Париж. Луна…

Глава 1

Бывают в жизни моменты, когда чувствуешь себя ужасно глупо. Глупо до невозможности. Когда, например, пытаешься вскочить в лифт, в котором тебя ждёт начальство, а он закрывается перед твоим носом. Куда уезжает лифт, вверх или вниз, уже не имеет никакого значения. Начальство уехало, а ты остался. И от этого тебя изнутри обжигает чувство вины. Как будто не твои подчинённые, а ты забыл положить в папку нужный документ. За этим проклятым документом пришлось бежать, сломя голову, по длинному коридору и на ходу бросать начальству, степенно и важно направлявшемуся к лифту, «Я сейчас!».

Ещё глупее дать согласие поехать на охоту с высокопоставленными людьми. При этом будучи стойким и принципиальным вегетарианцем. И не важно, что твоё ружьё не заряжено. Твои убеждённые рассказы о том, что ты не будешь стрелять из любви к животным, в этой компании никому не нужны. Ещё глупее пытаться объяснить своё присутствие уважением к тем, кто тебя пригласил. Милей ты им не покажешься и, в конце концов, станешь неотъемлемой частью их охоты. И, волей-неволей, пойдёшь против своих же принципов. А потом будешь долго вспоминать этот ляпсус внутренних устоев, коря себя за проявленную слабость.

Сергей Ильич Волобуев с детства не любил море. Не то чтобы не любил. Он его просто сильно уважал. Скажем так: уважал до страха. Как и многие граждане России, он часто ездил отдыхать с семьёй на море: в Крым, Сочи, Анталию и, даже, в Испанию. Но была вещь, которую он себе не позволял – катание на корабле.

Его с детства укачивало. Впервые он это почувствовал, когда был ещё совсем маленьким. В пионерском лагере под Одессой их повезли кататься на большом, как ему тогда показалось, катере. На море в тот день была легкая болтанка, и его сильно укачало. Маленький Серёжа рвал, лежал пластом на палубе, сильно потел и, даже, что потом всю жизнь вспоминал со страхом, потерял на короткое время сознание. Хотя и не был уверен в этом до конца. Детские воспоминания часто отрывистые, неполные, перемешанные и обманчивые. Но чувство страха от катания на любом плавсредстве осталось у Волобуева на всю жизнь.

Именно поэтому странный вызов в Сочи на встречу с Генеральным прокурором РФ Болдыревым, бывшим шефом, его совершенно не обрадовал. Время было осеннее. В Москве шли проливные дожди, но и в Сочи, судя по прогнозам погоды, уже ничего хорошего не обещали. Естественно, ни президент, ни премьер-министр по поводу прогноза, как предполагал Волобуев, особенно не переживали. Всей стране было известно, что этот город давно стал их излюбленным местом работы и отдыха. Соединение лыж, моря и олимпийский дух приковали к себе внимание двуглавого российского орла давно и надолго.

Однажды, лет пять или шесть назад, Болдырев заставил Волобуева провести с ним два дня на корабле, плывшем по Волге. Страна принимала международный симпозиум, на который прибыли представители генеральных прокуратур многих европейских стран. Тогда Сергей Ильич впервые понял, что болтанка на реке могла быть ничуть не меньшей, чем на море. Один день из двух он провёл у себя в каюте. Бледный, ослабленный и жалкий, он поносил про себя и пароход, и все европейские прокуратуры, и Генерального вместе с ними, за эту идиотскую идею симпозиума на воде. Болдырев был настолько занят гостями, что не очень-то и заметил страдания Сергея Ильича. В аэропорту, ожидая на обратном пути рейс на Москву, Генеральный поинтересовался у старшего следователя, понравился ли ему круиз. Волобуев уже приготовился выругаться, но вовремя сдержался, изобразил на лице что-то наподобие улыбки и сухо произнёс: «Круто!». В уме же он послал начальника очень-очень далеко, несмотря на уважение, которое к нему испытывал.

Сергей Ильич давно полагался на своё чутьё. В этот раз что-то ему правильно подсказало, что без плавсредств не обойтись. То ли катер, то ли яхта, то ли корабль…

В самолёте Волобуев провёл два часа в смятении и раздумьях. За свою жизнь следователем, вначале прокуратуры на самых разных уровнях, а затем и в Главном Следственном Управлении Следственного Комитета Российской Федерации, он давно привык к неожиданностям, экстренным вызовам и непредвиденным обстоятельствам. Но в этот раз внезапность удивила его, потому что ещё вчера вечером поездка не светила.

В СКР и Генеральной прокуратуре все знали, что Генеральный прокурор уехал на доклад в Сочи. Ничего нового или особенного в этом не было. И президент, и премьер оба находились там, поэтому определённая логика присутствовала в подобном стечении обстоятельств. Однако, что могло произойти в Сочи, чтобы Болдыреву срочно понадобился Сергей Ильич, уже не работавший по его началом? Более того, Генеральный позвонил ему лично и спокойно произнёс фразу, от которой у Волобуева пробежали мурашки по спине: «Серёжа! Мне нужно, чтобы ты срочно сюда приехал. С твоим начальством всё согласовано». Всё! Ни почему, ни зачем. Ни малейшей зацепки. А Серёжей он его называл раз в год, а то и реже.

Они встретились в лобби гостиницы. Представители СКР по Краснодарскому краю отвели им столик в укромном местечке помпезного холла построенного к Олимпиаде отеля. Волобуев внимательно посмотрел на бывшего шефа, пытаясь хоть что-то уловить по его внешнему виду. Но лицо у того было слишком непроницаемым, чтобы по нему можно было о чём-нибудь догадаться.

Морщины, седина, круги под глазами… Но это из-за вечной работы и загруженности. Должность такая – молодости не прибавляет. Круглые сутки на взводе, постоянный и неусыпный контроль за всеми подчинёнными, ответственность перед Кремлём. Однако в эту минуту, за небольшим столиком в новой сочинской гостинице, взгляд Болдырева был, скорее, задумчивым, чем тревожным.

Генеральный начал издалека.

– Сергей Ильич, рад тебя видеть, дорогой!

Перед тем, как они уселись, он крепко обнял старшего следователя, и это тоже было странно Волобуеву. Последний раз они случайно встретились неделю назад в Москве.

– Присаживайся! – пригласил Болдырев. – Что будешь пить? Чай, кофе? Может, коньячку со мной тяпнешь?

Почувствовав чрезмерное радушие бывшего шефа, Волобуев согласился на чай и коньяк. В конце концов, он находился не в Москве. Да и выпить ему предлагал не кто иной, как его самый преданный высокопоставленный друг.

– Спасибо, что так оперативно сюда прилетел, – мягко заметил Генеральный прокурор.

– А что, были варианты? – с сарказмом в голосе переспросил Волобуев. Не на людях он мог себе позволить некоторую фамильярность с человеком, который к нему всегда относился благосклонно.

Болдырев ухмыльнулся.

– С иронией и юмором у тебя по-прежнему всё в порядке.

– Без этого на нашей работе можно сойти с ума, – покачал головой Волобуев. – Вы же знаете: либо начнёшь пить, либо надо научиться воспринимать всё с чёрным юмором.

Болдырев согласно кивнул головой. В это самое мгновение расторопный официант уже составлял на их столик чай и рюмки с коньяком.

– Я оставлю господам бутылку, вдруг вам ещё захочется? – его предупредительность объяснялась, скорее всего, желанием щедрых чаевых.

«Вряд ли, – подумал Сергей Ильич, – этот шустрый малый догадывается, кого он сейчас обслуживает». У него внезапно мелькнула в голове лукавая мысль достать удостоверение и громко произнести: «Следственный комитет России! У вас проверка!». Вот смеху было бы. Но такое он себе позволял лишь в первые годы карьеры, когда на постсоциалистической волне слово «проверка» ещё реально наводила страх на служащих. Как всё поменялось с тех пор!

Болдырев цокнул языком.

– Хороший коньячок! – произнёс он, рассматривая этикетку. – Французский, двадцать пять лет выдержки. Какой это был год? Конец – середина восьмидесятых? Это же надо! Всего двадцать пять лет прошло, а как всё поменялось! Мне эти годы вечностью показались.

– Не вам одному, – согласился Волобуев, удивляясь, что и бывший начальник, как и он, думал о переменах последних десятилетий.

– Тебе тоже, Сергей Ильич, так кажется? Ты же ещё молод! На сколько я тебя старше?

– На семнадцать лет, не так уж и много, – заметил старший следователь.

– Это тебе так кажется, – покачал головой Болдырев. – Семнадцать лет – это много, дорогой, очень много. Ну, как долетел? Без задержек?

– Точно по расписанию, – равнодушно повёл плечами Волобуев.

На некоторое время за столом воцарилось молчание. Болдырев, казалось, с интересом рассматривал людей в холле. Волобуев же в ту минуту пристально глядел в окно, за которым осенний ветер с моря трепал пожелтевшую листву деревьев. Курорт жил своей жизнью. Ко входу подъезжали такси или частные машины. Они привозили новых гостей либо отвозили постояльцев к их вечерним мероприятиям. В это время суток было особенно оживлённо, и два вышколенных швейцара сбились с ног, встречая и провожая гостей.

– Как у тебя дела? – внезапно поинтересовался Болдырев.

– В каком смысле? – удивился Сергей Ильич. – По работе? Или дома?

– Вообще, как ты? Мы давно с тобой не болтали. Я, ведь, люблю с тобой болтать. Но с тех пор, как нас всех переформатировали, мне порой тебя не хватает. Да и в долгу я перед тобой. Когда мне надо было бросать кого-то на амбразуру, то первым делом вспоминал про тебя.

– Рад слышать, что моё имя всплывает как синоним верной смерти, – произнёс старший следователь по особо важным делам СКР, пригубив коньяк.

– Это, дорогой ты мой, как поощрение звучит, сам понимаешь. Ты просто надёжный работник. И старательный. Ох уж какой старательный! За тебя, Сергей Ильич! – на этой бодрой ноте Генеральный прокурор поднял рюмку с остатками коньяка и допил всё одним залпом.

– Спасибо! – поблагодарил Волобуев. – Можно ехать обратно?

Шутка Генеральному прокурору понравилась, и он громко рассмеялся.

– Ай да стервец с юмором! Хорош, хорош! Ладно, не буду тянуть резину: ты, поди, устал с дороги? Надеюсь, в курсе, кто такой Михаил Анатольевич Орлов? Лично не встречал?

– Не доводилось. Его не грабили, во всяком случае на моей памяти. Да и он ни на кого не покушался. Пока…, – выдержав паузу, добавил Волобуев.

– Я смотрю, с юмором ты сегодня в ударе, – усмехнулся Болдырев.

Старший следователь предусмотрительно промолчал.

– По официальным данным он «стоит» за десять миллиардов долларов. Чем он там занимается, досконально я не знаю, потому что особенно им не интересовался. Команды такой сверху не поступало. Известно только из прессы, что он и в металлургии участвует, и медиа-холдинг имеет, и какую-то долю в нефтеперерабатывающей отрасли. Но речь сейчас не об этом. Не секрет, что он вхож в Кремль. Судя по всему, человек он лояльный, слов на ветер не бросает и покровители у него очень высокие.

При этом брови Генерального прокурора медленно поползли вверх, показывая Волобуеву направление, где надо было искать покровителей Орлова. Сергей Ильич и так всё понял, без этой пантомимы, но для порядка понимающе кивнул головой. Он знал, что иногда маленький жест способствовал лучшему пониманию, чем сотни слов.

– Короче, – продолжил Болдырев, – вчера вечером мы были в одной компании вместе с руководством страны. И представь моё удивление, когда ко мне, один за другим, подошли вначале шеф Администрации Кремля, а затем и сам…

Голос Болдырева сбился, он поднял указательный палец правой руки, показывая им куда-то вверх, и, набрав побольше воздуха, продолжил:

– …сам понимаешь кто, держа за локоть этого самого Орлова. И поверь мне, Сергей Ильич, когда эти люди назвали мне в унисон твою фамилию, ты думаешь у меня были какие-нибудь мало-мальские шансы возразить им, объяснив что ты загружен-перезагружен, что уже давно работаешь не в подконтрольном мне ведомстве и что в стране есть другие хорошие следователи? Ты думаешь я не понимаю, что ничего хорошего тебе не светит? Если ты справишься с их заданием, то все разведут руки в стороны и скажут: «Мы знали, что не ошиблись в нём!». А если запорешь, то произнесут «Ну как же так!», и нам обоим дадут по башке. И твоему нынешнему начальнику, Рагулину, тоже. Разве кого-то волнует то, что тебя оторвут ото всех дел, фактически обескровив твой участок, передадут другим текущие дела и, при этом, ещё потребуют поддержать на должном уровне процент раскрытия преступлений?

Рюмки с коньяком двадцатипятилетней выдержки незаметно наполнились услужливым официантом, и Генеральный медленно пододвинул одну из них Волобуеву.

– Я знаю, уважаемый мой, что ты ненавидишь, когда тебя отрывают от проводимых тобою расследований. Также знаю, что ты сторонишься больших имён и всей кремлёвской тусовки. Скорее всего, именно поэтому ты и на примете. Они там, наверху, не дураки, сам понимаешь. Кого попало не выберут. Если речь идёт о важном, да если ещё надо держать язык за зубами, то тебе ничего никому доказывать не надо. Не впервой… Вот поэтому я и позвонил тебе так рано утром. Завтра к одиннадцати ты приглашён на яхту к Орлову. А я в это время уже буду на завтраке с руководством. Мы начинаем в восемь тридцать. Вчера так и не успели обо всём переговорить, поэтому пришлось задержаться. В девять тридцать олигарх пришлёт за тобой машину с охраной. Я сопротивлялся, предлагал наши краевые автомобили, но мне вчера дали понять, что не стоит даже и дёргаться. В общем, ты человек смекалистый, рациональный и деликатный: сам решай, как поступать, что делать и какие силы тебе понадобятся. Я тебе искренне говорю – мне ничего не объяснили, хотя я не думаю, что речь идёт о государственной тайне. Потом как-нибудь посвятишь. А с моей стороны и со стороны твоего нынешнего начальства одно лишь тебе скажу: ты абсолютно свободен в выборе методов расследования. О чём бы там ни шла речь. Сам понимаешь, кто за этим стоит…

Глава 2

Первым делом утром Волобуев выглянул в окно. День выдался пасмурный. Ночной дождь прекратился, но с моря продолжал дуть ветер. Барашки волн беспрерывно мчались к берегу вперемежку с морской пеной. В лужах на улице красноречивыми симптомами отходящей к зиме природы плавали красно-жёлтые листья. От этой картины у Сергея Ильича сразу испортилось настроение. Завтрак он съел молча, отложив в сторону принесённые в номер газеты. На самом деле он лишь два раза откусил гренку с малиновым вареньем, потому что постоянно думал о том, что при болтанке на море ему не следовало наедаться. Он старался гнать подальше эти мысли, придумывал себе что-нибудь весёлое и радостное, но через несколько минут всё возвращалось к пенистым гребням волн и предстоящей качке. «Лучше бы на Луну отправили!» – пришла ему неожиданно в голову совершенно нелепая мысль.

Он отодвинул поднос, поднялся и прошёл в ванную комнату. Внимательно посмотрев на себя в зеркало, ещё раз расчесал волосы. Затем прошёл в спальню и опять подошёл к окну. Возможно это ему только показалось, но ветер, похоже, стал затихать, хотя море оставалось таким же беспокойным.

В девять двадцать он спустился в холл. К нему моментально, практически у выхода из лифта, приблизился высокий человек с очень серьёзным лицом и молниеносно представился.

– Господин Волобуев? Доброе утро! Меня зовут Александр. Михаил Анатольевич поручил мне вашу доставку на яхту.

Старший следователь пытался одновременно наблюдать, слушать и анализировать. В левой руке высокий здоровенный детища сжимал сразу три плоских мобильных телефона. Его огромное мускулистое тело и широкая шея говорили о том, что он явно входил в службу охраны олигарха, но, судя по всему, имел большее количество извилин в мозгу. В этой связи ему давались более или менее серьёзные задания. Фраза «…поручил мне вашу доставку…» весьма позабавила Волобуева, но он не стал выражать эмоций. Лишь представил себе картину, как этот здоровенный детина свободной от мобильников рукой взвалит старшего следователя себе на плечо и обеспечит его доставку к месту назначения. А в конце просто стряхнёт груз на палубу фешенебельной яхты. Сергей Ильич улыбнулся про себя.

Волобуева пригласили сесть в чёрный джип «Лексус». Александр сел вместе с ним в машину, но на переднее сиденье, рядом с водителем. За «Лексусом» последовал джип «Мерседес» с затемнёнными стёклами. Старший следователь иронично подумал про себя: «Всё, как и полагается у олигархов».

Несмотря на довольно раннее время для курортного города и прохладный ветреный день, отдыхающих на улице было много.

По дороге все молчали. Александр, судя по всему, либо не имел права разговаривать с гостями, либо просто не знал, о чём говорить с человеком из СКР.

Худшие ожидания Волобуева подтвердились. Минут через сорок машина медленно подъехала к причалу, где их уже ожидал быстроходный катер небольшого размера. С невозмутимым лицом и бешено колотящимся сердцем Сергей Ильич по трапу спустился на палубу.

К его удивлению, достаточно короткая поездка до яхты оказалась не такой уж и страшной. Либо организм не сразу среагировал на волны и болтанку, либо внутренняя концентрация помогла преодолеть страх, но на красавицу яхту он прибыл живым и бодрым.

Волобуев плохо разбирался в морских плавсредствах, но яхта показалась ему огромным кораблём. Как по размерам, так и по внешним признакам это был настоящий корабль, на котором можно было ходить и по морям, и по океанам. Вначале с берега она ему такой не показалась. Здесь была даже вертолётная площадка. Сергею Ильичу в голову пришла глупая мысль о том, какое количество квадратных метров полезной площади имелось на чудо-яхте.

Александр провёл его в просторное помещение с панорамным видом на море, служившее столовой. Здесь размещалось около дюжины столов для гостей, но лишь один был накрыт для еды. Как только Волобуев зашёл в это помещение, человек, сидевший за столом, энергично поднялся и зашагал ему навстречу.

– Сергей Ильич! Как я рад, как я рад! Ну разве мог я мечтать, что в один из дней вы, наш российский Шерлок Холмс, посетите меня на моей шаланде?

От всего этого неожиданного изливания любезностей Волобуев несколько опешил. К тому же, он ещё не понимал, как должен был себя вести с этим человеком, который легко был вхож в кремлёвские кабинеты. Панибратства он себе никогда не позволял. Но, в то же время, в интересах возможного предстоящего расследования ему следовало расположить к себе этого человека. В данный момент он с удовольствием отметил, что Орлов был явно предрасположен к разговору. Это чувствовалось и по его продолжительному рукопожатию, и по добродушной улыбке, и по тону речи. Он ещё не знал, где была граница искренности, а где игра слов, свойственная всем людям, но был уверен, что сможет определить это со временем.

– Вряд ли, Михаил Анатольевич, я гожусь на роль российского Шерлок Холмса. У меня и стиль другой, и задачи совсем другие, да и человек я подневольный.

Орлов моментально понял намёк Волобуева о подневольности.

– О, Сергей Ильич, надеюсь, вы не в обиде на меня? Разве важные государственные люди не просили Шерлока Холмса о больших и небольших одолжениях в виде различных расследований? Да, о них не пишут в газетах, но иногда говорят в верхах. Лично премьер несколько лет назад рассказал мне историю о том, как вы расследовали кражу олимпийских медалей. Презанятнейшая история! Это только вы ошибочно считаете, что незаметны. Я, по правде говоря, тоже многого о вас не знал, пока не начал интересоваться. Давайте пройдём за стол, нам там будет удобнее.

Откуда-то из-за спины моментально появился вышколенный официант. Подождав, пока мужчины уселись, он предложил чай гостю и кофе хозяину яхты. Покончив с этим, он покинул помещение так же незаметно, как и появился там.

– Да, да, Сергей Ильич, – нарушил паузу хозяин яхты, – по правде сказать, прежде чем обратиться к вам, я навёл справки. Сами понимаете, люди в моём положении обязаны обдумывать каждый шаг в жизни с должной тщательностью. И если мой выбор пал на вас, то это не только стечение обстоятельств, как вам может показаться, но и неизбежная закономерность. Человек ваших качеств не мог остаться незамеченным. К тому же, и Генеральный прокурор, и шеф администрации Кремля были единодушны, когда каждый порознь назвали вас. Не скрою, в этом есть даже какая-то интрига. Во всяком случае, для меня. Я вам честно скажу – у всех вещей в мире есть две стороны медали. Если вы такой умный, порядочный и смекалистый, то почему за последние семь лет вам не повысили ни должность, ни оклад? Даже после пертурбаций с выделением Следственного комитета в отдельную организацию?

Волобуев удивлённо приподнял брови, что не осталось незамеченным собеседником.

– Я же признался, Сергей Ильич, что навёл справки, – фраза прозвучала то ли извиняющимся, то ли оправдывающимся тоном. – В наше время и не знаешь, кому можно доверять, а кому – нет. Вы, конечно, про меня и слышали, и читали… В прессе много чего пишут, много сплетен и грязи, сами знаете. Любая пресса в последние годы претендует на долю сенсационности.

Старший следователь лишь согласно закивал головой. Он предпочитал молчать и производить впечатление внимательного слушателя. Это располагало собеседника к большей искренности, и не давало ему возможности сбиться с мысли. Хотя, по собственному жизненному опыту, Волобуев знал, что далеко не все люди умели связанно и последовательно мыслить и уж, тем более, выражаться.

– Сами понимаете, – продолжил Орлов, – свободный рынок и стремление к максимальной прибыли. СМИ ищут сенсации для увеличения тиражей и большей аудитории. Отдельные люди и их личная жизнь становятся мишенью…

Неоконченная фраза повисла в воздухе. После некоторой паузы, многозначительно улыбнувшись, он продолжил.

– Конечно, эти личности тоже иногда принимают меры, чтобы не делать свою частную жизнь достоянием многих…

Волобуев вспомнил, как несколько лет назад его собеседник с потрохами купил медиа-холдинг, который, почему-то, любил вмешиваться в личную жизнь Орлова, к тому же обсуждая до мельчайших подробностей любые принимавшиеся им стратегические решения. «Конечно, – подумалось старшему следователю, – когда у тебя за спиной мешок с десятью миллиардами долларов, то почему бы не покуражиться и не прикупить крикливые и надоедливые СМИ?»

– Знаете, Сергей Ильич, я уважаю две вещи в характере людей: лояльность и цельность личности. С людьми, обладающими обоими этими качествами, приятно иметь дело. А самое главное – надёжно. Судя по всему, вы – один их них.

– Спасибо за оценку, – вежливо, но сухо поблагодарил Волобуев.

– Ну, Сергей Ильич, благодарить меня не за что. Я лишь констатирую. А вот вы являетесь носителем этих качеств. Это я вас заранее должен благодарить за то, что вы готовы меня выслушать. И не только…

Последние слова прозвучали одновременно многозначительно и заговорщически. Старшему следователю по особо важным делам успела надоесть вся эта вводная часть, состоявшая из намёков и витиеватых фраз. Однако внутреннее чувство подсказывало, что следовало набраться терпения.

– Итак, – вздохнул олигарх, – вы, наверное, уже подустали от моего трёпа и спрашиваете себя, о чём вообще идёт речь, и почему вас так срочно вытащили из Москвы. Скажу вам откровенно: всё это моё словоблудие в данный момент легко можно объяснить одним простым фактом. Я, представьте себе, не знаю, с чего начать. Столько всего… Вот такое прозаичное признание.

В эту минуту лицо Орлова представляло собой смесь глупой улыбки и грустного взгляда.

– Вы начните с чего-нибудь, а дальше дело само пойдёт, – подбодрил его Волобуев. – Наш мозг в процессе работы сам подсказывает правильные ходы и решения.

– Да, вы, наверное, правы на все сто, – согласно кивнул головой его собеседник. – Пожалуй, я начну с определённой точки, а уж вы потом сможете мне помочь с более детальным рассказом.

– Вы не будете возражать, если я стану делать заметки? – вежливо поинтересовался Волобуев.

Для этого случая у него с недавних пор всегда был с собой маленький диктофон. Но диктофон мог отпугнуть олигарха, поэтому простой блокнот и ручка были, в данном случае, оптимальным вариантом.

За бортом был слышен гул ветра и шум разбивавшихся волн. Море было по-прежнему неспокойным, день – тусклым и серым, что наилучшим образом совпадало с настроением Волобуева. Здесь, на этой фешенебельной яхте, он чувствовал себя несчастным узником, страдальцем и мучеником. «Ну что их привлекает в этих яхтах?» – думал он про себя и проклинал судьбу, которая сделала посещение этой яхты в такую погоду обязательным событием.

К тому же, старший следователь почувствовал, как внутри его стал нарастать протест. Он не мог себе объяснить, почему и как, но уже это ощущал. Вначале он подумал, что всё началось после того, как олигарх признался в том, что заранее разузнал подробности о следователе. Однако затем ему в голову пришла мысль о том, что это раздражение он привёз вчера из Москвы, и это чувство лишь разрасталось и увеличивалось в объёме.

Ему не доставляло никакого удовольствия быть чьей-то прихотью. Но, судя по всему, именно так оно и было. Сильные мира сего могли дёрнуть любую ниточку, и государственная машина, как хорошо настроенная и послушная марионетка, приходила в движение, цепляясь за воздух своими подвешенными ручками и по команде открывала рот. Ему в какой-то момент даже стало стыдно за себя. И ещё больше за Следственный комитет РФ. Теперь его пребывание на этой яхте в ветреный осенний день казалось не только нелепым, но и обидным.

Пока Орлов пил кофе, собираясь с мыслями, Волобуев незаметно его рассматривал. На вид ему было около пятидесяти. Лицо вытянутое, овальное. Высокий лоб и короткая стрижка ещё больше подчёркивали это обстоятельство. Нос был с небольшой горбинкой, глаза проницательные, серые, теперь хорошо сочетавшиеся с сединой. Скулы несколько выдавались на худом лице.

Эмоциональность собеседника подчёркивали морщины на лбу и возле глаз. Каждый раз при разговоре его лицо превращалось в живое «перекати-поле». Морщины двигались, соединялись, исчезали, опять всплывали, меняли направление, увеличивались и медленно замирали.

Наконец он откашлялся и начал, устремив свой проницательный взгляд на старшего следователя.

– Вам придётся выслушать, хоть и в сжатом виде, историю моей семьи, – улыбнулся хозяин яхты, хотя глаза его, при этом, оставались серьёзными и задумчивыми.

– Понятно, – вздохнул Волобуев, совершенно не уверенный в том, зачем он находился на яхте и чего от него хотели.

– Много лет назад старший брат моего прадеда, штабс-капитан Григорий Ипполитович Куприянов-Седой, был адъютантом генерала Свиты его Императорского Величества Павла Семёновича Свиридова. Прадеда моего звали Иван Ипполитович Куприянов-Седой. Родились они в семье потомственного военного, но мой прадед, в отличие от своего брата, отказался от военной службы и стал инженером. Он бредил аэропланами, тогда это было в моде, и потому выбрал специальность, которая могла открыть ему путь в небо. Григорий Ипполитович был женат на дочери богатейшего сибирского золотодобытчика Заносова. Заносов был известной личностью, меценатом, дружил со Столыпиным[1], пока того не убили, пользовался покровительством императорской семьи. Как раз на каком-то приёме в Санкт-Петербурге и познакомились его дочь и брат моего прадеда. Поженились они в 1916 году, а потом, как вы понимаете, жизнь их закрутила в жестокой свистопляске: Первая мировая война, потом революция большевиков, эмиграция… Но всё по порядку. Вы ещё не устали?

Волобуев усмехнулся.

– Устать не устал, но имена прилежно записываю. Раз вы начали с прадедов, то мне ещё предстоит много работы по вашей генеалогии, верно?

– Увы, что есть то есть, – задумчиво согласился Орлов. – Я постараюсь быть кратким, а вы потом сами решите, о чём расспросить меня поподробнее. Итак, брат моего прадеда с супругой и маленькой трёхлетней дочерью в ноябре 1920 года покинули, вместе с другими беженцами, Крым. Армия Врангеля разбита, шансов победить большевиков больше не оставалось. Их первая остановка – Константинополь. Многие оттуда перебираются в Болгарию, которая к тому времени уже приютила у себя остатки деникинской армии. Но брату прадеда удаётся вместе с семьёй добраться до Парижа. Однако долго они там не задержались, и через полтора года уехали в Берлин. Из-за инфляции жизнь в Германии была дешевле, чем во Франции. Не было такого наплыва русских, поэтому оказалось легче устроиться. Вы, Сергей Ильич, вообще представляете, сколько русских попало во Францию в период с 1919 по 1939 год?

Волобуев встрепенулся, как будто его застали врасплох.

– Много. Знаю, что много, но точной цифрой никогда не интересовался.

– Да, их было много по тем временам. Я сам не знал этой цифры, пока не стал интересоваться всей этой историей семьи. Сорок пять тысяч русских поселились в Париже и его пригородах. И это только Париж! По тем временам цифра неслыханная. Это сейчас никого не удивишь такими цифрами. Век глобализации, миграция населения и так далее. А тогда это было нашествие всего русского. Короче, до 1924 года брат прадеда с семьёй жил в Берлине, но после стабилизации немецкой марки и первых признаков нацизма они возвратились в Париж.

Волобуев кашлянул, давая понять, что хочет задать вопрос. Орлов остановил свой рассказ и выжидательно посмотрел на гостя.

– Михаил Анатольевич, насколько я вас правильно понял, жена брата вашего прадеда была не из бедной семьи. Что, в революцию они всё потеряли?

Олигарх усмехнулся.

– Сергей Ильич, вы действительно молниеносно соображаете и реагируете. Да, вы правы, реально это были очень богатые люди. Но это до революции и Гражданской войны. После всех катаклизмов они остались просто богатыми. Заносов имел недвижимость в Париже задолго до революции. Мой прадед ещё в 1918 году отдал своему брату кое-какие ценности и золотые червонцы. Сам же выбраться не смог. Заносов успел от кое-чего избавиться, переправив золото и семейные драгоценности в Париж. Но сам слишком долго задержался в России, веря в мощь Антанты[2]. Однако в этот раз просчитался. Его расстреляли красные без суда и следствия как предателя и финансиста врагов пролетариата. А, отвечая на ваш вопрос, замечу, что Григорий Ипполитович, разъезжая между Парижем и Берлином, искал не работу, а выгодное вложение своим уцелевшим капиталам. И, в том числе, своего брата.

Волобуев понимающе кивнул головой и что-то пометил в своём блокноте.

– Цифры имеют значение? – поднял он голову.

– Цифры, Сергей Ильич, всегда имеют значение. Но не в данном случае. Никто не знал, ни сколько дал мой прадед, ни сколько денег было у его брата. Да и дело, возможно, не в этих деньгах. Хотя, возможно, я и ошибаюсь…

Волобуев недоумённо посмотрел на Орлова.

– Что-то я потерялся в догадках. По вашим словам выходит так, что деньги, одновременно, имеют и не имеют значение.

Михаил Анатольевич опять усмехнулся и пристально взглянул на гостя.

– Видите, именно поэтому я был в раздумьях, с чего начать. Я и сам не знаю, что важно, а что не важно. Но в одном я уверен на сто процентов – вы в этом разберётесь лучше меня.

Опять наступила пауза. Орлов пытался выстроить логику своего рассказа, а Волобуев думал о том, чего же, всё-таки, от него добиваются.

– В 1926 году мой прадед получил письмо от брата. Оно, естественно, не сохранилось, но тот описывал своё житьё в Париже, работу, точнее инвестиции, и подробно рассказывал обо всех, кого они знали до революции и кто находился в тот момент там. Второе письмо пришло в 1928 году. А потом след его затерялся. Мой прадед, Иван Ипполитович, в 20-е годы устроился инженером на одном новом авиационном заводе в СССР. Его ценили, и даже очень. Несмотря на своё буржуазное происхождение, он занимал очень высокий пост, и не поднялся ещё выше только потому, что не был пролетарских кровей. Вы сами знаете из истории, Сергей Ильич, как относились в сталинские времена к буржуазным специалистам. В 1938 году в СССР приехала серьёзная немецкая делегация. Сталин тогда ещё верил в дружбу с Гитлером. Они обменивались делегациями, и каждый пугал друг друга своими техническими и военными достижениями. Так вот, визит немцев был спланирован таким образом, что заранее было известно о посещении завода, на котором работал мой прадед. И представьте себе, Сергей Ильич, произошла совершенно неожиданная сцена. Во время обхода цехов один из немцев незаметно передал моему прадеду письмо от брата.

Орлов на мгновение остановился, обвёл взглядом морской пейзаж за окном и продолжил.

– Но это тот по наивности предполагал, что всё произошло незаметно. Однако коммунисты были бдительные, кто-то из рабочих доложил кому надо, и на утро следующего дня за прадедом пришли из НКВД[3]. Письма они не нашли. К тому же, энкавэдешники его и не искали. Они пытались найти секретную бумагу, которую немцы передали врагу народа и немецкому шпиону… моему прадеду. Это его впоследствии так обозвали в документах знаменитой «тройки». Уж не знаю, как прадеда пытали и что с ним делали в застенках, но он признался во всех смертных грехах и подтвердил на суде, что был немецким шпионом. Вы ведь знаете, как тогда было?

Хозяин яхты выжидающе посмотрел на Волобуева.

– Да, конечно, знаком с этой страницей истории, – подтвердил старший следователь, выражая своим тоном полное сочувствие трагической судьбе Ивана Ипполитовича Куприянова-Седого.

– Скорее всего, – продолжил Орлов, – спасал жену и сына. Его расстреляли через три недели после визита немцев. К слову сказать, заводского особиста[4]расстреляли вместе с ним. За то, что поздно среагировал и прозевал факт передачи «шпионских документов». Естественно, что особист тоже признался, что являлся немецким шпионом. Как вы помните, в те времена было модным разоблачать иностранных шпионов и их пособников…

Старший следователь согласно закивал головой, однако ничего не сказал.

– Жена прадеда, Мария Александровна, и сын Юрий, которому тогда было почти шестнадцать, вскоре были отправлены в Киев. Прабабка моя была известной в СССР личностью, отличным переводчиком и великолепным преподавателем французского и английского языков. О ней даже однажды писала «Правда». После всех этих событий с прадедом ею решили укрепить кадры на Украине. Но в 41-м началась Великая Отечественная, и её с сыном в числе первых отправили в Ташкент. Туда отправляли многих в то нелёгкое время. В 42-м, когда Юрию, моему деду, исполнилось восемнадцать, он, несмотря на все старания и увещевания Марии Александровны, подался добровольцем в армию, не ожидая повестки. Юрий к тому времени с отличием окончил среднюю школу, но в свои юные годы прекрасно владел, стараниями матери, английским и французским. Это и определило, во многом, всю его дальнейшую судьбу. Деда отправили не на фронт, а на специальные курсы. Через год он стал молодым лейтенантом, овладел досконально немецким, и его, к собственному удивлению, зачислили в «Смерш»[5].

Волобуев удивлённо приподнял брови и сделал отметку в своём блокноте. Жест был замечен Орловым.

– Да, – подтвердил тот, – во время войны такие вещи случались. Сына шпиона империализма зачислили в «Смерш». Умных и смекалистых не хватало во все времена. Войну он закончил капитаном и был награждён тремя боевыми орденами. После войны некоторое время работал в ГРУ[6], а затем его отправили преподавать в Институт военных переводчиков. Марию Александровну он перевёз в Москву. Ещё работая в ГРУ, дед заочно закончил институт, тоже по специальности переводчика. Думаю, что особого труда ему это не составило. Он, кстати, перевёл на русский язык большое количество трудов зарубежных военных специалистов. Не утомились, Сергей Ильич? Если я устаю от рассказа о своей семье, то как должно быть вам слушать все эти перипетии?

– Пока сносно. Напрягаю волю в кулак и думаю об интересах страны и большого капитала, – с юмором и иронией одновременно ответил Волобуев.

– Это хорошо, что у вас присутствует чувство юмора. У нас в России без него не обойтись, – заметил Орлов.

Затем он едва уловимым жестом пригласил официанта, чей контур можно было разглядеть через стеклянную дверь, которая вела на кухню.

– Что вам можно предложить? – почтительно обратился олигарх к старшему следователю. – Они у меня замечательные вещи умеют готовить. Для обеда, в принципе, ещё рановато, поэтому как насчёт ассорти из разных канапе? Икорка, французская утиная печень, морские деликатесы…

Волобуев растерянно пожал плечами вместо того, чтобы отказаться. Есть ему совершенно не хотелось. Но Орлов невнятное поведение следователя истолковал по-своему.

– Неси, браток, ассорти, – велел он официанту. – Мне ещё кофе, гостю – чай. А, может, вам что-нибудь покрепче?

– Нет-нет, благодарю, – теперь уже моментально среагировал Сергей Ильич. – Можно попросить зелёный чай?

– Хоть розовый, уважаемый вы наш! О чём речь! Конечно, можно. Виталий, неси гостю зелёный чай. Несколько разных чайничков подготовь. Те, что мы в Китае специально покупали.

Официант Виталий понятливо кивнул головой и быстро исчез за стеклянной дверью. «Интересно, – подумал Волобуев, – сколько человек обслуживает эту яхту? Пятьдесят? Сто? Больше? Это же целая махина!».

– Ничего, если я продолжу? – вежливо поинтересовался Орлов.

– Извините, задумался! – оторвался от мыслей Волобуев. Впервые за последние сутки он увидел синеву неба и предположил, со свойственным ему оптимизмом, что волны могут пойти на убыль.

– Так вот, – бодро продолжил хозяин яхты, – ещё работая в ГРУ, дед женился на младшей дочери одного генерала, героя войны. Тот был большая шишка. Как вы легко догадываетесь, такой выгодный в те времена брак сильно помог карьере моего деда. Во многом благодаря этому в Институте военных переводчиков он дорос до высокой генеральской должности и не стал ректором только потому, что для этого нужны были ещё большие связи. Вы, Сергей Ильич, и сами это хорошо понимаете: даже для умных и образованных нужны были покровители или блат, как это когда-то называлось. Поэтому многие талантливые люди и в СССР, и в России оказывались в тупике. Нет связей – нет продвижения по жизни. У нас один в поле не воин…

Волобуев опять согласно кивнул головой.

– У деда было трое детей: сын и две дочери. Одна из дочерей была моя матушка.

Как раз в этот момент появился официант Виталий с большим подносом. Орлов замолчал.

– Михаил Анатольевич, чаёк минут через пять принесу. Ему ещё настояться надо, – говоря это, официант выставлял на стол тарелки с закусками. Всё было оформлено в виде канапе и мини-бутербродов.

Олигарх ничего не ответил, лишь одобрительно кивнул головой. Официант быстро исчез за дверью. Волобуев отметил про себя, что, судя по всему, весь персонал был вышколен. Практически моментально, оторвав взгляд от собеседника, и будучи ранее отвлечённым мыслями об официанте, Волобуев осознал, что яхта находилась в движении. Он так и не понял, когда они тронулись и что этому предшествовало, но берег медленно плыл мимо них. Или это они плыли мимо него. За спиной Орлова было бескрайнее море, поэтому Волобуев вовремя не сообразил. Он не слышал шума машинного отделения, и никто не метался по палубе. Было странное чувство одиночества в бескрайних тёмных водах Чёрного моря. «А что, если на всём этом корабле в живых лишь три человека – Орлов, я и этот официант Виталий?» – подумалось старшему следователю.

– Как-то тихо мы плывём, – лишь робко заметил он вслух.

Орлов встрепенулся, словно эта короткая фраза, нечаянно обронённая его гостем, открыла ему глаза на что-то очевидное.

– Вы себя неуютно чувствуете на яхте? – деликатно поинтересовался он, показывая искренний интерес и беспокойство по поводу гостя.

Волобуеву стало страшно неловко, как будто бы его уличили в чём-то постыдном.

– Нет, что вы! – он сразу попытался успокоить Орлова. – Это я так, к слову… Не буду лгать – море и я понятия диаметрально противоположные. Я имею в виду любые плавучие средства. Но, как ни странно, здесь я чувствую себя довольно уютно и комфортно.

Сергей Ильич врал нагло, но очень убедительно. Возможно, ему и было сейчас комфортно, но далеко не уютно.

– Простите, ради бога, я как-то об этом не подумал, – извинился обескураженный Орлов. – Какая досадная оплошность с моей стороны! Просить вас о величайшем одолжении, а, при этом, проявить такую бестактность…Мне даже в голову не могло такое прийти. Знаете, мне всегда казалось, что всех русских безумно привлекает море. Тогда поедем куда-нибудь на большую землю? Ко мне на дачу?

– Нет, нет, нет! решительно запротестовал Волобуев. – Только не сейчас! А канапе? А чай? А ваша царско-большевистская история? В данный момент ни за что не соглашусь на смену декораций!

На самом деле старшему следователю от одной лишь мысли о том, что опять придётся пересаживаться на небольшой катер и трястись по волнам, пришлось не по себе. Внутри он ругал себя за неосторожно брошенную фразу и с удивлением отмечал проницательность хозяина яхты. Для пущей убедительности он протянул руку, схватил с ближайшего блюда первый попавшийся бутербродик и проглотил его, практически не жуя. При этом даже не смог определить, что именно он только что съел.

Орлов, наблюдавший за этой живой сценой, только улыбнулся. Из деликатности он не стал больше настаивать.

– Итак, – продолжил он, – как я уже вам сказал, у деда было трое детей. Сын его, мой дядя, стал лётчиком-испытателем и погиб во время тренировочного полёта. Он, как мне рассказывали, был молодым, но уже первоклассным пилотом. Помогал создавать новые истребители. Бесстрашная голова, рискованный был. Небо любил, как и его дед. Два ордена имел. Семьёй он не успел обзавестись. Мамина сестра, Ирина, стала музыкантом. Она играла на пианино, скрипке, флейте. Преподавала в консерватории. Умерла пять лет назад. Рак лёгких: курила, как сапожник.

Орлов остановил повествование. С задумчивым видом взял с блюда канапе с паштетом и медленно стал жевать, улыбаясь при этом.

– Она меня очень любила. Говорила, что у меня был музыкальный талант, что я мог бы покорять публику на всех континентах, что я не имел права разбрасываться тем, чего другим просто не было дано… Да, я долго по её наставлению занимался фортепьяно, но потом всё это бросил. У тёти Иры всегда было уйма поклонников, но ни семьёй, ни детьми она так и не обзавелась, как и её брат. Наверное, потому и взяла шефство надо мной.

К столу бесшумно подошёл официант Виталий с подносом, на котором уместились пять заварных чайничков. Судя по всему, весили они немало, потому что при всём старании Виталия Волобуев смог отличить характерный звук тяжёлых предметов, когда они один за другим были составлены на стол. Возле каждого мужчины он поставил по несколько маленьких чашек в китайском стиле.

– В этих трёх, – объяснил он Волобуеву, указывая ладонью, – зелёный чай. Очень рекомендую вот этот, который ближе к вам. Молочный улун, специальный сбор, из Тайваня. На всякий случай вот сахар.

Волобуев отрицательно закачал головой.

– Нет, спасибо, я зелёный чай пью без сахара. Иначе весь аромат пропадёт. Точнее, вкус.

– Согласен, Сергей Ильич! Виталий, уноси сахар, чтобы нам глаза не мозолил. У нас и так стол теперь весь заставлен.

Официант понятливо кивнул головой, составил сахар обратно на поднос и исчез в мгновение ока. Волобуев налил себе из тяжёлого чугунного чайника с металлическим узором молочный улун. Орлов налил себе из другого, который стоял рядом с ним. Выдержав короткую паузу, он продолжил.

– А вот моя матушка, наоборот, быстро выскочила замуж и родила меня. Также быстро она и развелась. Отец мой был журналистом, звёзд с неба не хватал. Они познакомились в Университете. Мама занималась на филологическом, потом преподавала языки. Это у нас что-то вроде семейного. Отец вначале работал в одной молодёжной газете. Потом, после развода, уехал на Дальний Восток. Видел я его редко, хотя алименты он присылал исправно. Умер он рано, от цирроза печени. Просто спился. Сами знаете, как это бывает с русскими. Жил бедно: ни кола, ни двора. Маме всю жизнь помогал дед. И квартиру нам тоже справил он. Как никак, своя квартира в центре Москвы всегда была в цене.

Неожиданно Орлов посмотрел на часы.

– Вы, наверное, устали от моей болтовни и думаете: ну на кой чёрт он мне всё это рассказывает? Так вот, сейчас я могу, как говорится, приподнять занавес. Помните письмо, которое я упомянул в самом начале?

– Переданное на заводе? – уточнил Сергей Ильич.

– Именно! В нашей семье, из поколения в поколение, шёпотом, во все годы взлёта и падения социализма, вспоминали это письмо. Брат прадеда написал тому в Россию, точнее, уже в СССР, чтобы он попытался вырваться в Париж или в любую другую европейскую страну. Причин он называл три. Во-первых, удрать от большевиков. Во-вторых, объединить семью. А, в-третьих, он написал брату, что очень богат и что они всё поделят поровну. Обещал поддержку, бизнес, жильё…

– Письмо, естественно, не сохранилось?

Орлов иронично усмехнулся.

– Вы забыли, Сергей Ильич, что тогда было? Во время всех этих сталинских чисток? В те годы всюду искали врагов. А в нашем случае и искать не надо было. Письмо из-за границы… Они ведь просто бумаги искали. Прадед мой, Иван Ипполитович, сразу смекнул, ещё в первый вечер, как только получил письмо, чем это ему может аукнуться. Как в воду глядел… Письмо сожгли, но текст прабабка моя и дед тщательно запомнили. Вот так из поколения в поколение и передавали, как будто народную мудрость.

– А как получилось, что письмо передали через немцев? – Волобуев пока вообще не понимал, о чём шла речь, но, на всякий случай, решил задать этот вопрос, который у него родился в голове.

– Брат моего прадеда поскитался по Европе, прежде чем осел в Париже. Я уже говорил, что он несколько лет прожил в Берлине. Судя по всему, там и обрёл нужные связи и контакты.

Волобуев прищурился, задумавшись о чём-то. Затем что-то быстро пометил у себя в блокноте. После этого взял наугад канапе, даже не посмотрев толком, с чем оно, и быстро отправил себе в рот. Ему, почему-то, было неудобно, что стол накрыли, практически только ради него, а он почти ни к чему не притронулся. Это идиотское ощущение, когда все вокруг что-то делают ради тебя, а ты просто обязан быть деликатным и благодарным, не раз и не два приносило ему лёгкие неприятности, как правило, морального плана.

Орлов молчал, ожидая реакции Сергея Ильича на ответ.

– Понятно, – сказал тот, проглатывая впопыхах остатки канапе. – Письмо не сохранилось. Но, по-видимому, оно является ключом ко всей этой истории, которую я пока ещё не услышал, не правда ли?

И хотя сказано это было практически безразличным тоном, хозяин яхты насторожился.

– Как говорится, продолжение следует.

Следователь улыбнулся. Затем посмотрел в большое панорамное окно. Вокруг носились чайки, привлекаемые огромной белой махиной, медленно рассекавшей море. Потоки солнечного света создавали особый блеск на море, которое перестало быть грозным и суровым. Удивляла тишина, почти безмолвие, нарушавшееся лишь едва слышимым криком птиц – стёкла каюты практически не пропускали внешний шум.

– Что ж, – встрепенулся старший следователь, возвращаясь мыслями к разговору, – давайте будем потихонечку подбираться к кульминации.

Орлов улыбнулся.

– Да, Сергей Ильич, я представляю, каким занудным кажется вам мой рассказ после всех отложенных в сторону дел в московском кабинете. Мне тяжело описать степень моей признательности вам за то, что вы прилетели в Сочи и слушает этот, на первый взгляд, бред.

Волобуев кашлянул.

– Ну, зачем так резко. У меня и в мыслях подобного не было. Работа есть работа, и если в верхах поручают прилететь и выслушать, то значит, что на это имеется некий резон. У нас, ведь, в СКР, люди хорошо понимают смысл служебной дисциплины. Сказано – сделано. Это только болтуны и крикуны всякие байки про нас придумывают, а мы хорошо знаем – без порядка и дисциплины Следственный комитет существовать не может. Мы – винтики этой государственной машины, а машина эта имеет свой поступательный ход и отлаженный механизм.

– Попахивает безысходностью и злоупотреблением властью.

– Я бы это мягко назвал волюнтаризмом, – поправил Волобуев. – Если мы уж начинаем называть вещи своими именами…

Ему не пришлось смущаться, говоря правду открытым текстом. Он уважал службу, но терпеть не мог всяких закулисных просьб и прихотей начальства.

– Сергей Ильич, возвращаюсь к рассказу, а то ещё, не дай бог, окончательно выведу вас из терпения… – поспешил успокоить следователя Орлов. – В конце того письма, которое немцы передали прадеду, была одна загадочная фраза: «Если ты не сможешь, по каким-то причинам, приехать сейчас, то знай: даже если меня уже не будет в живых, твоё не пропадёт со мной ни на небесах, ни на земле праведной». Как вы понимаете, цитирую я по памяти так, как было запомнено моими родственниками.

Услышав эту цитату, первым желанием Волобуева было встать и уйти. Он уже с трудом заставлял себя слушать семейные истории Орлова. К тому же, уходить было некуда – всюду вокруг были лишь воды Чёрного моря. Да и позволить себе подобный демарш следователь не мог – проклятое чувство долга и служебной ответственности.

– И что же значит эта фраза? – всё, что он позволил себе спросить.

– Это была литературная прелюдия, Сергей Ильич. Метафора. Мой прадед и его брат были весьма образованными людьми, много читали и интересовались большим спектром вещей, модных в то время, особенно техникой. Так вот, в письме этом, после этой фразы, вперемежку с разным текстом, проскользнули некоторые цитаты из Шекспира.

Глаза Волобуева широко раскрылись от удивления. Теперь он вообще ничего не понимал по поводу того, чего от него хотели. Заняться этой головоломкой по разгадке какого-то бредового письма чуть ли не столетней давности?

В руках хозяина яхты появился небольшой листок, который всё это время лежал на столе рядом с ним.

– Я вам зачитаю эти цитаты, Сергей Ильич, а потом отдам этот листок. Первая фраза – из «Гамлета».

Вторая цитата была оттуда же.

А последняя цитата была из «Короля Лира».

– Занятно, занятно, – прокомментировал гость. – И что же вас беспокоит, Михаил Анатольевич? Призраки? Семейная тайна? Может быть, клад?

Лицо Орлова оставалось серьёзным. На сей раз он не только не улыбался, но и производил своим холодным взглядом довольно угрожающее впечатление.

– Видите ли, история историей, и весь этот сумбур мог бы показаться чепухой, если бы не два пренеприятнейших обстоятельства.

– Каких? – наконец оживился следователь, давно ожидая чего-нибудь существенного.

– Два года назад при странных обстоятельствах погиб частный детектив, которого я нанимал для разгадки тайны письма.

Волобуев стал быстро писать в своём блокноте.

– В России? – переспросил он.

– В России что? – не понял Орлов.

– Погиб в России?

– Нет, погиб во Франции. Он был француз.

Старший следователь по особо важным делам ГСУ СКР опять сделал запись в блокноте.

– А второе обстоятельство?

– Меня и мою семью пытались уничтожить.

Гость из Москвы с интересом поднял взгляд на олигарха.

– Когда?

– Месяц назад, во Франции, – спокойно ответил тот. – Точнее, полтора месяца.

– А почему вы думаете, что эти два события связаны?

– Я так не думаю. Для этого я вас и пригласил. Мне не нравится принимать скоропалительных решений и действовать агрессивно. Иногда, разве что, в бизнесе. А в жизни я пытаюсь всё тщательно обдумывать. Связь этих событий в одном – оба произошли во Франции. Но, естественно, других нитей, соединяющих их воедино, я не нашёл.

– Вам придётся подробно мне всё рассказать. Как покушались на вашу семью?

– Саботаж самолёта. Полтора месяца назад моя жена, сын и я улетали из Ниццы на частном самолёте. Практически при взлёте сразу отказал один двигатель. Мы сели чудом, на одном двигателе. Пилоты были мастера высшего класса. Сами понимаете – полные баки, аварийная ситуация. Второй мотор не отказал чудом. Комиссия сразу обнаружила саботаж. Кто-то позаботился о том, чтобы контакты были на соплях. Техники перед вылетом так досконально не проверяют, в моторы не залазят. При взлёте всё работало, а через десять минут – отказ. Французская полиция до сих пор разбирается. Подозреваемых у них нет. Техники больше двадцати лет работают в аэропорту. Пилоты тоже большие профессионалы. Немцы, кстати, я ими часто пользуюсь. Доступ к самолёту никто не имел… Но это только теоретически. А практически самолёт простоял ночь на стоянке. Сами понимаете, за ночь что угодно могло произойти.

Волобуев согласно кивнул, не прекращая делать записи в блокноте.

– А детектив? – поинтересовался он.

– Остановка сердца.

– И что в этом странного?

– Ему было сорок два. В его роду все были долгожители. А тут вдруг занялся моим делом, и через месяц – смерть.

– Ну, насчёт долгожительства – этот вывод довольно спорный. Я столько за свою жизнь насмотрелся, – заметил следователь. – Другое дело, если он к чему-то приблизился в вашей истории…

– Он мне позвонил и сказал, что раскопал что-то необычное в Швейцарии. Не объяснил – ни что, ни откуда, ни где толком. Мы условились с ним встретиться в Европе через неделю после его звонка. А через три дня его не стало. В агентстве мне дали кое-что из того, что нашли в его бумагах по моему делу. Но там ничего особенного не было. Так, сущие пустяки. Я потом вам всё это передам. Папка у меня в Москве в сейфе хранится.

Волобуев удивился про себя. Если это действительно были сущие пустяки, то тогда зачем, спрашивается, хранить их в сейфе?

– А где сейчас ваша семья? – поинтересовался гость.

Орлов ответил не сразу, как будто в чём-то сомневаясь.

– Они там, где поспокойнее, и где им ничего не может угрожать. Бережёного бог бережёт.

– А сколько лет вашему сыну?

– Семь, – быстро ответил олигарх. – Его зовут Юрий, в честь деда.

Волобуев опять сделал пометку в блокноте. Даже не отрывая взгляда от записей, он чувствовал, что хозяин яхты пристально рассматривал его самым серьёзнейшим образом. Возможно, заметил в следователе едва уловимую бдительную настороженность. Это было нормальным и естественным, что Волобуев никому и никогда не верил на слово. Жизнь и профессия следователя научили его во всём сомневаться и никому не доверять. По тем или иным причинам большинство людей, если не все, недоговаривали, увиливали от конкретных ответов, умалчивали причины и замалчивали поступки, изворачивались, уклонялись и просто лгали. Всё зависело от расследования или обстоятельств, но всегда, во всех делах на его памяти, случалось такое. Где больше, где меньше, но всё повторялось по кругу. Вот и сейчас, внимательно слушая Орлова, он пытался понять или угадать, где его мог ждать подвох или тупик недосказанности. Возможно, просто ложь, наивная или грубая. Люди лгут, потому что хотят выглядеть лучше и умнее в глазах других людей.

– Как часто вы бываете во Франции? – на сей раз голос следователя звучал более дружелюбно.

– Редко, довольно редко. После смерти детектива это был, фактически, первый раз. Нет, всё же второй, – спохватился хозяин яхты. – После его смерти я приезжал в Париж встречаться с его коллегами. А в последний раз мы две недели отдыхали в Каннах.

– Понятно, – произнес Волобуев, отрывая взгляд от блокнота. – Михаил Анатольевич, а врагов у вас много?

Орлов криво усмехнулся.

– Мне не хватит и недели, чтобы их всех перечислить.

– Вот как, – прокомментировал следователь, – интересно, интересно. Это что же, ваше любимое ремесло – наживать себе врагов? Что-то вроде хобби получается?

– Чтобы заработать деньги, а потом быть способным контролировать крупный бизнес, надо быть, как теперь принято говорить в России, крутым. Со всеми и во всём. Иначе сожрут. Голову я склоняю только перед ещё более крутыми. А другим показываю зубы и кулаки.

– Исходя из этого я могу предположить, что версий того, что случилось с вашей семьёй, может быть одновременно много.

– Скорее всего, именно так, – нехотя согласился Орлов. – Хотя лично я больше всего склоняюсь к тому, что это каким-то непонятным образом связано с Францией.

– Знаете, Михаил Анатольевич, иногда очевидное таковым не является, а желаемое выдаётся за действительное. Мой опыт научил меня не засорять голову скоропалительными выводами. Я вот что предлагаю сделать. Сегодня я вас ещё немного помучаю вопросами, а завтра утром, если у вас найдётся для меня свободное время, мы займёмся всем более подробно. Хотя для начала, точнее, уже продолжения, я хочу задать вам самый существенный для меня вопрос – чего конкретно вы от меня добиваетесь? Зачем я сюда приглашён?

Олигарх откинулся на удобную кожаную спинку сиденья.

– Это, Сергей Ильич, и есть вопрос вопросов. Казалось бы, я вас пригласил, точнее, использовал свои связи и влияние для того, чтобы именно вы приехали и выслушали меня. А вот сформулировать вам задачу мне сложно. Не потому, что я не знаю, чего я хочу. Это-то, как раз, я отлично понимаю. Чего я не знаю, так это на какие подводные камни вы наткнётесь и какие истории из моей прошлой жизни всплывут на поверхность.

– А что, вам есть чего бояться? – прямо спросил гость.

– У всех людей что-то есть. В большей степени я боюсь не за себя, а поводу того, не бросит ли это тень на других людей.

– Вы имеете в виду тех немногих, перед которыми вы склоняете голову? – иронично спросил Сергей Ильич.

– В точку. Попали в точку. Ведь выбор пал на вас именно потому, что вы умеете держать язык за зубами. Да, вполне очевидно, что я буду вас просить разобраться как с загадочным письмом моей семьи, так и со всеми этими французскими происшествиями.

– А почему вы решили, что я вот так, сразу, брошу все свои дела и займусь полностью и исключительно вами? – в сердцах поинтересовался Волобуев.

Сразу после этого вопроса, вместо облегчения, он вдруг почувствовал какую-то странную досаду из-за того, что не смог себя удержать от явно выраженного раздражения.

Орлов глубоко вздохнул, как будто этим тяжёлым вздохом пытался облегчить следователю суть того, что он собирался ему сказать.

– Видите ли, Сергей Ильич, это решил не я и боюсь, что и за вас давно всё решили. Я не простая пешка на шахматной доске. Но и вы в этой игре далеко не пешка. Сейчас очень важно серьёзно разобраться, кто и почему хотел моей смерти. Или смерти всей моей семьи. Как правило, разборки в бизнесе оставляют семьи в стороне. Вот почему этот саботаж не даёт мне покоя. При чём здесь моя семья?

– Но ведь у вас наверняка есть собственная служба безопасности?

– Да, есть, ну и что? Вы что думаете, я им плачу за то, чтобы они рылись в моём грязном белье? Их задача – обеспечивать безопасность моего бизнеса и мою личную. И, вместе со мной, моей семьи. При этом тиражировать истории о себе внутри собственного холдинга мне ни к чему.

– Ну, тогда с вашими связями вы бы могли подключить ФСБ, в конце концов. Вам-то, поди, это раз плюнуть, а?

Орлов громко захохотал и стал хлопать в ладоши.

– Браво, Сергей Ильич, просто искренне и по делу. Мог и не мог одновременно. Здесь нужен стопроцентно серьёзный и опытный человек. И умеющий держать язык за зубами. А это, дорогой вы мой, именно вы и есть. К тому же, в ФСБ слишком много глаз и ушей, и в долгосрочной перспективе никогда не знаешь, чем это может аукнуться.

Его манера держаться была весьма примечательной. Он вёл себя именно так, как и должен был себя вести человек, занимавший очень высокое положение в обществе.

Оба разом замолчали, пытаясь переварить смысл последних высказываний. Волобуев ещё раз автоматически проглотил какой-то бутерброд, а Орлов с отрешённым видом потягивал китайский чай. Казалось, что затянувшаяся пауза была безразлична обоим.

Первым нарушил молчание Волобуев.

– А почему вы так поздно заинтересовались этим письмом? Не десять, не пятнадцать лет назад, а всего два года назад. У вас ведь давно были и финансовые, и организационные возможности разобраться в этом.

– Почему раньше не занялся? – переспросил олигарх. – Да просто не до того было. Ведь это письмо было чем-то вроде семейной легенды. Сама легенда стала реликвией. Вы понимаете, что я имею в виду?

Сергей Ильич двусмысленно покачал головой.

– Легенда о брате прадеда стала реликвией потому, что мы все, из поколения в поколение, гордились тем, что он выжил и встал на ноги. Что история нашей семьи, чёрт возьми, тоже имеет яркие и волнующие страницы, заслуживающие уважения. Да и какое мне было дело до легенды, если я уже в девяностые начинал зарабатывать очень приличные деньги.

– Кстати, о девяностых, – спохватился Волобуев. – А в те годы вас не пытались убрать? Сколько тогда людей полегло за передел бывшей государственной собственности.

– Как же, как же, пару раз на меня покушались, – чуть ли не с гордостью произнёс олигарх. – Но то всё очень давние истории и давно забытые. Однажды даже одного моего охранника застрелили. Но тогда это были настоящие бандитские разборки, и те времена, к счастью, канули в лету.

– М-да, путь к деньгам не устлан розами, – заметил Волобуев. – У нас состоятельные люди, почему-то, не раздают интервью по поводу того, как они заработали деньги и чего им это стоило.

– Хм, – усмехнулся Орлов довольно кисло, – в России сколотить состояние равносильно проявлению беспощадности. Любые попытки новых русских разукрасить и одемократичить их капиталы вызывают лишь смех знающих людей. Поэтому богачи, по неписанному правилу, предпочитают молчать о том, как они заработали не укладывающиеся в голове суммы.

– Предположим, сейчас уже нет бандитских разборок. Как минимум, на высшем уровне экономики, – поправил сам себя старший следователь из Москвы. – Ну а как насчёт деловых конфликтов? Они присутствуют в вашей жизни?

– Всякое случается, – уклончиво ответил олигарх. – Но я сразу стараюсь всё решить быстро и до конца.

– Стараетесь или решаете? – уточнил Волобуев.

– Решаю, – уверенно ответил Орлов.

– Всё без исключения? – недоверчиво продолжал настаивать Сергей Ильич. – То есть, сегодня у вас нет ни одного делового конфликта в разгаре? Как-то не верится, что в мире акул всё тихо и без крови.

По-видимому, хозяин яхты уловил в голосе гостя нотки сарказма.

– Сергей Ильич, ну какая я акула? Да, всегда стараешься идти вперёд, делать что-то новое, искать лучшее применение капиталам. И, конечно, приходится кому-то наступать на мозоли. Есть и сейчас конфликтные ситуации, но ведь на это у меня имеется целая армия адвокатов, они всё и разруливают.

– Разрулить, как вы говорите, можно тогда, когда имеются принципиальные договорённости. Так вот, перефразируя мой вопрос: у вас есть в настоящее время несговорчивые партнёры или конкуренты, которые не готовы идти на принципиальные договорённости?

– Есть, – наконец выдавил из себя Орлов. – Но какое это имеет отношение, например, к смерти французского детектива?

– Позвольте это решать мне! – довольно жёстко отрубил Волобуев и сам удивился своему тону. – Раз уж вы позвали меня и разрешили, как вы выразились, копаться в вашем грязном белье, то я этим правом воспользуюсь, чтобы правильно ответить на интересующие вас вопросы.

– Согласен, Сергей Ильич. В этом есть своя логика, – медленно произнёс Орлов. – Знаете, большинство людей делают всю жизнь всё возможное для того, чтобы решить свои проблемы и стоящие перед ними задачи. И только настоящие лидеры способны на невозможное. Поэтому вы и здесь, чтобы осуществить нечто, на что у других не хватит ума.

Волобуев не стал никак комментировать эту фразу.

– Михаил Анатольевич, вы кому-нибудь близко доверяете?

– Да… Себе.

Ответ прозвучал без малейшего намёка на юмор.

– А друзья у вас есть? Близкие и верные?

Орлов молчал, при этом у него было мрачное выражение лица.

– Что ж, – выждав паузу, произнёс следователь, – буду расценивать ваше молчание как отрицательный ответ.

– Так, хорошие приятели, не более того. Ещё со студенческих лет, – поспешил вставить Орлов. – Но вот друзей, настоящих друзей… Вы же понимаете, когда речь идёт о деньгах, больших деньгах… Люди липли ко мне, как мухи. Женщины клялись в вечной любви. Всякие институты и организации восхваляли меня и мои способности. Но всё это мишура, блеф, дешёвый театр. Во мне видели только толстый кошелёк, не более того. Да, я сам виноват в том, что у меня нет друзей. Я никого близко к себе не подпускал. В первую очередь потому, что перестал верить в искренность чужих слов. Видите, даже здесь, на роскошной яхте, я провожу время не с друзьями, а в компании ироничного и даже саркастичного старшего следователя по особо важным делам из Следственного комитета.

– А вы хотели взять в руки скорпиона, и чтобы он вас, при этом, ещё и не пытался ужалить? Я же не зарюсь на ваши деньги. Раз уж позвали – терпите.

– Терпеть вас – одно удовольствие, – наконец улыбнулся Орлов.

– Это вы зря говорите мне наперёд. Возможно, ещё не раз и не два вы пожалеете о своём решении. Я ведь дотошный.

– О, об этом наслышан! Хотя бы то знаменитое дело с ЦРУ и нашей наркомафией.

– Ну, это вам оно знаменитым кажется. Широкой публике об этом ничего не рассказывали, – скромно заметил Волобуев. – Там ведь и ФСБ постаралась. Точнее, это было их расследование, и мне разрешили заниматься лишь одной частью.

– Не скромничайте, Сергей Ильич, не скромничайте! Ведь это вы до всего докопались. Там, наверху, – Орлов показал вверх указательным пальцем, – все всё знают и правильно оценили. Благодаря тому, что вы докопались до истины, ФСБ смогла накрыть шпионскую сеть. Так что не надо скромничать, Сергей Ильич.

Волобуев страшно не любил говорить о себе и, уж тем более, не хотел слышать хвалебных слов о себе на этой яхте, где чувствовал себя как зверь, загнанный в клетку. Он вернул разговор в интересовавшее его русло.

– А вы или ваша семья получали какие-нибудь новости от семьи брата прадеда?

– Никаких! – сразу ответил Орлов. – Времена-то какие были! Железный занавес, КГБ, первые отделы на всех предприятиях… Какие новости? О чём речь?

– Вы упомянули, что в 20-е годы ваш прадед получал письма от брата. Сколько писем было? Как он их получал, по почте? Вы в курсе этого?

Олигарх благодушно усмехнулся.

– В 1926 году и 1928 году письма два раза привозил Маяковский, – гордо заметил он.

– Поэт Маяковский? – удивился Волобуев.

– Тот самый, поэт революции. В 28-м он привёз из Парижа последнее письмо. В 30-м, как вы знаете, он застрелился. Во времена НЭПа у русских за рубежом было много контактов с метрополией. Я интересовался историей – только в 1927 году французы закрыли границу для русских. Как раз тогда беженцам запретили свободно перемещаться по Европе.

– Те письма, естественно, тоже не сохранились? – на всякий случай поинтересовался следователь.

– Риторический вопрос, Сергей Ильич? – вопросом на вопрос ответил Орлов.

Волобуев лишь пожал плечами. В этот самый момент хозяин яхты придвинул гостю листок, на котором были напечатаны фразы из Шекспира.

– Не забудьте, это я для вас подготовил.

– Как вы понимаете, Михаил Анатольевич, – произнёс следователь, даже не глядя на листок с цитатами, – мне придётся поговорить с большим количеством людей, которые вас окружают.

– Я полностью доверяю вашей деликатности, – тут же вставил Орлов.

– Я не об этом. Завтра мы с вами уточним список людей из вашего ближайшего окружения. Кстати, об этом случае с самолётом известно многим?

– Практически никому. Я об этом не распространялся. У меня на работе об этом знают не более трёх человек. Те, кто умеют и должны держать язык за зубами. Я надеюсь, вы не станете об этом расспрашивать? – спохватился он.

– Нет, таких намерений у меня нет. Во всяком случае, пока… – добавил Волобуев. – Насколько я понимаю, теперь докладывать я должен вам?

Лицо следователя выражало смесь иронии и негодования. Орлов это моментально почувствовал.

– Ну зачем вы так, Сергей Ильич? Это ведь, в большей степени, громаднейшее одолжение с вашей стороны. Мне не надо никаких докладов, ни отчётов. Просто информируйте меня о том, что посчитаете важным и интересным А с моей стороны – любое содействие. Подчёркиваю – любое содействие! И ещё одна немаловажная деталь – вы абсолютно свободны в выборе средств и расходовании денег…

…После возвращения он долго работал. А потом не мог найти себе места в своём большом гостиничном номере. Прогулка на яхте, качка на катере и отсутствие полноценных выходных в последние два месяца давали о себе знать. Его подташнивало, в теле чувствовалось общее недомогание, и он решил выбивать нездоровое состояние клином. К тому же, явно переел во время обеда на яхте и до сих пор чувствовал тяжесть в желудке.

Сергей Ильич быстро оделся, выключил телевизор и спустился в холл, который в это позднее время был по-прежнему полон посетителями. Пройдя быстрым шагом через частокол людей, высоких ваз с цветами и тележек с чемоданами, он вышел на улицу и направился прямиком на набережную.

Беснующаяся, неожиданно тёплая ночь распростёрла свои владения вдоль длинной жизненной береговой полосы, именуемой Сочи. В этот поздний час воздух, пропитанный солью, магнолиями и шашлыками, раскачивался от отдалённых криков загулявших отдыхающих, выбрав себе фоном мерный гул накатывающей на галечный пляж волны.

Какое-то чувство умеренности, даже сытости было во всём этом. Этот воздух, совершенно не похожий на московский. Эти шумные ватаги дурачащихся и подвыпивших отдыхающих. Этот мистический дух курортного города с частыми пробками и так и не решенными до конца транспортными проблемами. И дух блаженства, поднимавшийся из морских пучин, отскакивавший гулким эхом от близко подходивших к морю вершин.

Огромная Луна висела над водой, пуская широкую дорожку света по глади Чёрного моря. С расстояния, превышавшего триста тысяч километров, она приветливо смотрела на город. Луна, казавшаяся такой близкой из-за своего необычно большого размера и такой трогательной из-за хорошо различимых пятен. Волобуеву вдруг в голову пришла совершенно неуместная мысль: «А как там поживают наши «Луноходы»?». Почему-то вспомнилась та лунная гонка 60-х и 70-х годов между СССР и США, впоследствии, из-за фантастических сумм, потраченных ради политического тщеславия, затихшая до уровня морского штиля.

Сергею Ильичу подумалось, что вот Орлов, например, на свои деньги мог бы, если бы захотел, начать освоение Луны. Только на кой ему это надо было? Хотя, по статьям из научных и популярных журналов он знал, что одинокие дни спутницы Земли подходили к концу.

Сейчас, в эту минуту, огромная и такая близкая, она влекла к себе безмятежностью и романтичностью, не зная, что и русские, и американцы, и, возможно, китайцы, уже вовсю работали, чтобы превратить её, бессловесную и верную подругу Земли, в рудниково-ресурсный придаток человечества. От неизбежности никуда не уйти – если на этой планете начнёт чего-то не хватать, взоры всё чаще будут обращаться в космос.

Понимала ли Луна в ту минуту, наслаждаясь дьявольской привлекательностью своей нетронутой красоты, что годы её первозданности вели уже обратный отсчёт? Уже скоро, совсем скоро хриплый восторг землян задушит её девичью непокорность. Не спасут её ни триста тысяч километров расстояния, ни малая сила лунного притяжения, ни отсутствие живого мира. Человечество оживит Луну своим присутствием. И всё будет сделано так же безжалостно, как и вся история человечества.

Луна в эту тёплую ночь была как жаждущая роза, ожидавшая, что все будут наслаждаться её неповторимой красотой и непревзойдённостью природных форм. Но розу просто срежут, чтобы превратить в товар, имеющий денежный эквивалент. В конце концов и Луна станет просто коммерцией, зализывая открытые раны своего изуродованного девичьего тела. «Твоя безропотная верность Земле тебя не спасёт», – подумалось Волобуеву.

Глава 3

Всё это больше походило на розыгрыш или неудачную шутку. Два дня подряд люди, имевшие над ним полную или определённую власть, говорили о том, что он мог выбирать любые средства и методы расследования. В этом была неуклюжая насмешка судьбы. Когда Волобуев иногда, крайне редко, просил главу СКР о дополнительных средствах, то чуть ли не всегда получал отказ. Причём все просьбы были более, чем обоснованы. Отказы объяснялись нехваткой специалистов, очередным авралом в Следственном комитете, давлением свыше по другим делам, не имевшим к Волобуеву отношения, или просто перерасходом бюджетных средств. И вот за каких-то сорок восемь часов ему дважды с бесшабашной беззаботностью пообещали любую помощь или поддержку. Впервые за все годы своей карьеры он не знал, радоваться или печалиться по этому поводу.

Предчувствий у него никаких не было, во всяком случае пока. Вчерашний рассказ Орлова на его фешенебельной яхте был больше похож на сумбур, литературно-детективную утопию, чем на серьёзное дело, тем более расследование, которому хотели придать такую важную роль.

Волобуев не был мальчиком. Он хорошо понимал, что его втянули неспроста. За этой скомканной историей было что-то очень важное и существенное, о чём вряд ли даже подозревал Генеральный прокурор, пригласивший его в Сочи. Весь вечер накануне он не мог избавиться от тягостного впечатления, которое оставил у него визит на яхту. И вроде всё было обставлено с большим тактом и уважением, и сам хозяин излучал доброжелательность и пел следователю дифирамбы, пусть и заслуженные. Но непонятный привкус нераспознанной опасности остался у Сергея Ильича и после рассказа, и после роскошного обеда на яхте.

Уже в гостинице, пред прогулкой по ночному Сочи, он долго сидел и расшифровывал свои записи, связывался со своими сотрудниками в Москве, готовя вопросы для новой встречи с олигархом. Его смущало не столько незнание того, что выбрать отправным моментом расследования, сколько тот факт, что он так и не понял, чего от него ждали. Обставлено это было довольно деликатно – Орлов признался, что сам толком не мог сформулировать идею. Но Волобуеву, с его стажем и, особенно, нетривиальным образом мышления, уже было ясно, что ради письма почти столетней давности его вряд ли бы вырвали из Москвы.

Встреча была назначена на одиннадцать утра. Накануне Орлов извинился и сокрушённо сообщил Волобуеву, что люди из Кремля ждали его на завтрак в восемь тридцать. Поэтому машину за гостем должны были прислать в десять двадцать утра, а затем прямо с дачи Орлова отвезти следователя в аэропорт. Больше Волобуеву делать в Сочи было нечего.

Проснулся он по привычке рано, в семь утра. За окном ещё были сумерки. Сон не хотел уходить. Сергей Ильич долго стоял под душем. Потом тщательно брился. Минут пять он внимательно рассматривал в зеркале своё лицо. Возраст брал своё. Морщинок стало больше, и на лбу стали образовываться глубокие поперечные борозды. То тут, то там появились какие-то точки, пятнышки, бугорки. Раньше он этого не замечал, а, может быть, просто не придавал значения. Ему казалось, что его-то уж жизнь пощадит, что все эти старческие симптомы обойдут его стороной. Но не тут-то было. Теперь он заметил сморщенную и увядшую кожу на шее, появляющиеся признаки двойного подбородка и множество родимых пятен, ранее ему неизвестных. Настроение резко испортилось. Никому не нравится обнаруживать в себе симптомы того, что жизнь начинает катиться к закату.

Сонливость не проходила. Он выпил крепкий кофе, что было ему совсем не свойственно, потому что его излюбленным напитком был чай. Стряхнуть с себя окончательно сон удалось лишь через час.

Засунув руки в карманы, он стал ходить взад и вперёд по своему огромному гостиничному номеру. Теперь Волобуев уже знал наверняка, что номер был заказан и оплачен службой Орлова. «Интересно, с профессиональной и должностной точки зрения, – подумалось следователю, – как могли Генеральная прокуратура или Следственный комитет согласиться на такое? Или, скорее всего, их мнением даже не поинтересовались?»

Он открыл дверь и вышел на балкон. Свежий бодрящий ветер, наполненный запахом моря, ударил ему в лицо. Начинало светать. Чёрное море действительно казалось чёрным в эти ранние часы. Несмотря на этот ветер, волн на море не было видно. Улица была пустынна, за редким исключением проносившихся машин. Было субботнее утро, и люди никуда не спешили. Где-то вдали слышался гул отбойного молотка, но Волобуев это объяснил неизбежностью постоянной стройки. Чего он никогда для себя не мог понять, так это того факта, почему отдых в черноморской здравнице обходился дороже, чем поездка в Турцию или Испанию. Но за последние двадцать лет россияне привыкли к ценовым ребусам, воспринимая родную действительность с должным терпением и даже равнодушием.

…На дачу Орлова машина привезла следователя без пяти одиннадцать. Дача больше походила на мини-дворец в советском стиле. «Социалистический реализм», – отметил про себя гость. Огромные колонны у входа, советский герб высоко на фасаде. Несколько построек вокруг, где, судя по всему, помещались обслуга и охрана. Не было никакого сомнения, что в прошлые советские времена здесь размещался чей-то пансионат или санаторий.

В этот раз Орлов выглядел совершенно по-другому. Из раскрепощённого хозяина яхты он превратился в респектабельного джентльмена, одетого в строгий чёрный костюм и голубую рубашку. Когда они уселись на огромной веранде в широкие плетёные кресла с удобными мягкими подушками, Волобуев смог увидеть и другие детали в одежде олигарха: галстук «Кристиан Диор» в синих тонах (хотя Волобуев и не очень разбирался в брендах, но сумел различить на галстуке маленькие буквы «CD»), золотые массивные часы на чёрном ремешке, запонки с бриллиантами на манжетах рубашки и там же – вышитые вензеля Орлова.

Хозяин дачи заметил, что Волобуев его внимательно рассматривал.

– Антураж, Сергей Ильич, не более того. Дань уважения людям, к которым ездил, и заведённому в тех кругах этикету.

Волобуев не смутился из-за того, что Орлов определил, с каким любопытством он его рассматривал.

– А я разве вас осуждаю? – предупредительно спросил следователь. – Я и сам всю жизнь подчиняюсь заведённым нормам. Этикет есть этикет, и от этого никуда не деться.

– Понятно, вы рассматриваете детали для составления моего психологического портрета, – предположил олигарх.

– И да, и нет. Ваш психологический портрет пока не является моим приоритетом, хотя это и неизбежно. Пока здесь, скажем так, больше любопытства. Как вы понимаете, я далёк от жизни олигархов и всех этих высших кругов.

– Поверьте, Сергей Ильич, что вы ничего особенного не теряете. Деньги дают власть и возможности, но не делают нас счастливее. Это грустно, но это так. Мы такие же люди, как и все. Страдаем, мучаемся, влюбляемся, переживаем, радуемся, негодуем, ненавидим и восхищаемся. У нас есть деньги, но нет всеобщей панацеи. У нас есть власть, но нет людей, которым мы полностью доверяем.

– Михаил Анатольевич, вы хотите дать мне понять, что являетесь сентиментальным мешком с деньгами? – в этот раз у Волобуева не было причин проявлять особую деликатность.

Орлов засмеялся.

– Да, я ещё вчера заметил, что вы умеете быть колким. Знаете, очень долго всяческие переживания и события властвовали мною. Пока я не научился управлять ими. Если ты в чьей-то власти, тебе не дано быть лидером. Ими становятся те, кто научился покорять обстоятельства.

– По вашей красавице-яхте и этой скромной летней обители я делаю вывод, что вы покорили обстоятельства.

Хозяин дачи безудержно захохотал.

– Сергей Ильич, вы просто ходячий кладезь мудрости и юмора. С вами и интересно, и весело. У меня, по правде сказать, почти нет никого в знакомых, кто бы мне так непринуждённо, со свинцовой иронией, говорил такие вещи. Большинство меня боится, а остальные просто выдерживают принятые рамки. А я вот к вам за этих два дня буквально проникся за то, что вы беспощадный реалист. Я ведь понимаю, что где-то, в глубине, вы на меня в обиде по причине того, что я вас оторвал от ваших дел. Но я могу пообещать вам одно – вы найдёте не менее интересные события и в этом расследовании. Многие швыряются словами и обещаниями, а я вот так не умею. И если обещаю вам достаточно затейливую и непредсказуемую историю, то так оно и будет. Парадокс в том, что я и сам не знаю, чем всё закончится.

Волобуев улыбнулся.

– Михаил Анатольевич, вы решили подсластить мой интерес?

– Зная о вас только понаслышке, даже и не думал это делать. Наоборот, это ваше участие сделает из этого сумбура, который я вам вчера наговорил, что-то пронзительно интересное и неординарное. Жаль, что об этом узнают лишь единицы.

Следователь про себя отметил, что ему ещё раз дали понять о необходимости держать язык за зубами.

– Но у меня есть одно большое преимущество, Михаил Анатольевич. Прежде, чем закрыть свой рот, я успею заставить многих открыть их рты.

– Каламбур, и какой великолепный! – восхитился Орлов. – Конечно, конечно, я обещаю вам, что не буду чинить никаких препятствий. Аб-со-лют-но никаких.

Слово «абсолютно» было произнесено подчёркнуто медленно и по слогам.

– Как прошёл ваш завтрак? В тёплой и дружеской обстановке?

– Да, в этот раз да. Хотя не всегда она бывает тёплой, и очень часто далеко не дружеской.

– Что, даже таким послушным олигархам, как вы, иногда попадает?

– Вы же знаете, власть лучше не раздражать. Россия в этом плане мало в чём изменилась с времён Петра Первого.

– Да-да, примеров вокруг – хоть отбавляй, – с иронией заметил Волобуев. – Сегодня ты олигарх, а завтра уже заключённый. Хотя, Михаил Анатольевич, Россия – это классический пример того, что люди здесь уважают лишь сильную власть. В этой стране, такой многонациональной и мультирелигиозной, с её обширными пространствами и чрезмерными расстояниями, всегда была нужна железная рука. Вспомните развал Союза. Чуть трещинка, чуть слабинка, чуть либерализма – и всё рухнуло, как карточный домик. И это был некогда могучий Советский Союз. Украина, жившая с нами вместе четыреста лет, и та ушла. А Грузия даже войной пошла на нас! Православные на православных! Вот как получилось! Пока не дали понять, что мы ещё сильные, и американские специалисты у них там в Грузии не всё пока могут.

– Там эту вашу мысль понимают, – Орлов посмотрел куда-то наверх, в кроны стоявших рядом с домом платанов. – Людям вернули гордость быть россиянами, но этого мало. Нужна работа для всех, нормальная зарплата, сильная медицина, наука, образование…

– Михаил Анатольевич, это всё вторично. Первично – нужна идея. Люди идут вперёд и вместе, когда верят во что-то. Национальная идея – это что-то сродни государственной библии, только более универсально. Если в идею поверят все, то все распри и обиды будут вторичными. И даже терпеть народ может ради идеи. А мы, русские, вообще последние сто лет жили идеями и идеологиями. В 90-е идеологию отбросили, и сразу рухнули на колени, посыпая голову пеплом. Хорошо, что вовремя опомнились. Великая нация, всё-таки… В этой стране нам очень нужны гигантские проекты, безумные идеи, от которых аж дух захватывает… Не безумные с точки зрения ненужности или утопичности, типа, повернуть сибирские реки вспять, а такие, от которых бы дыхание захватывало, и слёзы проступали на глазах от гордости. Моя мама, когда услышала о полёте Гагарина, неделю плакала от счастья и гордости. А ей-то ничего с этого не перепало, одно лишь удовлетворение от того, что её страна была первой. Вот и нам надо опять дать людям идейный хлеб, типа мы первыми освоим Луну или полетим на Марс.

Орлов хитро и с любопытством посмотрел на Волобуева, но промолчал. Через некоторое время он пододвинул поближе к следователю большое блюдо с фруктами.

– Сергей Ильич, виноград попробуйте. Мне из Узбекистана присылают, – заботливо предложил он.

На журнальном столике был накрыт стол: фрукты и чай. Волобуев положил себе на блюдце гроздь винограда, а затем достал блокнот и ручку.

– Михаил Анатольевич, я кое-какие вопросы вчера подготовил, так что, если не возражаете, начнём?

Хозяин дачи глубоко вздохнул, улыбнулся и посмотрел прямо в глаза Волобуеву.

– Верите ли, Сергей Ильич, волнуюсь, как школьник перед экзаменом.

– И правильно делаете, – решил не успокаивать его старший следователь СКР. – Я ведь к вам прикомандирован, чтобы не в кошки-мышки играть. Вы хотите дойти до истины – значит, мне надо увидеть изнанку вашей жизни. А прятать от меня или укрывать что-то совершенно бессмысленно – только задержите расследование. А до правды я и так докопаюсь. Как вы понимаете, это не угроза. Это – условие нашей игры, санкционированной кем-то сверху. Сразу вас предупреждаю, чтобы потом не было недопонимания или удивления – со мной работают мои подчинённые, в которых я, в отличие от вас, верю на все сто. Не один десяток дел прошли вместе, да и жизнь не раз друг другу спасали.

Орлов широко развёл руки в стороны.

– Сергей Ильич, не надо, пожалуйста, дорогой вы мой, так строго со мной разговаривать с самого начала. Я ведь потерпевший, вы помните об этом?

– Лучше строго в начале, чтобы не было проблем в конце.

– А что касается ваших подчинённых, то это ваше полное право. Я ещё вчера с полной определенностью заявил, что верю в вашу деликатность. Поэтому, если вы доверяете вашим коллегам, то почему я не должен им доверять?

– Замечательно, что мы так быстро понимаем друг друга. Тогда давайте сразу приступим к вопросам.

– Я готов, – теперь уже спокойным голосом заявил Орлов.

– Мне бы хотелось начать с письма, – предложил Волобуев. – В нём говорилось ещё что-нибудь о семье брата вашего прадеда? Если я правильно вчера записал, то его звали Григорий Ипполитович Куприянов-Седой.

– Да, всё верно, – подтвердил Орлов.

Потом он задумался.

– Знаете, я в своей жизни так часто повторял про себя то, что помнил из него… Я даже Шекспира перечитал четыре раза. Всего, представляете себе? Все его произведения!

– Хорошо, что их не так много, как у Толстого или Стендаля.

– Да, в этом вы правы, – с улыбкой подтвердил хозяин. – Жену брата прадеда, кстати, звали Мария. Дочь золотопромышленника Заносова, вы помните, да?

Волобуев молча кивнул головой.

– В письме Григорий Ипполитович сообщал, что осенью у Полины намечалась свадьба.

– Свадьба? А кто такая Полина? – живо заинтересовался гость.

– Полина – это дочь Григория Ипполитовича и Марии За-носовой.

– Та, которой было три года, когда родители уехали из России в 1920 году?

– Совершенно верно, – подтвердил Орлов.

– А ещё дети у них были?

– Насколько мне известно, нет. Во всяком случае, в нашей семье об этом никогда не упоминалось.

– Кстати, – заметил Волобуев, заглядывая в свой блокнот, – когда вы говорите о том, что эту семейную легенду передавали из уст в уста, из поколения в поколение, то это предполагает, что и вы её рассказывали кому-то, правда? Я правильно понял преемственность?

– Естественно, я тоже поучаствовал в этом.

– И кому же вы всё это рассказали?

– Супруге своей, Вале.

– Простите, как говорится для протокола, хотя протокола мы и не составляем, а как полное имя вашей супруги?

– Валентина Сергеевна Орлова, до замужества Толстикова.

– В каком году вы поженились? – поинтересовался Волобуев.

– В 2004-м.

– Ага, понятно. А сын Дмитрий, которому, вы сказали… – следователь посмотрел в блокнот, – семь лет, тоже посвящён в тайну письма?

– Пока нет, – весело ответил хозяин. – Вряд ли он сейчас поймёт, зачем и почему его папа рассказывает ему это историю. Хотя мальчик он смышлёный.

– А кому ещё вы рассказывали?

– Своей первой жене, Ларисе. Лариса Станиславовна Орлова, до замужества – Алтуфьева. Хотя она пять или шесть лет назад опять вышла замуж. Теперь её фамилия Ольшанская.

– Итак, ваша первая жена теперь именуется Лариса Станиславовна Ольшанская. Где она живёт, простите?

– Большую часть года – в Дубае. Там её теперешний муж имеет виллу. А так – в Москве, на Рублёвке.

– Вы с ней часто видитесь?

– За последние пять лет – один раз. И то, мельком. Наш развод был очень болезненным.

– Как правило, так часто случается, – прокомментировал Волобуев. – А муж кто?

– Хозяин большой сети парфюмерных магазинов.

– Как называется сеть, вы случайно не знаете?

– Отчего же не знаю? «Ароматы любви».

Волобуев сделал пометки.

– Кому ещё вы рассказывали?

– Сыну Вадику. Сыну от первого брака, с Ларисой, – уточнил олигарх.

– Вадим Михайлович Орлов?

– Именно, – подтвердил Михаил Анатольевич.

– Какого он года рождения?

– 1992 года. Ему в этом году двадцать один исполнился.

– Чем он занимается?

– Студент Бауманки. Умный очень, – гордо заявил Орлов. – В школе любил математику и физику. В следующем году хочет поехать на год в МИТ[7].

– В Бостон? – уточнил следователь.

– Да, в Бостон. Но на год или на два. Как вы понимаете, я ему могу создать любые условия для научной деятельности и в России.

– Если бы все поступали, как вы, то наука бы у нас не сдулась, как это случилось в последние двадцать лет. А то только и слышишь и читаешь о том, чего добились русские головы, уехавшие за границу. Даже Нобелевские премии заработали.

– Вы про графен[8]?

– Про тот самый. Ладно, не будем отвлекаться. Где живёт ваш сын, в Москве?

– В Москве. Он редко ездит с матерью в Дубай. Иногда со мной на пару дней куда-нибудь. Но, как правило, предпочитает путешествовать со своими друзьями и подругами. Сами понимаете, молодость…

Волобуев продолжал быстро делать пометки в блокноте.

– Больше браков у вас не было? – спросил он, оторвавшись от записей.

– Больше не припомню, – засмеялся хозяин дачи.

– И детей больше у вас нет?

Теперь Орлов захохотал до слёз.

– Так, чтобы мне об этом было известно, – нет, – выговорил он сквозь смех.

– А что вы так смеётесь? Что, мало богатых людей имеют детей официальных и неофициальных? Да сколько угодно, я вам скажу, исходя из своей практики.

– Извините, Сергей Ильич, не хотел вас обидеть… Просто смешно стало.

– А я и не обиделся, – равнодушно пожал плечами гость.

– К тому же, наша вездесущая пресса уже давно бы всё раскопала про меня. Они ведь быстры на руку…

– С этим понятно, – бодро сказал Волобуев. – Поехали дальше… Значит, вы больше ничего ни о ком из семьи брата прадеда не знаете? И они тоже не предпринимали попыток с вами связаться?

– Нет, никогда.

– Странно, очень странно. Хотя, вполне вероятно, там и нет никаких наследников. Столько лет прошло, война была в Европе… Хорошо, вернёмся к Григорию Ипполитовичу. Ещё раз о том, что вам о нём известно. Что делал, с кем был знаком и т. д.?

Орлов от напряжения нахмурил брови.

– Вчера я вам рассказал, что он был из кадровых военных. Прошёл Первую мировую, потом до 1920 года воевал против большевиков. Он и его семья отплыли из Крыма одними из последних. Хотя и после них многие ещё удирали в последующие годы Гражданской войны или голода 1921-22 годов. Как правило, Россию покидали или через Польшу, или через юг. Зимой 1918–1919 годов тысячи русских ушли с немцами, когда те покинули Украину. Я читал, что в те годы в Германии в лагерях содержалось около 700 тысяч русских военнопленных.

– Михаил Анатольевич, извините, что перебиваю, но давайте поближе к брату прадеда, – попросил Волобуев.

– У нас были весьма скудные сведения об их семье. Я вам, практически, вчера всё рассказал. Знаю вот, что Григорий Ипполитович помогал деньгами Дягилеву в его театральных постановках.

– Если помогал, значит были деньги.

– Да, судя по всему. Я вчера помянул, что им удалось кое-что увезти, плюс мой прадед отдал им что-то из своих сбережений. Заносов до своей смерти сумел кое от чего избавиться и передать дочери какие-то деньги. А, может быть, и золото.

Хотя вряд ли они в условиях Гражданской войны хранили слитки. Слишком объёмно и неудобно. Я так полагаю, что у Заносова вместе с квартирой в Париже был там и счёт в банке.

Старший следователь быстро писал.

– В письме было сказано, если мне память не изменяет, что в 1938 году, как минимум, Григорий Ипполитович был очень богат, – произнёс Волобуев, не отрывая своего взгляда от блокнота.

– Верно, – согласился Орлов. – Он не писал, где и как заработал. Лишь дал понять моему прадеду, что будет делить всё поровну. То ли потому, что мой прадед отдал тому когда-то сбережения, то ли просто потому, что он был брат. Во всяком случае, вы правильно поняли, что в 1938 году он был богат.

– И наследницей была Полина и её дети, если таковые имелись.

– Тоже верно, – согласно кивнул Орлов.

– Итак, по письму никуда дальше мы не продвинулись, не считая Полины и её свадьбы. Кстати, Михаил Анатольевич, а помимо супруг и детей вы никому больше не рассказывали про письмо? Припомните хорошенько!

Внимательный взгляд Волобуева заметил некоторое замешательство на лице олигарха.

– Может быть, – предположил следователь, – между двумя браками у вас был кто-нибудь? Всякое в жизни бывает…

Орлов продолжал оставаться в сомнениях. Наконец, он на что-то решился.

– Нет, точно не говорил, – сказал он, но Сергей Ильич моментально прочувствовал сомнение в его голосе, и, даже более того, преднамеренную ложь. Однако виду не подал, потому что ложь, как правило, превращалась для него потом в зацепки для расследования.

– Ну, что же, нет так нет, – решил закрыть он тему письма. – Вы обещали мне список тех, кто, скажем так, близок вам и кто знал про случай с самолётом.

Орлов моментально передал следователю тонкую папку, в которой был напечатанный список из трёх человек с номерами их мобильных телефонов.

– Так, – немного вальяжно произнёс Волобуев, рассматривая список. – Первая по списку – Меньшикова Галина Петровна, персональный ассистент, руководитель администрации. Вы что, структуру с кремлёвской переписывали?

В вопросе следователя прозвучала плохо скрываемая ирония.

– Всё иронизируете, Сергей Ильич? Между прочим, невероятно способная и толковая женщина. Четыре языка, с компьютером на «ты», университетское образование бизнес-менеджера. Она – моё второе «я». Только ей и начальнику службы безопасности разрешено со мной связываться где угодно и когда угодно, хоть днём, хоть ночью. Они этим никогда не пользуются, потому что понимают, что им платят не за то, чтобы меня беспокоить, а чтобы эти беспокойства исчезали, не доходя до меня. Галина Петровна и мой личный секретарь, и помощница, и ассистент, и доверенное лицо. Она знает обо мне всё или практически всё. И умеет держать язык за зубами.

– Вы в этом абсолютно уверены? – спросил Волобуев.

– Сергей Ильич, я, конечно, не имею структуры, какая имеется в ФСБ, но мы тоже не лыком шиты. Что-что, а на безопасность бизнеса я средств никогда не жалел.

– С какого года она у вас работает?

Хозяин дачи задумался.

– С 2002 или 2003. Сейчас точно не вспомню.

– Около десяти лет. Что ж, срок действительно немаленький. А кто был до неё?

– Что, это вас тоже интересует? – вопросом на вопрос ответил Орлов.

От Волобуева не укрылся тот факт, что олигарх не стал отвечать прямо.

– Мне, Михаил Анатольевич, сейчас всё интересно. Я так и не услышал вашего ответа.

Непонятная гримаса проступила на лице Орлова.

– Ионова Татьяна Викторовна, – нехотя ответил он.

– Она сама ушла или вы её уволили? – продолжал допытываться следователь.

– По обоюдному согласию.

– А координаты её у вас остались?

– Где-то есть, – произнёс олигарх как можно более равнодушным тоном.

– Замечательно, тогда перед отъездом я помечу её телефон.

– Неужели вы будете раскапывать так всё глубоко, включая людей, которых я уже годами не видел? – с некоторым раздражением спросил Орлов.

На лице Волобуева проявилась триумфальная улыбка.

– О, Михаил Анатольевич, это только прелюдия. Я вас ещё вчера предупредил, что вокруг вас изрою всё траншеями. Вы будете похожи на город Сочи в предолимпийской стройке. Всюду канавы, котлованы, траншеи, много техники и суеты. Отчего это вы вдруг распереживались по поводу секретарши, которая у вас была десять лет назад? А как насчёт письма столетней давности?

– Семидесятипятилетней давности, – поправил Орлов.

– Да не всё ли равно, семьдесят пять или сто? В данный момент для меня это одно и то же. Да и для вас особой разницы нет. А вот десятилетняя история ой как меня заинтересовала, учитывая тот факт, как это вас вывело из себя. Вы ничего не хотите мне рассказать по поводу этой Татьяны Викторовны?

Не было никакого сомнения, что в Михаиле Анатольевиче в это мгновение боролись противоположные желания. Наконец он решился.

– Лучше мне самому вам об этом рассказать, чем вы до этого додумаетесь или докопаетесь. У меня с Татьяной был роман. Глупо всё получилось, по-идиотски. Я никогда в жизни не позволял себе заигрывания на работе. А тут развод с Ларисой… Последние годы жизни с ней мы часто ругались. Она не понимала, как мне было тяжело создавать холдинг, сколько всего мне пришлось пережить… Ей казалось, что если хватает на жизнь, то надо остановиться и радоваться тому, что есть. То есть, провести остаток жизни в наслаждении. А я так не могу. Экономическая борьба – это форма моей самореализации. Я, можно сказать, ради этого живу. Всё создал сам, по кусочку, по кирпичику, по крупицам… И Татьяна эта вроде работала у меня давно, и всё было нормально между нами. А потом у меня от всех моих личных проблем снесло башку, и я вдруг решил за ней приударить. Она удивилась, ещё и как. Пыталась меня остановить. Но разве меня можно остановить? Знаете, я человек рациональный. Но в тот раз рациональность мне изменила. Не было видимых причин поступать так, но иначе я, в тот момент, почему-то не мог. Она довольно долго меня сторонилась, но потом сломалась. Я ведь умею ухаживать и производить впечатление на дам. Всё длилось месяца три, а потом я вдруг испугался. Когда она начала строить планы, я осознал, что заигрался. Она была потрясающей работницей, а я её вдруг превратил в любовницу. Как вы знаете, смешивать чувства и работу нельзя. Иначе потеряешь и то, и другое. Я вообще не люблю мизансцен. Мне нравятся крупные мазки, образы, а детали… Вы спросите, как же в бизнесе можно без маленьких деталей? Можно, всё зависит от бизнеса и от менталитета. Мизансцены отвлекают от главного, а вот от главного отступать никак нельзя. Иначе будет бездарная трата времени. Заметьте, не денег, а времени. А это страшнее, чем материальная часть. Жизнь и так слишком коротка.

– Вы с ней порвали? – вежливо спросил Волобуев.

– Вынужден был, Сергей Ильич, просто вынужден. Я её не обидел… в материальном плане, но она, естественно, на меня в большой обиде. Так что вряд ли вы услышите от неё что-нибудь хорошее.

– Я не ваш биограф, поэтому переживать по этому поводу вам нечего. Всё-таки мне не совсем понятно: вы ей заплатили за то, что с ней порвали?

– Нет! Я ей заплатил за увольнение не по собственному желанию. В конце концов, её вины как раз ни в чём и не было…

– Теперь понятно, – удовлетворённо заметил Волобуев. – Ещё подобные истории рассказывать будете?

– Не думаю, что подобные истории вам чем-нибудь помогут. К тому же, это так себе, невинные шалости по нынешним временам. Да и не хотелось бы мне зацикливаться на собственной личной жизни…

Следователь промолчал, хотя и имел иное мнение.

– Следующий по списку, – произнёс он, заглядывая в листок, – Данелия Борис Вахтангович, начальник службы безопасности.

– Он выходец из КГБ, – не ожидая вопросов, сам начал рассказывать Орлов. – У меня работает более пятнадцати лет. Бывший кадровый офицер. Владеет языками, прекрасно разбирается в работе. Он создавал систему внутренней и внешней безопасности в холдинге. Как вы понимаете, у нас целый штат безопасности. В эпоху глобализации промышленный шпионаж – это такая же реальность, как солнце и дождь. Мы проверяем и следим за своими кадрами, в том числе в режиме онлайн, и они об этом осведомлены. Каждый подписал соответствующую бумагу. У нас есть даже служба компьютерной безопасности против хакерских атак. Я завёл правило как минимум раз в год проводить хакерскую атаку на холдинг: пытаются взломать сервер, заразить вирусами или троянскими конями, украсть информацию… Никто никогда не знает, когда это будет. Это планирует Данелия, посовещавшись со мной. Он создаёт команду хакеров-взломщиков и даёт им отмашку. Лучше потратить деньги на хакеров по найму, чем потом долго расплачиваться за почивание на лаврах. Любая антивирусная программа может дать сбой, поэтому надо всегда быть начеку.

– Михаил Анатольевич, спасибо, конечно, за информацию про хакеров, но вот они, как раз, меня на данном этапе не интересуют. Скажите, вы сами нашли господина Данелию или вам его кто-то порекомендовал?

Орлов внимательно посмотрел на следователя, и глаза его выражали сомнение. Затем, не говоря ни слова, указал правой ладонью на кроны платанов. Волобуев понял этот жест.

– Итак, Данелия – это человек, который в курсе всего и всех, я правильно понял? – продолжил расспрос гость из Москвы.

– Совершенно верно.

– Он знал про расследование французского детектива?

– Он знал про его существование, потому что я попросил его найти серьёзную контору во Франции. Ему я просто объяснил, что речь идёт о моих дальних родственниках. Как правило, всё, что касается организации моих личных мероприятий, – этим занимается Антон.

– Антон, вы сказали? – перебил Волобуев. – Я думал, что это прерогатива Галины Петровны.

– Антон у вас последний в списке. Он что-то вроде личного адъютанта. А Меньшикова занимается планированием моего рабочего графика и деловых встреч. Она постоянно на связи с Антоном. Но когда речь идёт об отпуске, посещении увеселительного мероприятия, покупки подарка жене или поиска колледжа сыну, то это дело Антона.

– То есть он занимается всеми вопросами вашей личной жизни.

– Вы представляете, Сергей Ильич, какое количество людей я должен поздравлять на Новый год? А женщин на 8 Марта? Подарки, цветы или даже просто поздравительные открытки? Всё, что идёт от холдинга, организует Галина Петровна. А вне холдинга – Антон. Так всем проще.

– Давайте об Антоне чуть попозже. Не будем прыгать по списку. Вначале покончим с вашим начальником службы безопасности. Вы сказали, что он служил в органах. К вам он уходил уже из ФСБ, ведь так?

– Да, тогда их контора уже так называлась.

– И, вероятнее всего, отношений он с ними не порвал. Эти люди никогда, насколько я знаю, окончательно не уходят. Либо на пенсию, либо их «уходят».

– Сергей Ильич, знаете, сколько людей работает на всех моих предприятиях?

– Сколько? – спросил несколько удивлённый Волобуев.

– Более тридцати тысяч человек. Это как небольшой город. Вы думаете, я способен давать каждому советы, как работать и что он должен делать? Я принял на работу высококлассного специалиста, который за пятнадцать лет работы доказал мне, что я не ошибся. И если он использует связи своей прошлой конторы, то я только двумя руками «за». Там же сидят умные и подготовленные кадры! Мне так спать спокойнее!

– Михаил Анатольевич, позвольте, разве я вас обвиняю в чём-то? Я только и спросил по той причине, что его связь с ФСБ говорит о том, что информация у него должна быть надёжной и проверенной. Вот и всё! А вы так разгорячились…

– Простите, Сергей Ильич, всё это расследование, которое я замутил, говоря современным языком, мне самому не очень нравится. У меня двоякое чувство: одновременно чувство отвращения и любопытства. Отвращения, потому что непременно всплывёт многое из моей жизни. А, как вы знаете, идеальных людей не бывает. Но ещё большее отвращение я испытываю к тому, кто затеял убрать меня с дороги. Ну а любопытство по поводу письма… Оно во мне всю мою сознательную жизнь, и этому тоже пора положить конец. Это как мысль, которая тебя гложет изнутри. Знаете, как бывает в жизни? Кто-то может всю жизнь, до конца своих дней, думать, а что бы случилось, если бы он в школе поцеловал девчонку, которая ему нравилась? Или если бы женился на своей первой любви? Большинство, нет да нет, но мучают себя, кто чаще, кто реже, такими мыслями. Вот точно также и я с этим письмом, как дурень с писаной торбой… Сколько ж можно? Пора поставить жирную точку…

– Я смотрю, вы настроены решительно.

– Разве у вас ещё имеются сомнения? По-моему, самое лучшее доказательство – это то, что вы здесь.

– Данелия тоже знал о происшествии с самолётом?

– Да, и ему это очень не понравилось. Он Антона два часа допрашивал, как будто тот имел какое-то отношение к инциденту.

– Антон был с вами в той поездке?

– Я его беру во все без исключения свои поездки. Даже не так, я его не беру. Он меня сопровождает по заведённой традиции. Мало ли что? Заказать, перезаказать, с кем-то связаться, что-то решить, помочь с покупками… Да у него миллион дел всегда. Иногда мне кажется, что он всю жизнь со мной.

– Данелия беседовал с вами по поводу инцидента?

– Да, он хотел подключить своё ведомство. Бывшее ведомство, – поправил себя Орлов.

– И? – многозначительно поинтересовался Волобуев.

– Не всё так просто в этом мире, – улыбнулся олигарх. – Неполадка, или саботаж, как следует из документов, случилась на территории Франции. Самолёт немецкий. Пилоты тоже. Существуют международные нормативные акты. Всем занималась французская полиция. Не доверять ей нет никаких причин. Если бы у нас были зацепки, твёрдые предположения или, ещё лучше, конкретные подозреваемые, то тогда иное дело. А у нас на сегодняшний день – пшик. Ни-че-го! К огромному сожалению – ничего!

Тон, которым это было произнесено, говорил об обратном. В его голосе не было и толики жалости или горечи. По меньшей мере, его слова были просто нейтральными, как будто он говорил о погоде или интересовался биржевыми сводками.

– Михаил Анатольевич, я не ощущаю тревоги в вашем голосе, – прямо заявил Волобуев, пытаясь увидеть реакцию Орлова на свой комментарий.

– А зачем, Сергей Ильич, переживать? Чему быть, того не миновать. Значит, не судьба мне было погибнуть в авиакатастрофе. Может, я избранный, а? Вы так не считаете? И деньги заработал, и что-то большое в жизни сделал. Значит, ещё не конец. Мне, по-видимому, ещё предстоит в жизни много дел. И крупных…

– Леонов Антон Вениаминович, – медленно прочитал следователь имя третьего человека в списке. – Давно он у вас?

– Он был со мной ещё до Данелии. Когда начальник службы безопасности приступил к своим обязанностям, он его оставил.

– А Данелия заставил вас многих поменять?

– Немало, – подчёркнуто медленно ответил Орлов.

– Михаил Анатольевич, насколько я понимаю, все эти годы Антон Вениаминович, по вашему выражению, был личным адъютантом. То есть он, теоретически, знает про вас больше, чем даже супруга? Простите, если этот вопрос показался вам слишком частным, но мне не избежать подобных вопросов и в будущем.

– Да нет, я уже внутренне почти настроился на любой тип вопросов с вашей стороны. Без сомнения, Антон знает много, если почти не всё про мою личную жизнь. И ни разу за все эти годы он не подорвал моего доверия. Антон – это могила. Кстати, я его сегодня утром предупредил, что он может быть с вами абсолютно откровенен.

– И как он отреагировал?

– Никак. Знаете, почему Антон незаменим? Хотя и говорят, что незаменимых людей не бывает… Он давно разучился проявлять свои чувства, когда речь идёт о его работе. Даже когда он мне улыбается, это больше улыбка вежливости или признательности, чем его реальные чувства. Он не переживает, не впадает в панику, не суетится, не мельтешит, не плачет, не унывает. Ему незнакома мелочность, стяжательство, жадность. Он умеет великолепно справляться со своими задачами.

– Вы хотите сказать, что он не мелочен и не жаден за ваш счёт? – с некоторой иронией уточнил Волобуев.

– Сергей Ильич, это тоже искусство! Антон – гениальный психолог. Он знает, сколько и кому надо платить. Его задача – не экономить деньги, а экономить время и усилия. А по деньгам я ему верю на все сто процентов. У него несколько безлимитных кредитных карточек с моими деньгами. Но повторяю, ни я, ни Данелия нисколько не сомневаемся в его порядочности. Кстати, за глаза его называют Тенью.

– Почему Тень? – поинтересовался следователь.

– Почему такая кличка? Он худой, высокий и всегда неотступно со мной. А что касается вашего расследования, то Антона можно даже не включать в список подозреваемых. Он был со мной в том самолёте во Франции.

– Михаил Анатольевич, а вы не предполагали, что саботаж был не для того, чтобы вас убрать, а чтобы только попугать? Поэтому всё было продумано так, чтобы отказал всего лишь один мотор, а не оба сразу. В таком случае и Антона нельзя сбрасывать со счетов. Да и вообще, позвольте мне решать, кто будет подозреваемым, а кто нет.

– Простите, Сергей Ильич! Мне лучше действительно не совать нос в ваше расследование. Вам все-таки виднее.

– Кстати, вероятнее всего потребуется поездка во Франции и, возможно, всплывут и другие страны…

– Вы насчёт средств?

Волобуев согласно кивнул головой.

– Я ещё вчера вам сказал, Сергей Ильич, что у вас бюджет без лимита. И билеты, и гостиницы, и командировочные, и визы, и все другие расходы я полностью беру на себя. Я не хочу, чтобы Следственный комитет тратил на это государственные средства…

Глава 4

– Это розыгрыш, Сергей Ильич? – осторожно спросила Ирина.

– Боюсь, что нет, – тяжело вздохнул Волобуев. – Вы что думаете, что я летал в Сочи на розыгрыш? Или мне делать больше нечего, как на выходные улетать из Москвы?

Даже если все три следователя из его отдела и почувствовали нотки лёгкого раздражения начальника, они и не пытались сдаваться.

– Это же нонсенс, Сергей Ильич! – в сердцах воскликнул Павел Скопов. – Мы что, превратились в марионетки олигархов? По-моему, когда я утром пришёл на работу, внизу висела табличка Главного следственного управления Следственного комитета России. Что же, им теперь всё позволено?

– Павел, остынь! – властным голосом приказал Волобуев. – Мне ещё не хватало бунта на корабле! Да, следователь Скопов, мы все сейчас находимся в здании Следственного комитета Российской Федерации. И как в любой государственной организации, здесь принято подчиняться приказам и следовать дисциплине. Есть устное распоряжение главы СКР – для меня этого вполне достаточно. А для вас нет?

Старший следователь посмотрел на Бабаева.

– Азиз, ты почему молчишь?

– А зачем зря спорить? Даже если я и согласен с Ириной и Павлом, что от этого изменится? Когда вы позвонили из Сочи, я думал, это какая-то маленькая просьба руководства. Но вот чтобы так… Сдать дела и заняться судьбой олигарха, только потому, что он в первой тройке по объёму мешков с деньгами в стране? Вы мой начальник, а я нахожусь на службе. Этим всё сказано. Моё личное мнение вам хорошо известно. И ребята, я думаю, со мной согласятся, – ненормально всё это.

– Страна у нас такая, Азиз, – прокомментировал Волобуев. – Пока мы ещё не научились деловой нормальности. Да и ведомство наше никогда не предполагало ничего нормального. Мы – юридическая сила быстрого реагирования с тяжёлой поражающей способностью. Предлагаю прекратить бесполезные споры и пререкания. Вам всем два дня на передачу дел. Ирина, займись, пожалуйста, моими папками и досье. Передай всё по перечню. В среду утром вы все начинаете новое расследование. А я этим займусь уже сегодня. Разберу бумаги на столе – и займусь. Азиз, сделал, что я тебя попросил?

– Конечно, Сергей Ильич, – ответил Бабаев, протягивая начальнику небольшую папку. – Повторы я не распечатывал, выбирал самое интересное и полезное. Но там почти всё про благотворительность или про светские приёмы. Даже диву даёшься, сколько всякого информационного мусора в Интернете.

– Спасибо, – поблагодарил Волобуев. – Ещё одно, о чём я хотел бы вас попросить. Об этом расследовании не должен знать никто. Никаких документов на столе. Все папки прятать в сейф. Про разговоры с другими сотрудниками СКР я уже и не говорю. Если кто-то начнёт сильно допытываться – переводите стрелки на меня. Кстати, все расходы оплачивает олигарх. На всё берите чеки, талончики, счета. Впервые в жизни, и, скорее всего, это будет и в последний раз, заявляю вам – не экономьте. Пока мне непонятно, где и какие затраты у нас будут, но не стесняйтесь в расходах. Если на встречу – то можно хоть на такси. Если ведомственная машина, то записывайте, сколько часов она была с вами. Если поездка – то бизнес-классом. Гостиницы – четыре или пять звёзд. У нас есть на это полное моральное право. Пусть вздрогнет олигарх!

Последнюю фразу старший следователь произнёс почти что торжественным тоном. Первый раз за утро сотрудники улыбнулись. Первой отошла Ирина.

– Сергей Ильич, давайте я, всё-таки, попытаюсь обобщить рассказанное вами. Пока что это звучит следующим образом: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Есть известный олигарх Орлов, вхожий на самые верхние эшелоны власти. В конце тридцатых годов брат его прадеда посылает брату письмо в СССР, и с этого момента начинается вся эта свистопляска. В письме – цитаты из Шекспира. Когда олигарх попытался разыскать своих родственников или разузнать что-то, связанное с этим письмом, умирает, на мой взгляд при абсолютно нормальных обстоятельствах, французский детектив. Ему было ведь за сорок, так?

– Так, – согласился Волобуев.

– Сколько раз мы видели и читали, как в раннем возрасте от тромбов или инфарктов умирают молодые двадцатилетние спортсмены? Что же тут странного? Про спортсменов пишут, а про обычных людей – нет. Однако Орлову это показалось загадочным. Следующий факт: полтора месяца назад у него во Франции отказал мотор в самолёте. Саботаж, теоретически должны были отказать оба мотора. Этим занимается французская уголовная полиция. Вопрос – при чём здесь мы во всей этой истории?

– Ирина, остынь! – приказным тоном произнёс старший следователь. – Не начинай всё сначала и не баламуть ребят. В среду утром спокойно всё обмозгуем вчетвером и решим, что и как будем делать. А пока я дам вам пару мелких заданий. Паша, купи, пожалуйста, к среде сборник трагедий Шекспира.

– И выучи к среде на память, – серьёзным тоном добавил Азиз Бабаев.

Все засмеялись.

– Ирина, ты запиши, пожалуйста, мобильный телефон Меньшиковой Галины Петровны. Это ассистент Орлова. Ни о чём с ней не говори, попроси лишь, чтобы они нам пока передали миллион рублей наличными. И заведи, пожалуйста, где-нибудь у себя отчётность по этому расследованию. Ты у нас самая дисциплинированная в этом отношении.

– Деньги будут храниться в вашем сейфе, Сергей Ильич, или у нас в кабинете? – уточнила Ирина.

– В вашем. Я кое-что положу у себя, но распределение средств, отчётность, сбор подтверждающих документов – на тебе.

– А я? – поинтересовался Бабаев.

– Азиз, если у тебя будет свободное окно, посмотри подшивку «Коммерсанта» за последние 10–12 лет. Конечно, к среде тебе не уложиться, но хотя бы начни. У них, скорее всего, есть электронная версия, поэтому тебе будет не так уж и трудно.

– Откуда начинать? – уточнил Азиз.

Волобуев немного призадумался.

– Хороший вопрос. Пока даже неясно, с какой стороны подступить. Но начни, хотя бы, с нашего времени и постепенно углубляйся в прошлые годы.

– Понятно, Сергей Ильич.

– Кто из вас говорит по-французски? – поинтересовался хозяин кабинета.

Руку поднял один Скопов.

– Я могу кое-как читать и переводить со словарём, – произнёс Бабаев.

– А почему руки не поднял? – возмутился Волобуев.

– Потому что Павел владеет свободно, а я – на узбекский манер.

Все опять засмеялись.

– Понятно, – произнёс Сергей Ильич, – из четырёх человек французским владеют полтора. Но и это совсем неплохо. Ладно, господа и товарищи следователи, больше вас не задерживаю. Ирина, зайди через пару часиков, я тебе передам все свои дела.

– Хорошо, Сергей Ильич.

Кабинет опустел. Волобуев посмотрел на папки, лежавшие на столе, и прикинул, хватит ли ему времени, чтобы привести все дела, находившиеся в процессе расследования и производства, в презентабельный вид. Чтобы потом никакие другие следователи не жаловались на хаотичность переданных бумаг и документов.

Он любил порядок и дорожил своим именем. Ему казалось, что общее впечатление о человеке и его мире складывалось из каждодневных маленьких крупиц. Волобуев никогда не забывал поздороваться с охраной на входе в здание, интересовался здоровьем детей обслуживающего персонала и не забывал на 8 Марта поздравлять уборщиц на этаже. С такой же дотошностью он относился и к документам. Его коробило при виде грамматических ошибок в официальных документах. Он переживал по поводу пропущенных запятых или неправильного употребления слов. Поэтому и его папки, и дела, которые после расследования передавались в судебные инстанции или сдавались на хранение в архив, имели не только опрятный внешний вид, но и отличались безупречным содержанием с юридической точки зрения.

Двух часов ему не хватило. Он провозился до конца рабочего дня, и Ирине даже пришлось задержаться, чтобы из кабинета начальника исчезли теперь уже не его документы.

На следующий день, во вторник, курьер из головного офиса Орлова привёз Волобуеву объёмный пакет. Когда следователь его вскрыл, то обнаружил в нём пачку денег и две папки. Одна была со структурой холдинга, а вторая с документами на французском языке. Сергей Ильич вызвал к себе Ирину и Павла. Ей он передал девятьсот тысяч рублей, оставив себе на всякие расходы сто тысяч, а Павлу – папку на французском, попросив его бегло просмотреть её перед завтрашним днём.

Сам же он посвятил большую часть дня чтению различных статей про Орлова, распечатанные Бабаевым из Интернета, и ещё раз просмотрел свои блокнотные записи.

Целый день его не покидало чувство, что во всей этой истории было что-то недосказанное и скрытое. Чутьё следователя и богатый опыт подсказывали ему, что наверняка он наткнётся и, возможно, не один раз, на подводные камни. Но Волобуев не стал зацикливаться на этой мысли и решил не излагать своих сомнений подчинённым, учитывая, что они и без этого были совершенно не в восторге от предстоявшего расследования.

В среду утром он решил их удивить. Ему почему-то в голову пришла мысль о комфортабельной обстановке для продуктивного рабочего совещания, и во второй или третий раз в своей жизни он зашёл в кофейню недалеко от работы и купил в ассортименте бутерброды и пирожные. Удивившись собственному порыву, он попросил своего водителя организовать к десяти часам через буфет чай и кофе в кабинет. Волобуев вспомнил, как семь лет назад в Финляндии, на совещании при расследовании кражи олимпийских медалей сразу в нескольких европейских странах, в кабинете у высокого полицейского чина он видел нечто подобное.

Если старший следователь по особо важным делам СКР удивился своему внезапному порыву, то лица его подчинённых передали то шоковое состояние, в котором они оказались, войдя в кабинет. За все уже долгие годы работы вместе в этом кабинете им предлагали чай, довольно часто, и шампанское два раза в год – на 8 Марта и перед Новым годом. Поэтому, когда они увидели чай, кофе, бутерброды, пирожные, минеральную воду и лимонады, их мозги с реактивной скоростью стали искать причину метаморфозы. Когда же они увидели, к тому же, разложенные на столе блокноты для записей, ручки и карандаши, первой не выдержала Ирина.

– К нам кто-то присоединится? – спросила она с большой уверенностью в голосе.

– Да, – с серьёзным видом ответил Волобуев. – Духи прадеда Орлова и его брата.

Подчинённые вначале не поняли шутки, а потом облегчённо заулыбались.

– И это всё вы для нас подготовили? – недоверчиво спросил Павел.

– А для кого же ещё? – развёл руками Волобуев. – Для вас, лучших следователей СКР. Для создания, так сказать, непринуждённой обстановки.

– Вы нас в следующий раз так не пугайте, Сергей Ильич, пожалуйста! – взмолился Бабаев. – Или предупреждайте хотя бы заранее.

– Ну вот, на вас и не угодишь! – сокрушённо пожаловался Волобуев. – Я, между прочим, сам всё это покупал.

– Сразу видно, что не из нашего буфета. Поэтому ещё страшнее. Что же нам за дело предстоит, если начальник решил по собственной инициативе накрыть стол в десять утра не в праздничный день?

– Ладно, балаболы, хватит вычитывать меня за гостеприимство. Что же за молодёжь пошла такая неблагодарная! Здесь самообслуживание. Наливайте себе из чайников-кофейников что хотите. За стол и начинаем работать.

– Мне уже начинает нравиться, – заметила Ирина. – Деньги на расходы дают вперёд. Это раз. Забирают из делопроизводства всё без остатка. Это два. Меняют психологию начальства. Это три. Что ещё надо простой российской труженице?

– Садись к столу, труженица! – ироничным тоном приказал Волобуев. – Сейчас вся эта история ещё и легендами обрастёт.

– Непременно! – пообещал Бабаев. – Я первый разнесу по Следственному комитету, что вы теперь заставляете нас каждое утро кушать бутерброды с чёрной икрой на деньги Орлова.

Все громко засмеялись. Когда чашки оказались полными, а сотрудники расселись за столом для совещаний, Волобуев быстро заглянул в какие-то бумаги и начал рабочее совещание.

– Уважаемые коллеги, вынужден вам сообщить, что количество бутербродов и пирожных на столе обратно пропорционально количеству информации, которое у нас имеется по этому делу. Которое и делом-то нельзя назвать, – сокрушённо добавил хозяин кабинета. – В принципе, самая лёгкая часть – это письмо. Скажем так – не письмо, а всё, что связано с семьёй брата прадеда Орлова. Я вчера просматривал статьи про Орлова. Для этой части расследования – ничего. Ровным счётом ничего. Что касается другой части дела, саботажа, то даже если в статьях и есть какие-то зацепки, то нам пока этого не понять. Во всяком случае, я этого не увидел. В этой связи я решил поступить следующим образом. Павел, ты займёшься семьёй брата прадеда и письмом. Здесь, в Москве, мы, скорее всего, не много сможем выудить, но ты поищи в Интернете. Наверняка есть какие-то сведения про русских во Франции после революции, кружки или товарищества, архивы… Тебе надо понять алгоритм как искать данные про историю семьи. Читай Шекспира, выдвигай теории, пусть даже самые и абсурдные, и ищи людей, здесь или во Франции, кто сможет нам помочь.

– Сергей Ильич, – перебил его Скопов, – про папку сейчас поговорим?

– Подожди с папкой, Паша. Оставим её на потом. Азиз и Ирина, вы займётесь нынешней жизнью Орлова. Я хочу знать про него всё. Я вам передам папку со структурой компании. Пока нас интересует полный объём информации, потому что мы не знаем, что может пригодиться в последствии. Обратите внимание на его передвижения: где часто бывает, с кем встречается, куда летает, где отдыхает. В каких банках находятся счета его компаний. Попробуйте узнать, с кем из банкиров он близко общается. Посмотрите все сплетни за последние пять-семь лет: любовницы, поклонницы и т. д. Может быть, скандалы с проститутками. Сами знаете, наши олигархи иногда любят погулять по полной.

Сергей Ильич остановил свои наставления, чтобы выпить глоток чая.

– Угощайтесь, что же вы скромничаете. Может быть думаете, что это бутафория?

Азиз потянулся за сладким, Павел взял бутерброд, Ирина пила кофе и на еду даже не глядела. Сегодня она, как и все они, пришла без мундира. На ней была тёмно-синяя блузка и такой же тёмно-синий кардиган. Она внимательно смотрела на Волобуева и была на удивление сконцентрирована.

– Ирина, что-то ты сегодня молчаливая. Случилось что-нибудь?

– Да нет, Сергей Ильич. Вас внимательно слушаю. Вчера вечером я осознала, что когда речь идёт о таких людях, как Орлов, ничего простого не бывает. И если потревожили вас, да ещё и глава СКР дал добро на то, чтобы четыре следователя сдали все свои дела, то значит дело пахнет керосином.

– Пока мы этого ещё не знаем, – успокоил её начальник.

– Мы же не наивные новички, Сергей Ильич, – встрял Азиз. – Здесь что-то экстра-класса, просто к гадалке не ходи. Вопрос, насколько это всё опасно.

Впервые за последние дни Волобуев почувствовал внутри себя тревогу. Он действительно не думал ранее, что дело может принять непредвиденный поворот.

– Давайте начнём, а потом уже будем делать выводы, – голос начальника стал строгим. – Ирина, лично тебе я хочу поручить следующее. Поищи, что есть в разных судебных архивах по Орлову и его холдингу. И по компаниям, которые входят в его холдинг. В том числе арбитражные суды. Азиз, если что, помоги Ирине. Информации может быть очень много. Всю мелочь отсеивайте сразу. Ищите только крупняк.

– С какого уровня начинается крупняк, Сергей Ильич? – уточнила Ирина.

Старший следователь задумался. «А действительно, что такое крупняк для Орлова?» – подумал он про себя.

– Пятьдесят миллионов долларов? – предположил он.

Павел Скопов скептически посмотрел на него.

– Не думаю. Это мелко. Когда речь идёт о бизнесе в десятки миллиардов долларов в год, суммы, которые нас интересуют, должны быть на порядок выше.

– Ладно, выбирайте всё на уровне ста миллионов долларов и выше. Во-первых, я очень сомневаюсь, что будет много дел. Когда заключаются такие сделки, все решают во внесудебном порядке. Во-вторых, интересно увидеть, пересекались ли его интересы с кем-нибудь несколько раз. В-третьих, надо обратить внимание на то, судился ли он только с российскими компаниями или, в том числе, с заграничными. И последнее – сделайте список всех адвокатских контор или отдельных адвокатов, которые были втянуты в эти споры.

Подчинённые Волобуева делали пометки в блокнотах, лежавших перед ними. Следователь удовлетворённо смотрел на них, радуясь внутри от того, что ему пришла в голову мысль обеспечить их этими блокнотами.

– Кстати, – напомнил он, – блокноты эти тоже не оставляйте на видном месте. Или носите с собой, или запирайте в сейф.

В ответ было молчание, но сигнал был ими принят.

– Теперь по поводу списка, который я получил от Орлова. Фотокопии перед вами на столе. Меньшикова, Данелия и Леонов. Я хочу знать про этих людей всё – где родились, где живут, с кем спят и едят, были ли под судом и следствием, родные и близкие, налоговые декларации… Короче, всё, что можно. Очень аккуратно по поводу Данелии. Он выходец из органов госбезопасности. А этим людям не нравится, когда ими интересуются.

– Понятно, Сергей Ильич, примем к сведению, – заверил его Бабаев. – Можно начинать связываться с ними для допросов?

– Нет. Никаких допросов. Я сам с ними встречусь до конца недели. Будем беседовать в ненапряжённой дружеской атмосфере.

– Помощь вам понадобится? – на всякий случай поинтересовалась Ирина.

– Нет, занимайтесь своими делами, я сам справлюсь, – уверенно заявил Волобуев. – Паша, что во французской папке?

– Не густо, но есть новые зацепки. Все записи были сделаны на скорую руку, как будто пометки во время телефонного разговора. Я вообще сомневаюсь, чтобы у частного детектива не сохранилось больше записей. Либо всё было в компьютере, либо документы исчезли.

– Не тяни, что там? – поторопил Скопова начальник.

– Краткое изложение письма по-французски. Судя по всему, перевод рассказа Орлова. Цитаты из Шекспира тоже по-французски. Потом упоминается дочь Полина, а рядом запись о её свадьбе в 1938 году. И помечено, что мужа звали Кораблёв. А дальше ещё одна интересная запись: «Дочь Елена – Давос». И больше ничего.

– Ага, – обрадовался Волобуев, – Орлов мне говорил про то, что детектив то ли съездил, то ли собирался в Швейцарию. Вот и Давос всплыл. А кто такая Елена?

– Написано – дочь. Но чья дочь – непонятно. То ли Полины, то ли вторая дочь Григория Ипполитовича.

– Этого пока мы не знаем, но такие вещи легко узнаваемы в развитых странах. Полагается регистрация браков, разводов, рождений и смертей. Паша, тебе и флаг в руки. Ищи. Кстати, я забыл тебя попросить позавчера. Когда ты был в книжном, надо было поискать книги о русской эмиграции во Франции после революции и Гражданской войны. Купи, что посчитаешь нужным, и просмотри бегло.

– Хорошо, Сергей Ильич, – ответил Павел, совершенно не удивившийся просьбе, как будто ему чуть ли не каждый раз приходилось покупать и штудировать книги.

– Вы решили резко поднять его образовательный уровень? – Азиз в шутку спросил начальника, имея ввиду, что это было уже второе книжное поручение Скопову за три дня.

– Что-то вроде того, – улыбнулся Волобуев.

– Сергей Ильич, – обратилась к начальнику Ирина, поправляя рукав своего тёмно-синего кардигана, – а что насчёт бывшей жены Орлова? Вы почему-то её не вспомнили.

– Молодец, Ирина! – похвалил начальник. – Не вспомнил, потому что вылетело из головы. Годы берут своё. Телефон её у меня есть, мне его Орлов дал. И, естественно, было бы неплохо переговорить и с сыном Орлова от первого брака. Надо бы посмотреть на этого молодого человека, будущего светоча науки. Главное, чтобы они были в Москве.

– Ну, сын-то точно будет, – предположила Ирина. – Учебный год начался, поэтому он наверняка в Москве. Вы сами с ними переговорите?

– Да, сам. В любом случае, добавьте бывшую жену и её теперешнего мужа в список людей, про которых надо бы собрать хоть какую-то информацию. Ну, что у нас ещё?

Глава 5

Меньшикова была довольно миловидной женщиной, но далеко не красивой. Было ей за тридцать пять, но вот сколько точно, Волобуев не мог себе даже представить. Он хорошо знал, как современные женщины могли умело скрывать свой возраст, и уже давно перестал даже пытаться точно его определить, когда по роду деятельности встречался с женщинами. Эта неуловимая простому взгляду женская игра со временем и с возрастом его забавляла, и он внутри научился ценить и уважать их стремление выглядеть моложе и привлекательнее. В конце концов, размышлял он, они старались не только ради себя, но и ради мужской половины населения.

Галина Петровна была высокой, стройной и имела весьма привлекательные формы. Волобуев сразу оценил её значительный по размерам бюст, но виду не подал и во время всей последующей беседы мужественно и неотрывно смотрел ей только в глаза или выше уровня плеч, ни разу не опустив взгляд ниже.

Волосы у неё были крашеные, эдакая смесь каштаново-жёлто-осенних локонов. Говорила она быстро и чётко, рот её был плотно закрыт, держалась ровно, и во всём её облике была печать современной деловой женщины, уверенной в себе.

От неё легко пахло терпко-цветочным ароматом. Макияж был удачно подобран, поэтому её лицо, не такое уж и красивое из-за крупных форм, казалось гораздо привлекательнее.

При всей видимой уверенности в себе в ней не было ни капли той заносчивости, свойственной некоторым женщинам, когда они чувствуют себя на вершине успеха.

– Вы, наверное, промокли, пока добежали до кафе? – заботливым тоном спросил Волобуев.

– А зонтик зачем? – улыбнулась она в ответ.

– Я столик присмотрел вон там, в уголке, пока вас ожидал, – предложил следователь, показывая на самый дальний стол в полутёмном углу практически пустого зала.

– Прямо как в шпионских романах. Могли бы и к нам в гости прийти. У нас тоже умеют делать и чай, и кофе.

Он не стал говорить ей, почему не сделал этого. Во-первых, Волобуев не был уверен, что их разговор не записывался вездесущей службой безопасности холдинга. А, во-вторых, его опыт говорил о том, что вне служебных стен сотрудников компаний было легче разговорить.

Они уселись за стол и сделали заказ.

– Я вас слушаю, – серьёзным тоном произнесла она.

– Галина Петровна, сколько лет вы уже работаете у Орлова? – начал старший следователь.

– С 2003 года.

– Как вы попали к нему на эту должность?

– Через агентство по трудоустройству. Я до этого работала в одном министерстве, но там занималась, в основном, бюрократической рутиной. Как говорится, искала простор. Отправила анкету в агентство, и через два месяца уже имела новую работу.

– У вас высшее образование?

– Да, и четыре языка, – добавила она непринуждённо.

– Вот даже как! Завидую, – искренне прокомментировал старший следователь СКР. – Иногда мне так языки нужны! А у меня только один английский.

– Для вашей профессии, может, это и важно, но не так принципиально. А для меня это каждодневный хлеб.

– Да, могу себе представить. Вы каждый день пользуетесь языками? – начал он вполне невинно издалека.

– О, да! – эмоционально ответила Меньшикова. – Без них – как без рук.

– А какие у вас языки, кстати?

– Английский, французский, испанский и корейский.

– Даже корейский? – удивился Волобуев. – А его-то вы зачем изучали?

– Южная Корея – новый экономический монстр. Куча их компаний в мировых лидерах. У вас у самого дома, наверняка, есть товары южнокорейских компаний: то ли телевизор, то ли пылесос, то ли микроволновая печь… Сами знаете, сколько всего они выпускают.

Официантка принесла чай. За окном было зябко, сыро и мерзко. В такую погоду Волобуев обожал сидеть в тёплом месте и пить чай. Ему это всегда поднимало настроение.

– У Орлова много заграничного бизнеса? – поинтересовался Сергей Ильич.

– Достаточно. Я вам передавала схему холдинга, вы её просмотрели?

– Да. Но если бы вы мне всё объяснили живыми словами, я был бы вам очень признателен.

Меньшикова на секунду задумалась, наливая, тем временем, себе чай из чайничка.

– Даже не знаю, с чего начать, – немного растерянно произнесла она. – Есть бизнесы и в ближнем зарубежье, и в дальнем.

– А вы по порядку. Я буду для себя помечать, вы не возражаете?

– Нет-нет, конечно, не возражаю. Тогда давайте пойдём по отраслевому принципу. Во-первых, нефтехимическая отрасль. Предприятия Михаила Анатольевича продают разные полимеры, синтетический каучук, продукцию органического синтеза многим компаниям: и в Китай, и в Корею, и в Германию, и во Францию. У нас много покупают и американцы, но они, практически, всё перепродают другим клиентам. Под этот бизнес имеются собственные трейдеры в Лондоне и Шанхае. Во-вторых, мобильная связь. У Орлова есть компании на Украине, в Индии и в Словакии. Кроме того, есть доли в компаниях в Узбекистане, Тунисе и Марокко. В его медиа-холдинг входят телевизионные каналы Украины, Молдовы, Казахстана и Марокко. Плюс собственные газеты в этих же странах. Сейчас мы создаём под всё это собственное рекламное агентство. Плюс три года назад мы купили несколько интернетовских поисковиков: в Чехии, Аргентине и Египте. Что же касается металлургии, то есть один завод в Казахстане и доля в двух немецких комбинатах и одном китайском. Плюс европейский офис холдинга в Лондоне.

– Слушая ваш рассказ, можно изучить географию мира, – уважительно заметил Волобуев. – И что, вам приходится со всеми этими структурами общаться?

– Что вы, нет, конечно! Это просто нереально! Мне и ста часов в день не хватило бы. Все производственные, технологические, коммерческие и другие вопросы находятся в компетенции компаний, которые входят в наш холдинг. Например, медиа-холдинг ведёт все вопросы, связанные с телевизионными каналами, газетами, Интернет-бизнесом, радио, рекламой. Офис в Татарстане ведает вопросами нефтехимии. И так во всём. Михаил Анатольевич тоже физически не в состоянии всем управлять. Есть чётко отработанная структура, иерархия в холдинге, система отчётности. Управляющий директор, в конце концов. Орлов занимается общим контролем и разработкой стратегических направлений.

– Каких, например? – поинтересовался следователь.

– Развитие Интернет-бизнеса в России, создание сети зарядных станций для электромобилей, производство новых полимеров и оптимизация нашего нефтехимического бизнеса, развитие системы связи и телекоммуникаций… То есть, создаются команды под каждый новый перспективный бизнес. Они разрабатывают бизнес-план, вырабатывают стратегию, дают рекомендации, а потом Михаил Анатольевич со своими экспертами оценивает бизнес, свои возможности и ресурсы, изучает юридические аспекты сделок и только потом принимает решение.

– Окончательное решение всегда за ним? – на всякий случай поинтересовался Волобуев.

Меньшикова растерянно на него взглянула.

– А за кем же ещё? Холдинг – его собственность. У некоторых топ-менеджеров есть доли, но они незначительны и не могут повлиять на окончательное решение.

– Случаются провалы? – прямо поинтересовался Сергей Ильич.

Галина Петровна поджала губы, как будто ей что-то не понравилось в заданном вопросе.

– Бывает, не без этого. Всего нельзя учесть, жизнь непредсказуема. В 2007 году Орлов купил девелоперскую компанию в Австрии и часть строительной компании в Испании. А в 2008 году начался кризис. Акции испанской компании обрушились в десять раз, а австрийская каждый год с тех пор приносит одни убытки. Но кто же мог предвидеть, что строительная индустрия в Европе чуть ли не отомрёт вообще?

– Да, знал бы прикуп – не работал бы, – с улыбкой прокомментировал Волобуев. – А случается такое, Галина Петровна, что интересы Орлова пересекаются с интересами других сильных мира сего?

– Сплошь и рядом. Если, к примеру, проходит процесс приватизации чего-нибудь государственного, то, как правило, желающих всегда предостаточно. Тогда начинается закулисная возня. Создаются альянсы, перетасовывается недвижимость, лоббируются интересы.

– Интересно, интересно, – ухватился за эту мысль Сергей Ильич. – А что значит «перетасовывается недвижимость»?

– Попытаюсь вам это разъяснить попроще. Вы когда-нибудь играли в игру, которая называется монополия?

– Не приходилось, – признался следователь. – Я всё больше в шахматы, шашки и догонялки.

– Понятно, – улыбнулась Меньшикова, оценив юмор собеседника. – Тогда представьте себе на минуту, что вы олигарх, и что в какой-то отрасли, неважно какой, у вас есть три завода – два в европейской части России и один на Дальнем Востоке. А у ваших основных конкурентов есть, скажем, два завода в Сибири и на Дальнем Востоке. И вот внезапно государство объявляет о приватизации крупного завода по вашему профилю где-то на Урале. Завод интересует и вас, и ваших основных конкурентов. Но если вы вступите с ними в открытую схватку на аукционе, то это может прилично поднять цену предприятия. А, как известно, переплачивать никто не любит. И вам, и вашим конкурентам есть смысл договориться до аукциона. Так как у вас уже есть два предприятия в европейской части России, то ещё одно производство на Урале вам надо больше, чем вашим конкурентам. По многим причинам, но основные это три: снижение транспортной составляющей, оптимизация всех других издержек и увеличение вашей доли рынка в европейской части. Конкуренты это тоже понимают и предлагают вам следующее: они не будут, в реальности, конкурировать с вами на аукционе, но за это вы продадите им ваше предприятие на Дальнем Востоке. У них те же мотивы, что и у вас, только регион другой. Таким образом, вы избавляетесь от обременительных накладных расходов на Дальнем Востоке и получаете желанное предприятие на Урале. А на деле, чтобы аукцион был признан состоявшимся, ваши конкуренты делают два предложения на аукционе: одно напрямую от себя, а второе – через подконтрольную им фирму, как правило, какой-нибудь офшор. Но оба предложения оказываются ниже вашего. А вы тоже даёте несколько предложений – одно более высокое от себя, а второе, пониже, от какой-нибудь фирмы, подконтрольной напрямую вам. Следовательно, и аукцион будет признан состоявшимся, и цена будет умеренной.

– Как вы всё понятно объясняете. Но вот что, скажем, будет, если я потом не захочу продавать предприятие на Дальнем Востоке?

– Штраф или арбитражный суд. Такое крайне редко случается.

– А если сторон не две, а четыре, скажем, – продолжал расспрос Волобуев.

– Четыре договорятся между собой так же, как и две. Обменов фантиками только будет больше. Или иногда совладельцами становятся две стороны сразу.

– И Михаил Анатольевич, точнее его холдинг, участвует в таких торгах?

– А чем мы хуже других? Конечно, участвуем. Для консолидации позиций на рынке, для прибыльных сделок, для выполнения обязательств перед партнёрами… Причин и поводов бывает множество.

– Вы всегда в курсе принимаемых решений?

– Да, – спокойно ответила Галина Петровна. – Я не участвую в принятии решений, но если оно принято, я об этом сразу узнаю.

– Скажите, пожалуйста, на вашей памяти было что-нибудь такое конфликтное у Орлова с другими предпринимателями?

Ну, очень серьёзные разногласия на уровне драки. Я имею ввиду метафору, конечно.

– Четно говоря, не припомню. Михаил Анатольевич отличается большой деликатностью и щепетильностью в подобных делах. Не в его правилах доводить такие ситуации до конфликтов. Бывают разногласия, споры и даже суды, но ничего из ряда вон выходящего. Обычная деловая практика…

Волобуеву показалось, что он только что съел тарелку совершенно пресного супа. Создавалось впечатление, что незримый дух Орлова витал и здесь над ними.

– Галина Петровна, вы часто сопровождаете Михаила Анатольевича в его поездках?

– Если поездки деловые – то часто, практически всегда.

– А почему не всегда? – допытывался Сергей Ильич.

– Сергей Ильич, мы ведь живём в России, правда? Если один бизнесмен приглашает другого на охоту или в баню, пусть даже за тысячу километров, зачем я ему там нужна? Веники подавать? Нет уж, извольте… У нас в банях и саунах полстраны поделили. А чем заканчиваются у нас эти бани и сауны, вы и без меня хорошо знаете. Как говорится, в Тулу со своим самоваром не едут.

– То есть деловые поездки бывают разные, я правильно понимаю?

Она лишь утвердительно кивнула головой.

– А Михаил Анатольевич часто ездит в Сочи? У него ведь там и дача, и яхта…

– Ну, яхта эта, скажем, чаще находится в Средиземном море, чем в Сочи. А что касается поездок туда… А почему вы его сами об этом не спросите?

Волобуев уловил сомнения Меньшиковой. Скорее всего, она не знала, как отвечать и какие это могло иметь последствия.

– Спрошу и его. Но вы-то уж точно должны знать. Его график – это ваша прерогатива.

– Пять-шесть раз в год. Иногда по собственной инициативе, иногда его туда вызывают. Сами догадываетесь, кто и зачем.

– Президент берёт его в свои поездки? – осторожно спросил Волобуев.

– Да, как минимум раз в год. И по стране, и заграницу.

– На вашей памяти это уже давно происходит?

– Когда я пришла, такие поездки практиковались, – сухо и уклончиво ответила она.

– А скажите, Галина Петровна, было такое, чтобы руководство страны за что-нибудь рассердилось на Орлова?

– В 2009 году за задержки с выплатой зарплаты на двух периферийных предприятиях, – бойко и чётко ответила женщина.

Сергей Ильич аж поразился скорости ответа и уверенности, с которой это было произнесено.

– Вы что, ждали от меня этого вопроса? – попытался понять он.

– Сергей Ильич, знаете, сколько раз мне приходилось в компании Михаила Анатольевича общаться с прессой? Сотни раз! Неужели вы думаете, что меня может удивить или поставить в тупик какой-нибудь вопрос? Тем более, что у нас в холдинге давно проводится политика прозрачности бизнеса.

Волобуев скептически посмотрел на неё, но никак не прокомментировал эту тираду.

– Галина Петровна, а что вы мне можете поведать о супруге Орлова?

– О Валентине Сергеевне? Умная образованная женщина. Она на десять лет младше Михаила Анатольевича. Отец её когда-то давно работал в Госплане, а потом был чиновником в правительстве Ельцина. Она очень тактичная и корректная во всех отношениях. Со всеми подчинёнными Михаила Анатольевича общается только на «вы». Никогда не позволяет себе никакой фамильярности.

– А каковы отношения супругов?

– Я считаю, что это счастливая пара, – моментально ответила личный ассистент Орлова.

Сергей Ильич усмехнулся про себя. Иного ответа от неё он и не ожидал. Лично у него были сомнения по поводу «счастливой пары». Когда муж жил в Москве или в самолётах и гостиницах, а жена с сыном прятались где-то от возможных недругов.

– Галина Петровна, у Михаила Анатольевича есть близкие друзья в бизнесе?

Этот вопрос, похоже, тоже застал её врасплох. Он это увидел по широко открывшимся глазам и поднявшимся бровям.

– Есть хорошие деловые приятели… Начальник, к примеру, общается с управляющим директором холдинга и его семьёй…

– Управляющий директор? А кто он?

– Поль Милич. Он из Канады.

– И давно он у вас?

– Семь лет.

– Срок немалый. Ему у вас так нравится?

– Наверное, всё устраивает человека: и условия, и деньги, и отношение Орлова.

– Много, наверное, получает? – предположил Волобуев.

– Я не имею доступа к персональным контрактам топ-менеджеров, – строго, но спокойно парировала она.

«Такую ничем невозможно прошибить, ни вывести из себя», – подумалось Волобуеву.

– Галина Петровна, вы считает, что у Михаила Анатольевича сложились близкие дружеские отношения с этим Полем… короче, канадцем?

– Поль Милич, – подсказала Меньшикова. – Нет, скорее приятельские.

– Значит, близких приятелей у него в бизнесе нет?

– Я думаю, нет, – задумавшись, ответила она. – Приятели есть, а друзей нет.

– Хорошо, отойдём от друзей. А враги в бизнесе есть у Орлова?

– При том уровне бизнеса, какой у Михаила Анатольевича, у него, конечно же, есть недоброжелатели.

– Галина Петровна, а что, если мы с вами перестанем играть в кошки-мышки и будем отвечать на мои вопросы не общими фразами, а конкретно, а? – вдруг сердитым и немного уставшим тоном спросил он.

Она испуганно посмотрела на него, ничего не понимая.

– Я здесь, в конце концов, распиваю с вами чаи не потому, что мне очень хочется, а для того, чтобы помочь вашему шефу. А вы ему хотите помочь? Или мне позвонить Орлову и сказать, что его незаменимая помощница общается со мной общими фразами? Вы что же думаете, Галина Петровна, что я журналист из областной газеты? Или вас вводит в заблуждение мой цивильный вид? Так я могу и китель одеть с погонами.

Теперь в её глазах был хорошо виден испуг. Наконец лицо Меньшиковой из пресно-кислого превратилось в живую гримасу, пусть это были страх и растерянность. Ему надо было загнать её в угол, чтобы она отошла от своих бесцветных и пустых канонов и сообщила бы ему хоть что-то, что могло бы помочь в расследовании. Он устал тянуть из неё слова и мысли, к тому же не считал, что должен был с ней особенно церемониться.

– Я вам на всё отвечаю, на все ваши вопросы, – потухшим голосом попыталась защититься Меньшикова. Её большая грудь теперь учащённо и высоко поднималась при дыхании.

– Галина Петровна, вы же умнейшая женщина, высококлассный специалист. Ну к чему мне ваши сухие и общие ответы? Мне нужно увидеть не то, что хорошо, а то, что плохо. Иначе я не смогу помочь вашему шефу. Вы понимаете меня? – теперь его голос звучал мягко и доброжелательно.

– Я понимаю, – она взяла себя в руки. – Попытаюсь быть краткой и конкретной.

– Вот и хорошо, – обрадовался Волобуев, – Ещё раз прошу вас ответить – за время всех ваших лет работы с Орловым у него были серьёзные враги в бизнесе?

– Где-то в 2004–2005 годах он серьёзно повздорил с одним банкиром, Марком Иосифовичем Самуиловым. Банк назывался «Сибирский фонд № 1». Орлов там давно обслуживался, и через этот банк шли большие суммы за нефтяные и газовые транзиты. Самуилов стал брать более высокие проценты за обслуживание. Причём ни с того, ни с сего. Михаил Анатольевич пригрозил перевести все счета в другой банк. Потом Марк Иосифович вывел наши деньги из оборота и дал понять Орлову, что это были проказы Центробанка. Мы проверили – оказалась наивная ложь. Орлов вначале послал управляющего директора, потом финансистов. А затем адвокатов. Деньги он свои вытащил, счета перевёл в другие банки, а через месяц на банк наехала налоговая. Короче, банк накрылся, его с потрохами приобрёл «Сбербанк».

Волобуев теперь быстро писал в блокноте, радуясь как ребёнок хоть какой-то конкретной информации.

– Что ещё? – машинально произнёс он, поддавшись охватившему его возбуждению.

– В 2007 году, – продолжала Галина Петровна, теперь больше походившая на большого взъерошенного кота, – у Михаила Анатольевича была конфликтная ситуация с украинским олигархом по фамилии Гайдамак. Тот предложил выкупить у нас телевизионный канал, две радиостанции и три газеты, которыми наш холдинг владеет на Украине. Что меня тогда удивило, так это наш быстрый ответ. Михаил Анатольевич ответил «нет» в тот же день, когда получил оферту. Через месяц Гайдамак прислал новое предложение – в полтора раза выше прежнего. Орлов опять отказал. Более того, я не знаю, почему, но все эти каналы и газеты стали вдруг в открытую вести информационную войну с Гайдамаком. У нас вообще в холдинге существует незыблемое правило – никакой политики! Ни левых, ни правых, ни консерваторов, ни либералов, ни коммунистов… А тут, вопреки собственной политике, мы ввязываемся в политическую перепалку на Украине. Я об этом хорошо знаю, потому что в 2007 году уделяла много внимания, по просьбе Орлова, медиа-бизнесу. Самое странное, что после всех этих перепалок Гайдамак, спустя четыре или пять месяцев, предложил нам обмен: наши медийные ресурсы на Украине на его долю в китайском поисковике. Со всех точек зрения это было очень выгодное предложение для нас.

Она замолчала, как будто внезапно потеряла нить рассказа.

– И? – нетерпеливо спросил старший следователь СКР, не отрывая голову от блокнота.

– Совершенно случайно я услышала тогда, как Орлов дал распоряжение директору медиа-холдинга, входящего в нашу общую структуру, послать Гайдамака открытым текстом.

Волобуев удивлённо посмотрел на Меньшикову, видимо не до конца понимая смысл того, что она ему только что пересказала.

– Что сделать открытым текстом? – переспросил он.

– Послать его очень далеко… Ну вы понимаете, Сергей Ильич, куда и как посылают в России…

Теперь Волобуев осознал до конца смысл её слов.

– Вам это не показалось странным, Галина Петровна?

– Мне? – переспросила она, выигрывая время на обдумывание. – Ещё и как показалось! Михаил Анатольевич всегда такой деликатный в общении с другими предпринимателями.

Всё всегда тщательно обдумывает, взвешивает, просчитывает… А тут вдруг открытое противостояние, резкие непродуманные поступки, нецензурная лексика… Ни до, ни после этого я его не видела таким за все десять лет.

– Он вам что-нибудь объяснил? – поинтересовался Волобуев.

– Я не спрашивала, а он мне сам не объяснял. Однажды, ещё в самом начале, после второго предложения Гайдамака, я осторожно намекнула, что, исходя из рыночных цен, наши ресурсы на Украине были в той оферте переоценены. На что он меня одёрнул и дал понять, чтобы я не совала свой нос в вопросы с политической подоплёкой.

– А у вас были догадки?

– Да. Либо это были отзвуки популярных в те времена «газовых войн» с Украиной, либо предпринимались шаги по ликвидации очагов «русской» критики изнутри перед будущими президентскими выборами на Украине.

– Забавно, – прокомментировал Сергей Ильич, – весьма забавно. Ещё с кем были конфликты?

– Больше ничего особенного не припомню. Ничего из ряда вон выходящего.

По её голосу и внешнему виду Волобуев понял, что она говорила правду.

– Скажите, Галина Петровна, а Орлов когда-нибудь при вас упоминал про письмо его прадеда?

– Простите, чьё письмо? – переспросила она, не поверив тому, что услышала.

– Старинное письмо, полученное ещё до войны прадедом Михаила Анатольевича?

– Никогда о таком не слышала, – уверенным тоном ответила Меньшикова.

Волобуев понял, что больше для себя он не сможет выудить ничего. Ровным счётом ничего.

Глава 6

Данелия зашёл в помещение кафе с перекинутым через руку плащом. Волобуев его представлял, почему-то, совершенно другим. Ему казалось, что он обязательно увидит высокого и хорошо сложенного мужчину с волевым и мужественным лицом, играющими скулами, мощным подбородком и огромными сильными руками.

Реальность оказалась совсем иной. Борис Вахтангович оказался среднего телосложения, роста не больше метра семидесяти пяти, с уже наметившимся животом человека, который давно перевалил за пятьдесят. Он был аккуратно подстрижен, но голова его представляла сплошное поле седых волос. Нос был с небольшой горбинкой и широкими ноздрями. Высокий лоб делал его лицо непропорционально продолговатым. Глаза у Данелии были живые и далеко не безразличные. С самого первого мгновения они впились в следователя и стали его изучать с дотошностью буровой установки, проникая постепенно вглубь и не упуская ни одной мало-мальской детали.

У Бориса Вахтанговича, несмотря на средний рост, были большие холёные бледные руки, поросшие тёмными волосками. Непроизвольно, время от времени, он тёр пальцы рук о ладони – видимо привычка, приобретённая с годами.

Одет он был в безукоризненный костюм-тройку. Все детали туалета были тщательно продуманы и учтены: чёрный однотонный костюм, серая рубашка и тёмно-серый галстук. Ничего яркого и вызывающего. На манжетах рубашки красовались запонки стального цвета. Хотя, подумалось Волобуеву, они могли быть и из белого золота. У людей этого круга такое было принято для видимой скромности. На запястье левой руки были видны круглые часы с чёрным циферблатом и на чёрном ремешке. Корпус часов тоже выглядел стальным, но на этот раз Волобуев почти был уверен, что это было белое золото. Несмотря на дождь и обычную московскую слякоть, его массивные чёрные туфли с простроченной поперечной линией на носке были не только абсолютно чистыми, но и блестели в полутьме кафе. Чисто машинально Волобуеву захотелось спрятать подальше под кресло свои туфли, на которых были прекрасно видны следы московской осенней грязи.

В целом облик Данелии был безупречен даже в самых маленьких деталях. Держался он прямо, с высоко поднятой головой, и свет, падавший на его лоб, делал его визуально ещё большим.

Он осмотрел помещение внимательным взглядом, увидел Волобуева, и то ли по наитию, то ли по ещё какой-то причине направился к его столику. Старший следователь приподнялся с кресла.

– Борис Вахтангович!

– Сергей Ильич!

Мужчины поздоровались за руку и уселись в кресла напротив друг друга.

– Наслышан много о вас, – осторожно начал Волобуев.

– Я тоже знаю много про вас, – ответный удар бывшего сотрудника госбезопасности оказался мощным и прямолинейным.

Сергею Ильичу сразу дали понять, с кем он имел дело. Наверняка в тот момент Данелия знал про Волобуева в сто раз больше, чем следователь про него.

– Продолжаете шутить в стиле вашей бывшей конторы? – старший следователь решил с помощью юмора избежать возможного противостояния.

– В этой стране без юмора нельзя, вы же знаете… А при наших профессиях и подавно.

– Да, это так, – вынужденно согласился Волобуев. – Вы давно пришли на работу к Орлову?

– Пятнадцать лет назад. Кстати, если вас это интересует, моей воли в том переходе не было.

– Вот как! – произнёс Сергей Ильич, делая вид, что удивился. – Произвол начальства?

Данелия натянуто улыбнулся.

– Вы со мной беседуете в кафе по собственной инициативе? Или тоже произвол начальства?

Это был уже второй удар, на сей раз более выверенный. Пока Волобуев с честью и достоинством держал удары бывшего чекиста.

– А вы, кстати, имели какое-нибудь отношение к тому, что я попал в этот переплёт? – поинтересовался Волобуев.

– Абсолютно никакого, можете мне поверить, – быстро и спокойно ответил Данелия. – Не в моих правилах привлекать вспомогательные силы со стороны.

Этот ответ стал третьим ударом за пять минут, на сей раз с привкусом превосходства. Старший следователь ГСУ СКР старательно сдерживал свой пыл и не хотел никакого ближнего боя.

– Что, всегда рассчитываете лишь на собственные силы?

– Да, выработанная за годы привычка. Но в данной ситуации выбор был не за мной и не за вами. Поэтому, как вы догадываетесь, мы по одну сторону баррикад и должны сотрудничать. Я готов поделиться с вами, но рассчитываю на такие же шаги с вашей стороны.

– Мне, по правде сказать, пока нечем с вами делиться, – извиняющимся голосом произнёс следователь, и для пущей убедительности развёл руки в стороны.

– Я это понимаю. Меня интересует лишь та часть вашего будущего расследования, которая прямо или косвенно затронет безопасность Михаила Анатольевича.

Волобуев понимал, что трактовка понятия «косвенно» была такой широкой, что могла запросто включать в себя любые моменты. Но на данном этапе расследования этот человек, сидевший напротив него в строгой чёрной тройке, безусловно был ему нужен.

– Борис Вахтангович, вы в курсе про аварию самолёта во Франции?

– Да, – коротко ответил тот, ожидая дальнейших вопросов.

– Вы принимали какое-нибудь участие в расследовании этого инцидента?

– Нет, меня не подпустили.

– Кто не подпустил? – поинтересовался следователь.

– Орлов. Он посчитал, что достаточно французской уголовной полиции.

Сказав это, он отпил глоток минеральной воды с газом, которую заказал сразу по приходу.

Волобуев, как обычно, пил чай.

– А вы так не считаете?

– Мне не положено так считать. Мне платят деньги не за то, чтобы я считал, догадывался, сомневался или предполагал. Я – начальник службы безопасности холдинга. Моя задача не считать, а принимать меры по обеспечению безопасности. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что в аэропорту, на стоянке самолёта, произошёл серьёзный сбой в охране объекта. До сегодняшнего дня у французской полиции нет никаких зацепок. Всё! Время безвозвратно упущено! Мы, как профессионалы, это хорошо понимаем. Если бы это был французский олигарх или какое-нибудь их высокопоставленное лицо, то и отношение было бы иное. А тут очередной богатый русский… Вот и расследуют, спустя рукава.

Волобуев имел иное мнение о французской полиции, но не стал спорить с Данелией.

– Борис Вахтангович, но вы же понимаете, что никто не разрешит вам вести официальное расследование на территории Франции? Ни допросов, ни прослушивания, ни слежки…

– Есть тысячи других способов, – спокойным тоном произнёс тот, но смысл фразы очень не понравился Волобуеву. Он знал, что эти люди просто так не сдаются.

– На ваш взгляд, почему Орлов запретил вам заниматься этим проишествием?

– Во-первых, не хотел огласки. А, во-вторых, боялся, что мы что-то сделаем не так.

– Кто это мы? – осторожно поинтересовался следователь.

– Я и люди, которых я бы привлек к работе.

Сергей Ильич посчитал, что расспрашивать про этих людей было бессмысленным занятием.

– А что, разве бывали случаи, когда вы что-то делали не так?

Взгляд Данелии, брошенный на Волобуева после этого вопроса, был далёк от доброжелательности. Он смотрел на следователя как лесоруб, который прикидывал, в какую сторону свалить дерево.

– Люди гражданские не всегда правильно понимают специфику нашей работы. Разве не так?

Надо было отдать ему должное – от встречного удара Волобуева он увернулся грамотно и достойно. Вдогонку прозвучавшему вопросу следователь согласно кивнул головой.

– Борис Вахтангович, мне нет никакого смысла задавать вам бесконечное число вопросов. Давайте пойдём блоками в целом – вы хорошо понимаете, что меня интересует. И, в конце концов, мы оба с вами хотим одного и того же – полной безопасности господина Орлова.

– Я к вашим услугам, – более дружелюбно произнёс тот.

– Начнём с блока личной жизни. Среди знакомых, друзей и просто людей, которые вокруг него вращаются, есть или был кто-то, кто может представлять реальную угрозу?

– Нет, – моментально ответил Данелия. – Как вы понимаете, из моего поля зрения не выпадает ни один человек, даже если он просто рядом стоял или фотографировался с Орловым. Рядом с ним практически всегда несколько телохранителей. Я получаю от них ежедневные отчёты, сам их анализирую, а каждые два-три месяца, в зависимости от обстоятельств, провожу с привлекаемыми экспертами совещания по определению или выявлению зон риска.

– Можно поподробнее, пожалуйста, – попросил старший следователь по особо важным делам ГСУ СКР. – Про экспертов я вас расспрашивать не буду, а вот термин «зона риска» меня заинтересовал.

– В любом общении, – начал бывший сотрудник госбезопасности, – будь то на производстве, в офисе или в личной жизни, накапливается, со временем, социально-личностный капитал. Например, Орлов хочет купить новый завод. Это значит, что он начинает привлекать каких-то консультантов или экспертов, и не все они из нашего холдинга. Своих-то я досконально знаю. Плюс, как правило, встречается с собственником или собственниками предприятия. Плюс поездки в другой город. А это значит, что прибавляются люди, окружающие его в гостинице, плюс водители, если это арендуемые автомобили, плюс официанты в ресторане… Короче, в плане социального общения в поле зрения оказывается сразу много лиц, и моей службе надо моментально реагировать на возможную угрозу. Не только потенциальную, но и маловероятную. К примеру, где гарантия того, что водитель арендованной машины накануне не потреблял наркотики? А что, если дежурный администратор гостиницы вдруг, ни с того, ни с сего, только рассчитывая на щедрые чаевые, пошлёт соблазнительных девиц в номер Орлову? Или, быть может, у директора покупаемого завода война с местными бандитами, поэтому хозяева и стремятся продать предприятие. Видите, всё это – социально-личностный капитал, который может скопиться очень быстро, и его надо моментально оценить и представить себе, где могут быть «зоны риска» для Михаила Анатольевича.

– М-да, – выразительно сжал губы Волобуев, – вы свою зарплату отрабатываете на все сто. Не во всех странах охраняют так президентов.

– Вы и представить себе не можете, на каком уровне поставлена моя служба. Коллеги по прошлой работе мне завидуют, особенно в техническом плане.

– Да ну! – нарочито восторженно произнёс следователь. – Даже так?

Данелия загадочно улыбнулся.

– Шагаем в ногу со временем.

– Борис Вахтангович, давайте, всё же, продолжим. Раз вы упомянули соблазнительных девиц… Может быть у Орлова угроза со стороны отвергнутых или брошенных любовниц?

Волобуев специально задал вопрос в очевидно-неделикатной форме, чтобы увидеть возможную реакцию Данелии.

– Сергей Ильич, при всём уважении, в личную жизнь Орлова я предпочитаю не вмешиваться и не обсуждать. Но могу прямо и с полной ответственностью заявить – «зон риска» там нет.

Волобуев, как человек весьма догадливый, уловил скрытый контекст слова «там». Если существовало это «там», то были и женщины.

– Хорошо, отойдём от этой темы, тем более, что не она меня сейчас больше волнует. Давайте займёмся производственным блоком или, скажем так, деловыми контактами Орлова. Вы с ним уже пятнадцать лет. Срок немалый. Я уверен, что если что-то было или есть, с точки зрения угрозы, то оно обязательно привлекло бы ваше внимание. Поэтому, прежде чем отвечать, хорошенько напрягите память, чтобы вспомнить всё. Итак, на вашей памяти, с кем у Орлова были серьёзные деловые конфликты?

Данелия потянулся за тонкой кожаной папкой, лежавшей справа от него на столе. Открыв её, он достал распечатанный листок бумаги.

– Я знал, о чём вы будете меня расспрашивать, – объяснил он.

Волобуева это объяснение совершенно не удивило. У него было впечатление, что Орлов пытался расставить в расследовании Сергея Ильича собственные декорации, как будто бы продолжал говорить с ним теперь уже посредством своих подчинённых.

В списке было четыре фамилии.

– Вам так легче будет, – предположил начальник службы безопасности холдинга. – Давайте вместе пройдёмся по ним. Первый в списке – Амбарцумян. Он был первым и единственным настоящим деловым партнёром Михаила Анатольевича. Разошлись они в 2001 году, а раздел активов и капиталов закончили в 2003. Расходились довольно злобно, хотя шума и не было. Но с 2003 года по сегодняшний день имя Амбарцумяна исчезло с горизонта Орлова. И не только. Он вообще перестал интересоваться Россией. Я ведь за всем слежу. Так что, с моей точки зрения, он выпал из «зоны риска». Тем более, что они, в сухом остатке, окончательно всё поделили и разошлись, как в море корабли.

Волобуев слушал и быстро писал.

– Второй в списке – Гайдамак Богдан Степанович. Перемирие или, скорее, затишье, судя по всему, – временное. Речь идёт о сильном украинском олигархе, который легко вхож в своё правительство. Хотя при новом украинском президенте его позиции сильно пошатнулись. Он был очень шустрым при прошлой власти, а сейчас, хоть и не в опале, но затих. Его позиции очень сильны у украинских силовиков, особенно их СБУ. В этом и кроется потенциальная угроза. У Орлова он хотел перекупить принадлежащие тому некоторые украинские СМИ, особенно в преддверии предстоявших тогда президентских выборов. Но, почему-то, Михаил Анатольевич отказался.

Это был уже второй человек, рассказавший Волобуеву историю про украинского олигарха, и не понявший до конца причин отказа Орлова.

– Третий в списке – Самуилов Марк Иосифович, банкир, бывший владелец банка «Сибирский фонд № 1». Конфликт был в 2005 году. На самом деле, раздор был высосан из пальца – люди до этого десять лет вместе работали и прекрасно ладили. А тут вдруг Самуилов захотел прикупить ещё один банк, и ему не хватало финансовых ресурсов. Так эта жадная еврейская башка не придумал ничего умнее, как урвать чуточку больше с Орлова. А потом ещё, под отвлекающий манёвр о процентах за обслуживание, он перекинул часть денег нашего холдинга на свою покупку. Думал, что задержка на месяц-другой нас не обременит. Я в своей жизни многих евреев повидал. Большинство – умные и расчётливые, своего не упустят. Но и порядочность тоже им присуща. И, что самое важное, история научила их терпению и хитрости. А этот оказался настолько жадным, что у него крышу снесло. Это я уже потом вычислил, что у него в то время, почти в шестьдесят лет, появилась двадцатипятилетняя любовница. Вот его и понесло на подвиги… Короче, конфликт мы погасили, деньги забрали, счета там закрыли, а банк «сдали» налоговикам. Поступили жёстко, но иногда следует делать публичную порку, иначе тебя перестанут адекватно воспринимать. Но я сомневаюсь, что Самуилов представляет сейчас какую-либо угрозу, даже если и затаил злобу на Орлова. Он сейчас в Израиле, после двух операций на сердце, и ему явно не до Михаила Анатольевича.

– А четвёртый человек? – поинтересовался Волобуев с неподдельным интересом.

– Сугробов Игорь Валентинович, – понизив голос, ответил Данелия.

Сергей Ильич оторвал свой взгляд от листка, где только что сам прочёл четвёртую фамилию, и с нескрываемым удивлением посмотрел на собеседника.

– Вы хотите сказать, что это тот самый…

– Ага, именно, тот самый. Правая рука министра МВД. Первый зам, или второй человек в их структуре. Новый протеже премьера, борец с коррупцией. Генеральская должность в сорок два года.

– И что же такого ему сделал Орлов?

– История давняя, ещё институтская. Они когда-то вместе учились. На разных курсах и факультетах, но в одном институте. Орлов увёл у Сугробова девушку, на которой тот уже чуть ли не собирался жениться. Её звали Марина. Сугробов впал в транс, бросил институт. Однако через год воспрянул духом и поступил на юридический.

– А как это вам всё известно?

– Орлов однажды намекнул, а дальше я всё разузнал сам, – загадочно ответил Данелия.

– Хорошо, что вы не любите вмешиваться в личную жизнь Орлова, – с большим удовольствием и к месту съязвил Волобуев.

Начальник службы безопасности криво ухмыльнулся, но никак не прореагировал на выпад следователя.

– И вы думаете, что спустя двадцать лет первый замминистра МВД способен на вендетту?

– Сергей Ильич, не могу поверить, что вы мне задаёте подобный вопрос. У вас что, никогда не бывало подобных случаев в вашей богатой практике? Как раз такое очень тяжело забывается. Люди женятся, имеют семьи и детей, а в голове эдакий червячок: а что было бы, если бы я тогда женился на Марине? Тяжело простить подобное. У меня ведь корни грузинские, сами понимаете. Так мы подобного не забываем и редко кому прощаем. И русские ничем не лучше. Конечно, обида обиде рознь. Я не имею в виду, что Сугробов может взять табельное оружие и подстеречь Орлова на каком-нибудь приёме в Кремле. Ни в коей мере! Но ведь вас на данный момент интересуют конфликты и враги? Любовь – сильнейший повод для обиды. Да и технических средств и возможностей у Сугробова теперь предостаточно, чтобы превратить жизнь Михаила Анатольевича в сплошную чёрную полосу. Хотя понятно, что с точки зрения саботажа во Франции он был совершенно ни при чём. Да и обида такая предполагает другой тип мщения – не моментальная смерть, а страдание.

– Что-то вроде графа Монте-Кристо?

– Вот именно. Тот, кто таил обиду столько лет, не захочет закончить всё сразу. Ему надо насладиться болью обидчика.

– Но Сугробов не производит, на мой взгляд, впечатления такого человека. Я бы назвал его практически безупречным, – выразил своё мнение Волобуев.

– Вот как раз таким я и не доверяю больше всего, – снисходительно прокомментировал начальник службы безопасности.

Сергей Ильич не стал больше спорить по поводу Сугробова, ни пытаться что-то объяснить Данелии. Тем более, что сам был близко знаком с новоиспечённым замминистра МВД, а их жёны даже дружили. Вот почему он не хотел привлекать повышенное внимание к личности Сугробова и своими комментариями возбуждать лишний интерес и без того сверх подозрительного бывшего работника ФСБ. Хотя, подумалось ему про себя, если бы старшему следователю пришлось однажды создать службу безопасности, лучшей кандидатуры, чем его собеседник, просто не имелось.

– Больше в списке никого нет, – разочарованно произнёс Волобуев. – Однако, когда я лично беседовал с Михаилом Анатольевичем, он мне поведал, что ему и недели не хватит, чтобы перечислить своих врагов.

– Это так, – согласился Данелия. – Но мы должны различать просто врагов и врагов, способных на поступки. А врагов у Орлова – хоть отбавляй. Все его слияния, поглощения, покупки, продажи, обмен активами неизбежно подпитывают определённую массу людей, чьи интересы были серьёзно задеты. Одни затаивают обиду, другие пытаются идти в суд, третьи что-то там лоббируют через силовые или государственные структуры… Так же и на том высоком уровне, где общается Орлов. Всем мил не будешь. С одними он общается, другие его недолюбливают. Многие там, наверху, являются пленниками денежной циркуляции. А для этого и служат олигархи. Каждый лоббирует свои интересы, находит или создаёт собственные группы из прикормленных им чиновников. Те, которых прикормил Орлов, любят его. А другие, прикормленные другими олигархами, его вовсе не любят и вставляют палки в колёса при первом удобном случае. Все они становятся одинаковыми, подражая друг другу. Скученная масса не отличается большой изобретательностью. В России коррупцию декретами не запретишь. А теперь добавьте в список девушек и женщин брошенных, отвергнутых или иногда обманутых в своих искренних чувствах… Добавьте тысячи просителей, которым когда-то в чём-то было отказано. Всем не угодишь. Вот вам и законченный список недоброжелателей любого уровня: от низов до самого высокого. Покажите мне, Сергей Ильич, страну, где все дружно и искренне любят богатых. Я лично такой не знаю.

– Вам нравится работать у Орлова? – вдруг поинтересовался следователь.

– Вначале не нравилось. Более того, я был зол на своих, которые меня сюда сплавили. Когда ещё был Амбарцумян, было очень тяжело. У того были свои манеры и причуды, свои люди наверху, свои порядки… Мне не давали развернуться. Орлов меня жалел и понимал, поэтому я остался с ним после того, как они расстались. Но вот теперь, по прошествии пятнадцати лет, я доволен. Вы знаете, между нами, это как иметь собственный филиал Лубянки. Но, при этом, не надо выпрашивать деньги под программы, убеждать, доказывать. Мне выделяют столько, сколько надо. Я не придумываю цифр – я их отрабатываю. Жизнь заставила меня многому учиться. Я понятия не имел о промышленном шпионаже. Теперь я дока. Я был на «вы» с компьютерной техникой, а теперь дружу с лучшими хакерами и разбираюсь в компьютерных защитах. Мне интересно, а это, согласитесь, самое главное. Вы-то точно меня понимаете. Мужику, кроме уверенности, нужна мулечка в жизни, что-то, до чего лежит душа. Вот это я и приобрёл у Орлова.

Всё это Данелия произнёс с глубоким убеждением, спокойно и с уверенностью в голосе.

– А что вы скажите насчёт Меньшиковой и Леонова? – Волобуев вернул собеседника к интересующей его теме.

– Отличные профессионалы. Леонов из-за своей сверхлояльности очень много потерял и продолжает терять в личном плане. Но я ни разу никогда не слышал, чтобы он на что-то пожаловался. Меньшикова – умница, разруливает всю организационную работу и часто выступает в роли буфера для Орлова. Все первые удары оттягивает на себя и готовит шефа только для позитивных появлений на людях. Это, согласитесь, удивительное качество. Редко встретишь такую умную женщину, чтобы всё так быстро понимала и решительно действовала. Но когда её брали, у него в голове уже был эталон.

– Простите, вы сказали – эталон? – переспросил следователь.

– Да, совершенно верно. До Меньшиковой были две других ассистентки, но продержались не больше месяца каждая. А вот до них была Ионова – умопомрачительная во всех отношениях. Талантливая, высококвалифицированная, инициативная, знающая, а самое главное – надёжная.

– И Орлов сам её отпустил? – недоверчиво спросил следователь.

– У них случился бурный роман, закончившийся тупиком, и она, как умный и деликатный человек, ушла. По обоюдному согласию.

Хотя Волобуев уже слышал эту историю вкратце от самого Орлова, она всё равно продолжала его интересовать.

– А эта женщина, Ионова, не может затаить обиду на Орлова?

– Ионова устроила свою жизнь во всех отношениях: у неё своя фирма, серьёзные деньги, маленький сын. Я думаю, что у неё есть то, что называется женским счастьем. Не думаете же вы, что я её выпустил из виду? Я даже тех, кто долго рядом с Орловым, постоянно проверяю и перепроверяю.

Волобуев, почему-то, в этом и не сомневался.

Глава 7

Леонова Волобуев найти не смог. Его мобильный не отвечал, поэтому старший следователь решил побеспокоить Меньшикову. Она ему любезно объяснила, что Михаил Анатольевич находился в запланированной поездке на Дальний Восток, и не вернётся до середины следующей недели. А Леонов, соответственно, сопровождал шефа в поездке.

Сергей Ильич особенно и не расстроился, потому что не ждал ничего необычного от этого разговора. У него складывалось впечатление, что олигарх продолжал с ним тот странный и бессвязный разговор, начатый на яхте. Было ясно, что Орлов очень дорожил своим имиджем и именем. Люди, его окружавшие, рассказывали о нём только хорошие вещи и выдавали, пока что, информацию по крупицам. Совершенно непонятно, к чему были эти сведения и куда они должны были завести расследование.

Единственной рациональной мыслью было собрать своих сотрудников и посмотреть, что у них накопилось к тому моменту. Они договорились на вечер пятницы. Волобуеву нравилось назначать совещания на пятницу вечером. Таким образом он заряжал своих сотрудников пищей для размышления на время выходных и, соответственно, заряжался сам. Волей-неволей все они, привыкшие ежедневно разрешать всевозможные головоломки, поддавались бесконтрольному течению мыслей и продолжали думать о делах. Жена Волобуева, Антонина, давно усвоила эту привычку мужа и сердилась, когда он ей сообщал по телефону про очередную встречу «мозгового центра» в пятницу, но ничего не могла с этим поделать.

Они собрались в кабинете Волобуева в пять вечера. За окном было темно. Лил дождь, холодный и мерзкий, сильные порывы ветра время от времени бросали струи на окна, нарушая привычную деловую обстановку, заставляя удивлённо поднимать головы.

– Начну я, – предложил хозяин кабинета своим подчинённым. – Пока мне удалось переговорить только с Меньшиковой и Данелией. Леонова нет, он вместе с Орловым улетел на Дальний Восток. Как мне объяснила Меньшикова – в запланированную командировку.

– Сергей Ильич, вы телевизор иногда смотрите? Или только криминальную хронику и прогноз погоды? – весело спросил его Бабаев.

– К чему ты клонишь? – нахмурил брови Волобуев.

– Куда вчера улетел президент страны и полправительства? – продолжил Азиз.

Волобуев растерянно пожал плечами – накануне вечером он ходил с супругой в театр, а утренние новости ему посмотреть не довелось.

– На Дальний Восток, – подсказала Ирина.

– Совершенно верно, – подтвердил Бабаев. – А теперь всё ясно, как дважды два – четыре. На Дальний Восток улетел президент, и туда же подался Орлов. Поездка планировалась заранее. Значит, они вместе. Наш президент любит возить с собой команду олигархов и тыкать их носом в очевидные дыры и прорехи. Президент набирает политические очки, а народ с удовольствием смотрит, как отчитывают олигархов. Так сказать, небольшое, но всё же внутреннее удовлетворение для людей.

– Ладно, не будем отвлекаться. Вначале по разговору с Меньшиковой. Большая часть – ни о чём. Толковая женщина, но такое впечатление, что взвешивала каждое слово. Она у Орлова с 2003 года. Устроилась через агентство по трудоустройству. Четыре языка, включая корейский.

Пятнадцать минут ушло у Волобуева на то, чтобы подробно передать суть разговора с Меньшиковой. Ещё столько же времени он рассказывал, сверяясь по своим блокнотным записям, про разговор с начальником службы безопасности холдинга. Его подчинённые внимательно слушали и помечали в своих блокнотах, недавно подаренных Волобуевым.

– Сыровато, – выразил своё мнение за всех Скопов. – То есть, за все пятнадцать лет Данелия вам предложил список с четырьмя фамилиями? При таком подходе Орлов может запросто баллотироваться в президенты на следующих выборах.

– Не исключено, – серьёзно заметил начальник. – Пока у него этих планов нет. Как минимум, в открытую это не обсуждается.

– Только самоубийцы будут обсуждать это в открытую, – заметил Азиз. – Кому охота ватники в колонии шить? Олигархи теперь сами никуда не выдвигаются – научены горьким опытом. Их теперь «выдвигают» куда надо и когда надо. И точно также «задвигают» обратно.

– Не по теме, – сухо заметил Волобуев. – Давайте вернёмся к списку Данелии.

– Помните, как в Китае было после смерти Мао – «банда четырёх»? Вот и у нас список из четырёх, – вставила Ирина.

– Откуда вы у меня такие умные? – вздохнул Сергей Ильич. – Азиз, Ирина, займитесь первыми тремя. Насколько я понимаю, про Амбарцумяна информации мало, и он выпал из поля зрения. Что касается Самуилова, то проверьте через пограничную службу, когда он покинул страну, и как часто и куда он выезжал. И особенно необходима информация по поводу Гайдамака.

– А Сугробов? – осторожно поинтересовался Бабаев.

– Я сам им займусь. Постараюсь на днях встретиться.

Сотрудники удивлённо посмотрели на начальника.

– Я с ним в приятельских отношениях, – коротко объяснил он им. – Или ты, Азиз, хочешь вызвать его на допрос в качестве подозреваемого?

Все весело посмотрели на Бабаева.

– Зачем же такие крайности? Мне потом в отместку столько штрафов наложат за всевозможные нарушения вождения автомобиля, что придётся пересаживаться на самокат.

– Это уж точно. Они своё начальство в обиду не дадут, – согласился Волобуев. – Поэтому оставьте его мне. И ещё. Раздобудьте распечатку мобильных телефонов Самуилова. Попробуйте узнать мобильный Амбарцумяна, хотя люди такого уровня на себя ничего не оформляют.

– Абсолютно точно, – согласилась Ирина. – Попробовать попробуем, но у него, наверняка, даже не российские операторы. А вот как к Гайдамаку подступиться?

– Пока Интернет и пресса. Посмотрите по архивам – может где-нибудь когда-нибудь проходил через нас? Или кто-то из его родственников? Попробуйте вычислить, имел ли он что-нибудь общее с Орловым. Если совсем будет туго, я буду искать через другие каналы.

Все сотрудники удивлённо подняли брови. Очень редко их шеф, раз или два за всё время, произносил эту фразу. Не было никакого сомнения, что расследование было достаточно серьёзным.

– Павел, теперь давай займёмся тобой. Что ты там накопал?

– Не густо, Сергей Ильич. Книги купил, как вы просили, и даже их проштудировал. Информации для общего понимания много, а для дела – ничего. Для общего развития полезно. Я был уверен, что после революции и Гражданской войны во Франции осел цвет русского общества.

– А разве не так? – перебил его Волобуев.

– Далеко не так. Ложное убеждение. Туда ринулись все, спасаясь от большевиков, голода и разрухи. Большинство русских эмигрантов были рабочими на заводе «Рено» и жили в кварталах для бедняков. Многие подались в таксисты. Некоторых так и называли – «русский генерал-таксист». Часть подалась в культурно-артистическую жизнь, вроде Дягилева и его театральных постановок, где было задействовано немало русских.

– Понятно, это всё литература, Паша. А по делу?

Скопов развёл руками.

– Фамилия Куприянов-Седой упоминается только один раз – он был одним из тех, кто помогал деньгами Русскому Студенческому Христианскому движению[9].

– Это брат прадеда Орлова?

– Да, там стоят инициалы «Г.И.» – Григорий Ипполитович. Я просмотрел Интернет. Для нас нашёл не так уж много, но есть, за что зацепиться. В Париже существуют частные русские архивы. Есть несколько историков, которые являются потомками тех русских, осевших в те годы в Париже и во Франции.

Оказывается, можно обнаружить много записей всяческих регистраций и в русских церквях в Париже.

– А что, их много? – удивился старший следователь СКР.

– Достаточно, – ответил Павел. – Кстати, упоминается и фамилия Кораблёв, причём несколько раз.

– Какой Кораблёв? – Волобуев наморщил лоб, пытаясь вспомнить, о ком шла речь.

– В записях покойного французского детектива рядом с именем Полины стояла пометка «Кораблёв». На французский манер, с двумя «ff» в конце фамилии. Так вот, в Интернете я разыскал несколько статей. Иван Никитович Кораблёв был контр-адмиралом русского флота, одним из тех, кто руководил операцией по приводу тридцати русских судов до Бизерта.

По реакции слушателей Павлу стало ясно, что никто из них не знал про эту страницу истории.

– Когда стало ясно, что борьба проиграна, руководство белых приняло решение преподнести в дар Франции тридцать судов русского флота в обмен на её помощь беженцам из России. Почти все моряки и солдаты, сопровождавшие суда, тоже осели во Франции. В том числе и контр-адмирал.

– К сожалению, – заметила Ирина, – фамилия Кораблёв очень распространённая. Это раз. Контр – адмирал был, наверняка, в возрасте, и вряд ли мог быть супругом Полины. Это два. И мы достоверно не знаем, была ли вообще свадьба. Это три.

– Сергей Ильич, всё, что касается Парижа в частности, и Франции вообще, выливается в отдельное расследование. Мы не знаем и не догадываемся, связаны ли письмо и Франция с угрозой жизни Орлову. Но чем раньше мы это поймём, тем нам будет проще в расследовании. На книжках и Интернете мы далеко не уедем.

Волобуев смотрел на раскрасневшегося Павла и понимал, что его молодой сотрудник был прав. Сидя в кабинете в Москве, они вряд ли могли серьёзно продвинуться во французской части расследования. Им был необходим серьёзный прорыв. Но его смущало то обстоятельство, что ни просить французские власти, ни вести официальное расследование на территории Франции не представлялось возможным. Это понимали все.

– Кроме литературы и догадок, что-нибудь ещё есть? – поинтересовался начальник.

– Вы просили, чтобы я почитал Шекспира, – напомнил Павел.

– Ах да, Шекспир! Ну, и к какому выводу ты пришёл?

– Здесь надо смотреть глобально, в общем контексте, – издалека начал свои рассуждения Скопов. – Мы знаем, что Григорий Ипполитович Куприянов-Седой был далеко не бедным человеком. Он увёз с собой семейные ценности, включая часть брата, и всё то, что тот ему передал. Кроме этого, его супруга, Мария Заносова, была из семьи очень богатого золотопромышленника. Кстати, у Заносова было трое детей и, судя по всему, два других сына жили в достатке. Это я тоже нашёл в книгах и Интернете.

– А про неё ни слова? – перебил хозяин кабинета.

– Ни слова. Как нам известно, Григорий Ипполитович прожил с семьёй некоторое время в Германии. Но он там искал не работу, как большинство русских, а возможности для более выгодного вложения капиталов. Значит, капиталы у него были, причём в денежной форме. Затем они возвращаются во Францию, и он продолжает наращивать капитал, о чём и сообщает в письме своему брату. Итак, в 1938 году, за год до начала Второй Мировой войны, Григорий Ипполитович – состоятельный и обеспеченный человек. Но, будучи человеком воспитанным, порядочным и, ко всему, верующим, он беспокоится о брате и его семье. Те живут в коммунистической России, тогда уже СССР, и a priori не могут быть состоятельными. Из СССР приходят тревожные сведения о чистках, «тройках», поиске иностранных шпионов, ГУЛАГе. Григорий Ипполитович, подключив все свои связи, решил передать брату весточку. Писать он ему уже давно не писал, чтобы НКВД не схватили брата за буржуазное прошлое и империалистических родственников. Однако он знал, где брат работает. И вот, подгадав под немецкую делегацию, он решил написать ему письмо. При этом всегда имелась опасность того, что письмо попадёт в руки большевиков. Или те же немцы могли вскрыть и прочитать. Поэтому, вспоминая годы прилежной учёбы в гимназии, он ему пишет полу закодированными фразами, используя трагедии Шекспира: «Гамлет» и «Король Лир». Что общее во всех трагедиях? Смерть. Поэтому он и говорит брату, что вне зависимости от того, свидятся они на земле или уже в небесах, доля брата не пропадёт и всегда будет с ним. Если просто прочитать строчки того, что цитирует Григорий Ипполитович, то самая первая мысль, довольно очевидная, которая лезет в голову, – это то, что часть, принадлежащая Ивану Ипполитовичу, должна была находиться в гробу, в котором будет захоронен Григорий Ипполитович. Но это слишком очевидно, чтобы было правдой.

– Несерьёзно как-то, – прокомментировала Ирина. – Слишком романтично звучит, даже по-детски.

– Я согласен с Ириной, – продолжил Скопов, – если бы не одно «но». Говоря об обычной могиле, мы действительно упираемся в достаточно глупое предположение. Тем более для просвещённых и образованных людей. Ну а что, если это не могила, а склеп? Тогда все обстоятельства меняются в корне. В семейном склепе можно что-то спрятать, зарыть, замуровать. И, причём, ещё при жизни. То есть, к смерти можно заранее подготовиться и многое предвидеть. Но, во-первых, Григорий Ипполитович не мог знать, когда умрёт. Во-вторых, вряд ли бы ему пришло в голову замуровывать казначейские билеты или драгоценности. Уже в 1939 году, когда началась Вторая Мировая война, стало ясно, что французские деньги, так же как и немецкие, были не такими надёжными. Возникает резонный вопрос – в чём могли храниться сбережения для брата?

– Это вопрос гипотетический или ты интересуешься нашим мнением? – спросил Бабаев.

– И то, и другое. Моё предположение заключается в том, что он мог либо спрятать в склепе слитки золота, либо золотые монеты. Это как один из вариантов. Будучи человеком прогрессивным, он мог иметь счёт на имя брата где-нибудь в нейтральной Швейцарии или даже Америке, а номер счёта и является тайной, спрятанной в склепе. Это как другой вариант.

Павел остановился и посмотрел на всех, сидевших за большим столом начальника.

– У него могли быть ценные бумаги на предъявителя, казначейские займы, государственные долговые обязательства, – предположила Ирина.

– Если так, то это тоже могло быть спрятано в склепе. Или указано место, где лежит, – заметил Павел.

– Да, но такое хранение уже опасно. Человек, прочитавший письмо, будь то красный чекист или немецкий военный специалист, могли бы добраться, рано или поздно, до склепа Григория Ипполитовича. Если мы до этого додумались, то и они могли до такого дойти.

– Ценности вряд ли были в склепе, – возразил всем высказанным мнениям Бабаев. – Ненадёжно и опасно. Но вот то, что там могло быть указание места, где искать – очень правдоподобно.

– Остаются маленькие детали… Детальки, я бы сказал, – иронично произнёс Волобуев. – Мы не знаем, есть ли вообще в природе такой склеп, сохранился ли он, если и был, когда и где умер брат прадеда Орлова и где похоронен.

– Да, никаких зацепок у нас нет, – согласился Павел. – Но и унывать не надо. Я думаю, что во Франции легче разыскать покойника, чем в России.

– Даже в этом мы уступаем, – философски заметил Азиз.

– Понятно, что надо ехать во Францию, – задумчиво произнёс Волобуев. – Но пока есть дела и в Москве. Куча дел, я бы сказал. Мне надо переговорить с Сугробовым. Знаю, что это будет пустой выстрел, но рисковать личной безопасностью Орлова мы не имеем право. Надо отработать всё, что у нас есть на сегодняшний день в наличии. Дальше хотелось бы переговорить с Леоновым – тот знает всё или почти всё про личную жизнь Орлова. Потом на очереди женщина по фамилии Ионова. Раз была любовницей Орлова, то и она в поле зрения. К тому же, проработала с ним целых четыре года. Срок немалый, многое может вспомнить. Визит в Париж надо готовить: билеты, гостиница, визы. Это, кстати, самое сложное. Но этим, Павел, пусть занимается Меньшикова. Свяжешься с ней прямо в понедельник. Полетим ты и я, через неделю, в понедельник. Или когда визы будут готовы… Ты должен будешь всё тщательно подготовить. Найди адреса архивов, время их работы, координаты этих историков, которые что-то могут знать, а ещё лучше заранее с ними связаться и договориться. Нам, кстати, надо придумать красивый предлог, как всем представляться. Не будем же мы светиться, что мы представители СКР? Сразу причислят к стану потомков красных коммунистов, и пиши пропало. Поэтому вы все напрягите мозги во время выходных и подумайте над тем, какую легенду, причём очень правдоподобную, мы можем рассказывать людям. Азиз и Ирина, кто-то из вас на следующей неделе поедет в Киев. Свяжитесь с посольскими, у них наверняка есть идеи, как навести справки о Гайдамаке. Либо, скорее всего, даже имеется досье на него. Я по своим каналам попытаюсь что-нибудь раздобыть. Надо понять, откуда растут ноги у этого конфликта. С Леоновым я смогу встретиться не раньше конца следующей недели, поэтому для начала я буду себе планировать Сугробова и Ионову. Её координаты мне дал Орлов ещё в Сочи.

– Он вам много про неё рассказывал? – поинтересовалась Ирина.

– Как раз наоборот, хотел не придавать никакого значения. Это у меня и вызвало подозрения. К тому же, если у него есть её нынешние координаты, то это неспроста. Ну скажите мне, пожалуйста, зачем мужчина будет хранить координаты женщины, с которой порвал почти десять лет назад? Она и телефоны свои, поди, не раз меняла, а у него всё свежее. Что-то здесь не то…

– Может, по-прежнему влюблён? – предположил Азиз.

– Нет, явно не то. Да и не важно пока, не будем ломать голову над этим. Встретимся – поймём. А теперь, друзья мои, готов вас слушать по поводу Меньшиковой, Данелии и Леонова. По порядку и не очень быстро, чтобы я и Паша могли делать пометки.

– А мы вам сделали копии, – сказала Ирина, протягивая Волобуеву и Скопову тонкие сиреневые папки.

– Замечательно, – произнёс Сергей Ильич. – Давай, Азиз, начинай с Данелии, а то у меня от его хуков до сих пор торс болит и скулы сводит.

Глава 8

С Сугробовым Волобуев познакомился пять лет назад, во время одного из расследований. Вначале они оба восприняли друг друга в штыки. В принципе, это было легко объяснимо.

Старший следователь по особо важным делам ГСУ СКР расследовал дело об «оборотнях в погонах», где одним из фигурантов был Сугробов. На него ничего особенного не было, но Волобуев не мог поверить, что тот ничего не знал о своих начальниках. Уже гораздо позже, месяца через четыре, он совершенно случайно узнал, что именно Сугробов дал толчок ко всему расследованию. Но тогда говорить об этом, тем более упоминать в документах, было запрещено самым высоким начальством.

Во время первой встречи они сильно поругались. Дотошный Волобуев и амбициозный и гордый Сугробов, в тот момент майор милиции, не только не смогли найти общий язык, но и наткнулись на полное взаимное непонимание. Волобуев был уверен, исходя из собственного опыта, что Сугробов говорил с ним полуправдами и всячески уклонялся от откровенного разговора. И каждый раз Сергей Ильич начинал с начала, но уже более жёстко и не настолько деликатно. Он всей душой ненавидел людей, которые, прикрываясь формой и погонами, творили злодеяния и глумились над правосудием, чьими представителями должны были быть теоретически.

В конце концов Волобуев не выдержал, наговорил Сугробову кучу гадостей и его не отстранили от расследования только потому, что вмешался глава СКР. Такое случилось впервые в карьере старшего следователя, и он понял, что всё-таки были вещи, которые могли вывести его из состояния равновесия.

Когда он узнал, что майор милиции был тем, кто инициировал всё расследование, наделавшее много шума в стране и лишившее многих больших чинов не только руководящих кресел, но и свободы, ему стало стыдно. Волобуев был упрямым и дотошным чиновником, но понятием чести дорожил превыше всего. Он помнил лицо Сугробова, когда зимним декабрьским вечером завалился к нему в кабинет с извинениями и бутылкой коньяка. Вместо приветствия Сугробов ему улыбнулся и сказал: «Я знал, что мы ещё обязательно встретимся».

В тот вечер они просидели в кабинете Игоря Валентиновича до часу ночи. Бутылки не хватило, и Сугробов попросил одного из своих подчинённых, по причине такого гостя, привезти ещё одну бутылку коньяка, лимоны и чипсы. Мужчины тогда говорили о многом: об «оборотнях», коррупции во власти, своих семьях, хоккее и марках коньяка. Потом начали довольно часто встречаться. Их жёны стали близкими подругами. А они остались хорошими приятелями. Работа не позволяла ни одному, ни другому уделять много времени на настоящую дружбу – в этом крылся огромный изъян людей, работавших в правоохранительных органах.

С тех пор Сугробов молниеносно промчался по служебной лестнице, и с должности начальника столичного ОВД постепенно пересел в кресло замминистра МВД.

За пять лет Волобуев и Сугробов лишь однажды отдохнули вместе с семьями в одном подмосковном пансионате, да и то после того, как их жёны стали в позы и заявили, что требуют минимум неделю нормального отдыха в счёт отпуска. Мужья поняли, что перечить было бессмысленно, и довольно быстро всё организовали.

В ту неделю они подолгу разговаривали, бродя по лесу. Волобуев не любил людей, которые ломились к нему с восторгом первой любви. Обстоятельный Сергей Ильич должен был вначале присмотреться к человеку, прочувствовать звон его души, а уж только потом мог принять его в свой водоворот знакомств и обстоятельств.

Сугробов как раз и не ломился ему в душу. Наоборот, они достаточно долго «притирались», присматривались друг к другу, оценивали собеседника и меряли его поступки и высказывания на свой лад. И лишь где-то через два года оба, каждый в отдельности, осознал, что его приятель сдал экзамен на дружбу.

Волобуев не стал ни юлить, ни придумывать ложные предлоги. Он созвонился с Сугробовым и объяснил, что хотел переговорить по делу, имевшему отношение лично к Игорю Валентиновичу. Они договорились на воскресный обед дома у Сугробова.

Его жена, Ольга, приготовила уху с осетриной и настоящие русские пельмени. Игорь Валентинович с гордостью заявил, что накануне тоже принял участие в лепке пельменей, поэтому в шутку предложил гостям долго и настойчиво хвалить хозяйку за приготовленные домашние пельмени. Сергею Ильичу они так понравились, что он уметнул чуть ли не сорок штук под удивлённый взгляд жены Антонины. Все выпили по рюмке водки, и мужчины заявили, что больше пить не будут не только потому, что с утра им было на работу, но и потому, что вечером они должны были ещё поработать с документами. Было шумно и весело. Много говорили много о детях, их учёбе и искренне ругали упавший уровень образования в стране.

Десерт, к радости Волобуева, было решено отложить минут на сорок, а то и на час, потому что его желудок не выдержал бы такой нагрузки. Женщины деликатно удалились на кухню поболтать о своих делах, а мужчины остались в гостиной.

– Я тебя с лета не видел, – заметил хозяин гостю. – Что у тебя нового, как дела?

Волобуев вздохнул.

– Неделю назад летал в Сочи. Мне подкинули одну работёнку, от воспоминания о которой пельмени просятся назад, а на лице непроизвольно образуется кислая мина.

– Поэтому ты напросился в гости? – догадался Сугробов.

– Вынужден со стыдом признаться, что да, – уныло согласился гость. – Представляешь, времени нет ни на что. С женой выбрался в театр на этой неделе первый раз за полгода.

– Я тебе, Сергей, скажу, что не так уж и плохо, что тебе что-то там наверху поручили. А то бы я тебя до Нового Года точно бы не увидел.

Волобуев улыбнулся.

– Ошибаешься. У тебя в конце ноября ещё день рождения будет.

– Помнишь, стервец, – по-доброму произнёс Сугробов. – Ну, что там у тебя, связанное со мной? Неужели, как в прошлый раз?

– Да нет, совсем другое, – успокоил его Сергей Ильич. – Может, ты даже смеяться будешь.

– А ну, давай-давай, рассказывай, – заторопил старшего следователя свежеиспечённый замминистра МВД.

Волобуев откашлялся, выпил глоток минеральной воды и посмотрел в сторону кухни, как будто бы для того, чтобы убедиться, что их не услышат.

– Видишь ли, моё расследование связано с Орловым, – спокойным и ровным голосом начал он.

Выражение лица Сугробова резко изменилось.

– С олигархом? – переспросил он.

– С ним самым, – подтвердил Волобуев.

– Что-то натворил? – поспешил узнать суть хозяин.

– Да нет, здесь дело совсем другого плана. К тому же, ты сам хорошо знаешь эту категорию людей. Они у нас теперь научены ничего не вытворять. Осторожны всегда и во всём.

– Да, это уж точно. Сверяют с Кремлём каждый шаг, – согласился Сугробов. – А свои золотые часы выставляют по курантам.

– Это называется государственное регулирование экономики, – пошутил Волобуев.

– Ага, в самую точку, – улыбнулся Игорь Валентинович. – Итак, что у тебя?

– Не буду ходить вокруг да около. Всплыло твоё имя в контексте давней истории с девушкой по имени Марина.

– Причём здесь Марина и что это за контекст? – опешил Сугробов.

Сергей Ильич на секунду задумался, как будто пытался понять, как лучше преподнести собеседнику информацию.

– Короче, меня интересует лишь одно, и я тебя спрашиваю по-товарищески прямо и откровенно: ты затаил обиду на Орлова? Способен ли ты сегодня отомстить ему за ту давнюю историю?

– Серёжа, ты серьёзно? Ведь почти не пили?

– Более чем, – на его лице не было и намека на юмор.

– Это не розыгрыш?

– Знаешь, сколько раз за последнюю неделю я слышал это слово? Четыре или пять, уже не припомню. И ты думаешь, что мне нечего делать, как разыгрывать тебя по поводу давней любовной истории? Или считаешь, что у меня не все дома, и я решил заняться историей твоей личной жизни?

– Ладно тебе, не наезжай! Просто это так неожиданно. Ты, и вдруг эта старая история… Ты что хочешь узнать?

– Я тебе задал всего один вопрос, Игорь. И больше меня в твоей давнишней истории ничего не волнует.

– Нет уж, раз ты спросил, то теперь выслушай до конца. Мы учились вместе в Институте иностранных языков. Только на разных курсах и факультетах. Он уже был на четвёртом, а я только начинал после армии. С Мариной я познакомился на одной дискотеке, организованной в институте. Она училась в Университете, но всегда приходила на наши дискотеки. Мы познакомились, стали встречаться. Через пять месяцев я понял, что влюбился по уши. Я не мог прожить без неё ни одного дня. Как мне тогда казалось, она тоже была сильно влюблена в меня. Мы проводили всё свободное время вместе. Потом, на одной дискотеке, к нам примкнуло несколько человек, и среди них был Орлов. Он уже тогда выделялся амбициозностью и стремился верховодить всеми. В ту ночь мы здорово погуляли. Была весна, а летом я собирался попросить её руки. Однако внезапно Марину как будто подменили. Вначале мы стали реже видеться. Она всё объясняла предстоящей сессией, курсовыми, зачётами. Потом объявила, что не сможет поехать в августе со мной в Крым, потому что её родители настаивали на том, чтобы она провела с ними время на Рижском взморье, куда они ездили чуть ли не десять лет подряд. Но мне не надо было ничего говорить – мне всё сказали её губы. Однажды, когда она меня поцеловала, я всё осознал. Знаешь, когда ждёшь этого поцелуя, когда сердце рвётся из груди, когда тебе известен такт этих губ, запах тела, когда видишь глаза, закрывающиеся за секунду до прикосновения? Всё это улетучилось в одночасье. Она меня поцеловала, как сестра целует брата. В губы, но по-доброму, по-родственному, а не страстно и с пылом молодой плоти.

Из кухни стал доноситься громкий смех их жён. Сугробов улыбнулся, как ни в чём не бывало.

– Веселятся наши… – прокомментировал он совершенно спокойно, как будто бы только что и не рассказывал с несвойственной ему проникновенностью историю своей институтской любви. – Я понял, что между нами что-то произошло. И на следующий день, когда она сказала, что сильно занята, решил проследить и спрятался у входа, откуда Марина должна была появиться. Но я был не единственным, кто её ожидал. У входа, не прячась, с большим букетом тюльпанов её встречал Орлов. Вначале, когда я его заметил, мне показалось, что это только совпадение. Я чуть было к нему не подошёл. Но в тот самый момент вышла Марина и направилась, лучезарно улыбаясь, прямо к нему. До меня сразу всё дошло. Знаешь, Сергей, второй раз в жизни у меня ноги стали ватными. В первый раз такое случилось в армии, перед первым прыжком с парашютом. Я так и остался стоять там, возле Университета, даже забыв, зачем туда пришёл.

Волобуев внимательно слушал товарища, не решаясь его перебивать. Он осознавал, между тем, что это была, по сути, первая интимная, глубоко личная история, которую ему рассказывал Сугробов за пять лет их знакомства. Никогда до этого они глубоко не обсуждали свою личную жизнь и, тем более, не говорили о своих внутренних личных переживаниях. Сергей Ильич знал о его вкусах, наклонностях, интересах, взглядах, убеждениях, но, оказывается, не имел ни малейшего представления о том, что за внешне суровым видом и теперь уже генеральскими погонами скрывалась душа, способная на романтическую любовь и сентиментальность.

– Я не стал ждать, – продолжил Сугробов. – На следующий же день я с ней объяснился, и она мне заявила, вся в слезах, что любит нас обоих, но истинную страсть испытывает теперь только к Орлову. В тот момент мир вокруг меня рухнул. Потом, еще через день, я захотел с ним объясниться. Всё было по-юношески крикливо и суматошно. До кулаков не дошло, но я ему заявил, что так поступают только подонки. Конечно, в словах и выражениях я не стеснялся. И да, он поступил как подонок, самый последний мерзкий подонок. Ты думаешь, ему действительно так понравилась Марина? Просто её отец, а я этого даже не знал, занимал тогда высокий пост в Министерстве внешнеэкономических связей СССР. Да и мама работала где-то в верхах. По-моему, в Министерстве нефтегазовой промышленности. Короче, Маринины родители были очень богаты по тем временам и влиятельны, что и стало определяющим моментом для Орлова. Всё это я узнал потом, от одного общего знакомого. А знаешь, чем у них всё закончилось? Она забеременела, а он нашёл другую, которая смогла ему обеспечить ещё лучший жизненный трамплин в те первые годы после развала СССР. Марина сделала аборт, у неё были какие-то осложнения, но с тех пор я её ни разу не видел.

– Никогда? – удивился Волобуев.

– А зачем, Сергей? Ведь в том, что произошло, была не только вина Орлова, но и Марины. Зачем мне было её видеть? Я полгода отходил от той истории. Бросил институт. Чуть не попал в дурную компанию. Собирался ехать на Север зарабатывать деньги. А потом переговорил со своим дедом. Он у меня мудрый был человек. Дед мне и сказал: «Ты, мол, зачем, Игорь, себя хоронишь дважды? Величие человека не в том, как он падает, а как поднимается. Докажи всем, из чего ты сделан. И когда найдёшь себя, жизнь к тебе опять повернётся лицом». Прав был дед, ой как прав! Я на следующий год поступил на юридический. А потом, после окончания, попал в систему МВД – решил, что должен искать справедливость в жизни. То есть, если разобраться по большому счёту, то своей должностью и погонами я обязан Орлову. Ни больше, ни меньше! Вот так, старина.

– Значит, – предположил Волобуев, – ни ликвидировать его, ни даже набить ему морду ты не собираешься?

– Смеёшься, Серёжа? – улыбнулся Сугробов. – Я свою Оленьку ни на кого не променяю. У нас двое детей, лад в семье, она у меня гениальная хозяйка. Ну что нам ещё, мужикам, надо? Ну, даже если что-нибудь и стукнет, по пьянке или по глупости, в голову, то не такое, чтобы собственное счастье на корню рубить.

– И что, – настаивал гость, – при личной встрече даже поздороваешься с ним за руку?

– А вот этого он от меня не дождётся. Этому не бывать. Не важно, если и президент будет рядом с ним стоять, я Орлову руки не подам.

Хлопнула открывшаяся дверь на кухню, и откуда-то из коридора послышался радушный голос жены Сугробова.

– Мужики, вы уже вдоволь нашептались? А то мы с Антониной захотели чаю и какого-нибудь ликёра. Имеем полное моральное право, а, Тонь?

Появившиеся в проёме двери в гостиную жёны изучающе посмотрели на мужей. По их лицам было ясно, что они закончили свои обсуждения, сидели раскованно и непринуждённо и были рады вновь принять их в компанию.

– Кстати, Игорь Валентинович, – полушутя, полусерьёзно заметила Антонина, – не по-русски это, не по христиански получается. Новые звёзды на твоих погонах мы и не обмывали. Разве так полагается?

– Это мы ещё ни с кем не обмывали. Неделю всего, как приказ вышел, – вступилась Ольга за мужа. – Он только успел накрыть стол на предыдущей работе.

– Вот есть замечательный повод и выпить, – обрадовалась супруга Сергея Ильича. – Одно удовольствие быть первыми, чтобы за тебя поднять тост.

– За тебя, Игорёк! – предложил Волобуев, разливая женщинам ликёр, а себе и товарищу водку. – Не хотел сегодня больше пить, но как за такое не выпить?

Глава 9

Встретиться с Ионовой оказалось не так-то просто. Она ему объяснила, что её график встреч и передвижений забит под завязку, и назначила встречу на следующий день, в полдень, но обещала ему ещё раз перезвонить и подтвердить. Причина была в том, что ей было необходимо, из-за Волобуева, отказаться от двух других встреч и переделать всё своё расписание на неделю.

Встречу она подтвердила. Ионова была женщиной средних лет. Высокий лоб, длинные чёрные волосы. Небольшой нос, кончик которого иногда красиво двигался во время разговора. Под левым глазом у неё была небольшая родинка, которая не только не портила общего впечатления, но и придавала лицу ещё большую загадочность. Голос был мягкий и ровный.

На вид ей было не больше тридцати с хвостиком, но Волобуев прикинул, что должно было быть в реальности под сорок. Лицо её было тщательно ухожено и ровное, без видимых следов морщин или признаков увядания кожи. Черты лица полностью сохранили красоту молодости. Глаза были живые, постоянно в движении. Рассматривая Волобуева, она, не стесняясь, подолгу останавливала свой взгляд на деталях его лица, рук или одежды.

Выглядела она стройно – чувствовалось, что умела держать себя в руках. Одежда на ней была не вызывающей, но очень элегантной, и следователь подумал, что для этого надо было обладать достаточным вкусом.

Когда они уселись друг напротив друга, он сумел хорошо разглядеть цвет её глаз. Они были серые. Губы были слегка приоткрыты, и это придавало её облику определённую сексуальность и даже мистику. Про себя старший следователь СКР отметил, что такая женщина могла бы вскружить голову кому угодно.

– Сергей Ильич, слушаю вас внимательно, – первой начала она.

Волобуев понимающе посмотрел на неё и вдруг осознал, что ему нравилось рассматривать её лицо.

– Татьяна Викторовна, ещё раз спасибо, что выкроили время для этой беседы. Повод, по которому я вас попросил встретиться, может вам показаться странным. Не может, а наверняка покажется. Заранее хочу расставить все точки над «i» – это не допрос, а просто неофициальная беседа. Более того, вы вправе встать и уйти в любой момент.

– Даже не попив чаю? – улыбнулась она.

– Надеюсь, что нам всё-таки удастся его выпить без демаршей, – следователь удивился чрезмерной любезности собственного голоса.

«Неужели начинаю распускать хвост павлином?» – с ужасом подумал он про себя.

Они сделали заказ подошедшей официантке. Когда та отошла, Волобуев, не мешкая, решил приступить к делу.

– Я бы хотел поговорить с вами по поводу господина Орлова.

Если он ожидал какой-то реакции, то её не последовало. Она просто поправила причёску, изящно подобрав волосы изнутри рукой, положила свою чёрную сумку на колени и откинулась в кресле, ожидая дальнейшего продолжения событий.

– Видите ли, – осторожно начал следователь, – мы расследуем некоторые события, произошедшие в его жизни. Чтобы сразу было понятно, нас интересует не он, а те, кто, по каким-либо причинам, могут угрожать его жизни.

– И к таким людям вы причислили меня? – вопрос прозвучал одновременно вызывающе и иронично. – Я, как вы выразились, – очень давнее событие в его жизни.

Волобуев выругал себя внутри за бестактность и первый ляпсус. Её привлекательность обескураживала его и мешала сосредоточиться. Он чувствовал себя не в своей тарелке, как будто расспрашивать должны были не её, а его. Старший следователь большим усилием воли взял себя в руки.

– Что вы, такую вероятность мы не рассматривали. К тому же, насколько я понимаю, прошло много лет…

– А зря не рассматриваете, – жёстко заметила она. – Женская обида может быть достаточно долгой. Однако, судя по вашему комментарию, Миша… простите, Михаил Анатольевич вам что-то уже рассказал. Иначе к чему была эта встреча, верно?

Видно было, что дыхание её оставалось ровным и спокойным всё это время. «Умеет держать себя в руках, даже если ещё и испытывает к Орлову какие-то чувства», – подумалось следователю.

Официантка принесла круглые прозрачные чайники и поставила их на столик перед беседующими.

– Вам налить? – услужливо предложила она, показывая два ряда ровных белоснежных зубов.

– Да, пожалуйста, – моментально ответила Ионова за двоих.

Как только официантка отошла, Татьяна Викторовна посмотрела на Волобуева своими широко открытыми серыми глазами, которые с самого первого момента не давали следователю покоя.

– Сергей Ильич, спрашивайте, я вас внимательно слушаю.

По тону фразы Волобуев понял, что она в достаточной степени обладала управленческими качествами.

– Когда вы познакомились с Орловым?

– Когда первый день пришла на работу в его ещё бывшую компанию. С тех пор много воды утекло… Это было в 1998 году.

– Это он принял решение о вашем найме?

– Нет, не он. Ему уже тогда некогда было заниматься мелочами. А найм очередной секретарши – это и была мелочь. Меня нанимал отдел кадров. Мне сразу предложили работу, только просмотрев мои анкетные данные. Два образования, три языка… А мне было так интересно у них работать, что я даже забыла спросить про оклад.

Ионова задумчиво улыбнулась, вспоминая что-то.

– Потом целый вечер себя за это корила, – добавила она с улыбкой на лице, и кончик её носа опустился вниз.

Теперь Волобуев не сомневался, что Меньшикову искали в холдинг по прототипу Ионовой.

– А какое у вас образование? – решил поинтересоваться Волобуев.

– Плехановка по маркетингу и заочное по психологии управления.

– И с таким набором вы пошли в секретари? – удивился следователь.

– Знаете, до этого я некоторое время проработала в двух небольших компаниях и получала по тем меркам приличные деньги. Но чувствовала себя как дикий зверь, загнанный в однокомнатную московскую квартиру в спальном районе. Вы понимаете, о чём я говорю?

Волобуев утвердительно кивнул головой.

– Если бы там, в отделе кадров, мне сказали в тот день, что первые два-три месяца я буду подавать руководству кофе и мыть за ними чашки, я бы и на это согласилась. Это был скачок в жизни к новым возможностям и новым профессиональным горизонтам. К тому же, должность имела статус секретарской, но речь шла о работе в аппарате управляющих.

– Татьяна Викторовна, вы сказали «у них». А потом упомянули управляющих. Кто были эти люди?

Ионова немного растерянно посмотрела на Волобуева, и он опять увидел этот красивый полуоткрытый рот и блестящие большие губы.

– Вы действительно не в курсе относительно «РАА»?

Волобуев отрицательно закивал головой.

– Я в те годы был очень далёк от реальной экономики, – оправдывающимся тоном заявил он, – Больше специализировался на убийствах, рэкете, вымогательстве, крупных афёрах… А что означают эти буквы?

– «РАА» уже больше десяти лет, как ничего не значат. А тогда значило «Русский альтернативный альянс». Людям нравятся экстремальные слова и броские названия. Когда есть альтернатива, то психологически это помогает убеждать. Пусть даже слово – пустышка. Главное – красиво звучит. «РАА» в начале 90-х было создано Орловым вместе с Амбарцумяном, помните такого?

Волобуев уже слышал раньше про Амбарцумяна, но вида не подал. Более того, он наморщил лоб, будто тщетно пытался вспомнить хоть что-нибудь про этого человека.

– Фамилия знакомая. Знаю, что крупный предприниматель, но особенно за ним не следил, – его ответ на самом деле был недалёк от истины.

– Когда старший следователь СКР произносит «…особенно за ним не следил», согласитесь, звучит немного устрашающе.

– Вы правы, – смутился Волобуев, увидев весёлый блеск в серых глазах Ионовой.

– Амбарцумян Гагик Ованесович. Крупная личность, серьёзный человек. Даже несмотря на то, что про него теперь мало пишут из-за довольно скрытного образа жизни, его влияние нельзя недооценивать. У него сильные позиции и в Армении, не только в России. Хотя я слышала, он избавился практически от всего, что имел в России.

– Татьяна Викторовна, – взмолился Сергей Ильич, направив свой взгляд на её вызывающе красивое лицо, – давайте по порядку, а то я запутаюсь! Когда вы устроились на работу в «РАА», Орлов и Амбарцумян были партнёрами?

– Да, они были партнёрами с равными долями. Начинали они с продажи компьютеров, потом автомобилей. Затем бросили заниматься мелочёвкой. Амбарцумян был вхож в семью Ельцина, и постепенно они присосались к трубе, как принято у нас говорить. Занялись транзитом нефти и газа. Когда окрепли, прикупили доли в крупных тогда ещё государственных компаниях, занимавшихся транзитом нефти и газа в регионах. Затем получили контракт, опять же через Гагика Ованесовича, на поставку нефтепродуктов в Армению. Потом стали туда поставлять газ, продукты питания, стройматериалы… Когда я пришла в компанию, они как раз завершили сделку по покупке крупного нефтехимического предприятия в Татарстане. Уже тогда их оборот превышал миллиарды долларов в год. Поэтому я так легко согласилась на работу у них. И, с деловой точки зрения, никогда не раскаивалась по поводу своего решения.

Волобуев сразу понял двусмысленность фразы «с деловой точки зрения», принимая во внимание то, что случилось в её личных отношениях с Орловым.

– Вас сразу заметили и оценили? – деликатно поинтересовался следователь, помечая что-то в своём блокноте.

– Практически да, – спокойно ответила Ионова. – Может быть, это звучит и нескромно, но я уже тогда была на две головы выше того персонала, который их окружал. Знаете, такое часто случатся в жизни, – большие люди имеют привычку окружать себя людьми слабыми и безропотными.

– Почему так?

– Потому что они ценят, как правило, собственное мнение. Вот поэтому им нужны лишь хорошие исполнители. Кому хочется осознавать, что твой подчинённый умнее и инициативнее тебя?

– Но в вашем случае это было не так?

– Они оба были просто шокированы, когда столкнулись со мной. Вначале я должна была готовить кое-какие внешние документы, писать за них статьи в прессу, готовить общественное мнение и советовать в некоторых управленческих вопросах. Слава богу, кофе и чай подносить мне не приходилось. Плюс, не скрою, оба были поражены моим внешним видом. Я никогда не считала себя особенно красивой, но осознавала, что могла быть довольно эффектной.

Сказано это было почти что равнодушным тоном. Следователь не стал её прерывать комплиментами, но имел к тому времени твёрдое убеждение, что эта женщина была не только удивительно красива, но и прекрасно отдавала себе в этом отчёт.

– Буквально через несколько месяцев я стала их сопровождать практически во все поездки: от Татарстана до заграницы. Мне стали поручать подготовку контрактов, переговоры по поглощению или слиянию, и просили излагать моё личное мнение при разработке стратегического планирования «РАА». Через пять месяцев после начала работы у них я стала начальником Аппарата управляющих, что-то вроде руководителя их приёмной, и, при этом, ещё координировала работу Отдела стратегического планирования.

– Простите, Татьяна Викторовна, за нескромный вопрос: управляющие в тот период не делали попыток приударить за вами?

Она изучающе посмотрела на следователя.

– Как вам сказать… Оба были до чрезвычайности галантны. Но часто эта галантность граничила с мужским кокетством. Амбарцумян всегда имел славу плейбоя. Но со мной позволял себе лишь лёгкие словесные инсинуации, и то в рамках приличия. У него всегда было несколько любовниц одновременно. К тому времени он уже был дважды разведён. Да и я, в принципе, держалась с ними обоими очень строго. В то время у меня был парень, и я им сразу дала это понять. Ну а Орлова контролировала, к тому же, его первая жена – Лариса Станиславовна. Ох, вот она была ревнивой! С ней мало никому не покажется! Хотя часто женщин тоже можно понять – сидя дома, развивается комплекс неполноценности.

– Вы в курсе, как и почему они поссорились? – поменял тему разговора Волобуев.

– Знаете, и да, и нет. Нет – потому что, надо отдать им должное, они никогда не ругались на людях. И даже не спорили. Это очень хорошее качество партнёров, когда они проецируют окружающим видимость единства и сплочения. Лишь однажды, в поездке в Армению в 2001 году, я услышала краем уха их спор.

– О чём он был? – живо поинтересовался следователь, предвкушая что-то интересное.

– Сергей Ильич, я так не воспитана, – просто и спокойно объяснила Ионова. – Когда они заспорили, я находилась в соседнем гостиничном номере. Я сразу оделась и вышла на улицу, чтобы не слышать их криков.

Волобуев не знал, чего было больше в этом признании: лояльности к бывшим начальникам или полученного когда-то воспитания.

– И вы не помните ни одной фразы? – продолжал настаивать он.

На сей раз она задумалась.

– Ничего особенного или интересного. Орлов всё возмущался и повторял, что так дела не делаются. Мол, это нам когда-нибудь аукнется. А потом я ушла.

– Эти его слова вам что-нибудь говорили?

– Абсолютно ничего.

– А какова была обстановка в компании в то время?

– Вот это как раз важно, – сказала она, и Волобуеву показалось, что Татьяна Викторовна посмотрела на него с некоторой долей снисходительности. – Когда я сказала, что знаю, почему они поссорились, то я имела в виду психологические изменения, произошедшие в компании.

– Не совсем вас понимаю, – честно признался следователь.

– Если вы помните, как я упоминала раньше, при Ельцине двигателем компании был Амбарцумян. А после Ельцина баланс сил резко поменялся. После 2000 года мотором стал Орлов. У него были отличные связи с новой администрацией Кремля, и он стал приносить большие и важные контракты в компанию. Орлов стал генерировать слияния, поглощения и покупки, а Амбарцумян отошёл на второй план. Фактически, он стал координировать только отношения с правительством Армении, а всем другим уже заправлял Орлов. И естественно, в определённый момент должно было случиться очевидное – они наверняка разошлись в стратегии развития предприятия.

– Вы уверены, что это и стало причиной их раздора?

– Нет, стопроцентной уверенности у меня нет. Даже когда мы стали с Орловым близко общаться, – при этом Ионова выдержала многозначительную паузу, – на эту тему мы не говорили. Я вообще старалась тогда не обсуждать с ним темы работы.

– Когда они разошлись?

– Кто – Орлов с Амбарцумяном или Орлов с бывшей супругой?

– Пока меня интересуют партнёры по «РАА», – уточнил старший следователь по особо важным делам ГСУ СКР.

– О, это был долгий и основательный процесс. Кардинальное решение было принято в 2001 году, но реально всё закончилось уже после того, как я ушла из компании.

– А когда вы ушли из компании?

– В начале 2003 года.

– Вы сказали «долгий и основательный процесс». Были склоки и скандалы?

– В открытой форме они себе этого не позволяли. Но были арбитражные иски, суды, толпы адвокатов… Вы же знаете, люди при разводах делят кастрюли и домашних животных. Что же тогда уже говорить, когда речь идёт о миллиардах долларов.

– Но если у них были одинаковые доли, то почему бы тогда не разделить всё поровну?

Ионова трогательно посмотрела на Волобуева, как будто перед ней сидел несмышлёный школьник.

– Видите ли, Сергей Ильич, – ровным голосом начала она своё объяснение, – разные взгляды на развитие стратегии предопределило и то, что у каждого были свои интересы. Ну к чему, скажем, Орлову нужен был коньячный завод в Армении? Когда покупали, это была идея Амбарцумяна и тщательно разработанная им стратегия развития. Но что мог делать Орлов в Армении без Гагика Ованесовича и его влияния там? Ничего. Поэтому они и пытались делить бизнесы без вымывания долей.

– Простите, Татьяна Викторовна, за наивный вопрос, но что значит «деление без вымывания долей»?

– Предположим, что когда-то они купили вместе двадцать шесть процентов какого-нибудь крупного предприятия. А двадцать шесть потому, что при голосовании двадцать пять процентов плюс одна акция представляли собой блокирующий пакет для принятия любого решения. Тогда никто не смог бы принять никакого решения в обход их интересов. Если бы они просто разделили эти двадцать шесть процентов на две равные доли, то у каждого было бы по тринадцать процентов, но это уже не составляло бы блокирующий пакет. То есть их общая совместная доля была бы размыта. Так часто случается, особенно в крупном бизнесе. Те, кто хочет добиться вымывания долей других совладельцев, применяют такой хитрый ход, как увеличение уставного капитала. То есть, если у вас, скажем, было десять процентов, а капитал увеличили без вас в два раза, то у вас становится, при той же сумме инвестиции в абсолютных цифрах, всего пять процентов. И вы из мажоритария превращаетесь в миноритария, и к вам перестают прислушиваться. Умные люди стараются контролировать важные стратегические бизнесы, либо тогда вообще в них не входят.

– Спасибо за такое доступное объяснение. Просто настоящий ликбез.

– Не за что. Я в этом всё-таки профессионал, а вы – любитель. Но умные люди учатся быстро, поэтому вы скоро всё начнёте и сами понимать.

– Это комплимент?

– Я не привыкла говорить комплименты мужчинам, – спокойно заметила она. – Я их выслушиваю от них, но не придаю этому никакого значения. Вот что я умею хорошо и вовремя делать, так это хвалить сотрудников и иногда похлопывать их по плечу. Людям нужны такие моральные награды. Это их окрыляет.

– Кстати, где вы сейчас работаете? – поинтересовался Волобуев.

– У меня собственная фирма, консультирующая крупные западные компании по вопросам развития бизнеса в России.

– Много клиентов? – осторожно осведомился следователь.

– Сергей Ильич, – достаточно мило улыбнулась Ионова, – вы ведь легко можете получить все данные в налоговой. Но я пожалею ваше время. Бизнес у меня, тьфу-тьфу-тьфу, успешный. Клиентов немного, но они очень крупные и серьёзные. А клиентов мало потому, что я не хочу много. Ко мне очередь. Я ведь ещё помогаю лоббировать, от случая к случаю, интересы моих клиентов. А при таком почти-что личном подходе иметь много клиентов очень обременительно. Да и невозможно. Поэтому я себя ограничиваю. В прошлом году в налоговой декларации я указала свой доход в сорок миллионов рублей. Плюс доходы компании… Лично мне на жизнь хватает.

– Значит, трамплин в «РРА» помог?

– Мой собственный опыт и знания мне действительно помогли. Мой бывший муж мне тоже здорово помог.

– А вы были замужем?

– Да, была. По-моему, побывать замужем не так уж и сложно, – улыбнулась она.

– После развода вы опять взяли свою девичью фамилию?

– А кто вам сказал, что я меняла фамилию? Я не брала фамилию мужа. Он у меня бельгийский подданный. Его вопрос фамилии вообще не интересовал.

– Кем он работал? – задал вопрос следователь.

– Работал и продолжает работать представителем одной крупной канадской компании по продаже оборудования для нефтехимического комплекса. Я с ним познакомилась, когда ещё работала в «РАА». Поженились мы в 2004 году, а разошлись через шесть лет. Когда оба заняты по уши и видятся не чаще недели в месяц, согласитесь, тяжело устраивать личную жизнь.

Волобуев понимающе закивал головой, не отрывая своего взгляда от блокнота.

– У вас есть дети? – без определённой цели спросил он.

– Данилка, ему семь на днях исполнилось, – с радостью в глазах ответила Ионова. – Хотя по паспорту он Даниэль.

– Сын живёт с вами?

– Да, однако часто проводит время с отцом. Мы расстались хорошими друзьями и продолжаем часто встречаться. К тому же, – хитро улыбнулась она, – его компания – давний клиент.

В этом, почему-то, Волобуев не сомневался с самого первого момента.

– Скажите, Татьяна Викторовна, когда ушёл Амбарцумян, вы остались с Орловым по собственной инициативе? Или последовало предложение с его стороны?

– Не всё было так просто. Амбарцумян создал себе три офиса: в Казани, Ереване и Лондоне. Мне он работу не предлагал, хотя это меня и удивило. Орлов же сразу заявил, что повышает меня в должности и увеличивает оклад. Возможно, они обо всём договорились заранее между собой. Михаил Анатольевич тогда имел всего один офис – в Москве. Это теперь у него их несколько, хотя головной по-прежнему в Москве.

– С ним было легко работать?

– Нет, – моментально ответила она.

Следователь вопрошающе посмотрел в её серые глаза.

– Возможно, Сергей Ильич, вы никогда не сталкивались близко с этой категорией людей. Вы не совсем хорошо представляете себе богатых. Если они счастливы, все вокруг должны светиться от счастья. Если же они несчастны, то вокруг них должны царить уныние и скорбь. Иногда такие же требования они выставляют природе, как будто всё должно быть подчинено законам их собственной жизни.

Ему было понятно, что она, в определённой мере, утрировала своё представление, но большая доля правды, судя по всему, была в этой её характеристике богатых.

– А что, Орлов в те годы часто был несчастен?

– Ещё как! – она широко раскрыла свои красивые глаза с длинными ресницами. – Он часто ругался дома, приходил на работу мрачный, грустный. Бросался на подчинённых, придирался по мелочам, отчитывал людей за самые безобидные вещи.

– Вас тоже ругал?

– Нет, я в то время была как молниеотвод. Это, в определённой степени, и предопределило в дальнейшем наш роман. Я в этом отношении была тогда ещё глупой и несмышлёной. Он мне рассказывал про очередной скандал, а я его жалела и пыталась понять и разговорить, чтобы он из себя всё выговорил.

– А почему он ругался так часто с первой женой?

– Лариса Станиславовна, во-первых, была страшно ревнивой. Не так посмотрел, не то сказал, зачем столько женщин вокруг тебя… Она и меня к нему ревновала, когда и поводов совершенно не было. Во-вторых, она считала, что муж должен был всё бросить и жить только семьёй. Она зацепилась за разлад партнёров как повод для мужа уйти на покой и заняться семьёй. Ей пришло тогда в голову, что он должен был всё своё продать, и со всеми деньгами она хотела увезти его куда-нибудь в Европу. Она даже к гадалке ходила, и та ей, якобы, нагадала, что мужу пора было на покой от бизнеса. Сами понимаете, каждый слышит именно то, что хочет. А в-третьих, ей, одновременно со всем этим, вдруг захотелось самореализации, и она стала бредить идеей собственного бизнеса, но понятия не имела, какого.

– Ну и дал бы он ей денег на бизнес! Чтобы не терроризировала его, – предположил старший следователь СКР.

– Её голова всегда была полна планов, большинство из которых должны были привести к фиаско. Да и она сама ни в чём не была уверена. Это понимали все вокруг, кроме самой Ларисы Станиславовны. А сказать ей это было нельзя, потому что возненавидела бы вас моментально и навсегда.

– Да, занятно, – прокомментировал Волобуев. – Значит, в какой-то момент Орлову это всё надоело и он решился на развод?

– Я думаю, это было предопределено тем, что он расставался со своим деловым партнёром. Знаете, как иногда бывает, рубишь сразу все концы. Избавляешься от всего, что мешает в жизни. Хотя в случае с Ларисой Станиславовной я его прекрасно понимала.

– И что, сразу после развода он начал приударять за вами?

Уже после того, как был произнесён этот вопрос, Сергей Ильич пожалел, что не подобрал более деликатное выражение.

– Нет, он ещё успел «пройти» через пару рук.

Следователь удивлённо посмотрел на Ионову. Та улыбнулась ему в ответ.

– Выпускал пар после развода. Нашёл себе молодых и глупых, которые бросились на него с жадностью голодных акул.

Наши девушки чуют деньги на расстоянии. Ко мне он стал подбираться уже в конце 2002 года. Вначале я не могла поверить. Четыре года работала в офисе, и ничего. А тут вдруг элементы ухаживания: цветы, приглашения на ужин, в театр, на концерт. Я старалась не придавать значения и делала вид, что ничего особенного это не означало. Но не тут-то было! Он стал ухаживать ещё сильней. Пытался удивить, вдруг стал писать стихи… Потом однажды признался в своих чувствах, но я ему прямо заявила – это от неуверенности в себе после развода. И ещё дала ему понять, что ничего хорошего для нас двоих из служебного романа не получится. Но его уже было не остановить. Знаете, как какая-то навязчивая идея… Он стал клясться в любви, говорить, что никогда не встречал такую женщину, как я. В общем, вы понимаете, мы все сделаны не из камня. В конце концов, я уступила его напору. Вначале всё действительно было как в сказке. А потом, когда я стала говорить, употребляя слово «мы», мне легко удалось разглядеть в его глазах растерянность и замешательство. Он просто хотел очередной победы, а я вдруг захотела большего. Он почувствовал себя пойманным, хотя охотником выступал сам Орлов. И вот тогда я поняла, что не разглядела в его чувствах простой мужской прихоти. Знаете, у мужчин это часто бывает. Что-то вроде жизненного лозунга: «Потому что хочу и могу!». Мужчинам вообще свойственно совершать ошибки из-за собственного упрямства и эго. Простите, если чем-то вас задела как представителя мужского пола.

– Что вы, что вы, – поспешил успокоить Ионову следователь, – это даже интересно. Я, в целом, вынужден с вами согласиться. Упрямство – скверная вещь. Многие путают упрямство с одержимостью.

– Сергей Ильич, одержимость – это в делах. А в личных отношениях нет одержимости. Там – одно упрямство. И оно, как правило, рано или поздно вылазит боком.

– А женщины не так упрямы?

– Совершенно не так! У нас есть миллионы недостатков и пороков, но вот упрямство в процессе развития человечества мы превратили в своё грознейшее оружие – хитрость. Женщины хитрее мужчин и умеют использовать гораздо больший арсенал для достижения своих целей.

– Вы были в него влюблены?

– Во всяком случае, я так считала. Вы ведь понимаете, что Орлов – крайний эгоист. А эгоизм – это сродни безудержной стихии: непредсказуема и разрушающа. Бесполезно сопротивляться. Да и зачем? Тогда я жила в пелене своих чувств и в тумане его ухаживаний. Уже потом я поняла, спустя какое-то время, что он – здравомыслящий безумец. Тогда он разорвал в клочья мою сентиментальность, надругался над моей жизненной наивностью, опустошил мою душу и украл самое сокровенное – мои надежды. Но поверьте – тот горький опыт пошёл мне впрок.

– Вы по-прежнему на него в обиде?

– В обиде? Зачем? Я его вычеркнула из жизни! И как мужчину, и как человека. Конечно, я многому там научилась. Но заплатила высокую цену за свои жизненные университеты.

– Михаил Анатольевич мне сказал, что вы расстались по обоюдному согласию.

Ионова иронично усмехнулась.

– А как могло быть иначе? Зачем и почему я должна была там оставаться? Я прямо ему сказала, что всё закончено… Он даже, почему-то, испугался, Вдруг предложил мне шесть месячных окладов плюс сто тысяч долларов в качестве моральной компенсации за увольнение. Деньги я взяла. Я их честно отработала в компании за четыре года почти без выходных и отпусков.

– Скажите, Татьяна Викторовна, какими были ваши отношения с его первой женой?

– Практически никаких. Здравствуйте, до свидания… Я была всегда с ней ровной и сдержанной. Никогда не позволяла себе ни шуток, ни обсуждений и уж, тем более, не выражала собственного мнения при ней. Жёны начальников не переносят мнений подчинённых их мужей, особенно особей женского пола. Это я знаю из психологии управления.

– Когда Орлов ещё был женат, у него были…другие женщины?

– Да, но я о них почти ничего не знала. Он был очень скрытен в этом плане.

– Как же тогда вы узнавали об их существовании? – заинтересовался Волобуев.

– Женская интуиция. Вас устраивает такой ответ?

– Вполне. Что же подсказывала вам ваша интуиция?

– Бывали периоды, когда он беспрерывно получал звонки на личный мобильный и выходил в коридор, чтобы его не слышали. А потом ходил и улыбался всем подряд. Отправлял цветы по адресам, без имён и записок. Короче, было на чём основывать предположения. Запах духов, резкое изменение поведения, отказ от деловых встреч, усиление скандалов с супругой.

Волобуев всё быстро помечал в своём блокноте.

– Вы очень наблюдательны, – сказал он ей, отрываясь от записей. – Да и мыслите трезво и чрезвычайно рационально.

Она пила чай, держа блюдце в левой руке и чашку в правой.

– Я должна воспринимать это как комплимент? – оживилась Ионова. – Или просто сухо констатируете факты?

– Воспринимайте, как хотите, но мне бы хотелось, чтобы все свидетели в моей профессиональной карьере рассуждали так здравомысляще трезво.

Она улыбнулась и промолчала.

– У меня есть ещё буквально несколько вопросов.

Татьяна Викторовна поставила блюдце и чашку на стол, и жестом правой руки пригласила Волобуева продолжать.

– Вы можете припомнить в те годы, когда работали в «РАА», серьезные конфликты совладельцев с какими-нибудь клиентами или предпринимателями?

– Вся жизнь и состояла тогда из одних конфликтов, – почти что равнодушным голосом заметила собеседница. – Вы представьте себе поглощение другой компании. Причем недружественное поглощение, путем постепенной скупки акций или долгов. А потом нанесение решающего удара. Или использование административных рычагов для получения большой доли в государственном предприятии. Они ведь были не одни такие умные. У других тоже были деньги и связи. Это что-то вроде схватки бульдогов. Их дороги довольно часто пересекались с другими олигархами.

– И что, были настоящие войны? – Волобуеву казалось, что вот-вот должно было найтись что-то интересное для его расследования.

– Ни разу! – Ионова одним махом похоронила все его надежды. – Там наверху, в Кремле, всегда умели улаживать крупные спорные ситуации. И при Ельцине, и при тандеме. Повторяю, крупные споры. А средние Орлов и Амбарцумян разруливали сами через адвокатов, силовиков или ещё черт знает кого.

– А вы не знаете, у них была, как у нас называется, «крыша»?

Ионова весело посмотрела на следователя.

– Сергей Ильич, простите за бестактность, но это самый наивный вопрос, который вы мне сегодня задали. А что, вы знаете хоть один бизнес в России, крупный или средний, который, как говорится, не «крышуется»? Конечно, у них была «крыша». Но меня в эти вопросы никогда не посвящали. Я сама их об этом попросила в самом начале. Меньше знаешь – лучше спишь.

– И вы даже не догадываетесь, кто мог быть их «крышей»?

– Почему же не догадывалась? Конечно догадывалась. Я даже догадываюсь, почему вы беседуете со мной за чашкой чая, а не вызвали меня на допрос в свой офис. Вас либо убедительно попросили, либо заставили сделать бедному олигарху Орлову одолжение. Вот вы и вышли на одну из его прошлых любовниц.

Волобуев был поражен, в большой степени, её рассудительностью и прямотой.

– Я же говорила вам – он крайний эгоист. При этом он хочет, чтобы его воспринимали, как правильного и корректного человека.

– Татьяна Викторовна, а вы не припомните какие-нибудь конфликты, где бы дело доходило до крайностей?

– Нет, такого не бывало. Надо отдать должное Орлову и Амбарцумяну: они никогда не доводили дела до крайностей. Сразу шли наверх, к своей «крыше», и всё улаживалось.

– Значит, их «крыша» была наверху власти? Аппарат Президента? – предположил Волобуев, понизив голос.

– Не могу вам точно сказать. Амбарцумян при Ельцине имел связи в семье президента. А у Орлова в знакомых были силовики. Он часто давал деньги на благотворительность различным фондам, имевшим прямое отношение к силовикам. Ну, а как вы знаете и без меня, силовики и власть – это одно и то же в России.

За столом наступило молчание.

– Данелия начинал работать у Орлова ещё при вас?

– Да.

– Что вы можете про него сказать?

– Такой не даст себя одурачить.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что, как настоящий выходец из ФСБ, он никому до конца не верил и проверял каждый шаг ключевых людей в компании. И сейчас, я уверена, он вряд ли поменялся. При мне его стараниями был отправлен в отставку один управляющий из сибирского региона, который в «РАА» считался непотопляемым динозавром. Данелия обнаружил, что тот по сговору завышал для нашей компании ставки за транзит газа, а деньги потом вытаскивал через компанию племянника. То есть, представьте, Данелия раскрыл трастовый заговор в Сибири, даже не выехав туда! Орлову и Амбарцумяну некогда было заниматься мелочевкой, а подобная мелочевка увела из компании не один миллион долларов. Совершенно непостижимым образом Борис Вахтангович находил в компании наркоманов, лудопатов или бухгалтеров, которые были в шаге от того, чтобы перевести деньги «РАА» куда-нибудь в Европу или Азию и сбежать с любимым. О нем чуть ли не легенды слагали, и, когда я там работала, его авторитет был беспрекословен.

– Он, естественно, знал про ваш роман с Орловым?

– Я думаю, он даже знал, какое нижнее белье хранится в моем гардеробе. Простите, конечно, за такие детали…

– А Леонов?

– Антон? Антон это Антон. Его называли за глаза Тень. Он действительно стал тенью Орлова. Мне представляется, что для вас это лучший источник для расспросов о личной жизни Орлова. Я ведь занималась бизнесом. А вот Данелия и Леонов имели прямой доступ к жизни Михаила Анатольевича.

– Татьяна Викторовна, а у Орлова есть друзья? Вы таких не припоминаете?

– Друзья? Я думала, когда пришла в компанию, что Амбарцумян был его другом. Однако видите, чем закончилось… Нет, близких друзей при мне у него не было. Так, товарищи… Кто-то со школьных лет, кто-то со студенческих времен. Но всё это было спонтанное: две-три встречи в год, и никакого энтузиазма с его стороны.

За столом опять наступила пауза. Волобуев что-то помечал в блокноте.

– Вы хотите меня ещё о чем-нибудь спросить? – поинтересовалась Ионова.

– Татьяна Викторовна, вы можете мне назвать пяток самых крупных сделок за время вашей работы в «РАА»?

– Хм, так сразу и не вспомнить.

– Вы не спешите. Спокойно подумайте, поройтесь в вашей безупречной памяти…

При этих словах она с интересом взглянула на Волобуева, и ему почему-то стало неудобно, словно его уличили в некрасивом поступке.

– Из того, что мне сейчас приходит на ум, я назову следующее: покупка пятидесяти одного процента «Транссибнефти»; покупка сотовых операторов в Армении и Словакии; приобретение нефтехимического комбината в Татарстане; покупка двадцати шести процентов акций телекоммуникационного холдинга «Связь – А» и создание собственного телевизионного канала «Bravo TV».

Сергей Ильич без устали строчил в своем блокноте.

– Я же говорил, у такой уникальной женщины, как вы, – безупречная память.

– Я не знала, что людям из Следственного комитета позволяют флиртовать со свидетелями, – она хитро посмотрела на него.

– Увы, мы всего лишь простые смертные, – быстро нашелся Волобуев, смущенный до крайности смелостью своей предыдущей фразы.

Ионова ничего не сказала, лишь посмотрела боковым зрением на часы. Волобуев это заметил.

– Извините, Татьяна Викторовна, что я вас так задержал. У меня остался всего один вопрос, но он может показаться вам странным.

– Уже интересно, – приободрилась она. – Что же вы мне приготовили под концовку?

– Вспомните, пожалуйста, в те месяцы, когда вы были близки с Орловым, он вам рассказывал про письмо из Франции?

Семейная легенда, в некотором роде, – уточнил следователь СКР.

Ионова задумалась. Кончик её носа опустился вниз, глаза сузились, а на лбу появились едва видимые морщинки.

– Письмо, говорите… – повторила она сама для себя. – Да, я вспоминаю что-то, но очень смутно. Как вы понимаете, тогда меня интересовали не слова, а чувства. Он что-то мне говорил о каком-то письме то ли деда, то ли прадеда. Что-то было связано с Шекспиром. Но я не могу припомнить деталей, даже смутно. Речь шла о наследстве семьи. Но какое это, в сущности, имело значение, если у меня был роман с человеком, у которого уже тогда состояние превышало миллиарды долларов?

– М-да, аргумент веский, ничего не скажешь, – согласился Волобуев.

– Да и он, помнится мне, рассказывал это таким тоном, что…, – она задумалась на мгновение, – складывалось впечатление, что речь шла о чем-то курьезном, чуть ли не анекдотичном. Типа, забавный случай на охоте. Интерес представляло не наследство, а загадка семьи, секрет, передаваемый из поколения в поколение. То есть братья, выбравшие разные судьбы, из славной и образованной русской семьи, сталинские чистки… Я, к сожалению, не могу припомнить подробностей. А что, это имеет сегодня какое-то значение? Это письмо имеет для вас какой-то смысл?

– Видите, я тут совсем с вами голову потерял. Теперь не я вас расспрашиваю, а вы меня, – улыбнулся следователь.

– Сергей Ильич, вы умный и хитрый. Не надо недооценивать себя и переоценивать меня. С вами приятно общаться, сразу видна ваша смекалка, хотя внешне вы производите впечатление спокойного, уравновешенного и чуть ли не наивно-простоватого человека. Вы лишь забыли о моем втором образовании – психология управления. Для того чтобы управлять, необходимо быть тонким психологом. Вы, безусловно, относитесь к той категории людей, которые внимательно выслушивают все мнения, анализируют их про себя и лишь потом принимают решения. Вы очень и очень основательны во всем, и поэтому меня не удивляет, что это вы беседуете со мной. Поверьте, это не комплимент. Мне незачем здесь, и тем более в этих обстоятельствах, рассыпаться в комплиментах. Скорее всего, это просто дань уважения собеседнику. Воспринимайте это так. Если вы не можете ответить мне по поводу письма, то я и не настаиваю. Как вы, вероятно, заметили, я давно выбросила эту историю из головы. Здесь больше женского любопытства, чем подлинного интереса.

– Оригинально, ничего не скажешь. Беседуем меньше часа, а вы уже составили мой психологический портрет… Татьяна Викторовна, вы мне уже столько лестного наговорили, что я вынужден произнести алаверды. Редко, крайне редко, доводилось мне беседовать с женщинами, которые сочетали бы в себе и красоту, и поразительный ум. И, ко всему прочему, обладали бы таким рациональным мышлением. А что касается женского любопытства…

Следователь приложил ладонь правой руки к своему пиджаку на уровне сердца.

– Обещаю вам, что если позволят обстоятельства, и будет о чем рассказать, я, в благодарность за ваше потраченное время, вам об этом поведаю. Договорились?

Ионова улыбнулась и утвердительно закивала головой.

– Надеюсь, что это не будет какая-нибудь страшная тайна, узнав о которой, я подвергну свою жизнь опасности?

– Будем надеяться, – улыбнулся в ответ Волобуев.

Он достал из кошелька деньги, положил на счет, принесенный ранее официанткой, и поднялся с кресла.

– У вас есть машина? – вежливо поинтересовался он.

– У меня всё есть, – загадочным тоном ответила она и посмотрела на следователя своими большими красивыми глазами. От этого взгляда у Волобуева в груди образовался комок, и он в тот день ещё долго пытался разобраться в чувствах, проявившихся вдруг у него. Как минимум, он понимал, что должен был ощущать Орлов, работая рядом с этой женщиной целых четыре года.

Глава 10

Все сотрудники Волобуева погрузились по горло в данное расследование. Хотя внутри Сергей Ильич продолжал задавать себе всё тот же риторический вопрос: «А что, собственно, они расследуют?» Не было ясно не только что расследовать, но и что было первоочередным, а что – несущественным.

Ирина улетела в Киев разбираться с Гайдамаком. Павел занимался подготовкой поездки в Париж. Наиболее проблематичным оказался вопрос французских виз. Азиз днями сидел в каких-то библиотеках, просматривая подшивки экономических изданий за последние двенадцать лет.

Волобуев принял самое активное участие в подготовке поездки в Париж. Они выбрали адреса нескольких русских архивов. Павел связался с ними по телефону, договариваясь о встрече. Тяжелее оказалось придумать достоверное алиби. Любой вымысел нес свои «за» и «против». В конце концов, остановились на том, что будут представляться как журналисты фриланс, пишущие по заданию нескольких изданий статью о дворянских семьях, разделенных большевистской революцией. Перед отлетом Ирина открыла Волобуеву и Скопову новые электронные адреса и позаботилась о том, чтобы у них были с собой журналистские визитки. Встретиться с Леоновым удалось лишь в пятницу. После Дальнего Востока Орлов на несколько дней сделал остановку в Татарстане, и, вполне естественно, что Леонов сопровождал своего шефа.

Антон Вениаминович сам выбрал место встречи, недалеко от центрального офиса холдинга, в одном из известных ресторанов города. Кушать они не собирались, поэтому Волобуеву принесли лишь чай, а Леонову маленькую чашечку экспрессо. Судя по всему, здесь все его хорошо знали, от швейцара в гардеробе до мэтра. Им выделили удобный столик с диванами в самом дальнем углу от входа, где никто их не замечал.

Пока Леонов разговаривал с мэтром у входа, Сергей Ильич успел его хорошенько разглядеть. Высокий, худой, энергичный, с пронзительным и внимательным взглядом. У следователя за этот короткий промежуток времени создалось впечатление, что тот постоянно был в некотором напряжении, как будто ожидал какое-то событие. Манеры у него были очень мягкие. Сразу было заметно, что он отличался умением слушать, но, при этом, отвечал людям кратко и по теме. Волосы у него были коротко подстриженные. Лицо его не выделялось ничем особенным, да и держался он так, чтобы не бросаться в глаза.

Костюм его был явно сшит на заказ на его высокую и худую фигуру. Ткань была мягкая, модная и элегантная. Строгий темно-синий галстук и светло-голубая рубашка дополняли его одежду. Как и у Данелии, туфли его блестели и были абсолютно чистыми. Хотя, как подумалось Волобуеву, учитывая близкое расстояние от офиса до ресторана, это было и неудивительно.

Зато выглядел он довольно уставшим, и Сергей Ильич легко заметил темные круги под глазами. Видно было, что его хлеб был не из легких.

– Я весь во внимании, – произнес Леонов, натянуто улыбаясь. – У меня к вам лишь огромная просьба. Я жду два очень важных звонка и должен буду на них ответить. Все другие звонки я буду игнорировать. Вы не возражаете?

Волобуев в ответ пожал плечами в знак согласия.

– Антон Вениаминович, – начал он без всяких предисловий, – вы давно работаете у Орлова?

– Иногда мне кажется, что всю жизнь. А может, так оно и есть, – ответил тот, и следователь уловил нотку грусти в его голосе.

– Если так долго, то вам, видимо, нравится? Или, как минимум, все устраивает?

Видно было, что Леонов не ожидал расспросов на эту тему.

– Что касается финансовых условий, если вы это имеете в виду, то да, меня они более чем устраивают. Надо отдать должное Михаилу Анатольевичу – он умеет заботиться о людях.

– Но в вашем случае всё наоборот – это вы, скорее всего, заботитесь о нем, – заметил Волобуев.

– Сергей Ильич, моя работа – это создание условий для его работы. Логистика в узком и широком смысле.

– Не только работа, если я правильно понимаю. Вы ведь, если говорить немного утрированно, заведуете и его личной жизнью?

– Слово «заведовать» не совсем уместно. Скорее организую. Это более корректно.

Волобуев опять почувствовал, как очередной сотрудник Орлова пытался создать правильное мнение о своем шефе.

– Когда вы пришли в компанию, ещё был Амбарцумян?

– Да, – коротко ответил Леонов.

– У вас были те же самые функции, что и сейчас?

– Нет. Я почти не занимался личными вопросами.

– А кто ими занимался в те времена? – заинтересовался Сергей Ильич.

– Как правило, секретари.

– Только они?

Леонов задумался.

– У Амбарцумяна был помощник.

– То есть, вы хотите сказать, что вас брали для Орлова, а у Гагика Ованесовича уже был свой помощник?

– Нет, не совсем так. Меня брали решать вопросы логистики для всех рабочих поездок и встреч обоих партнеров. Человек, занимавшийся личной жизнью Амбарцумяна, никогда не числился в штате.

– Вот как! – удивился следователь. – Но, при этом, работал в офисе?

– Нет. Мы его видели крайне редко.

– А как же он работал на Амбарцумяна?

– По телефону. Амбарцумян ему звонил и давал поручения.

– Вы это сами видели? Часто?

– Нет, не часто. Я же не сидел в его кабинете. Говорили они, вероятно, часто, но я крайне редко что-то слышал. Амбарцумян был крайне скрытным человеком. О его личной жизни мало кто знал.

– А мне говорили, что он был охоч до женского пола? Это так?

– Да.

– Но если он был так скрытен, то как об этом узнавали?

Леонов усмехнулся.

– Такие вещи тяжело скрыть. То запах духов, то комментарии самого Гагика Ованесовича про ужин в ресторане или ночь напролет в каком-нибудь модном клубе. Пару раз я был с Орловым и Амбарцумяном на таких ночных мероприятиях. Орлов в те времена почти всегда был с Ларисой Станиславовной, своей первой супругой, или один. А вот Амбарцумян никогда не был один, всегда в компании.

Леонов рассказывал все это абсолютно равнодушным голосом, не пытаясь дать никаких оценок, не проявляя собственных эмоций.

– И что, Амбарцумян никогда не давал вам никакого рода личных поручений?

– Иногда, очень редко.

– Какого рода?

– Разные.

– А более конкретно?

– Заказать гостиницу, купить цветы или подарок, найти врача кому-нибудь…

– А почему вас, если у него был свой помощник?

Леонов изобразил недоумение на лице, плотно сжав губы.

– Того могло не быть, или он был занят, или ещё по каким-то причинам…

– А как звали помощника Амбарцумяна?

– Левон.

– Левон, а фамилия? – допытывался Волобуев.

Он задавал вопрос за вопросом, получал сухие и тощие ответы, и медленно начинал закипать внутри, не подавая при этом вида.

– Не помню. Точнее, даже не знал, – поправил он самого себя.

– Вас никогда не представляли друг другу? – удивился следователь.

– Представляли. Антон, это Левон. Левон, это Антон. Вот и всё.

Сергей Ильич понимающе кивнул головой. Реально, он даже не осознавал, зачем расспрашивает Леонова про бывшего помощника Амбарцумяна.

– А как он выглядел, хотя бы? – настойчиво продолжал следователь.

– Честно говоря, я не могу его четко припомнить. Знаете, он из категории незаметных. Их видишь чуть ли не ежедневно, но вспомнить черты лица практически невозможно. Ты их видишь десятки раз, они могут даже напоминать кого-то со временем, но отчетливо вспомнить их не удается. А я, по правде говоря, не так уж часто его и видел. Раза два в месяц, да и то мельком.

– Но может хоть что-нибудь? – чуть ли не взмолился Волобуев. – Рост, особые приметы, национальность?

– Он тоже был армянин. Они между собой говорили по-армянски, поэтому никто ничего не понимал. Рост у него был что-то около метра семидесяти. Амбарцумян тоже не очень высокий. Левон этот был неразговорчивым, стеснительным, малозаметным. Может быть потому, что был молод, а может и потому, что мнительный.

– Вот видите, – приободрил Леонова Волобуев, – а вы говорите, что ничего не помните. Значит, был молод. Но и вы были молоды?

– Да, нам обоим было тогда в районе двадцати пяти.

– Когда Орлов расстался с Амбарцумяном, – поменял тему Волобуев, – ваши функции расширились?

– Да. Постепенно…, – добавил тот, задумавшись.

– Антон Вениаминович, вы ведь человек, который знает Орлова вдоль и поперек. Разве не так?

– Мой опыт подсказывает, что невозможно узнать человека вдоль и поперек, как вы выразились. Любой человек бывает непредсказуем.

– Даже Орлов для вас?

– Даже Орлов для меня. Люди взрослеют, стареют, меняются, развиваются в своих взглядах и устоях…

– То есть, вы хотите сказать, что Орлов способен вас удивить?

– Такое бывало, и не раз.

– Например?

– Извините, Сергей Ильич, это личные вещи и я не хотел бы о них распространяться.

Неожиданно резким движением он достал из внутреннего кармана пиджака свой мобильный телефон, который вибрировал без звонка.

– Простите, – вскочил он, – я должен ответить. Две минуты буквально. Да, Михаил Анатольевич, я вас слушаю!

Последнюю фразу он сказал, удаляясь от стола, за которым они сидели, в сторону выхода. Волобуев воспользовался паузой, чтобы допить свой чай и собраться с мыслями. Никакого особого прогресса пока не было. Хотя, он и не ожидал ничего особенного от служащих Орлова.

Вернувшийся Леонов попросил официантку повторить предыдущий заказ.

– Извините! – он ещё раз попросил прощения у Волобуева. – У меня столько всего каждый день, что другие бы с ума сошли.

– Вам самому помощница нужна, – пошутил следователь.

– А у меня есть, даже две, – совершенно невозмутимо проинформировал Леонов.

Волобуев удивленно приподнял брови. Его представления о жизни олигархов наполнялись новыми деталями.

– Антон Вениаминович, а как вы охарактеризуете бывшую жену Михаила Анатольевича?

– Ларису Станиславовну? Она сложный человек. К тому же, достаточно деликатная особа. Единственная дочь в семье. Родители были богаты и влиятельны ещё при социализме. Она очень образованный человек, и это, как ни парадоксально, одна из её проблем. Знаете, бывают люди, находящиеся в постоянном поиске своего «я». Вот она из этой когорты людей. Так как она не работала, то поиск внутреннего «я» обострился у неё до бесконечности. На базе этого развился комплекс неполноценности, а как следствие – беспричинная ревность. Кстати, сейчас она стала другой. Знаете, мне кажется, что раньше она пыталась, как бы это лучше выразить…

Леонов задумался на мгновение.

– …соответствовать уровню мужа. Вот именно, соответствовать. А ей всего-то и надо было оставаться самой собой. Вот сейчас она вменяемая. Может быть, даже и к лучшему, что они развелись. Орлова мне было искренне жаль в те годы, да и её где-то я понимал. Вот теперь, с новым мужем, она ведет себя совершенно независимо. Новый муж, Ольшанский, он её просто боготворит и на руках носит.

– Если не секрет, видеть её тоже входит в ваши обязанности?

– В некотором роде. Иногда Михаил Анатольевич передает что-то сыну Вадику, иногда бывшей супруге. Сейчас у них отношения нормализовались.

– А сын живет с матерью?

– У него, конечно, есть отдельная квартира, но он часто остается ночевать у Ларисы Станиславовны. Там ему жить более выгодно.

– Почему? – удивился Волобуев.

– Стирают, гладят, готовят. Что ещё нужно двадцатилетнему студенту-физику? Если он с девушкой, то идет к себе ночевать. А если надо к сессии готовиться, то перебирается к матери и отчиму. Дом у них большой, несколько человек обслуживающего персонала. Да и Лариса Станиславовна часто уезжает куда-нибудь с новым мужем. У них есть вилла в Дубае – по полгода там торчат. Так что, в реальности, у Вадима в полном его распоряжении и квартира, и дом матери с обслуживающим персоналом.

– Насколько я понял из рассказа Михаила Анатольевича, сын учится хорошо.

– Это так, – сухо ответил Леонов.

– Странно, что у предпринимателя Орлова сын пошел в физики.

– А что тут странного? – возразил Антон Вениаминович. – Орлов всю жизнь ему вбивал в голову: ты должен быть лучшим в классе, ты должен быть первым в школе, ты должен победить на соревнованиях… А Лариса Станиславовна заботилась о том, чтобы ему ничего не мешало в жизни. В парне много амбиций, но таких, так сказать, хороших амбиций. Он вырос и умным, и начитанным, и дисциплинированным, и вежливым. Вы сейчас знаете многих молодых людей, которые открывают даме дверь и пододвигают ей стул, когда она садится?

Волобуев задумался. Его сын, безусловно, этого не делал.

– Антон Вениаминович, по-вашему, Лариса Станиславовна уже не в обиде на Михаила Анатольевича?

– Я не думаю, что она реально была на него в обиде. Их отношения тогда, перед разводом, дошли до точки кипения. Взаимное непонимание, отсутствие общих интересов – вот вам и самое рациональное объяснение.

– Значит, Орлов ей не изменял? – Волобуев осторожно подбирался к теме, которая его интересовала.

– До определенной поры – нет. Он долго терпел.

– Но потом всё же…

– Они оба сдались. К тому же, Орлов не железный…, – распространяться дальше Леонов не захотел.

– Но госпожа Ольшанская не может желать ему смерти.

Антон Вениаминович оторвал взгляд от чашки экспрессо и недоуменно посмотрел на следователя.

– Смерти? Нет, конечно! Зачем? Никакой логики. У неё всё есть в этой жизни. Орлов ей ни в чём не помеха. К тому же, как любая мать, она мыслит интересами детей. Чем дольше проживет Орлов – тем богаче будет, тем больше достанется когда-нибудь Вадиму.

– Ну, предположим, это не факт. У Орлова новая семья. Пока один ребенок, а ведь могут появиться и другие дети. Да и браки, сами знаете, вещь не всегда долгосрочная.

– Лариса Станиславовна, всё-таки, является рациональной особой. Ей незачем желать смерти бывшему мужу, – однозначно определил Леонов.

Старший следователь СКР решил зайти с другой стороны.

– Антон Вениаминович, а какие интересы у Орлова помимо работы?

– Гольф, футбол, хоккей, охота, рыбалка, – пожал плечами Леонов.

– Разнообразное меню, – прокомментировал Волобуев. – Неужели на все хватает времени?

– Вы спросили про интересы, а не про то, чем он занимается. Охота – максимум два раза в год. Рыбачить последний раз он ездил в позапрошлом году. В гольф последний раз играл два месяца назад во Франции. На хоккей ходил в прошлом году, когда мы были в Нью-Йорке. А футбол ему удается иногда смотреть по телевизору.

– Невероятно! – изумился Сергей Ильич. – Вы даже такое помните в подробностях!

Леонов неловко замялся.

– Это же моя работа…

– У вас отличная память, – похвалил следователь.

– Пока не жалуюсь, – согласился помощник.

– Вы, естественно, знаете и помните, с кем и куда летает ваш шеф? – осторожно начал зондировать Волобуев новую тему.

– Да. Почти всегда…, – на всякий случай добавил тот.

– То есть, существуют поездки, о которых вас не ставят в известность?

– Редко, но бывает, – согласился Леонов.

– За границу? – настойчиво продолжал расспрос Волобуев.

– Разное, – уклончиво ушел от ответа собеседник.

Видно было, что в этой теме он себя чувствовал неловко.

– Вам запрещено говорить на эту тему? – прямо спросил следователь.

– Меньше знаешь – лучше спишь! – загадочно произнес Леонов.

– Я не совсем понимаю, – наивно прикинулся Сергей Ильич, пытаясь выудить для себя что-то новое.

Вибрирующий на столе телефон привлек внимание собеседника. На этот раз, быстро взглянув на номер входящего телефона, он не ответил на вызов.

– Понимаете, Сергей Ильич, я всегда знаю пределы допустимого. Есть вещи, о которых мне лучше не расспрашивать. Вы человек умный и догадливый, поэтому я вам приведу лишь один пример и дальше не буду распространяться на эту тему. В прошлом году, когда мы были в Сочи, Михаилу Анатольевичу позвонили среди ночи и вызвали к себе люди, работающие на тандем.

Волобуев легко понял, о ком шла речь.

– Он мне перезвонил утром и сказал, что улетел и вернется через два дня. Скажите, вы бы стали расспрашивать своего шефа?

– Туше, – вежливо согласился Сергей Ильич.

– Если мне не говорят куда и зачем – я не спрашиваю. Между нами очень доверительные отношения. Я ими дорожу и не переступаю грань. Знаете, в английском есть фраза: «Don’t push your luck!»? Не подталкивай свою удачу! Так вот, она мне очень нравится.

– Вы были с Михаилом Анатольевичем и его семьей, когда случилась авария с самолетом?

– Да.

– Он испугался?

– Все испугались. Но Михаил Анатольевич держал себя в руках и подбадривал Валентину Сергеевну и Диму.

– Когда вы вернулись в Ниццу, полиция появилась в тот же день?

– Не знаю, – засомневался Леонов. – Не думаю. Вначале ведь думали, что это техническая неисправность. Да и мне было не до того, я занимался поиском другого борта.

– Пилоты что-нибудь комментировали?

– Нет. Во всяком случае, при мне – нет. Но Михаил Анатольевич с ними дома разговаривал, потому что хотел разобраться в причинах.

– Вы улетели на следующий день?

– Да. Улетать в тот же день было глупо. Все были под большим впечатлением. Валентина Сергеевна плакала. Димка тоже.

– А как вы узнали про саботаж?

– В Москву прилетал представитель перевозчика.

– Кто был с ним на встрече?

– Орлов, Данелия и я. Меньшикова тоже знала про встречу, но Орлов её не пригласил. Сказал, что у неё других дел по горло, – объяснил Антон Вениаминович.

– Когда вы встречались, он вам передавал какие-нибудь документы?

– Да, в таких случаях всегда полагается создание комиссии, составление акта и другие процедуры. В то время уже работала французская уголовная полиция. – Мне понадобятся копии документов, которые вам передали, – заявил Волобуев. – И если есть, то координаты тех, кто ведет это расследование со стороны французской полиции.

– Хорошо, я попрошу Данелию вам передать.

– Документы у него? – поинтересовался следователь.

Леонов лишь утвердительно кивнул.

– Михаил Анатольевич часто бывал во Франции?

– Не очень. Раньше, когда он работал с Амбарцумяном, они туда ездили три-четыре раза в году. У Амбарцумяна там, по-моему, были дальние родственники. Вы ведь знаете, во Франции очень большая армянская диаспора. Но после раскола – довольно редко. Два раза Михаил Анатольевич выезжал на Новый год с супругой в Куршавель. Раза три – в Ниццу. Один раз в составе правительственной делегации. И один раз для встречи с частным детективом. Нет, ещё раз, когда детектив умер.

– Это всё за последние десять лет?

– Да, – подтвердил Леонов.

– А куда Орлов летает за границу чаще всего?

– В Лондон, – не задумываясь, ответил собеседник. – Там у нас большой офис.

– А что вы можете мне рассказать про Валентину Сергеевну?

– Красивая, умная, образованная, энергичная. Великолепная мать, очень заботливая.

– Из какой она семьи?

– Потомственные интеллигенты. Вы наверняка слышали имя её отца – Толстиков Сергей Юрьевич. Известный кинокритик, одно время вел передачи на телевидении. Припоминаете?

Волобуев помнил фамилию, но не мог вспомнить образ человека.

– Они часто ссорятся? – в этот раз вопрос следователя не отличался особой деликатностью.

Опять завибрировал телефон Леонова на столе. Он снова проигнорировал звонок, но заказал проходящей мимо официантке ещё чашечку экспрессо.

– Вы спросили про ссоры? – медленно переспросил он, обдумывая свой ответ. – За всё время, что я провел рядом с ними, я ни разу не слышал перебранки. То есть я хочу сказать, что они не позволяют себе ссориться на людях. Вот Лариса Станиславовна себе такое позволяла запросто, и Орлов мог ей ответить. Но с новой супругой я такого не припомню. Знаю, что иногда они ругаются. Это видно по поведению – молчаливые, сердитые, задумчивые. Не смотрят друг на друга, не заговаривают. Но с кем такого не случается? Вы знаете таких людей?

Лояльность Леонова по отношению к Орлову изумляла Волобуева.

– Значит, причины вам неизвестны?

– Нет. Могу догадываться, разве что. Причина одна и та же – занятость Михаила Анатольевича.

Сергей Ильич кашлянул.

– И всё? Только занятость? – недоверчиво переспросил он.

Антон Вениаминович явно замялся, не зная, что ответить, и что имел в виду следователь, пытавшийся до чего-то докопаться. Волобуев решил идти напролом.

– А другие женщины? Подруги, любовницы…

Леонов тяжело вздохнул и сжал губы.

– Антон Вениаминович, я ведь не вчера родился, – обиженно заметил Сергей Ильич. – Не надо водить меня за нос, не маленький. К тому же, я с вами разговариваю потому, что так захотел ваш шеф. Сам захотел, заметьте. Я ведь не напрашивался копаться в его грязном белье. Но коли уж беседую с человеком, который его знает вдоль и поперек, то вынужден вам задавать эти вопросы. А вы, голубчик, обязаны не ходить вокруг да около, а отвечать мне по существу.

Выговаривая Леонова, Волобуев расправлял плечи и чувствовал прилив энергии.

– Это очень скользкая тема, да и не так всё явно, как это может показаться, – начал оправдываться помощник Орлова.

– Вы, всё же, попытайтесь мне объяснить, – уже спокойно попросил старший следователь СКР.

Пока Леонов размешивал сахар в третьей чашке кофе, Волобуев терпеливо ждал. Лицо его не выражало никаких эмоций. Ему страшно хотелось сдвинуться с мёртвой точки, и ещё больше хотелось понять, за что он может зацепиться в своем расследовании. Это была уже четвертая беседа, не считая двух, которые у него состоялись с самим Орловым. Он пока так и не понимал, что же было существенным в этом деле, наполненном уклончивой и половинчатой правдой вперемежку с цитатами из Шекспира.

– Видите ли, Михаил Анатольевич по своей природе очень влюбчивый и сентиментальный человек, – доверительно шепнул собеседник, оглядываясь по сторонам.

– Типичное объяснение для мужских измен, – равнодушно констатировал Волобуев. – Мы, мужчины, все романтичные, сентиментальные и легкоранимые, поэтому попадаем в ловушки, расставленные безжалостными и бессердечными женщинами. Антон Вениаминович, давайте я облегчу вашу участь. Не надо мне рассказывать почему. Я вам конкретизирую задачу двумя новыми вопросами. Во-первых, может ли оказаться среди нынешних или бывших любовниц Орлова кто-то, кто может желать смерти ему и его семье? А, во-вторых, как по вашему, способна ли госпожа Орлова желать смерти своему супругу? И, повторяю, давайте оставим сентиментальность за бортом нашей беседы.

Казалось бы, что отпавшая необходимость в объяснении измен шефа окрылила Леонова. Было хорошо видно, что он воспрянул духом, и подобие улыбки проявилось на его лице.

– На оба ваших вопроса с абсолютным убеждением отвечаю – нет. Что касается первого вопроса, ни Михаил Анатольевич, ни Данелия не позволяют историям заканчиваться с тревожным концом.

– Но ведь и счастливого конца, типа свадьбы, тоже не бывает? – иронично перебил следователь.

Леонов натянуто улыбнулся.

– Нет, слава Богу, до свадьбы не доходит. Скажем так, все расстаются с улыбкой на лице и добрыми друзьями. К тому же, можете мне поверить, Орлов обожает свою супругу.

– Не сомневаюсь, – саркастически заявил Волобуев, еле сдерживая себя от вульгарных шуток и фраз, неожиданно пришедших ему в голову в большом количестве.

Помощник Орлова оставил сарказм следователя без комментариев, боясь, видимо, проиграть в словесной битве.

– Кстати, – усомнился Сергей Ильич, – вы сказали, что Валентина Сергеевна умная, образованная и энергичная женщина. Неужели вы действительно думаете, что она не подозревает о похождениях мужа? Или даже точно об этом не знает? Ну что ей стоит, хотя бы, нанять частного детектива? Или просто женская интуиция…

– Когда Михаил Анатольевич с супругой в одном и том же месте, он никогда себе ничего не позволяет.

Более нелепого объяснения по поводу измен Волобуев не слышал в своей жизни.

– Антон Вениаминович, вы же довольно тонкий психолог. Ну кого вы пытаетесь обмануть? Меня? Себя? Или пытаетесь защитить имидж Орлова? Ведь не в имидже дело! Что, она, супруга его, ни о чем не догадывается, когда он в другом городе или другой стране? Да женская интуиция не знает пределов! Границы ей не помеха! Другое дело, что она решила для себя, и что ей реально дорого в жизни. Вот в чём вопрос! Могла она затаить обиду, чтобы покончить одним махом с изменами мужа и стать хозяйкой его империи? Средства, я подозреваю, на выполнение такой задачи у неё есть.

Леонов опустил взгляд.

– Её жизнь под контролем. Неужели вы думаете, что Орлов не знает о каждом её шаге?

– Это другое дело, – согласился следователь. – То есть, отправив жену и сына в изгнание, он по-прежнему обеспечивает слежку за ними?

– Думаю, что да.

– А где они? – спросил Сергей Ильич, как ни в чём не бывало.

Вопрос озадачил Леонова, и он растерянно смотрел по сторонам.

– А почему бы вам самому не спросить у Михаила Анатольевича? – не придумал ничего лучшего помощник Орлова.

– А зачем зря его беспокоить, если есть вы? – схитрил Волобуев.

Антон Вениаминович продолжал упорно молчать.

– Вам запрещено Орловым говорить на эту тему? – спросил следователь, и так прекрасно знавший ответ. – Ну вы же понимаете, что глупо играть со мной в кошки-мышки.

– Я не знаю точного местонахождения, – увернулся от прямого ответа собеседник.

– Допустим, я вам верю. А неточное расположение?

– Англия, – сдался Леонов. – Хотя, скорее всего, Великобритания.

– А как получилось так, что даже вы не знаете? Такой близкий и проверенный человек?

– Михаил Анатольевич после случая с самолетом испугался не на шутку. После того, что случилось, мы все уехали в Лондон, а оттуда Валентина Сергеевна с сыном куда-то дальше.

– Сами? – удивился Сергей Ильич.

– Нет, – замялся Леонов, – с…

– С кем? – поторопил его следователь.

– С английскими спецслужбами, – наконец выдавил из себя помощник Орлова.

Волобуев от удивления тихо присвистнул.

– Да ну! Вот тебе и на! Патриот патриотом, а семью доверил только английским спецслужбам. Интересный поворот, интересный…

Теперь следователь реально убедился, что Орлов действительно переживал по поводу своей семьи.

– Значит, ни вы, ни Данелия не в курсе, где они? – заметил он, размышляя вслух. – В принципе, это и не важно. У меня ещё буквально пара вопросов. Начнем с друзей. Близких, естественно.

– Даже не знаю, что вам сказать, – растерянно развёл руки в стороны помощник Орлова.

– Допустим, есть кто-нибудь, с кем он с горя или с радости готов распить бутылку водки? – в утрированном виде попытался переиначить вопрос Волобуев.

– Да я вас и так прекрасно понял, Сергей Ильич! Я хорошо себе представляю, что такое близкие друзья. У Михаила Анатольевича таких нет. Есть приятели, которых он видит два-три раза в год: школьные и студенческие друзья, кое-кто из предпринимателей. К примеру, к Полю Миличу он хорошо относится. Но вот так, чтобы, типа, не разлей вода – такого нет.

– То есть с женщинами он себе позволяет потерять голову, а с мужчинами – нет, – саркастически констатировал Сергей Ильич. – Что ж, в какой-то степени я его понимаю…

Леонов никак не отреагировал на последнюю фразу Волобуева.

– Поль Милич – это управляющий директор холдинга? Канадец?

Собеседник следователя утвердительно кивнул. На столе в этот момент опять завибрировал телефон. Леонов резко поднялся.

– Простите, мне надо ответить, – шепнул он следователю, нажимая при этом кнопку телефона. За десять секунд он успел отойти от стола, где остался сидеть Сергей Ильич, на приличное расстояние.

Через пару минут помощник Орлова вернулся.

– Для такой должности, как ваша, вам не так уж и часто звонят, – заметил Волобуев.

– Я оставил два мобильника в офисе, – с улыбкой объяснил собеседник. – Иначе бы здесь стоял трезвон. – А этот телефон всегда со мной. На этот редко звонят.

– А-а-а… Понятно, понятно… Вернемся к Миличу.

– Да, это управляющий директор, – подтвердил Леонов.

– Орлову он нравится? Как управляющий директор? – уточнил старший следователь СКР.

– Скажем так: Орлову нравится его западный стиль управления. Я не думаю, что у них такие уж близкие отношения, хотя Михаил Анатольевич старается поддерживать человеческий контакт со своими топ-менеджерами. Но у канадцев другой менталитет, совершенно отличный от нашего. Однако шефа, в первую очередь, это как раз и устраивает.

– А враги у Орлова есть? Вы-то уж точно должны об этом знать.

– Вы знаете, Сергей Ильич, – напрягся Леонов, – после того случая с самолётом я часто об этом думал. Было бы глупо не задумываться над этим, если проводишь большую часть времени с Орловым. Мы все, в той или иной степени, боимся смерти. Знаем, что это обязательно случится, но пытаемся договориться с судьбой и оттянуть момент. Я не стыжусь этого чувства. Просто хочется ещё пожить не только ради кого-то, но и для себя…

Такого рода откровенность заслуживала всяческого уважения, подумал про себя Волобуев. Его собеседник, тем временем, продолжал.

– Чтобы вам не говорил Данелия, но я не верю, что есть кто-то, из окружения Орлова или из тех, с кем он сталкивался в последние годы, кто готов покушаться на его жизнь. Именно поэтому я боюсь. Неизвестность меня пугает. Вы меня понимаете?

– Вполне, – с серьёзным выражением лица ответил следователь.

– Я ведь очень долго рядом с Орловым. Очень долго.… И вы правы, мне постоянно приходится, волей или неволей, заниматься психоанализом. Михаил Анатольевич всегда очень тонко чувствует опасность. Я имею в виду опасность для его бизнеса. И умеет вовремя отводить угрозу. Если он спрятал семью, то это означает, что он не знает, откуда исходит угроза. Иначе бы предпринимал другие шаги, и мы бы с вами сейчас не разговаривали. Он бы всё сам уладил. Вам, наверное, Данелия не рассказал, но после того случая мы усилили меры безопасности. Его машина находится двадцать четыре часа под наблюдением. Точно так же, как дом на Рублёвке и московская квартира. Там всегда есть охрана и наблюдение по периметру. Вы не поверите, но мы теперь проверяем даже его еду, мало ли что…

– То есть, он воспринял всё это более чем серьёзно?

– Вы и есть лучшее тому подтверждение. Поэтому я вам ответственно заявляю – угроза исходит не от тех, с кем он общается. Искать надо в других местах. Возможно, вам это кажется наивностью с моей стороны. Да, я не профессионал. Но поверьте, я хорошо знаю окружение Орлова. Если бы кто-то хотел его убрать, то почему сейчас, а не три, пять или десять лет назад? Вы сами понимаете, и без меня, что это очень весомый аргумент.

Волобуев знал, что Леонов во многом был прав.

Старший следователь СКР вернулся в офис в семь часов. Москва была забита, все хотели побыстрее вырваться из центра после окончания рабочей недели. Мелкий дождь делал движение ещё более затруднительным. Сергей Ильич сидел на заднем сидении служебной машины и пытался понять, куда надо было двигаться дальше в его расследовании.

Когда он вошел в здание, навстречу ему направлялся с пальто, перекинутым через руку, заместитель главы СКР. Волобуев ещё издали заметил китель с золотыми погонами и тремя большими звёздами. Сам он уже неделю ходил только в штатском, сменив свой рабочий кабинет на московские кафе и рестораны.

– Сергей Ильич, никак на вторую смену пришли? – с улыбкой пошутил замглавы.

– Это я домой хожу на смену, а живу я здесь, вы же знаете, – в тон ответил Волобуев.

«Интересно, – подумал про себя старший следователь, – кто-нибудь, кроме главы СКР, в курсе, чем я сейчас занимаюсь?» Его предупредили, что, как минимум, глава Следственного комитета России был посвящён и детально проинформирован. В конце концов, без его ведома и согласия не могли освободить от текущих расследований аж четырех следователей. К тому же, одних из лучших.

Он вошёл в кабинет и сразу позвал своих подчиненных. Несмотря на вечер пятницы, они его ждали. Не было только Ирины.

– Какие новости? – устало спросил он, когда Скопов и Бабаев уселись за рабочий стол.

– Визы будут в понедельник. Есть вечерний рейс на Париж. Бронировать? Меньшикова ждёт от меня ответа.

– Бронируй, – согласился Волобуев, еле сдерживая внезапно появившееся раздражение. – Всё равно здесь пока не хрен делать.

Подчинённые с удивлением посмотрели на шефа, в это время откусывавшего дольку шоколада, который он достал из ящика стола. Все досконально знали примету: в этот момент старший следователь был зол и задумчив.

– Слушай, Азиз, кроме чтения газет и журналов за прошлые годы, я хочу тебя попросить ещё об одной вещи. Посмотри, пожалуйста, есть что-нибудь серьёзное, очень большое на сегодняшний день, где у Орлова переплетаются интересы с кем-то из других олигархов. Может быть, где-нибудь проскользнут какие-нибудь сплетни, домыслы, предположения. Мало ли что, вдруг повезёт?

– Сергей Ильич, можно я пока Меньшиковой перезвоню, а то она ждёт. Ей ещё гостиницу надо подтвердить.

– Звони, – равнодушно повёл плечами хозяин кабинета.

– Что-то ещё, Сергей Ильич? – выждав паузу, спросил Азиз.

Волобуев задумался.

– Знаешь, есть одна идея, но я пока не знаю, как к ней подступиться. У Леонова в наличии три мобильных телефона. Два номера нам известны, но у него есть третий, особый, насколько я понял. Пока что я не знаю, как это сделать, но нам надо узнать, для начала, этот третий номер, а потом добыть распечатку всех его входящих и выходящих звонков как минимум за год. Я уверен, что будет что-нибудь интересное.

– Нам никто не даст разрешение на это, – уверенно заявил Бабаев.

– Это я и без тебя знаю, – резко оборвал начальник.

– Обратиться к нашим хакерам? – примирительно улыбнулся Азиз.

– Нет, пока не надо. Ты просто пока подумай, как это лучше сделать. Только распечатка. Никакой прослушки. Мы же должны быть законопослушными…

– Конечно, – согласился Азиз, понимая деликатность ситуации.

– Ладно, расскажу вам про встречу с Леоновым и расходимся по домам, – выдал Волобуев, проглатывая очередную дольку шоколада.

Глава 11

Волобуев и Скопов вышли из гостиницы полдесятого утра, после завтрака. Времени до назначенной встречи ещё было более, чем предостаточно, поэтому они решили пройтись пешком. Павел взял внизу, в холле, карту центральной части Парижа. После расспросов нескольких швейцаров и дежурного администратора он смог найти на карте искомую улицу, отметив её крестиком.

– Если верить тому, что они сказали, то идти пешком около тридцати пяти минут. Максимум – сорок, – доложил он Волобуеву.

– Это смотря каким шагом, – предположил Сергей Ильич. – Но так как я первый раз в Париже, то предпочитаю пройтись пешком. К тому же, надо растрясти три круассана, которые я в себя затолкал. Ты не возражаешь, Паша?

– Что вы, Сергей Ильич, я с удовольствием пройдусь. Смотрите, какое солнце. После серой Москвы одно удовольствие прогуляться по такой погоде.

– Солнце светит, да не греет, – задумчиво сказал Волобуев, кутаясь в свое пальто и поправляя шарфик. – Ничего, в процессе ходьбы согреемся.

Они шли по широким центральным улицам и восхищенно смотрели по сторонам, оценивая солидную и единую архитектуру центральной части города. Со всех сторон их окружали соблазнительные запахи парижского утра: свежезаваренного кофе и ароматы хлеба и выпечки. Повсюду были бистро и кафетерии. Сидевшие внутри люди весело беседовали или читали утренние газеты. От всех этих мирных картинок веяло всеобщим спокойствием и чрезмерной расслабленностью, как будто это был не рабочий день. И только насыщенное движение транспорта и толпы людей у входов на различные станции метро, которые они проходили на своем пути, показывали им реальную картину огромного города, веками воспетого поэтами, литераторами и художниками за мощный динамизм свободолюбивых мыслей и торжественность гражданских идей. Город всегда жил взбудораженностью собственной значимости и гостеприимно приглашал всех принять участие в поддержании клокочущего котла под названием Париж.

Они действительно согрелись от быстрой ходьбы. К тому же, несмотря на холодный осенний день, солнце в эти первые часы смогло хоть немного прогреть воздух. В небе проплывали редкие облака, и от яркого света всё вокруг казалось ещё красивее и грандиознее.

До указанного адреса они дошли своим шагом за полчаса, ни разу не сбившись с пути. Волобуев от быстрой ходьбы даже вспотел. Он расстегнул на ходу пальто, снял с себя шарфик и, сложив его, засунул в карман.

– Ещё полчаса до встречи, – посмотрел на часы Скопов. – Может, погуляем по окрестностям?

– Давай, Паша, погуляем. Когда нам ещё такая возможность представится?

– Вы бы застегнулись, Сергей Ильич, простудитесь. Нам здесь болеть нельзя.

Волобуев послушно застегнул пальто.

– День-то какой восхитительный! Я уже давно не получал такого удовольствия от погоды.

– А когда вы её видите, эту погоду? – иронично поинтересовался Павел. – Из окна кабинета или через стекло машины? Или шагая по вечно грязному месиву весенне-осенне-зимней Москвы? Вот почему в Скандинавии зимой чисто в городах, а у нас грязно?

– Паша, давай оставим эти темы на сегодня! Наслаждайся Парижем, а про грязь мы можем и в Москве поговорить.

Через полчаса они стояли на площадке второго этажа основательного дома девятнадцатого века и пытались понять, в какую из дверей звонить. Дверей было три. Вывеска, возвещавшая о том, что здесь находился «Русский архив», висела между двумя разными дверьми, а звонки были на всех трех. Внезапно одна из них открылась, и на пороге появился невысокого роста старичок в коричневом тёплом твидовом костюме и в пенсне.

– Кажется, господа любезные, вы в некотором замешательстве? Я слышал, как вы поднимались. Два звонка не работают. Только этот работает. Раньше, очень давно, это были три квартиры, но мы всё объединили в одну. Вот только разрешение замуровать две другие двери нам не дали. Проходите, будьте любезны, – произнёс он вежливо и жестом руки пригласил следователей в просторный холл.

Как только гости вошли, он закрыл дверь и, протягивая руку Волобуеву, представился.

– Щедрин Филипп Петрович. Распорядитель «Русского архива».

– Волобуев Сергей Ильич, журналист, – представился старший следователь, пожимая руку старику.

– Скопов Павел, журналист, – представился Павел, когда до него дошла очередь.

– Милости просим, гости из Москвы, – радушно произнёс пожилой распорядитель.

Волобуев внимательно его разглядывал. На вид тому было далеко за шестьдесят, скорее, ближе к семидесяти. Лицо Щедрина было не крупное. Лоб морщинистый, нос немного курносый, рот плотно сжатый. На всем этом невзрачном фоне немного выделялись глаза: живые, проницательные, постоянно находившиеся в движении. Сергею Ильичу даже показалось странным, что в этом старом и ослабевшем теле могли находиться такие энергичные глаза.

– Можете повесить ваши пальто здесь на вешалку. Не думаю, что вы замёрзнете, хотя у нас и прохладно внутри. Заранее прошу простить за это. Нынче всё стоит дорого, и мы не можем себе позволить роскошь в виде бесперебойного горячего отопления. Сами понимаете – кризис. Пожертвований почти нет, дотации обрубили, вот и выкручиваемся, как можем. Одному Господу известно, когда наши муки закончатся. Да к тому же, ни книги, ни архивы тепла не переносят. Стараемся здесь поддерживать постоянную температуру и влажность круглый год. Что же мы стоим? Вот башка моя глупая! Давайте я вам всё покажу и расскажу.

Вначале они попали в коридор, весь заставленный стеллажами с книгами до самого потолка. Волобуев предположил, что потолок был не меньше трех метров, а то и все три с половиной.

– Здесь мы храним книги подаренные нам, и которые не представляют для нашего архива особую ценность. Простите, если обижу вашу гордость, воспитанную, судя по всему, ещё Советами, но большинство книг здесь – это советские издания. Эклектика, всего понемножку: советская классика, книги про советскую историю, архитектуру, литературу, живопись, кино. Иными словами, история той, другой России, которую нам не довелось ни увидеть, ни прочувствовать. И хоть я сам восемь раз побывал в России со времен падения берлинской стены, но так и не смог согреть свою душу. Увы, всё не так, как мне рассказывали родители, или не в той форме, как я представлял это в книгах. Конечно, вы подумаете: ишь чего захотел старик! Трогательно-патриархальных картинок, которые уже давно стерлись не только из жизни, но и из людской памяти безжалостным временем. А ведь это была вся моя жизнь! Я пытался сберечь память о России и о тех, кто был вынужден её покинуть. А получилось вон как – на деле это никому и не надо… Знаете, господа журналисты, у меня в жизни было мало привычек и ещё меньше потребностей. Мне всего-то и нужно было увидеть это трепетное сердце России-матушки. Видать, не судьба! Восемь раз там был и восемь раз ощущал себя чужаком!

Волобуев хорошо знал, что чем люди старше, тем больше они подвержены стремлению к разговору. Часто им просто хочется, чтобы их выслушали, не более того. Иногда чужие люди становятся им родными только потому, что подолгу и терпеливо их выслушивают.

– Филипп Петрович, простите, что перебиваю, но это ведь всё неизбежно. Время не остановить, и все эти, на ваш взгляд, разительные, удручающие и весьма обременительные перемены – результат развития человечества. Человеческую волю нельзя ни преуменьшать, ни преувеличивать. История двигает мир вперед и наши эмоции часто нам лишь мешают. Конечно, той царской России уже не осталось. Но и коммунистической России уже тоже нет. Мы теперь пытаемся создать что-то новое, толковое, полезное для всех наших граждан, но делаем это часто неумело и тупо. Ну а что же сделать, двадцать лет слишком мало, чтобы что-то грандиозное и светлое создать в масштабах страны, и слишком много для того, чтобы люди набрались терпения. Вот и воюем со своими ошибками, ругаем себя за неумелость, потерю ценностей, и опять продолжаем наступать на те же грабли.

Скопов с интересом слушал своего начальника. Не часто ему доводилось слышать речи Волобуева, отображавшие его гражданскую позицию или взгляды.

– Да-да, конечно, – несколько сконфуженно произнёс распорядитель архивов. – Течение времени, течение времени… Вот я думаю иногда: все эти книги, архивы, письма, издания, кому они нужны? Кем востребованы? Это ведь не просто вопрос спятившего с ума на старости лет старика. Ведь в этом была, да-да, вся моя жизнь. Сколько людей безвозмездно отдали всему этому свои души, руки и сбережения. А знаете, сколько человек за весь этот год пришли сюда, чтобы что-то отыскать? Я вам скажу, даже не пытайтесь угадать. Тридцать восемь. С вами будет сорок. Простите, конечно, за это отступление, но наболело. Ой, как наболело на душе!

Волобуев про себя думал о том, понимал ли Филипп Петрович реальную угрозу архиву, которым он распоряжался, со стороны электронных библиотек и архивов?

– Что же, не смею вас больше донимать своими сужими рассуждениями. Вот этот зал, господа, полностью посвящён истории России до большевистской революции. Вы найдете здесь и книги по истории, архитектуре, религии, учебники, словари. Если пожелаете, я могу открыть вам вот эти ящики для хранения подписок газет и журналов. У нас весьма знатное собрание периодики царских времен. Давайте пройдём в следующий зал. Здесь хранится литература о русской поэзии. Между прочим, у нас есть книги с автографами Зинаиды Гиппиус, Саши Черного, Андрея Белого, Осипа Мандельштама. Ах, русская поэзия! Какая громадина, какая сила, какая эстетика, какой пафос, какая любовь к Родине! Гиганты! На Руси всегда были поэты-гиганты!

Щедрин с любовью рассматривал стеллажи, как будто там была не деревянная мебель и книги в ряд, а стояли ряды поэтов и дружелюбно улыбались ему в ответ.

– А в этом зале, господа журналисты, русская литература. Настоящая русская литература: от Карамзина до Толстого и Достоевского. Огромное количество прижизненных изданий. Множество книг литературных критиков. Все литературные журналы царской России. Посмотрите, сколько разных изданий Некрасова, Бунина, Куприна. А вот и Тургенев. Он ведь немало времени провёл в Париже. Да, чего только не делает с людьми любовь, – вздохнул Филипп Петрович.

Волобуев понимал, что перебивать Щедрина или поторапливать не имело смысла. Необходимо было его терпеливо слушать и внимать его рассказам и эмоциональным всплескам.

– В следующих трёх залах, господа, находится, по-видимому, то, ради чего вы приехали аж из самой Москвы. Здесь находится всё, что публиковалось русской общиной в Париже начиная с 1918 года. В первом зале – книги и периодика. Во втором – архивы и переписка многих семей. Как вы понимаете, в основном дворян и аристократов, людей с известными родословными. А вот в третьем зале – наша гордость: огромнейшая коллекция фотографических карточек как дореволюционных, так и после.

– А почему же вам отдавали фотографии? – удивился Скопов. – Разве не лучше было их хранить в семьях?

– Молодой человек, к сожалению, жизнь такова, что многие семьи, фамилии и знатные роды перестали существовать. Обыкновенное дело в те времена: кто погиб в революцию, кто – в Гражданскую, кто оставил часть семьи в большевистской России и утратил всякую связь. Другие погибли во вторую мировую войну. У третьих не было детей. В жизни мало ли что случается. Вот так и скопилось у нас много чего. В конце 50-х годов прошлого века мы стали просить людей фото. И нам, к великому счастью, не отказывали. Более того, люди покупали фотографии, письма, документы наших соотечественников на развалах и несли нам. Представьте себе, что только после 1918 года сюда попало более сорока пяти тысяч русских. Конечно, не все из знатных семей и с известными родословными… Но столько фотографий Трубецких, Волконских, Потёмкиных, Строгановых и многих других вы не найдете нигде. Простите, вы мне сказали по телефону, что пишите историю про Григория Ипполитовича Куприяного-Седого?

– Про него и про его брата, Ивана Ипполитовича, – быстро нашёлся Волобуев.

– Что-то не припомню я имени такого. Вы уж не обессудьте, но память уже не та. Да-а-а, годики берут своё, хоть и тяжело в это поверить. Но если этот Григорий Ипполитович жил в Париже, был дворянского рода, имел семью и друзей, то вы наверняка что-нибудь отыщете. Наверняка, – ещё раз заверил Щедрин.

– Филипп Петрович, то есть весь этот архив, насколько мы правильно понимаем, – совокупный вклад русской общины Франции?

– Да, господа! Всё это – результат подношений, дарений, взносов наших сограждан или их потомков и милости Божией. Помещение было даровано много лет назад семьей Голициных, а книги, архивы, периодику, фото собирали всем миром. А как известно, господа, мир не без добрых людей. Конечно, никто не даровал нам коллекций типа Дубровского, но и наше собрание совсем неплохое. Да-а-а, экий был дар России!

Волобуев и Скопов в замешательстве и с нескрываемым непониманием смотрели на Филиппа Петровича. Он посмотрел своими проницательными глазами на их лица и всё понял.

– Господа не осведомлены о даре Дубровского? Но вы знаете, хотя бы, кто был Петр Петрович?

Тишина старинного дома с высокими потолками была ему единственным ответом. Гости из Москвы лишь молча переглянулись между собой.

– Вы хотите сказать, что приехали в Париж исследовать истории жизни русских людей, бередить торжественную память России на берегах Сены и ничего не знаете про Петра Петровича Дубровского?

– Нет, Филипп Петрович, не знаем, – честно признался Волобуев.

– В таком случае, господа журналисты, мне не остается ничего другого, как силком кратко рассказать вам его историю. Россия в долгу перед этим библиофилом, меценатом поневоле и мучеником. Простите, ради Бога, за назойливость, не сочтите это за старческий маразм, но ради его светлой памяти я прошу уделить мне ещё пять, от силы десять минут, чтобы рассказать о нём в двух словах. Он, поверьте, достоин того, чтобы вы его тоже вспомнили в своих статьях и исследованиях. Пройдемте в мой кабинет, там нам будет удобнее.

Хозяин и гости прошли в небольшое помещение, где на небольшом рабочем столе громоздились подшивки газет, журналов и стопки книг. Книги, однако, были повсюду: и на столе, и на подоконнике, и на небольшом столике с настольной лампой, одетой в коричневый абажур, и на полу, и даже в креслах. Филипп Петрович аккуратно переложил горки книг с кресел рядом на пол и указал правой рукой гостям.

– Присаживайтесь, судари, милости прошу! Я, с вашего позволения, сяду за свой рабочий стол.

Волобуев заметил, что другого варианта и не предусматривалось. В кабинете, кроме двух кресел, обитых потёртой коричневой кожей, стоял лишь стул у рабочего стола. Судя по всему, посетители в этом кабинете бывали не часто. Хозяин и гости расселись. Филипп Петрович аккуратно передвинул какие-то альманахи, расчищая место перед собой, чтобы лучше видеть гостей. Без всяких предисловий он начал свой рассказ.

– Итак, Петр Петрович Дубровский родился в Киеве в 1754 году.

Волобуев отметил про себя, что старик, минуту назад жаловавшийся на память, точно помнил дату рождения библиофила.

– Его карьера, – продолжал Щедрин, – была не ахти какой: духовная академия, а по окончании работа копиистом в Синоде. Затем – Коллегия иностранных дел. Так он попал в Париж. Вначале на должность церковника при русской посольской церкви, а позже стал секретарем Посольства во Франции. И вот здесь, в Париже, он и заболел собиранием рукописных кодексов. Молодой человек решил заняться коллекционированием. По заданиям посольских миссий ему пришлось побывать в Англии, Италии, Германии, Испании и других европейских странах. К концу 80-х годов XVIII века у него уже было восхитительное собрание фолиантов. Однако тут случается Великая французская революция, и она приносит его коллекции огромную удачу в виде истинных шедевров. Поль Очер помогает ему приобрести рукописи, хранившиеся в трёх аббатствах Франции: Сен-Жермен-де-Пре, Санлис и Корбье. Простите, ради Бога, за нескромный вопрос, но вы знаете, господа, кто такой Поль Очер?

Следователи дружно отрицательно закивали головами.

– Поль Очер – это наш с вами соотечественник, Павел Александрович Строганов, сын от второго брака барона Александра Сергеевича Строганова с Екатериной Петровной Трубецкой. Павел родился в Париже, был крестником будущего императора Павла I. Он стал якобинцем, членом клуба «Друзья закона»[10]и распорядителем их библиотеки. Этот клуб разрабатывал Конституцию французской республики. А его отец, барон, был учредителем масонской ложи «Великий Восток Франции», которая была организующей силой революции. Вот так, судари, наши соотечественники приложили руку к французской революции. Значим-то, Павел Александрович помог Дубровскому приобрести особые шедевры из того, что хранилось в аббатствах: античные и египетские свитки, византийские книги, старинные манускрипты Франции, редчайшие письма французских королей древности…

Щедрин остановился на мгновение, чтобы перевести дух от быстрого рассказа.

– Говорят, что среди прочего были и рунические славянские рукописи якобы из библиотеки самого Ярослава Мудрого. Дубровский был истинным коллекционером! Когда восставший народ взял Бастилию, все её документы были выброшены в тюремный ров. Петр Петрович, узнав об этом, примчался в своей карете к Бастилии и всё подобрал! К сожалению, после Великой французской революции Екатерина II отозвала посольство из Франции. В 1800 году Дубровский вернулся в Петербург. А дальше случилось так, как и случается испокон веков в нашей матушке России. Не буду больше отнимать ваше время, господа. Барон Строганов, ставший к тому времени графом, сделал так, что правительство России в 1805 году приобрело коллекцию для Императорской публичной библиотеки в качестве… безвозмездного дара. Всё, что дали Петру Петровичу – его восстановили в Коллегии иностранных дел. Он умер в 1816 году в Санкт-Петербурге в полной нищете и забвении. А то, что он сделал для России, не имеет цены. Его дар, по нынешним временам, стоил бы несколько сотен миллионов евро, по ценам аукционов. Но разве наша великая родина умела когда-нибудь почитать своих сынов при жизни? Вы, господа, знаете ответ и без меня… К сожалению…

Эту последнюю фразу Филипп Петрович Щедрин добавил после некоторой паузы.

– Ещё раз простите меня, господа, за отнятое у вас драгоценное время, но считал своим патриотическим долгом рассказать вам об этом человеке.

Извне теперь был слышен бессвязный и отвлекающий гул парижской улицы. Внутри, в этом кабинете, заваленном книгами и другой литературой, какое-то время каждый думал о своём. Первым нарушил молчание Скопов, предварительно кашлянув.

– Огромное вам спасибо, Филипп Петрович, за этот рассказ. Очень познавательно! Я и не знал, что у нас в России есть такие ценности.

– А это потому, что мы любим секретничать. И не только. Все блага в России испокон веков были для избранных. Поэтому ко всему этому всегда допускали только определенный круг исследователей. Возможно, это и правильно. У нас ведь и растащить, знаете, могут… Ну-с, господа, чем я могу вам быть полезен?

– Мы бы были очень признательны, Филипп Петрович, если бы вы помогли нам с поиском в вашем архиве любых документов, которые помогли бы составить историю пребывания здесь семьи Григория Ипполитовича Куприяного-Седого, – Волобуев почти что заискивающе посмотрел на старика.

– Этот господин был женат?

– Да, его супругу звали Мария Заносова.

– Заносова, Заносова…, – наморщил лоб Щедрин. – Что-то крутится у меня в голове, но что, не могу сказать точно… Может быть, потом вспомню. А дети у них были?

– Нам известно только о дочери Полине, 1915 года рождения, – бойко ответил Павел.

– Да, информации не так уж и много. Вам известно, состоял ли этот господин Куприянов-Седой в каком-нибудь обществе? Или чем он занимался, где работал?

– Очень скудно, Филипп Петрович, – оправдательно заметил Волобуев. – Мы знаем, что несколько лет он провел в Германии. Нам известно, что он был человеком состоятельным, поэтому вряд ли где-нибудь работал. Скорее всего, он мог иметь или свое дело, или размещенный капитал либо в чьем-нибудь деле, либо на бирже.

– Вы помните про финансовый кризис 1929 года в Америке? Он ведь и Европу затронул.

– Да нет, по нашим сведениям Григорий Ипполитович перед второй мировой войной был очень состоятельным человеком.

– Что ж, если это так, то он просто не мог остаться незамеченным для светской жизни в Париже. А если так, то мы обязательно что-нибудь найдем. Скажите, господа, а вам известна хоть одна какая-нибудь чёткая дата из его жизни? Ну хотя бы месяц, или год, на худой конец?

– Нам известно с большой долей вероятности, что его дочь Полина в 1938 году должна была выйти замуж.

– Ах, вот это уже что-то, – обрадовался Щедрин. – Может, и фамилию мужа знаете?

– Предположительно Кораблёв, – ответил Скопов.

– Известная фамилия. Не родственник ли Ивана Никитовича Кораблёва, вице-адмирала русского флота?

– Вот этого мы не знаем и даже не можем предполагать. Фамилия-то в достаточной степени распространённая для России, – заметил Волобуев. – Конечно, не сродни Иванову, Петрову или Сидорову, но что-то близкое к этой теме.

– Согласен, согласен, – закивал головой распорядитель архива. – Хотя, как вы понимаете, дочь состоятельного человека из добропорядочной русской семьи, к тому же дворянина, вряд ли бы выходила замуж за простого рабочего с завода «Рено». Вам так не кажется?

При этом он посмотрел своими живыми и внимательными глазами на Волобуева.

– Вероятнее всего вы правы, – согласился следователь. – Какой же, по-вашему, должен быть план наших действий?

– Что ж, господа, предлагаю начать с периодики. Я, к сожалению, сегодня помогать вам не могу, потому что обязан к завтрашнему дню закончить статью для одного исторического журнала. Сами видите, как я тут со всех сторон обложился. Но вот что мы с вами сделаем. Вам, молодой человек, я дам подшивки газет со светской хроникой за 1938 год. А вам, уважаемый Сергей Ильич, я предлагаю начать с первых номеров прессы, которая освещала прибытие беженцев во Францию. Вы по-французски говорите?

– Я – нет, а вот Павел – да.

– Что ж, вы тогда начнёте с русских газет и журналов за период с 1919 по 1924 годы. А французскую прессу мы оставим молодой поросли. Я же сейчас попытаюсь связаться с распорядителем архива, который здесь работал до меня. Знаете ли, очень сведущая личность! Кладезь информации!

Следователи обменялись многозначительными взглядами.

– А сколько ему…, – не закончил фразу Скопов.

– Под восемьдесят, – мило улыбнулся Щедрин. – Однако настаиваю на том, чтобы вы с ним познакомились. Он вам очень может сгодиться в вашей работе. Феноменальная память, большой знаток русской светской жизни во Франции. Между прочим, дворянин. Потёмкин Владислав Александрович. Кстати, не так легко с ним и договориться. Он пишет статьи, книги по русской истории. Часто ездит по библиотекам в поисках новой информации. То Берлин, то Стамбул, то София, то Лондон. Куда только судьба не разбрасывала русских! Я, впрочем, и не уверен, что он в Париже. Осенью он часто уезжает в Ниццу. У него там дом. Летом слишком многолюдно, а вот осенью для него самый раз. Вы, господа, на его возраст внимания не обращайте. Я вам ещё раз повторяю – светлейшая голова! Он, знаете ли, в свои-то годы и Интернетом пользуется, и в социальных сетях общается.

– Филипп Петрович, да мы на всё согласны, лишь бы толк был. Потёмкин так Потёмкин. Чем больше помощи, тем больше шансов, разве не так? – спросил Волобуев.

– Вот именно, голубчик, – удовлетворённо произнёс старик, цокнув при этом языком. – Пройдёмте со мной. Я вам покажу, где искать и где вы можете расположиться. У нас есть специальный зал для тех, кто приходит сюда работать. Небольшой, всего четыре стола, но зато вам никто мешать не будет. Да и не будете слышать, как я стучу по клавиатуре своими корявыми ревматическими пальцами.

Все поднялись со своих мест. Первым вышел Щедрин, за ним проследовали гости. Через пятнадцать минут оба следователя уже сидели за удобными большими столами, обтянутыми коричневой кожей, стёршейся от времени в разных местах. Заботливый распорядитель принёс им чай и долго извинялся за то, что кофеварка сломалась. Затем он им объяснил, что в архиве кушать не полагалось, но на время обеда они могли воспользоваться двумя-тремя близлежащими ресторанами, в которых были довольно умеренные для Парижа цены. С этими словами он их покинул, и они остались наедине с толстыми подшивками пожелтевших с годами газет и журналов. Оба, не сговариваясь, тяжело вздохнули.

– Удачи! – полушутя произнёс Павел, глядя на эти горы старой периодики.

– И тебе тоже! – взаимно пожелал Волобуев.

Он взял из стопки, лежавшей справа от него на столе, первую попавшуюся подшивку газет и стал внимательно и обстоятельно изучать пожелтевшие страницы. Вначале он не вчитывался в текст, а лишь искал фамилию Григория Ипполитовича. Затем, втянувшись в работу, он стал вчитываться в некоторые статьи, которые ему казались наиболее интересными. А потом вдруг понял, что стал читать чуть ли не всё подряд. Иногда в газетах ему встречались фотографии. Со старых газетных отпечатков на него смотрели тусклые, неразборчивые лица тех, кто почти сто лет назад составлял цвет русского общества.

Перед Сергеем Ильичом мелькали статьи, абзацы, фразы… Сухие строки рассказывали о жизни русской диаспоры. Никаких эмоций при описании событий. Чопорные фразы о встречах, заседаниях всевозможных кружков и клубов, прибытии новых сограждан, родах, крестинах, венчаниях и некрологи в память о тех, кто ушёл из жизни.

Более живо и совершенно другим языком были написаны статьи об артистической стороне деятельности и искусства в целом. Выставки художников, постановки Дягилева, концерты русской музыки, литературные чтения, поэтические вечера. В начале, в 1919–1924 годы это всё было единично, несмело, разрозненно. А потом вдруг стало доминирующим, как будто пульсирующее сердце нашло свой ритм и больше не могло остановиться.

Иногда Сергей Ильич забывал, что всё, о чём он читал, происходило в Париже или во Франции. В отдельные моменты ему казалось, что он читает дореволюционную хронику из жизни Москвы или Петербурга. Но потом, поневоле, он вчитывался в тексты об открытии воскресных школ при церквях для детей русских рабочих в Биянкуре, про проблемы русских таксистов в Париже и понимал, что то был совершенно другой мир. То был остров бытия, оторванный от России с мясом и кровью, и окруженный океаном унылой ностальгии и несбывшихся надежд. Единственной целью этих людей было интегрироваться во что-то большое и определённое, сильное и прочное. Франция распахнула им свои объятия. Пусть с трудом, со слезами и горечью, болью и страданиями, но с каждым прожитым там годом они становились больше французами и меньше русскими. В их русские фамилии забирались французские буквы, выкручивая русское звучание на французский манер. Постепенно они начали давать своим детям французские имена, и даже лексика русских изданий постепенно наполнялась французскими словами и целыми фразами. Исконно русский стиль отмирал – неизбежное происходило на глазах, день за днём и год за годом.

За чтением и изучением материалов гости из Москвы не заметили, что прошло больше трёх часов. Оба были так увлечены, что совершенно забыли про обед. Щедрин за это время ни разу не появился в читальном зале. Когда Волобуев услышал его шаги, на часах было уже половина третьего.

– Я сморю, любезные, вы совсем зачитались! Что, так интересно? А как же обед? Я иногда не обедаю, потому что в моем возрасте кушать хочется реже. Но вы, молодые, здоровые, полные энергией, неужели голод не чувствуете?

Следователи удивленно посмотрели друг на друга, пытаясь понять, почему они пропустили обед.

– Зачитались, – согласился Волобуев, улыбаясь в ответ Щедрину. – Реально зачитались. Как будто в другой мир окунулся…

– А это и есть другой мир, Сергей Ильич! – заметил Филипп Петрович. – Хоть он и русский, этот мир, но считайте, что это был лабораторный эксперимент по пересадке органа в другое тело. Так какие ваши планы, голубчики?

– Вы не возражаете, если мы поработаем ещё два с половиной часа, до пяти?

– Вот как! До пяти? Прекрасно! Я как раз к тому времени и свою статью закончу. Кстати, мне удалось связаться с Владиславом Александровичем. Сегодня он, к сожалению, не сможет прийти – у него планы, которые тяжело поменять. Но вот завтра утром, с десяти утра, он к вашим услугам.

Старик ушёл, предварительно угостив гостей новой порцией чая. Следователи опять погрузились в чтение.

Первой удача улыбнулась Волобуеву. В журнале за октябрь 1926 года он обнаружил снимок, на котором были изображены три мужчины за накрытым столом. Под снимком была короткая подпись: «Господа Манташев, Чермоев и Куприянов-Седой в «Кавказском погребке», сентябрь 1926 г.» Увидев знакомую фамилию, Волобуев почувствовал, как его сердце бешено заколотилось, как будто бы он только что обнаружил, по меньшей мере, клад золотых монет. Статья, в которой была размещена фотография, рассказывала о лучших ресторанах Парижа с традиционной русской кухней. Имя Григория Ипполитовича в статье не упоминалось. Так же, как и два других имени, которые старшему следователю ничего не говорили. Однако он сделал предположение, что если эта троица была сфотографирована в «Кавказском погребке», то читатели журнала должны были непременно знать этих людей. К тому же, Волобуев отнёс к большой удаче сам тот факт, что теперь они могли похвастаться и тем, что у них появилась и фотография Куприяного-Седого, пусть и не лучшего качества.

– Паша, – позвал Сергей Ильич, – посмотри, что я обнаружил.

Подошедший Скопов стал с интересом рассматривать фотографию и статью.

– Круто! – выдавил он из себя. – Кстати, где-то сегодня мелькали эти две фамилии. Судя по всему, известные люди. Если они в 1926 году продолжали кутить в кабаках, значит были деньги.

– Я тоже об этом подумал, – признался следователь. – Не будем пока отвлекать старика. Когда сегодня закончим, тогда и спросим. Уж он-то, наверняка, знает кто эти двое. А может, заодно, и про Куприяного-Седого вспомнит.

Через двадцать минут удача улыбнулась Сергею Ильичу ещё раз. В газете за март 1927 года он обнаружил фамилию Григория Ипполитовича в списке тех, кто пожертвовал деньги на финансирование русской столовой в районе Монпарнаса. Вывод напрашивался сам собой – средства у него в то время были, причем достаточные, если он мог себе позволить пожертвования. Павел опять с интересом прочитал газету.

– А мне пока не везет, – признался он. – Просмотрел газеты за семь первых месяцев 1938 года – и ничего. Никаких упоминаний.

– Ничего, старина, не унывай, – похлопал его по плечу начальник. – Кто ищет – тот всегда найдёт! Главное, что лёд тронулся. Как никак, какие-то зацепочки появились. Вот только пока что медленно мы с тобой читаем. Лично я, по правде сказать, с трудом могу сосредоточиться. Начинаю вчитываться в статьи, зачитываюсь, даже забываю моментами, зачем мы здесь.

– Не переживайте, Сергей Ильич, не только вы. Со мной происходит то же самое. Невольно начинаю просматривать бегло, а потом читать чуть ли не всё подряд.

– Да, Паша, так мы с тобой здесь до конца осени задержимся. Давай-ка соберёмся с мыслями и будем держать в голове только Куприяного-Седого и его семью. Сегодня ещё в чуть расслабленном виде, с непривычки, а с завтрашнего дня – полная концентрация.

Ровно в пять появился Щедрин.

– Ну-с, господа хорошие, каковы ваши успехи? – жизнерадостно спросил он.

Волобуев вместо ответа ткнул пальцем в фотографию в раскрытом журнале.

– Так, так, так, – произнёс распорядитель архива, внимательно рассматривая фотографию через своё пенсне. – В каком окружении этот ваш Куприянов-Седой! Не простой, видать, был.

– Филипп Петрович, а кто эти люди, которые с ним на фотографии? – аккуратно и очень вежливо спросил Павел.

Щедрин вначале посмотрел на одного гостя, потом на другого, но, будучи человеком чрезвычайно воспитанным, воздержался от всяческих комментариев.

– Господа Манташев и Чермоев – два богатейших нефтепромышленника из России. Сейчас бы их называли олигархами. По тем временам оба были в двадцатке самых богатых людей России. Вот почему я и говорю, что ваш, как его…

– Григорий Ипполитович, – подсказал Скопов.

– Именно, этот ваш Григорий Ипполитович оказался в очень знатной компании. Кого угодно Манташев и Чермоев к себе не подпускали. Видать, и сам господин Куприянов-Седой был не из последнего десятка, как говорится. Что ж, тем лучше для вас. Завтра, вероятнее всего, Владислав Александрович сможет вам помочь. Прошу прощения, господа, но сейчас мне пора уходить. Можете оставить всё это на столе до завтра. Сюда утром приходит уборщица, но на столе она ничего трогать не будет, не переживайте.

– Да, да, конечно, – заспешил Волобуев, резко поднявшись из-за стола. – Огромное вам спасибо за сегодняшний день. Кстати, у вас здесь есть ксерокс?

– Нет, ксерокса, к сожалению, нет. В прошлом году испортился – с тех пор так и не починили. Да и нет особой надобности в нем. Когда мне что-нибудь надо, моя внучка мне всё сканирует.

– Филипп Петрович, а вы не против, если Павел сделает фотографию этой статьи цифровой камерой?

– Да ради Бога! – равнодушно пожал плечами Щедрин.

Павлу не надо было повторять дважды. Он достал из кармана пиджака тонкий цифровой аппарат и сделал несколько снимков статьи с разного расстояния. Затем то же самое проделал с камерой своего айфона.

У входа в здание гости из Москвы попрощались с Щедриным и медленным шагом направились в гостиницу. Вначале оба молчали, делая вид, что осматривают здания в свете вечернего освещения. Волобуев почувствовал внезапно навалившуюся на него усталость, как будто бы он не читал целый день периодику, а таскал кирпичи.

– Где будем обедать-ужинать? – прервал он затянувшееся молчание.

– Предлагаю где-нибудь выпить пивка, посидеть, а часов в семь можем и поужинать. А то сейчас ещё рано. Вы как, Сергей Ильич, согласны?

– Не возражаю, – почти что безразлично ответил Волобуев. – Куда пойдём?

Павел достал из кармана схему центральной части города.

– Предлагаю пойти пешком в сторону Елисейских полей. Дойдём – дойдём, а нет, так где-нибудь поужинаем по дороге.

– Принимается, – уже с большим энтузиазмом произнес старший следователь СКР, поправляя свой шарфик. – А вечером-то прохладно!

– Ещё как! – согласился Павел. – Хорошо, что дождя нет. Ведь Париж славится дождями.

– Да? А я и не знал, – искренне удивился Сергей Ильич. – Я думал, что это больше Лондон.

– Нет, Париж по дождям не отстает. Да и находятся они не так далеко друг от друга.

– Ага, это правда. Никогда раньше над этим не задумывался.

Уже гораздо позже, в районе десяти часов вечера, после двух бокалов пива в баре и обильного ужина со свежими устрицами, следователи сидели в холле гостиницы. Перед тем, как подняться в номера, они решили выпить по рюмке коньяка в баре своей фешенебельной гостиницы, заказанной и оплаченной одной из компаний Орлова.

– Знаешь, каждый раз, когда я встречаюсь с людьми типа Щедрина, я ощущаю свою интеллектуальную неполноценность, – заметил в раздумьях Волобуев, медленно отпивая при этом глоток коньяка. – Вроде учишься долго, получаешь диплом об образовании, читаешь книги и журналы, ходишь в театры, музеи и на выставки, смотришь документальные фильмы, а потом – бац! Встречаешь человека вроде Щедрина и понимаешь, что твои знания ничтожно малы по сравнению с истинными интеллектуалами, которые оперируют, играючи, именами, датами, цифрами. Начинаешь задумываться о своём уровне не только интеллектуальном, но и профессиональном.

– Сергей Ильич, а чего вы хотите? Этот человек всю жизнь только и делает, что читает. Все эти банальные беседы, по сути, которые мы там вели, для нас были одной из тем, а для него – содержанием всей его жизни. Он в этом соусе варится с рождения. Совершенно естественно, что, в конце концов, он превратился в ходячую энциклопедию. Вы не переживайте, это практически всем свойственно мерять свои знания по отношению к другим. Одних это подстёгивает читать и изучать больше, а других просто угнетает. Знания – это тоже разновидность азарта, только с положительным знаком.

– Жаль, что этой форме азарта подвержены не все, – вздохнул Волобуев. – У нас бы с тобой работы было гораздо меньше. А то и вообще бы не было…

Глава 12

За пять минут до звонка будильника его разбудил мобильный телефон. Спросонья и в темноте, ещё ничего не понимая, Волобуев долго пытался нажать на правильную кнопку.

– Доброе утро, Сергей Ильич! – осторожно поздоровался Азиз. – Я не очень рано? У вас там только полвосьмого…

– А, это ты, – сонным голосом произнёс старший следователь.

– Может быть, я вам попозже перезвоню? – предложил Бабаев, сообразив, что разбудил начальника.

– Нет-нет, говори, раз уж позвонил, – приказным тоном произнёс в мобильник Волобуев, ища левой рукой выключатель настольной лампы у кровати.

– Есть кое-какие новости по Гайдамаку, – загадочным тоном начал подчиненный. – И Ирина узнала, и я вычитал. Они с Орловым, оказывается, пересекались неоднократно. Ещё в 90-е Гайдамак не захотел иметь «РАА» в компаньонах на транзите российского газа по территории Украины. Амбарцумян тогда делал попытки заполучить хоть какую-нибудь долю в украинской транзитной системе, но Гайдамак им не дал. Следующее обострение было лет восемь-девять назад, когда Гайдамак «наехал» на сотового оператора, принадлежавшего холдингу Орлова на Украине. Их долго душили налоговой, прокуратурой, судебными исками, пока, как узнала Ирина, не вмешались очень высокие люди из Москвы. В конце концов всё спустили на тормозах. Идеологом «наезда» считают Гайдамака, потому что тогда его сотовый оператор не только бы укрупнил свою долю на рынке, но мог и проглотить остатки орловской компании, если бы её «порвали». Но ни Украина, ни Россия не захотели дополнительных осложнений, и всё улеглось. Нам тогда достаточно было «газовых войн» с ними.

– Если между ними всё было так плохо, зачем тогда они продолжают делать друг другу коммерческие предложения? – спросил Сергей Ильич, сдерживая себя, чтобы не зевнуть.

– Может быть потому, что деньги не пахнут? – предположил Азиз. – Когда денег много, люди хотят ещё больше. А игроки на рынках, как правило, одни и те же. Вот они то любятся, то грызутся. Но, судя по всему, даже если они и ненавидят друг друга, в их отношениях присутствует рациональное зерно.

– Я бы это назвал не отношением, а противостоянием, – поправил Волобуев, натягивая одеяло под подбородок.

– Угу, скорее всего это более корректно. Кстати, Ирина говорит, что по оценкам людей из нашего посольства в Киеве, Гайдамак пытался заполучить орловские СМИ на Украине по указу свыше, в преддверии президентских выборов там. Хотел, так сказать, нивелировать прорусские течения в обществе. И, как полагают, по этой же причине Орлов и не продал. Не потому, что предложение было невыгодным. Как раз наоборот, я вычитал в «Коммерсанте», что орловские СМИ были переоценены в полтора раза. Скорее всего, Кремль ему запретил их продавать, чтобы оказать какую-то поддержку изнутри другому кандидату в президенты, который был в давних и хороших отношениях с Россией.

– Ещё что-нибудь есть? – вяло спросил Волобуев, разговаривавший по телефону с закрытыми глазами.

В этот момент включилось радио, которое он выставил накануне на семь тридцать утра в качестве будильника.

– Что это у вас за музыка так громко? – удивился Азиз.

– Это будильник, – ответил старший следователь несколько раздраженным голосом. – Ещё что-нибудь есть, повторяю?

– Нет, Сергей Ильич, – теперь уже быстро ответил Азиз, почувствовав раздражение в голосе начальника.

– Я тебя вечером сам наберу, – вместо прощания произнес Волобуев и отключился.

Минут пять он ещё лежал под одеялом с закрытыми глазами, пытаясь то ли проснуться, то ли понять своё физическое состояние. В комнате было тепло, но его немного знобило. Он чувствовал, какими холодными были его конечности. Во рту он ощущал сухость и неприятный запах одновременно. Он стал вспоминать вчерашний вечер. Пиво, потом бутылка «Шабли» на двоих в ресторане, а потом две рюмки коньяка в баре гостиницы. И это при том, что он, в целом, считался человеком непьющим. Может быть, вся эта странная и запутанная история ударила ему в голову, как хмель подростку? В любом случае, решил он, надо себя ограничить. Одним из его страхов в жизни, в котором он никому никогда не признавался, была боязнь спиться. В России эта болезнь поражает многих. Большинство из этих многих, кого он знал по жизни, стали законченными алкоголиками. Ни образование, ни культурный уровень, ни состоятельность не имели значения. Спиться мог любой…

Ещё минут пять он наслаждался неотягощённостью смыслового затишья, стараясь ни о чём не думать. Потом резко вскочил с кровати, причём от этой резкости у него даже закружилась голова. Первым делом долго и тщательно чистил зубы, а затем, сбросив с себя пижаму, залез под еле теплый душ. После душа и бритья он вновь почувствовал прилив сил и бодрости. В восемь утра он уже сидел за завтраком в ресторане и рассказывал Скопову про телефонный звонок Азиза. В девять пятнадцать следователи вышли из гостиницы, и теперь уже знакомой дорогой, спокойно, не спеша, отправились в архив. День опять выдался на удивление солнечным. Накануне, когда Волобуев говорил с супругой по телефону, она ему поведала про первые ночные заморозки и холодный дождь в Москве. «В этом году зима начнётся рано», – подумал он. В душе он радовался парижскому солнцу и обилию света.

Они пришли на пять минут раньше условленного времени. Щедрин и приглашенный им бывший распорядитель архива, Потёмкин, уже ждали гостей из Москвы.

– А вот и наши гости, Владислав Александрович! Доброе утро, господа, раздевайтесь! Не замерзли? Погодка-то нас балует. Разрешите вам представить, господа, – Потёмкин Владислав Александрович. В некотором роде, мой давний наставник и учитель, бывший распорядитель этих архивов, известный историк, преданный патриот и, ко всему прочему, участник Сопротивления. Да, да, он тоже сражался с фашистами и даже имеет французский орден!

Волобуев первым протянул руку Потёмкину.

– Очень приятно! Волобуев Сергей Ильич.

– Павел Скопов, – скромно представился другой следователь.

– Вам повезло, господа, несказанно повезло! – продолжал Щедрин эйфорическим тоном. – Владислав Александрович приехал в Париж из Ниццы всего на три дня и сегодня же вечером уезжает обратно. Сами знаете, у богатых свои причуды!

Последняя фраза была произнесена с юмором.

– Вы, Филипп Петрович, всё шутите, – на длинном, худом, очень бледном, поросшем серой щетиной лице Потёмкина появилось что-то наподобие улыбки. – Простите, господа, за мой внешний вид. Я сегодня и не в костюме, и небритый… Врачи замучили. Я ведь в Париж приехал на обследование. Сорок восемь часов меня мучили. Но, слава Богу, ничего серьезного не обнаружили. Знаете, в мои годы то здесь заболит, то тут прихватит, и начинаешь задумываться, бояться, нервничать. Смерти-то мы все боимся.

– Владислав Александрович, дорогой вы наш, о чем вы говорите? – запротестовал Щедрин. – Вам ещё долгие лета… Посмотрите на себя: в отличной форме, подтянутый, стройный.

– Не-е-е, уже всё не то. Годики поджимают…

Волобуев и сам видел, что Потёмкин выглядел несколько болезненно. Его худоба объяснялась не стройностью, а следствием какого-то недуга. Длинные седые волосы делали его лицо ещё более вытянутым. Оно выглядело очень деликатным из-за того, что его черты были очень тонкими. В молодости он, безусловно, отличался изяществом форм. Взгляд у него был спокойный, внимательный и несколько высокомерный, как будто всему, что окружало этого человека, уже была дана соответствующая оценка.

Однако, несмотря на это странное чувство, Волобуев, не обменявшись с этим человеком ни одной фразой, поневоле проникся к нему ничем не объяснимой симпатией. Было в этом пожилом человеке что-то трогательное и одновременно притягательное. Длинный шерстяной свитер делал его слишком вытянутым и подчеркивал тощие формы. Однако в этом тщедушном теле скрывалась сила и природная обаятельность.

– Вообще-то в этом архиве редко, крайне редко, бывали гости из Москвы. Я помню, ещё в 70-е годы сюда несколько лет подряд приходил один молодой человек из советского посольства. Я по наивности думал, что он интересуется историей. А оказалось, что это был кэгебешник под дипломатическим прикрытием, и искал он не истории из жизни офранцузившихся русских людей, а составлял картотеку на тех, кого можно было бы завербовать. Его потом признали персоной нон-грата, а к нам целый месяц в гости ходило СЮРТЕ[11].

Лицо Потёмкина при этом рассказе оставалось абсолютно нейтральным, без каких-либо эмоций. Зато Волобуев слегка улыбнулся, чтобы его последующие фразы оба старика восприняли более расслабленно.

– Мы обещаем вам не составлять картотек. Более того, если вы нам расскажете что-нибудь про то, что мы ищем, мы вообще готовы больше здесь ничего не исследовать.

– Вот видите, Владислав Александрович, вас всегда воспринимают чрезвычайно серьезно, – с некоторым укором в голосе заметил Щедрин. – Наши гости уже чуть ли не уезжать собираются. Нехорошо это, не в наших гостеприимных русских традициях!

– Ага, вот она, эта неразгаданная русская душа! – вдруг возбужденно воскликнул Владислав Александрович. – Вскрытие живых тел! Рубить и кромсать, взрывать и катапультировать! Без нас, русских, европейская история была бы сухой коркой немецкого хлеба. Или чашкой чопорного английского чая. А мы в состоянии и то, и другое утопить в тазике водки вперемежку со слезами! Уж позвольте, господа, не надо воспринимать меня в штыки. Я лишь привел в пример забавный случай, не более того. Эдак, пример для гордости. Видать хорошие у нас архивы, если даже всемогущее КГБ находило для себя информацию.

Сергей Ильич внутри понимал всю комичность ситуации. Если бы Потёмкин только знал, что теперь гостями архива были следователи ГСУ СКР!

– Господа, предлагаю заняться делами, а не толкаться здесь, в прихожей. Давайте, гости дорогие, вы с Владиславом Александровичем пройдете в читальный зал, а я пока что у себя займусь некоторыми правками. Не возражаете?

Никто не ответил, но следователи в компании Потёмкина отправились в читальный зал. Скопов взял один из незанятых стульев и поставил его рядом со стулом Волобуева.

– Садитесь, пожалуйста, Владислав Александрович! – предложил он пожилому человеку.

– Благодарю, – кивнул тот в ответ.

Когда все сели на свои места, Волобуев решил взять инициативу в свои руки.

– Владислав Александрович, мы вот с Павлом по заданию нескольких изданий готовим серию статей о русских семьях, разделенных разными обстоятельствами: революцией, Гражданской войной, Второй мировой войной.

Сергей Ильич рассказывал придуманную ими легенду таким уверенным тоном, что засомневаться в её достоверности было очень трудно. Потёмкин слушал, слегка наклонив голову.

– Цель нашего визита: некий Григорий Ипполитович Куприянов-Седой и его семья.

Выражение лица старика не изменилось. Он не шевельнулся и никак не отреагировал на имя. Однако, Сергей Ильич успел заметить, как нервно дернулась вверх правая бровь Потёмкина. Это было результатом давней привычки следователя отмечать всякие детали без особого на то мотива. Что-то вроде тренировки профессионала, чтобы не потерять навыков.

На мгновение воцарилась тишина. Следователи ожидали реакции, а пожилой человек ждал дальнейшего рассказа или, по крайней мере, вопросов с их стороны.

– Вы нам поможете? – робко задал Павел довольно наивный вопрос.

Старик пошевелился, как будто выходя из оцепенения.

– А, собственно говоря, о какой помощи идет речь?

Волобуев с интересом отметил, что Потёмкин спросил их про помощь, но не стал узнавать, кто такой этот Григорий Ипполитович, хотя именно этот вопрос был более уместен.

Бывший распорядитель архива наморщил лоб в раздумьях.

– Хм, это всё равно, что искать иголку в стогу сена. Вы видели объем литературы и периодики? Представляете, сколько времени уйдет, чтобы хоть что-то отыскать?

Вместо комментариев или ответа Сергей Ильич протянул ему подшивку журналов со страницей, на которой красовалась фотография, сделанная в 1926 году в «Кавказском погребке».

Пожилой человек с интересом её рассматривал.

– Гм, – вырвалось у него. – Занятная фотография. В те годы это была богатая троица. Хотя я не знал, что они были знакомы.

– Значит, вы слышали или читали про Григория Ипполитовича Куприянова-Седого? – сделал очевидный вывод Волобуев.

– Молодой человек, – Потёмкин с лёгким укором в голосе обратился к старшему следователю, – конечно я знаю фамилию Куприянова-Седого. Я ведь историк, и очень долгое время интересовался балетными спектаклями Дягилева. У меня есть книга на эту тему. Она была опубликована очень давно, ещё в 70-е годы. Так вот, одним из тех, кто помогал Дягилеву в его балетных постановках, был ваш Куприянов-Седой.

– Он был любителем балета? – вмешался Скопов.

– Нет, просто патриотом. Дягилев для постановок нанимал, в основном, только бывших русских. Можете представить себе эту орду плотников, художников по декорациям, швей для костюмов, электриков и кучу другого люда для каждого спектакля? Вот это и была скрытая форма спонсирования, как сейчас это принято говорить, русских людей со стороны Куприянова-Седого.

– А откуда у него были деньги? – поинтересовался Волобуев.

– Вы знаете, господа, в этом кроется большая загадка. Взять хотя бы эту фотографию. Манташев и Чермоев ещё в царские времена были крупными нефтепромышленниками. У них имелись серьёзные средства, и они их нарастили, торгуя нефтью, в том числе с Америкой, пока экономический кризис там не ударил и по ним. А вот Куприянов-Седой прибыл в Париж со средствами, которые, в основном, являлись капиталом его жены.

– Дочери Заносова? – переспросил Павел.

– Браво, молодые люди! Видно, не зря вам заказывают статьи. Совершенно верно, крупнейший сибирский золотопромышленник Заносов был отцом жены Куприянова-Седого. К сожалению, как вы, наверное, знаете, судьба его не пожалела. Его расстреляли красные… Так вот, я так и не смог найти информацию о том, как и где зарабатывал деньги ваш Григорий Ипполитович.

– Он часто ездил в Германию. К тому же, он там прожил с семьей несколько лет, пока окончательно не вернулся в Париж. Владислав Александрович, если это не секрет, почему вы изучали его финансовое положение?

– Какой же здесь секрет? Оглянитесь вокруг. Эти три парижские квартиры, совмещенные в одну, эти книги, архивы, периодика, издание исследований, содержание людей, свет, тепло, в конце концов, – всё это стоит денег. Где-то в 60-е годы люди, работавшие в архиве, а тогда это было аж целых пять человек, стали составлять список потенциальных доноров. Ведь архив имеет юридическую форму «Фонда российской общины Франции». Искали всех, кто имел или мог иметь финансовые средства или другие возможности, чтобы продвигать идеи фонда и способствовать его становлению. Когда-то мы проводили рождественские и пасхальные вечера, литературные встречи, состязания русских детей, уже родившихся во Франции, по русскому языку и литературе. Но постепенно всё это сошло на нет… Сами понимаете, упадок интереса из-за технологической революции, ассимиляция русских французским обществом, смена устоев и догм. Царская Россия осталась в слишком далеком прошлом, чтобы о ней толковать, сидя над старыми фотографиями.

В некоторой степени Волобуев был поражен холодной рассудительностью Потёмкина. Казалось, он рассказывал про что-то постороннее, не имевшее к нему никакого отношения, хотя именно в этих стенах заключалась вся его прошедшая жизнь.

– И вы ничего не нашли про то, как он зарабатывал деньги? – опять вмешался нетерпеливый Скопов.

– Абсолютно ничего. Даже намеков. У него не было никакого собственного дела во Франции, иначе бы я что-нибудь раскопал бы. Более того, он держался так незаметно, что о нем и его семье практически ничего не писала светская пресса.

Скопов встал со своего стула и протянул Потёмкину подшивку газет, раскрытую на статье о тех, кто внес свои средства на финансирование русской столовой в районе Монпарнаса.

– Вот, взгляните, пожалуйста, Сергей Ильич вчера нашел, – сказал он, указывая пальцем на список, в котором значилась и фамилия Куприянова-Седого.

– Ну, и что? – вяло пожал плечами долговязый старик. – Таких подносителей в те годы было много. Да, он помогал и Дягилеву, и русской столовой, и Студенческому Христианскому движению, и различным русским церквям в Париже. Но его имя упоминалось вскользь, и никто толком ничего не знал ни про него, ни про его семью.

– Мы знаем, что в 1938 году его дочь Полина собиралась выходить замуж, – возразил Скопов.

– Она не только собиралась, но и вышла за сына контр-адмирала русского флота Ивана Никитовича Кораблёва.

Если ещё в начале беседы Волобуев имел сомнения, то теперь они развеялись сами собой. Потёмкин знал что-то о Григории Ипполитовиче не только потому, что обладал хорошей памятью, а наверняка ещё и в связи с тем, что, по какой-то одному ему известной причине, интересовался историей этого человека.

– Как звали сына? – спросил старший следователь.

– Вот этого я не вспомню, – покачал головой Владислав Александрович. – Уж простите, ради Бога, старика за короткую память.

– Всем бы такую память, как у вас! – возразил Волобуев. – Вы ещё и нам фору дадите.

– А когда они обвенчались? – живо поинтересовался Скопов, проведший весь вчерашний день в поисках этой информации.

Потёмкин сощурил глаза от умственного напряжения.

– Нет, не могу припомнить, – извиняющимся тоном ответил он. – По-моему в конце года, но я не уверен.

– Ясно, – сокрушенно заметил Павел, – продолжаем искать.

– Владислав Александрович, а во времена гитлеровской оккупации, где был Куприянов-Седой?

Старик нахмурил брови.

– Здесь, в Париже. Хотя с доскональностью утверждать не могу. Один человек, мой хороший знакомый, который умер уже много лет назад, говорил мне, что Куприянов-Седой жил неплохо и при немцах. Во всяком случае, ни в чем не нуждался.

– Он с ними сотрудничал? – попытался напасть хоть на какой-нибудь след Волобуев.

– Неизвестно… Вряд ли, иначе попал бы в списки коллаборационистов, и мы бы об этом узнали. Тех, кто помогал немцам, после войны судили.

– А чем занимался Куприянов-Седой после войны?

Старик уныло пожал плечами.

– Без малейшего понятия. Исчез. Он никак и нигде не участвовал: ни в политике, ни в общественной жизни, ни в жизни русской общины.

– Может быть, он умер во время войны? Или погиб? – предположил Сергей Ильич.

– Конечно, есть и такая вероятность. Но опять же, подчеркиваю, достоверно нам ничего неизвестно.

– А семья, дети, внуки? – настойчиво добивался старший следователь СКР, он же лжежурналист.

Потёмкин широко развел руками.

– Одному Господу Богу известно!

– Хорошо, а как же тогда вся эта светская хроника? – спросил Волобуев, показывая на свой стол с кипами подшитых газет и журналов.

Владислав Александрович снисходительно хмыкнул.

– Для того, чтобы журналисты о чем-нибудь написали, необходима, как минимум, информация. Разве не так, господа журналисты? И если человек не хочет, чтобы о нем писали, то и афишировать о себе он не будет. Я знаю много богатых и известных людей, которые живут как затворники. При этом много путешествуют, но их личная жизнь не попадает на страницы светской хроники. Возможно, это не укладывается у нас в голове, но не всё в этом мире поддается логике.

– Безусловно, – согласился Волобуев. – Будем считать, что Григорий Ипполитович был со странностями.

– Все мы со странностями, большими или маленькими, – заметил старик. – Я вот, к примеру, почти никогда не знаю, что буду делать завтра. Это мой стиль, и он мне нравится. Вы спросите: «Как же так? Как он работал в фонде и в архивах?» А меня вот война, господа, приучила не заглядывать вперед. Я стараюсь жить по максимуму каждый день. Что будет, то будет! Конечно, я тоже строю какие-то планы, что-то обдумываю наперед, но никогда, подчеркиваю, никогда не становлюсь пленником завтрашнего дня. В моем-то возрасте гарантировать следующий день никто не возьмется.

Наступила некая смысловая пауза, и Сергей Ильич, не долго думая, решил ею воспользоваться.

– Владислав Александрович, вот вы так тщательно, можно сказать по крупицам пытались найти что-то про Куприянова-Седого. Неужели только ради денег? Только ради спонсорства?

– А разве это не существенный мотив, молодой человек? – вопросом на вопрос ответил Потёмкин, хотя Волобуев сумел разглядеть в нем некоторое замешательство. – Деньги – мощный стимул в жизни, особенно в капиталистической системе. Я тоже был молод и амбициозен. Мне всегда претило жизненное прозябание. Я мечтал свернуть горы. Хотел превратить этот фонд в клокочущее сердце русской мысли во Франции. Но, видать, не судьба. Да, я искал богатых спонсоров. И поверьте, много раз находил их, иначе бы мы давно закрылись.

Сергей Ильич был уверен, что старик что-то недоговаривает. Он оказался не таким простодушным, как поначалу могло показаться. Но интуиция следователя настойчиво подсказывала ему, что этот человек был порядочным и достойным.

– Кстати, господа журналисты, – как будто о чем-то вспомнил Потёмкин, – раз вы готовите статью о разделенных русских семьях, то у вас есть информация и о брате Григория Ипполитовича?

Следователи из Москвы обменялись многозначительными взглядами. «Дед что-то знает и скрывает», – решил про себя Волобуев. Ситуацию разрядил Скопов.

– Да, у него был брат, но его расстреляли как иностранного шпиона в 1938 году. Мы пытаемся найти кого-то из родни, но сами понимаете, после сталинских чисток и Великой Отечественной сделать это нелегко. Знаем, что был сын, но вот где он и как – без понятия. Столько лет прошло…

Потёмкин понимающе закивал головой и, немного подумав, добавил.

– Разве это ещё имеет какое-то значение? Слишком давно всё произошло, и многих уже нет в живых… Сожалею, господа, что ничем особым не смог вам помочь. Поверьте мне на слово, что здесь, в архиве, вам делать нечего. Если вы хотите найти следы Куприянова-Седого, то вам следует прибегнуть к каким-нибудь другим оригинальным способам.

Чувствуя, что старик собрался их покинуть, Волобуев достал из кармана пиджака визитную карточку лжежурналиста, на которой был его новый электронный адрес, созданный Ириной на прошлой неделе, и номер мобильного телефона.

– Владислав Александрович, если вы все же что-то вспомните или захотите нам рассказать, – слово «захотите» Сергей Ильич выделил интонационной паузой, – вот мои координаты.

– Благодарствую, – почти что торжественным тоном произнес Потёмкин. – Ещё раз прошу простить, что не смог вам ничем определенным помочь. Вы продолжайте работать, а я ещё переброшусь парой фраз с Филиппом Петровичем. Спешу откланяться и искренне желаю вам удачи!

Произнеся это на одном дыхании, он вскочил со стула довольно резко для своего преклонного возраста, пожал на прощание руку гостям из Москвы и удалился.

Выждав, на всякий случай, несколько минут, Скопов поднялся из-за своего стола и пересел на стул, стоявший рядом с начальником.

– Чего-то недоговаривает, – шепотом произнес он. – Знает больше того, что рассказывает.

Волобуев согласно кивнул головой.

– И про брата знает, – продолжал Павел. – То есть это он знал наверняка. В газетах, поди, про это не писали. Откуда ему известно?

Сергей Ильич задумчиво продолжал кивать головой.

– Да и про немецкую эпоху звучало всё как-то загадочно. Может, этот дед, как член Сопротивления, должен был уничтожить Куприянова-Седого? – фантазия Павла запустила двигатель на полные обороты. – Мог же Куприянов-Седой быть на стороне немцев? Запросто. Он ненавидел СССР и Советскую власть. Наверняка знал про то, что случилось с братом. Ему было всё равно, кто победит коммунистов. Раз Гитлер напал на СССР, то он стал помогать фашистам.

Волобуев осознавал, что версия Павла не была лишена смысла. Но он был уверен, что не всё так просто.

– Вот что, Паша, раз мы решили и запланировали провести сегодняшний день здесь, то давай по-честному отработаем то, что наметили. Закончи сегодня этот 38-й год, а я постараюсь по-быстрому проглядеть всё, что мне удастся за сегодня. Концентрируйся только на фамилии Григория Ипполитовича, ни на чем другом. Я тоже начну теперь просматривать всё гораздо быстрее…

Глава 13

Они ушли из фонда в пять вечера, так ничего и не найдя. Щедрин очень расстроился, но лжежурналисты его успокоили, сказав, что сдаваться не собираются и будут продолжать искать. Прощание было трогательным, каким часто бывает прощание гостеприимных по природе русских.

Волобуев чувствовал себя неважно, поэтому они договорились встретиться для ужина в холле не раньше восьми вечера. Старший следователь поднялся к себе в номер. Он снял верхнюю одежду и сбросил обувь. Затем, прямо в костюме, прилёг на диван и включил телевизор. Тело ломило, голова болела. Они опять не пообедали, но аппетита не было. Он вспомнил, что обещал перезвонить Азизу, но не было сил. Затем прикрыл глаза и принялся прокручивать в голове прошедшие дни…

Волобуев беспокойно дремал на диване своего номера. Включенный телевизор ему совсем не мешал. Ни даже тот факт, что его голова лежала на слишком высокой подушке. Он, скорее, находился в полу-сидячей позе, чем в лежачей. Ему снился рассказ Орлова на яхте, который во сне вдруг начал обрастать тысячами всевозможных смыслов. Качки не было, и Сергей Ильич мог хорошо видеть берег, залитый солнцем, с городским пейзажем вперемежку с кронами деревьев на набережной. Всё было чёрно-белым, не цветным, и во сне ему это показалось угрожающим. Орлов заботливо наливал Волобуеву кофе, и все пальцы его рук были унизаны бриллиантами. «Как вульгарно!» – подумалось ему. Но сказать это Орлову, даже во сне, побоялся.

А потом на просторной палубе, которая почему-то имела гигантские размеры футбольного поля, он встретил одиноко сидящего в шезлонге Потёмкина, который беспрерывно повторял одно и то же: «Одному Господу Богу известно! Одному Господу Богу известно! Одному…»

Его разбудил настойчивый звонок телефона. Он медленно открыл глаза, вначале не соображая где находится. В комнате было темно, не считая света от работавшего телевизора. Звонил Павел, который уже ожидал в холле.

– Сергей Ильич, что-нибудь случилось? Я вас уже полчаса жду внизу.

Волобуев посмотрел на часы. Было полдевятого.

– Прости, Павел, я заснул. Неважно себя чувствовал…

– Может, тогда отменим, никуда не пойдем?

– Нет-нет, я через пять минут буду внизу. Жди, – повелительным тоном сказал он в трубку.

В ванной Сергей Ильич тщательно умылся, расчесался, поправил галстук и брызнул на подбородок немного одеколона. Сон придал ему сил…

Они сидели на утеплённой террасе небольшого ресторана, рассматривая через стекло большие толпы людей, направлявшиеся даже в это позднее время к стоявшему недалеко собору Нотр-Дам. У большинства в руках были видеокамеры или фотоаппараты. Люди оживлённо беседовали, показывали руками в сторону собора, останавливались, чтобы сфотографироваться, и всем своим поведением показывали восторженность от пребывания в этом удивительном городе.

Следователи поужинали большими антрекотами с гарниром из картофеля. На закуску им принесли белую спаржу под голландским соусом. В этот вечер они ограничились бокалом пива, но Сергей Ильич не выпил и половины порции. На десерт мужчины заказали знаменитый торт татен с яблоками, и теперь Волобуев сидел, наслаждаясь уже третьей чашкой крепкого чая.

Он пытался вспомнить свой вечерний сон, но смог припомнить лишь самый конец, где на просторной палубе в шезлонге одиноко сидел Потёмкин.

Внезапно в голову пришла фраза, которую Потёмкин непрерывно повторял во сне. На старшего следователя нашло озарение.

– Павел, – ударил он себя по лбу и воодушевлённо посмотрел на молодого коллегу, – слушай, мы совсем упустили из виду очень важную деталь.

– Какую? – недоверчиво усомнился Скопов.

– Если Куприянов-Седой, как человек набожный, выдавал свою дочь замуж, то где это должно было происходить?

– В церкви, – осторожно предположил Павел, ещё не зная, в какую сторону гнёт начальник.

– То-то и оно, что в церкви. В одной из парижских церквей. Церквей, а не костёлов. Улавливаешь? Церквей в Париже, поди, не так много. А хороших в те времена было раз-два и обчёлся. Не мог же он венчать свою дочь в какой-нибудь церквушке для русских рабочих завода Рено?!

– Позвоним утром Щедрину? – предложил Павел.

– Да, только ты всё равно ещё сегодня зайди в Интернет и посмотри, какие здесь самые помпезные церкви. Куприянов-Седой мог не светиться в светской хронике, но церковь он игнорировать не мог. К тому же, как правило, люди были привязаны к одной и той же церкви. А это значит, что там могли быть записи и венчаний, и крещений, и смертей… Вот что мы сделаем. Утром позвоним Щедрину, посоветуемся. Ты пойдешь в другой архив, с которым мы ещё из Москвы договаривались, а я прямо с утра рвану в церковь.

– Я думаю, Сергей Ильич, что надо Щедрина или Потёмкина попросить об одолжении, – предположил Скопов.

– Каком? – дёрнул головой Волобуев.

– Необходимо, чтобы они позвонили в эту церковь и предупредили о вашем визите. Мы же для них люди чужие, из той, другой России. С какой стати они должны нам помогать? А Щедрин и Потёмкин свои в доску, всех здесь знают и пользуются уважением. Надо этим воспользоваться.

– Ты прав, Паша, – согласился старший следователь.

– Отличная идея про церковь, – похвалил начальника Скопов.

– Знаешь, я давно усвоил истину: в нашей работе не бывает гениальных идей или чего-то сверхнеобычного. Внимание и концентрация, больше ничего! Главное – увидеть маленькую деталь, заметить мелочь, на которую никто не обратил внимания раньше, сопоставить различные события, казалось бы разрозненные, услышать слова, кем-то недосказанные. Вот и весь секрет нашей работы. Это только в кино следователи такие гениально-смекалистые, а в реальной жизни, ты и сам знаешь, всё обстоит гораздо проще. Но, – при этом Волобуев поднял вверх указательный палец правой руки, – всё, что я сказал, не может ни на йоту принизить наши заслуги.

На некоторое время за столом воцарилась тишина. Каждый думал о своём. Ресторан постепенно пустел, туристов на улице становилось всё меньше.

– Сергей Ильич, когда в музей пойдем? Когда ещё такая возможность представится? – почти что взмолился Павел.

– Ты опять за своё? Я тебе ещё в самолёте пообещал – сходим обязательно. Я двумя руками за. Но вначале надо заслужить. Мы пока ещё ничего толком не обнаружили.

– Не так легко это сделать, – вздохнул молодой следователь. – Мы же не из французской уголовной полиции! У них наверняка много чего есть.

– Сам понимаешь, что обращаться к ним на данной стадии – нереально. У нас ничего нет, а они – не бюро информации. Закон есть закон, и в каждой стране, в большинстве своём, его соблюдают. Проси счёт, пора возвращаться.

Огромная луна висела над городом, бросая светлый отблеск на темные и холодные воды Сены. Было ветрено, и река была неспокойна.

Волобуев поднял воротник пальто и спрятал руки в карман. Перчатки, которые его жена Антонина заботливо положила в чемодан, остались в гостинице. По дороге он думал о том, как на глазах менялись все крупные города Европы. Массовая миграция в Москву людей с Кавказа или бывших среднеазиатских республик теперь здесь, в Париже, не казалась ему чем-то особенным. За эти несколько дней он осознал, что французская столица тоже подверглась массовому нашествию со стороны франкоязычной Африки. Арабское население севера Африки и темнокожее население из других франкоязычных стран черного континента чувствовали себя в мегаполисе на берегах Сены, как у себя дома. В сущности, для большинства это и был единственный дом…

Утро выдалось беспокойным. Ему несколько раз звонили с работы. Не всё начальство было в курсе того, чем он занимался и где находился в это время. Волобуев их отсылал к главе Следственного комитета или его замам. Сам он не желал ничего объяснять. Потом позвонила супруга и поинтересовалась, как он себя чувствует, и нет ли у него температуры. Ровно в девять позвонила Меньшикова и в третий раз за последние дни предложила им для передвижения по Парижу машину с русскоговорящим водителем. Сергей Ильич опять вежливо отказался, оправдывая это тем, что они, по сути, больше сидят, чем передвигаются. Утренний моцион прошёл сумбурно, впопыхах, однако следователь, сам не зная почему, был в хорошем расположении духа. Ни особого повода, ни объясняющих обстоятельств, ни видимых причин на то не было. Просто так, ни с того ни с сего, он стоял перед зеркалом и улыбался сам себе. Такое с ним случалось не часто.

Завтракал он с большим аппетитом, и на недоуменные взгляды Скопова отвечал лишь широкой улыбкой и сияющими от возбуждения глазами.

Помощь Щедрина оказалась очень эффективной. Распорядитель русского архива, отметая всяческие доводы и сомнения, предположил, что представители высшего сословия, каковым безусловно являлся Куприянов-Седой, наверняка посещали самую именитую русскую церковь в Париже – Собор Святого Александра Невского, который был освящен ещё в 1861 году. Ему понадобилось лишь пятнадцать минут, чтобы договориться о том, чтобы батюшка Андрей увиделся с Волобуевым внутри собора в одиннадцать тридцать.

Сергей Ильич отказался от идеи такси и решил доехать на метро, так как собор был недалеко от одной из станций. На всякий случай Павел просмотрел с начальником план центральной части города, обвел на карте черным жирным кругом местонахождение собора и подчеркнул расположенную рядом станцию метро. После этого они попрощались до вечера.

Волобуев приехал в церковь гораздо раньше назначенного времени. Доехал он без проблем, потолкавшись в метро в толпе африкано-арабских жителей французской столицы и приезжих туристов.

Сергей Ильич никогда не считал себя поклонником религии, и не стал, как многие, слепо следовать моде и приобщаться к церкви. Точно так же он не пытался никого убеждать, обвинять или оправдываться. Ему не приходило в голову вступать в научные дискуссии с коллегами по поводу божественного происхождения мира. Не потому, что у него не было аргументов, а именно потому, что их было очень много. Слишком много для принятия какого-либо однозначного решения.

Это была как раз та область жизни человечества, которая заставляла его изучать, но не занимать никаких твёрдых позиций. Было бы неправильно утверждать, что Волобуев с самого детства просто увлекался астрономией или космологией. Как и все россияне, он гордился первым советским спутником, Юрием Гагариным и сожалел о том, что первыми на Луну высадились американцы. Но чем больше он читал, чем больше интересовался, тем больше понимал глубину человеческого незнания по поводу того, откуда и как взялась жизнь, и что окружало нас во Вселенной. Теперь он осознавал, почему многие учёные, исследовавшие космос и смежные с этим понятием науки, неожиданно приходили к выводу о существовании Бога. Ну кто мог отважиться и ответить на вопрос, что было до большого взрыва и как это произошло? И был ли в действительности такой взрыв? Правда ли, что всё живое на земле происходило от одной первой клетки и первого организма? В теорию сингулярности он, почему-то, не верил.

Здесь, возле этого русского собора в Париже, ощущение времени исчезло. И не потому, что мир казался бренным или перевоплощённые русские души, десятками и сотнями своих визитов к этой святыне пропитавшие каждую стену соседних домов, каждый метр асфальта и каждый булыжник мостовой особой энергией и ностальгией. Сергею Ильичу вдруг показалось, что все хитросплетения русской истории устало дремали на ступенях Собора Святого Александра Невского, ожидая какой-то крайне необходимой развязки или, хотя бы, просто душевного поминания. «Мы, русские, так и не научились сами у себя просить прощения и прощать», – подумалось ему с грустью. Разбитые семьи, искалеченные судьбы, переселённые народы, сожжённые и разрушенные деревни и города, сброшенные памятники, взорванные храмы, расстрелянные герои и, самое страшное, миллионы, преданные забвению. Как будто прошлое уже никогда не будет иметь значения. «Дерево не может жить без корней, а человек без памяти».

Он тут же отметил, что получилась красивая фраза. «Моя или я перековеркал чьё-то?» – подумал он, поднимаясь по ступеням храма.

Внутри было холодно и пустынно. Горевшие свечи и их плясавшие огоньки казались единственными живыми существами внутри. Ему пришла в голову мысль о том, что тишина может быть гулкой. Такой она была здесь. Иногда тишину прерывал какой-нибудь скрежет или звук тупого удара, заполнявшие разом пространство храма и исчезавшие где-то под сводами. Торжественность наваливалась непомерным грузом на следователя, как будто сейчас должно было что-то произойти из ряда вон выходящее или кто-то, неведомый и важный, должен был вдруг оказаться рядом. Но никто здесь внутри не спешил тревожить медленное величие человеческой мысли. Волобуев оказался наедине со своими суматошными и далеко не библейскими размышлениями, зажатый извне беспощадными картинками русской истории и памятью тех, кто посетил этот собор за всё его существование с 1861 года. Ему неожиданно захотелось узнать их имена и истории, родословные и судьбы. Десятки тысяч русских, привлекаемые храмом и храбрым именем Александра Невского, веря или не веря в Бога, в достатке или в отчаянии, любя или проклиная, приходили в это место на поклон. Одни низко кланялись Богу, а другие ностальгически поклонялись географическому месту на карте под названием Россия. И Сергей Ильич знал, что среди всей этой большой массы людей не было ни одного безразличного. Россия была не для безразличных. Она могла вызывать противоречивые эмоции, но никогда – безразличие. Люди здесь, в Париже, как правило, мечтали о развязке: трепетно вспоминали жизнь в России; теряли себя там и вместе с собой теряли родину; преодолевали всё ради новой встречи с ней и пытались обмануться, представляя хотя бы на долю секунды, что Россия к ним вернулась. А, может быть, просто от них никогда и не уходила. О, это чувство далёкой и, возможно, навсегда утерянной Родины! Кто им вернёт величие Невского проспекта, суету Москвы, бескрайние просторы тайги или горькие душевные распевы русских крестьян? Всё в прошлом, далёком и потому неправдоподобном. А что их ждало в будущем? Для многих жизнь закончилась за кормой парохода, отплывавшего из Крыма в спешке из-за шального напора Красной Армии. Страну разорвали на белое и красное, напрасно заплатив неимоверную цену за постижимость утопии. Лучших безжалостно истребляли и гнали. Голодным обещали хлеб, бедным – человеческое братство, глупым – всеобщие знания. И у каждого, и с той, и с другой стороны, оказалась своя развязка, хотел он этого или не хотел.