшатывается от плоти душа. И вновь на неё
набрасывается. Не жадно, а как бы случайно. Потрясенная
встречей с плотью Воскресшей.

В пещере души вспыхивают белые светлячки от светлячков
чёрных. Кров даёт светлячкам пещера душа. Потоку
летящему. Истоку счастья звенящего тишиной. Страху
чужда, тишина пребывает в бездомной тревоге звёзд
о солнце. Обладает немногим, что было бы хорошо само
по себе. Перескакивает с одного на другое. Создаёт всё
остальное после себя. Как Ребёнок Отца. Как Сына Мария.
Как во плоти возвратиться к душе. Как исчезнуть хотеть.
Как Воскреснуть не сметь.

В Царстве небесном неведома телу душа. Ни следа от души
во плоти. Душа и тело два белых оленя во мраке небесного
Царства. Уединяется с оленем олень в светлой во тьме.
И рождаются оленята, ад и рай. Прекрасные и ужасные.
Разные и одинаковые. Жалкие и безжалостные. Очарованные
собой под солнцем, луной, звездами. Не спасаются,
Воскресают.
Одна душа в ад, другая из ада. Судьбы душ остаются в аду.
Души бегут судеб друг друга. Впадает в состояние искушения
встречей душа падшая с Воскресшей собой. И небо плывёт
дождём по росе. В лодке грозе под парусом грома. И ласточки
летят над морем.
Чувственности приманка душа. Распаляет душа себя
отсутствием тела. Зияет она в Царстве небесном, бездна
в бездне. Одна бездна ад в душе, другая рай в ней. И в
рай, вожделенный душой, поднимается адское пламя
из бестелесной неё. Не отягощённой искушениями
Воскресения. Движениями Воскресения, обращёнными
в прошлое, как солнце к звёздам.
Душа Воскресая, отпускает на волю плоть от себя
бесприютную. И по Царству небесному скитается тело
в пустыне души. И видит душа голубя, летящего с омаром
в клюве. С шероховатого камня лошадиный череп. Нечто под
холстиной.
Ад наделяет телом Воскресшим падшую душу. Плоть
Воскресая, распыляет по аду пылинки души. Сцепляет
их жаром волнения. Из ада Воскреснув, исчезнуть
и возвратиться пылинкой к душе. Соединиться с душой
и обрести покой. На маленьком самом небе последнем в аду.
Светлом, как дети в войну.
Пока душа не родилась. Желание души родиться пленяет
красота обладания. Душой места своего рождения. Плодами
воображения падшего Воскресения и прекрасного.
Поднимаюсь по склону горы. Открывается взору озеро,

следом лес. Надо выбирать: или озеро, или лес. Вот только
горы-то нет. Мария и Твой Отец без Тебя. С Ними Ты и Один.
Забери Их к Себе. Увидь и оставь. Отлучись и предстань.
Душа свою пустоту заполняет потаёнными мечтаниями
о Воскресении тела. И всякий опыт, сколь бы ни был он
глубок. Всякое восприятие, сколь бы ни было оно утонченно
и обостренно. Будут дарить меня лишь горькой грёзой
о бесконечной энергии. Которой мне никогда не дано
причаститься. И даже в лучшие мои мгновения во мне будут
два человека. Один из которых тяжёлым взглядом смотрит
на мгновенные признания второго.
Образы плоти возникают в душе. Фантазии, запахи тела.
Одно и то же действие Воскресению легче совершить при
низменной движущей силе, чем при возвышенной.
Под ударами знания об одиночестве. Даже перед лицом
наивысшей красоты. Ритм жизни в раю сбивается в дрожь
рая. Бесчувственного, спокойного. Переброшенного
мостиком через Царство небесное, как душа через тело.
Так останавливает сердце себя душой. Воскресающей
в мёртвую плоть из детского сердца. Так любовь к Тебе она
страсть не спасаться и Воскресать. В любви разлучнице
с жизнью зовущей быть трусом.
В Царстве небесном рай островок падшей души в теле
Воскресшем. Огромная водоросль в лесном озере,
благоуханно ветвится рай. Чайка, лесная птица, по озеру
бродит, аки посуху по морю. И пьёт воздух крылами чайка,
как радуга.
Послушание тяжести рая искушает душу в раю.
Саморазрушением ради спасения. Ранит раем себя падшая
душа. Играет она с собой в Тебя с Отцом.
Зависимость от каприза жить оказывается рабством.
Царства небесного раю.

Полезностью искушений. Желаний молчанием.
Преданностью телу, душе, не Тебе. Лето на луне. Осень
на солнце. Весна на звездах. Зима собирает цветы с луны,
с солнца, со звёзд. Дожить бы до жизни такой, в которой
ни плоти, ни души. Только Ты.
Раем себя искушает душа. Переживания рая душой изгоняют
её из него. Позволяют душе страдание самой чистейшей
горечи. Страдание, предназначенное для преступников,
как гарантия подлинности Воскресения.
Страдает душа в раю. И душу рай оставляет. И душа
Воскресает из рая. Удаляется от себя в нём. То с собой
расстаётся, то с ним. Как с чернецом молитва.
Тело душу творит себе из разлуки с ней. Пришла пора
отказаться от души, чтобы быть достойным оплодотворить
её бесплотным собой. Привязанностью к себе, не к ней.
Счастья хотеть и не сметь иметь, как детей на войне.
И возвратиться с войны победителем их. Из сна о душе
к Тебе.
Доверие к искушению. Телом души, душой плоти. Подавляет
желания их смирением Воскресения перед ними. Ниточкой
любви колеблемой. Привязанностью молчания к шёпоту
отрешённости. К шорохам снов, полных стона и ликования.
Как воздух к дыханию.
Ты силой меня возьми. Вызови во мне сопротивление
Тебе. Огради Себя мной. Стеной тела, души моих.
Не милосердствуй к ним Воскресшим. Сердце останови.
Детей возврати с войны.
Неведомы тела пределы душе. Жертва так же запятнана
силой, как и палачи. Говорят маленькие птицы на языках
больших птиц. И душа болит. Боль её способ плоти являться.
Как дрозд ястребу. Тяжестью и благодатью.
Согласие Сына от Отца родиться. Порождает в Отце взгляд
на Младенца, ещё не рождённого. Остр, зорок, точен и строг

плоти вздох о Воскресшей душе. Ребёнок в процессе игры
может со смехом перенести физическую боль. Которая,
будь она частью наказания, стала бы для него чудовищным
испытанием.
Плоть, отделившись от собственной души. Может
неуловимо вылепливаться другими душами. Вмешиваться,
отсутствовать, вкрадываться. Пребывать праздной,
податливой. Летящей и спящей.
От зла в себе и от в себе добра. В сторону плоти бесплотной
отступает плотская душа. В равновесие Царства небесного
во плоти и Воскресения души. Душа Воскресая, обладает
тем, от чего отказывается тело её, Воскресшее прежде неё.
И чернец расстаётся с монастырём. И сердце поёт инока.
Молится оно без молитвы. Как унижение, которое заставляет
отказаться даже от ощущения безнадёжности. От счастья
ради любви. Как пропасть и не судить.
Доверие тела душе мучает душу. Душа избегает страдания.
Её отрешённость от плоти полна бесстрастной любви
к жизни во плоти. Не бывает отрешённости без боли. Боли
не бывает, претерпеваемой без ненависти и лжи. Рядом
с которой, светла и лукава, не стояла бы луна над звездами.
На маленьком самом небе последнем. В теле Воскресшем
в ощущениях души, не в своих. Как любить, не Воскреснув,
душу и тело. Просить прощения за любовь. Не утешения,
а очищения от себя, любя.
Между реальным адом и воображаемым раем душа выбирает
ад. Необходимость выбора ставит душу в положение тела.
В состояние умирания за то, что сильно, а не за то, что слабо.
Или хотя бы за то, что будучи в раю слабым, всё же хранит
ореол силы ада.
Ужас преступника передаётся палачу. Невинный в момент
страдания знает правду о своём палаче. Палач же его не знает
её. Падшая плоть спасает душу от холода силы души. Вот как
ощутить себя дома, находясь в изгнании. Как не спасаться,

спасаясь. Как не Воскресать, Воскресая. Как не воевать,
убивая.
В Царстве небесном сгорают Воскресшие тело, душа.
Вот как к Тебе из огня являются не Воскресшими плоть
с душой. Огненными над Тобой поднимаются пламени
языками из ада, из рая. Дерзость и раболепие только что
на волю отпущенных рабов возрастают одновременно
со счастьем не Воскресения тела из тела, души из души.
Куполом иллюзий. Жёсткостью, стойкостью. Внятностью,
нервностью. Полнотой искушений грёзами о душе и о теле.
С обеих сторон: стороны палача и стороны жертвы. Вот
как мёртвые дети с войны возвращаются к детям живым.
И сердце болит.
Воскресение без сомнения в Нём тишины. Оно плотью,
душой воображаемое умирание. И в Царстве небесное
возвращается Воскресение. Печалью Своей о теле и о
душе. Тягой Воскресения к распространению страдания
за пределы души и тела. Безнаказанностью ада и рая
в небесном Царстве.
Душа позволяет себя любить. Как собаки или кошки,
получающие пищу, тепло и ласку. И, как они, жаждет
получить их как можно больше. В зависимости от случая
либо привязывается, как собака, либо, как кошка,
равнодушно позволяет себя любить.
Праведность не деятельна. Безобразная и прекрасная,
рабыня бесстрастия. Как бы жалка не была, навлекает она
наказание не на себя. Царством небесным за Воскресение.
На рабыню другую, любимую и чужую, навлекает наказание.
Благодать и тяжесть.
Благодеяние – страсть. Внимание, связанное с желанием.
Не с волей, а с согласием Воскреснуть. В не возделанное
Воскресением Царство небесное. В счастливое бесстыдство
уйти и возвратиться. В заботу воображения мёртвого тела
о плоти живой. На расстоянии от себя стоять, как душа.

О завтрашнем дне не заботятся ни душа, ни плоть. Раз
за разом становится телом душа. Страдает она, бесстрастная,
от себя, не впадая в состояние кошмара. И поселяется во
плоти. Чужая себе, а телу родная. И день души длится.
И каждая проходящая секунда завтрашнего дня уносит
душу к чему-то, что ей не по силам перенести. Как отмолить,
не простить и любить.
Тело, душа моментами страсти Воскресения к Царству
небесному живут. Ничуть друг друга не наследуют,
не преследуют. Не мешают Воскресать и расставаться.
А Воскресли и встретились, и расстались. И смерть из
небесного Царства к ним возвратилась чистая. Как жизнь
после жизни. Как только сердце остановилось.
Невозможность – дверь к чудесному. Можно лишь
постучаться в неё. Открыть должен кто-то другой.
Чтобы выбраться из мечтаний, нужно прикоснуться
к невозможности души стать телом. И о завтрашнем дне
сегодня не беспокоиться. Царство небесное падает в землю
семечком с древа Воскресения Твоего. Лес Воскресений
Ты насадил Отцу Твоему. И заблудился в тихом лесу Отец.
И не вышел из леса к Тебе Он. На зов, на шёпот Твой.
Зло – оно не что иное, как само добро. В круговороте
Воскресений Твоих. Весеннее небо в тиши осенней листвы.
Дети войны тела и души – Отец и Ты. И к Деве пришли
пастухи. Не к Тебе, не к Отцу Твоему. В листву, в листву, как
муж в жену.
Себя не щадит душа. Бежит она, не Воскреснув,
в Воскресение тела. И помыслы плоти чисты об исходе души.
Душа, Воскресая, повторяет в направлении обратном
Воскресение тела. Она возвращается в плоть, оставляя
её. Сначала на время, потом навсегда. И звёзды стоят, над
звездой звезда. И тёмная сторона ночи становится светлой.
Как ощущение телом Воскресения души на ощупь в ночи.

Продолжить чтение

Война с бесом в царстве небесном

Евангелие сегодня: Асиновский

О книге

Часть 1Война с бесом в царстве небесном

Часть 1
Война с бесом в царстве небесном