Вильнюс и Паланга: Отражение и Симфония

Вильнюс. Камни. Шелест старых стен.

Чей образ стынет в сумраке собора?

Барбары дух, в венке из алых пен,

Навек остался в сердце города-взора.

Раннее утро. Улочки старого города ещё спят, затянутые сизым туманом. Камни мостовой, отполированные веками, блестят от росы. В воздухе пахнет свежестью, сыростью и ещё чем-то неуловимо старинным. Прохор и Вера идут не спеша. Их шаги глухо отдаются в пустынных переулках.

Вот уже впереди показываются Острые ворота или Острая брама – один из символов и одна из главных достопримечательностей Вильнюса. Они были сооружены вместе со стеной, опоясывающей город в 1503 – 1522 годах. С южной стороны сохранилось пять круглых бойниц и ниша с фреской между ними, под карнизом голова Гермеса – бога торговли и счастливого случая, над ним герб Великого Княжества Литовского (ВКЛ), поддерживаемый двумя грифонами. С противоположной северной стороны находится часовня с образом Матери Божией Остробрамской.

– Знаешь, а возможно образ Божией Матери, согласно преданию рисовали по заказу короля Польши и великого князя ВКЛ – Сигизмунга Августа с его любимой жены, королевы – Барбары Радзивилл.

– Я не слышал такого, напротив, читал про другие версии.

– Да, версий много, но эта очень древняя икона. Она почитается как католиками, так и православными.

Они поднялись на второй этаж. Прохор снял кепку, Вера накинула платок на голову. В столь ранний час у иконы никого не было – только благоговейный покой. Вера, сложив руки, опустилась на колени. Прохор встал рядом, слегка склонив голову. Остробрамская Божия Матерь смотрела на них сверху. Её лик нежен, но в глазах – глубина веков, мудрость и печаль. Икона относится к редкому типу изображения Богоматери без младенца на руках.

– Двухъярусная корона, – тихо замечает Прохор.

– Да, – шепчет Вера. – Нижняя корона символизирует владычество над Речью Посполитой, а верхняя – над Царством Небесным.

Свет лампады колеблется и, кажется, что взгляд Богородицы оживает, он становится, то ласковым, то строгим. Будто она видит сквозь века: и королей, приходивших сюда с надеждами, и простых людей, изливавших перед ней свою скорбь.

А за окном, где-то там, в просвете улицы, Вильнюс постепенно просыпается. Но здесь, у Остробрамской, время будто замерло – в безмолвной молитве, в вечном диалоге Души с Небом.

– Можно верить или не верить той легенде, но и внешне Остробрамская Божия Матерь похожа на образ королевы Барбары Радзивилл.

– Скорее всего, Верочка, что связь иконы с Барбарой Радзивилл – это поэтическая легенда, отражающая народную любовь к трагической королеве.

Многие жители старого Вильнюса утверждают, что видели, как ночью икона светится неземным светом, особенно в канун больших праздников. Легенды, переплетаясь с реальными историческими событиями, создают особый ореол святости вокруг Остробрамской иконы, делая ее одной из самых почитаемых святынь не только Литвы, но и всего христианского мира.

Барбара Радзивилл (1520–1551) – одна из самых романтических и трагических фигур в истории Великого Княжества Литовского. Её жизнь в Вильно была короткой, но яркой, оставившей след в истории и породившей множество легенд.

Барбара родилась в знаменитом роду Радзивиллов, получив блестящее образование: говорила на латыни, польском, литовском, немецком, разбиралась в политике и искусстве. Кроме того, её научили рисованию, танцам, игре на музыкальных инструментах, верховой езде. Барбара выделялась не только красотой, но и умом: интересовалась искусством и даже участвовала в дискуссиях с учёными.

В Вильно она часто бывала в Ратуше, где её отец, Юрий Радзивилл, занимал высокие посты.

В 1543 году на балу она познакомилась с будущим королём Речи Посполитой и Великим князем ВКЛ – Сигизмундом Августом. Их роман вспыхнул мгновенно. Сигизмунд без памяти влюбился и добился настоящей взаимной любви.

В 1547 году Сигизмунд Август с Барбарой Радзивилл тайно обвенчались в вильнюсском костёле Святого Яна.

Брак вызвал большой скандал: польские магнаты не признавали «простолюдинку» (хотя Радзивиллы были богаче многих королей). Они боялись еще большего возвышения рода Радзивиллов над другими и не хотели королевы-литвинки, так как считали, что Великое Княжество Литовское может получить большие преимущества перед Королевством Польским

Королева Бона Сфорца (мать Сигизмунда) невзлюбила Барбару, считая её «выскочкой» и всё делала для того, чтобы её жизнь в королевском дворце в Кракове стала невыносимой.

В 1550 году, будучи уже королем Сигизмунд Август II настоял на коронации Барбары Радзивилл.

Но шляхта по-прежнему насмехалась над её «литовским акцентом», а Бона Сфорца травила её, распуская всевозможные слухи.

Единственное место, где её любили – это был Вильнюс. Здесь она покровительствовала художникам и основала первую школу для девочек.

В 1551 году Барбара сильно заболела. Современные историки считают, что это мог быть рак или отравление ртутью (Бона подсылала к ней своих «лекарей»). Перед смертью она просила Сигизмунда Августа похоронить её в родном Вильно. Умерла королева 8 мая 1551 года в возрасте 30 лет, похоронена в кафедральном костеле Святого Станислава.

Барбара Радзивилл осталась в истории как символ запретной любви и жертва политических интриг.

– Пойдем, Верочка, прогуляемся по старому городу и непременно зайдем в костёл Святого Станислава и Святого Владислава, там есть часовня, где покоится прах королевы Барбары Радзивилл.

Конец августа в Вильнюсе еще теплый, но уже с легкой прохладой, предвещающей осень. Солнце мягко освещает старые улицы. Вера и Прохор только что вышли из Остробрамской часовни, где поклонились чудотворной иконе Божией Матери.

– Я заметила, как её глаза смотрят. Совсем как на портретах Барбары. Та же печаль, та же глубина, – задумчиво говорит Вера, ещё раз оглядываясь на ворота Острой Брамы.

– Ты так говоришь, будто лично знала её.

– Ну, если верить легендам, её душа до сих пор здесь, в Вильнюсе. Бродит по улице Литерату, ночью видят там ее тень.

Они идут по улице Аушрос Варту – Вера чуть впереди, её светлое платье колышется в такт шагам, а Прохор, задумчивый, смотрит под ноги, где камни мостовой, гладкие от столетий, хранят следы тысяч ног. Где-то во дворике пахнет свежим хлебом и терпким запахом чабреца – кто-то заготавливает лечебные травы на зиму.

Над ними, в синеве неба, кружат ласточки – скоро они улетят, и их стремительные тени больше не будут скользить по фасадам. Ветер шевелит листья каштанов, и кое-где уже мелькают первые жёлтые пятна – будто невидимый художник случайно уронил кисть.

Из открытого окна второго этажа доносится тихая музыка – играют на пианино, неуверенно, с остановками. Может быть, ребёнок разучивает этюд. Где-то вдали смеются туристы, но их голоса теряются в переулке, растворяясь в шорохе листвы и глухом звоне колокола с костёльных часов.

Вера остановились у старой каменной скамьи, прижатой к стене дома. На ней выцарапаны даты – 1983, 1989, 2025.

– Наверное, это чьи-то памятные даты…

Город как будто дышит вокруг них – тихий, древний, знающий гораздо больше, чем говорит. Из соседнего кафе доносится аромат свежей выпечки.

– Вкусно пахнет корицей, – вдыхая воздух, говорит Прохор.

Вера, кивает в сторону небольшой пекарни:

– А это «Sventinis», там, говорят, делают лучшие шакотис в городе, но мы этот тортик попробуем в другом месте.

На узкой улочке, словно стражи времени, стояли три храма – немые свидетели многовековой истории Вильнюса. Вера и Прохор замедлили шаг, ощущая, как меняется атмосфера вокруг каждого из них.

Одно из них – это Церковь Святой Троицы и Базилианский монастырь. Это один из старейших и наиболее значимых православных комплексов в Вильнюсе, имеющий богатую историю, связанную как с православием, так и с униатством. Это место не просто храм, а настоящий «слоеный пирог» истории, где каждая эпоха оставила в нём свой след.

Массивные барочные ворота с резными орнаментами встречали их первыми. Ворота украшены уникальным солнечными часами, которые показывают не только время, но и положение созвездий. Это одни из немногих сохранившихся солнечных часов в Вильнюсе, наряду с часами на костеле Святого Казимира и университетской обсерватории.

– Эти ворота – не просто украшение, – отметила Вера, замечая странные символы среди позолоченных завитков. – Возможно, здесь зашифрован алхимический код. Говорят, базилиане хранили в монастыре философский камень.

В отличие от шумного центра Вильнюса, здесь царила особая камерность. Двор монастыря, старые стены – все это переносит тебя в далекое прошлое.

– Я читал, что в подземельях монастыря находилась знаменитая «мурья» – тюрьма для знатных особ, где в 1823 – 1824 годах содержались участники восстания филоматов, включая Адама Мицкевича, Иосифа Домейко.

– Адам Мицкевич даже описал этот монастырь в поэме «Дзяды» как место мистических видений и свиданий.

– «Сижу за решеткой в темнице сырой…»

– Да–да! Но – это Пушкин. А во дворе сохранился древний колодец XVI века, вода в котором, по легендам, приобретала целебные свойства в ночь на Ивана Купалу. В эту ночь вода обретает особые свойства: исцеляет болезни, даёт пророческие сны. Местные говорят, что если загадать желание у колодца в полночь, оно сбудется, но не всегда так, как ожидаешь.

– Наверное, немногие монастырские колодцы уцелели с тех времен.

– А этот живет, хотя в нем нет уже воды, но он «видел» разные эпохи: расцвет униатства, царские репрессии, советское время и возрождение монастыря. А сейчас стал просто историческим артефактом.

В непосредственной близости от Базилианского монастыря и церкви Святой Троицы находится важный духовный центр православия в Литве – это православная церковь Святого духа и Свято-Духов монастырь, основанный в 1567 году.

Эти два монастыря, находящиеся буквально в нескольких минутах ходьбы друг от друга, представляют интересный контраст:

Базилианский – бывший униатский, с подземельями и мрачной славой.

Свято-Духов – всегда остававшийся православным, светлый и торжественный.

Интересно, что в XIX веке, когда Базилианский монастырь перешел к православным, Свято-Духов монастырь стал главным духовным центром для верующих.

Церковь Святого духа – единственный православный храм в Литве построенный в стиле виленского барокко. Свято-Духов монастырь – еще и единственный в Литве действующий православный мужской монастырь. Здесь находится резиденция митрополита Виленского и Литовского. При монастыре работает духовная семинария.

Прохор с Верой зашли вовнутрь. Тяжелые дубовые двери с коваными петлями XVI века бесшумно закрылись за ними, отсекая шум городских улиц. Воздух внутри был густым от запаха ладана и старого дерева, а свет сотен восковых свечей отражался в позолоте иконостаса, создавая ощущение, будто они попали внутрь драгоценной шкатулки.

Интерьер отличается богатым пышным убранством XVIII века, главным акцентом является деревянный иконостас 1753 года. Он содержит 120 икон, расположенных в семь ярусов – это самый высокий иконостас в Литве.

На самом верху «Распятие» окружено херувимами, вырезанными из липы с такой тонкостью, что их крылья казались полупрозрачными.

– Здесь все иконы особенные. Говорят, монахи писали их, смешивая краски с миром от мощей.

Они подошли к шатру с мощами. Три серебряных раки, украшенные византийскими орнаментами, стояли под балдахином из парчи. Воздух здесь был особенно густым, сладковатым – как в старом лесу, где смола столетиями сочится из сосен.

– Антоний, Иоанн и Евстафий… Их мощи не тлеют уже пять веков. А вон тот ковчежец, – тихо проговорила Вера и указала на небольшой золотой реликварий в форме креста под стеклом. Внутри виднелся темный фрагмент дерева с едва заметными прожилками.

– Под шатром с мощами хранится частица Животворящего Креста, привезённая из Константинополя в 1570 году.

– Частица того самого Креста, – прошептал Прохор.

– Еще в крипте храма находится уникальный «плачущий» список Остробрамской иконы. И, по преданию, в 1812 году когда французы вошли в Вильнюс, из глаз Богородицы потекли кровавые слёзы.

В этот момент, когда они шептались, из-за иконостаса вышел пожилой священник с длинной седой бородой и в выцветшей рясе.

– Я услышал ваш рассказ, и мне понравилось, что вы пришли к мощам с чистыми помыслами, – сказал он, и его голос звучал так, будто доносился из глубины веков.

Вера лишь кивнула, не в силах найти слов.

– А как можно увидеть список с Остробрамской иконы, – осмелев, спросил Прохор.

– Крипта сейчас закрыта. Можно увидеть только во время крестных ходов, или на Купалье и еще в день памяти виленских мучеников.

– Расскажите, пожалуйста, про эту икону? – попросила Вера.

– Икона написана на дубовой доске из того же дерева, что и оригинал в Острой Браме. В её оклад вмонтированы три камня с Голгофы, привезены были паломниками в XVII веке. По краям – выгравированные строки на старобелорусском языке: «А хто сьвятыню прадасьць – той сьлёз ня сьціраць» или «Кто святыню предаст – те слёз не утрут». Икона в крипте плачет не всегда. Можете спуститься и посмотреть. Для вас сегодня сделаю исключение.

С этими словами он указал на узкую каменную лестницу за алтарем, ведущую вниз. Когда они начали спускаться, оттуда потянуло сыростью подземелья и свечи в руках затрепетали. Ступени под ногами были истёрты посередине.

Внизу их встретила полутьма. Тишину крипты нарушил лишь звук падающих капель. В дальнем углу крипты, освещенная лишь одной лампадой, висела икона Остробрамской Богородицы.

И Вера ахнула – по лику Пречистой действительно стекали капли, оставляя на дереве темные следы.

Прохор шагнул ближе:

– Это… вода?

Вера осторожно коснулась одной капли и замерла, ее пальцы стали липкими. Она смотрела на свои пальцы, покрытые таинственной субстанцией. Липкая жидкость переливалась перламутровым блеском, словно содержала в себе микроскопические частицы металла.

– Это миро, – умиротворенно прошептала она, – но не простое…

Когда они вышли из церкви, воздух улицы ударил им в лицо свежестью после тяжёлой атмосферы крипты. Вера прижимала к лицу ладони, стараясь сохранить остатки липкого мира на пальцах – оно уже начало подсыхать, превращаясь в тонкую перламутровую плёнку.

Внезапно миро на руках Веры вспыхнуло голубоватым светом, и они одновременно ощутили лёгкий толчок под ногами – будто где-то глубоко под городом сдвинулась каменная плита. Последние капли мира на руке Веры пульсировали в такт их шагам, словно обратный отсчёт перед тем, что было спрятано веками.

Невдалеке они заметили еще один из выдающихся памятников раннего барокко – это костёл Святой Терезы, построенный в 11650 году. Этот храм – важная часть историко-архитектурного ансамбля района, создающая удивительный контраст с православными и униатскими святынями. Построен костёл был на средства канцлера Великого Княжества Литовского Альбрехта Станислава Радзивилла для ордена босых кармелитов. Как и Базилианский монастырь, он сильно пострадал во время наполеоновской оккупации.

Фасад из разноцветного (черного, красного, белого) мрамора переливался в лучах солнца. В нише над входом скрыта «поющая» статуя святой Терезы – при определённом угле ветра она издаёт звук, похожий на голос ребёнка. Под алтарём находится «камень согласия» – по преданию, на нём примирились православные и католики после Брестской унии. В 1702 году шведы вывезли из костёла «золотую розу», подаренную папой Урбаном VIII и её следы затерялись в Стокгольме. Здесь находится орган XVIII века с сохранившимися оригинальными трубами.

Вера провела пальцем по выцветшей резной розе на портале, где среди листьев проглядывали странные символы: змея, кусающая хвост, семиконечная звезда и цифры «1635». На портале вдруг засиял уроборос – луч заката попал точно в змеиный глаз.

– Это не просто храм, – прошептала Вера, разглядывая загадочные знаки. – Говорят, здесь где-то спрятан ключ от «Виленского эликсира» – удивительного рецепта, который искали все алхимики Речи Посполитой.

Кармелитский орден славился знаниями в травничестве. В монастырском саду выращивали редкие растения. Из них готовили «Трехгорный бальзам» – лечебный эликсир XVII века. При изготовлении использовали астрологические календари, например, посадку растений производили по фазам Луны. Поливали водой, настоянной на янтарной крошке. Выращивали редкие травы: такие как, балтийский янтарник, ныне исчезнувший вид полыни, виленский золотоцвет – это местная разновидность бессмертника, корень витовта – легендарный аналог женьшеня и многие другие.

В 1812 году французы вывезли из монастыря, как «военную добычу», уникальный гербарий трав, составляющий бальзам. Рецепт лечебного эликсира затерялся во времени. Хотя, старое предание гласит, что последний флакон замурован в статуе Святой Терезы внутри костёла.

В саду кармелитов Вера сорвала небольшой листик золотоцвета, потерла его в руках и подумала: «Кажется пахнет так, как в описаниях бальзама, сохраню в гербарии наших странствий».

Вот так пройдя пять веков на пятистах метрах, Вера с Прохором, словно на машине времени перешагнули через разные эпохи виленской истории, где каждый камень шептал им свою тайну.

Они ступали по старой брусчатке, которая помнила: стук посохов базилиан – когда те спешили на утреннюю молитву; звон шпор наполеоновских офицеров – грабивших монастырские подвалы; тихие шаги алхимиков – искавших в сумерках редкие травы для эликсира.

Вера с Прохором свернули на улицу Диджёйи или Большую Замковую – одну из самых старых в Вильнюсе. А за углом их встречал старый аптекарь с дубовой шкатулкой в руках и приговаривал: «Найдите эликсир. Он давно потерялся и смешался с пылью этих старых улиц».

Вера с Прохором остановились и удивленно переглянулись. Аптекарь медленно открыл перед ними шкатулку. Внутри на бархатной подкладке лежали: засохший лист, осколок стекла от бутылочки и небольшой ключ.

– Здесь лежит главный ингредиент эликсира – это золотоцвет. Осколок от бутылочки еще помнит тот настоящий запах. А ключ – от дома, где Альберт Казимир варил свои зелья. Дом на Литерату, 5 – его бывшая алхимическая лаборатория, где пытались воссоздать эликсир, добавляя туда мечту и кровь дракона, – голос аптекаря внезапно стал твёрдым, как виленский булыжник.

– Мечту? – удивленно спросила Вера.

– Мечта – это не метафора, – аптекарь внезапно сунул Вере в руку янтарную призму. – Это последний ингредиент. Тот, что хранится в…

– Где?

Вера не расслышала последних слов аптекаря, она зажала в руках шестигранник янтаря и вдруг почувствовала, что Вильнюс – и есть этот рецепт. Его воздух со смесью дыма костёльных свечей и осенних листьев; камни, в которых записаны истории шагов и тишина двориков – это и есть те самые главные ингредиенты, без которых не получится Виленский эликсир.

А шёпот аптекаря растворился в скрипе флюгера: «Ищите не состав, а след. Не эликсир, а тех, кто в него верил».

– Ох, уж эти тайны, – проговорила Вера, смотря в след исчезнувшего аптекаря.

– А зачем нам искать рецепт эликсира, Верочка?

– Потому что иногда сам поиск важнее находки.

Вера с Прохором неспешно шли вперед, под ногами перекатывались крупные булыжники, отполированные временем до матового блеска. По бокам улицы – двух и трёх этажные здания в пастельных тонах, сохранившие в своем архитектурном облике черты почти всех стилей: готики, ренессанса, барокко, классицизма.

На перекрёстке трёх улиц они остановились.

– Так, всё-таки куда нам – налево, направо или прямо? – спросил Прохор.

– Прямо, – ответила Вера, беря Прохора под руку. И они пошли вперёд – туда, где пахло жареным миндалём и XVIII веком.

Первое, что впереди бросается в глаза – это Пятницкая церковь. Это был первый каменный христианский храм в городе. Церковь известна тем, что в ней в присутствии Петра I был отслужен молебен за победу над шведским королем Карлом XII во время Северной войны и в этом же храме царь крестил арапа Ганнибала, прадеда А.С. Пушкина. Сейчас церковь была закрыта.

– А вот Картинная галерея, – читает вывеску Вера. – Это бывший Дворец богатого и известного рода Ходкевичей. Теперь здесь экспонируются картины современных художников Литвы.

Вера с Прохором проходят мимо Дворца Паца – сейчас здесь находится Министерство юстиции Литовской Республики, построенного Михаилом Казимиром Пацом, который был основателем костёла Святых Петра и Павла. Во Дворце Паца останавливался король Ян Собеский, устраивались балы в честь императора Александра I, а затем Наполеона.

В соседнем отреставрированном здании открыт современный отель – он стилизован под историческую эпоху, но не имеет прямого отношения к оригинальному дворцу Паца.

Напротив Дворца – Никольская церковь с высокой колокольней.

– Давай сюда зайдем в следующий раз, у нас еще много дел.

– Тогда прочитаем об этом храме.

«Храм основан в 1340 году при великом князе Ольгерде для своей жены, православной княгини Марии Ярославны. В 2015 году археологи нашли замурованную комнату с фресками XV века – возможно, это была тайная часовня.

Здесь находится чудотворная икона Николы Дворищского (XIV век) – единственная в Литве икона, где святой изображён с мечом (символ защиты города).

В крипте похоронен князь Константин Острожский (1526 – 1608). Его череп бесследно исчез в 1944 году. Изначально три виленских мученика XVI века были похоронены здесь. Их мощи позже были перенесены в Свято-Духов монастырь.

На южной стене надпись 1583 года на старобелорусском: «Хто сюды прыйдзе – няхай помніць: сьвяты Мікола бароніць» («Кто сюда придёт – пусть помнит: святой Николай защищает»).

Церковь – единственное здание на этой улице, пережившее все войны без разрушений. Её колокольня (высота 49 м) до 1864 года была самым высоким сооружением в Вильнюсе».

– Здесь, что ни храм, то своя интересная история.

– А это что за магазин? – неожиданно Прохор показывает на вывеску.

– «Senųjų laikų knygos» – это антикварная лавка. Тут продают старинные книги, возможно, некоторые с печатями Радзивиллов.

– Может, зайдем сюда? – заинтересовался Прохор.

– А, давай! Ох, чувствую, что с пустыми руками нам отсюда не уйти.

Прохор толкает дубовую дверь с витражной вставкой – внутри пахнет воском, кожей и чем-то неуловимо древним.

Звонок над дверью зазвенел громко, как монастырский колокол. Из глубины магазина появляется хозяин – сухопарый старик в бархатном жилете, с лупой на серебряной цепочке.

– Sveiki atvykę? Чем могу помочь?

Вера, проводит пальцем по корешкам фолиантов, стоящих на полке, слегка поднимая облачко пыли.

– Добрый день! Интересуемся историей Радзивиллов. А вы, наверное, потомок их рода? У вас даже жилетка с гербом «Трубы».

– Ваш интерес похвален, молодые люди.

– Если у вас вдруг найдётся что-то из радзивилловской коллекции – мы готовы выслушать историю, – добавил Прохор, прищурившись.

Хозяин неожиданно исчезает в глубине лавки, за занавеской из бисера, и возвращается с небольшим деревянным ларцом, покрытым тонкой паутиной трещин.

– Не для всех, конечно, – говорит он, понижая голос, – но раз уж вы спросили про Радзивиллов…

Ларец открывается с тихим щелчком. Внутри, на тёмно-бордовом бархате, лежит письмо – пожелтевший листок, сложенный вдвое. Чернила выцвели, но подписи внизу ещё различимы: «B.R.».

– Это письмо Барбары Радзивилл, – хозяин осторожно разворачивает его кончиками пальцев. – Найдено в тайнике одного вильнюсского дома… в стене.

– И что в нём? – сразу заинтересовалась Вера.

Хозяин читает, едва касаясь пергамента, словно боится, что слова вот-вот рассыплются.

– «Если бы ты знал, как я жду… Каждая стрелка этих часов – мой вздох. Поверни их к Вильне, и я услышу…»

Он резко обрывает чтение, будто сказал лишнее, и быстро закрывает крышку.

– Читайте дальше… Нам нужно это письмо, – твёрдым голосом заявляет Вера.

Хозяин замыкает ларец и медленно отодвигает его в сторону.

– Оно не продаётся. Всему своё время.

Прохор замечает стеклянный шкаф у кассы: где на чёрном бархате лежит единственный предмет – это массивный золотой перстень с вмонтированными в него миниатюрными часами. Он сразу узнал этот перстень. Именно он был среди 12-ти раритетов на «символическом столе» в Коложской церкви в Гродно.